3. ТЕНИ СТАНОВЯТСЯ ЛЮДЬМИ. ВИКТОР ЭДУАРДОВИЧ ВЕРМАН И ДРУГИЕ
В трагедии «Марии» сходятся нити продажности, коррупции, разложения императорского двора последних Романовых, сделавшие возможным безнаказанную и легкую работу германской разведки в те годы. Над «Марией» действительно висели мрачные тени Марии Федоровны Романовой, Григория Распутина, продажных сановников двора «его императорского величества», всей той доживающей последние дни камарильи, которую смела революция…
Окончательно тайна взрыва «Императрицы Марии» стала известна (правда, тогда очень узкому кругу людей) в конце 1933 года, когда советскими чекистами была раскрыта и обезврежена в Николаеве группа матерых германских разведчиков и диверсантов, «ориентированная» своим начальством в Берлине на судостроительные заводы.
Здесь нет нужды подробно рассказывать об этой замечательной чекистской акции: в общих чертах это сделано в допустимых пределах в книге А. Лукина «Обманчивая тишина», написанной совместно с В. Ишимовым. Но во время следствия неожиданно вскрылись обстоятельства, которых никто не мог предположить.
— Да, честно говоря, — признался мне А. Лукин, — тогда они нас практически мало интересовали. Мы занимались предотвращением реальной угрозы. Это было главным. А дела дореволюционной давности рассматривались не более как исторически любопытная «фактура»…
Понять чекистов тридцатых годов можно: им было не до исторических исследований. Хватало боевой, оперативной работы. Но для нас…
Дело в том, что этими «обстоятельствами» была… тайна взрыва «Императрицы Марии».
И вот, объединив свои усилия, мы вместе с Александром Александровичем Лукиным заново восстанавливаем в подробностях все произошедшее в то трагическое утро 7 октября 1916 года в Северной бухте Севастополя. Равно как и события, предшествовавшие этой катастрофе…
Итак, в тридцатых годах в Николаеве в связи с попыткой организовать диверсию на судостроительном заводе, выполнявшем важный заказ, группой чекистов во главе с А. А. Лукиным была разоблачена и обезврежена шпионско-диверсионная организация, руководил которой старый резидент немецкой разведки В. Верман. За проведение этой операции А. Лукин был награжден орденом и именным оружием. В процессе следствия неожиданно выяснилось, что господин Верман, работавший в Николаеве еще до первой мировой войны, имеет к гибели «Императрицы Марии» самое что ни на есть прямое отношение.
— Верман был пойман с поличным, — рассказывает Александр Александрович, — и отлично понимал, что его может спасти только чудо. Он прикидывал в уме самые разные комбинации, которые облегчили бы его положение, и вдруг решился на неожиданный, а для нас весьма благоприятный ход. Верман решил, что если он расскажет все, то следователи поймут, с каким разведчиком международного класса они имеют дело. «Таких разведчиков не расстреливают», — полагал он, имея в виду опыт империалистических секретных служб. И рассказал все. Хотя, признаюсь, пришел он к такому решению не сразу. Мы его приперли к стенке фактами, а я даже предъявил ему приказ о награждении его Железным Крестом за уничтожение «Марии». Тогда на допросах со мной он изменил тактику, решив играть в открытую.
— Как же все это выглядело в реальности? — спросил я.
— А мы обратимся к материалам дела, — предложил Лукин. — К счастью, оно сохранилось, и, думаю, мои коллеги не будут возражать, если мы ознакомимся с ним. Дело давнее. Почти никого из участников событий не осталось в живых… А я прокомментирую документы…
Разрешение на ознакомление с делом Вермана и его группы нам любезно дали, и теперь можно в деталях рассказать о событиях тех далеких лет.
Суть их сводилась к следующему.
Еще в 1910-х годах кадровый немецкий разведчик инженер завода «Руссуд» Верман сколотил на судостроительных заводах Николаева диверсионно-шпионскую группу. Среди прочих в нее входили продажный городской голова города Матвеев, инженеры Линке, Шеффер, Сгибнев и Феоктистов. Они потом и осуществили по указанию Вермана диверсию на «Марии».
Германия готовилась к войне, и немецкая разведка знала, что с появлением «Марии» и других русских линейных кораблей на Черном море господству «Гебена» и «Бреслау», на которые делалась большая ставка в будущей войне, придет конец. Опытнейшие силы немецкой разведки были брошены на то, чтобы не допустить вступления «Марии» в строй или, по крайней мере, уничтожить ее в возможно короткий срок.
Группа выполняла во время войны и другие задания. На даче Матвеева была оборудована мощная радиостанция, регулярно снабжавшая немцев сведениями о положении дел на николаевских заводах и о передвижении кораблей Черноморского флота.
— Дача Матвеева, — рассказывает А. Лукин, — находилась в так называемом Спасском урочище, где располагались в основном дачи аристократии и богатых людей. Одноэтажная, летнего типа, с довольно обширным участком, она расположилась на берегу рядом с местным яхт-клубом. Вместе с Матвеевым на даче часто бывала его дочь Ляля…
Разве что долгожители Николаева могут припомнить респектабельного господина, которому, когда он выходил из дома двадцать пять, что стоял на улице Рыбной, городовой почтительно отдавал честь.
Преуспевающего дельца и знаменитого яхтсмена Виктора Эдуардовича Вермана, весьма ценимого на заводе «Руссуд», где он работал инженером, в городе хорошо знали.
Это много лет спустя — 27 декабря 1933 года, когда он предстанет перед советскими чекистами, — Верман признается: «Я работал для германской разведки с 1907—1908 годов…»
А тогда… Тогда в «высшем, свете» Николаева он поражал всех изысканными манерами, повадками заправского барина и тонкостью суждений о последних вернисажах в столичных художественных салонах. Словом, слыл человеком утонченным и «приятным во всех отношениях».
Семья Верманов, как и многие другие выходцы из Германии, обосновалась в России давно. Эдуард Верман, отец Виктора, служил капитаном на судах Торгфлота, частного пароходства «Ратнер». Сумел сколотить кое-какой капиталец и, когда в 1885 году перевез семью из Харькова в Бендеры, взошел, как хозяин, на капитанский мостик собственного грузового парохода. Годом раньше (1884) и появился под гостеприимными небесами России наш знакомый Виктор Эдуардович. Всеми возможными средствами дражайшие родители разъяснили сыну великую «миссию фатерланда» в «этой варварской стране», где у самого царского престола фамилии немецкие звучали намного чаще русских.
Потому юный Виктор отправился «просвещать свободный ум» в «родной фатерланд», где окончил училище, стажировался в Швейцарии и вернулся в Россию с еще большей уверенностью в исключительности миссии райха. Пребывание в нашей стране на сей раз было для Вермана недолгим. Время шло, и в сентябре 1903 года он снова едет в Германию. На этот раз для прохождения военной службы. Немецкие граждане, где бы они ни проживали, отзывались для этой цели на родину. Судьба забросила его в Саксонию, в Магдебург, в 26-й пехотный полк имени принца-регента Леопольда. Вначале он стал здесь ефрейтором, потом — унтер-офицером.
Изучив особенности биографии новоиспеченного унтера, его характер и наклонности, а также сообразуясь с тем обстоятельством, что Верман вернется на жительство в Россию, разведывательное ведомство небезызвестного полковника Николаи обратило на Виктора Эдуардовича самое пристальное внимание.
Уговаривать бравого офицера не пришлось. Предложение сулило немалые выгоды, и Верман, как человек деловой, не капризничал. В 1905 году он вернулся в Николаев и стал ждать сигнала.
Германия готовилась к первой мировой бойне, и сигнал не заставил себя долго ждать.
Артур Фридрихович Шеффер, подручный Вермана, конструктор на заводе «Наваль», рассказал на следствии и о других заданиях своего шефа:
«Я собирал и передавал Верману такие данные: основные размеры строящихся военных судов и их тоннаж; артиллерийское и минное вооружение судов, ход их постройки; броневая защита — размер брони кораблей и их артиллерийских башен; запасы артиллерийских снарядов на судах…» Ему удалось, в частности, показал он, «передать сведения о вновь заложенном в 1916 году дредноуте «Николай I» (впоследствии переименован) — размеры, тоннаж, мощность двигателей, скорость, технические данные систем, вооружение, качество материалов, идущих на строительство. Как и подробные данные по сдаче законченных судов — дредноута «Екатерина II» и ряда эскадренных миноносцев. В том числе — «Капитана Воронова», «Капитана Шестакова», а также сведения о выпуске заводом снарядов и вообще о работе снарядного цеха…»
Австро-германским консулом в Николаеве был тогда Франц Иванович Фришен, глава крупной хлебоэкспортной фирмы. Занимался он в России не только коммерческими делами…
Во всяком случае, не кто иной, как Франц Иванович («человек, лояльный империи во всех отношениях» — это из донесения прозорливых жандармских чинов), свел Виктора Эдуардовича Вермана с «весьма полезным» человеком — Александром Васильевичем Сгибневым.
У Фришена был наметанный глаз разведчика. «…Имевший весьма своеобразные взгляды на патриотизм», по выражению Вермана, Сгибнев действительно оказался личностью «весьма полезной». «Объект вербовки» был выбран не случайно: прогерманские настроения Сгибнева были достаточно хорошо известны. Уроженец Одессы, он учился в Германии, где исподволь долго обрабатывался «немецкими друзьями» в соответствующем духе. Там окончил электротехникум, получил диплом и как «прекрасно зарекомендовавший себя» специалист вернулся в Николаев в 1910 году.
На какое-то время он чуть было не переменил профессию: началась «автомобильная лихорадка», и Сгибнев открыл в Николаеве собственную мастерскую и гараж для ремонта машин. Он не подозревал, что уже удостоился самого пристального внимания Франца Ивановича…
«Фришен, — это уже рассказ самого Сгибнева на следствии чекистам, — однажды попросил меня как опытного электротехника помочь ему в ремонте дачи, находившейся в предместье Николаева. Знакомство наше не прервалось. Благодаря Фришену я получил впоследствии ряд выгодных заказов для своей мастерской. В том числе и заказы по электрооборудованию для контор самого Фришена и его друзей. У Франца Ивановича я познакомился с Верманом. Нужно сказать, что и у меня и у Вермана была одна общая страсть: мы были завзятыми яхтсменами. На этой почве мы сблизились, много времени проводили вместе. И однажды Верман раскрылся. Сказал, кто он в действительности, и предложил работать на немецкую разведку, сказав, что услуги такого рода ценятся недешево…
Когда я согласился, он мне в категорической форме предложил бросить все свои прежние занятия и поступить на работу на завод «Руссуд», где тогда строились мощные корабли военно-морского флота…»
Так, в 1911 году Сгибнев оказывается на «Руссуде», где его назначают ответственным за электропроводку и освещение на строящихся военных кораблях.
Сгибнев-электротехник стал Сгибневым-шпионом:
«Верман, — рассказывал он далее, — интересовался всеми деталями постройки «Императрицы Марии». Особенно системой рулевого управления и схемами артиллерийских башен корабля».
Выполнять задания Сгибневу было не так уж трудно. Более хаотической организации дела невозможно было себе представить: контрагентами «Руссуда», производившими поставку и установку этих механизмов на корабли, были тогда многие различные организации. Все они имели на «Руссуде» свои отдельные мастерские для оборудования. Добывать необходимые сведения при желании мог любой, попадающий на территорию завода.
Как видим, немецкая разведка работала с дальним прицелом. Еще на юношу Сгибнева, изучив его характер, семью, мышление, давно обратили внимание, и, когда ему пришла пора поступать в высшее учебное заведение, он был приглашен учиться в Германию. Вначале в ход пошла германофильская обработка, денежные подачки «талантливому студенту», а потом кадровый разведчик Фришен, проводивший «работу» со Сгибневым, решил, что «объект созрел», и напрямую, посулив крупные вознаграждения, предложил сотрудничество. Падкий на деньги, Сгибнев не отказался. И, как заявил много лет спустя, на допросе, «особых угрызений совести не испытывал, так как видел, что в царской России все в высших сферах продается и покупается».
Собственно, так же рассуждал и другой инженер — Феоктистов, продавая Родину за тридцать иудиных сребреников.
— Что собой представляли эти люди? Как выглядели? — спрашиваю я у Александра Александровича.
У Лукина-разведчика цепкая профессиональная память:
— Сгибнев — выше среднего роста. Худощавый, подтянутый. Сморщенное лицо — свидетельство не просто прожитой жизни. Внешне производит впечатление культурного, интеллигентного человека. Во время допроса — все время настороже. Хмурится, словно ждет незаслуженной неприятности. Старается угадать вопрос, и чувствуется, мысленно уже готов ответ. Волосы местами посеребрены сединой. Маленькие усики над верхней губой как мазок серой краской. По трудно передаваемым словами признакам сразу можно было, взглянув на него, сказать — он принадлежит к технической интеллигенции. Был в те годы такой сложившийся тип инженера-специалиста, чем-то напоминающий хозяйственников сороковых годов. С их неизменным портфелем, квадратными усиками и кепкой полувоенного образна. Только в Сгибневе было больше лоска и своего рода утонченности.
Феоктистов по сравнению с ним — лакей, мелкая сошка, «шавка», как сказал сам Сгибнев. Бесцветен. Рыхлое лицо заурядного человека, пристрастного к алкоголю.
Верман — худощав. Выше среднего роста. Светлый шатен со слегка вьющимися волосами. С манерами и повадками большого барина, не считающего денег и не привыкшего отказывать себе в удовольствиях. Небольшие усики. И после ареста не собирался отказываться от своих привычек: потребовал в камеру сигары, шоколад, дорогой коньяк, белье из лучшего магазина…
Но «знакомство» этих господ с чекистом А. А. Лукиным состоялось в начале тридцатых годов, как мы знаем, совсем не по их желанию. А тогда, в 1910-х, они старались вовсю отработать щедрые подачки своих берлинских хозяев.
«У нас были главное задание и цель, — цинично рассказывал на следствии работавшему с ним следователю А. А. Лукину Верман, — не допустить ввода в строй действующих строящиеся в Николаеве мощные русские линейные корабли «Императрица Мария» и другие. Они могли бы свести на нет превосходство на Черном море мощи «Гебена» и «Бреслау». Кроме того, мы постоянно информировали наше руководство о передвижении боевых кораблей Черноморского флота. Кстати, это одна из причин, почему «Гебен» и «Бреслау» могли совершать свои рейды в относительно спокойной обстановке. Радиостанция наша была смонтирована на даче городского головы Николаева Матвеева. Это был до конца наш человек.
Главное внимание наше, естественно, было обращено на «Марию»: она должна была вступить в строй действующих линкоров первой. У «Марии» скоро мог появиться и мощный собрат — однотипный линкор «Екатерина II», более известный позднее под другим, данным ему после Февральской революции именем — «Свободная Россия».
Верман сообщил Сгибневу и Феоктистову, что за взрыв «Марии» они получат по восемьдесят тысяч рублей золотом каждый, а выплата произойдет сразу по окончании военных действий. Предатели так и не дождались награды: вихрь Октября оборвал все связи, в Германии произошла революция, и много лет спустя на допросе Сгибнев со вздохом признается советским чекистам: «Потерять такую заработанную сумму!.. Это было для нас трагедией…» Воистину бездонна мера падения человека: предательство они считали… работой. Более того, узнав о процентном распределении «заработанной» суммы между ним и Феоктистовым, Сгибнев, как рассказал Верман, возмутился: «Почему по пятьдесят процентов?! Это несправедливо. Ведь непосредственно на «Марии» осуществлял диверсию я… Мне и положено больше».
Как только началась война, над организацией Вермана нависла угроза. Обстоятельства «работы» сразу и резко осложнились.
По приказу военных властей, все лица немецкой национальности должны были в течение двух суток покинуть Николаев, стратегически важный город, где строились мощнейшие корабли. К тому же Николаев находился в непосредственной близости к базе Черноморского флота — Севастополю.
Верман также подлежал выселению. Но он не мог уехать, не завершив до конца подготовку к диверсии на строящихся и вводимых в строй линейных кораблях. Такого провала ему бы не простили. Что делать? Минимум две недели нужно было выиграть Верману, несмотря ни на что.
Поздним вечером, когда стемнело, у памятника адмиралу Грейгу в городском сквере Верман встречается с Матвеевым.
— Нужно действовать, — говорит он. — Я не могу сейчас уехать. Вы это отлично знаете.
— Но как? Обойти приказ невозможно.
— Невозможных ситуаций не существует, Матвеев. Вы, как разведчик, должны это понимать. К тому же вы — городской голова, хозяин города. Думайте!..
— Я уже думал. Есть один-единственный шанс — уговорить жандармского ротмистра Иевлева. Отвечает за выселение непосредственно он.
— За чем же стало дело? Кажется, сей достойный муж числится в ваших друзьях?
Матвеев задумался.
— Все это так. Но здесь не должно быть осечки. Сами видите, какие времена! Вдруг он побоится… Его надо чем-то связать…
— Чем? — машинально спросил Верман. И вдруг его осенило: — Послушайте, Матвеев! Он любит играть в карты?
— Да. Но при чем тут это?
— Жизнь вас ничему не научила, Матвеев. Пригласите ротмистра в Английский клуб. Для него это честь…
— И…
— И партнером его должен быть достойный игрок. Остальное я беру на себя.
— Ясно! — Лицо Матвеева посветлело. — Как же я сразу об этом не подумал!
Верман рассмеялся:
— Думать никогда не вредно, Матвеев. Особенно в таких ситуациях, в какой мы с вами оказались…
О дальнейшем Верман рассказывает так:
«В Одессе в 1914 году служил жандармский полковник Берг, хороший знакомый николаевского жандармского ротмистра Иевлева. Иевлева пригласили на игру в баккара, подсунув ему партнером опытнейшего карточного шулера, доставленного специально для этой цели Бергом из Варшавы. В игре участвовал «сам» Матвеев, так что Иевлев ничего не мог заподозрить. Словом, проигрался ротмистр «в дым». Матвеев любезно предложил ему в долг денег для продолжения игры. Иевлев взял. И снова… проигрался. Когда через два дня Матвеев зашел к Иевлеву на службу, тот побледнел: подумал, что пришли за долгом. А денег у него не было…
— Господин Иевлев, — сказал Матвеев, — ради бога не беспокойтесь! Разве бы я позволил себе потревожить вас в связи с этой мелочью… У меня к вам небольшая пустяковая просьба.
— Я весь внимание! — Иевлев просиял…»
«Верман, — рассказывает Лукин, — превосходно передал всю эту сцену «в лицах», от души потешаясь над «незадачливым ротмистром…»
«— Я прошу за нашего общего хорошего друга Виктора Эдуардовича. Вы же знаете…
— Да, — поморщился Иевлев, — этот приказ о выселении. Я очень хорошо отношусь к господину Верману, можно сказать — люблю его… Но приказ есть приказ…
— А я и не хочу, чтобы вы его нарушали. Вы же знаете, Виктор Эдуардович — деловой человек. У него здесь, в городе, масса серьезных дел, требующих завершения. Ему нужно для этого всего две недели… А потом… Потом он уедет…
— О, две недели — это пустяк! — снова просиял Иевлев, подумав втайне, что, судя по всему, окажи он Матвееву эту услугу, долг, по всей вероятности, не будет нужно возвращать вообще. — Две недели — ерунда… Давайте договоримся так: пусть господин Верман спокойно завершает свои дела. Могу же я в этой военной суматохе не заметить, что один из сотен немцев, подлежащих выселению, на какие-то две недели задержался в Николаеве?!
— Конечно, можете…
— Ну и отлично! Я ничего не знаю, ничего не вижу, ничего не слышу…»
Расстались Иевлев и Матвеев самыми лучшими друзьями…
И Верман «ликвидирует» дела: передает их Бруно Густавовичу Линке, назначив его резидентом.
На душе Вермана неспокойно: настал долгожданный час, к которому все они так долго готовились. И вот волею судеб он должен отбывать в неизвестном направлении. Впрочем, он был уверен, что, где бы он ни оказался, он наладит связь с городом.
Фришену был дан приказ уйти в подполье, а сам Виктор Эдуардович отбыл на Урал, откуда, впрочем, довольно скоро бежал, чтобы самому тайно появиться в Николаеве…
А присные Вермана между тем действовали, как он скажет впоследствии, «на полную мощность»…
Сгибнев на допросе показал, что «Мария» была обречена еще в Николаеве.
«Как отвечающий за проводку электросистем, я позаботился о том, чтобы в пороховых погребах в необходимую минуту при перенапряжении электросети возникли бы замыкания. Такие «болевые точки» в погребах были сдублированы. В основном же мы рассчитывали на переданные нам через Вермана специальные механические взрыватели, пронести которые на «Марию» не составляло никакого труда ввиду полнейшей безалаберности в ее охране и постоянной возможности нас, как представителей завода, бывать на корабле. Место взрыва — Севастополь — было избрано не случайно: диверсия в самом Николаеве могла бы поставить под удар русской контрразведки нашу организацию…»
Есть все основания предполагать, как мы уже рассказали выше, что к практическому осуществлению диверсионной акции на «Марии» имел самое прямое отношение и служивший на ней мичман Фок.
Сведения о подозрительной деятельности Фока на «Марии», о его открыто прогерманских настроениях содержатся во многих письмах автору этих строк от живущих и сегодня ветеранов «Марии».
Между тем час гибели «Марии» близился.
В документах, которые удалось разыскать автору этих строк, говорилось:
«Летом 1917 г. русская агентура доставила в Морской генеральный штаб несколько небольших металлических трубочек… Миниатюрные трубочки были направлены в лабораторию и оказались тончайше выделанными из латуни механическими взрывателями.
Отпечатанные с них фотографии, секретнейшим порядком, через специальных офицеров, были разосланы в штабы союзного флота. Тогда же выяснилось, что точь-в-точь такие же трубки были найдены на таинственно взорвавшемся итальянском дредноуте «Леонардо да Винчи». Одна, не взорвавшаяся, была найдена в матросской бескозырке, в бомбовом погребе…»
В 1929 году в зарубежной прессе появилась работа бывшего капитана 2-го ранга русского флота А. Лукина, однофамильца Александра Александровича. А. Лукин, исходя из известных ему фактов и анализируя их, приходит к выводу, что
«гибель «Марии» — результат германской диверсионной работы. Работа эта была проделана организацией, в составе которой каким-то звеном был и морской атташе, и Распутин, и заводские баржи, и «кладовки», и наконец, латунные трубочки — механические взрыватели».
А. Лукин был недалек от истины: в ночь, предшествовавшую взрыву, такие же трубочки оказались в пороховых погребах «Марии». Непосредственно руководили операцией Сгибнев и Феоктистов…
Говорят, что время все тайное делает явным. Во всяком случае, с Верманом время сыграло злую шутку.
Шпиона подвела немецкая педантичность.
Исследуя материалы, так или иначе связанные с «деятельностью» Вермана, А. А. Лукин и его коллеги-чекисты обнаружили в николаевских архивах странную, пожелтевшую от времени бумагу о награждении Вермана в 1926 году Рыцарским крестом за «услуги, оказанные отечеству». Все это было отпечатано на бланке посольства Германии в СССР.
— Идиоты! — рявкнул Верман, увидев этот документ. — Такое посылать по почте резиденту разведки!..
— За что конкретно крест? — спросил Лукин.
— За «Марию»… Это же была одна из самых крупнейших удач разведки всей первой мировой войны…
Что же, не согласиться с Верманом нельзя.
Но как же сложилась судьба наших «героев» дальше, в бурные годы революции и гражданской войны?
Шпионская и контрреволюционная деятельность врагов молодой Советской Республики приобретает размах невиданный и грозный.
9 июля 1919 года публикуется написанное В. И. Лениным письмо ЦК РКП (б) к организациям партии «Все на борьбу с Деникиным». Здесь, в частности, говорится:
«Советская республика осаждена врагом. Она должна быть единым военным лагерем не на словах, а на деле».
Необходимо принять, указывает Владимир Ильич:
«Все меры предосторожности, самые усиленные, систематичные, повторные, массовые и внезапные…»
И они, молодые чекисты революции, не щадя себя, вели жестокий, непрекращающийся ни на мгновение бой.
Вот она — грозная чекистская «хроника» тех лет.
Бои, схватки, засады:
«В конце мая 1921 г. ВЧК ликвидировала крупную террористическую организацию Савинкова, действовавшую на территории северо-западных областей. В июне была ликвидирована врангелевская шпионская организация в Одессе, «работавшая» также и на Петлюру. Заговорщики устроили свою штаб-квартиру в одесских катакомбах, откуда вылезали по ночам для совершения налетов. 19 июня 1921 г. Одесской губчека были получены сведения о том, что бандиты собираются выйти ночью из катакомб с целью налета на Артиллерийский хутор. Бандитам была устроена достойная встреча. Отряд губчека отрезал банде путь отступления к катакомбам и в первую же ночь задержал свыше ста человек.
В ходе следствия по делу врангелевской белогвардейской организации в Одессе были обнаружены нити, ведущие к одесской петлюровской организации, а оттуда — к «Всеукраинскому центральному повстанческому комитету», созданному Петлюрой для руководства бандитизмом и организации кулацких мятежей. «Всеукраинский центральный повстанческий комитет» представлял собой шпионскую военно-политическую организацию, непосредственно связанную с Петлюрой и вторым отделом 6-й польской армии во Львове».
На Украину в помощь местным работникам была направлена большая группа чекистов во главе с членом коллегии ВЧК М. Я. Лацисом.
А вот появляется и наш знакомый!
«В июле — августе 1918 г. украинским чекистам удалось разоблачить и ликвидировать несколько крупных белогвардейских заговоров. Так, в Одессе были разоблачены шпионы граф Стибор-Мархоцкий, бывший городской голова города Николаева Матвеев и их сподручные. Белогвардейский заговор был раскрыт в Херсоне».
Это из «Очерков истории Всероссийской Чрезвычайной Комиссии. 1917—1922 гг.».
Но куда же делся Виктор Эдуардович Верман?
Первого марта 1918 года немцы вошли в Николаев.
На второй день после взятия города была создана городская комендатура, во главе которой назначили полковника (впоследствии генерал-майора) Гильгаузена. Портовую комендатуру возглавил капитан Литке. Пробыл он на сем высоком посту недолго. Его сменил капитан-лейтенант Клосс.
«Благодарный фатерланд», естественно, не забыл Вермана. Перед ним чуть было не открылась карьера чисто военного свойства. Вначале он служил офицером при портовой комендатуре, а затем, обласканный высоким начальством, переводчиком при штабе теперь уже командующего генерал-майора Гильгаузена.
В 1918 году, по представлению капитан-лейтенанта Клосса, Верман «за самоотверженную работу на пользу Великой Германии» награждается Железным Крестом 2-й степени. В сущности, Виктору Эдуардовичу не на что было жаловаться: все шло превосходно. Правда, не давала покоя мысль, что организация взрыва на «Марии» могла бы быть отмечена не менее достойным образом, чем служба в портовой комендатуре…
Он не знал тогда, что награда за «Марию» последует. Только в связи с обстоятельствами, о которых мы уже рассказали.
А пока… Пока все полетело к черту. В Германии грянула революция, и Верману, не без оснований, нужно было уходить в тень. Что он немедленно и сделал.
Правда, перед новым перевоплощением в добропорядочного инженера, у него была одна памятная тайная встреча с офицерами разведки.
Ему сказали: «Все это пройдет… Взбунтовавшуюся чернь очень скоро загонят в их стойла. И тогда мы все начнем сначала. Вам нужно затаиться и ждать… Ждать, и решительно ничего не предпринимать. Когда будет нужно, к вам придут…»
И вот Верман стал ждать.
В 1924 году, ночью, в его дом постучали:
— Пора!..
Техноруку николаевских мастерских Трактороцентра Верману не нужно было объяснять, что от него требовали и хотели…
Снова встретились Верман, Сгибнев и Феоктистов на своем черном пути, обрубленном в 1933-м чекистским мечом.
Но это уже другой рассказ, не имеющий прямого отношения к тайне взрыва «Императрицы Марии».
