Царь вздрогнул, резко обернулся и увидел старика с посохом. В своем черном бесформенном балахоне, доходившем ему чуть ли не до пят и в точности повторяющем покрой обычной рясы, старик явно походил на какого-нибудь монаха-отшельника, если бы не одно отличие. Не было и не могло быть на настоящей рясе такой красивой цветной окантовки, шедшей по всему подолу и тремя волнами — спереди и по бокам — поднимающейся вверх, до рукавов и глухого ворота.

— И тебе здоровья на долгие лета, мил человек, — медленно произнес Константин, пристально вглядываясь в лицо, наполовину укрытое капюшоном. К тому же пышная седая борода на пол-лица надежно закрывала все остальное.

Лишь с большим трудом, да и то после напряженного разглядывания, причем ориентируясь как раз на рясу с цветной окантовкой, а не на лицо, он все-таки признал в этом старике своего давнего знакомого.

— Разговор к тебе есть, государь. Да я думаю, ты и сам все понял.

— Должок?.. — спросил Константин и остановил не на шутку разошедшегося Вячеслава, распекавшего дружинников за то, что они проворонили чужого человека, сумевшего средь бела дня незаметно приблизиться вплотную к царской карете.

— А если бы он с недобрыми намерениями крался?! И добро бы молодой какой-нибудь, а то ведь старика недоглядели! — бушевал воевода, распалившись в праведном гневе.

— Не вини их. Ты бы его тоже не заметил. А что до молодости, то этот старик попроворнее двадцатилетних будет. Лучше прогуляйся пока, да царевича с собой прихвати.

— Вперед-то ходу нет, — ворчливо отозвался Вячеслав, продолжая с подозрением поглядывать на старика. — Назад, что ли, гулять-то?

— Ну почему же нет. Вон, молодцы твои едут, и ничего, — поправил его старик, указывая на дружинников, чьи кони уже спокойно трусили вперед как ни в чем не бывало.

Вячеслав осекся, озадаченно посмотрел на всадников, затем перевел взгляд на старика, открыл было рот, но так ничего и не произнес. Вместо этого он вскочил на коня, и вскоре они вместе со Святославом уже догоняли остальных.

— Ну, здравствуй еще раз, Градимир, — произнес Константин, влезая вслед за стариком в карету. — Ты уж извини, что я тебя сразу не признал. Сколько минуло с тех пор, как мы виделись? Лет пятнадцать?

— Осьмнадцать, — поправил его Градимир. — Но это не столь важно. Главное, что вспомнил.

— Немудрено, — усмехнулся Константин. — Умеете вы встречи обставить, чтоб они не забывались…

Первый день пребывания в крепости ушел на ознакомление с шурфами и штольнями, которые в основном были заброшены, поскольку заговор — это одно, а пещеры под землей, наполненные неведомыми ужасами, — совсем другое.

И вообще, может, для действенности божьей защиты необходимо, чтобы творец лично взирал на человека, мог видеть его с неба? А как он увидит рудокопа, если тот залез в шахту, где со всех сторон его окружает не небо, а только земля и суровые серые глыбы камня, безжизненно холодные, как сама смерть.

Практически весь вечер оказался занят у друзей обсуждением всего того, что творилось как близ самого поселения, так и возле него, особенно под землей. Судили и рядили со всех сторон, но так и не пришли ни к какому выводу, который напрашивался только один: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».

Оставалось одно — лезть под землю самому, разглядывать все эти привидения воочию и уже на основании этого думать дальше.

— Только если безголовый попадется и станет нам пальцем грозить — сразу сматываемся, — предупредил Минька. — Иначе запросто под обвал угодим.

— А что, там еще и с головами привидения имеются? — удивился Константин. — Ты о них вроде бы ничего не говорил.

— Если обо всем рассказывать, то до утра просидим, — мрачно ответил Минька другу. — И так вон светает уже.

Собственное бессилие и неумение объяснить происходящее злило изобретателя до такой степени, что он уже не мог этого скрывать. Если бы все это происходило хотя бы под открытым небом, а то… Обстановка в штольнях и без того не располагала к умиротворению, а тут еще и нечисть.

На дворе из-за тумана не было видно ни зги. Правда, был он не кроваво-красным, а посветлее, причем значительно, но и розовый тон тоже радости не внушал.

— Это тебе только начало, — буркнул Минька устало. — Ладно, пошли отдыхать, а уж потом в штольню, призраками любоваться.

— Может, их там и не будет, — возразил Константин. — Или они каждый день по ним шляются?

— Смотря какая шахта, — многозначительно произнес изобретатель. — В Проклятой, например, дня не проходило, чтобы их там не увидели. Ее, правда, давно забросили, но в качестве эксперимента…

Непонятный страх и ощущение какой-то скорой беды навалилось на них уже в самые первые минуты пребывания под землей. Низкие своды почти физически давили своей тяжестью. Факелы в руках дружинников потрескивали при каждом шаге, отбрасывая на стены причудливые тени, извивающиеся в какой-то нелепой причудливой пляске. Воздух был неприятно сыр, душен и в то же время холоден, будто исходил из какой-то могилы.

Собственные шаги глухо и странно, почти угрожающе звучали в пронзительной тишине, а нарушать ее каким-либо разговором людям не хотелось. У всех возникло какое-то инстинктивное опасение, что звук их голосов разбудит что-то и вовсе ужасное, и уж тогда спасения и впрямь не будет.

Впрочем, все это происходило и раньше. Не зря ее прозвали Проклятой. Она была первая, где обнаружились признаки руды, и она же стала первой, в которой появились призраки.

Для особо тупых или бесстрашных спустя несколько минут после появления привидений свод штольни начинал угрожающе потрескивать, грозя обрушиться на головы рудокопов. Да еще наваливалась какая-то тяжесть, ощущаемая почти физически. Именно она, вкупе с волной панического ужаса, захлестывавшего человека, и становилась последним фактором, окончательно добивавшим людей. Словом, последние из находившихся там в конечном счете бежали к выходу значительно быстрее первых, которых они успевали догнать, а то и перегнать, молниеносно выскакивая наружу.

Следом за царем и великим изобретателем так никто и не пошел, за исключением тех дружинников, что прибыли с Константином и еще не испытали всех ужасов, нагоняемых неведомыми силами. Но эти парни, взятые из числа спецназовцев, уже были приучены к разного рода неожиданностям, могли быстрее отреагировать на тот же обвал, если он произойдет, словом, шансов на спасение, если что, у них было гораздо больше, чем у обычных людей, не прошедших обучение у воеводы Вячеслава.

Светлое пятно входа, вселяющее хоть какую-то надежду, уже давно скрылось за их спинами, когда в абсолютном безмолвии, изредка прерываемом тяжелыми крупными каплями, шлепавшимися с потолка, они увидели первого призрака. Как ни странно, тот был с головой, причем довольно-таки симпатичной, насколько разглядел Константин. Да и прозрачным его тоже нельзя было назвать. Скорее уж железным, потому что зеленовато-серая одежда привидения явно отблескивала чем-то металлическим.

Немного склонив голову набок, призрак несколько секунд разглядывал остановившихся, а затем приветственно махнул людям, приглашая их следовать за собой. Почти сразу послышался топот, стремительно удаляющийся в сторону выхода. Это бравый русский спецназ без боя сдавал свои позиции.

Бросив беглый взгляд через плечо, Константин убедился в том, что бежали не все. Двое из пяти оставались стоять, будто их пригвоздили к месту, хотя вояки из них в настоящее время были все равно аховые. У Торопыги рука, державшая факел, тряслась так сильно, что было не ясно, как он еще не выпустил его из рук. Званко выглядел поспокойнее, но только на первый и самый поверхностный взгляд. Одно только мокрое пятно, расползающееся между его ног, свидетельствовало о многом. Пожалуй, даже о слишком многом.

Впрочем, Константину и самому было не по себе.

— И чего нам с тобой делать? — спросил он у друга.

Тот облизнул пересохшие губы и неуверенно произнес:

— Надо бы следом за ним пойти. Тем более что я и сам таких еще не видел. Ты сам-то как?

— А ты? — в свою очередь спросил Константин.

— Попробую, — жалко улыбнулся Минька. — Один бы ни за что, а вместе можно, — и он сделал робкий шаг вперед.

— Погоди, — остановил его Константин. — Надо хоть факелы взять.

Он с трудом разжал пальцы Званко, вынул из его руки горящий факел и двинулся следом за Минькой. Однако через несколько шагов храбрецам пришлось остановиться. Призрак, повернувшийся к ним, четко показывал один палец. Это был явный намек на то, чтобы за ним следовал кто-то один из друзей.

— И что делать? — вновь произнес в раздумье Константин. — Идти мне или как?

Первоначальный, самый сильный испуг немного отступил, невесть куда делось тревожное ощущение скорой беды, поэтому и разговаривал он значительно спокойнее.

— А если он специально заманивает, чтобы поодиночке с нами расправиться? Ну уж фигушки ему — вместе пойдем! — расхрабрился Минька и смело шагнул вперед, но тут же опять остановился.

Полупрозрачный призрак не сдвинулся с места и сделал какой-то жест, от которого сразу повеяло чем-то недобрым. К шлепкам водяных капель тут же добавился еще один звук, гораздо более страшный. Он раздавался сверху, это потрескивал каменный свод над головой.

— По-моему, мы приплыли, — затравленно оглянулся назад Минька. — К выходу уже не успеем, — констатировал он обреченно.

Но тут призрак вновь взмахнул рукой, и зловещее потрескивание прекратилось.

— А знаешь, мне кажется, она намекает на то, что прибить нас с тобой может в любой момент, — сделал вывод Константин.

— Она?

— Ты сказки Бажова в детстве читал? — осведомился Константин у друга. — Тебе эта особа никого не напоминает?

— Хозяйка… — неуверенно начал изобретатель.

— Ага, медной горы, — подхватил Константин. — Конечно, в кино она не совсем так выглядела, но если брать в целом, так сказать, общий сюжет…

— Но это же сказки, — возмутился Минька.

— А призраки? — осадил его Константин. — И вообще, я за то время, что здесь пробыл, успел таких сказок насмотреться. Одной больше, одной меньше — мне уже без разницы. Неужели ты намека не понял? От таких настойчивых предложений не отказываются. Так что придется тебе остаться и подождать меня. А еще лучше возвращайся-ка ты, дружище, на свежий воздух. Здесь боковых ходов нет, так что заблудиться невозможно, даже если мне на обратном пути не дадут провожатых. О, смотри, — ткнул он пальцем в сторону привидения, которое кивало в такт словам Константина, словно подтверждая их.

В опрометчивости своего заявления о том, что заблудиться на обратном пути даже при отсутствии провожающих невозможно, Константин успел убедиться через полчаса. Вначале он нырнул следом за призраком в какой-то небольшой низкий лаз, где идти было можно только согнувшись в три погибели.

Проход не был прямым, а все время изгибался то в одну, то в другую сторону. Он изобиловал перекрестками, причем, оглянувшись как-то назад, Константин заметил, что если идти обратно одному, то он запутается уже на первом из них. Каждый из перекрестков имел не меньше четырех, а то и пяти-шести ответвлений. О том, куда они вели, оставалось только догадываться, а где среди них тот, который правильный, — одному богу известно.

С каждой минутой, проведенной в пути, становилось все холоднее. Дорога все время шла под уклон. Наконец они остановились. Константин не считал, сколько перекрестков осталось к тому времени за плечами. Знал только одно — много. О том, чтобы одному вернуться назад, теперь и речи быть не могло.

Затем Хозяйка медной горы, как он мысленно окрестил ее, резко повернулась и двинулась к Константину. Тот невольно попятился назад. Привидение тут же остановилось, с укором показало открытые руки, словно говоря, что оно отнюдь не собирается причинять ему вреда. Продемонстрировав таким образом свое дружелюбие, оно немного подождало, изучающе глядя на своего спутника, и вновь, но уже гораздо медленнее, двинулось к нему.

— Ну что ж, семь бед — один ответ, — вздохнул Константин. — В конце-то концов, если бы тебе понадобилось, так ты меня просто бросила бы и все. А сам я обратно все равно бы не выбрался. Да и симпатичная ты, а красота убивать не может, ибо это противоестественно.

Последняя нравоучительная сентенция предназначалась главным образом для собственного успокоения, да и не была она верна. Но думать об этом не хотелось, да и вообще — назвался груздем, полезай в кузов, а коли уже залез, в смысле забрался под землю, так сиди там и не чирикай.

Впрочем, легкое прикосновение к его одежде действительно симпатичной, да что там — просто красивой женщины и впрямь не таило в себе ничего страшного. Честно признаться, Константин больше всего боялся того момента, когда ее рука, плавно поднимаясь вверх, дойдет до его лица и он ощутит мертвенный или какой там еще описывают в книжках холод, исходящий от ее пальцев. Он даже затаил дыхание, сдерживая бурные эмоции, но рука была теплой и ничем не отличалась от обычной человеческой.

Константин пригляделся повнимательнее, но и в лице своей провожатой тоже не увидел ничего необычного. Да, одежда по-прежнему слегка отсвечивала чем-то металлическим, и волосы у молодой женщины — на вид лет двадцати пяти, не больше — имели какой-то медный отлив, а в остальном…

Точеный, словно вырезанный из мрамора нос, большие, слегка раскосые глаза, внешние уголки которых поднимались чуть вверх, создавая впечатление чего-то южного, экзотического, полные сочные губы… Все говорило о том, что это обычная женщина из плоти и крови.

Однако внимательным рассмотрением занимался не только он. Хозяйка медной горы тоже во все глаза смотрела на Константина. Смотрела изучающе, будто… «Будто раньше людей никогда не видела», — мелькнуло у него в голове.

После пристального осмотра его лица она, не отрывая взгляда, отошла чуть в сторону.

«Ну прямо тебе фото на память, — совсем успокоившись, подумал Константин. — В фас щелкнула, теперь за профиль принялась». Но стоял спокойно, давая возможность оглядеть себя со всех сторон и сам украдкой оценивая то, что его окружало. Наверное, при нормальном освещении тут было бы на что глянуть, а вот при слабеньком свете догорающего факела…

Высокие своды терялись в темноте. Ту стену, что находилась метрах в семи от Константина, разглядеть тоже не представлялось возможным, зато на ближней, метрах в трех, что-то виднелось. То ли это были узоры, то ли какие-то знаки загадочного письма — трудно сказать, поскольку освещения катастрофически не хватало.

Зато удалось заметить иное. Сам камень, который окружал его, уже не был столь грубо обработан, как в тех коридорах, которыми они шли сюда. Отчетливо виднелись следы тщательной его шлифовки, нет, даже полировки, особенно в местах, окружавших неведомые знаки.

Женщина между тем, полюбовавшись профилем гостя, зашла к нему со спины, легонько коснулась пальцем его шеи, несколько секунд помедлила, а затем сильно толкнула его вперед.

— А вот это уже лишнее, сударыня, — укоризненно заметил Константин.

От неожиданного толчка он сделал пару шагов вперед и с трудом удержался на ногах, споткнувшись обо что-то на полу.

— Так и навернуться можно запросто, — произнес он, оборачиваясь, и осекся.

Женщины не было. Нигде. В какой проход из четырех, замеченных Константином, она могла нырнуть, оставалось только догадываться. Идти же наобум в один из них было безумием. Куда они ведут и вообще ведут ли?

— Та-а-ак, — протянул он, не зная, что и подумать. — Это что же — старая сказка на новый лад получается?

— Скорее уж новая, но на старый, — раздалось за его спиной.

Константин вздрогнул и резко обернулся. В двух метрах перед ним стоял человек в черной одежде, похожей на рясу, которая… Да, действительно, она тоже отсвечивала чем-то металлическим. Тусклой желтизной отливала и витиеватая красивая цветная окантовка, на которую не пожалели золотой нитки. Узор шел по всему подолу и тремя волнами — спереди и по бокам — поднимался вверх, до рукавов и глухого ворота.

Верхняя часть лица его, до глаз включительно, скрывалась под наброшенным капюшоном. Если судить только по седой длинной бороде, то это был старик, хотя щеки его не изобиловали морщинами, почему Константин тут же убавил его годы на пару десятков.

Но тут бородач откинул капюшон, и глаза его задорно блеснули, после чего Константин мысленно сминусовал еще двадцать лет. Не должно было быть у старика или просто у пожилого человека таких ярких живых глаз.

— А прочесть ты их зря пытался, — кивнул седобородый на стену.

— Это тайна? — спросил Константин, лихорадочно пытаясь вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах он его уже видел.

В том, что встреча с ним у него не первая, он почему-то был уверен.

— Никакой тайны. Просто руны очень древние, так что напрасно будешь ломать голову, — спокойно пояснил тот. — Ну а теперь здрав будь, княже. Или тебя теперь по-другому величают?

— И тебе здоровья на долгие лета, мил человек, — медленно произнес Константин, продолжая пристально всматриваться в лицо собеседника. — А величают меня ныне царем, иногда — государем или величеством, но не обижусь, если просто по имени-отчеству. А вы, простите, кто будете?

— Неужто не признал?! — чуточку сфальшивил в своем изумлении седобородый. — Ну и ладно — мы не из гордых. К тому же я и тогда тебе своего имени не назвал.

«Не назвал… Значит, все-таки правильно я подумал, что мы виделись. А как же он ухитрился не представиться?» — удивился Константин, и тут же его осенило.

Перед глазами всплыл суровый зимний день, небо, сплошь затянутое свинцовыми тучами, лениво посыпающими землю маленькими снежинками, яркий костер на опушке соснового леса и этот мужчина. Только тогда у него еще не было этой бороды, а с ним находились еще два человека.

— Каиново озеро, — произнес он и уже более уверенно добавил: — Мертвые волхвы.

— Вспомнил, — скупо улыбнулся седобородый. — Ну, тогда я и промолчать мог, а ныне, коли ты в гости приглашен, хозяину назваться следует. Зовут же меня Градимиром. Только вот что, — он недовольно поморщился. — Ты больше этого слова не упоминай — мертвые. Негоже так. Сам чувствовал поди, когда тебя Мстислава наша оглаживала, что не покойница она, да и на упыря не похожа. Ежели ты Вассу не забыл — никакого сравнения.

— Ты и про нее знаешь? — удивился Константин. — Откуда?!

— А тебе не все едино? — усмехнулся волхв. — Только про Всеведа ты зря думаешь — не его это работа. Давай-ка лучше присядем где-нибудь. Да вон хоть там, — указал он на противоположную стену, тонувшую во мраке. — Скамья там, правда, жестковатая, но деревянная, так что ничего не отморозишь. А огонь свой убери. Тут хоть и подземелье, но в темноте не окажешься.

С этими словами он небрежно взмахнул рукой, и факел в руке Константина тут же послушно погас. Константин поморгал глазами и с удивлением обнаружил, что Градимир не лгал. Зеленоватый свет, непонятно откуда берущийся, скупо освещал всю залу. Был он неярким, скорее — тусклым, но и лицо собеседника, и даже неширокая скамья с деревянными подлокотниками по краям, щедро украшенными затейливой резьбой, к которой они направились, виделись достаточно отчетливо.

— Вот так вот и жизнь устроена, — философски заметил Градимир, усаживаясь. — Пока факел в руке держишь, иного света и вовсе не замечаешь. А он ведь понадежнее будет, хоть и не такой яркий. А все почему? Торопятся люди, норовят побыстрее да попроще, а нет чтоб задуматься — как лучше. Пусть подольше, зато на века, чтоб на всех хватило. Вот сам ты зачем в эти края пришел?

— Будто и сам не знаешь, — отозвался Константин. — Урал — это железо и серебро, малахит и уголь, асбест и…

— Не хватает, стало быть, — усмехнулся Градимир. — А ты бы поскромнее, глядишь, и уложился бы.

— Я бы рад. Да мне самому ничего особо и не надо, — откликнулся Константин. — Вот только соседи попались буйные. Не завтра, так послезавтра непременно в наши земли прискачут. Вот я и готовлюсь… для пира.

— А почему ты решил, что сумеешь здесь все это найти? — поинтересовался волхв, но тут же сам и ответил: — Хотя да — тебе же будущее ведомо. Ты вон даже заповедное название этих гор знаешь. Только чего же ты так торопился, что даже у хозяев дозволения не попросил в их земле поковыряться?

— Это ты по праву первого считаешь? — возразил Константин. — Только когда вы сюда пришли, здесь уже люди жили. Так у кого мне спрашивать было — у них или у вас?

— Все они потом здесь появились, — спокойно пояснил волхв. — Так что мы как раз и есть первые. Да и не пришли мы, а… вернулись.

Константин опешил от такого поворота.

— Я и сам где-то читал о заброшенных городах на Урале, — промямлил он. — Только их найдут через восемьсот лет. Выходит, это ваши?

— Можно и так сказать, — вздохнул Градимир. — Хотя правильнее будет — наших пращуров. Ушли-то мы отсюда с благими помыслами. Хотели людишек из дикости вытащить, вот только по пути растеряли многое, и как это вышло — сами доселе не поймем. Потому и вернуться пришлось, дабы оставшееся сохранить. Но ты не ответил, — его голос вновь посуровел. — Почто ты у хозяев дозволения не спросил? Или счел ненужным? Мол, у тебя дружинники с мечами да копьями острыми, луки со стрелами калеными — что нам людишки, кои по пещерам схоронились. Так, что ли?

— Ты и сам знаешь, что нет, — подавив в себе раздражение, растущее от такого агрессивного напора, спокойно ответил Константин. — Если бы я знал, где вас отыскать, то непременно спросил бы.

— Ну а коли не дозволили, тогда как? — слегка усмехнулся Градимир.

Судя по вопросам и ироничному тону, ему явно нравилось поддразнивать своего собеседника.

— Тогда попытался бы договориться. Предложил бы что-нибудь взамен.

— А если бы в цене не сошлись? — продолжал волхв. — Силой взял бы?

— Опасно. С вами враждовать — хлопот не оберешься, — мотнул головой Константин. — Да ты и сам знаешь, что не люблю я силой. Разве что когда деваться некуда.

— А с пруссами да литвой тебе тоже деваться было некуда? — насмешливо спросил Градимир. — Да и раньше, с теми же ливами, семигалами и прочими? А еще раньше взять — с князьями, которые на тебя пришли? Землю родную боронить — святое, только ты ведь не угомонился, когда их полки отбил, а сам к ним в гости подался, да так, что хозяевам после и места в своих хоромах не нашлось. Они же и вовсе не твои были, включая и Галич, который ты под свою длань подмял.

— А тебе иной способ ведом, чтоб Русь объединить и себя от соседей обезопасить? Тогда скажи, а я подумаю. Может, и исправлю что-нибудь. Я ведь не спорю, что, скорее всего, и другой выход имелся, а то и не один. Вот только я их не видел.

— Может, и имелся, — задумчиво протянул волхв. — Но это дело прошлое. Незачем нам к нему возвращаться попусту. Оно уже свершилось, так чего уж теперь. Так ты толком не сказал — что делать станешь, если мы твоим людям воспретим в нашей земле ковыряться?

— Скажу, что от этого ничего хорошего не будет, причем обеим сторонам, — мрачно отозвался Константин.

— Ишь ты, — мотнул головой Градимир, и было неясно, то ли он возмущается подобным ответом, то ли восхищается смелостью сказанного, то ли продолжает насмехаться. — Грозишь, стало быть? — уточнил он.

— Нет, предупреждаю. Ты же сам знаешь, что мне ведомо будущее. Если ты сегодня меня на Урал не пустишь, то гости дорогие на Русь все равно придут, а встретить их мне будет нечем. Не смогу я столько угощения для них найти, чтобы удоволить их жадность. Они же обидчивые — побить за это могут.

— А может, и нет, — перебил его Градимир.

— Может, и нет, — покладисто согласился Константин. — Но то, что русской крови гораздо больше прольется, — это точно. Я от Всеведа слыхал, что вы давно сюда ушли. Чего не поделили, кто прав, а кто виноват — не знаю, да и не о том сейчас речь. Я иное у тебя спросить хочу. Неужто вы так оторвались от своей родины, что вам ее ничуть не жаль?

— Что ты понимаешь, Константин Володимерович, — с раздражением заметил волхв. — Не мы от Руси оторвались, а она нас от себя отторгла. С мясом вырвала и выкинула. Думаешь, не больно нам было?

— Думаю, что очень больно, — последовал ответ. — Но хорошо ли от матери отворачиваться, даже если она и обидела в чем незаслуженно?

— Если обидела — нехорошо. А если прокляла?

— А тут еще разобраться надо, она ли проклинала или глупцы, которые на ней жили, — не уступал Константин. — К тому же, если мои люди полягут, беды не одолев, придет время — и вам тоже аукнется. Тогда ведь сюда не я, а иные придут. Они уговариваться с вами не станут — сами попробуют взять. Это я хочу все миром уладить.

— А сыны твои? А внуки? О дальнем потомстве я уж и вовсе не говорю, — голос волхва стал строгим. — Они как поступят?

— За них поручиться не могу — это так. Однако завет свой я им оставлю и уж постараюсь, чтоб глас их деда и пращура погромче прозвучал. Погромче и посуровее.

— Ну-ну, — протянул Градимир. — Впрочем, что это я о будущем, когда мы и о настоящем не уговорились. Чем ты сейчас готов расплатиться за то, чтоб всеми нашими богатствами попользоваться? — и он пытливо посмотрел на своего собеседника.

— Вначале свою цену назови, а там уж видно будет, — уклончиво ответил тот.

— Разумно, — одобрил Градимир. — Ты, помнится, сказывал, что и железо и серебро не тебе, а Руси надобны. Просишь нас своим покоем ради нее поступиться. А сам-то готов кое-чем своим ради нее пожертвовать?

— Отчего же, — осторожно отозвался Константин. — Но опять-таки смотря чем. Ты прямо говори, что тебе от меня нужно, а там поглядим.

— Тогда прямо с даров и начнем, кои мы в свое время тебе преподнесли, — загадочно усмехнулся Градимир. — Уговора о том, что они навсегда к тебе переходят, — не было. Ты их, конечно, волен не отдавать, но тогда нам с тобой и говорить не о чем. Согласен ли ты забыть слова моего пророчества?

— Раз надо, то согласен, — пожал плечами Константин.

— Ладно, — кивнул Градимир и неторопливо провел рукой возле лица своего собеседника, после чего Константин с удивлением обнаружил, что почти ничего из того, что тот некогда ему говорил, не помнит. Или помнит?

Он напряг память, и некоторые строки всплыли на поверхность, однако все они были посвящены тем событиям в его жизни, которые уже произошли, — про мертвую кровь, про мрак внутри, про свет во тьме. Честно говоря, он раньше не особо и задумывался над ними, только теперь поняв все их значение и истинность.

«Надо было записать все, авось и пригодилось бы, — мелькнуло запоздалое сожаление. — Но что уж теперь. Снявши голову, по волосам не плачут».

— И ты согласен на то, чтобы белый ворон Хугин к тебе с весточкой-предупреждением больше никогда не прилетел? — спросил Градимир.

— Ты же все дары забираешь, так чего уж тут, — пожал плечами Константин.

— Не забираю, а принимаю обратно, исходя из твоей доброй воли и согласия на то, — поправил его волхв. — Так ты согласен?

— Принимай и Хугина, — ответил Константин.

— Остался перстенек, который яды распознает, — и Градимир протянул ладонь.

Перстня было жалко. Отдавать его ни за что ни про что очень не хотелось, но куда тут деваться. Константин со вздохом снял перстень и неторопливо вложил его в руку волхва.

— Что ж, теперь можно поговорить и о цене, — невозмутимо заметил Градимир. — Ты пока что у нас гостюешь. А нас к себе пригласить желания нет? Только не в гости — навсегда, — опередил он вопрос.

— Если кого из своих в заповедные рощи Перуновы пришлешь, то я возражать не стану. Да и у литвы с пруссами тоже, думаю, места для вас найдутся, — последовало осторожное предложение.

— Это все хорошо, только хотелось бы, чтоб и в самой Рязани наше капище стояло, да и не в ней одной, — заявил волхв.

— А вот этому не бывать, — мотнул головой Константин. — Ты, Градимир… прости уж, что по отчеству не величаю — неведомо оно мне.

— Буланком отца моего кликали.

«Прямо как коня, — подумал Константин. — Хотя что это я — просто это масть или цвет, так что ничего особенного в таком имени нет».

Вслух же он произнес:

— Так вот, Градимир Буланкович, такого я позволить не могу.

— А что так? Ты ведь, насколь мне ведомо, в вере своей не тверд, если не сказать больше. Распятому поклоны бьешь, потому как звание твое царское этого требует, а не от души. Твоя бы воля, так ты бы в церквях и вовсе не появлялся. Да и книгам, кои ваши жрецы священными величают, тоже не больно-то веришь. Впрочем, и впрямь мудрено эти нелепицы на веру принимать, ежели собственная голова хоть малость мыслить может. Опять же ты и сам к старым богам расположен, иначе не стал бы участие в наших обрядах принимать.

— Это ты верно заметил. И в вере я нетверд, если не сказать больше, и против ваших богов тоже худого никогда не скажу. Но если я капище в Рязани поставлю, то твой Урал со всем его железом и серебром мне уже ни к чему будет. Сам представь, как народ на дыбки поднимется против царя-язычника.

— А разве не князья в свое время шеи вольных русичей на алтарь нового бога как на плаху положили? Отчего же ты точно так же поступить не можешь?

— Вот если бы они это сделали лет за десять до меня — иное дело. Тут можно было бы подумать, — возразил Константин. — Только это случилось намного раньше, и миновало с тех пор два с половиной столетья. Ушло время старых богов. Да и не стоит светской власти вмешиваться в дела веры. А тебе, Градимир Буланкович, я так скажу — не Русь для богов, а боги для Руси. Пусть народ сам выбирает — в кого ему верить, кому молиться и как.

— Ушло, говоришь. А тебе сказать, сколько людей и сейчас от старой веры не отрешилось, сколько из них тайно, а зачастую и явно на капище требы свои несут? Если взять токмо одних вятичей, что на Жиздре, Угре, Протве, Зуше и Упе живут, и то тьма наберется, а то и не одна. Или про Мценск напомнить, где капище доселе в самом граде стоит? — поинтересовался волхв. — Да что я тебе о нем говорю, коли ты сам же его и защищал от посягательств христопоклонников.

— Было дело, защищал, — не стал спорить Константин. — Но если тебе про это известно, то ты и другое знаешь. Защищал-то я его потому, что священник целую толпу вокруг себя собрал и с факелом туда шел, чтобы богов спалить. А там его еще одна толпа ждала. И не за богов я заступался, а за свободу веры, да еще хотел смертоубийство предотвратить. И другое не забудь. Мценск — не Рязань, не Киев и не Владимир. У всех моих дружинников крест на груди имеется.

— А сколь из них в Перуново братство входят? — нашелся волхв.

— Много, — кивнул Константин. — Но я им в том не препятствую. Вот и давай-ка их не трогать. Пусть они живут с крестом на груди и с Перуном в душе. А кого выбрать — Христа или Рода с Перуном и Сварогом — пусть каждому сердце подскажет.

— Значит, нет? — подытожил Градимир.

— Значит, нет, — не стал увиливать Константин. — Проси что-нибудь иное, Градимир Буланкович, а за курицу я цену коня давать не стану.

— Курицу, говоришь? Что же ты так загорелся Урал заполучить, если он для тебя курица? — мрачно осведомился волхв.

— А она золотые яйца несет, — нашелся Константин.

— Ну, раз капища ставить не дозволяешь, тогда мне у тебя и просить нечего, — пожал Градимир плечами. — Придется тебе его…

У Константина екнуло сердце.

— Так подарить, — неожиданно закончил волхв. — Разве что… — задумчиво протянул он, поглядывая на собеседника. — Слово с тебя взять, чтобы ты нам безделицу одну отдал, которая вовсе тебе не нужна.

— Какую?

— Придет время — скажем, а пока тебе и знать об этом не надобно. Ну как, даешь слово? — Он повернул голову и пытливо уставился на Константина.

— Я в детстве в сказках читал, что иногда… — начал тот неторопливо, но Градимир не дал ему договорить.

— Сказки — они и есть сказки. Не бойся. Да и вообще, с чего ты взял, что, пока тебя нет, Ростислава сына родить успеет. Она же княгиня, а не кошка. Хотя мысль хорошая, — протянул он. — Если ты нам своих внуков на учебу отдашь, то худа от этого для тебя не будет, да и для них тоже — одно добро. Но об этом потом поговорим. А к людям эта безделица никого отношения не имеет, бояться тут нечего.

— И к церкви тоже? — уточнил Константин.

— Совсем ты, что ли, на радостях сдурел? — удивился Градимир. — Где мы, а где она?! Нам от них и даром ничего не надобно. Так что, даешь слово?

Константин вздохнул, еще раз попытался отыскать подвох в словах волхва, но вскоре сдался. Этой вещицей могло быть что угодно, а Градимир ясно сказал, что ему, Константину, она вовсе не нужна.

— Даю, — заявил он твердо, но тут же новая мысль осенила его.

«Заодно и проверю, насколько сильно вы в ней нуждаетесь», — подумал он и сделал оговорку:

— Только ты мне покажешь, где те места, на которые моим людям забредать не след и искать там что-либо нельзя. Да еще сделай милость, покажи пяток-другой хороших жил поблизости.

— Ишь ты! — покрутил головой Градимир. — Мало тебе, Константин Владимирович, что я своего знатного коня на твоего тощего петуха меняю, так ты еще с меня и уздечку с седлом требуешь.

— Не требую, а прошу, — поправил его Константин. — А что до уздечки, так вам же самим от этого выгода. Жилы покажешь, так у людей моих тогда времени не будет, чтоб лазить где ни попадя. Неужто не понятно?

Пришел черед задуматься Градимиру. Размышлял недолго, видя очевидную выгоду и для них самих, так что он согласился.

— Будь по-твоему, — заметил волхв почти сердито. — Мстислава тебе завтра же жилы начнет указывать. Только сделаем так — один будешь. Чтоб рядом или там поблизости никого из твоих людей не было. Про пяток-другой ты, князь, погорячился, да и нет здесь такого количества. Но какие есть поблизости — отдаст без утайки.

— Не истощились бы, — вздохнул Константин.

— Сын твой, не говоря уж о тебе, до этого не доживет, а с внуками поглядим, когда ты их к нам на выучку пришлешь. Может, и им подсобим, если они в деда будут. Но гляди, про свой должок не позабудь, — напомнил он с ласковой угрозой в голосе. — А теперь тебе и обратно собираться пора. Покормил бы, да не то это место, где пищу вкушать дозволительно, а далее тебя к нам тоже вести негоже. Тогда придется вовсе оставить. Навечно. Ты как, очень сильно есть хочешь или потерпишь?

— Да я совсем не хочу, — соврал Константин. — А вода у меня во фляге имеется.

— О воде — отдельный разговор. Сам понимаешь, что лишние толки нам ни к чему. Поэтому вот тебе умный кубок с зельем, чтоб ты его испил.

— Для чего? — не понял Константин.

— Для того самого, — пояснил Градимир. — Если захочешь кому-нибудь рассказать о том, где мы живем, то эти слова для тебя последними станут.

— Так я и не видел ничего. Знаю, что вы где-то здесь под землей живете, и все, — возмутился Константин.

— А другим и этого знать не след, — возразил волхв и не отстал, пока Константин не выпил все, что находилось в кубке. — Вкусно? — полюбопытствовал он почти сразу и тут же заторопился с извинениями: — Уж ты не серчай, что мы зелье такой водой разбавили.

— Да хорошая вода, — пожал плечами Константин. — Я вообще подумал было, что она ключевая.

— Вот теперь верю, что ты без злого умыла к нам пришел, тайных козней не замышлял, — довольно крякнул Градимир и пояснил: — Зелье это не только для того, чтоб человек помалкивал. Оно еще и… ну вот как тот камень на перстне. Простому человеку с открытой душой оно и впрямь ключевой водой может показаться, иному, с червоточинками, — затхлой, на вкус неприятной. А злыдень голимый через два глотка все выплюнет. Ну а теперь в путь.

Из шахты они вышли без приключений. Мстислава была немногословна, пояснив, что до этого молчала потому, что у них принято не вести никаких разговоров с теми, кто живет наверху, под солнцем.

Столь же кратка она была в определении следующего места встречи, а когда прощалась, посоветовала:

— Ты не вели своим людям ходить туда, где сегодня был. Уж больно там кровля ненадежная. Так что не пугали мы вас, а предупреждали. Просто испуг запоминается лучше.

Вернулся Константин в крепость уже за полночь. Минька не спал. Увидев князя, он немедленно накинулся на него с расспросами. Косте кое-как удалось отделаться байкой, неуклюже сплетенной на скорую руку, о том, что призрака он чуть ли не сразу потерял, а все остальное время пытался найти дорогу обратно.

Спускаться в штольню он запретил, как Мстислава и сказала. Под предлогом того, что для окончательного разгона призраков ему нужно набрать в здешних горах разных трав, которые цветут лишь ночью, он каждый день отсыпался, а под вечер выезжал на очередную встречу с Хозяйкой медной горы. Следовать за ним кому бы то ни было он тоже запретил, сказав, что имеет особый оберег от безголовых призраков и ночных духов, а тем, у кого его нет, они спуску не дадут.

Через неделю блужданий он провел странный обряд возле входа в Проклятую штольню и объявил, что изгнать нечисть оттуда он не в силах, но зато наложил на лаз печать страшной силы, и теперь выбраться из нее у призраков нет никакой возможности. А руду добывать надо не здесь, а совсем в других местах, которые он покажет, ибо в процессе странствий набрел на некое растение, которое поможет ему отыскать жилу.

Матерые рудознатцы только перешептывались да посмеивались, когда он вывел их на первое такое место, расположенное всего в пятистах шагах от их бревенчатых домишек, поставленных в прошлую весну.

Поначалу ни один из них даже не пошевелился, когда Константин, дойдя до места, которое было им заранее помечено, топнул ногой по земле и уверенно произнес:

— Тут ройте. Есть здесь железо — чую.

Наконец некоторые из простых рабочих, пожав плечами, взялись за лопаты и кирки. Как назло, земля была каменистая, поддавалась рытью из рук вон плохо.

Минька, не желая посрамления друга, тихонько дернул его за рукав и прошептал на ухо:

— Костя, здесь точно ничего нет. Пробовали не один раз и ничего не нашли. Скажи, что ошибся, пока не поздно.

— Так ведь это вы пробовали, — резонно возразил Константин.

Изобретатель в ответ только пожал плечами и больше не стал ничего говорить. Люди рыли до вечера, однако ожидания новоявленного рудознатца не сбылись. Мастера разминали в руках извлеченную землю и продолжали посмеиваться, но уже гораздо громче.

Наконец от них отделился старый Данило.

Подойдя к царю и поклонившись, хотя и не до земли, он пояснил:

— Та земля, государь, что железо в себе держит, — совсем иначе глянется. На этой — уж ты мне поверь — капусту хорошо растить, горох или репу, потому как она…

— А ты на три сажени вглубь видеть можешь? — перебил его Константин.

— Этого никто не может, — покачал головой мастер.

— Если бы ты отвар из той травы выпил, как я, то смог бы, — ответил Константин. — Здесь руда, только не добрались вы до нее пока. А сверху лежит не родное, — пояснил он, повторив слова Мстиславы: — В стародавние времена на это место кусок горы обвалился. За долгие годы дожди да ветра раскрошили его, вот он и превратился в простую землю. Так что ройте глубже.

На душе у него между тем было неспокойно. Уверенность, с которой он говорил с Данилой, была показной, на самом деле Константин ее не испытывал. Напротив, с каждой минутой ее остатки, которые еще продолжали гнездиться в его душе, постепенно улетучивались.

Оставалось только полагаться на то, что не было смысла Градимиру обманывать его. Ну чего этим волхв может добиться? Недельной отсрочки? И стоит оно того, чтобы ухудшать отношения?

Да и Мстислава не должна солгать ему, да еще с такой уверенностью и после всего, что у них было. Это поначалу все начиналось и заканчивалось задушевными беседами, которые они вели у небольшого костерка, коротая остаток ночи, чтобы Константин запомнил каждое из этих местечек засветло и потом ничего не перепутал. Говорила Мстислава по-прежнему мало, будто опасалась проболтаться, так что в основном трепался сам Константин.

Впервые девушка, которая выглядела значительно старше своих лет из-за строгости взгляда, зарумянилась, когда Константин рассказал ей бажовскую сказку про каменный цветок. Эта история вспомнилась ему не просто так. Дело было в, деликатно выражаясь, спутнике, который сопровождал их, а точнее — полз впереди.

Видеть его самолично Константину не довелось. «Ни к чему оно тебе», — коротко отозвалась по этому поводу Мстислава. Впрочем, может, оно и к лучшему, что не довелось, потому что вполне хватило следа, который он оставлял за собой. Этот самый след представлял собой полосу выжженной травы шириной сантиметров в тридцать.

У Константина сложилось впечатление, что какие-то неизвестные личности, по всей видимости тоже из мертвых волхвов, протащили волоком здоровую, не меньше метра в диаметре, трубу. Причем до этой транспортировки труба явно побывала в каких-то ядовитых отходах. То ли ее туда окунали, то ли она там некоторое время лежала — трудно сказать, да оно и не важно. Гораздо интереснее другое. Что это были за отходы и зачем эту трубу тащили? К тому же под конец — от усталости, что ли? — эти труженики просто зашвырнули ее в болото. Именно там обрывался след.

— Золото в этих местах, — спокойно сказала Мстислава. — Полоз зря елозить не стал бы. Следок приметь и прикажи своим людям копать по правую его сторону. Беспременно найдут!

— Это же сказка Бажова, — растерянно сказал Константин. — Это же… — и замолчал, не зная, что сказать.

— Верно, сказки,—охотно согласилась Мстислава. — Не знаю, какой такой Бажов их тебе рассказывал, но издавна подмечено, что полоз тянется к той земле, в которой имеется золотишко. Само-то оно ему без надобности, но, видать, таится в ней еще что-то, что ему потребно.

А чуть позже, на привале, она попросила поподробнее рассказать, если это не тайна, конечно, про этого самого Бажова. Вот тут-то и зашла речь про «Каменный цветок» и уж, как водится, про обитательницу здешних мест.

— Когда я тебя впервые увидел, то и впрямь подумал поначалу, что передо мной сама Хозяйка медной горы стоит. Очень уж ты красивая, — простодушно сознался он, совершенно не обратив внимания на затуманившийся взор девушки.

Он и дальше ничего не замечал, до самого последнего дня так и оставался пребывать в темноте неведения. Царь и Великий князь всея Руси и вовсе ничего бы не подметил, если бы она сама не отважилась на откровенность.

Странное это было объяснение в любви. Весьма странное, если не сказать больше. Да и выглядело оно скорее не объяснением, а просьбой. Просьбой… подарить ей ребенка.

— Ты уедешь и все позабудешь, — шептала она торопливо, сама пугаясь собственной дерзости. — У тебя и сын есть, и жена любая. Все имеется. А у меня же… Мне ведь всего-то памятка от тебя надобна живая.

Константин пытался было говорить в ответ какие-то утешительные банальные слова о том, что все образуется, все наладится, что она непременно встретит другого мужчину, которого полюбит и выйдет за него замуж.

— В нашем роду любят единожды, — горько заметила она, и Константин не выдержал, уступив ее настойчивой мольбе.

Принуждать себя не пришлось. Она и без того ему нравилась, даже очень. Такое ведь сплошь и рядом бывает — любишь одну, но когда находишься в долгой отлучке, а перед тобой вдруг оказывается такая женщина, которая готова на все, да еще и обстановка располагает…

«Ну кому от этого будет хуже?» — задал себе вполне резонный вопрос Константин и получил не только вполне логичный ответ: «Да никому!», но еще и напоминание о том, что если женщина просит…

Ее тело так охотно отзывалось на его ласки, что Константин оставил ей даже не одну, а несколько памяток о себе. Уснул он, когда уже начало светать. Едва проснулся, как тут же обнаружил, что Мстиславы рядом нет. Примятая трава, на которой лежала девушка, уже стала распрямляться, так что Константин с грустью понял, что ушла она давно, едва дождавшись того момента, когда он уснет. А может, и не дожидалась, поскольку он смутно вспомнил, что, когда только погружался в сон, ощутил ласковое прикосновение нежных девичьих губ и услышал короткое и тихое, как шелест ветерка: «Прощай».

И ушла она, по всей видимости, навсегда.

Так вот, после всего, что между ними произошло, не могла она так хладнокровно врать. Не из тех Мстислава, ох не из тех. Он ведь и здесь, рассуждая с Данилой о пустой земле, не сам говорил — ее слова повторял. К тому же она его изначально предупредила, что здесь жила лежит чуть поглубже, чем в других местах. Просто очень уж удобно она была расположена, совсем рядом с поселением, можно сказать, под боком.

Жилу не нашли и к исходу второго дня. Правда, углубились не очень, всего-то метра на три, — мешал каменистый грунт. В ответ на робкие предложения рудознатцев поискать в других местах Константин так рявкнул, что больше вопросов ни у кого не возникало.

А поутру, когда государь изволил продрать глаза и выйти из царского терема, представлявшего собой на самом деле всего-навсего домишко попросторнее, да с надстройкой, составляющей дополнительный этаж, то увидел у крыльца почти всех рудознатцев. Едва они заметили Константина, как низко, до самой земли, поклонились ему.

Было в этом поклоне не просто требуемое приличие — все-таки царь перед ними. В глубине души каждый мастер считал, что он-то званием повыше. Тем же князем можно просто родиться, и никаких особых усилий для этого прикладывать не надо, а вот стать рудознатцем… Тут не просто особое везение при рождении нужно, но и огромный труд. И даже не уважение они выказывали, как ровне, но — как к старшему. Оказалось, что Константин-то — рудознатец получше их. Потому и поклон был столь низким — дань почтения человеку, знающему то, что им не дано.

— Нашлась руда, государь, — возвестил все тот же Данило. — Твоя взяла.

Он же оказался и самым любопытным, настойчиво допытываясь у Константина, как называется трава, которая дает человеку столь волшебную и таинственную власть заглядывать в глубь земли и видеть насквозь, где и что лежит. Не старый еще мастер так настойчиво просил, а затем еще более настойчиво… молчал, умоляюще глядя на своего царя, что Константин не выдержал.

Когда через несколько дней новоявленный рудознатец указал пятое по счету месторождение, заявив, что тут придется пройти вглубь побольше, зато там таится серебро, и народ уже приступил к работе, Константин тихонько отвел мастера в сторонку и пояснил, что нет никакой травы, а на самом деле все это показал ему горный дух.

Он предстал перед Константином в образе красивейшей женщины, и только по металлическому отливу ее волос, да еще по сарафану, отливающему медной прозеленью, ему удалось догадаться, что эта незнакомка не из простых людей. Да она и сама этого не скрывала, назвалась Хозяйкой медной горы и сказала, что он ей приглянулся невесть почему. Вот она-то и показала ему все рудные места поблизости, причем даже пояснила, что именно и на какой глубине лежит.

«Вот уж никогда бы не подумал, что превращусь в первоисточник бажовских сказок, — думал Константин, глядя на обалделое лицо мастера, который от такого рассказа никак не мог прийти в себя. — Хотя нет худа без добра. Пусть лучше про Хозяйку-красавицу байки травят, чем про безголовых призраков».

Но самое главное было в том, что теперь можно ждать поступления металла. Оживленный Минька уже толковал Константину, что некоторые вещи, например те же стрелы для арбалетов, можно отливать сразу на месте, как и корпуса гранат-лимонок.

— Я накину пару дополнительных шкивов на мельницу, которую мы построили, и можно будет запросто еще и острия затачивать, так что к тебе станем отправлять готовые изделия, — похвастался он. — Да и заготовки для сабель и мечей тоже постараемся полосами прокатывать, чтоб потом кузнецам с ними возни поменьше было.

А Градимира царю еще раз повстречать не довелось. Даже забываться стало, что был между ними заключен уговор, а над самим Константином так и висит неведомый должок.

— И что же ты у меня забрать хочешь? — сразу перешел к делу Константин.

— Как и уговаривались — ненужное тебе, — усмехнулся Градимир. — Лежит у Плещеева озера камешек один. Тебе он ни к чему, а нам пригодится.

— Что за камешек? — не понял Константин.

— Небольшой, всего-то полторы сажени в ширину да две — в длину. И росточком тоже невысок. Его еще синь-камнем людишки местные кличут, — пояснил волхв.

— Это тот самый, к которому они молиться ходят? — припомнил Константин. — Бывал я там как-то, видел его. А не возмутятся они?

— Как возмутятся, так и угомонятся, — равнодушно ответил Градимир. — То — наша забота. А твое дело — повелеть, чтоб сколотили большие сани, погрузили его на них и прямиком к нам отправили. Как видишь, все согласно уговора — лишку не просим, а забираем только ненужное тебе.

— А могу я спросить — зачем он вам понадобился? — осведомился Константин.

— Спросить можешь. Отчего ж. За спрос гривен не берут. А вот ответ получить — навряд ли. Да и к чему тебе ответ-то? Из любопытства праздного?

— И что же это за камень такой? — задумчиво протянул Константин.

— А вот это я тебе сказать могу. Считай, что в благодарность за послушание, — усмехнулся старик. — Но с условием, что ты меня больше ни о чем не спросишь.

После некоторого колебания Костя согласно кивнул. Если жрец не захочет, то все равно ничего не скажет, так пусть хоть на это ответит.

— Слыхал ли ты когда-нибудь про Алатырь-камень?

— Так это же небылица, — усмехнулся Константин. — К тому же он лежит аж на острове Буяне, то есть неведомо где.

— А люди завсегда чудеса подальше от себя помещают, — возразил волхв. — Уж больно им тревожно рядом с настоящим чудом жить. Вот они и норовят его подальше от себя отправить.

— А змеи, которые его по осени облизывают? К тому же его бел-горюч называют, а какой же он белый? Да и горючим я бы его не назвал.

— Про змей и впрямь люди навыдумывали разное, — согласился старик. — Такое сплошь и рядом бывает. Если видят, но не понимают, то непременно так истолкуют, что хоть стой, хоть падай. А про цвет — в самую точку. Он и впрямь некогда белым был. Да и с горючим поторопился ты, Константин Володимерович. Если он полыхнет, то весь мир огнем займется, уж ты мне поверь.

— Дивлюсь я твоим речам. С одной стороны — не могу не верить, но уж больно загадочно ты говоришь. И зачем кому-то понадобится его поджигать, если он весь мир может спалить?

— А он сам свой срок знает, — спокойно ответил Градимир и вдруг, улыбнувшись, погрозил своему собеседнику пальцем. — Умеешь ты, государь, тайны чужие выведывать. Только ни к чему они тебе. По крайней мере, эти уж точно добра не принесут.

— А куда же привезти его?

— Доставь к тому месту, где начинаются наши владения, а там уж мы встретим. И хватит об этом, пожалуй. О чем ином — спроси, а об этом не след тебе знать.

— Об ином, — задумчиво протянул Константин. — Можно и об ином. Как там Мстислава поживает?

— Ишь, спохватился, — хмыкнул Градимир и сухо ответил: — Хорошо поживает.

— А она замуж вышла или…

— Запамятовал я, — усмехнулся волхв и посоветовал: — Ты пока о камне лучше подумай, как его отправить сподручнее и прочее, а я, глядишь, к тому времени вспомню, — и заторопился: — Заболтался я тут с тобой. Пора мне обратно в свои места подаваться. Пойду я.

И тут же, словно услышав пожелание Градимира, лошади резко встали. Константин крякнул, не в силах сдержать удивление, и подался наружу. Выпрыгнув из кареты, он прищурился от нестерпимо ярких солнечных лучей, отражаемых снегом, а затем недоуменно оглянулся на дверцу. Старик почему-то медлил, продолжая сидеть в возке.

— Может, дальше поедем? — весело крикнул Константин, заглядывая вовнутрь, и замер в недоумении. Градимира в ней уже не было.

— А где старик? — вопросительно уставился он на дружинников, гарцующих рядом с каретой.

— Так ведь никто не выходил, — пожал плечами один из них.

— Точно, точно. Чай не слепые — приметили бы, — поддержал другой.

Константин зябко передернулся и, не сказав ни слова, молча забрался обратно в карету.

— Поехали, чего встали, — раздраженно крикнул он вознице, про себя поклявшись, что непременно заедет самолично поглядеть на этот таинственный камень, пока он еще лежит на месте.

Небольшой царский поезд между тем продолжал безостановочно двигаться вперед, и к вечеру стали отчетливо видны крепостные стены Устюга. Но о том, что город близко, путникам стало известно намного раньше. Уже с час, не меньше, они отчетливо слышали торжественный звон гордости устю-большого городского колокола, всего пять лет назад подаренного городу Константином и установленного на звоннице церкви Михаила-архангела.

Государя встречали как положено, с хлебом-солью. На лед Сухоны высыпало, казалось, все городское население от мала до велика.

«Не меньше, чем на два дня придется тормознуться, плюс еще сутки на царский суд», — подумал он и ошибся.

Они не уехали и на четвертый день.