— Времени у нас мало. Только-только до синь-камня добраться, а там, скорее всего, разговаривать будет некогда, — продолжал он, поглядывая по сторонам, но вокруг было все чисто и спокойно.

Белая гладь огромного Плещеева озера навевала лирическое настроение и внушала непоколебимую уверенность в том, что все будет хорошо.

Константин вздохнул и продолжил, обращаясь сразу к обоим:

— Родиона помните?

— А кто ж его не помнит, — хмыкнул Вячеслав. — Он еще в Ряжском полку у Юрко Золото при обороне города отличился.

— А потом в спецназе со мной бок о бок, — подхватил Торопыга. — От смерти меня спас в Царьграде.

— Только он теперь вроде как охрану посольства возглавил, которое уехало и до сих пор не вернулось, — припомнил Вячеслав.

— Там еще боярин Вилюй моего человечка должен был повстречать, — понизил голос Торопыга. — А ты это к чему, государь?

— Можешь не шептать — чужих тут нет, — вздохнул Константин. — А и были бы, все равно скрывать уже нечего. Нет их никого — ни Вилюя, ни человечка твоего. Айляха его кликали, так? Да и Родиона тоже нет. Умер он. — Он поперхнулся, кашлянул, но решил ничего не говорить о странных словах булгарина и продолжил: — У меня на руках умер. Сегодня это случилось. Его в степи нашли и привезли сюда. Пока едем, расскажу все, что я от него услышал перед смертью.

Оба спутника царя, как по команде, стащили с голов шапки, обнажая кольчужные капюшоны, а Константин вынул из-за пазухи и протянул Торопыге половинку монеты в одну куну:

— Это тоже он передал. И еще пайцзу. Благодаря ей он и выбрался из града ханского, когда там наше посольство резать начали.

— Что-то на него не похоже, — буркнул Вячеслав. — Не из таковских он, чтоб в стороне оставаться, когда наших бьют.

— Похоже — не похоже. Видать, ума хватило, чтобы понять — спасти все равно никого не получится, а сведения привезти надо.

— И как же он выбрался?

— О том не рассказывал — спешил главное поведать, ну а как сказал, так сразу и умер. Да это уже не важно, — досадливо передернул плечом Константин. — Теперь слушайте. Скорее всего, следили за боярином — с кем встречается, с кем разговоры ведет. Наверное, неаккуратно работал. Напали на него сразу после того, как он с твоим человеком встретился. К тому времени он уже и без того многое вызнал. Например, то, что на самом деле нет у Бату никакой вражды с братьями и все это — обычный обман. Так что это уже не обычный набег получается. Это война, Вячеслав Михалыч, — повернулся он к воеводе. — Словом, нынче же всех гонцов надо отправить. Грамоты с красной печатью, как ты помнишь, у меня в заветном ларце заготовлены. Ну а тех, кто на учебе под Воронежем, — в первую очередь, а то есть у меня опасения, что те, кого мы в степь отправили, не справятся. Сдается мне, что этой зимой либо мы монголам хребет переломаем, либо… — договаривать он не стал.

— А сведения-то точные? — спросил вконец растерявшийся Торопыга. — Не получится так, что…

— Не получится, — отрезал Колнстантин. — Гонца Вилюй не отправлял, потому что хотел до конца убедиться в том, что узнал. Скорее всего, он собирался это сделать сразу после встречи с Айляхой, но — не дали. Только боярин с Родионом был, а они же не знали, что тот такой шустрый. Словом, он ворогов и в темноте учуял, только поздновато. Сам-то от стрелы увернулся, а Вилюя тут же уложили. Ну а дальше пошло-поехало. Пятеро их было, да все там и полегли.

— Спецназ, — протянул Вячеслав. — Семь лет, как он из него ушел, а навыки остались.

— Когда он убедился, что Вилюю помочь уже не в силах, бросился в темноту за Айляхой, чтоб предупредить, но и тут самую малость не успел. Подранили Айляху, причем здорово. Добить, правда, не смогли — Родион помешал. Рядом с Айляхой еще трое монголов легло. Потому тот и доверился нашему спецназовцу, да и терять ему нечего было — умирал уже. Так вот он рассказал, что незадолго до их встречи хан Бату ездил куда-то высоко в горы. Айляха его и сопровождал. Он ведь в личную охрану, в кешиктены выбился. В горах же этих то ли шаман, то ли злой колдун живет, словом, большая скотина. И был у них с Бату разговор. Что в награду пообещал колдуну хан — неведомо, а вот слова самого шамана о том, как погубить Русь, Айляха хорошо запомнил.

— А вот с этого момента поподробнее, — попросил Вячеслав.

— Не выйдет, — вздохнул Константин. — Говорю же — умирал Родион. Сказал лишь, что колдун повелел прежде всего уничтожить синь-камень, который лежит у большого озера. Стоит с ним совладать — и все. Руси конец настанет. Не сразу, конечно, но…

— Почему это? — возмутился воевода.

— Не знаю, — вздохнул Константин. — Может быть, потому, что вместе с этим камнем кое-какие людишки из этого мира тоже исчезнут, — намекнул он. — Но это только мои догадки.

— Неужто эти людишки так для Руси важны, что она без них с ворогом окаянным совладать не сможет? — усомнился Торопыга.

Вячеслав многозначительно переглянулся с Константином и философски заметил:

— Всякие людишки бывают. — И уточнил: — А каким же образом погубить?

— А вот тут уж я тебе ничего не скажу, потому что и сам не знаю.

С этими словами Константин спешился и с уважением прошелся вокруг синевато-серой шершавой глыбы. Даже в этот пасмурный зимний день, несмотря на легкий, хотя и начинающий усиливаться снежок, она оставалась чистой, будто возле нее был поставлен какой-то невидимый уборщик. Снежинки не таяли на его поверхности — они просто не долетали до нее, незаметно теряясь в воздухе.

— И ради этой сказки весь переполох устроен? — недоверчиво поинтересовался Торопыга. — Мало ли что умирающий в бреду поведает. Нет, про ханский обман — оно конечно, а вот колдуны, синь-камень…. Сам посуди, государь, ну откуда здесь монголам взяться? Пусто кругом.

— Я бы не устраивал, но вот беда, — развел руками Константин. — Родион сказал, будто колдун ругался на Бату за то, что тот послал таких жадных воинов в тот раз. Если бы они самовольно не изменили свой путь, то еще тогда все было бы кончено, а из-за их глупости пришлось ждать столько лет.

— Ну и что? — недоуменно нахмурился Торопыга.

— Всеведа вспомни, — посоветовал Константин. — Тысячный отряд монголов прошел почти до Рязани, как нож сквозь масло. А теперь представь, что было бы, если бы их не встретил Всевед. В июле броды на Оке сыскать — раз плюнуть. Дальше Мещера, а это глушь еще та. Коней в поводу, и не спеша потопали прямым ходом к…. С трех раз догадаешься? И я не сказал еще одно. Колдун предупредил Батыя о том, что все это должно произойти до дня Карачуна, а самое лучшее — именно в этот день. Сразу оговорюсь, речь его была сбивчивой. Может, я чего-нибудь не понял и зря всполошился, но уж больно все сходится. Прямо как в мозаике.

— А день Карачуна сегодня, — негромко откликнулся Николка, задумчиво поглаживая рукой камень. — На нем хорошо топор точить, — похвалил он синеватую глыбу. — Вон какой шершавый. Ежели его распилить, то столько точил получится, что… ой! — отдернул он руку и пожаловался: — Колется.

— А ну-ка покажи, — заинтересовался Константин.

— Да пустяшное дело, государь, — засмущался Торопыга. — Даже руда не выступила.

— Давай-давай, показывай, — поддержал Вячеслав, мгновенно поняв, чего именно хочет друг.

Руку Николки с маленьким черным пятнышком, еле видимым на среднем пальце левой руки, они разглядывали чуть ли не минуту, затем переглянулись между собой.

«Обычный электрошокер, причем очень слабенький», — говорил взгляд воеводы.

«Только откуда здесь динамо-машина?» — вопрошали глаза Константина.

— А по-моему, Родион все-таки что-то напутал, — задумчиво произнес Николка. — Ну какие тут могут быть монголы? — Он плавно обвел засыпанные свеже-выпавшим снегом окрестности озера. — Нешто мои люди меня не предупредили бы? Тогда выходит, что и они и я зазря твой хлеб-соль едим. Верно я говорю, Вячеслав Михалыч? — повернулся он за поддержкой к воеводе.

Тот в ответ неопределенно пожал плечами и посоветовал:

— А ты все же получше всмотрись. То ли мне мерещится, то ли в глаз что-то попало, но какие-то черные точки в кустах промелькнули. Вон, пригорочек впереди. Сдается, он повыше камня будет, так ты до него доскачи и глянь, — посоветовал он добродушно.

Едва Торопыга удалился, как Вячеслав взволнованно повернулся к другу. Солидная важность верховного воеводы всея Руси мгновенно слетела с него, и на Константина смотрело лицо юного спецназовца. А сквозь волнение уже проглядывала прежняя, столь хорошо знакомая Константину по былым годам, лихость и бесшабашный задор:

— Будет драка, Костя. Это я тебе точно говорю. Есть одна примета, которая всегда сбывается. Как только у меня в голове Высоцкий или Трофим зазвучит — все. Считай, что мордобитие обеспечено. Иногда сам удивляюсь. Вроде все в порядке, а я кого-то из них с утра напеваю. К чему бы? И на тебе, то на дороге засаду устроят, то вообще в абсолютно мирном русском городе ребятки местные пристанут, чтоб я с ними тренинг провел. Вот и сегодня с самого утра в ушах мелодия звучит, аж подпевать хочется.

— А кто поет?

— Трофим, — нахмурился Славка.

— Это что — хуже?

Воевода как-то странно покосился на него и явно ответил не то, что на самом деле думал:

— Считай, что они одинаковы.

— А чего хмуришься? — не отставал Константин.

Славка открыл было рот, затем закрыл, потом опять открыл и, указывая в сторону города, сказал другу:

— А вот и первая подмога.

Тот обернулся. Действительно, к ним во весь опор уже неслись всадники.

— Только что-то их много, — пробормотал Константин. — С нами всего два десятка ехало.

— Так Минька мастеровых своих на коней посадил, а их у него не меньше. Вон как в седле держатся — яко пес смердячий на заборе, — процитировал он известное выражение Петра I.

— А остальные?

— Этих я не знаю, — насторожился Славка. — Слушай, уж не монголы ли? — И он потащил клинок из ножен.

Но тревога была ложной. Как оказалось, старик-лекарь сразу после разговора с Константином не отправился спать, хотя ему и предложили местечко среди своих. Некоторое время он сокрушенно разглядывал безмятежно посапывающих булгар и юрматов, перебирая в сухих старческих пальцах янтарные четки-бусинки.

Затем, вздохнув, лекарь вышел на улицу, протер лицо снегом, извлек из своих пожитков молитвенный коврик, разулся и, встав лицом к югу, то есть к Мекке, приступил к совершению утреннего намаза. Он прочитал первую суру из Корана, сделал два положенных рак-ата, но на этом его салят ассубх не закончилась. Немного подумав, он прочитал еще и другую суру, последнюю, показавшуюся ему особенно важной.

Затем лекарь не спеша поднялся, свернул коврик и отправился будить Рашида, назначенного ханом старшим над этими десятками…

— Наш хан Абдулла ибн Ильгам сказал тебе, русский царь, что клинки его воинов будут с тобой до тех пор, пока камень не станет плавать, а хмель тонуть, — спрыгнув с коня и легко, кошачьей грациозной походкой ступая по снегу, подошел к Константину Рашид. — Я что-то не видел утонувшего хмеля, и по пути сюда мне ни разу не встретился камень, всплывший из воды, — первым улыбнулся он своей незамысловатой шутке.

— Я тоже, — согласился Константин.

— Тогда почему ты оскорбил нас, не взяв с собой?

— Вы устали с дороги. Я решил дать вам немного отдохнуть, — смутился Константин.

— Мои воины обижены, — покачал головой Рашид. — Они считают это недоверием к нам.

— Я готов искупить свою вину, — приложил руку к сердцу Константин.

— Золотом? — пренебрежительно усмехнулся молодой булгарин.

— Тогда я второй раз обижу вас, а мне бы этого не хотелось. Я знаю, что больше всего любит настоящий воин, но лучше, если ты скажешь об этом сам, — неторопливо произнес Константин.

— Наш хан — великий человек. Он умеет выбирать себе друзей, мудрых, как священный свиток всемогущего, — одобрительно заметил Рашид. — Что ж, я скажу. Ты пошлешь меня и моих воинов первыми, когда придет пора скрестить клинки с этими пожирателями падали, умеющими только отнимать у людей честно нажитое добро.

— Награда велика, но я дарю ее тебе от всего сердца, — торжественно произнес Константин.

— Тогда будь столь же щедр и к нам, — выступил вперед Каргатуй. — Позволь нам быть вторыми. У нас тоже есть что сказать этим умельцам воевать с мирными народами. Поверь, в бою мы не осрамим тебя. Во всяком случае, от хана Бачмана я ни разу не слышал попреков, но только слова благодарности.

— Пусть будет так, — кивнул Константин.

— Ничего себе награда — первыми в бой пойти, — шепнул на ухо другу подошедший воевода, занимавшийся в это время размещением пушек и расстановкой своих дружинников, и похвалил: — А ты классно держался. Я бы так не смог.

— Вот потому-то я и не люблю Европу, — вполголоса ответил Константин. — Там продается все и вся уже сейчас. А Восток…

— Дело тонкое, — продолжил Вячеслав.

— Нет, не так. Просто на Востоке за деньги — что сейчас, что потом — многого купить невозможно. Зато кое-что — и весьма дорогое — тебе вручат даром, ничего не требуя взамен. Вот потому-то Киплинг и прав, сказав свое бессмертное: «Запад есть запад, восток есть восток, и вместе им не бывать».

— Почему? — нахмурился Славка. — Я что-то недопонял всех сияющих глубин твоей царственной мудрости.

— Да все ты отлично понял, — отмахнулся Константин. — Не могут быть вместе те, кто не понимает и от этого презирает друг друга. Сам же мне говорил, что теперь совершенно иначе смотришь на Кавказ.

— Так это потому, что он пока совсем иной, — неуверенно сказал воевода.

— Правильно. А почему? Да потому, что он еще ничего не перенял у Запада. А перенять он может только самое худшее. Сам знаешь, что дурной пример заразителен. Стоп! — неожиданно прервал он сам себя. — По-моему, началось, — и указал на Торопыгу, галопом несущегося к ним.

Николка начал кричать еще издали:

— Выезжают, выезжают!!

Впрочем, это предупреждение было напрасным. Всадников, выбиравшихся из-за заснеженных кустов на противоположном берегу, увидели все. Константин обернулся к своим людям, жалкой горстке по сравнению с той тысячей, не меньше, что скапливалась там, раскрыл было рот, чтоб приободрить их, но в это время из возка вылез старик-булгарин.

— Вот оно — долгожданное явление Магомета народу, — раздалось сзади. — А ему-то что нужно?

— Неправильно говоришь, воевода, — укоризненно покачал головой ибн Усман. — Сейчас будет бой и много крови. Я — лекарь. Если я уеду, то кто поможет воинам?

Константин только вздохнул и обреченно махнул рукой.

— Ты прав, ибн Усман, — произнес он. — Только отойди за возок, чтобы ненароком не пролить свою кровь, ибо если ты погибнешь, то кто станет лечить моих раненых. Пойдем, Слава, — повернулся он, но тут же услышал сзади чей-то до боли знакомый звонкий голос:

— Пушки к бою!

Константин обернулся, и все внутри у него похолодело. Минька, вылезший из возка, хлопотал вокруг своих орудий, деловито распоряжаясь людьми.

— А это явление откуда? — прошептал Константин и подбежал к изобретателю, который не обращал на царя ни малейшего внимания. — Ты какого сюда приперся?! — прошипел он сдавленным от бешенства голосом. — Ты где вообще должен быть?! Ты на воздушном шаре должен быть!

Но Минька вместо защиты сам перешел в контратаку.

— Ага, на воздушном шаре, — подтвердил он спокойно. — Сверху лучше всего видно, как вас убивать будут. Только я не сторонник трагедий Маяковского.

— Шекспира, — машинально поправил Константин.

— Да хоть Толстого, — зло ответил Минька, и только тут другу стало заметно, с каким трудом он себя сдерживает. — Я, может, тоже хочу поприсутствовать на ваших учениях. Врагов-то тут нет, государь, так чего ты меня гонишь? К тому же шарик занят. Туда наш патриарх захотел залезть, ну я и предложил Слану его покатать, — прищурился он.

Константин внезапно понял, что изобретатель вот-вот взорвется.

Впрочем, тот и сам это ощущал, поэтому ограничился кратким советом:

— Не трожь меня, государь. Напоминаю на всякий случай, что мне не тринадцать лет, а четвертый десяток идет, причем давно. И я все равно никуда отсюда не уйду, так что ты только свой авторитет потеряешь.

Сзади вырос Вячеслав. Чувствовалось, что сейчас он всей душой на стороне Константина.

— А ну проваливай! — решительно выступил он вперед.

— А вот это ты видел, — и Минька, окончательно озлившись, слепил смачную дулю и сунул ее под нос воеводе, опешившему от такого хамства. — Это мои пушки и мои люди! Значит, и я возле них должен быть! И еще здесь мои друзья, хотя теперь это вопрос спорный, — упавшим голосом произнес он.

Трудно сказать, что предпринял бы в ответ на это Вячеслав, но тут обстановку разрядил Константин.

Глянув на противоположный берег реки, он прикинул расстояние до города и заметил другу:

— А ему уже все равно не успеть. Придется оставить, иначе получится еще хуже. — И, показав на конную лаву, скопившуюся на противоположном берегу и постепенно выступающую на лед, пояснил: — Перехватят.

— Вот это другой разговор, — удовлетворенно кивнул Минька. — Кстати, чтоб вы знали — лучше наводчика, чем я, вам не найти. Так что брысь отсюда и не мешайте целиться!

— И когда вырос, сопля зеленая? — растерянно развел руками Вячеслав.

— А ты пока займись нашими союзничками, — посоветовал ему Константин, кивнув в сторону булгар и юрматов, с любопытством наблюдавших за действиями изобретателя и его людей. — Они ж такого никогда не видали — не перепугались бы. А лучше всего вообще отведи их подальше. Пусть вначале издали посмотрят.

Воевода послушно кивнул, постепенно приходя в себя, и пошел пояснять.

Константин тем временем вновь оглянулся, на этот раз в сторону города. Воевода все медлил с выводом своих людей, зато Минька разошелся не на шутку. Он всегда был взрывной, но отходчивый, вот и теперь как ни в чем не бывало командовал своими людьми. Да так бойко — залюбуешься. Правда, выходило не совсем по-военному, но главное, что его все понимали и действовали дружно и быстро.

А пушчонки были и впрямь невелики, калибром миллиметров восемьдесят, не больше.

— Вначале бомбы, — крикнул Минька, и сразу же трое его людей метнулись к возку и вытащили оттуда по чугунному ананасу с рифлеными, как у лимонки, боками и косо торчащим фитилем.

— Долетит ли? — усомнился один из мастеровых.

— Навесом бить будем, — азартно крикнул Минька, тщательно прицеливаясь и поднося пылающую головню к фитилю ядра, уже вложенному в пушку.

Неторопливо запалив его, он, насвистывая, подошел к другой, затем к третьей. От первого фитиля оставался лишь угрожающе жалкий хвостик, когда он вернулся и поднес головню к заряду.

Заждавшаяся пушка радостно выплюнула круглый чугунный колобок, стремительно полетевший навстречу лаве, уже развернувшейся хищным полумесяцем. Крутая навесная траектория полета не успела смениться на падение, как раздалось хрипловатое рявканье другой и, почти сразу, третьей пушки.

В этот миг первая бомба, будучи еще в воздухе, разорвалась, осыпая атакующих всадников жалящими черными осколками. Спустя секунду бабахнула вторая, еще через мгновение — третья. Жалобно ржали кони, пронзительно визжали всадники, выбитые из седел, но лава, потеряв десятка три, продолжала неуклонно нестись к холму.

— Табань, табань! — подгонял Минька мастеровых, прочищавших стволы от нагара — не дай господь, если в нем останется хоть одна непогасшая искорка. — Хорош! Теперь заряды и по ядрышку. А на третий раз доставайте картечь, — предупредил он подносчиков, деловито поджигая первый фитиль, и тут же скомандовал сам себе: — Огонь!

И снова все произошло как в первый раз, с той только разницей, что траектория полета бомб была не столь крутой. Еще три десятка монголов легло в снег, но лава неслась, не замедлив хода.

— Обкуренные они там, что ли? — зло сплюнул Вячеслав и пожаловался Константину: — Я, честно говоря, думал, что они испугаются огненного боя, а им хоть бы хны.

— Я тоже надеялся, — согласился тот с другом. — Но где же воевода?

— Я ему ухо откушу, если через минуту не выедет, — грозно пообещал Вячеслав.

— Если доживем, — пробормотал себе под нос Константин, но Славка услышал.

— С таким-то наводчиком, — тут же откликнулся он. — Непременно доживем. — И крикнул изобретателю во весь голос: — Вот уж никогда не подумал бы, что в разгар боя буду стоять себе, как барин, а ты воевать, да еще как!

Минька, польщенный похвалой, зарделся и отвернул довольное лицо, а Славка устремился к дружинникам.

— Ну что, орлы! — весело заорал он, щуря глаза и внимательно прикидывая расстояние до противника. — Пришла и наша очередь! Арбалеты, товсь! — зычно скомандовал он дружинникам, которые мгновенно изготовились к стрельбе. — Залп!

Русичи били метко. Всадники шли кучно, так что если какая-то из стрел и миновала первую шеренгу, то обязательно находила жертву во второй. Где-то с полтора десятка человек недосчитался монгольский строй, но лава по-прежнему неслась вперед.

— А у меня убойнее получается! — совсем по-мальчишечьи завопил Минька, в очередной раз поджигая фитили.

Только один изобретатель знал, насколько опасно то, чем он сейчас занимается. Хорошо, что самых старых мастеров, которых он самолично учил, как именно, а главное — сколько времени надо прочищать стволы, с ним сейчас не было. Молодые же и не подозревали, что с каждой секундой сокращенного времени ровно на один шанс увеличивается опасность оставления малюсенького катышка непрогоревшего пороха, а следовательно, непроизвольного взрыва. Сейчас изобретатель оценивал его вероятность уже как пятьдесят на пятьдесят.

— Зато у меня быстрее, — откликнулся Вячеслав и снова скомандовал: — Пли!

На этот раз все произошло почти одновременно, картечь смешалась со стрелами, и монгольский строй, разом утратив еще десятка четыре воинов, несколько сбился с бешеного ритма скачки, ставшей не такой уверенной.

— Оп-па! — весело завопил Славка и разухабисто затянул: — Тут мои честные вопли услыхал честной народ. И хотя народу было чем заняться… Пошли, пошли, родимые… Залпом, пли!

Константин оглянулся. Из настежь распахнутых городских ворот выкатывали волны всадников во главе с воеводой. Но уж больно неторопливо все это происходило, точно в замедленной съемке.

— Я с испугу чуть не помер, я с испугу протрезвел, и ору себе, как баба-роженица… Залпом, пли! Эх, твою мать, а они и правда не поспевают!

Да, теперь становилось ясно, что полк воеводы действительно не успевал, тем более что часть монгольской конницы — сотни три, — повинуясь гортанному окрику нарядного всадника, скачущего впереди, уже разворачивала коней в сторону города, рассчитывая своей самоубийственной атакой пусть не остановить, но сдержать русичей, выигрывая драгоценное время.

Впрочем, его было и так предостаточно, чтобы успеть не один, а три раза управиться с жалкой горсткой людей, упрямо сгрудившихся возле синь-камня.

Новый залп картечи снес около двадцати человек, еще один — арбалетный — и десятка полтора на льду, но остальные-то, остальные почти рядом, метрах в трехстах, не больше. Вот уже полетели в ответ и первые монгольские стрелы.

— Теперь наш черед, царь, как ты и обещал! — подбежал к Константину Рашид. — А то на нашу долю так ничего и не останется!

Он по-прежнему весело улыбался, и от этой улыбки у Константина больно защемило в сердце. Понимая, что, скорее всего, он уже никогда не увидит этого неукротимого смельчака живым, пришлось тем не менее соглашаться. Мол, да, пришло его время… Время умирать…

— Давай! — крикнул он. — Только все вместе, — уточнил сразу. — И возьмите на себя тех, что слева, чтобы они не смогли нас обойти, а с середкой мы постараемся управиться сами.

— Давай! — истошно вопил Минька. — Успеем на раз!

— Щиты! — одновременно с ним выкрикнул Вячеслав, и половина дружинников разом кинулась закрывать мастеровых, не имевших доспехов, а оставшиеся сноровисто и ловко начали перезаряжать арбалеты.

— Убирай! — истошно завопил Минька, и дружинники, мгновенно сообразив, тут же отшатнулись от пушек. — Дистанция — сказка! — счастливо завопил изобретатель, подпаливая фитили. — Прямая наводка! Слепой не промажет! Эх-ма!

Рявк! Чавк! И еще четыре десятка монголов на снегу. И тут же залп арбалетов в упор положил еще один десяток, а то и полтора — кто ж сочтет. Левое крыло степняков стало сдвигаться к прореженному центру, но тут на него наскочили булгары и юрматы, и завертелась беспощадная звонкая сабельная карусель, где проигравших нет — есть мертвые, а счастливчик тот, кто окажется всего лишь тяжело раненным.

— Врешь — не возьмешь! — подал голос Константин и скомандовал мастеровым:

— Щиты перенимайте!

Те поначалу не поняли, опешив, уставились на него, хлопая глазами, но после повторной команды сообразили, что готовить пушки времени нет, а вот залп из арбалетов сделать еще можно. Залп! Есть! Но монголы уже совсем близко.

— К синь-камню, — крикнул Константин. — Ставь строй! Щиты не выпускать! — И подосадовал, что мастеровые могут не понять задумки.

Но воевода гонял на учебу всех без разбора. Тех, что в Ожске, вдвое меньше, но все равно гонял, и они поняли, что только этим смогут помочь дружинникам. Не выпуская из рук щитов, люди осторожно попятились, смыкаясь.

— Теснее, теснее щиты, — подбадривал Константин. — Совсем немного осталось продержаться, — хотя и понимал — вранье. На самом деле полк продвинулся за это время метров на сто, не больше, да и то благодаря усилиям в первую очередь самого воеводы. Горыня, чуя свою промашку, рубился впереди всех и даже не закрывался щитом, принимая на бронь все удары.

Между тем центр степняков был почти рядом, да и левый фланг монголов тоже все ближе подступал к синь-камню, несмотря на то что четыре десятка всадников делали все возможное и невозможное. Абдулла-хан и впрямь дал самых лучших, но каким бы ты ни был умельцем, в конном бою в одиночку с дюжиной не совладаешь, а их там как раз и было десяток на сотню.

Словом, картина была ясная. Одну минуту, может, и удастся выстоять, полторы — маловероятно, а две — предел. Злые степные кони совсем рядом, даже храп слышен.

И началось. Дружинники дрались лихо, но это не Галич — косарей нет — а бить с коня намного сподручнее, чем сходиться щит на щит, а уж учитывая возможность зайти с фланга, а то и с тыла — никто ж не мешает — совсем беда.

И на Миньке уже кровь. Чья? Хорошо бы монгольская, хотя какая разница — через минуту все равно польется своя. А у Славки она уже ручьем, все лицо залила, но вроде вскользь, раз рукой еще машет.

«Все, дотумкали скоты, в обход пошли, — понял Константин, почувствовав, что напор врага ослаб. — Еще секунд десять, и сзади стрелами. Ох, нехорошо, когда царь умирает от ран в спине. Да и нечестно — бежал! Сейчас начнется».

Однако ничего не начиналось. Напротив, напор ослаб еще больше. Всадники испуганно визжали, показывая на небо, и один за другим разворачивали коней.

— Мать честная! — ахнул Константин, краем глаза глянув туда же, да так и застыл с полуоткрытым ртом.

— Ну, батя!.. — по-щенячьи завизжал Минька, а воевода истошно завопил:

— Местный поп, отец Василий — бывший прапор КГБ… Давай, отче!..

И тут же снова затянул что есть мочи:

Зрелище было и впрямь еще то — прямо какая-то фантасмагория, да и только. Со стороны Переяславля летел воздушный шар с намалеванной на полотнище страшной красной рожей, раскрывшей пасть с огромными клыками. А в корзине стоял… владыка Мефодий и с ним Слан и еще один монах. Слан закрывал патриарха щитом, а монах…. Словом, ему было плохо.

Сам же патриарх, все время отодвигая мешающий ему щит, громогласно басил:

— Вот я вас ужо, бармалеи, брандыхлысты! Ах вы, шпана драная! Гоги и магоги! — и все в том же духе.

Эффект не был бы так силен, если бы шар летел повыше, как ему и положено. Но он чуть ли не стелился над землей буквально метрах в пятнадцати-двадцати от поверхности.

От ветра шар слегка подавался вперед, а более тяжелая корзина оставалась несколько позади, и создавалось впечатление, будто все эти угрозы выкрикивает страшная образина, нарисованная на шелку. Выкрикивает и хищно выискивает, кого бы первого ей схватить и сожрать.

В рядах монголов царила уже самая настоящая паника. Между тем полк воеводы уверенно вцепился в загривок бегущих, медленно, но уверенно вгрызаясь в него. Да иначе и быть не могло. Монгольская низкорослая лошадка всегда проигрывала в скорости русским коням. Ей бы дальнюю дистанцию, тогда за счет выносливости она бы уравняла шансы, но какое там…

Константин, счастливо улыбаясь, сделал пару шагов назад, наткнулся спиной на шероховатый и почему-то ощутимо теплый выступ синь-камня и замер.

Он не потерял сознания, просто выключился из этого мира, свалившись в иной, зачарованно вглядываясь в чудные видения, проплывающие у него перед глазами.

Картинки были размытые и какие-то сероватые, но постепенно начали приобретать четкость и яркость, а затем и цвет. Более того, из двухмерных, плоских, они начинали на глазах превращаться в трехмерные…

Очнулся он оттого, что кто-то испуганно тряс его за плечи, а еще через миг ему в уши ворвался истошный вопль насмерть перепуганного Славки, причем с середины фразы:

— …проглотил? Да не молчи ты! Где хоть ранили — ответь! Блин, ни черта не понимаю! — И в самое ухо: — Государь!

Константин вздрогнул и отшатнулся.

— Ну, слава богу, — всплеснул руками воевода. — А то у меня аж сердце зашлось. Разве ж можно так народ пугать?

Внезапно толпа дружинников, тесно сгрудившихся перед Константином, раздвинулась, и перед ним появился лекарь-булгарин. Присев на корточки, он некоторое время пытливо вглядывался в лицо царя, сидящего перед ним, затем кивнул, удовлетворившись осмотром, и вынес диагноз:

— Все хорошо.

Дважды повторив эту фразу, он извлек из узелка кусочек чего-то румяно-желтого и приятно пахнущего и бесцеремонно ткнул его прямо в рот Константина.

— На, съешь. Жуй-жуй, а то на ноги не встанешь, — и хитро погрозил пальцем. — Думай в следующий раз, куда можно заглядывать, а где и поостеречься не мешало бы.

Константин попытался встать, но у него ничего не вышло. Тело словно налилось свинцом, и ватные ноги наотрез отказывались держать эту непомерную тяжесть. Кое-как он все же приподнялся, оперся рукой о камень, но тут же, вспомнив, испуганно отдернул ее, хотя ничего похожего на то, что с ним было в первый раз, не случилось. Собственно говоря, с ним вообще ничего не случилось.

— Трогай-трогай, — раздался знакомый голос за его спиной. — Теперь можно. Он не жадный. Что не жует, то и не глотает.

Константин обернулся. Ну, так и есть — Градимир.

— Ты чего ж не предупредил про монголов-то?

Ругаться ему не хотелось, точнее, попросту не было сил. Эх, его бы сюда на пять-десять минут раньше, под свист татарских стрел, под монгольские кривые сабли — иное бы запел, старый козел.

Тот виновато развел руками:

— Я и сам не ожидал. Поверь, что когда мы его решили забрать, то боялись совсем иного. Да и не ведали мы, что Фардух еще жив. Думали, что он давным-давно у Озема с Сумерлой пребывает, которые его Нияну головой выдали, что его уже Злебог терзает вовсю, а он… Ну да ладно. Я смотрю, ты и без нас управился неплохо.

— Управился, — усмехнулся Константин. — Война только начинается.

— Это все так, — согласился Градимир. — Будут еще и боль, и горе, и раны, и смерть. Но ты запомни одно, государь. Самое важное сражение ты уже выиграл. Теперь, что бы ни случилось, пускай даже враги побьют все твои полки, самого страшного уже не произойдет.

— Да куда уж страшнее, — вздохнул Константин. — Это вам, в пещерах уральских, издали наблюдая, рабство родной страны пустяком кажется, а мне так вот нет.

— Не пустяком, — возразил Градимир. — Но и не самым страшным, что могло бы приключиться.

— А что же, по-твоему, самое страшное? — мрачно спросил Константин, потихоньку разминая ладонь правой руки и прикидывая, хватит ли у него сил, чтобы размахнуться и приложиться хоть раз.

Жрец улыбнулся одними губами и заметил:

— Опять выпытываешь, государь? Нехорошо это.

— Ну хоть кусочек будущего ты предсказать можешь?

— Тебе — нет, — сразу же и без малейших колебаний ответил тот. — Меняется оно у тебя все время. Ты из тех редких, кто сам пишет свою судьбу. Да и твои друзья тоже.

— Ну а чем война закончится? — не унимался Константин. — Ты же волхв?

— Да какое там, — пренебрежительно отмахнулся тот. — Вот у тебя настоящий волхв — не чета мне. Даже по небу летает, — заметил он без тени насмешки. — А я так только — глаза людям отвести, чтоб прийти и уйти незаметно, ну и еще кое-что. Пустое все. И вообще, вовремя напомнил ты мне о будущем. Пора. Да, чуть не забыл, — хлопнул он себя по лбу. — Ты же про Мстиславу вопрошал. Или оно тебе уже не надобно?

— Ну почему же, — как можно спокойнее, а то подумает еще невесть чего этот зловредный старикашка, произнес Константин. — Хотелось бы узнать, как там Хозяюшка медной горы поживает.

— Да-а, — протянул неторопливо Градимир, растягивая паузу. — Если бы ты сегодня ее встретил, то разве что по лицу и признал бы, — наконец-то выдал волхв и тут же пояснил: — Поправилась она сильно… после родов.

— Замужем, стало быть, — сделал вывод Константин и нарочито веселым голосом одобрил: — Хорошее дело. Пускай счастлива будет.

Он и вправду был рад за нее. Всем сердцем. Лишь у самого его краешка проступила какая-то грусть, не до конца понятная даже ему самому. С чего бы это?

— Не до замужества ей, — проворчал Градимир, продолжая ласково оглаживать шероховатую поверхность камня. — Сына она растит. — Он немного подумал, пожевал губами, но потом решился и брякнул: — Твоего сына. Святовидом нарекли. А вот с крещением извини, государь, — развел он руками и тут же заторопился. — Пойду я, Константин Володимерович. Ты про должок не забудь, — напомнил напоследок. — А туда больше не лезь, — посоветовал строго, почти приказным тоном. — А то еще раз тронешь не в тот час и не в том месте, так и вовсе туда перешагнешь, даже не заметишь. Обратно же возврата не будет, — и мгновенно исчез.

Так Константин и не успел расспросить его как следует.

А может, оно и к лучшему — чего душу попусту травить?..

* * *

…И пришед вои от хана Бату, исчадия диаволова, с умыслами тайными на Переяславль-Залесский, желаша схватити царя Константина, кой о ту пору бысть тамо, и вышед царь с ими ратиться. И изнемог он в сече той, но патриарх Мефодий яко на крыльях воспариша над полем бранным и учаша обличати их деянья мерзки, и убояшися поганыя слов онаго святого старца и бежаша кто куда не глядючи.

Из жития самодержца Константина, писанного Софронием РязанскимИздание Российской академии наук. СПб., 1805

* * *

Что же произошло под Переяславлем-Залесским незадолго до выступления полчищ Бату? Если отмести в сторону полуфантастическую версию белгородского ученого В. Н. Мездрика, связанную с неким мистическим артефактом, которую почему-то поддержал санкт-петербургский академик Ю. А. Потапов, то напрашивается единственное объяснение случившегося.

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности. Т. 3, с. 246. СПб., 1830

Кстати, подобное уже имело место в огромной державе хорезмшахов, куда незадолго до войны прибыл торговый монгольский караван. Он точно так же был задержан по подозрению в шпионаже, после чего товар был изъят, а купцы перебиты.

Думается, что и здесь все прошло по тому же сценарию. Насколько были виноваты купцы или те, кто маскировался под них, за отсутствием данных судить не нам, а царю Константину. Не исключаю, что это было сознательной провокацией монголов, чтобы получить повод к началу боевых действий.

В поддержку моей версии свидетельствует и тот факт, упомянутый в летописях, что монгольские купцы оказали столь серьезное сопротивление дружинникам государя, что в конфликт пришлось вмешиваться самому патриарху, поднявшему горожан на наглых шпионов.