Эта дорожка не была выстроена людскими руками. Сама Зимушка — статная богиня-гордячка — наметила ее контуры, дыхнув на речную гладь. А уж идущий следом дедушка Морозко — бойкий неугомонный старичок, угадав пожелание повелительницы, укрепил ее как следует, чтоб ни конному, ни пешему опаски не было. Нет на ней ни рытвин, ни ям. Шагай — не хочу.

Правда, кое-где он немного перестарался. Ну чего уж было так тщательно полировать? Не зеркало ведь. Вот копыта у коней и разъезжаются. Впрочем, умная лошадка хоть и ходко идет, а стеречься умеет, ступает с опаской.

Три всадника по реке движутся. Поводья опущены — значит, не торопятся. Переговариваются тоже неспешно — впереди путь долог, успеют наговориться.

За ними следом — множество. Считать начнешь — непременно собьешься. Ясно только, что не одна сотня и не две, а многим больше.

Между всадниками спереди и теми, что сзади, — саженей двадцать пустого места. Догнать никто не пытается. Разве что изредка кто-то один подскачет, но и то ненадолго. Едва распоряжение получит, как тут же назад отступает или еще куда мчит.

— И все-таки не твое это дело, владыка, — произнес лениво средний всадник в алом корзне.

Видно было, что он уже устал убеждать, а если и пытается сделать это в очередной раз, так больше по привычке и надеясь больше на чудо.

— О том давай лучше помолчим, государь, — степенно ответил правый всадник, облаченный в монашескую рясу.

— А ты что молчишь, Слав? Скажи ему хоть что-нибудь.

— А чего я лезть буду, — отозвался левый всадник. — Ты — власть светская, владыка Мефодий — духовная, а как говорила моя мамочка Клавдия Гавриловна, когда паны дерутся, то у холопов чубы трещат. Я же свой поберечь хочу — он мне очень по нутру. И вообще — мое дело команду выслушать, ответить «есть» и выполнить.

— Вот и скрутил бы его, да назад отправил, — послышалась рекомендация среднего всадника.

— Еще хуже будет. Так он хоть при нас, значит, какой-никакой присмотр, а обеспечен. А представь, что будет, если мы его оставим на часок? Он же такой фортель выкинет, что хоть стой, хоть падай.

— И то верно, — с тяжким вздохом произнес средний и умоляюще: — Ну ты хоть бы в возок сел, владыка. Негоже патриарху на коне скакать. Знаешь, как у тебя к вечеру задница заболит?

— Седалище, — строго поправил всадник в рясе. — Это у боярина какого, воеводы, да даже и у царя задницы. А у меня — седалище. А что до болей, то для того и еду, что жажду выяснить — каково воину приходится, когда он целый день в седле должен провести.

— Да что ты с ним разговариваешь, — чуть ли не зевая, вновь вступил в разговор третий всадник. — Ему теперь после полета на воздушном шаре с красной рожей все гоже. Я только удивляюсь, как он на войну на шаре не полетел? Или ты, владыка, испугался, что ветер не в ту сторону подует?

— О том помолчим, — уклонился от ответа патриарх и посоветовал: — Чем о почтенное духовное лицо языки точить, ты бы, государь, лучше Михайлом Юрьичем занялся.

— Чего?! — опешил от неожиданности Константин. — Каким это Михайлом Юрьичем?! Уж не хочешь ли ты сказать, владыка, что…

— Именно это и хочу я тебе поведать, — перебил его патриарх. — А каким — думаю, что можно не вопрошать, ибо он у нас один такой, и, обернувшись назад, скомандовал: — Михайло Юрьич! А поди-тко сюда. Государь тебя видеть желает.

Не сразу, а спустя минуту, а то и две из большой толпы всадников робко выехал один и стал робко сближаться с троицей, едущей впереди. Константин оглянулся и тут же напустился на патриарха с упреками:

— Выходит, ты знал, владыка, и ничего мне не сказал? Ну как же тебе после этого не стыдно?

— Ничуть, — невозмутимо ответил патриарх. — А не сказал потому, что мы оба гонимы тобой, аки Христос нечестивым Савлом. Помнишь ли, как там в писании сказано?

Но вместо Константина нужное место неожиданно процитировал, хотя и перефразировав, подъехавший к троице всадник.

— Костя, Костя, — негромко произнес он жалобным голосом. — Почто ты меня гонишь?

— О-о-о, — одобрительно кивнул головой Вячеслав. — Деяние апостолов в лицах. — И уверенно предсказал: — Теперь нам совсем весело ехать будет.

— Будете кощунствовать, на обоих в лесу епитимию наложу и до утра молитвы читать заставлю, — добродушно пригрозил владыка Мефодий.

— Это как в старину? А где горох возьмем? Я без гороха несогласный, — заявил Вячеслав.

— А ты не юродствуй. Подумаешь, горох. И без него обойдемся. Я тебе его шишками заменю. Еще хуже будет, — нашелся патриарх.

— А ты, как я посмотрю, совсем не удивлен его появлением, Слава. С чего бы такое поразительное хладнокровие? У меня на сей счет возникают кое-какие догадки, — заметил Константин.

— Да потому, что он тоже меня понял и с самого начала знал, что я все равно поеду, — спокойно пояснил Минька. — К тому же вы и сами успели убедиться, что наводчик из меня еще тот. Мне просто вас жалко стало. Ну где вы лучше-то найдете?

— Значит, и ты, Брут?! — патетически возопил Константин. — Вот вам и пожалуйста. Не успела династия процарствовать каких-то жалких девятнадцать лет, как против нее учинен первый заговор. И кем?! Можно сказать, ближайшими сподвижниками, желающими коварно лишить государя лучшей головы всей Руси. Ну и кому мне после этого на вас жаловаться?

— А я вот чего подумал, царь-батюшка, — спокойно ответил воевода. — Это ж как здорово у нас под Переяславлем получилось. И ведь главное, не абы как, а по старшинству. Вначале младшенький наш как застрельщик выступил.

— Скорее как наводчик, — поправил Константин.

— Ну, пусть так, — миролюбиво согласился с возражением Вячеслав и продолжил дальше: — Потом, стало быть, я, как положено генералиссимусу, со своими арбалетами подключился. Далее царь-государь общее руководство на себя взял, ну а в довершение ко всему мы имели счастье лицезреть легендарный полет владыки Мефодия с красной мордой на воздушном шаре. — И, услышав предупредительное покряхтывание патриарха, тут же уточнил: — Я имею в виду красную морду, которая была изображена на воздушном шаре, так что про стояние на шишках мне напоминать не надо. А если совсем серьезно, то как же здорово у нас вышло-то, квартетом.

— Два вопроса, — вмешался Константин. — Во-первых, не ты ли еще сильнее меня хотел вернуть нашего Михал Юрьича обратно в Переяславль, когда увидел его у синь-камня?

— Я, — честно сознался Вячеслав. — Но у меня имелась весьма веская причина. Помнишь, я тебе говорил, что перед дракой всегда в ушах либо Высоцкий, либо Трофим звучат, а ты еще спросил — есть ли разница.

— А при чем тут…

— При том, — оборвал воевода. — Я тогда тебе говорить не стал. Просто когда Трофим в голове, то у меня обязательно друг погибал. Ну, или тяжелое ранение как минимум. Вот я сразу и рассудил, что сам-то как-нибудь выкручусь, ты тоже худо-бедно, но мечом и прочим махать научился. Не супермен, но сойдет. Значит, у кого больше всего шансов было головы лишиться, причем в буквальном смысле этого слова? Правильно, у двух наших гражданских товарищей. Ну, один в городе остался. За него я спокоен. Второй вроде бы тоже. И вдруг он появляется, нежданно-негаданно, как чертик из табакерки.

— Не поминай нечистого всуе, — поморщился патриарх.

— Хорошо, — покладисто согласился Вячеслав. — Как ангел из табакерки. Хотя еще один такой ангел, и никакого черта уже не надо, — тут же пробурчал он, понизив голос. — Короче, перепугался я сильно за нашего обормота, потому как люблю этого гада, аж челюсти сводит. А теперь, после того как я убедился, что примета моя, как бы правильно сказать, не совсем обязательная, так чего уж — пусть остается. И потом, государь-батюшка, раз уж у нас так дружно и хорошо все пошло, может и дальше это продолжить надо. Может, это тоже примета, только добрая? Ты не задумывался, Костя? И потом, где еще мы сможем так весело провести время, как не на войне?

— Да я бы с радостью, — отозвался Константин. — Только на войне, знаешь ли, убивают иногда, и не всегда злодеев. Потому и хотел бы подальше от этого дела держать. Тебя-то, Слав, никак не получится, а вот их….

— Знаю, — кивнул Вячеслав. — Ну и что?

— То есть как? — удивился Константин.

— А вот так. Моя мамочка Клавдия Гавриловна всегда говорила, что жить чертовски вредно, потому что от нее все умирают. Но ничего, все равно живут.

— А все равно боязно мне за вас.

— А ты не боись раньше времени. Мы ж ряжские — мы прорвемся. Ты вон заговоров целую кучу знаешь, владыка Мефодий — молитвы, я — песни матерные, говорят, они тоже от всякой нечисти помогают, особенно монгольской, а Михал Юрьич у нас вообще атеист и в свою смерть не верит. И потом, если Русь за нас, то кто против? Да тут хоть весь мир ополчись — уделаем, как бог черепаху, чтоб аж панцирем покрылись…