Предсказание Изабеллы насчет займа сбылось – Михаил Ярославич и впрямь обратился к побратимам за серебром. Пришел он накануне отъезда Улана, то есть предлог был благовиднее некуда – проводить, пожелать доброй дороги и всякое прочее. Но был он, вопреки обыкновению, практически без сопровождения – всего пара дружинников, оставшихся, как и всегда, во дворе.

А после ужина, отдав должное кулинарному мастерству Заряницы и навестив Горыню – еле-еле успели спрятать наполовину готовый чекан, спешно заменив его незаконченным змеевиком, который оставался недоделанным еще с Липневки – князь распрощался с больным и женщинами и неспешно направился вниз. Однако перед этим незаметно кивнул побратимам, давая понять, что есть тайный разговор. Сангре, шепотом предупредив Заряницу, чтобы никто пока не возвращался в трапезную, подался вместе с Уланом следом. Когда они спустились, Михаил Ярославич уже поджидал их, сидя за столом. Был он хмур и слегка смущен. По всему видно, предстоящий разговор его изрядно тяготил.

Петр уселся напротив и, зачерпнув изящным ковшиком-уточкой вишневого меду из ендовы, наполнил все три кубка, пододвинув один князю, а второй Улану. Однако Михаил Ярославич лишь пригубил из него. Поморщившись и отставив в сторону, сумрачно заявил:

– Вареный медок-то. Сразу видно, покупной… – и он недовольно скривился.

Сангре виновато развел руками и пояснил, что боярыня, у которой они приобрели терем, была стара летами, за дворней проследить сил не хватало, а сын вырос шалопаем. Вот ее людишки, оставшись без должного надзора, весь медок и выдули, по сути почти ничего не оставив. Потому и приходится покупать.

– А ко мне пошто не обратились? – буркнул Михаил Ярославич.

– По таким пустякам к князю идти – себя не уважать, – усмехнулся Петр. – Мы уж лучше дождемся чего-то посерьезнее, тогда и придем на поклон.

– За таким пустяшным делом и впрямь на поклон ходить неча, – согласился князь. – Ну да в моих погребах изрядно бочек стоит, не обеднею, ежели поделюсь. Ставленого, правда, не сулю, а вот хмельного завтра же пришлю и разного, кланяться не придется. Считайте, заместо платы за прежние труды.

– Так ты ж нам шубы с деревеньками уже выделил, – не понял Сангре.

– То не оплата, а награда, – пояснил Михаил Ярославич. – А с серебрецом у меня худо, потому и самому ныне куда проще медком с вами расплатиться. Медком да кормчим добрым, а то как я слыхал, у тебя, Улан Тимофеевич, его доселе нету, а это не дело.

– С караваном же иду, – пожал плечами Улан. – У остальных они имеются, зачем мне своего заводить. Лишнее.

– А вдруг нужда отстать повелит, тогда как? Ить в пути всякое случается. Не-ет, без кормчего на реке нельзя, опасно. У меня в княжестве не столь много вещунов, чтоб ими разбрасываться. Да ты не бери в голову, я сам за тебя сговорился с одним, согласился он. Звать его Сомом, опытный, по Волге-матушке не один десяток годков хаживал и в Хвалынское море забредал не раз. Мыслю, и ныне управится, чести своей не посрамит, – и князь, усмехнувшись, погрозил пальцем. – Я ж ведаю, отчего ты на самом деле без кормчего намыслил плыть. Небось преизрядно на товар поистратился, эвон сколь мехов поднабрал, да все баские, знатные, вот, посчитав остатки, да прослезившись над ними, и порешил без него обойтись. Угадал?

Улан покосился на Сангре и, не зная, что ответить, неловко пожал плечами.

– Так ты не смущайся, – ободрил Михаил Ярославич. – Ему за труды платить не придется, сказываю ж, я сам с ним сговорился, сам и рассчитаюсь. А что, – насторожился он, – неужто вы с побратимом и впрямь все гривенки за соболей, бобров да куниц выложили?

– Да нет, осталось немного, – уклончиво ответил Сангре. – На жизнь должно хватить.

– Умный человек не токмо на жизнь оставляет, но и еще столько же – вдруг беда какая нагрянет, – поучительно заметил князь. – Не хочу накликивать, уж больно любы вы мне, но к худому паче хорошего надобно заранее приготовиться. Не зря в народе сказывают: блюди хлеб про еду, а гривну про беду. Готовы к беде али как?

Петр уклончиво пожал плечами, мысленно восхитившись: «Классно работает. Ему бы в следаки или опера пойти, цены бы не было. Почти на уровне Улана допрос ведет».

Меж тем Михаил Ярославич, не дождавшись ответа, решил зайти с иной стороны, и осведомился у Улана:

– Возвертаться-то когда намыслил? Я к чему вопрошаю. В Орде мы с тобой поспеем свидеться, али нет?

Улан не торопился с ответом, потянувшись за своим кубком меда. Неторопливо отхлебнув раскритикованного князем напитка, он степенно пояснил:

– Коль он у тебя и впрямь в Хвалынском море не раз хаживал, тогда мне прямая выгода туда податься.

Поэтому все зависит от того, когда ты сам в Орде объявишься. Если зимой, то и впрямь увидимся, а пораньше я навряд ли поспею.

Михаил Ярославич помрачнел пуще прежнего.

– Стало быть нет, – протянул он. – А ты напоследок не поведаешь мне, не видал ли еще кой-чего… вещего.

Побратимы переглянулись. Врать было опасно – вдруг княжич не стерпел и предупредил отца о страшной беде. Но и правду говорить тоже нельзя. Как быть? Улан покосился на Сангре, предоставляя ему право решать.

– Не видал он ничего, – ответил тот.

– Ты, гусляр, не встревай, – буркнул Михаил Ярославич. – Покамест не с тобой говорю веду.

– А он от меня тайн не держит, – пояснил Петр. – Если б какой вещий сон ночью увидел, утром я бы о нем уже знал.

– Ну-ну, – проворчал князь и пояснил: – А мне тута сызнова тревожную весточку доброхоты из Орды прислали. Мол, поспешай, иначе как бы худа не приключилось. Вот я и мыслю, как быть. Ну а раз тебе ничего не пригрезилось, моя душа спокойна, можно катить.

У Улана перехватило дыхание и он умоляюще посмотрел на Сангре. Впрочем, тот и без его молчаливой просьбы понял, что надо попытаться притормозить Михаила Ярославича, насколько это возможно.

– А успокоился ты понапрасну, – твердо сказал Петр. – Сколько вещунов ни слушай, у будущего свое на уме. И потом, если моему побратиму худое не приснилось, это ж не значит, что его не будет. Улан не все видит из грядущего. Зато звезды, княже, не по добру ныне над головой выстроились, поверь. Да ты сам скажи ему, Улан, не тая, что ты вчера на небе видел.

Тот понимающе кивнул. Звезды и впрямь не были стихией Петра. Нет, нагородить про них с три короба он мог, но такое годилось только для постороннего человека, а им с князем жить да жить. Вдруг он месяц спустя попросит повторить расклад, а Сангре свою белиберду в точности воспроизвести не сможет. Зато с самого Улана не спросишь – он далеко. Опять-таки врать лучше правдоподобно, а не абы как.

– Красная звезда Марс, известная римлянам, всегда означает недоброе, – начал Улан свой рассказ, – а ныне она видна очень хорошо. Да вдобавок Марс сейчас сблизился с Сатурном, а тот всегда слыл зловещим. Древние греки его называли Кроносом и богом времени. В совокупности получается, что тебе надо выждать несколько месяцев, дабы не навлечь на себя гнев хана, а на княжество – новое нашествие ордынских ратей. Кроме того…

Он объяснял еще минут десять и все это время оба – и князь, и Сангре – внимательно слушали его. Первый, поскольку считал сведения и впрямь жизненно важными для себя, а второй мотал на ус – мало ли что случится в Орде. Вдруг возникнет ситуация, когда потребуется надавить на Михаила Ярославича. Тогда-то и пригодятся звезды, но трепать о них языком следует с учетом выданного ныне прогноза, а потому надо запомнить как можно больше.

– Но уже восходит утренняя звезда Венера, именуемая здесь Денница, и в разгаре осени именно к ней сблизится Сатурн-Кронос. Тогда-то, княже, и тебе можно смело отправляться в путь-дорожку. Будет она доброй и обойдется без особых хлопот, – на оптимистической волне закончил Улан.

– Сызнова ждать, – вздохнул Михаил Ярославич. – Ох, боюсь я, хан осерчает излиха. А на замирье с Юрием полагаться неча – сами ведаете, что он с Ляксандрой Марковичем учинил, коего я с посольством любви и согласия отправил.

Сангре с Уланом не сговариваясь, разом кивнули. На изрубленное тело старого боярина, привезенное на днях в Тверь, было страшно смотреть. Причем по слухам, которым имело смысл верить, почин задал сам Юрий, а уж далее потрудилось его окружение и опять-таки под его неусыпным наблюдением. Таким образом тот повязал всех своего рода кровавой порукой – после учиненного навряд ли хоть кто-то из его окружения рискнет стать перебежчиком или предателем. А больше всех усердствовал бывший беглый тверской мытник Романец. Под конец он настолько разошелся, что вырвал голыми руками из боярской груди еще трепещущее сердце и бросил его под ноги Юрию. Ну а тот распорядился скормить его дворовым псам.

– Да вдобавок ко мне купчишки пожаловали, коим я задолжал, – продолжал Михаил Ярославич. – Ежели не расплачусь с ними в срок, они чего доброго в Орду на меня пожалуются, а Узбек до торговых гостей заботлив. Тогда и вовсе беда. А расплатиться с ними нечем. Половину отдать смогу, но не боле, да и то без единой куны останусь. И чем мне тогда в Орде доброхотов тверских одаривать?

– Доброхоты как раз и обождать могут, – возразил Сангре, внезапно решив не вынуждать князя первым идти на откровенность. Видно же, насколько человеку тягостно, так к чему вола за хвост тянуть. – А с купцами действительно расплатиться надо. Много ли долгов у тебя скопилось?

– Да тут не столь долг, сколь реза, коя на него набежала. Известно, когда приспичит, на все согласный, а после как прикинешь, хоть стой, хоть падай, ан назад не поворотить. Ежели мне бы ныне хотя бы с тысчонку гривен, а лучше полторы, я хошь бы резу им выплатил. Да и вам самое больше через пару лет отдал бы. Это ежели резу с меня малую возьмете. Ну-у, скажем, пятую гривну.

– А если весь долг посчитать? – осведомился Петр.

– Две с половиной, – поморщившись, ответил Михаил Ярославич.

Сангре присвистнул. Сумма и впрямь впечатляла. Даже дань с Тверского княжества тем же ордынцам, как он узнал от княжича Дмитрия, была на полтысячи меньше. И кроме того сам процент получался просто дикий – шкуродеры из российских банков отдыхают.

– А что, и столько возможете? – с надеждой в голосе поинтересовался князь и от волнения, схватив кубок, одним махом осушил его до дна.

«И не посмотрел, что мед вареный», – мелькнуло в голове призадумавшегося Петра.

Подумать было над чем. Две с половиной они одолжить не в состоянии – иначе сами без ничего останутся. А дать надо и притом именно сейчас. Не зря ж пословица гласит: дорога ложка к обеду. Но целая, а не её половинка. Разве что….

– Всё полностью мы тебе сейчас занять не в силах, – озвучил итог своих раздумий Сангре. – И рады бы, но никак. Расплатившись за меха, мы уже стали почти нищими, а отдав тебе две с половиной тысячи гривен сделаемся нищими без почти. Однако с купцами тебе надо полностью рассчитаться. Не зря ж ты их кровососами назвал. Год пройдет и твой долг из-за этой треклятой резы снова до полутора, а то и до двух тысяч вырастет. Поэтому ты к нашим двум тысячам присовокупи свои пятьсот и расплатись до последней куны. Такое наше условие. А мы с тебя за это в ближайшие два года не пятую, а только двадцатую гривну сверх долга возьмем.

– Вона как, – озадаченно протянул Михаил Ярославич.

Лицо его просветлело, и он благодарно посмотрел на Сангре. Однако спустя всего миг вновь помрачнел, призадумался о чем-то, а затем молча поднялся из-за стола и направился… к выходу.

Петр с Уланом, озадаченно переглянулись и, не зная как реагировать, но, понимая, что в любом случае надо проводить дорогого гостя до ворот, тоже привстали. Однако князь, дойдя до порога, развернулся и, заметив их порыв, махнул рукой – сидите, мол, – сам же двинулся обратно, к противоположному углу трапезной, где располагалась лестница, ведущая на женскую половину. Дойдя до нее, он снова развернулся и направился к порогу, а затем снова в сторону лестницы.

«Так это он думает! – осенило Петра. – Вот блин горелый. Ну в точности как я». Умилившись, он открыл было рот, но мгновенно закрыл его – стало интересно, к какому выводу придет князь.

А князь, и дальше, сам того не подозревая, продолжал копировать Сангре, наматывая круги по трапезной. Проделав пять, на шестом он остановился прямо напротив побратимов и задумчиво произнес:

– Что на беду мою отозвались, благодарствую. А за столь малую резу вам двойной поклон. Двадцатая гривна – это ж считай, так, для прилику, а вам чуть ли не в убыток. Одно худо, – он горько усмехнулся. – Мне ж тогда в Орду почти не с чем ехать будет.

– Что-то не верится мне, будто у тебя после расчетов с купчишками ни единой куны за душой не останется, – проницательно предположил Сангре. – Или я ошибаюсь?

– Останется, – невесело подтвердил Михаил Ярославич. – Но уж больно мало. Сотни три, от силы четыре наберется, не больше.

– И хватит с этих дармоедов, – недоуменно пожал плечами Петр. – Я бы им и столько не дал. Ну разве с десяток кун на бедность.

– Ты, гусляр, в Орде не бывал, – горько усмехнулся князь, – а потому не ведаешь, какие там нравы. Волчьи.

– Судя по тому, как они повадились гривны клянчить, скорее шакальи, пора отучать, – возразил Петр, – а насчет «не бывал» – ты верно сказал. Потому к тебе просьбишка имеется – возьми меня с собой. Хочу этих шакалят поближе разглядеть, – но спохватившись, решил смягчить резкий тон и миролюбиво заметил: – Да и касаемо пустого кошеля тоже напрасно кручинишься. Улан Тимофеевич тебе ясно поведал – повременить с поездкой надо, – напомнил он. – Значит, время в запасе имеется. А я к тому времени постараюсь успеть гривенки в ином месте заполучить.

– Это где ж столь щедрый народец проживает, кой их задарма раздает? – усмехнулся Михаил Ярославич, и по его лицу было видно, что он ни на секунду не поверил Сангре.

– Есть место. Только туда далеко добираться, а потому к тебе еще одна просьба будет, последняя. Нам надежный купец нужен, дабы грамотку в целости и сохранности в город Гамбург доставить и передать ее, кому мы скажем. Но из рук в руки и в такой тайне, чтоб ни одна живая душа об том не ведала. Человек, получивший грамотку, и привезет нам гривны.

– Неужто правду сказываешь? – оживился князь.

– А мы тебе хоть раз солгали? – вопросом на вопрос ответил Петр. – Привезет, привезет, будь уверен. Правда не задарма, а тоже с резой немалой. Но это наша забота и мы ее на твои плечи взваливать не собираемся. От нас ты гривны за нынешнюю резу получишь.

– И сколь ж вы у него взять мыслите?

– Не меньше трех с половиной тысяч, – ответил Сангре, мысленно подрубив подлинную сумму вдесятеро.

– Ого! – вырвалось у князя. – И впрямь изрядно. А поспеют ли подвезти?

Петр пожал плечами и ответил уклончиво. Дескать, не подвела бы дорога, да человек бы оказался на месте, а потому даже приблизительно ответить не получится. Но концовка прозвучала обнадеживающе:

– Во всяком случае, можешь не сомневаться – там ли, здесь ли, но если ты последуешь нашему совету и слегка задержишься, осенью я для тебя гривенок точно раздобуду. Веришь?

– Ay меня есть выбор? – усмехнулся Михаил Ярославин и принял условия Сангре, заявив, что, полагаясь исключительно на побратимов, выплатит купцам-заимодавцам весь долг сполна.

Уже будучи во дворе князь, благодушно улыбаясь, ткнул пальцем в здоровенную бочку, громоздившуюся подле конюшни. Мол, что это такое и для чего им понадобилась такая громадная лохань. Неужто столь много стирки у холопок?

Та своими габаритами и впрямь изрядно напоминала лохань или корыто. Но еще больше допотопную ванну. Однако слова «ванна» князь попросту не знал, иначе непременно сравнил бы гигантскую, в два с половиной метра в диаметре и метр двадцать высотой, бочку именно с нею. Но зато она по объему вмещала в себя ровно восемь кадей. Улан постарался, вычислив необходимые размеры по обычной стандартной формуле.

Вообще-то бондарь изготовил их аж шесть штук, но еще две находились в подклетях, а остальные друзья разместили на постоялых дворах. Последнее было сделано для того, чтобы инквизитор, когда привезет порох, не смог возмутиться насчет явного обмана. А вот пожалуйста, не мы одни их используем, они и в других местах имеются.

Сангре не стал чего-то накручивать, а так и пояснил, что это кащей. Разумеется, назван он так в шутку. Не забыл упомяуть и про его размер. Авось отложатся у князя в памяти восемь кадей. А сделали его не для стирки белья, но для скорой помывки, когда надо сполоснуться, а для бани времени нет.

– Ишь ты, – покрутил головой князь и вдруг загорелся. – А что, пожалуй, и я себе такое корыто заведу.

Смекнув, что столь удобный случай упускать нельзя, Петр в ответ торопливо заверил Михаила Ярославина, что ему ничего не надо заказывать. Мол, они с другом решили хоть чем-то отдариться взамен обещанного князем меда и завтра сами доставят кащея ему в терем. Благо, он новый и ни разу не использовался по назначению.

– Да вы меня и без того ныне задарили, – напомнил князь про ничтожную резу, но отказываться не стал.

– А почему ты отказал ему во всей сумме? У нас и правда туго с деньгами? – поинтересовался Улан у друга, выждав, когда за их гостем закроются ворота.

– Почти не осталось бы. Кроме того, теперь ему придется ждать, пока мы раздобудем серебро, а то с него станется ускакать в Орду, не дождавшись, пока мы закончим с монетами и прочим, включая грамотку от Гедимина.

– А почему ты не предложил ему гривны вообще без процентов?

– Не принято оно тут. Да и слишком обязанным бы себя князь чувствовал, а это знаешь как тяготит. А так… – Сангре пожал плечами. – Да ты сам слышал, как он прокомментировал нашу ставку. Мол, пять процентов все равно что ничего. Оно ведь действительно больше для приличия, а если б мы действительно торговлей занимались, даже в убыток бы нам обернулось.

– Хорошо, что мы ею не занимаемся, – улыбнулся Улан. – А то я как-то с ней не очень.

– Не увиливай. Одно другому не мешает, – назидательно заметил Сангре и строго погрозил пальцем. – И смотри, этому, как его, пастуху ихнему, который улусный эмир, больше пятой части не дари. Или нет, – торопливо поправился он, – с него и десятины за глаза, иначе от такого аттракциона неслыханной щедрости у этого Чабана морда треснет, брюхо вспучит и глаза на лоб повылазят. И кому тогда за стадом присматривать?

…Ладья Улана отплыла вместе с купеческим караваном рано утром. А буквально через час после того, как суда скрылись за горизонтом, к терему подкатила со стороны княжеских хором целая вереница телег.

Михаил Ярославич помнил свои обещания и держал слово. К полудню в обширный ледник успели закатить последнюю двадцатую бочку с душистым медом. И даже Сангре, не считавший себя особым гурманом, слегка продегустировав вечерком содержимое пяти из них, признал весьма и весьма ощутимую разницу между вареным и хмельным медом. Пожалуй, стоило удивляться не тому, что князь воротил нос от их угощения, а тому, что он столь долго терпел его и выступил с критикой лишь во время своего последнего визита.

Про кащея Петр не забыл, распорядившись загрузить лохань в одну из опустевших телег и отправив ее на княжеский двор.