Новостей за время отсутствия Сангре в Твери скопилось изрядно. Как водится, были они двух сортов: хорошие и плохие. К первым относились монеты. Молодец, Заряница. Управилась от и до. И чеканы, изготовленные братом закалила, и монеты наштамповала. Ну прямо прирожденная фалынивомонетчица. Вон они лежат, милые, в небольшом сундучке – новенькие, блестящие, а уж красивые – глаз не отвести.

Плохой новостью стал недавний отъезд князя в Орду. Получалось, не вышло у Дмитрия придержать своего батюшку в Твери до возвращения Петра. С другой стороны, княжича и без того благодарить нужно, чай август на дворе – не мог же он бесконечно сдерживать Михаила Ярославича.

Уехал князь кратчайшим путем – не в обход, Волгой, а срезав изрядный кусок, по Нерли Волжской, и далее «волоком» до другой Нерли, Клязьменской, текущей через Владимир и впадающей в Оку. Фора во времени получалась изрядная, ведь княгиня Анна с младшим сыном Василием, провожавшая мужа до устья реки Нерль Волжская, позавчера уже вернулась обратно в Тверь. Словом, пытаться догнать его нечего было и думать.

Следовало спешно выезжать следом, но возник вопрос – как быть с Москвой? Он же обещал побратиму лично провернуть реализацию монет. Вдруг что пойдет не так, и как быть? Народ растеряется, а вывернуться, выскользнуть, придумав подходящий экспромт, будет некому. Его люди конечно, головы положат, спасая Изабеллу с Заряницей, но тогда на всех многомесячных трудах можно смело ставить крест. И тот же самый, но могильный, на незадачливых гостях Москвы, а чуть погодя – на Михаиле Ярославиче.

Петр в задумчивости прошелся по опустевшей трапезной и с грустью осознал: как ни крути, они опоздали, притом безнадежно. Не поспеть купцам с монетами к нужному сроку в Орду. Но вовремя спохватился. И как это он забыл? Есть человечек, могущий появиться у хана вовремя. Да, да, тот, кого рекомендовал Гедимин. И находился он сейчас именно в Москве. Да и сама операция много времени не займет, от силы неделю, пускай полторы. А ведь в Орде, судя по рассказу Улана, князя ждет не расправа, а суд. Да, пристрастный до невозможности, но все равно суд. А это означает заслушивания свидетелей и прочие процедуры. Иными словами, все решится далеко не сразу.

Кроме того, сопровождавшие Михаила Ярославича старшие сыновья покамест отсутствовали. Как сообщила Изабелла, навестившая вернувшуюся княгиню в ее тереме, они намеревались проводить своего батюшку до Владимира, а уж далее он поедет один. Учитывая, что уезжать, не встретившись с Дмитрием, было никак нельзя, Сангре пришел к окончательному выводу, что надо ехать в Москву.

Сияющая от радостной встречи с кузеном Изабелла, узнав о выезде, помрачнела, но тем не менее безропотно подчинилась Петру. Еще больше похорошевшей Зарянице, жадно ловившей каждый взгляд любимого и рдеющей как маков цвет, было все равно куда ехать, «был бы милый рядом».

С Филей-простофилей Сангре поступил просто. Памятуя, что бывший тамплиер всегда свято держит рыцарское слово, он взял с него клятву не пытаться бежать. Теперь можно было с легкой душой оставлять его в своем тереме, наказав паре воинов присматривать за домом и гонять бедолагу до седьмого пота. Разумеется, всякий раз после этого выпаривая в баньке и хлестать веником так, чтоб наконец-то показалась майка. Про майку народ не понял, но все остальное пообещали прилежно исполнить.

Помимо нагрузок на тело, Петр озаботился и о душе бывшего крестоносца, поручив освежить в памяти всё, касающееся организации тамплиеров, начиная с ритуала вступления. Ну и тевтонского тоже. Если их совместить и творчески подработать, запросто годится для создания первого православного военно-монашеского ордена. Разумеется, название чуть изменить – например, братство. А в небесные патроны взять архангела Михаила, который, помнится, рулил небесным воинством в битве с сатаной.

Выехали они в Москву лишь через день. Вернее, отплыли. На сей раз Петр тоже не стал скупиться и взял всех, с кем ездил в Литву. Правда, до самого города добралась меньшая часть – остальных он оставил на пути, чтобы могли сдержать погоню, буде таковая состоится. Таким образом, в Москву, помимо него и Изабеллы с Заряницей, прибыло лишь шестеро: Яцко и Вовка-Лапушник (пусть запоминает, кого отберет Изабелла, чтобы безошибочно указать на них Зарянице), да Шкирка и Кастусь. Эти годились и для переноса товара, и для боя, как заряжающие, учитывая, что еще одна пара состояла из стрелков-арбалетчиков.

Вовка, правда, был немного подавлен, поскольку за два прошедших месяца так ничего и не сумел выжать из дудки, в ответ виновато развел руками. Пришлось утешить, пояснив, что времени для новых попыток еще уйма и вообще он в него верит. Вроде успокоил.

Судьба любит тыкать людей носом в их просчеты. Стоит человеку что-то забыть, как ему эта вещица непременно понадобится. Но зато если ты обо всем позаботился, она – ох проказница! ох, веселушка! – сделает так, что ничего из предусмотрительно прихваченного не пригодится.

По счастью, Петр ничего не забыл и получилось второе: запасные варианты не потребовались. Правда, на необычное изображение на новеньких монетах кое-кто из купцов сразу обращал внимание. И тогда Заряница чуть виновато поясняла, что ее своенравной воспитаннице, то бишь малолетней княжне Софье Юрьевне, больно захотелось прикупить заморских благовоний. А батюшка ейный скупится на таковские расходы. Про стрыя же, князя Ивана Данилыча, и вовсе сказыать неча. Тот и супружнице своей ничего такого не купляет. Вот Софья, пользуясь, что ныне батюшка в отлучке, и прокралась тайком на отцовскую половину, прихватив из его шкатулки пару жменек серебра на румяна да разные притирания. А уж где их ее батюшка отчеканил, бог весть. Она, де, баба глупая, к ним не приглядывалась и о том вовсе не задумывалась, да и какая разница, лишь бы серебрецо доброе было. Опять же, не до того ей ныне. Эвон как прихватило: ячмень на глазу выскочил.

Болячку эту ей накануне отплытия придумал Сангре, чтобы народ обращал внимание в первую очередь на красный и изрядно припухший глаз, да на такого же цвета небольшой багровый шрам на левой щеке – тоже работа Изабеллы. Если погоня все-таки состоится, пускай ищут беглянку по столь явным приметам.

Купцов, подобранных испанкой, оказалось примерно как они и планировали: семь человек. Двое из числа евреев, трое – явные мусульмане, еще двое откуда-то издалека. Но главное, путем осторожных расспросов удалось установить, что почти все они распродали товар и в скором времени собираются отплыть обратно. Сам Петр во время этих путешествий Изабеллу не сопровождал – только Вовка, да и тот стоял в отдалении, не привлекая к себе внимания.

– На торгашей до поры до времени вообще не гляди, – предупредил его Сангре. – Ни к чему лишних запоминать. Лишь если Изабелла, перед тем как отойти, сделает тебе условный знак, тогда и вглядывайся в мужика.

Сын Дягиля не подвел. Все указания и инструкции Петра он выполнил от и до, так что Заряница во время закупок безошибочно подходила именно к отобранным заранее Изабеллой. Мало того, он постарался запомнить лица всех торгашей. Зачем они могут понадобиться, паренек понятия не имел, но что-то внутри подсказывало ему: может впоследствии пригодиться.

Словом, все шло как по маслу. Единственная заминка получилась с литовским купцом Вонибутом. Ну никак не мог Сангре его отыскать по приметам, полученным от Гедимина. Отчаявшись, он на второй день начал в открытую спрашивать о нем у его соотечественников и лишь тогда выяснилось, что его ныне на торжище вовсе нет, приболел и сейчас находится на постоялом дворе.

Пришлось идти навещать. На всякий случай он прихватил с собой Изабеллу, и не зря. Та и диагноз поставила – что-то там с печенью – и с лечением помогла. Правда, предупредила, что больному надо бы денька три отлежаться и никакой речи о торге быть не может. Деваться было некуда, ибо все должно выглядеть натурально, то есть покупать у Вонибута меха следовало при свидетелях, дабы соседи в случае чего могли подтвердить. И Сангре, поскрежетав зубами, махнул рукой и принял решение задержаться. Впрочем, одновременно он и возблагодарил судьбу за то, что все это выяснилось своевременно. Куда хуже, если б Заряница успела засветиться перед купцами.

Благодарный за лечение купец хоть и заметно помрачнел, узнав, что ему предстоит, но при виде перстня Гедимина не стал артачиться и отказываться от предстоящего ему по плану Сангре.

Сама Москва Петра не впечатлила. Конечно, не было лишнего времени, чтобы пройтись по всем ее кривым улочкам-переулочкам, но с другой стороны, особо и ходить негде. Да, Кремль уже стоял, но стены, опоясывающие его, были низенькие, деревянные, башни тоже, и в мозгу Сангре они никак не желали увязываться с теми привычными, из красного кирпича. Разочаровали и ее размеры города – пешком за полдня обойдешь, да и то если не спеша.

Нет, он прекрасно понимал, какой сейчас год на дворе, но будущая столица Руси не выдерживала никакого сравнения даже с Тверью, где в центре высился белокаменный Спасо-Преображенский собор. А тут сплошь деревянные убогие церквушки, больше походившие на курятники, а самые видные – на боярские хоромы. И все отличие от последних – купола с крестами, да звонницы с колоколами. Впрочем, последние тоже изрядно уступали тверским как по количеству, так и по мощи звучания. Уж это Петр знал точно, поскольку частенько просыпался от басовитого гула, несущегося с соборной звонницы, призывая горожан на заутреню.

Да и сами торжища. Не было в них такого масштаба и многолюдья, как в Твери. Казалось бы, главное торжище должно быть на Красной площади, но она сама отсутствовала напрочь. Лишь ближе к вечеру второго дня Петр догадался, что он сейчас ступает именно по ней, в смысле по той будущей, где пока ничегошеньки нет от будущего великолепия. Разве луж поменьше, поскольку земля изрядно вытоптана бесчисленными ногами прохожих.

А накануне отъезда Сангре, неспешно направляясь к домику, где они остановились, внезапно замер и растерянно оглянулся по сторонам. Только сейчас он осознал в общем-то простую вещь: если у него с Уланом и дальше все пойдет как задумано, и в будущем никого великолепия этому городу тоже не светит. Так и останется Москва максимум областным центром, ничем не лучше, а может, кое в чем и похуже Смоленска, Рязани, Калуги, не говоря о величественных Пскове и Великом Новгороде.

На миг ему стало не по себе. Полное впечатление, будто он сейчас собственными руками разрушил некую святыню. Ну или собирается разрушить. Но вспомнив ее князей, как нынешних, так и будущих, успокоил себя. Какая разница, где в конечном счете окажется столица и как будет именоваться. Куда важнее, кто в ней станет править. Кто и как. Тем же, кто ныне здесь властвует, если припомнить, сколько князей они погубили и еще погубят, на престоле всея Руси не место, рылом не вышли.

А красоту превеликую и в Твери наведут.

И когда он отплывал, то смотрел на убогий деревянный Кремль, за которым укрывались низенькие княжеские палаты (опять-таки никакого сравнения с тверскими) совсем иначе – с ехидным прищуром, насмешливо, зная то, что пока никому не известно.

На обратном пути тоже все прошло гладко, но стоило Сангре добраться до Твери, как тем же вечером к нему заявился Дмитрий, настроенный весьма агрессивно. Мол, Михаил Ярославич осыпал их обоих такими благодеяниями, что им впору чуть ли не каждый день свечки за князя ставить. Они же по сути бросили его батюшку, хотя сулили чуть ли не златые горы. Поначалу один укатил невесть куда, а после и Гусляр исчез. Так ведь мало ему Литвы, в которой он пребывал непозволительно долго. Вдобавок он сразу по прибытии, вместо того чтобы дождаться возвращения княжича или устремиться вдогон за его батюшкой, укатил в Москву! Выходит, эта поездка ему гораздо важнее всего остального?!

Хорошо, что сейчас на месте Петра не оказался его побратим. Навряд ли тому удалось бы угомонить не на шутку разбушевавшегося княжича. И пускай Улан честно и добросовестно посещал все лекции по психологии, начитываемые им в академии МВД мудрыми профессорами и докторами наук, а Петр откровенно манкировал ими, зато у последнего была, как он сам выражался, «чуйка».

На сей раз она тоже не подвела, поэтому Дмитрий вначале услышал Петра, а затем и прислушался. И спустя каких-то десять минут гневно рыкающий лев пусть и не превратился в кроткого агнца, но внимал словам Сангре. И если иногда и перебивал его, то лишь по делу, когда чего-то не понимал:

– Но отчего ты столь точно знаешь, когда и где надо поджидать тайного гонца от Гедимина к московскому князю?

– А ты и правда подумал, будто я по торговым делам в Литву укатил? – усмехнулся Сангре. – Да и в Москве у меня тоже иные интересы были и все, как один, Михаила Ярославича касались. Так что поверь, именно до Шуши гонец плыть по Волге будет. Ну а далее нырнет в нее, и поминай как звали.

– А я, стало быть, татей имать плыву.

– Точно. И о своей настоящей цели – ни одной живой душе ни слова. Все должно произойти невзначай. Случайно увидел ладью с драконом на носу, насторожился, мол, точно такой же у татей люди запомнили, и досмотр учинил. Даже грамотку ты должен найти не сразу. Ларец, в котором она будет находиться, ты должен поначалу осмотреть, найти первый тайник, достать оттуда злато, а остальное этак небрежно откинуть в сторону. Мол, больше ничего интересного нет. И лишь потом, как бы заинтересовавшись вот этой склеенной полосой, смотри, – он показал ее на своей шкатулке, – ты должен все разломать и обнаружить послание во втором тайнике. Понял?

Дмитрий хмуро смотрел, кивал, но после наглядной демонстрации ларца не выдержал. Покрутив его в своих руках и внимательно осмотрев склейку, он взмолился:

– Все понимаю, Петр Михалыч…

«А ведь поначалу только Гусляром называл, – отметил в уме Сангре. – Даже в этом с отцом как две капли воды похожи. Ну-ну».

– И про грамотку, о коей ты у Гедимина выведал, – продолжал меж тем Дмитрий, – и про время отправки самого гонца. Но отчего ты про полосу енту склеенную и про тайники в ларце столь уверенно глаголешь?!

– Знаешь, княжич, когда время придет, я тебе и остальное расскажу, обещаю, но пока… – Он приложил палец к губам. – Оно еще не настало.

– А о чем в грамотке написано, тоже ведаешь?

– Конечно. Если кратко, в ней спасение для твоего батюшки лежит, а что именно… – Он развел руками. – Прости, княжич, но ты пока притворяться не умеешь. Поэтому пусть лучше написанное в ней для тебя неожиданностью станет, когда ты сам ее прочитаешь.

– Как прочитаю?! – удивился Дмитрий.

Сангре вздохнул.

– Обыкновенно, глазами. Ты же вначале должен узнать содержание, а уж потом…

– Во весь дух с этой грамоткой к хану, – подхватил Дмитрий. – Так?

– Не совсем, – возразил Сангре. – Я ж говорю, плохой из тебя лицедей. Ты должен ее вслух перед своими доверенными людьми зачесть. Поэтому, помимо обычных воинов, прихвати с собой нескольких бояр, и после прочтения тебе поначалу надо с ними посоветоваться, выслушать всех, а уж тогда принимать решение и…

– Во весь дух в Орду.

– Но не сам, – напомнил Сангре и, видя, как княжич почти по-детски обиженно надул губы, мягко пояснил: – Понимаю, хочется лично Михаилу Ярославину спасение привезти, но ведь неизвестно, как оно там сложится. В конце концов, ты можешь туда и не добраться – нынче дороги ох какие опасные. А тебе за Тверью присматривать надо – мало ли.

– Чай я не один у батюшки сын. Эвон, брат Александр заместо меня может остаться, – заупрямился Дмитрий.

– А град и княжество твой отец на него оставил или на тебя? – невинно осведомился Петр и видя, что тот, чего доброго может проигнорировать его наказ, для надежности пошел на небольшой обман. – Не забывай, у Михаила Ярославича в ворогах не один Юрий, – напомнил он. – К примеру, новгородцы. Если ты думаешь, будто они угомонились, таки зря. У них, поверь, столько обид на Тверь скопилось – за час не перечислишь.

– Ты думаешь, они… – насторожился Дмитрий.

Сангре кивнул, но торопливо уточнил:

– Но на сей раз неточно, в смысле я предполагаю, а как на самом деле – неизвестно. Сам видишь – времени у меня совсем нет, в Орду поторапливаться надо, а то бы поточнее разузнал.

– Ну коль так, тогда и говорить не о чем, – согласился Дмитрий. – Знамо, останусь, – он вздохнул и, неожиданно поменяв тему, задумчиво молвил:

– Нехорошо как-то выходит. Гедимин тебе поди всю душу нараспашку, коль ты столь всего прознал, а ты эвон… Нет, нет, – заторопился он. – Конечно, для Твери оно благо, а все ж неладно. У самого-то кошки не скребут на душе?

Вот уж чего-чего, а такого упрека Петр никак не ожидал. Ишь ты, каков парняга вырос.

«Потому, наверное, Тверь и проиграла, что ее князья постоянно норовят по правде жить да по справедливости поступать, – пришло ему на ум. – А с другой стороны, будь они иными, и нас с Уланом здесь не было бы».

Но оправдаться следовало, вон как смотрит.

– Запомни, княжич, раз и навсегда, – твердо сказал он. – Ни я, ни тем паче мой побратим, тех кто нам доверился, никогда не предаем и не продаем, – и на всякий случай чуть ли не по складам повторил: – Ни-ко-гда.

– Но как же?! – опешил Дмитрий. – Ты ж…

– Придет время и я всё расскажу без утайки, – последовало повторное обещание. – Всё полностью. А пока рано. Вначале нам всем надо эту зиму пережить, да весну встретить, а там… и ответы мои подоспеют. – И Сангре многозначительно подмигнул княжичу.

Дмитрий понимающе закивал, направился к выходу, но у самой двери остановился и, обернувшись к идущему следом хозяину терема, и смущенно пробормотал:

– Слышь-ко, я там нашумел поначалу на тебя из-лиха, так ты б того, не серчал, ладноть?

– Ничего страшного, – улыбнулся Сангре. – С княжеского плеча и по уху приятно.

– Все шуткуешь, – вздохнул Дмитрий. – Верно батюшка сказывал, не поймешь тебя – то ты один, а то вовсе иной. А какой взаправдашний, поди пойми.

– Друзья разберутся, а врагам лишнее знать ни к чему, – пожал плечами Петр.

– Ну и ладно. – Княжич ухватился за ручку двери и вновь оглянулся. – А подсобить-то ничем не надобно? Людишек, к примеру, из тех, кто в тех краях побывал, не прислать?

Сангре улыбнулся. Вообще-то основная роль татарина Янгалыча, ставшего одним из тех, кто заверил подлинность неких откровений сотника Азамата, была свидетельская. Но служа в охране одного из купцов, частенько ездившего с товарами и в Орду, он хорошо ведал тамошние порядки и более знающего человека трудно было отыскать. Правда, ехать тот поначалу не хотел, но когда Петр поднял цену до пяти десятков золотых, дал согласие.

– Есть у меня один. Думаю, хватит, – сообщил Сангре.

– Ну а в чем ином нужды не испытываешь? Ты токмо словцо поведай, а уж я расстараюсь.

Взгляд его был столь умоляющий – княжич явно стремился хоть как-то расплатиться за свою грубость – что Петр решил сделать ему приятное.

– Пожалуй, и впрямь небольшая нужда имеется, – сообщил он. – Я тут по случаю кое-какие святыни приобрел, так мне бы сложить их во что-то красивое. Знаешь, чтоб соответствовало содержимому.

– Святыни, – протянул княжич. – Стало быть, ковчежец тебе нужон. Непременно сыщу подходящий. – И он заулыбался, радуясь хоть в чем-то оказаться полезным. – А еще?

– Да пожалуй… – протянул Петр, но осекся, задумчиво потер переносицу, припомнив, сколько раз критиковал Лапушник свои гусли – и струны худые, и дерево не то, а потому звук глуховат – и лукаво прищурился. – Слушай, помнится, ты в начале разговора гусляром меня назвал…

– То сгоряча, – пояснил густо покрасневший княжич. – Да и повинился я перед тобой, Петр Михалыч, почто ты сызнова? Кто старое помянет…

– Не о том речь, – отмахнулся Сангре. – Просто княжеское слово золотое. Раз назвал, надо соответствовать. Так ты поскреби в своих хоромах по сусекам. Глядишь, и впрямь гусли хорошие в сундуке каком-нибудь сыщутся.

– Чего?! – опешил Дмитрий и не веря собственным ушам, переспросил. – Ты… всерьез?

– Я всегда всерьез, даже когда шучу, – ухмыльнулся Петр.

Княжич некоторое время вопросительно вглядывался в невозмутимое лицо Сангре и наконец согласно кивнул:

– Сыщу. Непременно сыщу, – но не вытерпел, полюбопытствовав. – А ты хоть играть на них умеешь? – и услышал в ответ бодрое и загадочное:

– Неважно. Зато у меня аккомпаниатор имеется.