Базар, к тому же походный, временный, был бестолковым и обширным – раскинулся чуть ли не на километр. Хватало там и палаток, и обычных лотошников. А уж лица… Каких только не встретишь. Тут тебе и носатые армяне с белозубыми грузинами, и надменные азиаты: бухарцы, самаркандцы, выходцы из Мерва, Ургенча и прочих городов Маверенахра, чуть поодаль – смуглые генуэзцы, надменные венецианцы, радушные греки, льстивые ромеи, а еще дальше – невозмутимые арабы, а пройти чуть вперед – вспыльчивые касоги и горячие аланы. Хватало и русичей.
Но больше всего насчитывалось представителей «богоизбранного» народа. Или так казалось от того, что они громче и настойчивее всех прочих зазывали к себе. А может потому, что они пребывали повсюду и торговали абсолютно всем.
Зато среди покупателей, разумеется, преобладали татары. Серебра у них, как подметил Сангре, практически не имелось, но они прекрасно обходились и без него, устраивая мену – товар на товар.
Петр вразвалку шел мимо, не подходя ни к кому из торговцев, ибо следовало тщательно выбрать подходящего, причем желательно сработать с первой попытки. Вторая – это край, предел, которого лучше избежать, ибо неизвестно насколько длинным окажется язык у того, первого, с кем не получится договориться.
Именно потому Сангре вообще ни к чему не приценивался и бродил в этом скопище, как могло показаться, совершенно бесцельно. Для начала он собирался услышать русскую речь, притом исходящую не от русича – еще чего, может признать кто-то из побывавших в Твери. И без того сопровождавший его «Папушник (Эльф-Сниегас остался с лошадьми) несколько раз предупреждал его:
– Боярин, левее впереди в двух саженях, тверской купец… Правее от тебя в трех саженях тоже на торжище тверском видел… Впереди ряд – не ходи в него – сразу двое стоят…
– Молодцом, Вовка, умница, – всякий раз приговаривал Петр. – И что бы я без тебя делал. Бди дальше. А московских, у которых мы покупали, точно никого?
– Я б вмиг подсказал, – смущенно, словно это была его вина, вздыхал Лапушник.
– И купца-литвина не видно?
– Не видно, – печальным эхом отзывался паренек.
– Ладно, не горит, – успокаивал себя Сангре.
И вдруг он остановился как вкопанный.
Стоящий подле своей палатки небольшой тощий человечек широко улыбался, как и многие, протяжно зазывая своих покупателей, но делал это достаточно оригинально, аж на нескольких языках, среди которых был и русский. Причем, судя по акценту, человечек явно принадлежал к землякам должника Изабеллы.
Небрежно подойдя к нему, Петр лениво посмотрел на товар, разбросанный по прилавку, презрительно потыкал пальцем в пяток кусков сукна, явно служивших образцами. Человечек радушно затарахтел, начав расхваливать качество и расцветки и уверяя, что у него в наличии все, какие только могут быть на свете.
– Мне бы цвета мокрого асфальта. Есть такие? – полюбопытствовал Сангре.
– А как же! – всплеснул руками человечек. – Само собой. Чтобы у Шмуля не было цвета мокрого асфальта – это же смешно.
Он действительно извлек из-под прилавка кусок сукна темно-серого цвета и, склонившись поближе к Петру, заговорщически шепнул:
– Сейчас во всей Франции это самый ходовой цвет. Очень хорош в дальнем походе – пыль на нем вовсе не видна. А уж прочное какое – сноса не будет. Даже правители им не брезгуют. И французский король Людовик, и император Священной римской империи Фридрих…
– Ой, ну я тебя умоляю! – прервал его речь Петр, припомнивший кое-что из рассказов Изабеллы, а заодно романы Мориса Дрюона. – Таки не надо размазывать белую кашу по чистому столу, а то мне сделается дурно. Сдается, во Франции ныне правит Филипп Длинный, пятый этого имени. Да и у императора имя не Фридрих, а Людвиг.
Шмуль восторженно ахнул, умиленно прижав руки к груди:
– Наконец-то святой, благословен он, послал мне настоящего покупателя, которого я давно поджидал! – прижав руку к сердцу, затараторил он и, вновь привстав на цыпочки, понизил голос. – Я ж нарочно путаю имена королей, чтобы сразу стало ясно: этот очень глупый покупатель и ему можно всучить какую-нибудь залежалую дрянь, не жалко. Этот из умных, ему надо продать доброе сукно. Ну а столь мудрому, знающему не только название нашей смолы на латыни, но и имена всех королей и императоров, я продам такое, что надо обойти весь белый свет и лишь тогда, да и то не обязательно, он сыщет что-то похожее и столь же чудесное. Какой праздник у меня нынче на душе, господин… – И он вопросительно уставился на Сангре.
Тот горделиво подбоченился и выдал:
– Дон Педро де Сангре, благородный идальго из Арагона, – приставку де ла Бленд-а-Мед он, держа в уме язвительный комментарий Улана, благоразумно опустил, чтоб лишний раз не позориться. Зато, припомнив родовое древо Изабеллы, многозначительно добавил: – Я из той ветви, что имеет среди своих предков самого Сида Кампеадора. Правда, по материнской линии. Слыхал про такого?
– Боже ж мой! – На сей раз Шмуль прижал к груди обе руки. – Ну как же не слыхал, конечно же слыхал, как можно. Любой приличный человек, услышав про потомка самого Сида Компеадора, может лишь замереть от восторга и сказать…
– Вай мей! – невозмутимо продолжил Сангре.
Шмуль осекся и удивленно уставился на потенциального покупателя. Пауза длилась недолго.
– А могу я узнать у господина… – Он смущенно замялся.
– Про моих предков по батюшкиной линии, так? – продолжил Петр.
– Ну что-то вроде того…
– А ты сам? – поинтересовался Сангре. – Шмуль бен…
– Хаим, с позволения господина.
– Вот и чудесно, – кивнул Петр. – Таки шалом тебе, Шмуль бен Хаим и, с учетом моего приветствия, давай оставим в покое моих предков, бо ты сам за них все понял. И где мы с тобой можем поговорить, как два приличных человека, чтобы никакой любопытный поц не помешал нам обсудить один исключительно важный вопросец?
Торговец задумался, оглянулся по сторонам, негромко свистнул и, откуда ни возьмись, за прилавком появился точно точно такой же человечек. Ну разве еще ниже ростом.
– Это мой брат Мендель, – пояснил Шмуль. – Тут такие люди, что товар и на миг нельзя оставить без присмотра, Просто тьфу на них, совсем негодные люди. А мы сейчас пойдем во-он туда, – ткнул он пальцем в большую юрту, стоящую в некотором отдалении от базарных рядов.
В юрте оказалось прохладно, но неуютно – повсюду царил хаос, а количество наваленных товаров превышало все разумные пределы.
– Я недавно приехал и пока не успел как следует расторговаться, – виновато пояснил Шмуль. – Потому и не смогу от всей души угостить почтенного господина, хотя первого покупателя вовсе без ничего отпускать не принято, а потому кое-что я для него найду. Изя, детка, – хлопнул он в ладоши, и когда перед ним появился какой-то чумазый малец в одежде, из которой он явно вырос, притом как бы не в позапрошлом году, ласково обратился к нему. – А принеси-ка нам – мне и моему дорогому гостю – всего самого лучшего.
– Ой, ну я тебя умоляю, мне даже чуть неудобно, – взмолился Сангре. – Совсем недавно я кушал и представь себе, совершенно кошерное: мацу, рыбу фиш и три яйца, куда больше. Разве соглашусь на пару чаш кумыса, но непременно прохладного.
– Приличного человека сразу видно, – вновь завелся Шмуль. – Он может сутками не кушать, но придя в гости он всегда сыт. Если бы святой, благословен он, посылал мне в жизни таких благородных людей как ты, дон Педро, хотя бы один раз в год, я был бы совсем счастлив, если только старый жид вообще может быть счастлив. Да, чуть не забыл предупредить. Возможно, я лезу не в свое дело и загодя прошу прощения, но как мне показалось, за доном Педро кто-то следит, – робко улыбнулся он.
– Это мальчик?
– Можно сказать и так, хотя роста он точно такого, как если бы кто-то поставил меня на Менделя и мой дорогой брат смог бы меня немножечко удержать на своих плечах. Если в Арагоне все мальчики такого роста, то…
– Не все, – перебил Сангре. – Но это мой мальчик. Он запоминает.
– Кого?
– Тебя, Менделя и всех, кого я ему покажу. Дело в том, что у меня есть к тебе одно аморальное дельце с исключительным гешефтом, и ты будешь самым последним шлемазлом, если упустишь свой звездный час. А после того как мы его обсудим, мой мальчик подведет к твоему прилавку другого человечка и ты доделаешь эту сделку, получив свой навар, притом самый что ни на есть кошерный.
– Я же говорю, что здесь недавно и у меня не наберется и пяти марок. Это на случай, если ты хочешь занять у меня серебро. Чтобы угодить почтенному господину, мне придется самому занимать его, а потому…
– Точно нет?
– Откуда! – почти простонал Шмуль и вытащив из-за пазухи некую тряпицу, безжалостно вывернул ее наизнанку, заявив: – Вот так страшно выглядит мой кошель.
– Я плачу вместе с тобой, – сообщил Сангре. – И двадцати марок у тебя тоже нет?
– Если бы они были, – мечтательно вздохнул Шмуль.
– Прискорбно слышать. И полусотни?
– Увы.
– Я почти рыдаю. А сотни?
– О-о! – вновь простонал тот.
– И даже пяти тысяч?
Шмуль резко оборвал стенания и вытаращил глаза.
– Прости, благородный дон Педро, но такого количества я и впрямь собрать не смогу, – обескураженно развел он руками.
– Грустно слышать, – вздохнул Сангре. – Ну что ж, придется обратиться к кому-нибудь иному. Скажем, к почтенному Овадье бен Иегуде. Правда, он далеко, в Гамбурге, зато не откажется выделить и столько, и немножечко больше.
Шмуль озадаченно икнул.
– Да, почтенный Овадья, дай ему боже всяческих благ и процветания, при желании и впрямь может выделить много больше, – покорно согласился он. – Если бы я имел хотя бы сотую часть того, что имеет он, меня в этих краях не было бы вовсе.
– Ничего, учитывая, что ты познакомился со мной, со временем у тебя непременно появится и сотая часть, а может, и десятая, – обнадежил его Петр. – А пока давай я тебе помогу, и распоряжусь, чтоб тебе принесли кусочек из этой десятой части. Правда, на время, ибо после полудня за ним придут.
– Столь долго хранить серебро опасно, – серьезно возразил Шмуль. – Могут напасть лихие люди и ограбить бедного жида. Значит, для его сохранности мне придется нанимать воинов. Это раз, – принялся загибать он пальцы. – Платить кому-то за особо прочное и крепкое помещение, где оно будет храниться – это два, а кроме того…
– Забудьте за это, – бесцеремонно перебил Сангре и с улыбкой поинтересовался: – За кого ты меня вообще имеешь, почтенный Шмуль?
– За благородного идальго, – недоуменно пожал тот плечами.
– Тогда ладно, тогда я тебя прощаю. А теперь припомни, что перед тобой сидит хороший знакомый не менее почтенного, чем ты, Овадьи бен Иегуды. Или продолжишь лепетать про помещение и воинов для охраны?
– Забудьте… – проворчал раздосадованный Шмуль. – Как же, забудьте. За эти вещи надо помнить всегда! Хотя конечно, хранить серебро можно и под голым небом, оно не масло и не растает, а что касается воинов…
– Словом, договорились, – кивнул Петр. – Так вот за эти несколько часов, пока оно будет храниться у тебя, ты выпишешь два одинаковых заемных письма. По одному ты выдашь Федору Давыдовичу – князю Галича Мерьского, сто двадцать новгородских гривен серебра. Резу и срок отдачи придумаешь сам. Любые.
– Какие хочу?! – уточнил еврей и глаза его загорелись от азарта.
– Ну да, – подтвердил Сангре. – И чем страшнее, тем лучше. Но одновременно ты вручишь ему и другое долговое письмо. О том, что ты сам берешь у него взаймы сто двадцать гривен. Реза и срок должны быть точно такими, как в первом случае.
– Я беру у него?! – скривился Шмуль и картинно ухватился за сердце.
– Но он же Давыдович. Может, это тебя слегка успокоит.
– Разве совсем немного, – простонал еврей. – Но я не пойму, что я сам буду иметь с этой сделки? Где обещанный гешефт?
Сангре отпил из стоящей перед ним чаши несколько глотков, нахмурился и, принюхавшись, поинтересовался:
– А твоему Изе за это пойло никогда не били морду?
– Случалось, – скромно ответил Шмуль.
– То-то я гляжу, что у него нос набок и уши несимметричные, – проворчал Сангре. – Аллё, кормчий пивной юрты, торгующий просроченным кумысом, – громко окликнул он. – Ну где ты там, отзовись, а то я сейчас встану и сам пойду тебя искать, но тогда…
На сей раз появившийся в поле видимости Изя близко не подходил, предпочитая держаться подальше и поближе к выходу.
– Значит, так, – сурово сказал Петр. – В твои лета пора научиться разбираться в людях и уметь отличать приличных одесситов от вшивых босяков с кривошатунного сектора, которые на халяву вылакают что угодно, включая мочу запаршивевшего верблюда. Короче, если ты через миг не заменишь эту смесь технического керосина со скипидаром на нормальный кумыс, побью и не дам плакать.
– Он перепутал, – торопливо заступился Шмуль.
– Если он перепутает, угощая князя Федора Давыдовича, я перепутаю его руки с ногами, переставив их наоборот, – зловеще предупредил Сангре и уже более спокойно пояснил Шмулю: – А твой гешефт будет заключаться в том, что ты получишь от меня немножечко мехов, уложенных в тот же сундук с серебром. Учитывая, что чем дальше, тем холоднее в степи, они пойдут у тебя нарасхват. И получишь ты их от меня просто так, в подарок.
– Могу я узнать за количество мехов?
– Небольшое, – развел руками Петр, – но ты смотри за перспективу. Я открою перед тобой широченные просторы, и уже этой зимой ты, распродав меха, сможешь приехать на Русь за новыми. Думаю, ты купишь их задешево, поскольку я не имею обыкновения забывать людей, сделавших для меня доброе дело. И поверь, кошерную курицу и гефилте фиш к моменту твоего появления в моем тереме приготовят под моим личным присмотром. Причем такую вкусную, что ты пальчики оближешь. Да и медком угощу наипервейшим, из княжеских подвалов, под который мы потом спляшем «Семь сорок» – я научу. Так как?
– Было бы неплохо, – согласился Шмуль. – Но Русь велика. Где я должен появиться, чтобы попасть в твой терем?
Сангре чуть помедлил, но человечек отчего-то внушал доверие, а чутью он привык доверять. Кроме того, если купец-литвин так и не приедет, чтобы закончить операцию с монетами, все равно придется в срочном порядке подыскивать ему замену. Не самому же вручать их Узбеку со словами: «Да, я тут запамятовал, хан, но вот какая штука получается. Завалялось у меня в кошеле…». К тому же теперь его имя накрепко связано с Михаилом Ярославичем. Следовательно, у хана запросто могут зародиться подозрения. Так, чего доброго, и по шее получить недолго… острой сабелькой.
И он честно сознался:
– В Твери.
Шмуль напрягся и мгновенно посерьезнел.
– А кто сказал, что ты и при новом князе будешь пользоваться таким же доверием, как при прежнем?
Или ты полагаешь, дон Педро, Михаилу Ярославину удастся уцелеть? – пытливо спросил он.
– А ты имеешь что-то против?
– Ничуть. Скорее, напротив. Я бывал как-то в Твери и именно при мне князь прогнал с мытного двора некоего Романца, обиравшего всех купцов как липку. Такую заботу о торговых людях нельзя не ценить. Но ныне, как я слыхал, над старым князем сгущаются большие тучи и его пытаются оговорить все, кому не лень, включая его беглого мытника. Если так пойдет и дальше…
– Положим, Романца в живых уже нет, – возразил Петр. – Сыскался человек, нашел на него управу.
– Я знаю, – кивнул Шмуль и, многозначительно покосившись на Сангре, добавил: – Мне даже известно имя этого отважного человека. Но Романца могут заменить другие. А не станет их, найдутся третьи. Да и не в них дело.
– А в ком?
– В судьях, охотно кивающих одному князю и не желающих прислушаться к доводам иной стороны. И в одном злом и хитром темнике, кой тоже…
– Он успел подобреть, – перебил Петр. – А судьи… Они просто глухи на одно ухо, но если их попросить пересесть, им придется услышать и иную сторону. Правда, при этом они перестанут внимать прежней, но это уже не моя печаль. Кстати, ты никогда не торговал в Москве? – осведомился он как бы между прочим.
– Случалось.
– Тогда вполне возможно у меня появится к тебе еще одно дельце. И на сей раз с более существенной выгодой. В смысле, серебро тебе принесут, а обратно забирать не станут. Ну а пока… Так что там с нашей первой сделкой?
Шмуль призадумался. Сангре терпеливо ждал. Впрочем, ожидание длилось недолго. Еврей отчаянно тряхнул головой и ответил:
– Она состоится. Я прямо сейчас велю, чтобы составили нужные бумаги. А он точно Давыдович?
– Точно. И смотри, чтоб бумаги были одинаковые, – напомнил Петр.
– Они будут совершенно одинаковые, – подтвердил Шмуль. – И… я с радостью загляну в твой терем, когда появлюсь в твоих краях, и принесу с собой кошерную курицу. Нет, даже две курицы, – поправился он.
– Неужели ты принесешь их за это страшное слово, за бесплатно? – ухмыльнувшись, полюбопытствовал Петр.
– Не совсем, – поправил его Шмуль. – Я принесу их вместо мехов, которые ныне у тебя заберу. Но заберу лишь потому, что ты сам их предложил, а отказываться от подарка уважаемого гостя неучтиво.
– Тогда я на прощание сделаю еще один подарок. Он пригодится и тебе, и твоим друзьям или просто хорошим знакомым, имеющим немножечко серебра. Сдается, московскому князю оно срочно понадобится, притом в самом скором времени. Но я не думаю, что купец, одолживший его Юрию Даниловичу, совершит выгодную сделку, даже если она поначалу покажется таковой. Ведь если князь проиграет суд, он может лишиться головы. И кто в этом случае вернет взятое?
– Я полагаю, наследники, – пожал плечами Шмуль.
– На Руси не принято передавать наследство женщинам, а сыновей ему бог не дал. Брат же может отказаться платить.
– Я понял дона Педро, – кивнул Шмуль. – Не поручусь, за всех купцов, но многие узнают об этом нынче же. Но могу я напоследок спросить кое о чем?
– Валяй.
– Бедный жид редко ошибается в людях, иначе не сидел бы здесь живой и почти здоровый. Но благородный идальго остается для меня загадкой. С одной стороны, он – славный воин, иначе не смог бы одолеть на поединке Романца. Но воин никогда не согласится, чтоб его считали скоморохом. С другой он – именитый купец, имеющий таких знакомых, о которых Шмуль может лишь мечтать. Но хороший купец никогда не стал бы предлагать свою цену, не выслушав поначалу, сколько с него запрашивают. С третьей – умен, ибо кто же доверит глупцу вести свои тайные дела. Но человек, давно занимающийся такими делами, не оставил бы на своей шее пайцзу, по которой его легко запомнить любому, а не только мальчику ростом выше меня и Менделя вместе взятых…
Сангре молча снял деревяшку и сунул в карман, ободрив:
– Продолжай.
– Мне кажется, благородный идальго по мере необходимости попросту принимает такое обличье, которое считает нужным. Еще раз прошу великодушно простить меня за такую назойливость, – прижал он руку к сердцу, – но я немного опасаюсь вести дела с человеком, не зная, кто он таков на самом деле?
Сангре поднялся на ноги и весело сообщил:
– Заболтался я с тобой, почтенный Шмуль бен Хаим, а у меня еще скотина не подоена и пашня не вспахана.
– Неужто благородный идальго хочет сказать, будто считает себя простым селянином? – жалобно осведомился еврей.
– Почти, – улыбнулся Петр. – И ты себе даже представить не можешь, сколько у меня впереди работы на Руси, пахать – не перепахать. – Но, дойдя до полога юрты, он обернулся, посмотрел на озадаченного Шмуля, задумчиво чешущего в затылке, и махнул рукой. – Да ладно тебе, не парься. Мушкетер я. Обычный княжий мушкетер. Только очень… разносторонний.