В том, что Гернике и Кукейнос будут взяты, причем с минимальными потерями, Константин был уверен еще задолго до того, как начались последние приготовления к операции. Вячеслав, большой любитель звучных названий, тут же окрестил ее «Тихий штурм».

— И суть дела отражает, и вообще… — Он неопределенно помахал рукой. — Словом, никто не догадается, о чем речь идет, даже если случайно услышит.

— Тогда ты ее лучше операцией «Ы» назови, — посоветовал Константин, скептически относящийся к подобного рода изыскам друга.

— Нет, это будет нечестно по отношению к Гайдаю и Никулину, — серьезно возразил воевода. — А вот «Тихий штурм» — самое то. Кстати, как оно по-немецки будет звучать?

Отвечать другу, что он этого не знает, не хотелось, но князь исхитрился достойно выйти из щекотливой ситуации.

— По-немецки нельзя, — авторитетно заявил Константин. — Враги догадаются. Лучше по-английски. Тем более что ты как раз его в школе проходил, сам рассказывал. Да и в училище тоже.

— Я много чего проходил, — тоскливо вздохнул Вячеслав. — Разве сейчас все упомнишь, да еще так сразу. Вот если бы изучал — другое дело.

— А есть такой предмет, который ты изучал? — осведомился Константин.

— Да сколько угодно, — недовольно передернул плечами воевода. — Вот, например, действия при ядерном взрыве, — весело заявил он.

— Это когда накрываешься белой простыней и ползешь на кладбище? — улыбнулся князь.

— Точно, только ползти ты должен медленно, — внес коррективы Вячеслав.

— Почему?

— Чтобы не поднимать радиоактивной пыли и не создавать среди населения паники, — пояснил воевода.

— Ну ладно, давай лучше применительно к нынешнему дню.

— А применительно к нынешнему надо первым делом отбросить от себя меч, чтобы расплавленное железо не капало на сапоги, — заявил Вячеслав.

— Тьфу ты. Какое еще расплавленное железо? Ты вообще о чем?

— Я о последствиях ядерной вспышки применительно к нынешнему дню, — невинно пожал плечами воевода. — А ты о чем?

— А я о твоем штурме, который тихий. Лучше давай резервные варианты еще раз просчитаем. Вдруг неудача и отступать придется?..

— Так вчера просчитали, — заныл Вячеслав. — Ну чего десять раз об одном и том же. Да и ни к чему они. Работаем по основному плану без сучка и задоринки. Все тысячи выдвигаются одновременно с разведкой и останавливаются недалеко от границ.

— Двина, — напомнил Константин.

— И это мы вчера обсудили. Две дозорные линии и два заслона. Всех купцов, которые в это время идут вниз по Двине, тормозим уже в Полоцке. Наши будут орать, что у немцев тиф, чума, ящур и стригущий лишай. Словом, все будет как надо. Выжидаем удачный момент и по свистку разведки накрываем Ольховик. Ладьи выставляем на боевое дежурство ниже по течению, чтобы мышь не проскользнула. Потом отоспимся, снова в ладьи и — дубль два, то бишь Глинищи. Сразу после них Гернике и в следующую же ночь — Кукейнос. Вот и все. Слушай, а что за странные названия у них?

— Ничего странного. Латвийские. Про Гернике ничего не скажу — не знаю, а Кукейнос стоит в устье речки Кокны, которая впадает в Двину. И само название было поначалу Куконос, то есть мыс Кокны.

— И еще одно. Не мое это, конечно, дело. — Вячеслав несколько замялся и заметно посерьезнел лицом. — Но ты сам хорошо все обдумал?

— Ты о чем?

— Да все о том же. Ты уверен, что поступаешь правильно, собираясь дергать тигра за хвост? Я, конечно, не собираюсь лезть в твои дела, поскольку политика — не мое ремесло, но не лучше ли ахнуть вначале по татарам на Калке, а уж потом перейти к Прибалтике.

— И ударить разом по всем замкам, не ограничиваясь Гернике и Кукейносом, — в тон другу подхватил Константин, закончив его мысль.

— Именно. А так мы, сделав паузу, даем им время на приготовления к большой войне. Нет, те два городка, которые они у нас летом хапнули, надо все равно обратно забрать — это само собой, но стоит ли соваться дальше?

— Ты же сам говорил, что к полномасштабной войне мы пока еще не готовы, — напомнил Константин. — Только потому мы ее и не начинаем. А те два города, которые мы у рыцарей возьмем, наши по закону. Вспомни Вячко. Честно говоря, я бы и сам не хотел начинать так рано, — сознался князь. — Если бы не их наглость с городками, я бы еще подождал до Калки, но раз они так, то пора напомнить Европе, как хозяйские носки пахнут.

Он и впрямь не собирался начинать военные действия в Прибалтике, предпочитая готовить силы против иного врага. Но рижский епископ Альберт на этот раз перехитрил самого себя. Уже привыкнув отрывать куски от земель слабых соседей, он попытался изъять из полоцких владений сразу два городка — Ольховик и Глинищи. Расчет его был вполне логичен — откуда взяться дружинам, чтобы отомстить за обиду, если они чуть ли не все разгромлены под Ростиславлем? К тому же ходили слухи, что там вместе с ратниками полегли и почти все полоцкие князья.

«Ну, пусть не все, — рассуждал епископ. — Пусть найдется наследник. Но что он сможет сделать против моих рыцарей в одиночку или, скажем, с двумя-тремя десятками уцелевших воинов? Да ничего».

Когда Константин пришел туда со своими людьми, было уже поздно. Ворота Ольховика и Глинищ были крепко заперты, а со стен насмешливо скалились иноземные рожи.

Князь даже тогда хотел решить все миром, но ему разъяснили, что оба поселения испокон веков принадлежали княжеству Гернике, а так как им сейчас правит епископ Альберт, то… Короче, все вопросы к рижским властям.

Константин уже хотел было брать их силой, но пока дожидался спецназовцев Вячеслава, которые застряли под Городно, у него созрел план похитрее.

Вспомнив про раненого Вячко, который находился у него, и пробормотав вполголоса: «Ладно, будет вам закон», он отступил под дружное улюлюканье немецких рыцарей.

Всю зиму Константин, заранее зная, чем кончится дело, гонял послов к Альберту. Епископ принимал их ласково, был гостеприимен, разговаривал любезно, но на попятную не шел. Когда же посланцы рязанского князя порядком ему надоели, прибыв в четвертый раз — уже в конце февраля, он уже начал откровенно хамить.

Во всяком случае, Константин именно так расценил вежливое по форме, но наглое по своей сути предложение рижанина обратиться рязанскому князю с жалобой на него, епископа, к… римскому папе. Если тот признает неправоту Альберта, то тогда он непременно прикажет своим людям освободить оба города.

Епископ, может быть, и не упирался бы так сильно, если бы…

Во-первых, уж очень миролюбивым и даже где-то боязливым показался ему сам Константин, судя по робкому поведению его послов. Именно поэтому ему и хотелось проверить, насколько далеко зашла княжеская боязливость, а заодно и как можно лучше прощупать характер своего нового соседа.

Во-вторых, уж больно хорошо стояли эти городки, особенно Ольховик, — всего в пятидесяти верстах от самого Полоцка. Если Константин и впрямь окажется таким тютей и размазней, то имелся отличный шанс завладеть этим крупным городом, столицей княжества. Так что лишаться такого удобного плацдарма епископ не собирался. Одним словом, все шло именно так, как и предполагал… рязанский князь, то есть вместе с его увеличивающимся миролюбием на глазах росла и наглость рижанина.

Получив ожидаемый хамский ответ, Константин сделал все возможное, чтобы не только жители Полоцка, но и купцы, в том числе немецкие, полностью уверились в том, будто он и впрямь идиот.

В один из ясных февральских дней по искрящемуся морозной пылью свежевыпавшему снегу двинулся целый санный поезд — посольство Константина в Рим.

В Риге о нем узнали буквально через пару недель. Могли и раньше, но новость не относилась к разряду тревожных, а потому шпионы Альберта весть о посольстве отправляли не нарочным, а с оказией.

Теперь как минимум год, а то и два епископ мог себя чувствовать совершенно спокойным. Южный сосед оказался дурнем почище старого Владимира Полоцкого.

Константин же, на самом деле отправив послов… к польским князьям Конраду Мазовецкому и Лешку Белому, отдал долгожданную команду Вячеславу, которому теперь приходилось терпеливо объяснять, что время для всей Прибалтики еще не пришло.

— Опять же датский король Вальдемар Второй пока еще в силе, — втолковывал другу Константин. — Вот и получается, что нам для начала надо взять свое законное. А потом, зная, что они не угомонятся, пока не отберут обратно то, чем уже владели, ждать их удара. Но самое главное — это то, что сейчас половина прибалтийских племен еще не покорилась им. Именно сейчас мы получим хорошую поддержку со стороны местного населения, особенно эстов, а где-то к двадцать третьему году их всех окончательно поработят.

— Ну и давай ахнем дружно, чтоб они опомниться не успели.

— Говорю же, Вальдемар еще силен, и опять-таки крестовый поход может начаться.

— А если мы только эти два замка возьмем, то Вальдемар промолчит?

— А они не его, — улыбнулся Константин. — У датчан как раз назрела масса противоречий с орденом и епископом, так что воевать с нами из-за собственности отца Альберта они никогда не станут. Да и братья из ордена выручать епископа тоже без всякой охоты подадутся. Кроме того, выдвинув так далеко вперед свои владения по Двине, мы создаем шикарный плацдарм, с которого в свое время и выступим разом во все стороны.

— Ну, разве что так, — неохотно протянул Вячеслав.

— И опять же психология. Мы берем замки, спокойно отбиваем попытки немцев вернуть их обратно, и все видят на деле, что мы сильны, причем настолько, что ни Альберт, ни орден не в силах ничего поделать. Следовательно, местные племена уверятся в том, что если они попросят нас о помощи, то мы запросто сможем ее оказать. Это раз.

— А два?

— Русь. Не наша, что уже взята под Рязань, а та, что осталась. Сам прикинь. Впервые за все время мы в Прибалтике не отступаем, а атакуем, возвращаем исконные земли. Это как? Опять же поддержку церкви получим, ведь те же ливы и прочие, кто уже окрещен, сразу в православие перейдут.

— Или в язычество вернутся, — проворчал Вячеслав.

— Найдутся и такие, — согласился с другом Константин. — Более того, поначалу их вообще больше всего будет. Но их боги Христу не конкуренты. Слабоваты. А с учетом того, что мы торопиться не собираемся и насильно крестить их не будем, то утратит силу закон противодействия, когда хочется поступить непременно наоборот. То есть в язычестве многие пребудут недолго, от силы полгода-год. Да пусть хоть десять или двадцать лет — неважно. Все равно в конечном итоге все они придут в церковь. А там уже очередь и до пруссов с литовцами дойдет, с которыми тоже мешкать нельзя, потому что они потихоньку начинают собирать силы воедино. Лет через десять, когда Миндовг войдет в силу, одолеть их будет значительно тяжелее. Так что пусть они не в удачные набеги ходят — на Псков с Новгородом, а в неудачные — на нас.

— Звучит вроде бы все правильно, — вздохнул Вячеслав. — Вот только как оно на самом деле будет?

— Я не господь бог, — развел руками Константин. — Сам этого не знаю. Да и никто не знает. Кстати, ты так и не сказал, почему решил не оставаться в Кукейносе, а возглавить остальных?

— Ну, главная причина — это если у рыцарей бзик случится и они почему-то сразу на Гернике пойдут.

— Минуя незахваченный Кукейнос? Вряд ли.

— Но вариант этот исключать нельзя. Тогда все наши хитромудрости с Вячко сразу отпадут, а я на этот счет еще кое-какую чертовщину приготовил. Опять же группу боевых пловцов испытать на деле нужно. Ну и еще кое-что. Нефти у меня не так много, но на это хватит, а сажи сколько угодно.

— Ты чего придумал-то? — с подозрением уставился на друга Константин.

— Танец с саблями, точнее, с нефтью. Музыка купеческая, учитывая завоз, а уж слова мои, — бесшабашно улыбнулся бывший спецназовец. — Надо же повеселить честну компанию. Все, княже, я побежал, а то меня уже Вячко заждался.

Когда он так загадочно улыбался, Константину было ясно только одно — в ближайшем будущем надо ожидать сюрприза. Причем какого именно, этот тип — хоть убей — все равно не скажет. Иногда они выходили такие, что лучше бы их не было, как случилось с занятием Пронска два года назад, но по большей части — то, что надо.

— Ну ладно, — махнул рукой Константин. — Беги.

Оставшись один, князь задумчиво поскреб в затылке. «А точно ли все сделали? Или, может, что-то упустили? Да нет, вроде бы все в порядке. Ладно, время покажет», — вздохнул он.

Уже через пару недель время показало, что на сей раз все было и впрямь подготовлено идеально.

Не зря Вячеслав целую зиму изо дня в день гонял своих спецназовцев на высокие стены в Городно. Как они сами потом признались воеводе, после зимних неустанных тренировок и далеко не всегда успешных попыток обмануть, застать врасплох бдительных дружинников князя Вячко, которые зорко караулили на стенах, взятие стен Гернике, а еще через день — Кукейноса оказалось для них сущим пустяком. Про Глинищи и Ольховик и вовсе говорить не стоило.

Крушить каменные стены не в пример тяжелее, чем деревянные. Зато преодолевать их — как бы даже не наоборот. Возможно, что с гладкими кирпичными пришлось бы потруднее, но необработанные камни имели столько удобных выступов, что орлы Вячеслава, можно сказать, чуть ли не шагали по ним. К тому же крепостные сооружения в Городно были гораздо выше. В Кукейносе еще куда ни шло, а у Гернике они и вовсе оказались какими-то корявыми — от силы метров восемь, а то и ниже. Может, достроить не успели?

К тому же разведчики Вячко, обученные этому мастерству рязанским воеводой, со своей задачей не просто справились, а блистательно. Засланные туда вместе с тремя рязанскими орлами — Николкой Паниным, по прозвищу Торопыга, Жданко и Званко, — они уже на четвертый день нашли несколько пожилых ливов из числа замковых слуг, которые еще помнили, что при русичах им жилось куда лучше, чем ныне.

По этой причине их не понадобилось даже подкупать. Более того, один из них, по имени Вилиенде, заявил, что готов дать себе отрубить левую руку по самый локоть, лишь бы вновь увидеть хозяином замка русского князя.

О том, что надо выехать в Гольм, разговоры между рыцарями шли еще за неделю до отплытия. Никто и не думал таиться, спокойно разговаривая об этом в присутствии слуг. Ведь что такое лив? Это серв, то есть домашний скот, только двуногий, а какой человек в здравом уме будет опасаться лошади или коровы, в присутствии которой он болтает с приятелем?

Так и тут. Один выразил сожаление, что его туда не позвали, другой из зависти заявил, что там подбирается не очень достойная компания, к тому же в отсутствие тех-то и тех-то можно будет недурственно развлечься и здесь.

А уж после того, как выяснилось, что в большом сборе на островном замке примут участие все ленники епископа, а значит, будут отсутствовать самые умелые, самые опасные, которые способны в считанные минуты организовать сопротивление, в Полоцк полетел второй голубок с маленьким кусочком пергамента, привязанным к лапке.

На следующий день после отплытия рыцарей из Гернике в двадцати верстах от замка, спрятавшись в густых камышовых зарослях, уже сидела наготове тысяча воинов, ожидая, пока все уснут.

С ночной стражей из местных жителей, которых ленивые рыцари выставили вместо себя на стены, тоже не возникло никаких проблем. Из жалости к белобрысым недотепам спецназовцы, черными тенями вскарабкавшиеся на стены, даже не убивали их, а просто глушили, легонько приложив ребром ладони по кадыку либо тюкнув по темечку обушком небольшого топорика, замотанного в тряпку.

Дальнейшее было совсем просто — дойти до замковых ворот, открыть их и опустить мост через глубокий ров. Тут же в замок ворвались три десятка испытанных и закаленных во многих боях дружинников во главе с самим князем Вячко. Они шли раздавать долги. Судя по тому, что в Гернике и Кукейносе уцелел лишь один рыцарь Иордан, удача им улыбалась — отдали они их вместе с процентами, изрядно скопившимися за десять лет.

И уже следом за ними шли рязанские воины. Полсотни воевода набрал из Ряжского полка, еще столько же — из ростовского и по два-три десятка выдернул из всех прочих. Брал он, разумеется, с выбором, чтобы и мечом владели, и секира в руках летала, и копьем чтоб орудовать умели. Еще Вячеслав прихватил пару сотен арбалетчиков и такое же количество лучников.

Правда, во время взятия замков мало кому довелось обагрить во вражеской крови свой меч, зато потом, во время последующей осады замка немцами, и лучники, и арбалетчики успели себя выказать с самой лучшей стороны.

Ребятки из Ряжского полка, оказавшиеся в Кукейносе, вспомнив половцев, показали всем остальным, как правильно готовить свои стрелы к бою.

Узнав об этом, Константин только почесал затылок и… разрешил, но с обязательным напоминанием, те стрелы, что вымазаны гнилой кровью или смочены змеиным ядом, использовать исключительно против рыцарей.

Те, к горькому сожалению лучников, шли на приступ в последнюю очередь, применяя всевозможные меры предосторожности, но все равно из каждых десяти травленых стрел хоть одна обязательно отыскивала уязвимое местечко.

Поначалу гибель от ран атакующие считали несчастливой случайностью. Потом до магистра ордена дошло, что тут что-то не так. А за три дня до переговоров епископа с Константином по лагерю рыцарей прокатился чуть ли не мор. Сразу слегло почти полсотни рыцарей, из которых ни одному не было суждено выжить.

К тому же две камнеметные машины, которые с грехом пополам осаждающие соорудили на месте, вышли из строя, не сделав ни одного выстрела — лопнули кожаные ремни. При ближайшем рассмотрении оказалось, что кожа не была гнилой. Кто-то очень умело ее подрезал.

Ревнители веры выставили на ночь охрану, но наутро обнаружилась та же самая картина, хотя караульные — между прочим, из рыцарей — клялись и божились, что никто к ним не подходил.

На следующую ночь караулы удвоили, и это, возможно, помогло бы, но почти на рассвете в лагерь ворвалось полсотни всадников. Неведомые воины с черными лицами, восседавшие на вороных скакунах, с визгом и дикими воплями носились по лагерю, заставляя рыцарей хвататься не за мечи, а за кресты и ладанки, а потом ускакали прочь. Наиболее смелые к этому времени уже пришли в себя, сообразили, что это все-таки не демоны, а люди, но было поздно. Какая-то черная, дурно пахнущая жидкость, вылитая из кожаных мешков на осадные машины, к этому времени уже вовсю полыхала, и погасить ее не было никакой возможности, как, впрочем, и догнать самих всадников в чистом поле.

Через пару дней наспех сооруженные катапульты вновь красовались почти в центре лагеря. На этот раз их обкопали рвом со всех сторон, и ночные всадники сделать уже ничего не смогли, хотя и пытались.

Неудач хватало не только со стороны суши.

Ближе к Двине тоже стояли рыцарские отряды, чтобы осажденные не получили помощи со стороны реки. Точнее, это так предполагалось. Чем они могли помешать на самом деле, если бы такая помощь пришла, никто не понимал. Между самими стенами крепости и водой шла совсем небольшая полоса суши — саженей шестьдесят, не больше. Словом, говоря современным языком, зона прямого обстрела. Размещаться там было смерти подобно.

Именно поэтому отряды были выставлены значительно дальше от крепости, чтобы стрелы не могли их достать. Идти туда, под самые стены, предполагалось лишь в случае появления на Двине русских ладей. Атаковать эти отряды должны были именно в тот момент, когда ладьи уже причаливали бы к мосткам, заменяющим пристань. Таким образом схизматики лишались бы продовольствия, а благородные рыцари приобретали бы его, не утруждаясь выездами в ближайшие села.

Словом, задумано все было правильно, к тому же подобные действия не раз уже осуществлялись крестоносцами на практике, при осаде других крепостей, в которых сидели непокорные туземцы, не желающие добровольно надевать на свои шеи скромный деревянный крестик, а вместе с ним тяжелое ярмо.

Единственное, что мешало рыцарям на сей раз, так это жалкая попытка осажденных не пустить святое воинство к пристани. С этой целью они непонятно когда успели выкопать ров глубиной сажени в три и столько же вширь, наполнив его речной водой. Тянулся он прямо от основания стен и до самой Двины. Точно такой же они сделали и со стороны Кокны.

Выбранная изо рвов земля у них тоже пошла в дело. Из нее русичи насыпали валы с внутренней части рва. Таким образом, чтобы добраться до пристани, необходимо было одолеть ров, взобраться на вал, порубить его защитников, а уж потом отнимать привезенное продовольствие.

Делать это в самый последний момент, когда ладьи уже покажутся на Двине, было слишком рискованно, поэтому святое воинство решило захватить наспех построенный вал сразу же, в первый день осады, тем более что эта задача представлялась достаточно легкой.

Впрочем, она и на самом деле была бы легкой, если бы эти проклятые русичи дрались именно так, как это и положено в благородной Европе, то есть стрелами, копьями, мечами ну и секирами.

Тут уж все зависело бы лишь от крепости доспехов, которые надежно защищали каждого рыцаря, делая его практически неуязвимым, как это и должно быть с воином, осуществляющим столь возвышенную миссию и идущего в бой с именем божьим на устах.

Тело каждого из них надежно закрывала прочная кольчуга, которая надевалась на кожаную или стеганую поддевку, предохраняющую от ушибов. Более того, чтобы копье или стрела туземца, незримо направляемая рукой дьявола, не нашла случайной щелочки между стальными кольцами, у доброй половины рыцарей туника, надеваемая поверх кольчуги, с изнаночной стороны была подбита металлическими пластинами или мелкой чешуей, которая крепилась отдельными штифтами.

Словом, пробить такой двойной слой было почти невозможно. Ноги и руки, благодаря всевозможным наплечникам, наручам от плеча до локтя, наколенникам и поножам от колена до ступни, тоже имели надежную защиту. Хитроумные умельцы из Гамбурга, Любека и прочих германских городов к этим наручам и наколенникам приделывали небольшие подвижные части из соединенных между собой узких поперечных полосок металла, которые закрывали коленки и локти.

Немудрено, что боевые потери в сражениях против ливов, лэттов и прочих дикарей исчислялись как один к ста. И это только если битва была ожесточенной и упорной. В сечах против схизматиков терять приходилось побольше, но тоже где-то один к десяти. Так было на протяжении всех двадцати лет покорения Ливонии и Эстляндии. Так продолжалось бы и дальше, если бы ныне русичи тоже вели себя честно и ограничились бы тем перечнем оружия, о котором было сказано и которое единственно достойно воина-христианина.

Но подлые схизматики с присущей им вероломностью, даже не предупредив об этом, коварно изменили все правила боя. В этом рыцари убедились уж в первый день осады, когда было решено преодолеть вал сразу в трех местах и безжалостно истребить всех его защитников, взяв их в смертоносные клещи.

Однако огромные звероподобные русичи, не мудрствуя лукаво, поступали с рыцарями точно так же, как с вытащенной на берег рыбой, когда надо ее побыстрее угомонить. Они просто глушили атакующих.

Шлем, похожий на кадку, очень удобен, если нужно защитить его владельца от стрелы, копья или меча. Нижние его края опускаются прямо на плечи. В лицо угодить тоже не получится. Узенькие щели для глаз — это единственная лазейка, но попасть в нее практически невозможно.

Зато возможно иное. На голову рыцаря, взбирающегося на вал, сверху обрушивался могучий удар. Чем били? Можно сказать, дубиной, хотя деревцо толщиной в две, а то и в три руки взрослого человека назвать так язык не поворачивается. Особенно учитывая его длину — не менее трех метров, а порою и все пять.

О дальнейшем же можно рассказать буквально в трех словах: бум — хлоп — буль. Оглушенные рыцари, оказавшиеся во рвах, залитых речной водой, самостоятельно выбраться оттуда не могли, так что тонули быстро и качественно.

О помощи ливов и говорить не приходилось. Те поначалу добросовестно шли на штурм, но сразу же валились на спину от первого же не удара — толчка русских воинов. Благополучно скатываясь в ров, они, довольные, выбирались из него, и на этом их участие в бою заканчивалось.

Рыцари пробовали отправить их обратно, чтобы спасать тонущих, но и здесь толку было мало. Пока эти дикари нащупают тело в мутной воде, пока подцепят как следует да ухватятся дружно — времени проходило изрядно. Вытаскивали на берег уже не рыцарей — безгласные тела. И ведь не попрекнешь — стараются вроде, суетятся, торопятся помочь. Словом, делают все так, как указывал… князь Константин.

Именно он, едва только замок был взят, наутро разослал свои летучие отряды по ближайшим деревенькам. Князь, осуществляя этот сбор, преследовал сразу две цели.

Одна — явная. Для ее достижения каждый из мужчин ливов пришел к замку с заступом или с лопатой в руке. А кому эти валы рыть — воинам? Они, конечно, черной работы не боятся, но у них и своих дел хватает. Например, те же камнеметные машины изготавливать, обтесывать снаряды для них.

Гладкие-то камни куда как точнее в цель садятся, если кто понимает.

И еще кое над чем нужно было потрудиться, чтобы сюрпризы приготовить, а они ведь тогда хорошо получаются, когда их не только продумаешь, но и сделаешь все как следует.

Нет, во рву бок о бок с ливами тоже трудились русичи, не меньше сотни. Но это был дипломатический ход. Так сказать, для укрепления будущей крепкой дружбы между народами. Потому и работали там не просто самые сильные из всего воинства, чтоб показать — с такими и черту не справиться, не говоря уж про каких-то рыцарей, которые при всех своих пакостях, гнусностях и зверствах сравнимы разве что с мелкими бесами, да и только. Но они же были и самые добродушные.

Сила на Руси всегда доброту предполагала. Да оно и понятно. Если ты кулаком быка убить можешь — злобствовать попусту не станешь. У сильного человека на первый план сразу великодушие выдвигается, желание ближнему помочь. А чего? Вон сколько у меня силушки — на всех хватит. Пользуйся, не стесняйся. Все равно останется, да еще с лихвой.

И здесь все сработало, как и было задумано Константином. К концу недели русичи и местные, не чинясь, хлебали варево из одного котла, чему сами ливы были только рады-радешеньки. Им ведь свою мучную болтанку приправить было и вовсе нечем. Бросят для запаха пару корешков да травок, а больше и нет ничего. Постарались рыцари от души, устроив своим новообращенным подданным вечные постные дни.

Русичи, видя такое дело, поначалу просто угощали, а потом и вовсе так разделились, чтоб у каждого котла, поставленного на огонь местными жителями, столовался хоть один из них. Вот он-то и бухал щедрой рукой мясо в кипящее варево, весело подмигивая тем, кто жадно глядел на него. Мол, сейчас поедим на славу.

Но помимо явной у Константина была еще и тайная цель.

Едва ему доложили, что первые отряды крестоносцев уже на подходе, как он тут же созвал старейшин и без обиняков спросил:

— Как дальше жить будем? Вы со мной, против меня или сами по себе?

Те поначалу нерешительно мялись. Врать по причине своей «нецивилизованности» они до сих пор не привыкли, а говорить правду — себе дороже. Уж больно страшно отказывать, а согласие давать тоже боязно. Знать бы, что надолго пришли старые-новые хозяева на их земли, тут и говорить было бы нечего. Как один встали бы под знамена князя Константина и дрались бы не щадя жизни. Тогда бы они все им попомнили: и виселицы многочисленные, и то, что обдирали их каждый год как липку, да и за разбитые кумирни со старыми богами воздали должное.

Может, потому и урожаи скудными стали, что который год не ловят ливы доброго бога Юмиса на своих полях, пригласив его остаться пожить вместе со всей семьей.

Да и со скотом худо. Намного чаще стали дохнуть лошади и коровы. А может, дело тут не только в бескормице, но и в том, что уже и забыли ливы, когда плясали в честь бога Усиньша, в первый раз выгоняя после зимы лошадей на пастбище? Да и жертву ему давным-давно не приносили.

С милой богиней Марей немного полегче. Тут рыцарей и обмануть можно. В их каменном капище есть изваяния доброй женщины с младенцем на руках, можно представить себе, что это и есть славная хорошая Маря — коровья охранительница, и помолиться ей. К тому же и имена у них почти созвучны. Может, потому коровы намного меньше дохли, чем лошади?

Но если с другой стороны брать — уж очень большой риск получался. А если этот веселый и совсем не страшный князь уйдет, не сумев одолеть железные полчища проклятых пришельцев? Тогда ведь ливам вновь придется оставаться один на один с этими велнсами, как они их тихонько между собой называли.

Да, именно так. Ливы — народ умный. Их вокруг пальца не обведешь. Пусть эти, что в латы с ног до головы закованы, называют себя как хотят — хоть слугами божьими, хоть даже и богами. Но старики ливы сразу поняли, что лгут они. Впрочем, велнсы всегда лгут. Так им на роду написано. И никакие они не слуги божьи, а совсем наоборот.

Да они и сами себя чуть ли не сразу выдали, когда заговорили в первый раз о царстве усопших и о боге своем Кристе, который там восседает вместе с отцом и распределяет покойников — кого куда. У самих-то ливов такой тоже имеется, хотя и один всего — Виелона. Но оно и понятно. Ливов мало, им и одного бога хватит, а чужеземцев много. Тут и двое с трудом управляются.

Остальное же все сходится. Только для Виелоны кости жгли, а этому Кристу в капище каменном свечи восковые палят.

Вот только очень уж злобен их бог. Виелона как-то попроще будет, а этот… Не любит он других богов. Прямо-таки на дух их не переносит. И служители его тоже под стать своему хозяину — зверье зверьем.

О том, как раньше под русичами жилось, теперь лишь легенды остались. Их старики рассказывают, которые те времена помнят. Хорошо рассказывают, красиво. Дескать, тому же князю Вячко никакого дела не было до того, кому именно его подданные молятся, кому жертву приносят, для кого пляшут у костра. И жрецы его хоть и ворчали, но зла не творили.

Да и брали с них тогда по совести. Ливы и сами понимают: княжье дело такое. Должен же он воев своих кормить, слуг разных, семью опять же. Им не жалко было. Но последнее зерно из закромов князь никогда не забирал, последнюю лошадь из конюшни его слуги не уводили, последнюю корову из стойла не резали.

Да и этот Константин тоже молодец. Голову до небес не задирает, слова сквозь зубы в разговоре не цедит, как на скотину не глядит. Опять же уважение оказал неслыханное. Когда бы еще старейшины в господский дом внутри замка попали, да не вниз, к слугам, а наверх, в господские покои. И их за стол усадил, и сам рядом уселся.

И разговаривает с ними не чинясь. Кое в чем толмач помогает, но и сам князь уже несколько слов освоил, а ведь он тут — всего ничего, вот и понимай. С таким, наверное, хорошо было бы жить, если только это он поначалу не прикидывается, пока в силу не вошел. А как войдет, тогда сызнова держись, лив.

Хотя это вряд ли. Достаточно в глаза ему посмотреть, чтобы понять. У тех велнсов они светло-льдистые, холодные. Только одно презрение да алчность в них и увидишь. У этого они потемнее малость будут, но главное — потеплее. И силен, это сразу видно. Как он замок-то лихо взял. Всего за одну ночь. Ну, чистый Перконс.

Но это только в былинах да сказаниях могучий Перконс всегда одолевает Велнса, а в жизни… Как знать, кто окажется сильнее, стоящий перед ними светлоликий князь или мрачные велнсы, которые сейчас приближаются.

А если не суждено этому князю, как некогда Вячко, одолеть нечисть, то что тогда? Впрочем, об этом они как раз все знали. Мстить будут велнсы, страшно мстить, а свою землю не покинешь, не уйдешь, все бросив без жалости. Да и некуда им идти. Вот и угадай, как правильно тут поступить. Эх, знать бы, что там у Карты на уме, — проще было бы. Но богиня молчит, не хочет ничего подсказывать. И то правда. Ее-то ливы тоже стали подзабывать, потому как за такие вещи у рыцарей строго. Хоть Карте жертву принеси, хоть ее сестрам — Лайме и Декле, а кара едина — смерть. Вот потому-то и не приходят добрые богини ливов к их новорожденным, которые мрут как мухи. А как им не помирать, если к их изголовью является одна Гильтине. Эту звать не надо, она сама всегда непрошеной приходит.

Наконец после долгих переглядываний, перемигиваний да перешептываний старики решили сказать все как есть. Коли князь к ним с таким уважением, то негоже душой кривить. Такой должен их понять.

Первым взял слово Нинн, самый старый изо всех:

— Свои жизни мы тебе, княже, хоть сейчас вверили бы и с радостью пошли бы за тобой куда скажешь. Вот только как нам с бабами да детишками быть, подскажи. Прознают велнсы — никого не пощадят. Дома наши сожгут, посевы вытопчут, скот угонят да и в живых тоже навряд ли кого оставят, если ты обратно вернуться вздумаешь. Вот и выходит, что со всех краев беда поджидает. С тобой остаться — оттуда смерть, с ними пойти, хоть и не хочется, — ты не пощадишь. Опять же, сам посуди, ты ныне здесь, а на будущее лето глядь — и нет тебя. Оно и понятно — не все время ты тут сидеть будешь. К тому же Русь большая — есть куда уйти, а наша земля маленькая, да и не ждет нас никто в иных краях. — И замолчал, выжидающе глядя на князя.

Старики довольно переглянулись между собой. Ох и хитер старый Нинн. Вроде бы и все сказал как есть, а на самом деле, если вдуматься, ничего не ответил да еще и самого князя подбил на откровенность. Мол, сам-то ты как дальше жить думаешь и что делать собираешься?

— Я никого из вас и ваших людей принуждать и карать не собираюсь, — медленно произнес Константин. — И вас я понимаю. Не за себя, а за людей своих душой болеете. Так и надо.

И вновь старики одобрительно переглянулись. Совсем успокоил их князь такими одобрительными словами. Понял, стало быть.

— А сказать я вам вот о чем хотел. Немецкие рыцари непременно поставят ваших людей в свое войско. Хитры они и свою кровь жалеть будут. Возжелают вашей отделаться, поэтому именно ливов в первых рядах и погонят на эти стены.

Вновь помрачнели старики, да и было с чего. Сущую правду сказал князь. Так оно и будет вскоре.

— И что же нам делать? — не выдержал Имаут.

Он чуть ли не самым молодым среди собравшихся был, вот и не сдержал себя. Но шикать и рот затыкать ему не стали. У каждого точно такой же вопрос на языке вертелся. Глупый в общем-то, потому как никто не мог дать на него ответа, который устраивал бы всех. А другой ответ тоже известен — убивать ливов будут, которых немцы на штурм погонят. А иначе как? Иначе русичам самим погибать. Тут уж или-или и серединки, приемлемой для всех, все равно не сыскать. Хотя постой-ка. Неужто этот русобородый здоровяк и впрямь нашел что-то подходящее? Ну-ка, ну-ка, послушаем.

— Я ваших людей убивать не хочу. Понимаю: подневольные они. Но и своих терять не могу. Однако выход и тут имеется. Одно дело, показывать вид, будто ты лезешь на стену или на тот же вал, который мы вместе с вами вырыли. Пусть ваши люди лезут, но не противятся, когда мои воины станут их спихивать со стен. Делать они это будут тоже осторожно, чтоб по возможности никого не убить. Мне с вами делить нечего. Помочь же мне вы все равно сможете.

— Помочь?! — удивился Нинн.

— Да, помочь, — твердо повторил рязанский князь. — Скажем, упал рыцарь в ров с водой и камнем на дно ушел, так не надо спешить его вытаскивать. Пусть ливы суетятся, ныряют, кричат погромче, а сами выжидают, чтоб этот рыцарь захлебнуться успел. Опять же машины их камнеметные, если таковые у немцев будут. Я вам для них жидкость особую дам. Облить их ею — дело недолгое, а там только искорку поднести, и все разом полыхнет. Словом, много чем вы мне помочь можете, причем так, чтобы вас в измене не уличили. Но сразу хочу всех упредить, — Константин помрачнел, — совсем без смертей тоже не обойдется. Среди ваших людей будут и раненые, и убитые.

— А без этого никак? — заикнулся было кто-то из присутствующих.

— А как вы бы хотели? — вопросом на вопрос ответил Константин.

После долгой паузы вновь поднялся Нинн. Раз уж он начал разговор, то и дальше ему впереди всех вышагивать.

— Князь прав, — произнес он сурово. — В этой жизни за все платить надо, а за трусость вдвойне. К тому же если бы мы за князем пошли открыто, то намного больше отдали бы. Пускай погибшие за весь наш народ жертвой будут. Иначе Виелона от нас никогда не отступится, — Нинн строго обвел всех глазами, чтоб примолкли, и уже не таясь спросил: — А сам-то ты надолго здесь остаться хочешь?..

— Я здесь… навсегда, — сурово произнес, как отрезал, Константин. — Вот отобьюсь, погляжу, как эти псы покажут себя в сраженьях, а года через два-три и вовсе их за море выкину. Нечего им на вашей земле делать.

От таких слов у Нинна аж слезы на глаза навернулись. Вообще-то он всегда осторожным был, а тут расчувствовался не в меру, вот и ляпнул сгоряча, не подумав:

— Да благославит тебя Перконс пресветлый.

И мгновенно осекся, поняв, что сказанул лишнего. У русичей ведь такой же бог, как и у велнсов этих, только кумирни деревянные и внутри малость иначе все обустроено. Даже жертвы похожи — такие же свечи восковые. Эх, старый, старый! Что ж ты, до седых волос дожил, а с головой так и не подружился. И вроде так славно все начал, а теперь…

Старики опустили глаза, ждали, что теперь им скажет князь, хотя и так было ясно, что ничего хорошего они не услышат.

Константин окинул всех суровым взглядом.

— Стало быть, ты, старик, в старых богов по-прежнему веруешь? — спросил он негромко.

У Нинна сердце так и замерло. Хорошо еще, если его одного сейчас к дубу потащат, а ведь могут и всех прочих, без разбора, тоже вздернуть. Вот горе так уж горе. Однако деваться некуда. Коль пришел твой смертный час, умей встретить его достойно. Это в рождении своем дите не властно. Когда оно на свет появится, в чьей семье, — все в руках пресветлых богов. А смерть иной раз напрямую от самого человека зависит. Не всегда, правда, но бывает. У Нинна именно так и получалось. Теперь главное, седин своих окончательно не опозорить, не смалодушничать.

— Верил, верую и в последний свой час верить буду, — ответил он гордо, и даже голос его, скрипучий и слегка дребезжащий от тяжести прожитых лет, изменился, стал звучным, будто его обладатель разом смахнул с плеч два-три десятка прожитых лет.

Сам же Нинн только об одном сейчас и сожалел: неужто из-за такой малости князь весь уговор, почти состоявшийся, безвозвратно порушит? И, будто сбылись его самые худшие опасения, не стал русич торопиться, а тем же негромким голосом спросил у остальных:

— Кто еще из вас верует в старых богов?

Первым с места поднялся сосед Нинна, Виенцо, за ним встал Имаут, потом — старейшина лэттов Дотэ. А еще через минуту уже все приглашенные стояли в ожидании приговора.

— Вот уж не подумал бы, — озадаченно произнес Константин.

Было ему, конечно, немного жаль, что среди стариков не нашлось ни одного, уверовавшего во Христа. Впрочем, иного и ожидать нельзя. Если б его самого загнали палкой в новую веру, так он бы тоже принципиально продолжал хранить верность старым богам. А с другой стороны взять — какая, собственно говоря, разница?

— Да вы чего повставали-то? — добродушно заметил он. — Я же сказал: в моих землях каждый верует так, как он того возжелает. Когда я их, — выделил он последнее слово, — изгоню прочь, то дозволю всем вам молиться любым богам. — И, заметив некоторое недоверие во взглядах, устремленных на него, вынул из ножен меч и торжественно произнес: — Ныне вам роту на мече даю и от слов своих не отступлюсь.

— А мы им, едва вернемся по домам, за твою победу жертву принесем, — ответил Нинн. — Пусть Перконс светлоликий на твоих, нет, на наших ворогов огненных стрел нашлет в изобилии.

На том и закончился их разговор в тот день. Взятые на себя обязательства обе стороны честно выполнили. Когда ливы и лэтты штурмовали те же валы, до иного из них русичи даже не успевали дотронуться копьем — тот сам послушно летел обратно в ров.

То же самое происходило и на стенах. Воины князя целили местным больше в руки да в ноги. Причем норовили угодить так, чтоб стрела проходила вскользь, по мякоти. Не всегда, правда, это удавалось, но тут уж как кому на роду написано. Во всяком случае после семи дней осады в войске ливов насчитывалось только четыре десятка погибших.

И вот что еще интересно. Наверное, просто так совпало, что за какую-то неделю в этих местах пронеслись сразу две грозы. Причем каждая гремела не впустую. В первый раз молнии уложили наповал шестерых, во второй — распрощались с жизнью еще четверо. И все они были рыцарями.

Иной, скептически усмехнувшись, скажет, что железо всегда притягивало молнию и это известно даже школьнику. Так-то оно так, но воины Константина на стенах тоже без кольчуг и мечей не появлялись, а вблизи них хоть бы один разряд ударил.

Совпадение? Скорее всего. Но кто может что-либо наверняка утверждать? Только глупец с пеной у рта будет стоять на своем. Умный же промолчит, ибо доподлинно тут никому ничего не известно. Если мы чего-то не знаем, то это вовсе не говорит о том, что такого не может быть.

Ну да оставим в покое Перконса. Не о нем ныне речь. К тому же десяток вражеских жизней, отнятых то ли богом, то ли чертом, — это хорошо, но с остальными все равно надо самим справляться. Воины Константина о том хорошо знали, поэтому спуску рыцарям не давали ни в чем. Взять, к примеру, тот отгороженный с двух сторон плацдарм у реки, где находилась пристань.

После нескольких неудачных лобовых атак на валы магистр Волквин нацелился именно на нее. Действительно, зачем упираться, когда тех, кто засел в обороне, можно преспокойно обойти, подплыв к ним по Двине? Уж тут-то они ничего сделать не смогут. Со стен же навряд ли кто станет стрелять, опасаясь попасть в своих. Да и бесполезны стрелы при таких защитных доспехах. К тому же можно и епископу нос утереть, если все как надо выйдет. Раз главная заслуга во взятии замка будет принадлежать орденским рыцарям, то им должна принадлежать по праву не третья часть Кукейноса и даже не половина, как пообещал сам Альберт, а гораздо больше.

Посему Волквин лично отобрал лучших из лучших, усадил их в ладьи и благословил на победу во славу божью. Дальше же случилось такое, что и вспоминать не хочется…

* * *

Двадцать второй год уж наступил с посвящения епископа Альберта. Но в тишине недолго жила ливонская область…

Генрих Латыш. «Ливонские хроники». Перевод Российской академии наук. СПб., 1725

…В то лето собрались в Полоцке к королю Константину [43] все злодеи из соседних областей, изменники, убийцы братьев-рыцарей и купцов, зачинщики злых замыслов против церкви ливонской. Главой и господином их был сам король.

И взяли они коварством и вероломством, на которое были горазды, замки Кокенгаузен и Гернике у простодушных тевтонов, перебив малочисленные их гарнизоны. А в землях этих принялись тут же все сжигать, убивать, опустошать и угонять скот, но, услышав, что к Кукейносу идет с сильным войском сам епископ, сразу убоялись и сели в замках в осаду.

Взять их было трудно, ибо были замки весьма крепки. Стрелки епископа и братья-рыцари многих у русских ранили и убили. Точно так же и русские в замке кое-кого ранили стрелами из своих луков.

* * *

Глядючи на люд, избиваемый басурманами, в железа закованными, возопиша Константине-княже и тако рек: «Аще оные не люди? Так почто же вы их терзахом и избивахом яко зверей диких?» А княже Вячко, кой оными землями володети учал опосля того, яко его братия полегла под Ростиславлем, грамоту харатейну отписаша Константину и тако в ней рек: «Бери княжество Полоцкое и володей им, а я из твоих рук Кукейнос приму, и мне того довольно буде». Константин же оное дарение прияша и пришед на земли свои, а тех, кои володели ими не по покону и не по правде Русской, изгнаша прочь.

Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 года. Издание Российской академии наук. СПб., 1760

Гонимые Русью епископ и слуги ево собраша силы воедино и пошед к граду Кукейносу, дабы воевати оный. Но зрил Господь с высот горних на неправду их и всташа в голове воинства Константинова и бысть о ту пору биты латиняне и епископ их, кой запамятовал вовсе, что несть прилику слуге Божьему в руце меч держати, а не крест Господень.

* * *

Ссылки на то, будто князь Константин получил от князя Вячко грамоту на владение всеми землями Полоцка, а также Кукейноса и Гернике, чрезвычайно скудны и неопределенны. Самой же грамоты в архивах так и не найдено.

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности. СПб., 1830. Т. 3, с. 18

Вполне возможно, что это был всего-навсего слух, умело пущенный людьми рязанского князя, дабы подтвердить всю законность его притязаний на прибалтийские земли, которые он вознамерился присоединить к своим обширным владениям.

Хотя, учитывая, что впоследствии мы видим самого Вячко в качестве управляющего Кукейносом, следует думать, что какой-то документ, касающийся этих земель, действительно был составлен, только несколько позже описываемых событий, так как во время первой осады немецкими рыцарями Вячко там еще нет.

Нам же вновь неясен до конца вопрос — каким образом Константин ухитрился овладеть двумя каменными замками, причем чуть ли не одновременно? Остается только гадать, но скорее всего здесь действительно была применена хитрость, о которой туманно пишет в своих хрониках Генрих Латыш, упоминая о некоем вероломстве.

Этому автору до конца доверять, конечно же, нельзя, поскольку немцы у него всегда правы, а все прочие только и способны на подлость и коварство. Однако именно в этом конкретном случае с большой долей вероятности можно предположить, что он не лжет, и некое предательство со стороны слуг-ливов, живших в замках, действительно имело место.

Ясно одно — опомнились немцы не сразу, и когда, собрав крупные силы, они подошли к своим бывшим владениям, в замках уже сидели русские гарнизоны.