Затянувшуюся паузу первым нарушил Вячеслав.

— А почему вы, отец Николай, решили, что в шатре непременно Невский будет? — озадаченно спросил Вячеслав, не понимая, из-за чего заново разгорелся сыр-бор вокруг, казалось бы, давно решенного дела. — И потом, если мне память не изменяет, он же сейчас вообще салага. Кто его на войну с собой потащит? А уж Дмитрий Донской и вовсе из другой оперы.

— Иной салага… — буркнул Минька недовольно, решив, что это камень в его огород, но Вячеслав, не дав ему договорить, тут же миролюбиво заметил:

— О тебе вообще речи нет. Ты у нас гений. А Невский сейчас даже не твоих лет, а самый настоящий молокосос младшего дошкольного возраста. Так что я тебя, княже, не понимаю и твоего безутешного горя разделить с тобой никак не могу.

— Он его возьмет с собой, Слава. Он его обязательно возьмет. И вообще Ярослав без него пока никуда. — Константин устало вздохнул и потянулся к своему кубку с вином. Одним махом он лихо опрокинул содержимое. Опростав кубок до дна и задумчиво разглядывая пустую посудину, он пояснил: — Не родился еще Александр. В виде сперматозоидов он пока у отца его лежит. На хранении. А батька его как раз князь Ярослав и есть.

В ответ Минька только присвистнул, а Вячеслав растерянно развел руками, не зная, чего тут сказать.

— Ты не злой, княже. Но когда он, — отец Николай указал на воеводу, — руками своих стрелков сотворит непоправимое зло для земли русской, то оно свершится от твоего имени. И как ты мыслишь, кого в этом случае станут проклинать люди?

— А когда он родится? — поинтересовался Вячеслав смущенно. — Я, конечно, понимаю, что военный человек должен знать биографии всех своих знаменитых героев-полководцев как «Отче наш…», но как раз с датой рождения именно Александра у меня маленькая запинка. Запамятовал я.

— Запамятовал, Можно подумать, что ты помнишь, когда Невская битва была или Ледовое побоище, — фыркнул Минька.

— А сам-то, сам-то, — возмутился воевода.

— Я технарь. Мне можно, — парировал Минька. — А вот тебе, вояке, стыдоба.

— А чего стыдоба-то? Я как раз знаю, — не сдавался Вячеслав.

— Ну и когда, когда? — не отставал Минька.

— Это было… э-э… — воевода посмотрел на гладкий желтоватый пол, затем перевел взгляд на окно и утвердительно кивнул головой: — Ну, точно. Все сходится. Именно тогда это и произошло.

— Когда?

— В тринадцатом веке, — невозмутимо ответил Вячеслав.

— Стало быть, так, отче, — Константин наконец отставил кубок в сторону и встал из-за стола. Он уже был готов произнести свое решение, но потом потянулся за плавающим в братине ковшиком. Неспешно зачерпнув им вина, он так же неторопливо перелил его себе в кубок и заглянул в него задумчиво, будто ожидал увидеть в нем что-то иное, а не дорогое, ценою в три гривны серебром за ведро, фрязское вино.

Воспользовавшись паузой, Минька тихонько поинтересовался у отца Николая:

— А действительно, когда он родился-то?

Тот негромко произнес:

— В тысяча двести двадцатом году. Даже зачатия и то ждать надлежит более года, ибо с первого марта только начнется тысяча двести восемнадцатый год.

Услышав это, Вячеслав озадаченно почесал в затылке. Но тут раздался голос Константина. Он был негромок, но звучал ясно и отчетливо:

— Огонь, воевода, надлежит вести по княжеским шатрам, вне зависимости от того, кто в них находится. Либо Рязань падет, либо Ярослав погибнет. Выбор небольшой, сам видишь, и я его сделал.

— Одумайся, княже, — в молитвенном жесте, сделав лодочкой руки и протягивая их просительно к Константину, воззвал к нему еще раз отец Николай. Минька и Вячеслав молчали.

— Я уже думал, — коротко ответил князь. Он слегка отхлебнул из кубка и продолжил: — Не забудь, отче, что в той официальной истории не было нас. В той истории, которая произошла, Ярослав не испытывал мук позора, оттого что разбил его наголову под Коломной какой-то вшивый рязанский князек, да еще тезка его старшего брата. И он не испытал боли от гибели сразу трех своих родных братьев. И на Рязань он никогда больше не ходил, а сейчас придет. И учитывая все это, да еще представив, что мы все-таки грохнем у Александра его отца в одной из битв, пусть позднее, когда произойдет долгожданное зачатие его второго сына…

— А первый кто? — не утерпел Минька.

— Федор, — коротко ответил Константин. — Но он умрет совсем юным, еще до Александровых побед, — и, снова повернув голову к отцу Николаю, продолжил: — Так вот, представив все это, я больше чем уверен, что даже если княжича назвать Александром, он уже будет совсем не тем великим героем и святым. И еще одно. Откуда тебе, отче, известно, что тот же княжич Василько, о котором, несмотря на его молодость, так хорошо отзывались летописцы, будет хуже, чем неродившийся Александр.

— А кто это? — дернул за руку Вячеслава Минька.

— Это у-у, очень большой человек, — так же тихо ответил ему воевода.

Услышав их шепот, Константин на секунду отвлекся и пояснил хмуро:

— Это старший сын моего тезки — великого владимирско-суздальского князя Константина. В двадцать девять лет он был взят монголами в плен после битвы на реке Сити. На уговоры Батыя не поддался, в войско к нему не вступил, и тогда его умертвили.

Князь вновь повернулся к священнику и продолжил:

— А взять второго сына Константина — Всеволода. Он ведь тоже погиб совсем молодым на реке Сити вместе со своим бездарным дядей — князем Юрием. В живых после орд Батыя остались лишь потомки Ярослава и он сам — родоначальник клана. Кстати, брату Юрию он не дал ни одного ратника в помощь против татар. Ни одного, — повторил он увесисто и для полного понимания всей подлости Ярослава добавил: — И это родному брату. Он воинственный — бесспорно. Но честолюбив беспредельно, равно как и подавляющее большинство его потомков. А о том, что он по своему характеру самый худший изо всех Всеволодовичей, говорит одно то, что уже сейчас, хотя ему нет и тридцати, его руки по локоть в крови невинных новгородцев.

— Восстание в Новгороде подавлял? — уточнил Славка. — Так это не в счет. Это наведение порядка в городе, а стало быть, необходимость. Ты же сам князь — понимать должен.

— Про наведение порядка я все понимаю, Слава. Порою и впрямь очень полезно вздернуть на виселицу парочку горлопанов, чтобы утихомирить всю остальную толпу и не допустить лишней крови. Но что касаемо Ярослава, так он не порядок наводил. Он в Новгороде Великом людей голодом морил, обозы с хлебом туда не пропуская. Обиделся, видишь ли, на горожан. Да и потом, когда его Константин с Мстиславом разбили, прибежал к себе, в Переяславль-Залесский, и первым же делом всех мирных новгородцев и смолян, что в его Переяславле в ту пору были, приказал бросить в погреба и тесные избы, в которых несчастные и погибли.

— За что? — не понял Минька, оторопело захлопав ресницами.

— А ни за что, — Константин пожал плечами. — Скорее всего, он просто зло свое срывал. Битву-то он продул начисто.

— И многих он вот так-то умертвил? — печально спросил священник.

— Изрядно. Точно не помню, но с сотню наберется.

Отец Николай с печальным вздохом перекрестился, но не замолчал, вопреки ожиданию Константина, противопоставив из своего арсенала последний аргумент:

— Сказано Христом: «Не судите, да не судимы будете». Тебя, вон, тоже многие до сих пор обвиняют в пролитой крови родных и двоюродных братьев, а ведь это неправда.

— Но я сам это всегда отрицал, а Ярослав — нет. И потом, я его вовсе не сужу. Господь ему судья. Просто это к тому, что нам неведомо, кто стал бы лучшим вариантом для Руси — потомки Ярослава или потомки Константина.

— Рязанского, — тихонечко шепнул Вячеслав Миньке так, чтобы не услышал отец Николай, и подмигнул, приложив к губам палец, призывая товарища сдержать эмоции.

Но священник, по наитию, сам задал этот же вопрос:

— Уж не своего ли сына Святослава жаждешь ты посадить на Руси великим князем?

— Честно? — уточнил Константин.

— Только так, иначе и говорить не надо.

— Не знаю, кто им будет, — сознался Константин. — Да оно и не важно. Пусть время покажет, лишь бы им был и впрямь самый лучший и самый достойный. Тут гораздо важнее другое — его титул. Сам видишь, отче, как князья ныне грызутся за власть. Поэтому лучший уже не должен именоваться великим. Я считаю, что когда Батый придет на Русь — ею должен править царь.

— Но князья никогда не пойдут на это, и ты сам сие прекрасно знаешь. Это же утопия, сын мой.

— Да, если считать, что верховную власть они сами должны ему вручить. А вот если допустить, что его изберет простой народ, а царский венец на него митрополит наденет, то все эти Всеволодовичи и прочие Рюриковичи будут попросту поставлены перед фактом. И останется им только проглотить и утереться.

— Первым же царем станет Святослав, а при нем его мудрый отец или… Да уж не сам ли ты норовишь корону водрузить на свою главу? — моментально посуровел голос у отца Николая.

— И опять я тебе честно и без утайки отвечу, — вздохнул устало Константин. — Вариант неплохой, но нежелательный. Тогда уж точно без большой крови не обойдется. Все Всеволодовичи на уши встанут.

— Всволодовичей мы заметелим на раз, — усмехнулся пренебрежительно Славка. — Под одной только Коломной половина их рода полегла. Константин, сам говоришь, при смерти лежит. В остатке только Юрий с Ярославом, и все.

— Твоими бы устами, Слава… — вздохнул Константин. — Я под Всеволодовичами имею в виду всех, кто свой корень от младшего сына Ярослава Мудрого ведут, которого тоже Всеволодом звали. А это и Мстислав Удатный, и киевские князья, и смоленские, и волынские. Короче, хватит с нас выше крыши.

— А ты от кого свою родословную ведешь? — поинтересовался Минька.

— От среднего сына, от Святослава. Причем от самого младшего из его рода. Так что старшие Святославичи тоже возмутятся. Опять же репутация у меня не блещет. Хоть сто раз невиновным был бы, но от этого пятна мне до самой смерти не отмыться. Словом, надо кого-то другого ставить.

— А кого же тогда ты планируешь? — несколько обескураженно — ожидал другого ответа — переспросил отец Николай.

— Пока точно не знаю, — пожал плечами Константин. — Есть кое-кто на примете, но… Короче, там дальше видно будет. Одно скажу: только если иного выхода не будет, тогда лишь я царскую корону на себя напялю. Но сделаю это, — тут же поспешил он продолжить, видя лицо священника, — с большой неохотой. С очень большой, — специально подчеркнул он еще раз свое нежелание, сразу пояснив: — Тут и с одной Рязанью управиться — хлопот выше крыши, а представьте, если всю Русь целиком под себя взять? Придется, как белка в колесе крутиться — без остановки. И не год-другой, а до самой смерти. А потом еще одно — очень уж я боюсь ошибок настряпать.

— И обольют твое имя грязью потомки. Разложат все царствование твое по полочкам от корки до корки и убедительно докажут, что можно было бы действовать значительно тоньше, умнее и без такого обилия совершенно ненужных жертв, — подхватил отец Николай.

— Да бог с ними, с потомками, — махнул рукой Константин. — Мне в могиле наплевать будет, кто и что там обо мне говорит. А вот с ныне живущими посложнее. Они-то всегда рядом со мной будут, до самой смерти. Я, конечно, в Чечне не был, но что такое друга на возможную смерть посылать, успел узнать хорошо именно будучи в княжеской шкуре… там, под Коломной. Она и впрямь тяжела — шапка Мономаха.

— И все же я не верю, что иного выхода не существует, — тихо, но с явной ноткой непримиримого упрямства в голосе, произнес отец Николай.

— Он есть, но намного хуже предложенного мной, — пояснил Константин. — Причем хуже не только лично для меня или вон для Славки с Минькой — для всех жителей земли Рязанской. Да и то лишь поначалу. Чуть погодя — всего лет через двадцать — и любой другой, более гуманный нынешний вариант боком для всей Руси встанет. Вспомни Священное Писание, отче. Екклесиаст правильно сказал — всему свое время. Время плакать и время смеяться, время быть в печали и время предаваться радости. А ныне время собирать камни. Их, отче, вскоре понадобится очень много. Для Батыя. И нельзя допустить, чтобы хоть кто-то помешал нам в этом.

— Все равно не верю, — в третий раз повторил священник, но со значительно меньшей долей уверенности в голосе. — Должен быть какой-то другой выход. Более гуманный. Без войн, без крови.

— Это только в задачках по алгебре или по физике идеальные решения бывают, — неожиданно пришел на подмогу князю Минька. — А в жизни надо радоваться, даже если его просто удается найти.

— Или человеку просто лень искать, — оставил за собой последнее слово священник. — Жаль, если он найдется, когда уже будет слишком поздно.

— Иногда, отче, бывают моменты, когда чрезмерные размышления и колебания наносят еще больший вред, чем даже не самое лучшее решение, — с упреком посмотрел Константин на своего духовного наставника.

— Как говорила моя мамочка Клавдия Гавриловна, лучше хороший выход сегодня, чем отличный, но завтра, когда он уже и не нужен, — не удержался Вячеслав.

— Как видишь, отче, даже по законам демократии абсолютным большинством в семьдесят пять процентов голосов прошло мое решение, — но тут неожиданная мысль пришла ему в голову, и Константин спросил: — Скажи, отец Николай, ты и впрямь готов пойти на что угодно, дабы предотвратить войну между нашими княжествами?

— Ради святой цели — да, лишь бы средства были достойны ее, — уточнил священник.

— Тогда у тебя есть шанс. Возможно, небольшой, даже малый, но есть. Надо будет съездить кое-куда.

— В Ростов, к Константину?

— Исповедать умирающего и без тебя желающие найдутся, — отмахнулся князь. — А вот прокатиться в Киев не помешало бы. Задач сразу три. С одной из них туда уже укатил боярин Хвощ. Это сохранить по отношению к Рязани нейтралитет со стороны Мстислава Романовича. Шансы у него на это имеются, поскольку он и сам по себе достаточно осмотрительный и неторопливый, да и годы у него немалые — не зря Старым кличут. А тебе, кроме этого, надлежит еще дальше прокатиться, в Галич, к Мстиславу Мстиславовичу Удатному. Боюсь, что, узнав, как мы его родному зятю нос утерли, запросто может все бросить, дабы родне помочь. А если только Мстислав подпишется на подмогу своему родственничку — Рязани карачун настанет, потому что с ним за компанию не то что киевский князь, которого, кстати, сам Удатной на великий престол и подсаживал, а вся Юго— и Северо-Западная Русь ломанется.

— Он что — местный авторитет? — вновь не удержался от вопроса Вячеслав.

— Еще какой. А потом, каждый будет примерно так рассуждать — чего не прогуляться за добычей — ведь ты в одном строю с Мстиславом, а тот никогда не проигрывает.

— Что, за всю жизнь ни разу? — недоверчиво переспросил Минька.

— Ни единого, — заверил всех присутствующих Константин.

— А с татарами он как? — вскинул брови отец Николай. — Или не доживет?

— До Калки дотянет, но там как раз с ним приключится самое первое поражение в жизни. Мало того, в большей степени именно его вина за общее поражение всех русских полков. Но это будет потом, а сейчас его авторитет на самом верху. И потому, отче, тебе надо бы выйти на киевского митрополита Матфея и пожаловаться на владимирцев. Объясни на пальцах, что мы их не трогаем, а они уже вторую рать в поход на Рязань собирают. Мужик там сидит весьма старый, по всей видимости, поскольку, если память мне не изменяет, через пару лет помрет, но ты рискни, отче. Тебе главное, чтобы он кого-нибудь из своих вместе с тобой в Галич послал или, на худой конец, грамотку какую-нибудь дал. Можешь его в гости пригласить к нам в Рязань. Коли приедет — считай, что войну ты с Ярославом отменил. Хотя… пока соберется, пока то да се… Нет, лучше, чтобы он тебе с собой еще одну грамотку дал — во Владимир, с призывом к миру и гуманизму. — И ободрил: — Опыт у тебя в таких делах уже ость. Вон, в Ростове, даже лучше, чем у Хвоща, получилось. Если бы не упрямство Ярослава, то, может, Ингварь и вовсе ничего бы не добился после твоего плодотворного общения со старшим Всеволодовичем.

— Религия, — начал было по привычке Минька, но воевода, грозно глянув на своего младшего товарища, тут же оборвал его речь в самом начале:

— Цыц! Не лезь туда, где ты ни ухом, ни… В общем, лучше пошли за болванками и гранатометами.

— На завтра же договорились, — возмутился Минька.

— А ты мне только один дашь. Я его к себе под подушку положу, — промурлыкал Вячеслав, добавив с нежностью: — Он мне душу греть будет, когда я спать буду. И потом мне самому его надо за эту ночь освоить полностью, ибо аз есмь воевода наиглавнейший, а потому не хочу завтра тупым в глазах будущих учеников оказаться. — И он решительно потащил Миньку в сторону выхода, философствуя на ходу: — Репутация, в отличие от одежды, — штука хрупкая и оченно капризная, и если ты ее подмочишь, то, как говаривала моя мамочка Клавдия Гавриловна, сохнуть она будет очень долго. Возможно, всю жизнь.

Они удалились, и Константин остался наедине с отцом Николаем. С минуту они молча глядели друг на друга. Затяжную паузу первым прервал священник.

— Мне назад торопиться или, наоборот, помедлить? — глядя на князя всепонимающими глазами, глухо спросил он.

— Ни то ни другое, — помедлив с ответом, наконец отозвался Константин. — Пытайся сделать то, что я тебе говорил, а возвращайся сразу, как только получишь от митрополита определенный ответ. Неважно, какой он будет — отрицательный или положительный.

— Как Иисус говорил: «Да — да, нет — нет, а все остальное от лукавого», — грустно уточнил священник.

— Вот именно, — почему-то обрадовался Константин. — Ну и Хвощу подсоби по мере сил. Вдруг тебе на киевского князя повлиять удастся.

— А сам развязываешь себе руки, пока я буду в отлучке, — даже не спросил, а скорее подумал вслух священник, продолжая печально разглядывать князя.

— Вот за что я люблю тебя, отче, — несколько натужно засмеялся Константин, — так это за деликатность твоих осторожных вопросов. А то, знаешь, есть еще такие священнослужители, которые прямо в лоб норовят закатить, в грубую. И увильнуть нельзя, и отвечать не хочется.

— А ты и не отвечай, коли неохота, — спокойно посоветовал отец Николай.

— Им бы и не ответил, — заверил Константин. — А тебе, дипломатичный ты наш, скажу как на духу. Я ведь от тебя планов своих будущих действий таить не стал, да и на благословение твое надежд не питаю, так что руки у меня ничем не связаны. Действительно, очень хочу удалить тебя отсюда на время, пока все не уляжется. И не потому, что опасаюсь, как бы ты мне мешать не стал. Отнюдь. Просто боюсь я за тебя, отче. За тебя, за Миньку. Вы же оба, как назло, молчать не любите. Но он хоть отрок, так что с него, в случае чего, и спрос маленький. А тебе и пожизненное заключение могут припаять. Засунут до конца жизни в какую-нибудь укромную келью уединенного монастыря — и все. А через решетки глухие разумное, доброе и вечное нести людям очень уж несподручно.

— Рязань больше потеряет, ежели тебя или Вячеслава лишится, — не согласился княжий собеседник. — Это ведь вы у нас стратеги. А мы что ж — наука да слово Божье. На подхвате, не больше.

— Стратеги — пока у нас в стране такая напряженка, — уточнил Константин. — Да и то в основном только в войне да политике. Но и это все, если по большому счету разобраться, всего лишь тактика, потому что предназначена для обеспечения спокойной мирной жизни государства. А за вами действительно будущее. И тут уж не мне и не Славке главную стратегию вершить, а тебе, отец Николай, и Миньке. И пусть сами вы далеко не все успеете из задуманного, но главную цель в жизни — воспитание своих учеников, которые преемниками станут, должны выполнить во что бы то ни стало. Иначе получится, что и наши с Вячеславом труды прахом пойдут. Вот почему я и хочу, чтоб ты пожил подольше. Боязно мне, чтоб у тебя, как у Христа, не получилось.

— Кощунствуешь, сын мой, — укоризненно заметил отец Николай.

— Ничуть, — не согласился с ним князь. — Я просто имел в виду, что ему, при всей его гениальности, как раз времени-то и не хватило, чтоб в голову остальных прописные истины вдолбить. Он же всего год проповедовал, так?

— По одним источникам — год, по другим — три, — пожал плечами священник.

— Все равно мало, — махнул рукой Константин. — Вот и получилось, что частично его не поняли, частично исказили, а частично пропустили мимо ушей. Причем началось все уже с его апостолов, то есть учеников. А все почему? — вновь вопросил Константин и тут же сам ответил: — Времени у него очень мало было. Потому мне бы и хотелось, чтобы у тебя его не год, три или пять было, а очень и очень много — несколько десятилетий. За это время у нас не только академии, но и профессора первые появятся, не говоря уж о множестве студентов. Вся молодежь сплошь и рядом грамотной станет благодаря обилию школ, а случись что — все от мала до велика под ружье встать смогут, — и, заметив, как от его последней фразы настороженно встрепенулся священник, тут же поправился: — Это я образно про ружье сказал. Просто нерушимый пеший строй имел в виду, который ни одной коннице одолеть не под силу будет.

Константин вновь прошел к столу и снова черпанул ковшиком из братины. На сей раз он разлил вино сразу в два кубка и подал один из них отцу Николаю:

— Давай, отче, выпьем с тобой за здравие. Твое, мое, Славки, Миньки, да и за всю Русь святую. А еще за то, чтобы мы, помирая, ни в чем себя не могли упрекнуть. Пусть не все у нас из задуманного получится, это уж как водится, но оно и не столь важно. Главное, чтоб мы сами уверены были — делали все, что могли.

Они легонько, почти неслышно, чокнулись, молча выпили, и отец Николай, так же не говоря ни слова, перекрестил Константина и со вздохом вышел.

Оставшись один, князь задумался, куда ему завтра лучше всего поехать: то ли в Ожск, самолично посмотреть, как там дела у Миньки продвигаются, то ли в Переяславль, где он задумал устроить с Вячеславом что-то вроде стратегического продовольственного склада для будущих нужд армии. Или же… Надо было всюду.

— Вот черт! Ну не разорваться же мне! — ругнулся он в сердцах и разумно рассудил: — Утро вечера мудренее, так что завтра на свежую голову и обдумаю — куда в первую очередь податься.

Однако судьба распорядилась иначе. Он уже совсем было надумал отправиться к Миньке, но тут в дверях появился растерянный Епифан и молча протянул князю маленькую фигурку Перуна.

— Радомир принес, — пояснил он. — Сказал — князю передать, а сам назад уже утек. На словах же токмо и поведал, что Всевед тебя к завтрему к себе ждет, — и озабоченно поинтересовался: — Уж не случилось ли чего с волхвом?

— Съездил… Везде и успел, — хмуро протянул Константин, с неприязнью разглядывая маленького, грубо вырезанного божка. — Уж больно ты не ко времени в гости заявился, — с укоризной заметил он ему.

* * *

Разумеется, в ту пору у Константина поначалу не было никаких особо далеких стратегических планов, чтобы там ни говорили другие историки во главе с многоуважаемым академиком Ю. А. Потаповым. До того ли ему было, когда все время приходилось отбиваться от воинственных соседей. Долгосрочное планирование было придумано значительно позднее и в гораздо более спокойные годы. А вся логика событий того времени подсказывает, что он ставил перед собой одну-единственную локальную задачу — отстоять независимость родного Рязанского княжества, над которым в ту пору нависла очень серьезная угроза со стороны северных соседей.

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности.