Ранним утром следующего дня Константин, в сопровождении неизменного Епифана на облучке, выехал по хорошо известной ему зимней дороге. Помимо самого князя, в санях имелась теплая шуба — для старика, еще кое-что из вещей, пара мешков с едой и добрый бочонок с медом.

Полозья саней катили легко, несмотря на то что снега было на удивление мало. Небольшой морозец легко пощипывал княжеские щеки, а пара застоявшихся в конюшне без дела лошадей весело несли Константина к заветной дубраве. Погожий зимний денек приятно освежал, и казалось, что даже яркое солнце и глубокая синева неба тоже ликуют вместе с Константином, разделяя его восторг и какую-то беспричинную щенячью радость.

— Господи, и как же мало надо человеку для счастья, — вздохнул он, озирая бескрайние просторы заснеженных рязанских полей, раскинувшихся по обе стороны от еле-еле накатанной дороги.

Судя по всему, с жертвоприношениями у волхва была серьезная проблема.

— Енто ты и впрямь в самое яблочко угодил, княже, — охотно поддержал его верный Епифан. — Такой шири ни в одном княжестве нетути. Ох и щедр вседержитель к Рязани стольной, — но тут же добавил озабоченно: — А со снегом ноне поскупился. Ежели так и дальше пойдет, то все жито на корню посохнет.

Когда они подкатили к дубраве, было совсем светло, но яркие слепящие краски зимнего дня уже слегка потускнели, предвещая скорое наступление сумерек. Торопясь успеть до темноты, они вдвоем — Константин барским замашкам так до конца не выучился и потому выгружал и таскал все наравне с Епифаном — быстренько перенесли все привезенное в глубь рощи, где у Всеведа было устроено небольшое хранилище для припасов. Вырытая под корнями старого полузасохшего дуба полуземлянка с трудом вместила в себя все, что они привезли.

А вот идти дальше в самую чащобу Константину пришлось одному. Невесть откуда вынырнувший Радомир строгим тоном предупредил Епифана, чтобы тот ныне ждал князя прямо здесь, на опушке. Предупредил и, пока князь взваливал на одно плечо бочонок с медом, а на другое — куль со снедью, всякими медовыми коврижками и прочими сластями для юного помощника старого волхва, уже исчез, причем так быстро, что Константин даже не заметил — в какую сторону. Впрочем, места были ему знакомы, и он уверенно пошагал дальше один.

Вскоре перед его глазами открылась заветная полянка. Была она совсем маленькая, овального размера и в самом широком своем месте не превышала и десяти метров. Снег лежал только в самой ее середине, да и то не всюду, а под могучими дубами, охранявшими ее, земля была совсем обнажена.

В дальнем углу полянки, вытянув руки вдоль тела, лежал старый волхв. Глаза его были закрыты, а руки сложены на груди. Словом, помер человек. Однако не успел Константин испугаться случившемуся, как Всевед еле заметно пошевелился и открыл глаза.

Почти сразу же откуда-то из-за деревьев вынырнул мрачный Радомир. Не обращая на князя ни малейшего внимания, он торопливо подбежал к старику и принялся заботливо поить его чем-то из принесенной им крынки.

— Живой, — радостно заулыбался князь, заметив, как жадно пьет волхв. — Ну и напугал же ты меня, старче, — обратился он с упреком к Всеведу.

Старик, напившись, оторвался от крынки и, чуть отдышавшись, медленно повернул голову на голос. Увидев князя, он слабо улыбнулся:

— Я знал, что ты придешь на мой зов, княже.

— А я мог и не прийти? — лукаво осведомился Константин, подсаживаясь поближе к старику и бережно похлопывая его по плечу.

— Все могло быть, — философски заметил волхв. — Но я знал, потому как уже видел все это прошлой ночью, аккурат перед тем… Словом, видел. Мы с тобой сидим вот так же, и твоя рука на моем плече.

— А меня там не было, в твоем сне? — раздался громкий мужской голос, и через мгновение из-за дуба вышел невысокий человек, одетый, несмотря на зимний морозец, в легкий грубо выделанный кожух. На голове его красовалась огромная, величиной с большой арбуз, шапка из лисьего меха. Ни усов, ни бороды мужчина не имел. Присмотревшись повнимательнее, Константин увидел, чего еще тот не имел. Оказалось, что у него отсутствуют и брови, и даже ресницы. Создавалось ощущение, будто человек не выспался и у него припухли веки. Нос мужик имел прямой, но грубый, губы толстые. Словом, если исходить из внешности, то больше всего ему подошла бы роль служителя какого-нибудь славянского Бахуса или иного божка, покровительствующего чревоугодию и сластолюбию. Особенно это сходство стало заметным, когда тот улыбнулся. Вид у него при этом стал добродушный и даже немного беззащитный, словно у большого, но до сих пор остающегося беспомощным ребенка.

— Так как, Всевед, был я в твоем сне или нет?

— Правду молвить, тебя там не было, но я все равно верил, что ты тоже придешь.

— Стало быть, у меня был-таки выбор? — удовлетворенно буркнул мужчина и еще шире осклабился. — То-то я чуял, как мне весь день кто-то пытается помешать. Если бы не это, то я, может, и не пошел бы. Сказать по чести, особого желания идти сюда у меня не было…

— Но ты все-таки пришел, — слабо улыбнулся Всевед.

— Я же говорю, что мне очень уж рьяно старались помешать, а я этого не люблю. Каждый сам выбирает свою дорогу, и не надо силой подталкивать его к чужой.

— Я рад твоему приходу, — приветственно кивнул Всевед.

Мужчина ухмыльнулся и бодро заявил:

— А знаешь, когда ты улыбаешься, как сейчас, тебе на вид никак не дать больше двухсот лет. Я в прошлую седмицу такой пышной бабенкой в церкви на обедне любовался, что едва ты ее узрел бы, как тут же начал бы взбрыкивать, будто молодой козел. Давай-ка я вас сведу и клянусь, что эта деваха разожжет такой огнь в твоих чреслах, что ты вновь, как триста лет назад, почувствуешь себя мужиком.

— Не смогу, — кратко ответствовал Всевед, по-прежнему слабо улыбаясь.

— Это вряд ли, — усмехнулся мужчина.

Стащив с головы свою лисью шапку, он неспешно вытер пот с гладкой кожи черепа. Оказывается, волос у него не было не только на лице.

— Ох, вряд ли, — повторил он, смакуя.

— Точно не смогу, — посерьезнел Всевед. — Семьдесят семь.

— Что?! — переспросил с неподдельным ужасом мужчина, и улыбка запоздало сползла с его лица. — Уж не хочешь ли ты сказать, что отведал запретный настой?!

— Зато я смог побывать там, куда мне нужно было попасть. Я прошлой ночью развел запретный костер, взывая к Числобогу, — начал было объяснять Всевед, но мужчина тут же его перебил:

— Ты, видно, и вовсе выжил из ума на старости лет, старик?! Твое ли это дело?! Ты — верховный жрец самого Перуна, полез отнимать кусок хлеба у бабок-ворожей?! Или тебе своей славы мало?!

— Угомонись, время дорого, и не столь для меня, сколь для вас, — строго оборвал его Всевед. — Ни одна из них все равно бы туда не сунулась. Меня попросили кое-что проверить, а потому пришлось заглянуть в Око Марены.

Лысый охнул.

— А почему не царство Озема и Сумерлы? — ехидно поинтересовался он. — Во всяком случае, надежды на возвращение оттуда больше. Или, скажем, почто тебе не заглянуть в гости к Нияну? Тоже неплохое развлечение. А в гляделки с василиском ты еще играть не пробовал? Воистину, к концу лет старики становятся похожи на детей.

— Вы не успеете дослушать меня, — слабо заметил Всевед. — Ты же знаешь, что после этого настоя спустя недолгое время люди лишаются сил настолько, что не могут ни шевелиться, ни разговаривать, и так целую седмицу.

Мужчина вновь покорно умолк, после чего волхв продолжил:

— Мы всегда думали, что это Око Марены, потому что ни один из нас никогда не заглядывал туда.

— Оно и понятно — все считали, что еще мало пожили, — вновь не сдержался лысый.

— А я заглянул и хочу, чтобы вы знали: на самом деле то, что я увидел, вовсе не Око.

— Ты меня радуешь, Всевед. В кои-то веки хоть разок, — буркнул мужчина.

— Это гораздо хуже, — голос старика стал заметно слабеть. — Это даже хуже, чем вход в Пекло.

— Хуже вроде быть уже не может, — недоверчиво протянул лысый.

— Может. Я знаю, потому что я видел. Там нет дна. Это взгляд бездны оттуда на нас. Она черная и ужасная. В ней никто не живет, и она сама неживая, но именно оттуда выходят всякие страшные твари. Я смотрел туда и искал хоть какое-нибудь слабое место. Но я не узрел его. Возможно, если бы у меня было больше времени, то я нашел бы хоть что-то, но тут бездна начала всматриваться в меня, и я… испугался, — несколько смущенно сознался волхв.

— Ты — и испугался? — усомнился мужчина. — Ты, который дрался и одолел самого Хлада?

— Да, я. И на сей раз я был один, а предо мной находился даже не Хлад, а его хозяин.

— Что-то непонятное ты говоришь, старик, — крякнул мужчина, в недоумении потирая свою лысину. — Может, ты просто не так смотрел или не туда попал? — предположил он.

— Туда. Именно туда. Но даже не это главное. Вспомни, как двигалась вода в Каиновом озере, что считалось Оком Марены.

— А чего тут вспоминать. Она пропадала ненадолго. Глаз открывался и целую седмицу был открыт. Мудрые люди сказывали, что как раз в это время из него и выбиралась наружу всякая нечисть, чтобы собрать жертвы для своей повелительницы. Потом приходила вода и Око у богини закрывалось.

— Правильно. Так оно и было когда-то. Но ныне Око уже не закрывается.

— То есть как? Совсем? — растерялся мужчина.

— А чего тут такого страшного? — вмешался в разговор Константин, пытаясь понять причину для столь глубокого беспокойства. — Какая в том беда?

— Да ты что? — чуть не подскочил от возмущения мужчина. — Совсем ты, что ли, дите неразумное?

— Угомонись, — осадил его волхв. — Он и впрямь не знает, — и пояснил: — Когда Око открывается — а такое случается не каждый год, — для Руси всегда наступает тяжелый год. Ты спросил — какая беда. О том никому не ведомо, потому как она всегда разная. То разлад среди князей — и кровь льется по Руси рекой, то засуха наступает — и люди мрут как мухи. Да что там я тебе поясняю — сам, поди, зрел, пока сюда ехал, сколь мало снега на полях. Ежели до конца зимы такое продержится, земля неурожаем побалует, на семена людям не вернет. А это только начало. Такое бывало, когда вода в озере всего-то на десяток-другой ден пропадала. Ныне же оно и к зиме не наполнилось. Так что у Руси впереди не просто плохой год — страшный. А скорее всего — даже не один. И чем дольше это Око открытым будет, тем больше этих лет впереди нас ожидает.

— А старика Вершигора ты зрел? — осведомился мужчина.

— Нет его, — глухо откликнулся Всевед. — Потому и Око открыто. И не по своей воле я туда заглядывал.

— Ха! — громогласно усомнился мужчина. — И кто же тебя мог заставить?

— Не заставить — попросить, — тихо поправил его Всевед и ответил: — Мертвые волхвы. Ведомы тебе такие?

— Слыхать-то слыхивал, а вот зреть воочию не доводилось, — смущенно сознался мужчина. — Я иной раз даже мыслил, будто они вовсе давно вымерли в своих пещерах.

«То есть как это мертвые и вымерли?» — едва не ляпнул Константин, однако вторично выказывать свое невежество постеснялся. Однако Всевед будто услышал немой вопрос князя и, повернув к нему голову, спокойно пояснил:

— Еще в то время, когда по призыву твоего пращура на Русь воронами слетелись служители Распятого, часть волхвов ушла. Остался едва ли не один из каждого десятка.

— Трусы! — буркнул мужчина. — Надо было не уступать.

— Нет, — вздохнул Всевед. — Просто у них была своя правда. Они сказали, что коли нет в них нужды, то навязываться самим негоже. И ушли они не для того, чтобы спастись самим, а дабы сохранить мудрость. Ныне их никто не в силах отыскать. Ведомо токмо, что осели они где-то далеко на восходе, в горных пещерах. А те, что остались, в отместку прозвали их мертвыми волхвами. Сколько их там ныне обитает и где — никому не ведомо. Они о себе вестей не подавали, а оставшиеся, как бы плохо ни было, тоже никогда искать их не пытались. А вот ныне… — Всевед слабо усмехнулся. — Подали голос.

— Сами?! — вытаращил глаза мужчина.

— Сами, — подтвердил волхв. — Уж больно великая беда на Русь грядет, и ежели мы все вместе не возможем Морене подсобить, дабы она свое Око закрыла, то…

— И сызнова я не пойму — как так подсобить? — мужчина в недоумении уставился на старика. — Она ж того. Схочет — зажмурится, а не схочет — чем ты ее заставишь? Кто с нею справится?

— Мертвые волхвы, — устало ответил волхв. Было заметно, что каждое слово давалось ему со все большим и большим трудом. Всевед указал Радомиру на крынку. Юный волхв дрожащей рукой поднес ее к губам старика, и на Константина, который на этот раз был подле старика, пахнуло непередаваемо мерзкой вонью. Запах был настолько противен, что у князя немедля скрутило желудок и он опрометью кинулся прочь за ближайший дуб.

Тошнило его долго и обильно, выворачивая наизнанку. Пришел Константин в себя от легкого похлопывания по плечу. Он обернулся. Рядом стоял лысый.

— Всевед опосля выпитого все равно не сразу в себя придет, — пояснил он Константину, со вздохом продолжив: — Зря он, конечно, все это затеял с настоем-то. Мог бы и ворожей поспрошать, хотя туда и впрямь все равно ни одна из них заглядывать бы не стала. Видать, и впрямь ждать было нельзя. Он ведь не то что иные волхвы. Ведомо ли тебе, что он всю жизнь не токмо верховным жрецом Перуна был, но и его воем, да еще самым лучшим?

— Ведомо, — откликнулся Константин, вытирая рот.

— А ведомо, что это он убил самого Хлада?

— И это знаю, — кратко отозвался Константин, не желая уточнять всех подробностей.

— А откель? — не унимался лысый.

— Я… был там… в ту ночь… и видел, — нехотя ответил князь.

— Погоди, погоди. Так это не тебя ли лечили волхв и Лада прошлым летом? — вытаращил свои странные глаза мужчина. Странными они были потому, что все в них почему-то отражалось вверх ногами, включая и самого князя.

— Меня, — сознался Константин.

— Стало быть, ты — князь рязанский? Вот тебе и на. Никогда бы не подумал, что у него в друзьях закадычных такие люди ходят.

— Когда мы с ним познакомились, я простым беглецом был, — уточнил Константин.

— Все едино, — небрежно махнул рукой мужчина. — То даже поболе ценится. Беглец — он, чтоб живот свой спасти, и со Злодием дружбу готов завести, но ты сохранил ее, даже став князем, а это дорогого стоит. Стало быть, сам князь Константин предо мною стоит. Вот удружил мне волхв со знакомцем новым, да еще таким именитым.

— А мне тебя как звать-величать? — осведомился Константин.

— А разве Всевед имечко тебе мое не обсказал?

— Нет, конечно.

— Вот это славно, княже. Вот это мне Всевед удружил, — радостно потер ладони собеседник князя. — Тогда вот тебе моя рука. — Он цепко обхватил широкой пятерней ладонь Константина и, не выпуская ее, бодро заявил: — Ты князь будешь, а я ведьмак, стало быть.

В ответ Константин лишь озадаченно захлопал глазами, не понимая, радоваться ему счастью знакомства с представителем столь экзотической профессии или — напротив — сокрушаться. Он уж было решил, что это просто не совсем удачная шутка, но тут мужчина, неверно истолковав молчание князя, самодовольно закивал головой:

— Да, да, из самых что ни на есть прирожденных, а не каких-то там обученных.

Некоторое время он вновь дивился на загадочную реакцию князя, но потом его осенило:

— Да ты не боись. Я ведь на зло почитай, что и вовсе неспособный, а что ты там о нас от своих мамок в детстве слыхал — лжа голимая. Известное дело, — сплюнул он презрительно. — Бабы.

— А имя? — выдавил наконец из себя Константин.

— Да на кой ляд оно тебе? — пожал плечами прирожденный хозяин ведьм. — Коль Всевед ничего не сказал, то и мне его тебе говорить не след.

— А как мне к тебе обращаться?

— А ты зови меня, как все зовут, — предложил мужчина.

— Но я не знаю, как тебя зовут все.

— Вправду? — изумился ведьмак и в очередной раз поскреб пятерней в своем лысом затылке. — Вот это и впрямь странно. Видать, у Всеведа с головой чтой-то в последние дни — иначе он бы тебе его непременно сказал. К тому же оно у меня такое красивое.

— И какое же? — устало вздохнул Константин. Вынужденный допрос ему порядком надоел.

— Тогда еще раз пожмем друг дружке руки, — предложил, хитро улыбаясь, ведьмак. — Ты, стало быть, Константин, а я, стало быть, — он приподнялся на цыпочках и заговорщически шепнул в самое ухо князя: — Маньяк.

— Кто??!!