— Слушай, а речка вроде бы намного шире стала сейчас, чем в наши времена, — задумчиво произнес Вячеслав, стоя на высоком обрывистом берегу полноводной Хупты, неспешно несущей свои воды в Раново.

— Не стала, а была, — поправил его Константин. — Ты, Слав, постоянно у глаголов времена путаешь.

— Запутаешься тут, — вступил в разговор Минька, стоящий чуть сзади и тоже любующийся речной гладью родной реки. — То, что у нас было, здесь только будет, а то, что… тьфу ты, я опять сбился. Какое время правильное, какое нет — кошмар.

— А ты поменьше вспоминай, а глаголы употребляй во времени настоящем, вот и не будет путаницы, — мягко посоветовал отец Николай и, обратившись к Константину, уточнил с еле уловимой долей иронии: — Стало быть, здесь ты и будешь свою ностальгию тешить.

— И не ты, а вы, — тут же поправил священника Вячеслав, вступаясь за князя. — В смысле — мы все. И потом, что он, не может на княжеские деньги маленький каприз себе позволить? В конце-то концов он же не «новый русский» — он их честно заработал. Куда хочет, туда и тратит.

— На этот маленький каприз такие бешеные деньжищи тратятся, что просто жуть берет, — не согласился священник. — Лучше бы храмы подновил, да новый выстроил — в честь своего спасения от Глеба с Хладом. И не все мы любоваться им будем. Я вот — нет. Не быть ему никогда тем местом, из которого я в это время прибыл. Иной град, иные люди, иное обличье… Даже природа — и она не такая. Вон какая река полноводная. Совсем на Хупту не похожа. В наши дни ее разве что с Проней сравнить можно. А какие леса раскинулись вокруг. Я таких и не помню совсем.

— Кое в чем ты прав, отче, — миролюбиво заметил Константин. — Как в песне поется: «Не найти того, что ищешь, ни тебе, ни мне». Зато с другой стороны взять — заблуждаешься. Ряжск не каприз, не моя прихоть и не наша ностальгия, хотя она, конечно, тоже присутствует. Дело в том, что славянам места эти известны как «Рясское поле» лет триста-четыреста, если не больше. А знаешь почему? — И, не дождавшись ответа, продолжил: — Да потому, что здесь один из самых главных волоков находится, так что место это уже по одной этой причине нужно не только срочно окультурить и облагородить, но и надежно защитить.

— А волок — это что? — поинтересовался Минька.

— Это место, где две реки из разных бассейнов сходятся ближе всего. Именно здесь один из основных — между Доном и Волгой. И вот представь, Миня, что любой купец сможет напрямую из Александрии Египетской, к примеру, шпарить со своим товаром прямо к нашим рязанским городам.

— Ну, не только рязанским, — заметил отец Николай.

— Ну да, не только, — охотно согласился Константин. — Но опять-таки через нас. То есть мы будем пошлины и за транзит брать.

— Здесь же Хупта течет, — не понял Минька.

— А она в Ранову впадает, та в Проню, дальше продолжать?

— А Дон?

— С Доном еще проще. Никаких притоков. Он самолично здесь течет. Теперь ты представляешь, насколько это место для нас важно? Это ж Клондайк и Эльдорадо, вместе взятые и умноженные на десять, — завершил князь свой восторженный панегирик и с укоризной повернулся к отцу Николаю: — А ты говоришь, отче, храмы.

— С умножением только ты погорячился, — усомнился Вячеслав. — Так уж и на десять?

— Так ведь там золото, а оно имеет обыкновение кончаться, — пояснил князь. — А здесь товары. Их и завтра повезут, и послезавтра, и через год, и через век.

— А чего же они такие пустынные ныне? Что-то не видать обещанного купеческого оживления, — вздохнул отец Николай.

— Половцы, — коротко пояснил Константин. — Они уже давно весь Дон оседлали. Потому и купцы этим путем давно не ездят.

— Тогда зачем он нам? — вновь не понял Минька.

— Путь и возродить можно. Вот если бы река куда-то делась — другое дело, а половцы, — Константин пренебрежительно махнул рукой. — К тому же не забывайте, что мой шурин, Данило Кобякович, — хозяин третьей по силе орды половецкой.

— Набрал басурман в родню, — проворчал Вячеслав.

— Он крещеный, — возразил князь. — Так вот, если мы ему подсобим, то весь этот путь сообща запросто держать сможем в руках.

— Тогда делиться придется, — вздохнул Минька.

— Как Господь велел. К тому же деньги-то все равно не наши будут, а купеческие. Я правильно говорю, отче?

— Так-то оно так, но вот где ты людишек столько возьмешь, чтобы на всем пути их рассадить? — усомнился священник.

— Тоже продумал, — утвердительно кивнул Константин. — И не просто продумал, но и кое-какие шаги предпринял. Политику Екатерины все помните относительно переселенцев?

— Это когда она Поволжье немцами заселяла? — уточнил Вячеслав.

— Именно, — подтвердил Константин. — Мы сделаем точно так же. Бросим клич по Европе. Грамотки отпишем, чтоб доподлинно видно было — ждем и примем с распростертыми объятьями.

— Так они тебе и поехали, — скептически заметил Вячеслав. — Бросать все обжитое и куда-то к черту на кулички. Да ни за что. Нет, ну может, найдется десяток авантюристов или два десятка, ну и все.

— Да пусть даже сотня, — заметил отец Николай.

— Историю знать надо, — лукаво улыбнулся Константин. — Сейчас объявлен необычный крестовый поход — на еретиков Южной Франции из так называемых альбигойцев. Так они, чтобы спастись, куда попало разбегаются — в Италию, Германию, Ломбардию, и везде их шугают со страшной силой. Это ведь про них сказал католический епископ, когда брали один из так называемых еретических городов: «Убивайте всех без разбора, а Господь там разберется, кто свой, а кто чужой». А вот теперь представьте себе, что они узнали о месте, где на их вероисповедание и религиозные взгляды наплевать. Молитесь, как хотите, только налоги платите. Что они сделают? Правильно. Дружненько кинутся в Россию.

— А тут их встретят половцы, — радостно подхватил Вячеслав. — И с удовольствием примут участие в крестовом походе против неверных.

— Там их встретим мы, — поправил его Константин. — И здесь посадим, и на Волге.

— Твой взор, как я понял, княже, на юг устремлен? — уточнил священник.

— Не только. Хотя юг для нас важнее. Юг и восток. На юге — половцы и аланы, а это не только отличная конница, но и шикарный рынок, чтобы закупки лошадей производить. Такими союзниками против монголов разбрасываться нельзя. А на востоке — Волжская Булгария. Сильна единством, городами и торговлей. К тому же союз нам с нею нужен, чтобы спокойно по Каме плавать.

— А это тебе еще зачем? — не понял Минька. — Или тоже торговля?

— Торговля — само собой. А еще она не мне — тебе нужна.

— Мне? — искренне удивился Минька.

— А то кому же еще. Насколько я знаю, у тебя уже сейчас с железом проблемы начинают возникать. Про серебро я и вовсе молчу. А Кама — это прямая дорога на Урал. Там мы тоже два-три маленьких заводика поставим. И крепость у каждого. Но вначале, чтобы провозить их беспрепятственно, надо с булгарскими ханами договориться.

— Все для фронта, все для победы, — торжественно произнес Вячеслав.

— Точно, — подтвердил Константин. — К тому же у нас не один Батый занозой сидит. Про север не забудьте. Сейчас пока еще не поздно эстам помочь и выкинуть из Прибалтики орден меченосцев. Там сейчас обстановка такая, что только спичку поднеси — и все сразу полыхнет.

— А спичкой кто будет? — насторожился Вячеслав.

— Зачем спрашиваешь, коли ты и сам все знаешь, — улыбнулся Константин. — Именно ты. Вот только без коробка, то бишь без вооружения, она никуда. Замки немецкие брать — пушки нужны.

— Это агрессия, — неуверенно возразил священник.

— Агрессия была лет двадцать назад, — покачал головой князь. — Когда коренных эстов завоевывали, когда их крестили насильно. А мы как раз будем просто помогать местному населению бороться с агрессорами.

— И все-то у тебя через войну, все через кровь, — сокрушенно вздохнул отец Николай.

— Самый надежный фундамент, — заметил Константин. — Что на нем построено — на века. Между прочим, в религии тоже так. Да и сам Иисус. Он ведь тоже здание своей веры на крови построил.

— На собственной, — посуровел лицом священник.

— Так то же вера, — нашелся Константин. — А у хорошего государства фундамент в основном вражеской залит. Да ты не горюй, отче. Тебе тоже работы — непочатый край. Тебе еще прибалтийских дикарей крестить.

— А они что, до сих пор некрещеные? — удивился Славка. — Я-то думал — цивилизованный народ.

— Да какое там, — засмеялся Константин. — Это они сами о себе так говорят. А коснуться на деле — дикая отсталая нация. Причем сплошь и рядом. Тех же пруссов возьми — так до сих пор по болотам и сидят, как лягушки. То же самое литы, то есть нынешняя Литва.

— Это они только потом культурный облик приобрели, — догадался Минька.

— Смотря, что ты имеешь в виду под культурным обликом, — загадочно произнес Константин. — Например, первый учебник латвийского языка у них появился всего на пятьдесят лет раньше, чем у чукчей. Да и за тот пусть России спасибо скажут — наших ученых работа. Но это в той истории было. А мы сейчас свою начали строить. Здесь, я надеюсь, все иначе пойдет. И самое главное — это города поставить везде. Вообще-то это, наверное, самое приятное занятие — строить города. Вот еще почему я хотел, чтобы самым первым был именно Ряжск.

— Символично, — заметил Славка.

— Да не то слово. А деревом-то как свежесрубленным пахнет, чувствуете? И сам воздух здесь сочный, наливной, на зубах хрустит, как яблочко наливное.

Константин, блаженно улыбаясь, закрыл глаза, глубоко вдохнул и задержал дыхание.

— Переваривает, — благоговейно прокомментировал Славка.

— Да ну тебя, — засмеялся князь. — Лучше проконтролировал бы, как у народа работа идет. — Он кивнул, указывая на копошившийся внизу мастеровой люд.

Среди них были умельцы топора не только из Рязани. Хватало и переяславцев, и ольговцев, и прончан, и прочих городов Рязанского княжества. Все они в основном занимались только стенами — ставили городни на уже возведенном валу, рубили ряжи с заборолами поверху, поднимали вежи, перекрывая их островерхими кровлями. А земляные работы почти закончились. Те тысячи ополченцев, которых Константин собрал для возможного штурма Пронска, сменив по приказу воеводы мечи на лопаты, времени даром не теряли. За считанные недели они выкопали глубокий ров, который теперь становился первой преградой на пути диких полчищ степных кочевников. Сразу за рвом, которым обнесли будущий город, возвышался земляной вал. А вот уже на нем воздвигались стены. Задача для землекопов была еще изрядно облегчена и тем, что река в месте, где воздвигался будущий город, делала большущий изгиб вокруг холма, так что ров было необходимо вырыть лишь на половине той окружности, на которой возводили стены.

Работали сноровисто, с душой, предпочитая лечь затемно, а встать еще до света. Причина тому была весомой — разрешение Константина о том, что уже на следующий день после окончания работ, как только все будет исполнено, рать может разойтись по домам убирать урожай. Ныне им оставалось самое большое — это работа до завтрашнего вечера.

Чтобы процесс пошел с максимальной быстротой, Константин задействовал даже своих дружинников, которые помогали возить бревна из лесу для будущих стен. Тем более что они не смерды и урожай убирать им не надо, так что все три сотни Константин оставлял на охране мастеров аж до самой зимы, а каждому десятому — согласно брошенному жребию — предстояло провести здесь же всю зиму, обустраиваясь и налаживая новый быт.

— Пошли, что ли, — кивнул Миньке Вячеслав, но тот лишь отмахнулся:

— Я нынче герой, так что иди один, а я на солнышке погреюсь.

— Не погреешься, — злорадно произнес воевода. — Вон как птицы низко летать стали. Верная примета — к дождю.

— Ты где птиц-то увидел, — удивился Минька.

— А вон. — И зоркий воевода ткнул пальцем в какую-то большую белого цвета птицу, с истошным карканьем кружившую буквально в двух-трех метрах над водой неподалеку от противоположного берега.

Что-то шевельнулось в сердце князя, что-то пыталось всплыть из глубин памяти, но никак не могло.

— Да это же белая ворона, — ахнул Минька. — Я за всю жизнь ни разу их не встречал. Смотрите, она ж к нам летит! — восторженно закричал он совсем по-детски.

Ворона действительно летела прямо на них. Ей оставался какой-то метр, когда она резко повернула вправо.

— Вот это да! — подпрыгнул за ней следом Минька, пытаясь поймать птицу и едва не сбив князя. — Вот это… — он не договорил, как-то странно осекшись на полуслове.

Потом он повернулся к остальным. Вид у него был удивленный и чуточку даже растерянный, а из плеча у него торчала стрела. Он наклонил голову набок, будто прислушиваясь к своим ощущениям, и сказал жалобно:

— Больно, — тут же рухнув навзничь.

— Убью, — орал во всю глотку воевода, бессильно наблюдая, как из чащобы деревьев, росших у противоположного берега, выезжают, тут же пуская коней в галоп, с десяток всадников.

— Да что же это?! — чуть не плакал он. — Среди бела дня, среди бела дня.

Последнее обстоятельство почему-то было для Вячеслава обиднее всего.

Прыгнувшие вместе с лошадьми в воду дружинники довольно скоро попали на чужой берег, но всадников уже и след простыл.

— Вспомнил! — произнес князь. Только сейчас он вспомнил, какой именно подарок ему обещал старый неразговорчивый мертвый волхв. «Хугин предупредит тебя о любой опасности и беде. Ты его сразу узнаешь, — всплыли в его памяти слова мертвого волхва, пожелавшего остаться безымянным. — Ну, узнал я его, и даже вспомнил, откуда слышал это имя, а что толку. И вообще, кто же так предупреждает — за пару секунд? И какой смысл от такого предупреждения?»

Но тут же его что-то будто кольнуло. Смысл. Точно, смысл был. «Если бы Минька не прыгнул за Хугином; то эта стрела попала бы… в меня… Это же… моя стрела… Ах он гад летучий! Это же он Миньку под мою стрелу подставил. Ну, спасибо тебе, волхв безымянный. Удружил с подарочком. Что же получается — пока этот Хугин всех моих друзей под мне предназначенное не подставит — не успокоится? Так, выходит? Ну, ничего себе. Если и все другие дары из той же серии, то нам такие дары…»

Он, даже не додумав до конца, принялся зло стаскивать с пальца перстень. Тот не снимался. Константин потянул сильнее и вдруг…

«Он меняет цвет, и чем сильнее яд, тем темнее будет камень», — князь даже вздрогнул, будто это произнесли-прокричали ему прямо в ухо. Растолкав всех, он метнулся к Миньке. Стрелу уже вытащили из тела. Не долго думая, князь прижал ее наконечник прямо к темно-красному камню своего перстня и с ужасом увидел, как тот начинает понемногу темнеть, постепенно превращаясь в светло-синий.

— Фу-у, — с некоторым облегчением вздохнул он еще через несколько секунд, поняв, что дальше тот свой цвет менять не станет.

— А ну-ка, — отодвинул он усатого дружинника с чистой тряпицей в руке. — Потом перевяжешь. — И, опустившись на колени, припал губами к ране.

Отсасывал Константин кровь, поминутно сплевывая ее, довольно-таки долго. Наконец решил, что хватит. Он встал, заметив, как недоуменно, а некоторые и с откровенным страхом в глазах, смотрят на него, неловко вытер с губ остатки крови и пояснил:

— Стрела отравлена. А теперь ладью! — рявкнул он что есть мочи. — Живо!

Не прошло и пятнадцати минут, как узкая небольшая ладья с хищно изогнутым резным носом не плыла — летела по Проне. Десять пар весел выжимали из себя все, что могли.

— Как мыслишь — дотянем? — чуть ли не через каждые десять минут спрашивал Славка.

Губы его дрожали, а сам он был весь белый как полотно.

— Должны, — терпеливо отвечал на каждый его вопрос Константин. — Лишь бы Доброгнева на месте была.

До Рязани оставалось плыть еще верст десять-пятнадцать, когда Константин ощутил странный запах. Некоторое время он не мог осознать, в чем дело и что именно его так встревожило. Затем понял — это был запах дыма.

Костров поблизости никто вроде бы не разводил, да и не пахнут они так. Их дым всегда имел приятный аромат тепла, уюта, чего-то жилого и домашнего. Константину ли, как старому, еще по прошлой жизни, любителю походов, не знать, как пахнет костер. А в этом запахе не было мира и доброты. Скорее в нем присутствовала тревога и беда, горе и разорение. Так несет от больших пожарищ, едко отдающих сожженными человеческими телами.

Заиграли желваки на скулах невозмутимого Юрка, сидевшего за гребца на почетной носовой скамье. Охотник казался невозмутим, как и прежде, и только побелевшие костяшки пальцев, вцепившихся в весла, выдавали его внутреннее напряжение. Забеспокоились и отец Николай с Вячеславом, суетливо закрутили головами по сторонам остальные гребцы, не понимая, что происходит.

Последние минуты перед поворотом растянулись для сидящих в ладье чуть ли не в вечность. Константина вообще почти трясло. Он так и оставался стоять на носу лодки, продолжая напряженно всматриваться туда, где сейчас, вот-вот, должны выплыть навстречу им высокие купола трех каменных рязанских храмов: Бориса и Глеба, служивших усыпальницей для княжеской фамилии, а также Успенский и Спасский. И вот, наконец, показались кресты с куполами, и взору плывущих открылась сама Рязань… лежащая в руинах.