Надежда на радостную встречу, дружеские объятия Константина и бурное его ликование по поводу столь грандиозной победы над половцами улетучились сразу, едва победоносное войско подошло к городу.

Что-то теплилось, правда, в душе, невзирая на то, что среди встречающих рязанского князя не оказалось. «Мало ли, — успокаивал себя Вячеслав, преклоняя колено перед юным Святославом. — Может, рана какая-нибудь, маленькая совсем, он чуток расхворался, а Доброгневы под рукой нет…»

— Ныне я заместо батюшки своего, — печально произнес Святослав, тут же добавив строго: — Только до той поры, пока его не сыщут.

«Вот и все, мальчик, — вздохнул воевода, сочувственно глядя на сумрачное лицо юного княжича. — Кончились твои забавы. Куда уходит детство, куда ушло оно… — всплыли в памяти строки песни. — Да туда, в могильную яму, — ответил он тут же, но усилием воли отогнал от себя очередную черную мысль. — Шалишь, милый! Костя не такой парень, чтобы сдаться».

Первым делом предстояло удалить из города княжича.

«Если и впрямь… — подумал Вячеслав, и вновь ему удалось одолеть свое уныние. — Просто удалить, так, на всякий случай. Вдруг Костю привезут в таком виде, что…»

— Да что за чертовщина мне сегодня в голову лезет, — уже вслух, злясь на самого себя, произнес он.

— Мне она уже который день покоя не дает, — отозвался голос чуть сзади.

Вячеслав оглянулся растерянно, а за спиной Минька стоит, тоже грустный, и смотрит понимающе.

— Ничего, Эдисон. Костя — ряжский парень. Прорвется. Сам знаешь — такие в воде не горят и в огне не тонут, — нарочно перепутал Вячеслав, но улыбки на лице изобретателя так и не появилось.

— Ладно тебе успокаивать-то, — заметил он в ответ. — Я что тебе — княжич малолетний. Как-никак двадцать пять лет уже живу, так что все отлично понимаю.

— Главное — веры не терять, — обнадежил Вячеслав.

— Я не теряю, — эхом откликнулся Минька. — Хотя леса, пока тебя не было, эти полусотни, что ты оставил, обшарили от и до.

— Русские леса обшарить от и до невозможно даже в двадцатом веке, — уверенно заметил воевода. — А уж сейчас это сделать нельзя даже в теории. Не веришь? — И тут же предложил: — Возьми перо с бумагой, прикинь площадь леса, а потом просчитай, сколько нужно людей, чтобы на каждого пришлось не больше ста тысяч квадратных метров.

— Хм, — заинтересовался Минька и тут же быстро даже не ушел — убежал.

— Ну вот, одного озадачил. Вот только надолго ли? — пробормотал вполголоса воевода.

Вскоре выяснилось, что всего на три дня.

Первый день изобретатель ходил почти веселый, выяснив, что на тщательный поиск нужно в сто раз больше народу. На второй день он это повторял уже не столь уверенно, на третий — больше для себя самого.

На четвертый же нашлись некоторые спутники князя. Например, ярл Эйнар и с ним еще двое викингов: Грим Кровавая Секира и Ингольф Два Меча.

От них-то Вячеслав и узнал, что по настоянию самого князя они разделились на пять частей по три человека в каждой, чтобы, как заявил сам Константин, шансов на спасение у него самого оставалось намного больше — вдруг преследователи перепутают. Воевода во время этого эпизода только иронически хмыкнул, лишний раз удивляясь, как легко запудрить мозги людям.

Как же. Зная Гремислава и его потрясающее чутье на князя, которое даже имело имя и называлось «ненависть и месть», сразу ясно, что Константин тем самым лишь спасал остальных двенадцать спутников, которые от него отделились. Он еще удивился, как это князь и оставшихся двоих не прогнал от себя под тем же самым предлогом. Однако, узнав о том, что его спутниками остались Ральф по прозвищу Черный Клубок и какой-то спецназовец по имени Торопыга, а прозвищем Панин, Славка только хмуро мотнул головой и продолжал внимательно слушать рассказ Эйнара. На третьи сутки своих блужданий ярл отчетливо слышал не так далеко странные раскаты грома, хотя небо было абсолютно чистым.

Минька, который тоже присутствовал при этом рассказе, сразу оживился и сказал Вячеславу, что гром — его работа, тонко намекнув на ухо о гранатах, которые Константин изъял у него.

— Спустя сутки, — продолжал Эйнар, — мимо нас проехали несколько всадников, которые везли на носилках своего князя Ярослава, перебинтованного, но еще издававшего слабые стоны.

— Может, не довезут, — вздохнул Вячеслав. — То-то Косте нашему радости бы подвалило.

— Если он еще живой, — сурово добавил Минька.

— Типун тебе на язык! — испугался воевода. — Нет, сразу пять типунов для надежности! Думай, когда мелешь и чего мелешь!

— Мы хотели напасть, но потом решили, что силы неравны. Их двенадцать, а нас трое, — продолжал Эйнар. — Если бы Кровавая Секира не был так тяжко ранен, а Ингольф смог бы удержать в руках оба меча — мы все равно бы напали, а так…

— Ты про князя, про князя говори, — поторопил ярла Вячеслав.

— Но я о нем так ничего больше и не слышал, — растерянно заявил Эйнар.

Спустя еще день удалось отыскать вторую группу, но те тоже не могли сообщить ничего нового о судьбе Константина.

Через день из леса вернулась последние из поисковиков.

— Везде побывали, — потупив голову, печально произнес старший.

— И у Ведьминого болота тоже? — переспросил кто-то сзади Вячеслава.

Тот обернулся, увидев сухонького маленького старичка, седого как лунь, недоверчиво смотревшего на старшего из поисковиков.

«Ну ни дать ни взять большой гном из сказки», — подумалось почему-то.

— А что за болото? — спросил устало.

— Место такое, — замявшись, пояснил старичок. — В те места ни одна живая душа сколь лет уже не заходила, потому и спросил.

— Там не были, — честно ответил старшой. — Тока туда глупо идти. Сам ведаешь, дед Мирко, — оно ж, ежели восхочет, никого не пропустит. К тому ж нас на розыск посылали, а не на погибель. И потом, мы еще до него не дошли, как вон чего сыскали.

Он посторонился, кивнув пареньку, который, поняв команду, тут же сноровисто вывалил на пол кучу чисто обглоданных человеческих черепов и костей. И сверху на них из мешка саваном погребальным красное княжеское корзно легло.

Вячеслав молча глянул на их расстроенные лица. Затем аккуратно поднял корзно с пола и, как заправский патологоанатом, со знанием дела, принялся внимательно разглядывать лежащую кучу. Посмотреть было на что. При желании из них можно было бы слепить даже не один, а три скелета. Особенное внимание он уделил черепам.

— Вот на этом и было корзно, — ткнул в один из них своим чумазым пальцем следопыт.

Воевода внимательно осмотрел и его.

— А я не верю, — произнес он чуть ли не по слогам, молча встал и вышел из гридницы.

После этого он закрылся с самого утра в дальней светелке тиуновского терема, прихватив с собой увесистый бочонок хмельного меда, и выходил из нее лишь по нужде. Наутро он аккуратно возвращал абсолютно пустую тару, хватал новый бочонок и опять исчезал в светелке. Так длилось три дня. На четвертый он появился в гриднице во время шумного застолья абсолютно трезвым.

— Вот, воевода, тризну по князю правим, — в оправдание пробасил тысяцкий стародубского полка Останя. — Не хочешь с нами чару испить? — И протянул Вячеславу кубок с медом.

Тот брезгливо покосился на него, затем все-таки взял посудину в руки и медленно вылил мед обратно в братину, после чего смял в руке сам кубок и произнес:

— Я по живым тризну не справляю и вам не советую. Грех это.

Швырнув изуродованную посудину на стол, он, зло хлопнув дверью, вышел прочь. Уже во дворе его внимание привлек тот самый старичок, суетившийся неподалеку с конской упряжью. Неспешно подойдя, уселся рядом с ним на низенькую лавку и буркнул:

— А скажи-ка мне, дедушка Мирко, что это за Ведьмино болото?

Тот хитро покосился на воеводу и в свою очередь осведомился:

— А тебе пошто? Из любопытства вопрошаешь али как?

— Али как, — мрачно ответил Вячеслав. — Раз князя не нашли, а везде, кроме этого места, побывали, то, значит, мне теперь самому туда путь лежит.

— Ишь ты, — мотнул головой старичок. — Не угомонился, стало быть?

— И не угомонюсь, — почти угрожающе пообещал воевода.

— А сказывать мне тебе нечего, — пожал дед Мирко плечами. — Оно — хитрое. Путей к нему много, а воротца одни. Захочет ежели — само откроет. Не захочет — все лето проплутаешь и все равно не сыщешь.

— А дальше что?

— Дальше-то, — протянул старичок задумчиво. — Там тоже по всякому может быть. Ну вот, слыхал я, к примеру, что времечко там течет странно. Не иначе как Числобог куражится. Ты думаешь, что денек один там пробыл, а выйдешь — цельного лета как не бывало. А могет и наоборот быть.

— Ну, ну, — поощрил воевода. — А еще что скажешь?

— Что скажу, — хмыкнул дедок. — А скажу, что ежели ты думаешь, что я тебе учну небылицы все сказывать, кои среди людей про него ходют, так енто ты здря. Чай, не на посиделках девичьих, чтоб я тебе тут страстями всякими пугал.

— А что — страшное оно?

— По всякому, — буднично заметил дед Мирко. — Кто и впрямь оттуда с седой головой выходит, а кто и нет.

— То есть не испугавшись? — уточнил Вячеслав.

— То есть вовсе не выходит, — неожиданно осерчал старичок и, чуть ли не подскочив на месте, с неожиданным проворством метнулся к конюшне.

Воевода немного посидел, в задумчивости ковыряя синим сафьяновым сапогом небольшую кучку навоза, и подался вслед за дедом Мирко.

— Так как его найти-то? — спросил угрюмо.

— Оно, милай, само тебя сыщет. Ежели восхочет, конечно, — произнес тот нараспев и буднично уточнил: — Седлать что ли, аль ишшо подумаешь?

Вячеслав посмотрел на плутовато ухмыляющегося старичка и махнул рукой:

— Седлай. Да заводную не забудь, — напомнил он.

Потом оглянулся рассеянно по сторонам и увидел изобретателя, который бесцельно бродил по двору.

— Миня, со мной поедешь? — почти весело крикнул он ему.

— А… куда? — тут же встрепенулся тот.

— Куда-куда. Князя нашего искать, вот куда, — ворчливо и как-то буднично откликнулся Вячеслав.

— А разве он?.. — Глаза Миньки загорелись на миг, но тут же потухли. — Он же… — и осекся, не желая продолжать.

— Ты что? — громким шепотом, словно не веря услышанному, переспросил воевода. — Ты тоже? Ты как они? — Он возмущенно махнул рукой на княжеский терем.

Из распахнутых настежь дверей, где-то там, в глубине, отчетливо послышался пьяный говор и чей-то смех.

— Слыхал?! Это они пируют, гады! — смачно произнес, будто плюнул, Вячеслав. — Тризна у них, видите ли. И ты туда же?! Нет, ты только скажи, ты что — тоже поверил?!

— Я, — шмыгнул носом Минька. — Нет, ты что, Слав. Я никогда. Только, — и из правого глаза мальчишки выкатилась слезинка, — только сколько времени прошло, — и еще одна соленая капелька выкатилась из левого, — а тут еще этот… с черепами и… с Костиным плащом…. Ну, я и… — Он снова шмыгнул носом. — Но я все равно верю. Костя жив.

— Во! Теперь ты дело говоришь, — ободрил его Вячеслав и, повернувшись к старику, поправился: — Давай-ка ты удвой нам, дедушка. Седлай сразу четыре — две под седло и две заводных. Так, нам бы еще мешочек с едой прихватить не помешает, — завертел он головой, выискивая, кого бы послать на поварню.

— Я их уже приторочил к лошадкам, — негромко произнес дед Мирко, подавая Вячеславу сразу два конских повода и с сомнением переспросил, глядя на неуклюжие потуги Миньки вскарабкаться на лошадь: — И отрока сего с собой решил прихватить? Не боязно, что он в пути обузой для тебя станет?

— Это еще посмотреть надо — кто для кого обуза будет, — ворчливо отозвался Минька, с грехом пополам усаживаясь на коняку.

— Слыхал? — грустно улыбнулся Вячеслав. — А ты говоришь, — протянул почти весело. — Ты, дедушка, не смотри, что он летами мал. Ему палец в рот положить — считай, все одно что без руки, — оттяпает. Язык — как меч вострый. Ты лучше скажи, в какую сторону нам хоть путь держать?

— До леса доберетесь, а там мне и самому неведомо, — пожал плечами старичок. — Оно, вишь, может и спереди быть, и справа, и слева.

— То есть как? — удивился воевода.

— А так, — вновь передернул сухонькими плечиками дед Мирко и улыбнулся лукаво. — У коняки своей вопрошай — она поболе моего ведает, потому как животина умная. А человек что… — Он пренебрежительно махнул рукой.

— Ну и ладно, — покладисто согласился Вячеслав. — Не хочешь рассказывать — не надо. Эка беда — сами сыщем.

— Ну, ну, — задумчиво произнес дедок, глядя вслед двум всадникам, неспешно порысившим к городским воротам Ростиславля. — А тока без меня вам болото енто ни в жисть не сыскать, — произнес он загадочно и добавил: — Ладно уж, поворожу… в остатний раз.

Всадники между тем миновали ворота, столь же неспешно переправились через Левую Губу и подались к лесу.

— Ты извини, что я так нюни распустил, — шмыгнул смущенно носом Минька. — Как девчонка, аж самому противно.

— Точно, как девчонка, — подтвердил с прежней ироничной ухмылкой воевода. — Я тебя теперь Эдисонша звать буду, — но тут же поперхнулся, закашлялся и уже серьезно добавил: — Это ты меня извини. Знаешь, бывают в жизни такие минуты, когда… — Он вздохнул и, отчаянно махнув рукой, добавил, заговорщически улыбаясь: — Я ведь и сам вчера еще чуть ли не в голос ревел.

— Ты?! Ревел?! — ахнул Минька чуточку разочарованно, но в то же время восторженно оттого, что Славка доверил ему такую страшную постыдную тайну и не побоялся.

— Точно-точно, — подтвердил воевода. — И ревел, и выл, и по постели катался, и вон, гляди, все костяшки в кровь ободрал, когда по стенам долбил.

— Ого! — только и смог произнести Минька. На большее слов у него явно не хватило.

— А утром сегодня встал и сам сказал себе: «Все, парень! Либо ты тряпка, либо друг! Выбирай сам!»

— И что ты выбрал? — не понял Минька.

— Едем же, — пожал плечами Славка.

— А-а-а, ну да. А куда мы едем? — снова спросил изобретатель.

— До леса прямо, а там… Слыхал, что дедок сказал? Животина знает. Так что пускай она нас сама и везет. Может, они и впрямь чуют, чего мы от них хотим.

— Кони они — не собаки ведь, — усомнился Минька, но перечить не стал.

Едва же въехали в лес, как изобретатель, опасливо покосившись по сторонам, осторожно заметил:

— А нас тут не… ням-ням? Вон мужик, что плащ принес, целый мешок костей с собой приволок. И все человеческие.

— Мы сами с тобой кого хочешь отоварим, — с веселой угрозой в голосе пообещал Славка, добавив зловеще: — А этого мужика с костями я самого первого ням-ням. Тоже мне, нашел чего детям показывать, — и добавил быстро: — Слово «дети» к тебе не относится. Ты у нас Михаил Юрьич и Эдисон Кулибиныч. И точка! — а потом поправился, подумав: — Ну, и еще Минька, ежели, конечно, в теплой интимной компании… гм… вроде моей.

— Понятное дело, — откликнулся солидным баском изобретатель и осведомился: — А ты кто? Ну, если тоже в интимной компании вроде моей.

— Тогда друг Славка, а еще можешь звать Соловьем. Меня так батя называл в детстве, да и в юности тоже. Так что пользуйся — разрешаю. Эй, эй, ты куда?! — завопил он, натягивая поводья, потому что жеребец под ним неожиданно резко свернул с утоптанной широкой тропы и подался напрямик в лес.

После Славкиного окрика конь послушно остановился и застыл в недоумении. Рядом точно так же встала кобыла Миньки.

— Ты чего это животину умную пугаешь, — ворчливо заметил Минька. — Сам же говорил, что они знают, чего мы хотим.

— Да я так, шутейно, — пояснил Славка и растерянно переспросил изобретателя: — Ты что, думаешь, они и впрямь того… знают?

— Сейчас и проверим. — Минька осторожно погладил свою вороную лошадку по холке и шепнул: — Ну, давайте, милые. К князю нас по прямой.

Лошадь утвердительно мотнула головой и тронулась с места. Следом за ней последовал и жеребец воеводы. Через несколько часов Славка, последнее время все чаще оглядывавшийся по сторонам, присвистнул и с упреком заметил Миньке:

— Если мы заблудились, то это будет цирк.

— Нам, главное, Костю найти, а там как-нибудь выплутаемся, — уверенно ответил тот. — И не свисти — лошадку напугаешь. Тоже мне, Соловей-разбойник выискался.

— Это не я — это папа меня так называл, — мрачно откликнулся Славка.

Какое-то время они вновь ехали молча. Спустя еще час перед их глазами открылся спуск в небольшую пологую лощину, густо поросшую огромным двухметровым папоротником.

— Прямо в морду лезет, — начал брезгливо отплевываться воевода.

— Скажи спасибо, что это не крапива, — заметил Минька. — И не шиповник с чертополохом и малиной.

— И не терн, — в тон ему добавил Славка, тут же жалобно охнув. — Сглазил, кажись.

— Да что ты как дите малое, — рассердился изобретатель. — Скажи уж, что просто боишься.

— И скажу, — с вызовом заметил воевода.

— И что теперь? — рассудительно спросил Минька. — Я вон тоже боюсь, ну так что?

— Ох, чувствую, сейчас мы куда-нибудь приедем, — скептически заметил Славка и с удивлением в голосе добавил: — Точно. Уже приехали.

— Вечно ты все сглазишь, — буркнул недовольно изобретатель и ласково погладил свою лошадку по холке. — Ну ты чего, милая? Нам же к князю надо, а не в этот, как его, парк Юркиного периода.

— Все. Слезай, — вздохнул Славка. — Говорю же, что приехали. Дальше придется самим. — Он начал озираться по сторонам, выискивая какой-нибудь проход, ведущий хоть куда-то. Уж очень жутковатое место их лошади выбрали для своего пастбища.

— К деревьям надо пробиваться, — сделал вывод воевода, чуть подумав, и спросил: — Тебе какие больше нравятся? У меня тут по правую руку сосны, перед мордой лица березы качаются, слева ели застыли, а позади… позади вообще пусто, только папоротник. Выбирай.

— Я, как ты, — откликнулся Минька.

— Ну тогда так. Пойдем, руководствуясь указаниями моей дорогой мамочки Клавдии Гавриловны: в березовом лесу — веселиться, в сосновом — богу молиться, в еловом — с тоски удавиться. Я, конечно, всю жизнь предпочел бы веселиться, но иногда надо и… Пошли, — даже не договорив, воевода потянул Миньку за рукав в сторону сосен.

Изобретатель послушно поплелся следом. Шли недолго — минут двадцать. Сосны выросли над их головами как-то неожиданно, столь же внезапно исчез и папоротник. Точнее, даже не исчез, а как-то съежился до нормальных размеров. Зато прямо перед ними раскинулись дебри густого кустарника.

— А дальше куда, Слава? — растерянно спросил изобретатель, дергая друга за подол рубахи.

— А дальше туда, — заявил воевода, решительно опускаясь на четвереньки.

— А потом? — кряхтя, поинтересовался Минька, безропотно следуя за другом.

— А потом никуда. Приехали мы, — заявил Вячеслав, вылезая и сбрасывая с себя заплечный мешок. — Ну, здравствуй, Костя, — со вздохом облегчения произнес он.

— Ой, княже, — простодушно улыбнулся Минька, следом за другом выбираясь на свободное пространство и радостно глядя на неестественно бледного князя, сидящего под огромной сосной. Константин тут же вскочил на ноги и, пошатываясь, бросился к своим друзьям.

— А морду я тебе все равно набью, — нежно прошептал Славка, обнимая его.

— А мы уж думали, что ты… — простодушно ляпнул изобретатель и осекся, получив от Славки резкий тычок под ребро.

— Успели-таки, — улыбался Константин, тиская обоих. — Ну, как там, в Рязани?

— Да там все в порядке. Победили мы.

— А половцы?..

— И их тоже, — небрежно отмахнулся Вячеслав.

— А Ряжск с Пронском?..

— Целехоньки. Вовремя мы подоспели.

— Ну, слава богу. Теперь и уходить можно, — вздохнул Константин с явным облегчением.

— А куда это ты намылился? — резко отстранился от него Славка.

— А помнишь наш разговор перед походом на булгар? — уклонился Константин от прямого ответа.

— Ну, помню.

— И то, что со мной творилось, тоже помнишь?

— Подумаешь, трагедия большая. Кровь у него зеленоватой стала, — пренебрежительно фыркнул воевода.

— Тогда это была еще драма, — уточнил Константин. — Но с тех пор прошло слишком много времени. Маньяк сказал, что еще чуть-чуть, и все.

— А что все и чего чуть-чуть? — встрял Минька.

— И где эта твоя нечисть? — прибавил Вячеслав к вопросам изобретателя свою толику.

— Возле Николки Панина, — глухо отозвался Константин и пояснил: — Ранен он тяжко. Если бы не Маньяк, то помер бы давно. Ведьмак для него место хорошее нашел, но здоровому человеку там долго быть нельзя. Да оно совсем рядом с нами, — указал князь рукой. — Вон за той сосной, в овражке. Поэтому мы костер и прочее здесь устроили, а ведьмак к нему сам ходит.

— А ты?

— А я и так держусь из последних сил. Тут либо самому помирать, чтоб на упреждение сработать, либо меня попросту выкинут из этого тела, и контролировать его будет…

— Прежний, что ли? — не утерпел Минька.

— Хуже. Намного хуже. Есть одна нелюдь, которая вообще черт знает что. Это что касаемо чуть-чуть, — повернулся князь к Миньке и слабо улыбнулся. — Признаться, я даже и не думал, что вас, чертей этаких, увижу. Хотя она и сказала, но я, честно говоря, не поверил…

— Стоп! — резко оборвал Вячеслав. — А кто она, которая тебе чего-то там сказала?

— Да ведьма знакомая, — отмахнулся Константин. — Она вначале померла, потом вампиром стала, потом я ее поцеловал. Но все это к делу не особо относится.

— Нет уж, милый. Все настолько серьезно, что мы лучше с Миней сами прикинем — что относится, а что нет. Со стороны виднее, так что давай-ка ты обо всем по порядку, включая все свои приключения. Думаю, что на это времени у нас хватит.

Он деловито уселся прямо на толстый холмик приятно пружинящей под ногами прошлогодней хвои и приободрил:

— Ну, валяй рассказывай. А ты садись, Михаил Юрьич, садись, — гостеприимно похлопал он рукой по земле, указывая место рядом с собой.

— Это все в конце мая приключилось, — медленно начал Константин. — Мы только весточку получили, что нападения надо ожидать осенью, и ты сразу на свои учения укатил. Я один остался. И вот заходит ко мне ведьмак и говорит…

— Ну, ни на минуту человека оставить нельзя одного. Обязательно какой-нибудь фортель выкинет, — покачал сокрушенно головой Вячеслав.

— Сейчас говорю я, Слава, — перебил его Константин и продолжил свой рассказ о случившемся в Кривулях.

— А нам почему ни гу-гу? — проворчал Вячеслав, дослушав друга, причем, вопреки обыкновению, практически без комментариев.

— А когда? Мы с тех пор ни разу с тобой не виделись. Только сейчас и встретились.

— Ладно. С этим проехали. Давай дальше, — согласно кивнул Вячеслав.

— А дальше… — Константин задумался, вспоминая. — Когда мы ушли вместе с Ральфом и Николкой, расставшись с остальными, — продолжил он, — то обнаружили, что за нами увязался князь Ярослав и его люди. Долго рассказывать не буду, просто скажу, что он устроил охоту на меня, а мне пришлось охотиться на него. Хорошо, Миня, что твои гранаты хранились в кожаном водонепроницаемом мешке.

— Как ты их с собой-то взять догадался? — удивился Минька.

— Да я не догадался — случайно получилось, — пояснил Константин. — Я ж их у тебя возле конюшни конфисковал, а времени идти в терем не было, вот я их к своей лошадке и приторочил… временно. А потом, когда выезжали, даже и не посмотрел. Я ж в упряжи конской не силен, потому и не проверяю ничего перед выездом, а конюший, наверное, сам снимать не рискнул, решив, что князю видней. Словом, бабахнул я их и довольно удачно. Из его полусотни…

— Эйнар говорил, что только двенадцать человек осталось. Но обормота этого ты так и не грохнул до конца, — быстро проговорил Вячеслав.

— Господи. Как хорошо, что Эйнар жив, — улыбнулся Константин. — А его…

— Напарники тоже живы, — с полуслова понял воевода.

— Еще лучше. А с этим… Да пусть живет… Вот только…

— Ты отвлекся, — перебил Вячеслав.

— Люди Ярослава сразу после того, как я устроил им фейерверк, от нас отстали. Наверное, в Переяславское княжество подались, к себе на юг. Зато появились молодцы Гремислава. Точнее, о том, что они появились, я, к сожалению, не знал. И где он таких только набрал. Самые настоящие отбросы, а не люди.

— Рыбак рыбака, — предположил Вячеслав.

— Наверное, — согласился Константин.

Он на секунду закрыл глаза и вновь ощутил недавний прохладный июньский вечер, пахнущий грибами и сырой плесенью, издаваемой насквозь прогнившими деревьями, который так приятно начался для их небольшой группы. Точнее, радости начались еще днем. И первой из них был… ведьмак. Уйдя ближе к ночи из осажденного Ростиславля в лес, он все эти дни целенаправленно — похлеще Гремислава — шел навстречу князю.

Набрел он на Константина как нельзя кстати. Сны рязанского князя, усталого и измученного странствиями по лесным дебрям, были просто неописуемы. Казалось, что перед ним открывается дверца в ад, только не библейский, а гораздо более страшный, невзирая на отсутствие кипящих котлов и раскаленных сковородок.

Ничего подобного Константин в нем не наблюдал. Впрочем, он вообще ничего там не видел. Просто перед ним открывалась дверца в некую черную бездну: мрачную, пустую и безмолвную, а сзади его туда словно кто-то подталкивал. И была твердая уверенность — если он там окажется, то пути назад для него уже не будет. Никогда. Скорее всего, он даже и не проснется. Вернее, проснется, но не он, а кто-то чужой и страшный, выпихнувший Константина из княжеского тела.

Причем с каждым днем дверца открывалась все шире, подталкивали все настойчивее, а у него самого сил к сопротивлению оставалось все меньше и меньше. Не удивительно, что каждый последующий сон все ближе и ближе приближался к тому неотвратимому, что терпеливо ждало его за дверцей.

Да и наяву, как он ощущал, с ним явно что-то происходило, и это что-то не просто овладевало им, но так же, как и во сне, влезало в его тело все глубже и глубже, вытесняя прежнего обитателя вон.

Ведьмак, когда Константин тихонечко спросил его об этом, оставшись наедине, подтвердил все самые худшие опасения князя.

— Темнеешь, — хмуро заметил он. — Ох и напарничка мне Всевед послал — шагу от него нельзя отойти теперь, — попробовал он было полушутливо возмутиться, но, напоровшись на пытливый взгляд Константина, который молча ждал окончательного ответа, сразу же осекся и добавил почти виновато: — Сильно темнеешь.

Сам же ведьмак быстренько отвернул голову в сторону, чтобы князь не прочел свой приговор в его зрачках. На самом-то деле Константин так «потемнел», что Маньяку было уже непонятно — сколько в нем еще осталось от человека, а сколько заменилось страшной неведомой силой. И вообще неясно, кто он теперь на самом деле.

Когда Константин попытался спросить что-то еще, ведьмак, не зная, что отвечать, лишь заговорщически приложил палец к губам, указывая на возвращающихся из лесной чащи Николку и норвежца. Мол, позже поговорим. Те вернулись с тяжелым грузом, но крайне довольные как собой, так и удачной охотой.

Они быстро развели костерок и впервые за несколько суток поели горячего жареного мяса. Кабан, которого Ральф и Николка завалили, был старым секачом, мясо никак не хотело прожариваться, потому что мешала жесткая щетина, но они с жадностью наворачивали огромные куски, наполовину обугленные, наполовину сырые, но аппетитно припахивающие голубым дымком походного костра.

Блаженство было двойным, даже тройным. Во-первых, погоня от них отстала. Во-вторых, возможно, что осколки одной из гранат, попав в князя Ярослава, приведут к летальному исходу еще до того, как его успеют привезти в Переяславль-Южный, и тогда… Нет, об этом и думать не стоило — до чего дух сразу захватывало. В-третьих, они только что хорошо поели. В-четвертых же, невзирая ни на что, Константин уже предвкушал, как он сладко выспится этой ночью. В-пятых…

Но додумать Константин не успел. Коротко свистнувшая стрела с тупым хрустом вошла точно в грудь спецназовца.

— Я ж заговоренный, — успел прошептать тот удивленно и рухнул на землю.

Вторая почти тут же угодила в Ральфа, который не издал ни звука.

Маньяк с Константином немедленно вскочили на ноги и….

— Даже и не думай, княже, — чуточку с ленцой произнес очень знакомый Константину голос.

Едва говоривший выехал на свет, как князь узнал его. Это был убийца, он же насильник, он же возмутитель Пронска, человек, который ранил ядовитой стрелой Миньку, сжег Рязань, был повинен в гибели сотен простых рязанцев, а также его жены и Купавы. Словом, это был тот самый Гремислав.

— Стоять, — негромко произнес Константин, едва заметив, как Маньяк сделал шаг в сторону. — Стой, где стоишь, а то они из тебя сейчас ежика сделают.

Ведьмак послушно остановился.

— А что по такому случаю говорила мамочка воеводы, княже? — вновь раздался до омерзения знакомый голос.

Между тем на полянке сзади Гремислава появился первый всадник. За ним из лесной тьмы вынырнули еще несколько.

— Десять, двенадцать, пятнадцать, — успел вполголоса машинально посчитать их количество Константин и громко ответил: — Если ты про Клавдию Гавриловну, то помнится, что мой воевода как-то сказал с ее слов, что не очень-то хорошо быть вторым мужем вдовы, но все равно это гораздо лучше, чем быть ее первым мужем.

После некоторой паузы до опального дружинника наконец-то дошел смысл шутки, и он раскатисто засмеялся. Следом за ним стали смеяться остальные.

— А ты не из робкого десятка, княже, — одобрительно заметил он. — Не у многих хватило бы духу шутки шутить перед собственной смертью.

— А в чем мои воины перед тобой провинились, Гремислав? — спокойно осведомился Константин. — Ну, понятно, что ты на меня обиду затаил. Хотя если разобраться, то кроме самого себя тебе виноватить некого. А их-то за что?

— Такой, стало быть, им выпал жребий, — пожал плечами Гремислав. — Не поехали бы они сюда с тобой — жить бы остались.

— Маньяка-то хоть пожалей.

— А ты меня пожалел?! — крикнул Гремислав.

— Я тебя по Русской правде судил, — твердым голосом ответил Константин. — Божьего суда ты сам испугался — сбежал.

— Как же, по правде, — издевательски засмеялся Гремислав. — А когда я тебе три года назад девок свежих, почитай, кажный месяц таскал, а потом, чтоб огласки не было, их в Оке вылавливали — это как? Что об этом в Русской правде сказано? Коли по закону решил жить, так с себя бы и начал. А я всего одну и попортил. К тому же и ту не убивал — сама она в Проню кинулась. Да и брат ее — он же и вправду на меня бросился. Что мне оставалось?

Объяснять, что три года назад его, Константина Орешкина, вовсе и не было в княжеском теле, смысла не имело, поэтому он ограничился лишь лаконичным замечанием:

— Брат ее без меча был, так что ты безоружного убил.

— Без меча, — хмыкнул Гремислав. — А ты знаешь, княже, как легко простой лопатой человеку глотку порвать? Я бы тебе сам показал на мальце твоем подыхающем, токмо жаль, что лопаты под рукой нет, да и поспешать мне надобно. Я уж тут и так подзадержался, четыре дня тебя вынюхивая да высматривая.

— Маньяк, встань сзади меня, — шепнул Константин. — Как только стрелы полетят в нас, ты тоже падай. Только так, чтоб я тебя накрыл. Авось не заметят, а добивать не пойдут. Мне-то уже так и так конец.

— Сам вставай, — буркнул ведьмак. — Если от Вассы спас, так думаешь, что я вовсе ни на что не годен?

— Ты что, княже, Русскую правду вспоминаешь или молитву читаешь? — поинтересовался Гремислав.

— Скорее, псалом, — откликнулся Константин.

— Оно, конечно, без покаяния душу христианскую негоже в ирий отправлять, одначе поспешить бы тебе надо.

— Ночь длинная. Куда тебе торопиться-то? На сук?

— Когда я на нем болтаться буду, тебя уже давно черви сожрут, — огрызнулся Гремислав. — А спешу я, потому как еще потрапезничать собираюсь. Вон у вас сколько снеди с собой, а господь велел делиться. Не пропадать же добру попусту. Ну, будя тут с вами рассусоливать.

Он поднял руку кверху, намереваясь отдать команду своим стрелкам, но в это мгновение откуда-то из-за спины стоящей у костра парочки раздался громкий женский голос:

— Не спеши, Гремислав. Нынче мое время наступило трапезничать.

Константин и ведьмак невольно оглянулись. У противоположного края полянки неподвижно стояла женщина. Ее некогда белый саван, сейчас изрядно перепачканный землей, легко колыхался на невидимом ветру, хотя Константин готов был поклясться, что не чувствует даже малейшего дуновения. И сразу на всех присутствующих пахнуло нестерпимо удушливым, тошнотворно сладким запахом тлена и разложения.

Женщина приблизилась, и Константин с ужасом узнал в ней Вассу. Шла она, почти не касаясь земли. Губы и подбородок ее были запачканы чем-то алым, а рот кривился в злой усмешке.

Она миновала, не останавливаясь ни на мгновение, стоящих возле костра, сделала еще три шага и, остановившись в нескольких метрах от всадников, хищно провела по губам синеватым распухшим языком. Усмешка на ее лице стала еще шире, отчего уголки рта лопнули, не выдержав такого натяжения, и это было последней каплей, вызвавшей жуткую панику.

Дико ржали кони, вырывая поводья из рук всадников и стремясь ускакать куда угодно, лишь бы подальше от надвигавшейся на них нежити. Три стрелы все же просвистели в воздухе, но с поднявшихся на дыбы коней промахнулся бы и самый меткий лучник.

— А-а-а!

— Упырь!

— Спаси, сохрани и помилуй!

— Гремислав, иуда, куда ты нас привел?!

— Мамочка, родненькая, маманюшка моя! — верещал тоненьким голоском, убегая без оглядки в мрачную лесную чащобу, бородатый широкоплечий мужик.

Константин не знал, как там Маньяк, но что до него самого, так он тоже с радостью бы ударился в бега куда глаза глядят, но ноги стали будто ватные. Они и на месте-то стоять не хотели, то и дело подгибались, куда уж там в бег ударяться.

Так он и стоял, оцепенело взирая на паническое бегство всей разбойничьей шайки Гремислава, пока с поляны не исчез самый последний из них. Сама Васса таким же мерным неторопливым шагом спокойно дошла до ее края, после чего повернулась к Константину. Она поднесла руку к лицу, медленно вытерла саваном свои кроваво-красные губы и выдохнула:

— Даже ведьма, княже, добро завсегда помнит. Не ведаю, какое воздаяние меня ждет за зло, при жизни содеянное, но хоть после нее нашелся добрый человек — уберег. Ныне же я тебе, княже, долг свой сполна уплатила, до последней куны. Не так мне с тобой, конечно, повстречаться хотелось бы, да, может, оно и к лучшему. А то, глядишь, не удержалась бы и впрямь приворожила.

Князь молчал, продолжая оставаться в каком-то странном оцепенении. Васса понимающе улыбнулась, глядя на лицо Константина:

— Не баская я в таком-то наряде да с такой рожей, верно? — и, не дождавшись ответа, заметила: — Ан и ты, княже, плоховат ныне. На глазах темнота в тебя вступает. Совсем скоро в тебе от тебя самого ничего не останется. Но в этом уж, извиняй, я тебе помочь не в силах.

— Я понимаю, — кивнул Константин. — Жаль только, что с друзьями попрощаться не успею.

— Кто знает. Может, и успеешь, — загадочно вымолвила Васса.

— А что… там? — помедлив, спросил Константин.

— Известно что, — хмыкнул ведьмак. — Муки вечные с чертями рогатыми.

— Ты этих сказок в церкви наслушался поди, Маньяк, — невесело усмехнулась Васса. — Нет, милый. Попам, понятное дело, лишь бы людишек запугать, чтоб грехов творили помене. Они и соврут — недорого возьмут. На самом-то деле все и попроще, и помудрее, — построжела она лицом и вновь обратилась к князю: — Только ты об этом не думай. У тебя дорожка иная. Наособицу от всех прочих.

— А какая?

— То мне неведомо, — пожала она плечами, и силуэт ее, поначалу отчетливо видимый, особенно на фоне черной мрачной чащобы, стал как-то неспешно растворяться в воздухе. — А поцелуй твой, княже, я век не позабуду. Пока душа моя жива, кою ты уберег, завсегда помнить буду — и тебя, и уста твои сахарные. А ты, ведьмак, не прав тогда был, — торопилась она договорить. — Князь мудрее оказался. За сумерками не всегда ночь наступает, иной раз и рассвет грядет. Ты про рассвет почаще вспоминай, княже, пока еще силушка осталась… Ныне же прощевайте. Не свидеться нам более на этом свете.