— Ишь ты, — засмеялся Мстислав Удатный, с умилением поглядывая на грамотку, которую только-только получил от своей старшей дочки Ростиславы.

Чуть больше месяца прошло, как он отправил ее обратно к мужу, а уже заскучал князь-отец. Чего-то недоставало. Не с кем было поговорить о том о сем. Все-таки умная у него дочурка, настоящая княгиня. Конечно, иной раз и вовсе наивные вопросы задает, которые совсем не бабьего ума, но ведь интересуется. А с другой стороны, пока ей ответит Мстислав, глядишь, и у самого кое-какие соображения придут на ум.

Взять ту же Рязань и братоубийство княжеское, которое там произошло. Если бы, не разобравшись, полез Мстислав порядок там наводить, то таких дров наворотил бы. Когда же поговорил с Ростиславой, ответил ей на одно-другое, и самому на ум сомнение пришло — а впрямь ли Константин своих братьев положил под Исадами, или то хитроумная затея его братца, покойного Глеба? А коль что-то непонятно, лучше не торопиться, не лезть на рожон.

Да что далеко ходить. Вот и в этой грамотке она сызнова отцу вопросы задает: правда ли, что ранее угры, у коих ныне король и прочее, как у всех в западных землях, простыми дикими пастухами были да бродили по степям, как ныне половцы? И ежели это правда, то любопытно ей, кто одолеет в случае, когда вдруг между ними произойдет какая-нибудь свара? Ну, скажем, под тем же Галичем. За кем победа останется — за теми, кто и ныне по старине живет кочевой жизнью, или же за теми, кто перенял ухватки у западных соседей, но многое из прежнего утерял напрочь?

Мстислав, конечно, за старину был. Так он ей мысленно сейчас и отвечал. И не просто отвечал — обстоятельно, со всех сторон обосновывая. Вот, скажем, бронь у воя. Она, конечно, быть должна, но легкая, чтоб движений не стесняла. А то в последнее время трусливая немчура столько всякого железа на себя понацепляла, что с трудом на лошадь садится, а если уж свалится такой рыцарь с нее, то считай, что все — смерть пришла. Подняться-то ему никто не даст, тут же и забьют насмерть.

Или, например, строй взять, «свиньей», предположим. Тоже ведь вычурно и хлопотно. Уж лучше вместо такой учебы лишний раз мечом помахать. А коли пришло время битвы, так тут и думать нечего. Главное, чтоб в сердце у тебя вера была — за правое дело идешь, а там, на небесах, мигом разберутся. Господь не Тимошка, видит немножко. И не просто видит, а еще и подсобляет.

Так что ответ князя был ясен. Конечно же, за ста… стоп, а что она там про Галич-то писала?

Так-так, а вот это любопытно. Мстислав задумался. Он-то поначалу к Галичу собирался со своей дружиной идти, да еще кое у кого из князей южнорусских силенок подзанять. Потому и ездил совсем недавно к своему тезке и двоюродному брату, киевскому князю Мстиславу Романовичу. Как-никак тот обязан был ему. Не подсоби Удатный, нипочем Романович на киевский стол не воссел бы. Не сдюжил бы он супротив Всеволода Чермного.

Ожидания Удатного киевский князь оправдал и дружину дать согласился, но так, вскользь, намеками, и ответные пожелания высказал, да не одно, а сразу два. Дескать, идучи на Галич, князь стол пуст оставляет в Новгороде Великом. Вот бы, как по старине и положено, старшего сына киевского князя на него подсадить — Святослава. Уж Мстислав-то Удатный ведает, кому из бояр новгородских на это намекнуть.

Ну что ж — невелика просьбишка. Почему не уважить. К тому же оно и впрямь по самой что ни на есть старине получается. Свой-то сын Василий опять хворает тяжко. Не дал господь ему здоровья.

А вот с другим пожеланием намного хуже оказалось. Просил Старый, как его на Подоле киевском метко прозвали, чтобы Удатный и других его сыновей пристроил. Ведь и Ростислав, и Андрей только именуются младшими, а на самом деле первому через два года сорок лет исполнится, а второму — через пять лет. То есть оба уже в годах немалых, а звание у каждого — княжич киевский, да и то лишь пока сам Мстислав Романович в Киеве сидит.

Едва помрет — и все. Пиши пропало. Придет Владимир Рюрикович из Смоленска, которому нет дела до сыновей двоюродного братца. У него, чай, свои детки имеются, и их тоже куда-то пристраивать нужно — жизнь есть жизнь.

Да к тому же и самому Мстиславу, когда он Галич возьмет, верные сподручники ох как понадобятся. А они уже тут, и искать не надо. Один, к примеру, в Перемышле сядет, а другой, скажем, в Звенигороде. И им славно, и Мстиславу покойно.

Вот тут новгородский князь призадумался. Не столь уж велика земля Галицкая, чтобы города, на ней стоящие, в вотчины раздаривать. Тут все как следует обмыслить надо. Да и с зятем своим меньшим, Даниилом Романовичем, тоже поделиться придется. И где же ему на всех городов напастись?

А едва он в Новгород вернулся, как единственный сын помер. Пока схоронил, пока то да се, а тут вот и грамотка пришла от доченьки-разумницы. Гм, а ежели и впрямь ему вместо киевских дружин дикий народец взять с собой на Галич? Уж, наверное, его тесть, хан Котян, не откажет зятю родному? А тогда уж и делиться ни с кем не понадобится.

«Вот так Удатный, вот так молодец, — похвалил он сам себя за мудрую мысль. — А Ростиславе после отпишу», — решил он.

Дочь же ответа от отца и вовсе не ждала. Знала, что зело ленив батюшка на дела письменные. Да и не больно-то ей нужен был ответ на тот вопрос, который она в грамотке задала. Тут совсем иное.

Просто поделился как-то с нею муж Ярослав мыслью о том, что уж нынешней-то осенью он Константина Рязанского точно побьет, а когда княгиня фыркнула недоверчиво, он ей свой план и рассказал, супротив которого нет у рязанцев спасения.

В три руки он бить нацелился. Первая — с ним, Ярославом, и братом Юрием вновь по Коломне ударит, а две другие отвлекать станут, выступив чуть раньше. Давид Муромский со своей восточной стороны удар нанесет, а сразу две орды половецкие, хан Котян и Юрий Кончакович, тесть Ярославов, огнем нещадным пройдутся по южным городам. Какое бы направление ни сунулся закрыть Константин, на двух других у него голо все будет.

Поначалу-то она просто хотела усовестить Ярослава. Мол, негоже это, нехристей поганых самому на Русь звать, пусть даже в помощь против другого князя. Всем известно, что там, где половцы прошлись, на следующий год земля хорошо родит — зола да трупы славно ее удобряют. Вот только некому ее, матушку, засевать, некому и урожай собирать. Пустынно там и страшно.

Но Ярослав о такой ерунде никогда не задумывался. Наорал лишь да заявил, что не бабьего ума это дело, и нечего ей свой нос длинный совать туда, где она вовсе ничего не смыслит. Даже замахнулся было, чтоб ударить, но в последний момент одумался, вовремя вспомнив про тестя. Никак нельзя ему было вступать в свару с новгородским князем. Потом когда-нибудь можно будет все припомнить, а сейчас цель одна — рязанец проклятый.

Так что княгиня дешево отделалась. Ей лишь оскорбления достались — дело привычное.

А когда муж в бешенстве выбежал из ее светелки и Ростислава осталась одна, то ей почему-то этот рязанец и припомнился. Особенно восторг, с которым он на нее смотрел, неподдельное восхищение, надежда, ясно читаемая во взгляде, и еще что-то эдакое. О последнем она даже самой себе думать запрещала, не желая и в помыслах грешить. Но ведь было же оно, было!

Ярослав так на нее никогда не смотрел, даже в первые дни после свадьбы. У него и взгляд иной был — хозяйский. Словом, никакого сравнения. И тут же, как назло, в памяти всплыл робкий голос Константина: «Но ты же не вещь». Славный контраст получался, очень славный, и явно не в пользу Ярослава.

Вот тогда-то Ростислава своему отцу и отписала грамотку в Новгород. И вопрос умно задала, и про Галич исхитрилась намекнуть. А когда она выдавливала свою печать на синеватом воске, перед самой отправкой гонца, произнесла странно:

— Живи, купецкий сын, — и улыбнулась ласково.

А к чему слова эти княгинины были, гонцу и невдомек вовсе. Да и забыл он про них напрочь уже к вечеру другого дня.

Послы же новгородские от князя Мстислава Удатного, хотя и с запозданием, попали к хану Котяну, однако своего добились. Твердое ханское слово дал Котян, поклявшись в том, что непременно подсобит он Мстиславу Мстиславовичу, зятю своему разлюбезному.

К тому же у него еще до того возникли немалые опасения насчет Рязанского княжества. Уж больно осильнело оно за последний год. Опять же Ярославу укорот какой изрядный даден ими под Коломной.

Эдак у самого Котяна, чего доброго, столько воев погибнет, что никакой добычей их смерть не компенсируешь. Глядишь, и захирела орда. А старым волкам в слабых ходить негоже — вмиг молодые в шею вгрызутся, прокусят загривок жадными зубами.

Он и сейчас-то хоть и старейший хан, а выставить сможет, почитай, немногим больше, чем тот же Юрий Кончакович. Да что там перед собой душой кривить — поровну считай.

И все половецкие отряды, которые были ему подвластны, тут же мало-помалу двинулись на новые кочевья, поближе к быстрому Днестру.

Чуть раньше, правда, такое же твердое слово услышали от него и послы Ярослава, но в этом не было ничего страшного. Тем и славен народ половецкий, от простого пастуха и до самого хана, что они подлинные хозяева своего слова. Захотели — дали, перехотели — назад взяли.

Осталась теперь лишь орда Юрия Кончаковича, тестя Ярослава, который все еще пребывал в больших колебаниях. Ведь и к нему тоже гонцы от Мстислава наведались. Однако, вызнав доподлинно, — а в степи слух летит намного быстрее, чем ползет в ином граде, — что Котян становища свои собрал и подался на запад, Юрий Кончакович, здраво помыслив, решил Ярославу не отказывать. Ни к чему сразу двум волкам в одну овчарню лезть.

К тому же Ярослав его еще и тем привлек, что наобещал, будто самый первый удар владимирские князья нанесут и черед Давида Муромского и Юрия Кончаковича настанет только тогда, когда Константин увязнет. То есть приходи, тесть дорогой, и бери голыми руками хоть Пронск, хоть Ожск, хоть Ольгов, а то и саму Рязань. Везде будет раздолье для степняка. И добыча, и полон. На том и порешили окончательно.

Вот только едва его первые, самые быстрые отряды стали продвигаться поближе к пределам Рязанской Руси, как пожаловал к Юрию Кончаковичу гость дорогой — хан Данило Кобякович.

Радушно встретил его хозяин. Делить им и впрямь было нечего — все угодья степные давным-давно поделили еще их деды и прадеды. Правда, время от времени более сильный слегка утеснял того соседа, что послабее, но тут какие обиды могут быть — сегодня ты у моего стремени бежишь, а завтра я у твоего побегу. Такова жизнь.

Да и отцы их жили дружно. Подчас даже воевали вместе — это когда общими силами Южную Русь зорили нещадно. Особенно доставалось новгород-северским землям да еще князьям Переяславля-Южного. Кончак, правда, более удачливым был. Кобяку везение не всегда сопутствовало, особенно в лето шесть тысяч шестьсот девяносто второе, когда сидящему в ту пору в Киеве князю Святославу удалось собрать воедино все княжеские дружины и у реки Ерелы начисто разбить почти всю его орду. Одних только пленных половцев насчитывалось до семи тысяч.

Попал в плен и сам хан Кобяк, и два его старших сына. Один из них так и умер в полоне, другой же благополучно воротился домой вместе с отцом. У обоих на груди сверкали золотые кресты — надеялись глупые князья, что поутихнет от этого степной волк.

Хотя и впрямь именно с тех пор Кобяк действительно перестал самовольно на Русь хаживать. Конечно, не в кресте золотом тут дело было и не в вере христианской. Да и принял ее Кобяк лишь затем, чтобы из плена отпустили. Просто воспринял он разгром своей орды как последний упреждающий звонок судьбы и больше искушать ее не решился.

Опять же и с силами малость собраться было нужно. Половчанки — бабы плодовитые, но дите только вынашивать девять месяцев нужно, а уж ждать, когда карапуз чумазый воином станет, и вовсе лет пятнадцать, не меныпе. А лучше все двадцать. Но когда сами князья приглашали — не отказывался.

Очень уж выгодно было. Тут тебе и гривенок серебряных отсыпят, и город взятый пограбить можно. Окончательно же Кобяк убедился в правильности своей тактики, когда он, по приглашению Рюрика Ростиславовича, в лето шесть тысяч семьсот одиннадцатое ходил брать вместе с черниговскими князьями Киев.

Ох и славная была добыча! С одного только начисто разграбленного Софийского собора утвари золотой и серебряной столько взяли, что она еле-еле поместилась на двух десятках лошадей. А ведь помимо того еще и Десятинная церковь была, и монастыри. После дележа Кобяку одних монахинь на продажу не меныпе сотни досталось. Про люд простой и вовсе говорить нечего — не сосчитать.

То был последний поход хана Кобяка и первый — его сына Данилы Кобяковича. А потом так и пошло. Спустя три года вместе с тем же Рюриком совсем юный Данило ходил Галич зорить, позже — уже с черниговским Всеволодом Чермным — Киев у Рюрика отбирал… Словом, скучать не приходилось, и без добычи молодой хан не оставался. Не раз он и рязанским князьям подсоблял, даже сестру свою выдал за Константина, княжича ожского.

Вот только такое дело, с которым он ныне к Юрию Кончаковичу приехал, Даниле Кобяковичу раньше никогда править не доводилось. Не в набег на Русь идти, а другого хана от набега отговаривать. Да еще какого хана — на сегодняшний день орда его, пожалуй, будет самой многочисленной во всей степи. С таким только миром можно попытаться вопросы порешать. Свару затевать — себе дороже встанет.

До этого друг дружке они не мешали — Кончакович пас свои многочисленные табуны в среднем течении Дона, Кобякович в мирные годы в Лукоморье сиживал. Граничили их пастбища друг с дружкой, но пока грызни за них не было. Теперь иное. Ныне их интерес, пожалуй, впервые разошелся в разные стороны, потому как Юрий, по просьбе своего зятя, шел зорить Константина Рязанского — союзника и побратима Данилы Кобяковича.

Пока продолжался веселый пир, гость с хозяином о делах не заикались. Не принято в степи торопиться. Понятно, что не просто так хан к хану в гости наведался, однако все равно полагалось соблюсти все приличия.

Поэтому серьезный разговор затеялся у них только вечером, да и то не сразу. Поначалу так лишь, шуточками перебрасывались. Известно, первому начинать невыгодно — ты свое все выложил, а что за пазухой у собеседника — неведомо. Но здесь верх взял Данило Кобякович. Хозяина подвело любопытство, желание поскорей узнать, с чем гость пожаловал. Да и не считал он нужным таить то, о чем через пару недель вся степь знать будет. Если же он сейчас сам о том гостю скажет — вроде как тайну доверит, стало быть, уважение выкажет.

— Ныне на Рязань иду. Зять мой, князь Ярослав, подсобить просил, — скупо пояснил он.

— По родственному обычаю? — поинтересовался лениво Данило Кобякович.

— Как сказать. Дочь моя, которую я за него выдал, умерла давно. Однако мыслю, что подсобить надобно. К тому же час удобный. Князь Ярослав обещал все полки со своей земли на Константина двинуть. Не устоять рязанцу. И мне никто мешать не станет, — и щедро предложил, впрочем, тут же об этом слегка пожалев: — Может, и ты со мной, а? Добычи на всех хватит, — и с облегчением вздохнул, когда услышал решительный отказ гостя:

— У меня иные заботы. К тому же глупо искать тень под усохшим деревом. Я не хочу дружить со слабым, — и Кобякович сразу уточнил, чтобы хозяин шатра не воспринял это на свой счет: — Князь Ярослав слишком слаб. Константин уже бил его прошлой зимой. Побьет и ныне. Лучше дружить с победителем. А дружина Константина теперь осильнела изрядно. Одних воев с севера к нему не менее пяти сотен пришло.

— Много волос на голове, но все их можно сбрить. Велико стадо, но овцы, мала стая, но волки. Куда там его дружине с моими воями тягаться, — пренебрежительно махнул рукой Юрий. — К тому же, — склонился он доверительно к гостю, — они все уйдут с Ярославом биться, потому как тот раньше выступит. В городах из воев Константина хорошо ежели десятка по два останется, не более. Даже если самого Ярослава разобьют, я свое взять все равно успею.

Хан представил себе беззащитные рязанские города, где его ждет богатая добыча, и от предвкушения славной поживы его узенькие глазки и вовсе превратились в щелочки. Однако следующие слова гостя тут же отрезвили его.

— Лжет Ярослав, — спокойно заметил тот.

— Зачем так нехорошо о моем зяте говоришь? — с укоризной протянул Юрий Кончакович.

— О бывшем зяте, — уточнил гость. — А говорю, потому как знаю. Ты ныне уже к землям Константина двинулся, а Ярослав еще во Владимире стольном сидит, смерти брата дожидается, — уверенно заявил Данило, выложив на стол свой первый увесистый козырь. — О том мне доподлинно ведомо. Потому и приехал, чтобы упредить тебя как брата — не ходи на Рязань, худо тебе придется.

— А тебе откуда это ведомо? — насторожился хозяин.

— Были у меня гости от Константина. Совсем недавно уехали. Они и сказывали.

— Ну, они и солгать могли, — протянул Кончакович задумчиво. — Или, может, просто рязанец меня боится, потому и попросил тебя со мной поговорить, от набега удержать.

Предположение хана било в самое яблочко, но Данило Кобякович виду в том не подал и догадку Юрия решительно отмел:

— Они совсем об ином толковать приезжали. Князь Константин хочет ныне водный путь открыть, чтобы купцы все товары везли чрез его княжество. О том и уговаривались. Ему без меня никак нельзя. Я же как раз в низовьях Дона кочую. Ну а далее его воины караваны торговые беречь станут.

— И какая тебе в том выгода?

— Серебро за спокойный провоз каждый купец охотно выложит. Половина Константину, половина моя.

— Стало быть, ныне ты заступиться за родича приехал, — уверился в правильности своего предположения Юрий, но Данило отрицательно мотнул головой:

— Какой он мне родич? Разве что бывший. Убили мою сестру вои Ярослава. Константин в ту пору под Пронском был, который против него поднялся, да еще град новый ставил, вот и запоздал малость.

— А ты теперь, стало быть, в оместники решил пойти?

— Я ее в другой род передал и уже давно. Ты же наши законы знаешь — за жену муж мстить должен. Скрывать не стану, я сам предложил подсобить, однако Константин отказался. Передал, что он и один управится.

— Коли отказался, значит, свою силу чует. В себе уверен, — глубокомысленно заметил Юрий Кончакович.

— И я о том же. А Ярослав его боится, на своих людей надежи не имеет, потому за тобой и послал, чтоб было за чью спину спрятаться. Он дождется, когда полки Константина сойдутся в сече с твоими воинами, и только тогда ударит по градам рязанским. Выходит, и добыча вся его будет — не твоя. А теперь подумай — если тень кривая, то и палка прямой быть не может. Коли Ярослав обманывает тебя уже в речах своих, то зачем тебе такой союзник?

Говорил Данило с уверенностью, потому что послы рязанские передали ему именно это. Перед тем как послать их в степь, Константин долго думал, что именно нужно сказать половцам, дабы те отказались от набега на его княжество. Ну, с Данилой проще — ему можно, образно говоря, и морковкой перед носом помахать, чтобы пошел туда, куда надо. К тому же без его поддержки все равно не обойтись — нужен ему надежный союзник из числа половецких ханов, контролирующих низовья Дона. Кобякович же на эту роль подходил идеально. Он и родич, пусть бывший, и побратим, и его, Константина, спас, вовремя придя под Рязань. Опять же и орда его именно в тех местах кочует. Словом, годился Кобякович по всем статьям. Так что с караванами князь не солгал.

А вот насчет того, что передать Юрию Кончаковичу — кандидату номер один в союзники Ярослава, который к тому же еще и тесть его, пусть бывший, пришлось поломать голову. Лишь к исходу дня Константин надумал, каким именно образом половчее вбить клин недоверия в их отношения.

Дальше все было просто. Поставив себя на место Ярослава, он понял, что, скорее всего, тот поступит именно так: подставит половцев, чтобы вся рязанская дружина вместе с ополчением ринулась на юг отбивать нашествие степняков. Сам же выждет с недельку, не больше, после чего обрушится на беззащитные города его княжества с севера.

Если бы Даниле Кобяковичу удалось убедить в этом Юрия Кончаковича, то это была бы уже половина успеха. К сожалению, оставался еще один потенциальный союзник Ярослава — хан Котян, но тут уж вся надежда оставалась только на то, что Юрий, насторожившись, поделится с ним своими опасениями, и тогда…

Надежда, конечно, призрачная, больше смахивающая на мечту, причем несбыточную, но это было единственное, что мог предпринять Константин в такой ситуации.

Да и времени у него не было на что-то более существенное. Его и так оставалось в обрез: пока до Данилы послы доберутся, пока он сам до своего соседа доедет. Опоздать запросто можно. А напрямую соваться к Юрию Кончаковичу с этим нельзя ни в коем случае. Тогда-то уж точно Константин загубил бы все. Такие новости надо передавать только опосредованно, через кого-то, иначе веры им не будет.

— А тебе-то какая выгода в том, что ты упредить меня решил? — подозрительно уставился на Данилу Юрий.

— В этом проклятом мире человек подобен хамкулу, — философски заметил гость. — Ветер гоняет его по степи, пока не загонит в яму. И кто, кроме друга, поможет оттуда выбраться, а еще лучше — ее избежать. Мы соседи, да к тому же родичи. В жилах твоих внуков есть кровь и нашего рода. Сегодня я упредил тебя об опасности, а завтра это сделаешь ты.

— Ну а если Ярослав говорил мне правду? — усомнился Юрий.

— Значит, лгу я? — осведомился Данило.

— Почему сразу лжешь, — дипломатично уклонился хозяин юрты, не желая оскорблять гостя. — Может, тебя самого князь Константин обманул.

— Ему в том выгоды нет. Один убыток, — усмехнулся Данило. — К тому же я ведь сказал — разговор у нас с его людьми совсем о другом был. Откуда он мог знать, что я сразу поеду тебя упреждать? Опять же если бы он Ярослава боялся, то и от помощи моей не отказался бы. Словом, помысли сам о том, что я сказал.

— И все же не дело хана вечером менять то, что он решил утром, — протянул задумчиво Юрий. — Тетива натянута, стрела нацелена — зачем опускать лук? Да и нельзя перейти реку и не замочить ног.

— Не всякая стрела достигает цели, — возразил Данило Кобякович. — Ты правильно сказал о реке. Вот только у той, в которую собрался воити ты, слишком бурное течение. Не боишься, что оно унесет тебя и всех твоих людей?

— Хочешь добычи — готовься к тому, что прольется не только вражеская кровь, но и твоих воинов, — усмехнулся Юрий.

— Крови будет много, — согласился Данило. — А вот добыча… — Он загадочно улыбнулся. — Откуда ты возьмешь добычу?

— Пронск… — начал было перечислять Юрий, но был тут же перебит:

— Ты чем слушаешь? Я же сказал, что, когда люди Ярослава убивали мою сестру, князь Константин был под Пронском — град усмирял. Значит, вся твоя добыча давным-давно лежит в его сундуках. Может, и найдется малость на твою долю, но не думаю, что твои воины останутся ею довольны.

— Тогда Рязань, — предположил Юрий.

— Рязань… — протянул Данило. — Там, конечно, добычи намного больше. Но я забыл тебе сказать, что вои Ярослава не только убили мою сестру. Они еще и стольный град сожгли. Неплохую добычу оставил тебе Ярослав — головешки и трупы. Или его послы тебе и об этом ничего не сказывали?

Юрий в ответ только недовольно крякнул.

— Наверное, они не хотели тебя расстраивать дурными вестями, — предположил Данило, и глаза его насмешливо сузились. — Хорош друг, который говорит только то, что выгодно ему самому. А ведь он тебе еще и родич, — напомнил хан вскользь.

— Бывший родич, — угрюмо уточнил Кончакович.

Последний гонец от князя Ярослава, который всего несколько дней назад ускакал из его стана, и в самом деле ничего не рассказал. Он вообще был неразговорчив и послание своего князя передал изустно, благо оно было совсем коротким. Вся суть его сводилась лишь к одному слову: «Пора».

— Я благодарен тебе за предупреждение, — вздохнул Юрий. — Этим русичам и впрямь верить нельзя. Они подобны зайцу — так путают свои следы, что не сразу разберешь, какой из них верный. Но я дал слово и потому пойду к Пронску, а там буду думать дальше.

— Будь осторожен, — посоветовал Данило. — Ныне дорога не открыта, как раньше. Рязанский князь поставил еще один город. Я бы на твоем месте не оставлял его у себя за спиной — кто знает, сколько воев Константин усадил за его стены. К тому же он его еще не достроил, а платить мастеровому люду да и воям с переселенцами надо изрядно, так что казна там должна быть немалая, — и, увидев удивление на лице собеседника, недоуменно вскинул брови: — Неужто про новый град Ярослав тебе тоже ничего не поведал? — тут же заметив: — Он слишком о многом тебя не упреждал. Это странно.

— Это очень странно, — буркнул раздраженно Юрий. — Я непременно посмотрю на новый град князя Константина. И ты прав — за спиной его оставлять негоже.

После этого разговора под стены Ряжска Юрий Кончакович привел не всю орду, а только часть. Ни к чему рисковать всеми воинами, когда вокруг столько непонятного. Да и провел он там всего пять дней. Трижды его воины ходили на приступ в первые сутки и трижды откатывались назад. Два приступа, и столь же безуспешных, было на второй день осады.

Стены города не казались непреступной твердыней — было заметно, что их даже не успели возвести на должную высоту, но смущало обилие воинов. Не меньше пяти, а то и шести сотен обороняли его!

Если бы Константин и впрямь уже сцепился в смертной схватке с Ярославом, то он никогда бы не оставил в маленькой крепости, да еще на другом конце княжества, такого большого количества своих людей. Значит, Ярослав и впрямь обманул его, а сам сидит и ждет, не рискуя нападать? Получалось, что так.

Но окончательно добило хана донесение собственной стражи о том, что вверх по реке Ранове, в которую впадает омывающая новую крепость река Хупта, идет огромный караван, числом не меньше двадцати ладей.

В каждой из них от сорока до пятидесяти воев. Куда идет — тоже понятно. Тут и шаман не нужен. Без того ясно — к Ряжску.

Если считать вместе с теми, кто уже сидел в крепости, то получалось полторы тысячи.

«И это ведь только пятый день, а что будет дальше? — задал Кончакович вопрос сам себе и сам же на него ответил: — А дальше здесь появится вся княжеская дружина, которая, вполне возможно, уже сейчас спешит посуху на выручку обороняющимся. Если не уйти отсюда завтра, то послезавтра тут можно вообще навсегда остаться».

Он еще раз яростно прошипел что-то нечленораздельное в адрес подлых русских князей и велел собирать походные кибитки. Надо было отступать, потому что умный только тем и отличается от дурака, что умеет вовремя исправлять свои собственные ошибки.

«И хорошо еще, если князь Константин не пойдет за мной в степь», — думал он уже в пути.

Но опасения были напрасны. Рязанскому князю не с кем было идти в степь за Юрием Кончаковичем. Из той полутысячи воинов, которые обороняли Ряжск, половина была обычными чучелами, которых выставили через одного и особенно часто на тех направлениях, где штурма стен не предвиделось.

Да и в ладьях, что двигались к городу, три четверти воев были точно такими же чучелами. На самом деле в каждой из них сидело от силы по десятку норвежцев, не больше.

Это была обманка, демонстрация сил, которых на самом деле Константин не имел и взять ему их было попросту негде.

Тем не менее, выслушав от своих гонцов, встреченных у Прони, радостное известие, что Юрий Кончакович ушел обратно в степи, князь понял, что хитроумный план, который они составили совместными с воеводой Вячеславом усилиями, ныне сработал на все сто процентов.

Впрочем, о ста говорить было рано. Неизвестно еще, что творилось там, в приграничном с Муромом граде, где сидело всего пятьсот ратников, которым надлежало сдержать натиск рати Давида Муромского, усиленной воинами, которых послал в подмогу Давиду мордовский князек Пуреш — верный союзник владимирских князей.

* * *

И бысть воев в Ряжске мало числом, но хоробрых и верных князю свому. Затвориша они врата града и роту даша на мече — главы свои сложите, но Ряжск отстояти.

Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 года.

* * *

Город Ряжск стоит, пожалуй, особняком во всем списке городов Руси. Он не так древен, как Ростов или Муром, не так велик, как Киев, Новгород, Владимир или хотя бы Рязань тех времен.

О. А. Албул. Наиболее полная история российской государственности.

Величие же его заключается в первую очередь в ратной славе. Мало с каким городом связано столько героических страниц древнерусских летописей. Даже откровенно враждебно настроенные по отношению к князю Константину источники умолкают, едва речь заходит об этом уникальном городе.

СПб., 1830. Т. 2, с. 144.

Достаточно сказать, что первой осаде со стороны могучей орды половецкого хана Юрия Кончаковича Ряжск подвергся спустя всего несколько месяцев после того, как он был построен.

Подвергся и мужественно выдержал ее.