Второву показалось, что Падре как-то скис, изучив привезенные им материалы. Листки с выкладками, таблицы и графики он забрал к себе домой и три дня не появлялся в лаборатории. Потом вдруг позвонил Второву, велел захватить лабораторный журнал и срочно приехать. Голос его звучал тускло и устало. Впрочем, впечатление могло оказаться обманчивым. Разве телефонная трубка не искажает голос? Еще как искажает…

Второв сложил в свой шикарный желтого пластика портфель, который, кстати, прилипал в солнечный день к рукам, все, что удалось ему собрать по проблеме «АД» до отъезда на конгресс. Он сказал, что больше сегодня в институт не вернется, перекинул через руку пиджак и вышел во двор. Пятна осенней ржавчины легли уже на пыльные смородиновые листья. Трава совершенно выгорела и пожухла. За аккуратно подстриженными шпалерами крыжовника проносились троллейбусы, сплошным потоком шли машины. Оттуда пахло разогретым асфальтом и отработанным бензином. Жаль было покидать тенистый оазис институтского двора.

Второв провел рукой по черной металлической поверхности дьюара. Она уже успела нагреться на солнце. Не верилось, что внутри клокочет холодом жидкий аргон.

Второв взглянул в опаленное небо, шумно вздохнул и решительным шагом прошел в калитку мимо механиков в грязно-синих халатах, которые с великой предосторожностью разгружали кузов с кислородными баллонами.

Ему повезло. Первый же таксист снизошел до того, что притормозил и, высунувшись в окно, крикнул:

— Вам куда?

— В район Смоленского, если можно, — заискивающе улыбаясь, попросил Второв.

— Ладно! Садитесь, — немного подумав, согласился шофер.

Пока они ехали по Ленинскому проспекту, Второв успел обдумать все те вопросы, которые нужно обязательно задать шефу.

Машина описала широкую дугу и влетела в освещенный люминесцентными лампами туннель, который выходил на Садовое кольцо, прямо к Крымскому мосту. Такому же висячему, как и огромный мост через Гудзонов залив. Второв еще раз подивился волшебным возможностям авиации. Еще совсем недавно он стоял… Но тут же поймал себя на том, что отвлекся. Нужно было обдумать еще и тактику разговора. Он собирался многого добиться от шефа.

Работать по-прежнему совершенно немыслимо. Практически он совершенно один. Ни людей, ни собственных ассигнований и никакой надежды на новые приборы. Все лимиты уже израсходовали другие.

Он достал записную книжку и попытался нацарапать основные пункты разговора. Но писать было трудно. Мешали толчки и подскакивания машины. Да и вполне можно было обойтись без записей. Он и так отлично знал, что ему нужно. Во-первых, группа. Два или, лучше, три научных сотрудника, собственный механик и две лаборантки. Хорошо бы, одна из них умела печатать на машинке… Зиночка в этом смысле идеал… Теперь приборы. Конечно, в первую очередь ОР-99, этот легендарный шедевр электротехнической японской фирмы «Тошиба», потом четыре бокса, ультрацентрифугу, хроматограф, установку ЭПР, электронный микроскоп с ультрамикротомом и всевозможное стекло… Остальное мелочи. Остальное как-нибудь…

— Вам куда? — сурово спросил таксист, притормаживая перед красным светом у смоленского исполина, перед входом которого чинно выстроились многосильные красавцы с разноцветными флажками на радиаторах.

— Девятинский переулок, пожалуйста, — сказал Второв, возвращаясь на грешную землю.

Но разговор с шефом протекал совсем не по плану и закончился совсем иначе, чем это предполагал Второв.

Падре сам отворил ему обитую блестящим зеленым дерматином дверь и провел к себе в кабинет. Выглядел он очень уставшим, даже слегка осунулся за эти дни, если, конечно, такое слово применимо к круглому румяному толстяку.

Молча взял он из рук Второва лабораторный журнал. Лениво и как-то очень незаинтересованно пролистал его, будто наперед зная все, что там написано. Впрочем, он, кажется, действительно это знал. Долго ничего не говорил, уставясь невидящими глазами в окно, за которым нестерпимым блеском сверкали расплавленные сквозные окна похожего на раскрытую книгу здания СЭВа. Что читал в этой стальной и стеклянной книге Падре, о чем думал?

Второв почувствовал себя почему-то очень неловко. Больно уж непривычным было молчание шефа.

— Вы очень выросли, Александр Григорьевич, — хрипловатым и каким-то «не своим» голосом сказал шеф, поворачиваясь к Второву. — Очень… Я изучил все, что вы привезли с собой, и мысленно сопоставил это с тем, что у вас уже было… И я вдруг понял, что где-то внутри и незаметно для всех вы крупнее того американца. Крупнее! Я это понял. А ведь он блестящий исследователь. Почти гениальный. Вот какая петрушка получается, Александр Григорьевич…

Второв покраснел и заерзал на стуле. Он готов был бежать отсюда сломя голову. Слов нет, ему было приятно. Но смертельно, совершенно смертельно неудобно. Потому и приятность прошла стороной, почти не задев его. Осталось только это непонятное смущение, даже какой-то стыд, в котором он тонул без возврата. Притом слова Падре были совершенно неожиданными. Второв не знал, что ему делать, и даже не пытался возражать обычными приличествующими на такой случай словами.

— Обдумал я и те идеи, Александр Григорьевич, которыми вы поделились со мной во время нашей последней встречи. Обдумал и оценил. Вы широко замахнулись, широко и далеко. Вы переросли меня. Вам уже не нужна моя опека… Не перебивайте меня! — Мановением руки он посадил на место Второва, который приподнялся со стула и силился что-то произнести. — Не перебивайте… В той каше, которую я заварил с «АД», вам уже делать нечего. Ваша проблема крупнее, значительнее. Может быть, она не так выигрышна, но несомненно более важна для науки… Теперь слушайте меня внимательно, я уже все решил. У Алексея Кузьмича есть вакансия заведующего лабораторией вторичных структур. Лучшего человека, чем вы, ему не найти. Идите туда вместе с вашей тематикой.

— Но…

— Идите, идите! Мы сохраним наши связи в недрах Совета по «АД». А пока развивайте свое направление. Лаборатория еще не укомплектована, лимиты колоссальные. Сами и людей себе подберете, и оборудование закупите. Чего еще желать можно? Пока будете «и.о.», потом защитите докторскую и станете полноценным завлабом.

— Да…

— Идите, батенька, домой и хорошенько подумайте. Я и так знаю все, что вы собираетесь мне сказать. Подумайте, подумайте. Потом мы с вами все поподробнее обсудим. А мне на дачу пора собираться. Заждались, поди: дачный муж, и все такое. Одних поручений целый список. Так что желаю приятного отдыха. Идите и подумайте хорошенько. Для «АД» это необходимо. Без детальной разработки вторичных структур нам с места не сдвинуться. Совет советом, а не дадим солидного научного обеспечения — по головке не погладят. Для пользы дела, Александр Григорьевич, для пользы дела.