Я в двенадцать лет уже любил приложится к бутылке,

Но еще не читал Набокова и Маркеса,

И ужасно мечтал какой-нибудь педофилке

В преступные ручки попасться.

В советское время все лучшее было детям,

Вокруг суетились учительницы, воспитательницы, пионервожатые,

А я несчастный наблюдал за всем этим

И волновался, словно нива несжатая.

Нам организовывали пионерские сборы,

Водили на экскурсии и на лекции,

Били барабаны, гремели горны,

А я находился в состоянии непрерывной эрекции.

Они рассказывали про пионеров-героев,

Из-под юбок были видны коленки,

Взгляд заволакивало мутною пеленою,

Я готов был бросаться на стенки.

Тогда фактически не было порнографии

Ни в журналах глянцевых, ни в Интернете.

Но зато была учительница географии,

Входя в класс, она говорила: «Здравствуйте дети».

Я с трудом поднимал из-за парты свое тщедушное тело,

Было во мне 25 килограммов живого весу,

Если б она догадалась, что я с нею в фантазиях делал,

То проявила ко мне капельку интересу.

Передо мной маячили стриженные затылки,

У доски отвечал отличник Григорьев Дима…

Ах, кабы она оказалась чуть-чуть педофилкой,

Может, и жизнь моя не прошла бы мимо.

А вдруг она была педофилкой,

Только боялась тюремного срока,

А я погибал такой нежный и пылкий,

Как к нам судьба оказалась жестока.

Ох, вы русские женщины! Я не могу

Лучше этим вы занялись бы,

Чем коней останавливать на бегу

И входить в горящие избы.

Вот когда надо было заниматься сексом

Биться, так сказать, в конвульсиях пароксизма,

А не прощаться со своим бестолковым детством

И не бороться против южноафриканского расизма.

Сейчас я это делаю через силу,

А вокруг, согласно телесюжетам,

Бродят только подлые педофилы,

А педофилок по прежнему нету.

Из меня уже сыпется песок и опилки,

За либидо ушедшее мне обидно,

Мне теперь нужны бы геронтофилки,

Но их тоже что-то не видно.

Кстати, Маркеса я так и не осилил,

Перечитал «Лолиту» - не возбудился ни капли.

Короче понял, что место мое в могиле,

Ознакомившись с тем, что сказал о. Всеволод Чаплин.