Сегодняшняя лекция касается уже собственно евангельского материала. Мы с вами переходим к понятию о синоптической проблеме и основным характеристикам Евангелий в целом (прежде, чем обратимся непосредственно к самому «телу» евангельского текста).

Итак, у нас есть четыре канонических Евангелия, из которых первые три именуются синоптическими (от греч. «синопсис» — обозрение, общий обзор). Итак, при сопоставлении этих трех текстов первых Евангелистов легко заметить, что эти Евангелия содержат совпадающие по содержанию эпизоды — так называемые параллельные места. Кроме того, наблюдается иногда общая для двух или для трех Евангелий последовательность этих повествовательных эпизодов, или, как иногда их именуют, перекопов (слово «перекопа» — греческое, означает оно «законченный отрезок текста»). Скажем, перекопа о блудном сыне, перекопа о мытаре и фарисее, перекопа о милосердном самарянине и т. д.

Между греческими текстами параллельных перекоп в двух или во всех трех синоптических Евангелиях часто обнаруживаются вербальные совпадения — т. е. совпадения дословные. Приведем два таких примера. Совпадения целых фраз в трех Евангелиях можно проследить в повествованиях об исцелении прокаженного. Это общее синоптическое место (Мф. 8; Мк. 1; Лк. 5). Яркий пример текстуальной близости в параллельных текстах из двух Евангелий — исцеление слуги сотника (Мф. 8; Лк. 7). В этих случаях полная вербальная близость греческого текста обнаруживается в прямой речи сотника и Господа. Это обстоятельство поразительно, и вот почему. Родным языком для Господа нашего Иисуса Христа был арамейский диалект еврейского языка, и, очевидно, его ученики говорили на этом языке между собою. Чистой случайностью эти вербальные совпадения не объяснить, потому что в переложении на греческий язык возможно было множество различных вариантов. Кроме того, грамматика еврейского и греческого языка сильно расходится. Скажем, в еврейском есть только две временных формы, а в греческом кроме настоящего времени мы находим два будущих и три прошедших. Ясное дело, что возможностей перевода того, что было сказано Господом на еврейском — множество. Я опускаю грамматические подробности, которые могли бы с еще большей очевидностью проиллюстрировать, что эти совпадения не случайны. Это совпадение, естественно, чаще всего наблюдается в прямой речи — когда Евангелист излагает непосредственно учение Господне. Но при этом мы встречаем поразительные моменты. Скажем, в эпизоде исцеления расслабленного есть оборот речи — вставлено от автора: [Господь] «сказал расслабленному». Это не прямая речь, и простой случайностью наличие этого оборота у синоптиков не объяснишь, ведь можно было бы и как-то иначе ввести речь Господню. И, тем не менее, такое общее место, общий способ введения прямой речи: «сказал расслабленному». Можно привести множество других примеров.

Содержательное и композиционное сходство между тремя первыми Евангелиями очень велико. Общая композиция у них такая: Рождество и детство Спасителя, проповедь Иоанна Предтечи и Крещение Господне, пост и искушения, начало общественного служения и призвание первых четырех апостолов, далее деятельность Господа в Галилее, путешествие в Иерусалим, последний путь в Иерусалим, жизнь в Вифании и в Иерусалиме перед страданиями (Страстная седмица), предательство. Тайная вечеря, страдания, Воскресение, явление Спасителя и Вознесение. Этот общий план у разных синоптиков освещается несколько по-разному; мы знаем, например, что у Евангелиста Марка о Рождестве ничего не сказано, повествование начинается сразу с проповеди Предтечи. Но в любом случае Рождество и детство Спасителя предполагаются по Марку: Господь Иисус Христос истинный Человек (как и у прочих Евангелистов-синоптиков), и такой Человек должен был, конечно, родиться.

Эти явно неслучайные совпадения заставляют предположить наличие литературных связей между Евангелиями, т. е. эти совпадения объясняются не просто согласием Евангелистов между собой, а наличием каких-то литературных связей. Вот с чего началось изучение и сама постановка синоптической проблемы. Особенно ясно синоптическая проблема проступает по контрасту, когда мы сравниваем синоптические Евангелия с Евангелием от Иоанна. Здесь сходство обнаруживается лишь на уровне внешней, самой общей композиции. Можно выделить рассказ об общественной деятельности Господа Иисуса Христа, начало которой по Иоанну также связано с Иоанном Крестителем. Второе — деятельность Христа заканчивается казнью в Иерусалиме, и последнее общее — это Воскресение. Итак, за исключением повествования о Страстях, у Евангелия от Иоанна совсем немного перекоп (законченных отрывков), параллельных синоптикам. По контрасту с таким разительным отличием предстает перед нами синоптическая проблема. Если мы когда-нибудь одолеем русский синопсис (есть греческий синопсис, когда по четырем столбцам расписан текст каждого из Евангелий; к сожалению, у нас до сих пор на русском языке ничего такого нет), если мы станем выписывать эти тексты параллельно на одном уровне, а специфические тексты соответственно без параллелей, то картина будет такая: три столбца заняты, а четвертый (от Иоанна) пустой, или наоборот — идет целиком текст по четвертому столбцу, и нет ему параллелей у первых трех Евангелистов. Такой вот «разнобой». Мы эти тексты уже набрали, и предлагаем сотрудничество тем из вас, кто захочет делать эти параллели. Это дело на русском языке еще не выполнено. Есть еще много всяких интересных возможностей по созданию синопсиса, это очень полезная вещь — можно создать замечательный учебник, не имеющий аналогов на русском языке.

Итак, синоптическая проблема — это вопрос о том, как объяснить сложное сочетание сближений и расхождений между текстами трех первых Евангелий новозаветного канона. Этот вопрос еще иногда ставят как вопрос об их письменных источниках — были ли они и что они из себя представляли? Кратко сущность синоптической проблемы выражается в формуле: сходство, доходящее до степени вербального совпадения, и различие, нередко принимающее форму неразрешимых противоречий (как кажется). Таких противоречий также можно привести множество. Например, в притче о злых виноградарях у Матфея и Луки сын, который прообразует, конечно же, Господа Иисуса Христа, убивается вне стана, вне ограды виноградника, а по Марку убийство совершается на территории виноградника, и только потом тело выносится. Мелочь, деталь, но как объяснить такое расхождение при очень частом, поразительном вербальном совпадении? Понятно, что притча была одна, и Господь ее рассказывал уже в преддверии Страстей — на Страстной седмице. Эта проблема существует, хотя, безусловно, она не затрагивает подлинности Евангелия. Вообще, синоптическая проблема не занимается подлинностью евангельского текста, подлинность его мы не оспариваем. Но для любого православного человека синоптическая проблема, тем не менее, может встать — со строго научной, текстологической точки зрения. Как объяснить такую сложнейшую связь трех Евангелий, где тексты (конечно, при явном их единстве как словесных икон Господа нашего Иисуса Христа) то дословно совпадают, то противоречат друг другу? Как древние чудотворные иконы при общем единстве образа никогда не могут в точности повторить одна другую, также и здесь. И это действительно существенно.

Впервые синоптическая проблема как научная была сформулирована только в XVIII в. До этого авторитетом в европейском христианском обществе пользовалось источниковедческое высказывание блж. Августина, который здесь опирается на Предание. В трактате «Согласование евангелистов» блж. Августин пишет, что наши Евангелия написаны в той последовательности, в которой они стоят в каноне, а более поздние Евангелисты знали сочинения более ранних и использовали их в своей работе. С тех пор точно была сформулирована теория «взаимного пользования», в частности, блж. Августин считал, что Евангелие от Марка — это сокращенный вариант Евангелия от Матфея. В своем трактате он об этом пишет. Вот одна из первых древних церковных гипотез разрешения синоптической проблемы, и до XVIII века эта гипотеза всех удовлетворяла.

Начиная с XVIII в. и на всем протяжении XIX в. были предложены четыре основные гипотезы с разрешением синоптической проблемы. Первая из них — это теория прото-Евангелия, которую впервые предложил Лессинг и которая объясняет близость синоптических Евангелий их общим происхождением от текста (утраченного) древнейшего Евангелия, написанного на арамейском, или, как говорит Лессинг, на сиро-халдейском языке. Итак, близость объясняется общим источником. Спрашивается, как объяснить различие? Различие между синоптическими Евангелиями эта теория объясняет тем, что синоптики использовали разные части прото-Евангелия и по-разному перевели их. В XIX в. эта теория теряет влияние, так как она оказалась непригодной вот в каком отношении: с ее помощью не удавалось объяснить известные черты сходства и различия между существующими греческими текстами. Итак, вначале был еврейский текст, потом появляется греческий текст, и как же теперь объяснить сходство и различие в греческом тексте?

Вторая теория решения синоптической проблемы — теория устной традиции. Она объясняет известные нам текстуальные данные сходства и различия у трех Евангелистов тем, что синоптики независимо друг от друга черпали материал из устной традиции протохристианской, или первохристианской, Иерусалимской общины, которая обрела устойчивые формы в результате постоянного повторения и заучивания одних и тех же повествований. Обычай заучивать тексты наизусть известен и в Талмудической традиции (еврейские тексты, как вы знаете, сворачиваются в свитки; если свиток проколоть, то под прокол попадают в разных местах текста разные буквы; так вот, протыкая этот текст, талмудисты могли сказать, какие именно буквы проколоты — так хорошо они знали текст). Заучивание текста известно и в примитивных племенах, когда что-то держится в голове за неимением письменности. Так что, вроде бы рассуждение здравое.

Творцы этой теории устной традиции придерживались мнения, что содержание Евангелия было сформулировано по-арамейски, а затем переведено на греческий. Согласно этой точке зрения, расхождения между синоптиками возникли из-за того, что Евангелисты были знакомы с различными вариантами традиции, удовлетворявшими потребности и интересы разных общин. Известно, что первохристианские общины до 70 г. пребывали с центром в Иерусалиме, но при явном преимуществе иерусалимского центра, которое ощущается при чтении книги Деяний Св. Апостолов (там проповедь всегда начинается из Иерусалима и в Иерусалиме заканчивается; скажем, проповедь ап. Павла), общины широко распространились не только в Азии, но и в Европе — вплоть до Рима. Эта теория тоже не смогла объяснить причины конкретных совпадений и расхождений между нашими текстами. Ее слабость особенно обнаружилась при попытках объяснить наличие у синоптиков больших порций практически идентичных материалов и случаи совпадения последовательности параллельных перекоп. Как объяснить, что перекопы в Евангелиях идут одна за другой? Устная традиция могла донести конкретную перекопу (например, притчу о блудном сыне) с большой степенью точности. Скажем, эта притча известна в одной общине, и в другой, и в третьей и т. д., разные Евангелисты черпают оттуда эту традицию и записывают ее. Но как объяснить именно совпадение последовательности записей этих внешне между собою не связанных перекоп, пользуясь теорией устной традиции — не ясно.

Однако, в рамках этой теории была сформулирована гипотеза, оказавшаяся важной для будущих исследований. Во-первых, перед письменной фиксацией синоптических Евангелий, был длинный период устной передачи элементов их содержания. Это очевидно из первохристианской литературы — послания ап. Павла начали писаться в 50-х гг. I в. и написаны, по-видимому, раньше наших Евангелий. Хотя полюй, окончательной ясности тут быть, конечно, не может.

Единицы традиции при передаче воспроизводись с большой степенью точности, так как в общине они выполняли вполне определенные функции — например, литургические. Это видно из передачи рассказа о Тайной вечери у ап. Павла. В Послании к Коринфянам есть передача тайносовершительных слов Господа нашего Иисуса Христа на вечере абсолютно точно так же, как у Евангелиста Луки. Даже подробности совпадают: оба они говорят, что Чаша новозаветная была предложена после вечери, на чем мы основываем свое учение о том, что новозаветная Евхаристия, Трапеза Господня, была исполнена Господом после ветхозаветной Пасхальной трапезы. Это ясно прослеживается только у Евангелиста Луки и также повторяется в Послании к Коринфянам.

Третья теория решения синоптической проблемы — теория фрагментов. В начале XIX в. немецкий ученый Шлейермахер опубликовал работу о Евангелии от Луки, где утверждал, что ап. Лука пользовался не прото-Евангелием (или даже не протоевангелиями) — письменным источником или источниками, которые охватывали всю жизнь Господа Иисуса Христа, а большим числом письменных сочинений, каждое из которых объединяло несколько фрагментов. Шлейермахер предположил существование этих письменных фрагментов — не прото-Евангелия (единого источника, из которого все потом черпали), а именно нескольких фрагментов, которые впоследствии были объединены. По мнению Шлейермахера, эти сочинения были написаны для раннехристианских общин, которые нуждались в сведениях о жизни и учении Господа Иисуса. Среди их авторов, по его мнению, были и свидетели земной жизни Спасителя (в частности, апостолы), а читатели и собиратели этих сочинений могли уже подбирать письменные фрагменты по некоему объединяющему принципу — жанровому. Один собирал речи Господни, другой — чудеса, третий — притчи и повествования, относящиеся к Страстям и т. д. И вот этот ученый-протестант безапелляционно заявляет, что Евангелист Лука был лишь собирателем уже имевшихся текстов, которые он переписывал без всяческих изменений. Это свое заключение он выводит из пролога Евангелия от Луки, в котором Евангелист заявляет о своем намерении по порядку начать писать об известных событиях — о событиях жизни Господа Иисуса Христа, поскольку другие уже такой труд предприняли. Таким образом, для этого мнения вроде бы есть основание.

Позднее Шлейермахер распространил свою гипотезу и на все прочие синоптические Евангелия, которые он именует «суммирующими» и тем самым противопоставляет «биографическому» Евангелию от Иоанна. Таким образом. Евангелист Иоанн — биограф, а все остальные — просто систематизаторы.

Эта теория долго не продержалась по той же причине, что и теория устной традиции — с ее помощью невозможно объяснить многочисленные черты такого фундаментального сходства между синоптиками. Если бы синоптики были бы просто компиляторами различных фрагментарных текстов, то как объяснить такое фундаментальное совпадение планов, последовательности перекоп, которые у них встречаются?

После этого протестанты ухватились за гипотезу редактирования: Евангелисты — редакторы; их тексты — не самостоятельное творчество, а нечто отредактированное. Но что именно?

Наконец, упомянутая нами теория использования одних синоптиков в качестве источников для других. Этой теории и придерживался блж. Августин. Но если он считал, что последовательность взаимного пользования именно такова: Матфей, затем Марк, а потом уже ими обоими пользуется Лука, то протестанты этим не удовлетворились, и в конце XVIII в. известный ученый Иоганн Грисбах предложил гипотезу, согласно которой Евангелие от Марка возникло в результате переработки Евангелий Матфея и Луки. Грисбах посягнул на наш канонический порядок: Матфей, Марк, Лука, — и предложил такой порядок: Матфей, Лука, Марк. Таким образом он отверг предположение блж. Августина о том, что Евангелие от Марка является сокращенным изжением Евангелия от Матфея.

На чем основывались эти предположения? Тот факт, что почти все вошедшие в Евангелие от Марка материалы имеются также у Матфея и у Луки, или у Луки (т. е. если у Марка есть какой-то материал, мы смотрим и обязательно находим его у Матфея и у Луки, или же только у Луки — за исключением очень малого количества мест — практически четырех мест Евангелия от Марка, которые отсутствуют в прочих синоптических Евангелиях). Этот факт Грисбах истолковал как свидетельство в пользу того, что Марк работал с двумя этими текстами одновременно. При решении синоптической проблемы Грисбах воспользовался этим доказательством — от последовательности. Он показал, что когда последовательность повествований, последовательность перекоп у Марка не совпадает с порядковым расположением тех же повествований у Матфея, то эта последовательность совпадает с их порядком у Луки. Может показаться, что Евангелист Марк выбирает, какой последовательностью в изложении событий ему пользоваться, и в одном случае его больше устраивает последовательность у Матфея, в другом — у Луки. И тогда обращает на себя внимание известное наблюдение, что в первой половине своего повествования Евангелист Марк следует последовательности Евангелиста Луки, а во второй части он придерживается последовательности событий Евангелия от Матфея. Происходит как бы перестановка. И эта «перестановка» смутила нашего протестанта, который решил предложить рабочую гипотезу о взаимном пользовании, но не в том порядке, к которому мы привыкли: Матфей, Марк, Лука, — а в другом: Матфей, Лука, Марк. (Непрочность этих построений доказывается тем, что те же самые соображения позднее были использованы для доказательства другого порядка, согласно которому самым первым было написано Евангелие от Марка).

Итак, последовательность событий у Евангелиста Марка всегда совпадает либо с последовательностью Матфея, либо с последовательностью Луки, либо у них обоих вместе. Таких совпадений много: скажем, чудо о расслабленном в Капернауме и призвание Левия Матфея излагаются в одной и той же последовательности у всех трех Евангелистов. Срывание учениками колосьев в субботу и исцеление сухорукого также записаны в одинаковой последовательности во всех трех Евангелиях. Но даже, когда последовательность перекоп не является одинаковой для всех трех Евангелистов, то в любом случае последовательность изложения у Марка всегда совпадает либо с Евангелием от Матфея, либо с Евангелием от Луки.

Из этого наблюдения и родилась гипотеза взаимного пользования, которая продержалась до XIX века, а затем ее вытеснила новая (уже пятая по счету) гипотеза — гипотеза двух источников, которая до сих пор является рабочей гипотезой для протестантов, и ее там уже никто и не думает оспаривать.

Суть этой гипотезы сводится к двум положениям. Первое — Евангелие от Марка — самое древнее, и именно оно послужило источником для работ Матфея и Луки. Но помимо Евангелия от Марка, Матфей и Лука использовали еще один письменный источник, который до нас не дошел, но поддается реконструкции при сопоставлении текстов Матфея и Луки. По мысли творцов этой теории, утраченный источник содержал главным образом изречения Господа нашего Иисуса Христа, так называемые логии. В научной протестантской традиции утраченный источник обозначается латинской буквой Q, от немецкого Quelle — источник. Впервые такое предположение появилось в статье упомянутого нами Шлейермахера, который анализирует сохраненные церковным историком Евсевием (IV в.) свидетельства Папия, епископа Иерапольского (II в.), о Матфее и Марке: «Матфей соединил логии на еврейском языке, а переводил их каждый, как мог» (Евсевий. Церковная история. Кн. 3, гл. 39, 16). В этом высказывании Папия, приведенном Евсевием через 200 лет, Шлейермахер увидел указание на собрание изречений Иисуса. Отсюда же следует предположение, что Матфей написал свое Евангелие на еврейском языке — предположение, которое до сих пор ничем не подтверждается.

Раньше эти слова понимались как свидетельство того, что Матфей написал арамейское Евангелие, собрав устные предания о словах и делах Господа. Это предположение Шлейермахера помогло сторонникам гипотезы двух источников интерпретировать слова Папия как указание на текст, по структуре подобный вот этому самому гипотетическому Q. Творцы теории решили, что этот самый источник и упоминается у Папия, и логии, которые соединил Матфей, это его следы. Кроме того, Шлейермахер предположил, что Папий, говоря о произведении Марка, имеет в виду не наше каноническое Евангелие от Марка, а более ранний вариант этого текста. Так впервые была принята гипотеза так называемого прото-Марка. Почему потребовалась эта гипотеза? Да потому, что если предположить, что не было другого Евангелия от Марка, кроме канонического, и им два других Евангелиста — Матфей и Лука — пользовались, то как объяснить поразительное расхождение, скажем, в той же самой притче о злых виноградарях. Допустим, оба они пользуются текстом от Марка, но согласно друг с другом изменяют концовку. Допустим даже, что они изменили концовку потому, что знали, что Господь умер вне стана, вне стен Иерусалимских, и сочли необходимым показать, что Он под образом сына из этой притчи имел в виду Себя. Таким образом, первоначальный текст Марка изменился, получив дополнительную преобразовательную нагрузку — сын убивается вне стен виноградника, как и Господь Иисус Христос убит был вне стен Иерусалима. Но этим примеров все не исчерпывается. Как объяснить, например, что и Матфей и Лука решили опустить эпизод в Гефсиманском саду с юношей, который бежал (под этим юношей традиционно подразумевают самого Евангелиста Марка), оставив в руках преследователей свой плащ? Как объяснить и другие характерные только для Марка эпизоды? Для чего двум Евангелистам понадобилось их так согласно опускать? Тогда и говорят: был такой источник, которым они пользовались — прото-Марк, и в нем было все несколько иначе. И если мы это все реконструируем, то там уж точно будет все четко, и с этим прото-Марком противоречий никаких нет. Так вынуждено и возникла теория прото-Марка.

Следующим шагом по созданию этой гипотезы была статья филолога Карла Лахмана. Он пришел к выводу, согласно которому последовательность повествования исходного Евангелия лучше всего сохранилась у Марка. Это наблюдение стало для протестантов решающим доводом в пользу первенства Евангелия от Марка. Вот это наблюдение, довольно любопытное.

Итак, смотрите, как рассуждал Лахман. Если сопоставить последовательность перекоп, которые имеются у всех трех синоптиков, то обнаруживается, что последовательность этих общих для всех трех Евангелистов перекоп совпадает у Матфея и Луки лишь в тех случаях, когда тот же порядок наблюдается у Марка. Это действительно любопытный факт. А если последовательность этих перекоп не совпадает, то тогда и у Марка порядок совсем другой. И Карл Лахман приходит к выводу, что Матфей и Лука смотрели на Марка и пользовались его порядком изложения, но что-то от себя добавляли. И вот, пользуясь тем же доказательством от последовательности, которым пользовался Грисбах, Лахман приходит совсем к другому выводу. Грисбах, как вы помните, смотрел сначала на Марка и сопоставлял его последовательность с Матфеем. Он заметил, что если у Марка порядок перекоп совпадает с Матфеем, то тогда он совпадает и с Лукою. Из этого Грисбах заключил, что Евангелист Марк пользовался и Матфеем, и Лукой. А теперь Лахман рассуждает наоборот: находит совпадение порядка у Матфея и Луки, затем сравнивает с Марком — порядок совпадает. Отсюда вывод: Матфей и Лука пользовались Марком как источником.

Конечно, все это несерьезно: смотрят либо с одной стороны, либо с другой и гипотетически предполагают то одно, то другое — прямо противоположное.

Вам это необходимо знать потому, что все эти протестантские выводы сейчас слишком сильно укоренились в европейской богословской науке и повсюду пользуются уважением. Конечно, сама колоссальная работа, которую проделали протестантские исследователи, заслуживает уважения. Среди них множество настоящих, квалифицированных специалистов. Но, увы — эта самая протестантская закваска переквашивает все их тесто, и все портит.

В начале XX в. возникла еще одна гипотеза, продолжающая гипотезу двух источников. Ею занялся Р. Бультман в 20-30-е гг. нашего века. Сейчас выходят одна за другой книги некоего С. В. Лёзова, который является адептом этого самого Бультмана — «История и герменевтика в изучении Нового Завета», «Канонические Евангелия» — одна вышла в прошлом году, другая в позапрошлом. Названия, согласитесь, очень заманчивые (герменевтика — это наука о принципах толкования евангельского текста, а самим толкованием занимается наука экзегетика). На протяжении такого солидного тома проповедуется теория Рудольфа Бультмана — знаменитая и очень почитаемая теория анализа формы. Метод анализа форм — Formgeschichten — это выражение сейчас встречается повсюду.

В чем тут принцип? Они бросились на поиски тех форм евангельской традиции, которые существовали до ее фиксации в Евангелиях — на поиски того, чего мы найти никак не можем. До сих пор никак не удается найти ни прото-Евангелия, ни прото-Марка, ни источника Q (источника логий). И вот здесь Бультманом выдвигаются такие задачи.

Во-первых, надо разделить традицию и редакцию. Редакцию, которая зафиксирована в наших текстах, нужно отделить от той традиции, которая ей предшествовала. Надо восстановить тот облик этих перекоп, который они имели до включения в Евангелия. Необходим анализ формы отдельных перекоп в их дописьменном виде, т. е. прежде определения их жанра (жанры перекоп — это притчи, чудеса, поучения Господни и т. д.). Необходимо изучение отдельных жанров раннехристианской традиции об Иисусе Христе для того, чтобы разыскать первоначальные образы текстов, которые зафиксированы в наши перекопы. Необходима попытка проследить историю материала традиции от его возникновения до его окончательной фиксации в Евангелиях. Такой по существу волюнтаристский, надо сказать, подход подкреплен мощнейшей научной базой, но при этом все это, конечно, может быть оспорено.

Современник Р. Бультмана, эмигрировавший из России заслуженный профессор, доктор богословия Николай Никанорович Глубоковский (он тогда преподавал в Болгарии, в Софии, на богословском факультете Университета) написал книгу «Евангелия и их благовестие о Христе Спасителе и Его искупительном деле», где разбирает эти гипотезы, о которых я говорил. К сожалению, он не успел обратиться к методу анализа форм, который возник в 20-е гг. Эта работа непростая. На основании последних достижений науки (имейте в виду, что евангельская наука за последние 60 лет, что прошли с опубликования этой брошюры, не стоит на месте) Н. Н. Глубоковский старается вернуть сознание к первоначальной церковной традиции, и показать, что ничто по существу не может ей серьезно противоречить. Речь идет о теории и гипотезе взаимного пользования синоптиков, причем он настаивает на именно том порядке, который сохранился у нас в каноне: Матфей, Марк, Лука. На этом о синоптической проблеме мы закончим, и перейдем к общей характеристике Евангелий.

Сейчас стала доступна книга еп. Кассиана (Безобразова) «Христос и первое христианское поколение». Я недавно прочел хулиганскую статью одного петербургского «ученого» (он считает себя православным), который обозвал еп. Кассиана отступником и диаконом сатаны, утверждая при этом, что еп. Кассиан сознательно коверкает текст Нового завета в своем переводе, о котором я вам говорил, и в своих работах по Евангелию он тоже является отступником. Это, по крайней мере, может быть названо хулиганством, а на самом деле это явление очень тяжелого порядка, когда в еретики записывают и о. Александра Шмемана, и о. Иоанна Мейендорфа и прочих русских зарубежных богословов. Это очень распространенное, очень пагубное явление, которое замыкает российское богословие на самом себе. Это совершенно недопустимый обскурантизм. Трезвость нужна в отношении ко всякому творению и учению — в том числе и в отношении книг еп. Кассиана. Но нельзя быть хулиганом и именовать епископа Кассиана отступником и диаконом сатаны.

Достоинство книги еп. Кассиана состоит в том, что это пока единственный учебник по Новому Завету — не бесспорный, конечно, но единственный, удовлетворяющий современному менталитету учебник. В этом учебнике я вас всех прошу прочитать соответствующие статьи о Евангелиях: Мф. — с. 278, Мк. — с. 303, Лк. — с. 324, Ин. — с. 348. Попутно замечу, что еп. Кассиан является приверженцем той самой протестантской теории, что первым по написанию Евангелием было Марково. Это частное мнение не может испортить достоинств его учебника в части изложения прочего материала. И заметьте, что порядок изложения материала о Евангелиях у него именно канонический.