Немцы объявились в наших краях 12 августа 1942 года. Сперва мы узнали это из листовок, которые в изобилии рассыпал пролетевший самолет типа нашего «кукурузника». А может, это и был «кукурузник». Хорошо помню их содержание: «Где ваши хваленые победители в лице Буденного и Ворошилова? Они – предатели. Бросили вас на произвол судьбы, а сами спрятались в надежном месте». Потом со стороны Черкесска началась стрельба из дальнобойных орудий. Били не по станице, а по окружающим горам, чтобы дать знать, что территория занята.

После этого в селении появились мотоциклисты. Оставили свои машины прямо на дороге и пошли по хатам добывать еду. Население боялось людей с автоматами и отдавало продукты, несмотря на собственную в них острую нужду. На углу улиц они вскоре поставили кухню и через громкоговоритель стали приглашать женщин чистить картофель, который к этому времени созрел на полях. Стояла ведь осень. Пацаны, которые вертелись вокруг, стащили один автомат и спрятали в картошку. Немцы его нашли, но, слава богу, никого не расстреляли.

За мотоциклистами приехал большой обоз с румынами, поляками, чехами, венграми. Солдаты расквартировались по всем хатам. Лошадей с повозками оставили тут же, в приусадебных садах, невзирая на то, что немало в них будет потоптано. Остававшиеся в станице мужики сразу же стали служить полицаями. Всем было велено рыть себе окопы.

Колхоз распустили, общественный скот раздали. Кто-то получил корову или теленка. Нам же достался худой жеребенок. Немного его откормили и ездили потом на нем с братом за хворостом.

Нас, ребятишек, немцы почти не трогали. Разве что принуждали работать на себя. Например, на конюшне. Подзывали пацанов и заставляли носить воду лошадям из колодца. Коней много, пока всех напоишь! Нередко это растягивалось на полдня. Потом дадут папироску – и до свидания. Там, кстати, я впервые увидел таких мощных животных. С широченным крупом. На спину можно лечь, как на лавку. Тяжеловозы!

А вот с евреями они не церемонились и здесь. Те не успели уйти за перевал, и я видел, как их огромной колонной (человек двести-триста, не меньше) гнали по пыльной дороге. Собрали всех под горой и заставили вырыть траншею глубиной метра полтора. Ставили людей на край и расстреливали. Детям давали сладкие ядовитые конфетки. Возьмет ребенок в рот – и сразу падает. Если упал у канавы, ногой сталкивали в ров. Когда его засыпали землей, поверхность еще долго шевелилась, как живая. Ведь туда попадали не только мертвые, но и раненые. Возможно, и совсем живые.

Днем случались бомбежки. Это делали наши самолеты. Удары наносились по зениткам на окраине станицы, по скоплениям машин и другой военной техники. Один из наших самолетов во время воздушной атаки был подбит. Летчик успел приземлиться на парашюте, забежал в кукурузу и там застрелился. Немцы окружили кукурузное поле цепью и осторожно, боясь выстрелов, двинулись вглубь. Забрали пистолет, документы летчика и ушли.

Это был симпатичный молодой парень. Сибиряк. За точность фамилии не ручаюсь. Но кажется – Александр Седых. Местные его похоронили на месте, а весной, после ухода немцев, перезахоронили в центре станицы Зеленчукская. Поставленный на могиле памятник можно видеть там и сейчас.

Полицаи наши начали собирать сведения об активистах советского времени, чтобы потом расстрелять. Но расправиться не успели – немцы покинули станицу. Произошло это 20 января 1943 года. Не запомнить такое событие было просто невозможно. 14 января ночью вдруг открылась стрельба. Отчего, почему – никто не знал. А это, оказывается, оккупанты праздновали Новый год по старому стилю. И устроили по данному поводу салют. Выяснилось это уже утром. А ровно через шесть дней они ушли. Навсегда! Успели спалить лишь бывший колхозный амбар и взорвать за собой мост через речку Зеленчук.

После их ухода вновь образовался колхоз, в котором работали за похлебку – гороховый или фасолевый суп. Без мяса, разумеется. Хлеба тоже не было. Некоторое время не имелось даже и соли. Проработал я так до 1947 года. Потом нашу семью отправили в Сибирь, так как отец в первые же дни войны попал в плен, а доверия к пленным Сталин не питал. Это была своего рода почетная ссылка. Поселились в Сталинске (теперь Новокузнецк) Кемеровской области. После реабилитации в 1956 году жить разрешили везде, и мы переехали в Белоруссию.

В конце нашей беседы зашла речь о депортации местного населения. Вот что я услышал от Дмитрия Мефодьевича.

В Карачаево-Черкессии кого только нет. Помимо основных народов – карачаевцев и черкесов – здесь можно встретить ногайцев, обозинов, русских и так далее. Даже греки и турки есть. Тридцать пять, если не ошибаюсь, национальностей. Мы с ними были в дружбе. Горское население жило в аулах. Может быть, грязно с нашей точки зрения, но богато. У них даже золото было. Налоги там попробуй в этих ущельях собери! Их обвинили в сотрудничестве во время войны с турками и немцами.

Когда немцы ушли, было много арестов. Оставшимся горцам объявили об отправке в другие края. Сказали, что продуктов надо взять на трое суток (столько времени необходимо ехать на телеге до железнодорожной станции в Черкасске). Вещей – тоже самый минимум. Длиннющая вереница телег получилась. Мужиков там почти не было. В основном женщины и дети. Вой женский стоял неимоверный и долгий. Он слышался даже, когда обоз скрылся за горы. Поговаривали, что некоторые в пути сходили с ума. Они привыкли к горам, в которых оставляли теперь все богатство. Часть народа из дальних мест, например, из Архыза, вывезли ночью на машинах – послевоенных полуторках.

В оставленные аулы ринулись мародеры и много чего оттуда унесли. Охранять дома ведь стало некому. Больная эта тема. Ее завершения – возвращения людей на родину – я уже не дождался.