До войны окончила пять классов. Завершился учебный год, и родители, чтобы дать мне отдохнуть, отправили с сестрой к родственникам в Гомель. Это было 21 июня, мне исполнилось 12 лет. А 22 июня сообщили, что началась война.

В городе началась суета. Беспокоились и наши родственники: что делать с ребенком? В городе становилось опасно оставаться. Но тут, на счастье, в Гомель заехала к дочери мамина мать и забрала меня с собой на Брянщину.

Добрались кое-как до села Митьковка Климовского района. Деду уже передали, что внучка едет, и он вышел нас с бабушкой встречать. Там, в деревне, впервые и столкнулась с оккупантами. В буквальном смысле слова. Меня попросили отвести теленка на луг, вбить кол, и пусть он там пасется на привязи. Веду животное по узкой улочке – и вдруг навстречу вылетает мотоцикл с коляской с двумя или тремя немцами. Увидели меня и начали стрелять в воздух. Теленок (он был довольно большой) как рванул, повалил меня на землю и вместе с веревкой, в которой я запуталась, изрядно протащил по земле. Потом остановился. Оба порядком напуганные, вернулись до дома. Кто кого вел назад, уже не помню.

Постоянного немецкого поста в деревне не было, германские солдаты лишь заезжали время от времени. А партизаны в окружающих лесах водились и давали о себе знать. Периодически что-то подрывали. Двух или трех местных забрали в комендатуру. Одного подозревали во взрыве шоссейного моста, другого – железнодорожного. Что с ними стало, неизвестно.

В деревне я прожила больше года. А однажды моей родной тети муж приехал из Гомеля менять мыло на муку и другие продукты (выкручивались ведь в то время как могли) и я упросила его взять меня с собой, чтобы затем из Гомеля добраться до Минска. Двое суток шли пешком за телегой, которая была нагружена, и лишний вес лошади был уже не под силу. По дороге встречались партизаны. Остановят, порасспросят и отпустят с добрыми пожеланиями.

В Гомеле узнала, что папа с мамой живут в Минске уже в другом месте – в районе станции Козырево (территория нынешнего камвольного комбината), в частном доме дяди. Туда меня и переправили, упросив одного знакомого, который работал на железной дороге. Ехали на товарной платформе и с большими приключениями. То к одному поезду прицепят, то к другому. И так четверо суток. Куда едем, не понять. Сидела и спала на каких-то металлических болванках, но кое-как все же добрались.

Город был сильно разрушен, ходить по нему было страшно.

Недалеко от нашего дома располагался лагерь военнопленных, обнесенный колючей проволокой. Близко к нему никого не подпускали. Издали видно было, что изможденные люди просят что-то, но кругом ходят автоматчики. Ничего не передашь.

Однажды шла к Червенскому рынку и в районе частных домов (сейчас они снесены) увидела вдруг скопление людей, грузовую машину и висящего на крюке с веревкой человека. Кого-то казнили, и процесс, видимо, продолжался. Быстро развернулась и помчалась назад. Когда прибежала домой, меня буквально колотило от пережитого страха.

Ближе к освобождению был и такой забавный случай. Какой-то немец пришел к нашему дому с любимой для оккупантов просьбой «матка – яйка». А у входа собака сидит и не пускает. Никак не войти. Он стоит, собака лежит. Умный пес был. Но тут вышла мама и что-то ему дала. Хорошо, что так кончилось. Могло быть и хуже.

Некоторое время обучалась в какой-то школе, организованной в одном из бывших военных бараков. Учили там только химии, физике, математике, белорусскому языку. Все вне политики. О ней в классе ни-ни.

Наши войска встречали с цветами. Это была великая радость. Город освободили, но бомбежки продолжались. Приходилось прятаться от них в окопе, вырытом возле дома. Но пережили и это, и послевоенную разруху. Главное, что победили.