Согласно широко распространенной (вернее – распространяемой) точке зрения, Россия в конце XX века в процессе борьбы с тоталитарным режимом подверглась очередному оздоровляющему испытанию либерализмом. Что получилось в итоге – никто, скорее всего, не может точно объяснить. Во всяком случае, результаты и последствия «второго капитализма» в России также неоднозначны и противоречивы, как и результаты «первого».

Имеются принципиальные различия в исходных позициях, целях, формах и методах движения «первого» и «второго» капитализма. «Первый капитализм» в России был связан с отмиранием отживших феодальных и патриархальных отношений, второй – с заменой (деформированного) социализма. Если первый вариант был связан все-таки с определенным небольшим прогрессом, то второй – скорее всего с регрессом и с разрушением экономики.

По общему мнению, капитализм в России стал интенсивно развиваться после эмансипации крестьянства в 1861 году. Последующие полвека от крестьянской реформы в истории нашей страны считаются периодом относительно свободного развития частного предпринимательства.

Как отмечает современный философ С.Б. Чернышев, Россия в эпоху «первого капитализма» с безумной скоростью покрывалась сетью железных дорог, приобрела миллионный слой фабричных рабочих и к началу XX века оказалась в пятерке наиболее развитых европейских стран. Но по существу-то в указанную пятерку вошла не страна, а лишь ее островок, крохотный (в масштабах страны) уклад величиной с Голландию. Он охватывал 2% населения и был во многом наведен, индуцирован извне, финансовой пуповиной связан с Европой. Прочая Русь продолжала жить по заветам дедов и прадедов. Следствием прихода цивилизации для широких масс, не читающих Чехова, стало разве что появление рельсовых путей, откуда можно было свинчивать гайки на грузила [102] .

Быть может, важное отличие русского дела от западного бизнеса состояло в том, что в России само отношение предпринимателей к своему делу было несколько иным, чем на Западе. Это отличие во многом обуславливалось особенностями возникновения российского предпринимательства.

Определенные тенденции процесса «обуржуазивания» начались в России еще в период петровских преобразований [103] . Но «бизнес-слой» российской империи был чрезвычайно тонким и гетерогенным. Российская экономическая культура, опирающаяся на русскую идею, создавала возможности и предпосылки для укрепления деловой репутации в «предпринимательской» и купеческой среде посредством религиозности.

Письменные документы входили в практику деловой жизни очень медленно. Верность Богу сравнивалась с твердостью и надежностью в «держании слова» при устном заключении договора. Может быть, в этом и состояла «Великая русская мечта?»

«Предпринимательскую» деятельность в России рассматривали в первую очередь не как источник наживы («успеха»), а как «своего рода миссию, возложенную Богом или судьбой». Важно было не столько то, как и сколько зарабатывал «предприниматель», но и на что он их тратил. Русский успех – это успех не стяжателя, а мастера своего дела. Успех не как добыча, а как результат труда.

Представитель известной московской купеческой фамилии П.А. Бурышкин писал, что «Бог богатство дал в пользование и потребует по нему отчета…» [104] или, как выражал по-французски ту же мысль П.П. Рябушинский, «Richesse oblige!» («Богатство обязывает!»).

История многих ранее известных деловых семей – Кокоревых, Губошиных, Крестниковых, Морозовых, Корниловых и многих других могла бы стать «брэндом», подобно легендам о Я. Фуггере, Г.Форде, Э. Карнеги Дж. Рокфеллере, но судьба распорядилась с ними менее справедливо.

Если в период «первого капитализма» буржуазия была политически дисфункциональна, а «эмбрионом» политической власти советского периода была партия нового (профессионального) типа, стремящаяся стать государством, то генезис нового правящего класса неразрывно связан с проблемой собственного политического выживания представителей позднесоветской номенклатуры. Практически власть перешла в руки людей, не слишком эффективных и в прежней системе.

Можно сказать, что Россия пришла к либерализму не из прошлого, а из будущего, хотя и в определенной степени «закономерно». Страна уперлась в стенку, про которую Ф. Фукуяма сказал, что это «конец истории» как конечная точка идеологической эволюции человечества [105] . Но Россия уперлась в эту стену спиной и «стучится в Историю затылком». Скорее всего, Россия даже при очень большом желании никогда не сможет реализовать у себя американскую мечту и стать полностью либеральной. Ее «резонансная частота» находится где-то между корпоративизмом и коммунизмом [106] .

Процесс материализации американской мечты в России «не попадает» в интервал данной резонансной частоты со всеми вытекающими отсюда «неоднозначными» последствиями. Сложившуюся так называемую «элитную экономику» характеризуют «не достаточно полная» востребованность производственного сектора, наличие большого числа суррогатных финансовых инструментов и платежных средств, долларизация, а главное – формирование узкого круга финансовой элиты, извлекающей супердоходы за счет проведения спекулятивных и (полу)криминальных операций с ценными бумагами.

Еще на рубеже XIX-XX вв. было показано, что слияние и сращивание промышленного капитала с банковским на высокой ступени концентрации производства (на стадии империализма) приводит к образованию качественно нового – финансового – капитала. Наличие финансового капитала – реальность современной «рыночной» российской экономики. И насущной проблемой для современной России является не ликвидации этой реальности, а поиск методов и путей «встраивания» финансового капитала и его собственников в социально-ориентированную экономику.

К существенной дезорганизации государственного сектора и расстройству денежной системы привела «шоковая терапия». В результате псевдореформ национальная валюта была подорвана; рубль еще до дефолта 1998 года обесценился в несколько раз и заработной платы простому рабочему или служащему хватало только на приобретение набедренной повязки.

Новым этапом «социальных преобразований» стало строительство финансовых пирамид. Сначала в это «перспективное» дело включились частные структуры (АО «МММ», «Хопер-Инвест», AVVA и др.), а позднее и само государство. Возникла грандиозная пирамида ГКО. Во время Великой Отечественной войны эта аббревиатура означала «Государственный Комитет Обороны», а в середине девяностых приобрела иное значение: «Государственные казначейские обязательства». Российский народ стал активно превращаться в коллективного Леню Голубкова. Все пирамиды в итоге рухнули, нанеся страшный удар по уже основательно изможденной либеральным насилием экономике страны [107] .

Если государства обычно действуют, исходя из того, что они «существуют вечно» (для них нет ограничения по времени), то другие акторы [108] могут и должны изначально ставить себе «пределы существования». Для созидателей финансовых пирамид было очевидно, что сроки должны быть ограничены.

Дефолт 1998 года показал явную и почти полную невозможность либеральной утопии – догоняющего капиталистического развития страны на основе рыночных реформ. В полной мере проявилось банкротство экономического курса России, проводимого младореформаторами и их эпигонами под руководством американских идеологов. По всем показателям российская катастрофа была хуже американской депрессии 1929 года.

После дефолта началось некоторое оживление экономики. Однако все более усиливался разрыв между финансовым рынком и реальным сектором. На рынке государственных ценных бумаг вновь возобладал иностранный капитал. Курсы акций окончательно потеряли какую-либо связь с процессами внутри страны и стали зависимыми в основном от североамериканского рынка. Банковская система вошла в состояние глубочайшего кризиса. Большое количество банков существовало лишь только номинально.

«Сегодня, – отмечает экс-министр и общественный деятель Б.С. Миронов, – не осталось ни одного серьезного экономиста, кто бы не признал очевидного: происходящее в экономике России – это не перестройка, не реформирование, не либерализация, не демократия, – это разграбление государства» [109] .

Экономику современной России трудно назвать экономикой в аристотелевском смысле. Она в значительной степени является системой перераспределения российских общенациональных и природных богатств политической элитой в союзе с иностранным капиталом. Насаждение западных «непреложных рыночных законов» является лишь дымовой завесой для этого перераспределения, ибо реально рыночная экономика в РФ отсутствует.

Включенные в сферу элитной экономики сверхмонополии реального сектора подмяли под себя институты финансового рынка и включили их в свою структуру. Резко активизировался процесс слияния хозяйственной и бюрократической элиты. Взаимопроникновение высших чиновников в «бизнес-структуры», а олигархов в административные происходило и происходит на всех уровнях – федеральном, региональном и муниципальном. Процессы бюрократизации экономики в России стремительно набирают силу [110] .

Данный тип бюрократии, стремящейся к мега-администрированию, является патерналистским: власть выбирает чиновников по критерию личной преданности и «по принадлежности к роду или клану», который в данный момент властвует. Но в современной бюрократической системе, в отличие от планово-административной экономики СССР, нет никаких социальных идей. Здесь господствует только одна «идея» – добиться «успеха».

Можно отметить еще одно отличие советского и «постсоветского» бюрократизма: экономика СССР базировалась на государственном планировании буквально по всем отраслям и видам деятельности. Современная бюрократическая система «хозяйствования», несмотря на отдельные проявления гипер-активности чиновников, не имеет никаких стратегических планов. Фактически высокопоставленные гоминоиды не планируют, а лишь «адаптируют» производство под свои нужды. Вместо миллионов обещанных собственников и тысяч крепких хозяйственников страна получила стаю беспринципных и безнравственных хищников, обгладывающих Россию.

Большим заблуждением было бы смешивать государственное регулирование экономики с бюрократическим вмешательством в нее. Вместо регулирования, планирования и создания объектов инфраструктуры российская бюрократия регламентирует хозяйственную деятельность и контролирует ее путем создания различных барьеров на пути движения товаров и капиталов. Состав играющей команды не меняется, идет только постоянная перетасовка колоды и мест рассадки игроков.

В западных странах магнаты часто использовали в своих интересах как государственный, так и частный капитал. Все богатства «новых русских» и олигархов России поначалу имели единственный источник – государство. Российские «акулы бизнеса» хорошо видели и умели использовать многочисленные слабости российского государства и получили «куски разделанного советского мамонта», опираясь на властно-номенклатурные привилегии.

Когда французский философ и анархист П.Ж. Прудон в 1840 году провозгласил широко известный лозунг «Собственность есть кража!» – он имел в виду не ту собственность, которую вор «взял» у другого гражданина и объявил своей. Имелось в виду нарушение «естественного права» и «узаконенное» государством присвоение чужого овеществленного труда.

Подмножество людей под названием «олигархи» не создали практически ничего нового. Это и есть именно тот случай, когда собственность есть кража. Предприниматель всегда выступал организатором производственных отношений, продуцирующих его будущее состояние. Посредством своего ума, характера, способностей предприниматель («бизнесмен») организует людей так, что они начинают организованно трудиться, выдавая продукт и обогащая предпринимателя. В России будущий олигарх никак не участвовал в строительстве своего будущего состояния и как таковой не является гением созидания.