Юрий Емельянов

ХРУЩЕВ. От пастуха до секретаря ЦК

Натура противоречивая и импульсивная

(Вместо предисловия.)

11 лет из почти 74-летнего существования Советской власти приходятся на годы, когда Первым секретарем Коммунистической партии Советского Союза был Никита Сергеевич Хрущев. Таким образом, приблизительно седьмая часть советской истории связана с его пребыванием на главном посту в правящей партии. Хрущев занимал этот пост дольше, чем генеральные секретари ЦК КПСС Горбачев, Андропов и Черненко вместе взятые. К тому же он возглавлял Совет министров СССР дольше, чем каждый из таких его председателей, как Маленков, Булганин, Тихонов, Рыжков. Хотя бы поэтому деятельность Хрущева представляет интерес для всякого, изучающего историю нашей страны.

Достаточно вспомнить, что за эти 11 лет была освоена целина и началась космическая эра, по всей стране распространялись посевы кукурузы и строились пятиэтажные жилые дома, были оглашены шокирующие факты о репрессиях 30-х – начала 50-х годов и введена смертная казнь за различные виды экономических преступлений, выдвигалась программа всемирного разоружения и разрушались собственные вооруженные силы, проводились самые мощные ядерные испытания и происходили международные кризисы, ставившие мир на грань уничтожения, наша страна помогала

Кубе, а также десяткам других стран мира, поссорилась с Китаем, Албанией, Румынией, помирилась, а затем снова поссорилась с Югославией, было объявлено о том, что СССР скоро обгонит США и построит коммунизм при жизни нынешнего поколения советских людей. Все эти и многие другие события были связаны с деятельностью Хрущева, и он был инициатором многих из них.

Бурная и противоречивая активность Хрущева порождала неоднократные внутриполитические кризисы, а также волнения в стране и за ее пределами. 11 лет официальные заявления Хрущева, его многочисленные выступления перед массовой аудиторией, встречи и беседы с различными людьми ежедневно передавались по радио и телевидению, печатались на страницах газет. Его указания формировали политику страны и ее общественное мнение. Впрочем, и до того, как он возглавил Коммунистическую партию и правительство, Хрущев играл заметную роль в политической жизни нашей страны, и его деятельность была тесно связана с ее многими важными историческими событиями.

Однако сразу же после его отставки жизнь и деятельность Хрущева были преданы забвению. Хотя публично Хрущева ни в чем не обвиняли, казалось, что он совершил непростительное преступление, само упоминание о котором было бы шокирующим. Официально уход Н.С.Хрущева с постов Первого секретаря КПСС и Председателя Совета Министров СССР объяснялся его личной просьбой в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья. Однако еще полгода назад все советские руководители во время празднования 70-летия Хрущева не считали его возраст "преклонным" и желали ему продолжения его деятельности на занимаемых им постах в течение долгого времени. Вряд ли что-либо серьезное случилось и со здоровьем Хрущева, поскольку еще за пару дней до подачи своего заявления об отставке, он бодро разговаривал по телефону с советскими космонавтами, находившимися на борту космического корабля "Восход",

Внезапно во всех учреждениях Советской страны портреты Хрущева были сняты со стен, многочисленные сборники его речей и докладов были убраны с полок библиотек и книжных магазинов, а обычные до тех пор ссылки на высказывания Хрущева в газетах, журналах и других материалах средств массовой информации прекратились. Так было не раз в советской истории. Схожим образом за предшествующие 11 лет снимались со стен портреты Сталина, Молотова, Кагановича, Маленкова, Берии, Жукова, Ворошилова, Булганина. Также убирались с библиотечных полок их печатные публикации, а многие города и другие населенные пункты, заводы, фабрики, колхозы и совхозы, до тех пор носившие имена этих руководителей, были либо сразу же переименованы, либо на какое-то время стали безымянными. В то же время в период пребывания Хрущева у власти отстранение от руководства тех или иных деятелей, или посмертное осуждение (как это было в отношении Сталина) сопровождалось развернутой критикой в их адрес. Фамилии недавно прославлявшихся вождей склонялись в критических выступлениях на многочисленных собраниях, их постоянно осуждали в газетных и журнальных статьях.

В отличие от советских руководителей, которые были осуждены в период пребывания Хрущева у власти, самого Хрущева после его отставки открыто не осуждали. В то же время в передовицах газет и журналов стали критиковать явление в общественной жизни, о котором прежде не говорили – волюнтаризм. И хотя все догадывались, что так характеризовали теперь деятельность Хрущева, в этих публикациях его фамилию не упоминали. Частое повторение фраз о необходимости борьбы с волюнтаризмом позволило создателям фильма "Кавказская пленница" разыграть сценку, в ходе которой "волюнтаризм" воспринимался ее героями как слово из ненормативной лексики, и поэтому, когда Балбес обвинил своих заказчиков в "волюнтаризме", его попросили "не выражаться".

Лишь через 10 лет после отставки Хрущева и через три года после его смерти в санкционированной властями небольшой (в 27 строк) заметке о его деятельности, опубликованной в "Советской Исторической Энциклопедии", был дан сухой перечень партийных и государственных постов, которые он занимал. Это перечисление венчалось фразой: "В его деятельности имели место проявления субъективизма и волюнтаризма". В чем выражались эти "проявления", и какое место они занимали в деятельности Хрущева, заметка умалчивала.

Только с конца 80-х годов имя Хрущева вернулось на страницы советской печати, а его изображение после четверти века впервые появилось в передачах отечественного телевидения. Первыми осветили жизнь и деятельность Хрущева его родственники – его сын С.Н.Хрущев в книге "Пенсионер союзного значения", и его зять А.И.Аджубей в книге "Те десять лет". Вскоре в журнале "Вопросы истории" стали публиковаться воспоминания Хрущева, которые за двадцать лет до этого были опубликованы за границей. Все эти книги содержали немало интересного материала, иллюстрирующего его деятельность Хрущева, в то же время отражая стремление их авторов доказать ошибочность его отстранения от власти. Поэтому в них положительность дел Хрущева заметно преувеличивалась, а провалы и ошибки, допущенные им, были сведены к минимуму.

Схожие оценки преобладают и в книге Ф.М.Бурлацкого "Никита Хрущев" и, вероятно, по схожим причинам. Как и Аджубей, который был снят с крупных постов после отставки Хрущева, Бурлацкий вскоре после октября 1964 года утратил положение "спичрайтера" советских руководителей. У читателя книги Бурлацкого даже может создаться впечатление, что отставка автора явилась не менее крупным событием в жизни страны, чем отставка Хрущева. Объявив себя "Советником" Хрущева, Бурлацкий поставил себя в один ряд с такими фигурами, как "Аристотель, Сенека, Макиавели, князь Голицин, Сперанский, Столыпин… И вот я – скромный представитель этого племени – больше двадцати лет выступал в той же роли". (Из содержания книги следует, что соавтором хрущевских речей "скромный" Бурлацкий был около четырех лет).

Иные оценки, отмечавшие глубокие противоречия в характере Хрущева, содержатся в воспоминаниях тех, кто был причастен к организации отстранения Хрущева или хотя бы поддержал это решение на пленуме ЦК КПСС. Отметив целый ряд положительных инициатив Хрущева в развитии отечественной промышленности в период его пребывания у власти, тогдашний председатель Госплана СССР Н.К.Байбаков замечал: "Немало и других полезных и хороших дел на счету Никиты Сергеевича. Вместе с тем его импульсивность, порой и некомпетентность, и безаппеляционность в последние годы привели к ряду срывов и ошибок".

Занимавший в годы пребывания Хрущева у власти пост председателя ВЦСПС, В.В.Гришин отмечал у него много положительных сторон: "Н.С.Хрущев умел отстаивать свои убеждения, свою точку зрения на различные проблемы. Может быть, ему не хватало образованности, но это был самородок, отличный организатор, человек большого ума и неистощимой энергии, человек смелый, новатор, искавший новые пути и подходы к решению задач социалистического строительства… Он немало сделал хорошего для партии, страны, для народа… Н.С.Хрущев был реформатором. Он не терпел закостенелость, омертвление форм работы, инерцию, благодушие и самоуспокоенность, нечестность".

В то же время В.В.Гришин замечал: "Он по своей натуре был горяч, резок, тороплив. Иногда допускал оплошности, высказывания и действия, которые руководителю великого государства непозволительны… Им были допущены крупные просчеты и недостатки… Вообще Н.С.Хрущев страдал подозрительностью к людям, недоверием к работникам, боялся посягательств на его положение, на власть".

Бывший при Хрущеве министром совхозов И.Бенедиктов отмечал: "Это был сильный, динамичный и чрезвычайно работоспособный руководитель. Большой, природный ум с крестьянской хитрецой и сметкой, инициативность, находчивость, врожденные демократизм и простота, умение расположить к себе самых разных людей – все эти качества заслуженно позволили Хрущеву занять высокие посты в партии, войти в Политбюро".

Однако, по мнению И.Бенедиктова, "сделавшись Первым и укрепив свою власть отстранением "антипартийной" группы, Хрущев буквально на глазах начал меняться. Природный демократизм стал уступать место авторитарным замашкам, уважение к чужому мнению – гонениям на инакомыслящих, в число которых сразу же попадали те, кто не высказывал должного энтузиазма по поводу "новаторских" идей "выдающегося марксиста-ленинца".

Судя по высказываниям Бенедиктова, Хрущев был силен на "спринтерских" дистанциях, но оказывался слабым как "стайер". Он замечал: "Никита Сергеевич был непревзойденным мастером краткосрочного эффекта, ярких вспышек, которые, надо отдать ему должное, ослепляли на время, не только единомышленников, но даже и противников. Правда, эффект этот достигался за счет умаления долгосрочных, стратегических интересов, что в конечном счете оборачивалось колоссальными потерями. Но люди живут сегодняшним днем, и эту слабость Никита Сергеевич эксплуатировал весьма умело". Противоречивыми были и душевные качества Хрущева, Бенедиктов замечал: "При всей своей черствости по отношению к людям, он был человеком эмоциональным, а кое в чем и сентиментальным".

Характеризуя Хрущева, который был его союзником в ходе политических схваток в советском руководстве, А.И.Микоян писал: "Это был настоящий самородок, который можно сравнить с неотесанным, необработанным алмазом. При своем весьма ограниченном образовании, он быстро схватывал, быстро учился. У него был характер лидера: настойчивость, упрямство в достижении цели, мужество и готовность идти против сложившихся стереотипов".

В то же время Микоян отмечал существенные недостатки Хрущева: "Был склонен к крайностям. Очень увлекался, перебарщивал в какой-то идее, проявлял упрямство и в своих ошибочных решениях или капризах. К тому же навязывал их всему ЦК после того, как выдвинул своих людей, делая ошибочные решения как бы "коллективными". Увлекаясь новой идеей, он не знал меры, никого не хотел слушать и шел вперед как танк". Особенно возмущали Микояна интриганство Хрущева и его авторитарность. Он писал: "Трудно даже представить насколько недобросовестным, нелояльным к людям человеком был Хрущев… Ко мне он всегда ревновал, часто на меня нападал: хотел изрекать истины, а другие чтобы слушали и поддакивали или же молчали".

В.Е.Семичастный, который начал сотрудничать с Н.С.Хрущевым еще в середине 40-х годов, а затем вошел в его правительство в качестве председателя КГБ СССР, писал: "Природа наградила Никиту Сергеевича пытливым, аналитическим умом. Он быстро схватывал суть вопроса. Был непоседа, удивительно общительный человек".

В то же время В.Е.Семичастный замечал: "К великой своей беде, он переоценил свои силы и недооценил важные обстоятельства… Импровизацию, подчас оторванную от реальности, он возвел в ранг своего главного рабочего метода. Присвоив себе право бесконтрольно говорить, что он хочет, Хрущев стал выступать без подготовки… Интересные мысли у Хрущева стали перемешиваться с совершенно неприемлемыми… Хрущев не принадлежал к тому типу людей, которые готовы исправлять свои ошибки. Напротив, он обрушивался на недовольных критиков, снимал оппонентов со своих должностей, а потом недемократично и не очень цивилизованно переводил их на второстепенную работу". Суммируя противоречивые черты Хрущева, Семичастный отмечал: "Он умудрялся сочетать в себе воображение, изобретательность, прирожденный ум, человеческую сердечность с низкой культурой и даже глупостью".

Больше отрицательных черт у Хрущева отмечал первый секретарь КП Белоруссии П.К.Пономаренко, познакомившийся с ним в конце 30-х годов. По словам академика РАН Г.А.Куманева, беседовавшего с П.К.Пономаренко, тот считал Хрущева "малообразованным, хотя и не лишенным способностей, инициативы, деятелем…, который лишь волею случая был вознесен на высшие государственные посты в Советском государстве. По словам Пономаренко, Хрущев позволял себе грубости к товарищам по партии, совершенно недопустимые со стороны человека, находящегося на вершине партийно-государственного Олимпа. За его внешней простотой скрывались такие черты, как хитрость и коварство, злопамятность и мстительность. Он очень угодничал перед Сталиным, а позднее, когда стал Первым секретарем ЦК партии – не пресекал лесть и славословие в свой адрес".

Итак, с точки зрения тех, кто постоянно общался с Хрущевым в ходе государственной деятельности, многие его достоинства уравновешивались, а порой перевешивались существенными недостатками, а некоторые сильные черты его переходили в свою прямую противоположность и превращались в слабости. С одной стороны – "пытливый, сильный, аналитический природный ум", "с крестьянской хитрецой, сметкой", способный быстро схватывать суть дела", "изобретательный", обладавший творческим воображением. С другой стороны, "некомпетентность, недостаток образованности, низкая культура" и "даже глупость". С одной стороны, человек "сильный, динамичный, работоспособный" "с неистощимой энергией". С другой стороны, "горячий, резкий, торопливый". С одной стороны, "умелый организатор", "смелый, инициативный новатор". С другой стороны, человек, который сделал основным своим рабочим методом импровизацию и присвоил себе право бесконтрольно изрекать как неоспоримые истины все, что приходило ему на ум. С одной стороны, "демократичный", "общительный", "сердечный", "умевший расположить к себе людей", "сентиментальный". С другой стороны, "жесткий", "авторитарный", "безаппеляционный", грубый гонитель инакомыслящих, подозрительный, мстительный, коварный, злопамятный интриган, недоверчивый к окружающим, ревниво относившийся к возможным посягательствам на свою власть и переоценивавший собственные возможности. С одной стороны, руководитель, умеющий произвести сильное впечатление на друзей и врагов захватывающей воображение программой. С другой стороны, человек, губивший достижение стратегических целей в погоне за решением частных, тактических задач. Говорили и о том, что он – хитрый льстец перед сильными мира сего и любивший лесть в отношении себя.

Пожалуй, наиболее заметной чертой Хрущева, которую признавали и его друзья, и его противники, и его родные и близкие к нему люди, и авторы его биографий, была импульсивность. По мнению Д.Шепилова, бывшего в 50-е годы секретарем ЦК КПСС и министром иностранных дел СССР, импульсивность Хрущева находила выражение в гиперактивности: "Он постоянно рвался куда-то ехать, лететь, плыть, ораторствовать, быть на шумном обеде, выслушивать медоточивые тосты, рассказывать анекдоты, сверкать, поучать – то есть двигаться, клокотать. Без этого он не мог жить, как тщеславный актер без аплодисментов или наркоман без наркотиков".

Импульсивность Хрущева проявлялась и в его непостоянстве, на что обращал внимание в своих воспоминаниях бывший заместитель Председателя Совета Министров В.Н.Новиков: "Один из минусов личности Хрущева – непостоянство. Он мог сегодня обещать одно, а завтра – сделать другое. Государственный деятель не имеет право так поступать".

Сочетание выше перечисленных качеств в значительной степени характерно для "импульсивного поведения", которое по мнению американского психолога Д.Шапиро, является одним из основных "невротических стилей". В то же время, по мнению Д. Шапиро, импульсивным людям "часто присущ очень острый практический ум, успешно выполняющий краткосрочные насущные задачи". Импульсивные люди могут быть динамичными, решительными, смелыми в своих действиях. Будучи врагами косных привычек и обременительных условностей, они нередко отличаются простотой и доступностью в общении, а поэтому могут привлекать симпатии людей. Однако они не склонны обременять себя долгим изучением проблемы, а потому зачастую полагаются на свои субъективные суждения, принятые под воздействием минутного настроения. Их решения зачастую непродуманы и опрометчивы, а их действия – торопливы и поспешны. Как отмечает Д.Шапиро, "если что-либо толкает импульсивного человека на быстрое действие, то его суждение (или, скорее, заменитель суждения) позволяет ему не замечать осложнений, которые заставили бы задуматься любого другого".

Противоречия были характерны не только для натуры Хрущева, но и для его деятельности. Пытаясь найти общий знаменатель в своих оценках Хрущева, авторы зачастую обращались к художественным образам. Указывая на противоречия в характере и деятельности Хрущева, многие авторы вспоминали памятник на его могиле работы скульптора Эрнста Неизвестного. Утверждалось, что обрамление головы Хрущева черными и белыми камнями должно было символизировать равное сочетание "черных" и "белых" дел покойного. Однако согласия в том, что относилось к "черным", а что – к "белым" деяниям, в какой пропорции они находились друг к другу среди авторов различных публикаций о Хрущеве нет.

Некоторые авторы пытались найти психологический ключик, позволявший истолковать сложную и противоречивую натуру Хрущева, с помощью тех художественных образов, к которым он активно прибегал в своих речах. Так, американский исследователь Уильям Таубмэн в своей обстоятельной и изобилующей документальными свидетельствами биографии Хрущева не раз возвращается к рассказу украинского писателя В.К. Винниченко "Талисман", который любил по разным поводам вспоминать Хрущев. В нем речь идет о политических заключенных, среди которых случайно оказался сапожник Пиня из еврейского местечка. Политические разногласия между заключенными долго не позволяли им договориться о том, кого избрать старостой, и в качестве компромиссной фигуры решили избрать тихого и скромного Пиню. Однако, став старостой, Пиня проявил качества умелого и мужественного лидера: он не только ловко организовал побег заключенных, но и решил первым пойти на охранников, хотя это могло привести его к гибели. Всякий раз вспоминая этот рассказ, Хрущев сравнивал себя с Пиней.

Это обстоятельство позволяет Таубмэну утверждать, что Хрущев постоянно чувствовал себя человеком низкого положения, которому случайно выпала доля вывести на свободу людей. Поскольку же главным "белым" делом Хрущева Таубмэн считает его кампанию против Сталина, повторение которой через несколько десятилетий после смерти Хрущева увенчалось крушением ненавистной Таубмэну системы, то он видит в Хрущеве "Пиню", который предпринял первую отчаянную попытку "освободить" население СССР от советского строя.

Действительно, Хрущев не раз сравнивал себя с этим героем рассказа Винниченко. Однако трудно согласиться с интерпретацией Таубмэна, который обращает главное внимание на "низкое" положение Пини до своего превращения в руководителя революционеров. Суть этого образа в том, что до своего избрания старостой группы Пине были одинаково безразличны противоборствующие группы заключенных революционеров. Лишь случайно оказавшись во главе них, он становится проводником их общих интересов. Трагикомизм этого образа состоит в том, что по ходу дела Пиня настолько самозабвенно исполняет свою новую роль, что забывает и об опасностях, связанных с побегом, и о своем отчужденном отношении к революционерам.

Такое сравнение свидетельствовало о том, что Хрущев видел в себе самоотверженного героя, который взялся за исполнение самой главной роли в трудном и опасном деле. Казалось бы, Хрущев мог сравнивать себя с Данко, который пошел на гибель во имя спасения своего народа. Однако Хрущев предпочел образ Пини, так как очевидно считал, что ему, в отличие от Данко (но так же как и герою рассказа Винниченко), были глубоко безразличны те цели борьбы, в которую он вступал в силу неожиданно сложившихся обстоятельств.

И здесь опять-таки напрашивается сравнение с поведением импульсивного человека, которого случайные обстоятельства могут захватить настолько, что он забывает свои прежние намерения и пренебрегает своими симпатиями и антипатиями. На основе своего богатого клинического опыта

Д.Шапиро пришел к выводу, что для импульсивного человека характерно объяснение своих поступков случайно возникшими обстоятельствами, "перекладывание ответственности" на якобы непреодолимые объективные условия. (Шапиро рассказывает об одном взломщике, который жаловался: "Каждый раз, когда я выхожу из тюрьмы, мне никто не помогает, вместо этого появляется какой-нибудь парень и сует мне в руки лом".)

Для импульсивного человека главным становится Его Величество Случай, который властно диктует ему необходимость совершения необдуманных поступков. При этом импульсивные люди могут оказаться в выигрыше по сравнению с более взвешенными натурами, так как они всегда готовы проявить инициативу там, где более осторожные умы будут затягивать с решением. Видимо не столько "воля случая", на которую ссылался

П.К.Пономаренко, способствовала возвышению Хрущева, сколько умение Хрущева всякий раз увидеть этот "случай" и воспользоваться им к своей выгоде.

Парадоксальным образом, Хрущев, будучи азартным человеком, не любил азартных игр. Очевидно, что Никита Сергеевич не любил ситуаций, когда он всецело оказывался во власти слепого случая, как это бывает нередко в азартных играх. Известно, что слово "азарт" происходит от французского слова "hasard" (случай) и "азартная игра" называется на французском языке "jeu de hasard", то есть "игрой случая". В русском же языке слово "азарт" стало обозначать состояние волнения, характерное для любителя острых ощущений. Именно в этом русском смысле слова Хрущев часто испытывал азарт в ходе различного рода состязаний. Он мог с азартом заниматься охотой, рыбной ловлей, городками, играть на корабельной палубе с шайбой, поскольку в этих занятиях открывалась возможность продемонстрировать свою ловкость. Хотя и в этих состязаниях успех в немалой степени зависит от случая, Хрущев никогда не желал признавать поражений. Горячность Хрущева в его попытках доказать, что именно он убил зверя и поймал больше всех рыб, нелепые ссоры с различными людьми на этой почве, доходили до абсурда. (Говорят, что, зная эту черту его характера, подчиненные Хрущева нарочито подставляли ему животных под выстрелы его ружья и даже напускали побольше рыб туда, где он собирался заняться рыболовством.) Очевидно, Хрущев считал, что он всегда сможет преодолеть вредоносный слепой случай и с выгодой использовать случайно открывшиеся благоприятные возможности.

Известно, что в своем стремлении не упустить выгодный случай импульсивный человек может совершить серьезную ошибку, так как он часто не учитывает опасных последствий своих действий. Примеров такого рода не мало в деятельности Хрущева.

Однако, если нет случая, сулящего неожиданные выгоды, импульсивный ум пытается сам создать ситуацию, сулящую нежданную прибыль или хотя бы захватывающее приключение. Любовь Хрущева к действиям, родившимся из взбалмошных идей, не была тайной для его коллег. Для иллюстрации этой главной черты его характера Л.М.Каганович вспомнил известную на Украине байку про "дюжеразумного" Опанаса, которую как-то Н.С.Хрущев рассказал И.В.Сталину. Однажды ночью Опанас разбудил свою жену и сказал ей: "Танько, вставай, придумал я нове: коли зiбраты з всьего села топоры, да вырубить проруб в рiчке, да кинути иi топоры в ту проруб, ось булькне, аж на все село чутко буде". С тех пор, когда Хрущев приходил к Сталину, последний нередко обращался к нему: "Ну, скажи, Микита, что сегодня булькнет". По мнению Кагановича, "своим бульканием нового Хрущев угощал ЦК слишком часто, иногда даже удачно, но в значительной части неудачно и надоедливо… Не знал Сталин, что, приближая к себе "Микиту" с его "бульканьем", тот "булькнет" о Сталине после его смерти такое, что превзойдет даже намного Опанаса с его топорами и прорубью".

О том, что стремление к безрассудным и рискованным предприятиям было главным в деятельности Хрущеву, утверждалось в статье из американского журнала "Лук" в октябре 1964 года, посвященной отставке Хрущева и подводившей итог его правлению. Автор сравнивал Хрущева с лихачом, который устроил человечеству гонку на рискованно предельной скорости, поставив под угрозу его существование. В то же время те зарубежные наблюдатели, которые в силу своего географического положения не ощущали страха за свое существование во время очередного международного кризиса, обостренного или спровоцированного действиями и заявлениями Хрущева, даже высказывали сожаление по поводу его отставки, исключительно потому, что им нравилось наблюдать издалека за подобной "гонкой". Мой знакомый из Малайзии говорил, что без Хрущева ему стало скучно жить: "Раньше открываешь газету и ждешь, что он еще такое выкинет интересное!"

Возможно, что психологический ключик к пониманию Хрущева можно найти также в содержании пьесы А.Н.Островского "Горячее сердце". По словам Аджубея, Хрущев видел постановку этой пьесы в МХАТе "раз десять не меньше". Наиболее запоминающимся героем этой пьесы является купец Курослепов, любящий "поблажить". По словам одного из персонажей пьесы, купец "в саду беседок, фонтанов наделал; песельники свои; каждый праздник полковая музыка играет; лодки разные завел и гребцов в бархатные кафтаны нарядил. Сидит всё на балконе без сертука, а медали все навешаны, и с утра пьет шампанское. Круг дома народ толпится, все на него удивляются. А когда народ в сад велит пустить, поглядеть все диковины, и тогда уж в саду дорожки шампанским поливают!" По его приказу палят из пушки всякий раз, когда Курослепов выпивает бокал шампанского, а это происходит довольно часто. Грозный с домашними и слугами, купец от беспробудного пьянства теряет контакт с реальностью, а потому ему кажется, что городские часы пробили пятнадцать часов вместо девяти, "смолой откуда-то запахло", "пел кто-то диким голосом", раздался "звук струнный или трубный", а небо стало валиться или же в нем появилась трещинка.

Хотя вряд ли можно говорить о полном сходстве Хрущева с Курослеповым, некоторые черты в поведении Первого секретаря (его любовь к устройству всевозможных праздничных мероприятий, приемы писателей и послов зарубежных стран в загородных парках с обильной выпивкой и непременным катанием на лодках по пруду, приглашения видных деятелей страны и различных стран мира на черноморскую дачу в Пицунде с купанием в бассейне, катанием на весельной лодке в море, его привычки принимать гостей в неформальном одеянии, часто в расшитой украинской рубахе, но в то же время украшение себя на официальных мероприятиях многочисленными медалями Героя Советского Союза, Героя Социалистического Труда, Ленинской премии мира и так далее, постоянное стремление "удивить народ", некоторое увлечение спиртными напитками в начале своего правления) напоминают купца из пьесы Островского. Сходство с Курослеповым, постоянно опасающимся зловещих знамений конца света, проявлялось и в склонности Хрущева "драматизовать" окружающую реальность, не раз доводя международную ситуацию до острых кризисов и ставя мир на грань ядерной войны.

Поведение Курослепова объясняется прежде всего тем, что он, как всякий нувориш, опьянел от свалившегося на него богатства и связанного с ним высокого положения. Нечто похожее происходило и с Хрущевым. Говоря о Хрущеве, Каганович замечал: "Есть люди, у которых на большой высоте голова кружится. Хрущев и оказался таким человеком. Оказавшись на самой большой вышке, у него голова закружилась, и он начал куралесить, что оказалось опасным и для него, и особенно для партии и государства, тем более что стойкости и культурно-теоретической подкованности у него явно недоставало". И в то же время известно, что, несмотря на многие недостатки, Хрущев был наделен чувством юмора. А поэтому он мог живо реагировать на карикатурное изображение на сцене близких ему черт курослеповской натуры.

Впрочем, Хрущева мог веселить и другой комический образ пьесы городничий Серапион Мардарьич Градобоев, человек немалой хитрости. В отличие от склонного к паническим страхам Курослепова, Градобоев наделен непоколебимым оптимизмом и в ответ на заявления купца о трещине в небе, уверенно говорит: "Лопнуло, так починят". Градобоев готов судить по законам, но он предлагает и другую альтернативу – судить "по душе, как мне Бог на сердце положит". Для того, чтобы помочь просителям сделать правильный выбор между этими способами принятия решений, лукавый городничий приказывает полицейскому унтер-офицеру Сидоренко принести много сборников законодательных актов. Градобоев замечает при этом: "Вот сколько законов!… И законы всё строгие; в одной книге строги, а в другой еще строже, а в последней уж самые строгие". После этого просители хором просят: "Суди по душе, Серапион Мардарьич". Градобоев милостиво соглашается, но предупреждает: "Только не жаловаться, а коли вы жаловаться… Ну, тогда уж…" Но просители дружно заверяют его, что жаловаться они не будут.

Как и Градобоев, Хрущев излучал безграничный оптимизм. Успехи же Советской страны в освоении космоса в период пребывания Хрущева у власти и его безграничная вера во всесилие ракетной техники чем-то напоминают уверенность Градобоева в то, что власти смогут "починить" небо, если бы в этом возникнет необходимость. В то же время, как и Градобоев, Хрущев – человек с хитрецой и лукавством, прикрывавший популистской демагогией свои "волюнтаристские" решения, за которые он и был снят в октябре 1964 года. Как и Градобоев, Хрущев явно предпочитал судить не по законам, а "по душе, как мне Бог на сердце положит".

В образах Курослепова и Градобоева можно найти сходство с Хрущевым, когда он уже обладал верховной властью и упивался своим высоким положением. Однако пока Хрущев, поднимался к высшей власти и, даже находясь на высоких постах, он зависел от вышестоящего начальства. Во многих ситуациях он ощущал себя лишь подневольным исполнителем решений, принимаемых наверху. Возможно, по этой причине Хрущеву был симпатичен образ бравого солдата Швейка, созданного чешским писателем Ярославом Гашеком.

Оправдывая свою деятельность, Хрущев винил во всех неудачах советского государства вышестоящее начальство, и, прежде всего Сталина. Рассказывая же о поражениях Красной Армии в первые дни войны, Хрущев обрушивается и на Генеральный штаб. Он заявлял: "Вмешательство Генерального штаба получилось таким же, как у бравого солдата Швейка: все было хорошо, пока не вмешался Генеральный штаб". Взгляд на Великую Отечественную войну с позиции Швейка раскрывает еще некоторые стороны в личности Хрущева. Олицетворяя отношение чехов к империи Габсбургов и первой мировой войне, Йозеф Швейк глубоко чужд целям войны, интересам Австро-Венгрии и презирает имперские власти. Хитрюга Швейк озабочен лишь тем, как бы ему уклониться от тяжелой и опасной службы. При этом на протяжении всего романа Швейк придуривается, изображая из себя верного патриота Австро-Венгрии и исполнительного солдата императорской армии. Таким образом, он доводит до абсурда проявления патриотизма и исполнение солдатского долга. Если учитывать, что Хрущев постоянно ощущал себя Пиней, лишь случайно втянувшимся в ненужное ему дело, то, скорее всего, показное рвение Хрущева в исполнении своих обязанностей служили ему лишь удобной маской для прикрытия своего безразличия (а, возможно, и антипатии) ко многим сторонам советской общественной организации.

В то же время образ Пини, как и образ простодушного Опанаса, помогали Хрущеву утаивать свою способность к лицедейству. Маска простачка, а, порой, и дурашливость позволяли Хрущеву скрывать свои недюжинные способности и незаметно подходить к осуществлению своей цели. Этим во многом объясняются его успехи в борьбе со своими политическими соперниками. Хотя Хрущев нередко давал волю страстям и вел себя, как подгулявший купчина, иногда он лишь имитировал утрату контроля над собой и его взрывы эмоций были показными.

Разумеется, необходимость "всегда быть в маске" – это судьба не только циркача "Мистера Икс" из известной оперетты, но и любого политического деятеля всех времен и народов. В эпоху же массовой пропаганды и рекламы, когда манипулирование массовым сознанием стало общепринятым методом управления обществом, лицедейство стало особенно необходимым для политического руководителя. Имитация искренности, характерная для Хрущева, помогала ему скрывать свои подлинные чувства. В то же время постоянная игра позволяла ему не замечать, как стиралась грань между правдой и ложью.

К тому же импульсивность Хрущева способствовала тому, что он мог просто не видеть отличия правды от собственного вымысла. Можно даже предположить, что отрываясь от реальности, Хрущев опасно приближался к психопатическому состоянию. По мнению Д.Шапиро, "в импульсивном стиле… моральные ценности сравнительно неразвиты и не оказывают существенного влияния, а совесть оказывается поверхностной". Вследствие этого, по словам Шапиро, импульсивный человек "врет легко и не задумываясь. Он то, что называется "трепло"… Болтливость, несамокритичные идеи и мышление психопата сами по себе не являются ложью и неискренностью, но они сужают и замутняют субъективную дистанцию между искренностью и неискренностью и создают основу для неискренности бездумной, характерной для психопата".

Однако нет оснований полагать, что Хрущев был психически ненормальным человеком. Его лживость и болтливость чем-то напоминали вранье импульсивного Ноздрева, который врал просто так и ради красного словца мог не пожалеть ни матери, ни отца. Только в отличие от краснобая из русской пословицы, Хрущев не пощадил Сталина, которого не раз в своих речах именовал "родным отцом". В то же время, если для Ноздрева вранье было праздным занятием, которое не приносило ему никакой особой выгоды, то Хрущев умело использовал ложь в сугубо практических целях. При этом он придавал своим лживым историям видимость такой искренности, что его слушатели воспринимали его байки как подлинные откровения простодушного человека. И опять-таки напрашивается сравнение с образом Швейка. У того на все случаи жизни были наготове байки с невероятными случаями, якобы имевшими место в обыденной жизни. Эти сочинения Швейка всегда служили определенной цели. С одной стороны, своим трепом Швейк забалтывал начальство и нередко таким образом уходил от наказаний за провинности. С другой стороны, в своих байках Швейк умышленно опошлял понятия о патриотизме, солдатском долге и других высоких материях, высказывая свое презрение к ним.

Точно таким же образом поступал и Хрущев. С одной стороны, он забалтывал советских людей рассказами о быстром наступлении эры изобилия благодаря применению очередного чудесного метода, рекомендованного им. С другой стороны, в своих рассказах о прошлом, и особенно в своих байках о Сталине, Хрущев сознательно опошлял историческую правду, одновременно скрывая собственную ответственность за ошибки, просчеты и преступления.

Эти плутовские черты поведения способствовали тому, что Хрущев воспринимался как комический персонаж. Видимо не случайно для характеристики отдельных черт Хрущева подходят "дюжеразумный Опанас", герои комедии Островского, а также Ноздрев, Швейк или трагикомичный Пиня. Видимо не случайно Хрущев стал героем бесчисленного количества анекдотов, а Ролан Быков исполнил роль Хрущева в фильме "Серые волки", прибегнув к привычным для своего амплуа приемам комедийного актера.

Комичность Хрущева проявлялась всякий раз, когда он то нарочито, то невольно демонстрировал вопиющее несоответствие между своим поведением и ролью первого руководителя великой страны, которую он должен был исполнять. Многие поступки Хрущева, его речи, его политические акции вольно или невольно превращались в пародию на носителя высшей власти. Сам того не желая, Хрущев не раз проиллюстрировал правоту афоризмов Наполеона Бонапарта и Карла Маркса о том, что от великого до смешного лишь один шаг, а историческая драма может повториться в виде фарса.

И в то же время превратить Хрущева, всю его жизнь и деятельность, в предметы для насмешек и пародий было бы ошибочно. Комедийные черты не исчерпывали натуры Хрущева и скрывали иные, порой мрачные и зловещие. Его игра под дурачка зачастую помогала ему скрыть таланты умелого политика. За маской клоуна он прятал трезвую рассудочность и деловой расчет. После того, как Хрущев провел в США одну пресс-конференцию за другой, метко отвечая на самые острые вопросы американских журналистов и показав, что ничуть не уступает американским партнерам по переговорам, ведущий американских ежевечерних программ Джек Паар объявил: "Не ошибайтесь! Хрущев совсем не клоун!"

Шутки, прибаутки, к которым постоянно прибегал Хрущев в своих официальных речах и деловых разговорах, не могли скрыть от внимательных людей его острый ум политического деятеля, хватку способного организатора. Обладание сильными качествами руководителя, а не грубоватая буффонада способствовало выдвижению Хрущева в высшие слои советского руководства. В то же время очевидные несоответствия Хрущева своему высокому месту были следствием действия неумолимого "закона Питера", по которому движение к вершинам иерархической организации завершается достижением уровня собственной некомпетентности. Хрущев же поднимался к вершинам власти в годы великой и бурной революции, перевернувшей социальные пласты России. Этот мощный социальный переворот вынес на самый верх государственной власти людей, сочетавших удивительным образом взаимоисключающие качества. На каком-то историческом этапе подобные личности наиболее точно отразили крайние противоречия сложного и бурного общественного процесса.

Слабости и пороки Хрущева, так же, как его добродетели и сильные стороны надо оценивать, прежде всего, как явления общественные. Его жизнь и деятельность были неразрывно связаны с теми общественными процессами, которые происходили в нашей стране. Хрущев поднялся к высшей власти в стране, опираясь на поддержку влиятельных общественных сил. Его личность отвечала господствующим тенденциям в социально-психологическом климате страны и отражала противоречивые явления общественного сознания. Чтобы понять противоречия Хрущева, следует учитывать ту среду, из которой он вышел, те исторические условия, в которых он жил и действовал как личность и политический деятель, и, в конечном счете, стал руководителем великой страны.

Часть 1. Первая половина жизни

Глава 1. Хрущевы и земля Курская

А.И. Аджубей утверждал, что незадолго до своей смерти Н.С.Хрущев рассказал ему необычную историю: однажды, когда он был еще ребенком и жил в деревне, к нему в поле подошла незнакомая женщина, которая сказала, что ему предстоит стать великим человеком. Действительно это было так, или нет, сказать нельзя, так как, кроме свидетельства самого Хрущева об этом пророчестве таинственной незнакомки, других показаний об этом событии не сохранилось. С большим основанием можно утверждать, что предчувствие того, что человек по фамилии Хрущёв (или Хрущев) может сыграть заметную, хотя и противоречивую роль в российской жизни, осенило ряд выдающихся деятелей русской культуры в конце ХIХ – начале ХХ вв. За много лет до того, как Никита Сергеевич Хрущев стал известен всей стране, эта фамилия зазвучала сразу в нескольких произведениях, вошедших в наследие русской классики. М.П.Мусоргский ввел в свою оперу "Борис Годунов" эпизодического героя, который отсутствовал в драме А.С.Пушкина – боярина Хрущова. Хотя роль этого годуновского воеводы в опере небольшая, события, разыгрывающиеся вокруг него, ярко иллюстрируют начало Великой Смуты, в которую погрузилась Русь на долгие годы.

Хрущовым звали и главного героя пьесы А.П.Чехова "Леший", написанной в 1888 году. Это энергичный помещик, искренне озабоченный судьбой русских лесов. Он полон благородных порывов и в конце пьесы спешит тушить лесной пожар. Видимо за его пристрастие к защите лесов и немалую горячность в выражении своих взглядов друзья Хрущова прозвали его Лешим. На протяжении пьесы Хрущов произносит длинные, страстные монологи, бичуя людские пороки, но порой обнаруживает их в собственной натуре. Обращаясь к другому герою пьесы, профессору Серебрякову, он говорит: "Мы говорим, что служим людям, и в то же время бесчеловечно губим друг друга… Я считал себя идейным, гуманным человеком, и наряду с этим не прощал людям малейших ошибок, верил сплетням, клеветал заодно с другими… Во мне сидит леший, я мелок, бездарен, слеп, но и вы, профессор, не орел!… А если таких, как я, серьезно считают героями, и если такие, как вы, серьезно знамениты, то это значит, что на безлюдье и Фома дворянин, что нет истинных героев, нет талантов, нет людей, которые выводили бы нас из этого темного леса, исправляли бы то, что мы портим, нет настоящих орлов…" (А.П. Чехов, который сначала активно добивался постановки своей пьесы, затем невзлюбил ее. Когда же он переработал ее в пьесу "Дядя Ваня", Хрущова уже в ней не было, а многие из его реплик произносил врач Астров, который не стал главным героем нового произведения. Казалось, что герой с фамилией Хрущов мешал развитию творческого замысла писателя). Схожими темпераментами и противоречивыми натурами наделены и герои повести И.Бунина "Суходол", написанной в 1911 году. По воспоминаниям слуг, Хрущевы – "горячие все были – чистый порох", а потому садились обедать, держа на коленях арапники, чтобы в случае чего пустить их в ход против своих сотрапезников. "Распри, ссоры – вот чем спокон веков славились Хрущевы, как и всякая долго и тесно живущая в единении семья". В то же время один из последних хозяев Суходола, Петр Петрович Хрущев "хотел очаровать всех до единого своим радушием, да и показать, что именно он первое лицо в доме". По воспоминаниям служанки Хрущевых Натальи, "господа беззаботны были – не хозяйственны, не жадны". "Любовь в Суходоле необычна была. Необычна была и ненависть". Впрочем, эту "необычность" рассказчик характеризует и как "нелепость".

"Податливы, слабы" оказались Хрущевы, "и как под сохой, идущей

по полю, один за другим бесследно исчезают холмики над подземными ходами и норами хомяков, так же бесследно исчезали на наших глазах и гнезда суходольские… Столько нас выродилось, сошло с ума, наложило руки на себя, спилось, опустилось и просто потерялось где-то!… Не имеем мы ни даже малейшего точного представления о жизни не только предков наших, но и прадедов, что с каждым днем все труднее становится нам воображать даже то, что было полвека тому назад!" Герой повести жаловался: "Один, один Хрущев остался теперь на свете".

Общим для характеристики всех Хрущёвых из произведений Чехова и Бунина, а также сцены из оперы Мусоргского является слова "смута". По определению "Толкового словаря" Владимира Даля это слово означает не только "возстанье", "мятеж", "крамола", "раздор между народом и властью", но и "домашние ссоры", дрязги", а также "наушничество", "наговоры и следствия их", "непорядок", "неурядица". "Смутничать", по Далю, означает "поселять смуты, раздоры, мутить людей сплетнями". Поэтому склонность Хрущова из пьесы Чехова верить сплетням и распространять клевету – это лишь одно из проявлении его взалмошного, импульсивного "смутного" характера. "Смуту" вносит "смутьян". А, по определению Даля, "смутьян" – это "баламут", "сплетник", человек вносящий "смущение" в души людей. Даль приводит народное выражение: "Эта сплетница всю семью смутила".

Почему Мусоргский, Чехов и Бунин соединяли фамилию Хрущев (Хрущов) то с всероссийской смутой, то с жаркими семейными ссорами, то с горячими, но бесплодными спорами? Почему среди персонажей с этой фамилией оказались люди энергичные, готовые служить благому делу, но "горячие как порох", "нелепые", бесхозяйственные, жаждавшие лишь первенствовать и очаровать окружающих? Не предвидели ли они появление на государственной авансцене лжеца и сплетника, смутившего на многие десятилетия народы нашей страны? Почему герои с этой фамилией терпели поражение: их связывали восставшие крестьяне, их любимые леса сгорали, а их род деградировал? Не были ли творцы русской культуры одарены предвидением, позволявшим им "расслышать" фамилию, которая через несколько десятилетий прогремела на Руси и воспринималась как олицетворение неукротимой, импульсивной энергии, порождавшей острые политические конфликты, преобразования, осуществлявшиеся часто с благими намерениями, но непродуманные, а поэтому нередко венчавшиеся поражениями?

Можно предположить, что выбор фамилии "Хрущёв" был вызван его звучанием. Ведь мастера русской культуры тщательно подбирали фамилии своих героев, даже эпизодических, учитывая, насколько они созвучны создаваемым характерам. (И.Бунин, например, уверял, что для каждого писателя необычайно важно дать своему герою подходящее имя и что неудачно окрещенный герой одним своим именем может погубить любое произведение.) Можно предположить, что фамилия "Хрущёв" не столько напоминала композитору и писателям слово "хрущ", которое является одним из названий майского жука, сколько вызывала звуковые ассоциации со словами, которые обозначают резкий звук при ломке или дроблении твердого предмета (хруст, хрустеть, хрупать). Звук этой фамилии напоминал о том, как трещат сучья под тяжестью ноги или в пламени костра, как бьется посуда, как едят сухари с хрустом. Она созвучна словам "крушить", "разрушать". Конфликтный характер героев и конфликтные ситуации, в которых они оказывались, могли подсказывать авторам вышеупомянутых произведений такие фамилии, которые вызывали мысли о ломке, развале, разгроме. Возможно, что появление в русской культуре героев с фамилией Хрущёв (Хрущов) отражало не только смуты былые и современные, но и предчувствие грядущих общественных гроз.

В то же время не исключено, что по аналогичным причинам сама фамилия благоприятствовала подъему Хрущева во времена революционной ломки и великих общественных потрясений. Звучание фамилии всегда играло немалую роль в успехе различных знаменитостей. Не случайно многие звезды эстрады избирают себе "звучные" псевдонимы и скрывают свои подлинные фамилии. Тоже можно сказать и о звездах политической сцены. Фамилия "Троцкий" звучала как звук бича, звенела фамилия "Зиновьев", отзвук металла ощущался не только в значении, но и в звучании фамилии "Сталин". Эти собственные имена воспринимались в возбужденных аудиториях как боевые призывы и вряд ли такого же эффекта достигли бы среди русских слушателей подлинные фамилии этих ораторов – "Бронштейн", "Апфельбаум" и "Джугашвили".

Некоторым политическим деятелям не надо было прибегать к псевдонимам, так как их собственные, как правило, короткие, фамилии подходили под стиль митинговых стихий. Они быстро запоминались, их можно было легко скандировать хором, в их звучании отражался наступательный ритм.

Трудно не согласиться с мнением одного автора, который заметил, что если бы дедушка Гитлера не признал своим сыном Алоиза Шикльгрубера, а тот, став отцом Адольфа, передал бы ему свою труднопроизносимую фамилию, то ее носитель вряд ли бы сумел стать фюрером Германии.

Некоторым вождям Советской революции также не пришлось менять свои фамилии, так как они органично вписывались в общественно-политический климат эпохи, вызывая ассоциации с бурей, ломкой. Рычала фамилия "Рыков", громыхала фамилия "Бухарин". Жесткий звук ломающегося предмета – вот что могла напомнить людям фамилия очередного оратора, когда на революционных митингах и собраниях слово предоставляли Хрущеву.

Правда, А.Н.Игнатьев в своей брошюре "Пятая колонна", изданной в 1996 году, утверждал, что Хрущев – это лишь псевдоним, а его подлинная фамилия – "Перлмуттер". Но автор не привел никаких доказательств своей версии. Фамилия же "Хрущев" вызывала мысли об ее исконно русском происхождении. Видимо не случайно и Мусоргский, и Бунин связали эту фамилию с древними боярскими родами. "Столбовые мы, Хрущевы, в шестую книгу вписанные, – говорилось в повести "Суходол". – Имена наши поминают хроники; предки наши были и стольниками, и воеводами, и "мужами именитыми", ближайшими сподвижниками, даже родичами царей… и много было среди наших легендарных предков знатных людей вековой литовской крови да татарских князьков…" Однако со временем, "кровь Хрущевых мешалась с кровью дворни и деревни спокон веков". Неизвестно, имелись ли у Н.С.Хрущева родственники из древней знати, но носить "боярскую" фамилию могли не только родственники, но и крепостные дворян Хрущевых. Известно, что он родился в крестьянской семье.

Хрущевы жили в селе Калиновка на древней Курской земле, которой было суждено стать местом многих драматических событий в истории нашей Родины. Если Курская магнитная аномалия искажает направление магнитной стрелки, то бурные исторические события, разыгрывавшиеся на курской земле часто оказывали влияние на вектор движения России. Здесь проходили сражения, решавшие судьбы нашей страны. Курск был крепостью Киевской Руси, защищавшей ее рубежи. О давней воинской славе курян сказано в "Слове о полку Игореве". Оттуда направлял свое войско брат князя Игоря Всеволод. Обращаясь к князю Игорю, он говорил: "Седлай же, брат, своих борзых конец, а мои-то готовы, уже оседланы у Курска. А мои-то куряне опытные воины: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены, пути им ведомы, овраги им знаемы, луки у них натянуты, колчаны отворены, сабли навострены; сами скачут, как серые волки в поле, ища себе чести, а князю – славы".

Однако монгольское нашествие привело к разрушению Курска в 1240 году и запустению процветавшего края. Курская земля превратилась в Дикое поле, почти не заселенное и не возделываемое земледельцами. С XIV века эта земля входила в состав Литовского государства. После возвращения Курска и окружавшей его территории в 1508 году в состав Русского государства, курская земля вновь стала стала возрождаться. Курская крепость превратилась в один из опорных пунктов защиты от крымских татар. На курской земле близ селения Кромы произошла битва между войсками Годунова и Самозванца, в ходе которой царские войска перешли на сторону Лжедмитрия.

По мере же того, как угроза агрессии с юга и запада была устранена, курская земля, как и земли соседних губерний, стала заселяться энергичными, духовно одаренными людьми. О духовном и творческом потенциале курян, как и их соседей, жителей Орловщины, свидетельствует то, что орловско-курский говор, разработанный русскими писателями – уроженцами этих земель, лег в основу литературного русского языка. На Курской земле родился особо почитаемый православной церковью святой Серафим Саровский. Многие куряне были истово верующими и крестные ходы из Коренной пустыни собирали до ста тысяч человек.

Энергия курян находила и материальное применение, прежде всего в крестьянском труде. Когда этому благоприятствовала погода, землепашцы собирали здесь обильные урожаи. Этому способствовали и свойства курской земли. Лишь на северо-западе здесь были серые, лесные почвы. Преобладали же почвы мощного чернозема. Курская земля была благодатным краем и, видимо, не случайно считалось, что нигде так замечательно не поют соловьи, как в курских рощах. Помещики на курской земле жили вольготно. Описывая быт одного из курских помещиков в рассказе "Гамлет Щигоровского уезда", И.С. Тургенев писал: "Он жил на большую ногу, увеличил и отделал дедовские хоромы великолепно, выписывал из Москвы тысяч на пятнадцать вина". Однако богатства черноземного края не приносили процветания большинству земледельцев, остававшихся крепостными. Крепостным был и дед Н.С.Хрущева Никанор.

Ликвидация крепостного права ускорила расслоение среди крестьян. Уже к 80-м годам ХIХ века зажиточные хозяева, составлявшие около пятой части крестьянского населения России, имели от трети до половины всей крестьянской земли. На долю бедняков, составлявших половину крестьянства, приходилось от одной пятой до трети земельных угодьев. Работа трудолюбивых жителей русского Черноземья не приносила многим из них желанных плодов. Многим крестьянам приходили те же мысли, что и жителю соседней с Курской и тоже черноземной Воронежской губернии Тихону Ильичу, герою повести И.Бунина "Деревня": "Господи Боже, что за край! Чернозем на полтора аршина, да какой! А пяти лет не проходит без голода. Город на всю Россию славен хлебной торговлей, – ест же этот хлеб досыта сто человек во всем городе. А ярмарка? Нищих, дурачков, слепых и калек, – да все таких, что смотреть страшно и тошно, – прямо полк целый!" Низкий уровень гигиены лишь увеличивал число хронических инвалидов и умерших во время периодически повторявшихся эпидемий. Описывая в той же повести ужасающую антисанитарию деревенской жизни, Бунин писал, что зимой в деревне неизбежно начинались "повальные болезни: оспа, горячка, скарлатина".

Страдали не только люди, не умевшие защитить себя от болезней, страдала и природа черноземного края, подвергавшаяся хищническому истреблению. По мере развития земледелия и роста населения лесостепной край превращался в унылую полупустыню с истощенной почвой. Герой пьесы "Леший" Хрущов возмущенно говорил: "Все русские леса трещат от топоров, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвозратно чудные пейзажи… Лесов все меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится все беднее и безобразнее". Когда

И.Е.Репин задумал написать картину, посвященную крестному ходу в Курской губернии и прибыл в Коренную пустынь, его поразил холм, испещренный пеньками. Совсем недавно тут был лес, где заливались курские соловьи. В Коренной пустыне художник запечатлел на холсте холм с пеньками, который затем вошел в знаменитую картину "Крестный ход в Курской губернии".

Многие увидели в картине Репина, написанной художником в 1881-1883, критику православной церкви. Однако, отвечая на вопрос Льва Толстого, нужны ли по его мнению крестные ходы, Репин ответил, что он не думал об этом, а лишь стремился отразить подлинную жизнь. Картина же получилась мрачная. В ней можно было увидеть предчувствие тех глубинных причин, породивших революционные потрясения начала ХХ века. Репин не выносил суждение о церковной службе, а лишь показывал, что тяга людей к духовности подвергалась столь же тяжелому испытанию, как и окружающая природа. Эта картина позволяет понять, почему через два-три десятилетия многие жители Курской земли вдруг отошли от православной веры и христианских обычаев.

Новый голод, принесший немало смертей, обрушился на русскую деревню в 1891 году, за три года до рождения Хрущева. Днем рождения Хрущева считается 17 апреля 1894 года. Однако дотошно исследовав архивы, У. Таубмэн доказал, что на самом деле Хрущев родился 3 апреля 1894 года по старому стилю, а, стало быть, его день рождения должен был отмечаться в ХХ веке 15 апреля. Видимо ошибка была вызвана неверным переводом "старого" стиля в "новый".

Как установил Уильям Таубмэн, по переписи 1892 года, то есть за два года до рождения Никиты Хрущева, население Калиновки составляло 1197 человек (585 мужчин, 609 женщин). В селе было 156 изб. Неизвестно, сколько было скота в селе, но Н.С.Хрущев не раз вспоминал, что он начал свою трудовую деятельность подпаском: "Я пас телят, я пас овец, потом пас коров у помещиков".

Жизнь в деревне до 14 лет заложила основы мировосприятия Н.С.Хрущева. Очевидно, что он был крещен и ходил в церковь, хотя Хрущев никогда не вспоминал об этом. Зато Хрущев запомнил свою первую учительницу Лидию Михайловну Шевченко, обучавшей будущего советского руководителя не то два, не то три года в сельской приходской школе. Но первыми его воспитателями и наставниками стали неграмотные жители родной деревни.

Вероятно, их уроки были схожи с теми, которые получал сирота Данилка от деревенского сапожника Терентия, героя рассказа А.П.Чехова "День за городом", написанного в 1886 году, за 12 лет до рождения Никиты Хрущева. Для неграмотного Терентия не было "в природе той тайны, которая могла бы поставить его в тупик. Он знает все. Так, он знает названия всех полевых трав, животных и камней. Он знает, какими травами лечат болезни, не затруднится узнать, сколько лошади или корове лет. Глядя на заход солнца, на луну, на птиц, он может сказать, какая завтра будет погода. Да и не один Терентий так разумен. Силантий Силыч, кабатчик, пастух, вообще вся деревня, знают столько, сколько и он. Учились эти люди не по книгам, а в поле, в лесу, на берегу реки. Учили их сами птицы, когда пели им песни, солнце, когда, заходя, оставляло после себя багровую зарю, сами деревья и травы."

Такие же уроки, вероятно, получал маленький Никита от родителей, дедушки и бабушки, других родных и близких людей, от пастуха, под началом которого он трудился. Эти уроки развивали наблюдательность, память, умение сопоставлять увиденное с твердо усвоенными знаниями о природе. Основы того природного ума, который замечали в Хрущеве его коллеги по работе, были заложены в его деревенском детстве. Эти же уроки развили у Никиты Хрущева глубокую любовь к природе, которую он сохранил до своей смерти. Одновременно он осваивал морально-этический кодекс правил патриархальной деревенской жизни, ее культуру, ее обычаи и привычки.

Вековая мудрость деревенской общины, к которой приобщался маленький Никита, позволяла крестьянам выживать веками в суровых условиях русского климата. Повторяя то, что, видимо, говорили в то время многие его современники, герой рассказа А.И.Куприна "Болото", написанного в 1901 году, студент Николай Сердюков утверждал: "Посмотрите, какая страшная историческая древность во всем укладе деревенской жизни… У народа своя медицина, своя поэзия, своя житейская мудрость, свой великолепный язык… Все освещено дедовским опытом, все просто, ясно и практично. А главное – абсолютно никаких сомнений в целесообразности труда… У мужика… все удивительно стройно и ясно. Если ты весною посеял, то зимой ты сыт. Корми лошадь, и она тебя прокормит. Что может быть вернее и проще? И вот этого самого практического мудреца извлекают за шиворот из недр его удопонятной жизни и тычут лицом к лицу с цивилизацией".

Конфликт многовековой крестьянской традиции, носителями которых были Хрущевы и другие жители Калиновки, с быстро развивавшейся в России современной цивилизацией нарастал по мере роста промышленности и городов страны. Город выступал по отношению к сельской общине как агрессивная, враждебная сила, эксплуатирующая деревню. Для жителей патриархальной деревни городская жизнь представляла собой вызов ее вековым устоям. Город манил своим богатством и соблазнами. В то же время он казался царством обмана и греха. Многое в городе представлялось непонятным и нелепым, а потому высмеивалось крестьянами.

Различное отношение к своей, деревенской и чужой, городской среде обитания проявлялось и в крестьянской речи. На одно из них обращал внимание студент Сердюков. Он восхищался тем, как крестьянин "говорит о погоде, о лошади, о сенокосе. Чудесно: просто, метко, выразительно, каждое слово взвешено и прилажено… Но послушайте вы того же мужика, когда он рассказывает о том, как он был в городе, как заходил в театр и как по-благородному провел время в трактире с машиной… Какие хамские выражения, какие дурацкие, исковерканные слова, что за подлый, лакейский язык". Эти отличия отражали восприятие крестьянином сельской жизни, как достойной вдумчивого, глубокого изучения, и его же отношение к городской жизни, как к ненастоящей, не стоящей серьезного внимания, нелепо напыщенной, уродливой, порочной. Подлаживаясь под стиль городской жизни, как ее воспринимал крестьянин, он нередко становился развязным и вульгарным в речи и поведении.

В то же время крестьянин остро ощущал, как придирчиво судят о его манерах, внешнем облике, поведении и речи, городские жители, как они норовили осудить и высмеять любое его отклонение оттого, что они считали стандартами высшей культуры. Ответом на явные и скрытые насмешки было издевательство крестьянина над высокомерными горожанами, выражавшееся в скоморошестве, изображение себя дурачком, лопочущим ломаные слова. Так вели себя крестьяне, которые мололи чушь в беседе со снизошедшего до них Базарова, но тут же переходили на разумную речь, когда дворянин покидал их.

Кажется, что, несмотря на все те изменения, которые произошли с Хрущевым в течение его жизни, в нем порой пробуждался усвоенный еще в детстве стиль поведения крестьянина в городе. Хрущев становился развязным и вульгарным, сбивался на кривляние, дурачество, ломаную речь всякий раз, когда ему казалось, будто к нему обращаются свысока или ему пытаются продемонстрировать достижения цивилизации более высокого уровня развития. Он же видел в преподносимых ему примерах лишь свидетельства нелепости или претенциозной фальши.

Возможно, этим объясняется поведение Хрущева после съемок фильма "Канкан" в Голливуде. Во время экскурсии по киностудии ему постоянно говорили о превосходстве американского кинематографа. Поэтому он так яростно отреагировал на показ ему снимавшейся сценки из жизни парижского кабаре конца ХIХ века. Хрущев увидел в ней признак вырождения американской культуры середины ХХ века. Он не только осудил эксплуатацию актрис, которых "заставляют исполнять неприличный танец", но и карикатурно изображал его. Надо заметить, что ничего подобного не случалось, когда Хрущеву демонстрировали представления из классического и народного культурного наследия Китая, Индии, Бирмы, Индонезии и других стран Азии, хотя их культура была далека от той, к которой привык Хрущев. Однако в этих случаях он не воспринимал показ древних танцев и песен или экзотических плясок, как попытку доказать превосходство культур Азии.

Впрочем, когда Мао Цзэдун стал рассказывать Хрущеву об истории Китая и о том, как покорявшие эту страну кочевники быстро ассимилировались под влиянием более высокой китайской культуры, Хрущев увидел в этом правдивом рассказе попытку доказать превосходство китайцев над всеми народами мира.

Очевидно, что Хрущев остро ощущал снисходительное отношение к нему тех, кто верил в свое интеллектуальное превосходство над ним. В ходе встреч с ним представителей творческой интеллигенции Москвы, многие из них не скрывали своего высокомерия по отношению к нему, "не доросшему" до "высот" их произведений поэзии, живописи или скульптуры. Между тем в демонстрации работ этих поэтов, художников и скульпторов Хрущев видел лишь попытки выдать убогие поделки за великие шедевры. Поэтому вместо обсуждения этих произведений Хрущев то дурачился, ломая речь, прибегая к грубым, простонародным словечкам и речевым оборотам, то запугивал своих собеседников грубыми окриками и угрозами. Знаменательно, что Хрущев обычно не прибегал к такому тону и таким манерам, когда он беседовал с представителями научно-технической интеллигенции по вопросам, требовавшим немалых знаний и порой явно превышавших его уровень компетентности. Скорее всего, вопросы, обсуждавшиеся в этих случаях, представлялись ему достойными серьезного отношения, а поэтому он не раздражался, если первоначально не понимал их и лишь старался, как можно детальнее разобраться в них.

Хрущев остро реагировал всякий раз, когда с ним пытались говорить свысока, не учитывая ни его знаний, ни жизненного опыта, которые он обрел с годами. Его глубоко возмущало неверие в способности выходцев из народа достичь вершин знаний и культуры (хотя формы его протеста лишь способствовали укрепления веры в справедливость расхожих антикрестьянских стереотипов мышления). Порукой для освоения достижений науки и культуры являлись те мощные интеллектуальные и этические основы, которые были заложены в сознании выходцев из деревенских общин. Крестьянским детям помогали усвоенные ими с рождения острая наблюдательность, цепкая память, умение сопоставлять различные явления жизни, терпение и требовательность к себе в упорном движении вперед. Социологические исследования в различных странах мира доказали, что бывшие выходцы из деревенской "глуши", в случае, если они получали хотя бы некоторые возможности для успешного старта в городской среде, добивались больших успехов в социальном продвижении и нередко опережая коренных жителей городов.

Однако исходу из родных деревень предшествовал глубокий кризис в сознании крестьян, отражавший внутренние противоречия в их жизни. Продолжая испытывать неприязнь ко многим сторонам городской жизни, крестьяне в то же время начинали тяготиться деревенскими условиями, отрываться от корней, привязывавших их к родной деревне. Вековые устои, прежде вызывавшие у них беспрекословное уважение, теперь решительно отвергались и подвергались насмешке. Душевное смятение крестьян черноземных областей России, готовых покинуть родные места, ярко передал Иван Бунин в повести "Деревня", написанной в 1910 году. У деревенского жителя "Тихона город был заветной мечтой, он презирал и ненавидел деревню всей душою". Презрение к деревне заставляло Тихона утверждать: "Ты подумай только: пашут целую тысячу лет, да что я! больше! – а пахать путем – то есть ни единая душа не умеет! Единственное свое дело не умеют делать! Не знают, когда в поле надо выезжать! Когда надо сеять, когда косить! "Как люди, так и мы" – только и всего… Хлеба ни единая баба не умеет спечь, – верхняя корка вся к черту отваливается, а под коркой – кислая вода!"

Характерное для многих выходцев из деревни противоречивое отношение к крестьянам, возможно, было присуще и Хрущеву. С одной стороны, Хрущев, как никакой другой советский руководитель до него, проявлял внимание к развитию сельского хозяйства. С другой стороны, он неоднократно демонстрировал свое снисходительное отношение к крестьянам, постоянно стремился поучать их, давать советы, какие культуры сажать и как их выращивать. Даже оказавшись на пенсии, он стремился посрамить традиционные способы сельскохозяйственной агротехники, безуспешно пытаясь выращивать огородные культуры необычным гидропонным способом. Он всегда был сторонником самых радикальных преобразований в деревне, далеко не всегда отвечавших интересам деревенских жителей, их трудовым навыкам и особенностям их жизни.

Обострению противоречий в сознании выходцев из крестьянской среды способствовали тогдашние исторические условия. Первые же годы жизни Никиты Хрущева совпали с активным распространением в деревне радикальных, а затем и революционных взглядов. Один из героев повести Бунина молодой крестьянин Дениска держит у себя вместе с песенниками и бульварными книжками брошюру, название которой он оглашает так: "Роль проталерията в России". Хотя герой повести Бунина Тихон осуждает Дениску за то, что тот стал "смутьяном" и царя ругал, он сам, как и многие жители черноземного края, откликнулся на бурные события, происходившие в стране, и испытывал противоречивые чувства к революции и ее радикальным лозунгам.

"Новыми крупными событиями оказалось то, чего и не чаяли, – война с Японией и революция… "Своей земли девать некуды! – строгим хозяйственным тоном говорил… Тихон Ильич. – Не война-с, а прямо бессмыслица!" И в злорадное восхищение приводили его вести о страшных разгромах русской армии… Восхищала сперва и революция, восхищали убийства. "Как дал этому самому министру под жилу, – говорил иногда Тихон Ильич в пылу восторга, – как дал – праху от него не осталось!"

Однако отношение Тихона Ильича к революции изменилось, "как только заговорили об отчуждении земель". Тогда "стала просыпаться в нем злоба. "Все жиды работают! Все жиды-с, да вот еще лохмачи эти – студенты!" И непонятно было: все говорят – революция, революция, а вокруг – все прежнее, будничное: солнце светит, в поле ржи цветут, подводы тянутся на станцию… Непонятен был в своем молчании, в своих уклончивых речах народ. "Скрытен он стал народ-то! Прямо жуть, как скрытен! – говорил Тихон Ильич.

Подобные противоречивые мысли охватывали многих русских крестьян с первых же лет начала "эпохи империалистических войн и пролетарских революций". Они были за революционные преобразования и поражение своей страны в империалистической войне, отчаявшись добиться справедливости при существовавшем строе. Но они же были против посягательств на их собственность и на свою страну, когда видели, что их жизненные интересы находятся под угрозой. Эти противоречия определяли настроения крестьян России в течение многих десятилетий ХХ века.

Тихон с трудом спас свое хозяйство в Дурновке от разгрома, когда "в один и тот же день взбунтовались мужики по всему уезду". Позже Тихон радовался, что уцелел во время крестьянских бунтов и приговаривал: "Ты думаешь, не убили бы меня на смерть лютую, кабы попала им, мужичкам-то этим, шлея под хвост, как следует, – кабы повезло им в этой революции-то?" Особую активность проявляли те крестьяне, которых успели поработать шахтерами. Когда в Дурновке собралась крестьянская сходка, "из всех голосов выделялся голос Ваньки Красного, уже два раза побывавшего на донецких шахтах". Очевидно, что те, кто поработали в Донбассе, становились носителями бунтарских настроений в деревне. Хотя неизвестно, отличался ли подобными настроениями Сергей Хрущев, отец Никиты, он, как и Ванька Красный из повести Бунина, ушел из Калиновки на заработки в донецкие шахты. Некоторое время его семья продолжала оставаться в деревне, но затем Никита последовал за отцом.

Глава 2. «Вышел в степь донецкую парень молодой…»

Никите Хрущеву было 14 лет, когда он в 1908 году присоединился к отцу, который жил и работал в Донбассе. С начала 60-х годов ХIХ века

Донецкий кряж стал районом угледобычи и донецкая степь покрывалась надшахтными постройками и терриконами. К концу ХIХ века на Донбасс приходилось 87% добычи угля в России. Хотя добычу угля для нужд российского флота начал симферопольский купец Х.И.Иванов, значительную роль в освоении богатств Донбасса стали играть французские, бельгийские и английские предприниматели.

В 1869-1870 годах здесь началось строительства металлургического комбината, принадлежавшего английскому предпринимателю Д.Юзу. Писатель А.И.Куприн ярко изобразил этот комбинат в очерке "Юзовский завод", написанном в 1896 году: "Это был настоящий город из красного кирпича, с лесом высоко торчащих в воздухе закопченных труб, – город, весь пропитанный запахом серы и железного угара, оглушаемый вечным, несмолкаемым грохотом. Четыре доменные печи господствовали над заводом своими чудовищными трубами. Казалось, какой-то страшный подземный переворот выбросил наружу эти бесчисленные груды щебня, кирпича разных величин и цветов, гор плитняка, штабелей железа и леса… Сотни подвод и тысячи людей суетились здесь, точно муравьи на разоренном муравейнике. Белая тонкая и едкая известковая пыль стояла, как туман, в воздухе. Тысячи звуков смешивались здесь в длинный скачущий гул: тонкие, чистые и твердые звуки каменщичьих зубил, звонки удары клепальщиков, чеканящих заклепы на котлах, тяжелый грохот паровых молотов, могучие вздохи и свист паровых труб и изредка подземные взрывы, заставлявшие дрожать землю. Это была страшная и захватывающая картина. Человеческий труд кипел здесь, как огромный, сложный и точный механизм. Тысячи людей, инженеров, каменщиков, механиков, плотников, слесарей, землекопов, столяров и кузнецов – собрались сюда с разных концов земли, чтобы повинуясь железному закону борьбы за существование, отдать свои силы, здоровье, ум и энергию за один только шаг вперед промышленного прогресса".

Вокруг гигантского комбината Юза селились рабочие. Поселок, получивший название Юзовка, состоял из благоустроенной "английской колонии", где жили инженеры и техники промышленных предприятий, и рабочих кварталов. Один из них именовался весьма красноречиво – "Собачеевка". В повести А.И.Куприна "Молох", написанной в 1903 году, показано типичное для Юзовки выступление женщин из рабочих семей против невыносимых жилищных условий. Окружив владельца завода Квашнина, они голосили: "Помираем от холоду, кормилец… Никакой возможности нету больше… Загнали нас на зиму в бараки, в них нешто можно жить-то? Одна только слава, что бараки, а то как есть из лучины выстроены… И теперь-то по ночам невтерпеж от холоду… зуб на зуб не попадает… А зимой что будем делать? Ты хоть наших робяток-то пожалей, пособи, голубчик, хоть печи-то прикажи поставить… Пишшу варить негде… На дворе пишшу варим… Мужики наши цельный день на работе… Иззябши… намокши… Придут домой – обсушиться негде".

Тяжелое положение рабочих, их полная зависимость от воли владельцев заводов и шахт, – вот с чем столкнулся Никита Хрущев с первых же дней своего пребывания в Донбассе. По мере бурного роста промышленного производства Юзовка росла и превратилась в типичный промышленный центр тех лет. Вспоминая свое первое посещение Юзовки в 1915 году, Л.М.Каганович писал: "Хотя Юзовка тогда называлась не городом, а поселком, но в нем было, кажется, более 50 тысяч жителей, улицы ровные, широкие, но в большинстве своем незамощенные; на многих улицах грязь непролазная, воздух насыщен угольной пылью и дымом – через полчаса гулянья по ровным улицам одежда, особенно белая рубаха были уже закопчены".

Сначала Никита Хрущев жил с отцом на Успенском руднике возле Юзовки. Позже он вспоминал, что "работал на заводе, хозяева которого были немцы, потом работал в шахтах, принадлежавших французам; работал на химических заводах, хозяевами которых были бельгийцы". По другим сведениям его первая работа была такая же, как и в деревне: он пас коров. Затем стал чистить котлы. Вскоре стал учеником слесаря на заводе Боссе. Хрущев вспоминал: "Еще будучи мальчишкой, я работал на заводе с одним евреем, Яковом Исааковичем Кутиковым – хорошим человеком. Он был слесарем и получал 2 рубля в день, а я был на подхвате и помогал ему за 25 копеек в день".

Возможно, что его работа была связана и с установкой крепежного оборудования в шахтах. А.И.Куприн так описывал работу шахтеров в Юзовской шахте: "Трое рабочих, нагие до пояса и черные как негры, отрывали слой угля аршина полтора вышиною. Они уже проделали довольно длинный ход и теперь сидели в нем, скорчившись, и с трудом отбивали куски угля… За свой труд шахтеры получали по 1 рублю и 1 рублю 10 копеек за 12 часов "упряжки"… Было свежо и душно, как в бане, и по нашим лицам струился пот… Воздуха было мало, подземная тишина утомила нервы… Мы пробыли в шахте всего с полчаса, но нам уже стало невтерпеж". Хрущев вспоминал: "Я работал на заводах, в шахтах, в сырых шахтах, частенько приходилось мокрым выходить домой из шахты и так идти домой за три километра. Никаких бань, никаких раздевалок для нас капиталисты не делали. Вот такие были условия работы".

Рассказывая А.И.Куприну и его спутнику об условиях труда на Юзовском заводе, их случайный попутчик говорил: "Как отбарабанили дневные рабочие свою упряжку, двенадцать часов кряду, сейчас их ночные сменяют. И так целую неделю. А на другую неделю опять перемена: дневные ночными становятся, а ночные – дневными". Объясняя, что означала изнурительная работа для рабочего, герой повести А.И.Куприна "Молох" инженер Бобров, обращаясь к врачу Гольдбергу, говорил: "Работа в рудниках, шахтах, на металлических заводах и на больших фабриках сокращает жизнь рабочего приблизительно на целую четверть. Я не говорю уже о несчастных случаях или непосильном труде. Вам, как врачу, гораздо лучше моего известно, какой процент приходится на долю сифилиса, пьянства и чудовищных условий прозябания в этих проклятых бараках и землянках… Вспомните, много ли вы видели рабочих старее сорока – сорока пяти лет? Я положительно не встречал. Иными словами, это значит, что рабочий отдает предпринимателю три месяца своей жизни в год, неделю – в месяц или, короче, шесть часов в день… У нас, при шести домнах, будет занято до тридцати тысяч человек… Тридцать тысяч человек, которые все вместе, так сказать сжигают в сутки сто восемьдесят тысяч часов своей собственной жизни… Двое суток работы пожирают целого человека… Вы помните из Библии, что какие-то там ассирияне или моавитяне приносили богам человеческие жертвы? Но ведь эти медные господа, Молох и Дагон, покраснели бы от стыда и от обиды перед теми цифрами, что я сейчас привел".

Инженеру Боброву один из хозяев шахт и заводов Донбасса, Квашнин представлялся как новый Молох, "окровавленное, уродливое и грозное божество, вроде тех идолов восточных культов, под колесницы которых бросаются во время религиозных шествий опьяневшие от экстаза фанатики". Упоенный своей неограниченной властью над десятками тысяч людей Квашнин вещал: "Не забывайте, что мы соль земли, что нам принадлежит будущее… Не мы ли опутали весь земной шар сетью железных дорог? Не мы ли разверзаем недра земли и превращаем ее сокровища в пушки, мосты, паровозы, рельсы и колоссальные машины? Не мы ли, исполняя силой нашего гения почти невероятные предприятия, приводим в движение тысячемиллионные капиталы?… Знайте, господа, что премудрая природа тратит свои творческие силы на создание целой нации только для того, чтобы из нее вылепить два или три десятка избранников. Имейте же смелость и силу быть этими избранниками, господа!"

Между такими, как Квашинин, и рабочими, к которым принадлежали Никита Хрущев и его отец, была непреодолимая пропасть. Чудовищное различие в положении было источником непримиримого классового антагонизма.

Рабочим не надо было изучать революционную литературу для того, чтобы увидеть вопиющее неравенство в условиях труда и жизни и ощутить ненависть к богатым, сытым и упоенным своей властью капиталистам. В этой среде легко разъедалось уважение к закону и религиозной морали, освящавших несправедливый порядок вещей.

С первых же лет своего существования в Юзовке происходили волнения рабочих, протестовавших против невыносимо тяжелых условий труда и низкой зарплаты. Подобный стихийный бунт описан А.И.Куприным в повести "Молох". Причиной для таких выступлений были тяжелые условия труда и быта, низкая заработная плата и нежелание владельцев заводов и шахт поступиться своими фантастическими прибылями. В апреле 1874 года в Юзовке произошла первая демонстрация рабочих. Впоследствии рабочие Юзовки и других поселков Донбасса не раз организовывали демонстрации с социальными требованиями и проводили стачки. В 1892 году против тяжелых условий труда и низкой заработной платы поднялись 15 тысяч шахтеров Юзовки. Их выступление было подавлено с применением оружия. Однако борьба рабочих за сокращение рабочего дня, увеличение заработной платы и улучшение условий труда не прекращалась. В ходе забастовки в январе 1898 года рабочие Юзовки добились сокращения рабочего дня до 11,5 часов.

Начиная с 1901 года, в Юзовке создаются подпольные социал-демократические кружки. После раскола РСДРП в 1903 году на две фракции в этих организациях Донбасса господствовали меньшевики. Лишь в Луганске и Алчевске преобладали большевики.

Революция 1905 года началась в Юзовке со стачки, проходившей с 22 февраля по 8 марта. В декабре 1905 года в ходе всеобщей забастовки, охватившей Донбасс, в Юзовке был создан Совет рабочих депутатов и боевая дружина. Уверенность, что революция побеждает, привела к тому, что многие шахтеры бросили свою работу и двинулись к себе в родные деревни, чтобы успеть к разделу помещичьих земель. Железнодорожники из солидарности перевозили их бесплатно. (Неизвестно, принял ли участие в этом исходе Сергей Хрущев и приезжал ли он в Калиновку, чтобы поучаствовать в попытках разделить помещичью землю).

Тем временем стачка на шахтах Донбасса переросла в восстание. Боевые дружины разоружали жандармов, полицию, войска. Хотя на первых порах восставшие сумели вытеснить правительственные войска из Горловки, вскоре они были окружены и разбиты.

Совет в Юзовке, а также другие Советы в городах и поселках Донбасса, были разогнаны, многие из участников революции были арестованы. Немало из них было расстреляно и повешено. Всего в 1905 – 1907 годах в России было повешено и расстреляно около 14 тысяч человек, а число политических заключенных составило около 170 тысяч.

Когда Никита Хрущев осел на земле Донбасса, эти бурные события еще продолжали быть предметом обсуждений. Многие шахтеры и рабочие металлургических предприятий ждали повторения революционных потрясений, которые, как они надеялись, приведут к установлению социальной справедливости. Подпольные социал-демократические и другие революционные организации распространяли среди рабочих пропагандистскую литературу.

Хрущев сблизился с рабочим Пантелеем Махиней, который познакомил его с идеями социализма и коммунизма. Хотя Хрущев не раз вспоминал этого рабочего, это знакомство не привело к его вступлению в марксистский кружок. Правда, впоследствии утверждалось, что Хрущев участвовал в распространении нелегальной большевистской газеты "Правда" и местного "Шахтерского листка", но убедительных свидетельств в пользу этого нет. В то же время историк В.Н.Шевелев писал, что "в своем донесении от 26 мая 1912 года начальник Екатеринославского губернского жандармского управления отмечал, что среди тех, кто собирал пожертвования для семей убитых на Ленских присках, был 18-летний ученик на заводе Боссе Никита Хрущев". Сам Хрущев в своих воспоминаниях сообщал, что однажды он собирался на сходку, на которой должен был выступить депутат Государственной думы от большевиков Г.И.Петровского. Однако сходка, по его словам, не состоялась.

Хотя жестокая эксплуатация и беспощадное ограбление рабочих капиталистами убедили Хрущева до конца жизни в несправедливости капиталистического строя, и он порой участвовал в некоторых акциях протеста против существующих порядков, ни в одну из подпольных политических партий Хрущев не вступил. Возможно, что сказывалось влияние отца, который, по словам Хрущева, "всю жизнь мечтал стать капиталистом". Такие как Квашинин вызывали у ряда рабочих не отвращение и желание избавиться от их власти, но прямо противоположное стремление – стать такими же всевластными божками. Аналогичные амбиции были и у отца И.В.Сталина Виссариона Джугашвили. В своей работе "Анархизм или социализм?" И.В.Сталин использовал пример своего отца для того, чтобы показать типичные противоречия в общественном сознании пролетария, когда у рабочего "положение уже пролетарское, но сознание его пока ещё не пролетарское, оно насквозь мелкобуржуазное". Не исключено, что подобные противоречия были характерны и для самого Никиты Хрущева.

Проявляя интерес к борьбе рабочих за свои права, юный Хрущев прежде всего стремился повысить уровень своей квалификации, а стало быть и увеличить свой заработок. Его научили как монтировать трубы и Хрущев не забыл этого навыка до 70-летнего возраста. Оказавшись на пенсии, он своими руками создавал систему орошения на дачном участке.

Познакомился он и с металлургическим производством. На закате своих дней он вспоминал: "Как бывший рабочий я знал свое слесарное дело, немного разбирался в металлургии, особенно в производстве кокса".

Как и многие юные выходцы из деревни Никита оказался ловким умельцем. Набрав различные детали, он сумел соорудить велосипед, на котором гонял по территории рудника. Через какое-то время он даже приделал к велосипеду мотор, что было новинкой для того времени.

Так как Никита Хрущев сравнительно неплохо освоил слесарное дело и поступил слесарем на Рутченковский рудник, он стал зарабатывать 40-45 рублей в месяц. Спутник Куприна, описанный им в очерке "Юзовский завод", сообщал: "Мастер первой руки два рубля получает, два десять, два с полтиной; второй руки – полтора рубля, рупь. Подденным дают летом восемьдесят копеек, зимой – шестьдесят. (Речь шла о заработной плате в день. Прим. авт.) Больше всех формовщики получают и монтеры; есть такие, что и по триста рублей в месяц берут. Это больше из англичан".

Получалось, что 20-летний Хрущев зарабатывал как "мастер второй руки". Он еще не был обременен семьей, а поэтому смог купить себе новый велосипед, фотоаппарат, часы. Кажется, любовь к фотоаппарату и часам сохранилась у него на всю жизнь. В последние годы жизни он без конца вертел в руках необычный хронометр, подаренный ему ученым Лайнусом Полингом (эти часы заводились благодаря тому, что открывалась и закрывалась их крышка). Уйдя на пенсию, Хрущев стал активно заниматься фотографированием и заставлял своих родственников и гостей постоянно позировать для его фотокомпозиций.

Тогда в рабочей среде Донбасса обладатель велосипеда, часов и фотоаппарата мог считаться завидным женихом. Живой и общительный, любивший поговорить с людьми, послушать их и пересказать им какую-то занимательную историю, Никита быстро сошелся с рабочими рудника, их семьями. Его друзьями становились и русские, и украинцы – представители двух основных национальных групп Донбасса. Сначала он сблизился с семьей Косенко. Затем – с семьей машиниста шахтной подъемной машины Писарева, где он столовался.

В семье Писаревых было пятеро дочерей. Хрущеву понравилась старшая дочь Ефросинья и он женился на ней. Очевидно, что брак был совершен с соблюдением церковного обряда. Хрущев вспоминал: "Я женился молодым человеком, в 1914 году мне было 20 лет. Как только женился, получил квартиру… У меня тогда были спальня и кухня-столовая, помещение приличное, с деревянным полом и коридором, под ними погреб, куда складывались продукты. Каждая хозяйка занималась соленьями на зиму… Кроме того, рядом с домом стоял сарайчик для угля и дров. Рабочие при желании могли держать в сараях корову, свинью, кур, и многие их имели". Очевидно, что жилищные условия Хрущева были гораздо лучше тех женщин из повести "Молох", которые жаловались Квашнину. Вскоре у Хрущева появились дети – Леонид и Юлия.

Судя по всему, главным для Хрущева в то время были его семья и его работа. Он считался хорошим слесарем и, очевидно, это обстоятельство повлияло на то, что он не был мобилизован в армию после начала войны. Возможно, что, если бы революция в России не произошла, Никита Хрущев продолжал оставаться слесарем, совершенствуя свое мастерство. Учитывая его общительность, умение ладить с другими людьми и даже выступать в защиту общих интересов, он мог бы выдвинуться в активисты рабочего движения и превратиться затем в видного профсоюзного руководителя. В то же время не исключено, что его неуемная энергия нашла бы выход в попытках стать предпринимателем, как об этом мечтал его отец. Нет сомнения в одном: энергичный и смекалистый Никита Хрущев, настроенный, как и его отец, на быстрое продвижение вверх по социальной лестнице, мог добиться немалых успехов на разных поприщах. Однако революции 1917 года резко изменили положение многих миллионов людей в России и перспективы их дальнейшей жизни.

Глава 3. «Кто был ничем, тот станет всем…»

Сведения о Февральской революции в Петрограде не сразу стали известны на всех окраинах великой страны. Лишь по слухам, поступавшим в Донбасс, стало ясно, что в столице происходят бурные события. Находившийся в это время в Юзовке по заданию большевистского подполья,

Л.М.Каганович вспоминал, как он дал задание проверить достоверность этих слухов. Большевики знали, что местный прокурор каждое утро идет к себе на службу пешком одним и тем же маршрутом в одно и то же время. 28 февраля по заданию Кагановича двое большевиков пошли за прокурором и стали громко и радостно говорить о том, что в Петрограде произошла революция. Они вели эти разговоры вплоть до ближайшего полицейского поста. Расчет был такой: если прокурор не сдаст болтунов полицейскому, то слухи о революции в Петрограде – верные.

Через час оба большевика вернулись и сообщили Кагановичу, "что прокурор все слышал, проглотил молча, что он был бледен как мел, весь съежившись, прошел мелким шагом в жалком виде". Через несколько часов весть о революции в Петрограде облетела Юзовку. Позже Хрущев вспоминал: "В день, когда пали цепи самодержавия, невольно вспоминается тяжелое время войны, дороговизна, низкая оплата труда и унижение народа, которым занимались все те, кто были нерабочими, кто имел хотя бы небольшую власть. И вдруг… настает этот день. В один вечер получили телеграммы. Телеграммы извещают о революции в Питере. Помню, с какой радостью читали мы за токарным станком эти телеграммы… У всех нас была уверенность – к старому возврата нет. Меня охватили какие-то чувства, хотелось плакать и смеяться, была какая-то уверенность в победе и не страшили здесь же стоявшие городовые".

Л.М.Каганович писал: "3 марта улицы Юзовки были переполнены; несмотря на непролазную грязь, все шли к заводу на митинг, собранный в прокатном цехе металлургического завода; шли не только рабочие и работницы фабрик, мастерских, шахт, но и трудящиеся граждане, в том числе и юноши, и, что особенно важно, шли крестьяне окружавших Юзовку деревень". Каганович, который тогда использовал партийный псевдоним "Кошерович", выступил докладчиком на этом митинге.

Хотя Каганович был на полтора года моложе Хрущева, к началу Февральской революции он уже имел пятилетний стаж пребывания в большевистской партии и обрел немалый опыт ведения политической агитации и пропаганды в условиях подполья. Он не знал, что среди его слушателей был слесарь Никита Хрущев и что этот случай сыграет решающую роль в жизни Хрущева, а затем повлияет на судьбы страны.

Однако вряд ли и сам Хрущев мог догадаться в ту пору о значимости своего присутствия на докладе Кагановича. Внимание собравшихся целиком захватили вести о грандиозных событиях, совершавшихся в стране. Каганович вспоминал "общее невиданное нами никогда подъемное настроение, царившее на митинге. Выступавшие рабочие поддержали докладчика и призвали к борьбе за полную победу революции и против каких-либо контрреволюционных махинаций с попытками восстановления монархии под каким угодно соусом".

Подобные митинги со страстными речами в это время проходили по всей необъятной стране. Питирим Сорокин писал: "Вся страна ликовала. Все – солдаты, служащие, студенты, просто граждане и крестьяне – были полны социальной активностью. Крестьяне привозили в города и в места дислокации воинских подразделений зерно, а подчас отдавали его бесплатно… "Смотрите, сколь прекрасны эти люди, – восхищался один из моих друзей, обращая мое внимание на одну из подобных демонстраций". Алексей Толстой писал в трилогии "Хождение по мукам": "Казалось, не может быть больше ни войны, ни ненависти, казалось, нужно еще куда-то, на какую-то высоченную колокольню вздернуть красное знамя, и весь мир поймет, что мы все братья, что нет другой силы на свете, – только радость, свобода, любовь, жизнь. Когда телеграммы принесли потрясающую весть об отречении царя и о передаче державы Михаилу и об его отказе от царского венца, в свою очередь, – никто особенно не был потрясен: казалось, – не таких чудес нужно ожидать в эти дни".

Однако эту эйфорию разделяли не все. Хотя В.В.Шульгин лично сыграл немалую роль в отстранении Николая II от власти, приняв у него акт отречения от престола, его отношение к людям, восторженно выкрикивавшим революционные лозунги, было резко отрицательным. Шульгин с отвращением писал, как "черно-серая гуща, прессуясь в дверях, непрерывным врывающимся потоком затопляла Думу… Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди… Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их не было – у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное… Пулеметов – вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать в берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя".

Совершенно очевидно, что полярные противоречия по отношению к революции не могла не породить в скором времени кровопролитные столкновения между носителями этих настроений. Между тем революционная эйфория проявлялась в выдвижении требований о немедленном решении всех насущных проблем и даже таких, о которых люди прежде и не смели мечтать. Питирим Сорокин писал, что рабочие и солдаты, которые в первые часы революции несли транспаранты с лозунгами: "Крестьяне к плугу, рабочие к станку, солдаты в окопы!", быстро забыли об этих словах. "Рабочие… на самом деле отказывались от работы и проводили большую часть времени на политических митингах. Они требовали восьмичасового рабочего дня, а нередко – и шестичасового. Солдаты, явно готовые к сражениям вчера, отказывались выполнять приказ под предлогом, что для защиты революции Петроград нуждается в их помощи. Именно в эти дни поступала информация о крестьянских захватах частных усадеб, грабежах и поджогах. На улицах нередко можно было встретить пьяных людей, непристойно ругающихся и горланящих: "Да здравствует свобода! Раз свобода, то все дозволено!". Свобода оборачивалась смутой и баламуты подняли голову.

Одновременно повсюду свергались представители старой власти. А.Ф.Керенский вспоминал: "Непопулярные чиновные лица были буквально сметены со своих постов, а многие из них – убиты или ранены. Рабочие на заводах, прекратив работу, принялись устранять неугодных им управляющих и инженеров, вывозя их в тачках за пределы предприятий". Повсюду возникали новые органы власти. Нередко правомочность и компетентность новых руководителей были весьма сомнительными, а круг решаемых ими вопросов – крайне неопределенным.

5 марта 1917 года в Юзовке избрали Совет рабочих депутатов. На заседании избранного Совета председателем избрали рабочего-печатника Косенко, который объявил, что он является "независимым" социал-демократом, не примыкающим ни к меньшевикам, ни к большевикам. Его заместителем был избран большевик Б.Кошерович (Л.М.Каганович). Из этого видно, что хотя позиции большевиков в Юзовке были достаточно крепкими, они еще не могли встать во главе Юзовского Совета.

Писатель Артем Веселый в своем романе "Россия, кровью умытая", так характеризовал положение на Донбассе в первой половине 1917 года: "Февральская революция блеснула над Донбассом, как далекая заря. Шахтеры на свою беду плохо разбирались в политических тонкостях. На митингах – проклятия и зубовный скрежет, обольстительные призывы и горы обещаний. Первые выборы дали меньшевикам и эсерам победу – они возглавили городские думы и рудничные советы, засели в профсоюзах".

29 мая 1917 года Хрущев был единогласно избран председателем Совета Рутченковского рудника. Если здесь выборы шли так же, как они, по словам Артема Веселого, проходили в большей части Донбасса, то Хрущев мог быть либо эсером, либо меньшевиком, либо их сторонником. Однако точно о его принадлежности к этим партиям неизвестно. Известно лишь то, что в большевистской партии он тогда не состоял. В то же время то обстоятельство, что Хрущев был избран в то время на руководящую должность, показывает, что он хорошо "вписывался" в революционную атмосферу бурного 1917 года. Волна стихийного бунтарства против старого строя, на гребне которой поднимались нередко говоруны и смутьяны, вынесла вверх и Хрущева. Возможно, что причиной его возвышения стала его склонность идти туда, где он может узнать много нового, кипят страсти, а он сам может завладеть внимание слушателей горячими речами, содержавшими призывы к разрушению старых порядков, и быстрому установлению царства всеобщей свободы и справедливости.

Возможно, что избрание Хрущева председателем Совета объяснялось не только симпатиями людей к этому энергичному и общительному молодому человеку, умевшему произнести пламенную речь с призывами защищать свободу революционного народа, но и теми же причинами, по которым председателем Юзовского Совета избрали "независимого" Косенко. Возможно, что Хрущев принадлежал ни к какой партии, а потому был удобной, компромиссной фигурой. Не исключено, что это первое избрание на руководящую должность заставило Хрущева впервые сравнить себя с Пиней. Как и этот герой рассказа Винниченко, Хрущев не принадлежал ни к одной из революционных партий и именно поэтому его, "нейтрального" человека избрали руководителем. Хрущев мог удивляться тому, что он – человек, все время стоявший далеко от политической активности и озабоченный главным образом своей работой и своим домом,

Очевидно, что ни Хрущев, ни те, кто его выбирал, не сомневались в том, что 23-летний слесарь с двух или трехклассным образованием и без какого-либо опыта управленческой работы сможет справиться с обязанностями главы руководителя местной администрации. Так же никто не сомневался и в способностях сапожника Кагановича стать заместителем поселковой администрации в Юзовке, хотя ему исполнилось лишь 21 год, он также не имел опыта управления, а его образование ограничивалось учебой в хедере и двухклассной общеобразовательной русской школе. Но в это время было обычным назначение на административные посты молодых людей, не имевших достаточного образования и никогда прежде не занимавшихся управлением.

Впрочем, проблемы, с которыми столкнулись молодые руководители новых органов власти, были столь необычны и сложны, что с ними вряд ли бы справились и значительно более образованные и опытные лица. Рост цен, спекуляция самыми необходимыми товарами, начавшиеся с первых же дней мировой войны, быстро усилились после начала Февральской революции. По мере же того, как страна пыталась в считанные дни решить вековые социальные, политические и национальные вопросы, экономические трудности стали нарастать как снежный ком. Слом старой машины управления не привел к замене ее более эффективной. Возглавляя Совет рудника, Никита Хрущев являлся не столько руководителем местного самоуправления, сколько посредником в непрекращавшемся противостоянии между рабочими и предпринимателями.

По словам Артема Веселого, выборы в городские и рудничные Советы не привели к победе шахтеров: "Чумазая сила опять была загнана под землю. Социалисты приступили к мирному сотрудничеству с промышленниками. Пока им удавалось выторговать у хозяина копейку прибавки, хлеб дорожал на пятак. Владельцы отсиживались в своих особняках. Конторщики по-прежнему обжуливали горняка при расчетах. Управители мозолили глаза, раскатываясь на заводских рысаках. Подтертое и разболтанное за войну оборудование предприятий не сменялось, а нормы выработки беспрерывно повышались. Наконец терпенье горняков лопнуло. Зашумели забастовки. Промышленники в ответ закрыли до трехсот рудников. Десятки тысяч безработных с лютой злобой в сердцах и с пустыми котомками за плечами побрели из Донбасса на все стороны".

Тем временем общественно-политический кризис в стране продолжал углубляться. Влияние большевиков на Донбассе росло. В июне, по примеру Петрограда, в городах и поселках Донбасса прошли массовые демонстрации рабочих под большевистскими лозунгами. Осенью 1917 года по всему Донбассу прокатились стачки, которыми часто руководили большевики. К этому времени большевики возглавили большинство Советов на Донбассе.

В начале сентября 1917 года после ввода на донецкие рудники казаков, с помощью которых хозяева рассчитывали навести порядок и заставить рабочих регулярно работать, большевики стали готовить всеобщую забастовку. Эти мероприятия переросли в подготовку большевистского восстания в Донбассе. Были приведены в боевую готовность отряды Красной гвардии, которые стали охранять предприятия и собрания рабочих. Большевистская организация на Донбассе разработала специальную инструкцию, которая предусматривала занятие боевыми дружинами телеграфа и телефона, охрану всех надшахтных зданий, рудников и заводов. Не будучи большевиком, Хрущев не принимал участие в этой подготовке, которая проходила в обстановке секретности.

В первые же дни после 25 октября 1917 года в городах и поселках Донбасса была провозглашена Советская власть. Известно, что Хрущев в декабре 1917 года был избран председателем местного профсоюза металлистов горнорудной промышленности. С одной стороны, ясно, что Хрущев не вступил в конфликт с новой властью. С другой стороны, известно, что в это время профсоюзами руководили не только большевики, но и представители других левых партий, а также беспартийные. Не исключено, что избрание Хрущева профсоюзным руководителям отвечало настроениям тех, кто видел в нем удобную, "нейтральную" фигуру.

Тем временем в соответствии с "универсалом", принятым 7 (20) ноября 1917 года в Киеве Центральной Радой, Донбасс был объявлен частью независимой "Украинской Народной республикой". В ответ Советы Донбасса объявили в декабре 1917 года Раду "врагом трудящихся Украины и России". Собравшийся в начале декабря в Харькове областной съезд Советов Донбасса объявил своих делегатов, а также представителей 49 Советов Украины 1-м Всеукраинским съездом Советов. Однако Германия и ее союзники поспешили признать Центральную Раду.

Опасаясь, что мир с Германией будет сделан ценой уступки Украины, большевики Донбасса выступали за прекращение мирных переговоров в Бресте и поддерживали лозунг "революционной войны", выдвинутый "левыми коммунистами" во главе с Н.И.Бухариным. Лишь упорные усилия сторонников Ленина во главе с членом ЦК РСДРП(б) Артемом (Ф.А.Сергеевым) переломили эти настроения. Для оказания отпора австро-германской интервенции 12 февраля 1918 года была создана Советская Донецко-Криворожская республика, которая вышла из состава Украины. Во главе правительства этой республики встал большевистской партии Артем (Ф.А.Сергеев). (Будучи, как и Хрущев, выходцем из крестьян Курской губернии, Артем был на 11 лет его старше и принадлежал к другому поколению революционеров. Он обладал более высоким образованием и неизмеримо бОльшим опытом политической работы. До своего первого ареста он учился в МВТУ, неоднократно сидел в тюрьмах, отбывал ссылку, эмигрировал в Австралию, где работал в течение пяти лет, одновременно издавая там русскую социал-демократическую газету "Русское эхо".).

Несмотря на попытки спешно сформированных 5 дивизий Донецко-Криворожской республики дать отпор немецким интервентам, к началу мая Криворожье, а затем и Донбасс оказались в руках немцев. Правда, до этого Донбасс на некоторое время оказался в руках казаков Каледина.

К этому времени на Донбассе, по словам Артема Веселого, "рабочие казармы и землянки наполовину опустели – дОма оставались бабы да кошки. Работа на рудниках замерла. Сезонные шахтеры разошлись по деревням ковырять землю; другие утекли к Махно; иные пристали к красным отрядам Сиверса, Жлобы, Антонова-Овсеенко; немало чумазых увели за собой под Царицин Артем и Ворошилов".

Незадолго до начала немецкой оккупации Н.С.Хрущев вместе с семьей уехал из Донбасса. Возможно, что руководитель Совета на руднике и местного профсоюза Хрущев не чувствовал бы себя в безопасности, если бы он остался в оккупированном Донбассе. В то же время скорее всего Хрущев принадлежал к тем, кто "сочувствовал" Советской власти, но сражаться за эту власть он тогда не собирался. Его "сочувствие" Советской власти не мешало ему думать прежде всего о том, как уцелеть самому и спасти свою семью. Он покинул общественные посты, на которые был избран, вернулся в родную Калиновку и поселился там. "Пиня"-Хрущев возможно не без овольствия вернулся к своим домашним делам.

К этому времени в Калиновке помещичья земля была разделена, а помещичья усадьба – разорена. Позже, сокрушаясь по поводу разорения помещичьей усадьбы, Хрущев говорил: "Понимаю, конечно, сколько ненависти накопилось у крестьян, сколько пота они там пролили, сколько крови высосали у них помещики, сколько спин высекли кнутами и розгами. Однако взрыв гнева смел не только тех, которые пороли, но и то, что крестьяне сами создали, и чем раньше владел их деспот. Богатства, созданные их руками, могли бы служить людям. Но понимания дел не было проявлено, и по всей России все было сметено. Нового такого крестьяне не построили. Зато власть обрел трудовой народ".

Хрущев прибыл в Калиновку в разгар бурных событий в этом селе. Деревенские бедняки Калиновки создавали свой комитет сельской бедноты (комбед). Молодой Никита Хрущев, поработавший почти 10 лет в Донбассе и ставший там слесарем, а в последние месяцы возглавлявший поселковый Совет и местный профсоюз, оказался наиболее подходящим кандидатом на пост руководителя комбеда. К концу 1918 года на территории РСФСР было более 100 тысяч сельских и волостных комбедов. Объединяя сельскую бедноту, комбеды служили противовесом богатым и средним крестьянам в Советах и являлись главной опорой большевиков в деревне.

Однако уже в конце 1918 года Хрущев покинул родное село, оставив там жену Ефросинью с детьми, так как был мобилизован в Красную армию. Нам не известно, напоминали ли проводы Хрущева в армию сцены, которая была описана в известной песне на слова Демьяна Бедного: шел ли Хрущев "поневоле" или "с охотой", стенали ли его родные и близкие, возражал ли он "ротозеям", которые не желали его ухода в армию и не думали при этом о судьбах России.

Не исключено, что Хрущев, только что осев в родной Калиновке со своей семьей, не испытывал горячего желания бросить дом и семью и стать участником Гражданской войны. Однако, как это постоянно бывало в переломные моменты его судьбы, его захватила новая жизнь. Известно, что уже в 1918 году после зачисления в Красную Армию Хрущев вступил в РКП(б), а, стало быть, стал активным бойцом вооруженных сил, сражавшихся за победу Советской власти.

Как ни странно, Хрущев почти не оставил воспоминаний о своем участии в одном из наиболее драматичных событий в российской истории – Гражданской войне 1918-1920 годов. Лишь по отдельным его рассказам можно понять, что в ходе боевых действий он дошел с частями Красной Армии до Кубани, а затем принял участие в "советизации" Грузии в 1921 году. (За это Сталин шутливо называл его "оккупантом"). По сведениям, которыми располагал В.Н.Шевелев, Хрущев "в годы Гражданской войны… принимает активное участие в военных действиях. Хрущев был комиссаром батальона, а затем – инструктором политотдела армии". У.Таубмэн же полагает, что Хрущев в активных боевых действиях не участвовал, а состоял в строительном батальоне. Но каким бы ни был скромным вклад Хрущева в боевые действия Красной армии, нет сомнения в том, что почти с самого начала Гражданской войны он был ее непосредственным участником.

Братоубийственная война расколола страну на два противоборствующих лагеря и многомиллионную инертную массу, которая металась между этими полюсами притяжения. Классовое противостояние и национальная вражда, порождавшие беспощадные расправы с мирным населением, хозяйственный развал, вызвавший массовый голод и эпидемии, военные действия во всех концах распавшейся на части страны, общий хаос и анархия, сопровождавшиеся разгулом бандитизма толкали власти противоборствующих сторон к применению насилия и устрашения как основных способов управления. Принудительные реквизиции, массовые мобилизации мирного населения на фронт или трудовые работы были обычными. Страдания населения, лишенного пропитания, лекарств, социальной защиты, усугублялись террором красных и белых властей, "черных" анархистских и "зеленых" бандформирований.

Одержав победу в кровавой Гражданской войне, Советская власть доказала не только то, что она являлась наиболее боеспособной, наиболее организованной силой. Советская власть сумела предложить большинству населения страны более привлекательную альтернативу, чем белое движение и национал-сепаратистские силы. Большевики демонстрировали свою приверженность принципам социальной справедливости, лозунгам "Земля – крестьянам! Фабрики – рабочим!", хотя и проводя суровую политику "военного коммунизма". Их оппоненты также прибегали к жестким методам управления, но они до последних дней Гражданской войны не смогли предложить никакой убедительной программы для преодоления социального неравенства и решения других отчаянных проблем России. Лозунг белых "Россия – великая, единая, неделимая" на практике оборачивался лишь восстановлением дореволюционных порядков, которые были решительно отвергнуты большинством населения в 1917 году.

Присоединившись к Красной Армии, Хрущев к концу 1920 года оказался в стане победителей. Гражданская война востребовала его энергию, предприимчивость, умение общаться с людьми. Ведь даже для того, чтобы подобрать нужных людей, достать материалы для строительного батальона, организовать его работу, обеспечить в нем дисциплину и хотя бы физическое выживание сотен людей в условиях всеобщего хаоса, надо было проявлять недюжинную активность, смекалку, умение управлять людьми. Нет сомнений в том, что победа в Гражданской войне была во многом достигнута благодаря энергии и энтузиазму таких красноармейцев и коммунистов, как Хрущев, даже если они и случайно присоединились к защитникам советского строя.

Возможно, что в обстановке Гражданской войне даже импульсивность Хрущева приносила больше пользы для "красного дела", чем вреда, так как в то время требовалась необыкновенная быстрота в принятии решений и их неординарность. Ошибки же, которые мог совершать Хрущев, вряд ли слишком выделялись на фоне неудачных действий многих других красных командиров. Как и у Хрущева, у них, как правило, не было большого опыта управленческой работы. Они не сильно отличались от Хрущева и по уровню боевой и общеобразовательной подготовки. Выборочное исследование 1920 года показало, что лишь 5% членов партии имели высшее образование, 8% – среднее, 3% были неграмотными, а остальные – "низшее, домашнее, тюремное". (Правда, уровень образования членов партии был выше среднероссийского. К этому времени лишь 1% населения России имел образование выше начального, а свыше четверти населения были неграмотными.)

Впрочем, Хрущев не обладал и "тюремным" образованием, которое имели многие коммунисты, вступившие в партию до 1917 года. Находясь в тюрьмах и ссылках, многие революционеры России, усиленно занимались самообразованием под руководством хорошо образованных марксистов. Такая же учеба велась и в различных марксистских кружках в революционном подполье. С одной стороны, такая учеба зачастую убеждала в том, что в сочинениях Маркса и Энгельса содержатся ответы на все вопросы окружающей жизни. А поэтому, решая различные политические проблемы, начинающие марксисты прибегали не столько к объективному анализу реальности, сколько к поиску цитат из Маркса, Энгельса и их последователей и подгонке фактов под марксистские изречения. Догматическое отношение к марксизму порождало также стремление внедрить в жизнь чисто теоретические схемы, игнорируя общественную реальность, возможности и желания людей. Революционная же направленность марксистского учения нередко истолковывалась для оправдания откровенно нигилистического отношения ко всемирному культурному наследию.

С другой стороны, изучение марксистской теории, которая, по словам Ленина, сводилась к трем составным частям (философской, экономической и политической) и имела три источника (германскую философию, английскую политэкономию и французскую политическую науку), невольно расширяла у учеников марксизма кругозор и помогала им овладевать умением глубоко анализировать реальность. Они учились находить "рациональные зерна" в сочинениях Гегеля и Фейербаха, знакомились с идеями Адама Смита и Давида Рикардо, узнавали об истории революционных движений Западной Европы. Изучая в подпольных кружках, тюрьмах и ссылках "Капитал" Маркса, "Анти-Дюринг" Энгельса, полемику между Каутским и Бернштейном, следя за теоретическими спорами между большевиками и меньшевиками, революционеры приобщались к теоретическому мышлению, учились осмысливать действительность на основе широкого исторического опыта общественного развития, осваивали основы диалектического подхода к реальности. Они старались оценивать то или иное явление в историческом контексте, оценивать его в связи с экономическими, социальными, этно-культурными процессами. Они пытались оперировать абстрактными категориями для обозначения конкретных событий, классифицировать их, обнаруживать закономерности в кажущемся хаосе общественных явлений.

Даже не освоив всю сумму знаний, заключенную в учении Маркса – Энгельса, и лишь поверхностно ознакомившись с трудами выдающихся философов, экономистов, историков, революционеры, благодаря занятиям в марксистских кружках, осознавали важность теории для для определения целей революционного движения и средств их достижения. Освоение теоретического наследия марксизма помогало революционерам преодолевать ограниченность их личного жизненного опыта, сохранять верность провозглашенным принципам социалистической революции, искать научно обоснованные методы достижения этих целей. По словам Сталина, теория служила революционерам компасом, руководствуясь показаниями которого революционеры могли подняться над стихией бунта, чтобы направить рабочее движение для осуществления глубоких общественных преобразований.

Хотя Хрущев постоянно декларировал марксизму-ленинизму, верность идеям, которые отвечали господствовавшему тогда мировоззрению, системе отношений между людьми и методам управления в Советской стране, способ усвоения этого учения коренным образом отличался от того, как изучали коммунистическую идеологию люди с дореволюционным партийным стажем. В отличие от них, Хрущев не занимался в подпольных марксистских кружках. Он не распространял марксистскую литературу в рабочей среде, а, стало быть, не научился убеждать сомневавшихся, предлагая им хорошо усвоенное им знание коммунистической теории. Он не был знаком с историей РСДРП и знал лишь понаслышке о борьбе партийных фракций и группировок. До революции он никогда не участвовал в идейно-политических диспутах, которые велись в марксистских организациях.

Хрущев приобщался к марксистской теории в ходе ускоренного и упрощенного усвоения политграмоты в формированиях Красной армии и в обстановке Гражданской войны. В своих мемуарах он писал: "Гражданская война… разграничила людей и упростила борьбу. Кто с кем, где белые, где красные, сразу видно. Сама жизнь провела классовое разграничение". Видимо такая "простота" устраивала Хрущева. О том, как осваивали основы политграмоты в воинских частях, красочно рассказал Артем Веселый в цитированном выше романе: "Все было мудро и просто: "Красная армия – защитница трудящихся… Наши враги – кулаки, помещики и капиталисты… Беспощадно… Долг… Красное священное знамя… Долой… Да здравствует… У кого есть вопросы, товарищи?"

Таким же ускоренным было и освоение Хрущевым марксистских положений, марксистской лексики, необходимой для политически активных советских людей времен Гражданской войны. Выступая на политические темы, они старались использовать непривычные для них иностранные слова, зачастую плохо понимая их смысл, что высмеял писатель М.И.Зощенко в рассказе "Обезьяний язык". Впрочем, даже те, кто понимал значение употреблявшихся ими слов, не всегда умели их верно произносить. Так, герой повести Бориса Пильняка "Голый год" Архип Архипов "на собраниях слова иностранные выговаривал так: константировать, энегрично, литефонограмма, фукцировать, буждет". Даже "русское слова "могут" – выговаривал "магУть". Возможно, что Хрущев произносил "коммунизьм" и "социализьм" с тех пор, как он услышал их в неправильном произношении в первые годы революции.

Даже когда Хрущев возглавлял политотдел, его организационная деятельность вряд ли позволяла ему заняться изучением марксистской теорией, так же серьезно, как этим занимались революционеры в царском подполье или находясь в тюрьмах и ссылках. Правда, благодаря поверхностному приобщению к марксизму, Хрущев не был заражен догматизмом, характерным для многих последователей Маркса. Ему было чуждо оторванное от жизни теоретизирование и обращение к опыту других стран, не имевшего общего с реалиями России.

В то же время поверхностное овладение Хрущевым марксистской теории проявлялось не только в том, что он искажал произношение слов из марксистской лексики, но и вульгаризировал содержание положений Маркса и Энгельса. Достаточно вспомнить фразу Хрущева о том, что "социализм – это когда больше сала". Хрущев превратил формулу Маркса о том, что "пролетариат является могильщиком пролетариата" в зловещую фразу: "Мы вас похороним!", которую он произнес 18 ноября 1956 года на приеме в честь правительственной делегации Польши в адрес дипломатических представителей западных стран. Желание же переводчика Хрущева передать его слова столь же энергично звучавшими по-английски, привели к тому, что в зал была брошена фраза: "We shall bury you!", то есть "Мы вас закопаем!", что еще более огрубило сказанное. Получалось, что Хрущев угрожал закопать живьем население стран Запада. О том, что Хрущев сказал: "Мы вас закопаем!", без конца повторялось в странах Запада, как напоминание о советской угрозе, нависшей над ними.

Правда, объясняя свое заявление американскому корреспонденту в сентябре 1959 года, Хрущев говорил: "Речь шла не о каком-то физическом закапывании кого-то и когда-то, а об изменении общественного строя в историческом развитии… На смену капитализму, как доказали Маркс, Энгельс и Ленин, придет коммунизм. Мы в это верим". По сути положения марксизма-ленинизма были для Хрущева не столько следствиями теоретических доказательств, сколько формулами веры. Возможно, что вера в правоту марксистских формул заменяла Хрущеву религию, от которой он в годы революции окончательно отошел. Не освоив толком марксистско-ленинскую теорию, Хрущев в то же время верил в ее практическую целесообразность, оценив огромную силу ее воздействия на массы. В годы Гражданской войны Хрущев увидел в марксизме – ленинизме пропагандистскую силу, которая смогла поднять миллионы людей на борьбу против строя социальной несправедливости и за построение нового общественного порядка всеобщего равенства и счастья.

Казалось, ничто не мешало способному Хрущеву освоить основы общественной науки и методику научного мышления. Однако он воспринял из марксизма, прежде всего, дух революционной борьбы против порядков и идей старого общества. С одной стороны, его природная тяга к новому нашла ответ в революционных идеях коренных преобразования общества. С другой стороны, революционная фразеология марксизма помогала Хрущеву прикрывать и оправдывать свое стихийное бунтарство, с которым он пришел в революцию и сохранил до конца своей жизни. Эгоцентричное бунтарство заставляло его отвергать любые абстрактные идеи и принципы, которые не отвечали его личному опыту, и даже искажать и вульгаризировать марксизм, в правоту которого он верил. Он противопоставлял теоретическому мышлению выводы, достигнутые на основе личного жизненного опыта.

Слабые познания в общественных науках не позволяли Хрущеву соединить с ними свой практический опыт. Поэтому он предпочитал обосновывать свои практические выводы либо примерами из личной жизни, либо народными пословицами и поговорками, словами из популярных песен, и лишь порой прибегая к образам из художественной литературы. Плохо зная мировую историю и прошлое России, Хрущев охотно воспринимал упрощенные и мифологизированные утверждения политпропаганды тех лет, изображавшую Октябрьскую революцию 1917 года в духе народного сказания. Во многих речах он постоянно повторял о том, как Красная Армия (а, стало быть, вместе с ней и красноармеец Хрущев), разбила наголову интервентов и белых генералов и вымела их за пределы Советской России. Популярная песня тех лет провозглашала: "Мы – красные кавалеристы и про нас былинники речистые ведут рассказ". Как и многие другие командиры красных войск, он верил, что победа в Гражданской войне сделала его фигурой, причастной к этим былинам.

Пропагандистская версия, упрощенно изображавшая победу Красной Армии, убеждала многих неискушенных в истории красных командиров в том, что прежняя история России завершилась и началась новая жизнь, не имеющая ничего общего с прошлым. Поэтому все устои российского общества подлежали уничтожению или осмеянию. Тысячелетняя религиозная культура России представлялась многим массовым умопомрачением, от которого надо было как можно быстрее освободить людей. Правовые нормы, моральные правила прошлого отбрасывались как путы, сдерживавшие движение страны вперед.

Их правовому и моральному нигилизму способствовало то обстоятельство, что красные командиры осваивали азы марксистской теории не по первоисточникам, а по письменным работам и речам Бухарина, Троцкого и других. Хрущев на всю жизнь запомнил речь Бухарина, которую он услыхал в 1919 году. В своих мемуарах он писал: "Мое поколение воспитывалось на "Азбуке коммунизма", написанной Бухариным… Это был почти официальный документ, по которому рабочие в кружках обучались реальной азбуке коммунизма".

Хотя Ленин перед смертью написал, что марксизм Бухарина – "схоластичен", а "небольшевистские взгляды Троцкого", которых он придерживался до 1917 года, "не случайны", в первые советские года пропаганда изображала этих руководителей великими теоретиками Советской страны. И Бухарин, и Троцкий видели в "военном коммунизме" и милитаризации труда высшее достижение общественного развития. В своем произведении "Экономика переходного периода" Бухарин провозгласил, что "пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью… является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи".

Для этих новоиспеченных властителей дум советского общества было характерно и нигилистическое отношение к дореволюционному наследию России, взятое из представлений западноевропейской социал-демократии о безнадежной отсталости России. Особенно в этом отношении старался Троцкий, который утверждал, что Россия по своей географической и исторической природе обречена на отсталость, а российская культура представляет лишь имитацию высших достижений западноевропейской цивилизации. Новые большевики 1918 – 1920 годов на веру принимали эти утверждения, так как зачастую в силу своей необразованности не знали ни истории России, ни ее культуры.

Они верили, что победа мировой революции – дело ближайших лет. Увидев, что революция сумела превратить "голодных, разутых, раздетых" красноармейцев в великую силу, и догматики от марксизма, и такие большевистские неофиты, как Хрущев, верили в возможность повторения подобных революций в других странах мира, исходя из убежденности в полном сходстве процессов, совершавшихся в то время в России и в других странах мира. Как герой песни Светлова, миллионы красноармейцев были готовы идти освобождать "крестьян" из "Гренадской волости".

Не разбираясь в природе экономических, социальных, культурных процессов, происходивших в обществе, и поверив в утверждения пропаганды о том, что наступление коммунистического общества, когда будет осуществлен принцип "от всех по способностям, всем – по потребностям" – это дело ближайших 10 – 15 лет, Хрущев, как и многие в то время считал возможным быстро и просто решить сложнейшие проблемы, стоявшие перед страной. Не зная многих произведений классической литературы и черпая представления о психологии людей на основе своих личных знакомств, Хрущев, как и многие его соратники, имел довольно ограниченное представление о сложности человеческой натуры. Не ознакомившись еще с достижениями мировой культуры, Хрущев, как и многие в то время, упрощенно представлял потребности людей и возможности их удовлетворения.

К тому же положение командира низшего звена существенно ограничивало кругозор Хрущева. Он привык быть безупречным исполнителем приказов вышестоящего начальства, но не научился размышлять самостоятельно о великих целях революции.

Пренебрежению Хрущева к теории и идеологии способствовало то, что революция, с которой он связал свою судьбу, не укладывалась в рамки теоретических положений Маркса и Энгельса. Жизнь поставила перед правящей партией такие проблемы, которые не поднимались в трудах основоположников марксизма. Методом решения возникавших проблем становилось новаторское экспериментаторство, не опиравшееся на какие-либо теории. Поэтому на первый план стали выдвигаться руководители, которые подобно Хрущеву, не были обременены теоретическим багажом, но зато активно полагались на свой практический опыт решения реальных проблем.

В то же время люди, полагавшиеся лишь на свой личный опыт, по мере его обогащения могли легко отказаться от упрощенных мифологизированных объяснений, заменявших им идейные убеждения. Декларации о верности марксизму-ленинизму, не опиравшиеся на глубокое понимание общественных процессов, нередко скрывали отход "практиков" от марксистской теории. Об опасности "узколобого практицизма", "безголового делячества" не раз писал Ленин. В своей работе "Основы ленинизма" Сталин писал: "Кому не известна болезнь узкого практицизма и беспринципного делячества, приводящего нередко некоторых "большевиков" к перерождению и отходу их от дела революции?".

Однако ход революционных преобразований в стране вынуждал Ленина, а затем и Сталина полагаться на осуждаемых ими "узколобых практиков", которые, исходя из своего жизненного опыта, решали вопросы, не предусмотренные марксистской теории. Считалось, что несмотря на неглубокое владение ими теорией, такие выходцы из пролетариата и бойцы Красной Армии, как Хрущев, безгранично преданы идеям коммунизма. Однако не следует забывать, что Хрущев принадлежал к той категории коммунистов, которые стали таковыми лишь после установления Советской власти, то есть когда РКП(б) стала правящей партией.

Так как вступление Хрущева в РКП(б) было скорее всего следствием его решения присоединиться к правящей партии, исходя из сугубо личных, практических соображений, а не вследствие глубокого понимания коммунистической идеологии, он возможно воспринимал победу Красной Армии как свою личную победу над капиталистами Юзовки, помещиками Калиновки. Бывший слесарь Хрущев, который с трудом мог накопить деньги на велосипед, часы и фотоаппарат, был с теми, кто прогнал владельцев шахт и заводов, поместий и усадеб. Победа в Гражданской войне невероятно усилила самомнение многих победителей, среди которых был и Хрущев. Поскольку, не имея образования, не приобщившись к культурному наследию человечества, они победили людей старой культуры, они пренебрежительно относились и к образованности, и к достижениям культуры. В то же время многие из них невольно заражались той спесью, которая была характерна для Квашинина и других былых "божков" Донбасса. Теперь победители Квашниных воображали, что они – "соль земли".

Вступление Хрущева в коммунистическую партию в период Гражданской войны и назначение на командирские должности способствовали также тому, что он сформировался как руководитель в период "военного коммунизма", а потому воспринимал "чрезвычайщину", "красный террор", как нормальные методы управления, отвечавшие эпохе гражданских войн и пролетарских революций. Скорее всего, он считал, что его начальническое положение завоевано им в боях и принадлежит ему по праву победителя. Как и многие красные командиры, он стремился к продолжению сражений вплоть до победы мировой революции. Прекращение же Гражданской войны он, как и остальные его соратники, расценивал лишь как временную мирную передышку.

Поэтому он не вернулся ни в деревню в свое хозяйство, ни к своей работе слесарем на Донбассе. К тому же в его же личной жизни произошла трагедия: пока Хрущев был в армии, Ефросинья умерла от тифа. Дети же оставались в Калиновке на попечении родных. Вернувшись из армии, Хрущев поселился в Донбассе и поступил на партийную работу.

Глава 4. Падения и прыжки вверх на служебной лестнице

Завершение Гражданской войны и провозглашение новой экономической политики (нэп), В.И.Лениным на Х съезде партии в марте 1921 года создали условия для восстановления Донбасса. К этому времени производство в этом регионе находилось в состоянии почти полной разрухи. В 1920/21 хозяйственном году добыча угля на Донбассе составила 4,5 миллионов тонн – в пять раз меньше, чем в 1913 году. Многие заводы были разрушены, шахты затоплены, оборудование пришло в негодность.

О таком состоянии шахт ярко писал Борис Пильняк в повести "Голый год": "Долго после белых в механическом сборном в ветре на кране висел человек, зацепленный за ребра, а в шахтах по горло стояла вода, и посиневшие плавали трупы… Белые ушли в марте. И в первые же дни марта приехала из Москвы экспедиция, чтобы ознакомиться, что осталось от заводов после белых и шквалов. В экспедиции были представители – и ОТК, и ХМУ, и Отдела Металлов, и Гомзы, и Цепти, и Цекапе, и Промбюро, и РКИ, и ВЦК, и проч., и проч., все спецы, – на собрании в областном городе было установлено, как дважды два, что положение более чем катастрофично, что нет ни сырья, ни инструмента, ни рабочих рук, ни топлива, – и заводы пустить нельзя. Нельзя".

Однако вопреки оценкам спецов, вооруженных знаниями технической науки, восстановление производства началось. Пильняк писал: "Я, автор, был участником этой экспедиции, начальником экспедиции был К., по отчеству Лукич. Когда по поезду был дан приказ готовиться к отъезду…, я, автор, думал, что мы поедем обратно в Москву, раз ничего нельзя сделать. Но мы поехали на заводы, ибо нет такого, чего нельзя сделать, – ибо нельзя не сделать. Поехали, потому что неспец большевик К., Лукич, очень просто рассудил, что если бы было сделано, тогда и не надо делать, а руки – все сделают. Большевики. Кожаные куртки. «Энегрично фукцировать». Вот что такое большевики".

Одним из таких большевиков был Н.С.Хрущев. После возвращения на Донбасс Хрущев стал заместителем председателем Рутченковского рудоуправления по политической работе. Он принял самое активное участие в восстановлении разрушенного войной хозяйства. В обстановке крушения сложившегося порядка вещей, когда носители теоретических знаний отрицали возможность восстановления, выход находили новые руководители, не обремененные ни техническими знаниями, ни образованием, ни общей культурой, но полагавшиеся на народную сметку, неординарные методы, на веру в необходимость совершить невозможное. Тут опять пригодились импульсивность Хрущева, его энергия, умение заражать людей страстными призывами и примером личного динамизма, и даже его нежелание считаться с "теориями".

Возможно, что его действия по руководству восстановлением рудника были похожими на то, что делал большевик Лукич К. из повести Б.Пильняка. "Завод возжил удивительно просто, в силу экономической необходимости. Ушли белые, и из лесов после страха стали собираться рабочие и рабочим нечего было есть. Вот и все. Власть менялась восемь раз, – у рабочих осталась одна мать – машина. На заводе не было топлива, шахты были затоплены: за заводом был конный завод Ордыниных, под ипподромом шли пласты угля, – без нарядов стали рыть здесь уголь, коксовать времени не было, и чугунное литье пустили на антраците. Машины были погашены, – первой пустили инструментальную. Не было смет на деньги, чем платить рабочим, – и решили на каждого рабочего и мастера отпускать в месяц по пуду болванки, чтобы делать плуги, топоры, косы – для товарообмена. Завод – самовозродился, самовозжил… Веял по ветру черный дым мартена, и полыхала ночами, в завалы, домна. От цехов пошел скрежет железа, умерла стальная тишина. МагУть «энегрично фукцировать»!

Это было время высокой общественной активности, и ее темп определялся людьми динамичными и решительными, готовыми к быстрым переменам в стране и своей жизни. За 8 лет восстановительного периода в жизни страны (1921-1929 гг.) Н.С.Хрущев успел сменить несколько мест жительства, работы и учебы и даже дважды вступить в брак. Возможно, что столь быстрые перемены в его жизни отражали его импульсивный характер.

Сведения о послевоенной деятельности Хрущева на Донбассе различны в разных биографиях, что, возможно, связано с неточностями в составлении Хрущевым своих документов. Ф.М.Бурлацкий утверждает, что "в мае 1921 года" Хрущев "стал курсантом Донского техникума. Одновременно учился на рабочем факультете". В.Н.Шевелев пишет, что "в конце 1921 года открывается Юзовский горный техникум, на рабфак которого поступает Никита Хрущев". У.Таубмэн же исходит из того, что Хрущев в 1922 году работал замдиректором шахты в Рутченко в течение нескольких месяцев, в том же году был выдвинут на пост директора шахты в Пастухово, но он поступил на рабфак осенью 1922 года. В заявлении Хрущева от 22 августа 1922 года он объяснял свое желание поступить в рабфак стремлением "получить технические знания, необходимые мне для более продуктивной работы в промышленности".

То обстоятельство, что Хрущев осознавал недостатки своего образования и необходимость обрести знания, свидетельствовало о его реалистическом понимании требований времени. Там, где директора предприятий были членами партии, 82,3% руководителей имели лишь "начальное образование, полученное в домашних условиях". На тех же предприятиях, где остались беспартийные руководители, 82,3% директоров (случайным образом точно такая же цифра, как и в предыдущем случае) имели среднее или высшее образование. Уровень образования Хрущева был примерно таким, как и у подавляющего большинства "красных директоров". Он мог трезво рассудить, что производство не сможет успешно развиваться, если столь низкий уровень образования "красных директоров" сохранится и в дальнейшем. Для того, чтобы стать компетентным руководителем производства требовались не только смекалка, энтузиазм и уверенность в своих силах, порожденная победами в Гражданской войне и достижениями в восстановлении народного хозяйства. Были необходимы также грамотность, среднее и высшее образование, технические знания, приобщение к культуре, овладение научным методом мышления.

Рабфаки, открывшиеся в Советской стране, позволяли рабочим быстро преодолеть их отставание в образовании и являлись для Советской власти основным способом подготовки кадров для управления производством. К середине 20-х годов в рабфаках обучалось около 50 тысяч учащихся. Лишь 3% из них были моложе 18 лет. 70% были в возрасте от 20 до 29 лет, то есть в той возрастной группе, к которой принадлежал Хрущев. Почти треть учащихся были коммунистами, как и Хрущев. Остальные, как правило, состояли в комсомоле. 84% учащихся рабфаков имели четырехклассное образование или менее того, как и Хрущев. Как и Хрущев, 93% из них были прежде рабочими или крестьянами.

Однако, став студентом рабфака, Хрущев не мог изменить свой характер. Хотя он обладал способностью быстро схватывать суть изучаемого предмета, его жажда быть в гуще общественной жизни не позволяла ему усидчиво корпеть над учебниками и тетрадями. Выбирая между учебой и политической карьерой, он сделал выбор в пользу последней. Вскоре Хрущев занялся общественной деятельностью в стенах Юзовского техникума, на основе которого существовал рабфак. Он был назначен политруком техникума, а затем избран секретарем партийной организации техникума. Эти занятия отвлекали его от учебы, которая продолжалась немногим более двух лет. Не известно, закончил Хрущев рабфак или нет.

Зато известно, что в первые годы пребывания в рабфаке Хрущев вторично женился. Его жену звали Марусей, но ее фамилия пока остается неизвестной историкам. У.Таубмэн утверждает, что этот брак был коротким, потому что Маруся, у которой была дочка от предыдущего брака, не испытывала желания воспитывать детей Никиты Хрущева от первого брака, которые к этому времени приехали на Донбасс. Брак с Марусей быстро распался.

Также известно, что в 1922 году Хрущев познакомился с 22-летней Ниной Петровной Кухарчук, которая была преподавателем политэкономии в окружной партийной школе в Юзовке и одновременно вела занятия на рабфаке, где учился Хрущев. Социальное, этнокультурное происхождение, а также образование и жизненный опыт Нины Кухарчук делали ее непохожей ни на прежних двух супруг Хрущева, ни на тех девушек и женщин, с кем обычно встречался Хрущев на Донбассе. Н.П.Кухарчук была дочерью богатых крестьян. (Ее мать получила в наследство несколько гектаров земли; ее отец имел три четверти га пахотной земли). Нина Кухарчук была украинкой из самых западных мест расселения украинского народа. Она родилась в деревне Васильево в провинции Холм (Хелм), в той части Польши, которая до революции входила в состав Российской империи. Она училась в Люблине, затем в Хелме и в школе хорошо выучила русский язык. Вместе с родителями она пережила австрийскую оккупацию. Затем после освобождения этой части Польши русскими, она с семьей эвакуировалась в Одессу, где закончила школу в 1919 году.

Из воспоминаний С.Н.Хрущева следует, что Нина Кухарчук принимала участие в партизанском движении и даже выполняла ответственные разведывательные поручения, тайком переходя линию фронта. Она вступила в большевистскую партию в 1920 году. В том же году возглавила женскую секцию коммунистической партии Западной Украины. Затем она отправилась на учебу в Москву в Свердловский университет. В Донбасс ее направили в составе комиссии для проведения чистки в рядах РКП(б). В 1924 году она и Никита Хрущев вступили в гражданский брак, который так и остался незарегистрированным. В то время такая практика была широко распространена особенно среди членов партии.

Нина Петровна осталась спутницей жизни Никиты Сергеевича вплоть до его смерти. Будучи организованной и хозяйственной женщиной, она умело справлялась с нелегкими домашними заботами разраставшейся семьи Хрущевых. Нина Петровна воспитывала не только своих детей, Раду,

Сергея и Лену, но и детей от первого брака Хрущева. Порой ей приходилось заботиться и о других родственниках, которые получали приют в доме Хрущева. Судя по всему, Нина Петровна оказывала стабилизирующее воздействие на своего импульсивного супруга. Обладая же более высокой образовательной и политической подготовкой, по сравнению со своим мужем, Нина Петровна могла дать ему немало дельных советов и по его работе.

Ко всему прочему Нина Петровна помогла Никите Сергеевичу лучше понять украинцев. Правда, Хрущев был знаком с братским славянским народом с детства, поскольку русская Калиновка находилась не так далеко от украинских сел. Возможно, что он, как и Меркул Праотцев, герой повести Н.Н.Лескова, с детства заметил хозяйственность украинцев, или малороссов, как их тогда называли. Когда Меркул пересекал "границу Великой России с Малороссией", которая проходила по широкой балке, он обратил внимание на то, что "на одном пологом скате была великорусская, совершенно разоренная деревушка с раскрытыми крышами и покосившимися избами, а на другом немножко более крутом и возвышенном берегу чистенький, как колпик, малороссийский хуторок… Все условия жизни был одни и те же: один климат, одна почва, одни перемены погоды; но… на великорусской стороне были поражающие нищета и голод, а на малорусской…, веяло иным. Малороссийский хутор процветал, великорусская деревня извелась вконец – и невозможно было решить: чего еще она здесь держится?"

Схожие бытовые различия бросились в глаза и Наташе, героине повести Бунина "Суходол", когда ее сослали в украинскую семью. Девушка восхищалась: "Одна хата хохлацкая чего стоила – ее белизна, ее гладкая ровная, очеретёная крыша. Как богато казалось в хате внутреннее убранство по сравнению с неряшливым убожеством суходольских изб!… Но удивительнее всего были хозяева. Чем они удивительны, она не совсем понимала, но чувствовала постоянно. Никогда не видела она таких опрятных, спокойных и ладных мужиков, как Шарый." В его супруге Марине Наташу особенно восхищало ее пение: "Когда она порою пела за работой, сдвинув брови, сильным грудным голосом, песню об осаде неверными Почаева, о том… как сама Божья матерь святой монастырь "рятувала", в голосе ее было столько безнадежности, завывания, но вместе с тем столько величия, силы, угрозы, что Наташка не спускала в жутком восторге глаз с нее".

Возможно, что схожие чувства испытывал и Никита Хрущев, слушая украинские песни. Аджубей вспоминал, как вместе с актерами Киевского театра оперы Хрущев пел песни украинского народа: "Шло своеобразное соревнование (голоса у Хрущева не было) на знание песен редких, фольклорных". Вспоминая последний день рождения отца, Сергей Хрущев писал, что он, как обычно в подобных случаях, пригласил гостей послушать песни. "Покопавшись в пластинках, отец улыбнулся: "Начнем с украинских песен, моих любимых"… И вот звучат: "Взяв би я бандуру", "Реве та стогне Днiпр широкий", и, наконец, самые любимые, в исполнении Козловского: "Дивлюсь я на небо" и "Чорнii брови, карii очi". Отец сидит в кресле, глаза его полуприкрыты, губы шевелятся, про себя он подпевает".

Хрущеву явно нравился украинский стиль жизни с его хозяйственностью, аккуратностью, домашним уютом. В домашней обстановке, а то и во время официальных выступлений он нередко был одет в украинскую рубашку. Нравились ему и украинские пословицы, которые он нередко использовал в своих речах. И все же, несмотря на то, что он долго жил на Украине, а его жена была украинкой, он так и не научился свободно и чисто говорить на украинском языке. Хрущев толком не освоил ни литературу украинского народа, ни историю Украины. Понял ли он, что бытовые отличия между народами, которые бросались даже таким простым людям, как Меркул Праотцев и Наташа из "Суходола", отражали разные исторические судьбы украинцев и русских?

Хотя многое свидетельствует против того, что Хрущев глубоко изучал историю украинского народа и его культуру, нет сомнения в том, что постоянное общение с образованной Ниной Петровной, друзьями-украинцами, его долгие годы работы на Украине не могли не оказать на него известного влияния, которое не ограничивалось пристрастием к украинским рубашкам, украинским пословицам и украинским песням. Возможно, что такие черты характера украинского народа, как хозяйственность, сопротивление внешнему давлению, умение тщательно продумывать план своих действий, при этом скрывая свои подлинные чувства за напускной беззаботной веселостью, упорство в достижении поставленных целей, воспроизведение событий прошлого в эмоциональном ключе, были близки его характеру.

Однако возможности Нины Петровны углубить понимание Никитой Сергеевичем истории украинского народа и его культуры, были ограничены. Ко всему прочему в ту пору господствовали упрощенные представления об интернационализме, пронизанные духом национал-нигилизма. Вероятно супруги думали о скором стирании всех национальных различий и превращении планеты во Всемирный Советский Союз. Возможно по этой же причине Никита Сергеевич не проявлял склонности не только углубленно изучать язык и культуру соплеменников своей жены, но до конца своей жизни он не стремился к изяществу в речи на родном языке и ограничивался не слишком глубокими познаниями в истории русского народа и его культуре.

Женитьба Хрущева произошла в первые годы нэпа. Отмена запретов на частное предпринимательство способствовала оживлению хозяйственной активности. Скудость "военного коммунизма", а кое-где и массовый голод, ушли в прошлое. Рынок предлагал населению разнообразные товары. Однако доходы богатых крестьян (кулаков) и городской буржуазии росли значительно быстрее, чем у остальной части населения. Это вызывало разочарование нэпом среди многих беспартийных рабочих и рядовых членов партии. Некоторые ворчали, приговаривая: "За что боролись?". Другие выходили из партии. Некоторые кончали жизнь самоубийством. Ряд членов партии создавали свои группировки ("Рабочая группа", "Рабочая правда"), которые призывали бороться против "буржуазного перерождения" партийного руководства.

Для таких обвинений были известные основания. С одной стороны, монопольное положение партии, сложившееся в годы Гражданской войны позволяло партийным руководителям ощущать себя всевластными хозяевами целых областей и ведомств. Они сохраняли сложившийся в военных условиях стиль "чрезвычайщины", готовность пренебречь правовыми нормами во имя достижения текущих задач, стоявших перед страной. При этом сосредоточение власти в руках отдельных лиц и их окружения приводило нередко к тому, что революционные лозунги служили прикрытием личных, корыстных целей. Многие руководящие деятели превратили сферы управления в свои личные вотчины. Их заместители и помощники составляли "княжескую рать" новоявленных вельмож.

С другой стороны, к этому времени кажущаяся "простота" отношений времен Гражданской войны, которая так привлекала Хрущева, ушла в прошлое. По мере развития нэпа буржуазия уже не являлась тем классом, который подлежал ликвидации. Теперь в силу своего положения советские и партийные руководители постоянно сотрудничали с нэпманами. Некоторые партийные руководители старались "не отстать" в своем образе жизни от представителей новой буржуазии, получая взятки или иные подношения от нэпманов. В стране не без оснований стали говорить о происходившем обуржуазивании советских и партийных руководителей. Поэт Владимир Маяковский с горечью и возмущением обращался к портрету покойного Ленина, заявляя: "Многие без вас отбились от рук. Очень много разных мерзавцев ходят по нашей земле и вокруг… ходят, гордо выпятив груди, в ручках все и в значках нагрудных… Мы их всех, конешно, скрутим, но всех скрутить ужасно трудно".

Упоенные своей властью новые руководители забывали о аскетизме первых лет Гражданской войны и щедро расходовали государственные средства на личные цели. В одном из своих выступлений в 1926 году И.В.Сталин заявил: "У нас царит теперь разгул, вакханалия всякого рода празднеств, торжественных собраний, юбилеев, открытий памятников и т.д. Десятки и сотни тысяч рублей ухлопываются на эти "дела". Сталин замечал: "Знаменательнее всего то, что у беспартийных замечается иногда более бережное отношение к средствам нашего государства, чем у партийных. Коммунист действует в таких случаях смелее и решительнее… Объясняется это, пожалуй, тем, что коммунист иногда считает законы, государство и т.п. вещи делом семейным. Именно поэтому иному коммунисту не стоит большого труда перешагнуть, наподобие свиньи (извиняюсь, товарищи, за выражение), в огород государства и хапнуть там или показать свою щедрость за счет государства".

При этом наказать зарвавшихся руководителей было нелегко. Выступая на Х|| съезде партии в апреле 1923 года член президиума ЦКК, М.Ф.Шкирятов жаловался: "За последнее время некоторые товарищи… дают рекомендации или лично хлопочут об арестованных товарищах в Ревтрибунале или в органах ГПУ. Такие хлопоты приняли эпидемический характер". Эти черты разложения в правящем слое страны особенно болезненно воспринимались рабочими по мере того, как в 1923 году в СССР наступил экономический кризис. Крупная промышленность, оставшаяся по большей части в руках государства, не обеспечивала потребностей крестьянства в промышленных товарах, ее себестоимость оставалась высокой и крестьяне не были заинтересованы в продаже своей продукции по относительно низким ценам. Относительно дорогая промышленная продукция не находила сбыта и ряд предприятий закрывались. Безработица росла. На заводах и фабриках прокатились забастовки. Главная социальная опора партии – рабочие выступали против партийной политики.

Хозяйственный и политический кризис привел и к обострению борьбы за власть в высших правящих кругах страны. Еще весной 1923 года, воспользовавшись болезнью Ленина, Троцкий стал демонстрировать свое нежелание подчиняться остальным членам Политбюро. С первых же дней существования большевистской партии Троцкий не раз бросал вызов ее руководству. Имея обширные зарубежные связи и прежде всего с видным международным финансистом Парвусом, Троцкий исходил из того, что российская революция должна лишь "унавозить почву" для мировой революции. (Подробнее о Троцком автор писал в книге "Троцкий. Мифы и личность". Вече. 2003) Выступая в апреле 1923 года в тогдашней столице Украины Харькове, Троцкий объявлял, что нэп – это временная политика, которую надо будет решительно отбросить, как только в мире вспыхнут революционные события. Он говорил: "Балансу учимся и в то же время на Запад и Восток глядим зорким глазом, и врасплох нас события не застанут… И если раздастся с Запада набат – а он раздастся. – то хоть мы и будем по сию пору, по грудь, погружены в калькуляцию, в баланс и в нэп, мы откликнемся без колебаний и без промедления: мы – революционеры с головы до ног, мы ими были, ими остаемся, ими пребудем до конца".

Вскоре стало казаться, что революционные события, о близости которых говорил Троцкий, вот-вот произойдут в Германии. Ошибочная информация о способности германских коммунистов взять власть в свои руки привела к тому, что Политбюро даже назначило день революции в Германии на 9 ноября 1923 года. При этом Политбюро не исключало того, что части Красной армии окажут вооруженную помощь германской революции. В этом случае роль председателя Реввоенсовета Л.Д.Троцкого становилась бы одной из самых главных. 8 октября Троцкий в своем письме к членам Политбюро резко критиковал нынешнее руководство партии и страны и требовал коренных перемен в политике СССР. Предприняв атаку на партийное руководство, Троцкий видимо рассчитывал на то, что она увенчается его приходом к власти к началу германской революции.

На стороне Троцкого выступили 46 видных деятелей партии, подписавших письмо в Политбюро ЦК РКП(б) "О внутрипартийном положении" от 15 октября 1923 года. В "Письме 46" утверждалось, "что продолжение политики большинства Политбюро грозит тяжкими бедами для всей партии… Если не будут немедленно приняты широкие, продуманные, планомерные и энергичные меры, если нынешнее отсутствие руководства будет продолжаться, мы стоим перед возможностью необычайно острого хозяйственного потрясения, неизбежно связанного с внутренними политическими осложнениями и с полным параличем нашей внешней активностью и дееспособности. А последняя, как всякому понятно, нужна теперь больше, чем когда-либо, от нее зависят судьбы мировой революции и рабочего класса всех стран".

Выступление Троцкого и 46 видных деятелей партии против остальных членов Политбюро вызвало острую дискуссию в РКП(б). На стороне Троцкого выступало немало молодых членов партии. К этому времени о дореволюционной борьбе Троцкого против Ленина и большевиков было известно главным образом членам партии с подпольным стажем. К осени 1923 года их доля в РКП(б) не превышала 12%, а доля тех, кто вступил в партию после 1917 года составляла 88%. Троцкий был особенно популярен среди молодых большевиков, которые находились в годы Гражданской войны в рядах Красной армии. Они привыкли видеть в Троцком своего вождя, который, как говорилось в популярной песне тех лет, "нас поведет в последний бой". Многие из них с неохотой приняли нэп и необходимость "мирного сосуществования" с буржуазией. Они мечтали вернуться в "славные времена" Гражданской войны и мчаться в бронепоезде на "Берлин, Париж и Вену". На этих молодых коммунистов ориентировался Троцкий, заявивший, что "молодежь – вернейший барометр партии" и призывавший молодых партийцев дать бой против "партийного бюрократизма" и "старых кадров".

Нет ничего удивительного в том, что Хрущев поддержал Троцкого и троцкистов. Он принадлежал к молодым коммунистам, вступивших в партию после 1917 года, и превратившихся в руководителей различного уровня в годы Гражданской войны. Он черпал первые представления о революции и мире из массовой пропаганды о "военном коммунизме" и "мировой революции". Возможно, что он уже устал от занятий в рабфаке и связывал свое личное будущее не с повышением своего образования, а с победой курса Троцкого на "очищение" партии от "старых кадров" с дореволюционным партийным стажем. Нигилистическое же отношение

Троцкого и троцкистов к русскому прошлому, их активная антирелигиозная деятельность вполне отвечала представлениям таких, как Хрущев, толком не приобщившихся к российской культуре и поддерживавших самые радикальные действия по ее разрушению. Не исключено, что авантюристические идеи о приоритете мировой революции также захватили импульсивного Хрущева. В течение какого-то времени он поддерживал утверждения Троцкого о "перерождении" партийных верхов, необходимости выдвигать молодежь (то есть таких как Хрущев) вместо большевиков с дореволюционным партийным стажем, приоритете задач мировой революции. Таким образом, Хрущев присоединился к бунту против руководства партии во главе с триумвиратом Зиновьева – Каменева – Сталина.

В то же время, очевидно, что Хрущев, неверно оценил способность Троцкого и троцкистов возглавить партию. Хрущев оказался среди небольшого числа коммунистов Донбасса, которые поддержали Троцкого и его сторонников в центре. Партийные организации Донбасса почти поголовно проголосовали за резолюции, осуждавшие Троцкого и его сторонников. Такую же позицию заняло подавляющее большинство членов партии во всей стране, а троцкисты потерпели серьезное поражение.

Сначала Н.С.Хрущев упорствовал в своих взглядах, но в конце 1924 года отрекся от них. Он заявил, что занял троцкистскую позицию под воздействием видного партийного деятеля Донбасса Т.Харечко, который одним из первых подписал "Письмо 46". Казалось, что его "политическая ошибка" была забыта. В 1925 году Хрущева избрали вторым секретарем Петрово-Марьинского райкома партии. Петрово-Марьинский район включал четыре шахты Петровки и сельский район Маринка. Хрущев поселился в отдельном доме. Нина Петровна работала пропагандистом в Петровке. В районе было 715 членов партии (90% в Петровке), но вскоре их число превысило тысячу.

Однако вскоре Хрущев понял, что в партийном руководстве Донбасса не забыли его "уклона". Вероятно этому способствовало то обстоятельство, что в 1924 году, демонстрируя свою поддержку наиболее последовательному противнику Троцкого – Сталину, партийное руководство Донбасса переименовало Юзовку в Сталино. (Это был первый город в СССР, названный в честь Сталина. Царицин был назван Сталинградом в 1925 году. К этому времени в СССР уже появились Ленинград, Троцк, Зиновьевск и другие города, названные в честь руководителей страны.) Члены Сталинской окружной партийной организации, проголосовавшие за троцкистскую резолюцию, подвергались постоянным осуждениям и насмешкам. Особенно часто напоминал о "троцкистском уклоне" Хрущева руководитель Сталинской окружной партийной организации Моисеенко.

Нет сомнения в том, что пребывание Хрущева в троцкистской оппозиции повлияло на отношение к нему. Если в 1917 году Хрущев временно примыкал к небольшевистским партиям, то это можно было объяснить его тогдашней политической незрелостью. Теперь же Хрущеву, как и любому участнику оппозиции, трудно было объяснить, почему он, коммунист, выступил против руководства партии. После поражения оппозиции Хрущев выслушал в свой адрес страшные обвинения в раскольнической антипартийной деятельности, в измене "генеральной линии партии". Возможно, как это водилось во время разбирательств тех лет, кое-кто вспомнил небольшевистское прошлое Хрущева, приписал ему мелкобуржуазное перерождение или обозвал его "классово чуждым", "враждебным элементом". Наверное Хрущев был глубоко возмущен, что он, участник Гражданской войны, выступивший против наступления капитала внутри страны и обуржуазивании партийных кадров, а также в поддержку мировой революции, был обвинен в измене идеям революции и делу партии.

Этот опыт мог убедить      Хрущева в том, что он оказался неподготовленным к идейно-политической      борьбе. Однако он не признал, что он лишен идейных принципов, не      разбирается в теории, не овладел методом научного мышления. Он      не попытался разобраться в теоретических вопросах, разделивших      троцкистов и остальных большевиков. Скорее всего, происшедшее с ним лишь углубило его безыдейность и его беспринципность. Наверное он пришел к выводу, что идейно-политическая борьба – глубоко фальшива по своей сути.

Но коль скоро политика – фальшива, то, участвуя в политической жизни, он должен будет соблюдать правила этой игры, требующей немалой доли лицедейства и интриганства. Быстрые смены политических взглядов случались со многими политическими деятелями разных народов и в разные времена. Когда герой Диккенса Джеймс Хартхаус задумал сделать политическую карьеру в рядах одной политической партии Англии, он решил действовать так: "Немного зубрежки, дабы умаслить политических мудрецов, … да ловкая игра в прямодушие… и он очень скоро завоевал добрую славу среди своих соратников. Главное его преимущество заключалось в том, что его усердие было напускное, и потому ему ничего не стоило поладить с ними так легко и просто, словно он от рождения принадлежал к их толку, и выбросить за борт деятелей всех других толков, обвиняя их в лицемерии и жульничестве".

После поражения троцкистов в 20-х годах Хрущев явно остерегался высказывать свое подлинное мнение по политическим вопросам. Он понял, что для восстановления доверия к себе, он должен был обнаружить в себе чудовищные пороки и публично в них покаяться. Он должен был развернуться на 180 градусов в своих политических взглядах и с таким же пылом клеймить Троцкого, авторов "Письма 46", а особенно Харечко, с каким он прежде защищал их. Более того, Хрущев старался рьяно разоблачать других "троцкистов" среди товарищей по парторганизации. Он научился обвинять своих товарищей по партии в различных "уклонах", точно с такими же преувеличениями, с какими обвиняли его, "пробирая" за поддержку троцкистской платформы.

На деле подобные обвинения служили зачастую способом сведения личных счетов и прикрытия склок в борьбе за власть и влияние. В своем организационном отчете ЦК, представленном ХII съезду партии, И.В.Сталин обратил внимание на обилие склок, в которые погрязли целые обкомы партии. Он констатировал: Астрахань – "нездоровые отношения между губкомом и губЦКК"; область немцев Поволжья – борьба между "марксштадтцами" и "покровцами"; Брянск – трения в обкоме; Пенза – конфликт между секретарем губкома и председателем губискполкома; Вологда – губернская Контрольная комиссия обвинила в непартийности секретаря губкома и председателя губисполкома; Тула – острая борьба между сторонниками и противниками губкома. Отмечались также конфликты между латышами и русскими в псковской партийной организации, трения на национальной почве в кустанайской организации. Казалось, что дух смуты, с которым многие новые большевики вошли в революцию, теперь порождал ссоры и распри между ними.

Однако члены противоборствующих группировок скрывали чисто корыстную природу своей борьбы за власть и обвиняли своих противников во всевозможных идейно-теоретических ошибках. Они выискивали в рядах своих противников лиц "непролетарского происхождения", или бывших членов небольшевистских партий, или сторонников различных "уклонов" и "фракционных платформ". С неменьшим рвением разоблачали "буржуазное перерождение" или "моральное разложение" среди сторонников враждебных группировок. Это происходило и в Юзовской окружной парторганизации.

Постоянное напоминание Хрущеву о его былых "прогрешностях" помогало Моисеенко держать его под жестким контролем. Хрущев же, с одной стороны, всячески демонстрировал свою активность в борьбе с троцкизмом и иными "уклонами", а, с другой стороны, старался показать свои успехи в решении насущных хозяйственных задач района. Он был одним из наиболее энергичных партийных работников Сталинской окружной организации. Однако Моисеенко продолжал досаждать Хрущеву и тот искал удобный случай, чтобы снять с себя позорное обвинение в "троцкизме" и обрести доверие со стороны партийного начальства.

В конце 1925 года Хрущев воспользовался присутствием Л.М.Кагановича на Сталинской окружной конференции для того, чтобы пожаловаться ему на Моисеенко. В своих воспоминаниях, которые были написаны в конце 80-х годов, Л.М.Каганович писал: "В 1925 году я как вновь избранный Генеральный секретарь ЦК Компартии Украины выехал из Харькова в центр нашей индустрии – Донбасс, в первую очередь в Юзовку, где я работал в подпольной организации до революции. После посещения ряда шахт, заводов, деревень и районов я участвовал в окружной партийной конференции. Во время конференции ко мне подошел делегат конференции товарищ Хрущев. Он мне сказал, "Вы меня не знаете, но я Вас знаю, Вы приезжали к нам… в начале 1917 года как товарищ Кошерович. Вот я к вам обращаюсь по личному вопросу: мне здесь тяжело работать. Дело в том, что в 1923 и 1924 годах я поддерживал троцкистов, но в конце 1924 года понял свою ошибку, признал ее и меня даже избрали секретарем райкома. Но мне все время об этом напоминают, особенно из Окружкома товарищ Моисеенко. Вот меня наша делегация выдвинула в президиум конференции, а меня отвели. Видимо, мне здесь не дадут работать. Вот я и прошу Вас, как Генерального секретаря ЦК Украины, помочь мне и перевести меня в другое место". Очевидно, что Хрущев попытался извлечь максимум полезного для себя из своего присутствия на митинге, на котором выступал Каганович в мартовские дни 1917 года.

Каганович вспоминал: "Хрущев произвел на меня хорошее впечатление. Мне понравилось его прямое признание своих ошибок и трезвая оценка его положения. Я обещал по приезде в Харьков продумать, куда его перевести. Вскоре мне мой помощник доложил, что вот, звонит с вокзала приехавший из Донбасса и просит Вашего приема". Из дальнейшего рассказа следует, что Каганович тут же оставил Хрущева в Харькове. Однако очевидно, что память подвела 90-летнего Кагановича. Хрущев перешел на работу в Харьков лишь в 1928 году, а в 1925 – 1928 годах он оставался на Донбассе.

Вскоре после встречи с Л.М.Кагановичем в Сталино, Н.С.Хрущев поехал в Москву в составе Сталинской окружной делегации на X|V съезд партии, проходивший с 18 по 31 декабря 1925 год. Этот съезд ознаменовался появлением "новой оппозиции" во главе с членами Политбюро Г.Е.Зиновьевым и Л.Б.Каменевым, выступившим против большинства членов Политбюро во главе с И.В.Сталиным. Суть разногласий сводилась к тому, что Зиновьев, Каменев и их союзники выступили против курса на построение социализма в одной стране, предложенного впервые

И.В.Сталиным в 1924 году. На стороне Сталина выступили Бухарин, Рыков, Молотов и другие члены Политбюро. Зиновьев и Каменев остались в меньшинстве, а Троцкий занял выжидательную позицию.

Столкновения на съезде между сторонниками и противниками "новой оппозиции" приняли острый характер. Особую активность в поддержке И.В.Сталина проявляли члены Сталинской делегации во главе с Моисеенко, который постоянно прерывал выступления Зиновьева и его сторонников своими репликами. Не выдержав, Зиновьев заметил: "Товарищ Моисеенко! Если ваши реплики собрать вместе, то получится самая длинная речь на съезде". Однако это замечание не остановило Моисеенко. Вместе с другими делегатами съезда он стал скандировать: "Сталин! Сталин!" в ответ на обвинения Л.Б.Каменева в адрес Генерального секретаря. Наверняка в этом скандировании участвовал и член Сталинской делегации Н.С.Хрущев.

Демонстрируя свою готовность бороться против оппозиционеров, Н.С.Хрущев не ограничивался лишь выкриками фамилии Сталина. На 1-й Украинской партийной конференции, состоявшейся вскоре после XIV съезда ВКП(б) Хрущев выступил с резким осуждением сторонника оппозиции Голубенко, который атаковал Кагановича. Он потребовал применить по отношению к Голубенко "самые суровые репрессии против неисправимых оппортунистов, без всяких условий и вне зависимости от их прошлых заслуг". Хрущев не проявлял ни малейшей снисходительности к "оппозиционеру", хотя лишь несколько недель назад жаловался Кагановичу на суровость Моисеенко по поводу его участия в оппозиции.

После же того, как Троцкий объединился с Зиновьевым и Каменевым, создав весной 1926 года "объединенную оппозицию", Хрущев стал активно атаковать и Троцкого, сторонником которого он был всего пару лет назад. Очевидно, что обращение Хрущева к Кагановичу и его активное участие в борьбе против "новой", а затем "объединенной" оппозиции возымели свое действие. Хрущева не только оставили в покое, но и повысили по партийной линии. В декабре 1926 года Хрущев стал руководителем организационным отделом в областном комитете Сталино. На этом посту, подчеркивает Таубмэн, Хрущев помогал Моисеенко руководить народным хозяйством области и громить оппозицию.

Вскоре после разгрома на Донбассе сторонников "объединенной оппозиции" Зиновьева, Каменева и Троцкого, Хрущев решил ударить и по своему начальнику. Таубмэн замечает, что Хрущев помог добиться отставки Моисеенко, сначала сообщив своим коллегам по Сталино, что украинское партийное руководство решило его отозвать. Затем он признал, что сам принял участие в дискуссии в украинском Политбюро по этому вопросу. По мнению Таубмэна, Хрущеву помогли его знакомства с Кагановичем и Косиором. Последний вскоре заменил Кагановича на посту Генерального секретаря ЦК КП(б) Украины. Таубмэн считает, что Хрущев мог познакомиться с Косиором, когда тот возглавлял политотдел 9-й армии во время Гражданской войны.

Моисеенко был обвинен в разложении и коррупции. Ему вменяли пьяные загулы, в которых участвовали видные партийные руководители Донбасса. Так Хрущев освоил навыки, как следует "разоблачать" "грехопадение" вышестоящего начальника. Однако Хрущев не до конца преуспел в своей интриге. Хотя, как считал Таубмэн, Хрущев рассчитывал, что он заменит Моисеенко, его ждало разочарование. Руководителем коммунистов Донбасса был назначен В.А.Строганов.

Осознав, что он обрел вместо Моисеенко лишь нового начальника, но ни на шаг не продвинулся выше, Хрущев вновь обратился за помощью к Кагановичу. Видимо в марте 1928 года состоялась беседа с Кагановичем, которую тот в своих мемуарах совместил с беседой 1925 года. Когда Хрущев прибыл в кабинет Кагановича, тот спросил его: "Что если мы Вас сейчас возьмем в ЦК на положение инструктора орготдела ЦК, а потом посмотрим, может быть, и откроется возможность местной работы". "Это, – сказал он, – даже слишком много для меня, сразу в Харьков и в аппарат ЦК, но раз Вы такое мнение выразили, то я, конечно, очень благодарен за доверие и, конечно, согласен".

Хрущев был назначен заместителем заведующего орготдела ЦК КП(б) Украины. Заведующим был Николай Демченко. Хотя Хрущев получил назначение в ЦК КП(б) Украины и переселился в столицу республики, он снова оказался в подчиненном положении.

Видимо, через некоторое время Хрущев стал "человеком Демченко", так как он последовал за ним, как только тот получил назначение в Киев, став секретарем Киевского окружного комитета партии. Хрущев был назначен заведующим орготдела окружкома.

Именно в этот период Н.С.Хрущев тяжело заболел гриппом. О тяжести его заболевания свидетельствует то, что для его лечения был даже вызван врач из Германии. Впоследствии Хрущев любил похвастаться своим "железным" здоровьем. К этому были основания: даже простуды и эпидемические заболевания обычно обходили его стороной. В то же время известно, что порой Хрущев становился жертвой тяжелых болезней. При этом почти всякий раз нетрудно установить связь между этими заболеваниями и стрессом, который испытывал Хрущев. Не исключено, что и на сей раз болезнь Хрущева была спровоцирована схожим стрессом.

Однако нет никаких видимых свидетельств о том, что в конце 1928 года – начале 1929 года Хрущев столкнулся с какими-то неприятностями на работе. Казалось, Н.С.Хрущев был доволен своим положением. Его пост открывал ему известные возможности для самостоятельной деятельности. Его положение было связано с материальными благами, недоступными для подавляющего числа рядовых членов партии. Как установил У.Таубмэн, в Киеве Хрущев жил в пятикомнатной квартире. Помимо его семьи здесь поселилась и подруга Нины Петровны Вера Гостинская с ее пятилетней дочерью. Возможно, что под влиянием Нины Петровны и ее подруги Хрущев в Киеве стал регулярно посещать театры. Он полюбил спектакли оперы и балета. Его соседями по дому были Н.Демченко и командующий Украинского (затем Киевского) военного округа И.Якир. Он часто захаживал к ним, а они – к нему. Они вместе играли в шахматы.

В то же время известно, что именно в это время Хрущев неожиданно объявил о том, что ему надоела "канцелярская работа". Почему? Ведь уже с 1925 года Хрущев занимался такой работой и до сих пор не выражал жалоб на этот счет. Теперь Хрущев заявлял, что он захотел продолжить учебу. Он ссылался на то что он достиг 35 лет, того предельного возраста, когда было можно поступать в высшие учебные заведения, и стал просить Генерального секретаря ЦК КП(б) Украины С.В.Косиора, чтобы тот отпустил его на учебу в Промышленную академию в Москве.

Не исключено, что, оказавшись в Харькове, Хрущев почувствовал, что его уровень знаний не позволяет ему достаточно хорошо разбираться в делах промышленности республики. Оказавшись же в Киеве, одном из крупнейших индустриальных центров СССР, Хрущев мог еще острее осознать свое отставание от передовой науки и техники. Поэтому его желание поучиться в Промакадемии представлялось разумной.

Однако, по словам Таубмэна, коллеги Хрущева не верили его его объяснениям, так как считали, что Хрущев хотел отдалиться от Косиора и последовать за Кагановичем в Москву. Говорили и о соперничестве между Хрущевым и Демченко. Трудно сказать, верны ли эти объяснения или нет, но, имея в виду грядущие события, может показаться, что Хрущев был наделен даром предвидения. Ведь, если бы он остался в Киеве на своем посту, то в 1937 году его могли бы арестовать вместе с Демченко, Якиром и другими высшими деятелями партийного и государственного руководства Украины и Киева.

Возможно, что действия Хрущева объяснялись интуитивным осознанием грядущей для него опасности объясняли. В событиях 1937 – 1938 годов много остается неясным. Вряд ли есть основания реанимировать веру в официальные версии НКВД, выдвинутые в те же годы и объяснявшие тогдашние репрессии необходимостью пресечь шпионско-диверсионную деятельность иностранных разведок и связанных с ними троцкистских подпольных центров. Но и широко распространенные ныне версии, согласно которым эти репрессии были следствием маниакальной подозрительности Сталина, вряд ли можно признать обоснованными. К сожалению, с середины 50-х годов многие документы, которые могли бы пролить свет на подлинную подоплеку этих событий, были уничтожены. Однако из ряда версий, обнародованных за рубежом (в частности, бывшим работником НКВД А.Орловым-Фельдбиным), следует, что заговор против Сталина и его сторонников в Политбюро был реальным и в нем весьма важные роли играли С.В.Косиор, И.Э.Якир и ряд других видных руководителей Украины.

Не исключено, что созданию заговора предшествовало выяснение отношений между его будущими участниками в ходе неформальных бесед фрондерского характера. В разговорах за обеденным столом или за шахматной доской со своими соседями Якиром, Демченко и другими, Хрущев мог лучше понять их подлинные настроения. Не исключено, что содержание этих бесед могло заставить Хрущева задуматься о том, к каким последствиям может привести его участие в еще одном "оппозиционном уклоне". Такие мысли могли стать источником острых переживаний Хрущева, уже однажды пострадавшего за поддержку троцкистов. Хрущев не занимал достаточно большого положения, чтобы "разоблачить" крамолу Якира, Демченко и других. Более того, в случае если бы он стал публично осуждать их за те взгляды, которые они высказывали в личных беседах, он сам бы мог сильно пострадать.

Возможно, что для того, чтобы покинуть опасное общество, Хрущев решил уехать из Киева и Украины и даже отказаться от рискованной политической деятельности. Учеба в московской Промышленной академии имени Сталина открывала такую возможность. В любом случае решение отказаться от сравнительно высокого положения в Киеве, связанных с ним привилегий, и отправиться в Москву в поисках иного места работы скорее всего стало причиной больших внутренних переживаний. Возможно именно это спровоцировало стресс и связанное с ним заболевание. Вскоре после своего выздоровления, Хрущев, получив в Харькове рекомендацию С.В.Косиора, отправился на учебу в Москву.

Часть 2. От Промакадемии до Политбюро за две пятилетки

Глава 5. Как обратить внимание Сталина на себя

Достигнув 35-летнего возраста, который Данте считал серединой жизни, Хрущев, подобно великому поэту, вступил в новый для него, необыкновенный мир. Видимо по этой причине, все, что было в первых 35 годах его жизни, Хрущев не удостоил большого внимания в своих воспоминаниях. Напротив, последующим 35 годам своей жизни, Хрущев посвятил почти все страницы своих мемуаров. Из этого следует, что ни его собственная жизнь до осени 1929 года, ни события в жизни страны, свидетелем и участником которых он был, не представляли для Хрущева большого интереса. Не удостоил Хрущев внимания и события в жизни страны 1929 года, хотя этот год, по словам Сталина, стал "годом великого перелома" в жизни советской страны. Очевидно, что если 1929 год стал "годом великого перелома" для Хрущева, то исключительно потому, что в этот год во время пребывания в Промышленной академии произошел перелом в его партийной карьере.

Однако на пороге новой жизни в Москве Хрущев споткнулся. Как вспоминал Хрущев, в Промакадемии он "встретил трудности, потому что у меня не было достаточного руководящего хозяйственного стажа. В Промышленной академии товарищи говорили, что я не подойду им, и рекомендовали идти на курсы марксизма-ленинизма при ЦК партии… Пришлось мне побеспокоить Лазаря Моисеевича Кагановича (он был секретарем ЦК) и попросить, чтобы ЦК поддержал меня". Л.М.Каганович несколько иначе излагал причины обращения к нему Хрущева. По словам Кагановича, Хрущев сказал ему: "Я учился на рабфаке, но не кончил, взяли на партработу, а теперь вот очень хочу доучиться в Промакадемии. Меня могут на экзамене провалить, но я очень прошу Вашей помощи – дать мне льготу, я догоню". Как писал Каганович, "в Промакадемии было больше всего хозяйственников, которых тоже частично принимали с льготами по экзаменам, и я, посоветовавшись с товарищами Куйбышевым и Молотовым, позвонил по телефону и просил принять товарища Хрущева в Промакадемию". Эта просьба была удовлетворена. Так Каганович снова послужил Хрущеву "золотой рыбкой", исполнявшей его желания.

Хрущев стал жить со своей семьей в общежитии Промакадемии. Он вспоминал, что стипендия была "приличная, столовая неплохая и общежитие хорошее: у каждого – комната, а некоторые маститые хозяйственники имели возможность получить две комнаты и устроиться там с семьей, Хрущев умалчивал о том, что, хотя он не был "маститым хозяйственником", он жил с семьей в двух комнатах общежития (Н.С.Хрущев, Нина Петровна и маленькая дочь Рада в одной комнате, Юлия, Леонид и няня для Рады в другой). Очевидно, и здесь ему была оказана помощь благодаря протекции Кагановича. Правда, эти жилищные условия были хуже, чем те, в которых жили Хрущевы в Киеве, но очевидно, что глава семейства считал эти трудности временными.

Хрущев писал в мемуарах: "В академии люди были очень разные и по партийности, и по общей подготовке. Многие окончили сельскую школу и знали только четыре действия арифметики, а с другой стороны, там были люди, которые имели среднее образование. А я пришел, закончив рабфак: это считалось – имею среднее образование. Наша группа была подобрана довольно-таки сильной. Но у нас имелись один-два таких товарища, которые отставали по математике и они нас тянули назад… Бывало, не его вызывали к доске, а он сам идет к ней, мучает преподавателя, потому что ему непонятны те или другие математические формулы. Мы же сидим и возмущаемся, что и нас держат, потому что для нас это уже пройденный этап". Трудно сказать, насколько верно утверждение Хрущева, что он принадлежал к "сильным" студентам.

Поступление в Промакадемию открывало Хрущеву возможность преодолеть свои недостатки в образовании и стать техническим специалистом высокого класса. Его опыт партийной деятельности в 20-х годах показал ему, насколько рискованными для него могут оказаться хитросплетения идейно-политической борьбы, к которой он не был достаточно подготовлен. Однако возможности, открывшиеся для него в партийной деятельности в стенах Промакадемии, показались ему более привлекательными, чем карьера технического специалиста, требовавшая упорной учебы.

Хрущев писал, что осенью 1930 года в Промакадемии появилось много людей, не не желавших серьезно учиться, а стремившиеся пересидеть трудные политические времена. Якобы лишь после этого его стали отвлекать от учебы и участвовать в острых политических спорах. Однако это не так. Дискуссии в Промакадемии уже в октябре 1929 года приняли столь острый характер, что в своем письме Молотову от 7 октября Сталин писал о них. Вероятно, вниманию Сталина к положению в Промакадемии способствовало то обстоятельство, что в это время его жена, Надежда Аллилуева была слушательницей академии и постоянно информировала своего мужа о делах в этом учебном заведении. Судя по всему почти сразу после своего поступления в Промакадемию, Н.С.Хрущев с головой ушел в политическую борьбу и забросил учебу. Как и во время учебы в рабфаке, Хрущев недолго "грыз гранит науки".

"Сложившиеся политические условия", о которых упомянул Хрущев, были связаны с поражением в апреле 1929 года Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова и других сторонников так называемого "правого уклона". Несмотря на начавшийся повсеместно разгром сторонников Бухарина, по словам Хрущева, "руководство партийной ячейки академии было в руках "правых". Секретарем ячейки был Хахарев, довольно влиятельный человек, с дореволюционным стажем, кажется с 1906 или 1907 года… Вокруг него группировалась… старая гвардия". Хрущев утверждал, что ряд других членов партии с дореволюционным стажем также придерживались "правых взглядов", хотя и скрывали это.

Хрущев стал возмутителем спокойствия в стенах Промакадемии, став в первые ряды тех, кто боролся с "правыми уклонистами", а также со сторонниками Зиновьева и Троцкого. Хрущев вспоминал: "В этой борьбе моя роль резко выделялась в коллективе, и все это было на виду у Центрального Комитета. Поэтому всплыла и моя фамилия как активного члена партии, который возглавляет группу коммунистов и ведет борьбу с углановцами, рыковцами, зиновьевцами и троцкистами в Промышленной академии".

Борьба носила острый характер. Порой члены партии даже не могли начать собрание, так как никак не могли договориться о составе президиума. Хрущев вспоминал: "Помню, как мои товарищи выставляли мою кандидатуру в президиум, но знаю, что я раза два или три проваливался и не был избран. Когда шли выборы в президиум, то все кандидаты должны были выйти на трибуну и рассказать свою биографию. Кандидат с послереволюционным стажем члена партии уже был как бы обречен". Очевидно, что Хрущев весьма ревниво воспринимал недоверие коммунистов с дореволюционным партстажем к таким, как он, вступившим в партию после ее прихода к власти.

Под давлением ЦК ВКП(б) Хахарев был отстранен от руководства партийной организации Промакадемии. Но сторонники "правых" добились избрания Левочкина. По словам Хрущева, "Левочкин… был менее заметной фигурой, но, по существу, тоже "правый".

Очевидно, что "правые" имели большую поддержку среди слушателей академии. Именно этим, видимо, объяснялось, что на партийную конференцию, которая состоялась незадолго до созыва XV| съезда ВКП(б), от Промакадемии были избраны делегатами председатель Совнаркома

А.И.Рыков, а также Н.И.Бухарин, которого к этому времени уже исключили из Политбюро за "правый уклон". Наряду с этим делегатами от Промакадемии были избраны только сторонники "правых". Хотя И.В.Сталин был также избран делегатом на эту конференцию от Промакадемии, избрание Рыкова и Бухарина было вызовом "правых" сталинскому руководству. Сам Хрущев не участвовал на собрании, на котором проходили эти выборы, так как был направлен парткомом академии в подшефный колхоз.

Однажды вечером в конце мая 1930 года, когда он вернулся из подшефного колхоза, в общежитии Промакадемии Хрущева позвали к телефону. По словам Хрущева, "это было редкостью, потому что в Москве я ни с кем никакого знакомства не имел. Подошел я к телефону. "Говорит Мехлис, редактор "Правды". Вы можете ко мне приехать в редакцию?" Я сказал, что могу".

За Хрущевым была послана машина. Когда он прибыл в редакцию "Правды", то Мехлис зачитал ему анонимное письмо от слушателя Промакадемии, в котором осуждалось состоявшееся только что избрание делегатов на районную партконференцию. Мехлис предложил Хрущеву подписать это письмо. Хрущев утверждал, что он возражал: "Как же могу подписать? Не я же писал и автора не знаю". – "Нет, нет, – говорит, – Ваша фамилия не будет фигурировать и даже автора не будет. Я верю Вам, я слышал о Вас и Вашей позиции. Если Вы подпишите, то, значит, в заметке действительно правдиво отражается обстановка, которая сложилась в партийной организации Промышленной академии". Я сказал, "Хорошо", – и подписал".

"А назавтра вышла "Правда" с этой корреспонденцией. Это был гром среди ясного неба. Забурлила Промышленная академия, были сорваны занятия, все партгруппорги требовали собрания. Секретарь партийной организации Левочкин вынужден был созвать его". Очевидно, скоро стало известно, что Хрущев подписал письмо, потому, что, по его словам, ему многие задавали вопрос: "Что ты склоку заводишь? Что тебе нужно?"

На собрании, на котором на сей раз председательствовал Н.С.Хрущев, его бунт против "правых" увенчался успехом благодаря поддержке свыше. Все делегаты, избранные на предыдущем собрании на районную партконференцию (кроме Сталина), были отозваны. Слушатели Промакадемии, являвшиеся противниками "правых", были избраны делегатами на конференцию. Одним из этих делегатов стал Н.С.Хрущев. Через два дня после этого собрания Хрущев был избран секретарем парторганизации Промакадемии. В этом качестве Хрущев выступал с трибуны партийной конференции Бауманского района столицы. Несмотря на то, что руководитель Бауманского райкома Ширин был близок к "правым", а на конференции выступила Н.К.Крупская, которая пыталась защищать позицию Бухарина, Рыкова и других, была принята резолюция с выражением одобрения сталинского курса.

Эти события явились переломными в судьбе Хрущева. Он писал: "После этого моя фамилия стала известна в Московской партийной организации и в Центральном Комитете. Это, собственно говоря, и предрешило мою дальнейшую судьбу". Из того, что рассказал сам Хрущев, следует, что его заметили не после его выступления на партконференции, а до того, как поручили ему подписать письмо в "Правду".

Кто мог посоветовать Мехлису обратиться к Хрущеву? Каганович, который несколько месяцев назад помог Хрущеву стать студентом Промакадемии?

Или же сам Сталин? Известно, что Аллилуева, которая училась в Промакадемии в это же время, постоянно сообщала Сталину, о делах в этом высшем учебном заведении. Хрущев вспоминал, что Аллилуева, которая была парторгом академической группы, однажды пришла к нему и сказала: "Я хотела бы с вами согласовать нашу линию, сейчас партийная группа обсуждает такой-то вопрос, как нам правильно записать политическую характеристику момента?" Обсуждение было связано с борьбой с "правыми". Я ответил ей, а сам потом, когда она ушла, думаю: "Она, придя домой, расскажет Сталину, и что он скажет?" Но на следующий день она ничего не сказала, а я ее не спрашивал. Видимо, моя оценка оказалась правильной". Не известно, действительно ли Аллилуева искала у Хрущева советов, как оценить "политическую характеристику момента", или же, по совету Сталина, проверяла его взгляды. Очевидно, что вся политическая деятельность Хрущева в Промакадемии объяснялась прежде всего тем, что Надежда Аллилуева может рассказывать о ней Сталину. Видимо поэтому Хрущев действовал так, чтобы его действия произвели заметное впечатление на первого человека в стране.

Рассказывая о своей встрече с Аллилуевой в Промакадемии, Хрущев вновь обратился к любимому им образу Пини из рассказа Виниченко. Он писал, что в своих беседах с Аллилуевой, он "всегда как бы оглядывался: вот придет домой и расскажет Сталину о моих словах… Избрали меня в Промакадемии секретарем парткома, и почувствовал я себя Пиней. Но ни разу не жалел, что сказал, что сказал Надежде Сергеевне то или что-то другое". Если для Пини назначение старостой группы заключенных, сулило возможность обрести свободу, то назначение секретарем парткома Промакадемии и знакомство с Аллилуевой открывало для Хрущева шанс добиться высокого положения в партии. В то же время сравнение себя с Пиней, означало, что Хрущев в душе был так же далек от политических страстей, как и его любимый герой. Очевидно Хрущеву были безразличны идейно-политические споры между сторонниками Сталина и его противниками, но в силу сложившихся обстоятельств он проявлял рвение в борьбе против сторонников Бухарина и Рыкова.

В Промакадемии трудно было найти слушателя, который с таким бы рвением защищал сталинский курс и разоблачал врагов этого курса. В своих мемуарах Хрущев вспоминал: "Вот Воробьев, бравый такой парень из комсомольцев, так он Сталина только что "Николаем Палкиным" не называл, а вообще-то ругал по-всякому. В нашем понимании это тогда было преступлением. Мы считали, что это – покушение на партию". Хрущев умалчивал в мемуарах о том, что он лично требовал не только исключения Воробьева из Промакадемии, но и отчисления тех, кто мирился с "антипартийными" взглядами Воробьева.

Хрущев постоянно "разоблачал" тайных врагов, "окопавшихся" в Промакадемии. Так он обвинял слушателя Промакадемии Берзина в том, что он вел фракционную деятельность на пошивочной фабрике и что у него брат – бывший белый офицер. Берзин заявил, что это – клевета. Хрущев обвинял другого слушателя Мухитдинова в том, что тот выступал против Сталина. Мухитдинов уверял, что это – ложь. "Разоблачения" Хрущева и скандалы вокруг них были в центре внимания слушателей академии и эхо этих событий доносилось до сталинской квартиры в Кремле.

Не исключено, что И.В.Сталин стал искать дополнительную информацию о слушателе Промакадемии, о котором рассказывала ему жена. Л.М.Каганович вспоминал, что однажды он "рассказал ему о Хрущеве, что он хороший работник, и о троцкистской стезе Хрущева в 1923-1924 годах. Товарищ Сталин спросил: "А как он, изжил эти ошибки?" Я ответил: "Не только изжил, но активно с ними борется". – "Ну тогда, – сказал Сталин, – выдвигать, тем более, что он работник хороший". Был Каганович свидетелем и разговора Сталина с Аллилуевой относительно Хрущева. Сталин спросил: "Надя, это тот Хрущев из Промакадемии, о котором ты мне говорила, как о хорошем работнике?" "Да, – ответила она. – Он хороший работник".

Позже Хрущев смог убедиться в том, что о его деятельности в Промакадемии Надежда Аллилуева подробно информировала Сталина. Во время встреч со Сталиным, особенно в домашней обстановке, тот не раз напоминал Хрущеву о различных эпизодах его борьбы с оппозиционерами в Промакадемии. Хрущев констатировал, что Надежда Аллилуева "по-видимому, представляла меня в хорошем свете как политического деятеля. Поэтому Сталин и узнал меня через нее. А сначала я приписывал свое выдвижение на партийную работу в Москве Кагановичу, потому что Каганович меня очень хорошо знал по Украине… Потом уж я сделал вывод, что, видимо, это выдвижение было предпринято не Кагановичем, а, скорее всего, исходило от Сталина. Это, конечно, импонировало Кагановичу. Наверное, Надежда Сергеевна меня, грубо говоря, расхваливала". Хрущев умалчивал о том, что он сделал все от себя возможное, чтобы обратить на себя внимание супруги Сталина.

Перед тем, как состоялось партийное собрание Промакадемии, на котором Хрущева выбрали делегатом на партконференцию Бауманского района, по словам Кагановича, Хрущева вызвали "на заседание секретариата ЦК, и товарищ Сталин сказал: "Что касается вашего греха в прошлом, то Вы об этом скажете при выборах на конференции, а товарищ Каганович скажет, что ЦК это знает и доверяет товарищу Хрущеву". (Речь шла о "троцкистском уклоне" Хрущева.) Так и было сделано".

Таким образом, учеба в Промакадемии Надежды Аллилуевой одновременно с Хрущевым, явилась для него еще одним удобным случаем, которым постарался воспользоваться. Как и ранее, он использовал это случайное совпадение для собственной карьеры. Однако, если случайная встреча с Кагановичем в 1917 году обеспечила Хрущеву рост по партийной лестнице до уровня заведующего орготдела, то случайная встреча с Аллилуевой в 1929 году в конечном счете вывела Хрущева на самый высокий этаж в партийной иерархии. Правда, Хрущев в своих мемуарах объяснял свой внезапный подъем по ступеням партийной иерархии не этой встречей. Он подводил читателя к выводу, что его стремительный взлет произошел вследствие его личных достоинств.

Став секретарем парторганизации Промакадемии, Н.С.Хрущев проявлял неумеренную активность в борьбе против противников сталинского курса и порой перебирал в своем рвении. 20 ноября 1930 года руководимая Хрущевым парторганизация Промакадемии осудила заявление Бухарина о признании им своих ошибок, как недостаточное. Через пару дней "Правда" более положительно оценила заявление Бухарина. Тогда Хрущев поспешил принять резолюцию, в которой оценка заявления Бухарина была объявлена "ультралевой политической ошибкой".

Теперь за деятельностью Хрущева постоянно наблюдал не только Каганович, который поручился перед Сталиным за своего выдвиженца, но и лично Сталин. Видимо первая встреча Хрущева со Сталиным состоялась в 1930 году, когда происходили мероприятия в связи с первым выпуском Промакадемии. Хрущев от имени парткома Промакадемии обратился к

Сталину с просьбой выступить на торжественном собрании. Сталин на собрание не пришел, но согласился принять несколько выпускников академии. Вместе с ними к Сталину пришел и Хрущев как руководитель парторганизации.

Хрущев вспоминал: "Пришли к Сталину. Он сейчас же принял нас и началась беседа. Сталин развивал такую тему: надо учиться, надо овладевать знаниями, но не разбрасываться, а знать свое конкретное дело глубоко и в деталях. Нужно, чтобы из вас получились подготовленные руководители, не вообще специалисты по общему руководству делом, а с глубоким знанием именно своего дела. Тут он привел такой пример: если взять нашего специалиста, русского инженера, то это специалист очень образованный и всесторонне развитый. Он может поддерживать разговор на любую тему и в обществе дам, и в своем кругу, он сведущ в вопросах литературы, искусства и других. Но когда потребуются его конкретные знания, например, машина остановилась, то он сейчас же пошлет других людей, чтобы ее исправили. А вот немецкий инженер будет в обществе скучен. Но если ему сказать, что остановилась машина, он снимет пиджак, засучит рукава, возьмет ключ, сам разберет, исправит и пустит машину. Вот такие люди нужны нам: не с общими широкими знаниями, это тоже очень хорошо, но, главное, чтобы они знали свою специальность, и значил ее глубоко, умели учить людей".

Комментируя слова Сталина, Хрущев замечал: "Слова Сталина произвели на меня тогда хорошее впечатление: вот человек, который знает суть и правильно направляет наши умы, нашу энергию на решение коренной задачи индустриализации страны, подъема промышленности и создания на этой основе неприступности границ нашей Родины со стороны капиталистического мира. На этой же базе основывался и подъем благосостояния народа".

В тот же день перед слушателями Промакадемии выступил председатель ВЦИК М.И. Калинин. По словам Хрущева, Калинин "говорил как раз обратное тому, о чем только что сказал Сталин. Правда, он тоже утверждал, что надо учиться, овладевать знаниями и быть квалифицированными руководителями нашей промышленности: "Вы кадровые командиры и должны знать не только свою специальность, но должны читать литературу, должны быть всесторонне развитыми. Надо быть не только знатоками своей специальности, своих машин и приборов, вы должны быть знатоками нашей литературы, искусства и прочего". Комментируя слова Калинина, Хрущев замечал: "Я был на стороне Сталина, считая, что он конкретнее ставит задачи, ибо, прежде всего, мы должны быть специалистами, мастерами своего дела и не разбрасываться, иначе мы не будем иметь настоящей цены. Тот, кто глубже знает свой предмет, более полезен для своей Родины и для дела".

Между тем противоречий во взглядах Сталина и Калинина по вопросу о соотношении профессиональных знаний и общей культуры не было. Для Сталина, как и для Калинина, была характерна тяга к энциклопедичности в знаниях. Сталин с юности жадно тянулся к разнообразным знаниям и до конца своей жизни активно изучал не только историю, философию, политэкономию, но читал художественную литературу, посещал театры, любил музыку. Одновременно он старался ознакомиться с разнообразной информацией по техническим предметам и даже изучал основы ряда технических дисциплин. Высоко ценя специалистов своего дела, Сталин в то же время остро осознавал опасность "узколобого практицизма". Он не раз призывал партийных руководителей не замыкаться в круге чисто хозяйственных проблем, а изучать вопросы теории, знакомились с вопросами истории и международной жизни. Просто в этой беседе Сталин высмеял "специалистов", плохо владеющих своей специальностью, но умеющих поддержать светский разговор, и противопоставил им знатоков своего дела, но несколько скованных в светской беседе.

Нет сомнения в том, что после окончания Гражданской войны Хрущев имел немало возможностей приобщиться к общей культуре. В рабфаке и Промышленной академии он слушал лекции по различным общественным наукам. Он узнавал немало о произведениях культуры и гуманитарных науках из постоянного общения со своей супругой и многочисленных встреч с людьми, обладавшими превосходной общей культурой. Он полюбил театр и охотно посещал драматические, оперные, балетные спектакли, еще находясь в Киеве. Он читал с очевидным удовольствием произведения классической художественной литературы. Обладая цепкой памятью, он многое запоминал из прочитанного, увиденного или услышанного и в своих выступлениях он мог процитировать Некрасова или Пушкина, вспомнить про Рубикон и продекламировать строки из оперной арии.

Однако Хрущев сохранял снисходительное отношение к "непрактическим делам". Он был чужд абстрактному теоретизированию. Его понимание общественных процессов не подкреплялось хорошим знанием истории, политэкономии, философии. Он поверхностно знал жизнь в других странах мира. Его представления об общей культуре были ограничены, а речь – подчеркнуто упрощенной, а то и огрубленной. Шепилов был до конца жизни убежден в том, что Хрущев так и не научился грамотно писать. Он вспоминал, что сын Хрущева Сергей после смерти отца не нашел в доме ни одного письма, ни одного документа, написанного Хрущевым. "Почему? Потому что писать не умел, – утверждал Шепилов. Он уверял, что однажды получил резолюцию, которую написал Хрущев: "Азнакомица".

Трудно сказать, было ли это так, или на воспоминания Шепилова повлияла его глубокая неприязнь к Хрущеву, как к человеку нарочито подчеркивавшего свое пренебрежительное отношение к общей культуре.

Возможно, что пренебрежение к общей культуре, характерное для Хрущева, проявилось в неприятии им речи Калинина. Рассказ же Сталина о двух типах инженеров служил для Хрущева оправданием его уверенности в том, что главным являются конкретные практические, технические решения, с помощью которых будет построен социализм. Поэтому Хрущев с удовольствием цитировал в своих мемуарах эти высказывания Сталина, несмотря на то, что к этому времени он стал его врагом. Даже поверхностное знакомство с предметами, преподававшимися в Промакадемии, позволили Хрущеву убедиться в огромном значении современной техники и укрепиться в убеждении, что удачные технические решения являются залогом успеха страны в ее хозяйственном строительстве. Эти уроки Хрущев использовал в своей дальнейшей партийной деятельности.

Правда, Хрущев не сумел стать одним из тех высококвалифицированных специалистов, о которых мечтал Сталин. В январе 1931 года Н.С.Хрущев был избран секретарем Бауманского райкома ВКП(б). Так закончилось его недолгая и не слишком активная учеба в стенах Промышленной академии. Его попытка стать квалифицированным "хозяйственником" провалилась, но зато в ходе своего пребывания в Промышленной академии Хрущев сумел компенсировать прежние провалы в своей партийной карьере и начал взлет к высотам советской власти. Он успешно овладел правилами политической игры, искусно имитируя искренность и азарт в ходе политической борьбы в стенах академии. Никто не подозревал, что Хрущев ощущал себя идейно беспринципным "Пиней" среди людей, для которых идейно-политические вопросы имели первостепенное значение.

Глава 6. Под протекцией Кагановича и Сталина

На посту секретаря Бауманского райкома, Хрущев развернул активность по разоблачению "правых". Он обнаружил их в наркоматах железнодорожного транспорта и торговли, всесоюзном нефтяном тресте, центре колхозов. Бауманский райком аннулировал выборы в Госплане РСФСР, разогнал партийные бюро в Азотном институте и Московском меховом тресте, в издательстве "Молодая гвардия". В этом же районе Хрущев установил ряд полезных знакомств. Одним из его новых друзей стал директор Электрозавода Н.А.Булганин, политическая судьба которого часто соединяла его с Н.С.Хрущевым.

Однако в Бауманском райкоме Н.С.Хрущев пробыл недолго. В том же году он был избран первым секретарем Краснопресненского райкома столицы. Менее трех лет назад этот райком возглавлял Маремьян Рютин, активный участник борьбы с троцкистами и зиновьевцами, а затем яростный сторонник Бухарина, Рыкова, Угланова. На первом же собрании райкома кандидата в секретари встретили неприветливо. Видимо, Хрущев это чувствовал, а потому сбивался в речи, неверно произносил некоторые слова. Собранием руководил Каганович. Услышав насмешливые замечания некоторых членов президиума собрания в адрес Хрущева, Каганович после собрания резко отчитал их и предупредил, чтобы впредь они держали язык за зубами, если хотят остаться на своей работе. Было видно, что Каганович был намерен твердо отстаивать своего выдвиженца.

В свою очередь в своем первом выступлении на заседании райкома партии Хрущев особо подчеркнул заслуги первого секретаря Московского горкома партии Л.М.Кагановича. Он уверял, что лишь с приходом Кагановича на этот пост началась борьба против искажений линии партии. При этом, как подчеркивает Таубмэн, Хрущев упустил, что до Кагановича этот пост занимал Молотов. Вряд ли это было сделано случайно. К этому времени уже обозначилось соперничество между Кагановичем и Молотовым за второе место в руководстве страны. Правда, Молотов занимал важный пост председателя Совнаркома, но Каганович занимал второй пост в партийной иерархии – секретаря ЦК по организационным вопросам (он занимал пост первого секретаря Московского горкома партии по совместительству). Очевидно, что в лице Хрущева Каганович обрел энергичного союзника, хотя и не занимавшего слишком влиятельное положение.

Однако партийная работа не сводилась только к внутренней борьбе за власть и влияние. Промышленный Краснопресненский район потребовал от Хрущева знаний, которые он так и не успел приобрести в Промакадемии. Видимо, памятуя о словах Сталина, сказанных им во время встречи с выпускниками академии, Хрущев, по словам очевидцев, старался на ходу наверстать свое отставание в общем и специальном образовании. Таубмэн считал, что отчет Хрущева на районной партконференции в январе 1932 года был написан на уровне профессионального экономиста.

Хрущев работал на посту секретаря Краснопресненского райкома в разгар выполнения первого пятилетнего плана, когда партийное руководство прилагало усилия для максимального подъема трудового энтузиазма с помощью "социалистического соревнования". Под руководством Хрущева 12 тысяч рабочих района были собраны в 2250 ударных бригады, добивавшихся перевыполнения плановых заданий. Успехи Краснопресненского района в выполнении первой сталинской пятилетки связывались с именем Хрущева.

Как вспоминал Каганович, "через некоторое время, когда понадобился второй секретарь МК, я как первый секретарь выдвинул товарища Хрущева". Из воспоминаний Хрущева следует, что инициатива такого назначения исходила от Сталина. Этому предшествовали, по словам Хрущева, встречи со Сталиным, в ходе которых последний не раз вспоминал отдельные эпизоды его деятельности в Промакадемии. Хрущев писал: "Вероятно, Сталин и сказал после этого Кагановичу: "Возьмите Хрущева на работу в МК".

Скорее всего, первоначальное благоприятное отношение к Хрущеву, которое сложилось у Сталина еще со слов его супруги во время учебы в Промакадемии, укрепилось по мере того, как ему сообщали об энергии секретаря Краснопресненского райкома, как в борьбе с оппозицией, так и в деятельности по выполнению пятилетнего плана. Хотя очевидные недостатки Хрущева в образовании и идейно-теоретической подготовке, несомненно, бросались Сталину в глаза, он видел в молодом партийном деятеле пример простого рабочего, который смело брался за выполнение сложных задач и проявлял при этом энергию и инициативу. Вероятно, Сталину нравилось и увлечение Хрущевым новой техникой.

Как утверждал Хрущев, "перспектива работы с Кагановичем мне импонировала, потому что я к нему относился с большим доверием и уважением." Правда, Хрущев тут же оговаривался: "Лишь потом я узнал его характер, и его грубость сразу вызвала у меня антипатию". Действительно, на грубость Кагановича многие жаловались, но, казалось, что Хрущев, который работал под руководством Кагановича в Харькове в 1928 году, мог уже узнать особенности его характера. Однако нет никаких свидетельств, что Хрущев жаловался на грубость Кагановича как во время их совместной работы в Харькове, так и в Москве. Также известно, что в характере Хрущева и Кагановича было немало схожего. Прежде всего – неистощимая энергия, готовность быстро принимать решения и жестко требовать их исполнения от подчиненных. Эти качества были необходимы в стране, переживавшей быстрый хозяйственный и социальный подъем. Столь же быстрые перемены совершались и в столице.

На состоявшемся в июне 1931 года пленуме ЦК ВКП(б) по докладу Л.М.Кагановича было принято постановление "О реконструкции г. Москвы и городов СССР". В нем, в частности, говорилось о начале строительства канала Москва-Волга и московского метрополитена. Рассказывая об этом плане, Л.Авербах, С.Буданцев, Г.Гаузнер, Вера Инбер и другие авторы главы "Товарищи" в книге "Канал имени Сталина" утверждали: "Москва преодолевает свой старый облик "большой деревни", большого уездного города, в наши дни хорошеет, превращается в европейскую столицу – ровные дома, асфальтированные проспекты. Но и этот облик временный. Москва будет преодолевать свое сходство с капиталистическим городом. Воды и зелень придадут ей вид города-парка".

Авторы подчеркивали ведущую роль Л.М.Кагановича в реализации этих амбициозных планов. Вот как они описывали деятельность первого секретаря МГК: "Часто, после заседаний, поздней ночью из ворот серого дома на Большой Дмитровке выезжает несколько автомобилей. В них секретари, члены бюро МК, члены президиума Моссовета, архитекторы, планировщики, В передовой, у руля – Л.М.Каганович. Машины быстро минуют немеркнущий центр и медленно, подолгу останавливаясь, проходят какую-нибудь Домниковку, Матросскую тишину, Миусскую площадь, Баррикадную улицу. Машины останавливаются у пустырей, у окраинных заборов, у фабричных корпусов. Люди выходят на мостовую…"

"Москва должна стать самым красивым городом мира, и не только в центре, как капиталистические города, но и здесь, в рабочих районах, – говорит первый секретарь МК. – Проектируйте здесь скверы,

цветники, несколько фонтанов. Вон построили новые дома – как скучны фасады. Надо строить шире, щедрее, веселее, чтобы радовало глаз". Райкомовцы, архитекторы, планировщики заносят в блокноты: "Фонтаны. Скверы. Фасады скучны". Очевидно, среди таких "райкомовцев", которым давал "руководящие указания" Каганович, был и первый секретарь Краснопресненского райкома Н.С.Хрущев.

Продолжая рассказ о ночном рейде Кагановича и его спутников по Москве, авторы главы описывают, как из передней машины раздаются указания: "Клоака у самой Красной площади. Семнадцатый век". После этого "возникает мысль снести все эти обветшалые лабазы… Дворец советов должен отражаться в полноводной реке". Следствием этих "мыслей" было решение о сносе Храма Христа Спасителя. Наряду с "лабазами" уничтожались и памятники архитектуры, которые были построены в "архаическом" семнадцатом веке. Видимо, захваченные мечтой о превращении Москвы в "город-сад", Каганович, Хрущев и другие участники подобных поездок не думали об уроне, наносимом ими культурному наследию столицы.

План реконструкции Москвы, в подготовке которого принимал участие и Н.С. Хрущев, гласил: "При реконструкции города практически возникает вопрос об отношении к памятникам старины. Схема планирования отвергает слепое преклонение перед стариной и не останавливается перед сносом того или иного памятника, когда он мешает развитию города". Правда, это положение оговаривалось следующим замечанием: "Это, конечно, не исключает, а предполагает сохранение всего наиболее ценного в историческом или художественном отношении (например, Кремль, бывший Храм Василия Блаженного и т.п.)"

Вопрос о том, что относится к "т.п." решался с привлечением архитекторов. Так как в конце 80-х годов, когда Кагановича обвиняли в том, что он единолично принял решение об уничтожении Храма Христа Спасителя, то он написал объяснительную записку, в которой указывалось, что "такие академики архитектуры, как Жолтовский, Фомин, Щуко и другие, считали, что особой ценности Храм не представляет". Очевидно, что размах реконструкции захватывал не только партийных руководителей, но и знатоков зодчества, которые, казалось бы, должны были проявить более бережливое отношение к памятникам архитектуры.

Вероятно, на Хрущева оставила неизгладимое впечатление решительность, с которой в начале 30-х годов осуществлялась реконструкция Москвы. Позже встав во главе Советской страны, он предпринял еще более радикальные действия по сооружению огромных деловых и гостиничных зданий в историческом центре Москвы и даже на территории Кремля (Дворец съездов, гостиница "Россия", административные здания на Новоарбатском проспекте и т.д.), "не останавливаясь "перед сносом того или иного памятника", если считалось, что он мешал "развитию города".

На примере Кагановича Хрущев учился, как проводить "летучие рейды" по заводам и колхозам, стройкам и научным учреждениям, как раздавать "руководящие указания". Видимо умелое подражание первого секретаря Краснопресненского райкома партии стилю тогдашних руководителей страны была положительно ими оценена. В 1932 году Хрущева избирают секретарем Московского городского комитета партии. Хрущев считал, что инициатива назначения его секретарем МГК принадлежала Сталину. По его словам, Сталин сказал Кагановичу: "Возьмите Хрущева на работу в МК"… Хрущев замечал: "Так я был приобщен к Московской партийной организации. Это была большая честь. Ведь Московская партийная организация – столичная". Очередное повышение Хрущев объяснялось не только успехами возглавлявшимися им парторганизациями. Было очевидно, что Сталин продолжал высоко ценить динамизм и смелость молодого руководителя.

Новая работа потребовала от Хрущева еще больших знаний. К этому времени его знакомый по Бауманскому району Н.А.Булганин стал председателем Моссовета. Хрущеву казалось, что он заметно уступает бывшему директору электрозавода в понимании хозяйственных и технических вопросов. Поэтому, когда Л.М.Каганович спросил Хрущева, как он себя чувствует на новой должности, тот ответил: "Очень плохо". Каганович удивился: "Почему?" Хрущев ответил: "Я не знаю городского хозяйства, а все эти вопросы надо здесь решать". Хрущев вспоминал, что Каганович спросил: "Какие у вас с Булганиным отношения?" Отвечаю: "Формально отношения очень даже хорошие, но я думаю, что он меня не признает как настоящего руководителя городским хозяйством, а для города это первое дело". Он говорит: "Вы переоцениваете его и недооцениваете себя. А он к вам ходит?" "Ходить-то ходит, согласовывает. Но мне кажется, что он лучше знает дело и если и приходит ко мне, то просто как к секретарю МК. А вообще у нас очень хорошие отношения, и я с уважением к нему отношусь".

Однако Хрущеву было важно не только добиться уважения Булганина, но и более высокого начальства. Хрущев знал, что каждый час ему мог устроить экзамен на проверку его профессиональных знаний Сталин.

В той же книге о строительстве Беломорканала говорилось и о характерном для того времени стиле работы всего управленческого слоя СССР: "Ночью в кабинете утомленного наркома звонит телефон: "С вами будет говорить тов. Сталин". Нарком ждет у трубки. Сталин осведомляется у него относительно двух цифр в докладе наркома, которые показались ему сомнительными". Такие ночные звонки могли раздаваться и в кабинете "утомленного" секретаря МГК Н.С.Хрущева.

Проверка соответствия Хрущева его должности могла быть устроена и в домашней обстановке. Сталин обладал способностью "разговорить" своего гостя и умел подолгу выслушивать откровения своего собеседника. Для этого Сталин старался сделать обстановку встречи с ним как можно более непринужденной. Судя по воспоминаниям Хрущева, Сталин не раз приглашал его к себе на квартиру и на дачу. Эти встречи оставили приятные воспоминания у Хрущева: "Сталин нравился мне и в быту, если я встречался с ним на обедах. Иной раз при встрече в домашней обстановке я слышал, как он шутил. Шутки у него были для меня довольно необычными. Я обоготворял его личность и шуток поэтому от него не ждал, так что любая шутка мне казалась необычной: шутит "человек не от мира сего".

Встречался Хрущев со Сталиным и во время визитов последнего в московские театры. "Когда Сталин шел в театр, – вспоминал Хрущев, – он порой поручал позвонить мне, и я приезжал туда или один, или вместе с Булганиным. Обычно он приглашал нас, когда у него возникали какие-то вопросы, и он хотел, находясь в театре, там же обменяться мнениями по вопросам, которые чаще всего касались города Москвы. Мы же всегда с большим вниманием слушали его и старались сделать именно так, как он нам советовал. А в ту пору советовал он чаще в хорошей товарищеской форме".

Но чаще видел Хрущев Сталина в деловой обстановке. Он вспоминал: "В то время мне приходилось очень часто встречаться со Сталиным и слушать его: на заседаниях, на совещаниях, на конференциях, слушать и видеть его деятельность… в обстановке работы руководящего коллектива – Политбюро Центрального Комитета. На этом фоне Сталин резко выделялся, особенно четкостью своих формулировок. Меня это очень подкупало. Я всей душой был предан ЦК партии во главе со Сталиным, и самому Сталину в первую очередь".

На Хрущева оставило неизгладимое впечатление выступление Сталина 23 июня 1931 года на совещании хозяйственников, на котором, по словам Хрущева, "Сталин сформулировал свои знаменитые "шесть условий" успешного функционирования экономики. Хотя, Хрущев ошибочно датировал это выступление 1932 годом, он верно вспомнил, что в это время он "работал секретарем Бауманского райкома партии. Мне позвонили, чтобы я явился на Политбюро, выступит Сталин. Я сейчас же приехал в ЦК, там было уже полно людей. Зал, в котором мы заседали, небольшой, вмешавший максимум человек 300, был битком набит. Слушая Сталина, я старался не пропустить ни одного слова и, насколько мог, записал его выступление. Потом оно было опубликовано".

За четыре с лишним месяца до этого выступления, 4 февраля 1931 года Сталин произнес речь на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности, в ходе которой он выдвинул лозунг: "Техника в период реконструкции решает всё". Этот лозунг вероятно отвечал представлениям Хрущева об основных задачах партии. В то же время Сталин ставил эту задачу, осознав значение передовой техники, благодаря глубокому анализу реального положения нашей страны и перспектив ее развития. Тогда Сталин заявил: "Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут". За десять лет до 1941 года Сталин указывал неумолимую альтернативу, которая была поставлена историей перед нашей страной. В июне же 1931 года Сталина, исходя из стратегических целей страны, четко определил конкретные пути их достижения.

Заседания сталинского Политбюро стали настоящей школой для Хрущева, на которой он знакомился с тем, как на основе глубоких теоретических знаний и разнообразной информации принимались решения, определявшие судьбы страны. На такие заседания приглашались лучшие специалисты обсуждавшегося вопроса. Тщательно готовясь к предстоящей дискуссии, Сталин приходил на заседания во всеоружии. Он заранее не только читал соответствующие документы, но нередко беседовал со специалистами по обсуждавшемуся вопросу. Узнав о наличии разных подходов к решению той или иной проблемы, Сталин старался добиться активного сопоставления противоположных точек зрения.

Хрущев вспоминал: "В 30-е годы обсуждение некоторых вопросов проходило довольно бурно, особенно если кто-нибудь позволял себе выразить свои эмоции… Раз, например, вспылил Серго, вообще очень горячий человек, налетел на наркома внешней торговли Розенгольца и чуть не ударил его". Сталин умел сдерживать разбушевавшиеся эмоции, направить их в созидательное русло. Хотя Сталин, как правило, не председательствовал на этих заседаниях, он направлял ход происходивших дискуссий.

Расхаживая по кабинету, манипулируя то трубкой, то другими предметами, он, подобно дирижеру, держал внимание участников заседания на предмете обсуждения. Неожиданно обращаясь то к одному участнику заседания, то к другому, он добивался участия всех, кто мог внести свой вклад в разработку решения. Четко поставленным вопросом он добивался углубления дискуссии. В заключении следовал логично выстроенный Сталиным, четкий и лаконичный вывод. Хрущев признавал: "Краткость выражений, четкость формулирования задач, которые были поставлены, подкупали меня, и я все больше и больше проникался уважением к Сталину, признавая за ним особые качества руководителя".

Хотя, не сумев так глубоко анализировать проблемы, как это было присуще Сталину, Хрущев, который, по его признанию, не просто уважал, а "боготворил" Сталина, старался подражать ему в умении готовить обсуждение вопросов, проводить дискуссии и завершить их глубоко продуманными и тщательно сформулированными решениями. Видимо под влиянием Сталина Хрущев многому научился, как обсуждать и решать государственные вопросы. Свидетелем этому стал В.Е.Семичастный, который писал, что идти к Хрущеву "на прием – это целое дело. Готовишься, как к государственному экзамену! Никогда не знаешь, какой стороной он повернет вопрос. Это позже к Брежневу можно было являться с двумя анекдотами – его интерес никогда не выходил за рамки того, что ему докладывали".

Хрущев старался подхватывать все предложения Сталина по решению конкретных проблем, стоявших перед Москвой, и воплощать их в жизнь. Одной из острейших проблем тех лет стало продовольственное обеспечение столицы. Ускоренная коллективизация привела к тому, что крестьяне, не желавшие сдавать свой скот в колхозные стада, резали его. Снабжение городов мясом резко ухудшилось и руководство страны стало искать выход из создавшегося положения. Хрущев вспоминал: "Занялись мы кроликами. Сталин сам выдвинул эту идею, и я увлекся этим делом: с большим рвением проводил в жизнь указание Сталина развивать кролиководство. Каждая фабрика и каждый завод там, где только возможно и даже, к сожалению, невозможно, разводили кроликов. Потом занялись шампиньонами: строили погреба, закладывали траншеи. Некоторые заводы хорошо поддерживали продуктами свои столовые, но всякое массовое движение, даже хорошее, часто приводит к извращениям. Поэтому случалось много неприятных казусов. Не всегда такие хозяйства окупались, были и убыточные, и не все директора поддерживали их. Гуляло в обиходе прозвание этих грибниц гробницами". Видимо опыт кампаний по кролиководству и разведению грибов повлиял на Хрущева в его последующих попытках добиться быстрого решения продовольственных проблем страны разведением то чумизы, то кукурузы.

Помимо контроля за увеличением производства продовольствия на московских предприятиях, Хрущев принялся наводить порядок в распределении продуктов. Существовавшая тогда сложная карточная система (различные карточки для работающих и не работающих, а также для различных категорий трудящихся) создавала условия для злоупотреблений. По поручению Кагановича Хрущев возглавил кампанию по проверке того, как распределены продуктовые карточки. Он сказал Хрущеву: "Надо лишить карточек тех людей, которые добыли их незаконно, воровским способом". Хрущев вспоминал: "Мы провели тогда большую работу со всеми организациями, включая профсоюзы, милицию и чекистов. Сотни тысяч карточек просто сэкономили или отобрали, лишив их тех людей, которые были недостойны. Ведь тогда шла острая борьба за хлеб, за продукты питания, за выполнение первой пятилетки, Надо было обеспечить в первую очередь питанием тех, кто сам способствовал успеху пятилетки".

По этому вопросу Хрущев должен был сделать доклад на заседании Политбюро. Это был первый раз, когда он должен был докладывать на высшем совете партии. По словам Хрущева, "это меня очень обеспокоило и даже напугало: выступать на таком авторитетном заседании, где Сталин будет оценивать мой доклад… Сделал я доклад, рассказывая, каких больших мы добились успехов. А Сталин подал реплику: "Не хвастайте, не хвастайте, товарищ Хрущев. Много, очень много осталось воров, а вы думаете, что всех выловили". На меня это сильно подействовало: действительно, я посчитал, что мы буквально всех воров разоблачили, а вот Сталин хоть и не выходил за пределы Кремля, а видит, что жуликов еще очень много. По существу, так и было. Но то, как именно подал реплику, понравилось мне очень: в этаком родительском тоне. Это тоже поднимало Сталина в моих глазах".

Очевидно, что Сталин не видел в "хвастовстве" Хрущева серьезный проступок. У него могло сложиться впечатление, что второй секретарь МК старается как можно лучше выполнять указания вышестоявшего руководства, а, если у него что-то не получается, или он преувеличивает свои достижения, то это дело поправимое. Судя по всему, положение Хрущева в партийной иерархии неуклонно укреплялось.

Непосредственно перед XVII съездом партии в январе 1934 года Хрущев был избран вторым секретарем Московского городского и областного комитета партии. В этой связи Л.М.Каганович вспоминал: "Через некоторое время, когда понадобился второй секретарь МК, я как первый секретарь выдвинул Хрущева". Если на XIV и XV съездах партии Хрущев был лишь рядовым членом областных делегаций, если на XV| съезде он довольствовался гостевым билетом, то на XVII съезде партии, который был объявлен "съездом победителей", ему было поручено сделать отчет от имени Московской делегации на съезде ВКП(б).

Как почти все выступавшие на съезде, Хрущев открыл свою речь изъявлением восторгов в адрес Сталина и его отчетного доклада: "Сила отчетного доклада тов. Сталина о деятельности ленинского Центрального Комитета нашей партии состоит в том, что это – отчет о работе всей нашей партии, что это – отчет о социалистическом строительстве рабочих и колхозников нашей страны, об их борьбе за построение социализма под руководством большевиков". На эти слова Хрущева кто-то откликнулся возгласом: "Правильно!" На протяжении небольшой речи

Хрущев 12 раз упомянул имя Сталина, называя его "великим" и "гениальным вождем". Порой восхваления Хрущевым Сталина, встречались аплодисментами и даже "продолжительными аплодисментами".

В то же время Хрущев выразил и свое восхищение деятельностью Кагановича по руководству московской партийной организации. Он заявлял, что "идейная, принципиальная сплоченность московской организации достигнута благодаря умелому, повседневному руководству в лице Лазаря Моисеевича Кагановича". Эти слова Хрущева были встречены "бурными, продолжительными аплодисментами" и весь зал встал.

Восхваления в адрес Сталина и других руководителей партии звучали почти во всех речах на съезде. Возвеличивание вождей стали ритуальным элементом любого собрания членов партии и беспартийных. Портреты членов Политбюро были вывешены в цехах, классах школ и в кабинетах государственных учреждениях, а в праздничные дни ими украшали фасады домов и колонны демонстраций. В их честь слагались поэмы и песни. Их именами были названы города, фабрики, заводы, колхозы, совхозы, учебные заведения. Особенно разнообразны и многочисленны были возвеличивания Сталина. Объясняя "поклонение и безмерный культ, которыми население окружает Сталина", Фейхтвангер писал: "Люди чувствуют потребность выразить свою благодарность, свое беспредельное восхищение. Они действительно думают, что всем, что они имеют и чем они являются, они обязаны Сталину… Народ благодарен Сталину за хлеб, мясо, порядок, образование и за создание армии, обеспечивающей это новое благополучие… Народ говорит: мы любим Сталина, и это является самым непосредственным выражением его доверия к экономическому положению, с социализму, к режиму".

Объяснения Фейхтвангера причин любви значительной части советского народа к Сталину не раскрывали всех причин, почему делегаты съезда наперебой высказывали свое восхищение Сталиным. В определенной степени руководители областей и ведомств стремились таким образом подчеркнуть свою политическую лояльность руководству партии. С этой же целью каждый из них демонстрировал свою неприязнь к разгромленным оппозиционерам.

В начале и конце своего выступления Хрущев говорил о борьбе против "уклонистов", которых он активно преследовал и в Промакадемии, и в райкомах столицы, и на посту второго секретаря МК. Он заявил: "В московской организации засели в свое время правые уклонисты. Правые во главе с Углановым и лидеры правой оппозиции – Бухарин, Рыков, Томский – пытались использовать столичную московскую организацию в борьбе против генеральной линии нашей партии, против ленинского Центрального комитета. Под руководством тов. Сталина правые разбиты, разбиты в нашей партии, разбиты и в московской организации". В то же время

Хрущев предупреждал: "Но нельзя зазнаваться, нельзя ослабевать нашу большевистскую бдительность. Классовая борьба не прекращается, мы должны мобилизовать силы партии, силы рабочего класса, усилить органы диктатуры пролетариата для окончательного уничтожения классовых врагов, всех остатков правых и "левых", всяких других оппортунистов, которые хотят затормозить наше дальнейшее движение вперед".

Казалось, что Хрущев лишь развивает положения раздела доклада Сталина, озаглавленного "Вопросы идейно-политического руководства". В нем Сталин говорил о том, что хотя "врагов партии, оппортунистов всех мастей, национал-уклонистов всякого рода разбили. Но остатки их идеологии живут еще в головах отдельных членов партии и нередко дают себя знать". Сталин говорил о том, что "сознание людей в его развитии отстает от их экономического положения", "что все еще существует капиталистическое окружение". К тому же он замечал: "Добавьте к этому не очень высокий теоретический уровень большинства членов нашей партии, слабую идеологическую работу партийных органов, загруженность наших партийных работников чисто практической работой, отнимающую у них возможность пополнить свой теоретический багаж, – и вы поймете, откуда берется та путаница по ряду вопросов ленинизма в головах отдельных членов партии, которая нередко проникает в нашу печать и которая облегчает дело оживления остатков идеологии разбитых антиленинских групп".

Для успешной борьбы против "левого" и "правого" уклона, по мнению Сталина, выдвигал программу действий, направленную на идейно-политическую консолидацию советского общества. Намеченные в ней мероприятия предполагали, прежде всего, изучение теории и идеологическую пропаганду. Хрущев же в своей речи переносил акцент на "окончательное уничтожение" "всех остатков правых и "левых", всяких других оппортунистов", которых он ставил на одну доску с классовыми врагами. При этом он подчеркивал для этого необходимость "усилить органы диктатуры пролетариата". Таким образом, на первый план выдвигались репрессивно-административные меры. По сути, присутствовавшие и выступавшие на съезде Бухарин, Рыков, Зиновьев, Каменев и другие, которые были давно объявлены "правыми" и "левыми" "уклонистами", приравнивались Хрущевым к "классовым врагам", которых надлежит уничтожить силами партии, рабочего класса и "органами диктатуры пролетариата". Столь категорических требований не содержалось в отчетном докладе Сталина.

Такая позиция была характерна не только для Хрущева. Как и многие другие руководители областей и ведомств Хрущев пришел к власти в результате поражения различных оппозиционеров. Для него использование ярлыка "уклониста" было удобной формой для подавления любых конкурентов, которые могли бы бросить ему вызов.

Такие упрощенные оценки не отвечали задачам повышения идейно-теоретического уровня партийных работников, которые выдвигал Сталин в отчетном докладе. В своей работе "Основы ленинизма" Сталин предупреждал об опасности голого практицизма. Он ссылался на повесть

Б.Пильняка "Голый год", "где изображены типы русских "большевиков", полных воли и практической решимости, "фукцирующих" весьма "энегрично", но лишенных перспективы, не знающих "что к чему" и сбивающихся, ввиду этого, с пути революционной работы". Однако Сталин мирился с подобным пренебрежением к теории прежде всего потому что главные задачи того времени были связаны с решением практических задач хозяйственного развития страны. Хрущев и другие партийные деятели, пренебрегавшие теорией и подменявшие ее примитивными пропагандистскими ярлыками, могли быстро решать десятки конкретных и запутанных практических задач. От решения этих многочисленных задач нередко зависела судьба существования страны.

Это можно было видеть и на примере речи Хрущева, значительная часть которой была посвящена хозяйственным делам Москвы и Московской области. Хрущев особо подчеркивал, что "наше строительство, в особенности жилищное, крайне отстало по своему техническому уровню. Наши строители застряли на тачке, носилках, грубом ручном труде. Можно сказать, что городское и жилищное строительство уперлось в необходимость механизации… Нам нужны сейчас экскаваторы, транспортеры и другие механизмы. Нам нужны машины для штукатурных работ, отнимающих массу времени. Нужно оборудование для городского хозяйства, в частности для очистки улиц, потому что вопросы гигиены и санитарии города играют огромную роль".

Остановился Хрущев и на двух строительных проектах, которые в скором времени стали заметными событиями сталинских пятилеток – строительство канала Москва – Волга и московского метрополитена.

Перед делегатами партийного съезда Хрущев обещал: "Работа может и должна быть выполнена, чтобы к ноябрьской годовщине первый в Союзе московский метрополитен был сдан в эксплуатацию". Это обязательство было встречено аплодисментами.

Хрущев, по его словам, уделял 80% своего рабочего времени строительству метрополитена, часто посещая строительство. Аджубей писал, что "пора строительства метрополитена долго оставалась любимой темой в воспоминаниях Никиты Сергеевича. Чуть ли не ежедневно он начинал рабочий день секретаря горкома партии с посещения самых сложных участков проходки. Спускаясь под землю, он как бы возвращался к дням молодости, к шахтерскому делу". Вероятно, его пристальное внимание к строительству в значительной степени способствовало тому, что московский метрополитен стал на долгие годы одним из самых лучших подземных железных дорог в мире.

Однако в своем выступлении на съезде Хрущев явно преуменьшил трудности строительства первой в стране подземной дороги и строители не смогли уложиться в поставленный им срок. Метро было открыто лишь в мае 1935 года. Таким образом, в своем первом же выступлении на съезде партии Хрущев дал обещания, которые не были выполнены в срок. В своих последующих выступлениях на съездах партии и других форумах Хрущев дал немало других обещаний, которые не были выполнены.

И все же, Хрущева очевидно не сильно ругали за опрометчивое обещание. Более того, заслуги Хрущева в организации работ по строительству московского метрополитена были должным образом оценены. Он был награжден орденом Ленина, которым к этому времени было награждено немногим более ста человек в стране. Правда, наибольшим почетом оказался окружен Л.М.Каганович, возглавлявший работу по реконструкции Москвы. 4 февраля 1935 года И.В.Сталин направил коллективу Метростроя письмо, в котором говорилось: "До ЦК партии дошли слухи, что коллектив Метро имеет желание присвоить метро имя т. Сталина. Ввиду решительного несогласия т. Сталина с таким предложением и ввиду того, что т. Сталин столь же решительно настаивает на том, чтобы метро было присвоено имя т. Кагановича, который прямо и непосредственно ведет успешную организационную и мобилизационную работу по строительству метро, ЦК ВКП(б) просит коллектив Метро не принимать во внимание протестов т.Л.Кагановича и вынести решение о присвоении метро имени т.Л.Кагановича". Это указание Сталина было выполнено.

Видимо, это решение было не по вкусу Хрущева. В декабре 1955 года московский метрополитен, по предложению Хрущева, был переименован и обрел имя Ленина. В виде компенсации станцию "Охотный ряд" стали тогда именовать "Имени Кагановича". После исключения Кагановича из Президиума ЦК, станцию снова назвали "Охотный ряд". Затем после переименования Моховой улицы и ее продолжения в проспект Маркса, станцию стали называть "Проспект Маркса". (После 1991 года станции снова вернули название "Охотный ряд". Прим. авт.)

"Съезд победителей" укрепил положение Хрущева. Он стал полноправным членом Центрального комитета партии, оставаясь таковым в течение последующих 30 лет. Его положение стало выше, чем положение председателя Моссовета Н.А.Булганина, и даже знаменитых военачальников С.М.Буденного, М.Н.Тухачевского, В.К.Блюхера, А.И.Егорова, которые были избраны лишь кандидатами в члены ЦК. (Кандидатами в члены ЦК были избраны и бывшие члены Политбюро, а затем лидеры "правых" Н.И.Бухарин, А.И.Рыков, М.П.Томский.)

Глава 7. Во главе Москвы и Московской области

Парадный характер "съезда победителей", рапорты о трудовом героизме, заверения о монолитном единстве партии, бесконечные славословия в адрес Сталина в речах делегатов партсъезда скрывали иные настроения находившиеся в вопиющем противоречии с официальными речами. Парадоксальным образом, носителями настроений, противоречивших духу трудовой самоотверженности и сплочению народа во имя построения социализма, являлись многие руководители страны различного уровня. Это было связано с объективными противоречиями в их деятельности и их положении.

С одной стороны, все партийные руководители были активными участниками и организаторами общественного строительства беспрецедентного по своим масштабам и трудностям. Как и большинство советских людей, они были захвачены энтузиазмом первых пятилеток и старались добиться их выполнения пятилеток в кратчайшие сроки. Исполнение управленческой работы в этих условиях требовало от партийных руководителей немалой самоотдачи. Это во многом было связано с тем жестким режимом труда, который был характерен для Сталина, а поэтому и для всех управленцев.

И.А.Бенедиктов вспоминал: "Сталин, по сути, ничего не знал, кроме работы, и трудился с полной самоотдачей, не делая себе ни малейших поблажек и послаблений по 14, 15, 16 часов в день. Подчиняясь заданному им ритму, в таком же напряжении трудились члены Политбюро, наркомы, ответственные работники центральных, да и местных органов… Сталин, образ жизни и быта которого отличал большевистский аскетизм и пуританизм, держал аппарат в ежовых рукавицах, полагая, и как показало время, не без основания, что многочисленные соблазны жизни могут снизить производительность труда руководителей, подорвать доверие к ним, а значит, и к партии простых людей, от чего в нашей стране зависит много".

С другой стороны, как замечал Бенедиктов, "такая сверхэксплуатация, драконовский режим не всем был по вкусу – люди есть люди, хотелось расслабиться, уделить немного времени семье, личным интересам, а кое-кому и вкусить благ от почета, привилегий, высокого положения". Если же среди руководителей сохранялось отстраненное отношение к идеям, ради которых трудилась вся страна, если руководители воспринимали свою работу как случайную, то тогда в их сознании рождалось желание избавиться и от этой работы, и от идей, освящавших ее. Такие руководители могли сказать про себя словами Маяковского: "Шел я верхом, шел я низом, строил мост в социализм. Не достроил и устал, и уселся у моста".

Следует также учесть, что за годы Советской власти партийные руководители привыкли к своему высокому положению, воспринимали свою власть и свои материальные привилегии как нечто само собой разумеющееся, а потому пытались правдами и неправдами сохранить их и упрочить. При этом они старались не замечать, что за эти же годы в стране появилось значительное число образованных людей, приобретших опыт работы на современном производстве и которые могли бы заменить их на руководящих постах. Для того, чтобы удержаться на своих постах эти руководители вели сложные интриги против своих реальных и возможных соперников.

В то же время наиболее амбициозные из них не были удовлетворены лишь сохранением своего положения. Некоторые победители Гражданской войны, объявленные теперь "победителями" в грандиозном преобразовании страны, считали, что могут справиться с руководством страны. В высших правящих кругах ширились интриги, направленные на отстранение от власти ряда членов Политбюро и самого Сталина.

Свидетельством обострения борьбы за власть явилась неформальная встреча видных деятелей партии, состоявшаяся перед открытием XVII съезда на квартире старого большевика Г.И.Петровского. В ней приняли участие Орджоникидзе, Микоян, Варейкис, Орахешвили и другие. Большинство участников совещания решили рекомендовать убрать Молотова из Политбюро, предложить Сталину занять пост председателя Совнаркома, а Кирова избрать генеральным секретарем. Против этого решительно выступил Сталин, а также сам Киров. Молотов сохранил свой пост и положение второго человека в партии и стране.

Аналогичные интриги плелись и против других советских руководителей. Эта борьба за власть и влияние могла развязать центробежные силы в стране, что, в свою очередь, могло помешать осуществлению политического курса страны, направленного на быстрейшую модернизацию советской экономики. Внутренняя борьба могла ослабить Советское государство в то время, когда угроза новой мировой войны становилась все более реальной.

Особую опасность представляла деятельность амбициозных группировок в силовых структурах страны. В начале 30-х годов в руководстве Красной Армии сложился заговор, имевший целью смещение советского руководства и установление власти ряда военачальников во главе с М.Тухачевским. Помимо военных в этом заговоре участвовал ряд областных партийных руководителей. Личный переводчик Гитлера Пауль Шмидт (писавший под псеводонимом Пауль Карелл) называл среди участников заговора первого секретаря Азово-Черноморской области Шеболдаева. Видный работник НКВД Александр Орлов (Фельдбин) утверждал, что в заговоре военных участвовали первый секретарь КП(б) Украины С.Косиор, первый секретарь Киевского обкома партии П.Постышев.

Одновременно заместитель председателя ОГПУ, а затем нарком внутренних дел Г.Г.Ягода стал готовить заговор с целью захвата власти. Есть сведения о том, что военные заговорщики контактировали с Г.Г.Ягодой. Хотя влияние троцкистов в стране сильно преувеличивалось, Троцкий и его зарубежные покровители также разрабатывали планы свержения Сталина или его убийства и с этой целью искали поддержки в правящих кругах страны. (Подробнее об этих событиях автор писал в книге "Сталин: на вершине власти", Вече, 2002.)

Убийство 1 декабря 1934 года первого секретаря Ленинградской областной партийной организации, члена Политбюро и секретаря ЦК ВКП(б) С.М.Кирова стало возможным вследствие вопиющего попустительства органов НКВД действиям убийцы Л.Николаева. Руководители НКВД заранее знали о том, что Николаев уже давно готовит покушение на Кирова. Убийство Кирова открывало руководству НКВД во главе с Г.Г.Ягодой возможности для усиления своего влияния под предлогом борьбы с антисоветским подпольем. Не исключено, что вместе с Ягодой против Сталина и других членов советского руководства были готовы выступить секретарь ЦИК СССР А.С.Енукидзе. В пользу причастности Енукидзе к заговору, в котором участвовала охрана Кремля, говорят различные материалы, в том числе и те, на которые ссылался историк Ю.Жуков.

Политбюро во главе со Сталиным не знало о планах Ягоды и увидело в убийстве Кирова лишь проявление продолжавшейся внутрипартийной борьбы против троцкистско-зиновьевской оппозицией. 18 января 1935 года по партийным организациям было распространено закрытое письмо ЦК ВКП(б) "Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова". Автором письма был И.В.Сталин. Хотя главным в письме были обвинения в адрес "троцкистско-зиновьевской антисоветской группы", в нем было высказано и немало упреков по поводу утраты в различных звеньях партии "большевистской революционной бдительности". Вскоре после появления этого письма Л.М.Каганович утратил пост председателя Комиссии партийного контроля (КПК) и был назначен наркомом путей сообщения СССР. Правда, Каганович по-прежнему сохранял третье место при перечислении членов Политбюро после Сталина и Молотова.

На посту руководителя КПК Л.М.Каганович был заменен его заместителем – Н.И.Ежовым, который был также избран секретарем ЦК ВКП(б). Одновременно Каганович был освобожден и от обязанностей первого секретаря Московского областного и городского комитета ВКП(б). На этом посту Кагановича в марте 1935 года заменил Хрущев.

Теперь Хрущев непосредственно отвечал за обеспечение условий жизни миллионов жителей столицы СССР и окружавшей ее области. С первых же дней он принял активное участие в подготовке "генерального плана реконструкции Москвы", который был принят постановлением 10 июля 1935 года постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР. План исходил из необходимости "сохранения основ исторически сложившегося города, но с коренной перепланировкой его путем решительного упорядочения сети городских улиц и площадей". В своей книге "Москва, 1937" писатель Лион Фейхтвангер подробно перечислял основные стройки, намеченные этим планом. Писатель констатировал: "Все это так точно рассчитано, так мудро увязано, что даже самого трезвого наблюдателя должны взволновать размах и красота проекта".

Осмотрев модель Москвы, какой она должна была выглядеть в 1945 году, Фейхтвангер писал в 1937 году: "Инициаторами этого проекта являются Н.С.Хрущев, Л.М.Каганович и Иосиф Сталин". О том, что этот план успешно воплощается в жизнь, писатель смог убедиться через полтора года после его принятия. Он писал: "Повсюду беспрерывно копают, шурфуют, стучат, строят, улицы исчезают и возникают; что сегодня казалось большим, завтра кажется маленьким, потому что внезапно рядом возникает башня, – все течет, все меняется… Радостно сознавать, что эта модель не игрушка, не фантастическая утопия западного архитектора, но через восемь лет она будет претворена в действительность".

Работу по реконструкции столицы, которая произвела большое впечатление на известного писателя, возглавлял Хрущев. Его можно было видеть на различных московских стройках. Большое внимание первый секретарь МК ВКП (б) уделял и развитию Московской области, ее городов, сел и деревень.

В то же время в деятельности Хрущева все большее место занимали внутрипартийные репрессии. Чистка рядов партии сопровождалась массовыми исключениями, нередко по надуманным предлогам. Так, по данным так называемого Смоленского архива, вывезенного немцами во время войны, только в Западной области было исключено около 23% всех ее членов. Отчет был подписан Н.И.Ежовым и заместителем заведующего отделом учраспреда ЦК партии Г.М.Маленковым.

Активную чистку партийных организаций Москвы и Московской области осуществлял и Н.С.Хрущев. Как и в Промакдемии, Хрущев проявлял особое рвение в "разоблачении" идейно-политических противников. 30 декабря 1935 года он сообщал о разоблачении 10 тысяч троцкистов в Московской партийной организации. По данным Таубмэна в ходе чистки в Московской парторганизации было исключено 7,5% членов партии.

Исключениями из партии дело не ограничивалось. Многие из исключенных подвергались арестам. Однако Хрущев не был удовлетворен размахом репрессий. В своем выступлении в январе 1936 года на пленуме МГК ВКП(б) Хрущев заявлял: "Арестовано только 308 человек. Надо сказать, что не так уж много мы арестовали людей. (С места: "Правильно!") 308 человек для нашей Московской организации это мало. (С места: "Правильно!")"

Многие из арестованных были жертвами обвинений, сочиненных следователями НКВД, которые были заинтересованы в нагнетании атмосферы террора, или внештатными клеветниками, которые таким образом устраняли своих конкурентов. В этой обстановке в августе 1936 года проходил процесс над Зиновьевым, Каменевым и другими, обвиненными в подготовке антисоветского государственного переворота. Еще до окончания процесса Хрущев выступил на партактиве Московской парторганизации, требуя смертной казни для всех участников процесса.

К этому времени политическая активность Хрущева заметно возросла. По подсчетам Таубмэна, если в 1935 году Хрущев сделал 64 выступления на собраниях и конференциях, то в 1936 году – 95. Политический вес Хрущева возрастал. Как подчеркивал Таубмэн, на демонстрации 5 декабря 1936 года по случаю принятия Сталинской конституции демонстранты на Красной площади несли портрет Хрущева.

В то же время, по версии историка Юрия Жукова, изложенной в его книге "Иной Сталин", Хрущев и другие партийные руководители были отнюдь не в восторге от новой конституции, отменявшей ограничения на участие в выборах ряда категорий населения страны. В подтверждение своей версии Ю.Жуков утверждает, что Хрущев и ряд других видных партийных руководителей "подчеркнуто уклонились" от обсуждения проекта конституции СССР в печати. После публикации в печати 12 июня 1936 года проекта конституции и начала его публичного обсуждения, Н.С.Хрущев, по словам Жукова, "нашел, что несомненный интерес для читателей представляет содержание подписанной его именем статьи "Как мы организовали Дом пионеров и детские парки" (29 июня)".

Некоторые же партийные руководители откровенно заявляли о том, что классовые враги могут воспользоваться послаблениями новой конституции. Так в своей статье, опубликованной в "Правде" и посвященной проекту конституции СССР, первый секретарь Закавказского крайкома партии Л.П.Берия писал: "Нет сомнения в том, что попытки использовать новую конституцию в своих контрреволюционных целях будут делать и все заядлые враги советской власти, в первую очередь из числа разгромленных групп троцкистов-зиновьевцев".

Отвечая тем, кто заявлял, что новая конституция создаст благоприятные условия для классовых врагов, Сталин в своем докладе о проекте конституции СССР заявлял: "Говорят, что… могут пролезть в верховные органы страны враждебные Советской власти элементы, кое-кто из бывших белогвардейцев, кулаков, попов и т.д. Но чего тут собственно бояться? Волков бояться, в лес не ходить. Во-первых, не все бывшие кулаки, белогвардейцы или попы враждебны Советской власти. Во-вторых, если народ кой-где и изберет враждебных людей, то это будет означать, что наша агитационная работа поставлена из рук вон плохо и мы вполне заслужили такой позор, если же наша агитационная работа будет идти по-большевистски, то народ не пропустит враждебных людей в свои верховные органы. Значит, надо работать, а не хныкать, надо работать, а не дожидаться того, что все будет предоставлено в готовом виде в порядке административных распоряжений".

Однако создание условий для состязательности на выборах в верховные органы власти коренным образом противоречили представлениям тех партийных руководителей, которые не желали ставить под угрозу свое положение в обществе. Ю.Жуков так оценивал сложившуюся обстановку: "Идя на политические реформы, группа Сталина, хотела она того или нет, вынуждена была учитывать, что в любой момент может столкнуться с сильным и решительным противодействием. И не с латентным молчаливымм, а с более опасным – открытой и предельно активной оппозицией ортодоксальной части партии". Эти настроения благоприятствовали действиям тех, кто активно готовился к захвату власти. Пауль Шмидт писал, что свою поездку на похороны короля Георга V в начале 1936 года М.Н.Тухачевский использовал для переговоров с германскими военными о совместных действиях во время государственного переворота.

Сведения о подготовке государственного переворота, правда весьма неопределенные, просачивались в разведывательные органы СССР и поступали в Политбюро. В сентябре 1936 года Ягода был смещен с поста наркома внутренних дел и его заменил Ежов. Вскоре на смену людей, работавших в ОГПУ, а затем в НКВД с Ягодой, пришли новые люди Ежова, как правило, не имевшие какого-либо опыта работы в правоохранительных органов. Однако подготовка процессов против бывших оппозиционеров, которая началась при Ягоде, продолжалась. В январе 1937 года начался новый процесс по делу Пятакова и других. В дни процесса состоялся митинг на Красной площади, на котором Хрущев произнес речь с призывом "не щадить изменников".

В ходе процесса по делу Пятакова и других впервые было сказано о возможной связи Тухачевского с подсудимыми. Правда, это замечание было сделано вскользь, но оно встревожило военных заговорщиков. По сведениям, которыми располагал Александр Орлов, весной 1937 года заговорщики из руководства Красной Армии собирались в ближайшее время под предлогом проведения совещания арестовать Сталина и совершить переворот.

В конце февраля 1937 года был созван пленум ЦК ВКП(б), который должен был обсудить выводы из процесса по делу Пятакова и других. Неожиданно за день до открытия пленума главный докладчик Г.К.Орджоникидзе покончил жизнь самоубийством. У Сталина и других членов Политбюро могло создаться впечатление, что его старый друг Орджоникидзе оказался перед лицом неразрешимой альтернативы и предпочел покончить жизнь самоубийством, нежели рассказать все, что он знал о тайных антигосударственных заговорах. О том, что Орджоникидзе застрелился не было объявлено. (О том, насколько неточны мемуары Хрущева свидетельствуют его воспоминания о похоронах Орджоникизде: "Мне тогда как члену комиссии по похоронам Серго, председатель этой комиссии Авель Сафронович Енукидзе объяснил, что Серго умер от разрыва сердца". На самом деле к этому времени А.С.Енукидзе уже два года был снят с высоких должностей после острой и шумной критики, а во время похорон Г.К.Орджоникидзе он уже более недели находился под арестом и беседовал не с Хрущевым, а со следователями НКВД.)

Выступивший на пленуме вместо Орджоникидзе Молотов в своем докладе поведал о широком размахе подрывной деятельности троцкистов, ставших агентами иностранных разведок. Все выступавшие на пленуме, включая Хрущева, активно призывали к беспощадной борьбе с бывшими оппозиционерами, которые превратились в шпионов и диверсантов. На пленуме обсуждался вопрос о привлечении к ответственности еще одной группы бывших оппозиционеров во главе с Бухариным и Рыковым. Хрущев также активно выступал за исключение Бухарина и Рыкова из партии и передачу их дел в НКВД.

В конце пленума с докладом выступил Сталин. В то время ораторы на пленуме призывали к уничтожению оппозиционеров, Сталин решительно осудил попытки свести борьбу за укрепления строя к преследованиям бывших троцкистов. Он предупреждал, что "среди наших ответственных товарищей имеется некоторое количество бывших троцкистов, которые давно уже отошли от троцкизма и ведут борьбу с троцкизмом не хуже, а лучше некоторых наших уважаемых товарищей, не имевших случая колебаться в сторону троцкизма. Было бы глупо опорочивать теперь этих товарищей". При этом Сталин напомнил, что троцкистом был Ф.Э.Дзержинский. (Через три месяца Сталин в своем выступлении на заседании Военного совета при наркоме обороны упомянул и о том, что тогдашний член Политбюро А.А.Андреев также был троцкистом. По каким-то причинам Сталин ни разу не напоминал о "троцкистском прошлом" Хрущева.)

Критика Сталиным огульного исключения из партии всех бывших троцкистов и лиц, заподозренных в троцкизме, фактически касалась и таких людей, как Хрущев. Критикуя методы партийных чисток 1935 – 1936 годов, Сталин заявил: "То, что мы за это время понаисключали десятки, сотни тысяч людей, то, что мы проявили много бесчеловечности, бюрократического бездушия в отношении судеб отдельных членов партии, то, что за последние два года чистка была и потом обмен партбилетов – 300 тысяч исключили". Наиболее вопиющий пример "бесчеловечности, бюрократического бездушия", который привел Сталин, был взят из практики Московской области, которой руководил Хрущев. Сталин сообщал пленуму ЦК, что на Коломенском заводе после чистки в рядах партии осталось 1400, а 2000 – были исключенными. Сталин делал вывод: "Вот все эти безобразия, которые вы допустили, – все это вода на мельницу наших врагов."

Сталин подчеркивал недопустимость использования лишь крайних мер в отношении тех членов партии, которые допустили какие-либо ошибки. Он с возмущением говорил: "Уж если простой человек провинился, у наших людей нет другой меры, кроме исключения, как одно время было у нас в уголовной практике – либо расстрелять, либо оправдать, как будто нет промежуточной ступени".

В то же время руководители, готовые беспощадно карать рядовых членов партии за малейшую провинность, ставили себя над законом и правил партийной этики. Сталин обратил внимание и на то, что многие партийные руководители на деле превратились в удельных князей, которые опирались на своих помощников, как на людей из своего семейного клана. "Поставили человека на работу, значит, отдали ему работу на откуп… Вместо руководящей группы ответственных работников получается семейка близких людей, артель, члены которой стараются жить в мире, не обижать друг друга и время от времени посылать в центр пустопорожние и тошнотворные рапорта об успехах". И в этом случае слова Сталина можно было отнести к Хрущеву, постоянно стремившемуся похвастаться надуманными достижениями.

Сталин предупреждал об опасности отрыва партийных верхов от масс, партии от народа: "Стоит большевикам оторваться от масс и потерять связь с ними, стоит им покрыться бюрократической ржавчиной, чтобы они лишились всякой силой и превратились в пустышку". Сталин пересказал собравшимся древнегреческий миф об Антее, напомнив, что "у него было все-таки свое слабое место – это опасность быть каким-либо образом оторванным от земли… И вот нашелся враг, который использовал эту его слабость и победил его. Это был Геркулес. Но как он его победил? Он оторвал его от земли, поднял его на воздух, отнял у него возможность прикоснуться к земле и задушил его таким образом в воздухе. Я думаю, что большевики напоминают нам героя греческой мифологии Антея. Они так же, как и Антей, сильны тем, что держат связь со своей матерью, с массами, которые породили, вскормили и воспитали их. И пока они держат связь со своей матерью, с народом, они имеют шансы на то, чтобы остаться непобедимыми".

Казалось бы, эти слова Сталина не относились к Хрущеву, выходцу из народа. Однако принадлежность Хрущева к народным массам была в прошлом. К марту 1937 года Хрущев уже почти два десятка лет занимал начальнические должности и прилагал немалые усилия для того, чтобы подняться выше по ступенькам партийной иерархии. Правда, ежедневно Хрущев демонстрировал свою близость к народу. Он постоянно посещал предприятия, стройки, беседовал с трудящимися города и деревни. Даже своим внешним видом Хрущев умело демонстрировал свою "простоту" и "доступность". По свидетельству Шепилова, который впервые увидел Хрущева в 1937 году, "он был одет в поношенный темно-серый костюм, брюки заправленные в сапоги. Под пиджаком темная сатиновая косоворотка с расстегнутыми верхними пуговицами. Крупная голова, высокий лоб, светлые волосы, открытая улыбка – все оставляло впечатление простоты и доброжелательности. И я, и мои соседи, глядя на Хрущева, испытывали не только удовольствие, но даже какое-то умиление: вот молодец, рядовой шахтер, а стал секретарем Московского комитета… И какой простой".

Видевшие его люди обычно не задумывались, что положение Хрущева, условия жизни, в которых находился он и его семья, заметно отличались от положения и условий жизни рядовых советских тружеников. Лион Фейхтвангер, побывавший в годы пребывания Хрущева на посту московского руководителя, так описывал бытовые условия жизни в Москве: "В Москве еще ощущается недостаток во многом, что нам на Западе ощущается необходимым. Жизнь в Москве никоим образом не является такой легкой, как это хотелось бы руководителям… … Что абсолютно отсутствует – это комфорт. Если кто-либо, мужчина или женщина, хочет быть хорошо и со вкусом одет, он должен затратить на это много труда, и все же своей цели они он никогда вполне не достигнет… Однако тяжелее всего ощущается жилищная нужда. Значительная часть населения живет скученно, в крохотных, убогих комнатушках, трудно проветриваемых зимой". Быстрое жилищное строительство явно не поспевало за бурным ростом населения столицы.

Хрущев и его семья не знала многих из недостатков жизни, которые испытывало большинство москвичей. В 1935 году Хрущев еще раз улучшил свои жилищные условия, переехав в пятикомнатную квартиру "Дома правительства", известный позже, благодаря повести Ю.Трифонова, как "Дом на набережной". (Учитывая, что к середине 1937 года с Хрущевым проживало пятеро собственных детей, а также различные родственники, занимавшаяся семьей жилплощадь не была чрезмерна велика по современным меркам. Однако, по сравнению с большинством жителей Москвы, ютившихся тогда в коммунальных квартирах, Хрущев жил в роскошных условиях. Столь же просторной была и квартира на улице Грановского, куда переехал Хрущев с семьей в 1938 году.) Хрущев пользовался бесплатно также удобной государственной дачей в Огарево. Он имел в своем распоряжении персональные автомобили и другие виды услуг, недоступные рядовым советским людям.

За почти два десятилетия начальнической жизни Хрущев отвык от того, что каждый день ему надо заниматься тяжелым физическим трудом. Его воспоминания о трудовой жизни относились к дореволюционному времени. Ежедневные трудовые и домашние заботы миллионов советских тружеников не были знакомы Хрущеву и другим советским руководителям. Правда, труд управленца, в том числе на таком высоком уровне, на котором находился Хрущев, никогда не был легким. Часто возникающие чрезвычайные обстоятельства, необходимость улаживать конфликтные ситуации, зависимость от начальства, его переменчивых решений и настроений являются источником постоянных стрессов, которые не всегда компенсируются материальным достатком и высоким положением в обществе.

И все же главное отличие Хрущева от подавляющего большинства советских людей сводилось не к различиям в условиях труда и быта. В то время как советские люди считали, что Хрущев в силу своего положения является выразителем их интересов и постоянно заботится о благосостоянии Советской страны, они не подозревали, сколько внимания и сил он, а также многие другие советские руководители, уделяли борьбе за власть и влияние. Интриги в партийных верхах, которые занимали Хрущева, как и многих других партийных руководителей, оставались тайной для народных масс. Превращение "руководящей группы ответственных работников" в "артель, члены которой стараются жить в мире, не обижать друг друга" и атаковать своих противников из других "артелей" приводило к отрыву правящих кругов страны от народных масс. Привычка занимать высокое положение, быть окруженным свитой подхалимствующих сотрудников, готовых ловить каждое слово начальника, восторги участников собраний и митингов, не могли не убеждать Хрущева в том, что он и ему подобные – это "соль земли", как в этом был убежден Квашнин из повести Куприна. Получалось, что бывшие борцы против власти квашниных превратились в новых самодовольных хозяев.

Преобладание голого практицизма в деятельности партийных руководителей также приводило к пренебрежению ими принципами революционной теории, утверждавшей неизбежность построения общества социальной справедливости. Исподволь цели построения социалистического общества подменялись задачами защиты групповых, кастовых, личных интересов партийных руководителей. Сталин выражал сомнение в том, что партийные руководители вообще разделяют идеи марксизма. Он заявлял: "Я не знаю, многие ли члены ЦК усвоили марксизм. Многие ли секретари обкомов, крайкомов усвоили марксизм?" Очевидно, что общение с такими руководителями обкомов и крайкомов и такими членами ЦК, как Хрущев приводили Сталина к подобным сомнениям. Сталин предлагал: "Старый лозунг об овладении техникой необходимо теперь дополнить лозунгом об овладении большевизмом, о политическом воспитании кадров и ликвидации нашей политической беспечности". Он призывал "поднять идеологический уровень и политическую закалку… командных кадров" и заявил: "Если бы мы смогли, если бы мы сумели наши партийные кадры снизу доверху подготовить идеологически и закалить их политически таким образом, чтобы они могли свободно ориентироваться во внутренней и международной обстановке, если бы мы сумели сделать их вполне зрелыми ленинцами, марксистами, способными решать без серьезных ошибок вопросы руководства страны, то мы разрешили бы девять десятых наших задач".

Говоря о руководящих кадрах партии, которые должны были пройти идеологическую подготовку, Сталин прибег к военной терминологии: "В составе нашей партии, если иметь в виду ее руководящие слои, имеется около 3-4 тысяч высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии. Далее идут 30-40 тысяч средних руководителей. Это – наше партийное офицерство. Дальше идут около 100-150 тысяч низшего партийного командного состава. Это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство". Уточняя эти данные в заключительном слове, Сталин сказал, что партийная учеба должна была охватить руководителей 102 тысяч первичных организаций (их Сталин назвал "нашими партийными унтер-офицерами", от которых, "зависит… девять десятых нашей работы"), "3500 районных секретарей, свыше 200 секретарей горкомов, свыше 100 секретарей обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий. Вот тот руководящий состав, который должен переучиваться и совершенствоваться".

В своем докладе он предложил создать в каждом областном центре четырехмесячные "Партийные курсы" для подготовки секретарей первичных организаций, в десяти важнейших центрах страны восьмимесячные "Ленинские курсы" – для первых секретарей районных и окружных партийных организаций, шестимесячные "Курсы по истории и политике партии" при ЦК ВКП (б) – для первых и вторых секретарей городских организаций, а также шестимесячное "Совещание по вопросам внутренней и международной политики" – для первых секретарей областных и краевых организаций и центральных комитетов национальных коммунистических партий.

Объясняя "как надо подготовить и переподготовить в духе ленинизма наши кадры", Сталин объявлял, что "прежде всего надо суметь, товарищи, напрячься и подготовить каждому из нас себе двух замов". Эти замы должны были пройти утверждение вышестоящих инстанций. Предполагалось, что назначение замов необходимо для того, чтобы они исполняли обязанности нынешних руководителей во время их учебы, а затем их также следовало направить на те же учебные курсы. Сталин не скрывал, что видел в этих замах возможную смену нынешним руководителям. Он заявлял о необходимости влить в командные кадры "свежие силы, ждущие своего выдвижения, и расширить, таким образом, состав руководящих кадров… Людей способных, людей талантливых у нас десятки тысяч. Надо только их знать и вовремя выдвигать, чтобы они не перестаивали на старом месте и не начинали гнить. Ищите да обрящете".

Сталин давал понять о своем крайнем неудовлетворении кадровым составом во всех звеньях управления. Фактически Сталин объявлял вакантными все руководящие должности в партии от "унтер-офицерских" до "генеральских" и объявлял широкий конкурс на эти должности, предлагая минимум до трех кандидатов на каждую вакансию. Все участники этого конкурса должны были пройти обширную программу политической учебы, а победители конкурса должны были отвечать тем требованиям, которые будут им предъявлены как высшим руководством, так и партийными массами. Можно предположить, что подобный же конкурс предстояло выдержать и руководителям ведомств, силовых и хозяйственных, на разных уровнях. Сталин напоминал, что проверка руководителей массами отвечала духу вновь принятой Конституции и заявлял, что "народ проверяет руководителей страны во время выборов в органы власти Советского Союза путем всеобщего, равного, прямого и тайного голосования".

Хрущев знал, что за два десятилетия его пребывания на различных управленческих постах, в стране совершилась настоящая культурная революция. Миллионы выходцев из рабочих и крестьян получили законченное среднее и высшее образование. С одной стороны, они еще не успели забыть свою работу и не обрели привилегии, связанные с властным положением. С другой стороны, они знали современное производство и на практике, и в теории, а потому могли не хуже Хрущева разбираться в тех производственных вопросах, которые должен был постоянно решать советский партийный руководитель. Их идейно-политическая подготовка была выше подготовки Хрущева. В случае конкурса, предложенного Сталиным, Хрущев мог бы утратить свое "руководящее положение".

Однако планы Сталина открыть всесоюзный конкурс на замещение всех партийных должностей и начать переподготовку всех партийных кадров оказались сорваны. Возможно, что для многих обладателей насиженных мест объявление Сталиным всесоюзного конкурса на все управленческие вакансии было равносильно сигналу боевой тревоги. Март 1937 года стал месяцем резкого обострения явной и закулисной внутриполитической борьбы. В марте были отправлены в отставку первый секретарь Киевского обкома и кандидат в члены Политбюро П.П.Постышев. В том же месяце были отстранены от своих должностей многие бывшие сотрудники Ягоды в руководстве НКВД. Имевшиеся в германских правящих кругах сведения позволили Паулю Кареллу утверждать, что "в марте 1937 года соперничество между тайными агентами Тухачевского и Сталина обострялось и становилось все более драматичным". На 1 мая 1937 года был намечен военный переворот. В нем должны были принять участие и некоторые партийные руководители. Лишь по тактическим соображениям выступление было перенесено на середину мая.

В условиях нараставшей конфронтации в правящих кругах СССР Н.С.Хрущев не примкнул к тем, кто замышлял выступление против Сталина. Напротив, он демонстрировал свою лояльность Сталину и его ближайшим сподвижникам. Он обладал многолетним опытом как надо "разоблачать" "скрытых врагов" и этот навык вновь пригодился ему в борьбе за укрепление его руководящего положения. Выступая в мае 1937 года на московской партконференции, Хрущев говорил: "Это – не открытая борьба, где пули летят с вражеской стороны. Это борьба с человеком, который сидит рядом с тобой, который приветствует наши успехи и достижения партии, в то же время сжимая револьвер в своем кармане, выбирая момент, когда пустить в тебя пулю, как они пустили в Сергея Мироновича Кирова". Обращаясь к присутствовавшему в президиуме конференции заведующему отделу руководящих партийных кадров

Г.М.Маленков, Хрущев спрашивал: "Почему вы, товарищ Маленков, так затягиваете разбор дел врагов народа – ведь здесь необходима быстрота и промедление вредит делу партии". По свидетельству А.Г.Маленкова, прямо по окончании конференции было арестовано 19 ее участников.

Тайная борьба переросла в открытую. Выступление военных было сорвано. За арестами Тухачевского и других военачальников в конце мая 1937 года последовали и аресты ряда партийных руководителей. Выступая на заседании Военного совета при наркоме обороны 2 июня 1937 года, Сталин сообщал, что в ходе раскрытия заговора было арестовано 300 – 400 человек. Если в марте 1937 года он говорил об отрыве партийных руководителей от масс, о превращении их в "удельных князьков", то сейчас он прежде всего подчеркивал сотрудничество некоторых военных и политических деятелей страны с иностранными разведками. По сути Сталин отказался рассматривать более глубокие причины, породившие кризис в партийном руководстве, передоверяя НКВД изыскивать свидетельства шпионской деятельности в высших эшелонах власти. В то же время Сталин считал, что некоторым участникам заговора следует предложить добровольно сознаться в том, что их вовлекли в преступные деяния, а затем простить их. Казалось, что после арестов и расстрелов Тухачевского и других, репрессий закончились, но это было не так.

На июньском пленуме 1937 года Ежов потребовал санкции на арест 11 членов и 14 кандидатов в члены ЦК, которые, по сведениям НКВД, оказались замешанными в деле о военных заговорщиках. Значительная часть ЦК во главе с И.А.Пятницким воспротивились этому и выступили против продления чрезвычайных полномочий НКВД. Этому предшествовала тайная встреча ряда членов ЦК на квартире Пятницкого. Лишь один из участников этой встречи секретарь Московского областного Совета Филатов проинформировал об этом Сталину. Это свидетельствовало о широкой оппозиции Сталину и его сторонникам в руководстве страны. Сталин и другие члены Политбюро могли придти к выводу, что оппозиционные им члены ЦК замышляют действия, подобные тем, которые готовили Тухачевский и другие.

В то же время немало членов ЦК активно поддерживали НКВД и действия Ежова. Одним из них был Н.С.Хрущев. Он призывал партийный актив к тесному сотрудничеству с органами НКВД в разоблачении "врагов народа". Между тем Ежов и его новые сотрудники НКВД в своих действиях полагались больше на подозрения, чем доказательства вины, на преувеличенное недоверие и страхи перед тайным врагом, чем на реальную информацию об антигосударственной деятельности. Преувеличенные подозрения заставляли подчиненных Ежова выбивать показания у арестованных, которые признавались в невероятных заговорах и сотрудничестве с разведками всех стран мира. Подстрекателем в разжигании подозрительности органов НКВД стал и Троцкий. В своих зарубежных публикациях он преувеличивал масштабы оппозиции и уверял, что органы НКВД не сумели обнаружить его сторонников. Эти сообщения лишь подстегивали сотрудников НКВД и их ретивых добровольных помощников к поиску "тайных врагов".

По мере того, как Ежов сообщал о новых раскрытых заговорах, руководство страны открыло ему "зеленую улицу". Разгулу репрессий способствовала и позиция многих партийных руководителей, стремившихся расправиться с возможными конкурентами и укрепить собственное положение. Юрий Жуков предполагает, что в конце июня 1937 года в руководство страны была направлена записка Р.И.Эйхе, который призывал санкционировать создание в областях "троек", наделенных "правом выносить смертные приговоры". Жуков пишет: "Инициативная записка Р.И.Эйхе оказалась тем камушком, который вызвал страшную горную лавину. Три дня спустя, 2 июля, последовало еще одно решение Политбюро, распространившее экстраординарные права, предоставленные поначалу лишь Эйхе, уже на всех без исключения первых секретарей ЦК нацкомпартий, обкомов и крайкомов". В решении говорилось: "ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих высылке". На основе этого решения Ежов издал приказы N 00446 и N 00447, в которых предписывалось "раз и навсегда покончить с подлой подрывной деятельностью против основ Советского государства".

Откликаясь на решение Политбюро от 2 июля 1937 года, местные партийные руководители в течение недели представили квоты людей, подлежащих высылке или расстрелу по решениям "троек". Ю.Жуков отмечает, что "численность намеченных жертв свыше пяти тысяч определили семеро… сочли, что число жертв "троек" должно превысить 10 тысяч, уже только трое… Самыми же кровожадными оказались Р.И.Эйхе, заявивший о желании только расстрелять 10 800 жителей Западно-Сибирского края, не говоря о еще не определенном числе тех, кого он намеревался отправить в ссылку; и Н.С.Хрущев, который сумел подозрительно быстро разыскать и "учесть" в Московской области, а затем и настаивать на приговоре к расстрелу либо к высылке 41 305 "бывших кулаков" и "уголовников".

Вскоре репрессии распространились и на членов партии. Если в марте 1937 года Сталин решительно осуждал огульные исключения из партии и расстрелы, то с лета 1937 года подобные методы подавления противников стали обычными. И это свидетельствовало, что руководство страны во главе со Сталиным в известной степени утрачивало контроль над происходившими событиями. Совершенно очевидно, что события пошли не так, как они должны были происходить по плану Сталина, собиравшегося устроить конкурс среди партийных работников и поднять их уровень общей и политической подготовки на курсах разных ступеней. Анализируя материалы Смоленского архива, вывезенного немцами во время войны, а затем захваченного американцами, историк Г.Т.Риттерспорн пришел к выводу, что Сталин "не всегда был способен управлять ходом событий" и даже утверждал, что в эти годы он потерпел "политическое поражение".

В определенной степени утрата контроля над репрессиями руководством страны была связана с тем, что сталинская система управления исходила из доверия руководителям ведомств. Бенедиктов вспоминал: "При Сталине наркомам предоставлялась достаточно большая свобода рук". Визы Сталина и других членов Политбюро, которые потом обнаруживали на "расстрельных" списках Ежова, свидетельствовали, прежде всего, о том, что Ежов, как и другие наркомы, получил свободу действий. Между тем после чистки в НКВД, устроенной Ежовым, туда пришли люди, не имевшие ни малейшего представления о правовых нормах, но руководствовавшиеся "революционной совестью".

Всецело доверяя обвинениям работников НКВД и поощряя "маленьких людей" в партии к разоблачениям вышестоящего начальства, Сталин и другие советские руководители вольно или невольно открыли путь для развертывания массовой кампании шпиономании. По мере того, как в процесс "разоблачения" "тайных врагов" вовлекалось все большее число людей, количество обвиненных в антигосударственной деятельности быстро росло и, главным образом, за счет невиновных. Многие люди использовали репрессии для сведения счетов со своими врагами. Множились доносы и клеветнические доносы, а число арестованных и расстрелянных возрастало.

Свою немалую лепту в определении конкретных жертв внес и Хрущев.

Арестованный в 1937 году Р.Ульяновский вспоминал: "Ордер на арест был подписан заместителем народного комиссара внутренних дел Прокофьевым..

Но внизу ордера стояла знакомая подпись – Н.Хрущев. Мой арест был согласован с Московским комитетом партии… Это меня удивило: Хрущев меня знал. Я был одним из лучших и наиболее популярных пропагандистов Бауманского района и МК". "Удивительного" в действиях Хрущев ничего не было. С середины 20-х годов он привык к беспощадной политической игре, в ходе которой он выдвигал быть выдвинуты самые суровые и, нередко, клеветнические обвинения против ближайших сотрудников. Хрущев выдвинулся в столичные руководители, постоянно разоблачая "уклоны" и призывая к полному уничтожению "уклонистов". Сейчас он был в своей стихии смуты, клеветнических доносов и распрей.

На состоявшемся в начале июля 1937 года в Москве партактиве, посвященном новой избирательной системы в соответствии с только что принятой конституции СССР, Хрущев подчеркивал необходимость борьбы с возможными классовыми врагами, которые попытаются воспользоваться выборами в Верховный совет, чтобы провести своих туда своих кандидатов. В принятой резолюции партактива говорилось: "Каждый партийный и непартийный большевик должен помнить, что враги народа, подонки эксплуататорских классов – японо-германские фашистские агенты, троцкисты, зиновьевцы, правые, эти шпионы, диверсанты и убийцы, будут всячески пытаться использовать выборы для своих вражеских контрреволюционных целей… Разоблачение, выкорчевывание и разгром всех врагов народа являются важнейшим условием успешного проведения выборов в советы, осуществления сталинской конституции и дальнейшего продвижения нашей страны к коммунизму".

Летом 1937 года Хрущев непрестанно призывал к беспощадной расправе с "разоблаченными врагами". Он нажимал на работников НКВД, чтобы те были активнее в осуществлении репрессий. По словам Ю.В.Качановского, В.М.Поляков, секретарь Военной коллегии Верховного суда СССР, рассказал, что "в 1937 году Хрущев ежедневно звонил в московское управление НКВД и спрашивал, как идут аресты. "Москва – столица, – по-отечески напоминал Никита Сергеевич, – ей негоже отставать от Калуги или от Рязани".

14 августа 1937 года Хрущев говорил: "Нужно уничтожить этих негодяев. Уничтожая одного, двух, десяток, мы делаем дело миллионов. Поэтому нужно, чтобы не дрогнула рука, нужно переступить через трупы врагов во благо народа!" Сумев оказаться в передовых рядах тех, кто выступал за самые жестокие репрессии, и сблизившись с Ежовым, Хрущев обеспечивал себе возможность уцелеть, когда по ложным наветам арестовывались многие видные члены партии.

Таумбэн утверждает, что Хрущев ничего не делал или делал очень мало, чтобы спасти своих друзей и коллег. Между тем такие возможности имелись у любого партийного руководителя высокого ранга. Оправдываясь за репрессии 1937 – 38 годов, Каганович напоминал членам Комиссии партийного контроля, что он и руководство возглавлявшегося им наркомата путей сообщения "не соглашались со многими обвинениям, предъявлявшимися многим работникам транспорта, основанными на оговорах арестованных врагов. По многим и многим работниками транспорта я опротестовывал представлявшиеся материалы и требования органов на аресты, и во многих случаях ЦК и лично Сталина соглашались с ними. Я мог бы назвать большое количество работников, занимавших тогда и потом руководящее место в НКПС и на дорогах, которые по нашему настоянию остались нетронутыми вопреки предъявленным материалам соответствующих органов".

Неизвестно, насколько Каганович был искренен, говоря о спасенных им людях, но он был прав, говоря, что и в ту пору можно было защитить людей от несправедливых обвинений. Несмотря на жестокость тогдашних репрессий можно привести немало примеров того, руководящие деятели партии, знакомясь с делами арестованных, добивались их освобождения из-под стражи. Такая возможность, например, возникала во время встреч подследственных с высоким начальством. В своих мемуарах Н.С.Хрущев писал, как он вместе с начальником управления НКВД по Московской области С.Реденсом проверял московские тюрьмы. В ходе проверки он встретил нескольких своих знакомых, которые жаловались Хрущеву на то, что они были оклеветаны. Среди сидевших был и секретарь Калужского горкома Трейвас, который также отрицал свою вину. Хрущев писал: "Я тут же обратился к Реденсу, а он отвечает: "Товарищ Хрущев, они все так. Они все отрицают. Они просто врут". Судя по всему Хрущев был удовлетворен таким лаконичным объяснением Реденса и не потребовал хотя бы дополнительной информации. Пытаясь же выставить себя в выгодном свете, Хрущев так объяснял свое молчание в ответ на замечание Реденса: "Тогда я понял, что наше положение секретарей обкомов очень тяжелое: физические материалы следствия находятся в руках чекистов, которые и формируют мнение; они допрашивают, пишут протоколы дознания, а мы являемся, собственно говоря, как бы "жертвами" этих чекистских органов и сами начинаем смотреть их глазами". Эти заявления Хрущева, сделанные через много лет после репрессий 1937 – 1938 годов, служили оправданием его нежелания вступиться за невинно оклеветанных людей.

Кстати, Хрущев умалчивал, что Трейвас был не просто его знакомым по работе в Бауманском райкоме партии, а лицом, связанным с ним родственными узами. Его сын, Леонид Хрущев женился на племяннице Трейваса, Розалии Михайловне 11 ноября 1937 года (до этого он в 1935 году вступил в связь с Эсфирь Наумовной Эттингер, которая забеременела от него.) Н.С.Хрущев был настолько против женитьбы сына, что собственноручно разорвал свидетельство о его браке. Под нажимом отца Леонид в январе 1938 года Леонид порвал с Трейвас. Неизвестно, возражал ли Хрущев против этого брака, потому что дядя Розалии оказался "врагом народа", или же Трейвас оказался "врагом народа", потому что неприятная Хрущеву Розалия стала женой его сына.

Трудно поверить и словам Хрущева, что он был "жертвой чекистских органов", так как был якобы в неведении относительно виновности подследственных, подсудимых и осужденных. Судя по размаху репрессий в руководстве Московской городской и областной парторганизации, они не могли совершаться без ведома и согласия Хрущева. По подсчетам Таубмэна в ходе репрессий 1937 – 1938 гг. 38 высших руководителей в Московском горкоме и обкоме уцелело лишь 3 человек. Из 146 партийных секретарей других городов и районов Московской области 136 было репрессировано.

Из 63 человек, избранных в Московский городской партийный комитет 45 исчезло. Из 64 членов Московского обкома – 46 исчезло. Позже оправдываясь перед Комиссией партийного контроля в 1962 году за свое участие в репрессиях 1937 – 38 годов, Л.М.Каганович писал: "Ведь большинство руководящих работников, члены бюро Московского комитета партии, районов и Моссовета, которые при руководстве Кагановича, когда он был секретарем МК, работали и здравствовали, были арестованы при руководстве МК Н.Хрущевым".

В записке комиссии Политбюро ЦК КПСС, составленной в декабре 1988 года, говорилось: "В архиве КГБ хранятся документальные материалы, свидетельствующие о причастности Хрущева к проведении массовых репрессий в Москве, Московской области… Он, в частности, сам направлял документы с предложениями об арестах руководящих работников Моссовета, Московского обкома партии. Всего за 1936-1937 годы органами НКВД Москвы и Московской области было репрессировано 55 тысяч 741 человек",

Судя по всему, Хрущев помогал Ежову и другим работникам НКВД в осуществлении репрессий с присущим ему энтузиазмом. И в то же время не исключено, что эти деяния не оставляли глубокого следа в его душе и он относился к ним, как к очередной политической кампании, которую он должен выполнить с максимальным усердием. Вероятно после того, как необходимость в "разоблачительной" деятельности пропадала, Хрущев переключал свою энергию на другое дело и выбрасывал из головы мысли о людях, которые стали жертвами репрессий не без его помощи. А через 30 с лишним лет под воздействием нового импульса в ходе "разоблачений культа личности" Хрущев мог совсем иначе взирать на лиц, пострадавших от его действий. Вероятно, он даже испытывал импульсивные приливы сострадания к ним. Бенедиктов вспоминал: "Выпив и расчувствовавшись, Хрущев мог пустить искреннюю слезу по поводу душераздирающего рассказа о страданиях в сталинских лагерях – при всей своей черствости по отношению к людям он был человеком эмоциональным, а кое в чем и сентиментальным".

Отношение Хрущева к людям органично вытекало из его беспринципности и субъективного прагматизма. Подобное отношение к людям ярко изобразил русский писатель Н.С.Лесков в романе "Соборяне" на примере авантюриста Измаила Петровича Термосесова, который "не думал, что предстоящая ему в данную минуту личность жила прежде до встречи с ним и хочет жить и после, и что потому у него есть свои исторические оглядки и свои засматривания вперед. Нет, по его, каждый человек выскакивал пред ним, как дождевой пузырь или гриб, именно только в ту минуту, когда Термосесов его видел, и он с ним тотчас же распоряжался и эксплуатировал его самым дерзким и бесцеремонным образом, и немедленно же просто позабывал. На своем циническом языке он простодушно говорил: "Я кого обижу, после на него никогда не сержусь", и это было верно". Убежденность в справедливости своего субъективного взгляда на мир и непризнание объективной реальности других людей и их воззрений позволяли Хрущеву с необыкновенной легкостью называть многих людей в 1937 году "врагами народа", а через 30 лет объявлять их же "жертвами культа личности", не испытывая при этом угрызений совести. Как и для Термосесова люди для Хрущева были чем-то вроде дождевых пузырей или грибов, встретившихся ему на пути.

Хотя Хрущев создавал впоследствии впечатление, что он, как мог боролся против Сталина в ходе репрессий 1937 – 1938 годов, на самом деле в эту пору он пользовался полным доверием Сталина. Не случайно свою известную речь 11 декабря 1937 года перед избирателями Сталинского избирательного округа И.В.Сталин открыл фразой: "Товарищи, признаться я не имел намерения выступать. Но наш уважаемый Никита Сергеевич, можно сказать, силком притащил сюда, на собрание: скажи, говорит, хорошую речь". (Заметную роль в это время играл и член Политбюро А.И.Микоян. Через девять дней после речи Сталина, Микоян с той же трибуны в Большом театре выступил с докладом "Каждый гражданин должен быть чекистом" по случаю ХХ-летия ВЧК. Впоследствии оба руководителя стали главными обличителями "беззаконий 37-го года".)

В обстановке, когда многих партийных руководителей снимали с высоких должностей, а затем арестовывали, сажали в лагеря или расстреливали, Хрущев уверено продвигался вперед. Он сумел оказаться на гребне той волны, которая сметала многих из правящей элиты, и старался удержаться на этом гребне. На январском (1938) пленуме ЦК ВКП(б) П.П.Постышев был освобожден от обязанностей кандидата в члены Политбюро, а на его место был избран Н.С.Хрущев. Теперь фамилию Хрущева перечисляли в списке "вождей" Советской страны следом за кандидатом в члены Политбюро Н.И.Ежовым.

Глава 8. Первый на Украине

Однако, войдя в состав высшего совета партии и страны в качестве кандидата, Хрущев не сохранил свой пост секретаря Московской партийной организации. Он вспоминал: "1938 год. Вызывает меня Сталин и говорит: "Мы хотим послать Вас на Украину, чтобы Вы возглавили там партийную организацию. Косиор перейдет в Москву к Молотову первым заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров и председателем Комиссии советского контроля". Я стал отказываться, так как знал Украину и считал, что не справлюсь: слишком велика шапка, не по мне она. Я просил не посылать меня, потому что не подготовлен к тому, чтобы занять такой пост. Сталин начал меня подбадривать. Тогда я ответил: "Кроме того, существует и национальный вопрос. Я человек русский; хотя и понимаю украинский язык, но не так, как нужно руководителю. Говорить на украинском я совсем не могу, а это тоже большой минус. Украинцы, особенно интеллигенция, могут принять меня очень холодно, и я бы не хотел ставить себя в такое положение". Сталин: "Нет, что Вы! Косиор – вообще поляк. Почему поляк для украинцев лучше, чем русский?" Я ответил: "Косиор – поляк, но он знает украинский язык и может выступать на украинском языке, а я не могу. Кроме того, у Косиора больше опыта". Однако Сталин уже принял решение и твердо сказал, что я должен работать на Украине. "Хорошо, – ответил я, – постараюсь все сделать, чтобы оправдать доверие".

Разумеется, Хрущев имел основание настаивать на том, что для руководства Украиной лучше назначить украинца. Долгая жизнь в Донбассе, где у Хрущева было немало друзей украинцев, несколько месяцев пребывания в Киеве, и, самое главное, постоянное общение с женой-украинкой могли убедить Хрущева в необходимости учитывать языковые, культурные, психологические отличия украинского народа от русского, особенно находясь на посту первого лица в этой республике. Хрущев не случайно подчеркивал особые трудности в общении с украинской интеллигенции, прилагавшей усилия по отстаиванию этнокультурной самобытности украинского народа. Но некоторые аргументы, выдвинутые им в разговоре со Сталиным, представляются не слишком убедительными. Почему руководство Москвой и Московской областью не казалось ему "великой шапкой"?

Скорее всего Хрущев опасался занимать столь ответственный пост на Украине, прекрасно понимая особенности тогдашней политической ситуации. В бурные месяцы 1937-1938 годов можно было легко занять престижный пост руководителя области или республики, и не только легко потерять его, но и расстаться с жизнью. Для того, чтобы уцелеть в водовороте интриг, надо было завоевать доверие людей, с которыми предстояло Хрущеву работать. А Хрущев не мог быстро обрести на Украине надежных друзей, особенно во времена, отмеченные тотальным недоверием.

Поэтому Хрущев решил взять на Украину тех, кого рекомендовали ему лица, отвечавшие за проведение "большой чистки" партии. Хрущев решил посоветоваться с Г.М.Маленковым. Роль этого партийного руководителя в течение 1937 года заметно выросла. В январе 1938 года на Пленуме ЦК Маленков по результатам своих инспекционных поездок выступил с докладом "Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии и формально-бюрократическом отношении к аппеляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков". Следствием доклада Маленкова явилось постановление пленума ЦК, в котором приводились критические высказывание Сталина на февральско-мартовском пленуме 1937 года по поводу "бездушного отношения к людям" в ходе огульных исключений из партии. В постановлении осуждались "отдельные карьеристы-коммунисты, старающиеся отличиться и выдвинуться на исключениях из партии, на репрессиях против членов партии, старающиеся застраховать себя от возможных обвинений в недостатке бдительности путем применения огульных репрессий против членов партии". Некоторые примеры такого рода были взяты из практики КП(б) Украины.

Хотя пленум не остановил массовые репрессии, доклад Маленкова и принятая по нему резолюция явились прелюдией к завершению "ежовщины". Хрущев еще не осознал всех последствий пленума, но уже понял возросшую роль Маленкова. Хрущев вспоминал: "Я попросил Маленкова подобрать мне нескольких украинцев из Московской партийной организации (там их было много) или из аппарата Центрального комитета партии. Это было необходимо, потому что мне сказали, что на Украине из-за арестов сейчас нет ни одного председателя облисполкома и даже председателя Совнаркома (есть его первый заместитель), нет заведующих отделами обкомов и горкомов партии, а в ЦК КП(б)У – ни одного заведующего отделом. Стали подбирать второго секретаря. Вторым секретарем Маленков назвал товарища Бурмистенко. Бурмистенко являлся заместителем Маленкова, который руководил тогда кадрами ЦК ВКП(б). Бурмистенко я знал мало. Познакомился. Он произвел на меня очень хорошее впечатление, мы сошлись характерами. Я дал Бурмистенко поручение подобрать людей, которых можно было бы взять с собой, человек 15 – 20". Таким образом, Хрущев в подборе своей "команды" всецело полагался на "восходившую звезду" – Маленкова, и уже не прибегал к помощи своего былого покровителя – Кагановича.

Прибыв в Киев, Хрущев посетил тогдашнего первого секретаря ЦК КП(б)У С.Косиора, который, по словам Хрущева, "проинформировал нас о сложившейся обстановке и познакомил с кадрами, которые сохранились". Вскоре состоялся пленум ЦК, на котором Хрущева и Бурмистенко кооптировали в состав ЦК КП(б)У, избрали в состав украинского Политбюро и секретарями ЦК. Косиора освободили от обязанностей первого секретаря в связи с назначением в Москву. Правда, С.Косиор недолго занимал пост заместителя председателя Совнаркома СССР, так как в апреле 1938 года он был арестован.

Хотя впоследствии Хрущев постарался создать впечатление, что с его приходом к власти репрессии прекратились, на самом деле они развернулись с новой силой. Еще до ареста Косиора Хрущев активно начал преследовать тех, кого считали "людьми Косиора". Арестованных обвиняли в шпионаже в пользу Германии и Польши. Позже Хрущев писал: "В каждом человеке польской национальности усматривали агента Пилсудского или провокатора". Впрочем, подозрения могли вызвать и люди, не являвшиеся поляками. Ежов, например, заподозрил, что руководитель Днепропетровской области Задионченко, "украинизировавший" свою фамилию Зайончик, был на самом деле поляком. Хрущеву пришлось доказывать, что Задионченко не поляк, а еврей, и даже утверждал, что "мы знаем синагогу, где совершался еврейский обряд при рождении мальчика".

Однако из многочисленных рассказов Хрущева о надуманных обвинениях тех лет нельзя ничего узнать о его немалом вкладе в осуществлении репрессий 1938 года на Украине. В справке комиссии Политбюро 1988 года говорилось: "Лично Хрущевым было санкционированы репрессии в отношении нескольких сот человек… Летом 1938 года с санкции Хрущева была арестована большая группа руководящих работников партийных, советских, хозяйственных органов и в их числе заместители председателя Совнаркома УССР, наркомы, заместители наркомов, секретари областных комитетов партии. Все они были осуждены к высшей мере наказания и длительным срокам заключения".

Таубмэн констатирует, что при Хрущеве были арестованы все члены украинского политбюро, оргбюро и секретариата ЦК компартии. Все украинское правительство было смещено, все партийные руководители областей и их заместители были смещены, сняты все руководители военных округов РККА. Из 86 членов ЦК избранных в июне 1938 года, только трое уцелело через год. В 1938 году, то есть в первый год пребывания Хрущева на первом посту на Украине, в республике по политическим мотивам было 106 119 человек было арестовано. Всего с 1938 по 1940 год там было арестовано 165 565 человек. Однако далеко не все аресты, которые требовал Хрущев, были санкционированы в Москве. В 1938 году Хрущев послал жалобу Сталину: "Украина ежемесячно посылает 17-18 тысяч репрессированных, а Москва утверждает не более 2-3 тысяч. Прошу принять срочные меры".

Главным помощником Хрущева в осуществлении репрессий стал новый нарком внутренних дел УССР Успенский. П.Судоплатов подчеркивал, что Хрущев "взял с собой на Украину" Успенского "в качестве главы НКВД. В Москве он возглавлял управление НКВД по городу и области и работал непосредственно под началом Хрущева… Успенский несет ответственность за массовые пытки и репрессии, а что касается Хрущева, то он был одним из немногих членов Политбюро, кто лично участвовал вместе с Успенским в допросах арестованных".

Поэтому бегство Успенского, который почувствовал, что его могут арестовать за осуществление незаконных репрессий, серьезно ударило и по Хрущеву. После того, как Успенский был обнаружен и арестован, он, по свидетельству Судоплатова, "во время допроса показал, что они с Хрущевым были близки, дружили домами". Поэтому, когда приговоренная к смертной казни за пособничество мужу в побеге супруга Успенского написала прошение о помиловании, Хрущев, как писал Судоплатов, "рекомендовал Президиуму Верховного Совета отклонить ее просьбу". Как отмечал Судоплатов, такое "вмешательство" было "способом избавления от нежелательных свидетелей".

На место репрессированных спешно выдвигались новые кадры. Вспоминая свою поездку в Запорожье и Днепродзержинск, Хрущев замечал: "В Днепродзержинске познакомился с группой партийных работников и инженеров, в том числе с Брежневым. Мы стали выдвигать последних на партийную работу, формировать партруководство… Помимо Брежнева из Днепродзержинска выдвинули еще одного человека, секретаря партии по пропаганде". Своих выдвиженцев Хрущева ставил на многочисленные вакантные места в руководстве областей, республиканских наркоматов, крупных предприятий. Он рассчитывал на их лояльное отношение к нему.

Хотя большую часть 1938 года Хрущев провел на Украине, его положение кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б) требовало от него частых поездок в Москву. Помимо официальных заседаний Хрущев участвовал и в неформальных встречах ведущих руководителей страны. Он вспоминал, как во время одного из своих визитов "как-то в воскресенье Ежов пригласил меня и Маленкова на дачу, там были и Берия. Это случалось не раз". Хрущев познакомился с Л.П.Берией еще в начале 30-х годов. Он вспоминал: "Когда я работал в Москве, то у меня сложились с Берией хорошие, дружеские отношения. Это был умный человек, очень сообразительный. Он быстро на все реагировал и этим мне нравился. На пленумах ЦК мы сидели всегда рядом и перекидывались репликами по ходу обсуждения вопросов либо о тех или других ораторов, как это всегда бывает между близкими товарищами". Еще в 1934 году Хрущев был гостем Берии во время своего пребывания в Грузии.

Еще раньше Хрущев сблизился с Ежовым. По его словам, Хрущев познакомился с Ежовым "в 1929 году, во время обучения в Промышленной академии, и часто встречался с ним по делам академии. Она находилась в ведении ЦК партии, а в ЦК кадрами занимался как раз Ежов… Он был простой человек, питерский рабочий, а тогда это имело большое значение, – рабочий, да еще питерский". Хотя с Маленковым Хрущев познакомился позже, знакомство с ним позволяло Хрущеву решать многие острые кадровые вопросы. Приводя различные примеры такого рода, Хрущев вспоминал: "Тогда это была большая поддержка со стороны ЦК в лице Маленкова: он "сидел на кадрах". Связи с Ежовым, Берией и Маленковым Хрущев старался использовать для укрепления своего положения.

По словам Хрущева, "Берия и Ежов находились в дружеских отношениях". Считалось, что такие же отношения соединяли Ежова и Маленкова, который долгое время работали вместе. Теплые отношения установились между Маленковым и Берией. У всех этих людей было немало общего, объяснявшего их выдвижение на первые посты в советском государстве. Каждый из них отличался исключительной работоспособностью. Будучи дисциплинированными и исполнительными работниками, все они не раз проявляли способности к самостоятельной инициативе. Каждый из них обладал любознательностью, тягой к знаниям. При этом Маленков, Берия и Хрущев отличались повышенным интересом к техническим знаниям. После завершения обучения в МВТУ Маленкова рекомендовали для завершения аспирантуры. Берия обращался с заявлением в партийные органы, чтобы ему разрешили продолжить учебу в техническом вузе, но ему было в этом отказано. Живой интерес к новой технике был характерен и для Хрущева. Их склонность поощрять развитие современной техники отвечало задачам модернизации советского общества.

В то же время они никогда не были профессиональными хозяйственниками. Ежов, Маленков, Берия и Хрущев отличались от молодых послереволюционных советских руководителей, которые после окончания рабфаков и вузов пошли работать на строительство или производство. Как и Хрущев, Ежов и Маленков стали профессиональными партработниками, а Берия долго работал в органах ВЧК, а затем ОГПУ. Ежов не имел высшего образования, а Берия закончил лишь два курса Бакинского технического института. Хотя образование Маленкова, полученное им в МВТУ, было более основательным, чем у Хрущева, он, как и Хрущев, во время своей учебы был занят главным образом руководством партийной организацией МВТУ. На этом посту Маленков, как и Хрущев, зарекомендовал себя как активный организатор борьбы с оппозицией Сталину. Подобно Хрущеву, Маленков по окончании МВТУ сразу ушел на партийную работу.

Не имели они и подпольного стажа партийной работы, Хотя Ежов был моложе Хрущева, он вступил раньше Хрущева в партию – в марте 1917 года, когда партия стала легальной. Маленков стал членом партии в 1920 году. Берия стал членом партии в 1919 году. (Правда, он вступил в партию в Азербайджане, где она в то время была запрещена). Следует учесть, что руководители партии с дореволюционным партстажем долгое время сдерживали продвижение вверх тех, кто вступил в партию, когда она стала легальной, а затем – правящей. Поэтому те, кто обладал дореволюционным партстажем нередко опережали в продвижении по служебной лестнице более молодых, но не имевших такого стажа. Хотя Хрущев был на год старше таких руководителей, как Микоян, Андреев и Каганович, но они вступили в партию соответственно за 2 года, 3 года и 5 лет до революции и они раньше Хрущева стали членами Политбюро. Жданов был на два года моложе Хрущева, но к 1917 году имел двухлетний стаж подпольной работы в партии и это способствовало тому, что уже в 1934 году он стал секретарем ЦК ВКП(б).

Для сомнений партийных руководителей к тем, кто вступил в партию в 1917-1920 годах, были известные основания. В отличие от подпольщиков, люди, вступавшие в партию, когда она стала легальной, а затем и правящей, не только не рисковали стать жертвами преследований, но получали известные привилегии. Кроме того, в смутное время революционного 1917 года и Гражданской войны, когда в ряде областей власть неоднократно менялась, люди нередко столь же быстро меняли свои политические убеждения и не один раз. Как и в отношении Хрущева, вступлению Берии и Маленкова в партию предшествовал период, когда они не сразу сделали свой политический выбор. Видимо, это послужило основанием обвинять Маленкова в том, что тот служил в колчаковской армии, а Берию – в том, что он поступил в мусаватистскую разведку Азербайджана без ведома партии.

Однако отстранение от руководящих должностей многих видных членов партии с подпольным стажем работы за их участие в различных оппозиционных группировках открыло немало вакансий на высших ступенях власти. Их заполняли те, кто вступили в партию в 1917 году и позже, и зарекомендовали себя активной работой в сфере управления.

Как и Хрущев, Ежов, Берия, Маленков впервые выдвинулись на руководящие должности в годы Гражданской войны. Для каждого из них были характерны особенности политического сознания и поведения красных командиров Гражданской войны. Они сделали свой политический выбор, когда общество было погружено в распри, расколовшись на "своих" и "чужих", а поэтому были категоричны и беспощадны в своих оценках. И если "свой" объявлялся "чужим", они без долгих размышлений, готовы были безоговорочно выступить против него. Как и Хрущев, они изучали теоретические основы марксизма по газетным статьям и митинговым речам, а о стратегических целях партии узнавали из приказов вышестоящего начальства. Они привыкли быть безупречными исполнителями. В то же время, будучи командирами в условиях Гражданской войны, они умели принимать дерзкие решения, полагаясь на собственную инициативу и нередко прибегая к самым жестким методам управления. Их уверенность в себе нередко переходила в самонадеянность и вела к авантюристическому своеволию.

В ходе бурной борьбы с оппозицией внутри партии в 20-х годах каждый из них стал сторонником сталинского курса. В то же время они на собственном опыте убедились в том, что идейно-политическая борьба нередко используется для прикрытия интересов различных группировок. Вольно или невольно они оказывались втянутыми в столкновения между различными группировками и вследствие этого не у всех из них путь наверх был гладким.

Как и Хрущев, Ежов пострадал от склок в местной партийной организации. Правда, в отличие от Хрущева, Ежов был вынужден покинуть Марийскую автономную республику, где он до этого работал. Если конфликт Хрущева с Моисеенко, возглавлявшего Сталинскую парторганизацию, приучил его к интриганству и лицемерию в политической борьбе, то Ежов, потерпев поражение в борьбе с Петровым, возглавлявшим парторганизацию Марийской республики, постоянно стал выискивать своих врагов, устанавливая неформальные связи между работниками партийного аппарата.

Впоследствии эта почти маниакальная страсть выстраивать цепочки связей между различными коммунистами во многом определила метод работы Ежова, особенно, когда он в 1927 году перешел на работу в Орграспредотдел ЦК партии. Его начальник И.М.Москвин, отмечая исключительное трудолюбие Ежова, его добросовестность, в то же время говорил, что он никогда не мог остановиться в своем рвении даже, когда обстоятельства свидетельствовали об абсурдности его деятельности. Возглавив НКВД,

Ежов взял на вооружение привычные ему методы выявления связей между арестованными и их знакомыми по месту учебы, работы, жительства. Такой подход позволял бесконечно расширять круг лиц, обвиненных в шпионаже и вредительской деятельности. Продолжение репрессий грозило парализовать систему управления страны. В своих воспоминаниях Хрущев утверждал: "Руководство было парализовано, никого нельзя было выдвинуть без апробации НКВД. Если НКВД давал положительную оценку тому или иному, который намечался к выдвижению, только тот и выдвигался".

Правда, эти мысли Хрущев высказал через 30 лет после завершения "ежовщины". До какого-то времени Хрущев, а также Берия и Маленков активно поддерживали Ежова и не видели ничего абсурдного ни в его методах поиска виноватых, ни в той параноидальной шпиономании, которая охватила всю страну. Не исключено, что таким образом они избавлялись от реальных и потенциальных конкурентов, особенно с дореволюционным стажем партработы, и демонстрировали свое рвение в борьбе с теми, кто был объявлен "врагами народа". Впрочем, в то время они были не одиноки в своей активной поддержке "ежовщины".

Неизвестно, что думал насчет руководимой им кампании сам всесильный нарком внутренних дел. С одной стороны, создается впечатление Ежов, уверившись в собственной бесконтрольности, попытался, опираясь на ряд советских руководителей, установить личную диктатуру. Об этом свидетельствуют воспоминания Андрея Маленкова, сына Г.М.Маленкова. Ссылаясь на своего отца, он рассказал, что после ареста Ежова, в его личном сейфе "были найдены личные дела, заведенные Ежовом на многих членов ЦК, в том числе на Маленкова и даже на самого Сталина… В сейфе Ежова не оказалось дел на В.М.Молотова, К.Е.Ворошилова,

Н.С.Хрущева и Л.М.Кагановича". Из этого также следует, что, в то время как близкий ему Маленков не пользовался доверием Ежова, Хрущев был человеком, на поддержку которого Ежов рассчитывал.

С другой стороны, не исключено, что Ежов чувствовал, что он запутался в своей политической игре. Вероятно это объясняет беспробудное пьянство, которому он стал предаваться в 1938 году. Хрущев не слишком преувеличивал, так характеризуя Ежова в это время: "Ежов к тому времени буквально потерял человеческий облик. Он так пил, что и на себя не был похож". Хрущев считал, что он "заливал свою совесть водкой". Судя по воспоминаниям этих лет Хрущев, Маленков, Берия не заливали "совесть водкой". Но вряд ли они верили многим абсурдным обвинениям. Берия имел опыт работы в ОГПУ, а потому мог отличать "липовые" дела, которые фабриковались следователями, от подлинных. Для Хрущева чудовищные обвинения в ходе политических "разоблачений" были лишь обычными приемами в ходе циничных и жестоких политических игр, которые он вел с середины 20-х годов. Осознавал лживость многих обвинений, выдвинутых в ходе репрессий, и Маленков. Очевидно он быстрее других понял опасность продолжения репрессий для судеб государства, а потому одним из первых выступил за их прекращение.

В августе 1938 года Маленков подготовил докладную записку "О перегибах", направленную им лично Сталину. В этой записке Маленков указывал на гибельность продолжения "ежовщины". Маленков рекомендовал Берию на пост заместителя Ежова в качестве первого шага для прекращения беспредельных репрессий. Очевидно, что к этому времени Сталин также осознал опасность бесконтрольных репрессий. Хрущев вспоминал: "Однажды, когда я был в Москве, Берию тоже вызвали из Тбилиси. Все собрались у Сталина, Ежов тоже был там. Сталин предложил: "Надо бы подкрепить НКВД, помочь товарищу Ежову, выделить ему заместителя". Он и раньше ставил этот вопрос, при мне спрашивал: "Кого вы хотите себе в замы?" Тот отвечал: "Если нужно, то дайте мне Маленкова". По словам Хрущева, Сталин отвечал: "Да, конечно. Маленков был бы хорош, но товарища Маленкова мы дать не можем. Маленков сидит на кадрах в ЦК, и сейчас же возникнет новый вопрос: кого назначить туда? Не так-то легко подобрать человека, который заведовал бы кадрами, да еще в Центральном комитете". На сей раз Сталин "опять поставил прежний вопрос: "Кого в замы?" На этот раз Ежов никого не назвал. Сталин и говорит: "А как вы посмотрите, если дать вам заместителем Берию?" Ежов резко встрепенулся, но сдержался и отвечает: "Это хорошая кандидатура. Конечно, товарищ Берия может работать, и не только заместителем. Он может работать и наркомом".

Когда 22 августа 1938 года Берию назначили первым заместителем Ежова, Хрущев поспешил поздравить своего друга с этим назначением. В ноябре 1938 года Берия сменил Ежова на посту наркома внутренних дел. Друзья Ежова и проводники его курса на беспощадное уничтожение "врагов народа" Маленков, Берия и Хрущев постарались возложить вину за произвол, совершенный в ходе репрессий, на Ежова и других сотрудников НКВД. Таким образом, можно было скрыть свое участие в организации различных фальсифицированных дел, жертвами которых стали многие люди.

"Ежовщина" стала понятием, о котором тогда все говорили, но о котором обычно не писали. Многие из тех видных руководителей партии, которые были арестованы в 1938 году, такие как Постышев, Эйхе, Косиор, Чубарь, Косарев, а также сотни тысяч рядовых членов партии и беспартийных исчезли без всяких объяснений. Хотя в 1939 году и последующие годы немало людей, пострадавших от "ежовщины", было освобождено и реабилитировано, не было сделано глубокого анализа причин, породивших и заговоры против советского правительства, и необоснованные репрессии против невиновных людей. Возможно, это вызывалось нежеланием вдаваться в детали, которые бы обнажили слабости и уязвимые места советского строя накануне второй мировой войны. Умолчание относительно важнейших процессов, которые происходили в верхах советского общества, использование упрощенных и часто лживых объяснений, почему те или иные лица были репрессированы, сокрытие многих имен привело к рождению устных объяснений случившегося, нередко еще более нелепых и ложных, чем официальные. В то же время появление "темных пятен" в советской истории, сохранение заведомо абсурдных объяснений, на основе которых были арестованы, подвергнуты длительным заключениям и расстрелам многие десятки тысяч человек, стали минами замедленного действия, которые рано или поздно могли взорваться внутри советского общества.

Теперь на Украине арестовывали тех работников НКВД, кого считали выдвиженцами Ежова. Но Хрущев мог быть спокоен. Несмотря на смену руководства, на посту наркома внутренних дел СССР находился Берия, с которым его связывала многолетнее знакомство и теплые отношения. Кроме того, Хрущев мог рассчитывать и на поддержку Маленкова, дружбу с которым он всячески стремился укреплять.

На XVIII съезде партии, на котором произошло окончательное изгнание Ежова из руководства страны (в апреле того же года он был арестован), положение Хрущева еще более укрепилось. Впервые Н.С.Хрущев был избран в президиум съезда. Выдвижение его кандидатуры в президиум съезда было встречено "бурными аплодисментами" и делегаты стоя приветствовали Хрущева. Наряду с Молотовым, Андреевым и Щербаковым Хрущев председательствовал на ряде заседаний съезда.

В своем выступлении от имени украинцев писатель М.Бажан поблагодарил "великого Сталина" за то, что тот послал "для руководства украинскими большевиками своего верного ученика – Никиту Сергеевича Хрущева (продолжительные аплодисменты, все встают с мест: "Никите Сергеевичу Хрущеву ура!)". Так как в начале своего выступления М.Бажан заявил о том, что Сталин был "великим посланцем Ленина" на Украине в 1918 – 1920 годах, то получалось, что перед "посланцем Сталина" открывается схожая перспектива.

Выступлением Хрущева открылся четвертый день работы съезда. Как и пять лет назад, Хрущев в своей речи неоднократно упоминал о Сталине. На сей раз он произнес его фамилию 23 раза, именуя его "великим", "гениальным руководителем". Он провозглашал здравицы в честь Сталина на украинском языке: "Хай живе рiдний Сталiн!" и на русском: "Да здравствует величайший гений человечества, учитель и вождь, который ведет нас победоносно к коммунизму, наш родной Сталин!"

Поскольку в своем докладе Сталин заявил о подготовке германского нападения на Украину, Хрущев в начале своей речи откликнулся на это заявление. Он говорил: "Из истории нам известны походы на Украину… польских панов-магнатов. Но история же свидетельствует, каким позорным крахом кончались эти авантюры". О том, что в течение нескольких столетий Украина находилась под властью Литвы и других государств, что почти все украинские земли в течение столетия входили в состав польско-литовской Речи Посполитой, оратор видимо не подозревал.

Впрочем этот исторический экскурс, который свидетельствовал о слабых познаниях Хрущева о прошлом Украины, был нужен ему лишь для того, чтобы перекинуть мостик к современности. Хрущев заявлял: "Фашистские варвары во сне видят богатства украинского народа и не перестают мечтать о походах на Украину. Подготавливая свои кровавые козни, они засылали и засылают к нам своих разведчиков, вербуют предателей, пытаются проникнуть на наши заводы, в колхозы и совхозы". Хрущев обвинял этих иностранных агентах во многих бедах, в том числе в попытках подорвать сельское хозяйство Украины. Он заявлял, что "польские разведчики и буржуазные националисты все делали для того, чтобы разрушить животноводство и в первую очередь уничтожить конское поголовье".

В своих же мемуарах Хрущев писал, что весной 1938 года получил сведения о вредительской деятельности с целью погубить лошадей на Украине и у него сразу же возникли сомнения в их достоверности. Он подробно рассказывал, как лично допрашивал лиц, обвиненных во вредительстве и создал комиссии, чтобы выяснить истинные причины гибели животных. В результате было установлено, что лошади гибли из-за плохого ухода, но их никто не травил. Судя по мемуарам, он рассказал обо всем Сталину и даже добился награждения ученых, установивших подлинную причину гибели скота. Однако в своем выступлении на съезде Хрущев повторял версию об уничтожении колхозных коней польскими разведчиками и буржуазными националистами.

Сопоставляя речь Хрущева на XVIII съезде партии с его мемуарами, создается впечатление, что речь идет об однофамильцах, которые занимали руководящие посты на Украине в эти годы. Один "Хрущев" руководил борьбой против "врагов народа", провозглашая на съезде: "Украинский народ с ненавистью относится к буржуазным националистам, ко всем этим подлым шпионам любченкам, хвылям, затонским и другой нечисти. Эти изверги, отбросы человечества прокляты трудящимися Советской Украины. На них делали ставку польские, немецкие фашисты. С помощью этих врагов украинского народа фашисты хотели закабалить цветущую Советскую Украину. Не вышло и не выйдет во-веки! Всякого, кто посягнет на землю свободолюбивого украинского народа, ждет участь подлых буржуазных националистов, проклятие народа и уничтожение как бешеных собак! (Шумные аплодисменты.)"

Другой "Хрущев" (автор мемуаров) возмущался гибелью невинно оклеветанных людей. Он с сочувствием писал о судьбе председателя Совнаркома Украины Любченко, рассказывая, как он покончил жизнь самоубийством и перед смертью просил позаботиться о своем сыне. Если верить мемуарам Хрущева, то в эти годы он постоянно защищал различных людей от нелепых наветов, а, когда ничего не мог сделать для их спасения, то сокрушался по поводу своей беспомощности и зависимости от НКВД. В мемуарах он патетически заявлял: "Было растоптано святое звание коммуниста, его роль, его общественное положение. Над партией встала ЧК".

В своей же речи на съезде партии Хрущев объяснял успехи, достигнутые страной в годы сталинских пятилеток, прежде всего уничтожением "врагов народа" в ходе репрессий 30-х годов. Он заявлял: "Мы добились победы на всех участках нашего социалистического строительства, во всех отраслях нашего хозяйства полностью и безраздельно господствует социализм… Эти успехи не пришли сами собой, они завоеваны в жестокой борьбе с врагами рабочего класса, с врагами крестьянства, с врагами всего нашего народа, в борьбе с агентами фашистских разведок – с троцкистами, бухаринцами и буржуазными националистами".

Хотя к открытию XVIII съезда партии Хрущев находился на посту руководителя Украины чуть более года, он говорил об успехах этой республики за годы второй пятилетки, то есть и в течение того времени, когда ее возглавлял С.Косиор. Хрущев говорил о том, что "за годы второй сталинской пятилетки выпуск чугуна на Украине увеличился в два с лишним раза… За годы второй сталинской пятилетки производство стали увеличилось почти в три раза. Заводы Украины выплавляют в год стали столько, сколько Япония, Италия и Польша, вместе взятые. Машиностроение по сравнению с 1913 годом выросло в 30 раз. Угля Украина дает в два раза больше, чем вся Польша".

Главное же внимание Хрущев уделил успехам Украины в развитии сельского хозяйства, потому что эта республика оставалась главной житницей Советской страны. Хрущев говорил о достижениях республики в производстве технических культур, особенно сахарной свеклы, и сообщал о новых амбициозных планах в этой области благодаря усилению механизации работ, внесению минеральных удобрений, борьбе с природными вредителями сельского хозяйства.

Сообщал Хрущев и о бурном развитии животноводства на Украине: "С 1934 года по 1938 год включительно конское поголовье на Украине выросло на 21%… Количество крупного рогатого скота увеличилось в два раза. По свиньям увеличилось поголовье почти в три раза. По овцам и козам – больше чем в два раза. Эти цифры сами за себя говорят о тех успехах, которые одержали большевики Украины в борьбе за развитие животноводства в колхозах и совхозах".

Можно заподозрить, что темпы увеличения скота, о которых сообщал Хрущев, были сильно преувеличенными. Во-первых, получалось, что поголовье скота на Украине по непонятным причинам росло заметно быстрее, чем во всем Союзе. По данным, которые привел Сталин в своем отчетном докладе, поголовье крупного рогатого скота в СССР с 1934 года по 1938 год выросло в 1,5 раза, по овцам и козам – менее, чем в 2 раза, по свиньям – в 1,8 раза. Даже поголовье коней в СССР выросло за этот период на 11%, а на Украине, где наблюдалась их массовая гибель, темпы роста были на 6% больше.

Во-вторых, полагаясь на преувеличенные рапорты о поголовьях скота, полученные из многих областей и республик, Сталин в своем отчетном докладе съезду сообщил завышенные данные о состоянии советского животноводства. Из сведений, которые содержались в справочнике ЦСУ 1972 года, следовало, что поголовье скота в СССР в 1938 году было меньше, чем утверждалось в отчетном докладе ЦК. Очевидно, что хотя руководители других республик и областей явно преувеличивали свои достижения в животноводстве, Хрущев заметно опережал всех в подтасовке данных.

Наконец, в-третьих, сравнение уровня развития животноводства с 1934 годом позволяло скрыть то обстоятельство, что на Украине, как и в СССР в целом, поголовье различных видов скота было ниже, чем до революции, так как еще не были преодолены последствия массового забоя животных во время развертывания коллективизации.

Однако никто не высказывал сомнений в реальности данных о развитии народного хозяйства Украины, которые оглашал Хрущев с трибуны съезда. Вряд ли в руководстве страны рассчитывали, что Хрущев будет точно и реалистично описывать подлинное положение в УССР. Съезд был прежде всего демонстрацией сплоченности страны вокруг руководства ВКП(б) и лично Сталина, и Хрущев строил свою речь соответствующим образом.

В конце речи Хрущев вновь обратил внимание на приграничное положение Украины и вернулся к словам Сталина из отчетного доклада о попытках использовать Карпатскую Украину в качестве плацдарма для нападения на Советский Союз. Хрущев предупреждал агрессоров: "Пусть знают хозяева Карпатской Украины, хозяева той "козявки", о которой говорил товарищ Сталин, что украинский народ готов дать решительный отпор всем врагам, которые попытаются своим грязным сапогом осквернить священную социалистическую землю Советской Украины". Хрущев заверял: "О сплоченность наших рядов разобьют себе головы все фашистские агрессоры. Украинский народ по первому зову своей большевистской партии, по первому зову товарища Сталина станет, как один, на защиту своей социалистической родины… Фашистским заправилам, которым снится украинская пшеница, мы можем сказать: на украинский каравай рта не разевай. Украинский народ сам любит свой белый хлеб, и он даст по морде тому, кто сунет свое свиное рыло в наш советский огород". Это решительное заявление Хрущева было встречено аплодисментами делегатов съезда.

Дальнейшие события показали необоснованность надежд на то, что в случае своего нападения на Советскую Украину "фашистские агрессоры" "разобьют себе головы". Неверно описывая события далекого и недавнего прошлого, искажая реальность настоящего, Хрущев ошибался и в оценках грядущих событий. создавая чрезмерно оптимистическую и нереалистичную картину будущего.

22 марта 1939 года на пленуме ЦК, состоявшемся после XV||| съезда ВКП(б), был избран новый состав Политбюро, члены которого перечисляли в следующем порядке: Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Калинин, Андреев, Микоян, Жданов, Хрущев. В тот же день были избраны два кандидата в члены Политбюро: нарком внутренних дел СССР Л.П.Берия и председатель ВЦСПС Н.М.Шверник. Хрущев стал первым членом Политбюро, не имевшим дореволюционного партстажа.

Хотя состав высших органов ЦК не претерпел больших изменений с последнего съезда партии, за это время сменилось большинство людей, занимавших, по определению Сталина, "генеральские", "офицерские" и "унтер-офицерские" должности в партийной иерархии. В результате глубокого внутреннего кризиса, поразившего правящую партию и всю страну, десятки тысяч руководителей, занимавшие управленческие посты со времен Гражданской войны, утратили свое начальническое положение. Подавляющее большинство из них были расстреляны или посажены на долгие сроки.

На смену репрессированным пришли новые кадры. Следствием репрессий стало выдвижение на руководящие посты в различных республиках, областях, районах, ведомствах более молодых людей. Они, как правило, не были участниками Гражданской войны. Разница в возрасте между поколением красных командиров и первых советских специалистов порой была небольшой: Г.М.Маленков был всего на 2 года старше А.Н.Косыгина. Разница между представителями этих поколений определялась не их возрастом и даже участием или неучастием в Гражданской войне. Главное отличие между этими поколениями советских руководителей состояла в положении, которое они занимали в первые два десятилетия Советской власти.

В отличие от "красных командиров" первые советские специалисты не занимали руководящих должностей до середины 30-х годов, а поэтому не привыкли к высокому положению и связанных с ним привилегиям. Они не были вовлечены в распри между местническими или ведомственными группировками. В то же время они обладали более высоким образованием и опытом работы на современном производстве по своей профессии после окончания высших учебных заведений. Будучи, как правило, выпускниками технических вузов и специалистами современного производства, новые советские руководители имели опыт общения с техникой. Поэтому они привыкли считаться с техническими нормативами. В отличие от своих предшественников по управлению, они могли объяснить аварии на производстве техническими причинами, а не вредительством. Они на своем производственном опыте убеждались во всесилии объективных законов, которые могут познаны только наукой, и сознавали ограниченность возможностей приказов, не имеющих научных обоснований.

Правда, порой им мешала узкая техническая специализация. С одной стороны, они, как и "красные командиры", не слишком разбирались в общественных процессах и общественных науках. Это порождало упрощенное истолкование ими законов экономики, психологии людей, международных процессов. Поэтому они были склонны поддерживать те поверхностные представления о советском обществе и мире, которые были характерны для "красных командиров". С другой стороны, если "красные командиры" в силу своей самоуверенности смело брались за руководство такими сферами производства и областями страны, с которыми они не были совершенно знакомы, то в подобных ситуациях "первые советские специалисты", сознававшие необходимость глубоких знаний для управления хозяйством, на первых порах робели и уступали более дерзким "красным командирам". Вследствие этого более знающие люди оказывались нередко попадали под влияние менее образованных и квалифицированных, таких как Хрущев.

В то же время, подобно большинству "красных командиров", "первые советские специалисты", были талантливыми выходцами из народа, а потому обладали немалой энергий, любознательностью, острой наблюдательностью, высокой требовательностью к себе. Высокой эффективности новых управленцев способствовало и то обстоятельство, что они были выдвинуты на руководящую работу в сравнительно молодом возрасте.

И.А.Бенедиктов вспоминал: "Меня, к примеру, назначили наркомом земледелия СССР в 35 лет, и это являлось не исключением, а скорее правилом. Большинство наркомов было примерно такого возраста, даже моложе, да и многим секретарям обкомов партии в тот период едва перевалило за 30 лет". В возрасте 34 лет выпускник Ленинградского текстильного института А.Н.Косыгин был назначен наркомом текстильной промышленности СССР, а в возрасте 36 лет он стал заместителем председателя Совнаркома СССР и председателем Совета по товарам широкого потребления. Выпускник Военно-механического института в Ленинграде 32-летний Д.Ф.Устинов был назначен наркомом вооружений

СССР. В 33 года выпускник Азербайджанского нефтяного института Н.К.Байбаков занял пост наркома нефтяной промышленности СССР. В заключении своей книги "Иной Сталин" Юрий Жуков опубликовал список тех новых руководителей, которые, по его оценке, начали с середины 30-х годов "теснить старых партократов". Помимо И.А.Бенедиктова, он упомянул здесь М.Г.Первухина, И.Г.Кабанова, А.Г.Зверева, И.Ф.Тевосяна, Б.Л.Ванникова и ряд других, занявших посты наркомов СССР в 1937-1939 годах.

Высоко оценивая существовавшую тогда систему подбора и расстановки кадров, И.А.Бенедиктов писал: "На ключевых постах в партии, государстве, армии действительно оказывались наиболее талантливые и подготовленные в профессиональном отношении люди, совершавшие по нынешним меркам невозможные вещи, буквально чудеса. Н.А.Вознесенский, А.Н.Косыгин, Д.Ф.Устинов, В.А.Малышев, И.Ф.Тевосян, Б.Л.Ванников, А.И.Шахурин, Н.С.Патоличев – перечисляю лишь немногих, все они обладали выдающимися способностями и дарованиями и, что немаловажно заняли высшие посты в самом расцвете своих сил."

Первыми представителями этой поколенческой группы среди высших руководителей страны стали Н.А.Вознесенский и А.С.Щербаков, избранные вместе с Г.М.Маленковым кандидатами в члены Политбюро в феврале 1941 года. Как и Маленков, Щербаков и Вознесенский имели высшее образование. Оба они окончили Коммунистический университет имени Я.М.Свердлова. Однако, в отличие от Маленкова, они не были участниками Гражданской войны и выдвинулись на руководящие должности лишь в 30-е годы. После пребывания на посту первого секретаря Союза советских писателей А.С.Щербаков в 1938 году заменил Н.С.Хрущева на посту первого секретаря МК ВКП(б). На этом посту он обрел ярого противника в лице Г.М.Маленкова.

Поработав в экономическом Институте красной профессуры, Н.А.Вознесенский в 1938 году возглавил Госплан. Он был докладчиком на XVIII партийной конференции в 1941 году. Сталин высоко ценил Вознесенского и таких людей, как он, обладавших высшим образованием, разбиравшихся в вопросах современного производства и процессах общественного развития. Очевидно, что Вознесенский мог в дальнейшем сыграть видную роль в руководстве страны и это вызывало ревность у его коллег. Управляющий делами Совнаркома СССР Я.Е.Чадаев стал свидетелем того, как язвительно реагировали Л.П.Берия и Г.М.Маленков на доклад Н.А.Вознесенского.

Не исключено, что столь же ревниво относился и Хрущев к выдвижению этих более молодых людей, обладавших более основательной образовательной подготовкой, познаниями в современном производстве и теории общественных процессов. В те годы быстрого развития страны он, человек 45-летнего возраста, уже казался старым по сравнению с наркомами и первыми секретарями обкомов, которым было по 30 с небольшим лет. Казалось, что время "промежуточного" поколения "красных командиров", к которому принадлежал Хрущев, уходило в прошлое. Но в это время положение Хрущева казалось прочным и его имя гремело на Украине, которой он руководил.

Часть 3. Великая Отечественная война

Глава 9. Оборона Киева

За 20 лет с небольшим после своего вступления в члены большевистской партии Хрущев поднялся по всем ступеням партийной иерархии и достиг в ней высшего положения. После XV||| съезда партии Н.С.Хрущев стал одним из девяти верховных руководителей СССР, портретами которых украшали интерьеры государственных учреждений, а в праздничные дни – фасады зданий и колонны демонстраций. Именем Хрущева называли колхозы, совхозы, предприятия, стадионы на Украине. Советские художники изображали его на огромных полотнах вместе со Сталиным и другими членами Политбюро. На широко растиражированной картине художника

В.П.Ефанова "Незабываемая встреча" Хрущев был запечатлен вместе со Сталиным, Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым и другими советскими руководителями в президиуме собрания во время их встречи с прославленной стахановкой Мариной Демченко и другими колхозницами. В таких картинах воспевался мирный труд советских людей, их счастливая жизнь в условиях восторжествовавшего социализма.

Однако международная обстановка не позволяла надеяться на долговечность мира. 1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу. Подписанный за несколько дней до этого 23 августа 1939 года договор о ненападении между Германией и СССР лишь отсрочил нападение Гитлера на нашу Родину. Страна получила только недолгую передышку, которая использовалась для наращивания своего оборонного потенциала.

Подписанный одновременно с договором секретный протокол предусматривал невмешательство СССР в дела земель к западу от условной линии, разделившей Польшу, и невмешательство Германии в дела земель к востоку от этой линии. В условиях, когда польская армия была почти полностью разбита германскими войсками, 17 сентября 1939 года части Красной Армии перешли польско-советскую границу. Советское правительство заявило о начале освобождения Западной Белоруссии и Западной Украины. Таким образом, СССР отодвинул границу на запад и получил возможность начать военные действия с Германии с рубежей, более отдаленных от центра страны.

Хрущев принял активное участие в этих событиях. Он стал членом

Военного совета Украинского фронта, части которого вступили на территорию Западной Украины. Очевидцы свидетельствовали о том, что подавляющая часть местного населения с восторгом встретила приход Красной Армии. Для значительной части населения восточных областей Польши – украинцев, белорусов, евреев, вступление Красной Армии означало предотвращение германской оккупации и освобождение от польских властей, проводивших в течение 20 лет политику угнетения национальных меньшинств. Лишь отдельные части польской армии оказывали сопротивление советским войскам. В то же время немало польских офицеров попытались вовлекать польское гражданское население в подпольную борьбу против советской власти и это сразу же предопределило растущее недоверие к полякам.

Хрущев выступал на митингах, организованных в западно-украинских городах, по случаю вступления частей Красной Армии. Одновременно он принимал активное участие в депортации польского населения, проявившего свое недружелюбное отношение к новой власти. Эти события оказали непосредственное влияние и на семью Хрущевых. В эти дни родители Нины Петровны бежали из оккупированной немцами Польши в Западную Украину. Вместе с ними прибыли ее племянник и ее племянница. Они стали жить на попечении Хрущева.

Неполных два года, прошедших от начала мировой войны до июня 1941 года, Хрущев был занят работой по осуществлению украинской экономикой заданий очередного, третьего пятилетнего плана и одновременно осуществлением мероприятий по укреплению обороны в приграничных районах республики.

Позже Хрущев обвинял Сталина в том, что страна оказалась неподготовленной к войне с Германией, а также в том, что он не внял предупреждениям относительно возможности германского нападения на СССР. Кроме того, Хрущев утверждал, что еще задолго до начала войны Сталин впал в депрессию, и это сказывалось на подготовке страны к войне: "Наблюдал я за Сталиным, и на меня он производил плохое впечатление. Он находился в таком состоянии, которое не вносило бодрости и уверенности в то, что наша армия достойно встретит врага. Он как-то опустил руки после разгрома Гитлером французских войск и оккупации Франции. Я был как раз у него во время капитуляции Франции". Вряд ли это было так. В эти дни Сталин активно действовал для того, чтобы сорвать намерение Гитлера уже осенью 1940 года атаковать СССР. В июньские дни 1940 года Сталин принял решение о вводе советских войск в прибалтийские государства, чтобы быть готовым к отпору немецким войскам на рубежах, значительно отдаленных от тогдашней советской границы, а также от Ленинграда и Москвы.

Хрущев же объяснял выдуманную им депрессию Сталина тем, что он "лучше нас знал состояние Красной Армии и, видимо, сделал тогда вывод, что мы не подготовлены к "большой войне". Действительно, Сталин был крайне озабочен опасным развитием международных событий и знал, что стране еще нужно приложить немало усилий, чтобы завершить подготовку к достойному отпору гитлеровской Германии. Отставание СССР по вооружениям от Германии сохранялось и к июню 1941 года, но не было оснований для утверждения Хрущева в его закрытом докладе на ХХ съезде о том, что страна не была готова к войне.

С первой сталинской пятилетки прилагались неимоверные усилия для резкого увеличения могущества страны. В феврале 1941 года истек тот "максимальный" срок, который наметил Сталин десять лет назад для преодоления отставания от передовых капиталистических стран. К этому времени СССР занял первое место в Европе и второе место в мире по показателям производства ряда важнейших промышленных продуктов. Выполнявшийся с 1938 года третий пятилетний план предусматривал увеличение промышленного производства в 2 раза к концу 1942 года. При этом ежегодный прирост в оборонной промышленности составлял 39%. Вспоминая эти годы, Молотов утверждал: "Прирост военной промышленности в предвоенные годы был такой, что больше было бы невозможно! Перед войной народ был в колоссальном напряжении. "Давай, давай!" А если нет – из партии гонят, арестовывают. Можно ли народ, или партию, или армию, или даже близких держать так год или два в напряжении? Нет".

Однако два годы временной передышки были использованы и Германией для наращивания своего экономического потенциала. Захватив за эти годы Францию, Польшу, Бельгию и ряд других стран и заручившись поддержкой Италии и ряда других союзников по агрессии, Германия и ее вассалы производила больше стали, добывала больше угля, чем СССР. В результате военные возможности Германии резко возросли. К 22 июня 1941 года Германия и ее союзники смогли выставить на границе 3500 быстроходных танков против 1457 танков Т-34 и КВ Красной Армии. Большинство танков Красной Армии составляли устаревшие танки БТ. Более 80% советских самолетов уступали германским по дальности, скорости и высоте. Кроме того, за два года боевых действий немецкие летчики, танкисты, артиллеристы, пехотинцы обрели такой опыт, которым не обладали советские воины. Подавляющее большинство советских механиков-водителей к началу войны имели всего лишь 1,5 – 2-часовую практику вождения танков.

Хрущев утверждал, что Сталин игнорировал многочисленные предупреждения о скором нападении Германии. Это было не так. Помимо тех сведений, на которые ссылался Хрущев, Сталину и другим членам советского руководства постоянно поступали многочисленные разведданные о подготовке Германией нападения на СССР. Утверждалось, что это нападение произойдет в середине мая, затем – в середине июня. Однако сроки, назначенные разведчиками, проходили, а на границе было спокойно.

Кроме того, разведчики не смогли установить, где будет нанесен главный удар вермахта. Между тем эта информация могла иметь решающее значение для успешной обороны. Как известно, Германия находилась в состоянии войны с Францией и Англией с сентября 1939 года, и ее наступления на Западном фронте можно было ожидать со дня на день. Однако направление германского удара, нанесенный немцами 10 мая 1940 года, не было разгадано западными союзниками и поэтому германские войска сумели захватить инициативу.

К тому же Сталин и другие советские руководители не верили в скорое нападение Гитлера, так как не предполагали, что он откажется от попыток овладеть нефтяными богатствами и коммуникациями Ближнего Востока в то время, как германские войска успешно продвигались в

Египте и на островах Эгейского моря. Лишь осенью 1942 года в Москве получили достоверную разведывательную информацию о переговорах английского правительства с Рудольфом Гессом, высадившимся в Шотландии в мае 1941 года. Фактическая сделка между "третьим рейхом" и Великобританией привела к прекращению активных боевых действий Германии на Ближнем Востоке и позволила Гитлеру развязать войну против СССР. Кроме того, советские руководители исходили, что, как и в предыдущих случаях, нападению Германии на СССР будет предшествовать спровоцированный немцами кризис в отношениях между двумя странами. Именно по этой причине в своем выступлении по радио 22 июня 1941 года Молотов подчеркивал, что Германия напала "без предъявления каких-либо претензий".

И тем не менее советские руководители отнюдь не игнорировали тревожную информацию, поступавшую с западной границы. Вспоминая предвоенные дни, Г.К.Жуков рассказывал о том, что 14 июня он, начальник Генерального штаба, и нарком обороны СССР С.К.Тимошенко докладывали И.В.Сталину о состоянии вооруженных сил страны и наращивании немцами своих вооруженных сил на советской границе. "Во время нашего разговора с И.В.Сталиным, – вспоминал Жуков, – в кабинет вошел его секретарь А.Н.Поскребышев и доложил, что звонит Н.С.Хрущев из Киева. И.В.Сталин взял трубку. Из ответов мы поняли, что разговор шел о сельском хозяйстве. "Хорошо, – сказал И.В.Сталин. Видимо Н.С.Хрущев в радужных красках докладывал о хороших перспективах на урожай". Однако Жуков и Тимошенко не могли разделить этих радостных настроений. По словам Жукова, "ушли мы из Кремля с тяжелым чувством".

В своих мемуарах Хрущев уверял, что он, оказавшись ненадолго в Москве в середине июня, стал просить Сталина отпустить его быстрее на Украину и даже якобы сказал ему: "Чего я сижу здесь, товарищ Сталин? Ведь война может разразиться в любой час и будет плохо, если я буду находиться в Москве или даже в дороге. Мне надо ехать, мне надо быть в Киеве". Сталина вряд ли надо было в этом убеждать и он скорее всего сам предупредил Хрущева о тревожной обстановке на границе.

Хрущев вернулся в Киев утром 21 июня. Поскольку тогда суббота был рабочим днем, Хрущев тут же направился в ЦК КП(б)У. Вечером же он ушел домой. Хрущев вспоминал: "Вдруг мне в 10 или 11 часов вечера позвонили из штаба КОВО (Киевского военного округа. Прим. авт.), чтобы я приехал в ЦК, так как есть документ, полученный из Москвы. В сопроводительной к нему сказано, чтобы с этим документом был ознакомлен секретарь ЦК КП(б)У Хрущев. Приехал опять в ЦК. Туда же пришел, не помню точно кто: или начальник штаба КОВО Пуркаев, или его заместитель… Пуркаев (или его заместитель) прочитал документ. В нем говорилось о том, что надо ожидать начала войны буквально днями, а может быть и часами. Сейчас точно не помню содержания этого документа, помню только одно – тревожность его содержания и предупреждение. Тогда считалось: все, что нужно сделать, чтобы подготовить войска, уже сделано… Следовательно, мы к войне готовы".

Вскоре пришло сообщение, что на границе задержан перебежчик, который сообщал, что наступление немецких войск начнется в три часа. Судя по воспоминаниям Жукова, этот перебежчик (уже второй за несколько часов) утверждал, что наступление немцев начнется в 4 утра. По словам Хрущева, он "не возвращался домой и остался в ЦК ждать упомянутого часа. И действительно, с рассветом, около трех часов утра, мы получили сообщение, что немецкие войска открыли артиллерийский огонь и предпринимают наступательные действия с тем, чтобы форсировать пограничную водную преграду и сломить наше сопротивление. Наши войска вступили в бой и дают им отпор. Не помню, в какое время, но было уже светло, когда вдруг из штаба КОВО сообщили, что немецкие самолеты приближаются к Киеву".

В своем закрытом докладе на ХХ съезде партии Хрущев утверждал: "Когда фашистские армии действительно вторглись на советскую территорию и военные действия начались, Москва отдала приказ не открывать огня. Почему ? Потому что Сталин, несмотря на очевидные факты, думал, что война еще не началась, что все это было провокационным действием со стороны нескольких недисциплинированных частей немецкой армии и что наши ответные действия могли бы послужить основанием для немцев начать войну". В своих мемуарах Хрущев повторил это утверждение.

Действительно, в уже упомянутой выше директиве, которая была отправлена Тимошенко и Жуковым до начала военных действий, упоминалась возможность "провокационных действий" со стороны немцев. Однако и в этом случае указывалось, что такие действия могут стать началом "нападения", которое ожидалось 22-23 июня. Поэтому, с одной стороны, в директиве говорилось о том, что наши войска должны "не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения". С другой же стороны, был отдан приказ войскам приграничных округов "быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников".

Эта директива была отдана еще до начала войны. После начала нападения германских войск наши войска встречали удары немцев встречными ударами. Жуков привел пример в своих воспоминаниях разговор по телефону с командующим Черноморским флотом адмиралом Ф.С.Октябрьским в 3 часа 17 минут утра 22 июня. Сообщив о приближении германской авиации к Севастополю, Ф.С.Октябрьский принял решение "встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота". Это решение Жуков одобрил.

После начала бомбардировок советских городов и начала боевых действий на границе, никаких приказов из Москвы о неприменении огня против немцев не отдавалось. Хрущев же утверждал, что, получив сообщение о нападении немецко-фашистских войск, Сталин находился в состоянии растерянности. В своих воспоминаниях он ссылался на слова Берии. Теперь на основе многочисленных мемуаров и документов, в том числе и перечня посетителей кабинета И.В.Сталина с 21 июня по начало июля, известно, что с первых же часов после начала военных действий, Сталин буквально не покидал кабинета, встречаясь с разными людьми, ведя телефонные разговоры. Эти дни Сталин был занят сбором информации о положении дел на фронте, разработкой решений о приведении всей страны в состоянии боевую готовность, подготовкой обращения его заместителя – В.М.Молотова к народу 22 июня, различных директив и распоряжений Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б).

Первые дни войны дали примеры и отважного поведения многих советских людей, и в то же время примеры растерянности и паникерства. Мужественно сражались защитники Брестской крепости, Перемышля, Лиепаи. Немецкие генералы констатировали, что нигде до сих пор они не встречали такого массового сопротивления. В то же время ряд лиц, ответственных за оборону и идейно-политическую сплоченность общества, растерялись. В Москву поступали сообщения о неумении организовать оборону, координировать боевые действия, остановить панику. Вследствие того, что не было принято должных мер в первые же часы войны было уничтожено 1200 советских самолетов. В ряде мест паникеры взрывали склады, бросали боевую технику. Это благоприятствовало быстрому продвижению германских войск, захвату ими складов с боевой техникой, размещенных у границы.

Это обстоятельство, а не забвение Сталиным нужд обороны, вызвало нехватку многих видов вооружений. К тому же утверждая, что нашествие Германии СССР встретил безоруженным, Хрущев в значительной степени утрировал недостатки в вооруженнии Красной Армии. В своем докладе на ХХ съезде он заявлял: "Я помню, как в те дни я позвонил товарищу Маленкову из Киева и сказал ему: "Имеется много добровольцев, которые хотят вступить в армию и требуют оружия. Вы должны дать нам оружие". Маленков ответил мне: "Мы не можем дать вам оружие. Мы посылаем все винтовки в Ленинград, и вы должны вооружаться сами". В своих мемуарах Хрущев шел еще дальше, рассказывая о якобы беспомощном состоянии советских войск. Он утверждал: "Вот и оказалось: винтовок нет, пулеметов нет, авиации совсем не осталось. Мы оказались и без артиллерии. Маленков говорит: "Дается указание самим ковать оружие, делать пики, делать ножи. С танками бороться бутылками, бензиновыми бутылками, бросать их и жечь танки".

Однако, противореча самому себе, Хрущев старался в своих мемуарах доказать, что, благодаря его усилиям по организации обороны Украины, советские войска успешно вели боевые действия. Если верить Хрущеву, то получалось, что советские войска без винтовок, пулеметов, артиллерии, авиации, и, видимо, вооруженные пиками, ножами и бутылками с бензином, "упорно сражались и отбивали многочисленные атаки… Наше положение мы расценивали тогда даже как хорошее, считали, что можем дать должный отпор немцам".

По Хрущеву получалось, что если бы не Сталин, то можно было бы остановить наступление немцев. Хрущев писал о том, как в ходе подготовки контрудара по наступавшим немецким войскам, он позвонил Сталину и попросил его направить войска Конева на помощь контратаковавшим войскам. "Сначала он согласился, но потом позвонил и приказал: "Немедленно вновь грузите армию Конева и отправляйте в Белоруссию". В результате, как утверждал Хрущев, "наши механизированные корпуса были разбиты, были разбиты и другие наши войска. Немцы получили возможность шествовать на Киев, а наш штаб все еще сидел под Тарнополем (после войны – Тернополь. Прим. авт.). Позвонил нам Сталин и сказал, чтобы штаб снимался с места и отступал… Приехали мы в селение под Каменец-Подольском на рассвете и тут же получили указание: не разворачивать штаба, а отступать до Киева, а уж в Киеве развернуть штаб и организовать оборону. Мы были удивлены: как это так, сразу к Киеву?… Когда отошли мы к Киеву, то немцы сожрали остатки наших войск"

На самом деле события развивались по-иному, и Сталин не так руководил военными действиями на Украине. Уже в середине 22 июня Сталин направил начальника Генерального штаба Г.К.Жукова на Юго-Западный фронт, чтобы разобраться в сложившейся там обстановке. По сравнению с Хрущевым, Жуков гораздо более подробно описывал боевые действия в первые дни войны на Западе Украины и изображал их не как цепь непрерывного отступления, вызванного бестолковыми указаниями Сталина, а, как умелые контрнаступательные операции, способствовавшие срыву планов немецкого военного командования. Свой подробный рассказ Жуков суммировал выводом: "В результате… этих действий наших войск на Украине был сорван в самом начале вражеский план стремительного прорыва к Киеву. Противник понес тяжелые потери и убедился в стойкости советских воинов, готовых драться до последней капли крови".

Объясняя же неудачи советских войск, Жуков обратил внимание на ошибки, допущенные командованием отдельных частей и соединений (плохая организация сухопутной и воздушной разведки, недостаточное взаимодействие между частями, слабости в управлении войсками Юго-Западного фронта; неверное решение о разделении 8-го механизированного корпуса на две группы и т.д.). В то же время Жуков ни разу не говорил о том, что переброска войск под управлением Конева в Белоруссию сыграла роковую роль и привела к отступлению наших войск к Киеву.

Причины отступления советских войск были те же, что и на других фронтах: преобладание вооруженных сил Германии и ее союзников в живой силе и технике, перехват инициативы в первые же дни войны, материально-техническая и психологическая неподготовленность советских войск к военным действиям такого масштаба. Несмотря на активные контрудары советские войска на Юго-Западном фронте не смогли перехватить инициативу и остановить противника. К исходу 10 июля немецкие войска вышли на реку Ирпень в 15 километров от Киева. 11 июля 13-я немецкая танковая дивизия пыталась с ходу форсировать Ирпень и ворваться в Киев, но советские войска отразили эту попытку. Началась битва за Киев, продолжавшаяся более двух месяцев.

Еще 6 июля 1941 года ЦК КП(б)У, Совнарком и Президиум Верховного Совета Украины передали по радио обращение к украинскому народу с призывом "не жалея жизни… до конца выполнить свой священный долг перед Родиной, перед своим народом". Н.С.Хрущев постоянно выступал на митингах и собраниях, призывая киевлян к отпору врагу.

К этому времени, в начале июля 1941 года семья Хрущевых эвакуировалась из Киева. Сначала Нина Петровна с семьей поселилась на несколько недель в Москве в квартире, которую использовал Хрущев во время своих визитов в столицу. Затем они все эвакуировались в Куйбышев. Там, по подсчетам Таубмэна, под опекой Нины Петровны оказалось немало людей: ее трое маленьких детей, ее племянник Вася, племянница Нина, сестра Хрущева Ирина Сергеевна, ее дети Рона и Ирма, мать Нины Петровны Ксения, новая жена сына Леонида – Люба и ее двое детей (Юлия и Толя), племянник первой жены Хрущева Витя Писарев, дочка двоюродной сестры Нины Петровны, Зина Бондарчук. Первый сын Хрущева Леонид, который к этому времени выучился на летчика, пошел служить в авиацию. Однако он не долго участвовал в боевых полетах. 26 июля 1941 года самолет, в котором летел Леонид был подбит, он сломал ногу и до марта 1942 года находился в госпитале.

Хрущев же оставался на Украине. Однако, судя по его воспоминаниям, летом 1941 года, "в июле или в августе (наверное в августе) его "вызвали в Москву". Хрущев прибыл на командный пункт Ставки, оборудованный на станции метро "Кировская". "Там стояла кушетка, – вспоминал Хрущев. – Сталин сидел один на кушетке. Я подошел, поздоровался. Он был совершенно неузнаваем. Таким выглядел апатичным, вялым. А глаза у не были, я бы сказал, жалкие, какие-то просящие… Помню, тогда на меня очень сильное и неприятное впечатление произвело поведение Сталина. Я стою, а он смотрит на меня и говорит: "Ну, где же русская смекалка? Вот говорили о русской смекалке. А где же она сейчас в этой войне?" Не помню, что ответил, да и ответил ли я ему".

Был ли у Хрущева такой разговор со Сталиным, сказать трудно. Однако документальные свидетельства о разговорах Сталина и Хрущева в начале августа 1941 года никак не подтверждают ни апатичности Сталина, ни его склонности рассуждать о "русской смекалке" вместо делового обмена мнений о ходе боевых действий. Вот запись переговоров по прямому проводу Сталина с командующим Юго-Западным фронтом М.П.Кирпоносом и первым секретарем ЦК КП(б)У Н.С.Хрущевым, которые состоялись не позднее 4 августа:

"У аппарата Кирпонос и Хрущев". "У аппарата Сталин. Здравствуйте. Первое. Следовало бы при Главкоме создать Военный совет и включить туда Хрущева. В военных советах обоих фронтов могли бы состоять в качестве членов Корниец, Бурмистенко и еще кто-либо из секретарей ЦК КП(б)У. Ваше мнение?"

"Хрущев, Кирпонос. С предложением согласны". "Сталин. Второе. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы немцы перешли на левый берег Днепра в каком-либо пункте. Скажите, есть ли у Вас возможность не допустить такого казуса?

"Третье. Хорошо бы теперь наметить вам совместно с Буденным и Тюленевым план создания крепкой оборонительной линии, проходящей примерно от Херсона и Каховки через Кривой Рог, Кременчуг и дальше на север по Днепру, включая район Киева на правом берегу Днепра. Если эта примерная линия обороны будет вами одобрена, нужно теперь же начать бешеную работу по организации линии обороны, устроить окопы и основательно зарыться в землю. Если бы это было вами сделано, то вы могли бы принять на этой линии отходящие усталые войска, дать им оправиться, выспаться, а на смену держать свежие части. Я бы на вашем месте использовал на это дело не только новые стрелковые дивизии, но и новые кавдивизии, спешил бы их и дал бы им разыграть роль пехоты временно. Все".

"Хрущев, Кирпонос. Нами приняты все меры к тому, чтобы ни в коем случае не допустить противника как перейти на левый берег Днепра, так и взять Киев. Но необходимо усилить нас пополнением. Тов. Сталин, мы до сего времени очень плохо получаем пополнение. Есть дивизии, которые в своем составе имеют полторы – две тысячи штыков. Так же плохо и с материальной частью. Просим Вас оказать нам в этом вопросе помощь".

"Второе. Ваше указание об организации нового оборонительного рубежа совершенно правильное, мы немедленно приступим к его отработке и просим Вашего разрешения доложить Вам об этом к 12 часам 5 августа. Одновременно докладываем. Мы имеем задачу от Главкома тов. Буденного о переходе с утра 6 в наступление из района Корсунь в направлении Звенигородка – Умань с целью оказания помощи 6-й и 12-й армиям и создания единого фронта с Южным фронтом. К этому наступлению мы усиленным темпом подготавливаемся. Если Вы не возражаете против этого наступления и если оно нам удастся, то тогда линия обороны может измениться значительно к западу. Все".

"Сталин. Я не только не возражаю, а, наоборот, всемерно приветствую наступление, имеющее своей целью соединиться с Южным фронтом и вывести на простор названные вами две армии. Директива Главкома совершенно правильна, но я все-таки просил бы Вас разработать предложенную мною линию обороны, ибо на войне надо рассчитывать не только на хорошее, но и на плохое, а также на худшее. Это единственное средство не попадать впросак. Что касается того, чтобы я поддержал вас в деле пополнения и снабжения ваших частей, то я, конечно, приму все возможные и невозможные меры для того, чтобы помочь вам. Но я все же просил бы вас больше рассчитывать на себя".

"Было бы неразумно думать, что вам подадут все в готовом виде со стороны. Учитесь сами снабжать и пополнять себя. Создайте при армиях запасные части, приспособьте некоторые заводы к производству винтовок, пулеметов, пошевеливайтесь как следует и вы увидите, что можно многое создать для фронта в самой Украине. Так поступает в настоящее время Ленинград, используя свои машиностроительные базы, и он во многом успевает, имеет уже большие успехи. Украина могла бы сделать то же самое. Ленинград уже наладил производство эресов (РС – реактивные снаряды. Батареи реактивных снарядов, или "катюш" впервые были применены в бою 14 июля 1941 года под Оршей. Прим. авт.) Это очень эффективное оружие типа миномета, который буквально крошит врага. Почему бы и вам не заняться этим делом? Все".

"Кирпонос, Хрущев. Тов. Сталин, все Ваши указания будут нами проводиться в жизнь. Сожалею, мы не знакомы с устройством эресов. Просим Вашего приказания выслать нам один образец эреса с чертежами, и мы организуем у себя производство".

"Сталин. Чертежи есть у ваших людей и образцы давно, но виновата ваша невнимательность к этому серьезному делу. Хорошо, я вышлю вам батарею эресов, чертежи и инструкторов по производству. Все". "Кипрпонос, Хрущев. Больше вопросов у нас нет. Все ясно. До свидания". "Сталин. Всего хорошего, желаю успеха. Все".

Из этого документа следует, что Сталин не был растерян, а предлагал четкие рекомендации относительно дальнейших боевых действий. Предлагая же предприятиям оборонного производства, каких было немало на Украине, обеспечивать войска оружием, он считал, что они могут производить не пики и ножи, а винтовки, пулеметы и в то время самое совершенное артиллерийское оружие – реактивные минометы, которые затем стали известны как "катюши".

Из содержания переговоров становилось ясно, что Хрущев не удосужился узнать об "катюшах" раньше и сам был виноват, что это оружие еще не было пущено в ход. Получалось, если бы не напоминание Сталина, "катюши" еще долго не были бы применены на Юго-Западном фронте. Между тем требовалось совсем немного времени, чтобы применить новое оружие на фронте. Уже через 10 дней после переговоров со Сталином М.Бурмистенко доносил Г.Маленкову об использовании реактивных минометных установок при обороне Киевского укрепрайона и чрезвычайной эффективности этого оружия.

Однако обещания Хрущева и Кирпоноса удержать оборону по Днепру, не сдать Киев и перейти в наступление не отвечали реальному положению на фронте. Исходя из неблагоприятного для Красной Армии соотношения сил, Жуков во время доклада 29 июля об обстановке на фронтах предложил оставить Киев. Сталин резко отчитал Жукова за это предложение и после острого разговора Жуков был отправлен в отставку с поста начальника Генерального штаба. Заверения Хрущева и Кирпоноса убеждали Сталина в ошибочности оценки Жукова и вероятно поэтому он слишком долго упорствовал в своем сопротивлении планам оставить Киев.

Вскоре выяснилось, что обещания Хрущева и Кирпоноса перейти в наступление на помощь Южному фронту не могли быть осуществлены. 1 августа немцы начали новое наступление на Киев, а 7 августа Гитлер отдал приказ овладеть столицей Украины. 8 августа немцы ворвались в юго-западные пригороды Киева. К этому времени войска Южного фронта вместе с командующими 6-й и 12-й армиями генералом И.Н.Музыченко и генералом П.Г.Понеделин попали в окружение. (Через некоторое время оба генерала были взяты в плен.) Не удалось выполнить и указания Сталина о переходе к обороне по намеченному им рубежу. В руководстве Юго-Западного фронта осознавали невозможность защитить Киев.

8 августа Сталин обратился по прямому проводу к Кирпоносу: "До нас дошли сведения, что фронт решил с легким сердцем сдать Киев врагу, якобы ввиду недостатка частей, способных отстоять Киев. Верно ли это?" Кирпонос решительно отрицал это и заверял, что им "и Военным советом фронта принимаются все меры к тому, чтобы Киев ни в коем случае не сдать. Он заверил, что имевшиеся в его "распоряжении силы и средства должны обеспечить выполнение поставленной УРу задачи. Одновременно должен доложить Вам, что у меня больше резервов на данном направлении уже нет".

Сталин спрашивал: "Можете ли уверено сказать, что Вы приняли все меры для безусловного восстановления положения Южной полосы УРа?" Он говорил: "Комитет обороны и Ставка очень просят вас принять все возможные и невозможные меры для защиты Киева. Недели через две будет легче, так как у нас будет возможность помочь вам свежими силами, а в течение двух недель вам нужно во что бы то ни стало отстоять Киев. Прошу ознакомить с этой лентой Буденного. Моя просьба и мое требование не сдавать Киев направлены в равной мере не только к вам, но и к Буденному".

Кирпонос в ответ заверял: "Тов. Сталин, все наши мысли и стремления, как мои, так и Военного совета, направлены к тому, чтобы Киев противнику не отдать. Все, что имеется в моем распоряжении, будет использовано для обороны Киева с тем, чтобы выполнить поставленную перед нами Вами задачу – Киев врагу ни в коем случае не сдать…"

В эти дни Хрущев энергично занимался подготовкой обороны Киева. Хрущев появлялся то на предприятиях, то в боевых частях. Он организовывал проведение работ по строительству оборонительных рубежей на подступах к Киеву. С первых же дней войны свыше 200 тысяч киевлян вступили добровольцами в ряды Красной Армии. Ежедневно свыше 160 тысяч жителей города строили оборонительные рубежи. Противник натолкнулся на упорное сопротивление защитников столицы Украины. 16 августа войска Красной Армии нанесли контрудары по наступавшему противнику и выбили немцев из пригородов Киева.

Однако к этому времени германские войска уже овладели Белоруссией и развернули наступление на Украину с севера. Одновременно немецкие войска наступали на Киев с юга Украины. В Ставке Верховного Главнокомандования многие понимали необходимость оставить Киев. Об этом говорили Сталину Василевский и Шапошников 8 сентября. На другой день в этом же убеждал Сталина Жуков. Сталин не был готов к принятию такого решения и оттягивал его. Однако под воздействием аргументов военачальников он согласился осуществить частичный отход за Днепр.

11 сентября Сталин вновь разговаривал по телетайпу с Кирпоносом и вновь настаивал: "Киев не оставлять и мостов не взрывать без особого разрешения Ставки". Буденный, настаивавший на отходе из Киева, был отстранен от обязанностей главкома Юго-Западного направления. Его заменил Тимошенко, который к этому времени был освобожден от обязанностей наркома обороны.

По свидетельству управляющего делами Совнаркома СССР Я.Е.Чадаева, 17 сентября на заседании Ставки Б.М.Шапошников, ссылаясь на разговор с Кирпоносом, доложил, что "враг пока не в состоянии преодолеть упорное сопротивление защитников Киева…" "Значит, – спросил Сталин, – пока остается в силе приказ Ставки – не сдавать Киев?" "Совершенно верно, – сказал Шапошников. – Но все-таки Кирпонос очень опасается за левый фланг Юго-Западного фронта… Он все же вновь высказывает просьбу отвести из-под удара наши войска". "Как Вы считаете, Борис Михайлович, надо ли пойти на это? – спросил Сталин. "Я остаюсь при прежнем мнении: биться насмерть, но Киева не отдавать, – ответил Шапошников. "Ну, что ж, так и порешим? – снова спросил Сталин. Все молча согласились.

Однако в течение 17 сентября положение защитников Киева и всех армий, сражавшихся на Украине, ухудшилось. М.П.Кирпонос потерял управление армиями. Лишь 18 сентября Ставка согласилась оставить Киевский укрепрайон. Однако к этому времени отступление уже нельзя было осуществлять организовано. 20 сентября в ходе отступательных боев погибли М.П.Кирпонос, начальник штаба фронта В.И.Тупиков, член военного совета фронта секретарь ЦК КП(б)У М.А.Бурмистенко. Значительная часть советских войск попала в окружение и сотни тысяч красноармейцев оказались в немецком плену.

Впоследствии советские военачальники признавали, что, несмотря на тяжелое поражение, Киевская оборонительная операция сыграла важную роль в срыве гитлеровских планов "молниеносной войны" против СССР. Василевский писал: "Враг добился успеха дорогой ценой. Красная Армия в ожесточенных боях разгромила 10 кадровых дивизий противника. Он потерял более 100 тысяч солдат и офицеров… Более месяца сдерживали советские войска группу армии "Центр" действиями на киевском направлении. Это было очень важно для подготовки битвы под Москвой".

Это мнение разделяли и германские военачальники. Немецкий генерал Бутлар писал, что из-за Киевской операции "немцы потеряли несколько недель для подготовки и проведения наступления на Москву, что, по-видимому, немало способствовало его провалу". Начальник же генерального штаба германской армии Гальдер назвал сражение под Киевом "величайшей стратегической ошибкой в восточном походе".

Однако в то время еще никто не мог оценить все последствия Киевской оборонительной операции. Поэтому в Кремле лишь сокрушались по поводу потери Киева и разгрома советских армий, оборонявших столицу Украины. Чадаев стал свидетелем резкого разговора по телефону Сталина с Тимошенко. Сталин призывал его избегать потерь при отходе, избегая для этого ненужных схваток с противником. Он говорил маршалу: "Бессмысленной отваги не допускайте, с Вас хватит!… У Вас иногда проявляется рвение к бессмысленной отваге. Имейте в виду: отвага без головы – ничто". Видимо этому телефонному разговору предшествовал разговор с Хрущевым и на ту же тему. Секретарь Сталина Поскребышев сообщил Чадаеву: "Только что состоялся крупный разговор Сталина с Хрущевым… Сталин прямо заявил Хрущеву, что за безрассудные действия тот заслуживает отдачи под суд ревтрибунала… Но я думаю, – добавил Поскребышев, до этого дело не дойдет".

Разумеется, Хрущев не был виноват в поражении советских войск на Украине и он не был в состоянии обеспечить упорядоченный отход Красной Армии из окружения. С первых же дней войны и первых дней Киевской оборонительной операции Хрущев делал все от него зависящее, чтобы мобилизовать население Украины и ее столицы на отпор врагу. Однако нет сомнения в том, что он способствовал укреплению иллюзорных настроений в Ставке о возможности долго удерживать Киев и даже перейти в наступление. Впоследствии он ни разу не пытался, подобно Жукову, а затем и Буденному, заявить о невозможности удержать линию фронта. Хотя Сталин достаточно резко говорил и с Тимошенко, совершенно очевидно, что маршал не мог отвечать за состояние фронта, поскольку он всего несколько дней руководил войсками. Возможно, что Сталин сурово отчитывал бы Кирпоноса и других членов военного совета, но они все, кроме Хрущева, погибли, выходя из окружения. Хрущев остался единственным, кто мог отвечать за все неудачи Киевской оборонительной операции, а потому попал "под горячую руку" и чуть не стал "козлом отпущения" за разгром советских войск под Киевом.

Хотя, как и предвидел Поскребышев, угроза Сталина не была реализована, Хрущев вероятно почувствовал, как ненадежно его высокое положение. К тому же к этому времени его роль в руководстве страны заметно ослабла. Хотя Хрущев оставался членом Политбюро, в это время главным органом управления страны стал Государственный комитет обороны (ГКО), в который Хрущев не вошел. Зато наряду с двумя старейшими членами Политбюро Сталиным, Молотовым и Ворошиловым в ГКО ввели Маленкова и Берию, хотя они были лишь кандидатами в члены Политбюро. Из членов Политбюро лишь Хрущев и Жданов, возглавлявшие региональные партийные организации Украины и Ленинграда, входили в составы военных советов фронтов, защищавших соответствующие территории. В то же время продолжавшееся отступление стремительно сокращало территорию Украины, которая находилась под контролем советской власти и украинского руководства во главе с Н.С.Хрущевым.

Поражение советских войск под Киевом привело к реорганизации управления Юго-Западного направления. В конце сентября был образован Юго-Западным фронт. Его командующим был назначен С.К.Тимошенко, а Н.С.Хрущев стал членом военного совета этого фронта. Фронт получил задачу остановить наступление противника на линии Белополье – Лебедин – Шишаки – Красноград – Ново-Московск и не допустить захвата немцами Харьковского промышленного района и Донбасса. 27 сентября Ставка отдала приказ командованию Юго-Западного фронта перейти к жесткой обороне.

Однако 29 сентября немецкие войска вновь развернули наступление из района Днепропетровска и оборона советских войск оказалась прорванной. Несмотря на упорное сопротивление частей Красной Армии 21 октября был сдан город Сталино, а 24 октября – Харьков. Города и поселки Украины, в которых начиналась политическая деятельность Хрущева, оказались в руках немецких оккупантов. К 24-й годовщине Октябрьской революции советская власть на Украине распространялась лишь на ряд восточных районов Харьковской области и Ворошиловградской (Луганской) области.

Глава 10. Барвенковская катастрофа

Хотя в ходе зимнего наступления 1941-42 годов Красная Армия сумела вернуть Ростов и потеснить немецко-фашистские войска в районе Изюма, создав так называемый Барвенковский выступ, попытки освободить Донбасс и Харьков не увенчались успехом. И все же оккупанты не чувствовали себя уверено на захваченных землях. На значительной части Украины развернулось партизанское движение. С первых же дней войны Хрущев обратил внимание на необходимость создания партизанских соединений в тылу врага. Эта нестандартная форма боевых действий открывала неограниченные возможности для проявления смекалки и инициативы и наверное поэтому была близка характеру Хрущева.

Несмотря на то, что Черниговская область в первые дни войны находилась в глубоком тылу Красной Армии, Хрущев в своей беседе с первым секретарем этой области А.Ф.Федоровым 4 июля 1941 года говорил ему: "Как только вернетесь в Чернигов без промедления приступайте к отбору людей, закладывайте в лесах базы для партизан, займетесь военным обучением подобранных людей".

В первой половине июля была создана оперативная группа ЦК КП (б)У. Под ее руководством были сформированы партизанские отряды по 150-200 человек в Киевской, Житомирской, Сталинской и Харьковской областях. Затем в Киеве были сформированы два партизанских полка, каждый из которых насчитывал более 1000 человек. Во второй половине июля началась организация партизанских отрядов и диверсионных групп на всей территории Украины. Создавались тайные склады оружия и продовольствия, а партийные и комсомольские организации готовились к переходу на нелегальное положение.

В ноябре 1941 года оперативная группа ЦК КП(б)У, руководившая партизанским движением на Украине, была по предложению Хрущева переподчинена военному совету Юго-Западного фронта. Под ее руководством были проведены крупные диверсионные операции против оккупантов в Харькове и Харьковской области. Подобные действия партизаны осуществляли во многих городах и областях Украины.

Партизанское движение охватило не только Украину. Оно развертывалось во всех советских республиках, захваченных врагами. Особенно большой размах партизанское движение приняло в Белоруссии. До половины территории республики оставалась партизанским краем, где фактически сохранялась советская власть. Поэтому, когда встал вопрос о создании единого центра по руководству партизанским движением на оккупированных территориях, к разработке этого вопроса были привлечены руководители Белоруссии во главе с первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии П.К.Пономаренко.

Как вспоминал Пономаренко, "в декабре 1941 года и в первой половине 1942 года работа по созданию Центрального и республиканских штабов развернулась полным ходом. Но вдруг 26 января Г.М.Маленков сообщил мне, что ГКО решил приостановить все подготовительные мероприятия". Судя по последовавшим событиям принятие важного решения было отложено из-за сложных ходов, предпринятых Хрущевым для того, чтобы установить свой контроль над партизанским движением всей страны. Союзником Хрущева на заседании ГКО выступил Берия.

Пономаренко вспоминал, что "в двадцатых числах мая 1942 года" он "был снова вызван в Москву по тому же вопросу". Тогда П.К.Пономаренко познакомился с наркомом внутренних дел Украины В.Т.Сергиенко, который ему представился как будущий начальник Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД). 30 мая 1942 года состоялось заседание ГКО, на котором с докладом о ЦШПД выступил Л.П.Берия. Он заявил, что Сергиенко "очень хорошо проявил себя в должности наркома внутренних дел Украины". Очевидно, что этот человек устраивал и Хрущева, так как он оставался на посту украинского наркома, и Берию, так как он был подчинен ему по линии НКВД.

Но неожиданно хорошо подготовленный план натолкнулся на сопротивление Сталина. "А вам не жаль отдавать в Центр такие хорошие украинские кадры? – спросил не без иронии Сталин, обращаясь к Хрущеву и Берии. Вслед за этим, уже более резким тоном он сказал, смотря только на Берию: "У Вас – узко ведомственный подход к этой чрезвычайно важной проблеме. Партизанское движение, партизанская борьба – это народное движение, народная борьба. И руководить этим движением, этой борьбой должна и будет партия. Сейчас то, что требуется, мы и исправим. И начальником Центрального штаба партизанского движения будет член ЦК ВКП(б)". "С этими словами, – рассказывал Пономаренко со слов Микояна, присутствовавшего на этом заседании ГКО – Сталин взял синий карандаш, обвел стоявшую последнюю в представленном списке мою фамилию и стрелочкой поставил на первое место".

По словам Пономаренко, "Хрущев и Берия, особенно Хрущев, были недовольны таким решением и моим назначением, сосчитав это "поражением Украины и НКВД"… Хрущев… расценил это как "унижение Украины или "белорусский подкоп" под нее и даже санкционировал тогда некоторые сумасбродные и рискованные противодействия". С одобрения Хрущева "одним из руководителей партизанского движения на Украине Алексеем Федоровым была подготовлена, растиражирована и разбросана в ряде оккупированных районах листовка, в которой говорилось примерно следующее: "Я, батька всей Украины Алексей Федоров провозглашаю себя главнокомандующим всеми партизанскими силами, требую, чтобы мне подчинялись и мои приказы беспрекословно выполняли все партизанские соединения и отряды"… и т.д., и т.п."

Подобное послание могло бы появиться во времена Гражданской войны от лица руководителя анархистских или "зеленых" формирований и Пономаренко сначала решил, что эта листовка является фашистской фальшивкой. Очевидно, что Хрущев и его союзники, прикрываясь спецификой партизанской войны, пытались взять реванш за провал своих попыток установить контроль над партизанским движением всей страны. Правда, как вспоминал Пономаренко, история с листовкой Федорова была замята, а иначе "не сносить "дорогому Никите Сергеевичу" головы, не говоря уже о Федорове".

Вероятно, что отказ Сталина поддержать предложение Берии и Хрущева не в последнюю очередь был связан с тем, что в это время еще не остыли страсти после поражения советских войск в ходе Барвенковской операции, за проведение которой отвечал и Хрущев. В тогдашних условиях, когда перевес в жилой силе и технике был у Германии и ее союзников, предпринимать наступательные операции было нежелательно. Поэтому начальник Генерального штаба Шапошников и Жуков предлагали летом 1942 года перейти к временной стратегической обороне. Сталин согласился с этим выводом, но все же решил провести ряд наступательных операций (в Крыму, под Ленинградом, Демянском, на смоленском и льговско-курском направлениях). По мнению Штеменко, проведение этих операции могли лишь привести к распылению сил в то время, когда их надо было накапливать.

Поэтому генштаб отрицательно отнесся к предложениям военного совета Юго-Западного направления (Тимошенко и Хрущев) от 22 марта, в которых говорилось: "Войска Юго-Западного направления в период весенне-летней кампании должны стремится к достижению основной стратегической цели – разгромить противостоящие силы противника и выйти на средний Днепр (Гомель, Киев, Черкассы) и далее на фронт Черкассы, Первомайск, Николев". Осуществление этого плана было сопряжено с большими трудностями. Штеменко обращал внимание на то, что советским войскам здесь противостояли 102 дивизии противника. Он указал также на то, что названные города представляли "тот рубеж, который советским войскам удалось достигнуть только осенью 1943 года".

Можно предположить, что Хрущев играл решающую роль в разработке этого плана. Интрига, которую сплел Хрущев вокруг организации центра партизанского движения, показывала, что он готов был подчинить стратегические цели ведения войны местническим интересам и своим амбициям. С помощью этой операции Хрущев рассчитывал вернуть республику, которой он руководил. Видимо, он исходил из того, что рискованная операция на Барвенсковском выступе могла сначала развиваться успешно и вследствие этого Ставка поможет наступавшим частям Красной Армии в их движении к Днепру. Для этого Хрущеву надо было заручиться поддержкой главнокомандующего главе Юго-Западным направлением С.К.Тимошенко.

Несмотря на то, что командующие фронтами и главнокомандующими направлениями были главными лицами, отвечавшими за разработку и проведение боевых операций, политические руководители, входившие в состав военных советов, нередко пытались подчинить своей воле военачальников. Так было, например, на Крымском фронте, где политический представитель Ставки Л.З.Мехлис полностью подавил волю командующего фронтом Д.Т.Козлова. Объясняя причины, почему Козлова сняли с занимаемой им должности, Сталин убедительно доказал ему, что тот боялся Мехлиса больше, чем немцев и фактически перестал управлять фронтом.

Правда, маршала Советского Союза С.К.Тимошенко, отличавшегося сильным характером, трудно было подчинить чужой воле. Однако Хрущев мог добиться своей цели не грубым давлением и запугиванием, как это делал Мехлис, а присущей ему хитростью. Он мог играть на амбициях Тимошенко, утратившего пост наркома обороны и недовольного выдвижением на высшие посты тех военачальников, которые еще недавно не играли заметной роли. Хрущев мог убеждать Тимошенко в том, что он гораздо лучше разбирается в военных делах, чем люди из Генштаба, что успех на Украине снова поднимет авторитет Тимошенко. Хрущев мог обращать внимание на то, что он, как член Политбюро, может беспрепятственно звонить Сталину и добиваться принятия тех решений, которые его устраивали. Возможно, что Хрущев увидел здесь очередной удачный случай, которым решил воспользоваться.

Между тем Генштаб указал на невозможность осуществления операции таких масштабов. Сталин с этим согласился, но, по словам Василевского, "дал указание С.К.Тимошенко согласие на разработку частной, более узкой операции, чем тот намечал, операции с целью разгрома Харьковской группировки врага наличными силами и средствами Юго-Западного направления".

10 апреля такой план был подготовлен руководством Юго-Западного направления. По словам Василевского, "он предусматривал ударами из района Волчанска и с Барвенковского плацдарма по сходящимся направлениям разгромить здесь группировку врага, овладеть Харьковом и создать предпосылки для освобождения Донбасса. Б.М.Шапошников, учитывая рискованность наступления из оперативного мешка, каким являлся Барвенковский выступ для войск Юго-Западного фронта, предназначавшихся для этой операции, внес предложение воздержаться от ее проведения. Однако командование направления продолжало настаивать на своем предложении и заверило Сталина в полном успехе операции. Он дал разрешение на ее проведение и приказал Генштабу считать операцию внутренним делом направления и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться".

28 апреля командование Юго-Западного направления издало директиву по предстоящей операции, а 12 мая войска Юго-Западного фронта перешли в наступление. Как замечал Василевский, "сначала оно развивалось успешно, и это дало Верховному Главнокомандующему повод бросить Генштабу упрек в том, что по нашему настоянию он чуть было не отменил столь удачно развивавшуюся операцию". Это же подтверждал и Штеменко. "Однако, – вспоминал Штеменко, – вскоре все круто изменилось. Советские войска продвигались вперед, а немецкое командование тем временем, вопреки нашим прогнозам, начало главную из своих операций, намеченных на 1942 год… Разведка наших фронтов проглядела подготовку армейской группы Клейста, который в районе Краматорска сосредоточил одиннадцать дивизий с большим количеством танков. Поэтому удар, предпринятый оттуда с утра 17 мая, был совершенно неожиданным для 9-й армии и всего Южного фронта". Угроза нависла и над войсками Юго-Западного фронта. Василевский замечал: "Как выяснилось, командование и штаб Юго-Западного направления, планируя операцию, не приняли необходимых мер для обеспечения своей ударной группировки со стороны Славянска."

Как отмечал Штеменко, несмотря на угрожающее положение, военный совет Юго-Западного направления большого беспокойства не проявлял, хотя и доложил Ставке, что нужно укрепить Южный фронт за счет резервов Верховного Главнокомандования. И.В.Сталин согласился с этим и выделил войска; однако в район боевых действий они могли попасть только на третьи и четвертые сутки. Поскольку обстановка менялась главком направления начал, правда неторопливо, готовить контрудар собственными силами, не прекращая наступления на Харьков, которое, по его мнению, развивалось нормально. В Генеральном штабе, напротив, действия противника вызывали тревогу".

По мнению Штеменко, "остановить гитлеровские войска можно было только наличными силами Южного и Юго-Западного фронтов. Требовалось немедленно прекратить наступление на Харьков, чтобы отразить угрозу с юга. А.М.Василевский тотчас же предложил это Верховному Главнокомандующему. И.В.Сталин переговорил по Бодо с Военным советом Юго-Западного направления. Военный совет смотрел на обстановку по-прежнему оптимистично. Он заверил, что в результате нашего контрудара положение на юге скоро нормализуется, и настоял на продолжении наступления".

Это же подтверждал и Жуков, который, по его словам, "присутствовал при разговоре И.В.Сталина с командующим фронтом и хорошо запомнил, что И.В.Сталин высказал серьезное опасение в отношении краматорской группировки противника. Вечером того же дня у Верховного состоялся разговор на эту тему с членом Военного совета фронта Н.С.Хрущевым, который высказал те же соображения, что и командование Юго-Западного фронта: опасность со стороны краматорской группы преувеличена, и нет основания прекращать операцию".

На следующий день, 18 мая обстановка, по словам Штеменко, "крайне обострилась: выявился танковый клин немецких войск, направленный в спину нашим 6-й и 57-й армиям и группе генерала Л.В.Бобыкина.

А.М.Василевский снова предложил Верховному Главнокомандующему остановить Харьковскую операцию и повернуть нашу ударную группировку на юг для отпора врагу. Однако и на этот раз И.В.Сталин подошел к телеграфному аппарату и потребовал, чтобы Военный совет Юго-Западного направления дал оценку обстановки. Главнокомандующий С.К.Тимошенко вновь ответил успокоительными заверениями, и наступление продолжалось. Еще сутки драгоценного времени были потеряны. А обстановка час от часу обострялась".

Жуков подтверждал: "Верховный, ссылаясь на доклады Военного совета Юго-Западного фронта о необходимости наступления, отклонил соображения А.М.Василевского". При этом Жуков категорически утверждал: "Существующая версия о тревожных докладах Военного совета Южного и Юго-Западного фронтов Верховному Главнокомандующему не соответствует действительности. Я это утверждаю потому, что лично присутствовал при переговорах Верховного".

Лишь "часов в 18 или 19 того же дня" (то есть 18 мая), – свидетельствовал Василевский, – мне позвонил член военного совета Юго-Западного направления Н.С.Хрущев. Он кратко проинформировал меня об обстановке на Барвенковском выступе, сообщил, что Сталин отклонил их предложения о немедленном прекращении наступления, и попросил меня еще раз доложить Верховному об их просьбе. Я ответил, что уже не однажды пытался убедить Верховного в этом и что, ссылаясь как раз на противоположные донесения военного совета Юго-Западного направления, Сталин отклонял мои предложения. Поэтому я порекомендовал Н.С.Хрущеву обратиться непосредственно к Верховному. Вскоре Хрущев сообщил мне, что разговор с Верховным через Г.М.Маленкова состоялся, что тот подтвердил распоряжение о продолжении наступления".

К этому времени ситуация на фронте еще более ухудшилась. Как вспоминал Василевский, "19 мая ударная группировка противника, действовавшая на Барвенковском выступе, вышла в тыл советским войскам, и только тогда Тимошенко отдал, наконец, приказ прекратить дальнейшее наступление на Харьков и использовать основные силы нашей ударной группировки для ликвидации прорыва и восстановления положения в полосе 9-й армии. Верховный утвердил это решение. Но, к сожалению, состоялось оно слишком поздно: три армии Южного и Юго-Западного фронтов понесли тяжелые потери". Погибли командующие 57-й и 6-й армии К.П.Подлас и

А.М.Городнянский, а также другие генералы, офицеры, рядовые красноармейцы. По данным германского военного командования в боях под Харьковом немцами было захвачено 240 тысяч пленных, 2026 орудий, 1249 танков. Лишь меньшая часть группировки советских войск смогла выбраться из окружения.

Василевский замечал: "Я пишу все это не для того, чтобы в какой-то степени оправдать руководство Генштаба. Вина ложится и на его руководителей, так как они не оказали помощи Юго-Западному направлению. Пусть нас отстранили от участия к ней. Но и это не снимало с нас ответственности: мы могли организовать хотя бы отвлекающие удары на соседних направлениях, своевременно подать фронту резервы и средства, находившиеся в распоряжении советского командования".

Такая самокритичная оценка своих действий Василевским резко контрастировала с тем, как описывал эти события Хрущев в своем докладе на ХХ съезде. Тогда он возлагал всю вину на Сталина и лишь на него одного. Вина же Сталина состояла лишь в том, что он согласился с рискованным планом Тимошенко и Хрущева, хотя и постарался ограничить его задачи. Когда же Хрущев вечером 18 мая стал убеждать Сталина в необходимости отказаться от действий, вытекавших из предложенного им же плана, Сталин несколько часов не соглашался с этим, ссылаясь на аргументы, которые в течение нескольких недель выдвигали Хрущев и Тимошенко. Вряд ли эти часы могли что-либо изменить в ходе операции, уже обреченной на провал.

Между тем главная вина в разгроме советских войск под Харьковым лежала на Тимошенко и Хрущеве, выдвинувших заведомо неисполнимый план операции. Видимо в глубине души Хрущев сознавал это. Аджубей писал: "Долго, практически до самых последних дней жизни это терзало Никиту Сергеевича. Много раз передумывал он события под Харьковым, находились доброжелатели, которые успокаивали Хрущева все новыми "вариантами", хода этой операции, снимавшими вину за поражение… Но все это не гасило вины".

В разгар Сталинградского сражения Сталин решил разобрать причины поражения под Харьковом. По свидетельству Штеменко, "Верховный Главнокомандующий велел генералу Тихомирову (начальнику Оперативным управлением Генштаба – Прим. авт.) подумать над причинами неудач под Харьковом. Он добавил, что командованием всех степеней были допущены тогда ошибки и надо, чтобы их не повторяли другие. Тихомиров засел за подготовку директивы… В качестве материалов для директивы были использованы донесения фронтов, сведения о потерях, ленты телеграфных переговоров и другие документы". Правда, Сталина не удовлетворил проект директивы, разработанный Тихомировым, но к составлению окончательного варианта больше не возвращались. Не исключено, что, если бы был произведен детальный и глубокий причин поражения под Харьковом, была бы вскрыта ответственность Хрущева за разработку и проведение в действие плана Барвенковской операции и были бы сделаны выводы, существенно повлиявшие на его политическую карьеру. Однако этого не произошло.

Тем временем, "в результате этих неудач, – констатировал Василевский, – и обстановка, и соотношение сил на юге резко изменилось в пользу противника. Изменилось… именно там, где немцы наметили свое летнее наступление. Это и обеспечило им успех прорыва к Сталинграду и на Кавказе".

Глава 11. На Сталинградском фронте

28 июня 1942 года войска Германии и ее союзников развернули новое, тщательно подготовленное наступление, имевшее целью захват Кавказа и выход к Волге в районе Сталинграда. С целью воспрепятствовать продвижению противника Ставка 12 июля приняла решение сформировать в тылу Юго-Западного и Южного фронтов новый Сталинградский фронт на основе 62-й, 63-й и 64-й армии (последней командовал генерал-лейтенант В.Н.Гордов). Командующим был назначен С.К.Тимошенко, членом военного совета – Н.С.Хрущев. В тот же день Сталин передал директиву Сталинградскому фронту: "Прочно занять Сталинградский рубеж западнее реки Дон и ни при каких условиях не допустить прорыва противника восточнее этого рубежа в сторону Сталинграда".

Однако отступление наших войск продолжалось. Видимо разуверившись в способности С.К. Тимошенко остановить отступление, И.В.Сталин назначил вместо него 22 июля В.Н.Гордова командующим Сталинградским фронтом. Несмотря на сопротивление советских войск 25 июля немецкие войска прорвали оборону Сталинградского фронта. В ночь на 26 июля Сталин направил директиву руководству фронта: "Действия командования Сталинградского фронта вызывают у Ставки Верховного Главнокомандования возмущение… Ставка требует, чтобы в ближайшие дни сталинградский рубеж – оборонительная линия от Клетская до Калмыков была бы безусловно восстановлена и чтобы противник был отогнан за линию реки Чир. Если Военный совет фронта не способен на это дело, пусть заявит об этом прямо и честно". Эти слова относились не только к командующему фронта Гордову, но и к члену Военного совета Хрущеву.

На другой день, 27 июля Сталин подготовил приказ наркома обороны N 227, в котором прозвучали суровые обвинения в адрес солдат Красной Армии и ее военачальников, продолжавших уже более месяца отступать. В приказе говорилось: "Население нашей страны, с любовью и уважением относящихся к Красной Армии, начинают разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток". Сталин требовал: "Ни шагу назад!" Слова приказа относились прежде всего к войскам Юго-Западного направления, в том числе и Сталинградского фронта.

5 августа по приказу Ставки растянутый Сталинградский фронт был разделен на Сталинградский (командующим остался В.Н.Гордов) и Юго-Восточный (командующий – А.И.Еременко, член Военного совета – Н.С.Хрущев.) На следующий день немецко-фашистские войск перешли в наступление и овладели переправами через Дон. Оборона Сталинграда оказалась под угрозой. 9 августа Сталин писал в адрес руководства фронтов: "Я поражен вашей близорукостью и растерянностью. Сил у вас много, а справиться с положением не хватает у вас хребта. Жду от вас сообщение о ликвидации тревожного положения на вашем фронте".

10 августа произошла новая реорганизация фронтов. Сталинградский фронт был подчинен в оперативном отношении Юго-Восточному, а Н.С.Хрущев был назначен членом Военных советов обеих фронтов. Однако руководство действиями фронтов осуществляли на месте прибывшие в Сталинград заместитель Верховного главнокомандующего Г.К.Жуков, начальник Генерального штаба А.М.Василевский, член ГКО Г.М.Маленков, начальник артиллерии Красной Армии Н.Н.Воронов, командующий ВВС А.А.Новиков, а также другие представители Ставки. Работой предприятий Сталинграда руководил представитель ГКО В.А.Малышев.

В своих мемуарах Хрущев постарался не только свести к минимуму роль представителей ГКО и Ставки в руководстве Сталинградским сражением, но и очернить их, а заодно и Сталина. Он писал: "Всякий раз в самые критические минуты, я ощущал, что Сталин обращает на меня самое пристальное внимание, и поэтому послал Маленкова, чтобы тот наблюдал за мной. Я заметил, что Маленков и Василевский вместе перешептывались. Маленков вернулся в Москву и сообщил, почему сражение идет так плохо, и, естественно, хотел избежать личной ответственности за то, что происходило. В ходе своего перешептывания с Василевским, Маленков готовил осуждение кого-либо и я знал, что выбор падал на меня. Он ничего не понимал в военных делах, но он был более, чем компетентен, когда дело касалось интриг". В этих замечаниях проявлялась подозрительность Хрущева, которую отмечали многие его коллеги по работе. Кроме того, в своих оценках Хрущев проявлял типичное для него презрение к знаниям и способностям других людей.

Стараясь выгоднее изобразить себя, Хрущев убеждал, что он, в отличие от других руководителей страны, долго находился в гуще боевых действий. С этой целью он особо подчеркнул в докладе на ХХ съезде, что Сталин лишь однажды выезжал на фронт. Действительно, среди членов Политбюро Хрущев, пожалуй, дольше всех пробыл на фронтах Великой Отечественной войны. В то же время он не был единственным, кто рисковал своей жизнью, оказавшись в пределах действия вражеского огня. На различных фронтах находились члены ГКО Ворошилов, Берия, Маленков, Каганович. При этом Ворошилов и Каганович были ранены. Во время поездки в Ленинград в начале сентября 1941 года на станции Мга под огонь врага попала правительственная комиссия в составе Молотова, Маленкова, Косыгина и других. Члены комиссии едва не были захвачены в плен прорвавшейся группой немецких автоматчиков. Весной 1942 года Молотов совершил рискованный перелет над территорией, оккупированной немцами, и его самолет попал под огонь сначала немецких зениток, а на обратном пути – под огонь советского истребителя. Все дни ленинградской блокады Жданов, как и другие руководители Ленинграда, находился в городе, подвергавшегося не только бомбардировкам, но и артобстрелу.

Да и пребывание в Москве в первые месяцы войны не гарантировало безопасности. Микоян был сбит воздушной волной после взрыва бомбы, упавшей в пределах Кремля. Кандидат в члены Политбюро Щербаков был контужен в результате бомбардировки правительственных зданий. В это время все советские руководители, находившиеся в Москве, включая Сталина, рисковали своей жизнью. Именно поэтому решения Сталина остаться в Москве в октябре 1941 года, а затем провести парад 7 ноября 1941 года в условиях, когда немцы находились под Москвой, свидетельствовало о его мужестве.

Нет сомнения в том, что сам Хрущев обладал немалым мужеством. Он не растерялся, когда 23 августа под прикрытием массированной бомбардировки города, немецкие войска прорвали оборону советских войск и вышли к Волге. Когда немецкие войска вышли к Тракторному заводу, Хрущев, по словам авторов "Истории Великой Отечественной войны", "потребовал от Городского комитета обороны привести в боевую готовность все имеющиеся на Тракторном заводе танки и по тревоге поднять истребительные батальоны и части народного ополчения". В результате попытки немцев взять Тракторный завод с ходу были сорваны. Со свойственной ему энергией и инициативностью Хрущев постоянно занимался организацией обороны города.

В то же время совершенно очевидно, что Хрущев сознавал опасность пребывания в городе, превратившегося в поле боя, а потому он постарался убедить Верховное командование в необходимости перевести командный пункт фронта за Волгу. В этой связи Хрущев вспоминал: "Волна за волной немецкие самолеты бомбили город. Сталинград был в огне. Нас отрезали от левого берега Волги. Связь с левым берегом играла решающую роль для нашего наблюдения за ходом сражения. Командующий Еременко и я решили, что продолжение нашего пребывания в Сталинграде неразумно".

Эти замечания не слишком логичны: если защитников Сталинграда отрезали от левого берега Волги, то туда было невозможно перебраться. Кроме того, получалось, что с левого берега нельзя было командовать войсками, отрезанными от него, а можно было лишь наблюдать за ходом сражения.

Хрущев направил просьбу в Ставку, чтобы разрешить военному совету и штабу фронта эвакуироваться на левый берег. Он вспоминал: "Прошел день, но ответа не было. Мы повторили просьбу. Опять из Москвы не было ни слова. Мы не могли перенести командный пункт без разрешения. Тогда позвонил Сталин по какому-то другому вопросу. Я сам с ним разговаривал и сказал ему: "Товарищ Сталин, мы уже повторяли нашу просьбу перевести командный пункт на левый берег, но Генеральный штаб все еще не ответил. Время поджимает, поэтому я прошу вас дать нам разрешение на переезд сейчас же".

Сталин ответил: "Это невозможно. Если наши войска узнают, что их командующий и штаб выехали из Сталинграда, город падет". Сталин очевидно помнил, что он не покинул Москву в разгар сражения за столицу, так как опасался, что его отъезд скажется отрицательно на боевом настрое защитников города. Хрущев писал, что он "старался объяснить Сталину как можно доходчивее, что его опасения необоснованы: "Товарищ Сталин, я не так на это смотрю. 62-я армия под начальством Чуйкова осуществляет оборону Сталинграда. Мы также назначили Гурова в Военный совет и дали ему указания оставаться в городе и усилить руководство армией. Мы абсолютно уверены, что Чуйков и Гуров справятся со своей задачей. Они будут сдерживать попытки противника прорвать нашу оборону и завладеть городом".

Наконец, Сталин уступил доводам Хрущева: "Ну, хорошо. Если вы уверены, что фронт устоит и наша оборона не будет прорвана, я дам вам разрешение переехать на левый берег. Однако позаботьтесь о том, чтобы оставить представителя штаба фронта в Сталинграде, чтобы он мог вам сообщать, как идут дела. Я хочу, чтобы вы имели кого-то в городе, который бы подтверждал донесения Чуйкова".

Хрущев и Еременко оставили представителем командования фронта в Сталинграде генерал-лейтенанта Ф.И.Голикова. В своих мемуарах Хрущев утверждал, что Голиков был напуган таким решением, так как исходил из того, что Сталинград обречен и его защитников ждет гибель. По словам Хрущева, генерал всем силами старался добиться пересмотра этого решения. Хрущев стыдил Голикова, обвиняя его в трусости. Возможно, что при этом он был столь груб, что Голиков впоследствии пожаловался на него Сталину, а Сталин отчитал Хрущева за грубое обращение с подчиненными вообще и с генералом Голиковым, в частности.

Рассказывая эту историю, Хрущев, очевидно, рассчитывал на сочувствие ему со стороны своих читателей. Видимо ему в голову не приходило, что стыдить Голикова за трусость у Хрущева, эвакуировавшегося за Волгу, не было морального права. Если эта история правдива, то Голиков требовал для себя таких же условий, каких добился для себя Хрущев от Сталина. Правда, переехав на левый берег Волги, Хрущев не избавил себя от опасностей войны, но существенно снизил риск своей гибели по сравнению с командующими армий, командирами частей и подразделений, офицерами и солдатами, которые оставались в пекле Сталинградского сражения.

Возможно, что, уступив доводам Хрущева, Сталин исходил из того, что присутствие его и Еременко в Сталинграде не сыграет решающей роли в обороне города. К этому времени Сталин явно был не высокого мнения о Хрущеве. По признанию Хрущева, "в дни Сталинграда" Сталин "сказал мне, что я не украинец и поэтому ее делами займется Корниец, который тогда являлся председателем Совета народных комиссаров УССР". Не исключено, что вслед за этим могла последовать отставка Хрущева с поста первого секретаря ЦК КП(б) Украины. Есть сведения, что Сталин решил назначить первым секретарем ЦК Компартии Украины П.К.Пономаренко. За этим мог последовать вывод Хрущева из состава Политбюро. В годы войны пошатнулось положение даже таких ветеранов Политбюро как Ворошилов и Каганович, а такие деятели, как Мехлис, Кулик и ряд других за ошибки и проступки, допущенные ими, были серьезно наказаны.

В то время как положение Хрущева заметно пошатнулось, возникли серьезные неприятности у его первого сына Леонидом. После выхода из госпиталя весной 1942 года, он, как-то оказавшись в пьяной компании, выстрелил по бутылке, поставленной на голову офицеру, и, промахнувшись, убил его. Дело Леонида рассматривал военный трибунал, ему грозил расстрел, но он был направлен на фронт. Лишь через некоторое время ему снова разрешили летать. Очевидно, что эти события лишь усугубляли тяжелое настроение Хрущева. Не случайно он лишь мельком осветил в своих мемуарах события лета и осени 1942 года.

Хотя Хрущев объяснял свой переезд из Сталинграда интересами дела, было очевидно, что после переселения на левый берег Волги связь между командованием фронта и командующими армиями, оставшимися в Сталинграде, стала ограниченной. Об этом косвенно свидетельствует Жуков, который вспоминал, как в середине сентября "по приказу Верховного на командный пункт 1-й гвардейской армии приехали А.И.Еременко и Н.С.Хрущев. Тут же были командующий дальней авиации А.Е.Голованов и я. А.И.Еременко сказал, что он хотел бы ознакомиться с обстановкой и обсудить положение в Сталинграде. В.Н.Гордов и К.С.Москаленко познакомили А.И.Еременко со всеми деталями обстановки и своими соображениями." Очевидно, что ни командующий фронтом, ни член Военного совета до этого совещания не знали многого об обстановке в Сталинграде, где в это время шли напряженные, кровопролитные бои.

Из воспоминаний Жукова также следует, что Хрущев играл лишь роль промежуточного звена в системе управления войсками, не принимая участия в решениях, определивших ход Сталинградского сражения. На упомянутом Жуковым совещании Хрущева даже не поставили в известность о принятии Сталиным, Жуковым и Василевским плана наступления с целью окружения немецких войск в районе Сталинграда. Жуков писал: "На вопрос Еременко о плане более мощного контрудара, не уклоняясь от ответа, я сказал, что Ставка в будущем проведет контрудары более значительной силы, но пока что для такого плана нет ни сил, ни средств".

Пребывание Жукова, Маленкова и Голованова, а также маршала артиллерии Воронова и маршала авиации Новикова в районе Сталинграда было связано с работой комиссии Ставки по выяснению положения дел на Сталинградском фронте. Сослуживец А.Е. Голованова летчик-испытатель В.Ч.Мезох вспоминал, что комиссией "было установлено, что командование фронта в лице Еременко и Хрущева не справилось со своей задачей, допустив прорыв немцев к Волге. Как младшему по возрасту и званию Жуков приказал Голованову доложить Сталину, что рекомендует сменить командование фронтом. Сталин был мудр и хитер, он понимал, что к Сталинграду приковано внимание всего мира, что смещение командования фронта в такой момент будет выглядеть как признание поражения. Сталин сделал такой ход. Он фактически снял Еременко и Хрущева, переименовал Сталинградский фронт в Донской и назначил туда Рокоссовского. А Юго-Восточный фронт, неизмеримо менее важный стратегически переименовали в Сталинградский и переместили туда Еременко и Хрущева. Вроде понижения нет, а суть совсем иная. Так мне рассказывал об этом Александр Евгеньевич, и это совпадает с тем, что я узнавал из других источников".

После этой реорганизации Сталин в директиве фронтам 5 октября писал: "Сталинград не должен быть сдан противнику, а та часть Сталинграда, которая занята противником, должна быть освобождена". В свою очередь руководство Германии со дня на день ожидало падения Сталинграда и Геббельс уже заготовил материал на этот случай для прессы. Однако защитники Сталинграда сделали все возможное для того, чтобы сорвать планы гитлеровцев.

Тем временем в сентябре и октябре в Ставке разрабатывался план наступательной операции, получившей название "Уран". В своих мемуарах Жуков писал: "После смерти И.В.Сталина появилась некоторая неясность, кто же все-таки является автором плана такого значительного по своим масштабам, эффекту и результатам контрнаступления?… Имели место высказывания, что 6 октября 1942 года Военный совет Сталинградского фронта направил в Ставку свои предложения по организации и проведению контрнаступления по собственной инициативе". Такие "высказывания" исходили от Хрущева и тех, кто стремился преувеличить его роль в Сталинградском сражении. В "Истории Великой Отечественной войны" утверждалось, что "6 октября командующий Сталинградским фронтом генерал-полковник А.И.Еременко и член Военного совета фронта…

Н.С.Хрущев направили в Ставку свои предложения свои предложения по организации и проведению контрнаступления". Авторы "Истории" утверждали, что в дальнейшем Еременко и Хрущев внесли 9 октября более углубленные предложения, которые были значительно лучше, чем то, что предлагала Ставка. На самом же деле уже в начале сентября в Ставке стал разрабатываться план, который лег в основу будущей операции по окружению и разгрому немецко-фашистских войск под Сталинградом. В начале октября, когда Хрущев и Еременко вносили свои предложения, подготовка к наступлению по плану, принятого Ставкой, уже активно развернулась.

Решающим условием для перехода советских войск в наступление под Сталинградом явилось изменение в общем соотношении сил на советско-германском фронте. К середине ноября 1942 г. общая численность Действующей армии составляла 6124 тысяч человек. На ее вооружении имелось 77734 орудий и минометов, 6956 танков и самоходно-артиллерийских установок, 3254 боевых самолета. К этому же времени общая численность войск Германии и ее союзников составляла 6144 тысяч человек. Они имели свыше 70 тысяч орудий и минометов, 6600 танков и 3500 боевых самолетов. Приблизительное равновесие было достигнуто Советской страной после тяжелых потерь в живой силе и технике, а также утраты важнейших индустриальных центров страны в первые месяцы войны. Своевременное создание в годы сталинских пятилеток новых центров промышленного производства на Востоке страны и беспримерная эвакуация многих важнейших предприятий позволили обеспечить бурный рост продукции советской оборонной промышленности на Востоке страны. Ее продукция на Урале за 1942 году выросла в 5 раз, в Поволжье – в 9 раз и в Западной Сибири – в 27 раз. Благодаря этому в 1942 году в стране было выпущено свыше 25 тысяч самолетов, свыше 24 тысяч танков, около 57 тысяч орудий, свыше 125 тысяч 82-мм и 120-мм минометов. Теперь задача состояла в том, чтобы добиться перевеса в живой силе и техники на умело выбранном направлении решающего удара по противнику.

Проведение операции было поручено войскам вновь созданного Юго-Западного фронта (командующий Н.Ф.Ватутин), Донского фронта (командующий К.К.Рокоссовский), Сталинградского фронта (командующий А.И.Еременко; член Военного совета – Н.С.Хрущев). Руководство подготовкой контрнаступления Ставка возложила по Юго-Западному и Донскому фронтам на Г.К.Жукова, по Сталинградскому – на А.М.Василевского. Наступление Юго-Западного и Донского фронтов было намечено на 19 ноября, а Сталинградского – на 20 ноября.

К этому времени командный пункт Сталинградского фронта был создан на правом берегу Волги южнее Сталинграда. Хрущев и другие руководители Сталинградского фронта проверяли готовность войск к предстоявшему наступлению. В "Истории Великой Отечественной войны" говорилось: "Во многих дивизиях и полках побывал член Военного совета Сталинградского фронта Н.С.Хрущев. Он знакомился с состоянием боевой готовности войск, с постановкой партийно-политической работы, направлял усилия партийных и комсомольских органов на обеспечение авангардной роли коммунистов и комсомольцев в будущих наступательных боях. Н.С.Хрущев подолгу беседовал с бойцами и командирами, интересовался их нуждами, бытом, призывал воинов настойчиво совершенствовать свое боевое мастерство, укреплять дисциплину, готовиться к разгрому врага… В первой половине октября Н,С.Хрущев и А.И.Еременко посетили 90-ю и 133-ю танковые бригады, прибывшие из Резерва Ставки. Они тщательно проверили готовность бригад к боям, их материально-техническое обеспечение. В 133-й бригаде состоялся митинг, на который собрался почти весь ее личный состав. Выступая перед танкистами, Н.С.Хрущев обстоятельно рассказал о положении на фронте, о тех задачах, которые предстояло решить войскам, призвал танкистов быть смелыми и упорными в бою".

Хрущев так вспоминал эти дни: "Перед началом нашего контрнаступления настроение у нас резко поднялось… Наступило 20 ноября. Мы с командующим армией сидели на его командном пункте. Все было подготовлено… Вот дан сигнал ракетой, и артиллерия открыла огонь. У меня создалось впечатление, что земля загудела… Противник был дезорганизован. Кончили артподготовку и приказали пехоте занять окопы противника. Пехота, сейчас же начала продвигаться, особого сопротивления со стороны румынских войск не встретила."

Хрущев направился вместе с генералом М.М.Поповым в механизированный корпус В.Т.Вольского. Хрущев вспоминал: "Мы ходили по полю… Смотрю, летают два самолета над передним краем противника и бомбят его. Я говорю: "Смотри, товарищ Попов, что же это такое? Чьи это самолеты? Вроде как наши. Да ведь там сейчас нет противника, он выбит, как же так? Может быть, это противник бомбит наши войска?" Мне было непонятно. Попову тоже… Потом, смотрим, эти самолеты поворачивают в нашем направлении и летят на бреющем полете… над танками и лошадьми. А все открыто как на ладони. Вот самолеты заметили наш "виллис" и летят прямо на него. Вроде бы наши самолеты? Попов: "Давайте-ка выскочим, разбежимся и заляжем. А то черт его знает, что получится". Выскочили из "виллиса", он в одну сторону, я – в другую. Самолеты прострочили по нам из пулеметов. Попов потом говорил, что очередь легла близко от него. Около меня – тоже, но не в непосредственной близости, потому что я не слышал чмоканья пуль в землю. Улетели самолеты. Я говорю: "Все-таки наши. Почему же они нас обстреляли? Как они могли спутать? Этот район обозначен на военных картах, какими могли пользоваться наши летчики, район сосредоточения танковых войск и кавалерии для броска в прорыв". Его Величество Случай – особа капризная. Случай, не раз приносивший удачу Хрущеву, на сей раз чуть не стал роковым для него и едва не привел к его гибели в первый день наступления под Сталинградом.

По воспоминаниям очевидцев Хрущев в эти дни часто находился в частях, находившихся в авангарде наступления. Вскоре после освобождения важного транспортного узла Абганерово, туда прибыл Хрущев. Старший сержант Н.Х.Пильчин вспоминал: "Н.С.Хрущев прибыл к нам неожиданно, на фронтовой легковой машине. Был еще слышен ружейно-пулеметный огонь, вели огонь и батареи нашего дивизиона. Машина подъехала к боевым порядкам дивизиона. Тов. Хрущев вышел из машины и стал беседовать с солдатами и сержантами. Он расспрашивал, какое у нас настроение, как мы обеспечены боеприпасами и продовольствием. Интересовался, насколько мы знаем обстановку на нашем участке фронта и на других фронтах. После беседы с нами тов. Хрущев уехал в другие части. Нас поразило, что машина ехала одна, без сопровождения".

24 ноября Хрущев прибыл в город Советский. По воспоминаниям генерала М.М.Попова Хрущев поздравил генералов А.Г.Кравченко и В.Т.Вольского с успешным выполнением боевых задач. "Вот и свершилось, дорогие товарищи, – сказал Н.С.Хрущев, – то, о чем мы так долго мечтали и к чему давно готовились. Войска Паулюса захлопнуты и уже не вырвутся. Здесь они будут разгромлены. Мы с вами – тоже участники этой великой битвы".

Хрущев принимал участие в допросе солдат и офицеров, захваченных под Сталинградом. В своих воспоминаниях он подробно описывал все свои встречи с военнопленными, обращая внимание на их внешний вид и манеру держаться, вспоминая их высказывания. Видимо это объяснялось тем, что пленные были для Хрущева теми редкими иностранцами, с которыми ему до сих пор довелось повстречаться. Он впервые встречался с воспитанниками иных культур, чьи идейно-политические убеждения были ему глубоко враждебны, и видимо поэтому он превращал допросы пленных в беседы о жизни и споры об общественном устройстве различных стран.

Наступление, развернувшееся 19-20 ноября 1942 года, привело к окружению 22 дивизий Германии и ее союзников в Сталинграде и его окрестностях. Одновременно началось стремительное продвижение советских войск на запад. Попытки немецкого командования разорвать кольцо окружения с помощью армии генерал-фельдмаршала Манштейна были сорваны героическими усилиями советских войнов. Один из участников этих боев писатель Юрий Бондарев ярко описал эти бои в своем романе "Горячий снег".

В то же время окруженные в Сталинграде войска под командованием генерала Паулюса продолжали сковывать советские войска. В конце декабря Ставка поставила задачу ускорить разгром гитлеровской группировки, окруженной войсками Донского и Сталинградского фронтов.

Во время заседания ГКО Сталин, как вспоминал Жуков, поставил вопрос: "Руководство по разгрому окруженного противника нужно передать в руки одного человека. Сейчас действия двух командующих мешают делу". Присутствовавшие члены ГКО поддержали это мнение. "Какому командующему поручим окончательную ликвидацию противника?" – спросил Сталин.

"Кто-то предложил передать все войска в подчинение К.К.Рокоссовскому. "А вы что молчите? – обратился Верховный ко мне. "На мой взгляд, оба командующих достойны, – ответил я. – Еременко будет, конечно, обижен, если передать войска Сталинградского фронта под командование Рокоссовского". "Сейчас не время обижаться, – отрезал И.В.Сталин и приказал мне: "Позвоните Еременко и объявите ему решение Государственного Комитета Обороны". Сталинградский фронт, из состава которого были изъяты армии, сражавшиеся в Сталинграде, был преобразован в Южный под командованием Еременко. Членом военного совета фронта остался Хрущев.

Жукову пришлось лично сообщать об этом решении Еременко, который пытался возражать и звонить Сталину, опротестовывая принятое распоряжение. Однако решение не было изменено. Хрущев утверждал, что застал Еременко "чуть ли не в слезах". По словам Хрущева, он уговаривал Еременко не возражать против принятого решения, так как оно отвечало интересам дела. Однако Еременко говорил Хрущеву: "Вы то-то не знаете, а я знаю, предвижу, что вся сталинградская слава уйдет Донскому фронту!" Хрущев утверждал, что, отвечая Еременко, он указывал: "Самая главная слава – это победа нашего народа". Однако он признавал, что в душе сочувствовал Еременко. Вероятно на самом деле Хрущев не только сочувствовал генералу, но и полностью разделял его разочарование и его предчувствия.

2 февраля 1943 года Сталин издал приказ по войскам Донского фронта, в котором обращался к представителю Ставки маршалу артиллерии Воронову и командующему Донским фронтом генерал-полковнику Рокоссовскому, поздравляя их "с успешным завершением ликвидации окруженных под Сталинградом вражеских войск" и объявляя "благодарность всем бойцам, командирам и политработникам Донского фронта за отличные боевые действия". Вскоре Воронов и Рокоссовский были вызваны в Кремль, где их тепло приветствовал Сталин.

Бывший же командующий Сталинградским фронтом Еременко 2 февраля был отстранен от обязанностей командующего Южного фронта и переведен командовать Калининским фронтом. При этом, как утверждает биограф Хрущева Шевелев, это было сделано по предложению Хрущева. Еременко был заменен генералом Малиновским. Между тем в своих воспоминаниях Хрущев всячески восхвалял Еременко: "Я не знаю, сколько в русском языке есть слов, пользуясь которыми можно было оценить значение тех усилий, которые приложил Еременко как командующий войсками Сталинградского фронта". Получается, что сразу же после завершения Сталинградского сражения Хрущев разочаровался в Еременко и предложил его отправить в отставку с поста командующего фронтом. Оказалось, что Хрущев, которому Еременко предсказывал неблагодарность Ставки, первым забыл его заслуги в обороне Сталинграда.

Хотя Хрущева не чествовали в Кремле, он был главным оратором во время митинга 4 февраля 1943 года по случаю завершения сражения, состоявшемся на площади Павших героев в Сталинграде. В своем выступлении он сказал: "Мы собрались здесь, в исторический день, когда наши бойцы, закончив разгром фашистов в районе Сталинграда, празднуют свою славную победу над заклятым врагом. От Волги врагу уйти не удалось, он здесь нашел себе могилу". Заслуги Хрущева в достижении победы в Сталинградском сражении были оценены. 12 февраля 1943 года ему было присвоено воинское звание генерал-лейтенанта.

Глава 12. Курское сражение

Очевидно, что к этому времени отношение Сталина к Хрущеву, опять улучшилось. Когда в середине февраля 1943 года Хрущев прибыл в Москву, Сталин сказал ему: "Мы утвердили вас членом Военного совета Воронежского фронта". Правда, командующим фронта был Ф.И.Голиков, с которым у Н.С.Хрущева были плохие отношения после ссоры в Сталинграде.

По словам Хрущева, Сталин к этому времени разочаровался в способностях Корниеца и, приказав ему лететь в штаб Воронежского фронта, заявил: "Вы будете выполнять функции не только члена Военного совета, но и секретаря ЦК Украины, как и прежде". После взятия Харькова Воронежский фронт и Юго-Западный фронты получили задачу продолжить освобождение Украины. Теперь Хрущев мог совмещать свои обязанности члена Военного совета фронта с ролью политического руководителя этой советской республики.

Однако планы советского военного командования не учитывали того, что немецкие вооруженные силы еще сохраняли способность к активному сопротивлению. 19 февраля, пока Хрущев еще находился в Москве, противник нанес контрудар по наступавшим советским войскам в районе Краснограда. Как отмечал Василевский, "вражеский контрудар и быстрый отход наших войск правого крыла Юго-Западного фронта создали серьезную угрозу левому крылу Воронежского фронта… 4 марта противник начал второй этап контрнаступления, нанеся мощный танковый удар сосредоточенными силами по Воронежскому фронту из района юго-западнее Харькова".

Хрущев приехал в Харьков, зная, что город скоро будет сдан немцам. Он по-хозяйски осмотрел город, замечая в каком состоянии находились заводы и жалея, что видимо на следующий раз, когда наши войска войдут в город, немцы взорвут многое из того, что пока уцелело. Хрущев выступил и на митинге харьковской интеллигенции, среди участников которого были и те, кто оставался в городе при немцах. Видимо Хрущев не случайно решил пообщаться с украинской интеллигенцией. Ведь, когда в 1938 году Сталин предлагал ему занять пост первого секретаря КП(б) Украины, Хрущев отказывался ссылаясь на трудности общения с украинской интеллигенцией. Возможно, что теперь Хрущев старался доказать, что он способен переломить антисоветские настроения среди украинской интеллигенции и стать эффективным руководителем Украины.

16 марта Харьков был сдан. Как вспоминал Хрущев, "штаб фронта отошел в Белгород. Мы рассчитывали удержаться в Белгороде, но у нас были настолько слабые силы, что нам это не удалось. Штаб расположился в каком-то небольшом домике с садиком. Каждую ночь противник бомбил Белгород, включая расположение нашего штаба. Не исключено, что в Белгороде, возможно, были ранее оставлены какие-то немецкие агенты или предатели, которые сообщали вражеской авиации о целях… Однажды, когда мы с Голиковым стояли у карты и разбирались в обстановке, бомба разорвалась во дворе. Абажур развалился, свет погас, стекло посыпалось на карту. Вышли мы, посмотрели на воронку. Видимо, упала небольшая бомба. Если бы большая, то, наверное, не устоял бы наш домик. Мы навели в нем порядок, но в ту же ночь опять подверглись налету".

18 марта был оставлен Белгород. "В эти дни самого острого развития событий на Воронежском фронте, – вспоминал Штеменко, – оказалось невозможным составить объективную картину по докладам Голикова. Ставка командировала туда своих представителей Г.К.Жукова и А.М.Василевского". Опасаясь дальнейшего продвижения противника в направлении Тулы и Москвы, Жуков и Василевский предложили создать новый фронт на этом направлении (он позже был назван Брянским), назначить Голикова командующим этого фронта, а во главе Воронежского фронта поставить Ватутина. 27 марта наступление противника было остановлено.

В эти дни на Хрущева обрушилось личное горе. 11 марта 1943 года его сын Леонид вылетел с аэродрома в Калужской области на боевое задание, но не вернулся. Он пропал без вести. Впоследствии утверждалось, что на самом деле Леонид Хрущев перелетел к немцам и стал с ними сотрудничать. Тогда, якобы, в тыл противника была заброшена группа наших разведчиков, которые сумели выкрасть Леонида Хрущева, а затем его расстреляли. Также утверждалось, что Н.С.Хрущев на коленях просил

И.В.Сталина пощадить его сына, но тот был неумолим. Якобы именно это обстоятельство объясняло ненависть Хрущева к Сталину, которая, наконец, прорвалась в феврале 1956 года на закрытом заседании съезда КПСС.

Однако нет никаких сведений, подтверждающих беседу между Сталиным и Хрущевым о его сыне, или какое-то ухудшение отношений между ними после марта 1943 года. Ведь в случае, если бы в руководстве страны пришли к выводу, что Леонид Хрущев сознательно перебежал к немцам, стал с ними сотрудничать, а затем его решили уничтожить, то это могло бы отразиться и на отношении руководства страны к Хрущеву. (Известно, что Валентин Бережков, занимавший значительно более скромное положение, чем Хрущев, перестал быть личным переводчиком Сталина и Молотова и был переведен на работу в общественно-политический журнал, как только выяснилось, что его родители, оставшиеся во время оккупации Украины в Киеве, ушли вместе с немцами.) Однако в течение 1943 года положение Хрущева укреплялось. Он остался на посту руководителя Украины. В том же году он был награжден орденом Суворова II степени, а потом – орденом Кутузова I степени.

Также нет никаких документальных данных бесспорно подтверждающих сведения о том, что Леонид Хрущев попал в руки к немцам и сотрудничал с ними. Вряд ли бы немецкое руководство не постаралось бы использовать подобный факт для активной антисоветской пропаганды. Как известно, даже факт пленения Якова Джугашвили, который наотрез отказался сотрудничать с немцами, был максимально использован нацистской пропагандой. Была даже сочинена версия о пленении некоего племянника Молотова, который якобы сотрудничает с немцами. Однако никаких подобных сообщений о Леониде Хрущева немецкая пропаганда не публиковала. Очевидно, что Леонид Хрущев стал еще одной жертвой войны и его отец остро переживал его утрату.

Весна 1943 года стала для Хрущева тяжелым и напряженным временем ожидания нового наступления немцев. Хрущев вспоминал: "К этому времени приехал Ватутин с приказом принять командование войсками фронта… Мы распрощались с Голиковым, и Ватутин приступил к исполнению обязанностей командующего. Каких-то активных операций проводить мы тогда не имели возможности… Началось на Воронежском фронте затишье. Враг приводил себя в порядок, оборудовал свой передний край, укреплял его. И мы занялись тем же делом… Вскоре приехал к нам представитель Ставки Василевский".

Хрущев утверждал, "Мы не чувствовали особой необходимости в приезде представителей Ставки с точки зрения помощи в сугубо военных делах". По словам Хрущева, представители Ставки приезжали, потому что им приказывал Сталин: "Вроде того что: "Поезжай, что-то немцы опять наступают. Вот уже и Белгород сдали". Возможно, что в Москве складывалось впечатление, что приехал представитель Ставки – и приостановилось вражеское наступление, фронт стабилизировался. Дело же заключалось не в том, что кто-то приехал, а в том, что противник измотался или сам вынужден был остановиться, чтобы привести себя в порядок, или же мы получали подкрепление и сами вынуждали противника остановиться". Утверждая, будто в Ставке успехи советских войск якобы объясняли только действиями их представителей, Хрущев оглуплял Верховное командование. В то же время Хрущев признавал, что представители Ставки были удобны для фронта: "При каждом приезде представителя Ставки возникала надежда, что удастся получить пополнение или боеприпасы, "вырвать" у тыловиков шинели, обувь. Одном словом, подход у нас был тут меркантильный".

В этот приезд Василевского Хрущев поехал с ним инспектировать участок фронта, оборонявшийся 38-й армией. И на этот раз Хрущев опять чуть не стал жертвой вражеского огня. "В это время налетели один или два вражеских самолета и начали бомбить наши машины. Мы с Василевским выскочили наружу и представляли, вероятно, смешное зрелище для летчика. Он ведь все видел. Мы отбежали от машины, и ему представлялся выбор: или бомбить машину, или вести огонь из пулемета по живой силе. Живая сила – это мы с Василевским, наши шоферы и сопровождавшие нас лица. Но летчик, видимо, уже отстрелялся по шедшим впереди машинам, развернулся и улетел. Летел он довольно низко и весьма действовал на нервы. Кто находился под бомбежкой, понимает, что это значит".

Знаменательно, что Василевский, который оказался в таком же положении, что и Хрущев, ни словом не обмолвился об этом эпизоде в своих мемуарах. Вряд ли маршал забыл об этом происшествии, которое могло для него кончится трагически. Однако воспоминания Василевского о Великой Отечественной войне, не позволили ему отвлекаться на происшествия, не имевшее главного значения для его повествования. Хрущев же постоянно включал в свои воспоминания подобные эпизоды. Видимо это вызывалось не только желанием показать, насколько он рисковал жизнью во время войны, но и потому, что его воспоминания представляли собой собрание историй о различных случаях из его личной жизни и рассказанных таким образом, чтобы захватить внимание читателя.

Такое изложение своих воспоминаний было характерным для Хрущева. Ему было чуждо восприятие мира, основанного на глубоких внутренних закономерностях. Внимание Хрущева привлекали Случаи и собственное умение предотвратить неприятные случайности и воспользоваться случайностями благоприятными. Хрущев отнюдь не ждал покорно ударов судьбы, надеясь на милость свыше. С одной стороны, он был убежденным и воинствующим атеистом. С другой стороны, Хрущеву был чужд фатализм. Он делал все возможное, чтобы остановить роковую для него случайность. Это видно из его рассказа о том, как он позаботился о том, чтобы переместить штаб Воронежского фронта в другое место, как только он понял, что скопление транспорта вокруг штаба сделал его заметным для воздушной разведки противника. Хрущев мог испытывать удовлетворение своей предусмотрительностью. Вскоре после того как штаб расположился на новом месте, ему сообщили, что "на рассвете налетела авиация противника и разбомбила старое место штаба. Потерь у нас, однако не было, бомбежка оказалась безрезультатной. Разрушил враг село, но не полностью. А через день-два сбили немецкий разведывательный самолет и захватили в плен летчиков. Мы с Ватутиным их допрашивали. Я спросил летчика: "Вы участвовали в бомбежке такого-то населенного пункта?"… "Да, участвовал". "Какая задача была поставлена перед Вами?" "Нам сказали, что в этом населенном пункте расположен крупный русский штаб". Вот как получилось. Потом мы часто вспоминали, как "предчувствие" спасло нас".

В течение апреля 1943 года продолжалась подготовка к летней кампании. По словам А.М.Василевского, "советское командование оказалось перед дилеммой: наступать или обороняться?" Жуков высказался против перехода наших войск в наступление и предложил сначала измотать противника на нашей обороне. Ознакомившись с докладом Жукова, Сталин запросил мнение войсками фронтов. Как отмечал Василевский, "руководство Воронежского фронта высказалось только по поводу намерений врага". Это же подтверждал и Жуков, который привел в воспоминаниях соображения командования Воронежского фронта, подписанные Федоровым (Н.Ф.Ватутин), Никитиным (Н.С.Хрущев), Федотовым (Ф.К.Корженевич).

Во времена правления Хрущева была создана легенда о том, что воплощенный в жизнь план разгрома войск Германии и ее союзников на Курской дуге был разработан военным советом Воронежского фронта при активном участии Хрущева. В этой связи Василевский замечал: "До недавнего времени вопрос о планировании и подготовке Курской битвы в военно-исторической литературе, как научной, так особенно и мемуарной, освещался не совсем точно, – вольно или невольно принижалась творческая и организационная деятельность Ставки и ее рабочего органа – Генерального штаба, преувеличивалась роль фронтовых инстанций, и прежде всего Военного совета Воронежского фронта. Эти искажения, на мой взгляд, явились результатом того, что долгое время не было документов, которые всесторонне освещают ход планирования Курской битвы. К тому же ряд важнейших деталей вообще не нашел отражения ни в каких документах, так как обсуждались они в самой высокой инстанции в узком кругу лиц, руководивших подготовкой Курской битвы. Это относится, помимо И.В.Сталина, к Г.К.Жукову, к ныне покойному А.И.Антонову, к автору этих строк и некоторым другим товарищам, работавшим в ГКО, Ставке и Генштабе".

По словам Василевского, которые подтверждают Жуков и Штеменко, "12 апреля вечером в Ставке состоялось совещание, на котором присутствовали М.В.Сталин, прибывший с Воронежского фронта Г.К.Жуков, я и заместитель начальника Генерального штаба А.И.Антонов. Было принято предварительное решение о преднамеренной обороне… После принятия решения о преднамеренной обороне с последующим переходом в контрнаступление развернулась всесторонняя и тщательная подготовка к предстоящим действиям".

По сведениям разведки германские войска должны были начать наступление на Курской дуге 10-12 мая. Однако, как это нередко случалось в ходе второй мировой войны, Гитлер в последнюю минуту перенес назначенный им же срок наступление. По словам Штеменко, "в переносе срока наступления Н.Ф.Ватутин усмотрел колебания противника. У командующего Воронежским фронтом возникла мысль, что при создавшемся положении целесообразно нанести упреждающий удар". Это подтверждал в своих воспоминаниях и Г.К.Жуков, который замечал, что взгляды Ватутина "полностью поддерживал член Военного совета Н.С.Хрущев". Как писал Жуков, "начальник Генштаба А.М.Василевский, А.И.Антонов и другие работники Генштаба не разделяли такого предложения Военного совета Воронежского фронта. Я полностью был согласен с мнением Генерального штаба, о чем и доложил И.В.Сталину… После многократных обсуждений примерно в мае 1943 года И.В.Сталин наконец твердо решил встретить наступление немцев огнем всех видов глубоко эшелонированной обороны, мощными ударами авиации и контрударами оперативных и стратегических резервов".

В мае на фронте продолжалась подготовка к грядущему сражению. В "Истории Великой Отечественной войны" говорилось, что "выступая в конце мая на совещании начальников политотделов Воронежского фронта, посвященном подготовке войск к боям, Н.С.Хрущев говорил: "Враг готовится к нанесению нового удара. Для нас дорог каждый день. Политработа – это все то, чем живет боец. Состояние оружия, учеба, питание – все это входит в круг работы политработников. Требуется немедленно поднять политработу на более высокий уровень".

Сообщение о том, что немцы перейдут в наступление 19-26 мая также не подтвердилось. В напряженном ожидании прошли конец мая и июнь. Намеченное на июнь наступление немцев было опять перенесено Гитлером. Наконец, 2 июля 1943 года Ставка направила директиву фронтам о том, что "немцы могут перейти в наступление на нашем фронте в период 3-6 июля".

3 июля на фронтах было спокойно, но 4 июля, по словам Василевского, "противник предпринял на широком участке Воронежского фронта боевую разведку примерно четырьмя батальонами, поддержанными 20 танками, артиллерией и авиацией (около 150 самолето-вылетов)… Захваченный в бою пленный, немец из 168-й пехотной дивизии, показал, что войскам розданы на руки сухой паек, порции водки и что 5 июля они должны перейти в наступление. Из телефонного разговора с Жуковым я узнал, что то же самое подтверждают немецкие перебежчики, перешедшие к нам на Центральном фронте". Об этом же писал и Жуков.

Хрущев подробно описал, как он допрашивал одного из таких пленных. Судя по рассказу Хрущева, это был перебежчик из эсесовской дивизии "Мертвая голова". Он также сообщил, что наступление начнется 5 июля в 3 часа утра. По словам Хрущева, сразу же после завершения допроса он позвонил в Москву. Вскоре ему позвонил Сталин, который распросил Хрущева о перебежчике. Хрущев вспоминал: "Сталин спросил меня: "А как Вы там сами чувствуете ситуацию? Какова Ваша уверенность в успехе?" Отвечаю: "Мы с командующим обменялись мнениями и солидарны, чувствуем себя хорошо, уверено".

Советское командование решило нанести по немцам упреждающий артиллерийский и авиационный удар до рассвета 5 июля. Жуков вспоминал: "В 2 часа 30 минут я отдал приказ о начале контрподготовки. Все кругом закрутилось, завертелось, раздался ужасный грохот – началось величайшее сражение в районе Курской дуги. В этой адской "симфонии" звуков словно слились воедино удары тяжелой артиллерии, разрывы авиационных бомб, реактивных снарядов М-31". Схожим образом описывал начало Курского сражения и Н.С.Хрущев: "Земля дрожала от разрывов снарядов и бомб, воздух гудел от слитного звучания самолетов бомбардировочной авиации и истребителей прикрытия. Наши войска были готовы к отражению удара. Завязался бой, тяжелый бой".

Наступление противника было особенно активным на Воронежском фронте. Генерал-лейтенант Н.К.Попель вспоминал: "Пожалуй, ни я, ни кто другой из наших командиров не видел сразу такого количества вражеских танков. Генерал-полковник Гот, командовавший 4-й танковой армией гитлеровцев, ставил на кон все. Против каждой нашей роты в 10 танков действовало 30-40 немецких". Как писал Попель, в эти дни на командный пункт его танковой армии прибыл Н.С.Хрущев, который говорил: "Ближайшие сутки, двое, трое, от силы неделя – самые страшные… Либо пан, либо… немцы в Курске. Они на карту все ставят, для них это вопрос жизни или смерти. Надо сделать так, чтобы был вопрос только смерти, чтобы они свернули себе шею, а мы вперед пошли. Украина ждет. Днепр… А там граница".

В ходе упорных боев противнику удалось вклиниться во вторую полосу нашей обороны и продвинуться на белгородско-курском направлении от 15 до 35 километров. По словам Жукова, "перегруппировав в течение 10 июля свои основные силы на более узком участке, противник вновь бросил их в направлении Прохоровки, рассчитывая здесь смять наши ослабевшие войска. К исходу 11 июля на участке Воронежского фронта наступил острый кризис сражения". Хрущев вспоминал: "К тому времен наше положение ухудшилось… Враг оттеснил нас уже километров на 35 на север и мы выдохлись. Я поехал к Катукову. Его войска оседлали шоссе Белгород-Курск и удерживали его южнее Обояни. Там же находился штаб 6-й гвардейской армии, потому что Катуков и Чистяков занимали по фронту и в глубину одну полосу… Там я встретился с обоими командирами. Положение складывалось тяжелое. Москва проявляла нервозность. Помню взял трубку Молотов. Молотов всегда в таких случаях вел разговор грубее, чем Сталин, допускал оскорбительные выражения, позволял словесную бесконтрольность. Он ничем не мог нам помочь…"

Тем временем, как писал Жуков, "Ставка… подтянула из своего резерва в район Прохоровки 5-ю гвардейскую общевойсковую и 5-ю гвардейскую танковую армию и наутро 12 июля ввела их в сражение… В течение 12 июля на Воронежском фронте шла величайшая битва танкистов, артиллеристов, стрелков и летчиков, особенно ожесточенная на прохоровском направлении". В величайшем танковом сражение второй мировой войны под Прохоровкой участвовало до 1200 танков и САУ. Наблюдавший это сражение Василевский докладывал Сталину: "Все поле боя в течение часа было усеяно горящими танками немецкими и нашими танками". Хрущев прибыл в Прохоровку уже после завершения сражения. Он вспоминал: "На полях виднелось много подбитых танков – и противника, и наших. Появилось несовпадение в оценке потерь". По словам Хрущева, генерал-лейтенант бронетанковых войск "Ротмистров говорил, что видит больше подбитых немецких танков, я же углядел больше наших. И то, и другое, впрочем, естественно. С обеих сторон были ощутимые потери".

После двухнедельных тяжелых боев с наступавшими немецкими войсками в Курском сражении произошел перелом и Красная Армия перешла в наступление на всех участках фронта Курской дуги. 5 августа 1943 года советские войска освободили Орел и Белгород и Москва впервые в ходе войны салютовала в честь взятия этих городов. Наши войска продолжали наступление.

Однако, как свидетельствует Штеменко, "обстановка получила несколько неожиданное развитие. Противник срочно стал сосредоточивать в район сражения свои резервы (в основном танковые дивизии), намереваясь приостановить наше наступление… Командование Воронежского фронта недооценило нависшей угрозы, даже, правильнее сказать, проглядело ее. Продвижение наших войск продолжалось без достаточного закрепления отвоеванных рубежей и обеспечения флангов. Неприятель использовал это и нанес мощные контрудары: 11 августа из района южнее Богодухова, а 18 – 20 августа – из района западнее Ахтырки. Всего в контрударах участвовало до одиннадцати вражеских дивизий, преимущественно танковых и моторизованных. Со стороны Ахтырки враг нацелился под самое основание нашего глубокого вклинения на главном направлении. В итоге ожесточенных боев 17 – 20 августа войска Воронежского фронта понесли здесь чувствительные потери. Местами были потеснены к северу и обе наши танковые армии".

По свидетельству Штеменко, в это время Сталин лично продиктовал директиву Ватутину и Военному совету Воронежского фронта, в которой говорилось: "События последних дней показали, что вы не учли опыта прошлого и продолжаете повторять старые ошибки, как при планировании, так и при проведении операций… Стремление к наступлению всюду и к овладению возможно большей территорией без закрепления успеха и прочного обеспечения флангов ударных группировок является наступлением огульного характера. Такое наступление приводит к распылению сил и средств и дает возможность противнику наносить удары во фланг и тыл нашим далеко продвинувшимся вперед и не обеспеченным с флангов группировкам …Я еще раз вынужден указать вам на недопустимые ошибки, неоднократно повторяемые вами при проведении операций, и требую, чтобы ликвидация ахтырской группировки противника, как наиболее важная задача, была выполнена в ближайшие дни".

Возможно, что Сталин адресовал свою критику и суровые предупреждения не столько Ватутину, сколько Хрущеву, опасаясь активного вмешательства последнего в деятельность командующего Воронежеским фронтом. Известно, что весной 1942 года Хрущев вместе с Тимошенко отстаивал план широкомасштабного наступления в Восточной Украине. Ведь не Ватутин, а Хрущев и Тимошенко в свое время проглядели контрудар немецких войск по нашим армиям в ходе Барвенковской операции. В результате принятых мер попытки противника остановить наше наступление провалились и 23 августа войска Степного фронта взяли Харьков. 50-дневное сражение на Курской дуге было завершено полной победой Красной Армии.

30 августа Хрущев выступил на митинге в освобожденном Харькове. В заключение своего выступления он сказал: "Товарищи, врага мы разбили, но еще не добили. Враг еще силен, успокаиваться нельзя, надо добиться, чтобы первая столица Украины – наш славный Киев был освобожден… Все за работу! Дружнее! Все для фронта, все для победы!… Вперед, на запад!"

Глава 13. Освобождение Украины и завершение войны

В ходе стремительного наступления советских войск, начавшегося после Курского сражения, в начале сентября 1943 года был освобожден Донбасс. 9 сентября Ставка направила военным советам фронтов и армий директиву о форсировании Днепра. За форсирование Днепра бойцы должны были представляться к присвоению звания Героя Советского Союза.

В ходе ознакомления с этой директивой на заседании Военного совета Воронежского фронта выступил Хрущев. В "Истории Великой Отечественной войны" говорилось, что "Н.С.Хрущев подчеркивал, что наступило время полного и окончательного изгнания врага со священной советской земли… Гитлеровцы пытаются запугать Красную Армию утверждениями о том, что заковали Днепр в железо и бетон, превратили его в неприступный "Восточный вал". Надо вселить в сознание каждого солдата, сержанта, офицера, указывал Н.С.Хрущев, твердую уверенность в успехе форсирования Днепра и захвата плацдармов. Поэтому все надо подчинить решению этой главной задачи… Для этого надо готовить войска к тому, чтобы при подходе к водной преграде немедленно ее форсировать, не ожидая прибытия понтонов и других табельных переправочных средств. Для форсирования надо использовать все, что попадется под руку: рыбачьи лодки, плоты, бревна, пустые бочки и т.п. Внезапность – важное условие победы на Днепре". Как всегда Хрущев умел поддержать неординарные методы, рожденные смекалкой и житейским опытом.

Хрущев рассчитывал и на серьезную помощь советским войскам со стороны партизан Украины. Еще 21 июля в специальной радиограмме Хрущев приказывал, что партизаны должны "всячески препятствовать противнику подтягивать технику и живую силу к полям сражения путем диверсий на желеэных дорогах, подрыва эшелонов с техникой и живой силой, всеми средствами уничтожать живую силу противника на стоянках и в гарнизонах, создавать невыносимые условия для противника в его тылу". При военном совете Воронежского фронта была создана оперативная группа в 15 человек из работников Украинского штаба партизанского движения во главе с Т.А.Строкачем. Исполняя указания Хрущева, группа разработала план захвата партизанами переправ через Десну и Днепр.

Форсирование Днепра началось 22 сентября в букринской излучине. Переправа осуществлялась с помощью партизан. Военный совет Воронежского фронта обратился к бойцам, первыми осуществившими переправу через Днепр. В письме, подписанном Ватутиным и Хрущевым, говорилось: "Ваша геройская переправа через Днепр, цепкое закрепление на правом берегу, готовность, не щадя жизни, отстаивать каждый клочок отвоеванной родной земли и неукротимо двигаться все дальше вперед – на запад – служат примером для всех воинов… Нам выпала великая честь вызволять родную Украину, славный Киев из гитлеровской неволи, сражаться на Днепре – решающем рубеже, где мы должны сломать хребет фашистскому зверю. Вы действуете, как суворовцы, – смело, ловко, стремительно и потому побеждаете".

О том, с каким трудом советским воинам давалось освобождение каждого участка земли по ту сторону Днепра ярко рассказал Юрий Бондарев в своей книге "Батальоны просят огня". За переправу через Днепр две тысячи советских воинов получили звания Героев Советского Союза.

Немецкие войска оказывали упорное сопротивление частям Красной Армии, наступавшим на Киев. Наиболее плотная группировка противника была создана в полосе действий 1-го Украинского фронта (так с 20 октября 1943 года и до конца войны стал именоваться Воронежский фронт.) Рассказывая о подготовке к наступлению на Киев, маршал авиации

С.А.Красовский писал в газете "Правда Украины" в 1958 году: "Генералы Ватутин и Хрущев не знали покоя ни днем, ни ночью. Несмотря на ненастье и бездорожье, они появлялись в штабах армий, корпусов, дивизий, на передовых позициях, скрупулезно проверяя каждую мелочь. Наконец, подготовка к операции закончилась. 2 ноября 1943 года в разное время начали прибывать командующие родов войск фронта в Новые Петровцы на КП командарма 38, где находился и КП Военного совета фронта. Поздно вечером члены Военного совета Ватутин и Хрущев дали последние указания, определили час атаки. "Во что бы то ни стало надо освободить Киев к празднику, – сказал на прощание Никита Сергеевич".

В своих мемуарах Хрущев позже утверждал: "Наши войска вошли в Киев 6 ноября, что было особенно приятно, потому что это было накануне годовщины Великой Октябрьской революции. Может показаться, что мы умышленно задумали освободить Киев накануне празднования годовщины, но на самом деле это было совпадением". На самом деле, как отмечалось в "Истории Великой Отечественной войны", "вся партийно-политическая работа" проводилась под лозунгом "Освободим Киев к 26-й годовщине Великого Октября!"

Еще до вступления в Киев Хрущев стал беспокоиться о сохранности зданий, где до войны были размещены правительственные учреждения. Он вспоминал: "До начала нашего наступления я попросил создать специальные отряды, чтобы их направить к зданиям Центрального комитета, штабу Киевского военного округа, Совету народных комиссаров, Академии наук и другие… Эти отряды должны были сделать так, чтобы немцы не успели поджечь здания или взорвать их. Они должны были выгнать команды немецких подрывников и разрядить заложенные заряды". Услыхав звуки мощных взрывов на территории города, Хрущев пришел к выводу: "Если немцы стали взрывать здания, то они бегут из города". Тогда он попросил начальника артиллерии С.С.Варенцова открыть огонь по городу. По словам Хрущева, он хотел таким образом ускорить бегство немцев из Киева с тем, чтобы спасти правительственные здания от уничтожения.

К 4 часам утра 6 ноября советские войска полностью ликвидировали сопротивление противника в Киеве. Через час Военный совет 1-го Украинского фронта отправил Сталину телеграмму: "С величайшей радостью докладываем Вам, что задача, поставленная Вами по овладению нашим прекрасным городом Киевом – столицей Украины, войсками 1-го Украинского фронта выполнена. Город Киев полностью очищен от фашистских оккупантов".

Утром 6 ноября Хрущев въехал в Киев. По его словам, он поехал прямо в Совет народных комиссаров, чтобы осмотреть здание. "Внешне все казалось в порядке. Стояло и здание Центрального комитета. Уцелело здание Академии наук и театры". Хрущев ошибался: здание Академии наук было разрушено. Не упомянул в своих мемуарах Хрущев и о том, что немецкие войска перед уходом из Киева взорвали Успенский собор Киево-Печерской лавры, сожгли консерваторию, университет, городскую публичную библиотеку, зоологический музей, электростанцию, уничтожили водопроводное хозяйство, все мосты, путепроводы. Как видно, Хрущев на первых порах был озабочен главным образом сохранностью помещений, предназначенных для управленческой деятельности. Осмотрев более внимательно эти здания, он жаловался в своем письме в ЦК ВКП(б) от 8 ноября 1943 года, что в зданиях ЦК КП(б)У и Верховного Совета УССР "вывезены даже дверные ручки, вытащены подоконники, двери, оконные рамы, паркет и вырваны мраморные плиты".

Во время своей поездки по Киеву 6 ноября Хрущев встречался с киевлянами, приветствовавших его. Как свидетельствовали очевидцы, эти встречи превращались в небольшие митинги, на которых Хрущев обращался к жителям освобожденной столицы Украины. А 27 ноября в Киеве у памятника Тарасу Шевченко состоялся общегородской митинг, посвященный освобождению столицы Украины. Свое выступление на митинге Хрущев увенчал здравицами в честь Красной Армии, Коммунистической партии и И.В.Сталина.

Вскоре после освобождения Киева Хрущев был вызван в Москву к Сталину. По словам Хрущева, Сталин сказал ему: "Сейчас, видимо, надо будет Вам сосредоточить свое внимание на партийной работе и на работе по восстановлению государственных органов республики, ее областей и районов. Сейчас посевы и хлеб, сахар, уголь и металл – вот главное.

Вы остаетесь членом Военного совета, как и были, 1-го Украинского фронта, время от времени сможете выезжать на фронт, но главные усилия, главную энергию вы должны посвятить восстановлению республики". Неясно чем было вызвано это решение Сталина: то ли действительно желанием переключить кипучую энергию Хрущева на восстановление Украины, то ли стремлением удержать его от чрезмерного вмешательства в планирование боевых операций 1-го Украинского фронта.

Задача, стоявшая перед Хрущевым, была исключительно тяжелая. Война, прокатившаяся дважды по Украине, и хозяйничанье оккупантов привели к полному разорению этого богатого края. В "Советской исторической энциклопедии" отмечалось, что за годы войны и оккупации на Украине было разрушено и сожжено 714 городов и населенных пунктов, свыше 28 тысяч сел и деревень. Жилья лишилось около 10 миллионов человек. Было разрушено и разграблено более 16 тысяч промышленных предприятий, свыше 200 тысяч зданий производственного назначения, 27 910 колхозов, 872 совхоза, 1300 МТС, 32 930 школ, техникумов и вузов. Прямые материальные потери составили 285 миллиардов рублей (в довоенных ценах). По сведениям, приводимым Таубмэном, 40 процентов национального богатства республики было уничтожено, 5,3 миллиона мирных жителей Украины были убиты (один из шести), 2,3 миллиона человек были вывезены на работу в Германию.

Ко всему прочему освобождение Украины не принесло мира в ее западных областях. Там развернулось повстанческое движение, получившее поддержку тех, кто не желал восстановления Советской власти. Рассказывая о своей поездке в начале 1944 года в недавно освобожденный город Ровно, Хрущев вспоминал, как по пути он остановился на тыловой базе снабжения. Там он заметил "большое число людей, которые слонялись возле базы. Я подумал, что многие из них могут быть переодетыми бандеровцами, которые грелись у наших костров, питались нашей едой и шпионя за нами. Меня предупредили, что местность кишмя кишит бандеровцами. Вместо того, чтобы провести ночь на этой базе, я поехал в небольшую деревню на бывшей польской границе и остановился там". Эти опасения Хрущева не были беспочвенными. Через несколько недель машина, в которой ехал командующий 1-м Украинским фронтом Н.Ф.Ватутин, попала в засаду и генерал армии был тяжело ранен. Позже Ватутин скончался от полученных ран.

К началу 1944 года власти Украины вернулись в Киев. 6 февраля 1944 года указом Президиума Верховного Совета УССР Хрущев был назначен председателем Совета народных комиссаров Украины. При этом он остался первым секретарем ЦК КП(б)У. В марте 1944 года состоялась VI сессия Верховного Совета УССР. В своем выступлении на сессии Хрущев изложил программу первоочередных задач по восстановлению народного хозяйства республики.

Хрущев стал руководителем Совнаркома УССР в период, когда Советский Союз добивался вступления СССР во вновь создававшуюся Организацию Объединенных наций всеми 16 республиками. При этом ссылались на то, что Британская империя будет представлена там не только Великобританией, но также британскими доминьонами и даже Индией, еще остававшейся колонией. Хотя предложение Советского Союза было отклонено, учитывая вклад Украины и Белоруссии в дело разгрома гитлеровской Германии, эти две республики получили самостоятельные представительства в ООН, а также в ее специализированных организациях. Таким образом, международный статус украинского правительства становился равным любому другому независимому государству, входившему в ООН.

В это же время обсуждался вопрос о западной границе Украины. Западные союзники упорно не желали признавать присоединения Западной Украины к УССР. Под давлением польской эмиграции Великобритания и США настаивали хотя бы на возвращении Львова и прилегавшей к нему местности к Польше. Хрущев же не только выступал против каких-либо территориальных уступок, но и требовал включения в состав Украины ряда районов, населенных украинцами, в районе города Хелм. Не исключено, что эта позиция объяснялась тем обстоятельством, что супруга Хрущева была родом из этих мест. Однако это предложение Хрущева не было принято. Более того, Советское правительство согласилось возвратить в состав Польши Перемышль и ряд прилегавших к нему территорий, которые с сентября 1939 года считались частью Советской Украины.

В это же время встал вопрос и о статусе Крыма. В мае 1944 года крымские татары, огульно обвиненные в сотрудничестве с немецкими оккупантами, были выселены из Крыма, а Крымская автономная республика была ликвидирована. Как утверждает Таубмэн, в это время Хрущев поставил вопрос о необходимости передачи Крыма в состав УССР. Возможно, что Хрущев руководствовался желанием укрепить свою популярность на Украине. Однако Крым стал одной из областей Российской Федерации.

Тем временем войска 1-го Украинского фронта перешли государственную границу СССР. В своих воспоминаниях Хрущев выражал сожаление, что он не смог "увидеть как наши войска гнали немцев по Восточной Европе", так как "у него было дел по горло в Киеве, следя за восстановлением Украины и реогранизацией партии".

Война еще продолжалась, а на Украине уже начались восстановительные работы. Особое значение придавалось восстановлению угольной промышленности Донбасса. В мемуарах Хрущева сказано: "Угольной промышленностью занимался у нас Егор Трофимович Абакумов, специально откомандированный к нам как хороший знаток Донбасса. Тогда был взят правильный курс на строительство мелких шахт, на разработку верхних пластов, или, как их называют шахтеры, хвостов, то есть таких пластов, которые почти выходят на поверхность. Неглубокие шахты в старое время называли мышеловками. Было намечено побыстрее пройти несколько сотен таких шахт и за счет мелкой механизации, неглубоких разработок и наклонных стволов срочно получить нужное количество угля. И этот уголь был получен!"

В условиях, когда продолжалась война, на шахтах трудились люди вне зависимости от пола и возраста. Работавший в это время на Донбассе В.Е.Семичастный вспоминал: "Были объявлены так называемые дни повышенной добычи – ДПД. В шахты-мышеловки спускался стар и млад… Поскольку молодых ребят не хватало, был брошен клич: "Девушки – в забой!"… В течение двух лет в условиях войны были восстановлены 60 основных и 350 мелких шахт!"

Хрущев замечал,      что "восстанавливалась также металлургия, машиностроение,      местная промышленность. Можно поражаться житейской цепкости людей,      полному пониманию ими необходимости приложить все усилия, чтобы в      ближайшее же время возродить промышленность и сельское хозяйство". Как      вспоминал Семичастный, "к началу 1944 года фронт работ в Донбассе значительно расширился. Началось восстановление доменных печей, разрушенных в Мариуполе, Енакиеве, Сталино и Макеевке… Проводились месячники по сбору запасных частей и инструмента, организовывали шефство над машино-тракторными станциями. По селам прокатился призыв: "Девушки – на трактор!". Сейчас это кажется невероятным, но к концу 1945 года было восстановлено хозяйство всех колхозов и совхозов области".

Как всегда Хрущев поддерживал действия, рожденные смекалкой и житейским опытом. Так он поддержал массовую кампанию, проводившуюся комсомольцами и пионерами по уничтожению сусликов. По воспоминаниям Семичастного, "как-то на пленуме ЦК партии кто-то посмеялся, что у комсомола нет лучшего занятия, как гоняться за сусликами. Но Хрущев, тогда первый секретарь ЦК партии Украины, заступился за нас. Он прочел на пленуме целую "лекцию" о том, сколько каждый суслик заготовляет себе на зиму, а это не мало – полпуда зерна, и складывает в свою норку только отборные колосья!"

В республике восстанавливались разрушенные жилые дома, больницы, школы, учреждения культуры. Семичастный вспоминал, что только в Сталинской области "к первой годовщине освобождения области было восстановлено более 1300 школ, более тысячи домов культуры, клубов и изб-читален". Подобные усилия по восстановлению промышленности, сельского хозяйства, очагов образования, культуры, науки предпринимались по всей Украине под руководством правительства республики. Деятельность Хрущева по восстановлению хозяйства республики была высоко оценена. В феврале 1945 года он был награжден орденом Отечественной войны первой степени "за успешное выполнение зернового производства в 1944 году". Еще раньше, в апреле 1944 года он был награжден вторым орденом Ленина по случаю своего 50-летия.

9 мая 1945 года Хрущев вместе со всеми советскими людьми узнал радостную весть о капитуляции гитлеровской Германии. В своих мемуарах Хрущев рассказал, что он позвонил Сталину и стал поздравлять его с Победой, но тот не стал его слушать. По мнению Хрущева, Сталин таким образом давал ему понять, что не надо тратить времени на торжественные слова, а заняться текущими, важными делами. Очевидно, это обидело Хрущева, прошедшего с Действующей армией три года от Днепра до Волги и обратно до Днепра. Хрущев в этот день мог вспоминать свое участие в обороне Киева и Сталинграда, в наступлении на Курской дуге и взятии Киева. Но возможно, что, услыхав голос Хрущева, Сталин вспоминал и несбывшиеся обещания Хрущева не сдать Киева, и его роль в

Барвенковской катастрофе, и отход Сталинградского фронта до Волги. В то же время известно, что Сталин оценил заслуги Хрущева в достижении Победы. В мае 1945 года он был награжден орденом Суворова первой степени за организацию партизанского движения на Украине.

Часть 4. Первые послевоенные годы

Глава 14. Восстановление Украины

Если Сталин на самом деле хотел обратить внимание на то, что у руководителей страны нет возможности почивать на лаврах, то к этому были веские основания. Победоносная война оставила страну разоренной. К тому же завершение войны не принесло стране прочного мира. Почти сразу же страна оказалась втянутой в "холодную войну" и заокеанские стратеги уже с осени 1945 года стали намечать мишени будущих атомных бомбардировок, среди которых были Киев, Харьков, Одесса и другие города Украины.

В это время на западе Украины не утихало повстанческое движение под руководством националистов. Многие из них сотрудничали с немецкими оккупантами, но теперь, стремясь заручиться поддержкой Запада, изображали из себя борцов за свободу и демократию. Бандеровцы убивали сторонников советской власти, терроризировали местное население. Порой столкновения частей НКВД с бандеровцами перерастали в настоящие бои. В декабре 1945 года Хрущев написал докладную записку в ЦК ВКП(б), предлагая использовать войска Прикарпатского и Львовского военных округов для разгрома бандеровцев.

С начала 1944 года Хрущев не раз писал Сталину, что силы националистов и их поддержка преувеличена. В ноябре 1944 года он утверждал, что националисты на грани распада. В то же время Хрущев выступал за принятие самых жестких мер в подавлении бандеровцев. В письме Сталину Хрущев предлагая расстреливать бандеровцев трибуналами НКВД и вешать после публичного суда. В январе 1945 года Политбюро Украины приняло решение использовать зимние месяцы для ликвидации националистического движения. В феврале 1945 года был назначен срок для разгрома бандеровцев – 15 марта 1945 года. Однако выполнить это обязательство не удалось. Бандеровцы по-прежнему совершали теракты, жестоко расправлялись с просоветски настроенными жителями Западной Украины. Они замучили дядю Нины Петровны Хрущевой и их дочь, а в мае 1945 года даже совершили покушение на Хрущева, которое, правда, не было для них удачным.

Вскоре возникли проблемы, затронувшие всю Украину. Летом 1946 года Украину, а также значительную часть других регионов СССР поразила жестокая засуха. Хрущев вспоминал: "Я уже видел, что государственный план по хлебу не будет выполнен. Посадил я группу агрономов и экономистов за расчеты… Я думал, если откровенно доложить обо всем Сталину и доказать верность моих соображений цифрами, то он поверит мне… Сейчас не помню, какое количество хлеба я считал тогда возможным заготовить. Кажется, в записке, которую мы представили в Центр, мы писали о 180 или 200 миллионов пудов с лишним. Это, конечно, очень мало, потому что перед войной Украина вышла на ежегодный уровень 500 миллионов пудов. Каждому было ясно, что страна крайне нуждается в продуктах… А пока что назревал голод. Я поручил подготовить в Совмин СССР с показом наших нужд. Мы хотели, чтобы нам дали карточки с централизованным обеспечением не только городского, а и сельского населения каким-то количеством продуктов и кое-где просто организовали бы питание голодающих… Я долго колебался, но в конце концов подписал документ".

Колебания Хрущева были вызваны тем, что он прекрасно понимал, что его просьба о продовольственной помощи Украине может быть использована для дискредитации его как руководителя республики. Так и произошло. И в этом он винил своих старых друзей Маленкова и Берию. С марта 1946 года и тот, и другой стали полноправными членами Политбюро и заместителями председателя Совета министров СССР. Не исключено, что теперь они старались укрепить свое положение, ослабляя позиции своих коллег по Политбюро, даже если те были когда-то их друзьями. По словам Хрущева, "Маленков и Берия… вместо того, чтобы решить вопрос (а они могли тогда решить вопрос от имени Сталина: многие документы, которых он и в глаза не видел, выходили в свет за его подписью), они послали наш документ к Сталину в Сочи. Сталин прислал мне грубейшую, оскорбительную телеграмму, где говорилось, что я сомнительный человек: пишу записки, в которых доказываю, что Украина не может выполнить госзаготовок, и прошу огромное количество карточек ля прокормления людей".

Вскоре Хрущев был вызван в Москву к Сталину и, по словам Хрущева, "получил разнос, какой только был возможен". Хрущев утверждал, что Украина никакой помощи не получила, но это было не так. Продовольственная помощь из центра ослабила продовольственный кризис в республике. О том, что Сталин понял объективные трудности, с которыми столкнулось руководство Украины, свидетельствует и его решение поручить Хрущеву сделать главный доклад на готовившемся пленуме ЦК ВКП(б), посвященному развитию сельского хозяйства СССР. Однако Хрущев отказался от такого поручения. По его словам, он говорил тогда

Сталину: "Я мог бы сделать доклад об Украине, которую я знаю. Но я же не знаю Российской Федерации. О Сибири вообще понятия не имею, никогда там не был и не занимался этим делом. Собственно говоря, до Украины я вообще никогда не занимался сельским хозяйством, я сам ведь был промышленник, занимался много промышленностью, а также коммунальным хозяйством Москвы. А Средняя Азия? Да я никогда не видел, как хлопок растет". Сталин настаивал: "Нет, Вы сделаете доклад". "Нет, товарищ Сталин, очень прошу Вас, освободите меня. Я не хочу ни подводить ЦК, ни ставить себя в глупое положение, взявшись сделать доклад на тему, которой я, собственно, не знаю. Доложить Пленуму я не смогу". Тогда Сталин решил поручить сделать доклад члену Политбюро А.А.Андрееву.

В феврале 1947 года был созван пленум ЦК ВКП(б) и с докладом выступил А.А.Андреев. По словам Хрущева, "доклад получился стройный, логично выстроенный… Я находился рядом со Сталиным и видел, как он внимательно слушал. Объявили перерыв. Мы зашли в комнату отдыха, где собирались члены президиума попить чаю… Сели за стол, подали нам чай, и Сталин спрашивает меня: "Каково ваше мнение о докладе?" Говорю: "Докладчик осветил все вопросы". "Но Вы же сидели совершенно безучастно. Я смотрел на Вас". "Если Вы хотите, чтобы я сказал Вам правду, то, на мой взгляд, в докладе нужно было по-иному поставить вопросы. Затронуто все, но в трафаретном порядке". Он вскипел: "Вот Вы отказались докладывать, а теперь критикуете". Я видел, что Сталин недоволен мной".

Видимо непоследовательное поведение Хрущева объяснялась тем, что он не желал стать куратором этой сферы советской экономики в ранге министра земледелия СССР (этот пост занимал А.А.Андреев в 1943 – 1946 годах).

А докладчик на пленуме по вопросам сельского хозяйства мог после пленума занять такой пост. Хрущев отдавал себе отчет в том, что в условиях "холодной войны" главное внимание уделялось обороне и оборонной промышленности. Его друзья-соперники Берия и Маленков курировали создание атомного и ракетного оружия, а также развитие авиационной промышленности. Сельскому же хозяйству в это время не уделялось большого внимания, вложения в эту сферу экономики были явно недостаточными. Лицо, отвечавшее за сельскохозяйственное производство, должно было заниматься второстепенным делом, но с него был бы большой спрос. Поэтому Хрущев, который за годы работы во главе Украины достаточно хорошо ознакомился с проблемами аграрного производства в этой всесоюзной житнице, настойчиво доказывал Сталину свою некомпетентность в делах сельского хозяйства. Более того, он подчеркивал, что он – "промышленник". Слушая Андреева, Хрущев понимал, что докладчик ушел от главного вопроса – недостаточность капиталовложений в сельское хозяйство, но он не хотел вступать в дискуссию со Сталиным и ограничился выражением общего неудовлетворения докладом. В ходе же прений по докладу Хрущев постарался уйти от серьезного обсуждения во второстепенные вопросы.

К этому времени отношение Сталина к Хрущеву заметно ухудшилось, и последний это остро чувствовал. Поэтому он старался заискивать перед Сталиным. Наблюдая за поведением Хрущева на заседаниях Политбюро, Бенедиктов заметил: "Среди высшего руководства Хрущев, пожалуй, больше всех заискивал перед Сталиным, боязнь которого принимала у Никиты Сергеевича болезненные, подчас анекдотичные формы, что, естественно, не способствовало повышению его авторитета в глазах Первого, и без того недолюбливавшего, как он говорил в раздражении "Никиту". Хрущев, думаю, понимал это: но ничего не мог с собой сделать – есть вещи неподвластные нашей воле. На заседаниях Политбюро, ответственных совещаниях, где мне довелось присутствовать, Никита Сергеевич в отличие, например, от Молотова или Жданова, возражавших, иногда довольно резко Сталину, не то что сказать, пикнуть не смел." Хотя, по свидетельству Бенедиктова, Хрущев, покидая заседания Политбюро, говорил ему о несогласии со Сталиным, он предпочитал высказывать эти мысли на почтительном удалении от кремлевского кабинета. В присутствии же Сталина Хрущев, подобно Швейку, имитировал услужливое послушание.

Вероятно, попытки Сталина найти Хрущеву новое занятие были связаны с его неудовлетворенностью тем, как шли дела на Украине. Вскоре после завершения февральского пленума, ЦК ВКП(б) принял постановление "Об укреплении партийной и советской работы на Украине". В ходе реализации этого постановления 3 марта 1947 года на пленуме ЦК КП(б)У Л.М.Каганович был избран его первым секретарем. Вторым секретарем ЦК КП(б)У был назначен Н.С.Патоличев. Семичастный писал, что "Н.С.Хрущева освободили с поста первого секретаря… в связи с невыполнением Украиной плана по поставкам зерна". В своем выступлении на мартовском пленуме Хрущев признавал допущенных им ошибки в руководстве республикой.

Он остался председателем Совета Министров УССР, но не было ясно надолго ли. Смещение с поста первого секретаря ЦК КП(б)У могло означать начало конца карьеры Хрущева. Как тогда говорили, Хрущеву "дали по шапке". Он мог и потерять слишком великий для него головной убор. О том, что он остро переживал сложившуюся ситуацию, свидетельствовала внезапная болезнь, поразившая Хрущева. Обычная простуда неожиданно переросла в тяжелую форму воспаления легких. Последний раз он так тяжело болел лишь в 1929 году, накануне поступления в Промышленную академию. Хрущев вспоминал: "Я… лежал с кислородными подушками, еле-еле выжил… Я еще пролежал, наверное, месяца два, если не больше".

Тем временем новый руководитель Украины развил активность по "исправлению ошибок" своего предшественника. Прежде всего это почувствовали работники управленческого аппарата. В.Е.Семичастный вспоминал: "Период, когда Каганович руководил Украиной, был для меня временем постоянного недосыпа. Новый "первый" требовал от своих подчиненных, чтобы они были в его распоряжении практически в любое время дня и ночи… Лечь я все равно мог не раньше пяти утра, потому что до первых петухов звонил в приемную Кагановича и спрашивал: "Сидит?" Отвечали: "Работает".

Активность Л.М.Кагановича была, по утверждению Н.С.Хрущева, была направлена прежде всего на борьбу против националистов: "Он развернул бешеную деятельность в двух направлениях: против украинских националистов и против евреев. Сам – еврей, и против евреев? Или, может быть, это было направлено только целевым образом против тех евреев, которые находились со мной в дружеских отношениях? Скорее всего так". Вероятно Каганович атаковал "людей Хрущева", вне зависимости от их национального происхождения. Скорее всего при этом пострадало и немало людей, не причастных ни к каким группировкам.

Хрущев утверждал, он делал все, "чтобы ослабить нажим Кагановича на псевдонационалистов". Воспоминания Бенедиктова позволяют усомниться в справедливости этих слов Хрущева: "Помню, как в это время я позвонил Никите Сергеевичу, … в Киев, попросил тщательней разобраться с группой ответственных работников сельского хозяйства, исключенных из партии, как я был убежден, необосновано, – некоторых из них я знал очень хорошо. Хрущев, внимательно меня выслушав, обещал переговорить с Кагановичем, который был послан на Украину, чтобы помочь ему организовать дело. Никита Сергеевич дал понять, что вопрос будет, видимо, решен положительно, и просил меня "не поднимать шума в Центре, что может только осложнить ситуацию". Не знаю, разговаривал ли он с Кагановичем или нет, только людям это не помогло".

Поскольку же главной причиной отставки Хрущева и назначения Кагановича являлось невыполнение Украиной плана по поставкам зерна, главное внимание новый партийный руководитель республики уделял земледелию. Хрущев же в своих воспоминаниях изображает дело так, что фактически он продолжал уверено руководить республикой. "Шел уже февраль… Так что в марте мы должны были быть готовы к массовому севу на юге… Говорю Кагановичу: "Давайте подумаем, что делать". Он: "Надо поехать по Украине". Отвечаю: "Надо, но это сейчас не главное. Ты давно не был на Украине, вот и поезжай, а я останусь в Киеве. Сейчас ведь важно, не то, что я поеду и где-то побуду в одном, двух, трех или пяти колхозах. Это никакого значения не имеет. Протолкнуть по железной дороге семена, вытолкнуть их из области, а из области в колхозы – вот сейчас главное, от чего будет зависеть успех посевной". Так мы и договорились. Каганович поехал в Полтавскую область, а я остался в Киеве диспетчером на телефоне – проталкивать семена и грузы, связанные с обеспечением посевной: запасные части, горючее, смазочные материалы". Рассказав пару баек про то, как Каганович давал нелепые указания колхозникам, а те его не слушались, Хрущев умалчивал, что его "диспетчерская" работа была недолгой из-за тяжелой болезни, продолжавшейся весь период посевных работ. Но и после их завершения, Хрущев долго поправлялся чтобы восстановить здоровье, отдыхая на Рижском взморье, а затем занимаясь охотой.

Хотя Хрущев постарался изобразить дело так, что Каганович занимался лишь поиском "националистической крамолы", вряд ли это соответствовало истине. Очевидно, в это время внимание Кагановича и Хрущева было направлено, прежде всего, на развитие сельского хозяйства и восстановление промышленности Украины. Каганович вспоминал: "Нами были проведены всеукраинские совещания отдельных отраслей промышленности (сахарной, легкой промышленности) с участием руководства ЦК КП(б)У, в частности Кагановича, Хрущева, Коротченко. Особо важным было проведенной в конце июля всеукраинское совещание секретарей обкомов, промышленных райкомов и секретарей парткомов и активистов крупных промышленных предприятий по вопросам развития промышленности и выполнения плана". Каганович замечал, что "особо острое наше внимание и заботу приковывал "Запорожсталь", которым ЦК ВКП(б) и лично Сталин особо интересовались и беспокоились в связи с затяжкой его восстановления и большой нужды страны в его продукции. По совету товарища Сталина я выехал в Запорожье и вместе с обкомом и его первым секретарем т.Брежневым, а также начальником строительства т.Дымшицем и директором завода т.Кузьминым приняли меры по ускорению восстановления завода".

Каганович подчеркивал, что "особой заботой ЦК КП(б)У и Совнаркома были вопросы энергоснабжения. Был разработан проект постановления ЦК ВКП(б) и Совнаркома "О мерах улучшения энергоснабжения народного хозяйства Украинской ССР в 1947 и 1948 гг.", разработаны и посланы записки товарищу Сталину с предложениями о строительстве Днепропетровской, Кременчугской и Киевской гидростанций. Под постоянным наблюдением было восстановление и пуск всех агрегатов Днепропетровской гидроэлектростанции в Запорожье". В марте 1947 года Днепрогэс дал первый промышленный ток. Каганович писал, что "тогда ЦК КП(б)У разработал и послал в ЦК ВКП(б) товарищу Сталину проект постановления "О мерах помощи Украинской ССР по развитию сельской электрификации в 1947 году".

Видимо некоторые из записок в ЦК ВКП(б) и Сталину Каганович посылал от своего имени. Хрущев вспоминал: "Однажды Сталин позвонил мне: "Почему Каганович шлет мне записки, а вы эти записки не подписываете?… Это неправильно… Ни одной записки без вашей подписи мы впредь принимать не будем". Хрущев так оценил значение этого звонка: "Для меня лично главное заключалось в том, что Сталин как бы возвращал мне свое доверие".

Урожай 1947 года на Украине был удачным и Каганович с Хрущевым могли с радостью рапортовать об успехах Сталину. Осенью 1947 года Сталин, по словам Хрущева, "вызвал нас с Кагановичем к себе". Тогда Сталин поставил вопрос о том, что Кагановичу нечего делать на Украине, надо его отозвать к Москву. Таким образом, меня восстановили как первого секретаря".

После отъезда Кагановича, который произошел 7 ноября 1947 года, Хрущев постарался окружить себя людьми, близкими ему. Семичастный вспоминал, что, когда "Сталин предложил Хрущеву на должность второго секретаря Задионченко… Хрущев сказал, что "чужих" ему не надо: "Найдем своего человека". (При этом, как говорилось выше, Задионченко до войны работал некоторое время первым секретарем Днепропетровского обкома при Хрущеве, но, видимо, Хрущев не считал его "своим".) Многие в руководстве Украины были довольны возвращением Хрущева на пост первого секретаря ЦК КП(б)У. Семичастный отмечал, что работники партийного и комсомольского аппарата были рады, что теперь они могут не засиживаться по ночам, как это было при Кагановиче.

Семичастному нравилось и то, что Хрущев поощрял острые дискуссии, в ходе которых рождались более взвешенные решения. Правда, Хрущев не рассказывал участникам этих дискуссий, что он научился такому способу их ведения у Сталина. Семичастный вспоминал: "Как-то принес ему перечень вопросов для рассмотрения. Докладываю. Первый – не подходит, второй – тоже нет. Чувствую, что он какой-то взъерошенный весь. Так дошли до шестого вопроса, и вдруг он взорвался: "Подожди-подожди, почему ты не отстаиваешь, не защищаешь? Вы ведь готовили это с секретарями ЦК, обсуждали эти вопросы. Вы их продумывали, и аргументов было полно, а теперь сдаешься при первом же моем возражении". "Ну как же мне с вами спорить…" "Нет, давай все сначала. Ты докажи, что прав. Да и я сейчас буду слушать внимательнее, а то меня тут взвинтили". Ну, я снова начал докладывать, и почти все вопросы решили положительно. Он мне всегда говорил: "Ты спорь со мной, отстаивай свои позиции. Мы же не частные лица: ты – секретарь комсомола, я – секретарь партии. Ты от имени кого пришел? И куда пришел? Ты пришел в партию. так и отстаивай комсомол!"

Возможно, что такое отношение Хрущева к Семичастному объяснялось еще и тем, что он стремился воспитывать его как политического руководителя. Семичастный замечал: "Вначале наши отношения можно было сравнить с отношениями отца и сына. Никита Сергеевич часто приглашал меня к себе в кабинет, иногда только для того, чтобы я мог, укромно устроившись, слушать, как он ведет беседы с министрами, с другими важными политиками… Нет цены тому политическому опыту, которым в послевоенные годы делился со мной Хрущев!"

Проявляя отеческое отношение к некоторым своим коллегам по работе, Хрущев был жесток к тем, кто, по его представлениям, мешал развитию Украины. 10 февраля Хрущев направил Сталину докладную записку, в которой он предложил принять суровые меры по отношению к тем колхозникам, которые не были заняты производительным трудом. Он писал: "Привлечение к ответственности за уклонение от работы (6 месяцев принудительного труда) не помогает. Поэтому следует принять закон, который предоставлял бы общим собраниям колхозников право выносить приговоры о выселении наиболее злостных и неисправимых преступников и паразитических элементов". На основе этой докладной записки Президиум Верховного Совета СССР принял указ от 2 июня 1948 года "О выселении в отдаленные районы лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни". По данным Таубмэна в соответствии с этим указом с февраля 1948 по июнь 1950 из Украины было выслано 11 991 человек. Хрущев считал, что такие же меры должны были быть приняты в других республиках.

Еще более жесткие действия Хрущев был готов применить в борьбе против бандеровцев. В 1947 году, по сведениям Судоплатова, "Хрущев обратился к Сталину с просьбой разрешить ему тайно ликвидировать всю униатскую церковную верхушку… В письме, направленном в два адреса – Сталину и Абакумову – Хрущев и Савченко, министр госбезопасности Украины, утверждали, что архиепископ украинской униатской церкви Ромжа активно сотрудничает с главарями бандитского движения и поддерживает связь с тайными эмиссарами Ватикана, которые ведут активную борьбу с советской властью и оказывают всяческое содействие бандеровцам". Судоплатов обращал внимание на скрытую подоплеку этого письма. Дело в том, что супруга первого секретаря Закарпатского обкома И.И.Туреницы поддерживала связи с монахинями-униатками. Благодаря этому, "информация об обстановке в украинском руководстве через Ромжу просачивалась за границу, а оттуда бумерангом в Москву. (Судоплатов подразумевает, что советская разведка имела доступ к зарубежным центрам повстанческого движения, а разведданные поступали к советскому руководству. Прим. авт.) Все это создавало реальную опасность для Хрущева. Не справившись с ситуацией, Хрущев выступил инициатором тайной физической расправы с Ромжей". Получается, что Хрущев решил убить Ромжу исключительно потому, что благодаря ему в Кремль могли поступать сведения, компрометирующие его.

После того, как автомобильная авария не привела к гибели Ромжи и он оказался в больнице, Хрущев решил его отравить. Прибыв в Ужгород, Савченко и начальник токсилогической лаборатории МГБ СССР Майрановский рассказали Судоплатову, что "в Киеве на вокзале, в своем железнодорожном вагоне, их принял Хрущев, дал четкие указания и пожелал успеха. Хрущев отдал приказание о проведении акции. Майрановский передал ампулу с ядом кураре агенту местных органов безопасности – это была медсестра в больнице, где лежал Ромжа. Она-то и сделала смертельный укол".

Однако уничтожение Ромжи не остановило националистическое движение. Бандеровцы продолжали совершать террористические акты. В ноябре 1949 года в своей квартире во Львове был убит известный украинский писатель Ярослав Галан, который в своих статьях разоблачал связи руководства униатской церкви с немецкими оккупантами. Прибыв во Львов вскоре после этого покушения, Судоплатов направился на партактив, который проводил Хрущев. Он лично прибыл из Киева, чтобы взять под свой контроль розыск убийц Галана.

Судоплатов вспоминал: "На совещании у меня с Хрущевым возник спор. Он был явно не в духе… Я еще больше вывел его из себя, когда возразил против предложения ввести для жителей Западной Украины специальные паспорта. Хрущев также предложил мобилизовать молодежь на работу в Донбасс и на учебы в фабрично-заводские училища Восточной Украины и таким своеобразным методом лишить бандеровские формирования пополнения. Я твердо заявил, что введение особых паспортов и фактическое переселение молодежи, с тем чтобы оборвать всякую связь с националистически настроенными родителями и друзьями, – явная дискриминация; это может еще больше ожесточить местное население. Что касается молодежи, то, уклоняясь от насильственной высылки, она наверняка уйдет в леса и вольется в ряды вооруженных бандитских формирований. Хрущев раздраженно сказал, что это не мое дело, поскольку моя задача сводится к одному – обезглавить руководство вооруженного подполья, а другие вопросы будут решать те, кому положено. Мое вмешательство, однако, оказалось весьма своевременным, и идея насчет специальных паспортов была похоронена, а планы мобилизации молодежи осуществились частично – только на учебу в ФЗУ".

Более эффективным средством ослабления бандеровского движения стало объявление амнистии для участников бандформирований, пожелавших сдать оружие. Эта амнистия осуществлялась уже после того, как Хрущев покинул Украину. Как замечал Судоплатов, уже в первую неделю 1950 года "оружие сдали восемь тысяч человек… Как нам удалось выяснить, из этих восьми тысяч примерно пять составляли молодые люди, которые бежали из дома в банды, после того, как прослышали насчет принудительного труда на шахтах Донбасса".

Но главными заботами Хрущева в ту пору были все же не бандеровцы, а хозяйственные дела. Украина собрала большие урожаи в 1948 и 1949 году, а восстановление разрушенной промышленности было в основном завершено.

Важной вехой в развитии экономики республики стало сооружение в 1946 – 1948 годах газопровода Дашава – Киев. За успехи в экономическом развитии Украины Хрущев и другие руководители УССР в 1948 году были награждены орденами Ленина.

Хрущев стремился добиться еще более впечатляющих успехов и в 1949 году сделал попытку добиться рывка в производстве кормов, а заодно и продукции животноводства, сделав ставку на чумизу. Семичастный пояснял: "Это кормовое злаковое растение, у которого используется не только мелкое зерно, но и зеленый травянистый стебель.. Хрущев.. распорядился засеять чумизой гигантские площади. Тогдашнему министру сельского хозяйства В.В.Мацкевичу пришлось отправиться в Китай, чтобы приобрести там необходимый семенной материал, что тоже оказалось не так уж просто. Ему пришлось брать все, что попадалось под руку, несмотря на качество и сорт. Необозримые украинские поля должны были взрастить "кормовое чудо"… К сожалению, лучшие земли отдали чумизе, а она дала мизерные урожаи".

Однако, когда урожаи чумизы взошли, Хрущев уже не работал на Украине. Тем же, кто пришел ему на смену, новому первому секретарю Д.Н.Мельникову и председателю Совета министров Украины Д.С.Коротченко, по словам Семичастного, "ничего не оставалось, как просить у Сталина корм для украинского скота из всесоюзных закромов. Сталин страшно рассердился: как это так – украинцы ездят за кормами! Украина ведь считается житницей всей страны". Об ответственности Хрущева за непродуманную кампанию по распространению чумизы уже не вспоминал. В конце 1949 года он был назначен в Москву на тот же пост первого секретаря МГК и МК, который он занимал до 1938 года. Одновременно Хрущева избрали секретарем ЦК.

Хрущев узнал о своем новом назначении после звонка Маленкова. Тот сообщал о требовании Сталина прибыть срочно в Москву. По словам Хрущева, "Сталин встретил меня очень хорошо. "Ну, – говорит, – что же вы будете долго сидеть на Украине? Вы там превратились в украинского агронома. Пора Вам вернуться в Москву". На сей раз Хрущев не говорил Сталину, что эта "шапка" слишком для него "велика". Видимо он считал, что за последние 11 лет он политически вырос и теперь его голова соответствует размерам предлагаемой "шапки".

Глава 15. Снова в Москве

Н.С.Хрущев возвращался в Москву в конце 1949 года. В это время страна завершала выполнение заданий четвертого года послевоенной сталинской пятилетки восстановления и развития народного хозяйства. Свидетельством успехов советской экономики стала отмена в конце 1947 года карточной системы распределения, введенной во время войны. Одновременно СССР добился немалых успехов в укреплении своего оборонного потенциала. 31 августа 1949 года в СССР было проведено первое испытание атомной бомбы, и таким образом была ликвидирована американская монополия на это оружие массового уничтожения. 1 октября 1949 года в Пекине на массовом митинге Мао Цзэдун провозгласил рождение Китайской Народной Республики. В материалах советской печати теперь постоянно говорили о 12 странах социалистического лагеря и о том, что их население насчитывает 800 миллионов человек, или треть человечества. В своей статье, опубликованной в "Правде" 21 декабря 1949 года, Хрущев писал: "Благодаря Советскому Союзу, благодаря товарищу Сталину народы Венгрии, Румынии, Польши, Чехословакии, Болгарии и Албании стали на путь строительства социализма… Победа китайской народной революции, создание Китайской Народной Республики – торжество всепобеждающих идей Ленина – Сталина".

В этот день отмечалось 70-летие И.В.Сталина и в "Правде", помимо статьи Хрущева, были опубликованы письмо к Сталину от всех членов и кандидатов в члены Политбюро, а также их статьи, посвященные Сталину. Статья Н.С.Хрущева была озаглавлена "Сталинская дружба народов – залог непобедимости нашей Родины". Присутствие на торжественном собрании 21 декабря 1949 года, посвященном юбилею Сталина Мао Цзэдуна и других руководителей новых просоветских государств, а также лидеров коммунистических партий из капиталистических стран демонстрировало высокий международный авторитет Советской страны и ее руководителя. Хрущев председательствовал на этом торжественном собрании, а поэтому оказался в центре президиума собрания между Сталиным и Мао Цзэдуном.

Оценивая роль Сталина в своей статье, Хрущев писал: "Самые глубокие чувства любви и преданности миллионы людей обращают к товарищу Сталину, который вместе с Лениным создавал великую партию большевиков, наше социалистическое государство, обогатил марксистско-ленинскую теорию и поднял ее на новую, более высокую ступень. Товарищ Сталин, гениальный вождь и учитель нашей партии, отстоял и развил ленинскую теорию о победе социализма в одной стране. Вооруженная этой теорией, большевистская партия, под руководством Сталина, сплотила народы нашей страны и привела их к торжеству социализма … Все свои достижения в борьбе за коммунизм, в строительстве многонационального социалистического государства советские люди неразрывно связывают с именем бессмертного Ленина, с именем великого продолжателя дела Ленина – товарища Сталина. Имя товарища Сталина – знамя всех побед советского народа, знамя борьбы трудящихся всего мира против капиталистического рабства, национального угнетения, за мир и социализм".

Поскольку значительная часть статьи была посвящена тому, как Сталин способствовал успехам в развитии Украины, Хрущев писал: "Создание на Украине, как и во всех других братских республиках, национальных кадров является свидетельством глубины и размаха культурной революции, осуществленной в нашей стране под руководством товарища Сталина. Товарищ Сталин, как заботливый садовник, растит и воспитывает эти кадры в духе пламенного советского патриотизма, учил и учит их большевистскому стилю работы, острой непримиримости к малейшему проявлению чуждой, буржуазной идеологии, идеологии буржуазного национализма, безродного космополитизма, низкопоклонства перед загнивающей буржуазной культурой". Статья завершалась словами: "Сегодня народы великого Советского Союза и все передовое прогрессивное человечество от всего сердца приветствуют родного товарища Сталина, вдохновителя нерушимой дружбы народов. Слава родному отцу, мудрому учителю, гениальному вождю партии, советского народа и трудящихся всего мира товарищу Сталину!"

Восторженные восхваления Хрущевым Сталина не были чем-то исключительным. При всей значимости положения Хрущева, его статья тонула в потоке многочисленных статей и выступлений, заполненных подобными изъявлениями восхищения Сталиным. Перечень предприятий и учерждений, поздравивших Сталина по случаю его 70-летия, начал публиковаться 21 декабря 1949 года и завершился лишь после его смерти. Но и помимо этих поздравлений отчеты о достижениях в хозяйстве предприятий, областей и республик, публиковались в форме восторженных писем Сталину. Это было обычным в то время и во многом отражало отношение к Сталину значительной части советского народа.

В ходе празднования юбилея Сталина и накануне его было сказано немало речей и опубликовано немало статей, в которых говорилось о достижениях Советской страны под руководством Сталина. Выступая на торжественном собрании, посвященном 32-й годовщине Октябрьской революции, Г.М.Маленков заявлял: "О чем говорит исторический опыт? Он говорит о том, что первая мировая война, развязанная империалистами, привела к победе Великой Октябрьской социалистической революции в нашей стране. (Аплодисменты). Исторический опыт говорит о том, что вторая мировая война, развязанная империалистами, привела к утверждению народно-демократических режимов в ряде стран центральной и юго-восточной Европы, привела к победе великого китайского народа. (Аплодисменты). Могут ли быть какие-либо сомнения в том, что если империалисты развяжут третью мировую войну, то эта война явится могилой уже не для отдельных капиталистических государств, а для всего мирового капитализма. (Бурные, продолжительные аплодисменты)… Американский народ начинает понимать, что если поджигатели войны организуют новую бойню людей, то горе матерей, жен, сестер, детей посетит и американский континент. А это страшное горе. В нем неизбежно захлебнутся и утонут поджигатели войны. (Аплодисменты)".

Вместе с тем, несмотря на очевидные успехи в создании обороны, Советский Союз отнюдь не обладал военной мощью, достаточной для полного разгрома потенциального агрессора. Кроме того, усилия СССР по созданию оборонного потенциала требовали от нашей державы, существенно отстававшей от передовых капиталистических стран мира и только завершавшей восстановление разоренного хозяйства, требовало невероятных усилий и лишений. Уровень потребления оставался крайне скромным. Проблема городского жилья, усугубившаяся в ходе интенсивного роста городов перед войной, еще больше обострилась вследствие разрушений во время войны. Укрепление оборонного потенциала и внешнеполитических позиций СССР не привело к кардинальным переменам в его международном положении. В апреле 1949 года был подписан Североатлантический договор, скрепивший союз полутора десятка стран Запада во главе с США. СССР оказался окруженным системой военных баз, откуда были готовы стартовать самолеты, вооруженные атомными бомбами. В США разрабатывались планы развязывания ядерной войны против СССР и ее союзников.

Взрывоопасной обстановке способствовало наличие ряда "горячих точек" на границах советского блока и в пределах некоторых просоветских стран. Особую опасность представляло положение стран, разделенных после 1945 года (Германия и Корея). Правительство Корейской Народно-демократической республики, созданное в Северной Корее, считало, что оно представляет население всего Корейского полуострова. Правительство Корейской республики, созданное в Южной Корее, призывало к освобождению северной части полуострова. В конечном счете эта ситуация привела к развязыванию войны в Корее.

Постоянным очагом напряженности оставалась Германия и особенно ее историческая столица – Берлин. Правительство ФРГ не признавало созданную 7 октября 1949 года Германскую Демократическую Республику, а последняя не признавала ФРГ. При этом в глубине территории ГДР существовал анклав Западный Берлин, находившийся под контролем оккупационных войск США, Англии и Франции. Попытки советских властей воспрепятствовать наземному сообщению между Западной Германией и Западным Берлином вызывали острый международный кризис в 1948 – 1949 годах, но не привели к отказу западных держав от своих позиций в Берлине. Был создан "воздушный мост", по которому западные союзники снабжали Западный Берлин. Затем конфликт был улажен, но не прежде, чем ситуация едва не привела к острому столкновению между СССР и западными державами.

В состоянии войны находились Китай и Вьетнам. Правительство Китайской народной республики стремилось установить свой полный контроль над всей территории Китая, в том числе и над островом Тайвань. Гоминьдановское правительство, оказавшееся на Тайване, рассчитывало при помощи США восстановить свою власть над континентальным Китаем. Демократическая Республика Вьетнам вела национально-освободительную войну против французских войск и профранцузских коллаборационистов.

На южных границах Албании, Югославии и Болгарии не прекращалась гражданская война в Греции между коммунистами и монархистами. В этих условиях руководство СССР болезненно отреагировало на попытки руководителей Югославии и Болгарии создать Балканскую федерацию, в состав которой предполагалось включить Грецию. Такие заявления могли спровоцировать военный конфликт со странами Запада. Разногласия по этому вопросу, которые усилили внутриполитическую борьбу в югославском руководстве, в конечном счете породили волну репрессий, как в Югославии (против сторонников СССР), так и в странах Центральной и Юго-Восточной Европы (против сторонников Тито). Конец 1949 года ознаменовался разрывом договорных отношений между Югославией и СССР, а также союзниками Советской страны. В своей статье, написанной к юбилею Сталина, Хрущев заявлял: "Измена Советскому Союзу, измена пролетарскому интернационализму неизбежно приводит в лагерь национализма, фашизма, в лагерь империалистической реакции. Примером этого является банда убийц и шпионов Тито – Ранковича, которая завершила переход от национализма к фашизму, превратилась в прямую агентуру империализма, стала его орудием в борьбе против социализма и демократии". В последние месяцы 1949 года в Венгрии и Болгарии прошли судебные процессы против видных руководителей этих стран, обвинявшихся в пособничестве Тито. Эти события свидетельствовали о глубоких противоречиях в советском блоке.

1949 год был отмечен и обострением борьбы в советском руководстве, чему не в малой степени способствовало ухудшение здоровья И.В.Сталина. Тяжелые государственные заботы, особенно в годы Великой Отечественной войны, серьезно отразились на состоянии здоровья Сталина. Он все чаще говорил о необходимости подобрать себе преемников на высшие посты страны. К этому времени серьезно пошатнулось положение В.М.Молотова, который долгое время считался вторым лицом в государстве. Жена Молотова, П.С.Жемчужина была арестована по обвинению в связях с международными сионистскими кругами. Еще во время войны заметно ослабла роль в руководстве страны К.Е.Ворошилова, который в первые годы был фактически отстранен от ведения военных операций. Хотя в разгар войны Л.М.Каганович вошел в состав ГКО, он явно уступал по своему положению новым членам Политбюро – Берии и Маленкову.

Правда, на некоторое время положение Г.М.Маленкова оказалось подорванным после того, как были арестованы маршал авиации А.М.Новиков, министр авиационной промышленности А.И.Шахурин, ряд генералов авиации и работников ЦК, курировавших авиационную промышленность. Их обвинили в том, что они сознательно направляли на фронт бракованную продукцию, и это привело к гибели сотен летчиков. Г.М.Маленков же отвечал в Политбюро за авиационную промышленность.

В кругу членов Политбюро Сталин говорил о том, что на посту руководителя советского хозяйства его может заменить член Политбюро, председатель Госплана Н.А.Вознесенский, а на посту руководителя партии – первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б), а затем секретарь ЦК ВКП(б) А.А.Кузнецов. Большие надежды Сталин возлагал и на кандидата в члены Политбюро А.И.Косыгина. Вознесенского, Кузнецова и Косыгина объединяла их общая работа в Ленинграде и поддержка большого друга Сталина – А.А.Жданова. Хрущев вспоминал: "Сталин к Вознесенскому раньше относился очень хорошо, питал к нему большое доверие и уважение. Да и к Косыгину, и к Кузнецову, ко всей этой тройке. Тогда считалось, что вот тройка молодых – Вознесенский, Кузнецов и Косыгин. Они идут нам на смену. Сталин стал их продвигать. Кузнецов должен был заменить Маленкова. Вознесенского он сделал первым заместителем Председателя Совета Министров СССР, то есть своим первым заместителем, и поручил ему председательствовать на заседаниях Совмина. Косыгин занимался проблемами легкой промышленности и финансов".

Эти люди уже давно вызывали ревность со стороны остальных членов Политбюро. Хрущев писал: "Гибель этих людей (без Косыгина) определилась именно тем, что Сталин стал их выдвигать, готовя смену старым кадрам. Прежде всего, значит замену Берии, Маленкову, Молотову, Микояну. Они у него уже не пользовались тем доверием, как раньше. Как конкретно удалось сделать подкоп, подорвать доверие к новым людям, натравить Сталина на них, его же выдвиженцев, мне сейчас трудно сказать. Могу только делать выводы из своих наблюдений и отдельных реплик, которые слышал при разговорах между Маленковым и Берией… У меня сложилось впечатление, что как раз Маленков и Берия приложили все усилия, чтобы утопить их".

В конце августа 1948 года внезапно умер А.А.Жданов. Его смерть серьезно ослабила позиции его сторонников из Ленинграда. После его смерти снова выдвинулся на первый план Г.М.Маленков. В это же время

Н.А.Вознесенский был уличен в фальсификации данных о выполнении пятилетнего плана, а А.А.Кузнецов был обвинен в причастности к фальсификации итогов выборов на партийной конференции. Сталин органически не терпел обмана и терял уважение и доверие к тем, кто обманывал его и нарушал взятые на себя обязательства. Утратив доверие к Вознесенскому и Кузнецову, Сталин поверил и сфабрикованным обвинениям в том, что они, а также председатель Совета министров РСФСР Родионов и ряд других лиц организовали антиправительственный заговор. Вскоре они были арестованы по так называемому "ленинградскому делу".

Хотя Хрущев постарался обвинить Маленкова и Берию в аресте Вознесенского и других, он вскользь признал и свою вину в "ленинградском деле": "Допускаю, что в следственных материалах по нему может иметься среди других и моя подпись". П.А.Судоплатов же исходил из того, что Хрущев был не просто "еще одним" членом Политбюро, подписавшим смертный приговор Вознесенскому и другим, а одним из инициаторов "ленинградского дела". Он писал: "Мотивы, заставившие Маленкова, Берию и Хрущева уничтожить ленинградскую группировку, были ясны: усилить свою власть. Они боялись, что молодая ленинградская команда придет на смену Сталину". Разгром "ленинградцев" позволил Маленкову, Берии и Хрущеву предотвратить замену их новыми руководителями, выдвинувшимися еще перед войной.

Вернувшись в Москву, Хрущев стралася укрепить свои приятельские отношения с Булганиным, Маленковым и Берией, которые после смерти Жданова и падения Вознесенского, стали наиболее влиятельными членами советского руководства. Вместе с ними он стал непременным участником официальных и неофициальных встреч со Сталиным. Н.С.Хрущеву было поручено выступить 19 июня 1950 года на первой сессии Верховного совета СССР третьего созыва с предложением "поручить Совету Министров СССР и в дальнейшем продолжать выполнение обязанностей по управлению Государством". Это предложение было встречено бурными аплодисментами и возгласами: "Великому Сталину слава!". В коротком выступлении Хрущев заявлял: "Под знаменем ленинизма, под испытанным руководством большевистской партии и мудрым водительством гениального вождя и учителя – великого Сталина советский народ твердой поступью идет к новым победам коммунизма… Мы единодушно пожелаем новых успехов и плодотворной деятельности на благо советскому народу Правительству Совесткого Союза и главе правительству товарищу Сталину".

В то же время официальное положение Хрущева было ниже, чем у его трех друзей. По мере того, как Сталин стал уставать от каждодневных дел и деловые бумаги подолгу оставались неподписанными, в феврале 1951 года было принято решение о том, что право подписи за Сталина имеют три руководителя – Маленков, Берия и Булганин и они пользовались его факсимиле. Хрущев таким правом не обладал. Тем больше старался он укрепить связи с влиятельными руководителями страны. По словам Судоплатова, "Хрущев использовал союз с Маленковым и Берией, чтобы усилить свое влияние в партии и в государстве". Комментируя это замечание, Р.Баландин и С.Миронов писали: "Итак, сложился своеобразный "триумвират": Маленков – Берия – Хрущев. Его единство определялось тайными хитростями каждого из участников. Но у Маленкова и Берии, в отличие от Хрущева, было поле для конкуренции – руководство государством. Во всяком случае, им приходилось вести большую работу по управлению страной, тогда как Хрущев "прибирал к рукам" партаппарат".

Заняв пост секретаря ЦК ВКП(б), Хрущев, по сведениям К.А.Столярова, "возглавил кадровую работу в ЦК". В.В.Кожинов напоминал, что такую же работу "исполняли в 1939-м – начале 1946 года Маленков, а в 1946-м – начале 1949-го А.А.Кузнецов". Поскольку эта работа была связана с курированием деятельности МГБ, то Кожинов утверждал: "Есть достаточные основания полагать, что с декабря 1949-го до марта 1953 года "куратором" МГБ в ЦК был не кто иной, как Никита Сергеевич Хрущев!" Этот вывод подтверждает и А.Г.Маленков, который писал: "В конце сороковых годов… Хрущев занимал пост секретаря ЦК по кадрам и, по долгу службы контролируя деятельность репрессивных органов, нес личную ответственность за гибель А.Кузнецова и других ленинградских руководителей".

Видимо "кураторством" Хрущева объясняется назначение им "своих" людей в руководство МГБ. П.А.Судоплатов писал: "Во время последних лет сталинского правления Хрущев… умудрился… внедрить… четырех своих ставленников в руководство МГБ – МВД: заместителями министра стали Серов, Савченко, Рясной и Епишев. Первые трое работали с ним на Украине. Четвертый служил под его началом секретарем обкома в Одессе и Харькове". Кожинов пояснял: "И.А.Серов был наркомом ВД Украины в 1939 – 1941 годах, В.С.Рясной – в 1943 – 1946 годах, С.Р.Савченко – замнаркома в 1941-1949 годах".

О личном участии Хрущева в репрессиях тех лет свидетельствовал историк Г.В.Костырченко: "В феврале 1950 года Сталин назначил Хрущева председателем комиссии по расследованию дел на ЗИСе. Оперативно была проведена проверка и подготовлена итоговая записка, в которой предлагались самые радикальные и суровые меры". В результате 48 работников ЗИСа были арестованы, из них 10 – расстреляны.

Умалчивая о своей подлинной роли в организации репрессий, Хрущев так оценивал это время: "После войны мы постепенно как бы возвращались к мясорубке 1937 года, к методам тогдашней "работы". Однако такую оценку можно оспорить выводами Кожинова. В своих исследованиях, посвященных советской истории, он приходит к выводу о том, что постепенно страна преодолевала инерцию революционного террора. Кожинов писал: "Констатируя, что "политический климат" в стране в 1946 – 1953 годах "смягчился", что гибель людей уже не имела массового характера, присущего периодам 1918 – 1922, 1929 – 1933 и (правда, уже в гораздо меньшей мере) 1936 – 1938 годов, я стремился показать постепенное рассеивание "революционной" атмосферы, которая откровенно и начисто отвергала любые правовые и моральные нормы (как это присуще каждой революции) и диктовала беспощадность по отношению не только к тем, кто считались "вредными", но даже и к тем, кто рассматривались как "лишние". Отмечая прогрессировавшее ослабление репрессий, Кожинов писал: "В 1946 году по политическим обвинениям были осуждены 123 294 человека, в 1947 году количество политических приговоров снизилось более чем в полтора раза (78 810), а в 1952-м (по сравнению с 1946-м) более чем в четыре раза (28 800). Кожинов обращал внимание и на снижение смертных приговоров. Если в 1939 – 1940 годы к расстрелу было приговорено 4201 человек, то есть по 2100 в год, то в 1946 – 1953 годы – 7895, то есть по 1000 в год. Следует также учесть, что среди казненных в послевоенные годы было немало лиц, обвинявшихся в сотрудничестве с гитлеровскими оккупантами, а также уголовных преступников.

Кожинов замечал: "Изложенные выше соображения о том, что именно Хрущев с конца 1949 года до начала 1953 года играл в репрессивном аппарате ту роль, которую он без всяких оснований приписывал (для этих лет) Берии, не превращают его в "сверхпалача", каким сам Хрущев изображал Берию". К тому же главной сферой деятельности Хрущева в эти годы оставалась Москва и Московского область.

В начале 1950 года Хрущев был избран первым секретарем Московского городского и областного комитетов ВКП(б). Если во время своего переезда из Москвы на Украину Хрущев постарался перевезти ряд "москвичей", то теперь Хрущев привез из Украины в Москву "своих" людей. Историк Г.В.Костырченко указал на то, что, помимо Епишева, в Москву были переведены секретарь Винницкого обкома партии В.А.Голик, Херсонского – В.И.Алидин, Кировоградского – Н.Р.Миронов, Ворошиловоградского – Н.Г.Ермолов.

Одновременно Хрущев постарался наладить отношения с теми, кто до его возвращения работал в аппарате МГК и МК. В.В.Гришин, который с апреля 1950 года возглавил отдел машиностроения МК ВКП(б), позже вспоминал: "Первый секретарь МК ВКП(б) в начале 50-х годов был человеком активным, инициативным, настоящим новатором. Он сам предлагал и организовывал внедрение всего нового, прогрессивного в различные отрасли хозяйства и жизни. Дружил с наукой и практикой, вслушивал мнения ученых, инженеров и рабочих по различным проблемам, внимательно относился к письмам и предложениям, содержавшим новые прогрессивные предложения по совершенствованию производства и быта. Он часто бывал на стройках, в проектных институтах, всегда находил новые интересные решения и потом стремился полезные опыт и предложения осуществить на практике".

В то же время Гришин отмечал: "Наряду с несомненно большими положительными качествами крупного партийного и государственного деятеля, Н.С.Хрущев не был лишен отрицательных черт в характере и работе. У него была склонность к проведению различных реорганизаций, перестроек (иногда волюнтаристских), частой и нередко необоснованной перестановке кадров… Порой он был груб и невыдержан. Вспоминаю такой случай. Первый секретарь Сталиногорского горкома партии был освобожден от работы только за то, что не вышел на улицу для встречи Хрущева, а ждал его в своем кабинете. Иногда ставился вопрос о замене работника только потому, что не понравилось его выступление, разговор при встрече, внешний вид и т.п".

Так как Хрущев совмещал руководство Москвой и Московской области, то круг вопросов, которыми он занимался Хрущев, был крайне широк.

Выступая на предвыборном собрании избирателей Калининского избирательного округа в марте 1950 года, Хрущев поставил задачу – создать в столице мощную строительную индустрию. Гришин вспоминал об инициативах Хрущева в организации городского строительства в Москве, и в развитии различных видов промышленного производства. Гришин отмечал: "По инициативе Н.С.Хрущева в те годы было организовано экспериментальное строительство жилых домов из сборных железебетонных конструкций… Н.С.Хрущев занимался, например, такими проблемами, как применение метода предварительного напряжения нитей корда автомобильных шин с целью повышения их прочности и увеличения срока эксплуатации. Поощрялись и поддерживались предложения конструкторов и рабочих-изобретателей по созданию новых высокопроизводительных машин, станков и приборов в машиностроительном производстве, создание новых конструкционных и сырьевых материалов, заменяющих традиционные, активно поддерживались ценные предложения по увеличению производства и повышению качества товаров для населения".

Особое внимание Хрущев уделил развитию сельского хозяйства Москвской области. Как вспоминал Гришин, "Н.С.Хрущев активно занимался вопросами оснащения колхозов и совхозов необходимыми машинами. Тогда были созданы 4-рядные картофелепосадочные машины, комбайны для уборки картофеля, рассадопосадочные для посадки капусты, машины для посева кукурузы и другие. Кстати, сказать, раньше в Московской области, как и в других центральных областях РСФСР, кукурузу не сеяли… По инициативе 1-го секретаря обкома партии было введено выращивание рассады овощных культур в торфоперегнойных горшочках".

С первых же месяцев после своего возвращения в Москву Хрущев стал пропагандировать идею укрупнения колхозов. Эта идея была поддержана в Политбюро и 30 мая 1950 года было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) "Об укрупнении мелких колхозов и задачах партийных организаций в этом деле". По мысли Хрущева укрупнение должно было сопровождаться слиянием деревень и постепенным превращением сельского быта в городской. По мере же переселения деревенских жителей в городские квартиры многоэтажных домов, они должны были утратить приусадебные участки.

Так, по мысли Хрущева, должно было осуществиться одно из условий коммунистического общества – стирание граней между городом и деревней. Первый подобный агрогород был заложен по инициативе Хрущева еще на Украине.

Оценивая увлечение Хрущева "агрогородами", И.А.Бенедиктов писал, что в основе этого проекта "лежала в общем-то рациональная идея об интергации сельскохозяйственного и промышленного производства, выравнивании различий между городом и деревней по уровню социально-бытовой и культурной сферы. Надо сказать, что когда Хрущев выступил с этими идеями, они мне понравились Однако, затем, под влиянием весьма серьезной и аргументированной критики со стороны крупных специалистов и ученых-аграрников, я стал относиться к теории "агрогородов" более сдержанно. Мне показали, и довольно убедительно, что достигнутый уровень развития деревни не позволит еще в течение длительного времени ставить вопрос о прямой интеграции сельскохозяйственного и промышленного производства, по крайней мере в масштабах всей страны, как это предлагал Хрущев. Явным забеганием вперед, игнорированием объективной специфики села был и тезис о необходимости сосредоточения и концентрации сельскохозяйственного населения, ликвидации "неперспективных" деревень. Впоследствии попытки искусственно форсировать процесс индустриализации деревни, как известно, нанесли сельскому хозяйству большой урон".

Хрущев изложил свои идеи о строительстве агрогородов в статье "О строительстве и благоустройстве в колхозах", которая была опубликована в "Правде" 4 марта 1951 года. Хрущев предлагал развернуть строительство агрогородов и сократить приусадебные участки колхозников до 10 – 15 соток. Однако на следующий день в "Правде" было опубликовано сообщение, в котором говорилось, что из-за недосмотра редколлегии, была опущено редакционное замечание, о том, что статья Н.С.Хрущева публикуется как дискуссионный материал. Совершенно очевидно, что такое сообщение отражало позицию И.В.Сталина.

И.А.Бенедиктов замечал: "Сталин, обычно поощрявший партийных руководителей к теоретическим изысканиям, постановке проблемных вопросов, отнесся к статье резко отрицательно, я бы даже сказал, враждебно. Вскоре в "Правде" появилась статья, где теория "агрогородов" была подвергнута уничтожающей критике. В узком кругу Сталин отзывался о хрущевских изысканиях еще более резко, называя их "чистейшей воды прожектерством", "леваческим забеганием вперед", "мелкобуржуазной горячкой". Хорошо помню эти слова, поскольку Сталин при мне повторял их неоднократно, видимо, опасаясь, как бы я не попал под влияние хрущевской "теории".

2 апреля 1951 года в партийные организации было направлено закрытое письмо ЦК ВКП(б) "О задачах колхозного строительства в связи с укрупнением мелких колхозов". В нем отмечалось "ошибочное представление" "части партийных и советских работников… по ряду важнейших вопросов колхозного строительства на современном этапе". Форсированное массовое сселение деревень в крупные "колхозные поселки, агрогорода", сокращение приусадебных земель колхозников признавалось ошибочным. В письме подчеркивалось, что аналогичные просчеты допущены и в статье Хрущева, опубликованной 4 марта 1951 года в "Правде".

Хрущев тут же отмежевался от своих взглядов. Он написал докладную записку на имя Сталина, в которой говорилось: "Дорогой товарищ Сталин! Вы совершенно правильно указали на допущенные мною ошибки… После Ваших указаний я старался глубже продумать эти вопросы… Опубликовав неправильное выступление, я совершил грубую ошибку и тем самым нанес ущерб партии… Глубоко переживаю допущенную ошибку, я думаю, как мне лучше ее исправить. Я решил просить Вас разрешить мне самому исправить эту ошибку. Я готов выступить в печати и раскритиковать свою статью… Прошу Вас, товарищ Сталин, помочь мне исправить допущенную мною грубую ошибку и тем самым, насколько это возможно, уменьшить ущерб, который я нанес партии своим неправильным выступлением".

Неизвестно ответил ли Сталин      на это письмо и, если ответил, то как. Известно лишь, что Сталин не      дал согласия на публикацию покаянного письма Хрущева, в котором он      хотел отмежеваться от только что опубликованной своей работы.      В то же время, А.Аджубей прав, утверждая, что после этого события, "не произошло резкого обострения в отношениях между Сталиным и Хрущевым. Никита Сергеевич продолжал занимать хоть и не самое видное, но прочное положение близ вождя. Не раз, снимая трубку домашнего телефона (какое-то время мы жили с родителями жены), я слышал глуховатый голос: "Мне Микиту…" – так на украинский манер обращался к нему Сталин".

По словам Бенедиктова, "высоко оценивая организаторские качества Хрущева, считая его блистательным исполнителем, Сталин был весьма низкого мнения о его политических и идейно-теоретических способностях. Более того, в отношении Сталина к Хрущеву проскальзывало даже нарочитое пренебрежение, чего он не позволял себе никогда в обращении с партийными и государственными руководителями, за исключением, пожалуй, Берии. Лично у меня сложилось впечатление, что, выделяя эту "двойку" из своего окружения, Сталин как бы отмежевывался от ее "небольшевизма", словно извинялся, что в государственных делах приходится прибегать к услугам людей способных, но сомнительных по своей идейной закваске, своего рода "политических попутчиков". Хрущев внешне довольно спокойно и ровно относился к сталинским нахлобучкам. Однако спокойствие это, конечно, было обманчивым – Никита Сергеевич был человеком крайне самолюбивым и амбициозным, хотя до поры до времени умел скрывать это".

Не исключено, что после опубликования статьи Хрущева, Сталин задумался о тех глубоких идейно-теоретических изъянах Хрущева и не только его одного. Приоритет практических задач, которые решались советским государством на протяжении нескольких десятилетий, заставлял Сталина и других выдвигать к руководству, прежде всего, энергичных работников, способных быстро решать разнообразные конкретные проблемы, но особенно не задумывавшихся об их идейно-теоретическом осмыслении и связи со стратегическими задачами партии.

Сталин вновь возвращался к неутешительному выводу о том, что руководители страны должны иметь более основательную теоретическую подготовку. В 1951 году он вызвал к себе на дачу экономиста Д.Т.Шепилова. В ходе беседы он сказал ему: "Мы думаем сейчас проводить очень крупные экономические мероприятия. Перестраивать экономику на действительно научной основе… Для того, чтобы это сделать, нужно, чтобы люди, наши кадры, молодежь знали настоящую политическую экономию… Положение сейчас таково… либо мы подготовим наши кадры наших хозяйственников, руководителей экономики на основе науки, либо мы погибнем! Так поставлен вопрос историей". Следствием этой встречи было решение о подготовке учебника по политэкономии.

После того, как учебник был написан и подвергнут всесторонней дискуссии, Сталин 1 февраля 1952 года завершил написание статьи "Замечания по экономическим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года". В начале статьи он писал: "Некоторые товарищи отрицают объективный характер законов науки, особенно законов политической экономии при социализме. Они отрицают, что законы политической экономии отражают закономерности процессов, совершающихся независимо от воли людей. Они считают, что ввиду особой роли, предоставленной историей Советскому государству, Советское государство, его руководители могут отменить существующие законы политической экономии, могут "сформировать" новые законы, "создать" новые законы. Эти товарищи глубоко ошибаются. Они, как видно, смешивают законы науки, отражающие объективные процессы в природе или обществе, происходящие независимо от воли людей, с теми законами, которые издаются правительствами, создаются по воле людей и имеют лишь юридическую силу. Но их смешивать никак нельзя… Ссылаются на особую роль Советской власти в деле построения социализма, которая якобы дает ей возможность уничтожить существующие законы экономического развития и "сформировать" новые. Это также неверно".

Можно предположить, что говоря о "некоторых товарищах", Сталин имел в виду и Хрущева, выдвинувшего идею радикального способа перехода к коммунистическому обществу и стирания граней между городом и деревней путем строительства агрогородов и ликвидации приусадебных участков. По мнению В.М.Молотова, в другой своей работе "Об ошибках т.Ярошенко Л.Д.", которая как и предыдущая статья, вошла в сборник "Экономические проблемы социализма в СССР", Сталин, критикуя позицию Ярошенко, прямо имел в виду Хрущева. Неудовлетворенность Сталина своими коллегами по Политбюро усилилась после того, как он устроил на даче обсуждение своего труда "Экономические проблемы социализма в СССР".

Судя по воспоминаниям Молотова и Микояна, Сталин ознакомил своих коллег по Политбюро со своей работой, явно рассчитывая устроить ее глубокое обсуждение. Молотов вспоминал: ""Экономические проблемы социализма в СССР" обсуждали у Сталина на даче. "Какие у вас есть вопросы, товарищи? Вот вы прочитали. – Он собрал нас, членов Политбюро, по крайней мере, основных человек шесть-семь: "Как вы оцениваете, какие у вас замечания?" Что-то пикнули мы… Кое-что я заметил, сказал, но так второстепенные вещи". Много лет спустя Молотов говорил: "Вот я сейчас должен признаться: недооценили мы эту работу. Надо было глубже. А никто еще не разобрался. В этом беда. Теоретически мало люди разбирались".

Схожим образом описывает это обсуждение и Микоян: "Как-то на даче Сталина сидели члены Политбюро и высказывались об этой книге. Берия и Маленков начали подхалимски хвалить книгу, понимая, что Сталин этого ждет. Я не думаю, что они считали эту книгу правильной. Как показала последующая политика партии после смерти Сталина, они совсем не были согласны с утверждениями Сталина… Молотов что-то мычал вроде бы в поддержку, но в таких выражениях и так неопределенно, что было ясно: он не убежден в правильности мыслей Сталина. Я молчал". Микоян уверял, что именно его молчание вызвало раздражение Сталина. Ведь Сталин знал, что Микоян мог наиболее компетентно высказаться по вопросам экономического развития страны.

Ни Молотов, ни Микоян не упоминали о том, присутствовал ли Хрущев во время этой дискуссии. Можно предположить, что скорее всего Хрущев участвовал в этом обсуждении и присоединился к своим главным партнерам – Маленкову и Берии, расхваливая работу Сталина. Однако скорее всего фальшивые восторги Маленкова, Берии, Хрущева и других, были так же неприятны Сталину, как и молчание Микояна, и неопределенные высказывания Молотова. Он остро осознавал нежелание своих коллег задуматься о "проблемах социализма в СССР", осмыслить опыт советской страны на основе теоретического мировоззрения. Они оказывались неспособными подняться над текущими делами и руководствоваться стратегическими целями, стоявшими перед СССР. Сталин видел в этом огромную опасность для страны.

Микоян писал, что после этой дискуссии на даче, Сталин предложил ему выступить на ХIХ съезде партии со своими оценками работы. Именно после этой дискуссии, считал Микоян, работа "Экономические проблемы социализма в СССР" была подробно разобрана в отчетном докладе ЦК ВКП(б). В ходе обсуждения повестки дня и порядка ведения будущего съезда партии Сталин предложил не включать Микояна в состав президиума съезда как "неактивного члена Политбюро". Очевидно, это было ответом Сталина за молчание во время дискуссии по его работе. Однако явное раздражение поведением Микояна могло скрывать недовольство Сталина и в отношении других членов Политбюро, которые, по самокритичной оценке Молотова, слабо разбирались в теории.

Вряд ли Сталин рассчитывал на то, что его коллеги по Политбюро смогут в спешном порядке освоить политэкономию и другие общественные науки. Он мог лишь возлагать надежды на новое поколение руководителей, которые придут на смену ветеранам Политбюро.

Глава 16. Х I Х съезд партии и смерть Сталина

ХIХ съезд ВКП(б) был созван в октябре 1952 года через 13 лет после предыдущего съезда. Сначала созыву очередного съезда помешала война, но последующая затяжка с его проведением явно свидетельствовала о том, что Сталин не был готов к съезду. На протяжении послевоенных лет Сталин все реже участвовал в публичных политических мероприятиях. То обстоятельство, что Сталин не стал докладчиком на ХIХ съезде также показывало, что он не чувствует себя в состоянии выступить с таким докладом.

Главные роли на съезде были распределены между всеми членами Политбюро, за исключением А.А.Андреева в виду того, что у него сильно ухудшился слух. Съезд открыл В.М.Молотов. Речь по случаю закрытия съезда произнес К.Е.Ворошилов. С отчетным докладом ЦК выступил Г.М.Маленков. Л.М.Каганович выступил с сообщением о подготовке новой программы партии. В прениях выступили Л.П.Берия, Н.А.Булганин, А.И.Микоян, А.И.Косыгин. В последний день работы съезда на нем выступил И.В.Сталин.

Н.С.Хрущеву было поручено выступить с докладом "Изменения в Уставе ВКП(б)". Это было задание, которое существенно повышало статус Хрущева, впервые выступавшего докладчиком на партийном съезде. Такой доклад должен был определить основные направления организационной партийной работы. На прошлом съезде подобный доклад сделал А.А.Жданов, который считался одним из теоретиков партии. Неясно, почему Сталин поручил сделать этот доклад Хрущеву, которого не считал достаточно подготовленным в вопросах теории. Судя по его содержанию, доклад отражал мысли Сталина о политической жизни страны. Хрущев, которому всегда нелегко давались рассуждения на идеологические темы, вряд ли чувствовал себя уверенным, излагая положения этого доклада.

Об этом свидетельствует воспоминание В.В.Гришина: "Н.С.Хрущев сказал мне, что на съезде ему поручено сделать доклад об изменениях в уставе ВКП(б) и что от Московской организации на съезде буду выступать я… Дело для меня было новое и непростое. Когда проект выступления был подготовлен и согласован с членами бюро МК, я обратился к Н.С.Хрущеву с просьбой просмотреть его. На это я получил ответ: "Я готовлю доклад съезда, у меня нет времени смотреть ваше выступление. Вы сами секретарь обкома партии, вот и плывите". Было очевидно, что Хрущев был целиком занят этой работой, коль скоро он отказался даже взглянуть на отчет о деятельности Московской партийной организации, которую он возглавлял. О волнениях Хрущева свидетельствует и то обстоятельство, что вскоре после завершения съезда он серьезно заболел.

В начале своего доклада Хрущев подчеркнул, что "победы и достижения явились результатом правильной политики Коммунистической партии, мудрого руководства Ленинско-Сталинского Центрального комитета, нашего любимого вождя и учителя товарища Сталина". (На протяжении доклада Хрущев неоднократно упоминал имя Сталина и слово "сталинский".) Объясняя необходимость изменений в Уставе партии, Хрущев ссылался на великие события, происшедшие в жизни страны со времени последнего съезда, упомянув "победы всемирно-исторического значения", достигнутые советским народом в Великой Отечественной войне, а также "успешное выполнение четвертого пятилетнего плана". Теперь перед страной ставились новые задачи.

Новое положение в Уставе, зачитанное Хрущевым, гласило: "Ныне главные задачи Коммунистической партии Советского Союза состоят в том, чтобы построить коммунистическое общество путем постепенного перехода от социализма к коммунизму, непрерывно повышать материальный и культурный уровень общества, воспитывать членов общества в духе интернационализма и установления братских связей с трудящимися всех стран, всемерно укреплять активную оборону Советской Родины от агрессивных действий ее врагов". Провозглашение построение коммунизма главной задачей советского общества служило обоснованием отказа от двойного названия партии (большевистская и коммунистическая), которое использовалось уже 34 года с 1918 года.

Новые задачи были связаны с повышением требовательности к членам партии. Хотя в самом большом разделе своего доклада, озаглавленном "Об обязанностях члена партии", Хрущев заявлял, что партия "как никогда" сплочена "вокруг Центрального Комитета и своего гениального вождя и учителя товарища Сталина", он указывал на то, что "у нас имеется немало членов партии формально, пассивно относящихся к претворению в жизнь партийных решений… Они работают с прохладцей, без энергии, не проявляют инициативы и настойчивости… Поэтому необходимо записать в Уставе, что формальное, пассивное отношение к решениям партии несовместимо с пребыванием в партии".

В докладе было обращено внимание и на "другое зло": "Часть коммунистов неправильно полагает, будто у нас в партии имеется две дисциплины – одна для рядовых членов, другая – для руководителей. Имеется немало работников, которые считают, что законы писаны не для них. Возомнив, что им все позволено, такие работники превращают подведомственные им предприятия или учреждения в свою вотчину, где заводят свои "порядки", свою "дисциплины", отбрасывая прочь дисциплину государственную. Они не считаются с решениями партийных организаций, с мнением партийной массы. Там, где орудуют такие бюрократы с партийным билетом в кармане, имеется много всяких безобразий… Необходимо записать в Устав, что нарушение партийной и государственной дисциплины является большим злом, наносящим ущерб партии и поэтому несовместимо с пребыванием в ее рядах". Об этом не раз говорил Сталин и скорее всего это положение доклада было подготовлено на основе его указаний.

В докладе говорилось, что "некоторые работники… замазывают ошибки и недостатки, создают обстановку парадного благополучия и самоуспокоенности… Есть еще среди руководящих работников вельможи и бюрократы, которые считают, что низовые работники не имеют права и не должны сообщать в вышестоящие органы о недостатках в работе… Большим злом является также получившие распространение среди части коммунистов факты сокрытия правды от партии, нечестного и неправдивого поведения в отношении к партии… Предлагается записать в Уставе, что член партии обязан быть правдивым и честным перед партией, не допускать сокрытия и искажения правды и что неправдивость коммуниста является тягчайшим злом и несовместимы с пребыванием в рядах партии". Эти положения доклада также полностью отвечали взглядам Сталина.

Доклад резко критиковал те партийные организации, которые по сути строятся по принципу личной преданности их руководителям: "Нужно признать, что во многих партийных, советских и хозяйственных организациях большим злом является порочный подход к подбору кадров, когда этот подбор осуществляется не по деловым и политическим соображениям, а по признакам приятельских отношений, личной преданности, землячества и родства. Там, где собирается семейка своих людей – приятелей, родственников или земляков, – неизбежно создается тихая заводь, стремление взаимно укрывать недостатки, возникает круговая порука". Фактически Хрущев повторял обвинения, которые выдвинул Сталин против партийных руководителей в своих выступлениях на февральско-мартовском пленуме 1937 года: превращение партийных организаций в "семейки", установление вельможной деспотии в этих организациях, подавление критических выступлений со стороны масс, составление лакированных отчетов вместо правдивой информации. Получалось, что причины, породившие кровопролитную борьбу в правящем слое страны в середине 30-х годов, не были устранены и могли породить новое острое столкновение в руководстве страны. Об этом же свидетельствовало и обращение Хрущева к лозунгу повышения бдительности, который активно использовался в ходе репрессий 30-х годов.

В то же время содержание доклада свидетельствовало не о стремлении к созданию чрезвычайной обстановки, а, напротив, к большей нормализации в жизни партии. Об этом свидетельствовало положение доклада о необходимости соблюдать регулярность в созыве съездов ("не реже одного раза в четыре года") и пленумов партии ("не менее одного раза в шесть месяцев").

Вкратце Хрущев рассказал и о реорганизации высших партийных органов: ликвидация Оргбюро и передача всех его дел в Секретариат ЦК, а также преобразование Политбюро в Президиум ЦК. Объясняя последнее, Хрущев утверждал, что "наименование "Президиум" более соответствует тем функциям, которые фактически выполняются Политбюро в настоящее время". На самом деле смена названия означала существенную перемену в главном органе партийной власти. "Президиум" предполагалось сделать значительно более широким по составу, по сравнению с Политбюро. В ходе ХIХ съезда партии И.В.Сталин предложил избрать 25 членов и 11 кандидатов в члены ЦК. Это вызвало большую обеспокоенность ветеранов Политбюро.

Даже если и не все ветераны Политбюро ощущали страх за свою судьбу, все они могли чувствовать себя обиженными. В течение многих лет, когда решалась судьба страны, они вместе со Сталиным несли тяжелый груз ответственности. Как и все советские служащие, а может быть и в большей мере, они были вынуждены работать ненормированный рабочий день, порой лишаясь выходных и отпусков. Они первыми узнавали о различных чрезвычайных ситуациях, требовавших их быстрых решений, и первыми принимали на себя разряды сталинского гнева в случае, если эти ситуации выходили из-под контроля. Успехи страны в преодолении трудностей и неуклонном движении вперед они относили в значительной степени за счет своих находчивых решений и умелых действий. При этом, как это нередко бывает в любом трудовом коллективе, многие из них считали, что их личный вклад в общие достижения не оценен должным образом, а все почести достаются начальству, в данном случае – Сталину.

Они видели Сталина не только на парадах и других официальных мероприятий. Они могли быть свидетелями не только его ума и прозорливости, но и его недостатков, срывов в настроении, капризов. Когда Сталин отвергал их суждения, осуждал их действия или наказывал, они могли, как это часто бывает в отношениях с начальством, в глубине души не соглашаться с ним, вспоминая все его слабости и ошибки и преувеличивая их. Оправдывая же собственные неудачи, они могли сваливать их на своего главного начальника, который, дескать, не давал им возможность принять верные решения. Сталин мог их раздражать, как почти всегда раздражает начальник своих подчиненных, но они скрывали свое раздражение под маской покорности.

Бенедиктов вспоминал: "Хрущев внешне довольно спокойно и ровно относился к сталинским нахлобучкам. Однако спокойствие это, конечно, было обманчивым – Никита Сергеевич был человеком крайне самолюбивым и амбициозным, хотя до поры до времени умел скрывать это. Помню, после одного из совещаний, где Сталин, не стесняясь в выражениях, резко отчитал Хрущева за какую-то оплошность, мы вдвоем спускались к поджидавшим внизу машинам. "Много он знает, – вдруг резко и зло сказал Хрущев. – Руководить вообще легко, а ты попробуй конкретно… "Кто это он? – чисто механически спросил я… "Да это я так, про себя, – сказал Никита Сергеевич… Только в машине сообразил, что хрущевские слова относились к Сталину. Как говорится, в тихом омуте…" Полагая, что Сталин способен руководить лишь "вообще", но не "конкретно", Хрущев и ряд других членов Политбюро вероятно думали, что без них, Сталин не сможет ни минуты обойтись, а государство погибнет. Вряд ли Хрущев и другие могли согласиться с необходимостью уступить место более молодым и более образованным людям.

Без сомнения работоспособность ветеранов Политбюро, их энергия, умение принять решительные действия помогали в осуществлении сложных задач, стоявших перед Советской страной. Так, работники атомной промышленности признавали несомненные организаторские способности Берии в преодолении отставания от США в этой решающей области вооружений. В то же время нельзя забывать, что в подчинении у Берии находились сотни тысяч рабочих, служащих, многие талантливые ученые, в том числе, такие, как Курчатов, Алиханов, Харитон, Зельдович, Арцимович, Виноградов, Сахаров. На атомную промышленность работали многочисленные советские разведчики. Наконец, Берия не был единственным умелым организатором атомной промышленности. Под его началом находились такие талантливые организаторы советского производства, как Ванников, Завенягин. Многие из них были более образованными, имели больший опыт в современном производстве и могли стать лучшими организаторами, чем их главный начальник, не склонный к научному мышлению и привычный к жестоким методам Гражданской войны и первых лет работы в органах ВЧК – ОГПУ. Так было в любой сфере, которой управляли ветераны Политбюро.

Персональные перемены в составе высшего партийного руководства были неожиданными и их трудно было предугадать в течение съезда. В первый день съезда советские газеты открывали свои репортажи рассказом о том, как делегаты бурными аплодисментами встречали появление на трибуне "Сталина, Молотова, Маленкова, Ворошилова, Булганина, Берия, Кагановича, Хрущева, Андреева, Микояна, Косыгина". На последний день все эти лица были перечислены в том же порядке, за исключением Берии, который был назван следом за Маленковым. Поэтому первым сюрпризом явилось неизбрание в состав Президиума ЦК А.А.Андреева и А.И.Косыгина. Правда, последний был избран кандидатом в члены Президиума.

Кроме ветеранов Политбюро, в состав Президиума ЦК были избраны: первый секретарь Ленинградского обкома партии В.М.Андрианов, А.Б.Аристов, являвшийся секретарем ЦК с 1950 года, министр государственной безопасности с 1952 года С.Д.Игнатьев, председатель Совета министров УССР Д.С.Коротченко, председатель ВЦСПС В.В.Кузнецов, председатель Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР О.В.Куусинен, заместитель председателя Совета Министров СССР В.А.Малышев, первый секретарь ЦК ВЛКСМ в 1938 – 1952 годах Н.А.Михайлов, заместитель председателя Совета Министров СССР М.К.Первухин, заместитель председателя Совета Министров СССР и председатель Госплана

М.З.Сабуров, секретарь ЦК партии с 1947 года М.А.Суслов, главный редактор журнала "Вопросы философии" Д.И.Чесноков, председатель Президиума Верховного Совета СССР и кандидат в члены Политбюро в 1939 – 1952 годах Н.М.Шверник, председатель комиссии партийного контроля в 1939 – 1952 годах М.Ф.Шкирятов.

Кандидатами в члены Президиума ЦК были избраны, наряду с А.Н.Косыгиным, первый секретарь компартии Молдавии Л.И.Брежнев, министр иностранных дел А.Я.Вышинский, министр финансов А.Г.Зверев, первый секретарь Краснодарского обкома партии Н.Г.Игнатов, министр внешней торговли И.Г.Кабанов, первый секретарь компартии Белоруссии Н.С.Патоличев, Н.М.Пегов, председатель Совета министров РСФСР А.М.Пузанов, заместитель председателя Совета министров СССР И.Ф.Тевосян, доктор философских наук П.Ф.Юдин.

Некоторым из новичков были поручены ответственные выступления уже в ходе съезда партии или вскоре после него. Четверо из них были избраны в состав президиума съезда и они председательствовали на его заседаниях (В.М.Андрианов, А.Б.Аристов, Д.С.Коротченко, О.В.Куусинен).

О том, что новички не будут просто "запасными" в новом руководстве партии свидетельствовало включение некоторых из них в Секретариат ЦК, который теперь должен был выполнять также функции Оргбюро. Помимо уже состоявших в составе Секретариата Г.М.Маленкова, Н.С.Хрущева, М.А.Суслова, П.К.Пономаренко, секретарями ЦК стали А.Б.Аристов, Л.И.Брежнев, Н.Г.Игнатов, Н.А.Михайлов, Н.М.Пегов. В состав комиссии по переработке программы партии были включены новые члены и кандидаты в члены Президиума ЦК О.В.Куусинен, М.З.Сабуров, Д.И.Чесноков, П.Ф.Юдин, а также члены ЦК партии П.Н.Поспелов и А.М.Румянцев. Из ветеранов Политбюро в ее состав вошли И.В.Сталин, Л.П.Берия, Л.М.Каганович, Г.М.Маленков, В.М.Молотов.

Хрущев и другие ветераны партийного руководства, как с дореволюционным, так и с послереволюционным партстажем, имели основание видеть в новых коллегах по Президиуму ЦК сильных конкурентов. Среди этих лиц было немало тех, кто занял посты наркомов СССР или секретарей обкомов партии в 1937 – 1939 годах. За полтора десятка лет эти люди обрели немалый опыт руководящей работы в тяжелых условиях войны и послевоенного восстановления. Их знания и опыт способствовали бы усилению эффективности советского руководство, подавляющее большинство которого не имело ни законченного высшего образования, ни опыта работы на современном производстве.

Однако Сталин осознавал и слабости образовательной и общекультурной подготовки новых руководителей, являвшихся главным образом техническими специалистами. Микоян в воспоминаниях обратил внимание на то обстоятельство, что лично по предложению Сталина в состав ЦК были выдвинуты многие экономисты и философы. Эти люди обладали немалыми познаниями в общественной теории, которых был лишен Хрущев.

Перемещение новичков на те места, которые до сих пор занимали ветераны Политбюро, началось на состоявшемся после съезда партии пленуме вновь избранного Центрального комитета. Выступивший на нем И.В.Сталин объявил, что для руководства текущими делами следует создать Бюро Президиума ЦК из 9 человек. В его состав вошли все бывшие члены Политбюро, кроме Андреев, Косыгина, Микояна и Молотова, а вместо них были введены Сабуров и Первухин. Видимо эти два человека должны были играть все большую роль в руководстве страны. Еще на съезде М.З.Сабуров выступил с докладом о пятом пятилетнем плане на 1951 – 1955 годы. Менее через месяц после окончания съезда П.К.Первухин выступил с докладом на торжественном заседании в Большом театре, посвященном 35-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции (раньше такие доклады произносили лишь члены Политбюро.)

Однако никто из участников этого пленума, оставивших воспоминания о нем, не обратил внимание на включение Сталиным в перечень членов Бюро Президиума Первухина и Сабурова. Зато из всех воспоминаний об этом пленуме ЦК, работа которого не стенографировалась, следует, что Сталин неожиданно обрушился с критикой на Молотова и Микояна, которые не были включены в состав вновь созданного Бюро. И тот, и другой были обвинены в преувеличении мощи США, склонности идти на уступки американцам и других ошибках. При этом Молотов был обвинен в том, что он рассказывал о конфиденциальных совещаниях членов Политбюро своей супруге, а та разглашала эти сведения иностранцам.

Молотов и Микоян оправдывались. При этом, как вспоминал Микоян, во время его выступления "Сталин молчал и не высказывал никаких реплик. Берия и Маленков во время моего выступления, видя, что я вступаю в спор со Сталиным, что-то говорили, видимо, для того, чтобы понравиться Сталину и отмежеваться от меня". Не исключено, что такие же усилия предпринимал и Хрущев, который в это время был близким союзником Берии и Маленкова.

Однако, несмотря на шокировавшее всех участников пленума выступление Сталина против Молотова и Микояна, ничто не изменилось в их положении. Их портреты по-прежнему были вывешены на улицах советских городов в день 7 ноября. Молотов и Микоян посещали заседания Бюро Президиума, а Сталин давал им поручения. 21 декабря 1952 года Микоян и Молотов приехали к Сталину на дачу, чтобы поздравить его с днем рождения и он тепло принял их. Микоян вспоминал: "Но через день или два то ли

Хрущев, то ли Маленков сказал: "Знаешь, что, Анастас, после 21 декабря, когда все мы были у Сталина, он очень сердился и возмущался тем, что вы с Молотовым пришли к нему в день рождения. Он стал нас обвинять, что мы хотим помирить его с вами, и строго предупредил, что из этого ничего не выйдет: он вам больше не товарищ и не хочет, чтобы вы к нему приходили".

Неясно верил ли Микоян тому, что Сталин действительно так говорил.

Судя по тому, что Микоян обвинял Маленкова и Берию в стремлении "отмежеваться" от него (а Хрущев был близок к тому и другому), можно предположить, что Маленков, Берия и Хрущев не только не старались помирить Сталина с Микояном и Молотов, а всячески старались их поссорить. Однако положение ряда членов Президиума, которые радовались опале Микояна и Молотова, также не было прочным. Позже Молотов утверждал, что Сталин собирался отправить в отставку Берию. Впервые об этом стали говорить после ареста в Грузии в 1951 году ряда видных деятелей мегрельской (или мингрельской) народности. Обвинения их во взяточничестве и коррупции быстро переросли в обвинения в государственной измене. Так как Берия был мегрелом и хорошо знал ряд арестованных людей, то говорили о его связях с ними. Ходили слухи, будто Сталин сказал, что надо искать "Большого Мегрела", который якобы стоит за этим заговором.

Ныне многие исследователи утверждают, что версию "мингрельского заговора" усиленно разрабатывал союзник Берии по триумвирату – Маленков. Это не так уж и удивительно, учитывая того, как быстро сотрудничество в любых "триумвиратах" сменяется соперничеством, а затем борьбой не на жизнь, а на смерть. Р.Баландин и С.Миронов замечали: "Усилиями Маленкова и его сторонников удалось серьезно подорвать авторитет Берии". 9 ноября 1951 года было принято постановление Политбюро об "антипартийной группе Барамия", в котором говорилось о попытках "захватить в свои руки в партийном и государственном аппарате Грузии и выдвинуть на них мингрельцев".

Правда, эти интриги не привели к падению Берии. За три дня до опубликования постановления по "мингрельской националистической группе" 6 ноября 1951 года он выступил с докладом на торжественном собрании по случаю 34-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. После этого Л.П.Берия продолжал руководить атомной промышленностью. И все же существовала возможность того, что "мингрельское дело" может быть вновь реанимировано и при этом "вскрыта" в нем главная роль Берии.

Неуверенность в своем положении испытывали некоторые ветераны Политбюро и по мере развития так называемого "дела врачей". Еще в конце августа 1948 года кардиолог из Лечсанупра Кремля Лидия Тимашук высказала сомнения в правильности диагноза, поставленного больному Жданову врачами этого учреждения Виноградовым и Майоровым. Впоследствии В.Н.Виноградов признал, что Лидия Тимашук была права и он, а также другие врачи, лечившие Жданова, действительно проглядели у него инфаркт. Однако в то время протест Л.Тимашук по поводу неправильного лечения Жданова, направленный ею за два дня до смерти его в августе 1948 года, был оставлен без внимания.

Лишь через три года записка Л.Тимашук была использована для создания "дела врачей", инициатором которого был следователь МГБ Рюмин. Он доказывал, что врачи связаны с членами распущенного ранее Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), а через него – с международным сионизмом и разведками западных стран. Министр государственной безопасности СССР Абакумов упорно отвергал версию Рюмина. По словам П.Судоплатова, Абакумов "знал, что такие обвинения наверняка вызовут напряженность в верхах, особенно недовольство Ворошилова и Молотова, женатых на еврейках, и Кагановича, который сам был евреем".

Однако, по свидетельству П.Судоплатова, Рюмин получил поддержку со стороны Маленкова. Находясь в кабинете Маленкова, Рюмин изложил в письменном виде свою версию антигосударственного заговора, в причастности к которому он обвинял также Абакумова и ряд работников МГБ, среди которых преобладали лица еврейской национальности. В 1951 году Абакумов и эти работники МГБ были арестованы. Еще раньше были арестованы члены ЕАК, многие из которых были расстреляны в 1952 году.

К этому времени Рюмин пользовался всесторонней поддержкой нового министра государственной безопасности Игнатьева.

В начале января 1953 года было объявлено об аресте группы врачей, среди которых преобладали лица еврейской национальности. При этом сообщали о связях арестованных с сионистской организацией "Джойнт". Был опубликован указ президиума Верховного Совета СССР о награждении Лидии Тимашук орденом Ленина. В газетах постоянно публиковались материалы с призывами к бдительности в связи с происками международных разведок, особенно сионистской агентуры. Следствием этой кампании явилось обострение отношений с Израилем, которое привело к разрыву дипломатических отношений с этим государством.

В это время, как писал П.Судоплатов, Рюмин и Игнатьев распространили заявление арестованного в июле 1952 года министра государственной безопасности Грузии Н.М. Рухадзе о том, что Берия скрывал свое еврейское происхождение и тайно готовил заговор против Сталина в Грузии. В своей биографии Берии Б.Соколов приводит свидетельство полковника Коняхина, который утверждал, что в его присутствии 20 февраля 1953 года Сталин сказал: "Это Берия нам подсунул Абакумова… Не люблю я Берию, он не умеет подбирать кадры, старается повсюду ставить своих людей". Скорее всего эти слова были сказаны сгоряча, так как Берия и Абакумов враждовали. Но если Сталин на самом деле считал, что Берия провел на пост министра государственной безопасности человека, которого обвиняли в заговоре и использовании врачей для отравления видных советских руководителей, то получалось, что он считал и самого Берию причастного к этому заговору.

Однако к этому времени у Сталина могло измениться отношение к версии заговора, предложенной Рюминым. Еще осенью 1952 года Сталин высказывал недоверие лично к Рюмину и его профессиональным способностям. По распоряжению Сталина 12 ноября 1952 года Рюмин был уволен из МГБ и назначен на должность бухгалтера, которым он был до перехода на работу в органы госбезопасности. Судоплатов утверждал, что "постепенно кампания, раздувавшаяся вокруг "сионистского заговора", стало явно выходить из-под контроля его организаторов… В конце февраля 1953 года…, я заметил в поведении Игнатьева нараставшую неуверенность". Судоплатов считал, что "кампания вот-вот захлебнется и ее организаторы станут нежелательными свидетелями и будут подвергнуты аресту". В этом случае могли пострадать не только Рюмин, Игнатьев, но и те, кто их поощрял, а, стало быть, в первую очередь, Маленков.

Таким образом, в случае расширения числа обвиненных в соучастии в сионистском заговоре, мог пострадать Берия, а, в случае, признания лживыми этих обвинений, могли пострадать Маленков, потворствовавший Рюмину, и Хрущев, курировавший МГБ. То обстоятельство, что, по оценке Судоплатова, "кампания вышла из-под контроля" и в то же время могла "захлебнуться" вносило крайнюю неопределенность в положении ведущих членов советского руководства.

Но неопределенность существовала и в отношении главного руководителя Советской страны – Сталина. Обвинения Сталина в адрес Молотова и Микояна на октябрьском пленуме отвлекли внимание его участников от его другого важного заявления, – отказа занять пост Генерального секретаря ЦК КПСС и желания уйти в отставку. Слова Сталина о том, что он не хочет быть Генеральным секретарем, вызвали лишь непонимание и протесты у собравшихся. После того, как маршал Советского Союза Тимошенко решительно заявил, что он с этим не согласен, а его все стали поддерживать, Сталин лишь обречено махнул рукой.

Между тем Сталин вряд ли отказался от своего намерения уйти в отставку. Каждодневное бремя работы уже было не ему не под силу. В то же время Сталин все охотнее занимался вопросами теории. По словам Молотова, уже после ХIХ съезда партии он подготовил вторую часть работы "Экономические проблемы социализма в СССР" и ознакомил с ней Молотова. (В своей беседе с Феликсом Чуевым, Молотов недоумевал, куда пропала эта последняя работа Сталина.) Видимо Сталин был готов принять участие и в подготовке новой программы партии, так как с его согласия он был избран председателем соответствующей комиссии. Совсем не исключено, что Сталин собирался поступить так, как затем поступил Дэн Сяопин, а уже потом и последующие руководители Китая: покинуть официальные посты, но сохранить положение фактического руководителя страны. Скорее всего, Сталин мог оставаться в составе Президиума ЦК, но, уйдя в отставку с постов председателя Совета министров и секретаря ЦК. Он имел все основания полагать, что его неоспоримый авторитет по-прежнему позволял бы ему оставаться вождем Советской страны.

Однако кто же заменил бы Сталина на этих постах? Его критика Молотова и Микояна на октябрьском (1952 г.) пленуме ЦК не означала, что он был полностью доволен остальными членами советского руководства. Микоян вспоминал, как однажды еще до Х|Х съезда, Сталин, обращаясь к членам Политбюро, сказал в раздражении: "Вы состарились, я вас всех заменю!" Введение в состав Президиума и Секретариата ЦК новых лиц означало, что Сталин мог не только сам уйти в отставку с ведущих постов в партии и правительстве, но и одновременно выдвинуть своих преемников. Не исключено, что подобное решение готовилось для очередного пленума ЦК КПСС, который в соответствии с новым Уставом партии, должен был состояться через полгода, то есть в марте – апреле 1953 года.

И.А.Бенедиктов утверждал, что своим преемником на посту председателя совета министров И.В.Сталин избрал П.К.Пономаренко. В отличие от большинства членов Политбюро П.К.Пономаренко имел законченное высшее образование. В декабре 1952 года Пономаренко был назначен заместителем Председателя Совета Министров СССР. По словам Бенедиктова, "Сталин, видимо, учитывал, что Пономаренко не входил в его ближайшее окружение, имел собственную позицию и никогда не старался переложить ответственность на чужие плечи. Документ о назначении П.К.Пономаренко председателем совета министров СССР был завизирован уже несколькими членами Политбюро (видимо, И.А.Бенедиктов имел в виду членов Президиума ЦК, или его Бюро. Прим. авт.), и только смерть Сталина, помешала выполнению его воли." Возможно, была готова и кандидатура на пост Генерального секретаря ЦК КПСС.

О том, что 1 марта 1953 года Сталин собирался объявить о чем-то, что касалось не только его коллег по руководству страны, но и членов его семьи, свидетельствует то обстоятельство, что на обед в воскресный день, он решил пригласить не только обычных гостей – Маленкова,

Берию, Булганина и Хрущева, но также свою дочь Светлану и сына Василия. (Не исключено, что были приглашены и другие советские руководители, помимо упомянутых выше.) Судя по воспоминаниям Светланы до этого она была последний раз у отца лишь по случаю его дня рождения и на Новый год. 1 марта был обычным воскресным днем и, казалось бы не было особой причины для приглашения детей Сталина на встречу с его коллегами по работе. Весь 1 марта сын и дочь звонили на дачу, ожидая подтверждения приглашения на званный обед, но им всякий раз отвечали, что Сталин еще не выходил из своего кабинета, где лег спать.

Накануне Сталин пробыл в обществе Маленкова, Берии, Булганина, Хрущева. Сначала они посмотрели кинофильм в Кремле, а затем поехали на сталинскую дачу. Хрущев вспоминал: "Ужин затянулся… Мы кончили его, наверное, в пять или шесть утра. Обычное время, когда кончались его "обеды". Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа… Когда мы выходили в вестибюль, Сталин, как обычно, пошел проводить нас. Он много шутил, замахнулся, вроде бы пальцем, и ткнул меня в живот, называя Микитой. Когда он бывал в хорошем расположении духа, то всегда называл меня по-украински Микитой".

На другой день Хрущев, как и дети Сталина, ждал приглашения на обед. Однако день закончился, а приглашение так и не поступило. По словам Хрущева, "уже было поздно, я разделся, лег в постель. Вдруг звонит мне Маленков: "Сейчас позвонили от Сталина ребята (он назвал фамилии), чекисты, и они тревожно сообщили, что будто бы что-то произошло со Сталиным. Надо будет срочно выехать туда. Я звоню тебе и известил Берию и Булганина. Отправляйся прямо туда". Я сейчас же вызвал машину. Она была у меня на даче. Быстро оделся, приехал, все это заняло минут 15. Мы условились, что войдем не к Сталину, а к дежурным. Зашли туда, спросили: "В чем дело?"

Из воспоминаний охранников следует, что весь день Сталин не покидал своего кабинета, где и провел ночь. Однако половина седьмого вечера 1 марта, когда стало темнеть, в кабинете зажегся свет, и охранники успокоились. Но шел час за другим, а Сталин оставался в своей комнате, что было необычно. Наконец, около половины одиннадцатого вечера, когда один из охранников решился войти в кабинет, он обнаружил Сталина на полу. Он не мог ни двигаться, ни говорить. Охранники перенесли Сталина на кровать, но вместо того, чтобы вызвать врача, стали звонить своему начальству. После ареста давнего руководителя охраны Власика, за безопасность Сталина отвечал лично министр государственной безопасности Игнатьев. Охранники были уверены, что после их звонка к Сталину приедут врачи, но вместо них прибыли Маленков, Берия, Булганин и Хрущев. Очевидно, что Игнатьев не решился вызывать врачей без предварительного согласия на это четырех членов Президиума ЦК.

По воспоминаниям охранников, Берия, осмотрев Сталина, стал уверять, что те зря волнуются по поводу его состояния. Он уверял, что Сталин спит. Почему Берия решил так и почему остальные члены Президиума ЦК сочли диагноз Берии верным? Подобным образом могли бы думать люди, случайно натолкнувшиеся во время прогулки на валявшегося на дороге человека. Однако лишь невежественные и бессердечные люди не стали бы звонить в "скорую помощь", если есть хотя бы малейшее свидетельство того, что человек нездоров. Известно, что члены Президиума покинули Сталина почти сутки назад, когда он собирался лечь спать. Они могли догадаться, что сон, длившийся сутки, не мог быть нормальным. Они знали, что охранники нашли Сталина на полу. Со слов охранника они узнали, что Сталин не мог говорить, а лишь издавал бессвязные звуки. Они помнили о том, что у Сталина уже были инсульты. Поэтому было очевидно, что приказ, отданный Берией, Хрущевым, Маленковым и Булганиным не вызывать врачей, был равносилен преступному неоказанию медицинской помощи тяжело больному человеку.

В то же время мотивы для решения не вызывать врачей могли быть различными для каждого из этой четверки. Не исключено, что Берия узнал, что в конце февраля Сталин обвинил его заочно в поддержке Абакумова. Берия мог узнать и о заявлении Рухадзе, которое в условиях продолжавшейся антисионистской кампании, могло нанести удар по нему. Хотя вряд ли речь шла бы о немедленном падении Берии, он мог понимать, что недавно обретенное им положение третьего человека в советской иерархии (после Сталина и Маленкова) может пошатнуться, а его различные противники могут представить Сталину различные компрометирующие материалы, чтобы добить его.

Возможно, что Маленков также испытывал неуверенность в своем будущем. Как и Судоплатов в это время, Маленков мог осознать, что кампания вокруг сионистского заговора вот-вот захлебнется, и он станет "козлом отпущения" за ее провал. Маленков уже один раз пережил опалу после "дела Шахурина" и боялся, как бы он снова не попал в немилость. Маленков мог видеть, что Сталин уже однажды предпочел ему

Вознесенского и Кузнецова, которые первоначально занимали более скромное положение, чем Маленков. Лишь "ленинградское дело", сфабрикованное с помощью Маленкова и Берии, устранило этих сильных руководителей. В то же время после ХIХ съезда и октябрьского пленума ЦК КПСС Маленков занимал положение второго человека в партии и в случае смерти Сталина он почти автоматически мог занять пост руководителя партии и правительства. Назначение же Пономаренко Председателем Совета Министров СССР, а возможно и назначение нового руководителя секретариата ЦК, о чем могло быть объявлено на обеде у Сталина 1 марта, положило бы конец высокому положению Маленкова. Напротив, смерть Сталина оставила бы Маленкова его наиболее вероятным преемником.

Усилия Сталина по выдвижению новых людей в руководство могли пугать также Булганина и Хрущева. Хрущева могло раздражать выдвижение кандидатуры Пономаренко на пост Председателя Совета Министров, так как со времен конфликта с этим руководителем Белоруссии, Хрущев видел в нем опасного конкурента. Как и Маленков, Хрущев и его ставленники в МГБ были причастны к раздуванию версии о "сионистском заговоре". В то же время смерть Сталина могла оставить Хрущева и Булганина на милость тех, кто занял бы первые места в новом руководстве, то есть Маленкова и Берии. А у Хрущева и Булганина не было уверенности в том, что эти люди сохранят их у власти. По этой причине они вряд ли были заинтересованы в смерти Сталина и поэтому могли желать вызова врачей. Однако, побывав на даче, они могли осознать, что Сталин находится при смерти. В случае же его смерти глава нового правительства, а им скорее всего стал бы Маленков, и его наиболее близкий союзник Берия могли бы отомстить Хрущеву и Булганину за их попытки восстановить здоровье Сталина и таким образом сорвать их планы. Именно поэтому они покорно поддержали Берию, который решительно выступил против вызова врачей.

Лишь на другой день 2 марта в 7 часов утра на дачу прибыл известный кардиолог профессор Лукомский. (Судя по воспоминаниям охранников, инициатором его вызова был Н.С.Хрущев.) К этому времени Сталин находился без сознания уже, по крайней мере, около 12 часов. Лукомский установил, что Сталин отчасти парализован и утратил способность говорить. Только после этого было организовано дежурство врачей. Одновременно, как вспоминал Хрущев, "члены Бюро Президиума тоже установили свое постоянное дежурство. Разделились так: Берия и

Маленков вдвоем дежурят, Каганович и Ворошилов, я и Булганин. Главными "определяющими" были Маленков и Берия. Они взяли для себя дневное время, нам с Булганиным выпало ночное".

Хрущев писал, что он "очень волновался и, признаюсь, жалел, что можем потерять Сталина, который оставался в крайне тяжелом состоянии. Врачи сказали, что при таком заболевании почти никто не возвращался к труду. Человек мог еще жить, но что он останется трудоспособным, маловероятно: чаще всего такие заболевания непродолжительны, а кончаются катастрофой". О том, что Хрущев и Булганин остро переживали внезапную болезнь Сталина, свидетельствовала Светлана Аллилуева. Она писала о том, что у Хрущева и Булганина были заплаканные лица, когда они встретили ее 2 марта на сталинской даче.

Очевидно, Хрущев опасался, что внезапная смерть Сталина может привести и к его собственному крушению. В беседах со своим напарником по ночным дежурствам Булганиным Хрущев говорил ему: "Николай Александрович, видимо, сейчас мы находимся в таком положении, что Сталин вскоре умрет. Он явно не выживет. Да и врачи говорят, что не выживет. Ты знаешь, какой пост наметил себе Берия?" "Какой?" "Он возьмет себе пост министра государственной безопасности. (В ту пору Министерства государственной безопасности и внутренних дел были разделены. Прим. Н.С.Хрущева). Нам никак нельзя допустить это. Если Берия получит госбезопасность – это будет начало нашего конца. Он возьмет этот пост для того, чтобы уничтожить всех нас. И он это сделает!" Булганин сказал, что согласен со мной. И мы стали обсуждать, как будем действовать". (Возможно, что у Хрущева и Булганина не было уверенности и в том, что они сохранят свои высокие посты при Маленкове, но Хрущев ничего не написал о подобных сомнениях в своих мемуарах.) Однако

Хрущев и Булганин не играли решающей роли в распределении постов в руководстве страны. Фактически все решали Маленков и Берия, ставшие к этому времени во главе партийной иерархии.

Эти двое стали инициаторами созыва Бюро Президиума ЦК, заседавшего 4 и 5 марта. Первым на заседании выступил Л.П.Берия, который предложил избрать Г.М.Маленкова Председателем Совета министров СССР. В свою очередь Г.М.Маленков предложил, чтобы Л.П.Берия возглавил министерство внутренних дел СССР, которое включило также МГБ СССР. Оба предложения были приняты. (При этом Берия сохранил за собой руководство атомной промышленностью СССР.)

Решения Бюро были утверждены на совместном заседания пленума ЦК КПСС. Совета министров и Президиума Верховного Совета СССР, которое состоялось 5 марта с 20 часов до 20 часов 40 минут, то есть за 1 час 10 минут до смерти Сталина. Принятое на этом заседании постановление фактически отменяло решения октябрьского пленума ЦК КПСС. Бюро Президиума ЦК было ликвидировано. Теперь Президиум состоял из всех членов Бюро Президиума, избранных в его состав в октябре 1952 года, с добавлением В.М.Молотова и А.И.Микояна. Число Президиума было сокращено с 25 до 10 членов. В то же время Молотов не был возвращен на второе место в иерархии после Сталина, как это было до октябрьского пленума. Теперь порядок перечисления членов Президиума после фамилии И.В.Сталина был таков: "Г.М.Маленков, Л.П.Берия, В.М.Молотов, К.Е.Ворошилов, Н.С.Хрущев, Н.А.Булганин, Л.М.Каганович, А.И.Микоян, М.З.Сабуров, М.Г.Первухин". Остальные были выведены из состава Президиума ЦК.

Число кандидатов в члены Президиума      ЦК было сокращено с 11 до 4. Все лица, избранные в октябре 1952 года      кандидатами в члены Президиума, были лишены этих должностей. Новыми      кандидатами в члены Президиума ЦК стали Н.М.Шверник, П.К.Пономаренко,Л.Г.Мельников, М.Д.Багиров.

Реорганизован был и Секретариат ЦК.      В его составе оставили Г.М.Маленкова, Н.С.Хрущева, М.А.Суслова, А.Б.Аристова и Н.А.Михайлова. В отставку были отправлены П.К.Пономаренко, Л.И.Брежнев, Н.Г.Игнатов, Н.М.Пегов. Вместо них новыми секретарями были избраны С.Д.Игнатьев, П.Н.Поспелов, Н.Н.Шаталин.

Новые посты исключенных из состава Президиума ЦК были значительно ниже, чем те, которые они до сих пор занимали. В.А.Малышев, бывший заместителем Председателя Совета Министров СССР, теперь становился рядовым министром, встав во главе вновь созданного объединенного траспортного и тяжелого машиностроения. Председателя Президиума Верховного Совета СССР Н.М.Шверника перемещали на пост председателя ВЦСПС. Бывший член Президиума ЦК КПСС и председатель ВЦСПС В.В.Кузнецов был назначен заместителем министра иностранных дел СССР и уже 9 марта он был направлен послом в Китай. Кандидат в члены Президиума А.Я.Вышинский был назначен первым заместителем министра иностранных дел СССР и одновременно постоянным представителем СССР в ООН с местопребыванием в Нью-Йорке. Утратив должности кандидата в члены Президиума и секретаря ЦК КПСС, Л.И.Брежнев был назначен начальником Политуправления Военно-морского министерства. Другой кандидат в члены Президиума и секретарь ЦК КПСС Н.М.Пегов был назначен секретарем Президиума Верховного Совета СССР. Еще один кандидат в члены Президиума И.Г.Кабанов был назначен заместителем министра внутренней и внешней торговли СССР. О новых назначениях бывших секретарей ЦК П.К.Пономаренко и Н.Г.Игнатова туманно говорилось, что они переходят "на руководящую работу в Совете Министров СССР". 15 марта недавний кандидат на пост председателя совета министров СССР Пономаренко был поставлен во главе только что созданного министерства культуры.

Хотя М.Г.Первухин и М.З.Сабуров остались в составе Президиума ЦК КПСС, их положение в Совете министров было понижено. М.З. Сабурова освободили от обязанностей председателя Госплана и заместителя председателя Совета министров, поставив его во главе вновь созданного министерства машиностроения. Заместитель председателя Совета министров СССР М.Г.Первухин был назначен министром электростанций и электропромышленности. О дальнейшей судьбе ряда членов и кандидатов в члены Президиума ЦК КПСС О.В.Куусинена, Д.И.Чеснокова, Н.С.Патоличева, А.М.Пузанова, И.Ф.Тевосяна, П.Ф.Юдина не было ничего сказано.

Главное внимание в постановлении совместного заседания Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР было уделено распределению постов не в партийной, а в государственной власти. В первом пункте постановления говорилось о назначении Г.М.Маленкова Председателем Совета Министров СССР. Совершенно ясно, что этот пост становился главным в советской правительственной иерархии. Тут же были перечислены первые заместители Председателя Совета Министров СССР: Л.П.Берия, В.М.Молотов, Н.А.Булганин, Л.М.Каганович. Как сообщалось во втором пункте постановления, все эти лица составляли теперь Президиум Совета Министров СССР.

Три члена Президиума Совета Министров СССР получили ключевые министерские посты, и каждому из этих назначений был посвящен особый раздел постановления. Помимо назначения Л.П.Берии министром внутренних дел СССР, было сказано о назначении В.М.Молотова министром иностранных дел СССР. Н.А.Булганин был назначен Военным министром. Его первыми заместителями стали бывший Военный министр А.М.Василевский и Г.К.Жуков, который на ХIХ съезде был избран после долгой опалы в кандидатом в члены ЦК КПСС. Вскоре Военное министерство было слито с Военно-морским министерством, и Булганин стал министром обороны СССР. Лишь Л.М.Каганович не получил никакого министерства.

Из ветеранов Политбюро вне всесильного Президиума Совета Министров СССР оказались трое: К.Е.Ворошилов, Н.С.Хрущев, А.И.Микоян. Правда, самый старый член Президиума ЦК К.Е.Ворошилов был назначен на престижный пост председателя Президиума Верховного Совета СССР. А.И.Микоян же получил пост министра внутренней и внешней торговли.

Н.С.Хрущев занял пятое место при перечислении членов Президиума ЦК и ему, в отличие всех остальных членов Президиума, не было посвящено особого раздела в постановлении. Было лишь сказано, что Н.С.Хрущева освобождали от обязанностей первого секретаря МК КПСС, признав "необходимым, чтобы Хрущев Н.С. сосредоточился на работе в Центральном Комитете КПСС". На его место в Москве назначался Н.А.Михайлов. Создавалось впечатление, что Н.С.Хрущев должен был играть роль второго секретаря ЦК КПСС, а Г.М.Маленков должен был, подобно И.В.Сталину, совмещать обязанности председателя Совета министров СССР и фактического первого секретаря ЦК КПСС.

С этой точки зрения перемены в руководстве страны означали продолжение тенденции к усилению власти правительственных учреждений. Однако в то же время эти перемены перечеркнули решения октябрьского (1952 г.) пленума, направленные на выдвижение новых лиц в высшее руководство партии, обладавших более высоким уровнем образованием и опытом работы на современном производстве. Совершенно очевидно, что ветераны избавились от новичков, представлявших для них потенциальную угрозу. Казалось, что ветераны партийного руководства поспешили воспользоваться состоянием Сталина для того, чтобы взять реванш за свое отступление в октябре 1952 года. При этом во главе советского руководства встали Маленков и Берия, представители поколенческого слоя партийных руководителей, занимавшего промежуточное положение между большевиками с дореволюционным стажем пребывания в партии и первыми советскими специалистами, поработавших на заводах и стройках после окончания вузов.

Вскоре после принятия этого постановления И.В.Сталин скончался. Даже после наступления клинической смерти, врачами предпринимались усилия по спасению его жизни. Хрущев вспоминал: "Появился какой-то огромный мужчина, начал его тискать, совершать манипуляции, чтобы вернуть дыхание. Мне, признаться, было очень жалко Сталина, так тот его терзал. И я сказал: "Послушайте, бросьте это, пожалуйста. Умер же человек. Чего вы хотите? К жизни его не вернуть". Он был мертв, но ведь больно смотреть, как его треплют. Ненужные манипуляции прекратили".

На другой день весь мир узнал о смерти Сталина. В это утро, в вагоне метро, в котором я ехал в школу, стоявшие рядом со мной женщины рыдали навзрыд. В нашем девятом классе мужской школы никто не плакал, но царила гнетущая тишина. Никто не решался сказать хотя бы что-нибудь своему товарищу и может быть эта тишина была еще тяжелее, чем слезы и громкий плач, которые стояли в это утро в женских школах страны.

В этот день по радио объявили состав комиссии по организации похорон Сталина. Председателем комиссии был назначен Н.С.Хрущев. В сообщении комиссии говорилось, что "гроб с телом Иосифа Виссарионовича Сталина будет установлен в Колонном зале Дома Союзов. О времени доступа в Колонный зал Дома Союзов будет сообщено особо". Но не дожидаясь этого уведомления, сотни тысяч жителей Москвы и окрестных городов направились к Колонному залу.

На первых страницах своего романа "Битва в пути" Галина Николаева запечатлела картины московских улиц в ночь с 6 на 7 марта: "Пожилые женщина и мужчина шли, тесно прижавшись друг к другу. Подняв залитое слезами лицо, женщина говорила: "Мы привыкли: победа – это он! Гидростанция – это он! Лесные полосы – это он!"… С разных сторон, из разных домов, переулков, улиц шли и бежали люди и группы людей, обгоняя друг друга… К ночи скопище людей на улицах не уменьшилось, а разрослось. Беспорядочная людская лавина, захлестнув и мостовые, и тротуары, безостановочно катилась в одном направлении… Безжизненные жестянки ослепших светофоров висели не мигая, и не они, а иная сила направляла движение в одну сторону – к центру. Народная лавина была слишком молчалива и трагична для демонстрации, слишком стремительна и беспорядочна для траурного шествия".

Уже вечером 6 марта стало ясно, что число людей, стремившихся попрощаться со Сталиным, так велико, что все центральные улицы оказались заполнены. Власти старались отгородить центр города от наплыва людей. Многие улицы были перегорожены грузовиками с песком. В город были введены дополнительные войска и людей оттесняли в узкие переулки центральной части столицы. Г.Николаева писала: "Броневики с юпитерами сплошной шеренгой преградили улицу". Герой ее романа, инженер Бахирев поразился "пустоте, внезапно окружившей его", когда он, преодолев кольцо оцепления, подошел к Дому союзов. В этой пустоте, "была настораживающая нарочитость". Бахирев думал: "Искусственно созданный вакуум… Вакуум в данном случае работает как амортизатор.

Но что "амортизируется"? Амортизируется напор чувств человеческих? Зачем?!" Он понимал, что надо ввести в русло стихию этих чувств, и все же не покидало его ощущение противоестественности "вакуума", кем-то созданного здесь и охраняемого".

Покинув Дом Союзов, герой романа становится свидетелем того, как волны народа разбивались о стену оцепления. "Снова цепи грузовиков, гул моторов, лязг железа, напряженные лица бойцов и торопливое движение людских потоков… Сила людского напора была так велика, что железные, массивные, запертые болтами ворота ближнего двора вздрагивали и скрипели, грозя сорваться с петель". На глазах героя романа лошадь милиционера ударила копытом молодого человека по голове, а затем толпа опрокинула лошадь и смяла ее. В эти часы много десятков людей были раздавлены в толпе.

Разумеется, ситуация, возникшая в те дни, не была ординарной, и с ней было нелегко справиться. В то же время создается впечатление, что в это время руководители страны были больше озабочены распределением высоких государственных постов. Вечером 6 марта радио передавало постановление пленума ЦК КПСС о переменах в руководстве страны.

Вопросы соблюдения порядка в ходе похорон явно отошли на задний план. Будучи председателем комиссии по организации похорон, Хрущев отвечал не только за организацию погребальной церемонии, но и нес прямую ответственность за порядок на улицах Москвы в дни похорон. Однако видимо это его не слишком заботило. Показательно, что, рассказывая об этих днях, он ни словом не обмолвился о гибели людей во время похорон. Он лишь скупо замечал: "Приняли порядок похорон и порядок извещения народа о смерти Сталина. Так мы, его наследники, приступили к самостоятельной деятельности по управлению СССР".

Первые же часы деятельности Хрущева и других наследников Сталина свидетельствовали о том, что их попытки взять ситуацию под контроль обернулись многочисленными человеческими жертвами. Искусственно созданная стена отчуждения между покойным Сталиным и советскими людьми, хаос на улицах Москвы, столкновения солдат и милиционеров с мирными гражданами, жестокая и бессмысленная гибель людей стали первыми признаки нового времени, если и не смутного, то во всяком случае сумбурного.

Часть 5. Начало хрущевской эры

Глава 1. Как Лаврентий Берия вышел из доверия

С утра 9 марта 1953 года по московскому радио транслировалась передача о церемониях, посвященных прощанию с И.В.Сталиным. В 10 часов 52 минуты траурный митинг, посвященный памяти И.В.Сталина, открыл председатель комиссии по организации похорон Н.С.Хрущев. Через три десятка лет спустя, возникла традиция, в соответствии с которой главную речь на подобной церемонии произносил председатель похоронной комиссии и именно он становился преемником покойного генерального секретаря. Так происходило во время похорон генеральных секретарей ЦК КПСС Л.И.Брежнева, Ю.В.Андропова и К.У.Черненко. Однако в 1953 году такой традиции не существовало. Н.С.Хрущев не выступил с речью на Красной площади, а лишь выполнял роль председательствующего на траурном митинге, предоставляя слово ораторам.

Первым на митинге выступил Г.М.Маленков. В начале своей речи он заявил: "Имя Сталина безмерно дорого советским людям, широчайшим народным массам во всех частях света. Необъятно величие и значение деятельности товарища Сталина для советского народа и для трудящихся всех стран. Дела Сталина будут жить в веках, и благодарные потомки так же, как и мы с вами, будут славить имя Сталина". Он завершил свою речь словами: "Вперед по пути к полному торжеству великого дела Ленина – Сталина!"

Затем Хрущев предоставил слово Л.П.Берия. Говоря с сильным грузинским акцентом, жестко чеканя слова, Берия произнес: "Центральный Комитет нашей партии и Советское правительство в деле руководства страной прошли великую школу Ленина и Сталина… Кто не слеп, тот видит, что наша партия в трудные для нее дни еще теснее смыкает свои ряды, что она едина и непоколебима. Кто не слеп, тот видит, что в эти скорбные дни все народы Советского Союза в братском единении с великим русским народом еще теснее сплотились вокруг Советского Правительства и Центрального Комитета Коммунистической партии… Вечая слава нашему любимому, дорогому вождю и учителю – Великому Сталину".

Последним выступал В.М.Молотов. Заметно волнуясь, он говорил: "В эти дни мы все переживаем тяжелое горе – кончину Иосифа Виссарионовича Сталина, утрату великого вождя и вместе с тем близкого, родного, бесконечно дорогого человека. И мы, его старые и близкие друзья, и миллионы-миллионы советских людей, как и трудящиеся во всех странах, во всем мире, прощаются сегодня с товарищем Сталиным, которого мы все так любили и который всегда будет жить в наших сердцах".

В 11 часов 54 минуты Н.С.Хрущев объявил траурный митинг закрытым. А затем он вместе с другими членами Президиума поднял гроб с телом Сталина и внес его в Мавзолей, на котором были начертаны имена Ленина и Сталина. Раздался артиллерийский салют из тридцати залпов. В течение трех минут по всей стране звучали гудки фабрик, заводов, паровозов, пароходов. Страна прощалась со Сталиным.

В эти минуты никто не ведал, что звуки салюта и гудков открывали начало нового 11-летнего периода в советской истории. За эти 11 лет будет освоена целина и начнется космическая эра, по всей стране будут распространяться посевы кукурузы и строиться пятиэтажные жилые дома, будут оглашены шокирующие факты о репрессиях 30-х – начала 50-х годов и введена смертная казнь за различные виды экономических преступлений, будет выдвинута программа всемирного разоружения и будут разрушаться собственные вооруженные силы, будут проводится самые мощные ядерные испытания и происходить международные кризисы, которые поставят мир на грань уничтожения. В течение этих 11 лет наша страна будет помогать Кубе, Египту, Сирии, а также десяткам других стран мира, поссорится с Китаем, Албанией, Румынией, помирится, а затем снова поссорится с Югославией, будет объявлено о том, что СССР скоро обгонит США и построит коммунизм при жизни нынешнего поколения советских людей. Все эти и многие другие события будут связаны с деятельностью Хрущева и он будет инициатором многих из них, а ни один из ораторов на траурном митинге 9 марта не сыграет в этих делах никакой существенной роли.

Никто не знал, что в ближайшие месяцы Берия будет снят со всех правительственных постов, на которые он был назначен 5 марта, а затем расстрелян. Никто не догадывался, что в ближайшие годы Маленков и Молотов будут также сняты с высоких должностей и обвинены в "антипартийной деятельности". Никто не подозревал, что Хрущев, предоставлявший слово для выступлений Маленкова, Берии и Молотова, сыграет важную роль в их отстранении от власти, а затем войдет в память страны, как человек, занявший место Сталина после его смерти.

В эти дни фамилии Маленкова, Берии и Молотова перечислялись первыми в списке членов Президиума ЦК КПСС и они образовали негласный триумвират. Хрущева же называли пятым после председателя Президиума Верховного Совета СССР Ворошилова.

Однако положение Хрущева укрепилось после решения пленума ЦК КПСС от 14 марта 1953 года, в соответствии с которым был избран новый секретариат ЦК. В его состав вошли С.Д.Игнатьев, П.Н.Поспелов,

М.А.Суслов, Н.С.Хрущев, Н.Н.Шаталин. Однако Г.М.Маленков, а также

А.Б.Аристов и Н.А.Михайлов, которые оставались секретарями ЦК после 5 марта, теперь в Секретариат не вошли. Хрущев фактически возглавил Секретариат.

Вскоре после этого в деятельности триумвирата стал принимать участие и Хрущев. Микоян вспоминал: "Ворошилов, Каганович, Булганин стали замечать, что Маленков, Молотов, Берия и Хрущев стали предварительно обмениваться мнениями и сговариваться, прежде чем вносить вопросы на заседание Президиума ЦК".

Правда, при оформлении праздничных демонстраций Хрущева не признавали членом наивысшего руководства. На фотографии первомайской демонстрации в Москве, опубликованной в центральных газетах, было видно, что манифестанты несли три портрета рядом – Маленкова, Берии, Молотова.

Однако Хрущев не только добился признания себя одним из наивысших руководителей, но на неформальном уровне общения вытеснил Молотова в руководящей тройке. Микоян замечал: "Больше всех вместе бывали Берия, Хрущев и Маленков. Я видел много раз, как они ходили по Кремлю, оживленно разговаривали, очевидно, обсуждая партийные и государственные вопросы. Они были вместе и после работы, выезжая в шесть вечера (по новому порядку, совершенно правильно предложенному Хрущевым) в одной машине. Все трое жили вне Кремля: Маленков и Хрущев – в жилом доме на улице Грановского, а Берия – в особняке… Берия подвозил их на улицу Грановского, а сам ехал далее. Я не был близок ни с кем из них…Тот факт, что эта тройка – Маленков, Берия, Хрущев – как будто веревкой между собой связана, производил на меня тяжелое впечатление: втроем они могли навязать свою волю всему Президиуму ЦК, что могло бы привести к непредвиденным последствиям".

Даже опытный политический деятель Микоян не подозревал, что "веревка", которой были якобы связаны три "друга", была весьма непрочной и скоро порвется. А следствием этого разрыва станет возвышение Хрущева, которого до тех пор никто не считал вероятным преемником Сталина.

Одновременно с переменами в составе триумвирата, менялось и соотношение сил внутри него. Хотя даже после утраты поста секретаря ЦК КПСС ведущее положение Маленкова в руководстве страны было неоспоримым, его авторитет не был сопоставим со сталинским.

Тем временем влияние Берии усиливалось. Прежде всего, Берия укрепил свои позиции в руководимом им министерстве. 16 марта он назначил на высшие посты в МВД 82 новых сотрудника. Как показывал позже на следствие бывший начальник Управления министерства внутренних дел СССР С.А.Гоглидзе "под видом слияния аппарата двух министерств были удалены почти все работники, прибывшие на работу в центральный аппарат из партийных органов в 1951 – 1952 годах, на руководящие посты были назначены люди, ранее уволенные из органов МГБ – МВД, и лица, освобожденные по указанию Берии из-под стражи."

Первые же решения, принятые Берией, свидетельствовали о его желании как можно быстрее остановить "дела", которые могли задеть его лично. На основе докладной записки Берии в Президиум ЦК были освобождены из мест заключения и ссылки лица, арестованные по так называемому "мингрельскому делу". Вскоре было принято и решение о признании невиновными врачей, которых обвиняли в умерщвлении Жданова, Щербакова и других советских руководителей. Одновременно Берия внес ряд радикальных предложений, чтобы максимально сократить деятельность МВД СССР по охране заключенных и использованию их труда. 21 марта Берия направил в Президиум ЦК записки о необходимости прекратить строительство "ряда гидротехнических сооружений, железных, шоссейных дорог и предприятий", которые с конца 40-х годов были объявлены Великими стройками коммунизма. Берия утверждал, что строительство этих объектов якобы "не вызывается неотложными нуждами народного хозяйства".

Вскоре Берия внес предложение распространить амнистию, намеченную в связи с кончиной И.В.Сталина, на ряд категорий преступников, которых первоначально не собирались освобождать (например, воры-рецидивисты). Это предложение привело существенному расширению числа амнистированных: до 1 181 264 человек (из 2,5 миллиона заключенных). Благодаря этому заботы МВД СССР также существенно уменьшались.

Стремлением освободить МВД СССР от обременительных занятий, можно объяснить и предложения Берии, направленные на изменение политики в Литве и Западной Украине, где продолжались операции против противников советского строя. Берия предложил активнее выдвигать национальные кадры в Литве и областях Западной Украины. Возможно, что таким образом он рассчитывал ослабить вооруженное сопротивление и этим самым сократить потери среди солдат МВД.

Однако эти действия, которые были связаны с деятельностью МВД СССР, потребовали изменений и в политике страны. Отказ от ряда крупных строек означал значительные перемены в только что утвержденном на Х|Х съезде КПСС пятом пятилетнем плане. Критикуя недостаточное представительство местных кадров в Литве и на Украине, Берия одновременно ставил вопрос о необходимости ограничить присутствие русских в руководстве всех союзных республик. Берия давал указания своим сотрудникам на местах проверять национальный состав партийных кадров и направлял записки МВД СССР для обоснования тех или иных предложений по политике в союзных республиках. Он ревниво реагировал на малейшие попытки партийного аппарата контролировать деятельность МВД в центре и на местах.

Одновременно Берия старался доказать, что все нарушения законности происходили, когда партийные органы насаждали в органы безопасности "своих" людей. Был арестован инициатор "дела врачей" Рюмин, который не был профессиональным работником органов безопасности. 5 апреля опросом членов ЦК КПСС было принято решение "ввиду допущенных т. Игнатьевым

С.Д. серьезных ошибок в руководстве бывшим Министерством государственной безопасности СССР", освободить его от обязанностей секретаря ЦК. 28 апреля опросом членов ЦК КПСС С.Д.Игнатьев был выведен из состава членов ЦК КПСС. Кроме того, Л.П.Берия предложил, чтобы КПК при ЦК КПСС рассмотрел вопрос о партийной ответственности С.Д.Игнатьева "за обман партии".

На этих лиц и их помощников возлагалась ответственность за применение незаконных методов ведения следствия. В приказе Берии от 4 апреля 1953 года "О запрещении применении к арестованным каких-либо мер принуждения и воздействия" прежнее руководство обвинялось в применении пыток и других незаконных способов воздействия на подследственных. Между тем, работая прежде в системе НКВД, Берия широко прибегал к подобным методам ведения допросов. Исследователь истории советских правоохранительных органов Владимир Некрасов писал: "В 1939 – 1940 годах арестованных продолжали избивать по указанию Берия. Он и лично избивал их. По показаниям Мамулова, в приемной Берии в письменном столе хранились резиновые палки и другие предметы для избиений." Теперь же Берия объявлял себя ревнителем законности и решительно осуждал пытки и другие незаконные методы, сплошь и рядом применявшиеся в любой полиции мира.

Берия не ограничился обвинением Игнатьева, Абакумова и других в использовании незаконных методов ведения следствия. В записках, подготовленных Берией, главная вина в применении пыток в отношении арестованных врачей возлагалась на Сталина. Одновременно Берия подвергал разносной критике все указания Сталина по хозяйственным вопросам. На июльском пленуме 1953 года Байбаков вспоминал, что Берия, который до смерти Сталина всячески настаивал на ускорении выработки предложений по добыче нефти на дне Каспийского моря, Берия "буквально через 5-6 дней после смерти Сталина… с надрывом в голосе буквально сказал следующее: "К чёрту авантюристический план Сталина. Выброси и сожги все документы по разведке на нефть в Каспийском море" и повесил трубку".

Позже Каганович и Молотов вспоминали, как, находясь на трибуне Мавзолея 1 мая 1953 года, Берия беседовал с ними, резко высказываясь о Сталине. При этом Берия говорил, что Сталин собирался избавиться от него, а Берия был готов поднять на свою сторону "чекистов". Разговаривая с Молотовым, Берия заявил ему, что именно он "убрал Сталина" и тем самым спас жизнь жене Молотова. Каким образом Берия "убрал Сталина", он не уточнял.

Вскоре после 1 мая 1953 года Берия внес предложение о том, чтобы впредь праздничные демонстрации не украшали портретами вождей. Обосновывая свое предложение, Берия поставил вопрос об осуждении "культа личности". В течение некоторого времени советские руководители поддерживали действия Берии против "культа личности Сталина".

В определенной степени резкий переход от восхвалений Сталина к его осуждению объяснялся тем, что Берия, как и ряд других руководителей партии, не разделяли восторженного отношения советских людей к Сталину. У них накопилось немало обид и претензий к Сталину, как это всегда бывает у большинства подчиненных по отношению к своему начальству. В то же время бывшие коллеги Сталина, оказавшись у власти, чувствовали, что они не обладают тем авторитетом, который был у покойного вождя. Они были склонны поддержать инициативу Берии, направленную против "культа личности", чтобы тем самым ослабить контраст между отношением народа к ним и к Сталину. Однако они должны были осознавать, что развенчание Сталина неизбежно приведет к пересмотру сталинской политики, а, стало быть, и ее последствий для внутренней жизни страны и ее международного положения. Как далеко они были готовы пойти в этом направлении?

Поддерживая инициативы Берии, многие члены Президиума исходили из необходимости осуществить изменения в политике страны, которые давно назрели. Многие подобные перемены сдерживались в силу того, что в последние годы Сталин часто болел и не работал активно. Ряд же перемен тормозился, потому что в них не были заинтересованы влиятельные руководители, прикрывавшие свое противодействие реформам именем Сталина. Было известно, что в последние месяцы своей жизни сам Сталин ощущал необходимость в переменах. В то же время ни у Сталина, ни у его новых выдвиженцев еще не было готовых рецептов относительно того, в каком направлении преобразовывать советскую политику и советское общество. Скорее всего Сталин лишь собирался в ходе подготовки новой программы партии определить на основе научно-теоретического анализа направления перемен. Новые сталинские выдвиженцы еще не сложились в спаянную команду под началом руководителя, а потому не имели никаких готовых альтернатив сложившемуся политическому курсу.

Преемники Сталина также намеревались осуществить многие давно назревшие перемены. Однако они явно не были намерены откладывать решения до создания новой программы партии. Вместо выдвижения новых лиц к руководству, они постарались от них избавиться. Среди членов вновь избранного Президиума лишь Первухин и Сабуров принадлежали к сталинским выдвиженцам последнего времени, но они стали играть в новом руководстве второстепенную роль. Тон задавал триумвират из лиц, поднявшихся к власти на волне Гражданской войны. Их мировоззрение и привычки сформировались в давно прошедшую эпоху. Получалось, что люди, которые должны были по мысли Сталина отойти от власти, вследствие своей приверженности к старым методам работы, собирались после его смерти стать проводниками насущных преобразований. Между тем ни их "узколобый практицизм", ни их низкий теоретический уровень не позволяли им достаточно глубоко осмыслить стратегические задачи страны. Их политическая слепота проявилась в безоговорочной поддержке "практических" предложений Берии. Коллеги Берии не сразу заметили, что его импровизации объективно ведут к демонтажу советской системы.

Ссылаясь на беседы со своим отцом в эти дни, Серго Берия утверждал, что Л.П.Берия готовил широкомасштабные изменения, схожие с теми, которые были осуществлены М.С.Горбачевым. Он писал: "Отец… бросил вызов системе… Провозглашенная на весь мир перестройка оказалась лишь неудачной реализацией идей, выдвинутых им за три десятилетия до "исторического" Пленума 1985 года". С.Л.Берия считал, что его отец собирался созвать чрезвычайный съезд партии, на котором должна была быть обсуждена предлагавшаяся им радикальная перестройка советского общества.

Хотя невозможно сказать сколь далеко был готов пойти Берия в своих инициативах, осуществленные им и намеченные им действия можно сравнить с горбачевской перестройкой. Как и перестройка Горбачева, реформы, которые предлагал осуществить Берия, скорее всего не были результатом заранее и глубоко продуманного плана. Как метко заметил Ю.В.Бондарев в своем выступлении на Х|Х конференции КПСС в 1988 году, горбачевская перестройка напоминала поднявшийся в воздух самолет, командир которого не знал, на какую посадочную полосу он сможет приземлиться. Аналогичным образом можно усомниться в том, что и у Берии был глубоко продуманный план действий.

В своем письме, написанном уже в тюрьме 28 июня 1953 года, Берия объяснял свои действия после смерти Сталина лишь желанием избежать провала: "Я… крепко и энергично взялся за работу с единственной мыслью сделать все, что возможно и не провалиться всем нам без товарища Сталина". Можно предположить, что первоначально Берия лишь стремился прекратить опасные для него политические дела и разгрузить свое ведомство от обременительных забот, а также добиться популярности себя и других руководителей страны ценой дискредитации Сталина. Сознавал ли он, что подрывая авторитет Сталина он фактически рубил сук, на котором он сидел, так как отношение к нему и его коллегам по Президиума ЦК было во многом следствием той огромной популярности, которой пользовался Сталин, как при жизни, так и после своей смерти? Видимо сама логика действий Берии толкала его к перемене политического курса правительства, а может быть и развалу советской системы. Трудно сказать, догадывался ли Берия до своего ареста, что его действия лишь порождают новые проблемы, из которых он не находил выхода в рамках существовавшей государственной системы, а поэтому он, как впоследствии и Горбачев, шел по пути провалов и ломки самой системы. Можно предположить, что, лишь оказавшись за решеткой, Берия осознал, что не сталинские планы, а его собственные, оказались авантюристическими.

Неудачные последствия некоторых действий Берии стали очевидны довольно быстро. Так, радикальная амнистия, осуществленная по рекомендации Берии, породила рост беззакония и преступности. Целые города и поселки оказались в руках освобожденных воров-рецидивистов. Даже в Москве и в Подмосковье страх перед "амнистированными" терроризовал жителей столицы и ее окрестностей. Вряд ли Берия и те члены Президиума ЦК, которые поддержали его предложения, могли подозревать в конце марта 1953 года, что своим решением об амнистии они дадут "зеленую улицу" преступникам и многократно умножат число их жертв. Впоследствии на июльском (1953 г.) пленуме ЦК КПСС утверждалось, что предложения Берии по изменению политики в союзных республиках, вроде бы направленные на улучшение межнациональных отношений, лишь способствовали подъему националистических настроений и росту межнациональных противоречий.

Инициативы Берии лишь способствовали дестабилизации ГДР. По предложению Берии Совет министров СССР принял 2 июня постановление "О мерах, направленных на улучшение политической ситуации в ГДР", в котором говорилось об отказе от политики ускоренного построения социализма и принятии курса на создание "единой, демократической, миролюбивой и независимой Германии". В духе этого постановления в Москве прошли переговоры с руководством ГДР. Как позже говорилось, на этих переговорах Берия грубо и бесцеремонно вел себя в отношении

В.Ульбрихта и других руководителей ГДР. На заседании Политбюро СЕПГ (Социалистической единой партии Германии), состоявшемся 5-6 июня это постановление было названо "документом Берии". Сведения о готовности СССР уйти из ГДР вызвали панику среди членов СЕПГ и надежды на перемены среди противников строя. В условиях недовольства материальным положением рабочих, слухи о скором уходе СССР из ГДР вызвали волнения, которые переросли в восстание в Берлине 17 июня 1953 года. Л.П.Берия пришлось лично выехать в ГДР, где он участвовал в организации подавления восстания.

Пример ГДР мог стать заразительным и для других просоветских стран Европы. К тому же Берия лично вмешивался в политические процессы в этих странах. По его настоянию премьер-министром Венгрии был назначен Имре Надь. (В 1955 году он был отправлен в отставку).

Нет сомнения и в том, что и менее значительные предложения Берии об изменениях в оформлении колонн демонстраций, а также зданий в дни государственных праздников, лишь способствовали бы дестабилизации общества. Отказ от более чем тридцатилетних традиций, а уж тем более запрещение портретов Сталина мог лишь спровоцировать возмущение у подавляющего большинства советских людей.

Между тем почти все предложения Берии получали единодушную поддержку Президиума ЦК. На основе этих предложений были приняты постановления о переменах в политике на Украине и в Литве, а первый секретарь КП Украины Мельников был отправлен в отставку. Берия настаивал на отставке и первого секретаря КП Белоруссии Патоличева.

Как позже признавал Каганович, Берия повлиял и на оценку Сталина в советской пропаганде. Он говорил: "Надо сказать, что кое-чего он добился. Сталин постепенно стал сходить со страниц печати". Очевидно, что Берия получал в этом поддержку и других членов Президиума ЦК.

После появления на страницах "Литературной газеты" 19 марта статьи его главного редактора К.Симонова, в которой он писал, что "самая важная" задача литературы состояла "в том, чтобы во всем величии и во всей полноте запечатлеть… образ величайшего гения всех времен и народов – бессмертного Сталина", его вызвали в ЦК и пригрозили немедленной отставкой с занимаемого им поста. (Симонов был снят с поста главного редактора в августе 1953 года.) 9 мая 1953 года было принято постановление, в котором приказывалось "отказаться от оформления портретами колонн демонстрантов, а также зданий предприятий, учреждений и организаций в дни государственных праздников".

Однако не исключено, что действия Берии были направлены не только на дискредитацию Сталина, но и на подрыв авторитета первого человека в стране – Маленкова. Хотя в первые дни после смерти Сталина, Берия активно поддерживал Маленкова, он знал, что Маленков плел против него интриги в связи с "мингрельским" делом и "делом врачей". Вряд ли он исключал возможность того, что Маленков может снова ударить по нему, как только укрепит свои позиции. Критика культа личности и, в частности, запрет на портреты руководителей страны, препятствовала бы популяризации Маленкова. Арест Рюмина и отставка Игнатьева также были направлены против Маленкова, так как оба пользовались его поддержкой. Скорее всего, в этих действиях против Маленкова Берия получал поддержку других членов Президиума. По мнению сына Маленкова, Молотов, Каганович и Ворошилов были враждебно настроены по отношению к его отцу. По словам Микояна, Ворошилов, Каганович, Булганин, да и он сам ревниво относились к тому, что триумвират, возглавляемый Маленковым, отстранил их от принятия важнейших государственных решений. Не исключено, что это обстоятельство особенно остро ощущал Булганин, который до смерти Сталина был вхож в узкий круг его наиболее доверенных лиц и, наряду с Маленковым и Берией, мог использовать факсимиле Сталина. В этих условиях отстранение Маленкова от власти могло бы получить поддержку большинства Президиума.

Ощущая непрочность своих позиций, Маленков поневоле опирался на Берию. Маленков поддерживал инициативы Берии, так как они могли поднять популярность нового руководства, как среди ряда категорий населения страны (от освобождаемых заключенных и подследственных до партийных верхов в ряде союзных республик), так и среди всего советского народа (радикальное прекращение ряда дорогостоящих строек позволило бы направить средства для производства потребительских товаров). Возможно, что Маленков решил использовать Берию как мощного союзника, возглавившего аппарат всеобъемлющего контроля над обществом и, в том числе над членами Президиума, и способного быстро раздавить любое выступление против Маленкова. При этом не исключено, что Маленков вспоминал 1938 год, когда он, сотрудничая с Ежовым, поднялся к высокой власти, а затем, опираясь на поддержку Берии, смог устранить Ежова.

Однако Маленков вероятно осознавал, что пост, который занимал Берия позволял ему попытаться захватить власть. Даже после назначения во главе МГБ СССР в 1952 году кадрового партийного деятеля С.Д.Игнатьева руководство страны продолжало испытывать неудовлетворение бесконтрольностью органов безопасности. Принятое 4 декабря 1952 года по инициативе И.В.Сталина постановление ЦК КПСС призывало "решительно покончить с бесконтрольностью в деятельности органов Министерства государственной безопасности и поставить их работу в центре и на местах под систематический и постоянный контроль". Теперь, избавившись от какого-либо контроля над МВД СССР, Л.П.Берия фактически стал "серым кардиналом" и использовал свое положение для навязывания своих инициатив руководству страны.

И все же не все предложения Берии безропотно принимались руководством страны. Когда Берия стал настаивать на отказе от решения о строительстве социализма в ГДР, принятом при Сталине, ему стали возражать. По словам Хрущева, это предложение Берии получило поддержку Маленкова, но встретило сопротивление Молотова, а также Булганина. Последний выдвинул ряд веских аргументов против вывода советских войск из Восточной Германии с военно-стратегической точки зрения. По воспоминаниям Хрущева, после заседания Берия звонил Булганину и угрожал, что его снимут с поста министра обороны. Маленков полностью поддержал Берию.

В этой сложной борьбе вокруг формирования политики страны немалую роль играл третий член триумвирата – Хрущев. В эти дни Берия стремился заручиться его поддержкой. По словам Хрущева, уже "во время похорон Сталина и после них Берия проявлял ко мне большое внимание, выказывал свое уважение… Он вовсе не порывал демонстративно дружеских связей с Маленковым, но вдруг начал устанавливать дружеские отношения и со мной". Такое отношение Берии устраивало Хрущева, положение которого в правительственной иерархии было неопределенным, а потому не слишком устойчивым.

Между тем Маленков, который полностью поддерживал инициативы Берии, видимо осознавал, что его инертность может привести к утрате им руководящего положения. Подозрения Маленкова в отношении Берии усиливались. Излагая взгляды своего отца, А.Г.Маленков утверждал, что в начале лета 1953 года Л.П.Берия стал готовить "дворцовый переворот. Но как его осуществить, если армия, во главе которой, по существу, стоял теперь Г.К.Жуков, наверняка выступит на стороне отца? Осталась единственная возможность: использовать ненависть к отцу со стороны… Молотова, Кагановича, Ворошилова,… и, опираясь на поддержку Хрущева и Булганина, добиться на заседании Президиума осуждения Маленкова и здесь же силами военных, лично преданных Булганину и Хрущеву, арестовать его с Первухиным, Сабуровым...." Действительно ли это было так, сказать трудно, так как в последующем никаких убедительных обвинений о подготовке Берией переворота ему не было предъявлено. Возможно, что Маленков получил какую-то информацию (возможно, ложную или преувеличенную), от работников МВД, уволенных Берией, и эти сведения позволяли ему верить в существование заговора против него.

А.Г.Маленков утверждал, что, по мере подготовки своего выступления против его отца, Берия принуждал "активизироваться Хрущева и Булганина, полагая, что уже на них-то можно положиться. Но здесь произошла осечка. Отец рассказывал, что за неделю до ареста Берии Хрущев и Булганин пришли к нему и сказали (буквально): "Он нас вербует. Что нам делать?" Отец ответил: "Хорошо, что вы пришли. Действуйте так, как будто ничего не произошло". А.Г.Маленков признает, что "переход Хрущева и Булганина в критический момент на сторону Маленкова облегчил всю операцию".

Хрущев же уверял, что именно он подсказал Маленкову выступить против Берии. Он говорил, что его сближение с Маленковым в борьбе против Берии произошло после того, как последний предложил построить персональные дачи для членов Президиума ЦК в центре Сухуми. Хрущев утверждал, что это предложение показалось ему провокационным, так как строительство таких дач на месте жилых домов в Сухуми могло вызвать недовольство среди жителей города, которых пришлось бы выселить с насиженных мест. Хотя не исключено, что обсуждение плана строительства дач могло вызвать подобные мысли у Хрущева и стать поводом к разговору с Маленковым, вряд ли проект строительства, который должен был реализоваться через много месяцев, стал причиной перехода Хрущева в лагерь Маленкова.

Скорее всего, Хрущев не сразу решил, кого ему стоит поддерживать. Союз с Берией устраивал его, но он вряд ли был уверен в том, что Берия одержит верх. Возможно он пришел к такому выводу после разговора с Булганиным, которого напугали угрозы Берии сместить его с поста министра обороны. Узнав о недовольстве Булганиным Берией, Хрущев мог придти к выводу, что, защищая свое положение, министр обороны может прибегнуть к помощи военных, а в этом случае исход столкновения МВД и Советской Армии может решиться в пользу последней. В этом случае поражение Берии могло означать не только конец карьеры Хрущева, но возможно и физическую гибель.

Победа же Берии не обязательно сулила бы Хрущеву сохранение его положения в высшем совете страны. Хрущев не был уверен в том, что Берия долго будет поддерживать союз с ним. Историк О.В.Хлевнюк считает, что "гласное и даже демонстративное прекращение "дела врачей" имело неблагоприятные последствия и для Хрущева… Автоматически под удар попадал Хрущев, сторонники которого занимали многие ключевые посты в МГБ в период фабрикации "дела врачей". Действия Берии через голову партийного руководства на Украине и в Прибалтике свидетельствовали о его нежелании считаться с партийным аппаратом. Не для того ли Берия освобождал МВД от множества обременительных дел, чтобы затем заменить высшими кадрами своего министерства партийную номенклатуру? В этом случае Хрущев и другие секретари ЦК могли бы остаться не у дел, а может быть и лишиться жизни. Победа же Маленкова способствовала бы устранению второго лица в триумвирате и превращение его в дуумвират, в котором Хрущев бы представлял партийный аппарат КПСС.

Хрущев утверждал, что он первым увидел в действиях Берии угрозу партии. Из его слов следовало, что "угроза партии" на деле означала угрозу его друзьям на Украине, а возможно и ему самому. Он писал: "Берия развил бешеную деятельность по вмешательству в жизнь партийных организаций. Он сфабриковал документ о положении дел в украинском руководстве. Первый удар из числа задуманных он решил нанести по украинской партогранизации. Я полагал, что он развивал это дело с тем, чтобы втянуть туда и мою персону. Он собирал нужные ему материалы через Министерство внутренних дел УССР и начал втягивать в подготовку дела начальников областных управлений МВД". Хрущев рассказал о том, как уполномоченный МВД по Львовской области Строкач отказался выполнить указания министра внутренних дел УССР П.Я.Мешика и предоставить ему материалы о партийных работниках. "Тогда Строкачу позвонил Берия и сказал, что если он станет умничать, то будет превращен в лагерную пыль".

Хрущев утверждал, что уже тогда у него вызвали подозрения записки Берии относительно Прибалтики. Он, правда, замечал: "В его предложениях далеко не все было неправильным. ЦК КПСС и сам к тому времени взял курс на выдвижение национальных кадров. И мы приняли решение, что в республиках пост первого секретаря ЦК должен занимать местный человек, а не присланный из Москвы. Вообще у Берии имелась антирусская направленность. Он проповедовал, что на местах царит засилье русских, что надо их осадить. Так все и поняли и начали громить не только русские, но и те национальные кадры, которые не боролись с русским "засильем". Это произошло во многих партийных организаций национальных республик". Хрущев умалчивал о том, что записки Берии поддерживались им и Маленковым, а затем на их основе принимались соответствующие решения Президиума ЦК. Получалось, что наконец Хрущев одумался и понял, что, подчинившись Берии, Президиум ЦК санкционировал "антирусскую" политику.

Впоследствии Хрущев неоднократно повторял свою версию этих событий. Из нее следовало, что он убеждал Маленкова в том, что действия Берии представляют опасность для партии и страны. Хрущев писал: "Я не раз говорил Маленкову: "Неужели ты не видишь, куда идет дело? Мы идем к катастрофе. Берия подобрал для нас ножи". Маленков мне: "Ну, а что делать? Я вижу, но как поступить?" Я ему: "Надо сопротивляться, хотя бы в такой форме: ты видишь, что вопросы, которые ставит Берия, часто носят антипартийную направленность. Надо не принимать их, а возражать".

Хрущев утверждал, что после этого разговора, Маленков стал сопротивляться предложениям Берии, получая в этом поддержку Хрущева, а также других членов Президиума. Хрущев утверждал: "Так получилось подряд на нескольких заседаниях". Хотя никаких фактов в пользу этого утверждения Хрущев не привел, он заявлял, что якобы после провала нескольких своих предложений Берия "стал форсировать события. Он уже чувствовал себя над членами Президиума, важничал и даже внешне демонстрировал свое превосходство". (Последняя фраза выглядит не очень убедительной: вряд ли Берия стал "важничать", если он несколько раз потерпел поражения на заседаниях Президиума.) Хрущев писал: "Мы переживали очень опасный момент. Я считал, что нужно срочно действовать, и сказал Маленкову, что надо поговорить с другими членами Президиума по этому поводу".

По словам Хрущева, первый его разговор с Ворошиловым прошел неудачно: маршал стал восхвалять Берию. Тогда Хрущев решил, что Ворошилов просто испугался провокации, исходя из того, что Хрущев близок к Берии. Лишь после второго разговора Ворошилов поддержал Хрущева.

Хрущева быстро поддержал и Сабуров. Каганович же, сначала постарался выяснить, кто выступает за смещение Берии, но, узнав о расстановке сил, выступил в союзе с Маленковым и Хрущевым. Хотя Первухин не сразу поддержал выступление против Берии, он затем согласился с Хрущевым. Хрущев писал, что Молотов "полностью со мной согласился", но спросил относительно позиции Маленкова.

Почему все члены Президиума ЦК вдруг решили поддержать действия против Берии? В своих воспоминаниях Хрущев не рассказывал, какие аргументы он использовал в своих беседах со своими коллегами по Президиума ЦК. Не говорил он и о том, как он предлагал поступить с Берией. К сожалению, никто, за исключением Микояна, не оставил личных воспоминаний об этих беседах. Микоян же вспоминал, что утром 26 июня Хрущев навестил его на даче и сообщил ему о намерении выступить против Берии. Микоян писал: "Я слушал внимательно, удивленный таким поворотом дела в отношении Берии после такой дружбы, заметной всем. Я спросил: "А как Маленков?" Он ответил, что с Маленковым он говорил: они же давнишние большие друзья. Я знал это. Мне было трудно во все поверить, ибо, если Маленков – игрушка в руках Берии, и фактически власть в правительстве не у Маленкова, а у Берии, то как же Хрущев его переагитировал?"

"Хрущев сказал, что таким же образом он уже говорил и с Молотовым, и с остальными. Я задал вопрос: "Это правильно, что хотите снять Берия с поста МВД и первого зама Предсовмина. А что хотите с ним делать дальше?" Хрущев ответил, что полагает назначить его министром нефтяной промышленности. "Правда, – сказал я, – он в нефти мало понимает, но имеет организаторский опыт в руководстве хозяйством, как показала война и послевоенное время". Добавил также, что при коллективном руководстве он сможет быть полезным в смысле организаторской деятельности".

Если подобное предложение вносили Маленков и Хрущев в своих беседах с другими членами Президиума, то не столь уж удивительно, что они поддержали его. Поскольку это предложение исходило от двух членах господствующего триумвирата, остальные члены Президиума были готовы поддержать самых влиятельных руководителей. Кроме того, из своего политического опыта члены Президиума знали, что соперничество между ведущими руководителями – вещь обычная и в данном случае речь шла не об исключении Берии из руководства страны, а лишь о понижении его по должности. От таких перемен могли лишь выиграть те, кто находился вне триумвирата. Они были заинтересованы в разрушении триумвирата, в рамках которого решались важнейшие вопросы, а остальным членам Президиума лишь оставалось поддержать принятые тройкой решения. У ряда членов Президиума могли быть свои причины быть недовольным Берией. Инициативы, с которыми он выступал и которые они поддержали, пока не принесли каких-то существенных позитивных результатов и свидетельствовали об их непродуманности.

Но, наверное, решающим в их желании ослабить позиции Берии был страх перед ним. Берия неоднократно демонстрировал коллегам, что все знает о них, благодаря слежке агентов МВД. Даже в обыденном общении Берия старался запугивать своих собеседников. Позже министр нефтяной промышленности Н.К.Байбаков вспоминал: "Зная Берия по совместной работе более 10 лет, я не помню случая, чтобы какой-нибудь разговор по телефону или при личной встрече проходил в спокойных тонах. Как правило, он любил выражаться нецензурными словами, оскорблял словами, вроде таких: "переломаю ноги", "переломаю ребра", "посажу в тюрьму", "пойдешь в лагерь", "свалю с вышки, на которой сидишь" и так далее.". От человека, который заявлял, что он "убрал Сталина", можно было ожидать чего угодно, в том числе и организации дворцового переворота. Поведение Берии могло запугать людей, но не прибавляло ему популярности. Вероятно многие хотели бы ограничить его власть и иметь дело с более лояльным коллегой на посту министра внутренних дел. В то же время многие члены Президиума не были готовы к аресту Берии. Да и сам Хрущев утверждал, что в это время с Берией "можно было бороться сугубо партийными методами".

По словам Хрущева, лишь Молотов понял, что отставкой Берии нельзя ограничиться, заявив: "Берия очень опасен, и я считаю, что надо пойти на более крайние меры". "Может быть, задержать его для следствия?". По этой версии получается, что решение арестовать Берию пришло в голову Хрущеву и другим лишь после беседы с Молотовым. Однако личный секретарь Маленкова Суханов считал, что и без совета Молотова его шеф планировал арест Берии.

Все эти переговоры и встречи не могли пройти мимо внимания Берии, которому подчинялась личная охрана членов Президиума. Кроме того, в их квартирах стояли подслушивающие устройства. Берия, который, по выражению Хрущева, "вербовал" его и Булганина, не был уверен в них. Позже Булганин рассказывал, что за пару дней до 26 июня, находясь в кабинете Маленкова, Берия сказал про него и Хрущева: "Они хитрят. Поднялись в квартиру, а потом уехали на дачу". На это Булганин ответил: "Дома было очень жарко, вот и поехали на дачу". "Брось, – ответил Берия, – ты и в квартиру не заходил, спустился в лифте, не заходя в квартиру, и поехал на дачу, а Хрущев, тот действительно зашел и за тобой следом поехал". Казалось бы, обыденные передвижения членов Президиума ЦК между местом работы, квартирой и дачей находились под пристальным вниманием Берии и вызывали его подозрения, которыми он делился с Маленковым. Не исключено, что Берия исходил из того, что Хрущев и Булганин затевали какую-то свою опасную для него игру.

Тем временем, подготовка заговора, в котором теперь участвовали Маленков, Хрущев, Булганин и Молотов, продолжалась. Как вспоминал Хрущев, "выявился такой вопрос: мы обсудим дело, задержим Берию. А кто именно его задержит? Наша охрана подчинена лично ему. Во время заседания охрана членов Президиума сидит в соседней комнате. Как только мы поднимем наш вопрос, Берия прикажет охране нас самих арестовать. Тогда мы договорились вызвать генералов. Условились, что я беру на себя пригласить генералов. Я так и сделал, пригласил Москаленко и других, всего человек пять. Потом Маленков с Булганиным расширили круг и пригласили еще Жукова. В результате набралось человек 11 разных маршалов и генералов".

В.Карпов привел в своей книге "Опала Жукова" два различных варианта воспоминаний Г.К.Жукова о том, как ему было поручено арестовать Берию. В одном варианте Жукова вызывал Хрущев и давал ему это поручение. В другом случае вызов исходил от Булганина и разговор вел Маленков. В последнем варианте Маленков говорил Жукову: "Берия хочет захватить власть, вам поручается вместе со своими товарищами арестовать его". В первом варианте Хрущев говорил: "Завтра состоится заседание Президиума ЦК партии… На заседании необходимо арестовать Берия… Надо будет взять с собой надежных людей, таких, например, как генералы Батицкий, Москаленко и двух адъютантов, которых ты хорошо знаешь и которым доверяешь. Надо захватить оружие".

Из воспоминаний К.С.Москаленко (которые не во всем согласуются с мемуарами Жукова) следует, что он был лично вовлечен в заговор Хрущевым. По словам Москаленко, 25 июня "в 9 часов утра мне позвонил по телефону АТС Кремля Хрущев Н.С., он спросил: "Имеются в вашем окружении близкие вам люди и преданные нашей партии так, как вы преданы ей?… После этого Хрущев сказал, чтобы я взял этих людей с собой и приезжал с ними в Кремль к председателю Совета Министров СССР тов. Маленкову, в кабинет, где раньше работал Сталин И.В. (Далее Хрущев закодировано намекнул, чтобы взяли с собой оружие)".

Судя по воспоминаниям Хрущева, вечером 25 июня он и Маленков, как обычно ехали вместе на дачу. Как вспоминал Хрущев в своем выступлении на июльском пленуме ЦК КПСС, вечером 25 июня "мы – Маленков, я и Берия – ехали "в одной машине… Прощается он (Берия), руку жмет, я ему тоже отвечаю "горячим" пожатием". А несколькими часами раньше Г.К.Жуков отдавал распоряжение побелить и привести в порядок камеру гарнизонной гауптвахты, которая предназначалась для Берии.

Приготовления к аресту Берии вступили в решающую фазу. К.С.Москаленко вспоминал: "В 11.00 26 июня мы по предложению Булганина Н.А. сели в его машину и поехали в Кремль… Вслед за нами на другой машине приехали Жуков Г.К., Брежнев Л.И. (он в это время возглавлял Политуправление министерства обороны) и др. Всех нас Булганин провел в комнату ожидания при кабинете Маленкова, затем оставил нас и ушел в кабинет к Маленкову". Как вспоминал К.С.Москаленко, "через несколько минут вышли к нам Хрущев, Булганин, Маленков и Молотов. Они начали нам рассказывать, что Берия в последнее время нагло ведет себя по отношению к членам Президиума ЦК, шпионит за ними, подслушивает телефонные разговоры, следит за ними, кто куда ездит, с кем члены Президиума встречаются, грубит всем и т.д. Они информировали нас, что сейчас будет заседание Президиума ЦК, а потом по условленному сигналу, переданному через помощника Маленкова – Суханова, нам нужно войти в кабинет и арестовать Берию".

Вскоре открылось заседание Президиума Совета Министров СССР с участием Хрущева, Ворошилова, Сабурова и Первухина, хотя те не входили в состав этого органа власти. По словам Суханова, неожиданно "Маленков предложил изменить повестку заседания и рассмотреть вопрос о Берии, который хотел совершить государственный переворот". Судя по конспекту своего выступления, который привел в своей книги историк Б.В.Соколов, Маленков заявил: "Враги хотели поставить органы МВД над партией и правительством. Задача состоит в том, чтобы органы МВД поставить на службу партии и правительству, взять эти органы под контроль партии. Враги хотели в преступных целях использовать органы МВД. Задача состоит в том, чтобы устранить всякую возможность повторения подобных преступлений. Органы МВД занимают такое место в системе государственного аппарата, где имеется наибольшая возможность злоупотребить властью. Задача состоит в том, чтобы не допустить злоупотребления властью".

Из отрывочных записей Маленкова следовало также, что другие участники заседания уличали Берию в "безаппеляционности", в том, что он "подавлял коллектив". Были осуждены предложения Берии в отношении Литвы и западных областей Украины. В соответствии с утренней договоренностью с Хрущевым "Микоян предложил освободить Берию от поста первого заместителя председателя правительства и назначить министром нефтяной промышленности".

В своих же воспоминаниях Хрущев изображал дело так, будто Маленков вообще ничего не говорил. По Хрущеву получалось, что первым взял слово он сам и заявил, что хотел бы обсудить вопрос о поведении Берии. Берия якобы "встрепенулся, взял меня за руку и говорит: "Что это ты, Никита? Что ты мелешь?" Я ему: "Вот ты и послушай, как раз об этом я хочу рассказать". Хрущев утверждал, что он начал с обвинений Берии в сотрудничестве с мусаватистской разведкой в годы Гражданской войны. Следом за Хрущевым слово взял Булганин. Потом, как вспоминал Хрущев, "и другие проявили принципиальность, но за исключением Микояна. Микоян высказался последним. Он… заявил, что Берия может учесть критику, что он не безнадежен и в коллективе сумеет быть полезным". Когда

Хрущев впервые пересказывал события 26 июня 1953 года Аджубею, он уверял, что перетрусили и Маленков, и Берия. Он завершил свой рассказ очередным воспроизведением повести Винниченко о Пине. Воспоминанием о Пине Хрущев давал понять, что его активное участие в заговоре было очередным неожиданным случаем, в ходе которого он оказался втянут в рискованную борьбу, в которой и Берия, и Маленков были ему безразличны, и случайно выдвинулся в руководство этой борьбой.

Несмотря на противоречия различных версий совершенно очевидно, что события на заседании Президиума ЦК пошли не так, как они должны были развиваться по планам Маленкова и Хрущева. Последний считал, что "как только мы поднимем наш вопрос, Берия прикажет охране нас самих арестовать". Возможно, что нападки на Берию были вызваны желанием спровоцировать его на какие-то действия и поэтому дискуссия затягивалась. (Как свидетельствовал в своем выступлении на июльском пленуме Молотов, заседание Президиума ЦК продолжалось два с половиной часа.) Однако Берия ничего не предпринимал.

В то же время, по словам А.Г.Маленкова, "на заседании Президиума Совмина… Берия держался крайне самоуверенно и нагло". Хрущев писал, что "Маленков как председатель должен был подвести итоги и сформулировать предложение. Но он растерялся, и заседание оборвалось на последнем ораторе. Возникла пауза". Тогда, по словам Хрущева, он сам выступил с предложением по итогам дискуссии: "Как мы и условились, я предложил поставить на Пленуме вопрос об освобождении Берии (это делает Президиум ЦК) от всех постов, которые он занимал. Маленков все еще пребывает в растерянности и даже не поставил предложение на голосование, а нажал сразу секретную кнопку и вызвал таким способом военных".

Жуков вспоминал, что он и другие военные довольно долго ждали условного сигнала: "Идет заседание час, другой, а условных звонков все нет и нет. Я уже начал беспокоиться, уж не арестовал ли Берия тех, кто хотел арестовать его? В это время раздался условный звонок. Оставив двух вооруженных офицеров у наружной двери кабинета Маленкова, мы вошли в кабинет. Как было условлено, генералы взялись за пистолеты, а я быстро подошел к Берии и громко сказал: "Берия, встать! Вы арестованы!" Одновременно взяв его за руки, приподнял его со стула и обыскал все его карманы, оружия не оказалось." По словам же Москаленко приказ об аресте Берии отдал Маленков. Если верить Суханову, то решение Президиума ЦК об аресте Берии было принято в присутствии вооруженных маршалов и генералов во главе с Жуковым.

Столкновение интересов и амбиций Маленкова, Берии, Хрущева и других наследников Сталина привело к наибольшему обострению внутриполитической борьбы со времен 1937 – 1938 года. Хотя советской истории были известны многие драматические события и не раз крупные политические деятели подвергались репрессиям, впервые арест второго человека в стране был произведен на заседании правительства. Впервые в истории СССР решающим аргументом в правительственной дискуссии явилось появление вооруженных высших военачальников страны. Хотя попытка переворота, в которой обвиняли Берию, осталась недоказанной, превентивный переворот был совершен. Решение об аресте Берии было принято под угрозой применения оружия в руках военачальников страны. Казалось, что страна вернулась ко временам смут и дворцовых переворотов 1730 – 1801 годов, когда государей и их фаворитов смещала придворная гвардия. Заявления о сплоченности советского руководства, сделанные с трибуны Мавзолея после смерти Сталина, оказались несостоятельными. Декларации же о строгом соблюдении законности, которые стали повторяться после смерти Сталина, были перечеркнуты грубым применением вооруженной силы для устранения одного из руководителей страны. События 26 июня создавали опасный прецедент. После ареста Берии страна могла пойти по пути банановых республик, история которых представляет собой череду военных переворотов.

Использовав военную силу для ареста Берии, Маленков мог сам оказаться ее следующей жертвой. Чтобы удержаться у власти, Маленков и его союзники должны были заручиться одобрением своих действий у членов ЦК КПСС. Но для этого надо было им предложить удобоваримые объяснения причин, почему было необходимо арестовать Берию. Поэтому всем членам Президиума ЦК надо было придти к согласию. Видимо достижение согласия между членами Президиума ЦК и подготовка объяснений причин ареста Берии заняла немало времени. Пленум ЦК КПСС, на котором обсуждалось "дело Берии", открылся лишь через неделю после 26 июня.

Пленум ЦК КПСС открыл 2 июля Н.С.Хрущев и он предоставил слово для доклада Г.М.Маленкову. В докладе напоминалось о том, что Берия настоял на амнистии воров-рецидивистов, говорилось об опасности предложения Берии относительно ГДР, осуждались его попытки скрыть от руководства страны план переговоров с Тито и Ранковичем. Берия обвинялся и в том, что "он без ведома ЦК и правительства принял решение организовать взрыв водородной бомбы… Когда ему руководящие работники специального комитета (они здесь, товарищи Ванников, Завенягин) дали проект решения для внесения в правительство, – он, Берия, перечеркнул этот документ и единолично вынес решение, скрыв его от ЦК и правительства". Но главным в докладе Маленкова было обвинение Берии в попытках поставить МВД СССР над партией. Основанием же для этого обвинения служили лишь ссылки на высказывания некоторых работников МВД, содержавшиеся в жалобе начальника МВД Львовской области Строкача. Маленков также утверждал, что "разговоры по телефону с членами Президиума ЦК подслушивались и докладывались Берии". Никаких свидетельств о том, что Берия готовил государственный переворот, Маленков не привел. Не рассказал Маленков и о том, каким способом Берия был арестован.

Из обвинений в адрес Берии Маленков делал вывод о том, что "в течение уже многих лет Министерство внутренних дел приобрело слишком большое влияние и на деле вышло из-под контроля партии… Все это давало возможность различным авантюристам, врагам партии, пробравшимся в МВД, пытаться использовать аппарат МВД для того, чтобы стать над партией, подчинить государственный аппарат, стать над правительством". Получалось, что Берия и был таким авантюристом, а также врагом партии.

В заключение доклада Маленков заявлял: "Непобедимая сила нашей партии – в сплоченности и коллективности руководства, в незыблемости ее рядов. Никому не будет позволено подрывать и нарушать его единство". Одержав победу над своим соперником с помощью вооруженной силы, Маленков спешил теперь опереться на партийные механизмы управления.

Видимо не случайно первым оратором, выступившим в прениях после доклада Маленкова, стал секретарь ЦК КПСС Хрущев. В отличие от Маленкова, Хрущев решил говорить, не прибегая к политическим формулам, а "попросту" и внося в оценки Берии много личных эмоций. Он сообщил, что знал Берию "лет двадцать, знаю по пленумам ЦК, общался с ним непосредственно по работе… Еще при жизни Сталина мы видели, что Берия является большим интриганом. Это коварный человек, ловкий карьерист. Он очень крепко впился своими грязными лапами в душу товарища Сталина, он умел навязывать свое мнение товарищу Сталину… Нахальство и наглость – это основные качества Берии… Берия… действовал как провокатор. Ух, какой это мерзавец!". Получалось, что на протяжении двадцати лет Хрущев знал все эти отталкивающие качества Берии и молчал.

Хрущев возлагал на Берию ответственность за самые различные проблемы страны. Хрущев говорил: "К сожалению, мы не могли принять важных решений по сельскому хозяйству как в последний период жизни Сталина, так и после его смерти. Почему? Потому, что при постановке того или иного вопроса Берия сеял сомнения или часто при обсуждении добивался снятия вопроса с обсуждения. Мы все уважаем товарища Сталина. Но годы свое берут. В последнее время товарищ Сталин бумаг не читал, людей не принимал, потому что здоровье у него было слабое. И это обстоятельство ловко использовал прохвост Берия, очень ловко. Он, как провокатор, подсказывал товарищу Сталину, что, мол, вопрос не подработан и он снимался… Так было при жизни товарища Сталина, он это продолжал и после его смерти. Я хочу высказать свои соображения, почему он так поступал. Он – провокатор. Он считал – чем хуже, тем лучше… В результате многие отрасли сельского хозяйства находятся в запущенном состоянии: молока мало, мяса мало. А какой же коммунизм, если нет лепешек и масла?… Это делалось для того, чтобы свалить вину на других, а потом, добравшись до власти, объявить амнистию, чтобы сказали: вот Берия спасает. Это – дешевая демагогия… Это был провокатор, крупный провокатор… Ведь нам могут сказать наши друзья: слушайте, дорогие товарищи, вы нас учите, как строить социализм, а вы у себя картофель выращивать не умеете, не можете обеспечить свой народ, капусты у вас в столице нет. А почему? Потому, что не могли решить, срывает провокатор".

Заметив, что после смерти Сталина Берия стремился завладеть постом министра внутренних дел, Хрущев говорил, что МВД не является слишком важным участком работы. "Давайте мы посмотрим назад, возьмем период последних 10-и лет. Какие заговоры внутри страны были открыты Министерством внутренних дел, Министерством госбезопасности? Было много липовых, дутых дел, а заговоров никаких… Давайте посмотрим дела 1937 года и после 1937 года, среди них также было много липовых дел. (Голос из Президиума: "Больше половины липы, правильно".)… Возьмите дело "врачей-вредителей". Это позорное дело для нас. Мингрельское дело в Грузии – тоже "липа". При этом Хрущев умалчивал, что оба упомянутых им сфальсифицированных дела были инициированы, когда он сам курировал МГБ СССР, а были прекращены по требованию Берии. "Почему же он стремился на пост министра внутренних дел? – спрашивал Хрущев и отвечал: "Ему этот пост был нужен для того, чтобы взять в свои руки этот, я бы сказал, трудноконтролируемый орган и использовать в своих гнусных целях… Берия, Ягода, Ежов, Абакумов, – все это ягодки одного поля". Получалось, что сама система государственной безопасности порождает беззакония и годна лишь для "гнусных целей". Объясняя "гнусные цели" Берии, Хрущев обвинял его в стремлении "установить через МВД свою диктатуру, поставить МВД над партией".

Хрущев обвинял Берию и в стремлении разгромить партию. Вспомнив беседу советских руководителей с первым секретарем ЦК Венгерской партии трудящихся (ВПТ) М.Ракоши, в ходе которой был поставлен вопрос о разграничении полномочий Совета министров и ЦК ВПТ в Венгрии, Хрущев привел замечание Берии: "Что ЦК? Пусть Совмин все решает, а ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой", Хрущев говорил: "Меня удивило такое заявление. Значит Берия исключает руководящую роль партии, ограничивает ее роль работой с кадрами (и то, видимо, на первых порах) и пропагандой. Разве это марксистско-ленинский взгляд на партию? Разве так учили нас Ленин и Сталин относиться к партии? Взгляды Берии на партию ничем не отличаются от взглядов Гитлера. Почему он так говорил? Это исходило из его сознания, что роль партии должна отойти на задний план. Берия думал укрепиться и тогда совсем партию уничтожить. Конечно, уничтожить не физически, но он много вреда мог сделать. В этом, товарищи, была большая опасность для партии. Берия не член партии, а карьерист, а может быть и шпион, а в этом надо еще покопаться. (Голос из зала: "И то, и другое")". Хотя скорее всего Берия на самом деле собирался ослабить влияние партийного аппарата, а возможно и самой партии на государственные дела, вряд ли Хрущев имел основание из слов Берии, сказанных относительно функций ЦК ВПТ, сравнивать его с Гитлером и утверждать, что он – шпион.

Следующим после Хрущева выступил Молотов, который обратил внимание на стремление Берии принизить роль партии. Из речи Молотова следовало, что причиной кризиса в руководстве явилось отстранение партийного аппарата, ослабление позиций секретариата ЦК и лично Хрущева. Молотов фактически предлагал отказаться от главенствующего положения Президиума Совета Министров СССР, установленного 5 марта 1953 года, и уравновесить власть председателя Совета Министров властью ведущего секретаря ЦК, то есть Хрущева. В то же время Молотов обратил внимание на внешнеполитические инициативы Берии. В предложении Берии ликвидировать ГДР Молотов увидел – отказ "от того, что было завоевано кровью наших солдат, кровью нашего народа, в тяжелой борьбе с гитлеризмом".

Осудил Молотов и попытки Берии договориться с югославским руководством. Отметив, что правительство СССР стремилось нормализовать отношения с Югославией, Молотов оговорил, что "было решено установить с Югославией такие же отношения, как и с другими буржуазными государствами, связанными с Североатлантическим агрессивным блоком". Однако, по словам Молотова, Берия собирался "сговориться с Ранковичем и Тито, которые ведут себя как враги Советского Союза… Одного этого факта достаточно, чтобы сделать вывод: Берия – агент чужого лагеря, агент классового врага". Молотов заявлял: "У него был… курс на капитализм. Ничего другого, кроме возврата к капитализму, не имел этот капитулянт-предатель, так же, как и другие капитулянты-предатели, с которыми партия покончила раньше".

В ходе пленума выступили Булганин, Каганович, другие члены Президиума, а также некоторые члены и кандидаты в члены ЦК. Ораторы одобряли доклад Маленкова, осуждали Берию, приводили примеры, которые должны были свидетельствовать о его "подрывной" деятельности. В ходе дискуссии были многократно осуждены предложения Берии по изменениям политики в Прибалтике, Белоруссии и на Украине. Соответствующие решения Президиума ЦК были отменены. В то же время решения, принятые по предложению Берии о прекращении ряда политических дел, не были отменены. Однако было высказано мнение, что, осуществляя освобождение оклеветанных людей, Берия руководствовался корыстными мотивами. Булганин утверждал: "Берия со всех освобожденных взял подписку… как они себя должны вести в дальнейшем. Ясно, что подписки взяты были для того, чтобы держать этих людей и дальше в своих руках".

Было отменено и решение о порядке оформления колонн демонстрантов и зданий в дни государственных праздников. Хотя ораторы высказывали отдельные критические замечания в адрес Сталина, они уравновешивали их заявлениями об уважении к покойному. Некоторые ораторы напоминали о непочтительном отношении Берии к Сталину и его попытках очернить покойного. Так Каганович заявлял: "Мы знаем хорошо, что у каждого даже великого человека есть недостатки, были они и у товарища Сталина. И мы, его ученики, не намерены обожествлять его без недостатков… Однако это не означает, что мы позволим изменять направо и налево устои, основы великого учения Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. А именно к этому и вел дело этот новоявленный претендент в "диктаторы". … Берия враждебно относился к заявлениям о том, что Сталин великий продолжатель дела Ленина, Маркса-Энгельса. Сегодня, ликвидировав этого предателя Берию, мы должны полностью восстановить законные права Сталина и именовать Великое коммунистическое учение – учением Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина (Аплодисменты)".

В своем выступлении бывший член Политбюро А.А.Андреев потребовал прекращения кампании против культа личности: "Появился откуда-то вопрос о культе личности. Почему стал этот вопрос? Ведь он решен давным-давно в марксистской литературе, он решен в жизни, миллионы людей знают, какое значение имеют гениальная личность, стоящая во главе движения, какое значение имели и имеют Ленин и Сталин, а тут откуда-то появился вопрос о культе личности. Это проделки Берии. (Из президиума товарищ Ворошилов: "Правильно".) Он хотел похоронить имя товарища Сталина и не только имя товарища Сталина, но это было направлено и против преемника товарища Сталина товарища Маленкова. (Голос из зала: "Правильно". Маленков: "Все мы преемники, одного преемника у товарища Сталина нет".) Вы являетесь Председателем Совета Министров, пост, который занимал т.Сталина (Голос из зала: "Правильно". Бурные аплодисменты.)"

Однако критика Андреевым кампании против культа личности не была поддержана Маленковым. В своем заключительном выступлении он заявил: "Вы должны знать, товарищи, что культ личности т.Сталина в повседневной практике руководства принял болезненные формы и размеры, методы коллективности в работе были отброшены, критика и самокритика в нашем высшем звене вовсе отсутствовала. Мы не имеем права скрывать от вас, что такой уродливый культ личности привел к безаппеляционности единоличных решений и в последние годы стал наносить серьезный ущерб делу руководства партией и страной".

В качестве первого примера ошибок Сталина Маленков сослался на его выступление на октябрьском пленуме ЦК, в котором он, по словам Маленкова, "без всяких оснований дискредитировал тт. Молотова и Микояна". Маленков также заявил, что в феврале 1953 года Сталин "настойчиво предложил увеличить налоги в деревне на 40 миллиардов рублей. Все мы понимали вопиющую неправильность и опасность этого мероприятия. Мы говорили, что все денежные доходы колхозов составляют немного более этой суммы. Однако этот вопрос не был подвергнут обсуждению, коллективность в руководстве была настолько принижена и подавлена, что приводимые т.Сталину доказательства были им безаппеляционно отброшены". Маленков возложил на Сталина ответственность и за то, что план строительства Главного Туркменского канала оказался непродуманным, а расчет необходимых расходов и экономической эффективности этого строительства не был произведен. Осудил Маленков и положение из работы Сталина "Экономические проблемы социализма" о постепенном переходе от товарообмена к продуктообмену.

Однако критика Маленковым Сталина умерялась его последующими заявлениями: "Как видите, товарищи, и у великих людей могут быть слабости. Эти слабости были и у т.Сталина. Мы должны об этом сказать, чтобы правильно, по-марксистски поставить вопрос о необходимости обеспечить коллективность руководства в партии, критику и самокритику во всех партийных звеньях, в том числе, прежде всего, в ЦК и в Президиуме. Мы должны об этом сказать, чтобы не повторить ошибок, связанных с отсутствием коллективного руководства и с неправильным пониманием вопроса о культе личности, ибо эти ошибки, в отсутствии т.Сталина, будут трижды опасными. (Голоса: "Правильно"). Мы обязаны остро поставить этот вопрос. Тут не может быть недомолвок. Если при т.Сталине возможны были ошибки, то тем более чревато большими опасностями повторение их в отсутствие такого вождя, каким был т.Сталин. (Голоса: "Правильно") Уважать, чтить и свято следовать великому учению Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина – это значит прежде всего устранять то, что мешает последовательному его проведению". Таким образом, хотя нападки Берии на Сталина были осуждены, впервые с официальной трибуны ЦК прозвучала критика ряда теоретических высказываний и практических действий Сталина.

Еще раз вернувшись к вопросу о культе личности, Маленков процитировал высказывание Карла Маркса в письме Вильгельму Блоссу, написанному в 1877 году. В нем основоположник марксизма решительно осуждал культ личности. После этого Маленков ответил Андрееву, хотя и не назвав его по фамилии. Маленков заявил: "Товарищи, здесь на Пленуме, неосторожно и явно неправильно был затронут вопрос о преемнике товарища Сталина. Я считаю себя обязанным ответить на следующее выступление. Никто один не смеет, не может, не должен и не хочет претендовать на роль преемника. (Голоса: "Правильно". Аплодисменты). Преемником великого Сталина является крепко сплоченный, монолитный коллектив руководителей партии, проверенных в трудные годы борьбы за судьбы нашей родины, за счастье народов Советского Союза, закаленных в борьбе с врагами партии, испытанных борцов за дело коммунизма, способных последовательно и решительно проводить выработанную нашей партией политику, направленную на успешное построение коммунизма. Такой коллектив, сплоченный на принципиальной основе великого учения Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина, у нас есть. Партия его знает. Он и является преемником товарища Сталина. (Бурные аплодисменты)".

Несмотря на свой решительный отказ занять место Сталина, было ясно, что Маленков заметно укрепил свои позиции. Об этом свидетельствовало первое решение, принятое июльским пленумом, касавшееся ставленника Маленкова – С.Д.Игнатьева. Он был восстановлен в правах члена ЦК, хотя и не вернулся в высшие органы партийной власти. Вторым решением

Г.К.Жуков переводился из кандидатов в члены ЦК в члены ЦК. Следующим решением С.А.Гоглидзе и Б.З.Кобулов были выведены из кандидатов в члены ЦК и исключены из партии "за вражескую деятельность против Коммунистической партии и Советского правительства". К этому времени оба были арестованы как "соучастники Берии".

В заключении было принято постановление "О преступных и антигосударственных действиях Берия". После обширного обзора внутриполитического и международного положения страны, постановление переходило к анализу недостатков в деятельности партии. При этом сначала было обращено внимание на нарушения порядка в созыве съездов партии и пленумов ЦК в течение последних лет, а также "отступлению от марксистско-ленинского понимания вопроса о личности в истории". (После этого следовала все та же цитата из письма Карла Маркса Вильгельму Блоссу.)

Постановление обращало внимание на то, что "монопольное положение партии имеет и свои теневые стороны, когда ослабляется революционная бдительность в отношении классового врага. Мы часто забываем, что враги, ловко маскируясь под коммунистов, пытались и будут пытаться проникать в ряды партии ради своих вражеских целей, ради карьеры и для проведения работы в качестве агентов империалистических держав и их разведок". В качестве примера приводился Берия, который объявлялся "агентом международного империализма". Утверждалось, что Берия "вынашивал планы захвата руководства партией и государством в целях фактического разрушения Коммунистической партии и замены политики, выработанной партией за многие годы, капитулянтской политикой, которая привела бы в конечном счете к реставрации капитализма". ЦК постановлял исключить Берию из КПСС и предать суду.

Есть веские основания считать, что это постановление пленума было нарушено. На основе целого ряда свидетельств Б.Соколов ("Берия. Судьба всесильного наркома") и Ю.Мухин ("Убийство Сталина и Берия") предположили, что Берия был расстрелян до суда, а на суде присутствовало подставное лицо. Если это так, то это свидетельствует о том, что страх перед Берией заставил Маленкова, Хрущева и других пренебречь законом и пойти на имитацию суда, чего не наблюдалось даже в разгар репрессий 30-х годов.

Авторы постановления использовали обычные для практики 1937 – 1938 годов ярлыки. Как и тогда, не было дано глубокого анализа общественных причин, почему так обострилась борьба за власть, почему возникла угроза государственного переворота и даже смены общественного политического строя. Более того, эти объяснения были еще примитивнее тех, что использовались в годы репрессий. При всех упрощениях и искажениях в анализе исторических событий тогда события в советской истории объяснялись классовой борьбой. Демонизация образа Берии, его изображение в виде существа, неизвестным образом проникшим в руководство партии, принижали значимость общественных процессов в истории. Создавался прецедент, позволявший объяснять отдельные события в советской истории злой волей неких отдельных личностей. Формальное осуждение культа личности на деле прикрывало ложную интерпретацию советской истории как борьбу партии против "демонических" личностей.

Постановление гласило, что "партийные организации обязаны взять под систематический и неослабный контроль всю деятельность органов Министерства внутренних дел в центре и на местах". Хотя на практике это могло означать приостановку репрессивной политики государства, получалось, что наиболее опасная угроза для стабильности советского строя исходила от МВД. Это лишь сеяло недоверие ко всем работникам этого министерства, в том числе и рядовым милиционерам, в период, когда преступность в стране резко возросла.

Постановление утверждало принцип главенства партии и ее центральных органов в жизни советского общества. Это означало движение вспять по сравнению с той тенденцией на ослабление руководящей роли партийных органов, которая господствовала в советской истории с начала 30-х годов. Утверждение ведущей роли партии и ее ЦК в руководстве страны не могло не привести к ослаблению роли Совета Министров во главе с Маленковым и усилению роли Секретариата ЦК во главе с Хрущевым.

Постановление требовало принять меры по соблюдению норм партийной жизни. В нем подчеркивалось: "Высший принцип партийного руководства в нашей партии – коллективность руководства". Это означало отказ от концентрации власти в руках какого-либо лидера, триумвирата или военной хунты. В последующем слова "коллективное руководство партии" стали постоянно использоваться как заклинание в советской пропаганде.

В заключении постановления его авторы подчеркивали важность "неразрывной связи" КПСС с народом. Обращалось внимание на необходимость "чутко относится к запросам трудящихся, проявлять повседневную заботу об улучшении материального благосостояния рабочих, колхозников, интеллигенции, всех советских людей, памятуя, что забота об интересах советского народа является важнейшей обязанностью нашей партии… Было бы неправильно забывать о том, что у нас есть еще и нерешенные неотложные хозяйственные задачи, особенно в деле дальнейшего подъема сельского хозяйства (животноводство, овощеводство и т.д.). У нас имеются еще известные трудности роста, связанные с решением гигантской задачи максимального удовлетворения непрерывно растущих материальных и культурных потребностей трудящихся". Очевидно, что советское руководство старалось поднять свою популярность и, возможно, даже ценой пересмотра текущих заданий пятилетнего плана, предусматривавшего, как и прежде, ускоренное развитие средств производства.

Через три дня после завершения пленума ЦК в газетах было опубликовано его постановление. Одновременно на всех предприятиях страны были проведены собрания, на которых одобрялись решения пленума и "гневно" осуждалась деятельность "агента международного империализма" Берии. О том, что покидая эти собрания, их участники выражали свои чувства не столь серьезно, свидетельствует частушка того времени, которую распевали повсюду:

"Берия, Берия,

Вышел из доверия!

А Георгий Маленков

Надавал ему пинков!"

Глава 18. Первый в правящей партии

Члены советского руководства осознавали необходимость осуществления мероприятий, которые бы усилили его популярность. Очевидно особенно остро это ощущал Г.М.Маленков, занимавший тот же пост, что и И.В.Сталин до 5 марта 1953 года. Почти ровно через месяц после завершения июльского пленума ЦК КПСС Г.М.Маленков неожиданно выступил 8 августа с речью на сессии Верховного Совета СССР в ходе обсуждения обычного вопроса – об утверждении государственного бюджета СССР. Решение о проведении сессии и ее повестке дня было принято июльским пленумом ЦК, но выступление на ней Маленкова не предусматривалось. Между тем по своему содержанию эта речь была программной.

Программный характер речи Маленкова подчеркивался рассказом об успехах хозяйственного развития нашей страны со времен Октябрьской революции и достижениями СССР на международной арене. Особое внимание было обращено на успехи последних месяцев. Под "бурные, долго не смолкавшие аплодисменты" всего зала, Маленков объявил, что "Соединенные Штаты не являются монополистами… в производстве водородной бомбы". Таким образом, ту сенсационную новость, которую вероятно, хотел огласить Берия для повышения своего авторитета, Маленков объявил сам. (Кстати, о самом Берии Маленков говорил в международном разделе, тем самым закрепляя представление о нем, как об "агенте международного империализма")

В то же время впервые за советское время международный обзор был перенесен в конец выступления, и это лишь подчеркивало, что Маленков и его правительство придавало главное значение решению внутренних задач. Маленков заявил: "За последние 28 лет производство средств производства в целом выросло в нашей стране примерно в 55 раз, производство же предметов потребления за этот период увеличилось лишь примерно в 12 раз… Достигнутый объем производства потребления нас не может удовлетворить… В настоящее время мы можем и, следовательно, обязаны… всемерно форсировать развитие легкой промышленности… Неотложная задача состоит в том, чтобы в течение двух – трех лет резко повысить обеспеченность населения продовольственными и промышленными товарами… Но для того, чтобы обеспечить крутой подъем производства предметов народного потребления, мы, прежде всего, должны позаботиться о дальнейшем развитии и подъеме сельского хозяйства, снабжающего населения продовольствием, а легкую промышленность – сырьем".

Значительную часть своего выступления Г.М.Маленков посвятил рассказу о серьезных проблемах советского сельского хозяйства. Под аплодисменты собравшихся он объявил о решении "пойти на значительное снижение норм обязательных поставок с личного подсобного хозяйства колхозников", "изменить систему обложения колхозников сельскохозяйственным налогом, снизить денежный налог в среднем примерно в 2 раза с каждого колхозного двора и снять полностью оставшуюся недоимку по сельскохозяйственному налогу прошлых лет". Маленков выразил надежду, что "задача создания в течение ближайших 2 – 3 лет обилия продовольствия для населения и сырья для легкой промышленности будет успешно решена". При этом Маленков обещал, что ежегодные сокращения цен на эти товары, осуществлявшиеся в последние годы правления Сталина, будут продолжены.

Одновременно Маленков поставил задачу "всемерного развёртывания товарооборота", "улучшения организации государственной, кооперативной и колхозной торговли". Он говорил и о необходимости увеличить государственных капиталовложений в жилищное строительство. Насущность решения задач, выдвинутых Маленковым, представлялась очевидной. Несмотря на восстановление народного хозяйства и прирост производства по сравнению с довоенным уровнем, страна испытывала последствия и разорительной войны, и ускоренной индустриализации в предвоенный период.

В то же время осуществление поворота в сторону быстрого удовлетворения потребностей населения требовало решительного пересмотра заданий пятилетнего плана на 1951 – 1955 годы, основные направления которого были утверждены менее года назад. Требовались и перемены в международной обстановке, чтобы остановить гонку вооружений. Необходима была и глубокая переоценка хозяйственной политики СССР, которая до сих пор действовала главным образом под давлением чрезвычайных внешних обстоятельств. Неслучайно за два года до своей смерти Сталин говорил о необходимости "перестраивать экономику на действительно научной основе" и заявлял: "Либо мы подготовим наши кадры наших хозяйственников, руководителей экономики на основе науки, либо мы погибнем!".

Однако Маленков не говорил о пересмотре заданий пятилетнего плана. Говоря о необходимости "разрядки международной напряженности", Маленков не мог привести какие-либо убедительные свидетельства в пользу того, что "холодная война" близка к завершению, а потому обращал внимание на необходимость "неустанно укреплять и совершенствовать оборону великого Советского Союза". В его речи не было ни упоминаний о работе Сталина "Экономические проблемы социализма в СССР", отдельные положения которой он раскритиковал на июльском пленуме, ни о необходимости перестройки экономики на научной основе. Видимо Маленков не считал нужным менять руководителей народного хозяйства, так как был уверен, что он и его коллеги вполне справятся со стоявшими перед ними задачами. Он исходил из того, что добиться удовлетворения основных материальных потребностей советского населения возможно быстро и без каких-либо радикальных перемен в международной обстановке, общем экономическом развитии нашей страны или способах ее хозяйственной организации. Подчеркивая же успехи нашей страны, Маленков создавал впечатление, что рывок в области производства сельскохозяйственной и потребительской продукции можно достичь без дальнейшего развития промышленности, науки и техники. Так рождались иллюзии "достаточности" их развития, что приводило к невниманию к сохранявшемуся отставанию СССР от ряда ведущих стран мира по производительности труда, по уровню научно-технического развития.

Назначенный срок для решения поставленной задачи в "два – три года" был в два раза короче пятилетнего и создавал впечатление о возможности быстро увеличить производство продовольственных и промышленных товаров. Так решение краткосрочных задач незаметно подменяло стратегические цели развития страны. Впоследствии этот же временной срок для осуществления привлекательных для населения страны и нереальных программ назначал не раз Хрущев, а затем и Горбачев. Но Маленков был первым, кто пообещал решить острые проблемы в два – три года, а поэтому его программа вызвала доверие и была была положительно оценена в народе. Е.Ю.Зубкова справедливо писала: "После выступления в августе 1953 года имя Маленкова, особенно среди крестьян, стало очень популярным. Газету с докладом Маленкова в деревне зачитывали до дыр, и простой бедняк-крестьянин говорил: "вот этот – за нас!" – так можно было прочесть в одном из писем, направленных в ЦК КПСС". В популярной частушке 1953 года пели:

"Батюшка Сталин

Дал угля и стали.

А Георгий Маленков

Дал нам хлеба и блинков".

Популярность Маленкова быстро росла. Своим выступлением Маленков подчеркнул решающую роль возглавлявшегося им Совета министров, а также Верховного Совета, на сессии которого он выступил. Тем самым Маленков бросал вызов решениям июльского (1953 г.) пленума ЦК, в которых подчеркивалась ведущая роль партии. Это могло беспокоить партийных руководителей центрального и местного уровня. Этим воспользовался Хрущев.

В начале сентября 1953 года был созван пленум ЦК КПСС, чтобы обсудить вопрос "О мерах дальнейшего развития сельского хозяйства СССР". С докладом по этому вопросу выступил Н.С.Хрущев. Впервые Хрущев был основным докладчиком на пленуме ЦК КПСС. Еще 6 лет назад Хрущев отказался делать доклад по сельскому хозяйству на пленуме ЦК, говоря Сталину, что он не разбирается в сельских проблемах всей страны, России, а уж тем более Сибири. Однако после смерти Сталина Хрущев перестал скромничать.

Казалось бы, доклад Хрущева развивал положения речи Маленкова от 8 августа. В то же время он явно старался отвоевать у Маленкова руководство сельскохозяйственным производством. По словам Бенедиктова, уже в последние годы жизни Сталина Хрущев "слыл в Политбюро специалистом по сельскому хозяйству. И это в значительной мере соответствовало действительности. Никита Сергеевич довольно-таки неплохо разбирался в вопросах сельского хозяйства, особенно земледелия, приближаясь по запасу знаний и компетентности к уровню хорошего агронома. Сталин здесь ему явно уступал, чего, впрочем, и не скрывал, обращаясь за советом в тех случаях, когда обсуждались проблемы отрасли. Однако, как это ни парадоксально, возглавив страну, Хрущев совершил несравненно больше ошибок и просчетов в области сельского хозяйства. Увлекаясь какой-либо, обычно здравой в своей основе идеей, Никита Сергеевич буквально загорался стремлением как можно быстрее воплотить ее в жизнь, спешил, шел напролом, терял всякое представление о реальной действительности. В результате некоторые его действия имели губительные, просто катастрофические последствия".

Однако в ту пору доклад Хрущева выслушивался с исключительным доверием. Объясняя необходимость принятия срочных мер для развития сельского хозяйства, Хрущев говорил: "Крупные успехи, достигнутые советским народом в области развития социалистической индустрии, позволяют Коммунистической партии и Правительству вплотную приступить к разрешению задачи создания обилия предметов народного потребления в нашей стране… Но чтобы организовать такой крутой подъем производства предметов народного потребления, надо двинуть вперед ускоренными темпами наше сельское хозяйство. Самая насущная и важнейшая народнохозяйственная задача на данном этапе состоит в том, чтобы, всемерно развивая и дальше тяжелую индустрию, добиться крутого подъема всех отраслей сельского хозяйства и в течение двух – трех лет резко повысить обеспеченность всего населения нашей страны продовольственными товарами и вместе с тем обеспечить всей массе колхозного крестьянства более высокий уровень материального благосостояния". В отличие от выступления Маленкова, доклад Хрущева представлял собой детальную программу конкретных мероприятий, которые следовало осуществить в ближайшие два – три года.

Хрущев заявлял: "Надо поставить задачу достичь такого уровня потребления продуктов питания, который исходит из научно обоснованных норм питания, требующихся для всестороннего, гармонического развития здорового человека. В связи с этим важнейшая задача состоит в том, чтобы улучшить структуру потребления за счет увеличения производства главным образом продуктов животноводства и овощей… Если мы приложим все свое умение, средства и усилия к решению этой задачи и в своем руководстве не ограничимся общими директивами, а займемся укреплением каждого колхоза, каждого совхоза, каждой МТС, то мы этого уровня потребления достигнем в кратчайшие сроки, а по ряду продуктов в 2 – 3 года". Впоследствии точно такую же задачу поставил майский пленум ЦК КПСС 1982 года в рамках так называемой Продовольственной программы СССР. Это свидетельствовало о том, что задача, выдвинутая Хрущевым почти за 30 лет до этого, так и не была выполнена. (Как известно, Продовольственная программа, рассчитанная на 1982 – 1990 годы, также не была выполнена.)

Уверяя, что можно в кратчайшие сроки решить и даже превзойти намеченную задачу, Хрущев приводил данные о том, как колхоз имени Молотова Раменского района Московской области "за три истекших года… далеко шагнул вперед, стал высокоразвитым и высокодоходным хозяйством". Хрущев уверял, что в этом колхозе удои молока в среднем на одну корову увеличились за три года в 1,6 раза, "повысились урожаи всех сельскохозяйственных культур". На этом примере Хрущев пытался доказать, что за такой же срок можно выполнить и перевыполнить задачу снабжения всех советских людей продовольствием.

На протяжении доклада Хрущев утверждал, что можно решить поставленные задачи, приводя в качестве примеров успехи сельскохозяйственных предприятий Московской области, которой он руководил последние в 1950 – 1953 годах. Хрущев не учитывал, что данные предприятия были поставлены в благоприятные условия. Их снабжали лучшей техникой, им выделяли дополнительные средства, за их деятельностью осуществлялся постоянный контроль члена Политбюро Н.С.Хрущева и его аппарата. Разумеется, добиться выполнения намеченных задач было бы возможно, если бы все колхозы и совхозы страны были поставлены в такие тепличные условия. Однако это было нереально.

Объясняя, в чем причины отставания сельского хозяйства, Хрущев указал прежде всего на "нарушение… принципа материальной заинтересованности". При этом Хрущев ссылался и на Ленина, и на Сталина. Он говорил: "Товарищ Сталин указывал, что краеугольным камнем артельной формы хозяйства является принцип правильного сочетания общественных и личных интересов колхозников". В этой связи он объявил о повышении заготовительных цен на продукты, поставляемые в качестве обязательных поставок государству: на скот и птицу – в 5,5 раза, на молоко и масло – в 2 раза, на картофель – в 2,5 раза, на овощи – в среднем на 25 – 40%%. Закупочные же цены повышались на мясо в среднем на 30% и на молоко в 1,5 раза.

Хрущев возлагал большие надежды и на посевы более продуктивных сельскохозяйственных культур. Он пропагандировал чумизу, распространением которой он впервые увлекся, еще находясь на Украине. В этом докладе Хрущев впервые на столь высоком форуме предложил существенно расширить посевы кукурузы. Он говорил: "Некоторые местные руководители, жалуясь на недостаток кормов, одновременно ставят вопрос о сокращении посевов кукурузы… Какую же более урожайную культуру из числа фуражных они могут назвать? Необходимо принять энергичные меры к увеличению производства зерна кукурузы, значительно расширить зону возделывания кукурузы на силос. Нужно продвигать посевы кукурузы на силос в большинство областей центрально-черноземной зоны и нечерноземной полосы, а также в районы Белоруссии и прибалтийских республик. Важное значение имеет расширение посева кукурузы на силос в колхозах и совхозах южных районов Урала, Сибири, Дальнего Востока и северных районов Казахстана". Так было положено распространению посевов кукурузы по всей стране, вне зависимости от климатических и почвенных условий региона.

Обращал внимание Хрущев и на необходимость ускоренной механизации труда в сельском хозяйстве. В то же время он справедливо указывал на слишком низкий уровень общеобразовательной и профессиональной подготовки тех, кто отвечал за технику на селе. Из приведенных им данных следовало, что лишь 22,6% директоров МТС, 14,8% главных инженеров МТС, 1,3% заведующих мастерскими имели высшее образование, лишь 47% директоров, 20,8% главных инженеров, 8,% заведующих мастерскими имели специальное образование. 30,4% директоров, 64,4% главных инженеров и 89,9% заведующих мастерских имели лишь низшее образование. Лишь 16 600 председателей колхозов из 94 тысяч имели высшее или среднее образование, то есть 17,6%. При этом докладчик умалчивал, что он сам не обладал ни законченным высшим, ни законченным средним образованием. Он не упоминал и о том, что после 5 марта 1953 года большинство членов Президиума ЦК также не имело ни высшего, ни законченного среднего образования.

Сетовал Хрущев и на плохую подготовку трактористов: "Побудет паренек 2-3 месяца на курсах, обведут его вокруг машины несколько раз, а потом дадут ему "баранку" в руки – и тракторист готов. Весной этот тракторист кое-как выедет в поле, а если машина остановится, то он садится возле трактора и ждет, пока приедет механик, потому что он не знает, что делать. Поэтому и выработка низкая, и частые поломки машин, и работа недоброкачественная".

Сравнивая выдвинутую им программу развития сельского хозяйства СССР с программой коллективизации сельского хозяйства конца 20-х-начала 30-х годов, Хрущев предложил направить на руководящую работу в сельскую местность 50 тысяч коммунистов, подобно тому, как в 1929 году в деревню было командировано 25 тысяч членов партии.

Нет сомнения в том, что выводы Хрущева относительно состояния дел в сельском хозяйстве страны были реалистичными, и многими его дельными предложениями можно было воспользоваться для решения различных актуальных проблем села. Хотя доклад был результатом труда многих специалистов в этой сфере, Хрущев продемонстрировал и свои немалые познания в сельском хозяйстве. Доклад дал старт действиям, направленным на преодоление давно накопившихся проблем сельского хозяйства. В своем докладе Хрущев пропагандировал целый ряд передовых методов сельскохозяйственного производства.

Недостаток доклада состоял в том, что Хрущев не сумел выделить главные задачи по развитию сельского хозяйства. Здесь не было ничего похожего на "шесть условий" Сталина, которые вызвали в свое время восхищение у Хрущева. Несмотря на обилие самых различных предложений Хрущева, включая советы применять "квадратно-гнездовой сев", организовать обмолот и обработку льна на заводах и т.д., докладчик не сумел определить в чем суть качественно новой политики партии в деревне. По сути новые "меры", о которых говорил Хрущев, сводились к частичным финансовым поблажкам деревне и использованию более самых разнообразных методов сельскохозяйственного труда. В то же время Хрущев полагался на сложившиеся формы хозяйственного управления, методы партийного руководства и резервы партийного актива, которые предлагал направить в деревню.

Приводя в примеры отдельные колхозы и совхозы, Хрущев не сумел показать, в чем состояло их качественное превосходство над остальными аграрными предприятиями. Он ограничивался привычными призывами: "Добиться, чтобы все совхозы стали образцовыми – наша задача", "Партийные организации обязаны улучшить руководство машинно-тракторными станциями, добиться повышения их роли в организационно-хозяйственном укреплении колхоза, в борьбе за дальнейший подъем сельского хозяйства. В этом – залог успеха", и т.д.

Внешне подражая сталинскому метода нахождения "решающего звена", Хрущев на деле подменил поиск теоретически обоснованных политических решений обращением к тому или иному техническому приему или материальному предмету промышленного и сельскохозяйственного производства, которые он объявлял универсальным средством решения той или иной проблемы. Вместо курса на овладение передовой техники во всех областях производства, подобного тому, что был провозглашен Сталиным в лозунге "техника в период реконструкции решает все", Хрущев объявлял отдельные технические приемы, или отдельные сельскохозяйственные культуры, вроде кукурузы панацеей. Такая подмена заземляла намеченные планы, сужала их задачи. Кроме того, монопольное положение того или иного технического метода или производственной культуры, которым благоволил Хрущев, ставило решение сложных проблем на одну карту и делало осуществление намеченные программы уязвимым и ненадежным.

Программа действий в сельском хозяйстве, принятая на пленуме, гласила лишь об увеличении количественных показателей: "больше техники", "больше квалифицированных кадров", "больше продукции". Программа не давала четкого ответа на вопрос: каким образом намеченный количественный рост приведет к качественным переменам в состоянии сельского хозяйства? Вместо достижения стратегических целей, рассчитанных на далекую перспективу, руководство партии ориентировалось на решение краткосрочных и частных задач главным образом с помощью количественного роста производства.

В сентябре 1953 года все участники пленума ЦК КПСС единогласно одобрили доклад Хрущева. В то время никто не выражал сомнений в реальности планов, выдвинутых Хрущевым. Сентябрьский пленум стал вехой, от которой вскоре стали вести отсчет хрущевской эры. Отныне многие политические выступления содержали указания на "исторический сентябрьский пленум" и его решения. В статистических обзорах развития советского хозяйства наряду с первой точкой отсчета – 1913 год, появилась и другая точка – 1953 год. Между тем при всей важности вопросов, которые решались на пленуме, они касались лишь одной сферы в развитии советской экономики.

Фактически пленум согласился с тем, что отныне Хрущев стал играть ведущую роль в руководстве сельским хозяйством. Значительная сфера хозяйства уходила из-под управления Маленкова. Однако этим не ограничилось возвышение Хрущева. Растущая роль Хрущева была подтверждена тем, что пленум избрал его Первым секретарем ЦК КПСС. Создание этого поста означало фактическое возрождение поста Генерального секретаря, от которого отказался в последние месяцы своей жизни Сталин. Хрущев занял пост, позволявший ему сосредоточить "в своих руках необъятную власть", как писал Ленин в своем "Письме съезду" в связи с пребыванием Сталина на посту Генерального секретаря. С гораздо большим основанием, чем Ленин, в сентябре 1953 года можно было поставить тот же вопрос, который он поставил в декабре 1922 года: "сумеет ли" обладатель такого поста "всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью". Возникал и другой вопрос: неужели в многомиллионной партии не было более достойного кандидата на высший пост в руководстве? Лишь сложившейся ситуацией в партийных верхах, когда от власти было отстранено большинство сталинских выдвиженцев XIХ съезда, а после 5 марта 1953 года Хрущев оказался наряду с Берией и Маленковым в первых рядах партийного руководства, можно объяснить то, что он стал Первым секретарем партии. В отличие от Хрущова из пьесы Чехова "Леший", ни Хрущев, ни его коллеги, не сказали самокритично, что "на безлюдье и Фома дворянин". Видимо и он, и его коллеги сочли, что "шапка" – "по Сеньке"

Парадоксальным образом с инициативой выдвижения Хрущева на этот пост выступил его главный соперник – Маленков. Каганович так объяснял случившееся: "Во время сентябрьского пленума ЦК в перерыве между заседаниями пленума, в комнате отдыха, где обычно происходил обмен мнениями членов Президиума по тем или иным вопросам, Маленков неожиданно для всех сказал: "Я предлагаю избрать на этом пленуме Хрущева Первым секретарем ЦК". Я говорю "неожиданно", потому что о постановке такого важного вопроса обычно предварительно осведомляли. Когда я потом спросил Маленкова, почему он не сказал никому об этом предложении, он мне сказал: "Перед самым открытием пленума ЦК к нему подошел Булганин и настойчиво предложил ему внести на пленуме предложение об избрании Хрущева Первым секретарем ЦК. "Иначе, – сказал Булганин, – я сам внесу это предложение". "Подумав, что Булганин действует не в одиночку, я – сказал Маленков, – решился внести это предложение". На совещании Булганин первый с энтузиазмом воскликнул: "Давайте решать!" Остальные сдержанно отнеслись и не потому, конечно, как нынче могут сказать, мол, боялись возразить, а просто потому, что если выбирать Первого секретаря, то тогда другой кандидатуры не было – так сложилось". То обстоятельство, что главного руководителя страны Маленкова спровоцировали внести такое предложение, способствовало его поддержке другими членами Президиума. Каганович умалчивал, что пост Первого секретаря не был предусмотрен уставом КПСС, но члены Президиума видимо об этом не задумывались.

Глава 19. «Едем мы, друзья, в дальние края!»

Хотя его положение в руководстве правящей партией стало ведущим, Хрущев не обрел первенствующего положения в иерархическом перечислении руководителей СССР. В официальных коммюнике о приемах и переговорах фамилия Хрущева упоминалась третьей после фамилий Маленкова и Молотова. Ведущим руководителем страны оставался Маленков. Он мог увидеть в Хрущеве и подчиненном ему партийном аппарате основную угрозу своему положению. Ссылаясь на Ф.Бурлацкого, участника одного из совещаний по вопросам кадровой политики, А.Г.Маленков писал о "резком выступлении Г.М.Маленкова против коррупции и морально-бытовом разложении в тогдашнем партаппарате. После его доклада в зале, где как раз и сидели верховные партаппаратчики, стояла гробовая тишина, недоумение было перемешано с растерянностью, растерянность со страхом, страх с возмущением. И тогда раздался из президиума голос Хрущева: "Все, конечно, верно, Георгий Максимилианович. Но аппарат – это наша опора". И зал взорвался аплодисментами". Ощущая опору партийного аппарата, Хрущев продолжал укреплять свое положение. Для этого он решил выступить с новой инициативой по вопросам сельского хозяйства.

22 января 1954 года Хрущев направил записку в Президиум ЦК по вопросам развития сельского хозяйства, в которой неожиданно заявил об обострении хлебного вопроса в стране. В своем докладе на сентябрьском пленуме 1953 года он заявлял: "Мы в общем удовлетворяем необходимые потребности страны по зерновым культурам в том смысле, что страна наша обеспечена хлебом, мы имеем необходимые государственные резервы и осуществляем в определенных размерах экспортные операции по хлебу". Теперь же он утверждал: "Дальнейшее изучение состояния сельского хозяйства и хлебозаготовок показывает, что объявленное нами решение зерновой проблемы не совсем соответствует фактическому положению дел в стране с обеспечением зерном. Производство зерна в настоящее время не обеспечивает потребности и не покрывает нужд народного хозяйства, а государственные ресурсы зерна не позволяют проводить повсеместно и в достаточном количестве торговлю хлебопродуктами, особенно высших сортов, и крупой". Правда, получалось, что Хрущев, который так детально охарактеризовал состояние сельского хозяйства страны в своем докладе на сентябрьском пленуме ЦК КПСС, не заметил катастрофического состояния в производстве основного сельскохозяйственного продукта. В то же время Хрущев объявлял ложным утверждение Маленкова, сделанное им в отчетном докладе Х|Х съезду КПСС о решенности хлебного вопроса. Так Хрущев наносил еще один удар по первому руководителю страны.

Выход Хрущев увидел в немедленной распашке целинных и залежных земель Казахстана, Алтая, Оренбуржья, Поволжья, Урала, ряда областей Сибири и Дальнего Востока. Об этом ни слова не было сказано ни в докладе Хрущева на сентябрьском пленуме, ни в постановлении этого пленума. Поэтому предлагаемые меры должны были стать чрезвычайными, и их исполнение должно было отложить не только выполнение заданий пятилетнего плана, но и мероприятий, намеченных сентябрьским пленумом. По словам Хрущева, "в Президиуме ЦК партии разгорелись споры, появились сомнения, особенно у таких консервативных людей, как Молотов… Он совершенно не понимал сельскохозяйственного производства. На первых порах он не возражал против освоения целины, но уже пускал "пузыри": без конца выдвигал те или другие вопросы, которые ему казались неприятными и требовали разъяснений. И все они сводились к одному: берется слишком большой размах, дело еще не созрело, а может быть и вообще ошибочно, затраты себя не оправдают". По словам же Кагановича, Молотов не выступал против освоения целинных земель, а лишь предлагал вместо распахивания сразу 20 – 30 миллионов га, сначала сосредоточиться на 10 – 20 миллионов га.

Несмотря на возражения со стороны Молотова, сомневавшегося в необходимости таких чрезвычайных мероприятий и в переброске людей и техники из мест традиционного земледелия на новые, главным образом пастбищные земли, инициатива Хрущева получила поддержку членов Президиума ЦК. Очевидно, здесь сыграли значение, репутация Хрущева как "спеца по сельскому хозяйства", его способность ошарашивать шокирующими доводами ("в стране может исчезнуть хлеб", "спасение – лишь в освоении целины") и неподготовленность других членов Президиума к серьезному обсуждению этого вопроса. Некоторые из них осознали суть и цену хрущевского проекта слишком поздно. По словам Л.И.Брежнева, узнав о том, что для освоения целины перебрасывается вся сельскохозяйственная техника, Председатель Президиума Верховного Совета СССР К.Е.Ворошилов, который только что вернулся из поездки по Смоленской области, с грустью заметил: "А в смоленских деревнях еще кое-где люди на себе пашут".

Наибольшее количество целинных земель предстояло освоить в Казахстане. Однако руководство республики во главе с первым секретарем ЦК Компартии Казахстана Ж.Шаяхметовым возражало против широкой распашки пастбищ. Тогда Хрущев предложил сместить руководство республики. Под предлогом падежа полутора миллиона голов скота в Казахстане в 1953 была развернута широкая критика Шаяхметова и других руководителей республики были подвергнуты разносной критике. На их место было решено назначить П.К.Пономаренко и Л.И.Брежнева. Не исключено, что, перебросив Пономаренко в Алма-Ату, Хрущев и другие члены Президиума

ЦК, хотели избавиться от человека, который едва не стал Председателем Совета Министров СССР, поручив ему выполнение задачи невероятной сложности. Назначая же Брежнева вторым секретарем, Хрущев получал возможность контролировать ход выполнения своей программы через человека, которого он впервые выдвинул на руководящую работу еще в 1938 году. В случае, если бы программа провалилась, ее неудачу можно было бы списать на Пономаренко, а Брежнев мог бы заместить его на посту руководителя Казахстана.

Хотя в своих воспоминаниях Брежнев не упомянул имени человека, который говорил ему напутственные слова, понятно, что это был Хрущев. По словам Брежнева, указания были жесткими: "Массовый подъем целины… начать надо ближайшей весной, сроки самые сжатые, работа будет трудная". Как вспоминал Брежнев, "30 января 1954 года состоялось заседание Президиума ЦК, обсудившее положение в Казахстане и задачи, связанные с подъемом целины. Через пару дней я вылетел в Алма-Ату". Собравшийся там пленум ЦК Компартии Казахстана избрал Пономаренко первым секретарем ЦК, а Брежнева – вторым.

Тем временем Хрущев решил организовать призыв первых целинников с помощью ВЛКСМ. Хрущев вспоминал: "Были мобилизованы руководители, инженеры и агрономы совхозов и колхозов для организации совхозов и колхозов. Начали агитировать опытных трактористов, составляли списки лиц, изъявивших желание поехать на целину". Хрущев направил на целину своего помощника Шевченко, специализировавшегося на вопросах сельского хозяйства, чтобы тот выяснил обстановку. О том, что сам Хрущев ощущал неуверенность в своем проекте, свидетельствует то обстоятельство, что он не смог сразу же принять Шевченко, вернувшегося с целинных земель, так как тяжело заболел.

Очевидно, что к 22 февраля 1954 года Хрущев поправился, так как в этот день он выступил перед первыми целинниками, которые отправлялись из Москвы на работу по комсомольским путевкам. Эта речь была запечатлена на кинохронику, а потом неоднократно воспроизводилась перед демонстрацией различных кинофильмов. Его речь была заполнена шаблонными пропагандистскими оборотами, бесконечными словами-паразитами, меканьем и немудрящими шуточками. "Вы, – говорил Хрущев, – так сказать, первые ласточки! Вы, значить, не к теще на блины едете!" Впервые население страны услышало, как Хрущев говорит без письменного текста и это было началом потока подобных словоизвержений в течение десяти с лишним лет.

Сам Хрущев так вспоминал эту встречу с первыми целинниками: "Перед молодыми добровольцами я выступил с коротким призывом и объяснил предстоящие задачи. Сказал, что партия возлагает на них большие надежды. Затем собрание призвало молодежь всей страны откликнуться на новое дело. Протекало оно интересно, ребята выступали с энтузиазмом.

До сих пор в моей зрительной и слуховой памяти сохранились некоторые лица и речи. Молодые люди буквально светились, их глаза горели. Я глубоко верил в молодежь, она более подвижна и способна на подвиг".

Энтузиазм и готовность к подвигу сполна пригодились первым целинникам. Переселение в степь было вопиющим образом неподготовлено, так как осуществлялось в предельно короткие сроки. Хрущев признавал: "Первые добровольцы убыли на целину, когда в степях еще лежал снег. Трактора тянули сани с первоочередными припасами и материалами, а люди шли рядом. Потом пришла весна и развернулась великая эпопея освоения новых земель. Вот и пахота. Люди по-прежнему жили в палатках". Лишь исключительная самоотверженность первых целинников помогла им выстоять в отчаянно тяжелых условиях. Первые 90 совхозов в казахской степи создавались буквально на голом месте, когда еще свирепствовали стужа и вьюги. Брежнев вспоминал: "Зима 1954 года выдалась суровой, на редкость снежной. Целина сразу, "с порога", испытывала новоселов, обрушивала на них свой крутой, неласковый нрав. Не умолкая завывали пронизывающие ветры, и каждый рейс по степи был необычайно трудным, а мог стать и опасным". Внезапные снежные бураны могли надолго остановить среди степи целые колонны машин и техники. Брежнев вспоминал, как погиб молодой студент, пытавшийся пробиться через буран, чтобы вызвать помощь к застрявшей в степной пурге колонне машин.

Многие отъезжавшие на целину и не подозревали, какие испытания их ожидают. Брежнев рассказал о том, как он уговаривал молодого человека, собравшегося покидать целину, не делать этого. А в это время по всей стране звучала бодрая песня, специально написанная по случаю освоению целины, припев которой гласил:

"Едем мы, друзья, в дальние края!

Станем новоселами и ты, и я!"

Участвуя в уборке урожая на целине в 1957 году, я узнал, что эту песню целинники впоследствии переиначили и пели так:

"Приехали друзья в дальние края

Нет в степи ни хлеба, и не видно там жилья!"

Через несколько дней после встречи Хрущева с первыми целинниками открылся пленум ЦК КПСС. Он опять был посвящен сельскому хозяйству и с главным докладом "О дальнейшем увеличении производства зерна в стране и увеличении целинных и залежных земель" выступил Н.С.Хрущев. Изложив ход выполнения решений сентябрьского пленума, Хрущев также остановился на ряде вопросов агрономии. Он подверг критике "догматическое отношение" к травопольной системе земледелия Вильямса, на основе которой до тех пор осуществлялся севооборот. Заодно досталось и тем ученым-аграрникам, которые трудились в городах. "Какой смысл иметь в Москве Научно-исследовательский институт эфиро-масличных культур? – возмущался Хрущев. Такое же возмущение вызвало у него пребывание в Москве Института пчеловодства и под Москвой – Научно-исследовательского института свекловичного полеводства.

Хрущев исходил из необходимости большей рациональности как в деятельности сельскохозяйственных ученых, так и практиков сельского хозяйства. Указывая на низкую производительность конных заводов, он говорил о занимаемых им площадях и даже привел строки Пушкина о "табунах" Кочубея и его "необозримых лугах". Он сказал, что "конные заводы" – это "позор, с которым надо быстрее кончать! Если распахать земли, которые не используют конные заводы, посеять на этих землях пшеницу и другие культуры, то страна получит дополнительно много хлеба". Но главная площадь, которую Хрущев хотел отнять у животноводов и передать земледельцам была – целина. Только в Казахстане Хрущев собирался в текущем году "освоить свыше 6 миллионов га целинных и залежных земель".

После февральско-мартовского (1954 г.) пленума ЦК КПСС Хрущев, по его словам, "решил съездить в Казахстан, поскольку, являясь инициатором дела, конкретно не представлял степных условий Казахстана в деталях". Находившийся там уже некоторое время Брежнев успел ознакомиться со "степными условиями Казахстана" и понять, что освоение целины без должной подготовки преподносило один неприятный сюрприз за другим. Брежнев вспоминал: "Степь оказалась крепким орешком, более крепким, чем представлялась сначала. Дело не только в том, что вековая дернина, пронизанная, словно проволокой, корневищами, была так плотна, что едва поддавалась плугу. А еще и в том, что на казахстанской целине практически не бывает весны, что зима как бы сразу переходит в лето. Буквально следом за растаявшими снегами наступает жара, дождей в мае практически не бывает, земля быстро сохнет, превращается в камень, и пахать ее трудно… Первые борозды повсюду проложили торжественно, с митингами. Благополучно вспахали и первые клетки… Но вскоре увидели, что приходиться останавливаться все чаще: моторы не тянули плуги, ломались лемеха, гнулись плужные рамы… Плуги, настроенные на обычную пахоту, никак не укладывали мощный, срезанный предплужниками слой дернины на дно борозды. Дернина торчала как попало, вкривь и вкось, не покрывалась комковатой нижней почвой. Дисковать такое поле было сложно… Механизаторы нервничали. "Нужно срочно наладить выпуск плугов с полувинтовыми и винтовыми отвалами".

В это время, вспоминал Брежнев, на станцию Тобол приехал Н.С.Хрущев. "Надо сказать, что когда Хрущев понял, в чем тут дело, то пришел в гневное состояние и обратился с резкими обвинениями в адрес ученых. Почему не предусмотрели этот вопрос раньше? Было же время, чтобы загодя сориентировать заводы на выпуск таких плугов?" Разумеется, разработать и выпустить такие плуги за несколько недель после принятия решения об освоения целины было бы невозможно. В своих мемуарах Хрущев не коснулся этой истории, которая свидетельствовала о неподготовленности освоения целины. Хрущев предпочел вспоминать байку про тракториста, который завтракал в одном конце поля, в другом конце поля обедал, а, вернувшись, ужинал. Вспоминал и о том, что ему "неотрывно хотелось смотреть, как движется по полю трактор: казалось, этому полю нет конца и края". На самом деле многие тракторы не могли двигаться из-за несоответствия техники сложным условиям казахской степи.

Не были созданы и условия, необходимые для сбора и хранения урожая. Позже Хрущев вспоминал: "Возникло много различных вопросов транспорта: о железной дороге, о шоссе. Ничего такого там пока не было. Когда убирали хлеб, то ссыпали зерно буквально на землю, при перевозке происходили большие потери. Люди стали бить тревогу, писать письма в ЦК партии, и в газеты. Они правильно делали. Мне было очень тяжело читать на первых порах письма: люди проявили государственную заботу о сохранении зерна, а мы сделать почти ничего не могли, только слали призывы насчет бережного к нему отношения. Даже мешков недоставало, автомашины навалом засыпали зерно, и на всех поворотах и колдобинах зерно разлеталось, дороги были усыпаны пшеничной лентой. Птицам же было блаженство, они жирели на глазах".

В ходе своей инспекционной поездки Хрущев вносил предложения, осуществление которых было дешево и могло дать быстрый эффект. Брежнев вспоминал, что во время совещания с Хрущевым "среди других обсуждался и вопрос о строительстве дорог на целине. Большинство стояло на том, что дороги нужно строить шоссейные, для автотранспорта. Пусть это и дороже, и дольше, но лучше сразу начинать развивать капитальную, современную, рассчитанную на дальнюю перспективу дорожную сеть. Одновременно с ней предлагалось в узловых местах развернуть строительство крупных элеваторов. Однако Н.С.Хрущев считал, что целесообразнее построить несколько узкоколейных железных дорог, к которым, как он говорил, можно будет подвозить хлеб из глубинок. Никакие аргументы против этой идеи во внимание приняты не были. Так была построена сначала узкоколейка Кустанай – Урицкое, а затем Есиль – Тургай. Это была ошибка, обе дороги практически не сыграли ожидаемой роли в вывозке хлеба и вскоре были разобраны".

Комментируя этот случай, Брежнев писал: "Привожу этот факт не ради того, чтобы показать, что партийный, государственный деятель обязан быть одновременно дорожником, экономистом, инженером и т.д. Нет, но он должен владеть как законами общего развития, так и опираться на конкретные научные и практические знания. И, во всяком случае, не может считать себя единственным и непререкаемым авторитетом во всех областях человеческой деятельности. Современные экономика, политика, общественная жизнь настолько сложны, что подвластны лишь могучему коллективному разуму. И надо выслушивать специалистов, ученых, притом не только одного направления или одной школы, надо уметь советоваться с народом, чтобы избежать всякого рода "шараханий", скороспелых и непродуманных волевых решений. Особенно опасны они, когда речь идет о всестороннем хозяйственном и социально-культурном освоении целого региона, о длительной политике в нем, об умении заглянуть далеко вперед". Эти справедливые мысли, навеянные критической переоценкой деятельности Хрущева, Брежнев высказывал через 25 лет после встречи с ним в казахских степях. Тогда же Брежнев лишь старался выполнять указания Хрущева, даже если они были рождены его своеволием.

Первый урожай, снятый с целинных земель, доказал возможность их использования. Брежнев вспоминал, что "в 1954 году впервые в своей истории Казахстан засыпал в закрома Родины почти 250 миллионов пудов зерна – на 150 миллионов больше, чем в самые благоприятные до этого годы". Однако следующий же год стал свидетельством того, насколько рискованным является земледелие в этом регионе. По словам Брежнева, "1955 год называли "годом отчаяния" на целине… Мы знали на что шли, но одно дело – знать, а другое дело – видеть, как на твоих глазах гибнет драгоценный, таким трудом доставшийся урожай… Огромные массивы пшеницы сереют, белеют на глазах, шелестят пустыми, не успевшими налиться колосьями. А в довершение всего вдруг возникают горячие бури, они поднимают тучи пыли, рвут линии связи, срывают крыши домов". Когда же Брежнев, оправдываясь на Всесоюзном совещании руководящих партийных и советских работников в конце 1955 года за плохой урожай, заявил, что "целина еще себя покажет", то Хрущев его "довольно круто оборвал: "Из ваших обещаний пирогов не напечешь!" Получалось, что ответственность за освоение целинных земель несет Брежнев, а не главный инициатор этого проекта – Хрущев.

Нет сомнения в том, что освоение целинных земель сыграло огромную роль в пополнении зерновых запасов страны. От 250 миллионов пудов в год Казахстан быстро перешел к сбору одного миллиарда пудов. Помимо урожаев с казахстанской целины, всесоюзный урожай пополняли теперь сборы с целинно-залежных земель Алтая, Урала и других регионов РСФСР. Там, где прежде была лишь голая степь, выросли крупные сельскохозяйственные предприятия, возникли новые населенные пункты.

В то же время помимо штурмовщины, которая сопровождала освоение целины и привела к ненужным материальным потерям и даже человеческим жертвам, попытка добиться увеличения производства краткосрочным чрезвычайным мероприятием заводила сельское хозяйство в тупик. Тогдашний министр земледелия И.А.Бенедиктов впоследствии так оценивал хрущевскую инициативу: "В середине 50-х годов, когда у нас, впервые появилась возможность направить в сельское хозяйство крупные силы и средства, он (Хрущев) сделал ставку на массированное освоение целинных земель, что, конечно, давало очевидный и быстрый эффект, но в долгосрочном плане оказалось явно ошибочным решением. И дело не только в том, что освоение целины шло за счет регионов, которым надо было, напротив, уделить повышенное внимание – Украины и Нечерноземной зоны России. Куда более пагубным оказался "стратегический разворот" сельского хозяйства в сторону экстенсивных факторов роста, в то время как в повестке дня стоял переход к интенсификации сельского хозяйства. Кстати, во всех странах такой переход сопровождался сокращением посевных площадей. Иными словами, надо было идти "вглубь", а мы, погнавшись за сиюминутными успехами, пошли "вширь", по заведомо ложному пути, потеряв на этом, без преувеличения, несколько сельскохозяйственных пятилеток".

Глава 20. «Русский с китайцем – братья на век…»?

В то время мало, кто в руководстве страны ощущал опасности того курса, по которому постепенно пошла страна. Пропаганда позаботилась о том, что начало освоения целины выглядело как триумф, который был достигнут без сучка, без задоринки. Объявленный правительством курс на увеличение производства продовольствия и других потребительских товаров воспринимался как проявление заботы о насущных потребностях людей. Поскольку с сентября 1953 года Хрущев оказался в авангарде крупнейших политических мероприятий по решению давно назревших проблем сельского хозяйства, то его популярность росла.

Особенно популярным Хрущев был среди управленцев. И.А.Бенедиктов замечал: "Человеческий фактор во многом расширил и укрепил поддержку Хрущева руководителями в центре и особенно на местах – Никита Сергеевич выступал за более "мягкую" дисциплину и режим труда, слыл человеком, способным "понять" и "войти в положение", хотя в целом был довольно требовательным. Не случайно одной из первых "ласточек" нового стиля стал запрет Хрущева оставаться на работе после 8 часов вечера. При Сталине же многие наркоматы работали и по ночам, что, конечно же, изматывало людей. С другой стороны, Молотов и Маленков считались ярыми приверженцами "жесткого", сталинского стиля, решительно осуждали как "перерождение" и "разложение морального облика" коммуниста даже малейшее отступление от партийных требований, что, разумеется, популярности им в аппарате не прибавляло… Не скрою, я отнюдь не был "сталинистом", мне больше импонировал Хрущев. К тому же я полагал, что при нем я получу большую свободу рук, сумею быстрее реализовать ту программу, которую наметил. Ожидания эти, однако, не оправдались. Свобода действий министров при Хрущеве заметно сузилась, снизилась и на всех уровнях требовательность и ответственность. О работе стали думать меньше, о разных жизненных благах – больше".

Н.К.Байбаков так рассказал о своем отношении к Хрущеву по мере его превращения в ведущего лидера страны: "Выдвижение Хрущева Н.С. на первую роль в партии, а значит, в государстве для многих было неожиданным. Все-таки он до этого не входил даже в первую "пятерку" членов Политбюро, над ним еще витала тень сталинской полуопалы. Но встречено это назначение было "в обстановке полного единодушия", как говорили привычно в те годы. Не числилось за Никитой Сергеевичем ни громких всенародных деяний и заслуг, ни теоретических работ, только голод на Украине, о котором старались не помнить, как и о сдаче Киева в 1941 году. Зато бытовало мнение – крепок, ухватист, хороший хозяйственник, то есть типичный партийный практик, умеет вызвать к себе симпатию простой речью и обхождением, располагал к себе и внешний облик: простецкое лицо и жесты, простодушие как знак добропорядочности. И то, что он словоохотлив не в меру, тороплив в делах – это мы тоже знали. Но, видимо, в нас, в нашей социальной психологии жило скрытое желание человеческой простоты, распахнутости и новизны, поэтому и старались не замечать ни грубости его характера, ни авантюрности его решений. Может быть, и хватит с нас непреклонности и суровости вождей, постоянного, почти на пределе напряжения сил".

Видимо стараниями партийного аппарата была прекращена практика перечисления руководителей страны в порядке их "значимости", так как положение Хрущева все еще не было ведущим в руководстве страны. С начала 1954 года руководителей страны стали перечислять в алфавитном порядке. Правда, благодаря этому фамилия Хрущева оказалась в конце списка членов Президиума ЦК, но и фамилии Маленкова и Молотова отошли в середину перечня, который возглавлял Булганин. Положение того или иного руководителя в партийной иерархии теперь было труднее определить. В то же время то обстоятельство, что Хрущев стал Первым секретарем ЦК КПСС, был главным докладчиком на двух пленумах ЦК по вопросам сельского хозяйства, существенно повышало его авторитет среди других руководителей. К тому же 17 апреля Хрущеву исполнилось 60 лет, и по этому поводу ему было присвоено звание Героя социалистического труда.

Новым поводом для укрепления авторитета Хрущева стало празднование 300-летия воссоединения Украины с Россией. В средствах массовой информации постоянно говорили о вечной и нерушимой дружбе русского и украинского народов. Во время торжественных концертов эстрадный сатирик Березин (Штепсель) спрашивал на сцене своего коллегу Тимошенко (Тарапуньку): "В какой области дружба России с Украиной проявилась особенно сильно?" В ответ звучал ответ: "В Крымской!" Эта шутка была понятна после 19 февраля 1954 года, когда был опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР о передаче Крымской области РСФСР в состав Украинской ССР. Инициатором этого акта явился Н.С.Хрущев, выступавший за передачу Крыма Украине еще в период своего пребывания на посту первого секретаря ЦК Компартии Украины. В ту пору никто не задумывался о возможности выхода Украины из СССР и о том, что Крым может оказаться "заграницей" для населения России. Поэтому эта акция была воспринята как жест, демонстрирующий добрую волю России к Украине, но не подрывающий интересы России. В то же время не было сомнений в том, что от передачи Крыма Украине выиграют прежде всего руководители Украины, которые получат больше возможностей создавать свои дачи и санатории во всесоюзной здравнице. Видимо таким образом Хрущев стремился заручиться поддержкой партийного аппарата Украины.

Главные празднества состоялись в мае 1954 года в Киеве и Москве. Как вспоминал Д.Т.Шепилов, во время торжественного приема в Кремле, Хрущев, "провозглашая тост за тостом, опрокидывая рюмку за рюмкой, весь сиял от удовольствия. Как и во всех других случаях, чем больше он насыщался алкогольным нектаром, тем неудержимей становилась его жажда речи. За официальными тостами последовали, так сказать, неофициальные. В присутствии всех гостей, их жен, членов дипломатического корпуса, официантов Хрущев снова подробно, с самодовольством излагал всю историю ареста Берии и суда над ним. Он рисовал живописные картинки – как быстро мы решим все стоящие перед страной задачи и будем вкушать плоды изобилия, перейдем от "сицилизьма" к "коммунизьму". Теперь даже непосвященные в "тайны Кремля" видели, в какую сторону произошла передвижка сил… Где-то незаметно, почти в одиночестве, стоял, переминаясь с ноги на ногу, Маленков. С разными выражениями лиц, с разными настроениями, но в общем-то на положении вторых-третьих лиц взирали на гостей все его заместители, члены Президиума, секретари ЦК. Весь зал заполнял теперь голос, жесты, лоснящиеся от жирных блюд улыбки того, кто именовался теперь Первым секретарем ЦК".

Новым шагом к возвышению Хрущева стала его поездка в Пекин во главе партийно-правительственной делегации на празднование 5-й годовщины провозглашения Китайской народной республики. Хрущев вспоминал: "Состав делегации был большим и представительным: Булганин, Микоян, Шверник, Фурцева, Шелепин, Насриддинова, другие лица". Если не считать секретной поездки А.И.Микояна в районы, контролировавшиеся народно-освободительной армии Китая во главе с Мао Цзэдуном в конце 40-х годов, впервые в Китай направлялась официальная партийно-правительственная делегация столь высокого уровня. В то же время ни Председатель Совета Министров СССР Г.М.Маленков, ни министр иностранных дел В.М.Молотов, которые являлись ведущими официальными лицами в ходе ведения международных переговорах в делегацию не были включены. От их имени были лишь направлены поздравительные телеграммы в Пекин Мао Цзэдуну и другим китайским руководителям. Хрущев уверено вторгался в сферу компетенции Председателя Совета Министров и министра иностранных дел.

Значение предстоявших в Пекине переговоров усиливалось тем, что союз с Китаем являлся важнейшим фактором в укреплении международного положения СССР. За пять лет после победы народной революции в Китае советско-китайские отношения значительно развились. Только в 1950 – 1952 годах с помощью советских специалистов в Китае было построено около 50 крупных промышленных предприятий, многие железнодорожные объекты. Как вспоминал Хрущев, "были построены металлургические заводы, автомобильный, тракторный и по производству современного вооружения. Под все это мы давали кредиты, пересылали чертежи, оказывали другую помощь, фактически бесплатно. Даже документация передавалась не на коммерческой, а на дружеской основе. В Китай посылались наши военные инструкторы по всем видам войск: летчики, артиллеристы, танкисты… Китайские рабочие проходили у нас практику, обучались на автомобильном, тракторном и других заводах… Наши инженеры и рабочие трудились в Китае и напрямую участвовали в этом строительстве". В Синьцзяне были созданы совместные советско-китайские предприятия, занятые освоением природных богатств этого края.

Однако, как позже утверждал Хрущев в своих воспоминаниях, в Китае росло недовольство некоторыми сторонами советско-китайского сотрудничества. Он обвинял в этом Сталина, который якобы "после того, как разбили Гитлера", перестал считаться с интересами союзников СССР. "Такая политика, по словам Хрущева, их обижала, оскорбляла и сеяла семена враждебности в отношениях с СССР". По мнению Хрущева, "необдуманные действия" Сталина привели к недовольству китайцев. Он писал: "До нас доходили слухи о том, что в Китае имеются силы, которые враждебно относятся к Советскому Союзу. Мы получали сведения, что в китайских газетах пишется о том, что китайцы недовольны границами с Советским Союзом, претендуют на Владивосток и прочее". Видимо, Хрущев поставил в ходе своего визита задачу устранить "ошибки" Сталина и существенно укрепить советско-китайские отношения.

Во время пребывания в Пекине были подписаны соглашения о передаче Китаю советской базы в Порт-Артуре. Возвращенные нашей стране Порт-Артур и КВЖД по соглашению с гоминьдановским правительством Чан Кайши в авусте 1945 году, должны, были по соглашению 1950 года, с правительством КНР отойди к Китаю. Однако после начала корейской войны Порт-Артур активно использовался как база советской авиации, охранявшей небо Северной Кореи и Маньчжурии от налетов американской авиации. Отказ от этой базы был признан несвоевременным. В сентябре 1952 года по новому соглашению с КНР СССР вернула КВЖД Китаю, но срок возвращения Порт-Артура был продлен на неопределенное время. В ноте Чжоу Эньлая от 15 сентября 1952 года правительство КНР просило отсрочить передачу Порт-Артура Китаю ввиду того, что "Япония не имеет и, видимо, не хочет иметь договора с Китайской Народной Республикой и Советским Союзом". Поэтому, утверждалось в ноте, "создались опасные для дела мира условия, благоприятные для повторения японской агрессии".

Хотя указанные выше мирные договоры не были подписаны, советское руководство решило, что через два года "опасные условия", мешавшие передаче Порт-Артура Китаю, были устранены. Как вспоминал Хрущев, "после смерти Сталина мы… договорились о передаче Китаю Порт-Артура и эвакуации оттуда наших войск… Мы исходили из того, что Порт-Артур – исконно китайская территория… Решение задерживали не мы, а китайская сторона… Передачу Порт-Артура в те годы китайцы не только не форсировали, но сдерживали". Передача Порт-Артура и Дальнего была осуществлена по инициативе Хрущева, хотя китайцы и не просили этого. По советской инициативе были ликвидированы и совместные советско-китайские хозяйственные организации, работавшие в Синьцзяне. Существование этих обществ позволяли СССР сохранять прочные позиции нашей страны в этом огромном и богатом крае, особенно укрепившиеся с 30-х годов. Хрущев утверждал, что "создание смешанных обществ было ошибкой Сталина", так как "рассматривалось в Пекине как поползновение на независимость Китая, посягательство на его территорию, граничащую с Советским Союзом".

Главным же предложением, которое вез Хрущев в Китай, было связано с использованием китайской рабочей силы в СССР Хрущев вспоминал: "С нашей стороны, имелась только одна просьба к китайскому правительству. Мы считали, что дело представляет взаимный интерес и в какой-то степени явится помощью Китаю. Там существовала большая безработица, мы хотели какое-то количество китайских рабочих привлечь для разработки богатств Сибири, прежде всего на лесоразработки… Нам требовалось около 1 миллииона человек, а может быть и больше". Хрущев изложил свое предложение во время переговоров. Тогда, по словам Хрущева, Мао Цзэдун "глянул на меня, опустил глаза, опять поднял их и спокойно, тихим голосом начал говорить: "На Китай все смотрят, как на резерв рабочей силы. Все считают, что у нас много безработных, что мы слаборазвитая страна, и поэтому китайцев можно привлекать на всякие там неквалифицированные работы как дешевую рабочую силу. Но в Китае считается оскорбительным такое отношение к китайскому народу. Ваши требования… могут создать для нас трудности и породить в Китае неправильное понимание в отношении Советского Союза. Получается, что СССР тоже смотрит на Китай как на поставщика трудовой рабочей силы. Так смотрели на нас западные капиталистические страны". После этих слов Мао, Хрущев заявил: "Товарищ Мао Цзэдун, мы не хотим создавать для вас трудности. Мы считали, что это предложение и в ваших интересах. Если оно создает вам трудности, то мы не настаиваем на своем предложении и обойдемся собственными силами".

Китайская сторона отвергла, и просьбы советской делегации остановить поток выступлений в китайской печати о "несправедливых" советско-китайских границах. В ответ советская делегация, по словам Хрущева, услышала следующее: "не обращайте внимания, у нас много партий, и каждая партия обладает своей печатью. Там встречаются и враждебные высказывания представителей буржуазно-помещичьего класса, но они не являются точкой зрения нашего руководства". По словам Хрущева, "мы этим удовлетворились, хотя и хотели, чтобы была воткрытую опубликована точка зрения китайского руководства. Но это так и не было сделано, хотя прямых требований мы не высказывали, а просто верили на слово китайским руководителям".

Хотя Хрущев в своих воспоминаниях изображает свое поведение в Пекине как образец выдержки, вежливости и терпения, впечатления присутствовавшего там Шепилова свидетельствуют об обратном: "Хрущев… расточал свои щедроты, объятия, дары, делая все, что, по его мнению, было полезно для укрепления советско-китайских отношений. Но как только Мао Цзэдун поставил вопросы, которые, с китайской точки зрения, должны были действовать на благо тех же советско-китайских отношений и всего социалистического содружества, но которые априори показались Хрущеву сомнительными – он моментально ощерился, перешел на менторский тон, начал горячиться, поучать китайцев и прописывать им рецепты. И это было в стиле разгулявшегося российского купчика". Поведение Хрущева в стиле купца Курослепова лишь усугубляло отрицательное отношение к нему Мао Цзэдуна и других китайских руководителей.

Как вспоминал Хрущев, "после возвращения в СССР мы откровенно обменялись мнениями… в Президиуме ЦК КПСС. Наше сообщение вызвало тревогу. Докладывал я как глава делегации. Мое мнение сводилось к тому, что в наших отношениях с Китаем заложены опасные перспективы, а причина тому – высокомерие, проявляемой Мао при оценке роли Китая в мировой истории и собственной роли в истории китайского народа и коммунистического движения.... Мы решили… приложить все силы к тому, чтобы не нарушать братских отношений Китая с СССР и сделать все возможное для их укрепления. Однако у меня сложилось мнение, что этого будет трудно достичь и даже невозможно, потому что Мао не согласится занять равное другим положение в коллективном руководстве мировым коммунистическим движением и потребует признать свою гегемонию… Я чувствовал, что Мао безоговорочно определил себя в вожди мирового коммунистического движения. А это было опасно".

Таким образом, попытки Хрущева "исправить ошибки Сталина" и улучшить советско-китайские отношения не увенчались успехом. Комментируя замечание Хрущева в его мемуарах о том, что, если бы Сталин прожил дольше, конфликт с КНР все равно бы возник, известный английский эксперт по советско-китайским отношениям Эдуард Крэнкшоу писал: "Это – сомнительное утверждение… Мао уважал Сталина, как он никогда не уважал Хрущева. И Сталин бы не позволил, чтобы он оказался в плену гневных эмоций, как это случилось с Хрущевым". Хрущев оценивал отношение китайского руководителя к Сталину иначе: "Мао Цзэдун не только проявлял уважение к Сталину, но и доходил до какого-то самоуничижения. Так, он обратился к Сталину с просьбой порекомендовать человека, который помог бы ему в редактировании его речей и статей периода гражданской войны. Эти материалы Мао хотел издать и попросил прислать к нему человека, марксистски образованного, который не только помог бы ему при редактировании, но не позволил допустить какие-либо ошибки в теории".

То обстоятельство, что признание Мао Цзэдуна своего несовершенства в теории и его стремление поучиться у более сведущих в этом людей, означали для Хрущева "самоуничижение", свидетельствовало о его спесивой самоуверенности. Хрущев видел в обращении Мао Цзэдуна за помощью к Сталину лишь стремление "создать иллюзию, что готов его глазами рассматривать вопросы теории и практики марксизма и не претендует на какую-то собственную точку зрения в деле строительства социализма в Китае". На самом деле подобные "иллюзии", стремился создать Хрущев у Сталина, когда он, в отличие от других членов Политбюро, никогда не пытался ему возражать и демонстрировал солдафонское послушание в стиле Швейка.

Вряд ли Хрущев верно объяснил мотивы поведения Мао Цзэдуна. Для руководителя Китая Сталин был живым классиком марксистско-ленинского учения, на основе которого строилась новая жизнь в Китае. Для него Сталин был олицетворением победы первой социалистической революции, успешного социалистического строительства, великой победы над Германией, Японией и их союзниками в годы второй мировой войны. Мао Цзэдун имел возможность в течение двух с лишним месяцев пребывания в СССР во время своего государственного визита в 1949 – 1950 годах лично наблюдать Сталина, убеждаясь в остроте его ума, глубоком понимании проблем современности. Он знал, что Сталин с 20-х годов внимательно изучал положение в Китае и Сталин наверняка сумел продемонстрировать Мао Цзэдуну свои познания в проблемах этой страны. Руководитель Китая искренне хотел учиться у руководителя СССР. В то же время ни послужной список Хрущева, ни личные встречи Мао Цзэдуна с Хрущевым не позволили ему испытать такое же уважение к Первому секретарю ЦК КПСС.

Скорее всего, Хрущев преувеличил и самомнение Мао Цзэдуна и его стремление установить свою гегемонию в мировом коммунистическом движении. Очевидно, Мао Цзэдун почувствовал слабость общекультурных познаний Хрущева и непонимание им Китая. Именно поэтому он попытался просветить Хрущева и его спутников, рассказывая им об истории Китая, особенностях его культуры. Хрущев иронизировал над тем, как Мао Цзэдун прочел "обширную лекцию по истории Китая, а также Чингисхане и других завоевателях, которые приходили в Китай; о том, что более стойкой оказалась китайская нация, которая ассимилировала всех завоевателей, приходивших в Китай". Эти неоспоримые и элементарные сведения о китайской истории Хрущев воспринял как попытку обосновать претензии

КНР на руководство миром: "Очень много было сказано о превосходстве китайской нации в сравнении с другими. То, что рассказал нам про это Мао Цзэдун, было интересно послушать, но мы сделали для себя вывод, что Мао относится к другим нациям свысока. У меня сложилось мнение, что при дальнейшем развитии отношений Китая с Советским Союзом могут встретиться трудности; что Мао наделен националистическими мыслями и считает китайцев превосходящими все другие нации".

Следствием этих "мнений" явилось ухудшение советско-китайских отношений. Когда после возвращения в Москву, китайское руководство выразило интерес к предложению Хрущева о направлении китайских рабочих в СССР, в Президиуме ЦК уже были напуганы рассказами Хрущева о "китайской угрозе". Хрущев вспоминал: "Постепенно у нас сложилось мнение, что таким образом китайцы хотят внедриться на Дальний Восток". Поэтому в Китай был направлен ответ, что, взвесив свои возможности в рабочей силе, советское правительство увидело, что у страны хватит своих рабочих. Этот ответ вызвал, естественно, недоверие со стороны Китая.

Итак, в считанные дни Хрущев умудрился, с одной стороны, утратить ряд крупных позиций СССР в Китае, отказавшись в одностороннем порядке от Порт-Артура и советско-китайских компаний в Синьцзяне, а, с другой стороны, ослабить уважение и доверие к СССР китайских руководителей. Мощный военно-политический союз двух великих держав дал трещину.

Однако в это время мало, кто сомневался в прочности советско-китайских отношений и визит советской партийно-правительственной делегации во главе с Хрущевым в КНР расценивался в СССР, как еще один вклад в укрепление дружбы двух великих народов мира.

Глава 21. Распри в «колхозе» «Заветы Ильича»

Поездка Хрущева на восток сыграла большую роль в укреплении его политических позиций внутри страны. После завершения пребывания в Китае Хрущев вместе с Булганиным и Микояном не спешил веруться в Москву, а задержался на Дальнем Востоке и в Сибири. Главные новости в газетах открывались сообщениями о посещении городов Сибири и Дальнего Востока Хрущевым, Булганиным и Микояном. Создавалось впечатление, что в стране сложился новый триумвират, вставший во главе Президиума ЦК.

К этому времени Хрущев заметно расширил сферу своей деятельности. Об этом свидетельствовало его выступление 7 декабря 1954 года на всесоюзном совещании строителей, архитекторов и работников промышленности строительных материалов. В нем Хрущев говорил: "Нельзя больше мириться с тем, что многие архитекторы, прикрываясь фразами о борьбе с конструктивизмом и о социалистическом реализме в архитектуре, нерасчетливо расходуют народные средства".

Особую неприязнь у Хрущева вызывали высотные дома, построенные в последние годы Сталина в Москве. Он приводил расчеты, свидетельствующие о том, что "мало в высотных зданиях площади основного назначения и… много так называемых конструктивных площадей". Он вообще не любил высотные здания, а уж тем более со всякими "украшательствами". Хрущев утверждал: "Строителям иногда даже трудно справиться с выполнением в натуре этих украшательств". Лигачев вспоминал, как, увидев во время своего пребывания в Новосибирске проект строительства одиннадцатиэтажной гостиницы, Хрущев стал спорить с академиком С.А.Христиановичем, защищавшим проект. По словам

Лигачева, Хрущев считал, что высотные здания "неэкономичны (при этом он не учитывал фактор цены). Разгорелся спор… Разговор кончился тем, что Никита Сергеевич сказал следующее: "Вы, Христианович, знаете высшую математику, а я владею арифметикой, четырьмя действиями, и докажу, что вы не правы".

Хрущев уверял, что менее высокие здания, построенные без "украшательств" будут дешевыми. В своей речи 7 декабря он указывал на большую дешевизну стоимости площади в недавно построенной гостинице "Украина" и построенной до войны гостинице "Москва". Хрущев еще не знал, что через полвека гостиницу "Москва" придется снести из-за того, что "дешевое" здание стало катастрофически разрушаться, а "Украина" продолжала стоять.

7 декабря 1954 года он заявлял: "Все, что в строительстве можно заменить бетоном или железобетоном, надо заменить… Широкое применение сборных железобетонных деталей, конструкций, крупных блоков и новых эффективных материалов является тем новым в технике строительства, что повелительно требует отрешиться от устаревших приемов проектирования". Он осуждал наличие в стране многочисленных типовых проектов. Так было положено начало эре массового жилищного строительства однотипных пятиэтажных домов, которые вскоре были воздвигнуты буквально по всей стране.

Каганович считал, что "Хрущев сыграл немалую роль в деле развертывания в более широких масштабах строительства, особенно по внедрению панельного и бетонного строительства. Потребовался нажим на строителей – и Хрущев нажимал на них часто и не демократическим путем, и Президиум ЦК его в этом поддерживал. Правда, в интересах единства Президиум допускал слабость в реагировании и на допущенные ошибки Хрущева, когда он, например, чрезмерно выпятил роль строителей в ущерб архитектуре под лозунгом недопущения украшательства и удешевления, не учитывая, что роль архитектуры не сводится к украшательству". На декабрьском совещании 1954 года Хрущев высмеял президента Академии архитектуры Мордвинова, сказав, что он, подобно Григорию Грязнову из "Царской невесты", "стал не тот". А вскоре, как отмечал Каганович, "была даже упразднена Академия архитектуры и ослаблен архитектурный надзор, что привело к ухудшению качества строительства".

Оправдывая это направление деятельности Хрущева, Гришин писал: "Сегодня раздаются голоса архитекторов, писателей и журналистов об однообразии облика наших городов…, но острую жилую проблему невозможно было решить, если бы отказались от промышленных унифицированных методов строительства и перешли на штучную работу, сооружение каждого здания по индивидуальным проектам. На это в то время пойти было невозможно… Массовое строительство жилых домов и объектов соцкультбыта, строительство по типовым проектам позволило быстро решить жилищную проблему. Десятки миллионов людей получили благоустроенное жилье, и это большое дело".

Хотя пятиэтажки впоследствии стали презрительно называть "хрущобами", автор, проживший 16 лет в двухкомнатной квартире на пятом этаже такого дома, может высказать не только критические замечания в их адрес. Возможность жить со своей семьей в отдельной квартире перевешивала многие минусы "пятиэтажки". Мы гордились своей квартирой и поэтому часто принимали там гостей, в том числе из различных зарубежных стран. На замечания последних о том, что мы живем тесновато, мы отвечали, что нам вполне удобно, а более громозкую квартиру труднее было бы прибирать. О том, что наша любовь к квартире была искренней, нам стало особенно ясно, когда мы покидали ее.

В то же время советские люди не могли не сравнивать жилье, которое они получали в пятиэтажках, с особняками, которые были воздвигнуты в середине 50-х годов для каждого члена Президиума ЦК и членов их семей на Ленинских (Воробьевых) горах Москвы. Хотя эти сооружения не были более шикарными, чем многие из коттеджей, построенных современными богатыми людьми, строительство целого поселка домов для вождей страны, вызвало раздражение у москвичей, подавляющее большинство которых проживало в то время в коммунальных квартирах. Эти дома за высоким забором получили ироническое название "колхоз" "Заветы Ильича". Таким образом, пародировалась склонность нового руководства постоянно оправдывать свои действия ссылками на Ленина и одновременно выражался укор: подразумевалось, что Ленин бы никогда не позволил такого строительства.

Хотя теперь члены Президиума ЦК стали соседями, отношения между ними от этого не улучшились. По мере того, как Хрущев расширял сферу своей активности, усиливалась закулисная критика Маленкова. 12 марта 1954 года во время предвыборного выступления Маленков, полностью опровергая свой же тезис от 6 ноября 1949 года о неизбежности крушения всей капиталистической системы в случае третьей мировой войны, заявил, что прямое противоборство социализма и капитализма "при современных средствах войны означает гибель мировой цивилизации". Это заявление вызвало критику со стороны Молотова, который считал, что таким образом поступательное развитие человеческой истории ставится в зависимость от ядерного оружия. Эта критика была поддержана Хрущевым и другими членами Президиума ЦК.

Одновременно были предприняты шаги для подрыва позиций Маленкова. В отставку был отправлен ставленник Маленкова, руководитель ленинградской парторганизации Адрианов. В марте 1954 года был возрождено Министерство государственной безопасности СССР под названием "Комитет государственной безопасности СССР", во главе которого встал человек Хрущева – Иван Серов. В ноябре 1954 года канцелярию Президиума ЦК, которую возглавлял Суханов, заменили Общим отделом, который находился под контролем Хрущева.

В апреле 1954 года Верховный суд реабилитировал Кузнецова, Вознесенского и других, а в декабре 1954 года в Ленинграде состоялся процесс над Абакумовым и рядом других ответственных работников МГБ СССР. Их обвиняли в нарушение законности, особенно в связи с "ленинградским делом". Ряд исследователей отмечают поспешность в проведении этого процесса и особую скорость в исполнении приговора: Абакумов был расстрелян через час с четвертью после оглашения приговора. Историк К.А.Столяров писал, что Абакумов "был одним из немногих, кто знал обо всех злодеяниях власть имущих, в том числе и Хрущева… Я основываюсь на том, что торопил следствие и пытался форсировать события генерал-полковник Серов, человек Хрущева… Хрущев стремился как можно быстрее разделаться с Абакумовым… Почему Хрущев так энергично спровадил Абакумова на тот свет? Чего он опасался? Определенно, ответить на эти вопросы крайне сложно, – находясь у власти, Хрущев позаботился о том, чтобы изобличавшие его документы были уничтожены". В то время в верхах советского руководства считалось очевидным, что инициаторами "ленинградского дела" были Берия и Маленков, а о роли Хрущева умалчивалось. Хотя Маленкова не обвиняли в ходе процесса, суровый приговор Абакумову и другим прозвучал серьезным предупреждением Маленкову.

В газетах уже не вспоминали о программе Маленкова, в соответствии с которой производство потребительских товаров, так называемой "группы Б", должно было осуществляться ускоренными темпами. 24 января 1955 года в "Правде" ее главный редактор Д.Шепилов опубликовал статью "Генеральная линия партии и вульгаризаторы марксизма". Позиция тех, кто призывал отказаться от преимущественного развития продукции группы "А", приравнивалась к сторонникам "правоуклонистских идей", то есть бухаринских. Было ясно, что Хрущев, в ведении которого находился центральный орган партийной печати "Правда", решил доказать, что Маленков не может руководить не только сельским хозяйством, но и промышленностью.

Еще за два дня до выхода в свет статьи Шепилова на заседании Президиума ЦК 22 января 1955 года обсуждался вопрос о Маленкове. Судя по черновым записям этого заседания, Маленкова обвиняли в "стремлении приобрести парламентскую популярность" (Сабуров), "недозрелости" (Каганович). Молотов счел, что у Маленкова "неясная политическая линия". Были также высказаны обвинения в "нечестности" и "близости к Берии". Маленков решительно отказался признать себя "нечестным", но согласился, что был близок к Берии. Ворошилов предложил назначить Маленкова первым заместителем Председателя Совета Министров СССР и не выводить из состава Президиума ЦК. Однако это предложение не было принято. В постановлении Президиума говорилось, что Маленков, "не обладая необходимыми знаниями и опытом хозяйственной деятельности тов. Маленков плохо организует работу Совета Министров, не обеспечивает серьезной и своевременной подготовки вопросов и заседаний Совета Министров, проявляет нерешительность… не проявил себя также политически зрелым и твердым большевистским руководителем". Было принято решение об освобождении Г.М.Маленкова с поста Председателя Совета Министров СССР.

При обсуждении вопроса о том, кто будет преемником Маленкова, Хрущев предложил кандидатуру Булганина. Молотов и Ворошилов выступили за Хрущева. Сабуров, Первухин, Микоян – за Булганина. Не исключено, что, внося свое предложение, Молотов и Ворошилов рассчитывали убрать Хрущева с поста Первого секретаря, но прошло предложение Хрущева.

Через три дня 25 января 1955 года открылся пленум ЦК. Главный доклад "Об увеличении производства продуктов животноводства" сделал Н.С.Хрущев. На сей раз, он особенно настойчиво говорил о необходимости расширения посевов под кукурузой. Он обращал внимание на то, что в США на кукурузу приходится 35% всей посевной площади, а в СССР лишь 3,3%. Сомнения в том, что в условиях нашей страны кукуруза не везде сможет вызреть, как в США, Хрущев решительно отметал. На свой риторический вопрос: "Можно ли приравнять зерно в молочно-восковой спелости к спелому зерну?" он коротко отвечал: "Можно. Недозревшее зерно так же питательно, как и зерно спелое". Хрущев объявил о том, что следует "в короткий срок резко увеличить производство зерна и в два-два с половиной раза поднять производство основных продуктов животноводства". Своим докладом Хрущев демонстрировал сохранение им контроля над сельским хозяйством.

Хотя в официальной повестке дня ни слова не говорилось о Маленкове, пленум обсудил вопрос о смещении его с поста Председателя Совета Министров СССР. Значительная часть обвинений в адрес Маленкова, сводились к осуждению его за противопоставление тяжелой промышленности легкой. В то же время утверждалось, что Маленков был порой слепым орудием Берии. На него возлагалась моральная ответственность за "ленинградское дело", "дело Яковлева" и дела других военных работников. Молотов напомнил о том, что Маленков поддерживал Берию, предлагая уйти из ГДР, и вновь осудил выступление Маленкова от 12 марта 1954 года. Во время обсуждения резолюции пленума ЦК КПСС на заседании Президиума ЦК Маленков попросил: "Прошу записать, чтобы было видно, что я не отсекаюсь". Однако Молотов подчеркнул, что надо отметить "теоретически ошибочные и политически вредные взгляды Маленкова".

На состоявшейся сразу же после пленума ЦК сессии Верховного совета было рассмотрено заявление Г.М.Маленкова, который просил освободить себя от обязанностей председателя совета министров СССР. В заявлении, которое было утверждено накануне на заседании Президиума ЦК КПСС, говорилось: "Просьба моя вызвана деловыми соображениями о необходимости укрепления руководства Совета Министров и целесообразностью иметь на посту Председателя Совмина СССР другого товарища, обладающего большим опытом государственной работы… Я вижу ясно, что при выполнении сложных и ответственных обязанностей Председателя Совета Министров отрицательно сказывается мой недостаточный опыт местной работы, и то, что мне не приходилось в министерстве или в каком-либо хозяйственном органе непосредственно управлять отдельными отраслями хозяйства". Маленков признавал "вину и ответственность за сложившееся неудовлетворительное положение дел в сельском хозяйстве". Это заявление, которое было заранее составлено на накануне на заседании Президиума ЦК КПСС, объявляло Маленкова столь мало компетентным, что было неудивительно последовавшее назначение его на малозначительный пост министра электростанций, совершенно не соответствующий положению члена Президиума ЦК КПСС.

Новым Председателем Совета Министров СССР был назначен союзник Хрущева Н.А.Булганин. На посту министра обороны Н.А.Булганина замени Г.К.Жуков. В то же время было очевидно, что большую роль в отставке Маленкова сыграл Молотов. Именно он указал на "идейно-теоретические ошибки" Маленкова. Таким образом, ветеран советского руководства подтвердил свое положение блюстителя идейно-политических норм в партийном руководстве.

Об этом же свидетельствовал и доклад Молотова по вопросам внешней политики, с которым он выступил на сессии Верховного Совета СССР 8 февраля 1955 года. После марта 1953 года Молотов снова стал играть заметную роль на международной арене в период острого противоборства в ходе "холодной войны". Пришедшее в начале 1953 года к власти в США правительство Эйзенхауэра провозгласило политику "освобождения" социалистических стран Европы. Для достижения своих целей США были готовы прибегнуть к войне. Государственный секретарь США Д.Ф.Даллес провозгласил "политику на грани войны". Этим заявлениям противостояли твердые, но взвешенные заявления Молотова по вопросам внешней политики. Молотов стал участником совещаний министров иностранных дел СССР, США, Великобритании и Франции в Берлине по германскому вопросу и Женеве в 1954 году. Результатом Женевской конференции стало подписание соглашение о перемирии в Индокитае и разделе Вьетнама на две части – северную (под контролем правительства Хо Ши Мина) и южную (под контролем сторонников Запада). Уход Франции из Северного Вьетнама свидетельствовал о победе сил социализма и отступлении Запада вопреки грозным заявлениям Эйзенхауэра и Даллеса. Обострение международной обстановки в конце 1954 – начале 1955 годов, вызванное вовлечением

ФРГ в НАТО, создание в противовес НАТО Варшавского договора, ряд крупных внешнеполитических инициатив СССР лишь способствовали тому, что министр иностранных дел СССР Молотов был постоянно в центре внимания мировой общественности.

В своем докладе 8 февраля Молотов коснулся не только отношений с капиталистическими странами, но и отношений с союзниками СССР, которые тогда именовали "странами народной демократии". Кроме того, он давал идейно-теоретическое обоснование характера этих отношений и общественного строя в этих странах. Так, в своем докладе он заявил: "Наряду с Советским Союзом, где уже построены основы социалистического общества, имеются и такие народно-демократические страны, которые сделали только первые, но весьма важные шаги в направлении к социализму". Таким образом, Молотов давал понять, что он не примирился с попытками Хрущева взять под свой контроль отношения с Китаем и другими социалистическими странами.

Одновременно Молотов дал идейно-теоретическое обоснование быстро менявшимся советско-югославским отношениям. С 1953 года отношения между СССР и ФНРЮ существенно улучшились. В печати прекратили печатать карикатуры, изображавшие Тито с окровавленным топором и руководителей Югославии перестали называть "фашистской кликой убийц и предателей". С конца сентября 1954 года во всех центральных газетах одновременно стали публиковаться нейтральные сообщения о жизни в Югославии (обычно о пуске в действие завода или иной стройки). В свою очередь в югославской печати прекратились постоянные нападки на СССР как на "фашистское, империалистическое государство". В конце ноября 1954 года была отмечена 10-я годовщина освобождения Белграда, и по этому поводу состоялся обмен поздравлениями между высшими государственными органами власти двух стран. В своем докладе 8 февраля 1955 года Молотов так оценил политику Югославии: "Как видно, Югославия за последние годы в какой-то мере отошла от тех позиций, на которые она встала в первые годы после второй мировой войны. И это, разумеется, ее внутреннее дело. Советский Союз стремится к развитию советско-югославских отношений в экономической, политической и культурных областях. Мы стремимся, вместе с тем, к возможному согласованию усилий в таком решающем для всех народов деле, как обеспечение мира и международной безопасности. Мы убеждены, что позитивное направление в развитии советско-югославских отношений соответствует интересам как народов СССР, так и Югославии". Молотов давал понять, что Югославию следует рассматривать как несоциалистическую страну, с которой в то же время можно успешно развивать разнообразные связи.

Заявления Молотова 8 февраля стали объектами яростных нападок Хрущева, который увидел в них посягательство на отвоеванные им сферы деятельности. Откуда Молотов взял, что некоторые страны народной демократии лишь делают первые шаги к социализму? Откуда Молотов взял, что в СССР построены лишь основы социализма? Какое право Молотов имел формулировать советскую политику в Югославии? Правда, на первых порах Хрущев не высказывал своего несогласия с заявлениями Молотова.

Однако в ответ на вторжение Молотова в сферу внешней деятельности СССР, которую Хрущев считал своей, была подвергнута критика действий Молотова в австрийском вопросе, который до сих пор входил в сферу компетентности МИДа. Под давлением Хрущева, Булганина и Микояна работа над Государственным договором с Австрией была ускорена вопреки возражениям Молотова, опасавшегося слишком быстрого вывода советских войск из Восточной Австрии. Одновременно по заданию Хрущева Шепилов представил данные о том, что Югославия идет по социалистическому пути развития, а, стало быть, находится в сфере международной деятельности ЦК КПСС, а не МИДа. Получив эти аргументы, Хрущев стал доказывать необходимость восстановить те отношения с Югославией, которые существовали до их разрыва в 1948 году. По инициативе Хрущева маршал Жуков написал статью в "Правде" от 8 мая, в которой отдавалось должное боевым заслугам И.Тито.

Эта статья стала предметом жаркого спора между членами Президиума ЦК во время посещения ими торжественного концерта в Большом театре. Позже Булганин утверждал, что Молотов назвал позицию тех, кто защищал статью Жукова "неленинской". 19 мая на заседании Президиума ЦК В.М.Молотов вновь резко осудил статью Г.К.Жукова. Молотов сказал, что эту статью писал "не ленинец, а обыватель". Однако Молотова никто не поддержал и ему пришлось извиняться за резкость.

Тем временем Хрущев выступил с предложением направить партийно-правительственную делегацию в Белград и поручить ей признать вину СССР в конфликте с Югославией. Никакой срочной необходимости в этой поездке не было. Настаивая на немедленном визите в Белград, Хрущев решал, прежде всего, задачу – нанести поражение Молотову. И все же Молотов продолжал сопротивляться курсу на сближение с югославскими руководителями. На заседании Президиума ЦК 23 мая Молотов предложил включить в Директивы для советской делегации, направлявшейся в Югославию, слова о том, что Югославия отошла от позиции социализма. Это предложение было отвергнуто, хотя Ворошилов заметил, что югославские руководители – не марксисты и не ленинцы. Микоян же одобрил проект Директив и внес предложение включить в речь Хрущева слова об ответственности Берии за разрыв между СССР и Югославией. Через два дня 25 мая Молотов решительно раскритиковал проект речи, с которой должен был выступить Хрущев в аэродроме после своего прибытия в Белград. Ему возражал Микоян. Директивы и проекты выступлений были одобрены.

Между тем задача, которую поставил себе Хрущев, была неразрешимой. Он собирался за пару недель своего визита перечеркнуть причины конфликта и последствия нескольких лет вражды. Сложные проблемы, которые лежали в основе конфликта между СССР и Югославией, были проигнорированы, а на различия в идейно-политических принципах двух стран не обращалось внимания. Еще накануне визита Хрущева в Белград Тито указал на беспочвенность предположений насчет "возврата в восточный блок". "Югославия никуда не пойдет, – заявил Тито 21 мая 1955 года, – она останется такой, какой и была".

Вместе с Хрущевым 26 мая 1955 года прибыли и другие члены его нового триумвирата (Н.А.Булганин и А.И.Микоян), а также Д.Т.Шепилов. Министр иностранных дел СССР В.М.Молотов в эту делегацию не был включен. Уже в своем выступлении в белградском аэропорту Хрущев заявил, что "материалы, на которых основывались тяжкие обвинения и оскорбления, выдвинутые тогда против руководителей Югославии", "были сфабрикованы врагами народа, презренными агентами империализма, обманным путем пробравшимися в ряды партии" – Берией и Абакумовым. Берию, которого менее чем два года назад обвиняли в попытках наладить отношения с Тито и Ранковичем, теперь клеймили позором за разрушение этих отношений.

Расчет Хрущева на то, что признание им ошибочности прежних действий советского правительства произведет на югославов столь сильное впечатление, что они немедленно восстановят существовавшие до 1948 года отношения, не оправдался. Хрущев признавал: "Когда мы прибыли в Югославию, нас встретили со всем почестями, положенными зарубежной делегации. Однако не было никаких признаков братских чувств. Югославское руководство и люди производили впечатление сдержанности и осмотрительности… Должен признаться, что я был довольно разочарован таким холодным приемом в аэропорту, так как знал, что этот факт поможет той части нашего руководства, которая противилась налаживанию наших добрых отношений с Югославией (то есть Молотову. Прим. авт.)… В этой поездке народ принимал нас сдержанно… Они не были недружелюбно настроены к нам, но не могу сказать, что они особенно проявляли дружеские чувства к нам. В основном они то и дело выкрикивали: "Да здравствует Тито! Тито! Тито!".

Уже в самом начале визита Хрущева Тито решительно отверг его попытки свалить вину на разрыв советско-югославских отношений на Берию и Абакумова. Когда же Тито стал обвинять Сталина в конфликте между ССР и Югославией, то Хрущев, по его словам, вступил "в большой спор, дошедший до скандала, защищая Сталина. Потом я публично выступил в защиту Сталина против югославов". Однако эти споры удалось уладить.

Результатом поездки Хрущева, Булганина, Микояна и других стало подписание Белградской декларации. В ней была выражена готовность обеих сторон к нормализации отношений. Декларация провозгласила намерение строить впредь отношения между двумя странами на основе принципов полного равноправия, невмешательства во внутренние дела, взаимного уважения, независимости и суверенитета и так далее, то есть на принципах мирного сосуществования. Однако югославские руководители воздержались от межпартийного сотрудничества. Возвращения Югославии в социалистический лагерь, на что надеялся Хрущев, никогда не произошло.

Поездка Хрущева в Белград и его извинения перед Тито не вызвали большого энтузиазма в народе, но зато было немало насмешливых комментариев. Из уст в уста передавалась байка о нищем, который якобы ходил по электричке и декламировал такой текст:

"Дорогой товарищ Тито!

Ликует весь Белград!

Тебя оправдал Хрущев Никита!

Чему я тоже очень рад!

Граждане! Подайте во имя мирного сосуществования между народами!"

9 июня Хрущев выступил на Президиуме ЦК с докладом о поездке в Югославию. Он постарался представить подписание Белградской декларации, как крупную внешнеполитическую победу СССР. Поэтому он постарался атаковать Молотова, который мешал поездке в Югославию. Выступая в прениях по докладу, Молотов заявил: "Считаю неправильным утверждать, что мы в переговорах с Югославией основывались на позициях марксизма-ленинизма". Ему возражали все остальные члены Президиума. Хрущев заявил, что "исходные позиции Молотова неправильные". Микоян предложил доложить Пленуму ЦК о наличии в Президиуме двух точек зрения по югославскому вопросу.

Обсуждение итогов поездки Хрущева в Югославию состоялось на июльском пленуме ЦК КПСС. Правда, главным вопросом на этом пленуме стал доклад Н.С.Булганина "О задачах по дальнейшему подъему промышленности, техническому прогрессу и улучшению организации производства". В докладе и резолюции обращалось внимание на неудовлетворительное внедрение новой техники, недостатки в создании и освоению новых машин, механизмов, приборов и аппаратуры, новых видов материалов и прогрессивной технологии. Были обсуждены и доклады ряда сельскохозяйственных министерств о подготовке страны к севу. Вопрос о советско-югославских отношениях стоял последним в повестке дня и по нему была принята короткая резолюция. Казалось, что этот вопрос был обсужден как-то мимоходом, формально. Но это было не так.

В своем докладе о визите советской делегации в Югославию Хрущев особо остановился на разногласиях с Молотовым. Последний выступил против того, что возлагать вину за разрыв на Берию и Абакумова. "Тогда ответственность за разрыв падет на Сталина, – заявил Молотов, – а этого нельзя делать". "На Сталина и Молотова, – бросил в ответ Хрущев. Тем самым Хрущев напоминал о том, что разрыву с Югославией предшествовала переписка руководителей этой страны со Сталиным и Молотовым. Теперь Хрущев не только не защищал Сталина, как это было во время пребывания в Югославии, но решительно атаковал его. Молотов был явно к этому не готов, а поэтому лишь заметил: "Это – новое". "Почему новое? – спросил Хрущев. "Мы подписывали письмо от имени ЦК партии, – оправдывался Молотов. "Не спрашивали ЦК, – возражал Хрущев. Эта перепалка ознаменовала внезапный поворот Хрущева к кампании против Сталина. Логика борьбы за власть неожиданно втянула Хрущева в борьбу против Сталина, которую он затем вел до конца своей жизни.

После обмена этими репликами, Молотов стал доказывать свою правоту. приводя многочисленные примеры антисоветских высказываний югославских руководителей. Признавая, что "в разгоревшейся политической борьбе были допущены ошибки и с нашей стороны, Молотов в то же время указывал, что в своих основополагающих документов руководители Югославии объявили СССР "империалистическим", "фашистским государством", а поэтому "нет оснований строить взаимоотношения между КПСС и СКЮ на базе марксизма-ленинизма". В то же время Молотов не исключал возможности улучшить советско-югославские отношения.

С критикой Молотова на пленуме выступил Булганин, который подчеркивал, что Молотов постоянно говорил о "неленинской" позиции Хрущева и всех, кто его поддерживал в югославском вопросе. Булганин заявил, что "у Молотова не все благополучно обстоит с представлениями о роли партии по руководству делом государственного строительства, хотя он и ортодоксальный ленинец. Стоит над этим подумать". Однако Хрущев еще не был готов начать борьбу за низвержение Молотова, а поэтому ограничился лишь отдельными критическими замечаниями в его адрес. Он заметил, что Молотову все не нравится, что не было ни одного вопроса, по которому Молотов не выдвигал бы возражений. Хрущев заявил, что Молотов оторвался от жизни. Он напомнил о том, что Молотов возражал против освоения целинных земель и объяснил это тем, что Молотов не знает сельского хозяйства, и даже не посетил колхоза, который расположен возле его дачи. Однако громких обвинений в адрес Молотова не прозвучало.

Не только Хрущев, но и участники пленума не были готовы к усугублению конфликта. Хотя пленум одобрил поездку Хрущева в Югославию, никаких резолюций, осуждающих Молотова принято не было. Совершенно очевидно, что авторитет Молотова, находившегося в высших эшелонах власти со времен Ленина, был слишком велик, и его нельзя было убрать так легко, как Маленкова. В то же время в состав Президиума ЦК были введены Суслов и Кириченко. Последний без всяких сомнений рассматривался как убежденный сторонник Хрущева. Расширен был и состав Секретариата ЦК КПСС, в состав которого вошли А.Б.Аристов, Н.И.Беляев, Д.Т.Шепилов.

Возможно, что стремление не обострять конфликт было вызвано также предстоявшим в июле 1955 году в Женеве совещанием глав четырех великих держав – СССР, США, Великобритании и Франции. Советскую делегацию, которую возглавлял Н.А.Булганин, входили Н.С.Хрущев (как член Президиума Верховного Совета СССР), министр иностранных дел

В.М.Молотов, министр обороны Г.К.Жуков. Делегацию США возглавлял президент Дуайт Эйзенхауэр, делегацию Великобритании – премьер-министр Энтони Иден, делегацию Франции – премьер-министр Эдгар Фор. Это было первое совещание такого рода после завершения второй мировой войны и внимание всего мира было приковано к Женеве.

Роль Н.С.Хрущева на Женевском совещании не была главной. На всех пленарных заседаниях от имени СССР выступал Н.А.Булганин. На совещаниях министров иностранных дел, которые проходили параллельно с пленарными, Советский Союз представлял В.М.Молотов.

Женевскому совещанию предшествовали многочисленные мирные инициативы СССР, которые, помимо подписания Государственного договора с Австрией, включали отказ от советской военной базы Порккала-Удд в Финляндии, сокращение вооруженных сил на 640 тысяч человек. В мае 1955 года Советским Союзом был выдвинут план сокращения вооружений. Ожидалось, что на Женевском совещании СССР сможет добиться ответных шагов Запада на эти инициативы. Хотя участники Женевского совещания обсудили ряд важнейших проблем того времени (германский вопрос, разоружение, европейская безопасность, развитие контактов между Западом и Востоком), они не сумели принять никаких значительных решений. Были лишь одобрены "Директивы" для министров иностранных дел четырех держав относительно дальнейшего обсуждения этих вопросов.

Однако в советской пропаганде итоги Женевского совещания изображали как крупную победу сил мира над "холодной войной", восхваляя "дух Женевы". Пропаганда мнимых успехов на международной арене позволяла скрыть очевидные провалы советской внутренней политики. В середине лета 1955 года прошло два года с тех пор, как Маленков обещал в течение "двух – трех лет" добиться резкого увеличения производства продовольственных и других потребительских товаров. Однако этого не произошло. Курс на преимущественное производство продукции группы "Б" был осужден, а Маленков, снискавший немалую популярность в народе благодаря своей программе развития потребительских товаров и снижению налогов на колхозников, был снят. Весной 1955 года впервые после нескольких лет в стране не было объявлено о ставшем привычном весеннем снижении цен. С тех пор таких снижений уже никогда не осуществлялось. Неурожай 1955 года на целине свидетельствовал, что предпринятые по инициативе Хрущева героические усилия советской молодежи оказались во многом напрасными. Бесконечная череда пленумов по сельскому хозяйству лишь создавала впечатление, что руководство страны никак не может разработать основы качественно новой и эффективной политики в деревне. Длинные выступления Хрущева на пленумах ЦК и различных всесоюзных производственных совещаниях лишь усугубляли это впечатление.

Известия о разногласиях в руководстве проникали в самые широкие слои общества. Одновременно широко распространялись слухи о том, что скоро состоится пленум ЦК, который освободит Хрущева от поста Первого секретаря и назначит его министром сельского хозяйства СССР. Первым же секретарем будет избран Молотов. Такие слухи встречали с надеждой на то, что Хрущеву будет найдено подходящее для него занятие, а руководителем страны станет более опытный государственный деятель.

Глава 22. «Хинди, руси – бхай, бхай!»

Хотя ни Женевское совещание, ни поездки в Пекин и Белград не привели к заметным сдвигам на мировой арене в пользу СССР, Хрущев мог убедиться в том, что участие в международных переговорах, которые широко и подробно освещаются мировой печатью, является лучшей рекламой политического руководителя. Согласовать пустопорожнюю декларацию, вроде "Директив" Женевского совещания, было гораздо легче, чем выработать действенную программу развития той или иной отрасли народного хозяйства страны. В то же время шумная пропаганда относительно "вклада в дело мира и международной безопасности", или "укрепления дружбы между народами" создавала впечатление, что руководитель страны, который подписывал международное соглашение является великим государственным деятелем, значительно укрепившим позиции своей страны.

Возможно, решающую роль в увлечении Хрущевым международными делами сыграло и его желание полностью вытеснить Молотова из сферы его деятельности. Хрущев словно стремился показать, что Молотов не только ничего не смыслил в сельском хозяйстве, но и во внешней политике, которой он столько лет занимался. Он старался создать впечатление, что Молотов не сумел вывести страну в дебрей "холодной войны" и изоляции на мировой арене. А он, Хрущев, устраняет угрозу, нависшую над страной и открывает новые горизонты для ее международной активности. Новым свидетельством международной деятельности Хрущева стала его поездка вместе с Булганиным в ноябре-декабре 1955 года в Индию, Бирму и Афганистан. Министр иностранных дел СССР Молотов в состав делегации не был включен.

В то же время нельзя объяснить укрепление отношений СССР с Индией и другими странами Азии лишь политиканскими мотивами Хрущева. Связи с древними государствами Южной Азии имели далекую историю. Революционные события в России, начиная с революции 1905 года, оказали сильное воздействие на ее южных соседей. Видные руководители национально-освободительного движения стран Азии выражали солидарность с Октябрьской революцией. Д.Неру писал: "Советская революция намного продвинула вперед человеческое общество и зажгла яркое пламя, которое невозможно потушить. Она заложила фундамент той новой цивилизации, к которой может двигаться мир". Отношения со странами Азии стали особенно динамично развиваться после окончания второй мировой войны, по мере подъема национально-освободительного движения и достижения независимости рядом азиатских стран. Если до войны СССР опирался, как правило, лишь на немногочисленные коммунистические партии в этих странах, то после войны СССР стал развивать связи и с представителями немарксистских национальных сил, выступавших против колониализма и империализма Запада. Таким образом, предполагалось ослабить позиции Запада в регионах, которые в течение многих веков служили его важнейшим экономическим и политическим резервом, и укрепить позиции СССР.

Уже с конца 40-х годов стали успешно строиться отношения СССР с правительством независимой Индии во главе с лидером Индийского национального конгресса Джавахарлалом Неру. Сталин проявил инициативу, оказав Индии помощь во время массового голода в этой стране. Он же вступил в переписку с Д.Неру в ходе попыток остановить войну в Корее. Развитие советско-индийских отношений еще более активизировались после смерти Сталина. В 1955 году премьер-министр Индии Д.Неру был приглашен в СССР и в июне этого года он совершил длительную поездку по стране. В ходе этого визита советские хозяева подчеркивали необходимость укрепления индийско-советской дружбы в борьбе против империализма и колониализма. Визит Булганина и Хрущева должен был стать ответом на поездку Неру. При этом Хрущев стремился прочно привязать Индию и другие страны Азии к социалистическому лагерю.

Основным инструментом для этого стала служить обширная экономическая и научно-техническая помощь этим странам. Отправляясь в Индию, Бирму и Афганистан, советские руководители везли с собой целый груз предложений относительно помощи этим странам. Главным подарком для Индии стал проект строительства металлургического завода в Бхилаи.

СССР взял на себя обязательство и создание ряда промышленных предприятий в Бирме и Афганистане, а также проведении ирригационных и гидростроительных работ в этих странах. Хотя эти мероприятия были предназначены для укрепления хозяйственного потенциала дружеских стран, советские руководители не забывали и о том, что создание промышленности неизбежно будет связано с ростом рабочего класса, а, стало быть, и с социальной базой коммунистических партий. Так был дан старт постоянно расширявшейся советской помощи развивающимся странам мира, которая стала поглощать немалые ресурсы СССР.

Поездка Хрущева и Булганина продолжалась целый месяц и сопровождалась многочисленными митингами и собраниями в честь дружбы народов этих стран с народами СССР. Несмотря на то, что официальным главой делегации был Н.А.Булганин, Н.С.Хрущев зачастую также выступал от имени СССР, или после Булганина, или вместо него.

Для Хрущева это была далеко не первая поездка за рубеж. Первый раз он попал за границу, следуя за частями Красной Армии в Польшу в 1939 году, и там он впервые смог увидеть черты несоветской жизни. После войны он под псевдонимом "генерал Петренко" посетил советские зоны оккупации Германии и Австрии. Тогда же побывал и в Западном Берлине. В последующее время он не раз выезжал в страны народной демократии. С конца 1954 года по конец 1955 года он побывал в Китае, Швейцарии и Югославии. И все же в ходе долгой поездке по Индии, Бирме и

Афганистану Хрущев, пожалуй, впервые так долго знакомился с культурой и образом жизни, столь отличающимися от родной страны. В то же время впервые он получил возможность так часто обращаться к рядовым людям зарубежных стран на митингах и собраниях.

В свои выступления Хрущев вносил немалую долю характерной для него эмоциональности. Выступая в парламенте Индии 21 ноября он говорил: "Теплая и сердечная встреча, которая была нам оказана со стороны индийского народа, превзошла наши ожидания… Посещая различные исторические места, встречаясь с гостеприимными гражданами Индии, мы часто слышим и читаем замечательные слова: "Индийский и советский народы – братья!" На митинге в Бомбее 23 ноября Хрущев произнес эти слова на хинди: "Хинди, руси – бхай, бхай!" (Эти слова затем вошли в текст песни, посвященной советско-индийской дружбе.) Не ограничиваясь изъявлениями в дружеских чувствах к организаторам приема и народам Индии, Бирмы и Афганистана, Хрущев старался насытить свои выступления пропагандистскими заявлениями. Хрущев постоянно напоминал об ограблении Индии и Бирмы английскими колонизаторами. Он атаковал попытки Запада создать в Азии военно-политические организации, такие как Багдадский пакт. Он противопоставлял этим действиям миролюбивые инициативы СССР и сурово обрушивался на Пакистан, который, по его словам, "открыто афиширует свою особую близость к американским монополистическим кругам". Он решительно отвергал притязания Пакистана на индийский штат Кашмир.

Одновременно Хрущев не забывал осуждать несправедливость эксплуатации трудящихся. Выступая на третий день своего пребывания в Индии у мавзолея Тадж Махал в Агре, Хрущев заявил, что вид этого памятника вызвал у него "восхищение величием народа", но у него "родилось и другое чувство. Я невольно подумал о том, что короли и цари не жалели труда человека, как расточительно они его расходовали. Создавая такие памятники руками подвластных им людей, они истощали силы и средства народа с единственной целью – прославить себя. А в это время, повидимому, миллионы людей умирали от голода. Вот вам – богатство на одной стороне и нищета – на другой".

Хрущев не раз сообщал слушателям о том, что он убежден в скором крушении капиталистического строя. Выступая в Рангунском университете 6 декабря 1955 года, Хрущев заявил: "Дни капитализма сочтены". Одновременно он говорил о неизбежности смены капитализма социализмом: "Как в живом организме все время обновляются клетки – как старые умирают, а новые нарождаются, – говорил Хрущев в Рангуне, – так и в обществе умирают старые формы и рождаются новые, более прогрессивные, передовые… Такой новой формой является социалистический строй, является коммунистическое общество, к которому идут народы нашей страны".

Свои рассуждения о неизбежности смены одного общественного строя другим Хрущева сопровождал рассказом об Октябрьской революции и Гражданской войне. Выступая в парламенте Индии, Хрущев говорил парламентариям о том, как Ленин, Коммунистическая партия, народ страны "не склонили головы и не капитулировали перед превосходящими силами вооруженного до зубов врага!" На приеме в Индо-Советском обществе в Бомбее, Хрущев напоминал слушателям о том, как в ходе Гражданской войны "войска оккупантов были выметены советским народом так, как хорошая хозяйка выметает сор из своей избы". Он напоминал и о победе СССР в Великой Отечественной войне.

Хрущев пропагандировал и достижения СССР в мирном труде. Парламентариям Индии Хрущев подробно перечислил достижения СССР в экономическом и культурном развитии с 1913 года. Одновременно он пропагандировал политический строй в СССР, заявляя: "В нашей стране далеко не все члены партии или комсомольцы, да мы этого и не добиваемся. Но все население нашей страны объединилось вокруг Коммунистической партии, справедливо видит в ней своего организатора и вождя. Народ и партия в нашей стране неотделимы". Хрущев решительно отвергал предположения, что СССР когда-либо откажется от социализма. Выступая на приеме в Индо-Советском обществе в Бомбее, он заявил: "Вот почему мы говорим господам, которые ждут, не изменит ли Советский Союз свою политическую программу: ждите, пока рак свистнет! А вы сами знаете, когда рак свистит".

Объясняя же суть курса на мирное сосуществование, Хрущев говорил: "Есть только одна возможность – сосуществование. Сосуществование двух систем. Сосуществование социалистической и капиталистической систем. Мне лично капиталистическая система очень не нравится. Я говорю о сосуществовании не потому, что хочу, чтобы существовал капитализм, а потому что не могу не признавать, что эта система существует".

Вместе с тем Хрущев положительно отзывался о "социалистической ориентации" Индии. Он говорил: "Премьер-министр Индии господин Неру заявил, что Индия тоже пойдет по социалистическому пути. Это хорошо. Конечно, у нас разное понимание вопроса о социализме. Но мы приветствуем такое заявление". Когда же Хрущев считал, что принимавшие его хозяева еще более близки к нему в идейном отношении, то он переходил от слова "господин" к слову "товарищ". Выступая на военном параде в Маймьо, Хрущев так обратился к министру обороны Бирмы: "Разрешите мне от чистого сердца поблагодарить министра обороны товарища Ба Све…" Будущее показало, что Хрущев заметно преувеличивал "социалистические" тенденции в политике Индии и Бирмы.

Хотя выступления Хрущева вряд ли способствовали сильному сдвигу симпатий народов Индии, Бирмы и Афганистана к коммунистической идеологии, нет сомнения в том, что визит его и Булганина в эти страны стал заметным событием в укреплении их дружеских отношений с СССР. И хотя эти страны не вошли в орбиту советской внешней политики, они стали активными участниками движения неприсоединения. Это движение пользовалось активной поддержкой СССР и зачастую вызывало неодобрение США и их союзников.

Вернувшись в Москву, Хрущев изображал свою поездку с Булганиным как перелом на международной арене в пользу СССР. Выступая 21 декабря 1955 года на митинге трудящихся Москвы, Хрущев заявлял: "В лице 370-миллионного народа Индии, а также народов Бирмы и Афганистана, мы имеем союзников в борьбе за мир во всем мире. Индия – это большой и хороший друг нашей страны. Как и Советский Союз, Китайская Народная Республика, Индия твердо стоит на позициях борьбы за мир. А Индия, Китай и Советский Союз, как учит В.И.Ленин, – это непобедимая сила". Как известно, Ленин высказывал мысли о решающей роли народов России, Индии и Китая в мировой революции, а не в борьбе за мир. Не возвращался ли Хрущев к знакомым ему со времен Гражданской войны лозунгам о мировой революции?

Хрущев явно переоценил перспективы развития союза трех держав. Через четыре года на границе между Индией и Китаем вспыхнул территориальный спор и в это же время существенно ухудшились отношения между СССР и Китаем. Но в конце 1955 года многим в нашей стране казалось, что поездка Хрущева и Булганина на юг Азии способствовала созданию мощной коалиции народов Евразии.

В конце 1955 года в газетах и журналах постоянно публиковались подробные репортажи о поездке Хрущева и Булганина в Индию, Бирму и Афганистан. Этой же теме были посвящены документальные фильмы, которые многократно демонстрировали по телевидению и в кинотеатрах страны. С одной стороны, вся страна постоянно слушала выступления Хрущева, видела, как его приветствуют восторженные толпы людей. С другой стороны, картины далеких и экзотичных краев невольно наводили на мысли о развлекательном характере поездки Хрущева и Булганина и их стали называть "двумя туристами". Многие люди задумывались: не слишком ли отдалились Хрущев и Булганин от насущных проблем своей страны? В то же время несмотря на постоянные попытки Хрущева подчеркивать свою главную роль в этой поездке, в любом материале об этом визите невольно указывалось на то, что главой делегацией был председатель совета министров СССР Н.А.Булганин, а Н.С.Хрущев входил в состав этой делегации и представлял нашу страну как один из членов Президиума Верховного Совета СССР. Но видимо Хрущев был уверен в том, что пропаганда этой поездки будет способствовать укреплению его престижа в СССР. В заключение своего выступления на митинге в Москве он заявил: "Наша поездка в Индию, Бирму и Афганистан проходила в такой период, когда вся Советская страна готовит достойную встречу ХХ съезду Коммунистической партии Советского Союза. Мы идем к ХХ съезду партии с большими успехами как в деле дальнейшего укрепления Советского социалистического государства, так и в упрочении международного положения нашей страны".