ГЛАВА 1

ПОЧЕМУ РОЖДАЛИСЬ ЦИВИЛИЗАЦИИ?

______________________________________

Для того, чтобы понять, где начался исторический путь развития человечества, правомерно задать вопрос: «Почему первые цивилизации возникли там, где они возникли?״ На этот счет в разное время было предложено несколько версий.

«ФАКТОР ИКС» КОСМИЧЕСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ

Изучая, каким образом возникали различные этнические культуры, или этносы, Л. Н. Гумилев обратил внимание на две стороны этого процесса. Во-первых, появление новых человеческих сообществ, по мнению ученого, сопровождалось повышенной активностью наиболее динамичной части населения, которых он назвал «пассионариями». Во-вторых, Гумилев утверждал, что характер человеческого общества зависит от того места, где он складывается.

Эти наблюдения привели ученого к выводу, что для создания новых человеческих культур необходим особый «вид энергии, который непосредственно воздействует на поведение людей», а эффект этой энергии можно обнаружить в психике человека. Таким «эффектом», или «фактором икс», Гумилев объявил «человеческую страсть», или «пассионарность».

Объясняя значение этого изобретенного нм термина, Гумилев писал: «Пассионарность как энергия — избыток биохимической энергии живого вещества, обратный вектору инстинкта и определяющий способность к сверхнапряжению. Характеристика поведения — эффект избытка биохимической энергии живого вещества, порождающий жертвенность часто ради иллюзорной цели. Пассионарный импульс — поведенческий импульс, направленный против инстинкта личного и видового самосохранения. Пассионарный признак — рецессивный генетический признак, обусловливающий повышенную абсорбцию особью биохимической энергии из внешней среды и выдачу этой энергии в виде работы. Пассионарный толчок — микромутация, вызывающая появление пассионарного признака в популяции и приводящая к появлению новых этнических систем в тех или иных регионах».

Но откуда Же бралась эта особая энергия, которая, по мнению Гумилева, заставляла людей действовать вопреки своим личным и даже «видовым» интересам, но зато творчески и энергично?

Л. Н. Гумилев писал, что на поверхности планеты можно найти следы проявления пассионарностн, рожденные неким внешним источником. Он утверждал: «Создается впечатление, будто земной шар исполосован неким лучом, причем — с одной лишь стороны, а распространение пассионарного толчка ограничивалось кривизной планету. На месте «удара» появляются разнообразные мутанты, большая часть которых не жизнеспособна и исчезает в первом же поколении. Пассионарии также находятся вне нормы, но особенности пассионарности таковы, что, прежде чем ее устранит естественный отбор, она оставляет след в этнической истории и в истории искусства и литературы, поскольку три другое — продукт жизнедеятельности этноса».

Пассионарность, по мнению Гумилева, была рождена особой энергией, источник которой находился за пределами Земли, то есть в космосе. Таким образом, гипотеза Гумилева предполагала наличие космического импульса, приводящего в движение созидательные силы людей и подвигающего их к созданию развитых культур. В настоящее время наука не имеет возможности ни неопровержимо доказать правоту гипотезы Гумилева, ни полностью опровергнуть ее. Ни астрофизика, ни биология не зарегистрировали сведений о космических излучениях, способствующих развитию людей или человеческого общества, но нет и данных об отсутствии таких излучений. Неприятие же Гумилевым идеи Вернадского о «ноосфере», или «области разума», привело его к тому, что он обращал главное внимание на эмоциональную сторону в поведении человека («пассионарность»), игнорируя его интеллектуальную сторону. Получалось, что для перехода в качественно новое состояние человек больше полагается на очень «горячее сердце» (действия «ради иллюзорной цели»), чем на «холодную голову».

В то же время Гумилев справедливо указывал на то, что инициаторы создания первых человеческих сообществ должны были — обладать особыми психическими качествами. Не менее важным в этой гипотезе было внимание к условиям природы, в которых происходило рождение человеческих сообществ.

Однако если версия Гумилева, изложенная в осторожной и даже несколько завуалированной форме, осталась достоянием лишь сравнительно небольшого круга российских читателей, то гипотеза фон Деникена о космическом происхождении человеческой цивилизации получила всемирную известность. Примерно два десятилетия назад внимание читателей и кинозрителей всего мира было захвачено книгами и фильмами Эрика фон Деникена. Их автор доказывал, что все земные цивилизации были созданы пришельцами из космоса. В качестве доказательств плодовитый писатель использовал фотографии и киноматериалы, снятые в Египте и на острове Пасхи, в Перу и Мексике, а также во многих других странах.

Аргументы фон Деникена казались неотразимыми, а его объяснения убедительными. Чем, как не воспоминаниями о космических полетах, можно было объяснить рассказ в шумерском эпосе о полете Гильгамеша, в ходе которого он увидел, что Земля похожа на тарелку? Можно ли сомневаться, что фигурки в странных шлемах, запечатленные в наскальных рисунках в Сахаре, это — космонавты? Что, как не изображение космонавта, можно увидеть в необычно одетом человеке на рисунке майя? Разве не для космических кораблей были прочерчены полосы, а также изображения необычных существ в пустыне Наска, видимые лишь с самолета?

Наконец, вопрошал фон Деникен, каким образом жители Древнего Египта и других стран могли сооружать циклопические постройки, если для их демонтажа в наши дни потребовалась самая совершенная строительная техника? Кто же, как не космические пришельцы, могли воздвигнуть пирамиды в Египте и Мексике, циклопические сооружения в Баальбеке, исполинские статуи на острове Пасхи?

Однако, несмотря на некоторые впечатляющие доводы и явно уязвимые положения, гипотезу фон Деникена также нельзя было ни наверняка доказать, ни безусловно опровергнуть. С одной стороны, со времен Джордано Бруно ученые не отрицают возможности существования внеземного разума. С другой стороны, все попытки установить наличие разумных существ за пределами нашей планеты пока не принесли успеха. Кроме того, до сих пор история не знает ни одного свидетельства посещения Земли разумными существами из космоса, которое было бы бесспорно доказанным.

В то же время автор «Воспоминаний о будущем» справедливо обратил внимание на то, что многое еще остается неясным относительно памятников прошлого, их назначения и технологии их создания. Собранные им материалы демонстрировали, что становление и развитие цивилизаций нельзя однозначно объяснить на основе имеющихся ныне исторических знаний.

ПРАРОДИНЫ ЦИВИЛИЗАЦИЙ НА ДНЕ ОКЕАНА ИЛИ ПОД ТОЛЩЕЙ ЛЬДОВ

Невозможность объяснить назначение многих культурных творений древности и способы их создания служила почвой для появления самых разнообразных гипотез, в которых происхождение первых цивилизаций объяснялось воздействием более высоко развитого разума.

Первые сомнения в оригинальности древних цивилизаций были рождены сочинениями об Атлантиде. На основе легенды, рассказанной Платоном, написано десятки тысяч книг, в которых не только излагались мысли о том, каким был остров, «расположенный в море за Геркулесовыми столпами», но и какое влияние оказала исчезнувшая атлантическая культура на развитие человеческого общества. В соответствии с утверждениями атлантологов, Египет и Мексика, Шумер и культуры Дальнего Востока были лишь переферией Атлантического цивилизующего центра. Поэтому сходства в их культурах можно объяснить тем, что все они копировали достижения Атлантиды, порой механически и бездумно. Если верить атлантологам, то корни человеческой истории следует искать не в долинах Нила, Тигра, Евфрата, Инда, Хуанхэ, на плоскогорьях Анатолии, Палестины и Мексики, а в пучинах Атлантического океана. Однако, несмотря на различные попытки обнаружить памятники працивилизации на дне Атлантического океана или вблизи него, усилия атлантологов пока не увенчались успехом.

Новый вариант гипотезы о погибшей прародительнице первых цивилизаций предложил Грэхем Хэнкок в его книге «Следы богов». Автор утверждал, что первая земная цивилизация, принесшая культуру народам обеих полушарий, находилась в Антарктиде, до того как оказалась погребенной под толщей ледников.

Подобно фон Деникену, Хэнкок обращал внимание на пирамиды Египта и Мексики, циклопические постройки в Перу, рисунки в пустыне Наска и другие памятники древности. Однако, в Отличие от Э. фон Деникена, Г. Хэнкок полагает, что эти древние сооружения и рисунки были созданы жителями Антарктиды.

Подобно атлантологам, Г. Хэнкок исходил из того, что многие творения древних народов являлись продуктами Антарктической цивилизации, а египтяне, инки, майя и другие народы были не только не в состоянии самостоятельно создать что-либо значительное, но и понять назначение того, что было сооружено на их земле людьми Антарктиды. В соответствии с версией Г. Хэнкока, места появления известных нам древних цивилизаций были избраны не обитавшими там народами, а жителями Антарктиды, которые, по известным лишь им причинам, решили «окультурить» дикарей Анд, Мексиканского нагорья и дельты Нила.

Как и атлантическая, антарктическая гипотеза пока не имеет убедительных подтверждений. Окончательные выводы о справедливости иди ложности этих гипотез могут быть сделаны лишь после того, как люди смогут проводить детальные исследования дна Атлантического океана и поверхности Антарктиды, скрытой под километрами льда. В то же время, исходя из гипотезы о наличии общего источника первых цивилизаций, Г. Хэнкок, как к атлантологи, сумел привлечь внимание к сходству между разнообразными явлениями в разных человеческих культурах. Хотя такое сходство может быть объяснено общностью человеческой природы и едиными законами общественного развития, авторы антарктической и атлантической гипотез справедливо обратили внимание на наличие недостающих звеньев в человеческой истории, которые обеспечивали связи между различными частями мировой цивилизации.

Энтузиасты Атлантиды или антарктической працивилизации обращали особое внимание на наличие сходства в памятниках, сохранившихся от древних цивилизаций Африки, Азии и Америки. Эти авторы также указывали на идентичность мифов самых разных народов, полагая, что они косвенно отражают одни и те же реальные события. При этом авторы этих гипотез предлагали свои версии прочтения мифов, обнаруживая в них свидетельства существования в древности высокоразвитых цивилизаций, ныне погребенных под водами Атлантики или льдами Антарктики.

Как и в гипотезе Э. фон Деникена, в версиях атлантологов и Г. Хэнкока справедливо признавалась возможность существования более ранних пластов человеческой истории, до сих пор скрытых от взора ученых. Г. Хэнкок, в частности, приводит убедительные данные в пользу того, что современные сведения о датировке ряда древних памятников Египта нельзя признать окончательными, а поэтому он предполагает их значительно более древнюю историю. Не следует забывать, что еще недавно представления о пространственных и временных рамках Древней истории были значительно скромнее, чем наши нынешние, а наши современные знания о прошлом человечества получены сравнительно недавно.

Еще в конце XIX века Лев Мечников в своих рассуждениях о влиянии природы на создание первых цивилизаций исходил из того, что «в Индии самые древние постройки и храмы не превосходят своей древностью эпоху III века до начала новой эры». Он же так оценивал историю Китая: «Все данные, восходящие ранее чем за десять веков до Р.Х., нужно считать малодостоверными, и даже большинство китайских историков рассматривают все события, предшествующие 9-му столетию до начала нашей эры, как стоящие «вне истории». Даже в начале XX века ученые практически ничего не знали ни о древних культурах в долине Инда, ни о древней африканской истории, ни о многих других свидетельствах того, что человеческая цивилизация имела более широкие географические масштабы и более длительные временные пределы. Трудно усомниться в том, что наши нынешние знания о пространственных и временных границах первых цивилизаций могут вновь подвергнуться существенной корректировке.

ЦИВИЛИЗАЦИИ СОЗДАВАЛИ «ВЫСШИЕ» РАСЫ

В гипотезах, которые связывали происхождение известных нам цивилизаций с деятельностью космических сил, или выходцами из Атлантиды и Антарктиды, было общее: все они исходили из того, что подавляющая часть человечества обязана своему прогрессу неким силам, представляющим культуры, которые намного-превосходили По уровню своего развития остальные сообщества людей. Общим для этих гипотез было и то обстоятельство, что о представителях этих культур нельзя было сказать ничего толком, а поэтому их облик оставался скрытым от всех. Л. Гумилев даже не пытался предположить, кто и из какого созвездия облучал «пассионариев» Земли. Фон Деникен лишь приблизительно пытался реконструировать облик пришельцев, не рискуя, однако, сказать, откуда они прибыли. Не больше было известно про гипотетических жителей Атлантиды и Антарктиды, которые, судя по имеющимся версиям, исчезли без следа.

Портреты творцов цивилизации попытались создать сторонники «расовых теорий», считавшие, что их потомки не исчезли бесследно, а сохранились в представителях так называемых «высших» рас. В соответствии с положениями этих «теорий», «высшие» расы создавали высокоразвитые оригинальные цивилизации, а «низшие» были способны либо к нецивилизованному существованию, либо к разрушению и вульгаризации передовой культуры.

Первые расистские представления возникли еще в Древней Греции. В своей «Политике» Аристотель утверждая, что рабы наделены по наследству «рабскими душами», что обусловливает их «естественное» подчинение рабовладельцам. Одновременно Аристотель утверждал, что лишь его соотечественники обладают способностями к созданию наиболее совершенного общественного устройства. Он писал, что эллины «являются свободными, а их способ управления наилучшим среди всех народов мира; если бы они смогли создать единое государство, то смогли бы управлять миром». Попытку управлять миром, насаждая «наилучшие» эллинские порядки, предпринял ученик Аристотеля Александр Македонский.

Впоследствии идеи о том, что в определенных землях рождались народы-творцы цивилизаций, а в других землях рождались «недочеловеки», неспособные к созданию развитой культуры, получили новый импульс в нордической гипотезе, взятой на вооружение германскими нацистами. В соответствии с ней Альфред Розенберг в своем труде «Миф XX века» так описывал цивилизационное движение по планете «высшей» арийской расы; «Характер мировой истории, исходящей с Севера, распространился по всей Земле с помощью белокожей и светловолосой расы, которая несколькими мощными волнами определила духовное лицо мира».

Как и другие сторонники нордической гипотезы Розенберг видел в творениях древних цивилизаций Индии, Египта, Шумера и Греции прежде всего проявления созидательного духа нордической, или германской расы. Упадок же этих и других древних цивилизаций он объяснял исключительно проникновением в них «низших» рас.

Утверждения о том, что какой-то расе (белой, или нордической, или германской) принадлежала особая роль в создании передовой цивилизации, лишены основания. Ни антропологические данные о захоронениях, ни скульптурные портреты и прочие изображения людей, относящиеся к первым цивилизациям, не позволяют утверждать, что их население принадлежало исключительно к белой расе или обладало полным сходством с «нордическим» типом. Историки давно пришли к выводу о том, что первые цивилизации Земли создавались представителями всех известных и даже исчезнувших ныне рас, а также смешанных межрасовых групп.

Вынужденный признавать очевидное, Розенберг пытался отделить «высокое» начало в первых цивилизациях (якобы создававшееся представителями «высшей» расы) от «низменного» (порожденного якобы людьми «низших» рас). Для этого ему пришлось разделять пантеоны греческих и индийских богов, отделяя образы, рожденные фантазией «высшей» расы, от тех, которые, по его мнению, были привнесены кошмарами, возникшими в головах «примитивных» рас. Для этого он пытался найти германскую родословную у милых его сердцу деятелей Возрождения и обнаруживал «сирийское», «этрусское» или иное «низменное» происхождение у тех художников и скульпторов, которые ему не нравились. Розенберг даже постарался разделить фараонов Египта на «арийцев» и «неарийцев», исходя из весьма произвольных оценок внешнего облика статуй, посвященных этим древним монархам.

Очевидно, что расистские «теории» исходили главным образом из стремления «доказать» превосходство «своей» расы, «своего» народа, а порой отражали чисто субъективные взгляды их авторов на историю и искусство. Однако, несмотря на крайний субъективизм и антинаучность расистских «теорий», в них нашли отражение и объективно верные факты.

Оправдывая расовую рознь, расисты вместе с тем справедливо обращали внимание на глубокие корни расового антагонизма, который и до сих пор широко распространен в общественном сознании. Все, что нам известно о древней истории, не позволяет сказать, что отношения между различными народами мира строились исключительно на принципах дружбы, равноправия и братства. Напротив, недоверчивое и враждебное отношение к иноплеменникам было обычным явлением, а их внешние отличия помогали людям быстро опознавать «подозрительного» или «врага». Сравнительная же изолированность народов древности друг от друга, вероятно, способствовала тому, что племена людей значительно больше, чем, ныне, отличались своим внешним видом. Их расовые типы могли быть значительно ярче выражены. Отличить пришельцев от местных не составляло никакого труда, и любое отклонение от «своего» расового типа могло восприниматься как ненормальное или враждебное. Цвет кожи, цвет волос, формы черепа, носа, губ, разрез глаз — все эти отличительные расовые признаки могли стать сигналами опасности для сражавшихся между собой разнорасовых племен.

Можно даже предположить, что люди одной расы могли обращать особое внимание на те внешние черты чужаков, которые у их соплеменников могли возникнуть лишь в необычных условиях (например, под воздействием тяжелой болезни или как следствие агрессивного настроя). Например, поскольку европеец порой щурил глаза, концентрируя внимание вовремя обдумывания какой-то особенно сложной операции, характерный разрез глаз монголоидов убеждал его в том, что он имеет дело с людьми, постоянно озабоченными подготовкой хитроумного плана, а возможно, обмана. Поскольку же у европейца раздувались ноздри и набухали губы во время крайнего возбуждения, он видел в расширенных (по его стандартам) ноздрях африканца и его крупных губах признаки необузданной страсти, а поэтому африканец представлялся особой, находящейся постоянно в состоянии повышенного возбуждения, а следовательно, лицом весьма опасным. С точки зрения представителей европейской расы, любые отклонения от их цвета кожи означали болезненное состояние. Для того, чтобы «нормальный» человек «пожелтел», или «почернел», или «покраснел», он должен был быть поражен тяжелой, возможно смертельной, болезнью.

В то же время с точки зрения представителей экваториальной расы, бледность кожи европейца могла восприниматься лишь как признак надвигающейся смерти. То обстоятельство, что люди, обладавшие кожей мертвецов, атаковали их поселения, могло вселять ужас в сердца чернокожих и свидетельствовать о смертельной опасности, нависшей над ними. С точки зрения представителей экваториальной и монголоидной расы, с «нормальным» человеком должно было произойти что-то исключительное, чтобы его волосы и глаза утратили их «естественный» черный цвет. При этом некоторые племена экваториальной расы могли знать, что утрата «естественной» пигментации обычно вызвана предсмертным состоянием. Знаменательно, что во время голода в провинции Биафра, случившегося в 1960-х годах в ходе гражданской войны в Нигерии, волосы умиравших от дистрофии детей черной расы обретали светлый цвет. Светлые волосы, да еще в сочетании с «бледными» глазами, могли также вызывать ассоциации с предсмертным состоянием человека.

Эти и подобные им ошибочные истолкования расовых признаке» связаны с неспособностью людей преодолеть свои субъективные представления о «своих» и «чужих», «правильном» и «неверном», «добродетельном» и «зловредном», а потому они поразительно живучи, сохранились до наших дней и являются важным фактором, объясняющим ход исторического развития.

Во-вторых, авторы расовых «теорий», как и создатели космических, атлантических и антарктических гипотез, справедливо обращали внимание на то, что творцы первых цивилизаций существенно отличались от других народов созидательными качествами, поскольку им удавалось сделать то, что оказывалось не под силу многим другим народам мира. Разумеется, совсем не обязательно, как это утверждали расисты, изобретатели новых орудий труда, творцы оригинальных строений и художественных произведений, авторы эпических поэм и сводов законов, организаторы новых общественных порядков принадлежали к одному расовому типу. Однако вполне вероятно, что создатели той или иной культуры могли иметь ярко выраженные однородные расовые признаки, в то время как мигранты, разрушившие эту культуру, могли принадлежать к иной расе.

Отличительные расовые признаки, как и проявления межрасового антагонизма, сопровождали становление первых цивилизаций, хотя и не были движущей силой исторического, развития.

ЦИВИЛИЗАЦИИ СОЗДАВАЛИСЬ РАЗНЫМИ РАСАМИ В УМЕРЕННОМ ТЕПЛОМ КЛИМАТЕ

Люди давно пытались установить связь между географическими условиями и появлением талантливых людей. Объясняя причины расцвета Афин, в своем трактате «О судьбе» Цицерон писал: «В Афинах воздух тонкий, из-за чего жители Аттики, как думают, отличаются тонким умом». «Плотный» же воздух Фив, по мнению Цицерона, помешал их жителям развить тонкий ум, но зато укрепил их телосложение, и, как утверждал знаменитый оратор Рима, «фиванцы — люди плотные и крепкие».

В XIX веке связь между климатом и развитием умственных способностей пытался установить итальянский психиатр Чезаре Ломброзо. На основе имевшихся у него данных он утверждал: «Во всех низменных странах, как, например, в Бельгии и Голландии, а также в окруженных слишком высокими горами местностях, где вследствие этого развиваются местные болезни — зоб и кретинизм, как, например, в Швейцарии и Савойе, — гениальные люди чрезвычайно редки, но еще меньше бывает их в странах сырых и болотистых».

Разумеется, можно усомниться в этом категоричном заявлении, вспомнив таких граждан Швейцарии, как Руссо, Эйнштейн и Дюрренматт, вспомнив Эразма Роттердамского, Рембрандта, Гальса, Брейгеля, Рубенса, ван Дейка, Рейсдала, ван Гога, де Костера, Верхарна, Метерлинка, Левенгука, Спинозу, а также множество других выдающихся уроженцев и жителей Нидерландов и Бельгии. Этот перечень славных деятелей науки и искусства опровергает представление о том, что горные долины и низменные равнины не способны стать местами рождений гениальных людей.

Кроме того, историкам было давно известно, что такие места рождения первых цивилизаций, как дельта Нила, устье Тигра и Евфрата, были низменными и болотистыми, в то время как такие цивилизации, как государство инков, были созданы в высокогорной местности. Поэтому трудно представить себе, что первые очаги мировой культуры создавались людьми, склонными к кретинизму. Сходство, которое усматривали многие историки и археологи в местах рождения первых земных цивилизаций, было иного рода.

По мнению германского ученого XVIII века Фридриха Ратцеля, которого считают основоположником антропогеографии (науки о влиянии географических факторов на человека), цивилизации создавались лишь между тропиком и полярным кругом. Такая мысль отвечала древней традиции ученого мира, в соответствии с которой подходящие условия для появления ведущих наций мира существовали лишь в умеренно теплом климате.

Многие ученые XX века продолжали поддерживать древнее представление о благотворном воздействии умеренного теплого климата на развитие цивилизаций, добавляя к нему современные данные о солнечной радиации. Так, по мнению АЛ. Чижевского, место появления первых цивилизаций «является следствием той закономерности, которая наблюдается в распределении солнечной энергии и всех сопутствующих ей производных по широтам земного шара… Оптимум этих физических условий способствовал и физиологическому расцвету человека, сопровождающемуся его духовным ростом… История Ассирии, Вавилонии, Финикии, Египта, царства Израильского, Греции и Рима вполне подтверждают это бесспорное наблюдение». В более высоких широтах, считал ученый, было слишком мало солнца для развития цивилизаций, в более низких его было слишком много.

Подобной же точки зрения придерживался и Э. Хантингтон. В своей книге «Основные пружины цивилизации’* он попытался четко определить географические пределы региона, в котором могли возникнуть первые очаги оседлых культур. Он писал: «Земли, в которых расцвели первые цивилизации, находятся между 25-м и 35-м градусами северной широт. Ни одна из величайших образцов цивилизации не возникла ниже 25-го градуса от экватора. Египет, Вавилония и регион Инда, которые приводят в качестве примеров мест, где цивилизация развилась в жарком климате, не являются исключением из этого правила. Кроме того, в этих странах жара не царит постоянно. В каждой из этих стран, по крайней мере, половина года температура воздуха соответствует людям, находящимся на ранней стадии цивилизации». Хантингтон приводил убедительные доводы и статистические данные, подтверждающие трудность физической работы как в условиях сильного холода, так и в условиях сильной жары и повышенной влажности.

Казалось бы, эти аргумент бесспорны и очевидны. Ясно, что холод — враг жизни, что морозы, даже небольшие и непродолжительные, способны останавливать развитие любого жизненного процесса, в том числе и общественного. Правда, еще задолго до возникновения первых цивилизаций люди сумели расселиться в северных краях, но очевидно, что условия их жизни там были нелегкими.

Что же касается приэкваториальных районов, то их климат сначала благоприятствовал людям, пока совершалось превращение приматов в разумных и прямоходящих существ. Именно в приэкваториальной полосе на Восточно-Африканское нагорье были обнаружены наиболее древние останки первобытного человека. Однако в последующем люди в этих краях стали подвергаться суровым испытаниям не только и не столько непосредственно от избытка солнца, сколько от косвенных последствий повышенной солнечной радиации, так как под ее воздействием здесь энергично развиваются другие формы жизни, конкурирующие с человеком и Представляющие для него опасность.

Тропический климат особенно благоприятствует развитию агрессивных форм жизни, способных к уничтожению своих конкурентов. Даже насекомые, которые в лесах умеренного климата не представляют никакой опасности для существования других животных, в тропиках могут становиться источником смертельной угрозы. Как-то оказавшись в амазонском лесу, польский географ Аркадий Фидлер заметил, что все живые существа вокруг него пребывали в каком-то непонятном возбуждении. Вскоре он понял причину паники, охватившей зверей, птиц и насекомых: «В нескольких шагах от меня среди густой растительности ползет по земле широкий поток черной лавы — муравьи. Это шествие хищных муравьев эцитонов, несущих гибель всем живым существам, которые попадутся им на пути. Ничто не может устоять перед их натиском — ни человек, ни зверь, ни насекомое. Все, кто не в состоянии убежать, гибнут, разорванные на куски этими хищниками».

Объясняя, почему человеку трудно жить в лесах Амазонки, Аркадий Фидлер писал: «Он страдает от всевозможных тропических болезней:.. Паразиты пожирают внутренности человека. Здесь водятся глисты и микробы всех «специальностей». Они размножаются в тонких и толстых кишках, в почках, в печени, в крови… Несмотря на большую рождаемость, прирост населения здесь незначителен — дети мрут как мухи».

Насекомые, микроорганизмы и огромные звери в тропиках становятся смертельными врагами рода человеческого. Об условиях Жизни на берегах африканской реки Окованго датский этнограф Йенс Бьерре писал: «Вреке Окованго не купаются. Она кишит крокодилами, и в ней живет белхасиа, крохотный паразит, разносчиком которого служит один из видов улиток. Белхасиа проникает под кожу человека и разъедает его внутренние органы».

Ко всему прочему в условиях тропической жары организм человека теряет ряд защитных свойств. Когда небольшой зверек покусал помощника Дж. Даррелла, им пришлось немедленно прекратить охоту. Комментируя это происшествие, британский зоолог писал: «В тропиках кровотечение происходит очень обильно: из самой маленькой царапины кровь льет, как из поврежденной артерии».

Казалось бы, аргументы о вреде чрезмерной жары и чрезмерного холода для развития цивилизаций и о пользе для него умеренного теплого климата бесспорны. И все же против того, что умеренный теплый климат был единственным и главным условием для появления первых очагов человеческих оседлых культур, существуют веские аргументы.

Во-первых, возникает вопрос: если сами по себе умеренные широты (от 25-го до 35-го градуса) играли решающую роль в рождении цивилизаций, то почему их действие проявилось в Северном полушарии и совсем не проявилось в Южном полушарии? Те, кто читал книгу «Дети капитана Гранта» или смотрел кино-или телеверсии, снятые по этому произведению, прекрасно помнят, что герои Жюля Верна совершили путешествие в Южном полушарии очень близко к крайнему пределу этой полосы — по 37-й параллели. Как известно, на протяжении всего романа его герои пробираются по местности, почти лишенной каких-либо очагов современной цивилизации, а уж тем более древней. Но даже если бы записка капитана Гранта, обнаруженная в бутылке, заставила отважных путешественников пройти по всей полосе между 25-м и 35-м градусами южной широты через Южную Америку, Южную Африку, Австралию и острова Океании, то они не обнаружили бы там почти никаких памятников цивилизаций, за небольшими исключениями.

Одним исключением явились бы некоторые остатки доколумбовой цивилизации инков. Однако сама цивилизация инков сложилась севернее 25-го градуса южной широты, где и расположены ее главные памятники. Другим исключением стали бы загадочные статуи на острове Пасхи. Очевидно, что, за этими исключениями, в Южном полушарии влияние умеренного теплого климата на развитие цивилизаций никак не проявлялось.

Во-вторых, далеко не вся полоса между 25-м и 35-м градусами северной широты превратилась в оранжерею, в которой выращивались цивилизации. Об этом свидетельствует карта «Первые очаги мировой цивилизации на карте мира’’. Нетрудно убедиться в том, что значительная часть этой полосы не была занята территориями первых развитых человеческих культур.

Правда, значительная часть этой территории приходится на пустыню Сахару, пустынные районы Аравии и Индостана, суровый Тибет. Но следует учесть, что в древние времена климат в ряде из этих районов был мягче, в Сахаре паслись стада животных, а примерно с XI до II тысячелетия до н. э. здесь жили многочисленные племена охотников.

Кроме того, многие территории в этой полосе оказались освоенными людьми значительно позже; чем земли Египта, Междуречья, долин Инда и Хуанхэ. Если учесть, что Карфаген, Египет, Шумер и Персия расположены в одной широтной полосе, то возникает вопрос: почему Карфаген стал центром цивилизованного развития значительно позже Древнего Египта, а земля Персии оказалась освоенной людьми позже Междуречья? Доводы, приводимые Чижевским в пользу благотворного влияния определенных широт на развитие первых цивилизаций, игнорируют то обстоятельство, что подъем Греции и Рима отстал по времени от расцвета Египта и держав Месопотамии на тысячи лет.

В-третьих, очевидно, что многие очаги оригинальных цивилизаций сложились за пределами 25-го градуса северной широты. Южнее 25-го градуса северной широты и близко от экватора существовала развитая эфиопская цивилизация, бывшая ровесницей культуры Древнего Египта. На экваторе или вблизи него сложились цивилизованные государства юга Аравии, юга Индии, Цейлона, Камбоджи, Индонезии. Для первых же цивилизаций Америки и тропической Африки была даже характерна обратная закономерность: они создавались в полосе между 25-м градусом северной широты и 25-м градусом южной широты. (См. карту «Первые цивилизации Америки и тропической Африки».)

Стараясь опровергнуть очевидное, Хантингтон утверждал, что цивилизации «майя в Мексике и Гватемале, кхмерская в־ Индокитае, древних яванцев, южных индийцев, сингальцев… кажется, произошли в более прохладном климате, чем тот, что имеется там, где лежат руины этих древних цивилизаций, вызывающие наше восхищение… Цивилизация была принесена в теплые тропики мигрантами, которые невольно прошли суровый отбор во время своих нелегких путешествий». Хотя Хантингтон прав в том, что великолепные храмы Ангкор-Вата и Борободура сооружались выходцами из Индии, но не временно нанятыми мигрантами и. не вахтенным способом, а людьми, которые в течение нескольких поколений жили в климате, якобы противопоказанном для рождения цивилизаций.

При всех несомненных достоинствах умеренного теплого климата и его благотворного воздействия на развитие ряда стран приведенные выше доводы позволяют усомниться в том, что климат, существующий в широтах между 25-м и 35-м градусами, являлся единственным и решающим фактором в рождении первых цивилизаций.

В то же время совершенно очевидно, что многие из первых к наиболее значительных центров мировой цивилизации сложились в этой полосе, и это обстоятельство также нельзя сбрасывать со счетов.

ЦИВИЛИЗАЦИИ ПРОРАСТАЛИ В ДОЛИНАХ КРУПНЫХ РЕК

На то, что умеренный теплый климат не является единственным и главным условием появления цивилизаций, обратил внимание еще 110 лет назад русский ученый Лев Ильич Мечников. В своей книге «Цивилизация и великие исторические реки» ученый писал, что «три древние речные цивилизации, именно египетская, ассиро-вавилонская и индийская, во всем своем объеме заключены между средними годовыми изотермами в +20 и +26 градусов», однако он замечал, что «китайская цивилизация на севере выходит за пределы этих изотерм и достигает изотермы в +15 градусов». И все же, не отказываясь полностью от признания большой роли умеренного климата, Л. И. Мечников считал великие реки планеты, протекавшие в умеренных широтах, главным фактором, повлиявшим на формирование первых земных цивилизаций.

Эго положение нам известно еще из уроков истории древнего мира. Насучили, что первые цивилизации возникали не только в теплых краях, но и в долинах крупных рек, приносивших во время разливов плодоносный ил. Сочетание тепла и плодоносной почвы позволяло собирать по 2–3 урожая в год. Исходя из этих известных установок, Л. И. Мечников открывал всемирную историю с появления «четырех великих цивилизаций древности — Египта, Месопотамии, Индии и Китая, — возникших в бассейнах великих рек».

И все-же этот давний аргумент не является бесспорным. Во-первых, далеко не все долины крупных рек мира, находящиеся в этих широтах, стали колыбелями первых земледельческих цивилизаций, а лишь долины Нила, Евфрата, Тигра, Инда и Хуанхэ. Распространение земледелия и соответствующей общественной культуры в долинах Ганга, Брамапутры, Янцзы, Сицзяна, Меконга, Иравади, Менама и других мощных рек Восточного полушария, протекающих между 35-м и 25-м градусами северной широты, началось на тысячелетия позднее.

Цивилизации, возникшие позже в Америке, также не развились вдоль наиболее мощных рек этой части света, протекающих между 35-м и 25-м градусами северной или южной широты, и долины Миссисипи или Параны не стали колыбелями доколумбовых культур. Древние культуры ацтеков и пуэбло словно нарочно избегали долины Рио-Гранде, предпочитая распространяться на землях южной Мексики и юго-западных платов США в стороне от крупных рек.

Хотя некоторые древние цивилизации Африки развились в долинах Нила, Замбези и вдоль течения Нигера, создание государств в долинах реки Конго и ее притоков, Оранжевой и ряда других крупных рек произошло гораздо позже.

Во-вторых, одновременно с развитием цивилизаций в долинах Нила, Евфрата, Тигра и других мощных рек, некоторые ранние цивилизации возникли В стороне от мощных речных потоков. Так государство Элам, сыгравшее весьма значительную роль в истории, начиная со 11 тысячелетия до н. э., сложилось в южной части нынешнего Ирана, где протекали сравнительно небольшие реки Керхе и Карун.

Одной из трех великих держав Древнего Востока, наряду с Египтом и сменявшими друг друга государствами Месопотамии, было Хеттское царство, возникшее в начале 11 тысячелетия до н. э. на восточной части центрального плато Малой Азии в долине реки Кызыл-Ирмак, которая не идет ни в какое сравнение по своим размерам с Нилом или Хуанхэ. Между тем эта держава не только не уступала своим соседям, но даже опережала их во многих областях развития.

Различные государственные образования, которые появились в III–II тысячелетиях до н. э. на территории нынешних государств Ближнего Востока (например, Финикия) также сложились в стороне от полноводных рек. Вне крупных рек сложилась крито-микенская культура, а затем ее наследница — греческая.

В-третьих, даже там, где цивилизации развивались возле крупных рек, первые их очаги в ряде случаев возникали не ниже по течению, гае реки особенно полноводны и поэтому возможности для оросительного земледелия лучше, а в их верховьях (Инд и Хуанхэ), где воды меньше и создавать ирригационные системы труднее.

В-четвертых, там, где цивилизации создавались в низовьях рек (низовья Тигра, Евфрата, Нила), сооружение оросительных систем было затруднено необходимостью осушения болот. Почему же древние египтяне и шумеры не начали развивать земледелие в среднем течении этих рек, гае это было удобнее делать, а лишь впоследствии приступили к этому? Если бы главным для них были удобства, создаваемые реками для земледелия, то вряд ли они выбрали бы с самого начала для пашен столь неудобные места.

Из этого следует, что, с одной стороны, нет оснований полагать, что мощные потоки пресной воды стали главным фактором в рождении цивилизаций. С другой стороны, очевидно, что великие реки мира сыграли немалую роль в становлении первых очагов цивилизаций.

ЦИВИЛИЗАЦИИ ВЫКОВЫВАЛИСЬ В ТРУДНЫХ УСЛОВИЯХ

По мере того, как историки собирали все большую информацию о прошлом человечества, становилась очевидным невозможность объяснить связь между природными условиями и появлением Первых цивилизаций на основе прежних представлений о решающей роли умеренного климата и речных долин. По этой причине наиболее эрудированные историки пытались коренным образом пересмотреть старые представления, обратив внимание не на благоприятные условия окружающей среды, а, напротив, на ее негативные стороны, которые могли способствовать мобилизации внутренних способностей людей на преодоление трудностей.

Сама по себе идея о том, что трудности, стоящие перед людьми, мобилизуют их внутренние резервы и помогают им изыскать новые силы для их преодоления, была давно известна людям. Эта идея с давних пор использовалась философами для объяснения положительного влияния плохих природных условий на развитие цивилизаций. Французский философ XVIII века Шарльде Монтескье считал, что холодный климат и плохая почва способствовали развитию у людей замечательных свойств характера. Он писал, что народы, живущие в холодном климате, «отважны как юноши», а народы южных стран ״робки, как старики». Монтескье утверждал: «Бесплодие земли делает людей изобретательными, воздержанными, закаленными в труде, мужественными, способными к войне; ведь они должны сами добывать себе то, в чем нм отказывает почва. Плодородие страны приносит им вместе с довольством изнеженность и некоторое нежелание рисковать жизнью». Получалось, что «чем хуже, тем лучше».

Подтверждая эту мысль богатым историческим материалом, британский историк Арнольд Тойнби рассказал о заболоченных местностях в дельте Нила и устье Тигра и Евфрата, где трудились древние египтяне и шумеры, о непроходимых джунглях, которые расчищали майя для своих полей и городов, о трудных условиях высокогорья, в которых жили и строили инки Эта сведения служили вескими свидетельствами в пользу гипотезы ученого о том, что цивилизации создаются лишь по мере преодоления «вызова» окружающей среды.

Однако и эта гипотеза имеет свои уязвимые места. Гипотеза Тойнби была подвергнута критике, в том числе Львом Гумилевым. Русский ученый обратил внимание на разнобой в подборе неблагоприятных факторов, которые, по оценке А. Тойнби, являлись «вызовами» для людей: ״болота в дельте Нила, — вызов для древних египтян; тропический лес Юкатана — вызов-для майя; волны Эгейского моря — вызов для эллинов; леса и морозы — вызов для русских». «По этой концепции, — иронизировал Л. Н. Гумилев, — английская культура должна быть порождением дождя и тумана, но этого А. Тойнби не утверждает». В то же время Гумилев считал, что ״самое важное — соотношение человека с ландшафтом — концепцией А. Тойнби не решено, а запутано. Тезис, согласно которому суровая природа стимулирует человека к повышенной активности… просто неверен».

По логике Тойнби, получается, что чем труднее условия жизни людей, чем сильнее ״вызов», который природа бросает человеческому сообществу, тем наболев высокий уровень развития оно поднимается. Но поскольку некоторые факты противоречили этой гипотезе, А. Тойнби пришлось внести поправку на «чрезмерно суровые условия», которые «останавливают развитие». В соответствии с этой поправкой холодный климат стимулировал развитие одних цивилизаций, но чрезмерный холод останавливал развитие эскимосов. Эта поправка позволяла объяснить, почему китайская цивилизация стала развиваться в долине реки Хуанхэ, где, по мнению А. Тойнби, условия трудные, а не в долине реки Янцзы, где, по его оценке, зли условия еще более трудные.

Очевидно, что критерии Тойнби, по которым можно обнаружить на планете «средне гадкие» места, туманны и с их помощью невозможно объяснить, почему первые цивилизации возникли на Ближнем Востоке, в долинах Инда и Хуанхэ, а, скажем, не на Шпицбергене или в австралийской пустыне Гибсона.

Во-вторых, поскольку Тойнби исходил из того, что места рождений-цивилизаций были исключительно плохими, то он был вынужден отрицать все свидетельства о тех или иных благоприятных сторонах природы, окружавшей первые очаги оседлой жизни. По законам логики невозможно, чтобы одни и те же места были либо исключительно хорошими, либо абсолютно плохими. Взаимоисключающие теоретические установки Тойнби и общепринятые представления о необходимости благоприятных условий для создания первых цивилизаций наносят жестокие удары друг по другу. Поскольку в пользу каждой из противоположных версий есть свидетельства, то очевидно, что каждая из сторон игнорирует те факты, которые противоречат ее предвзятой оценке.

Можно предположить, что в некоторых случаях в одних и тех же местах, где возникли первые земные цивилизации, были как перечисленные выше благоприятные условия (теплый климат, наличие плодородных речных долин), так и крайне неблагоприятные (болота, голые скалы, джунгли). С одной стороны, любое сложное явление жизни (а цивилизация является именно таковым) может быть следствием самых противоречивых причин и носителем самых противоположных качеств. С другой стороны, вполне возможно, что все перечисленные выше условия (почвы, температура воздуха, его влажность и т. д.), будь они благоприятными или вредоносными, не имели решающего значения для рождения цивилизаций.

Так какое же неизвестное условие было решающим д ля возникновения цивилизаций?

 

ГЛАВА 2

ТАИНСТВЕННЫЕ ПОЯСА ЦИВИЛИЗАЦИЙ

______________________________________

Поиск причин, которые повлияли на создание первых цивилизаций, завел нас в тупик. Кажется, что цивилизации могли складываться под влиянием самых разных причин, а стало быть, они могли возникнуть где угодно. Однако достаточно взглянуть на карты расположения очагов цивилизаций, которые родились на разных континентах, чтобы убедиться в том, что самые первые цивилизации на Земле были расположены в определенной последовательности относительно друг друга.

На схематической карте основных неолитических культур V–II тысячелетия до н. э.видно, что от верховьев Нила до Инда и верховьев его притоков через северо-восточную Африку,' земли Палестины, Ливана, Сирии, Турции, Ирака тянется непрерывный пояс земледельческих культур. Далее на восток на территории Ирана и Средней Азии этот пояс обозначен пунктиром, а точками служат отдельные очаги оседлых культур. На землях Пакистана и северной Индии этот пояс становится заметнее, и он прерывается на территории Тибета, пока не достигает верховьев Хуанхэ. Далее он проходит вдоль течения этой реки до Северной Кореи. Здесь, как замечал Л. Спрейг де Кэмп, автор труда по истории технической мысли с древнейших времен, «за тысячу лет до Христа на Широком поясе, протянувшемся от Средиземного моря через Средний Восток, Индию и Юго-Восточную Азию до Китая, был достигнут высокий уровень цивилизации»..

Другой «пояс» цивилизации позже сложился на американском континенте. В отличие от евразийского Цивилизованного пояса цепь очагов оседлых культур Америки протянулась не в широтном, а в меридиональном направлении, с севера на юг.

Еще позднее сложились очаги цивилизации в тропической Африке. Один почти непрерывный пояс цивилизованных государств шел в широтном направлении от верховьев Нигера и Сенегала до Великих африканских озер. Несколько очагов цивилизации протянулись в меридиональном направлении от Вааля до верховьев Конго.

Почему очага цивилизации вытягивались цепочками один за другим? Что общего было в природе тех мест, в которых складывались первые оседлые культуры?

Поскольку главным фактором, влиявшим на создание очагов оседлости, было земледелие, посмотрим, не располагались ли первые оседлые государства в полосах, где существовали наиболее удобные (или наименее удобные) условия для землепашества. Рассмотрим очаги цивилизаций, начав с африканского континента, где в долине Нила возникла самая древняя развитая оседлая культура. Для их описания воспользуемся тяжеловесным сочинением (как по его физическим свойствам, так и по его литературной форме) — ״Всемирной историей״ (в дальнейшем — «ВИ»), которая стала выпускаться в нашей стране с середины 1950-х годов. В этом многотомном труде было весьма основательно разобрано развитие «производительных сил״ и «производственных отношений». По данным этих и других исследований, переход к земледелию и скотоводству в долине Нила происходил одновременно на всем протяжении реки от низовьев почти до верховьев.

В верхней части Нила в глубокой древности образовалась эфиопская, или нубийская, культура. Остальную часть Нила освоили древние египтяне. Как замечено в «ВИ», Эфиопия представляла собой страну «крайне бедную землей, пригодной для земледелия, скотоводства и садоводства». Между тем, как отмечается там же, уже в V–IV тысячелетиях до н. э. «нубийские эфиопы занимались скотоводством и земледелием; вначале уровень развития их общества был сходен с египетским, и лишь позднее Египет начал быстро опережать Эфиопию».

В отличие от Эфиопии природные условия в египетской части долины Нила, как отмечали советские историки, «благоприятствовали развитию земледелия». В то же время эти историки, как и Арнольд Тойнби, подчеркивали решающую роль в этом трудовых усилий египтян. В «ВИ» говорилось: «Только человеческий труд мог распределить равномерно и своевременно избыточную влагу по поверхности земли и устранить как безводье, так и заболоченность почвы. В результате труда многих поколений страна была покрыта сетью перекрещивавшихся насыпей; которые отгораживали земледельческие участки. Сквозь высокие наносные берега от реки к этим участкам были прорыты протоки. Во время половодья участки затоплялись. После того как вода пропитывала почву, отстаивалась и отлагала ил, ее спускали обратно в реку».

Что следует из этих сведений? Во-первых, ясно, что природные условия на протяжении долины Нила не были одинаковыми, а сильно различались. При этом условия в Египте были лучше, чем в Эфиопии. Однако эти различия не помешали народам, населявшим эти страны, одновременно стартовать в освоении земель долины Нила. Во-вторых, становится понятным, что к в Египте природные условия были далеко не идеальными. Как и эфиопам, египтянам пришлось немало потрудиться для превращения долины Нила в житницу, обеспечивавшую миллионы людей питанием в течение по меньшей мере восьми тысячелетий. Стало быть, природные условия на всем протяжении долины Нила никак нельзя было назвать ни одинаково хорошими (что требуется в соответствии с традиционными представлениями о рождении первых цивилизаций), ни в одинаковой степени плохими (на чем настаивал А. Тойнби).

Тогда почему же Нил стал колыбелью самой древней цивилизации на планете? В чем Нил оказался удобнее (или неудобнее) для развития сельского хозяйства по сравнению с другими крупными реками Африки, такими как Нигер, Замбези, Оранжевая, Окаванго, Лимпопо, Вольта, Сенегал, Шари, Руфиджи, Рузума? Вряд ли превосходство Нила по сравнению с этими и другими африканскими реками могло сыграть роль в том, что именно его долина была освоена значительно раньше других?

Из истории известно, что помимо Нила лишь Нигер, Замбези, Лимпопо и верховья некоторых притоков Конго стали местами рождения оседлых государств доколониальной Африки. Однако, по данным современной науки, освоение этих рек произошло по крайней мере через 5–6 тысячелетий после создания эфиопской и египетской цивилизаций.

Причины, почему вся территория Африки отстала в своем развитии от долины Нила, так же неясны, как и то обстоятельство, почему в полосе, протянувшейся через западный Судан от верховьев Сенегала до озера Чад, а также между Замбези и Лимпопо и в верховьях притоков Конго, развитие началось раньше и шло быстрее, чем на других землях Африки.

Известно, что от верховьев Сенегала и Нигера и далее по течению реки Нигер и к северу от этой реки в IV–VII веках сложились государства Гана, Мали и другие, последовательно сменявшие друг друга. На берегах Нигера были построены города Тимбукту, Гао, Дженне и другие, ставшие крупными центрами оригинальной цивилизации западного Судана.

В то же время области, расположенные к югу от Нигера и в его устье, задержались в развитии. Позже, чем у их северных соседей, возникли государства на территории Верхней Гвинеи: государства моси и йорбуа были созданы здесь примерно в XI веке. Если расцвет государств, расположенных вдоль Нигера, приходится на VII–X века, то подъем Бенина, находившегося в устье Нигера — на XV–XVI века. Еще более отставала в своем развитии Нижняя Гвинея и северная часть бассейна Конго, население которых вплоть до XIX–XX веков в основном жило за счет охоты и сбора диких плодов.

Опережение одних областей по уровню развития соседних наблюдалось и на юге Африки. Мапунгубве — один из первых очагов оседлой культуры, обнаруженный в Трансваале в междуречье Лимпопо-Вааль, возник в середине I тысячелетия. К северу от него в междуречье Лимпопо-Замбези в VI веке н. э. сложилась культура Зимбабве.

Нельзя сказать, что земли западного Судана, междуречий Вааль-Лимпопо и Замбези-Лимпопо были плодороднее, а климат лучше, чем в остальной Африке, которая в то время была в основном населена племенами охотников и собирателей. Достаточно сравнить пояс государств, которые сложились в начале I тысячелетия н. э. в западном Судане, с современной картой Африки, чтобы убедиться в том, что первые цивилизованные страны Тропической Африки располагались там, где ныне находятся наиболее отсталые районы наиболее бедных стран «черного континента», таких как Мали, Нигера, Чада. В то же время земли более богатых и развитых стран современной Африки не стали местом рождения первых цивилизаций.

Возможности других рек Африки оставались долго неиспользованными, хотя их качества не уступали Нилу и Нигеру. Например, из сравнения Л. И. Мечниковым Нила и Конго следует, что последняя река заметно выигрывает с точки зрения ее природных условий и возможностей для развития земледелия. Русский ученый писал: «По плодородию почвы и в отношении условий жизни бассейн Конго одарен несравненно богаче, чем бассейн Нила. Об этом можно судить по цветущему виду окруженных возделанными полями факторий, которые основаны торговцами арабами и занзибарцами там и сям по верхнему Конго… Исследователи Конго… с удивлением отзываются о крайней густоте населения на правом берегу Конго, а также в стране Бангала, в бассейне реки Кассаи и других больших притоков «варварской реки».

Между тем первое оседлое государство Бушонго (Бакуба) сложилось в верховьях притоков Конго (Касаи и Санкуру), а не на самой реке. По каким-то причинам долина Конго не стала столь притягательной для населения Африки, подобно долине Нила или среднего течения Нигера.

Что могло помешать первобытным людям развивать земледелие в долине реки Оранжевая одновременно с его появлением на берегах Нила или хотя бы одновременно с созданием государств Гана, Мали и Зимбабве? Ведь впоследствии переселенцы из Голландии и других стран создали здесь высокопродуктивное сельское хозяйство. Что воспрепятствовало древним людям распахивать поля на Восточно-Африканском нагорье? Известно, что в последующем английские переселенцы организовали здесь высокопродуктивные сельскохозяйственные фермы. Сравнение почвенных, климатических и других условий долины Нила со многими другими местами в Африке не позволяет объяснить, почему развитие цивилизации в древности надолго остановилось севернее Восточно-Африканского нагорья и нильская долина в течение нескольких тысячелетий оставалась единственным очагом оседлой культуры.

Но, возможно, обстоятельства рождения других первых цивилизаций существенно отличались от тех, которые сопутствовали развитию Древнего Египта и Древней Эфиопии. Рассмотрим другой мощный очаг цивилизации, возникший на землях между Тигром и Евфратом, именующихся Междуречьем, или Месопотамией. Характеризуя географическую среду низовьев Тигра и Евфрата, авторы «ВИ» писали, что «условия для земледелия были неблагоприятными, пока не было создано искусственное орошение». Для того, чтобы воспользоваться преимуществами почвы, древним шумерам, населявшим юг Междуречья, пришлось приступить «к осушению болотистой почвы и к использованию вод Евфрата, а затем и Нижнего Тигра, создавая основу ирригационного земледелия».

Еще хуже были условия на севере Междуречья. Как отмечалось в «ВИ», по сравнению с югом Междуречья «условия… для организации искусственного орошения в крупных масштабах и прогресса земледелия… в северной Месопотамии — холмистой степи, переходящей в горные районы… были менее благоприятны». Уточняя эту характеристику в отношении места рождения Ашшура, или Ассирии (земли между средним течением Тигра и двумя его восточными притоками — Большим и Малым Забом), историки замечали, что «по плодородию эта часть нынешнего Ирака значительно уступает низовьям Тигра и Евфрата». Поэтому земледелие здесь развивалось «с использованием дождевых вод, собираемых в Специальные водоемы и применяемых для искусственного орошения».

Выводы, которые можно сделать из этих фактов, отчасти схожи с теми, что следовали по поводу развития цивилизаций в долине Нила. Здесь также природные условия на всем протяжении на севере и юге Месопотамии не были ни одинаково хорошими, ни одинаково плохими. И тем не менее как на юге, так и на севере Междуречья возникли одни из самых древних цивилизаций мира.

Правда, развитие низовий и верховий Евфрата и Тигра шло не так, как в различных частях долины Нила. На первых порах север (верховья) опережал юг (низовья). Как подчеркивалось в «ВИ», «в период неолита культура той области, которая позже стала называться Ассирией… стояла значительно выше культуры стран, расположенных в низовьях Тигра и Евфрата». Затем, на юге, в низовьях рек, раньше возникло земледелие, и этот регион обогнал верховья по уровню развития. Однако в последующем страна, возникшая в верховьях (Ашшур, или Ассирия) опередила страну, находившуюся И низовьях (Шумер). Если признать, что главным было наличие благоприятных условий, то этим можно объяснить временный успех юга, но никак нельзя объяснить последующий прорыв вперед севера. Если же считать, что развитие цивилизаций наиболее стимулируют трудные природные условия, то этим можно объяснить финальный успех севера, но не рывок юга. Ни с той, ни с другой точки зрения нельзя объяснить произошедшие смены лидерства в Месопотамии.

Некоторое сходство природных условий Месопотамии и долины Нила и исключительное внимание к истории Древнего Египта и древних царств Междуречья за счет их соседей создают обманчивое впечатление, что наличие больших рек, а также болотистых, но плодородных речных низовий являлось важнейшим условием создания первых цивилизаций. Между тем фактически Эфиопия, Египет и страны Междуречья, развившиеся в долинах крупных рек, были скорее исключением, а не правилом в истории становления первых очагов цивилизации. Как подчеркивалось в «ВИ», хозяйство подавляющего большинства первых цивилизаций «было основано на оросительном земледелии. Но при этом ирригация в отличие от Египта и Междуречья обычно базировалась на использовании мелких рек, горных ручьев, а также дождевых вод, собираемых в водоемы».

Этот вывод подтверждает пример Элама, расположенного к востоку от Месопотамии. Земля этого государства представляла собой нелучшую местность для ведения сельского хозяйства; там были в основном горы и лишь небольшие плодородные долины по течению Каруна и Керхе.

Схожие неблагоприятные природные условия для развития земледелия были характерны и для крупного и влиятельного государства Митанни, сложившегося вблизи от Ассирии на землях между средним течением Евфрата и его притоками.

Условия для развития земледелия на территории нынешней центральной Турции отличались от тех, что существовали на землях Митанни, но и они не были благоприятными. Это не помешало созданию здесь державы Хеттов, являвшейся наряду с Египтом и странами Междуречья одной из трех крупнейших цивилизованных государств древнего мира: Говоря словами авторов «ВИ», «эта страна представляет собой плато, окруженное горами, отделяющими его от Черного и Средиземного морей. Вследствие этого*, несмотря на близость морей, климат здесь континентальный, атмосферных осадков выпадает немного. Для земледелия здесь по большей части необходимо искусственное орошение; но реки здесь несут мало воды и в связи с узостью речных долин для искусственного орошения использовать их трудно».

Позже (в конце II — начале I тысячелетия до н. э.) к востоку от земель хеттов на Армянском нагорье возникает государство Урарту. В отношении природных условий этого государства авторы «ВИ» также не смогли сказать что-нибудь хорошее: ״Сравнительно с другими районами древних цивилизаций» территория Урарту «представляла значительно меньше удобств для земледелия, которое возможно здесь (в долинах и низменностях) главным образом на основе использования вод горных ручьев». Однако и здесь было создано развитое земледельческое хозяйство.

Не лучшие условия для развития сельского хозяйства существовали и в странах, расположенных между державой Хеттов, Ассирией и Египтом и служивших полем сражений этих крупных держав, Древнего Востока. Между тем уже в III тысячелетии до н. э. здесь на узкой приморской полосе вдоль северной части восточного побережья Средиземного моря стали складываться поселения финикийцев. По поводу Финикии в «ВИ» сказано: «Возможности для пашенного земледелия ввиду недостатка удобных земель были ограничены». И все же финикийцы стали разводить здесь оливковые деревья, финиковые пальмы, виноград.

Но, возможно, такие неудобства были лишь в регионах Западной Азии и Северо-Восточной Африки? Однако в Индии и Китае, расположенных в средней и восточной часта афро-азиатского цивилизованного пояса, очаги оседлой культуры складывались не в самых лучших местах. Первые поселения цивилизации бассейна Инда, как отмечается в «ВИ», «были расположены у горных речек и ручейков при их выходе на равнину; здесь воды, видимо, перехватывались плотинами и направлялись на поля». Хотя в нижнем и среднем течении Хуанхэ, освоенном еще в древности, преобладала плодородная наносная почва из речного ила, первые земледельцы северного Китая обрабатывали главным образом земли лессового плато, что требовало искусственного орошения. И здесь переход к земледелию осуществлялся сначала не в самых удобных местах для этого занятия.

Аналогичное впечатление складывается, если взглянуть на каргу, на которой показано расположение первых государств доколумбовой Америки. Пояс доколумбовых оседлых культур Америки начинался с севера с поселений индейцев пуэбло, расположенных на землях нынешних юго-западных штатов США (Нью-Мексико, Аризона, Юта, Колорадо), на территории, где теперь развитие сельского хозяйства возможно лишь с помощью дорогостоящих ирригационных систем. Поразительно, но, не имея современной техники, племена пуэбло уже в VII[веке создали в этих трудных условиях систему искусственного орошениям выращивали кукурузу, бобы, тыкву и хлопок. Не менее поразительно и то, что в те времена их соседи в ныне процветающей Калифорнии находились на самом низком уровне развития, а для пропитания довольствовались желудями.

Искусственное орошение стало необходимым и для земледелия первых оседлых культур в центральной Мексике. В прибрежной полосе нынешних северо-западных департаментов Перу и центрального Эквадора индейцы мочика уже в VIII–IX веках строили водооросительные каналы, тянувшиеся на сотни километров, и канавы, подававшие воду к полям.

Высокоразвитое земледелие инков (они культивировали около 40 видов полезных растений) сложилось в исключительно неблагоприятных условиях Анд. Как отмечается в 4-м томе «ВИ», «долины, пересекающие Анды, представляют собой узкие глубокие ущелья с крутыми склонами, по которым в дождливый сезон стекают потоки воды, смывая почвенный слой; в сухое время на них не остается влаги». Поэтому земледелие здесь стало возможным лишь благодаря строительству оросительных каналов и превращению склонов гор в поля на искусственно созданных террасах. Чтобы предотвратить оползни, террасы укреплялись каменной кладкой, а для предотвращения утечки воды из оросительных каналов их дно выкладывалось каменными плитами.

Удивительным образом пояс доколумбовых цивилизаций проходил мимо современных сельскохозяйственных житниц Америки, где производство зерна к других продуктов никогда не требовало столь напряженных усилий, которые были вынуждены прилагать индейцы пуэбло и мочика, ацтеки, майя, тольтеки, ольмеки и инки.

Создается впечатление, что первые цивилизованные страны создавались по большей части там, где было особенно трудно вести земледелие. Может быть, все же прав Арнольд Тойнби и народы мира, как правило, выбирали места для занятий там, где было особенно трудно их выполнять? Однако известно, что земли, малопригодные для занятия земледелием, не ограничены сравнительно узкими полосами. Нетрудно убедиться в том, что за пределами этих окультуренных полос оставались бескрайние просторы земель разных качеств: столь же неудобные, еще более непригодные и гораздо более удобные.

Из этого обзора можно сделать парадоксальный вывод: удобство или неудобство этих территорий для землепашества не играло главной роли для использования их в качестве пахотных. Создается впечатление, что люди все равно были готовы осесть на этих землях и распахивать их вне зависимости оттого, каких трудов это им будет стоить. Возможно, они были рады, когда им удавалось собирать по 2–3 урожая в год без особого труда, но в любом случае они бы осели именно здесь.

А не прав ли был Гумилёв, когда он утверждал, что первые очаги человеческой культуры возникали под воздействием некоего облучения из космоса? Не были ли основатели первых оседлых цивилизаций загипнотизированы из космоса, получив приказ создавать оседлые культуры? Какая таинственная сила притягивала народы к землям, вытянувшимся в виде полос по трем континентам планеты?

 

ГЛАВА 3

ПЛЕНКА ЖИЗНИ ПРОТИВ СМЕРТИ

______________________________________

А может быть, для того чтобы обнаружить тайну рождения цивилизаций, следует отказаться от «лобовой атаки»? Сколько ни разглядывай места расположения первых цивилизаций, которые то сплошными, то пунктирными линиями протянулись через континенты, они сами по себе ничего не скажут, если у нас нет пособия для истолкования этих линий. Но, к сожалению, никто не составил пособия для прочтения линий на континентальных ладонях Земли.

Цивилизованные пояса, перечеркнувшие линиями массивы земной суши, как человеческие ладони, останутся загадочными, пока мы будем пытаться установить прямую зависимость судьбы народов от одного или нескольких условий окружающей среды. Ограниченность выбора почти неизбежно делает случайным вывод относительно «решающей причины». В этом случае исследователь обречен повторить ошибки слепцов из древней индийской притчи, которые, ощупывая различные части слона, не могли догадаться, что находится перед ними.

Нечто похожее может произойти и в том случае, когда различные исследователи пытаются выяснить, что является главной причиной того, что древние люди создали очаг цивилизации в определенном месте, но при этом обращают внимание лишь на одну или несколько сторон их жизни. Очевидно, что теплый климат, реки, почвы, а также необходимость преодолевать трудные природные условия сыграли определенную роль в становлении цивилизаций, Однако известно, что природные или общественные явления редко бывают вызваны непосредственным воздействием одного или даже нескольких факторов. Как правило, события, происходящие в природе и обществе, обусловлены следствием сложной цепочки явлений и обстоятельств, нередко отдаленных друг от друга во времени и пространстве. Отклонения в генетическом коде животного могут отозваться эхом у его дальних потомков. Последствия исторических событий могут проявляться через несколько поколений.

Однако, пытаясь отгадать причину появления на Земле первых цивилизаций, ученые зачастую не искали эти запутанные цепочки и предпочитали объяснить рождение оседлых культур, исходя из признаков, видимых на поверхности. Легко представить, к каким ошибкам могут привести подобные методы рассуждений, если задуматься, как будут оценивать нашу жизнь сторонние наблюдатели.

Представим себе, что некие разумные существа; не знакомые с нашей жизнью (допустим, пришельцы из космоса, гости из прошлого или будущего, или иные персонажи из научно-фантастических произведений), появились в летний выходной день в жилом микрорайоне современного российского города, расположенного на берегу водоема, и попытались объяснить, почему здесь живут люди.

Один из пришельцев, обратив внимание на людей, сидящих на траве и загорающих на солнышке, мог бы заявить, что население, очевидно, привлекла в эти края возможность потреблять солнечную энергию кожным покровом непосредственно из космоса, что, вероятно, является главным условием для возникновения очага человеческой цивилизации. Другой, заметив купающихся, может дополнить это соображение и сказать, что другим важным условием существования людей является наличие возле них стоячей пресной воды, в которую они должны время от времени догружаться.

Третий мог бы опровергнуть доводы предыдущих наблюдателей, справедливо указав на некоторые неблагоприятные условия жизни в этом жилом квартале. Среди недостатков жизни в микрорайоне он мог бы упомянуть чрезмерную скученность жилых, помещений, обращенность окон некоторых квартир на теневую сторону, неудобство высоких этажей для подъема и дискомфорт жизни в нижних этажах вблизи от шумного двора. Если же он знал особенности местного климата, то он мог бы добавить, что зимой в микрорайоне большую часть времени темно, холодно и дорожки покрыты льдом. Он стал бы доказывать, что все эти трудные условия бросили вызов людям и они приняли его, создав жилой квартал наперекор суровой природе.

Наконец, другие пришельцы, понаблюдав за жителями этого квартала, могли бы обратить внимание на то, что никто из них не занят строительством, а та техника, которая порой используется ими в быту, никогда не позволила бы им построить большой дом. Они могли бы сделать верный вывод о том, что дом построен не ими. Небрежное же обращение жителей со своим жильем и территорией квартала лишь убедило бы пришельцев в том, что они — варвары, случайно овладевшие цивилизованным жильем после гибели их строителей и поверхностно приобщившиеся к богатствам развитой культуры. При этом один из пришельцев мог бы разработать гипотезу о том, что былая цивилизация погибла в результате внезапного наводнения и ее памятники, возможно, покоятся на дне близлежащего водоема. Другой же, обратив внимание на каракули, рисунки и надписи, сделанные детьми и подростками мелом на тротуаре, мог бы прийти к выводу, что поскольку их лучше всего видно с высоты, то это — древние знаки для летательных аппаратов, а подлинные строители домов некогда прибыли из космоса. Возможно, что глыбы металла, груды бетона и незакопанные ямы, которые порой годами остаются на месте былой стройки, лишь укрепили бы мнение автора космической гипотезы в том, что здесь побывали инопланетяне, следы деятельности которых не поддаются разумному объяснению.

Итак, очевидно, что, хотя пришельцы даже на основе самых поверхностных наблюдений могли бы сделать несколько верных выводов (жители не строили сами дома, их привлекает близость к природе, строителям пришлось преодолевать немалые трудности при сооружении домов и т. д.), в целом их заключения оказались ошибочными из-за незнания некоторых особенностей нашей жизни, не укладывающихся в простые логические объяснения.

Что же помешает сторонним наблюдателям, впервые увидевшим жилой микрорайон в российском городе областного масштаба, сделать верные выводы? Что они скорм всего упустят из виду? Во-первых, они вряд ли поймут, почему жизнь вдали от центра города привлекательна, если не сумеют разобраться в проблемах загазованности и шума на центральных улицах города, отсутствия там зелени и прочих условий для здоровой жизни. Во-вторых, они скорее всего не сразу заметят то, что подавляющее большинство обитателей жилых домов оторвано от мест своих постоянных занятий, которые обеспечивают их всеми жизненными благами. Они вряд ли сразу догадаются, что занятия людей в жилых кварталах принципиальным образом отличаются от тех, которым они отдают время и силы в других частях города. В-третьих, маловероятно, что они быстро сориентируются в проблемах стоимости земли, строительства, сооружения коммуникаций и прочего и поймут, почему многоэтажные дома обходятся дешевле, чем малоэтажные.

Для того, чтобы распутать сложные цепочки явлений и событий, породивших современную городскую жизнь России, надо, по крайней мере приблизительно, знать мировую историю развития цивилизации, особенно историю строительства и архитектуры, а также географию и историю России.

Можно допустить, что еще более серьезные упущения характерны и для ряда гипотез о происхождении первых цивилизаций. Когда мы пытаемся истолковать черты далекого прошлого по немногим следам, оставшимся в нашем распоряжении, то оказываемся едва ли не в худшем положении по сравнению с воображаемыми пришельцами, которые могли бы прибыть в современный город. Действительно, в отличие от подобных пришельцев мы имеем дело не с реальными людьми, живущими в благоустроенных домах, а в лучшем случае с их скелетами и изображениями, с развалинами их построек и жалкими обломками их орудий труда и быта. Не имея машины времени, мы лишены возможности проверить те или иные предположения относительно далекого прошлого, и нам приходится полагаться лишь на логику в рассуждениях относительно давних событий.

Во-первых, обращая внимание на природные условия, окружавшие «жилые кварталы», в которых переселились создатели первых цивилизаций, авторы гипотез зачастую не очень убедительно объясняют, почему прежняя среда обитания перестала их удовлетворять. Как известно, до создания первых оседлых поселений люди кочевали, перемещались по всей планете, или, по крайней мере, по обширным пространствам в пределах большого региона. Может быть, остальная часть планеты была загазованной, или людям стал невыносим птичий гам, или стада мамонтов, бизонов и зубров, передвигавшихся на больших скоростях, стали угрожать безопасности пешеходов? Чем по сравнению с остальной планетой оказались выгоднее те места, где складывались очаги первых цивилизаций? Если же, напротив, люки стали искать себе трудности, то разве в лесных дебрях и среди степей, населенных хищными зверями, их было меньше, чем в болотистых низменностях или на горных плато?

Во-вторых, гипотезы, основанные на решающей роли климата, не очень ясно объясняли, почему создатели первых цивилизаций изменили свой образ жизни и оставили свои прежние занятия. Как известно, до возникновения первых постоянных поселений люди занимались охотой и собирательством, что вполне удовлетворяло их в течение сотен тысяч лет. Почему же они вдруг оставили эти промыслы и переехали на новое местожительства, где стали заниматься земледелием и скотоводством? Кто обучил их этим занятиям, создал новые рабочие места, обеспечил им вознаграждение за труд и прочие социальные блага? А если такие центры трудоустройства и профподготовки были сознаны пришельцами из космоса или из цивилизаций, погребенных под толщами вод или льдов, то почему эти творцы цивилизаций исчезли бесследно, не оставив потомкам никакого внятного сообщения о своей бескорыстной и благородной деятельности?

В-третьих, многие гипотезы не объясняют, почему люди, которые прежде жили довольно рассредоточено по всей поверхности Земли, вдруг решили жить почти так же скученно в оседлых поселениях, как обитатели современных многоэтажных и многоквартирных домов. Может быть, возросла плата за разбивку палаток, вигвамов, чумов и юрт в лесах и полях?

Как и для правильного понимания современной городской жизни, для того чтобы установить, почему первые цивилизации возникли именно там, где они возникли, надо хотя бы приблизительно разобраться в историческом и географическом контексте исследуемого явления. Однако, так как масштаб наблюдений за жизнью отдельного микрорайона отличается от масштаба исследования первых цивилизаций, придется принять во внимание, с одной стороны, основные направления развития мировой истории, а с другой стороны, учесть основные свойства земной поверхности, на которой в течение миллионов лет обитал человек.

Обращая внимание на необходимость всестороннего рассмотрения связей между человечеством и природой, основоположник геохимии, биогеохимии и радиогеологии Владимир Иванович Вернадский писал: «До сих пор историки, вообще ученые гуманитарных наук, а в известной мереи биологи сознательно не считаются с законами природы биосферы — той земной оболочки, где может только существовать жизнь… В действительности ни один живой организм, в свободном состояний на Земле не находится». Биосфера объединяет все формы земной жизни не только их общим происхождением, но и взаимозависимостью друг от друга. Экологические цепочки, соединяющие различные элементы биосферы, свидетельствуют о наличии своеобразного общего поля взаимного притяжения в «области жизни». Единство биосферы обусловило ее способность к эволюционному развитию.

Кроме того, Вернадский обнаруживал невидимые, но эффективные силы взаимного притяжения, связывающие неживую природу и живую, биосферу и судьбы человечества. «Человечество, — писал Вернадский, — как живое существо, неразрывно связано с материально-энергетическими процессами определенной геологической оболочки Земли, с ее биосферой».

Эта «неразрывные связи» проявляются не только во вторжениях отдельных природных факторов в развитие человечества, но и в постоянном воздействии живой природы на судьбы народов мира. Во-первых, различные факторы, оказывающие воздействие на живые организмы, такие как температура, влажность и наэлектризованность воздуха, наличие воды и ее химический состав и прочее, могут влиять непосредственно на человеческий организм, а следовательно, и на ход человеческой истории. Во-вторых, как и всякие живые существа, люди могут удовлетворять свои физиологические потребности прежде всего за счет биосферы. Поэтому такие факторы, как солнечная радиация и ее циклические изменения, характер почвы и другие, от которых зависит развитие растений и животных, косвенным, но эффективным образом воздействуют на жизнь людей. В-третьих, принадлежность человека к животному царству делает его подвластным многим из тех законов эволюции,1 по которым развивается живая природа.

Законы эволюции не похожи на механистические законы неживой природы главным образом потому, что, в отличие от косной материи, жизнь не пассивно реагирует на внешнее воздействие окружающей среды. Данные о солнечном излучении и радиации подземных пород, температурном режиме, химическом составе окружающей среды и т. д. служат для живого организма условиями уравнений, которые он должен решать, чтобы выжить. Жизнь должна постоянно находить формы и величины биологического порядка, способные дать ответ на условия, поставленные неживой природой. При подготовке ответов биологические организмы создают совершенно новые комбинации из имеющихся в их распоряжении возможностей, но непременно отказываясь от некоторых своих прежних качеств. Таким образом, устанавливается равновесие между внешним миром и возможностями живого организма.

Однако такое равновесие может быть лишь временным, так как по своей сути жизни чуждо неподвижное состояние, она находится в постоянном движении, активно развиваясь. Эволюция биосферы преобразует и мир неживой природы. Обратив внимание на эту сторону биосферы, Вернадский увидел в живой природе Земли активный фактор космического значения. Русский ученый расценивал жизнь, как проявление способности материи противостоять тенденции к достижению мировой энтропии, то есть тепловой смерти Вселенной. Чтобы оценить значение этой мысли Вернадского, требуется небольшой экскурс в физическую теорию.

Понятие «энтропия» (древнегреч. — переход, превращение) используется физиками для обозначения функции состояния термодинамической системы. Достижение теплового равновесия означает максимум энтропии. Энтропия ведет к рассеиванию энергии в просторах космоса,*или к «тепловой смерти» Вселенной, о чем впервые объявил в XIX веке английский физик Уильям Томсон в статье «О проявляющейся в природе общей тенденции к рассеянию механической энергии».

Эта идея оспаривалась другими учеными, в частности, австрийским физиком Л. Больцманом. В докладе на заседании Венской академии наук в 1886 году Л. Больцман использовал понятие «флюктуация» (колебание; отклонение от нормы) для того, чтобы обосновать свою теорию, в которой он доказал наличие космических процессов, противостоящих тепловой смерти Вселенной. В то время как Вселенная движется к тепловому равновесию, в отдельных ее областях, хотя бы небольших, могут создаваться флюктуации, восстанавливающие неравномерность температуры во Вселенной. После образования такой флюктуации статистические законы ведут к выравниванию температуры, но флюктуации возникают вновь. Эти флюктуации противостоят движению Вселенной к тепловой смерти.

В качестве примера такой флюктуации Больцман привел земную жизнь и ее роль в энергетическом обмене между Солнцем и Землей, в ходе которого в течение миллиардов лет совершается выравнивание температуры до достижения равновесия. В то же время, как отмечал Л. Больцман, «мы легко можем использовать переход теплоты от Солнца к Земле для совершения работы, как переход теплоты воды от парового котла к холодильнику. Поэтому всеобщая борьба за существование живых существ… это борьба за энтропию, которую можно использовать при переходе энергии с горячего Солнца к холодной Земле. Для того, чтобы возможно более использовать этот переход, растения распускают неизмеримую поверхность своих листьев и заставляют солнечную энергию, прежде чем она опустится до уровня температуры земной поверхности, выполнить химический синтез… Продукты этой химической кухни являются предметом борьбы в мире животных». Необратимая эволюция жизни на Земле являлась флюктуацией, нарушавшей движение к уравниванию температурного баланса. Эта идея Больцмана позволяла увидеть в деятельности растений самостоятельный процесс, противостоящий энтропии в Солнечной системе.

Изучая энергетические процессы, происходящие в биосфере, Вернадский впервые поставил вопрос о биогенной миграции атомов, то есть об их передвижении, вызванном деятельностью не только растений, но и животных. «Живые организмы», по мысли Вернадского, «своим дыханием, своим питанием, своею смертью и своим разложением, постоянным использованием своего вещества, а главное, сменой поколения, своим рождением и размножением порождают… великий планетный процесс, миграцию химических элементов в биосфере, движение земных атомов, непрерывно длящееся больше двух миллиардов лет». «Биосфера планеты Земля, — указывал Вернадский, — побеждает мировую энтропию путем биогенной миграции атомов, стремящихся к расширению».

Другую теорию о роли жизни в борьбе против Вселенской гибели изложил доктор биологических наук А. Г. Маленков в работе, написанной совместно с его отцом Г. М. Маленковым, известным государственным деятелем СССР. Если Больцман и Вернадский видели в биосфере средство противодействия рассеиванию энергии во вселенском космосе, то отец и сын Маленковы обратились к другой стороне космического процесса, связанной с гравитационным сжатием материи. В небольшой работе «О всеобщности принципа: жизнь противостоит гравитации» Г.М. и А. Г. Маленковы утверждали, что «живые организмы, растения и животные постоянно и повсеместно преодолевают в ходе своей жизнедеятельности гравитационное поле… Жизнь противостоит гравитации уже в своих элементарных проявлениях: рост растений, движение животных и т. д.».

Знаменитый политический лидер страны, обладавший высшим техническим образованием и изучавший труды В. И. Вернадского, и видный ученый-биолог подчеркивали, что противостояние гравитации наблюдается уже у одноклеточных организмов

И особенно усиливается после возникновения многоклеточных существ: «Появление многоклеточных организмов — чрезвычайно важный этап в истории противостояния жизни гравитации. Для макроскопических многоклеточных существ преодоление перепадов гравитационного поля требует уже значительной доли общей энергий, расходуемой на жизнедеятельность. Многоклеточные существа непрерывно и повседневно вынуждены учитывать гравитацию и противостоять ей. Именно поэтому уже на первом этапе развития многоклеточности — тканевом уровне организации — ведущей управляющей системой становится система механической интеграции клеток в ткань. Поля механических напряжений, прямо противостоящих гравитационному полю, непосредственно управляют поведением тканевых систем».

Из этих теорий следует, что задолго до выхода человека в космическое пространство земная жизнь стала играть существенную роль в решении судеб мирового космоса. Тонкая пленка живой материи на Земле, находящейся между мертвой материей космоса и земных пород, стала мощной преградой, сдерживающей распыление энергии в бесконечном космосе и в то же время противодействующей гравитационному сжатию космической материи. Биосфера, занимающая ничтожно малую часть нашей крохотной по космическим масштабам планеты, представляется небольшим отважным отрядом жизни, активно ведущим борьбу против бесконечно огромных, но косных сил, несущих гибель Вселенной.

В то же время сама жизнь, как подчеркивал Александр Чижевский, «должна считаться явлением космическим, работою космических сил». Для того, чтобы противостоять силам, разрушающим космос, жизнь должна постоянно питаться космической энергией и прообразовывать ее. Обращая внимание на эту сторону в отношениях жизни и неживой материи, Александр Чижевский писал: «Жить, говоря языком физики, — это значит пропускать через себя потоки энергии. Живое существо даже самое короткое время не может оставаться без притока энергии извне. Когда растение или животное поглощают питательные продукты или дышат, они воспринимают энергию, когда же животное движется, человек работает или мыслит, энергия выделяется из организма».

Главным же источником космической энергии на Земле является Солнце, подчеркивал А. Чижевский. Он писал: «Основной задачей жизни является задержание, сохранение и экономное расходование солнечной пищи, В этом смысле борьба за существование есть не что иное, как буквально борьба за частицу лучистой энергии Солнца… Существование тончайшей пленки, которая со всех сторон окружает земной шар, находится в прямой и последовательной зависимости от энергии солнечного излучения. Куда бы ни проник солнечный луч, он встречает на своем пути ожидающую его потенциальную жизнь, чтобы дать ей движение… Подобно резцу скульптора, энергия солнечного луча творит лик и образ органической жизни на Земле». Задерживая солнечную энергию и обращаясь к Солнцу, жизнь становилась преградой на пути мировой энтропии и преодолевала земную гравитацию.

Борьба жизни, вооруженной и преобразованной солнечной энергией, против космической смерти и земного притяжения прошла через много этапов и породила многочисленные цепочки последовательных событий. Чтобы разгадать причины возникновения первых человеческих цивилизаций, нам придется пройти по этим запутанным цепочкам, соединившим события от появления первых организмов на планете и до выхода их на земную твердь.

 

ГЛАВА 4

МЫ — ЖИТЕЛИ СРЕДИЗЕМНЫХ ОСТРОВОВ И ПОЛУОСТРОВОВ

______________________________________

Когда-то, как говорится в Книге Бытия, «Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездной». Эти слова в начале Ветхого завета вдохновили француза Жана Санди написать книгу «Боги, которые создали Небо и Землю», в которой утверждалось, что прибывшие из космоса разумные существа застали нашу планету именно в таком плачевном состоянии. Однако упорным трудом, который длился несколько тысячелетий, они создали на Земле условия для жизни, а затем живые существа и человека. Впоследствии, утверждал Жан Санди, рассказы создателей жизни о Земле отразились в истории о Семи Днях Творения.

По мнению же современной науки, формы жизни возникли и развились на «безвинной» и «пустой» Земле без внешней помощи и поэтому им понадобились не тысячи, а миллиарды лет, прежде чем они в борьбе против сил мировой энтропии и вселенской гравитации стали последовательно распространяться по планете, покоряя одну сферу земного обитания за другой (гидросферу, литосферу, атмосферу) и их различные слои. Как отмечали в своей работе Г.М. и А. Г. Маленковы, «особенно значительно и явно жизнь противоборствует гравитации при выходе живых существ из плотной водной среды на поверхность суши. Действие гравитационного поля при этом возрастает в десятки раз».

Не исключено, что переход из водной среды на сушу осуществлялся в «пограничной зоне» между геофизическими средами. Г.М. и А. Г. Маленковы писали о «пульсирующей границе вода-суша», линия которой менялась под воздействием лунной гравитации. В связи с этим они считали, что «наличие лунных и приливных ритмов у многих организмов, обитающих на суше, отражает память о том критическом для их предков периоде, когда они выходили из «хляби морской на твердь». Так постепенно неживая природа Земли превращалась в область жизни, или биосферу.

Однако при каждом переходе из одной среды обитания в другую живые организмы сталкивались с новыми условиями, принципиальным образом отличавшимися от обжитой среды. Для покорения очередной геофизической сферы живым организмам всякий раз приходилось решать новые уравнения, в которых учитывались свойства этой среды, и преобразовывать себя соответствующим образом. Поэтому каждый переход из одной земной среды в другую соответствовал новому этапу в развитии живых организмов.

Переход из одной среды обитания в другую совершали лишь те организмы, которые могли выжить при резком ухудшении привычных условий, воспользовавшись благоприятными условиями новой среды. Такие организмы должны были обладать повышенным запасом жизненной энергии и способностью использовать имевшиеся у них возможности в новых условиях. Победителями воздушной стихни оказывались те виды животных, которые могли оторваться от земной поверхности и, воспользовавшись воздушными потоками, одержать победу над земным тяготением. На суше выживали существа, оказавшиеся временно вне привычной для них морской воды и сумевшие перемешаться в новой стихии.

Для того, чтобы научиться преодолевать расстояния между одним водоемом и другим, рыбам, как считают видные биологи, пришлось опираться на свои плавники при передвижении по суше. Одновременно переход живых существ из воды на сушу потребовал не только превращения плавников в конечности для передвижения по твердой поверхности, но и преобразования воздушного пузыря в легкие, изменений в системе кровообращения, I кожном покрове и т. д. Кроме того, эти изменения в отдельных частях организма нарушали сложившееся равновесие между его различными внутренними системами. Чтобы восстановить внутреннее равновесие, организму приходилось в чем-то видоизменяться. Правда, эти переделки обошлись живым существам ослаблением их способности плавать, а затем и утратой возможности постоянно находиться в водной среде.

Выход жизни из воды насушу стал переломным этапом в распространении биосферы по планете и в эволюционном развитой многих организмов. Однако, оказавшись на суше и приспособившись к сухопутной жизни миллионы лет назад, предки современных сухопутных животных, включая человека, не расстались окончательно с водной стихией, а продолжали зависеть от нее. Вода окружает потомков обитателей Мирового океана на земной суше со всех сторон. Под ними текут подземные воды, по небу перемещаются облака, состоящие из водного пара, и потоки воды то и дело низвергаются на землю. Наконец, большая часть тела человека состоит из воды. Сама же суша, занимающая немногим более 20 процентов земной поверхности, со всех сторон окружена Мировым океаном и его заливами, огромными пространствами возле полюсов и в горах, покрытых замерзшей водой. Даже то, что считается поверхностью суши, покрыто бесчисленными водными потоками разной величины и стоячими водными пространствами.

Не только моря, но и озера, реки, болота, огораживающие участки суши, превращают их в острова или полуострова, расположенные среди земной суши. Порой эти «средиземные» полуострова, буквально сжатые с двух сторон параллельно текущими реками, именуют двуречьями; скопления же таких полуостровов называют пятиречьями, семиречьями и т. д. Междуречья, образованные речушками, в свою очередь оказываются огражденными еще более мощными водными барьерами крупных рек, озер и морей. Вследствие этого небольшие полуострова-междуречья, образованные течением мелких речек, становились частями более крупных полуостровов, полуокруженных большими реками, подобно тому как приморский Керченский полуостров является частью Крымского полуострова.

Исходя из этого москвичей вместе с жителями Московской, Ивановской и Владимирской областей можно считать обитателями скопления «средиземных» полуостровов, огороженных Окой, Волгой и их притоками. (После сооружения канала имени Москвы и других водных сооружений многие жители этих мест уже давно стали островитянами.) Сухопутный вход на это полуострова расположен южнее города Гагарин и неширок. Поблизости от этого места находится еще более узкий вход на один из полуостровов этого скопления, окруженный Окой и ее притоками, в том числе Москвой-рекой. На этом полуострове обитают жители юго-запада Москвы. Разумеется, можно обнаружить и более мелкие полуострова, созданные речушками и излучинами больших рек. Так на суше возникают запутанные лабиринты, окруженные вместо каменных стен водными преградами.

Значительная часть этих водных стенок соединяется с водами Мирового океана, поскольку туда направляется подавляющая часть водных потоков. Эти части земной суши можно считать приокеанскими. В то же время немалая часть рек направляет свои воды во внутренние бассейны (озера, не связанные с Мировым океаном, такие как Балхаш, Чад, Большое Соленое, или внутренние моря, такие как Каспийское и Аральское) или пересыхает по пути. Эти части земной суши являются внутриконтинентальными. На некоторых континентах внутренние земли занимают сравнительно небольшие площади. Даже Большой бассейн на территории США невелик по сравнению с общей площадью Северной Америки. В Африке же огромную территорию занимают внутриконтинентальные земли Сахары. Почти вся территория Австралии представляет собой «внутренний континент». Значительную часть Евразии занимают земли внутреннего континента, включающего в себя бассейны Каспия, Арала, Балхаша, внутренних озер Синьцзяна, а также степных и полупустынных просторов Центральной Азии.

На внутриконтинентальных землях существуют свои водные бассейны с водными лабиринтами. К числу наиболее сложных относятся те, которые группируются вокруг Волги, самой крупной мировой реки внутриконтинентального Каспийского бассейна, а также вокруг Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи, впадающих в Аральское море. Если Мировой океан и приокеанские воды окружают сушу, то внутриконтинентальная суша окружает воды внутренних бассейнов.

Порой трудно сказать, вода ли окружает сушу или суша — роду. К тому же границы между этими средами подвижны. Водные барьеры то опускаются и становятся преодолимыми, то поднимаются и делаются неприступными. Так происходит во время Летних засух и в зимнюю стужу или во время весенних половодий или наводнений, вызванных таянием ледников. С наступлением же морозов водные барьеры устраняются, а гидросфера обретает свойства литосферы. Соотношение между водой и сушей меняется и вследствие перемен в мировом климате или геологических катаклизмов. Даже огромные острова, отделенные ныне глубоководными преградами, такие как Британия, Цейлон (Шри Лан-ка), Зондские острова, некогда соединялись сушей с Евразией. В то же время периодическое высыхание Каспийского моря не раз превращало ее острова в полуострова.

Соотношение между водой и сушей во многом определяет характер флоры и фауны на той или иной территории Земли, а также влияет на систему взаимоотношений между различными формами жизни, растительной и животной, именуемое «биогеоценозом», или «биоценозом», что проявляется в характере животного мира в различных регионах планеты.

Хотя многие из зоогеографических областей и подобластей протянулись поясами по поверхности Земли в широтном направлении, в зависимости от количества солнечной радиации, получаемой биосферой (так в Старом Свете к югу от Арктической подобласти полосой протянулась Европейско-Сибирская лесная подобласть), некоторые зоогеографические регионы сложились в силу того, что они оказались полностью отрезанными водными барьерами и закрыли выход животным «своего» континента или острова и доступ животным извне. Именно таким образом сформировались Австралийская зоогеографическая область, Мадагаскарская подобласть, Антильская подобласть и т. д.

Другие зоогеографические подобласти возникли в значительной степени вокруг приокеанских земель. Вход в эти земли не был полностью закрыт, но все же сильно ограничен узкими участками суши, через которые можно было попадать в «водные лабиринты». В этих покрытых густыми лесами междуречьях складывались особые животные миры. Крупными приокеанскими зоогеографическими подобластями являются Индийская, Западно-Африканская, Бразильская, Средиземноморская.

Третьи зоогеографические зоны сформировались на основе внутренних континентов, часто отделенных большими пространствами суши от Мирового океана и приокеанских земель. Обычно центральная часть внутриконтинентальных земель занята пустынями и полупустынями, и далеко не все животные могут выдержать такие условия. Зачастую жизнь во внутриконтинентальных регионах активно развивается лишь на их степных окраинах. К таким регионам прежде всего относится Центрально-Азиатская подобласть.

Кроме того, па различных островах, окруженных морями, на «средиземных» островах и полуостровах, огражденных водными преградами, также складывались свои автономные системы биоценоза, в которых поддерживалось относительное равновесие.

Отношения между животными, сушей и водой еще более осложняются вследствие того. что, с одной стороны, потоки этого химического соединения являются барьером для многих сухопутных животных, а с другой стороны, животные не могут жить без пресной воды. Поэтому многие из них вынуждены время от времени идти на водопой к реке, пресному озеру или иному источнику. В то же время за миллионы лет пребывания на суше они постепенно утратили биологические возможности, необходимые для постоянной жизни в водной стихии.

Если для того, чтобы выжить на суше, рыбы стали использовать свои плавники в качестве двигательных конечностей, то для того, чтобы вновь научиться плавать, сухопутным жителям надо было использовать части своих тел, сформированных пребыванием на суше.

Одни животные научились превосходно плавать, что, очевидно, способствовало их распространению по всему свету. Характерно, что такие водоплавающие млекопитающие звери, как бобры, распространены и по всей Евразии, и по всей Северной Америке. Выдры — также выдающиеся пловцы — обитают на всех континентах Земли, кроме Австралии и Антарктиды.

Другие виды животных научились преодолевать неширокие водные барьеры прыжком. Видимо, это умение помогало козлам и баранам перепрыгивать не только через пропасти в горах, но и через ручьи и с камня на камень через водные потоки. Умение совершать прыжки с ветки на ветку помогло обезьянам преодолевать неширокие водные потоки. Этот же навык, вероятно, помог белкам распространиться как повсюду в Евразии, так и в Северной Америке.

Третьим видам животных переходить воды вброд позволяет их сравнительно высокий рост. Опираясь на дно ногами, они могут переходить поток в частично погруженном состоянии до тех пор, пока вода не заливает им ноздри. Четвертые даже могут сделать в ходе такого перехода несколько плавательных движений. Пятые научились долго обходиться без воды. Благодаря этому они смогли пересекать огромные безводные пространства суши, что позволяет им покорять пустыни и полупустыни внутренних континентов, сокращая путь через них, и избегать излишних блужданий вдоль речных потоков.

Есть виды животных, которые используют для далеких переходов зимнее время, когда реки и другие водные преграды замерзают: зимой они могут беспрепятственно перейти из одной местности в другую. Это им позволяет способность не впадать в спячку в зимнее время. Вероятно, лисицы, волки, зайцы и другие звери именно таким образом распространены повсюду, как в Западном, так и в Восточном полушариях.

И все же для многих видов сухопутных животных вода является неприступной или почти неприступной преградой. Даже те животные, которые могут проплыть некоторое расстояние, боятся входить в коварную движущуюся стихию. По этой причине стада буйволов и антилоп, которые могут без труда переплыть речку, останавливаются в страхе перед водой и входят в нее лишь под физическим давлением наступающих сзади сородичей.

Охотники знают, что река — враг зверя, а поэтому во многих случаях животное скорее пойдет долгим окольным путем, чем вступит в пугающую его воду. Эти звери следуют мудрости, которая отражена в пословице: «Если три версты обходом, прямиками будет шесть». Двигаясь «прямиком», звери могут попасть в опасную воду и погибнуть, а поэтому самыми короткими дорогами для большинства из них являются пути в обход опасных рек.

Однако, как из всякого лабиринта, даже самого запутанного, можно выбраться и из природных ловушек, созданных водными преградами. Поскольку существуют пути по суше в междуречья, или на полуострова, окруженные реками, а проходы к островам создаются периодически, животные постоянно или временами могут переходить из одного ареала в другой. Способность обходить водные лабиринты стала для многих животных важным условием их передвижений по планете.

 

ГЛАВА 5

КТО ПРИНУЖДАЛ ЖИВОТНЫХ К ЭМИГРАЦИИ?

______________________________________

У животных, как и у людей, наличие теоретической возможности эмигрировать далеко не всегда совпадаете ее реализацией. Перед животными встают схожие вопросы: «Зачем покидать родные края, если мы привыкли там жить? Во имя чего терпеть тяготы пути? Не рискованно ли искать счастья в чужой земле?» Как и любой переход в иную среду бегство из родного ареала звери осуществляют лишь под давлением чрезвычайных обстоятельств. Однако чрезвычайные ситуации в природе не редкость. Животные покидали родные края, как только равновесие в их среде обитания нарушалось.

Данные различных естествоиспытателей, собранные русским ученым А. Л. Чижевским, позволили ему сделать вывод о том, что такие нарушения равновесия происходят периодически под воздействием солнечной активности. В годы повышенной солнечной активности могут учащаться засухи и одновременно наводнения вследствие таяния горных снегов. В эти годы активизируется деятельность болезнетворных бактерий. Эти природные процессы угрожают жизни животных и растений, но в то же время под непосредственным воздействием солнечной активности возрастают урожаи и приплод животных, усиливается их жизненная активность.

Эти циклы не равномерны по своей продолжительности. В приведенном Чижевским перечне данных о пятнообразовательном процессе на Солнце за три столетия указаны самые разные числа лет от одного минимума солнечной активности до другого, а также от ее максимума до нового максимума: 7,3; 8,2; 9,6; 11,5; 14; 15; 17,1 и т. д. Следует также учитывать, что число солнечных пятен и интенсивность солнечного излучения бывают различными в крайних точках цикла: в один максимум число пятен может достигать 47, в другой — 111, в третий — 130 и т. д.

Наконец, не стоит забывать, что циклы, вызванные непосредственным воздействием солнечной активности, не являются единственными периодами, в течение которых совершаются колебания в состоянии биосферы. Во-первых, процессы в биосфере могут провоцироваться не одним физическим явлением (солнечная активность), а различными (воздействие Луны, состояние подземных недр, передвижение Солнечной системы в космосе и т. д.), каждый из которых имеет свои циклы. Совпадение или несовпадение этих циклов могут существенно менять течение циклов жизнедеятельности биологических организмов. Во-вторых, влияние этих причин меняется вследствие инерционных сил физических тел Земли и ее сфер (литосферы, гидросферы, атмосферы). Эти инерционные силы способны замедлять или ускорять воздействие солнечной активности или иных сил. В-третьих, многие события в биосфере вызваны не прямым воздействием физических причин, а возникают через посредство сложных связей между различными биологическими организмами. Для процессов в биосфере вообще характерны не механические, прямые воздействия, а косвенные связи между явлениями, обстоятельствами и предметами через сложные, нередко запутанные цепочки последовательных событий, что существенно меняет ход и продолжительность циклов жизнедеятельности.

Вследствие всех перечисленных выше причин ученые открыли существование в живой природе много других циклов разной продолжительности и разного характера: 35-летний цикл Брюкиера, циклы Уильяма Бевериджа, длительность которых в годах составляла — 5,7; 9,8; 12.8; 15,2; 19,9; 54 и 68 и еще около 20 циклов, циклы Д. Бранта и многие другие.

Наличие циклов разной продолжительности в развитии процессов в живой и неживой природе чрезвычайно затрудняет их прогнозирование. На это указывал Эллсуорт Хантингтон, который писал: «Для человечества было бы огромным благом, если бы мы могли научиться предсказывать различные сроки у будущих событий… Это было бы легко, если бы: 1) существовало бы небольшое количество циклов; 2) все они были бы абсолютно одинаковыми по своей продолжительности и интенсивности; 3) нй один цикл не вызывал бы продолжительного воздействия и не накладывался на другой; 4) каждый данный цикл развивался бы равномерно по всем частям Земли. Однако ни одного из этих условий не существует».

И все же, несмотря на невозможность предсказывать цикличность событий в природе с такой же точностью, с какой можно определять продолжительность дня или года, очевидно, что цикличность в развитии природы существует. Чижевский исходил из средней продолжительности солнечного цикла в 10–13 лет, или в 11 лет. Половина такого цикла составляет, по Чижевскому, от 5 до 6 лет, двойной солнечный цикл длится от 21 до 24 лет, тройной цикл — от 32 до 35 лет, трижды тройной — от 100 до 105 лет. Анализы срезов древесины показали, что в периоды максимальной солнечной активности особенно усиливалась и деятельность биосферы.

А. Н. Шнитников установил наличие еще более длительных климатических циклов, зависящих от перемещения циклонов, которые то проходят по северной части Евразии, то по ее средней части, то по южной. На основе имеющихся данных Шнитников разработал теорию чередования влажных и сухих периодов, продолжительностью в несколько столетий. Эти периоды увлажнения и усыхания неравномерны по своей продолжительности. Кроме того, они сочетаются с многочисленными, но более короткими циклами солнечной активности, в ходе которых засушливый период прерывается дождливыми голами, а влажный период сочетается с годами засух. При этом перемены в мировом климате могли вызывать различные, нередко прямо противоположные последствия в разных частях планеты. Так усыхание торфяников, которое наблюдалось в Западной Сибири в середине III тысячелетия до н. э., происходило одновременно с активным таянием ледников в Альпах и грандиозными наводнениями в 2379 году до н. э. в Месопотамии и в 2297 году до н. э. в Китае, которые были объявлены всемирными потопами.

Очевидно, что циклические колебания солнечной энергии создают резкие перепады в условиях жизни на Земле и тем самым вызывают то рост, то падение рождаемости у зверей. Их численность то резко возрастает, то уменьшается. В то же время такие перемены в климате провоцируют глубокие качественные перемены в биосфере, подстегивая жизнь растений и животных, заставляя их прибегать к таким способам выживания, которые оставались невостребованными в периоды стабильного состояния, то есть активизируют эволюционные процессы,

О том, что популяции животных то уменьшались, то резко увеличивались, было известно давно. Чижевский ссылался на специалиста по охотничьему делу в России Туркина, который подметил приблизительную 11-летнюю периодичность в числе убиваемых зайцев и в количестве вывоза их шкур. Ряд ученых Франции, Бельгии, Англии и России давно установили 11-летнюю повторяемость массовых перелетов саранчи и других насекомых. Норвежский полярный исследователь Ф. Нансен открыл 11-летний период улова и качества рыбы. Отмечая, что некоторые из пиков активности живых организмов не совпадали с пиками солнечной активности, Чижевский обратил внимание на то, что процесс влияния Солнца на земную жизнь носит сложный характер, который не всегда можно точно выявить. В то время как, по мнению ряда специалистов, появление сибирских соек в Северной Европе раз в 11 лет связано с повторяющимися неурожаями кедровых орехов, английский орнитолог Зимрот полагал, что вторжение этих птиц в необычную для них среду вызвано Обильными урожаями их любимых орешков, вследствие чего сойки размножаются в чрезмерном количестве и вынуждены Искать пропитания на стороне. На основе многочисленных наблюдений Зимрот заключил, что интенсивное размножение млекопитающих, птиц, насекомых, а равно и растений связано с 11 — летним циклом активности солнечных пятен.

Периодически повторявшиеся природные катастрофы, постигавшие обитателей речных полуостровов, а также популяционные взрывы, которые вызывали массовый голод, вынуждали их покидать обжитые края и искать более благоприятные места. Широко известны перемещения огромных масс белок и леммингов в поисках питания на значительные расстояния. В то же время неумение плавать или преувеличенный страх перед водой заставляли многих зверей обходить водные барьеры и искать сухопутные пути. По этой причине во время своих исходов из междуречий животные устремлялись к верховьям рек, где вода была мельче всего и где можно было легче найти сушу.

Во время такого бегства животные могут покидать не только свои постоянные места жительства, но и временно выходить за пределы зоогеографических областей, обычных для их биологического вида. Голод не только гонит зверей далеко за пределы их мест обитания, но и заставляет их проявлять несвойственные им черта поведения. Как писал бразильский географ Жозуэ де Кастро в своей книге «География голода», «во время одной из сильных засух на северо-востоке Бразилии наблюдалось страшное нашествие летучих мышей. Эти ночные животные стали проявлять активность и днем и ночью; целые стаи их проникали в дома, сосали кровь детей и даже нападали на взрослых. Змеи также совершенно безумеют во время бразильских засух: гремучие змеи выползают из своих нар и ползут целыми полчищами по дорогам, по загонам для скота, дворам и даже забираются в дома в поисках добычи». Таким образом, в пиковые годы циклов у животных могли проявляться новые качества, которые свидетельствовали о наличии у них неисчерпанных эволюционных возможностей.

Злая стихия может загнать зверя в чуждую для него обстановку и заставить изменить его обычное поведение. Даже зайцы, как мы помним из стихотворения Некрасова, могут предпочесть оказаться в лодке вместе с охотником, лишь бы не погибнуть от наводнения. Если же животным везло, то они попадали на широкие просторы плоскогорий, обильно покрытые растительностью и не разделенные водными потоками. Эти обширные участки суши притягивали, как мощные магниты, стада животных, жаждавших спасения. Приходили на простор плоскогорий те, кто выжил во время исхода. Эти наиболее приспособленные особи становились родоначальниками новых видов животных, размножавшихся на просторных плоскогорьях. Здесь происходило скрещивание разновидностей животных одного рода. Так различия в земных условиях способствовали усилению различий в биосфере и ее развитию. Широкие плоскогорья, на которые ведут дороги из речных полуостровов, стали местом рождения многих новых видов животных (например, Восточно-Африканское нагорье, степные области Евразии).

Но найти землю обетованную мигрирующим животным было не так легко. Зачастую ближайшие к ним ареалы, ограниченные водными барьерами, были также поражены природным бедствием или же вход туда преграждали обитавшие там хищники или другие животные. По этой причине в поисках удобных ареалов животным приходилось преодолевать немалые расстояния. Выдерживать такие переходы и приспособиться к новым непривычным условиям обитания могли лишь те животные, которые обладали наибольшими жизненными резервами. Покоряя новые земли, животные, организм которых обладал более универсальными возможностями и большим запасом жизненных сил, одновременно делали новые шаги по лестнице эволюционного развития.

 

ГЛАВА 6

МЕСТО ВСТРЕЧИ — АРАРАТ

______________________________________

Невидимое движение живых организмов по лестнице эволюции сопровождалось их физическими перемещениями по земной поверхности. Чтобы распутать всю цепочку связей, соединивших историю цивилизаций с биосферой, нам придется теперь проследовать по следам сухопутных животных, которые они оставляли на различных континентах Земли.

В ту пору, когда теория эволюции не была открыта, а люди черпали свои познания о мире из священных книг, они исходили из того, что уцелевшие после всемирного потопа в Ноевом ковчеге семь пар чистых и семь пар нечистых животных разбрелись по всему свету и, расплодившись, создали нынешний животный мир. Какими бы путями двинулись животные со склонов Арарата? Подавляющее большинство из них воспользовалось бы сухопутными тропами в обход водных барьеров. В то же время для утоления жажды они держались бы вблизи берегов рек и озер. Лишь верблюды (если таковые были в Ноевом ковчеге) и некоторые пресмыкающиеся (наверное, их было немало среди пар «нечистых») рискнули бы пересекать безводные пустыни напрямик. В то же время все звери смогли бы пересекать влажные степные просторы в любом направлении. Вероятно, вне зависимости от того, были потопы или нет, именно так перемешались звери по нашей планете в течение миллионов лет.

Следуя постоянными маршрутами, животные нашей планеты за долгие годы оставили видимые следы своих передвижений. В книге о своих путешествиях по лесам Канады польский географ Аркадий Фидлер писал: «Мы часто встречаем в лесу звериные тропы. Как и у людей, у зверей свои постоянные маршруты, закрепленные извечными обычаями. Некоторые тропы неподалеку от нашего лагеря — это глубокие борозды: тысячи копыт, тысячи лап выдолбили их за долгие годы. Мы знаем: там, на дне долины, в непроходимой чащобе, проходят медвежьи пути, а на вершине холмов — дорога лосей. Но больше мы ничего не знаем. Тропы исчезают в бескрайних лесах. Они ведут от одного неведомого места к другому! Это символы жизни в лесах, но одновременно и символы звериных тайн и скрытых в зарослях радостей и бед».

В краях, где редко появляются люди, хорошо протоптанные звериные тропы похожи на дороги, по которым регулярно движется транспорт. Таковы, например, оленьи тропы на Крайнем Севере. Аналогичные тропы оставляют и другие крупные животные, перемещающиеся стадами в других частях света. Изучая жизнь кенийского национального парка Серенгети, немецкие зоологи Бернхард и Михаэль Гржимеки писали: «Животные идут гуськом по твердо установленному маршруту и не как попало, а по проторенным тропам, которые вначале можно принять за человеческие… По сетке этих троп, число которых от года к году не меняется, с воздуха, словно по большой карте; можно проследить основные направления, по которым движутся животные». Как отмечали Гржимеки, узкие тропинки соединялись в широкие тропы там, где условия не позволяли зверям разбредаться по равнине. Затем широкие тропы снова разъединялись на несколько путей на ровной местности: «Так, например, все тропы с юга ведут к Олдовайскому ущелью, которое пересекает равнины с востока на запад. Далее они идут вдоль его южного Края, сливаясь постепенно в одну общую тропу, которая затем в единственном удобном для перехода месте пересекает ущелье. Там, на другой стороне, тропы снова веерообразно расходятся в разные стороны».

Звериные тропы не только похожи на дороги, проложенные людьми. Их значение для развития биосферы вполне сопоставимо с той ролью, которую играют транспортные системы для развития цивилизаций. Так почему бы не использовать для обозначения звериных троп термины «сухопутная дорога», «магистраль», «транспортная ветка» и прочие слова из лексикона, относящегося к путям сообщений?

Для того, чтобы представить себе древние дороги мигрировавших животных, постараемся изобразить их на карте мира или на каргах отдельных континентов. Исходя из того, что большинство животных не могло пересекать достаточно широкие водные преграды (хотя бы такие, которые изображены на крупномасштабной карте), будем проводить линии вдоль течения рек таким образом, чтобы не пересекать ими ни реки, ни озера, ни какие-либо иные водные преграды. Пространства, заключенные между двумя соседними реками, то есть двуречья, можно затушевать. Расчертим таким образом карты Америки, Африки и Евразии. Разумеется, такую работу ненужно осуществлять на карте Антарктиды, покрытой льдом. Почти бессмысленно заниматься этим на карге Австралии, лишь малая часть которой пересечена крупными и не пересыхающими реками.

Оставим в покое и острова. Истории того, как попадали звери на те или иные острова и как они там расселялись, индивидуальны, сложны и отвлекут нас от составления путей движения животных по главным континентам планеты.

Поскольку мы воспользуемся современными картами, то мы должны учитывать, что с тех пор, как первые животные вышли из моря, и даже за время существования современных видов животных течения рек, очертания озер и морей претерпели существенные изменения. Даже 10–15 тысяч лет назад, когда уровень Мирового океана был ниже, животные могли переходить с одного континента на другой и на земли, ставшие впоследствии Островами, иными путями, чем после исчезновения сухопутных перемычек. Поэтому, когда речь будет идти о распространении тех иди иных видов животных в том или ином регионе мира до возникновения цивилизаций, следует учитывать не только существующие, но и исчезнувшие ныне сухопутные дороги. Говоря же о связи между биосферой и цивилизациями, мы будем Принимать во внимание лишь те сухопутные маршруты, которыми могли следовать животные к тому времени, когда начинали складываться первые цивилизованные общества. Мы будем Исходить из того, что очертания земной суши и течения большинства главных рек планеты за последние 6–7 тысяч лет мало изменились.

Проведение линий в обход водных барьеров напоминает решение головоломки, в которой предлагается найти путь в нарисованном лабиринте. Не трудно заметить, что линии, нарисованные вдоль соседних рек, рано или поздно сблизятся там, где на карте обозначен выход из междуречья. Соединяя эти выходы, мы получим линию, по которой животные могли перемещаться из Одного междуречья в другое по всему континенту. Если на нашем пути будут встречаться озера, не соединенные водой с морями, и реки, впадающие в такие озера, мы будем обходить их с разных сторон, так как трудно сказать, какие пути предпочитали древние звери. Наши линии будут прерываться там, где на их пути встретятся пустыни и степные равнины, поскольку по пустынным областям движение возможно лишь для ограниченного числа животных, а по влажным степям движение возможно практически для любых животных и в любом направлении. (Можно особым образом отмечать пустыни и степные пространства.) Соблюдая эти правила, мы получим схематическое изображение путей, по которым животные могли переходить из одного междуречья в другое, достигать широких степных просторов, обходить пустыни, пересекать континенты и даже перебираться с одного континента на другой, если они соединялись участками суши.

Разумеется, далеко не все звери перемешались из одного конка континента в другой или совершали межконтинентальные переходы. Подавляющее число передвижений происходило в пределах зоогеографических областей и подобластей, в. которых обитали те или иные виды животных. Трансконтинентальные магистрали позволяли животным прежде всего передвигаться внутри этих зон. В то же время эти пути сообщений позволяли зверям совершать переходы из одной зоогеографической области в другую, когда стихийные бедствия иди популяционные взрывы буквально «выталкивали» зверей из привычной им среды обитания. Для того, чтобы найти подходящий им новый ареал обитания, зверям приходилось преодолевать целые зоогеографические регионы. Вероятно, лишь пройдя огромные расстояния Центрально-Азиатской зоогеографической подобласти, звери Африки попадали в Индостан и Китай.

Правда, полученная схема не позволит нам точно обозначить пути, по которым перемешались по планете древние звери. Во-первых, ни одна карта, даже мелкомасштабная, не позволит узнать, где существует наиболее удобный путь, с бродами, обрывистыми или пологими берегами рек и озер, камнями, лежащими грядой посередине реки и способными служить переправой, и многими другими характеристиками, которые могут играть существенную роль для выбора животным того или иного маршрута. Во-вторых, современная карта может не отразить некоторые изменения в течении рек, очертаний берегов озер, которые оказались довольно существенными для пролегания звериных троп. В-третьих, мы понятия не имеем, какие животные и в каком количестве обитали в древности в различных частях нашей планеты и какие из них могли отправляться в дальние странствия. Поэтому наша схема будет лишь приблизительным изображением реальных передвижений давно погибшего зверья. И все же такая схема позволит понять основные направления маршрутов, по которым они перемещались по континентам, а также интенсивность движения по ним.

Хотя, в отличие от схем, изображающих линии железных дорог, метро, трамвая или троллейбуса, на схеме звериных троп нет точно обозначенных станций, фактически здесь были свои конечные остановки на морских или океанских побережьях континента. Промежуточными станциями служили входы и выходы в различные междуречья. Как и на линии метро или любой другой системы транспорта, чем ближе к конечным остановкам сухопутной магистрали, тем менее интенсивным становилось, движение. Не слишком сильно изменялось число пользователей сухопутными дорогами, когда они проходили мимо пустынных и полупустынных районов. Такое бывает, когда городская магистраль проходит вдоль малонаселенных кварталов и пустырей. где остановки редки и лишь «по требованию». Но подобно тому, как городской транспорт основательно загружается пассажирами или освобождается от них, как только он достигает крупного жилого района, звериная тропа, могла заполняться животными или избавляться от них, когда она достигала обильного междуречья.

Как и городские транспортные коммуникации, соединяющиеся в центре города на многолюдных площадях, многие звериные тропы выходили на широкие степные равнины, которые являлись своеобразными площадями континентов и были заполнены огромными стадами и стаями различных животных.

Сети сухопутных дорог, по которым перемещались звери планеты, отражали особенности строения различных континентов Земли. Эти особенности существенным образом повлияли на развитие биосферы, а затем и на человеческую историю. Чтобы продвинуться в нашем поиске тайн рождения человеческих цивилизаций, рассмотрим четыре основные «транспортные системы», использовавшиеся животными для передвижения по планете: американскую, африканскую и две евразиатские.

ПЯТЬ ОСОБЕННОСТЕЙ АМЕРИКАНСКИХ ЗВЕРИНЫХ ТРОП

(См. карты «Звериные тропы Северной Америки» и «Звериные тропы Южной Америки».)

Пожалуй, наиболее простой и четкой является система путей сообщения на американском континенте, для которой характерна изолированность от остального мира, симметричность и наличие единственной главной магистрали.

Во-первых, американские пути с незапамятных времен были отделены от остального мира Беринговым проливом и представляли собой замкнутую систему, по которой перемещались животные, перебравшиеся из Евразии в Америку. Предки животных, обитающие ныне в Америке, переходили туда из Евразии по перешейку суши, в последующем такой путь проделывали лишь немногие звери, способные совершать значительные переходы по морскому льду.

В пользу того, что животные Евразии и Америки в прошлом постоянно переходили с континента на континент, говорит то обстоятельство, что, по словам зоогеографов, «при значительном богатстве фауна Северной Америки относительно мало своеобразна». Особенно велико Сходство с животным миром Евразии в Северной Америке. Фауна арктической подобласти Америки почти не отличается от фауны евразийской Арктики (лемминги, песец, заяц-беляк, белый медведь, тундровая куропатка). Лишь овцебык является специфическим обитателем американской Арктики. В лесной или Канадской подобласти Северной Америке обитают олени, лоси, бурые медведи, рыси, росомахи, волки, лисы, горностаи, долгохвостые суслики и другие виды, идентичные с евразиатскими.

Во-вторых, эта система симметрично разделяет природу Америки в районе Панамского перешейка на две почти равные части. Как заметил известный английский натуралист Дж. Даррелл, «северная и южная части Американского континента сужены посередине, точно песочные часы, Панамским перешейком. По этой узкой полосе земли тропические леса попадают из Бразилии в Эквадор, Гондурас и Мексику и по мере продвижения к северу, в более умеренные зоны США, постепенно исчезают».

Аналогичным образом через горловину американских «песочных часов» перемешаются и звери двух частей континента. Воспользовавшись сравнением Дж. Даррелла, можно сказать: если «американские часы» были повернуты северной «чашкой» вверх (то есть если преобладала миграция зверей с севера), то «песчинки» (звери) направлялись к Панамскому перешейку, проникая постепенно в южную «чашку». Но если «часы» перевертывались (то есть если звери двигались главным образом из Южной Америки в Северную), то через «перемычку» происходило перемещение в северную «чашку».

Правда, эти «чашки» не стандартной работы: сужение в Северной Америке к центру начинается постепенно, а в Южной — значительно резче. Вследствие этого южная часть Мексики и вся Центральная Америка вплоть до границ нынешней Колумбии представляет собой узкое и вытянутое горло, в котором могли скапливаться звери, «вытекавшие» из Северной Америке или «втекавшие» в нее. Можно также предположить, что количество эмигрантов из Южной Америки превышало количество североамериканских, поскольку в силу разного положения относительно экватора обе части Америки испокон веков получали неравные дозы солнечной радиации и по этой причине в Южной Америке имелась более обильная фауна.

Кроме того, поскольку южная часть Мексики расположена в Мне тропиков и там распространены присущие для этой зоны флора и фауна, то граница между животным миром Северной Америки и остальной частью проходит не по Панамскому перешейку, а к югу от реки Лермы в районе Мехико. К северу от этой Границы обитают животные Неоарктической области; к югу — начинается Неотропическая область.

В американской «горловине» сложился своеобразный животный мир Центральноамериканской подобласти, в котором были Представлены звери двух частей Америки. В междуречьях этой подобласти, например, на полуострове Юкатан, большие массы животных могли находить удобные места для обитания.

В-третьих, симметричность этой системы усиливается тем обстоятельством, что в жаждой из частей континента существует своя «главная река»: Миссисипи на севере и Амазонка на юге. Течения этих рек и их притоков являются главными барьерами, разделяющими Северную и Южную Америки на отдельные части. К северу от бассейна Миссисипи располагается Канадская, или лесная, подобласть Северной Америки. Бассейн Миссисипи занимает большую часть Сонорской зоогеографической подобласти со своим специфическим животным миром. В Южной Америке бассейн Амазонки и примыкающие к нему территории составляют Бразильскую зоогеографическую подобласть, отделенную от остального континента течениями притоков Амазонки и Параны. К югу и западу от этих водных барьеров расположена Чилийско-Патагонская подобласть.

В-четвертых, в этой системе легко выделить главную сухопутную магистраль, которая проходит по основному водоразделу — Кордильерам, именуемым Скалистыми горами в пределах США и Канады и Андами в Южной Америке, и соединяющим их нагорья Мексики и Центральной Америки. Чтобы обойти все водные потоки в обеих частях Америки, зверям приходилось подниматься на горные тропы Кордильер. К цепи Кордильер выходят все Сухопутные звериные тропы регионального и местного значения. Горные тропы Кордильер, а также нагорьев Мексики и Центральной Америки входят в трансамериканскую магистраль, соединяющую крайний север Америки с ее крайним югом. Путь по горным цепям почти везде проходит вблизи тихоокеанского побережья и лишь на территории нынешних Соединенных Штатов смещается в глубь континента.

В-пятых, имеющиеся в Америке внутренние бассейны и пустыни не нарушали единства трансамериканской магистрали. Великие американские озера и впадающие в них реки соединены рекой Святого Лаврентия с Атлантическим океаном и поэтому не образовали бассейна, окруженного сушей, оставшись частью общего водного лабиринта. Внутренний же Большой бассейн Северной Америки находился в стороне от трансамериканской магистрали. Пампа Южной Америки, расположенная между притоком Параны Рио-Саладо и Рио-Колорадо, примыкала к южному концу магистрали, не разрывая ее.

За начало трансамериканской магистрали можно принять берега Аляски, некогда бывшие землями русской цивилизации. Сухопутные тропы, ведущие из Арктической подобласти Америки от северо-западной часта Аляски и Канадской подобласти от Южной Аляски, соединяются в верховьях Юкона и реки Лиард. Следуя к югу по этой трансамериканской сухопутной дороге, животные могли свернуть к различным междуречьям Канадской подобласти. Даже сейчас этот регион покрыт обильными лесами, которые, по словам А. Фидлера, «родственны нашим европейским деревьям, но… какие-то более сильные, радостные, пышные». Не удивительно, что в этих мощных лесах до сих пор водится много различных животных, что заставило польского географа вспомнить свои путешествия по джунглям Амазонки.

Покинув лесную, Канадскую, подобласть, трансамериканская магистраль вступала в Сонорскую подобласть. На участке трансамериканской дороги в районе нынешнего Денвера (штаг Колорадо) соединялись пути, которые вели в различные междуречья притоков Миссисипи. Здесь в бескрайних прериях еще в недавнем прошлом паслись несметные стада бизонов и других животных Северной Америки. В своем романе «Прерия», который он создавал еще в ту пору, когда фауна Запада еще не была уничтожена людьми, Фенимор Купер так описал стада бизонов, обитавших в прериях: «Они неслись по гребню самого дальнего холма; за ними тянулась длинная вереница одиночных животных, а за теми темной массой катилось все огромное стадо. Оно заливало равнину, покуда она не сменила свою осеннюю желтизну на темно-бурый тон их косматых шкур. По мере приближения стадо делалось шире и гуще и стало наконец похоже на бесчисленные птичьи стаи, которые, как из бездны, одна за другой выносятся из-за горизонта, пока не охватят все небо, и кажется — птицам нет числа, как тем листьям в лесах, над которыми они машут крыльями в своем нескончаемом перелете».

Подобные стада бизонов и других зверей бродили тысячелетиями по тропам, выходившим из прерий на трансамериканскую дорогу. Сюда же могли выходить звери из обширного Большого бассейна. Экологическую цепь этого региона замыкали хищники — койоты. В Скалистых же горах травоядных животных, выходивших из прерий, подстерегали грозные хищники — медведи-гризли. Для Сонорской подобласти больше, чем для Арктической и Канадской, характерны оригинальные виды животных. Кроме того, сюда постоянно проникали звери из Южной Америки (ягуары, оцелоты, пумы, скунсы, броненосцы, свиньи-пекари и др.).

Далее трансамериканская дорога, минуя верховья Рио-Гранде и Колорадо, устремлялась на юг через территорию современных штатов Аризона и Нью-Мексико к Мексиканскому нагорью. Река Лерма, текущая к Тихому океану, и ряд рек, текущих к Мексиканскому заливу, служили естественной границей между Неоарктической и Неотропической областями. Вход в Неотропическую область был в районе современного Мехико, или древнего Теночтитлана. Взаимопроникновение флоры и фауны различных частей американского континента было отмечено Дж. Дарреллом и другими наблюдателями. Описывая Мексику «с высоты птичьего полета» в начале своего приключенческого романа «Гамбу-Сино», Густав Эмар замечал: «В Мексике собрана флора всех стран, от самых жарких до самых холодных». То же можно было сказать и о фауне Мексики…

По мере того, как североамериканский континент сужается, теснимый водами Тихого океана, с одной стороны, Мексиканского залива и Карибского моря, — с другой, трансамериканский путь петляет между водных барьеров, порой проходя в непосредственной близости от океанского побережья, прежде чем достигает Южной Америки.

В отличие от северной половины Америки ее южная часть разделена реками более неравномерно. Наибольшая часть Южной Америки, на которой ныне находятся Парагвай, Уругвай, Боливия и почти вся Бразилия, отделена от остальной части континента с севера и запада Амазонкой и ее притоком Укаяли, а с юга притоком Параны — рекой Пилькомайо. Здесь расположена Бразильская зоогеографическая подобласть. Северная часть этой подобласти простирается в бассейне Амазонки.

Аркадий Филлер так описывал уникальный край Амазонки, буйная природа которого делает его почти неприступным для большинства людей: «Весь бассейн Амазонки… покрыт великолепным девственным лесом… Зеленая стена растительности так фантастична, что кажется необыкновенной декорацией, нарисованной сумасшедшим художником. Пальмы, лианы, бамбук, эпифиты, деревья, прямые и искривленные, деревья, стелющиеся по земле, кустарник более высокий, чем деревья, разнообразие форм и красок, листья белые как снег и красные как кровь… Тяжкий, влажный зной, царящий круглый год; паводки, заливающие огромные пространства леса на девять месяцев в году; тысячи неведомых болезней, таящихся в трясине; муравьи и термита, пожирающие все, что попадется им на пути; тучи москитов, отравляющих кровь; ядовитые змеи; пауки, чей укус смертелен; деревья, источающие запахи, которые дурманят, — поистине проклятое место эти дебри на Амазонке… Кто-то сказал, что у человека, отправляющегося в этот лес, может быть только два радостных дня: первый, когда, ошеломленный сказочной пышностью и великолепием, человек считает, что попал в рай, и последний, когда, близкий к помешательству, он стремится поскорее выбраться из «зеленого ада».

Реки Южной Америки препятствовали входу в леса Амазонки в глубь континента и выходу зверей из него. Лишь в верховьях рек Каука и Жапура в районе нынешнего колумбийского города Па сто по узкому участку суши можно попасть на «средиземный» полуостров, огражденный реками Магдален, Жапура, притоком Амазонки, и Ориноко. Этот полуостров включает большую часть Колумбии, Венесуэлы и северо-западный угол Бразилии. Часть северной части Южной Америки остается недоступной для сухопутных дорог, так как бифуркация Ориноко превратила северо-восток Южной Америки (значительную часть северной Бразилии, Гайану, Суринам и французскую Гвиану) в «средиземный» остров, отрезанный со всех сторон водой. Фауна этой части Америки отличается исключительным своеобразием, и, видимо, по этой причине в этом краю А Конан-Дойл разместил свой «Затерянный мир».

Лишь на юго-востоке Перу путникам, передвигавшимся по горным тропам Анд на юг, открывался путь по суше к наибольшей части Южной Америки. Этот вход возможен лишь между верховьями Укаяли и реками, втекающими в и между верховьями Пилькомайо.

Другой водной преградой, мешающей попасть в глубь континента, является цепь из озер Титикака и Поопо и рек, втекающих в эти озера. Эти реки и озера представляют собой небольшой внутренний бассейн, сыгравший исключительно важную роль в развитии биосферы, а затем и человеческой истории. На берега его рек и озер, а также на прилегавшие к ним узкие участки к северу и югу От этого внутреннего бассейна могли выходить огромные стада животных, направлявшихся из бассейнов Амазонки и Параны или двигавшихся в эти бассейны с трансамериканской дороги. Поэтому земли в районе озер Титикака и Поопо могли быть заполнены животными Бразильской подобласти в периоды их массовых эмиграций из нее. В то же время на эти участки суши могли устремляться животные из Чилийско-Патагонской подобласти.

В пределах этой области от трансамериканской магистрали отходят ответвления в аргентинскую пампу, обширную и удивительно ровную. Обилие подножного корма издавна привлекало в этот край стада животных. Когда знакомый Дж. Даррелла сказал, что «пампа — это одна сплошная трава… и кое-где коровы», то зоогеограф заметил, что «для приближенного описания пампы сгодится и такая характеристика, с той разницей, что необозримые аргентинские степи населены не одними лишь коровами». Даррелл так описал этот край: ,‘Станьте посреди пампы и медленно поворачивайтесь вокруг своей оси — в любую сторону до самого горизонта простирается ровный, как биллиардный стол, травяной покров, тут и там пропоротый кустами огромного чертополоха высотой около двух метров… Ландшафт под куполом жаркого голубого неба кажется мертвым, но под мерцающей травяной мантией и в сухих зарослях ломких стеблей кроются полчища всякой живности». Хотя пампа давно освоена людьми, она до сих пор обладает идеальными условиями для жизни животных, и не случайно итальянский Географ Антонио Арлегги называл пампу «зеленым степным морем, раем для коров и скотоводов».

Обойдя верховья Рио-Колорадо, Рио-Негро, Чубут и ряда других рек южной Аргентины, трансамериканский путь выходил из пампы и спускался через Патагонию к Магелланову проливу. О том, что некогда эти края изобиловали живностью, писал А. Ар-лет!: «Недра Патагонии таят в себе два богатства: нефть и скелеты. Если вы ткнете пальцем и не забьет нефтяной фонтан, знайте, что путь к нефти преграждает скелет вымершего животного… Здесь нетрудно обнаружить, что вы забиваете колья палатки лодыжкой мегатерия или сидите на огромной лопатке не известного науке доисторического животного. Камень со странным углублением оказывается кариозным зубом глиптотерия… Скелеты вымерших животных встречаются в Патагонии буквально на каждом шагу, и единственной сложной проблемой остается их перевозка».

Б течение многих лет трансамериканская сухопутная дорога исправно служила зверям обеих Америк, позволяя им спасаться от стихийных бедствий и находить более благоприятные условия для своего существования.

ТРИ ОТЛИЧИЯ АФРИКАНСКИХ ЗВЕРИНЫХ ПУТЕЙ ОТ АМЕРИКАНСКИХ.

(См. карту «Звериные тропы Африки״.)

Система сухопутных звериных троп Африки существенно отличалась от американской. Африка даже после возникновения Гибралтарского пролива и прорыва моря через перешейки, соединявшие берег нынешнего Туниса с Сицилией, а Сицилию с Италией, не осталась отделенной от Евразии. Поэтому сеть африканских дорог не замкнута в рамках одного континента, а Соединена с евразиатской, что существенно повлияло на развитие биосферы этого континента, а затем и на развитие человеческих цивилизаций.

По существовавшим же в прошлом перешейкам между континентами звери Африки перебирались не только в Западную Азию, но и в Южную Европу. Вследствие этого на севере Африки, западе Азии и юге Европы (в Испании, Италии, значительной части Балканского полуострова) сложился и сохранился до наших дней единый животный мир Средиземноморской зоогеографической подобласти, которая входит в Палеарктическую область. В Эфиопскую же зоографическую область, охватывающую тропическую Африку, входят не только звери этого региона, но и Южной Аравии.

Из-за того, что звери постоянно могли проникать в Африку и покидать ее, многие виды животных стали общими для всех зоо-графических областей Старого Света. Белки, свиньи, ежи, собакоголовые обезьяны распространены как в Африке, таки в Евразии. И в Эфиопской области, и в Индо-Малайской обитают человекообразные обезьяны, лемуры-лори, слоны, носороги, оленыси, ящеры. Лишь треть родов животных являются характерными (эндимичными) для Эфиопской области. Среди них жирафы, бегемоты, долгоноги, прыгунчики и т. д. По этой причине герои «Пятнадцатилетнего капитана״ долгое время не замечают того, что они находятся в Африке, и лишь появление жирафов заставляет их впервые задуматься о том, действительно ли они попали в Южную Америку,

После повышения уровня Мирового океана входить в Африку и выходить из нее стало возможным только по сравнительно узкому Суэцкому перешейку. При этом путь» глубь Африки преграждал Нил, и зверям приходилось долго идти по узкой полосе между правым берегом Нила и поясом пустынь (Аравийская, Нубийская), лежащим между нильской долиной и Красным морем. Такой сравнительно узкий вход ограничил передвижение животных по сухопутному пути. Наверное, это отчасти объясняет своеобразие фауны значительной части африканского континента.

Являясь горловиной, соединявшей африканский континент с Евразией, этот участок суши играл такую же роль, как Центральная Америка и Панамский перешеек на американском континенте. Как и в «песочных часах» американского континента, звери могли устремляться либо в сторону Африки, либо в сторону Евразии. По этой причине этот участок был самым оживленным в системе сухопутных звериных дорог Африки.

Вторым отличием Африки от Америки было наличие здесь больших внутриконтинентальных земель, на которых располагались озера, пересыхающие реки, степные равнины (Восточно-Африканское нагорье, полоса саванн, к югу от Сахары), степные и полупустынные районы (Калахари, Сомали и другие области Африканского рога) и обширные пустыни (Сахара, Намиб и другие). Эти внутриконтннентальные земли разрывали трансафриканскую систему сообщения на отдельные части. Сахара же фактически является внутренним континентом Африки, в глубь которого невозможно проникнуть по воде с моря.

Наконец, в-третьих, Африка не имеет трансконтинентальной горной системы, подобной американским Кордильерам, которая тянется через весь континент.

Сходство же между этими двумя континентами можно усмотреть в том, что и тот и другой разделены естественными барьерами на две примерно равные части. В Африке нет перешейка, подобного Панамскому, разделителем континента служат две его самые крупные реки. Водный барьер, разделяющий Африку на две части, проходит по Нилу и Конго с их притоками. Л. И. Мечников писал о «Конго-Нильской оси», разделяющей континент На «две огромные материковые площади (одна налево от Конго-Нильской оси до Атлантического океана, а другая — направо…)». Эти две части Африки (назовем их условно Западной и Восточной) соединены лишь узкими участками суши в районе Великих африканских озер. Эти озера органично дополняют конго-нильскую ось.

Схожую с Амазонкой и Миссисипи роль играют третья по величине западноафриканская река Нигер в Западной Африке и восточноафриканская река Замбези вместе со своими притоками и соединенным с ним озером Ньяса.

Можно обнаружить также известное сходство в меридиональном направлении американской транспортной системы и восточноафриканской магистрали. Как и в Америке главная сухопутная дорога Восточной Африки направлялась через континент с севера на юг, соединяя крайнюю северо-восточную точку Африки (Суэцкий перешеек) с ее крайней южной точкой (мыс Доброй Надежды). Однако в отличие от трансамериканской дороги восточноафриканская магистраль не была единой, а дважды прерывалась обширными степными и пустынными областями.

Спустившись вдоль левого берега Нила, восточноафриканская магистраль устремлялась за переделы Палеоарктической области — в Эфиопскую область и Восточно-Африканскую подобласть. Попетляв между верховьями различных рек на Абиссинском нагорье, трансконтинентальная дорога выходила на территорию Африканского рога, а затем на обширное Восточно-Африканское нагорье. Здесь общая магистраль, по которой следовали звери с севера и на север, исчезала, так как животные разбредались по просторным равнинам нагорья, занимающим огромную площадь «черного континента״. Эта «площадь״ ограничена на севере реками северной Кении, на востоке — Индийским океаном, реками южной Танзании на юге и целью Великих африканских озер и рек — на западе.

До сих пор входящие в национальный заповедник Серенгети степи Восточно-Африканского нагорья служат пристанищем для животных «черного континента». Б. и М. Гржимеки заметили, что животные заповедника направлялись в саванну, как только начинался сезон дождей и степи увлажнялись, и покидали ее к началу засушливого времени: «Зебры, гну и газели… кочуют по степи примерно в одно и то же время и теми же путями… Вслед за огромными стадами копытных в степь приходят гиены, шакалы и львы״. Гржимеки увидели в Серенгети образец того, как выглядела живая природа до вмешательства в нее человека. «Кому в грядущие десятилетия захочется узнать, какой прекрасной была наша природа до того, как Господь Бог доверил ее нашему попечению, тот должен полететь в Серенгети и понаблюдать за огромными вольно кочующими стадами».

Животные могли уходить с Восточно-Африканского нагорья на север, запад и юг. Те звери, которые шли на юг, следовали по трансконтинентальной дороге, которая вела от южной окраины Восточно-Африканского нагорья вокруг верховьев притоков Конго и Замбези.

Достигая Карской эоографической подобласти и покинув пределы Восточно-Африканской подобласти, трансафриканская магистраль вновь растворялась на широких степных и пустынных равнинах Калахари, не разделенных течениями крупных рек.

Трансконтинентальная магистраль вновь возникала там, где южная окраина этой полупустыни соединялась с верховьями Лимпопо, Вааля и Оранжевой. В дальнейшем путь вел к Драконовым и Игольным горам, завершаясь у мыса Доброй Надежды.

По-иному устроены сухопутные дороги Западной Африки. Их создавали наступавшие пустыни (Сахара, Ливийская и другие). В далеком прошлом эта часть Африки была пересечена многими реками, которые ныне пересохли. После гибели рек под натиском пустынь Сахара превратилась в бескрайнюю дорогу для тех животных, которые могли преодолевать безводные пространства без особых трудов. А пути зверей, которые нуждались в постоянном водном питании, сместились к течениям рек, а также к морским и океанским побережьям.

Даже после появления автотранспорта путешествие через Сахару не стало безопасным. Описывая свою поездку через пески Сахары, датский путешественник Йорген Бич в своей книге «К сердцу Африки» подробно рассказал, как следует ехать по твердому песку, рыхлому песку, участкам с камнями и песком, как не сбиться с пути среди однообразной равнины, что делать во время песчаных бурь, которые могут длиться от нескольких часов до нескольких дней. «Если машина окончательно встала, то… что бы ни случилось, не отходи от машины״. — предупреждал он. — Днем не следует слишком много двигаться, так как при этом организм теряет невероятное количество влаги. Если же какой-нибудь безумец захочет добраться до ближайшего оазиса, то он лишний раз докажет, что тридцать километров в пустыне — это максимальное расстояние, которое может пройти человек прежде чем умрет от жажды или солнечного удара».

Поэтому сухопутные маршруты, которыми пользовались все животные Западной Африки, кроме обитателей пустынь, огибали смертельно опасную пустыню. Их можно представить в виде кольцевой дороги вокруг Сахары. Если за ее начало взять Дельту Нила и двигаться в западном направлении против часовой стрелки, то эта дорога тянулась вдоль средиземноморского и атлантического побережья, то приближаясь к соленым водам Мирового Океана, то прерываясь песками пустыни, то вновь возникая и расширяясь, насколько это позволял пояс растительности. Лишь в районе Зеленого мыса дорога выходила за пределы Средиземноморской подобласти.

Не доходя до Зеленого Мыса животные должны были повернуть на восток вдоль течения реки Сенегал. Далее их путь пролегал по саваннам. Хотя эта часть Африки является Западной, с точки зрения зоогеографов территория между Сахарой и течением Сенегала и Нигера считается той же Восточно-Африканской подобластью, так как здесь обитают те же животные африканских саванн, что и на Востоке континента.

Через участок суши между верховьями Сенегала и Нигера к окружной дороге присоединялись пути, идущие из бассейнов рек Сенегала, Гамбии и других, а также из Верхней Гвинеи. Так сюда попадали звери влажных тропических лесов, обитавших в при-океанских междуречьях Западно-Африканской подобласти. В свою очередь, в леса Гвинеи по этому пути забредали мигрировавшие животные из остальной части континента. Аркадий Филлер так описал выгорающую летом саванну, которая тянется вдоль Нигера: «Нас окружал… сухой, не очень густой лес, местами выжженный, заросли кустарника, небольшие поросшие травой поляны. По мере приближения к реке лес густел и разрастался. Стало попадаться больше болот, влажных зарослей; мхов и больше птиц». Оказавшись на берегу Нигера, путешественник поразился: «Насколько хватало глаз, перед нами расстилалась саванна с выгоревшей травой, а среди нее — леса с деревьями без листвы и множество болотистых стариц, где в тростнике было полно водяной птицы». Польский путешественник без труда разглядел невдалеке крокодилов, от которых «веяло допотопной древностью». Местные жители рассказали, что в километре от них жили гиппопотамы. Вероятно, в прошлом животный мир в полосе саванны вдоль Нигера был еще обильнее.

Устремляясь на восток по саванне вдоль Нигера и верховьев его притоков, западноафриканская дорога обходила озеро Чад и впадавшие в него реки с севера и юга. Здесь с ней соединялись другие дороги из Западно-Африканской подобласти влажных тропических лесов, расположенных севернее Конго и правобережных притоков этой реки. Дорога достигала верховьев реки Бахр-эль-Араб, являвшейся притоном Белого Нила. Здесь кольцевая дорога еще раз соединялась с дорогами, ведущими в междуречья притоков Конго и из них.

Примерно здесь же кольцевая дорога замыкалась, соединяясь с путем, который шел от дельты Нила вдоль его левого берега до верховьев его притоков. Между верховьями притоков Конго и Нила западноафриканская дорога вела к Великим африканским озерам, откуда по узким участкам суши выходила на Восточно-Африканское нагорье. На этих путях могли встретиться звери со, всех концов Африки. Вблизи от этих мест в начале XX века стали создаваться заповедники, в которых старались сохранить в первозданном виде былую африканскую фауну.

Чешские путешественники И. Ганзелка и М. Зикмунд, посетившие в конце 1940-х годов заповедник Альберт, который был Медан в верховьях притоков Конго и в окружении гор и озера Эдуард, обнаружили здесь один из «красивейших уголков Африки: той Африки, которая в нашем представлении неотделима от львов, проскальзывающих сумеречным бушем, бегемотов, растянувшихся на берегах озер, и слонов, бродящих на воле по всему краю». На территории заповедника проживали тысячи слонов, бегемотов, буйволов, антилоп топи, газелей Томсона, много львов и леопардов, шакалов, диких собак, гиен, диких кабанов и редких пород крупных птиц. Можно себе представить, что обитатели заповедника представляли собой остановленную людьми волну миграционного потока, который в прошлом регулярно тек по просторам Африки с запада на восток и с востока на запад.

Последовательные волны миграций могли заполнять Восточно-Африканское нагорье животными со всех концов континента, превращая его в главную площадь Африки. Видимо, это обстоятельство в сочетании с экваториальным солнцем способствовало активному размножению животных, их бурному развитию и разнообразным мутациям среди них. Вероятно, по этим причинам Восточно-Африканское нагорье стало местом рождения многих видов животных, в том числе и человека. Отсюда же животные, в том числе и их новые виды, могли распространяться по всей Африки и за ее пределы.

ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ ОСЬ СУХОПУТНОЙ БИОСФЕРЫ

(См. карту «Звериные тропы Евразии».)

Самая сложная система сухопутных магистралей располагалась в Евразии. Ее характер отражал особенности распределения суши на евразийском материке. В отличие от Африки и Америки территория, не соединенная реками с Мировым океаном, занимает в Евразии центральное место, где сходятся основные трансконтинентальные пути.

Территория Евразии, на которую нельзя было попасть из Мирового океана по рекам (до создания всевозможных каналов), включает земли бассейна Волги и ее притоков, других рек, впадающих в Каспий, а также большей части Ирана, всей Средней Азии, Казахстана, Монголии, ряда северных и восточных провинций Китая, в том числе Синьцзяна и Тибета. Эта территория является своеобразным «внутренним континентом» Евразии.

Значительная его часть занята степями, пустынями, полупустынями и высокогорьями. Своеобразие природа этого региона определило и специфику его животного мира, что позволило выделить особую Центрально-Азиатскую зоогеографическую подобласть. По периферии этой подобласти расположены регионы, животный мир которых резко отличается от центральноазиатского: Европейско-Сибирская подобласть, Маньчжуро-Китайская подобласть, Индо-Малайская область, Средиземноморская подобласть. Внутренний континент Евразии сыграл важную и противоречивую роль в развитии биосферы планеты, а затем и в мировой истории.

С одной Стороны, внутренний континент являлся центральным соединительным звеном Евразии, ее главной площадью, куда могли попадать звери из разных частей континента. С другой стороны, его специфические природные условия препятствовали постоянному обитанию многих видов зверей периферийных регионов, а его обширные пустыни и неприступные горные хребты затрудняли передвижение животных в его глубину. Вследствие этого животные, покидавшие в силу разных причин периферию Евразии, зачастую перемещались не напрямую по степям Центральной Азии, а по окраине внутреннего континента. Поэтому границы внутреннего континента служили основными трансконтинентальными магистралями Евразии.

За начало южной границы внутреннего континента и одновременно южной трансконтинентальной магистрали можно принять верховья Сунгари и Ляохэ. Сюда ведут сухопутные тропы из междуречий Кореи, Приморья и восточной Маньчжурии, которые составляют северную часть Маньчжуро-Китайской зоогеографической подобласти. Даже в начале XX века в этих краях сохранялось немало мест, изобилующих животными. Описывая свои путешествия по Приморью, русский географ В. К. Арсеньев свидетельствовал: «В тайге Уссурийского края надо всегда рассчитывать на возможность встретиться с дикими зверями». В своих книгах он описал встречи с кабанами и изюбрами, медведями и тиграми.

Следуя на запад от верховий Сунгари и Ляохэ по границе внутреннего континента, сухопутная дорога зверей обходила верховья ряда рек, впадающих в Желтое море, а затем шла вдоль реки Хуанхэ. Эта река была пограничной, отделявшей равнины внутреннего континента от приокеанских междуречий Китая. Вероятно, в прошлом вдоль этой реки и её притоков могли постоянно кочевать животные, время от времени спускавшиеся на водопой.

Поднимаясь на Тибетское нагорье, пограничная дорога обходила верховья Янцзы. Следуя далее на запад по границе внутреннего континента, можно было обойти верховья Меконга, Салуина и других рек, впадающих в Южно-Китайское и Андаманское моря. Здесь в высокогорьях открывались сухопутные входы в междуречья Китая и Индокитая, расположенные близко друг от друга. На расстоянии в несколько десятков километров от истоков Янцзы расположены истоки Салуина. Расстояние же между их устьями равно нескольким тысячам километров, а на территории, заключенной между этими реками, находятся земли восточной Бирмы (Мьянмы), Таиланда, Лаоса, Камбоджи, Малайи, Вьетнама, провинций Южного Китая. Здесь на границе внутреннего континента в горах Тибета открывался путь, который вел к самой южной точке азиатского континента — мысу Пиай, расположенному на первом градусе северной широты. Через узкие участки суши, расположенные между верховьями великих рек Восточной Азии, животные могли попасть в южную часть Маньчжуро-Китайской подобласти и в восточную часть Индо-Малайской области.

Выйти из междуречий Китая и Юго-Восточной Азии, не пересекая рек, возможно лишь высоко в горах. Видимо, лишь редкие стихийные бедствия могли заставить зверей этих мест преодолевать столь тяжелый путь, и этим объясняется своеобразие животного мира этих регионов. Это обстоятельство способствовало образованию там уникальной фауны. Но в животном мире этих стран были представлены многие породы зверей из разных стран и континентов Земли. Значит, геофизические преграды не были абсолютно непреодолимы.

В дальнейшем путь на запад по южной границе внутреннего континента по Тибету и Гималаям мог привести животных к небольшому отрезку суши между истоками Брамапутры и притоками Инда, по которому можно было пройти на Индостансккй полуостров и в западную часть Индо-Малайской зоогеографической обнести. Неприступные горы внутреннего континента и широкие водные потоки почти полностью отделяли индостанский субконтинент от других территорий, поэтому природа этого региона уникальна. Однако наличие многих схожих видов животных Индо-Малайской области и Эфиопской показывает, что их предки могли не только преодолевать значительные расстояния, но также высокогорные перевалы.

Характерно, что заросшие лесами районы в предгорьях Гималаев — Тераи, которые представляют собой полосу от верховьев Инда и его притоков до Ассама, издавна стали естественным заповедником диких животных. Вот как на основе имевшихся у него данных XIX века описывал Тераи Майн Рид: «Большая часть Терай покрыта лесами и джунглями… Тигр, индийский лев, пантера и леопард, чита и другие крупные кошки кишат в их густых зарослях; в лесах обитают дикий слон, носорог, гайял; на покрытых густой травой полянах пасутся замбар и аксис». Такое же изобилие животных, вероятно, можно было наблюдать в далеком прошлом в верховьях притоков Инда и вдоль этой реки.

Путь вдоль течения Инда приводил зверей к Иранскому нагорью, по которому они могли следовать самыми разнообразными путями вплоть до границ Средиземноморской зоогеографической подобласти.

На территории юго-западного Ирана путь животным на запад сдерживали реки Карун, Керхе и Тигр, которые были такими же пограничными, как Хуанхэ и Инд. Звери могли кочевать вдоль их берегов, а, обогнув их верховья, могли попасть либо в междуречья Карун-Керхе и Керхе-Тигр, либо в Месопотамию. Последняя представляла собой гигантскую естественную ловушку для зверей между текущими параллельно друг другу Тигром и Евфратом.

Если же звери обходили естественные ловушки, то они попадали на Армянское нагорье, а оттуда к излучине реки Кызыл-Ирмак и другим рекам центральной Турции. Обойдя верховья рек Анатолии и приблизившись к средиземноморскому побережью, звери выходили в степи и пустыни Сирии и Аравии. По окраине этих земель можно было пройти вдоль реки Нахр-эль-Аси (Оронгт) к горам Антиливана. Перевалив через них в районе Баальбека и обойдя верховья Иордана и Нахр-эль-Литани, сухопутная дорога спускалась на территорию нынешнего южного Ливана, а затем современного Израиля. Далее в Африку можно было проникнуть в обход небольших рек, впадающих в Средиземное море, и лишь в ту пору, когда земли южной Палестины и Синайского полуострова являлись степями, а не песчаной пустыней, как ныне. Так, преодолевая немалые трудности долгого и тяжелого, порой безводного пути, животные могли пройти от Японского и Желтого морей до Красного и Средиземного морей и оказаться на пороге Африки. Соответственно и звери Африки могли проделать такой же путь в обратном направлении.

Скорее всего многие животные останавливались в пути, забредая в междуречья или выходя на одну из широких промежуточных площадей. Одной из таких площадей были земли Аравин к Сирии. Передвижение животных за пределы этой площади ограничивали воды заливов Индийского океана, Красного моря и рек Евфрата, Иордана и ряда других.

Несмотря на возможные остановки в междуречьях или в степях соединение южно-азиатского пути с африканскими сухопутными дорогами позволяло животным Африки перемещаться в Южную Азию. Южно-азиатские же звери получали свободный доступ в Африку. Поскольку эти регионы Земли получали и в давние времена наибольшую порцию солнечной радиации, то их флора и фауна, еще не потревоженная вмешательством человека, была самой обильной на планете. По этой причине южная евразиатская магистраль и участок трансафриканской дороги, ведущий из Африки, могли быть самыми оживленными на Земле. В пользу того, что многие животные передвигались по этому пути, говорит сходство фауны тропической Африки и Южной Азии.

Кроме того, на эту дорогу выходили и остальные сухопутные артерии Земли. Фактически путь от верховьев Сунгари и Ляохэ или от Приморья и Кореи до Восточно-Африканского нагорья Кении служил животным планеты центральной сухопутной дорогой. По отношению к ней остальные сухопутные дороги зверей были периферийными. В ходе перемещений животных Африки и Евразии по центральной сухопутной дороге совершалась самая активная биогенная миграция атомов. По этой причине центральную магистраль можно считать географической осью развития биосферы на земной суше.

САМАЯ ДЛИННАЯ СУХОПУТНАЯ ДОРОГА МИРА

(См. карту ״Звериные тропы Евразии״.)

К северу от центральной магистрали по территории Евразии проходила другая трансконтинентальная магистраль, являвшаяся самой длинной сухопутной звериной дорогой мира. Ее средняя часть совпадала с северной границей внутреннего континента. В отличие от южной евразийской магистрали северный путь не был столь оживленным, так как он соединял земли, получавшие весьма скромную дозу солнечной радиации, а поэтому здесь флора и фауна были беднее. Кроме того, во время последнего оледенения этот путь был перекрыт ледниками, и лишь 12–14 тысяч лет назад он стал от них освобождаться. Таяние льдов заняло тысячелетия, а затем прошло еще несколько тысячелетий, прежде чем стали высыхать водные бассейны, образовавшиеся талыми водами. Пока они не высохли, движение по большей части этого пути было невозможным.

Однако эта сравнительно новая транспортная магистраль стада самой длинной в мире, а ее значение возрастало по мере потепления. По ней можно было пройти посуху всю Северную Евразию от мыса Дежнева до Гибралтара. Начинаясь от Берингова пролива, северный путь обходил реки, поднимался на хребты северо-востока Евразии, порой приближаясь к Охотскому морю. Обойдя верховья Селенги и Шипки и их притоков, северный путь выходил к внутреннему континенту и соединялся с его северной границей.

К югу от северного пути лежали степные просторы внутреннего континента, к северу от него — Европейско-Сибирская зоогеографическая подобласть. Эта подобласть занимаемою Северную Евразию за исключением ее приполярных окраин, занятых Арктической подобластью, и ряда территорий Южной Европы, входящих в Средиземноморскую подобласть.

Отделяя Центрально-Азиатскую подобласть от Европейско-Сибирской на всем протяжении от Шилки до Уральских гор северный путь соединялся с многочисленными дорогами, которые вели в различные междуречья, образованные течениями всех рек Азии, несущих свои воды в Северный Ледовитый океан. В периоды массовых миграций земли северной Монголии, а также южного Прибайкалья, Тувы, Алтая, верховьев Амура, Ангары, Лены, Енисея, Оби, Иртыша и их притоков могли заполняться стадами животных самых различных пород, покидавших Сибирь и Дальний Восток или направлявшихся в эти регионы. О былом богатстве животного мира этих мест можно получить некоторое представление, познакомившись с заповедниками, расположенными там, где животные могли выходить на северный путь (например, заповедники Зейский, Баргузинский, «Столбы»). Даже в современную эпоху в Баргузинском заповеднике сохранилось большое разнообразие животных: здесь водятся олени, лоси, маралы, кабарги, медведи, лисицы, соболи, белки, бурундуки и т. д.

Начиная с Уральских гор северный путь, продолжая совпадать с северной границей внутреннего континента, шел через Европейско-Сибирскую зоогеографическую подобласть. Свернув с Урала на Запад, северный путь, по-прежнему совпадавший с границей внутреннего континента, пролегал по водоразделу между реками, текущими в Северный Ледовитый океан, и реками Волжского бассейна, пока не достигал берегов Онежского озера. Вдоль этого участка северного пути сохранились заповедники (Печоро-Илычекий и Дарзинский), животный мир которых дает некоторое Представление о древних путешественниках по трансконтинентальной магистрали. До сих пор в Печеро-Илычском заповеднике, расположенном на Северном Урале, имеется более 40 видов млекопитающих. Весьма характерно, что здесь, как отмечал автор путеводителя по заповедникам нашей страны А. Г. Банников, «образуется стык европейской, сибирской и южнолесной фаун». Как и всюду на местах пересечений путей различных животных здесь продолжают возникать новые виды. Так естественное скрещивание соболей и куниц приводит к появлению «плодовитой помеси» — кидуса.

На южном берегу Онежского озера звери могли повернуть на север и, минуя озера и болота, выбраться через возвышенности Карелии и Финляндии в Скандинавию. Повернув же от Онежского озера на юг, им приходилось идти вокруг болот, речек, озер, и верховий Западной Двины, Днепра и Волги, чтобы покинуть территорию внутреннего континента и углубиться в Европу.

В глубь Европы могли двигаться звери не только с востока по северному пути, но и по западной границе внутреннего континента из Западной Азии. Эта граница служила также дорогой, по Которой животные могли направиться от центральной магистрали на север через Кавказ. Преодолев перевалы кавказских гор и обойдя верховья рек Северного Кавказа, животные могли пройти по водоразделу между Доном и Волгой в районе нынешнего Волго-Донского канала, а затем, обойдя верховья правобережных притоков Волги, выйти к Валдаю. Сюда могли сходиться звери буквально со всех концов Старого Света. Расположенный недалеко от этого перекрестка Центрально-Лесной заповедник является живым памятником животным, которые некогда кочевали стадами по границам внутреннего континента.

Однако проследовать от Валдая и истоков Волги в Центральную и Западную Европу было не так-то легко. Здесь путь был часто перегорожен водными барьерами из речек и озер, и продвижение в глубь Европы во многом зависело от погодных условий. Очевидно, что в периоды сильных дождей или таяния снегов сухопутная связь между внутренним континентом и этой частью Европы становилась невозможной. Прекращалось и передвижение оттуда в другую часть Старого Света. В то же время сходство животного мира Восточной, Западной и Северной Европы свидетельствует о том, что такие водные преграды звери преодолевали. Возможно, что во время засух большинство животных могли беспрепятственно передвигаться по суше. Многие же звери покидали пределы «средиземных» островов в зимнее время.

О том, что на «средиземных» островах и полуостровах этой части Европы могли собираться огромные стада животных самых разных пород, свидетельствует история Беловежской пущи — этого естественного хранилища животного мира. Несмотря на многие тысячелетия охоты, люди не сумели истребить эта богатства, которые постоянно возрождались. До сих пор в Беловежской пуще водится более 50 видов млекопитающих, в том числе такие редкие, как зубры. Еще три века назад в Беловежье водились туры. В наши дни в Беловежском заповеднике обитают олени; лоси, кабаны, волки, рыси и другие.

Отсюда звери могли направляться на запад по северному пути, который служил центральной осью Европы. По обе стороны от него располагались полуострова, ограниченные морями (например, Апеннинский и Балканский полуострова, Скандинавия, Иберия, Ютландия, Пелопоннес), и междуречья. Можно предположить, что значительная часть Европы была подобна громадному зоологическому парку, разделенному на ряд вольеров. Сравнительная изолированность некоторых из этих природных «вольеров» на юге Европы, а также климатические отличия способствовали тому, что там сохранилось своеобразие животного мира, сложившегося еще во времена существования перешейков между Европой и Африкой, Поэтому Иберия, Италия, юг Балканского полуострова принадлежали к Средиземноморской зоогеографической подобласти, в отличие от остальной Европы и всей Северной Евразии.

Если природные катастрофы происходили за пределами Европы, то звери значительной части планеты могли по северному пути попадать в зги «вольеры». В случае же стихийных бедствий в этом регионе многие животные устремлялись прочь из этих «вольеров» и по северному пути искали спасения за пределами Европы.

ТАМ, ГДЕ ПРИЧАЛИЛ НОЕВ КОВЧЕГ

Если звери двигались из Европы в Азию, то им не было необходимости проделывать весь долгий путь по северному пути. В верховьях Днепра они могли выйти на западную границу внутреннего континента, движение по которой позволяло существенно сократить путь к Азии, а затем и к Африке. Для этого было достаточно выйти к Валдаю и, повернув на юг, проделать путь по западной границе внутреннего континента до Армянского нагорья и центральной Анатолии.

Течение реки Кызыл-Ирмак могло служить барьером, сдерживающим дальнейшее движение животных на юг, но если они обходили верховья этой реки, то попадали на центральную сухопутную дорогу планеты, по которой они могли двигаться либо в Африку, либо на восток в Центральную и Южную Азию.

Очевидно, что европейские звери могли по западной границе внутреннего континента выходить к горе Арарат. Сюда могли попадать также звери Африки, если последние, подобно древним иудеям, совершали свой исход из Египта в Переднюю Азию. С противоположного конца центральной магистрали сюда же могли прибывать животные из Приморья, Кореи, Китая, Индостана, Средней Азии, Ирана. Кроме того, вместе с ними к Арарату могли приходить животные из степей Туркестана и из Сибири.

На Армянском нагорье в верховьях рек Карасу, Олту и Араке В нескольких десятках километров от Большого Арарата соединяются все сухопутные пути, которые пролегают через Европу, Азию и Африку. Линии, которые мы начертили на карге мира в обход рек и других водных барьеров, привели нас к Арарату, где и могли встретиться звери Старого Света.

Конечно, для одновременных встреч зверей из всех частей Евразии и Африки на Армянском нагорье нужны были чрезвычайные обстоятельства. Но возможность чрезвычайных событий, заставлявших животных покидать свои континенты и устремляться чуть ли не на край света, нельзя было исключить. Такое могло происходить, допустим, когда мощный взрыв солнечной активности вызвал невиданную засуху в Африке, Китае и Индии, а на севере Евразии — наводнения, которые принимали катастрофические масштабы по мере завершения ледникового периода. Выбросы солнечной энергии могли стать также причиной невиданных эпидемий среди растений и животных или популяционных взрывов среди последних, что также провоцирует активизацию миграций.

Вне зависимости от того, были такие катастрофы или нет, в любом случае нельзя исключить, что беженцы из разных природных ареалов Евразии и Африки могли достигать Большого Арарата, спасаясь от гибели в других краях. Может быть, память о бесчисленных стадах самых необычных зверей, оказавшихся на Армянском нагорье или вблизи от него, их следы или останки, породили легенду о всемирном потопе и ковчеге, на котором спаслись звери мира у горы Арарат?

Геологи ныне отрицают возможность всемирного потопа, но нельзя опровергнуть распространение животных одних и тех же видов в самых разных концах планеты. Для того, чтобы антилопы, буйволы, олени, кабаны, носороги, лошади, ослы, верблюды, дикие козлы и бараны распространились как в Африке, так и в Евразии, им надо было пройти по центральной сухопутной магистрали. Некоторые же из них, как, например, кабаны, расселялись за пределами одной природной зоны, а поэтому могли прибегать к услугам северного пути или отдельных его участков, освободившихся от оледенения.

Очевидно, что за травоядными животными по этим же маршрутам следовали хищники: львы, леопарды, волки, шакалы, лисицы и другие. Известно, что эти хищные звери были широко распространены как в Африке, так и в Евразии. Для того, чтобы тигры распространились и в Передней Азии, и в Уссурийской тайге, им некогда пришлось преодолеть южную трансазиатскую магистраль, проходившую через Армянское нагорье либо от Босфора до Сихотэ-Алиня, либо в обратном направлении.

Широкое распространение животных различных видов на всех континентах Старого Света показывает, что миграции зверей из Европы в Азию и Африку, из Азии в Европу и Африку, из Африки в Европу и Азию были постоянными. При этом, даже если отдельные виды животных, умевшие плавать, могли срезать наиболее запутанные повороты в течениях рек, они были вынуждены проходить по лабиринту рек и речушек, текущих с Армянского нагорья. Здесь располагался главный перекресток центральной части биосферы.

Как и в старинном городе, в центральной части биосферы Земли имелись узкие оживленные улицы и густонаселенные кварталы. Этот «старый город» земной биосферы протянулся от Нила на западе до Тигра на востоке и Кавказских гор на севере. Его восточная граница проходила по берегам рек Керхе, Карун и Тигр. Вдоль этих рек паслись стада животных, перемещавшихся по Иранскому нагорью на запад или на восток. Поэтому по своей оживленности берега этих рек напоминали торговые улицы старого города. Как и во всех старых городах эти торговые улицы петляли, обходя многочисленные «кварталы» междуречий, которые были плотно заселены животными. На севере «улицы» выходили к главному перекрестку земных магистралей в районе Арарата. Похожим на заполненную пешеходами улицу был и правый берег Евфрата, вдоль которого могли перемещаться стада животных, направлявшихся из степей Аравии или в эти степи. Насыщенной была и «улица», соединявшая Малую Азию с Африкой и проходившая через Сирию, Ливан и Сирию к Суэцкому перешейку. Параллельно этой «улице» проходила другая, расположенная на западной окраине Аравийских и Сирийских степей. Двум улицам с активным движением можно уподобить и оба берега Нила, вдоль которых постоянно перемещались стада животных.

Из «улиц» центральной части биосферы звери могли либо устремиться в глубь любого из трех континентов, либо разбрестись по просторам примыкавших к нему площадей (Иранское нагорье, Аравийский полуостров, равнины Сирии, Иордании, Западного Ирака), либо, угодив в тупики сливавшихся водных потоков, поселиться в «жилых кварталах» междуречий. Наиболее Крупные «кварталы» были расположены между реками Келькит, Ишиль-Ирмак и Кызыл-Ирмак, стекавшими с Армянского нагорья, реками Тигр и Евфрат, стекавшими с того же нагорья, реками Карун и Керхе, стекавшими с Иранского нагорья.

На этих центральных «улицах» и в «жилых кварталах» междуречий жили и перемещались звери, прибывшие сюда из разных концов планеты. Здесь рождались новые виды животного мира. Один из таких густонаселенных «кварталов» — междуречье Тигра и Евфрата, расположенное между двух «центральных улиц» планеты, стал, по мнению Л. И. Мечникова, «родиной для многих видов животных».

Древняя легенда о спасении зверей всего мира и их распространении со склонов Арарата по планете могла отражать истинную роль Армянского нагорья и примыкавших к ним земель как главного узла всех сухопутных дорог животного мира. Для земной биосферы Арарат фактически стал высочайшей точкой планеты, от которой животные по сухопутным дорогам могли распространяться по всем континентам. От этой горы, как от полюса притяжения, расходилась силовые линии, притягивавшие животных планеты в минуты природных потрясений.

 

ГЛАВА 7

ЗЕМНЫЕ ДЕРЕВЬЯ ЖИЗНИ

______________________________________

Расчертив карты линиями, мы получили причудливые узоры, покрывшие большую часть суши. Разветвленные сети сухопутных троп выглядят на географической карте как деревья. Их стволами служат трансконтинентальные магистрали. Их ветвями являются пути, ведущие в междуречья, которые приобрели на схеме вид листьев.

В таких схематических изображениях невольно отразились те отношения взаимозависимости, которые существовали в биосфере. Пышные «кроны» континентальных «деревьев» служили для сухопутных существ животворной «листвой», которой они питались. «Ветви» и «стволы» были подобны ветвям и стволам гигантских деревьев, по которым животные могли уходить от засохшего «листа» к другим «листьям», сохранившим сочность и свежесть, или даже перебираться на другие обильные кроны. В то же время миграцию животных по планете (или биогенную миграцию атомов) можно уподобить движению живительных соков внутри деревьев. Эти сравнения позволяют увидеть в континентальных системах звериных троп сходство с Деревьями Жизни, одно из которых, как утверждается в Библии, находилось в Земном Раю.

Правда, в Ветхом завете говорится, что человеку было не дано вкушать плодов с Дерева Жизни из Земного Рая, чтобы он не жил вечно. Однако плоды земных Деревьев Жизни были всем доступны. Среди тех, кто питался плодами Деревьев Жизни, были и люди: При этом их диета не была ограничена никакими запретами, а поэтому питание первых людей на Земле было исключительно разнообразным.

В то время как, по оценке Жозуэ де Кастро, «цивилизованный человек ограничил свое питание небольшим числом продуктов, незначительной долей всего разнообразного животного и растительного мира… первобытный человек имел в своем распоряжении все огромное разнообразие растений и животных». Французский исследователь Максимиллиан Сорр установил, что в мире существует около 2 миллионов известных видов животных, но только 50 из них приручены, из 350 тысяч видов растений, произрастающих в мире, человек культивирует лишь 600. Поскольку первобытные люди еще не научились приручать животных и культивировать растения, то их рацион питания складывался за счет охоты на диких зверей и сбора дикорастущих растений. Вследствие этого их «продовольственная корзина» была наполнена значительно более разнообразными продуктами, чем у современного городского человека. Даже те, кто сейчас живет вдали от центров цивилизации, нередко питаются более разнообразной пищей, чем современный человек. Изучение французским исследователем П. Гуру образа жизни небольшой деревни в Гане показало, что ее жители использовали в своем питании 114 видов фруктов, 46 видов бобовых культур и 47 видов овощей и трав.

Такое разнообразие в питании обеспечивало людям хорошее здоровье. Являясь специалистом в вопросах питания, Жозуэ де Кастро писал: «Когда человек потребляет разнообразную пищу, специфический недостаток какого-либо элемента сегодня возмещается завтра, тогда как при однообразной, неизменной диете недостатки такого рода накапливаются и с течением времени приводят ко все более тяжелым последствиям». Есть все основания полагать, что многие проблемы здоровья современных людей вызваны их однообразным питанием. «Мало-помалу на протяжении веков человечество приносило разнообразие в жертву количеству, сводя свой обычный рацион питания к тем наиболее питательным веществам; которые сравнительно легко производить и сохранять». Между тем, как указывал Ж. де Кастро, «культивированные злаки, богатые веществами, обеспечивающими организм энергией, как правило, беднее минеральными солями и витаминами, чем зерна дикорастущих растений. В настоящее время в относительно малоразвитых районах Африки, Дальнего Востока и других в пищу употребляют зерна, содержащие гораздо больше минеральных солей и витаминов, чем зерновые, которыми питается значительная часть человечества. Этим в известной степени объясняется, почему у первобытных племен, ведущих более или менее изолированный образ жизни, почти не общаясь с белым человеком, заболевания, вызванные пищевыми недостаточностями, встречаются реже״.

Однако даже обильная и разнообразная растительная диета не всегда обеспечивает человеческий организм всем необходимым. По словам Жозуэ де Кастро, «недостаток железа в отличие от недостатка кальция — обычное явление в тропических и экваториальных районах״. Следствием этого является малокровие, наблюдаемое у многих жителей тропиков. «Тропическая гипоэмня, — замечал де Кастро, — не является следствием прямого воздействия климата на человека, как предполагали в начале, текущего столетия… Дело не в том, что экваториальный климат вызывает повышенное расходование красных кровяных шариков, а в том, что окружающая среда не снабжает организм таким количеством железа, которое необходимо для возмещения нормальной потери кровяных шариков… Почвы в тропиках… относятся к числу наиболее богатых железом почв; однако пища в тропических странах, как правило, бедна этим минералом״.

Следствием недостаточного снабжения организма всем необходимым являлись деформации в его развитии, в частности, уменьшение роста людей. Видимо, этим можно объяснить низкорослость бушменов и пигмеев. Первые были постоянными жителями тропических лесов, прежде чем их вытеснили в пустыню. Последние до сих пор обитают в тропических лесах Конго и ее притоков.

Знаменательно, что, как только люди, приспособившиеся к хронической нехватке пищи, получали полноценный рацион питания, их организм и их поведение менялись. По наблюдению английского антрополога Тордея, дети пигмеев Экваториальной Африки обгоняли в росте своих родителей после переселения в равнинные районы, где развитое земледелие и скотоводство открывало перед ними значительно лучшие возможности питания, чем те, которые они имели в родных тропических лесах. В этой связи де Кастро замечает: «Таким образом, так называемые «низшие» расы оказываются просто-напросто голодающими расами; при правильном питании они во всех отношениях подобны так называемым «высшим» расам». Бразильский географ приводит также пример того, как постепенно повышалась трудоспособность людей по мере их переселения из районов хронического недоедания на тропическом северо-востоке Бразилии в города юга.

Наиболее простым способом компенсировать существенные недостатки питания является потребление мяса. «Оказывается, — писал де Кастро, — только мясные продукты — мышцы и внутренности — содержат железо в легко усвояемой форме, тогда как железо, содержащееся в растительной пище иногда в больших количествах, как, например, в шпинате, усваивается организмом с трудом». В древности люди могли компенсировать недостаток в необходимых минералах потреблением мяса. Именно по этой причине мясо являлось наиболее желанным элементом в питании первобытных людей, а охота — непременным их занятием, наряду с собирательством.

Среди плодов, которые срывали древние люди с Деревьев Жизни, были и животные, перемещавшиеся по их ветвям. Решительно отвергая мнение о том, что первобытный человек сначала был собирателем, а лишь затем перешел к охоте, отечественные историки А. С. Амальрик и А. Л. Монгайт в своей книге «В поисках исчезнувших цивилизаций» ссылаются на костные останки самого древнего человека и его ископаемых предков. «Их зубы — это зубы всеядных животных», — утверждали авторы. Ученые обращали внимание и на другие вещественные доказательства охотничьей деятельности древних людей и их ближайших предков: «Находка австралопитековых и сопровождающих их костей павианов с пробитыми черепами и камнями внутри этих черепов — веское свидетельство наличия охоты».

О том, что человеческие существа стали охотниками еще на стадии превращения в современных людей, свидетельствуют находки на стоянке синантропа в Чжоукоудяне (в 54-х километрах от Пекина, где равнина переходит в горный район). Наряду с ягодами и плодами синантроп употреблял мясо животных. Семьдесят процентов всех костей животных принадлежали оленям.

Амальрик и Монгайт отвергают также распространенное представление, что человек лишь постепенно перешел к охоте на крупных животных, начав с мелких. Они справедливо считают: «Чтобы охотиться на мелких млекопитающих, нужно обладать свойствами, которых не имел предок человека. Чтобы поймать мышь, нужно уметь прыгать как кошка, длина прыжка которой в десять раз превышает длину ее тела; чтобы поймать зайца, нужно уметь бегать, как волк, что едва ли умел делать предок человека, только что научившийся ходить на двух ногах».

Поскольку человек не мог обрести прыгучесть кошки и скорость волка, то ему было практически невозможно охотиться на мелких животных. Кроме того, современные охотники знают, что добывать крупного зверя легче, чем мелкого. Это подтверждает такой видный специалист по отлову животных, как Джеральд Даррелл. Он пояснял, почему это так: *‘Более крупного зверя легче обнаружить. Для мыши и белки не требуются слишком густые заросли, чтобы спрятаться от охотника. Для такого животного, как, например, антилопа дукер, нужно уже солидное укрытие».

Это мнение современного человека, имеющего в своем распоряжении не только огнестрельное оружие, но и другие приспособления для ловли животных. Не удивительно, что люди каменного века, не имевшие ни огнестрельного оружия, ни других современных средств для охоты на зверей, также предпочитали охотиться на крупных животных. При этом они вполне преуспевали в этом деле. Среди плодов, которые люди собирали на ветвях земных Деревьев Жизни; были мамонты и слоны, антилопы и буйволы, олени и кабаны. О том, что в рационе древних людей преобладала добыча более крупная и более удобная для охоты, свидетельствуют находки в гроте Тешик-Таш (Узбекистан). Из найденных там 10 000 обломков костей разных животных удалось определить 938. Кости принадлежали медведю, лошади, оленю, леопарду, гиене, зайцу, крысе и другим животным, но больше всего было костей сибирского горного козла — 767 обломков. На Ильской стоянке (Северный Кавказ) найденные кости 2 тысяч зубров составили не менее 60 процентов массы костей животных. В Солюрте (Франция) были обнаружены костяки около 10 тысяч Лошадей. В Мейендорфе, близ Гамбурга, были найдены 1300 рогов северного оленя, на которых, очевидно, охотились прежние Обитатели северной Германии. В Пржедмосте (Чехословакия) вместе с костями других животных были отрыты останки примерно 800— 1 000 мамонтов. В Амвросиевке на Украине было найдено скопление костей, принадлежавших 950—1000 бизонам.

Хотя ловля рыб и птиц всегда являлись важными занятиями людей, но, видимо, этот источник получения полноценного питания играл столь же второстепенную роль у многих народов мира, как и охота на мелких зверей. Характерно, что народы, живущие в основном за счет промысла морского зверя, предпочитают охотиться на китов или тюленей, а не ловить мелкую морскую рыбешку.

О преобладании в питании людей мяса крупных или, во всяком случае, немелких животных Свидетельствуют исследования 140 тысяч ископаемых костей с 44 населенных пунктов лесной полосы Европейской части России, проведенные советским зоологом В. И. Цадкиным. По количеству костей на первое место вышли представители крупного рогатого скота (62 процента), на второе место — свиньи (24 процента), на третье — мелкий рогатый скот (9 процентов), на четвертое — лошади (5 процентов). По количеству съеденных особей на первом месте оказались свиньи (40 процентов), на втором — крупный рогатый скот (35 процентов), на третьем — мелкий рогатый скот (19 процентов), на четвертом — лошади (6 процентов). Как справедливо отмечал Лев Гумилев, в биогеоценозе человек занял «верхнее, завершающее звено», место самого «крупного хищника».

Однако человек не был единственным существом, охотившимся на крупных травоядных животных. Не сразу он завоевал и положение «главного хищника». В борьбе за мясо травоядных человек конкурировал с хищниками и порой становился их добычей. Амальрик и Монгайт утверждают, что «предок человека, спустившись с деревьев… прежде всего встретил на земле саблезубого тигра, а когда он попытался проникнуть в пещеру, чтобы дождь не погасил его костра, его встретили там негостеприимные хозяева — пещерный медведь, пещерный лев и пещерная гиена… Бесконечное количество трупов, своих и врагов, устилают дорогу человеческого предка… Если из числа более сильных врагов предка человека исключить ядовитых пресмыкающихся и насекомых, то он вынужден был искать защиты от волка, дикой собаки, пещерного медведя, гиены, саблезубого тигра, носорога Мерке и других… Кости всех перечисленных животных найдены в пещере Чжоукоутянь с костями и орудиями синантропа». В Алжире и Тунисе на стоянках древних людей наряду с костями кабанов, оленей, газелей, диких овец, диких лошадей, буйволов и верблюдов, гиппопотамов и слонов были найдены также кости львов и леопардов.

Каким же образом существа, слабые в физическом отношении по сравнению с львами и леопардами, волками и саблезубыми тиграми, носорогами и пещерными медведями, сумели их одолеть, добывать себе пропитание, убивая огромных мамонтов и слонов, крупных буйволов и оленей, и стать, по существу, «главными хищниками»? Ведь человек не обладал ни мощью носорога, ни силой льва, ни быстротой леопарда.

Правда, есть основания полагать, что человек, который нам кажется венцом природы, а порой представляется высшим олицетворением прекрасного, скорее всего внушал животным ужас. При этом его отталкивающая внешность могла давать ему известные преимущества.

Во-первых, человек стал пугать своих соседей по биосфере, как только обрел привычку передвигаться в вертикальном положении, Как известно, многие животные становятся на дыбы, находясь в состоянии крайнего возбуждения. Такая поза — признак угрозы всем остальным живым существам. Даже если малый зверек встает на задние лапки, то более крупный зверь остерегается атаковать его. Сточки зрения зверей, прямоходящий человек был в состоянии крайнего возбуждения и поэтому представлялся источником крайней опасности. Может быть, последующие наблюдения, свидетельствующие о том, что хищные звери редко атакуют людей, а появление зверей-людоедов — аномально, отражают опыт не только последних веков, когда человек вооружился огнестрельным оружием, а многотысячелетнюю историю страха животных перед существами, постоянно стоящими или передвигающимися на задних лапах. С другой стороны, известно, что достаточно человеку упасть на землю, то есть принять горизонтальное положение, как многие хищные животные могут напасть на него и растерзать. Не исключено, что с того момента, как человек принял вертикальное положение, он мог чувствовать себя в безопасности.

Было и другое обстоятельство, которое могло пугать зверей. По мнению зоолога Дезмонда Морриса, главное внешнее отличие человека от других сухопутных животных — отсутствие у него шерсти. Эта особенность кожного покрова позволила зоологу назвать человека непочтительно «голой обезьяной». В своей книге «Голая обезьяна» зоолог Дезмонд Моррис писал: «За исключением необычно тяжеловесных гигантов, таких как носорога или слоны (которые имеют свои проблемы с нагреванием и охлаждением); голая обезьяна стоит особняком, выделяясь своей наготой от тысяч других лохматых, косматых, заросших шерстью сухопутных млекопитающих. Зоолог вынужден прийти к выводу, что «имеет дело либо с землеройным, либо с водоплавающим существом. Во всяком случае следует признать, что нечто необычное, возможно, уникальное, произошло в эволюционной истории голой обезьяны». Поскольку человек не был ни кротом, ни дельфином, ни слоноподобным, ни носорогообразным, то среди прочих шерстистых зверей он не мог не выделяться, возможно, вызывая ужас и отвращение, какое могли бы вызывать у нас ощипанные обезьяны или обритые наголо медведи.

Эти соображения помогают объяснить, почему люди могли пугать зверей, и таким образом спасаться от нападения хищников. Однако страх мог заставить мамонтов и слонов, львов и саблезубых тигров в панике бежать от человека, но вряд ли он бы доводил их до самоубийства. Очевидно, что для победы над зверями требовалось нечто иное, помимо устрашающего облика. Отталкивающий вид мог сделать человека изгоем в биосфере, но вряд ли обеспечил бы ему лидерство в ней.

Между тем есть основания предполагать, что обретение внешнего облика, который вызывал отвращение у животных и распугивал их, стало следствием процессов, которые лежали в основе эволюции биосферы. Уверенно встав на ноги, Человек реализовал ту тенденцию противоборства гравитации, которая постепенно развивалась у живых Организмов, начиная с самых простейших видов. Дезмонд Моррис уверен, что характерный для животных шерстяной покров человек утратил, долго обитая в пограничной полосе между сушей и водой, где он находил себе пропитание. Если это так, то это означает, что люди начали свой старт с территории, подверженной пульсирующей гравитации Луны. Не исключено, что долгая жизнь в переменчивой обстановке (то на суше, то в воде, а также под воздействием пульсирующей гравитации) позволила человеку обрести качества, которые в наибольшей степени отвечали главным тенденциям в эволюционном развитии жизни. Что же это за качества, которые компенсировали человеку его неумение прыгать как кошка, бегать как заяц или волк, быть сильным как лев и мощным как мамонт?

 

ГЛАВА 8

ДЕРЕВЬЯ ЖИЗНИ СТАНОВЯТСЯ ДЕРЕВЬЯМИ ЗНАНИЙ

______________________________________

О том, что человек мог пребывать в гармоничном равновесии с живой природой лишь до тех пор, пока он не осознавал своего неприглядного вида, косвенно свидетельствуют строки Книги Бытия. Как только по наущению змея Ева и Адам съели плоды запретного Древа Знания, они поняли, что без одежд их вид неприятен для окружающих. Вскоре они были изгнаны из Земного Рая и были принуждены «в поте лица» добывать себе пропитание. Для земных же, а не райских существ добывание средств жизнеобеспечения было неразрывно связано не только с трудом, но и с познанием действительности. Прежде чем потреблять плоды земных Деревьев Жизни, люди, как и другие живые существа, должны были научиться отличать съедобную пищу от несъедобной, питательную от бесполезной, чтобы избежать отравлениям поглощения ненужных веществ. Для того, чтобы стать достойным лидером биосферы, человек должен был в совершенстве разбираться в ее устройстве, овладев знаниями об окружающей природе и научившись эффективно использовать обретенные знания.

Очевидно, что для того, чтобы обрести знания о мире и научиться ими пользоваться, человеку потребовались не голая кожа и способность ходить прямо, а принципиально новые органы сбора и обработки информации. Возможно, что предки человека — человекообразные обезьяны или иные полуживотные — былине единственными существами, которые приблизились к обладанию органом накопления и переработки информации. То, что нам уже стало известно о поведении животных, позволяет предположить, что предпосылки к мышлению существуют у многих сухопутных зверей, а поведение дельфинов позволяет выдвигать и этих водоплавающих в наиболее вероятные кандидаты на роль земных собратьев по разуму. Кроме того, не изучены и возможности эволюции ориентационных механизмов и у таких «умных» насекомых, как муравьи или пчелы.

Появление у человека развитого мозга, как и способность к мышлению других живых существ, было обусловлено ходом развития биосферы. Несмотря на постоянное совершенствование форм жизни, по мнению некоторых биологов, в том числе и Джулиана Хаксли, возможности для дальнейшей эволюции «у одного вида за другим истощались». По его оценке, были исчерпаны дальнейшие возможности для увеличения скорости при передвижении животных. Не только человеку, но и любому существу, скроенному из белкового вещества, трудно было обрести физические качества, превосходящие те, что были достигнуты наиболее развитыми животными. «Размеры тела достигли такой величины, что они стали работать против животного; химический состав крови стабилизировался; эффективность нервной системы, органов чувств, пищеварительной системы и механической конструкции, — все они достигли предела, в том или ином роде», — писал Д. Хаксли.

Живой организм мог развиваться дальше, лишь совершенствуя способности к сбору информации. Утраты и катастрофы, успехи и удачи, которые пережили различные виды за сотни миллионов лет, не проходили для них бесследно. В клетках ДНК записывалась генетическая информация об эволюции организма, накопленная в течение многих предшествующих поколений. Накапливая банки генетической информации о своем прошлом опыте, живые организмы тем самым создавали эффективные средства для выбора необходимых изменений в организме. Характеризуя роль наследственного механизма, биолог и известный популяризатор своей науки И. И. Акимушкин писал: «Без изменчивости и наследственности жизнь не достигла бы того совершенства и разнообразия, которое мы сейчас наблюдаем. Без изменчивости не было бы у организмов удивительной способности приспосабливаться к разным условиям. Не было бы у жизни большого выбора путей развития. А без наследственности утрачивались бы новые приобретения*’.

Накопление информации стало главным направлением в эволюционном развитии биосферы. Американский астроном Карл Саган подчеркивал: «Сегодня самые сложные организмы на Земле содержат больше генетической, так и внегенетической информации, чем самые сложные организмы, скажем, 200 миллионов лет назад». Увеличение как генетической информации ускорялось в геометрической прогрессии, а концентрация информации в мозгу животных постоянно возрастала. По мнению британского ученого Джулиана Хаксли, «лишь одна сторона могла совершенствоваться — организация мозга и поведение. Лишь возросшая гибкость в поведении и более высокая организация сознания позволяли живому существу овладеть концептуальным мышлением и языком из символов; именно эти черты являются особенностями человека и основой последующего развития жизни». Прогрессирующее накопление информации, особенно в мозгу животного, в конечном счете привело к возникновению человека.

Таким образом, возникновение человеческого мозга стало закономерным следствием эволюции биосферы. Американский ученый Д. Д. Дана, который был учеником авторов теории эволюции — Дарвина и Уоллеса, назвал этот процесс «цефализацией» (это слово образовано от греческого слова «голова» и обозначает процесс включения частей тела в его головной отдел и обособление головы). Новый период в развитии биосферы, связанный с появлением человеческого мозга, французский ученый Ле Конт назвал «психоэойской эрой», а русский геолог А. П. Павлов — «антропогенной эрой». «Цефализация», или начало «психоэойской», или «антропогенной», эры, означала Качественный скачок в развитии жизни на Земле.

Хотя мы пока лишены возможности точно определить, на каком этапе развития человеческий мозг развился до того уровня, когда человек стал разумным, но исследования антропологов свидетельствуют о том, что уже неандертальцы обладали черепными коробками, которые могли вместить мозг, не уступавший по размерил соответствующему органу мышления современного человека. Реконструкция облика кроманьонца позволила ученым прийти к выводу, что этот древний человек внешне ничем не отличался от наших современников. Более того, оказалось, что если бы кроманьонца и даже более древнего человека — неандертальца — нарядили в современный костюм, то их появление в городской толпе не вызвало бы недоуменных взглядов. Не было бы удивительным, если бы этим существам оказались по силам интеллектуальные упражнения современных людей.

Тем не менее многие сторонники гипотез о вмешательстве в развитие человечества «высших существ» из космоса, Атлантиды и Антарктиды сомневаются в способностях древних людей, живших на большей части планеты, и не верят, что они могли самостоятельно добиться качественных перемен в своей жизни. Им кажется невероятным, что создателями первых земных цивилизаций стали те существа, который в течение сотен тысячелетий не смогли придумать ничего иного, кроме различных способов обработки булыжников.

Такому представлению отчасти способствует периодизация развития человечества, которой пользуются историки. Исходя из того, что период в развитии продолжительностью по меньшей мере более полумиллиона лет (от 700 тысяч до 40 тысяч лет до н. э.) именуется нижним, или ранним, палеолитом (древний каменный век), создается впечатление, что все это время люди в Своей трудовой деятельности использовали исключительно камки и были заняты главным образом их обработкой. Поскольку известно, что за этот долгий промежуток времени первобытные люди лишь отчасти усовершенствовали свои операции с камнем и их отделку, то можно решить, что они удивительно медленно соображали.

Почти все остальное прошлое человечества также занято каменным веком. Нижний палеолит сменяется мезолитом (средним каменным веком) примерно в XIII тысячелетии до н. э. Затем мезолит сменился неолитом (новым каменным веком), который в отдельных уголках Земли еще не завершился окончательно. Хотя в эти периоды наблюдается заметные сдвиги в обработке каменных орудий, трудно дать высокую оценку умственным способностям существ, которым для этих достижений понадобилось несколько десятков тысяч лет.

Такой взгляд на историю, длиной более чем в полмиллиона лет, создает впечатление, что в начале своего существования человечество практически не развивалось. Спору нет, в тот период прогресс шел черепашьими темпами, но если бы его тогда не было вообще, то мы по-прежнему жили бы в тех же условиях, как и первобытные люди. Надо также учитывать, что периодизация раннего человеческого развития в зависимости от характера обработки камня в значительной степени связана с тем, что камень, в отличие от других материалов, сохраняется дольше всего. Кроме каменных изделий и костей животных нам осталось ничтожно малое количество материальных свидетельств о жизни древнейших людей. Из этого следует, что мы весьма приблизительно представляем себе жизнь людей каменного века.

Мы можем лишь фантазировать о том, каким был быт наших далеких предков. То обстоятельство, что в пещерах найдены многочисленные останки древних людей, отнюдь не означает, что люди обитали лишь в пещерах. Если глобальная катастрофа уничтожит всю современную цивилизацию, то не исключено, что лишь надписи в пещерах, оставленные досужими туристами, станут свидетельствами существования современной культуры. В этом случае впечатление об уровне развития современных людей будет гораздо хуже, чем то, которое мы имеем о древних людях, судя по их рисункам в пещерах.

Можно также с уверенностью сказать, что представление о том, что древние люди одевались в звериные шкуры, грубо закрепленные на одном плече, рождено прежде всего незнанием того, как на самом деле кроились их одежды. Известно, например, что эскимосы, имеющие в распоряжении шкуры зверей и самые примитивные орудия труда, давно научились шить довольно изящные меховые изделия. Канадский этнограф Фарли Моуэтт рассказал, как, не обладая никакими инструментами, кроме игл из рыбьих костей, старая эскимоска быстро скроила ему идеально пригнанное белье и верхнюю одежду из оленьего меха. Эта одежда была совершенно непохожа на те нелепые лохмотья, в которые одеты люди, изображенные на картинах и в фильмах о жизни в каменном веке. Описывая быт людей каменного века, живших в Папуа в конце XIX века, Миклухо-Маклай обратил внимание на их чрезвычайное внимание к украшению себя. Такие люди вряд ли позволили бы себя одеваться в лохмотья, придуманные иллюстраторами книг о каменном веке.

Однако, даже если исходить из тех сведений, которые имеются в настоящее время у археологии относительно использования камня древними людьми, следует иметь в виду, что и в этой области депо не ограничилось несколькими или даже несколькими десятками открытий и изобретений. Сопоставляя достижения новейшей и новой истории с открытиями и изобретениями каменного века, мы порой становимся жертвами своеобразного «оптического обмана», подобного тому, который испытывают пассажиры движущегося поезда. Во время движения они видят, что предметы, находящиеся вблизи от них, проносятся с необыкновенной скоростью, в то время как далеко расположенные предметы еле передвигаются или почти неподвижны. Кажется, что подобным же образом мимо нашего умственного взора проносятся многие открытия и изобретения последних десятилетий или последних двух веков, в то время как плоды усилий древних людей сливаются для нас в немногие отдаленные от нас предметы, которые представляются нам почти неподвижными.

Среди прочих древних изделий на далеком горизонте маячат орудия труда каменного века. На их неподвижном фоне мимо нас проносятся самые разнообразные изделия современности, в том числе и модификации рубящих, колющих и режущих изделий. Для изготовления современных продуктов были испробованы самые разнообразные материалы. Им были приданы различные формы. Они оказались оснащенными множеством приспособлений и механизмов. Это изобилие многократно превосходит изделия каменного века, которые мы видим в витринах музеев. При этом мы упускаем из вида, что на самом деле в нашем распоряжении имеются лишь немногие образцы орудий труда, охоты и борьбы, которые были обнаружены учеными. Между тем даже в этих образцах можно увидеть разнообразие форм и материалов. Однако всевозможные удачные и неудачные эксперименты воплощены в предметах, которые для нас символизируют застой каменного века.

Мы редко задумываемся о том, что идеи создания инструментов, позволяющих раскалывать вещи ударом другого предмета, разрезать их на части заостренным концом орудия или менять их форму другими способами, были впервые воплощены в жизнь безвестными мастерами далекой поры. При всех наших достижениях мы в своем быту используем многие предметы, не претерпевшие принципиальных изменений со времен их изобретения в каменном веке. Именно тогда были изобретены топор, нож и молоток, колесо и лыжи, игла и рыболовный крючок, корзины и керамическая посуда для хранения жидких и сыпучих веществ.

То обстоятельство, что мы до сих пор лишь продолжаем усовершенствовать изобретения, которые были сделаны в каменном веке, скорее свидетельствует о застое, в котором мы пребываем в течение последних веков.

Если же взглянуть на достижения каменного века шире, то можно понять, что задолго до изобретения слов «прогресс» и «развитие» люди заботились об улучшении своих условий жизни и занимались усовершенствованием орудий труда, открытием законов природы и использованием их в своих интересах. Даже скудные свидетельства об их жизни показывают, что они овладели различными законами физики (например, в применении рычагов) и химии (научившись, в частности, использовать реакцию горения). Последующие поколения людей лишь продолжили изучение этих законов и их использование. Так называемые дикари каменного века открыли счет и мир цифр. Они научились разделять время на отдельные части. Семидневная неделя, которой мы до сих пор пользуемся, скорее всего отражает наблюдения людей каменного века за фазами луны. Определение времени по движению Солнца также было известно «первобытным дикарям».

Древние люди стали пользоваться речью и сознали языки, что позволило им символически обозначать окружающий мир, обмениваться информацией, зашифрованной в символах, и накапливать ее в опыте поколений. Их потомки не создали принципиально новой сигнальной системы, а ограничились лишь ее усложнением и усовершенствованием.

Представления о духовном мире и интеллекте людей каменного века обретают большую реальность благодаря изучению тех племен, которые до наших дней сохранили образ жизни времен палеолита. Исследования этнографов позволили им прийти к выводу о том, что так называемое «первобытное», или примитивное, мышление представляет собой важную ступень в становлении научного сознания. Зачастую люди, живущие на уровне каменного века, проявляли незаурядную наблюдательность, любознательность, сообразительность, находчивость и другие качества, несовместимые с представлениями о примитивном, тупом дикаре.

Описывая жизнь охотничьих племен Габона, этнографы констатировали: «Обостренные способности туземцев позволяли им точно замечать родовые черты всех живущих природных видов, суши и моря, равно как и едва уловимые изменения природных явлений — ветра, освещенности, характера погоды, ряби на воде, изменения в прибое, водные и воздушные течения». Изделия людей, живущих на уровне каменного века и в исключительно суровых природных условиях, нередко поражали ученых своей изысканностью и изощренностью в изображении отдельных деталей. Как свидетельствует этнограф Э. Карпентер, «эскимосы Дорсета вырезают фигурки животных из кусочков кости величиной со спичечную головку с такой точностью, что при взгляде через микроскоп зоологи различают разновидности одного и того же вида, например, гагара обыкновенная и гагара с красным горлом».

Накапливаемая информация преобразовывалась не только в художественные образы, но и в абстрактные символы человеческой речи. Чем богаче, разнообразнее и содержательней была собираемая информация, тем более совершенным становился человеческий язык, гибче его структура! Благодаря этому ни одна малейшая деталь окружавшей их реальности не оказывалась в тени, а была словно освещена яркими осветительными приборами, получая емкую и точную, исчерпывающую характеристику. Неотъемлемой чертой языков традиционных народов является их конкретность. Известный английский антрополог Эшли Монтегю писал: «Для большинства американских индейцев фраза «собака лает» кажется бессмысленной. Индеец желает знать; какая собака? чья собака? где она лает? стоит ли она при этом, бежит, Прыгает, или что она вообще делает во время лая? На своем языке он может сообщить все эти факты с использованием столь же минимального числа звуков, как и мы, когда говорим о том, что собака лает. Для индейца важно получить именно такую информацию, и ему даже в голову не придет делать столь туманные заявления, какие делаем мы, когда замечаем вслух, что собака лает. В отличие от нас многие неграмотные люди обладают способностью передать сообщения относительно многих предметов, используя для этого минимальное количество слов».

Сознание древних охотников и собирателей можно уподобить компьютеру с огромным объемом памяти, позволявшему им в концентрированном виде накапливать максимум информации об окружающем мире. Американский биолог Р. Б. Фокс писал по поводу филиппинских пигмеев: «Характерная черта негритосов, отличающая их от соседних с ними христиан, состоит в их неисчерпаемых познаниях растительного и животного мира. Это знание включает в себя не только специфическое отождествление феноменального числа видов растений, птиц, млекопитающих и насекомых, но также осведомленность о привычках и нравах каждого вида..: Почти все мужчины с большой легкостью перечисляют специфические и описательные наименования не менее чем 450 растений, 75 птиц, почти всех змей, рыб, насекомых и млекопитающих и даже 20 видов муравьев». В своей работе «Неприрученная мысль» К. Леви-Строс отмечал: «Ботаническая лексика субанун, живущих на юге Филиппин, далеко превосходит 1000 терминов, а у хануну — приближается к 2000. Поработав только с одним габонским информатором, М. Силланс недавно опубликовал этноботанический каталог, включающий в себя почти 8000 терминов на языках либо языковых диалектах 12-и или 13-и соседних племен».

Много это или мало? Для сравнения можно сказать, что число терминов, которыми пользовались «дикари» только для обозначения видов флоры, вполне соответствует числу слов в любом «словаре-минимуме» (около 6000), который необходим для понимания массового периодического издания в любой стране мира. Попытайтесь записать на листке бумага все известные вам названия растений, птиц и муравьев. Если вы не являетесь ботаником, орнитологом и энтомологом, то вряд ли вам удастся превзойти познания обитателей габонских или филиппинских джунглей. Видимо, не случайно один орнитолог пожаловался на то, что на страницах произведений современных авторов редко можно прочесть упоминание об иных птицах, кроме галок, ворон, воробьев и голубей.

Встречаясь с людьми каменного века, наши современники сплошь и рядом обнаруживали, что «терминологический словарь» «дикарей», которым они пользовались для обозначения животных и растений, намного превышает их собственный. Разумеется, следует учитывать то обстоятельство, что современный человек в отличие от жителей лесных джунглей оторван от. природы, но ясно и другое: владение столь обширной терминологией в своем поле деятельности ставит «дикарей» на один уровень с современным специалистом в той или иной области.

Этнограф Е. Смит-Бовен испытала подлинное смятение, «когда по прибытии в одно африканское племя она захотела начать с изучения языка. Ее информаторы нашли вполне естественным собрать для начальной стадии обучения огромное количество ботанических образчиков, которые, показывая ей, они называли, но которые исследовательница была не в состоянии отождествить не столько ввиду их экзотического характера, сколько из-за того, что никогда не интересовалась богатством и многообразием растительного мира, тогда как туземцы считали, что такая любознательность у нее имеется». По словам исследовательницы, она оказалась впервые в обществе, где «у каждого растения, дикого либо культурного, имеется название И вполне определенный способ употребления, где каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок знают сотни видов». При этом «дикари» могли без труда определить множество различных видов растений «по мельчайшему фрагменту древесины… на основе наблюдения внешнего вида древесины, коры, запаха, твердости и других подобных характеристик».

Они не ограничивались идентификацией растений и животных, но подробно характеризовали их различные стороны и качества. В языке индейцев тева имеются особые термины почти для каждой части тела птиц и млекопитающих. Для описания листьев, и растений используется 40 терминов. Имеется 15 различных терминов, соответствующих разным частям растения. Этнограф X. Конклин замечал, что у филиппинского племени хануну в их наименованиях растений «дифференцирующие термины отсылают к таким признакам, как: форма листа, цвет, место обитания, размеры, пол, характер роста, хозяин растения, период роста, вкус, запах». Р. Б. Фокс утверждал, что в племени пинатубо «используют около 100 терминов для описания частей и характерных аспектов» растений. Обсуждение структуры растений и животных было дня «дикарей» столь же захватывающим занятием, как и разговоры на производственные темы для тех современных людей, которые готовы увлеченно обсуждать вопросы своей трудовой деятельности или науки и техники даже в свободное от работы время. Рассказывая о своем пребывании среди африканских племен охотников и собирателей, X. Конклин писал о том, что в течение пути, занявшего полдня, «наибольшая часть времени прошла в обсуждении изменений в растительном мире за последние десять лет».

Эти «научные» дискуссии помогали охотникам и собирателям подробнейшим образом характеризовать различных представителей флоры и фауны. Леви-Строс писал: «Для описания составных частей и свойств растений хануну употребляют более чем 150 терминов, обозначающих категории, по свойствам которых Они идентифицируют растения и обсуждают между собой сотни черт, играющих различную роль для растений, а часто и соответствующих таким значимым свойствам, как лекарственные и пищевые». Постоянно действующие научные семинары дополняются «лабораторными экспериментами». Р. Б. Фокс замечал: «Негритос… непрестанно изучает все, что его окружает. Часто я видел, как какой-нибудь негритос, не уверенный в распознавании растения; пробовал на вкус его плод, обнюхивал листья, отламывал и изучал стебель, осматривал особенности местонахождения. И только приняв в расчет все эти данные, он объявлял, знает либо нет это растение». Из этого рассказа, в частности, становится очевидным, что в своем исследовании природы первобытные люди полагались не на зрительный или слуховой образ, а использовали все органа чувств для создания объемной и многомерной картины окружающего мира.

Успехи людей в изучении таких сторон окружающего мира, которые имели существенное значение для их выживания, неизбежно вели к постановке более глубоких вопросов об устройстве мира в ходе «фундаментальных исследований». Ф. Д. Спек, исследовавший жизнь индейцев северо-востока США и Канады, не был особенно удивлен их превосходными знаниями о повадках зверей, на которых они охотились, заметив: «Неудивительно, что охотник-пенобскот располагает лучшими практическими познаниями о повадках и характере лося, чем самый крупный эксперт-зоолог». Однако он был поражен, когда выяснилось, что эрудиция индейцев выходит далеко за пределы их повседневных надобностей: «Весь класс рептилий.;, не представляет собой никакого экономического интереса для индейцев; они не потребляют мясо ни змей, ни лягушек и не используют их кожу, за исключением весьма редких случаев изготовления магических средств от болезни или от колдовства». Индейцы северо-востока, по словам ученого, «разработали настоящую герпетологию с терминами, различными для каждого рода рептилий, и другими — для видов и разновидностей».

«Индейская герпетология» была далеко не единственной системой знаний об окружающем мире, созданной «традиционными» народами. Сведения о флоре и фауне, живом и неживом мире группировались в классы и категории. Такая группировка часто принципиальным образом отличалась от классификации, принятой в современной науки, так как зачастую основания для объединения предметов в те или иные категории были выбраны случайно. Однако и принципы классификации, которые использует современная наука, далеко не всегда бывают безупречными.

Как бы это ни казалось удивительным, но неграмотные и необразованные люди, жившие во времена палеолита или сохранившие образ жизни племен каменного века в наши дни, руководствовались теми же принципами, хотя они вряд ли имели в своем словаре такие термины, как «классификация» и «таксономия». Объясняя этнографам основы своего мировоззрения, некоторые индейцы говорили, что «каждая вещь должна быть на своем месте». Леви-Строс справедливо говорил о стремлении традиционного мышления к «микрораспределению», то есть желанию «не упустить никакое существо, объект или аспект, с тем, чтобы отвести ему место внутри какого-либо класса».

К. Леви-Строс сравнил методы собирания данных о природе, к которым прибегали люди традиционных культур, с человеком, который создает изделия из подручного материала. У такого умельца «элементы собираются и сохраняются по принципу «это может всегда сгодится». Такой умелец «способен выполнить огромное количество разнообразных задач. Но в отличие от инженера ни одну из них он не ставит в зависимость от добывания сырья и инструментов, задуманных и обеспечиваемых в соответствии с проектом: мир его инструментов замкнут…» Характеризуя методы мышления первобытных народов, Леви-Строс писал: «Туземец — это логический скопидом: без передышки связывает нити, неутомимо переплетая все аспекты реальности, будь то физические, социальные или ментальные. Мы спекулируем нашими идеями, а он делает из них сокровища».

На протяжении многих тысячелетий люди накапливали продукты избыточного интеллектуального производства, хотя порой, эти сокровища не приносили им немедленных практических результатов. В то же время постепенно клубки знаний, созданные многими поколениями первобытных народов, все прочнее соединялись с окружающим миром. Исследователи каменного века не пытались разъединить явления природы в соответствии с некими основополагающими принципами. Они воспринимали окружающий их мир и отдельные его части в их целостности и стремились изучать их такими, какими они им казались.

Установление связей между предметами на основе субъективного опыта порой приводило «дикарей» к сомнительным выводам. Они утверждали, что «зерно в форме зуба как бы оберегает от змеиных укусов, желтый сок — специфическое средство от расстройств желчного пузыря» и т. д. Индейцы юго-востока США полагали, что раздраженные людьми животные насылают на них болезни' растения же, союзники людей, помогают им, предоставляя лекарственные средства. Однако такие ошибочные выводы имели, как полагал Леви-Строс, «большую ценность, чем индифферентность к какой бы то ни было связи. Ибо классифицированное, пусть причудливое и произвольное, сберегает богатство и разнообразие инвентарного описания; учитывая все, оно облегчает построение памяти… Эта наука конкретного… должна была сводиться к иным результатам, чем те, которых добиваются точные и естественные науки, но была не менее научной, и ее результаты были не менее реальными».

Как отмечал Леви-Строс, «забота об исчерпывающем наблюдении и о систематической инвентаризации отношений и связей может иногда привести к результатам добротного научного качества: например, у индейцев блэкфут, диагностирующих приближение весны по степени развития бизоньих плодов, извлекаемых из утробы самок, убитых на охоте». Другие племена открывали зависимость между сменой времен года и другими природными явлениями. Как замечал Эшли Монтепо, люди каменного века научились определять время «по уменьшению и увеличению луны, миграции животных, подъему и спаду вод в реках». Австралийские аборигены, намечая срок, «за пару дней ставили камень между ветками деревьев или на скале таким образом, чтобы солнце осветило его точно в назначенное время». Даже в тех случаях, когда поиск упорядоченных связей между предметами и явлениями природы приводил «дикарей» к ошибочным выводам, такие ошибки были следствием ограниченности их опыта, но не результатом изначальной порочности их мышления.

О том, что люди, обладающие таким сознанием, могут сравнительно легко освоить принципиально новую информацию, новый круг идей, свидетельствовали исследования, проведенные еще в начале 1970-х годов женевским Институтом социального развития ООН. Они показали, что вопреки сложившимся стереотипным представлениям выходцы из самых отсталых сельских районов развивающихся стран Азии и Африки приспосабливались к современным условиям жизни не хуже, чем потомственные горожане. Исследователи отмечали, что первоначальное отсутствие знаний и опыта у этих представителей архаического уклада с лихвой компенсировалось наблюдательностью, любознательностью, смекалкой и сообразительностью.

И все же, несмотря на кажущееся сходство изучения природы людьми каменного века с методами современной науки, можно взглянуть на эти впечатляющие достижения и с прямо противоположной стороны. Далеко ли в своем познании мира первобытный человек ушел от животного? Является ли способность к точному знанию окружающего мира отличительной особенностью человека? Многочисленные опыты над животными позволили узнать, что их способности различать предметы по виду, слуху, осязанию, вкусу, запаху часто не только не уступают человеческим, но и превосходят их. Мы знаем, как легко животные распознают нужные им предметы, съестные продукты, лекарственные растения. Если бы мы могли заглянуть в клетки мозга животного, то не исключено, что мы узнали бы о наличии сложной системы регистрации великого множества явлений окружающего мира с помощью органов чувств. Известно, что животные не только распознают различные предметы, но в силу своих возможностей передают своим сородичам сигналы по поводу появления распознаваемых ими предметов.

Информация, заложенная в мозгу у живого существа, позволяет ему видеть прошлое и заглядывать в будущее. Волк, преследующий зайца, не видит его, когда «берет его елея״. Фактически он восстанавливает из остатков его запаха подлинное представление о бывшем здесь, но уже давно сбежавшем зайце. Тигр, прячась у водопоя, фактически предвидит будущее. Информация, спрятанная в мозгу, позволяет птице сооружать гнездо, бобру — плотину и хатку, медведю — берлогу.

Но может быть, у животных круг интересов ограничен чисто утилитарными задачами? Когда спутник В. К. Арсеньева, охотник-гольд Дерсу Узала, по следам, оставленным в охотничьей избушке, мог определить физический облик и характер его последнего обитателя, он имел в этом столь же малую практическую надобность, как и Шерлок Холмс, выяснявший жизнь владельца гуся по брошенной им шляпе. Любой владелец собаки знает, с каким вниманием готов его любимец вынюхивать землю, явно не имея при этом какой-нибудь иной практической цели, кроме расширения познаний об окружающем мире. Если бы пес мог разговаривать, он, вероятно, поразил бы своих хозяев подробными рассказами о тех, кто утром успел побывать на зеленой лужайке, хотя эти сведения не имели бы никакой практической ценности ни для пса, ни для его владельца. Можно представить себе, что асе эти сведения о мире «классифицируются» в мозгу животного на основе столь же случайных ассоциативных связей, что и в сознании первобытного человека. А если это так, то в чем же разница в мышлении первобытного человека и зверя?

И все-таки существует принципиальная разница между процессами, происходящими в мозгу животных, и сознанием людей, даже находящихся не на высокой стадии общественного развития. Эта разница прежде всего проявляется в различном обращении с накопленными знаниями о мире. Мышление первобытных людей этнографы не случайно именуют «магическим». В ее основе лежит вера в магию, то есть в возможность человеку изменять реальность непосредственно силой своего желания. Эта вера была рождена его свободными операциями с образами реальной действительности, которые имелись в сознании первобытного человека.

Возможности обращения животного с информацией, имеющейся в него в мозгу, ограничены. Тигр знает, что он мог ждать в засаде оленя только в строго определенных условиях. Ласточка никогда бы не попыталась использовать иной строительный материал для постройки гнезда. Бобры не рискнут изменить форму своей плотины. Действуя в жестких рамках своего непосредственного опыта, звери, очевидно, не обладают способностью произвольно манипулировать символами реальности. Поэтому они обычно — заземленные реалисты, лишенные творческого воображения.

Неизвестно, какие обстоятельства помогли человеку понять, что он волен делать все, что ему заблагорассудится с образами окружающего мира. Может быть, решающую роль сыграли сновидения. Во всяком случае очевидно, что в отличие от животных первобытный человек научился передвигать изображения окружающего мира в своем сознании, разделять их и соединять. Он научился создавать образы существ, которых никогда не было, придумывать события, которые никогда не происходили. Зрительные, слуховые, осязательные образы, рожденные воображением человека, рвались у него из сознания, и он стал сочинять звуки, которых никто прежде не слыхал. Он стал художником магических картин, постановщиком колдовских танцев и учредителем волшебных обрядов. В отличие от животных человек отрывался от реальности.

Вольный полет творческого воображения порой приводил первобытного человека на грань безумного экстаза. В таком состоянии он нередко создавал экстатические песни, бешеные танцы, устрашавшие маски, жестокие ритуалы. Люди, склонные к достижению безумного состояния, чаще становились выразителями человеческой потребности в перенесений своих свободных фантазий в жизнь. Исследователь первобытных религий Джозеф Кэмпбелл подчеркивал, что особое влияние на жизнь первобытного населения Андаманских островов оказывают те мужчины и женщины, про которых говорили, «что они обладали сверхъестественными силами».

Эти люди, становившиеся шаманами, в наибольшей степени выражали способность древних людей к противоречивому магическому мышлению. С одной стороны, они обладали наиболее полными знаниями о способах лечения. Часто они умели гипнотизировать других людей и лечить их внушением. С другой стороны, эти люди снимали все сдерживающие механизмы сознания, чтобы дать простор своей способности к безудержной фантазии. В таком почти безумном состоянии они извлекали из глубин своего неконтролируемого сознания кошмарные образы, ритмы, мелодии, словосочетания. Они возбуждали других людей, приближая и их к грани безумия. Вероятно, именно эти черты поведения первобытных людей еще больше убеждали представителей цивилизации в их дикости.

Власть безудержной фантазии могла свести с ума первобытных людей Однако не исключено, что, оказываясь в опасной близости к состоянию безумия, первобытный человек совершал гениальные открытия, и тогдашний врач вроде Чезаре Ломброзо мог писать об «аналогичности сумасшествия с гениальностью». Открывая в себе способность создавать то, чего никогда не было в реальной действительности, человек каменного века освобождался от пут заземленного реализма, который миллионы лет сдерживал возможности животного..

Научившись свободно разделять и соединять мыслительные образы, человек каменного века овладел способностью конструировать гипотезы. В то же время его мышление оставалось магическим, а потому реальные явления природы постоянно перемешивались с плодами его не всегда обузданного воображения. Он старался открывать связи между явлениями природы, но при этом мог полагаться на случайное сочетание образов, возникших в его сознании. Порой эти случайные находки позволяли ему достичь верных результатов, но чаше — приводили к ошибочным выводам. Однако в том и в другом случае магическое мышление позволяло человеку свободно обращаться с миром и различными его частями, представленными в его сознании в виде образов или символов.

Этнографы обратили внимание на то, что в современных традиционных племенах рассказ о только что завершенной охоте излагается в виде представления, в ходе которого плясками, песнями, мимическими приемами повествуют о важном событии в их жизни… Важнейшая информация запечатлевалась в сказаниях и наскальных рисунках, в которых правда переплеталась с вымыслом.

Как и в современных «информационных дисках», заполненных программами для игр с научно-фантастическими сюжетами, в сознании «дикарей» хранилось немало «игровых программ», порожденных их буйным воображением. Правда, в отличие от современных компьютерных программ «игровые» материалы соединялись с фактической информацией. Содержимое этих «информационных дисков» не позволяло их обладателям построить чудесные дворцы и мосты через реки, создать скатерти-самобранки и летательные аппараты, о которых они мечтали в своих сказках. Однако даже в этих мечтах была определенная лотка, которая позволила современным исследователям увидеть нечто большее, чем стремление выдать желаемое за действительное. Наряду с вымыслом в сознании первобытных людей хранилась надежная информация относительно самых различных свойств природы, различных видов занятий.

В таком же стиле создавались впоследствии эпические истории про героев. Олимпийские бога Гомера появлялись на полях сражений наравне с прототипами реальных греческих воинов, а Одиссей, путешествуя из реальной Трои в не менее реальную Итаку, попадал в целый ряд фантастических стран, которых никогда не существовало. В то же время внимательный исследователь мог обнаружить в эпических сказаниях родословные предков, уводящие в далекие тысячелетия, их деяния и подвиги. Однако нельзя принимать на веру древние рассказы о всемирном потопе или падении Солнца на Землю как свидетельства о якобы имевших место подлинных катаклизмах, так как в этом случае не учитывается, что древний автор не мог творить иначе, как давая полный простор для своей безудержной фантазии.

Для парадоксального соединения фантазий с подлинными фактами были веские основания. Все, что находилось в пространственных и временных пределах непосредственного окружения древних людей, было освещено светом собранной ими предельно точной и достоверной информации. Однако этот мир был ограничен тесными рамками. Между тем за близкими границами этого мира находился другой мир, скрытый мраком незнания, а он то и депо властно вторгался в мир, освоенный людьми. Знания о структуре растений и их свойствах не позволяли понять, почему они могут стать причиной внезапного отравления. Сведения о повадках насекомых не раскрывали причин инфекционных заболеваний. Блестящее знакомство с географией окружающей местности и племенах, населяющих ее, было недостаточным для того, чтобы предугадать внезапное землетрясение или появление доселе неизвестных хищников или агрессивных людей. Точная ориентация в настоящем не позволяла также точно предвидеть будущее. Память людей о событиях, свидетелями которых были они и их непосредственные предки, не позволяла им знать тайны прошлого. Между тем эти тайны постоянно напоминали о своем существовании, то останками известных животных и людей, то необычными скелетами, принадлежащими каким-то гигантским существам, то обломками человеческих орудий охоты или следов человеческого жилья, то непонятными предметами. Непознанный мир казался таинственным, построенным по иным законам, чем реальный мир, точно так же, как были таинственны сновидения, созданные по иным правилам, чем впечатления во время бодрствования.

Мир казался бы хаотичным и неподдающимся познанию и преобразованию, если бы люди постоянно не пытались заглянуть за темные линии пространственного и временного горизонта. Они старались не только увидеть невидимое, но и придать ему черты познаваемого, упорядоченного, хотя и выстроенного из причудливых образов своего воображения. Соединяя мир осязаемый, видимый и ярко освещенный своими знаниями, с миром невидимым, люди заселяли последний образами своего раскрепощенного воображения.

По этой причине знания об опасности, подстерегавшей людей в какой-то местности, соединялись с фантазиями о злых духах, обитающих там. Поэтому знания об удачных местах охоты переплетались с вымыслами о добрых духах, которым необходимо молиться. По этой причине люди соединяли в легендах и мифах географию известной им земли со своими представлениями о Вселенной и миры, расположенные за пределами их местности, заселялись причудливыми существами. По этой же причине люди пытались реконструировать и прошлое, о котором напоминали им свидетельства смерти людей и животных, соединяя введения о своей родословной с мифической историей происхождения своего рода и всех людей. Вероятно, так создавались легенды о великанах и драконах, о грандиозных катастрофах, поразивших некогда мир. Они пытались заглянуть и в недоступное будущее и сочиняли мифы о возможных грядущих катастрофах, в ожидании которых надо быть постоянно настороже.

Представления о наличии иных миров, находящихся за пределами известной им земли, о протяженности времени за пределами современности позволяло людям утверждаться в своих представлениях о величии и упорядоченности Вселенной. Убежденность в том, что в природе царит всеобщий порядок, охраняемый высшими силами, служила обоснованием для постоянного поиска связей между всеми элементами природы. Версий о мироздании, Порожденные буйной фантазией, превращались в строгую и тщательно охраняемую систему мифов. Миф становился организующим началом, соединяющим племя, его прошлое и настоящее. Художественная фантазия первобытных людей также обретала упорядоченность в мелодиях и ритмах, строгом орнаменте, гармоничных сочетаниях красок и форм, стройной последовательности театральных спектаклей и магических обрядов.

Вера в наличие глубоких и общих причин вселенского порядка отразилась в религии первобытных народов. Изучавшиеся этнографами индейцы племени пауни сообщали: «Мы должны обращаться со специальными заклинаниями ко всем вещам, которые встречаем, так как Тирава, верховный дух, пребывает в каждой вещи, и все, что мы встречаем на протяжении пути, может помочь нам… Нас наставили уделять внимание всему, что мы видим». В результате чуть ли не каждое действие человека должно было быть «обусловлено» специальной молитвой к силам, от которых может зависеть мировой порядок. Как сообщают этнографы, моление, сопровождающее переход индейцев пуани через реку, «делится на несколько частей, относящихся к различным моментам: когда путники вступают в воду, когда движутся в ней, когда вода полностью покрывает их ноги; призыв к ветру разделяет моменты, когда прохлада ощущается только частями тела, погруженными в воду, затем — другими и, наконец, всей кожей». Индейцы утверждают: «только тогда мы можем продвигаться в безопасности».

Казалось бы, такие ритуалы свидетельствуют о «дикости» индейцев. Однако этнографы смогли не раз убедиться в том, что нелепые «табу», вздорные «заклинания» и прочие элементы традиционных религий сочетались с весьма разумными представлениями о реальности. Это, например, следует из рассказа Фарли Моуэтта о «табу», наложенном эскимосами на посещение одного холма. Они утверждали, что на этом холме обитает злой дух, который сурово наказывает всякого, кто вторгается в его владения. Этнограф скептически отнесся к «табу» и однажды отправился на это плато. Вскоре он увидел, что земля на холме покрыта острыми плоскими камнями и идти по ним надо осторожно. Вдруг неожиданно этнограф поскользнулся на гладкой поверхности плоского камня, и его нога застряла в щель между острыми камнями. Моуэтт с трудом вытянул ногу из каменной ловушки, но сильно повредил ногу. Ему стало ясно, что нелепая басня про злого духа охраняла эскимосов от бедствий, подобно той, которая приключилась с ним. Вполне возможно, что и моления индейцев племени пауни имели какое-то профилактическое воздействие на их физическое или психическое состояние, позволявшее им уверенно переходить через реку.

Порой обычаи, выглядевшие нелепыми, сочетались с такими знаниями, которые ныне утрачены безвозвратно современными людьми. Как-то раз Фарли Моуэтт почувствовал себя плохо. Все свидетельствовало о том, что у него приступ аппендицита. Так как быстро выбраться из тундры не представлялось возможным, то он с ужасом думал о том, что ему грозит перитонит и жизнь висит на волоске. Когда он пожаловался эскимосам на свое состояние, то те сказали, что легко вылечат его. Один из них зачерпнул в ручье воды в берестяную кружку и стал ходить вокруг чума, что-то напевая. Потом он попросил, чтобы Моуэтт выпил кружку залпом. После того, как вода была выпита, этнограф ощутил облегчение: приступ аппендицита бесследно прошел. Так как было очевидно, что заклинания эскимоса не могли иметь терапевтического воздействия, этнографу стало ясно, что магические обряды прочно соединены с секретами древней медицины, позволявшей использовать для лечения острого аппендицита такие простые средства, как вода из ручья и берестяная кружка.

Порой объяснения причин терапевтических свойств тех или иных снадобий, которые предлагали этнографам люди традиционного уклада, противоречили всякой логике. И все же К. Леви-Строс увидел даже в магических обрядах проявление не отсталости «дикарей», а движения к научному мышлению. «Нельзя ли пойти дальше, — писал он, — и рассмотреть строгость и точность, подтверждаемые магическим мышлением и ритуальной практикой, в качестве выражения бессознательного постижения истины детерминизма как способа существования научных феноменов?..» Леви-Строс полагал, что в магическом мышлении Причинность явлений «угадывалась и осуществлялась». Он увидал в магии «робкую» и еще «невнятную форму науки» и уподобил ее тени, предшествующей появлению подлинной науки. Ученый считал: «Вместо того чтобы противопоставлять магию и Науку, стоило бы расположить их параллельно, как два способа познания, не равных по теоретическим и практическим результатам». Он утверждал, что магия и наука равны «по роду ментальных операций, которыми обе они располагают и которые отличны не столько по своему характеру, сколько по типу явлений, к Каковым они прилагаются». Леви-Строс считал, что мифологическое мышление народов традиционных культур расположено на полпути между предвосхищением и теорией.

«Предвосхищения» в фантазиях древних людей позволяли им порой верно «предугадывать» многие открытия. Скорее всего не воспоминания о некогда существовавших, но погибших цивилизациях лежали в основе мифов о полетах людей по воздуху, путешествиях на огромных кораблях по воде и под водой, а интуитивные озарения, порожденные постоянными мыслями о Вероятностном развитии человеческих возможностей. При этом эти интуитивные озарения не ограничивались художественным вымыслом. Ссылаясь на примеры из истории биологии, Леви-Строс утверждал, что «научное объяснение всегда соответствует открытию какого-либо «устройства», и всякая попытка такого рода, даже вдохновленная ненаучными принципами, может наткнуться на истинное устройство».

Более того, стремление «дикарей» не пропустить ничего из свойств окружающего мира заставляло их обращать внимание на многие второстепенные, с точки зрения современной науки, качества предметов. Между тем невнимание к «второстепенным» сторонам природных явлений стало осознаваться серьезным недостатком некоторыми современными учеными. Один отечественный физик взял за принцип исследовать не те 90 процентов экспериментов, которые подтверждали его теоретическую установку, а 10 процентов, которые не соответствовали ей. Как подчеркивал К. Леви-Строс, многие современные науки, такие как «физика и химия уже стремятся снова стать «качественными», то есть учесть также вторичные качества, которые, когда их объяснят, сами станут средствами объяснения».

Постепенно и незаметно плоды, которые собирали люди в «области жизни», насыщали их знаниями. Так Деревья Жизни превращались для людей в Деревья Знаний. Накопив огромный запас знаний об окружающем мире и обретя способность свободно и тонко оперировать ими, первобытный человек стал применять свои гипотетические предположения на практике.

 

ГЛАВА 9

ЗНАНИЕ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В СИЛУ

______________________________________

Говоря о наличии у древних людей огромного запаса знаний, которые могли быть востребованы в случае необходимости, Клод Леви-Строс справедливо отвергал «случайный» характер таких открытий, как гончарство, ткачество, земледелие и одомашнивание животных. Он писал: «Каждая из техник предполагает столетия активного и методичного наблюдения, проверки смелых гипотез, отвергаемых либо доказываемых посредством неустанно повторяемых опытов».

Проверка «смелых гипотез» многочисленными экспериментами позволяла людям в конечном счете создавать реальность, которой прежде не существовало. Такие эксперименты требовались, по словам Леви-Строса, для того, чтобы «сделать из нестойкой глины, склонной к разрыхлению, распылению или растрескиванию, прочную и герметическую посуду». Они были нужны, чтобы «разработать техники, часто длительные и сложные, позволяющие превращать ядовитые зерна или корни в съедобные». Они осуществлялись, чтобы «преобразовать сорняк в культурное растение, дикого зверя — в домашнее животное, выявить в том и другом пищевые или технологические качества, которые первоначально полностью отсутствовали или, возможно, о них едва первоначально подозревали», и многое другое, включая создание металлургии. Выбрав из «смелых гипотез» те, которые прошли испытание практикой, первобытный человек намного усилил свои возможности и компенсировал свою неспособность Прыгать как леопард, бегать как волк, обладать силой мамонта.

Чтобы добыть движущиеся плоды Деревьев Жизни, первобытному охотнику пришлось изобрести разнообразные орудия охоты и постоянно совершенствовать их. Иначе им, как и плохо вооруженным бушменам, жизнь которых изучал Й. Бьерре, для того чтобы полакомиться мясом антилопы, приходилось бы пробегать десятки километров по жаре, прежде чем загнанное животное изнеможет от усталости. Как отмечает Роберт Бигелоу в своей книге «Воины заката», «дротики и прочее свидетельствуют о том, что выживание в саваннах плейстоцена было бы невозможным без эффективного использования оружия». Хотя многие предметы, Созданные в древности, были небоевыми по своему прямому назначению (иглы, посуда, резцы для обработки дерева и т. д.), наиболее знаменательного прогресса первобытные люди добились в развитии оружия. На смену первым заостренным камням (рубилам) постепенно пришли копья и топоры, кистени, боласы (веревка с шарами), гарпуны и, наконец, луки и стрелы.

И все же для того, чтобы победить могучих зверей, люди должны были полагаться не на свою физическую силу и не слишком совершенные виды оружия, а на свое умение найти уязвимые места в организме животных, в их повадках. Еще в глубокой древности люди знали, где водятся звери, где они чаще всего появляются и где собираются их большие стада. Они научились вооружать ловушки для зверей и знали, где это удобнее всего делать. В местах, наиболее часто посещаемых зверями, охотники устраивали засады на них.

На помощь приходила выдумка. На ровных степных плато, где было много зверья, но мало рек, людям приходилось строить искусственные загоны. Память о подобных сооружениях хранит, например, плато Устьюрт, где ученые обнаружили полосы, соединявшиеся стреловидными тупиками. Эти окончания «стрел» служили загонами, куда попадали звери, загнанные охотниками.

Но если на плато Устьюрт полосы и стрелы на земле начертаны не для указаний космическим кораблям или самолетам, доставлявшим переселенцев из Антарктиды, то почему подобные же «паюсы», «стрелы», «спирали», которые давно обнаружили на перуанском плато Наска, являются памятью о космических пришельцах, как полагал фон Деникен, или о деятельности антарктической цивилизации, как считает Г. Хэнкок? А может быть, эти полосы, спирали и рисунки — это такие же следы загонов древних обитателей Перу, как и на плато Устьюрт? Разумеется, в линиях, которые видно с самолета в пустыне Наска, можно при желании разглядеть изображение фантастических птиц, необыкновенных обезьяноподобных существ и даже редких пауков, но можно без труда представить себе, что параллельные линии сохранились от узких коридоров, по которым загонщики гнали различных зверей, разделяя их на потоки. В последнем случае мнимые «лапы», «птичье оперенье», «закручивающиеся хвосты» имели бы сугубо практический смысл.

А что если длинные ряды больших неотесанных продолговатых камней, врытых вертикально в землю, которые именуют менгирами, также представляют собой остатки от хитроумных ловушек на зверей, сооруженных древними охотниками? В атом случае было бы понятным практическое назначение этих построек, требовавших огромных физических усилий.

Так это или нет, но очевидно, что строительство загонов для ловли животных было трудоемким занятием и требовало сравнительно высокого уровня развития. Меньше хлопот доставляла охота там, где существовали природные ловушки. В окрестностях грота Тешик-Таш, где были обнаружены останки неандертальцев, эти древние люди гнали горных козлов к обрывам, падая с которых, животные разбивались насмерть или калечились.

Не исключено, что уже в древности люди открыли, насколько удобно устраивать засады на зверей там, где плодородная долина постепенно поднимается в горы. Примерно так ловил диких зверей Джеральд Даррелл. Описывая одну из своих экспедиций за дикими животными, он рассказывал: «Охотились мы так: уходили в какую-нибудь долину подальше или в горы и выбирали место, где трава и кусты погуще. Там мы полумесяцем раскидывали сети, а потом ходили по подлеску с собаками и загоняли в сети все, что попадалось».

Совершая переходы по узким участкам суши на водоразделах, звери часто попадали в междуречья, представлявшие собой естественные ловушки. Особенно удобными для охоты были территории, расположенные между реками, текущими вблизи друг от друга и в одном направлении. Течение этих рек венчается тупиком у впадения двух рек в море или у места их слияния. Охотники могли гнать зверей в глубь такого речного полуострова и ловить их в тупике, образованном близко расположенными друг к другу устьями двух рек. Места входа в междуречья или переправ через неглубокую речку издавна стали удобными местами для охоты. Фарли Моуэтт в своей книге «Люди оленя» запечатлел сцену охоты эскимосов на оленей у переправы через речку.

Хотя охота являлась важнейшим источником получения полноценного питания, первобытные люди постоянно умеряли свои аппетиты сознанием своей органичной связи с природой, особенно с живой природой. Такое отношение к природе отражалось в законах племен, налагавших строгие запреты на действия, Направленные против многих животных или растений. Есть все основания полагать, что продуктивность охотничьего промысла, возраставшая по мере прогресса в вооружениях, не вела к поголовному истреблению зверей, а уравновешивалась естественными потребностями людей. Народы, живущие ныне традиционным укладом, охотятся на зверей лишь для того, чтобы удовлетворить свои потребности в животном протеине для питания и шкурах для одежды.

Подчиняя своей власти живую природу, люди зависели от нее и на протяжении сотен тысяч лет ощущали близость к ней. Это ощущение проявлялось в названиях племен, обозначавших животных, растения или элементы неживой природы, в религиях, которые специалист в этой области Джозеф Кэмпбелл не без оснований называл «природными». Они именовали себя детьми орла или кизила, солнца или облака, медведя или оленя, гремучей змеи или ящерицы, сосны или земли, пантеры или тыквы и Считали, что они на самом деле произошли от этих существ или моментов природы, которые временно могли принять человеческий облик. В этом проявлялось ощущение глубокого союза с живой природой и окружающим миром, дарующим жизнь.

Как и тотемические предки, места обитания были священными для традиционных племен. Об отношении одного из племен Австралии (аранда) к своей родине этнограф Т. Стрехлоу писал: «Северный аранда привязан к своей родной почве всеми фибрами своего существа. Он всегда говорит о своем «месте рождения» с любовью и почитанием… Горы, ручьи, источники и пруды являются для него не только красивыми и достойными внимания чертами ландшафта… В окружающем его ландшафте он прочитывает историю жизни и деяний почитаемых им бессмертных существ, существ, которые ненадолго еще могли принимать человеческий облик… Вся земля для него — как древнее и всегда живое генеалогическое древо». Даже имена, которые давали детям или целым кланам, отражали глубокую привязанность к природе, поскольку были связаны с тем или иным растением или животным. (В имени индейского клана «медведя» отражались те или иные приметы или черты поведения этого зверя: «Сверкающие глаза медведя», «Медвежьи следы в прерии», «Утоптанная медведем земля», «Сало со спины медведя» и т. д.)

Покоряя планету под родовыми знаками птиц, рыб, сухопутных животных, растений и природных стихий, человек расширял границы биосферы. Если, будучи охотником и собирателем, человек мог лишь усиливать собственные биологические возможности, продлевая жизненный срок своего тела, то после изобретения земледелия и скотоводства человек научился охранять жизнь животных и растений, улучшать их биологические качества.

Земледелие и скотоводство способствовало расширению пределов «области жизни». Арнольд Тойнби обратил внимание на одну знаменательную сторону скотоводства: благодаря подчинению животных люди научились управлять сложным биохимическим процессом. Пастух, писал Тойнби, «умеет жить за счет грубых кормов, которые он не может съесть, превращая их в молоко и мясо прирученных животных״. Используя терминологию Вернадского, можно сказать, что благодаря скотоводству человек стал управлять биогенной миграцией химических атомов в своих интересах. Овладев же земледелием, древние люди поставили себе на службу сложнейшие процессы фотосинтеза. Распахивая поля там, где были прежде безжизненные пустыни, выращивая огромные стада животных, человек распространял биосферу в ее извечной борьбе против косной материи. Знания человека придавали силу земной жизни в ее противостоянии с земным притяжением и космической смертью.

Опираясь на возросший потенциал знаний, древние люди упорно трудились, сооружая переправу к более развитой и совершенной жизни. Сейчас мы можем видеть лишь немногое, что поднялось над видимым уровнем. Под пластами времени оказались погребенными плоды многих усилий древних людей, их удачи и неудачи. О многих их достижениях, возможно, безвозвратно утраченных, нам пока ничего не известно. Поэтому мы не имеем права с презрением отвергать даже их ошибки и заблуждения, на которые ушло немало времени. Затраченные ими усилия на пробы и эксперименты, были так же необходимы для успешной работы, как для осуществления так называемого «нулевого цикла» в любом строительстве.

Уже в ходе «нулевого цикла» древние люди решили многие задачи, позволявшие им улучшить свое положение в природе. Расширяя свой рацион питания и улучшая его качество, научившись преодолевать многие болезни, усовершенствовав средства зашиты от природных стихий, опасных зверей и вредных насекомых, человек стал здоровее, а его жизнь стала продолжительнее. В результате этих достижений уже в древнем, каменном веке человек стал единственным_крупным живым существом, которое могло обитать во всех географических поясах планеты. Границы зоографических областей перестали быть непреодолимыми барьерами для homo sapiens’a, или «разумного человека».

 

ГЛАВА 10

ЗЕМЛЯ В ПЛЕНКЕ РАЗУМА

______________________________________

Носителями знаний о природе и трудового опыта каменного века были отдельные «разумные люди». Вместе с тем сила традиционного общества была в прочных связях «разумных людей» друг с другом. Эти связи постоянно укреплялись в общих усилиях в их трудовой и исследовательской деятельности. Не будет сильным преувеличением уподобить общины древних охотников и собирателей современным коллективам научно-технических работников. Эти небольшие коллективы работали в соответствии с имевшимися у них теоретическими установками, решая практические задачи. Одновременно они пополняли фундаментальную науку новыми наблюдениями и экспериментами, порой корректируя теорию.

Открытия и изобретения каменного века, были делом отдельных коллективов, насчитывавших не более нескольких десятков человек, то есть значительно меньше, чем многомиллионная армия ученых, инженеров и техников современного мира. Объясняя сравнительную медлительность прогресса, в каменном веке. Историк развития техники Спрейг де Кэмп особо обратил внимание на то, что изобретения и открытия никогда не были уделом большинства людей: «Представление о том, сколько примерно имеется изобретателей в современных Соединенных Штатах, можно получить из статистики Патентного бюро США. Это бюро выдает приблизительно 40 000 патентов на изобретения ежегодно. Мы можем подсчитать, что 180 миллионов американцев в середине XX века производили одно запатентованное изобретение На 4500 граждан в год. Теперь, допустим, что все американцы исчезнут, кроме группы в 45 человек. Если эта группа будет производить изобретения с такой же скоростью, то она будет создавать по одному изобретению за столетие! Разумеется, это рассуждение сильно упрощает реальное положение дел, но оно позволяет понять, почему небольшое племенное сообщество, даже состоявшее из чрезвычайно умных соплеменников, не могло достаточно быстро создавать изобретения».

Если же такие коллективы в силу тех или иных условий оказывались изолированными от большинства людей, то они надолго задерживались в своем развитии. Обитатели Андаманских островов, которые, по сведениям А. Р. Рэдклиффа-Брауна, достигли исключительного совершенства в создании луков, так и не овладели искусством добывания огня. Правда, они смогли разработать изощренный способ хранения огня, полученного от загоревшегося дерева.

Поскольку тогдашние научно-технические работники не имели ни компьютеров, ни реферативных журналов, ни книг, они должны были полагаться лишь на свою память, а ведь она не могла обладать таким объемом, как библиотека или диск современного компьютера. Отчасти консерватизм первобытного общества объяснялся тем, что люди были вынуждены прилагать огромные усилия, чтобы сохранить в неприкосновенности те знания, которые им достались от предков и до сих пор обеспечивали им выживание. В первобытных коллективах были свои студенты, аспиранты, младшие научные сотрудники, а также старшие научные сотрудники, которые передавали молодежи свои знания. То обстоятельство, что изменения в технике обработки камня закреплялись, навело доктора Карлетона Куна на мысль о том, что «человеческие существа, которые жили полмиллиона лет назад, смогли обучать своих детей навыкам труда в малейших деталях. Такое обучение предполагает наличие языка и твердой дисциплины».

Многое из полезных наблюдений и выводов, не прошедшее проверку времени, могли отбрасывать ради экономии места в их «информационных дисках», не «закладывать» в коллективную память и не передавать из поколения в поколение в залетном предании племени. Кроме того, неизбежная эволюция языка и утрата контекста, в котором были запечатлены наблюдения, вели к искажению и утрате ценной информации. Вследствие этого утрачивались многие замечательные открытия и заходили в тупики целые исследовательские направления. Не исключено, что одни и те же открытия и изобретения неоднократно повторялись в одном и том же племени, прежде чем они прочно закреплялись в коллективной памяти.

Эти коллективы были соединены необходимостью решать текущие задачи выживания. Вместе с тем ни одна община не сводила свою деятельность к чисто практической. Первобытные люди сохраняли простор для художественного творчества, которое оставалось важным способом сохранения способности людей к свободному обращению с образами окружающего мира.

Поэтому научно-производственный коллектив был одновременно слаженной группой художественной самодеятельности: они сохраняли связи с окружавшим их миром, его прошлым, настоящим и будущим с помощью веры во вселенский порядок, а потому они были и прочно спаянной группой единоверцев. Во времена же опасности они становились дисциплинированным войском, в котором мужчины призывного возраста занимали линию обороны, а остальное население обеспечивало надежный тыл,

Прочность этих сообществ обеспечивалась соблюдением принципов социального и политического равенства. Характеризуя жизнь обитателей Андаманских островов — одних из наиболее отсталых племен в современном мире, Джозеф Кэмпбелл писал; ״У андаманцев нет никакого организованного государства. Дела общины решаются старейшими мужчинами и женщинами. Но в каждой из местных групп обычно находится какой-либо более молодой человек, который благодаря ли своему приятному характеру, искусству в охоте, доброте и щедрости обрел уважение своих друзей в такой степени, что они ищут у него совета или руководства».

Описывая жизнь индейских племен Северной Америки в XIX веке, этнографы констатировали, что решения внутри общин принимались голосованием. «Голосование производилось по племенам, так что каждое племя и в каждом племени все члены совета должны были голосовать единодушно, чтобы решение считалось действительным. Все постановления совета союзных племен должны были приниматься единогласно». Комментируя эти сведения в своей работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства», Фридрих Энгельс восклицал: «И что за чудесная организация этот родовой строй во всей его наивности и простоте! Без солдат, жандармов и полицейских, без дворян, королей, наместников, префектов или судей, без тюрем, без судебных процессов — все идет установленным порядком. Всякие споры и распри разрешаются сообща теми, кого они касаются, — родом или племенем, или отдельными родами между собой… Все вопросы решают, сами заинтересованные лица, и в большинстве случаев вековой обычай уже все урегулировал. Бедных и нуждающихся не может быть — коммунистическое хозяйство и род знают свои обязанности по отношению к престарелым, больным и изувеченным на войне».

В благодатные годы сотрудники научно-производственных коллективов каменного века не испытывали острой нужды, и поскольку обычай требовал заботы о потребностях всех членов племени, они имели бы все основания полагать, что живут при коммунизме, если бы знали об учении Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Их жизнь отвечала принципу «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям».

Даже в тех случаях, когда охотники и собиратели могли накапливать полученные ими трофеи, они не стремились создавать чрезмерных запасов. Прежде всего такие запасы могли мешать их кочевому образу жизни, а поэтому среди этих племен культивировались обычаи, препятствовавшие накопительству. Об этом свидетельствует, в частности, исследованный американским этнографом Рут Бенедикт образ жизни индейского племени куакиютль. Индейцы этого племени Промышляли главным образом рыболовством на острове Ванкувер. Ежегодно племя устраивало праздники, во время которых сжигались излишки добытого рыбьего жира. Обычай одаривать более щедро того, кто преподнес вам подарок (так называемый «потлач»), закрепил у индейцев этого племени пренебрежение к накоплению материальных ценностей. На основе принципов полного материального равенства первобытного коммунизма все плоды, собранные людьми на Деревьях Жизни, делились ими поровну, в максимальной степени удовлетворяя их насущные потребности.

В этих коллективах естественным образом складывался климат гармоничных межличностных отношений. Пройдя сотни километров по джунглям Либерии, Грэхем Грин не переставал восхищаться атмосферой доброжелательства и взаимной любви, царившей в племенах, находившихся вдали от современной цивилизации: «Меня покоряло мужество маленькой общины, едва поддерживающей свое существование в этой лесной пустыне… Их смех и способность радоваться казались мне проявлением самого высокого мужества. Говорят, что любовь изобрели в Европе трубадуры, но вот здесь она жила без прикрас цивилизации. Они были ласковы с детьми (мне редко доводилось слышать, чтобы ребенок плакал, разве что при виде белого лица, и я ни разу не заметил, чтобы детей били), они были ласковы друг с другом, но в то же время не навязчивы, они не кричали, не скандалили и, не в пример европейской бедноте, никогда не давали выхода раздражению в грубой ругани и беспричинных драках. Здешние нормы вежливости давали о себе знать постоянно, и к ним приходилось применяться». Таким отношениям может позавидовать любая современная община, любой современный трудовой или научный коллектив.

Возможно, сторонние наблюдатели упускали из виду многие стороны первобытной жизни. Кажущиеся «наивность» и «простота» общественного строя древних людей обеспечивались сложной структурой внутриродовых и межклановых отношений, в которых тщательно оговаривались различные степени родства и допустимости брачных связей между представителями различных Племен, сложной системой допуска к «тайнам» племени по мере взросления ребенка, длинными родословными, которые должны были помнить соплеменники, и запутанными обычаями и ритуалами, которые они должны были соблюдать. Равноправие членов общины не было абсолютным. Как и в любом сообществе, будь то людей, будь то животных, кооперация первобытной общины предполагала распределение ролей, что не могло не приводить к известным неравенствам в положении. Господство то матриархата, то патриархата свидетельствовало о неравном положении полов в различные периоды человеческого развития. Суровые, а порой удивительно жестокие обычаи, связанные с посвящением подростков в тайны племени, привилегированное положение старейшин в одних племенах, жестокое обращение с умиравшими стариками — в других, показывают, что идиллические представления об абсолютном равенстве первобытных людей вне зависимости от их возраста также далеки от действительности.

И все же в основе сложных внутриродовых отношений лежало стремление обеспечить жизнеспособность племени, его физическое и моральное здоровье. Эти отношения не распространялись за пределы «своей» общины, где нередко находились люди, не внушавшие того доверия и любви, как «свои». Такое неогороженное отношение легко перерастало во враждебное, враг общины не мог рассчитывать на такое же отношение к нему, как к члену своего рода, или хотя бы союзного племени. Леви-Строс признавал, что «первобытные общества определяют границы человечества пределами своей племенной группы, вне которой они воспринимают себе подобных лишь как чужаков, то есть грязных и грубых подлюдей, если даже не как нелюдей: опасных зверей, или фантомов». Когда тенденция воспринимать чужака как нечеловека преобладала над желанием видеть в нем родного человека, результатом могло быть вооруженное столкновение между людьми.

Находки древнейших людей и их еще более давних предков со следами насилия свидетельствуют о том, что традиция межплеменных войн имеет долгую историю. Анализируя истоки человеческой агрессивности, новозеландский антрополог Роберт Бигелоу пришел к выводу, что еще предки людей — австралопитеки, скорее всего осознали опасность смертоубийств внутри общины, «в противном случае, мы бы не появились на свет». Однако, хотя австралопитеки «были хорошо сплочены между собой в труппах, но не были знакомы с чужаками из других групп… Если начиналась драка между двумя группами австралопитеков, то срабатывал сложный механизм умственного и душевного равновесия, который каждая особь научилась держать под контролем в своих отношениях между хорошо известными им членами своей группы. Однако они не были обучены держать себя под таким же контролем по отношению к членам других групп». Более того, Бигелоу не без оснований предполагает, что уже ни этой стадии развития предки людей «были обучены отличать друга от врага. В общении с чужаками весь потенциал австралопитека, позволявший ему убить льва, выходил из-под контроля. Этот принцип нам хорошо известен: люди, которые с удовольствием убивают и поедают животных, очень неохотно убивают и едят животное, которое было у них домашним; на войне солдаты не желают убивать своих друзей, но готовы убивать врагов».

Разобщенность общин закреплялась различиями обычаев и языков. Р. Бигелоу справедливо обращает внимание на то, что племена, живущие до сих пор на уровне каменного века, чрезвычайно разделены языковыми барьерами: «В современной Новой Гвинее два с половиной миллионов людей говорят почти на семистах языках и владеющие каждым из них совершенно не могут понять речь других (некоторые из языков столь же различаются между собой, как китайский и английский)». Бигелоу предполагает, что аналогичная ситуация существовала еще среди предков людей и «дружескому контакту между группами австралопитеков могли серьезно повредить языковые трудности, даже если у них были добрые намерения в отношении друг друга. Визг, который должен был означать «я люблю тебя» в одной труппе, мог означать «я сейчас тебя тресну» в другой. Такие трудности могли стать источником серьезного взаимонепонимания».

Речевые барьеры усиливались незнанием чужих жестов, гримас и других элементов «молчаливого языка», столь различного в разных культурах. Взаимонепонимание усугубилось различными обычаями. Не удивительно, что эти различия лишь благоприятствовали росту отчужденности между племенами, имевшими различные интересы. Как подчеркивал Бигелоу, «каждая из таких небольших групп была озабочена своими собственными интересами. Вероятно, каждая из таких трупп рассматривала свое выживание как более важное, чем выживание другой группы».

В то же время отношения племен друг с другом не сводились к войне всех против всех. Связи между многими племенами нередко регламентировались принадлежностью к тем или иным тотемам. Американский этнограф У. Хофман писал про индейцев Северной Америки: «Все, у кого один и то же тотем, будут считать себя родственниками, даже если они происходили из разных племен или деревень. Когда встречались два незнакомца и обнаруживали, что у них один и тот же тотем, они тут же принимались чертить свою генеалогию… и один становился кузеном, дядей или дедом другого, хотя порой дед оказывался моложе. внука. Тотемические связи настолько сильно поддерживались, что в случае спора между индивидом, имевшим тот же тотем, что и сторонний наблюдатель, и каким-то кузеном или близким родственником этого, так сказать наблюдателя, последний принимал сторону человека своего тотема, которого, возможно, он никогда прежде не видел״.

Тотемический порядок позволял регулировать отношения и с людьми других тотемов. На его основе определялись правила обмена продуктами и невестами между племенами, а также другие отношения между людьми. Весьма знаменательно, что исследователи сложных правил, по которым строится классификация названий растений, животных и человеческих имен, без труда могут сопоставить системы мышления аборигенов Австралии, племен Конго, индейцев Америки. У всех этих первобытных племен схожие способы мышления. Благодаря этому схожие мифы, способы общественной организации, многие обычаи, трудовые Навыки и орудия труда распространялись по всей планете.

Первобытные коллективы обменивались своим опытом со «смежниками» то в ходе товарищеской кооперации, то в результате острого соперничества. Карлетон Кун замечал: «Одинаковые формы топоров означают, что члены соседних групп встречались друг с другом через определенные промежутки времени для того, чтобы осуществлять действия, необходимые для употребления этих предметов. Короче говоря, человеческое общество уже сложилось к тому времени, когда люди, применявшие топоры, стали создавать продукты однородного типа».

И все же возможно, что для того, чтобы освоить способы изготовления предметов, созданных людьми иных племен, людям Не требовалось знакомиться с научно-технической документацией и создавать группы по обмену производственным опытом. Людям с магическим мышлением было достаточно их непосредственных впечатлений. Умение читать природу, видеть в ней малейшие детали, позволяло первобытным людям понимать сложнейшие механизмы природных явлений. Сталкиваясь с творениями людей, они проявляли такую же дотошность, как и в исследовании оперения птиц, устройства листа, структуры камня. Чукотскому шаману из книги Юрия Рытхэу «Магические числа» не понадобились инструкции по пользованию патефоном, чтобы разобрать его по винтику, а затем собрать снова.

Древние люди без особого труда могли понять не только назначение и способ приготовления орудия труда или охоты, но прочесть на земле следы некогда жившего здесь племени. Они могли понять жизнь общины, с членами которой никогда не встречались, и разгадать их самые сокровенные тайны. В течение тысячелетий люди оставляли на Земле материальные следы своего пребывания в виде орудий труда, охотничьих стоянок, искусственных ловушек для ловли зверей. Эти следы разумной деятельности оставались, даже если люди давно покидали земли, на которых они некогда обитали.

Культивируемая древними людьми способность оперировать с образами, полученными от непосредственных впечатлений, позволяла им на уровне смутных ощущений прочитывать историю давно исчезнувших племен. В ландшафте местности, в форме холмов, типе растущих деревьев они узнавали не только о жизни природы, но и об истории человеческих общин, когда-то побывавших здесь. Чем дольше люди жили на тех или иных землях, тем больше они оставляли на них видимые и невидимые следы, тем объемнее становилась книга, которую прочитывали их преемники, тем полнее становились их познания о мире. Возможно, вместе с ценными сведениями люди могли обретать и чужие заблуждения. В то же время, чем большей информацией они располагали, тем больше у них было возможности для выбора верных знаний и способов поведения.

Людей притягивали творения других людей и окультуренная ими природа. Неслучайно в одной и той же пещере, где некогда обитали первобытные люди, археологи обнаруживали многометровые культурные слои, и это свидетельствовало о том, что данная пещера использовалась древними людьми в течение нескольких десятков тысячелетий. Так, известная пещера каменного века Шанидар (в северном Ираке) была заселена около 100 тысяч лет назад. В одном из нижних слоев были найдены скелеты неандертальцев, возраст которых насчитывал 44 тысячи лет и 48 тысяч лет. Верхние слои относились к позднему палеолиту и неолиту. На самом верху находились культурные остатки античности и современности.

Аналогичным образом под развалинами древних городов зачастую обнаруживали еще более древние поселения. Современные археологи не могут простить Г. Щлиману, который в поисках легендарной Трои Гомера разрушил центральную часть древнего города. Позднейшие исследователи обнаружили на месте Трои остатки по крайней мере девяти различных городов, сооруженных на одном и том же месте. При этом первые постройки были созданы примерно за тысячу лет до основания гомеровского Илиона.

Мощные силы притяжения к идеям других людей и их изделиям, подобным себе существам и местам, где они жили, живой и мертвой природе представляли собой огромные невидимые нити, которые в руках первобытных людей сплетались в клубки. Казалось, что люди опутывали планету сетями, сплетенными из своих мыслей, и ловили окружающий мир в ловушки своего разума. Несмотря на вражду, разделявшую племена, нити общих знаний, трудовых навыков и общественных обычаев сплетали их вместе, а заодно соединяли мысли людей Земли, их материальные творения, освоенную ими природу в единую ткань, созданную усилиями разума.

Эта ткань, словно еще одна пленка жизни, разумной жизни, покрыла постепенно планету. Пленку разумной жизни В. И. Вернадский назвал «ноосферой», или «областью разума». Само понятие «ноосфера» было впервые введено французскими учеными Л. Леруа и Тейяром де Шарденом в 1927 году, которое взяли за основу идею Вернадского о биосфере. При этом русский ученый исходил из того, что ноосфера является естественным порождением биосферы, а поэтому борьба жизни против энтропии продолжается, но на более высоком качественном уровне. «Ноосфера, — утверждал русский ученый, — есть новое геологическое явление на нашей планете… Вновь создавшийся геологический фактор — научная мысль — меняет явления жизни, зоологические процессы, энергетику планеты».

Ноосфера была также новой формой сопротивления жизни гравитации. Победа человеком гравитации проявилась уже в ту нору, когда он встал на ноги, уверенно поднявшись над земной твердью. Мечта человека о полете, проявлявшаяся в его вере в возможность существования высших разумных существ, способных перемещаться по небу, его постоянные попытки взлететь над земной поверхностью отражали постоянное стремление победить гравитацию, что, наконец, увенчалось успехом с созданием первых летательных аппаратов. Г.М. и А. Г. Маленковы исходили лаже из принципиальной возможности разума «так организовать устройство Вселенной, чтобы гравитационный коллапс не препятствовал непрерывному существованию высшего проявления жизни — разума».

Исходя из того, что истоки научной мысли возникли уже в каменном веке и проявлялись даже в «магическом» мышлении, а созидательная деятельность человека даже во времена палеолита стала изменять «явления жизни» на планете, можно говорить о том, что ноосфера стала распространяться по земной поверхности вместе с распространением человеческого рода. Наряду с неживой геофизической средой и областью жизни ноосфера стала одной из важнейших сил, от которой зависело равновесие в природе.

Подобно биосфере «область разума» активно реагировала на окружающий мир, постоянно превращая данные о солнечном излучении и радиации подземных пород, температурном режиме, химическом составе среды, в условия уравнений, которые она должна решать, чтобы выжить. Если биоорганизмы находят ответы на эти условия в формах и величинах биологического порядка, то люди находили ответы в идеях, которые можно было воплотить в реальные действия и с их помощью решить поставленные уравнения. Принятие этих решений можно уподобить процессу кристаллизации в насыщенном растворе ноосферы. Этот процесс сопровождался активной деятельностью людей, в том числе и производственной. В некоторых местах планеты этот процесс принял особенно активный характер.

 

ГЛАВА 11

ЧЕТЫРЕ АЛЬТЕРНАТИВЫ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

______________________________________

Казалось бы, из свидетельств археологов о расселении древних людей еще во времена палеолита по всей планете следует, что ноосфера должна была равномерно распространиться по всей обитаемой земной суше. Почему же очаги цивилизации возникли сначала лишь в некоторых местах планеты?

Теперь, когда у нас есть карта основных маршрутов, по которым передвигались по планете древние животные (а стало быть, и древние люди), можно сопоставить ее с картой, на которой были показаны «цепочки очагов цивилизаций». Совместим изображения этих карт, убрав с первой карты все линии, кроме тех, что изображают трансконтинентальные магистрали, а затем нанесем очертания первых очагов цивилизаций на разных континентах. Трудно не заметить удивительное совпадение между поясами цивилизаций, на которые мы обратили внимание в начале книги, с линиями трансконтинентальных магистралей. Пятна или полосы, обозначающие границы первых цивилизованных стран или оседлых культур, окажутся поперек основных трансконтинентальных магистралей или в непосредственной близости от них, словно кусочки мяса на неровных веточках, вероятно, подобных тем, что использовались древними людьми для приготовления своих трапез.

Если присмотреться внимательнее к размещению очагов цивилизаций относительно трансконтинентальных путей, то становится ясно, что наиболее крупные очаги цивилизаций складывались там, где скорее всего было наиболее активное движение животных из одного региона в другой. В этих же местах первые цивилизации возникли раньше всего.

Можно заметить, что самая древняя в мире цивилизация возникла в долине Нила, по которой могли проходить значительные массы животных, перемещавшиеся из Африки или в глубь Африки. Обилию животных, перемещавшихся вдоль Нила, способствовало два обстоятельства. Во-первых, узкая полоса, проходящая по Суэцкому перешейку, а затем между правым берегом Нила и поясом пустынь, протянувшимся вдоль Красного моря, служила единственным путем, по которому животные мира могли перемешаться в Африку и из нее. Во-вторых, вдоль левого берега Нила проходила часть «кольцевой» трансафриканской сухопутной дороги вдоль Ливийской пустыни. Нил вплоть до его слияния с Атбарой был с двух берегов окружен трансафриканскими сухопутными дорогами, по которым могли перемешаться огромные стада животных. Получается, что если существовала связь между перемещениями животных и созданием оседлых культур, то в долине Нила она проявлялась с особой силой.

Другая древнейшая цивилизация сложилась там, где находились две «центральные улицы» сухопутной биосферы (берега Тигра и Евфрата), а между ними располагался огромный «жилой квартал» (Месопотамия). Несколько позже возле других «центральных улиц» и расположенных вдоль них «жилых кварталов» выросли государства Хеттов, Элам, Финикия, Израиль, Иудея, Митанни, Урарту и другие.

К востоку от центра планеты наиболее значительные очаги Арбвней оседлой культуры (Харрапа, Мохенджо-Даро и другие) располагались по среднему течению Инда, а также в верховьях этой реки и ее притоков. Именно здесь могли передвигаться большие стада животных из Индостана и внутрь этого огромного полуострова. Далее на восточной окраине центральной магистрали вблизи у входа в междуречье Янизы-Хуанхэ и вдоль реки Хуанхэ расположились самые ранние цивилизации Китая. По этому отрезку трансконтинентальной дороги могли двигаться звери с Дальнего Востока и центральноазиатских степей в Китай или из внутренних районов Китая на восток Евразии.

Здесь на центральной магистрали и в непосредственной близости от нее впервые развились новые хозяйственные занятия людей. Хотя, по мнению авторов первого тома «ВИ», «древнейшие следы разведения домашнего скота могут быть установлены лишь с большим трудом и очень условно», они так определяют приблизительное время одомашнивания животных в различных странах мира: «Коровы, овцы, козы и свиньи разводились в неолитическом Египте (VI–V тысячелетия до н. э.), Передней и Средней Азии, а также Индии (V–IV тысячелетия до н. э.), в Китае (III тысячелетие до н. э.)».

Примерно в это же время в этих странах совершается переход к земледелию. «ВИ» констатировала: «Первыми от охоты и рыболовства к скотоводству и от собирательства к земледелию еще в конце мезолита перешли племена, заселявшие плодородные области Месопотамии, долину Нила, Палестину, Иран и юг Средней Азии. Именно в этих странах, располагающихся как звенья одной цепи, раньше всего, уже в VI–V тысячелетиях до н. э., возникли новые формы хозяйствования и культуры. Здесь поднялись затем древнейшие цивилизации мира, и уже в IV–III тысячелетиях до н. э. кончился каменный век. В период неолита возникают очаги земледельческой культуры и новых форм жизни также в Китае и Индии».

Совпадение возможных древних путей животными селений древних земледельцев наблюдается и на других континентах. Памятники культуры индейцев пуэбло расположены там, где к трансамериканской магистрали присоединялись дороги, выходившие из Большого бассейна и междуречий, образованных притоками Миссисипи. Последовательно сменявшие друг друга культуры на Мексиканском нагорье и на полуострове Юкатан находились в «горловине», в которой могли собираться мигрировавшие животные Северной и. Южной Америки. Культуры мочика и моиска возникли там, где животные Южной Америки могли переходить на Панамский перешеек, а звери Северной Америки могли попадать в южную часть американского континента.

Империя инков и другие оседлые доколумбовые культуры располагались по всему протяжению трансамериканской магистрали в Южной Америке. При этом стоит обратить внимание на то, что ядро государства инков сложилось на берегах озера Титикака и в его окрестностях, то есть там, где огромные стада животных совершали переходы по узкому участку суши, соединявшему бассейн Амазонки с остальной Америкой.

Пояс государств Западного Судана следовал по южной части окружной западноафриканской дороги. При этом первое государство этого пояса, Гана, сложилось возле входа в Нижнюю Гвинею между верховьями Сенегала и Нигера. По южному участку восточноафриканской дороги расположились созданные в доколониальные времена государства Зимбабве, Мономатапа, Бушонго, Лунда, Балуба.

Получается, что главные сухопутные тропы зверей служили Осями первых оседлых цивилизаций. В чем же тут причина?

Конечно, нет ничего удивительного в том, что люди, будучи частью животного мира, пользовались теми же сухопутными тропами для перемещения по планете. Однако нам известно, что люди, в отличие от большинства зверей, задолго до создания оседлых государств научились плавать, строить лодки, плоты и корабли, а также сооружать мосты и иные способы преодоления водных преград. Почему им вдруг понадобилось следовать тропами, По которым шествовали животные, либо не совсем умевшие плавать, либо испытывавшие панический страх перед водой? Также неясно, почему они в один прекрасный момент решили остановиться в своем движении, осесть посреди больших дорог и созвать там цивилизованные государства.

Нет ли «рационального зерна» в легенде о мировом потопе? Конечно, в случае если бы вся поверхность Земли оказалась сначала покрытой водой, а потом стала бы высыхать, то раньше бы над водной гладью показалась вершина Джомолунгмы (Эвереста), а затем вершины еще нескольких гималайских «восьмитысячников» и «семитысячников», расположенных на горных хребтах Памира, Тянь-Шаня, Каракорума, Гиндукуша и Куньлуня. Очередь до Арарата (его высота — 5165 метров) дошла бы много позже, когда Джомолунгма уже на 3700 метров поднялся бы из воды.

Допустим все же, что глобальное или почти глобальное наводнение имело место. По каким-то причинам, связанным либо с грандиозными геологическими катастрофами на планете, либо с особо интенсивными взрывами на Солнце, ка Земле начались повсеместно таяния снегов и обильные дожди. В этом случае не сложно предположить, что все живое устремилось бы прочь из тех мест, которым бы угрожало затопление. Как мы уже выяснили, При подобном развитии событий все живые существа постарались бы выбраться на те ближестоящие участки суши, которые оказались бы залитыми водой в последнюю очередь, то есть на трансконтинентальные сухопутные магистрали. Разумеется, люди присоединились бы к участникам подобной повальной миграции из зон бедствия. При этом наибольшее скопление животных и людей оказалось бы на пересечениях самых главных дорог и в районе главного перекрестка, поэтому особенно много людей и зверей достигло бы Арарата.

Однако, во-первых, как говорилось выше, наука не имеет сведений о том, что подобная катастрофа имела место. Во-вторых, если бы подобное произошло, то трудно понять, почему такое событие смогло бы заставить людей отказаться от кочевой жизни, от охоты и собирательства и перейти к оседлому образу жизни и новым занятиям — скотоводству и земледелию. Последовательность событий, изложенных в Ветхом завете, представляется более логичной: потоп мог стимулировать кораблестроение и способствовать длительному общению людей с животными в условиях замкнутого пространства, но наводнение Само по себе, даже охватившее всю планету, вряд ли могло привить людям привычку к оседлой жизни и землепашеству. В-третьих, неясно, почему потоп изменил образ жизни лишь у части населения планеты. Известно, что после создания первых оседлых государств большая часть населения Земли продолжала жить за счет охоты и собирательства.

И все же не исключено, что перемены в мировом климате могли стимулировать перемены в жизни людей. Вероятно, природа очередной раз властно напомнила о себе человеку. Во всяком случае никто не отрицает того, что ледниковые периоды существенно повлияли на развитие человеческого рода. Ныне считают, что начало ледниковых периодов связано с резким ухудшением в положении многих человеческих сообществ. Однако британский историк В. Г. Чайлдс полагал, что ухудшение в жизни людей могло произойти и под воздействия «кризиса, вызванного таянием северных ледников, последующего-сокращения давления Арктики на Европу и смещения атлантических ливней из зоны южного Средиземноморья к их нынешнему месту — в Центральную Европу». Правда, можно предположить, что упомянутые Чайлдсом климатические изменения лишь усилили трудности в снабжении людей продуктами питания, которые были вызваны периодическими колебаниями в состоянии биосферы.

Дело было в том, что поступление пищи на стол первобытного человека было нерегулярным, так как зависело от циклических спадов и подъемов в солнечной активности и иных природных циклов. Фарли Моуэтт был свидетелем того, как падеж оленей время от времени вызывал голод среди эскимосов, увеличение всевозможных заболеваний и рост смертности, хотя никаких глобальных катастроф или резких перемен в климате северной Канады в то время не наблюдалось.

Трудности древних людей усиливались потому, что ухудшению их снабжения предшествовало временное благосостояние. Такое благосостояние наступало, если охотники делали правильный выбор времени и места охоты. Как и всякие существа, живущие в благоприятных условиях, люди, получавшие обильное питание, не только активнее размножались, но и давали жизнь все более жизнеспособным детям. А это вело к популяционным взрывам среди людей. В случае же засух и уменьшения поголовья зверей племя, численность которого резко возрастало в годы обильных урожаев и обильной охоты, не было в состоянии обеспечить нормальное питание для своих многочисленных соплеменников, В условиях же всеобщего равенства это приводило ко всеобщему голоду.

Исходя из того, что резкие перемены в условиях жизни могли ухудшить продовольственное обеспечение людей, В. Г. Чайлдс справедливо полагал, что в этом случае перед ними открывались три возможности: «они могли двинуться на север или на юг за добычей… они могли остаться дома и влачить жалкое существование, питаясь такой живностью, которая могла уцелеть… или же они могли — не покидая родных мест — освободиться от зависимости от капризов окружения, одомашнив животных или начав заниматься земледелием».

Чайлдс умолчал о четвертой возможности, которая существовала у первобытных охотников, столкнувшихся с нехваткой продовольствия: они могли улучшить свое питание за счет других Людей. У этой альтернативы были различные разновидности. Можно было вести себя более агрессивно в отношении соседей, сражаясь с ними за богатые угодья. Можно было покончить со строем, основанным на социальном равенстве, и перейти к неполному распределению продуктов общественного производства, при этом чтобы часть людей полностью удовлетворяла свои потребности, а другая часть могла довольствоваться лишь остатками от общего пирога. Наиболее же радикальным способом удовлетворения потребностей одних людей в животном протеине за счет других было людоедство. Ж. де Кастро писал, что под воздействием голода «скорее, чем при каких-либо других обстоятельствах, человек предстает тем хищным животным, о котором говорил Шпенглер, и подчиняется велениям высшей формы активной жизни — непреодолимой потребности отстоять свое существование, сражаясь, побеждая и разрушая».

На протяжении истории различные народы мира, оказываясь перед необходимостью выбора дальнейшего пути своего развития, были вынуждены делать выбор из подобных альтернатив. В пользу каждой из них могли быть предложены свои аргументы, как рациональные, так и мифические.

Наиболее простой альтернативой было сохранение status quo. Эта альтернатива исходила из мифа о том, что люди живут в самом лучшем из возможных миров и им не следует ничего менять в этом мире. Однако в этом случае тем, кто верил в необходимость оставаться на месте и ничего не менять, порой приходилось мириться с крайней нуждой. Подобный выбор приводил к тому, что люди были вынуждены (ограничивать себя минимальным уровнем в удовлетворении потребностей. Им, как бушменам Калахари, приходилось сутками гнаться за добычей, потому что они не знали другого способа добывания пиши. Им, как жителям Андаманских островов, не удавалось даже научиться искусству добывания огня. Им, как эскимосам, приходилось даже в условиях суровой полярной зимы жить без отопления, потому что их жилища из снега растаяли бы от тепла. Из-за недостатка элементарного питания они, как пигмеи Конго, были деформированы физически.

Вторая альтернатива исходила из веры в возможность существования Земли Обетованной, Эльдорадо, Утопии или иного земного рая. Поверившие в эту мечту люди шли в далекие края в надежде найти землю, где текут молочные реки в кисельных берегах. Пока планета не была перенаселена отдельным племенам удавалось найти края, где можно было с помощью привычных занятий удовлетворять свои различные потребности. Впоследствии попытки найти пустующий земной рай становились все труднее.

Третья альтернатива исходила из возможности найти волшебный преобразователь, который существовал в сказках про скатерть-самобранку, сапоги-скороходы, ковер-самолет. Волшебный предмет или волшебное слово могли преобразовывать самые заурядные предметы в те, что были крайне необходимы людям для удовлетворения их постоянных потребностей или желаний. Мечта о возможности преобразования мира заставляла людей изучать природу, создавать материальные предметы и использовать источники энергии, которые постепенно изменяли их условия жизни. Благодаря этим усилиям люди стали самыми совершенными потребителями биосферы на планете и распространились по всем ее географическим поясам.

Четвертая альтернатива предполагали необходимость подчинения одним людям других людей и была выражена в сказке о лампе Алладина, в которой все желания владельца лампы удовлетворяет необыкновенно покорный и необыкновенно сильный раб.

Выбор, который делали люди каменного века, в принципе мало отличался оттого, который впоследствии делали различные народы мира, в том числе и цивилизованные. Некоторые племена двигались за мигрировавшими зверями. Можно предположить, что охотники шли вслед за антилопами и слонами, которые переходили из Африки в Южную Азию (или обратно), за буйволами, кабанами и дикими козами, которые распространялись по Африке и всей Евразии.

О том, что охотничьи племена выбирали для миграций маршруты зверей, могут свидетельствовать данные археологии о распространение различных рас по планете. Можно предположить, что представители той или иной расы следовали за животными на другие континенты. Известно, что помимо Африки экваториальная раса распространилась в Индии и в остальной Южной Азии вплоть до юга Китая. Именно в этих регионах водились многие из представителей животного мира, характерного для Африки (антилопы, слоны, носороги и т. д.). Можно предположить также, что прирожденные африканцы пришли в Индию, Индокитай и южный Китай, следуя за своей привычной добычей по южноазиатской сухопутной магистрали.

Йенс Бьерре имел основание полагать, что бушмены принадлежат к одному из наиболее древних племен Земли. Кроме того, этнограф усмотрел в физическом облике этого народа черты монгольской расы и других расовых типов, помимо африканского. Если эти наблюдения и выводы справедливы, то можно предположить, что бушмены, которые жили не столь далеко от тех мест, где началась эволюция человека, сохранили наиболее широкий набор генов, которые затем участвовали в образовании различных человеческих рас. В то время как бушмены остались вблизи от места возникновения рода человеческого, их родственники расходились по всем концам африканского континента, а затем и по другим частям света. В ходе этих блужданий в физическом доле людей могли усиливаться одни генетические черты и ослабляться другие. В результате их физический облик менялся, а обретенные черты закреплялись в последующих поколениях, что и привело к возникновению расовых различий.

Однако этот процесс мог занять много тысячелетий и, прежде чем он завершился образованием различных рас, люди, близкие по своему внешнему виду к прирожденным африканцам, могли распространиться по всему свету. Археологами отмечено присутствие представителей экваториальной, или негроидной, расы в самых разных частях Земли. Известно, например, о присутствии представителей этой расы в далекой древности на Иранском нагорье и об их последующем продвижении оттуда за Кавказский хребет в пределы Европы. Не исключено, что негроидные охотники проследовали этим путем за животными из Африки.

Автор книги «Следы богов» Г. Хэнкок обратил внимание на негроидные черты лиц каменных изваяний, найденных в Мексике и считающихся произведениями ольмекской культуры. Можно предположить, что древние африканцы могли дойти и до Америки либо по исчезнувшему сухопутному перешейку, либо по льду Берингова пролива, преследуя уходившие в Америку стада животных. В то же время очевидно, что, как и другие континенты Земли, еще задолго до Колумба Америка заселялась людьми разных рас. Характеризуя расовый состав индейцев Америки к моменту высадки Колумба на этом континенте, американский историк Уильям Фостер писал: «Различные племена имели разного цвета кожу — от почти черного до медно-красного и светло-оливкового».

Вне зависимости от того, когда и при каких обстоятельствах человечество разделилось на расы, перемещение определенных расовых типов, отмечаемое археологами, свидетельствует о постоянных передвижениях людей по планете. Известно, например, о распространении монголоидной расы после ее возникновения из основного своего ареала в восточной части внутреннего континента на Север и Северо-Восток (в Сибирь, на Северо-Восток Евразии, а затем в Америку), на запал (в Т и бет и в глубь степей) и на юг (в междуречья рек Китая, Индокитая, Таиланда и Бирмы, в которых уже жили племена экваториальной расы). Можно допустить, что эти миграционные потоки проходили по звериным маршрутам или вблизи них.

Племена европеоидной расы также перемещались по направлениям, по которым могли следовать звери из Европы в Азию. Историкам известно о передвижениях европеоидных народов по внутреннему континенту (например, из Туркестана в Иран) и о вторжениях в Индию с севера. Известно также о распространении представителей этой расы в Африку через Суэцкий перешеек и далее вдоль Нила.

Эти передвижения народов создавали новые расовые типы. Так, по мнению историков, внешний облик египтян свидетельствовал о том, что этот народ сложился «в процессе смешения различных племен Северо-Восточной Африки, а возможно, и некоторых племен, живших впоследствии в Передней Азии». Если это так, то это означает, что племена, повлиявшие на формирование египтян, шли древними сухопутными тропами, соединявшими Африку с Евразией.

Разумеется, древние охотники не обязательно следовали путанными маршрутами вдоль течения рек и в обход их верховьев. Известно, что люди давно научились плавать, использовать подручные плавсредства, сооружать плоты и строить лодки. После достижения определенного уровня развития людям не представляло особых трудностей перейти реку в любом месте, если они видели, что на противоположном берегу находится желанная добыча. Поэтому миграционные потоки людей могли пересекать реку. Оказавшись же на другом, берегу реки, люди выискивали места удачной охоты и вновь поневоле следовали тропам, избранным зверьми.

Вероятно, в ходе этого движения, вызванного стремлением Завладеть наилучшими местами охоты, одни племена вторгались На территорию обитания других племен. В этом случае они могли прибегать и к действиям в рамках четвертой альтернативы.

По мнению британского ученого Уильяма Хауэллза, исчезновение неандертальцев могло быть связано с тем, что кроманьонцы «оказались более успешными в охоте, перехватывая добычу первыми… Более того, возможно существовали важные места, Пути, по которым следовала добыча, или стратегически важные переходы… За контроль над ними могла вестись борьба». В качестве примера подобной борьбы У. Хауэллз приводил столкновения между ирокезами и алгонкинайи за наиболее выгодные месте охоты.

Однако, если животные вновь покидали свои пастбища, охотники вновь пускались за ними. Можно предположить, что на «площадях планеты», среди бескрайних степей, прерий, саванн, пампасов, четвероногие и двуногие мигранты могли задерживаться на долгие годы. Правда, им постоянно приходилось совершенствовать свои орудия охоты, чтобы догнать животных, способных день за днем удирать от своих преследователей по бескрайним степным просторам, или же сооружать хитроумные искусственные загоны.

От забот по совершенствованию орудий охоты и строительству искусственных ловушек были избавлены те, кто остался на месте, после того как неутомимые охотники ушли за многочисленными стадами. Эти древние люди оказались слишком сильно привязанными к родной природе, а потому избрали первую альтернативу. Они остались жить там, где охота приносила скудные результаты, и им приходилось все в большей степени полагаться на сбор растительных плодов. Многие из таких племен оседали во влажных тропических лесах Америки, Африки и Южной Азии и жили за счет не слишком продуктивной охоты, рыболовства и сбора дикорастущих плодов.

До настоящего времени, конца XX века, в наиболее глухих уголках тропических лесов планеты живут племена, являющиеся живыми реликтами древних времен до изобретения скотоводства и земледелия. Описывая быт одного из таких племен, Й. Бьерре замечал: «Бушмен не обрабатывает землю и не держит домашних животных. Эти занятия не соответствуют его натуре охотника». Подобные племена охотников и собирателей за тысячелетия приспособились к ограниченной диете, хотя люди заплатили за это физическими деформациями и сохранением столь низкого уровня потребления, что у них не оставалось избытка жизненной энергии для иной, более продуктивной деятельности.

Хотя в условиях резкого ухудшения своего положения люди могли прибегать к различным вариантам четвертой альтернативы, было очевидно, что такие действия не могли обеспечить долговременного решения возникших проблем. Голодающие вряд ли могли долго существовать за счет своих же голодных соплеменников или соседей. Даже людоедство, к которому не раз прибегали обезумевшие от голода люди, как об этом свидетельствует мировая история вполне цивилизованных стран, вряд ли могло превратиться в основной способ добычи продовольствия.

В то же время люди могли использовать самые жестокие способы для выживания. Зачастую жертвами каннибализма были чужаки. Пигмеи-негритосы Андаманских островов испокон веков славились своими жестокими привычками, и эти острова «старательно избегали капитаны морских судов Китая, Индии и арабских стран. Тех, кто имел несчастье потерпеть кораблекрушение, убивали, разрезали на части, жарили… и съедали». Однако нередко в жертву жестоким обычаям приносили и своих соплеменников, с одной стороны, стремясь ограничить рост народонаселения в своей общине, а с другой стороны, решая продовольственную проблему несложным способом. Нередко подобные обычаи сочетались с магическими ритуалами, сохранявшимися вплоть до сравнительно недавнего времени. В конце XIX века Л. И. Мечников писал, что «еще недавно… дагомейские короли продолжали праздновать так называемый «великий обычай», то есть ежегодные массовые убийства… Людоедство и человеческие жертвоприношения вместе с другими жестокими и развратными религиозными обрядами в Океании стали постепенно исчезать только в течение последнего века, но и в наши дни примеры людоедства «человеческих жертвоприношений еще иногда встречаются среди дикарей».

Для того, чтобы одни люди могли заставить других людей расставаться со своей жизнью, став жертвой кровавого ритуала, в таких общинах должно было быть покончено со всеобщим равенством, а вся власть над людьми должна была быть передана в руки правящего меньшинства. Очевидно, что неравенство постепенно разъедало первобытный коммунизм. Находясь в общине папуасов, H. H. Миклухо-Маклай без труда опознал местного старосту: «Хотя внешними украшениями он не отличался от прочих, но манера его командовать и кричать заставила меня предположить, что он — главное лицо в Теньгум-Мана, и я не ошибся. Такие субъекты, нечто вроде начальников… встречаются во всех деревнях; им часто принадлежат большие буамбары (папуасские хижины), и около них обыкновенно группируется известное число туземцев, исполняющих их приказания».

В то время как избравшие первую, вторую и четвертую альтернативу обеспечивали свое пропитание, пускаясь в дальний путь за едой, или сокращая уровень и снижая качество потребления, или уничтожая «избыточное население», угнетая остальных и, вступая в кровавые конфликты с соседями, те, кто выбрал третью альтернативу, попытались использовать наилучшим образом самое главное сокровище человека — его разум, стараясь на основе накопленных знаний открыть новые способы обеспечения себя продовольствием.

 

ГЛАВА 12

ГДЕ НАЧАЛАСЬ ВЕЛИКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ КАМЕННОГО ВЕКА?

______________________________________

Возможно, что по мере обострения продовольственной проблемы в научно-производственных коллективах каменного века разрабатывались разные варианты ее решения. Например, можно было попытаться найти способ более долгого хранения мяса. Однако в ту пору лишь жители полярных или высокогорных областей планеты могли добиться этого без особого труда, да и то лишь в том случае, если они обитали вблизи от круглогодичных ледников или научились использовать холод вечной мерзлоты.

Воздержание охотников от уничтожения тех зверей, которых они не собирались немедленно использовать для приготовления еды, могло подсказать им другой, доступный им способ хранения мясных припасов — подчинения живого мяса своей власти. Лишение животных свободы, а затем управление их поведением открывали людям возможность не только развивать мясное животноводство, но и молочное, а стало быть, обрести еще один постоянный источник питания. Одомашнивание же птиц позволило не только получать их мясо, но и яйца. Одновременно люди учились использовать и другие качества животных, например, способность одомашенных лошадей, лам, верблюдов и слонов, а также собак в упряжках перевозить людей и грузы на большие расстояния. Первые шаги в этом отношении они сделали, еще будучи охотниками. Древние охотники времен мезолита уже научились использовать прирученных волков и шакалов в качестве помощников на охоте. После появления скотоводства собаки стали служить сторожами стал, а затем и охранять племена от диких зверей и набегов врагов.

Можно предположить, что хотя необходимость в одомашнивании зверей особенно остро осознавалась во время очередного спада в их поголовье, то осуществить это было возможно лишь во время циклического увеличения стад животных. Известно, что для развития скотоводства были необходимы известные излишки продовольствия для питания не только людей, но и животных по мере их превращения из добычи охотников в скот пастухов. Об этом свидетельствует замечание Амальрика и Монгайта: «Чтобы питаться мясом домашних животных, их, как известно, сначала нужно прокормить. Получение избытков продовольствия стало возможным только в эпоху мезолита в связи с изобретением лука и стрел и рыболовной снасти… Вполне вероятно, что, имея некоторые запасы, мезолитический охотник не убивал всей добычи, а оставлял раненых и пойманных животных и детенышей, чтобы, подкармливая их, иметь еще больший запас готовой и свежей пищи». Таким образом, древний охотник должен был обладать немалой предусмотрительностью и мыслить достаточно перспективно.

Помимо подчинения животных, человек мог также попытаться изыскать иные источники питания. К счастью для людей, примитивность тогдашних технологий не позволяла им производить синтетические заменители мяса, а это предотвратило проникновение в рацион питания вредных веществ. Доступными человеку заменителями мяса могли быть лишь дикорастущие растения. Однако, помимо уже упомянутых недостатков чисто вегетарианского питания в ряде областей Земли, получение растительной пищи путем сбора дикорастущих плодов также было ненадежным.

Периодические неурожаи могли оставлять людей без тех разнообразных овощей, фруктов, трав, к которым они привыкли с глубокой древности.

В то же время постоянный сбор урожаев с одних и тех же деревьев, кустарников и растений мог невольно развить в людях первые навыки и наблюдения, необходимые садоводам и растениеводам. В дальнейшем собиратели могли обратить внимание на последовательность превращения семян в плодоносные травы, растения и деревья. Одним из наиболее эффективных и доступных в ту пору способов производств растительной пищи было развитие зерноводческого земледелия. Во-первых, зерно можно было долго хранить. Во-вторых, из одного вырастал злак с несколькими зернами. В условиях теплого климата 2–3 урожая в год превращали десятки зерен в тысячи, а тысячи зерен — в миллионы. Высокая продуктивность этого процесса привела к тому, что земледелие стало занятием, которое в наибольшей степени способствовало процветанию человеческих общин и развитию цивилизованных государств.

Новые виды деятельности человека позволили ему существенно ослабить зависимость от циклических перемен в природных условиях. Они освобождали человека и от необходимости быть вечно привязанным к стадам и стаям зверей, мигрировавшим по всему свету, и позволяли ему изменить природу их среды обитания. С помощью скотоводства и земледелия люди приобрели орудия, в наибольшей степени отвечавшие их представлениям о волшебных преобразователях. В. Г. Чайлдс имел все основания назвать эти перемены «великой революцией» в жизни человечества: «благодаря наличию домашних животных и культивированию злаков люди стали хозяевами своего продовольственного снабжения».

Где лучше всего можно было заниматься скотоводством? Скорее всего, в степях. Где лучше всего стоило заниматься земледелием? Вероятно, в долинах полноводных рек. Но почему же тогда переход к земледелию и скотоводству зачастую осуществлялся ни там и ни тут, а вдоль сухопутных дорог, по которым следовали мигрировавшие звери?

Вспомним, что эти маршруты проходили там, где располагались входы в междуречья. Мы уже установили, что участки суши, по которым звери входили в речные полуострова, выходили из них или совершали продолжительные переходы из одного междуречья в другое, представляли собой чрезвычайно удобные места для охоты. При этом чем больше были территории, откуда шли животные, тем удачнее складывалась охота для первобытных людей.

Участки суши, по которым звери переходили из одного междуречья в другое, и двуречья, сужавшиеся по мере приближения к морю, могли часто избираться первобытными людьми в качестве мест обитания. Не случайно Гумилев заметил, что человеческие этносы рождались на стыке ландшафтов (что не помешало ему верить во внеземной источник пассионарности, порождавшей этносы).

При этом охотники, жившие в таких местах, оказывались более обеспеченными мясными продуктами, чем те, кто обитал вдали от путей перемещения животных. Тропы зверей стали для охотников своеобразными «энергопроводами», по которым текли мощные биоэнергетические потоки, а расположенные возле них междуречья были «аккумуляторами» биоэнергии. К тому же биоэнергия, заключенная в мясе животных, доставалась обитателям этих мест легче, чем охотникам на широких равнинах. Это привязывало охотников к источникам питания, которые обеспечивали их избытком жизненной энергии. (Говоря о «биоэнергии», автор имеет в виду не еще слабоизученные явления биологического электричества и подобные феномены, а энергию, содержащуюся в биологических организмах и получаемую людьми в процессе усвоения питательного вещества этих организмов.)

Вероятно, это обстоятельство имело одно из решающих значений для развития людей, живших и охотившихся вблизи трансконтинентальных магистралей. Как утверждал Э. Хантингтон, детально Исследовавший роль питания во всестороннем развитии людей, «избыточная энергия, превышающая ту, что необходима для того, чтобы обеспечить человеку выживание, это тот фактор, который рождает изобретателей и мыслителей…Энергичные люди предпочитают работать, а не сидеть без дела. Воля к труду сверх обычных норм особенно необходима в периоды кризисов, такие как война, наводнение и другие бедствия. Это один из факторов, подвигающих людей к изобретениям, исследованию новых земель, осуществлению преобразований, созданию произведений искусства, литературы и музыки». Получая полноценное питание, люди, жившие в местах обильной охоты, не только развивались здоровыми физически и психически, но и обретали потенциал, необходимый для принципиально новых открытий и преобразований своей жизни. Биоэнергопроводы, планеты становились жизненно важными артериями ноосферы.

Однако если люди не следовали за мигрировавшими стадами, а оставались на месте, то они сталкивались с периодическими перебоями в подаче биоэнергии. Во время спада природного цикла, когда снабжение основным продовольственным продуктом уменьшалось, люди, привыкшие к полноценному питанию, воспринимали такие перемены особенно болезненно. В этом случае весьма вероятно, что они старались мобилизовать свои немалые физические и интеллектуальные резервы в поисках выхода из отчаянного положения. Таким образом, можно предположить, что пульсирующий ритм биоэнергии, которая передавалась по трансконтинентальным путям, способствовал активизации ноосферы.

Пульсировавшая биогенная миграция атомов заставляла активнее биться пульс ноосферы. Те, кто овладевали главными сухопутными магистралями животных, превращались в активную часть ноосферы.

Переход к новому образу жизни и новой производственной, деятельности занял целые тысячелетия. Очевидно, что на первых порах земледелие и скотоводство играли вспомогательную роль и жизни людей. Даже после того, как они стали главным источником получения продовольствия, люди долго не отказывались от своих традиционных занятий, по-прежнему приносивших им заметную долю пропитания. В ту пору, когда монголы давно превратились в народ скотоводов, они постоянно занимались охотой, воины Чингисхана делали перерывы в своих завоевательных походах, чтобы посвятить часть года своему традиционному охотничьему промыслу.

Помимо привычек древних людей к традиционным занятиям они оказывались привязанными и к местам жительства, особенно по мере того, как осваивали их, превращая в пашни и пастбища. Кроме того, другие земли, которые были удобнее для земледелия и скотоводства, были скорее всего заняты иными племенами, а для их захвата требовались немалые усилия. По этой причине первые скотоводы и земледельцы для создания пашен и. пастбищ довольствовались теми землями, которые находились вблизи мест обильной охоты. Именно поэтому первые очаги оседлой жизни возникали обычно в малоудобных местах (в верховьях рек, возле горных ручьев, на гористых возвышенностях или в заполоненных устьях рек), где требовалось искусственное орошение, или осушение почвы, или проведение иных тяжелых работ по окультуриванию территории.

Если согласиться с гипотезой о решающей роли главных звериных и охотничьих троп в становлении первых цивилизаций, то становятся понятными, например, причины превращения Нила и место рождения самых древних человеческих культур. Можно предположить, что охотничьи племена, издавна преследовавшие стада вдоль обеих берегов Нила, могли заняться скотоводством и земледелием для обеспечения себя резервными запасами питания в периоды, когда трофеи охотников резко уменьшались. Постепенно эти дополнительные занятия стали основными. Именно та часто Нила, которая до своего пятого порога была окружена потоками биоэнергии и их потребителями, и была освоена древними египтянами и древними эфиопами.

С точки зрения этой гипотезы можно объяснить также, почему Египет опередил Эфиопию в своем развитии, а Нижний Египет опередил Верхний. Очевидно, что чем ближе земля находилась к самой узкой части «горловины», соединявшей Африку с Азией, тем больше там скапливалось мигрировавших животных. Поэтому все факторы, связанные с ролью сухопутных троп, проявлялись с особой силой в землях, расположенных по нижнему течению Нила.

Эта же гипотеза позволяет объяснить, почему другие части Африки, в том числе долины крупных рек, существенно проигрывали по сравнению с долиной Нила. Например, Восточно-Африканское нагорье, изобиловавшее животными, представляло собой широкую площадь, на которой не было естественных ловушек и зверей нельзя было ловить в узких переходах из одного междуречья в другое. Другие выходы из междуречий были расположены намного дальше от выхода из Африки и по этой причине были столь наполнены мигрировавшими животными, как дороги вдоль Нила.

Эта гипотеза позволяет также объяснить подъем Месопотамии. Вероятно, то обстоятельство, что Междуречье, как и долина Нила, оказалось в двойном окружении трансконтинентальных магистралей, объясняет, почему этот край стал одной из первых стартовых площадок, откуда началось развитие цивилизаций.

Известно, что ни южная, ни северная Месопотамия не были идеально приспособлены для земледелия, но очевидно и другое: этот край был поистине райским уголком для охоты. На правом берегу Евфрата и на левом берегу Тигра бродили огромные стада животных Междуречье же представляло собой для зверей грандиозную естественную ловушку, стоявшую на пути животных по южноазиатской дороге. На земли Месопотамии по узкому участку суши, находящемуся в верховьях двух почти параллельных друг другу рек, легко могли забрести звери Африки и Европы по пути в Азию или азиатские животные, направлявшиеся в Европу или в Африку.

Расширявшиеся речные потоки Тигра и Евфрата не позволяли зверям пересечь их, и, раз попав в эту естественную западню, они могли двигаться лишь к болотам, расположенным у Персидского залива и устьев Тигра и Евфрата. По оценке Л. И. Мечникова, Месопотамия, особенно ее южная часть, с древних времен была заповедным краем для самых разных животных: «Вся эта Страна, являющаяся родиной для многих видов животных, с незапамятных времен сделавшихся домашними, лучше всякой другой отвечает идее о рае и зеленеющем Эдеме… Немврод не мог выбрать лучшей страны для своих охотничьих набегов».

Помимо зверей, обитавших в Месопотамии, в водах Тигра, Евфрата и Персидского залива водилось много рыбы. Древнейшие поселения, обнаруженные в Междуречье (под холмом Эль-Обейд) и относящиеся к началу IV тысячелетия до н. э., показали, что основным занятием местного населения в ту пору были охота и рыболовство, хотя уже в то время люди стали заниматься простейшим земледелием и скотоводством.

Можно предположить, что в годы активной миграции животных охотникам попадалась обильная добыча. Однако когда зверей на южноазиатской дороге было мало или они обходили берега Тигра и Евфрата стороной, то охотники оказывались на голодной диете и должны были изыскивать другие возможности для выживания. Археологи установили, что жители южной Месопотамии, шумеры, первыми преуспели в создании резервных систем обеспечения себя продуктами питания. Уже в середине IV тысячелетия до н. э., как показали раскопки в Уруке, жители южного Междуречья сажали ячмень и эммер (пшеницу-двузернянку). Одновременно они одомашнили быков, овец, коз, свиней и ослов.

Превращение дополнительных источников питания в главные Стало основой расцвета Шумера, который опередил север Месопотамии. Однако в отличие от долины Нила, где вход в Африку и выход из нее располагался возле дельты реки, а наиболее интенсивное движение шло возле низовий реки, вход в Междуречье был расположен в верховьях Тигра и Евфрата, а наиболее активная миграция животных совершалась в ее верхней части. Можно также предположить, что движение зверей, перемещавшихся по центральной магистрали, вдоль северной части Тигра было интенсивнее, чем по окраине Аравии вдоль Евфрата. По этой причине северная часть Месопотамии в большей степени зависела от колебаний в миграции животных, чем ее южная часть, а это стимулировало развитие изобретательности и предприимчивости людей. Местонахождение Ашшура непосредственно на центральной сухопутной магистрали, вероятно, помогло этому государству в конечном счете опередить страны южной Месопотамии по уровню развития.

Ненамного позже, чем в этих речных долинах, началось развитие цивилизаций и в других областях, расположенных на пути между Нилом и Евфратом, а также возле Тигра. В том, что не природные условия, исключительно благоприятствовавшие или исключительно мешавшие развитию земледелию или скотоводству, играли главную роль в развитии первых цивилизаций, убеждают и примеры других стран, расположенных в центральной части сухопутной биосферы Земли.

Соседний со странами Месопотамии Элам возник на землях между текущими почти параллельно друг другу реками Карун и Керхе. Вдоль этих рек проходили стада животных по центральной магистрали, междуречье здесь представляло собой такую-же естественную ловушку для мигрировавших животных, как и Месопотамия, хотя и меньших размеров. В эту западню могли попасть звери, оказавшиеся на юге Иранского нагорья. Как и шумеры, жители этого междуречья в конце III тысячелетия до н. э. долго сочетали охоту с выращиванием ячменя, эммера и льна.

Очевидно, что-причиной для возвышения Митанни, как и у Ассирии, стали не почвенные или климатические условия, а явилось географическое положение этой страны. Авторы «ВИ״ подчеркивали, что Митанни находилась «у узла дорог, проходящих через северную Сирию и большую излучину реки Евфрата». Столь же выгодным было расположение на центральной магистрали возникшего позже примерно в этих же местах государства Урарту.

Понять, почему хепы перешли к земледелию в столь трудных условиях, легче, если исходить из того, что их земли были ими ценимы не из-за их удобства для пашен, а как выгодное место охоты. Эта держава была создана на сухопутной дороге из Африки в Европу и Азию и располагалась вдоль реки Кызыл-Ирмак, вдоль берегов которой могли пастись многочисленные стада животных. Эти стада могли попадать и в естественные ловушки между реками Келькит, Ешиль-Ирмак и Кызыл-Ирмак.

Вместе с Финикией государства, образованные на территории Палестины и Сирии, служили мостом между Египтом, державой Хеттов, Митанни, Ассирией и другими странами Месопотамии. Они располагались непосредственно на том пути, который соединял сухопутные дороги животных, перемещавшихся из Африки в Евразию и обратно. Таким образом, центр сухопутной биосферы, расположенный на перекрестке трансконтинентальных магистралей Земли, стал местом рождения первых цивилизованных стран мира.

Не исключено, что науке еще предстоит обнаружить на землях центра сухопутной биосферы следы неизвестной ныне цивилизации, которая была древнее Египта и Шумера. Возможно, что в легенде о земном рае, который якобы существовал где-то в районе Тифа и Евфрата, в мифе о всемирном потопе отражены свидетельства более ранней цивилизации. Вполне вероятно, что убежденность Хэнкока в том, что сфинкс и пирамиды были сооружены значительно раньше, чем считается ныне, найдет свое подтверждение и мы станем свидетелями открытия более древних культур, существовавших некогда на землях центра сухопутной биосферы. Можно предположить, что земли вокруг Большого Арарата и его окрестностей еще хранят память о первых очагах оседлой жизни, возникших там, где. пересекались сухопутные дороги зверей Африки, Северной и Южной Евразии. Возможно, что таинственные холмы, обнаруженные там, где, по преданию, на склонах Арарата причалил Ноев ковчег, хранят останки древнейших цивилизаций, образовавшихся на пересечениях троп животных.

Но может быть, все же причины для прорыва земель центра сухопутной биосферы вперед в своем развитии были иными? Например, ранее ряд историков полагал, что особые условия низовий Нила, Тигра и Евфрата способствовали появлению здесь земледелия, а соседние страны лишь последовали примеру Нижнего Египта и южной Месопотамии. Однако, во-первых, в настоящее время есть сведения о том, что, хотя Древний Египет и Шумер стали одними из первых оседлых государств, вряд ли им принадлежал приоритет в развитии земледелия и скотоводства. Как утверждает Л. Спрейг де Кэмп, впервые стали культивироваться первые съедобные растения и были приручены животные, выращиваемые для мяса на территории нынешних Сирии и Ирака в VIII тысячелетии до н. э. Впрочем, другие ученые настаивают, что одомашнивание животных и культивирование растений происходило и на территории Турции в середине VIII тысячелетия до н. э. Таким образом, можно предположить, что не только исключительные условия долин Нила, Тигра и Евфрата (исключительно благоприятные или, напротив, исключительно неблагоприятные), а все земли центра сухопутной биосферы, где люди могли особенно остро ощущать перепады в поголовье животных, могли стать местом рождения новых хозяйственных занятий.

Во-вторых, даже если те или иные открытия, которые способствовали развитию земледелия и скотоводства, были первоначально сделаны в одном каком-то месте Земли, то не трудно убедиться в том, что распространение этих нововведений происходило не равномерно по всей планете, а по сухопутным маршрутам животных.

Более того, есть все основания полагать, что потребовались целые тысячелетия, чтобы опыт первых земледельцев и скотоводов распространился по всей планете, В течение долгого времени пределы его распространения были ограничены центральной частью сухопутной биосферы планеты. Очевидно, что за его пределами для людей по-прежнему источниками питания являлись охота и собирательство. Например, примыкавшие к центру биосферы земли Аравийского полуострова и Иранского нагорья, где передвижение животных не было ограничено узкими рамками сухопутных дорог, долгое время не использовались ни для пашен, ни для пастбищ.

Примерно в то же время, когда создавались цивилизованные государства на западе Азии и северо-востоке Африки, в IV–III тысячелетиях до н. э., стали складываться очага земледелия и скотоводства на востоке от Иранского плоскогорья. Как замечают авторы «ВИ», «древнейшие энеолитические поселения пока были обнаружены на западной окраине долины Инда». Именно с западной стороны Инда тянулись тропы, по которым значительная часть зверей могла проходить в Индостан (или из Индостана), двигаясь по правому (западному) берегу Инда, а затем обходя верховья этой реки и ее притоков. Разумеется, некоторые звери могли входить в Индию и выходить из нее с востока со стороны Тибета, двигаясь вдоль течения Брамапутры. Однако этот путь шел через высокие горы, покрытые вечными снегами, и был недоступен для многих животных.

То обстоятельство, что ни низовья Инда, где река была более полноводной, а среднее течение этой реки и ее верховья, а также притоки Инда, текущие с гор, стали местом рождения первой индийской цивилизации, свидетельствует о том, что не самые удобные места для земледелия были избраны теми, кто жили здесь до того, как превратились в пахарей. Известно также, что новые отрасли сельскохозяйственного производства в долинах Инда и его притоков долго сочетались с охотой и собирательством в этой гористой местности, где водилось много диких зверей и росло немало плодоносных деревьев и кустарников на склонах гор.

Пенджаб, или Пяткречье, состоящее из Инда и его притоков, представляет собой скопление природных ловушек, куда могли попадать звери по пути в индийский субконтинент из других частей Азии или обратно. Не исключено, что вблизи от тех мест, где существует сухопутный вход в Индостан, находились стоянки древних охотников. То обстоятельство, что более древнее население Индии было темнокожим, может свидетельствовать, что африканские охотники дошли до Индостана, преследуя зверей со своего континента. Некоторые статуэтки с изображениями людей, найденные в развалинах Харрапы, Мохенджо-Даро и других городах древнего Индостана, имеют поразительное сходство с традиционными изделиями африканского художественного промысла.

Возможно, что культура городов и селений, открытых здесь археологами, имела общий географический источник, расположенный ближе к истокам рек Пенджаба. Например, можно предположить, что родиной первой индийской цивилизации стали еще неоткрытые селения, возникшие в горах и долинах Кашмира. Благодатная и красивая природа этой области в древних индийских легендах считалась местом, где находился земной рай. Как подчеркивал Лев Мечников, «эта очаровательная местность, послужившая местом создания древнейших гимнов Ригведы, благоприятствовала развитию пастушеской жизни и земледелия». Здесь могла возникнуть древняя культура, созданная племенами экваториальной расы, которые заселяли в далеком прошлом весь Индостан. Не исключено, что ученым еще предстоит обнаружить первые очаги этой культуры в высокогорных долинах вблизи Гималайских гор. Возможно, что некоторые храмы, расположенные в Гималайских предгорьях, хранят некоторые тайны древней культуры, а рассказы о Шамбале — отзвуки давно исчезнувшей цивилизации. Можно предположить, что впоследствии такая культура распространилась на другие районы ниже по течению Инда и его притоков, что было обнаружено в Хараппе, Рупаре, Мохенджо-Даро.

Высокие горы Тибета, Гималаев и других горных систем загораживают для большинства животных вход не только в Индостан, но также в Китай и Индокитай. Как и на земли Индостана, в Китай, Индокитай и соседние с ними территории можно попасть по суше, двигаясь вдоль реки, служащей границей внутреннего континента (Хуанхэ) и обойдя верховья рек, стекающих с Предгорий Тибета. Для того, чтобы попасть в Китай, Индокитай и ряд стран Юго-Восточной Азии, стада зверей из Африки, Передней и Центральной Азии, а также из Дальнего Востока должны были подняться высоко в горы Тибета. Можно предположить, что эти места давно облюбовали первобытные охотники. Затем они следовали за животными в междуречья, расположенные на юге и юго-востоке континента.

С одной стороны, трудно представить себе, что тяжелый климат Тибетр мог стать местом рождения первых развитых цивилизаций. Однако, с другой стороны, наши современные знания об истории Тнбета позволяют утверждать, что эта высокогорная область была сравнительно давно освоена людьми. Самые бесприютные места Тибета издавна привлекали людей. Здесь сооружались уединенные монастыри. Известно, что людей испокон веков притягивали обжитые места. Также известно, что развалины и остатки былых культур нередко были окружены ореолом тайны или даже святости. Поэтому нетрудно предположить, что задолго до появления городов и селений Тибета и древних буддистских монастырей здесь существовали селения древней оседлой культуры, возникшей у входов в долины Хуанхэ, Янцзы, Меконга, Салуина, Брахмапутры. Возможно, что тайна древней цивилизации скрыта там, где находятся некоторые города Тибета и провинции Цинхай, в высокогорных частях междуречий: Лхаса между Брахмапутрой и Салуином, Цзяюйсяо между Салуином и Меконгом, Тучпу между Меконгом и Янцзы, Чумарлеб между Янцзы и Хуанхэ. Не исключено, что первые очага оседлой культуры создавали представители экваториальной расы, которые следовали за животными, мигрировавшими из Африки. Это предположение позволяет объяснить появление экваториальной расы в южном Китае и странах Юго-Восточной Азии.

Другим местом рождения оседлых культур могли стать земли, расположенные вдоль Хуанхэ, которая отделяла внутренний континент от большей части Китая. В пользу того, что охотничьи стоянки по течению Хуанхэ и ее притоков могли превратиться в очаги земледельческой культуры, свидетельствуют обнаруженные в 20-х годах XX века поселения древних культур в верховьях Хуанхэ (культура Мацзао), в средней части междуречья Янцзы-Хуанхэ (культура Цюйцзянлин) и в среднем течении Хуанхэ, на территории нынешних провинций Хэнань, Шаньси, Шэньси (культура Яншао), относящиеся к IV–III тысячелетиям до н. э. Первым государственным образованием считается царство Шан, возникшее на территории нынешней провинции Хэбей (в ее северо-западной части), на полуострове, созданном реками Фэньхэ, Хуанхэ, Вэйхэ и Хайхэ. Лишь позже наиболее влиятельная из них культура Яншао сменилась культурой Луншан, сформировавшейся в нижнем течении Хуанхэя Янцзы.

Можно предположить, что эти культуры были созданы теми, кто занимались охотой и собирательством там, где центральная сухопутная дорога соединялась с входами в междуречья северного Китая или в этих междуречьях. Известно, что сначала основными трудовыми занятиями населения Древнего Китая являлись охота и рыболовство, которые постепенно были дополнены скотоводством и земледелием. Жители северного Китая научились разводить лошадей, свиней, собак, коз, овец, буйволов. В надписях на костях есть указания на приручение оленей и слонов. Древние китайцы научились выращивать просо, пшеницу, ячмень, сорго (гаолян). Племена культуры Цюйцзянлин освоили рисоводство. Одновременно древние жители Китая занимались садоводством и шелководством.

Очевидно, что упомянутые очаги цивилизации были отделены друг от друга степями, пустынями и горами внутреннего континента. Однако центральная сухопутная дорога, по которой перемещались животные Евразии и Африки, могла служить и надежным путем сообщения между первыми цивилизациями. Ряд археологических находок свидетельствует о наличии связей между различными станциями этой древней сухопутной магистрали. Некоторые ученые утверждают, что открытые в Китае культуры (именуемые «культурами крашеной керамики») сложились под влиянием ближневосточных культур.

Если это так, то это лишний раз подтверждает, что центральная сухопутная магистраль зверей и охотников давно стала использоваться людьми для обмена изделиями. Находки китайских археологов в Синьцзяне позволили установить сходство местной керамики с керамикой Анау (вблизи от Ашхабада), а также соответствующими изделиями Передней Азии. Известно также, что на пути между Ближним Востоком и Китаем на территории внутреннего континента издавна стали возникать очаги оседлой земледельческой и скотоводческой культуры. Признаки такой культуры, относящейся к III тысячелетию до н. э., были обнаружены на Иранском нагорье, а также в двух холмах Анау. Судя по находкам, местные жители занимались земледелием (были найдены отпечатки зерен ячменя и пшеницы) и скотоводством (были обнаружены кости овец, быков, свиней). Находки позволили установить связь племен, обитавших на территории нынешней Туркмении, с Эламом, Шумером и древнеиндийской цивилизацией Харрапы.

Очевидно, что племена Южной Азии, оказавшиеся на центральной сухопутной магистрали или в непосредственной близости от нее, были среди первых на планете, кто перешел к земледелию и скотоводству. При этом те племена охотников, рыболовов и собирателей, которые оказались ближе всего к обширным «средиземным» полуостровам (Индостан, междуречье Хуанхэ-Янцзы, междуречье Фэньхэ-Хуанхэ-Вэйхэ-Хайхэ), наиболее продвинулись вперед в освоении новых сельскохозяйственных методов производства.

Однако в стороне от южноазиатского пути Хозяйственное развитие шло значительно медленнее. К северу от этого пути, на оси которого успешно развивались оседлые культуры Перешей Азии, Индии и Китая, междуречье Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи, ставшее и дальнейшем местом рождения развитой культуры, населяли охотники и рыболовы так называемой кельтимиранской культуры Приаралья. На значительной же части внутреннего континента развивалось пастбищное, кочевое скотоводство.

К востоку от очагов цивилизации Харрапы в плодородной долине Ганга продолжали жить охотники и собиратели. Южная Индия долгое время оставалась местом жительства племен, не знавших земледелия и скотоводства. То же самое наблюдалось и в Южном Китае. Восточная и южная части междуречья Хуанхэ-Янцзы, лежавшие дальше от верховьев этих рек, были освоены гораздо позже возникновения древнейших оседлых культур Китая. Позднее началось развитие земледелия и скотоводства в южной и восточной Корее, а также в бассейне Амура и его притоков.

Появление первых цивилизаций на территории центральной части сухопутной биосферы планеты, в долине Инда и его притоках, в долине Хуанхэ и ряда других рек северного Китая способствовало развитию всей человеческой цивилизации от Эфиопии до берегов Желтого моря. Не ведал о всех станциях этого пути, народы, осевшие на этой магистрали или вблизи нее, через многочисленных посредников стали обмениваться производственными новинками, техническими приемами, усовершенствованиями в организации общества, идеями и представлениями, фантазиями и. художественными образами. Это позволило первым цивилизациям намного и надолго опередить окружающие их народы по уровню развития. Прошли целые тысячелетня, прежде чем ведущее положение стран центральной магистрали в мировом развитии было ими утрачено.

 

ГЛАВА 13

ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ СУХОПУТНОЙ МАГИСТРАЛИ

______________________________________

Племена, «оседлавшие» центральную магистраль, на целые тысячелетия опередили в своем развитии своих соседей, оказавшихся на обочине этой главной сухопутной тропы зверей. Эти племена существенно обогнали и тех, кто охотился на периферийных трансконтинентальных магистралях в Африке, Северной Евразии и Америке. Многие историки и поныне убеждены в том, что народы, жившие за пределами центральной магистрали, приобщились в цивилизованному образу жизни, лишь ознакомившись с достижениями Египта, Шумера и других древних государств.

В противовес этим теориям существовали многочисленные школы историков, доказывавших неповторимость культур, содранных в различных уголках Земли. Более того, открытия остатков оригинальных цивилизаций, существовавших за пределами Северо-Восточной Африки и Южной Евразии, а также различные толкования древних мифов и легенд позволили некоторым историкам и даже неисторикам выдвинуть гипотезы, которые поставили под сомнение приоритет стран центральной оси в развитии мировой цивилизации. Они утверждали, что культуры, которые существовали (или якобы существовали) в Северной Евразии, Тропической Африке и Америке, возникли гораздо раньше Древнего Египта, Шумера и других и сами дали толчок для развития цивилизаций, сложившихся вдоль центральной магистрали.

Вероятно, истина лежит где-то посередине. Хотя очевидно, что люди всегда с готовностью перенимали опыт других народов, но многочисленные открытия археологов XX века убедительно показывают, что развитие цивилизаций не шло путем механического распространения культур от долин Нила, Евфрата и Тигра по всему миру. Новые очаги земледелия и скотоводства обнаруживали далеко от центральной оси первых мировых цивилизаций. Хотя есть все основания полагать, что многие из новых очагов оседлой жизни в Африке и Северной Евразии (и даже, возможно, в Америке) создавались под непосредственным воздействием стран центральной магистрали, все же очевидно, что для их возникновения были нужны особые условия, которые существовали на трансконтинентальных магистралях и вблизи от них, но отсутствовали на огромных пространствах между ними.

СУЩЕСТВОВАЛА ЛИ ДРЕВНЯЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ НА СЕВЕРНОМ ПУТИ?

(См. карту «Очаги оседлой жизни в Северной Евразии».)

Можно предлагать различные объяснения, почему первые мировые цивилизации сложились там, где могли проходить главные маршруты древних зверей, но трудно усомниться в появлении первых очагов оседлости там, где они возникли. Между тем представлениям о ведущей роли центральной сухопутной дороги в развитии первых цивилизаций противоречат гипотезы о существовании древней культуры на берегах Северного Ледовитого океана, потомки которой, сохранив ее наследие, стали пионерами цивилизации. Ссылаясь на туманные места в иранских и индийских преданиях, авторы этих гипотез видят в описаниях мифической страны сходство с Арктикой. В этих гипотезах ссылаются на то, что некогда климат в Арктике был значительно теплее, а поэтому, утверждают их создатели, там могла сложиться развитая цивилизация. Кроме того, эти гипотезы обычно принижают роль экваториальных рас в создании первых цивилизаций.

Поддерживая эти гипотезы, Альфред Розенберг в своей книге «Миф XX века» указывал на соответствующие места из иранских мифов о Заратустре: «Если Ахурамазда говорит Заратустре: «Только один раз в году видно, как заходят и восходят звезды, луна и солнце, а жители считают год днем». Из этого идеолог нацизма делал вывод: «Это далекое воспоминание о северной родине персидского бога света, потому что только в полярной области день и ночь длятся по шесть месяцев, а здесь весь год длится всего сутки». Розенберг находил подтверждение «нордической» гипотезы и в отрывках из индийского эпоса, замечая: «Об индийском герое Арджуне Махабхарата может сообщить, что при его посещении горы Меру солнце и луна ежедневно совершали круговое движение слева направо, представление, которое никогда не могло возникнуть на тропическом юге, потому что только на крайнем Севере колесо солнца катится вдоль горизонта. К индийским адитам обращена просьба: «Да не опустится тьма на нас», а светлому Агни жалуются на то, что он долго пребывал в длительной тьме, и все это можно отнести к глубокой гиперборейской ночи».

В поддержку предположения о существовании древней цивилизации в Арктике Розенберг помешал легендарную Атлантиду на крайний север Атлантического океана, утверждая: «Совсем не исключено… что на том месте, где сейчас бушуют волны Атлантического океана и плавают айсберги, над волнами возвышался цветущий материк, где творческая раса создавала великую, широко распространяющуюся культуру и посылала своих детей в качестве мореходов и воинов в мир».

Эти гипотезы, популярные в начале XX века, сейчас снова возродились в самых разных вариантах, однако их популяризаторы стараются не вспоминать про их горячего сторонника Розенберга, который использовал эти предположения для обоснования идей о превосходстве «нордической расы». Разумеется, данные, имеющиеся ныне у исторической науки, могут быть недостаточными и в будущем человечество узнает много нового о своем прошлом, в том числе к об оседлой жизни в Арктике до начала ледниковых периодов. Возможно, что некоторые места в древнем эпосе иранских и индийских народов указывают на их северное Происхождение и косвенным образом подтверждают их движение на юг по мере наступления арктических льдов. Однако до сих Пор гипотеза о существовании некогда в Арктике развитой цивилизации пока не имеет никаких бесспорных материальных подтверждений. Нет никаких вещественных свидетельств и в пользу антарктической гипотезы Хэнкока.

Арии; вторгшиеся в Индостан, иранские племена, покорившие страны Передней Азии, были не носителями более развитой цивилизации, как утверждали авторы «нордической» расовой гипотезы, а находились на более низком уровне развития, чем население первых цивилизованных стран Евразии. Причины же, по которым эти «нордические» народы одолевали более развитые страны, были те же, которые способствовали победам народам иного этнического и расового происхождения над другими высокоразвитыми державами, и они будут внимательно рассмотрены в дальнейшем.

Не известно существовала ли некогда древняя цивилизация на Севере Евразии или нет, но из данных современной науки следует, что в течение нескольких тысячелетий за пределами цивилизованного пояса, сложившегося на оси центральной сухопутной магистрали, других цивилизованных государств в Евразии не существовало. В то же время можно предположить, что постепенно освобождавшийся от плена льдов и талых вод северный путь использовался сначала животными для передвижения по континенту. Затем по следам зверей двинулись охотники, и по северному пути или вдоль него стали проходить маршруты мигрирующих племён. По мере же создания очагов оседлой культуры Северный путь стал использоваться как путь обмена различными продуктами.

Как и в других местах на Земле, на Севере Евразии трансконтинентальная магистраль служила осью образования очагов оседлой жизни, земледелия и скотоводства и занятий, связанных с такой жизнью. В пользу этого свидетельствует то обстоятельство, что первыми в Северной Азии стали осваиваться области, расположенные там, где по сухопутным дорогам из крупных междуречий могли выходить на северный путь большие стада различных животных. Селения древних людей, занимавшихся отчасти охотой, а отчасти скотоводством, возникли в III тысячелетии до н. э. в междуречье Лена-Ангара, у южного берега Байкала, в верховьях Иртыша, Оби и Енисея, в Минусинской котловине и на Алтае. Все они находились в непосредственной близости от тех мест, где звери могли выходить из междуречий рек Сибири или входить в них из степей Центральной Азии.

Характеризуя жизнь забайкальских племен в начале I тысячелетия н. э., Л. Гумилев подчеркивал, что в отличие от кочевых народов Центральной Азии они вели оседлый образ жизни: «Основными занятиями забайкальцев были оседлое скотоводство (бык, лошадь, баран), охота (косуля, заяц, птица), земледелие (просо) и рыболовство».

Схожий образ жизни был, вероятно, характерен и для так называемых андроновских племен, которые расселялись в широкой полосе по северной границе внутреннего континента, захватывающей входы в междуречья от Енисея до Волги. Уже в III тысячелетии до н. э. охотничье-скотоводческие племена расселялись там, где северный путь шел по Уральским горам.

Значительно плотнее была заселена Европа, расположенная вне пределов внутреннего континента. Можно предположить, что в естественные ловушки Европы, которыми являлись ее полуострова и междуречья, могли попадать немалые стада животных, искавших спасения от стихийных бедствий, поразивших остальную Евразию и даже Африку. В этом случае здесь могла быть обильная охота. Однако значительная часть зверей могла сравнительно быстро покидать европейские «зоопарки» и устремляться прочь из Европы. Такие перепады в продовольственном обеспечении заставляли европейских охотников искать альтернативные источники питания. Вероятно, по этой причине уже в III–II тысячелетиях до н. э. подавляющее большинство племен, обитавших в этой части Европы, стали осваивать земледелие и скотоводство.

«Зоопарки» животных стали естественными нишами, в которых селились различные племена. Течения крупных рек Европы, которые служили барьерами для животных, являлись также рубежами между различными племенами и культурами. Так, течение Дуная отделяло земледельческие бутмирские племена от скотоводческих и земледельческих племен дунайского левобережья. Течение Гвадалквивира служило границей для поселений южно-пиринейских земледельцев.

Северный же путь служил главной границей, разделявшей племена. К северу от этой дорога жили среднеевропейские племена, расселившиеся в междуречьях Везер-Эльба, Эльба-Одер и Одер-Висла, к югу от нее между Дунаем и Прутом жили тисские, полгарские и ленгиельские племена. Течения Луары и Роны, являющиеся, по мнению французского историка Фернана Броделя, культурным водоразделом между севером и югом Франции, в основном совпадаете прохождением северного пути через Европу.

Зависим ость между линией северного пути и расселением племен в Европе во времена Древнего Рима косвенно подтверждают и сведения римских авторов (Цезарь, Плиний, Тацит). За пределами владений Рима многие племена расселялись по обе стороны северного пути. Племена же кельтов, «оседлавшие» северный путь в центре Европы, успешно вытесняли другие народы. Описывая на основе свидетельств античных авторов процесс заселения Италии, немецкий историк Теодор Моммзен подчеркивал, что в его основе было движение племен сухопутными маршрутами с севера со стороны Альп на юг вдоль Апеннинских гор, то есть по тому пути, по которому звери могли входить на Апеннинский полуостров.

Северный путь животных служил основным ориентиром для тех маршрутов, по которым перемешались племена в Северной Евразии. Судя по археологическим находкам, эта сухопутная трасса животных могла играть ту же связующую роль, что и центральная сухопутная магистраль. Находки на стоянках каменного века Северной Евразии позволяют предположить, что по северному пути перемешались изделия племен, живших на берегах Енисея, и предметы, сделанные обитателями долины Рейна.

Карта миграции племен, вещей и материалов в эпоху неолита и энеолита, приводимая в книге Амальрика и Монгайта, показывает, что большая часть этих передвижений совершалась вдоль северного пути и примыкавших к нему веток. Миграция монголоидов в Европу шла от Северных Увалов двумя путями: один вел на Скандинавию, а другой — на территорию нынешней Ленинградской области, к истокам Волги и оттуда в Прибалтику. Данные археологии позволили установить постепенное проникновение с востока на запад Европы племен, сооружавших так называемые катакомбные постройки. В ходе этого продвижения они заселяли территории Польши, Венгрии, Австрии, Словении.

Навстречу этому движению с крайнего запада Европы на восток по северному пути или вдоль него передвигались так называемые колоколовидные кубки. Из междуречья Десна-Днепр передвигались с запада по северному пути в Волжско-Окский бассейн среднеднепровские и фатьяновскне племена. Дунайские племена двигались от северного пути в глубь междуречий Висла-Одер, Одер-Эльба, Эльба-Везер, Веэер-Рейн.

Поскольку развитое земледелия и скотоводства и переход к оседлости на севере Евразии начались в III тысячелетии до н. э., можно было ожидать, что здесь, как и на юге Евразии, вскоре возникнут процветающие цивилизованные государства. Почему же эти перемены в хозяйственной деятельности людей и их образе жизни не увенчались в то время созданием образований, подобных тем, что сложились в Северной Африке и Южной Азии?

По-видимому, для этого было несколько причин. Вероятно, земледелие в климатических условиях значительной части земель северного пути не могло служить достаточным подспорьем для питания, позволившим бы отказаться от охоты, рыболовства и собирательства. Многие из них продолжали пребывать на стадии собирательства, охоты и рыболовства, когда на протяжении центральной магистрали уже возникли первые цивилизации. Заметно, что чем ближе к северу и линии недавнего оледенения находились племена, тем позже они перешли к земледелию. В то время как на юге Скандинавии в IV тысячелетии до н. э. появлялись первые очаги земледелия, на севере этого полуострова от Согне-фьорда до реки Туломы долгое время продолжали жить лишь охотники и рыболовы.

Там же, где в Европе стало развиваться землепашество, климат не позволял собирать столь богатые урожаи, как в Египте или Месопотамии, что сделало там труд скотоводов менее прибыльным. В Европе же наблюдалась противоположная картона: на определенном этапе скотоводство стало вытеснять земледелие как основное занятое людей. Как утверждается в «ВИ», примерно в III тысячелетии до н. э. по мере продвижения в Европу «племен катакомбных погребений» активизировался «процесс развития скотоводства, племена становились более подвижными; земледелие в их жизни играло меньшую роль. Потребности кочевого скотоводства вызывали переселения на больших пространствах… Скот был здесь первой формой богатства, позволившей накапливать значительные излишки». Это перемены повернули процесс перехода к земледелию и оседлости вспять, и кочевое скотоводство стало основным занятием многих европейских племен. Земледелие стало распространяться в Европе лишь по мере его развития в средиземноморских странах в конце I тысячелетия до н. э. (о чем пойдет речь позже).

Данные современной археологии не позволяют пока подтвердить (или опровергнуть) гипотезы о существовании древнейшей цивилизации на берегах Северного Ледовитого океана, но зато бесспорно доказывают, что на всем Протяжении северного пути и вблизи от него, начиная с III тысячелетия до н. э., складывались очаги скотоводства и земледелия. Это означает, что северный «биоэнергопровод» стал одновременно осью развития ноосферы в Северной Евразии. Интеллектуальный и духовный потенциал древних охотников находил на северном пути дополнительные источники энергии и возможности для созидания.

Может быть, археологи еще откроют те исчезнувшие очаги культуры Северной Евразии, которые приходили в упадок по мере того, как земледелие уступило скотоводству, и мы обнаружим зримые свидетельства древних развитых цивилизаций на берегах Байкала, в верховьях Иртыша, Оби и Енисея, в Минусинской котловине и на Алтае, в Уральских горах и на Валдае. Возможно, следы неизвестных культур будут открыты в Карпатах, Татрах, Альпах и Пиринеях.

Но вне зависимости от будущих находок, очевидно, что на всем протяжении северного пути пульсировала мощная энергия человеческого разума. При благоприятных условиях она могла привести к созданию сооружений не менее сложных, чем ирригационные системы Древнего Египта и Шумера, не менее величественных, чем пирамиды и зиккураты. Эта энергия могла найти выражение в эпических поэмах и утонченных художественных произведениях. Долгое время эта энергия оставалась не полностью востребованной, но она ждала своего часа, чтобы выйти на поверхность в тысячах изобретений и открытий, творений искусства и конструкторской мысли.

ПОЧЕМУ ЗАДЕРЖАЛОСЬ ДВИЖЕНИЕ НА АФРИКАНСКИХ ТРАНСКОНТИНЕНТАЛЬНЫХ МАГИСТРАЛЯХ?

(См. карту «Африканские государства до начала колониальных захватов».)

Народы Европы и Северной Евразии не были единственными, отставшими в своем развитии от стран центральной магистрали. Задержался переход к земледелию и в Африке за пределами долины Нила. Если избыток холода задержал развитие севера, то избыток тепла задержал развитие юга. Эта задержка была вызвана не тем, что люди не могут выжить под экваториальным солнцем, и даже не только многочисленными болезнями, вызываемыми всевозможными видами агрессивных биоорганизмов. Ко всему прочему сопротивляемость человеческого организма, столь необходимая ему в условиях бурной окружающей биологической жизни, снижается вследствие тех органических изменений, которые бывают вызваны недостатками тропической растительной пищи.

Характерно, что люди, подобные пигмеям и бушменам (они, как отмечалось выше, по мнению специалистов, стали таковыми вследствие недостаточного питания), появлялись в тропических лесах в самых разных регионах планеты. Возможно, что «пигмеизация», вызванная плохим питанием, а затем закрепленная генетически, привела к появлению низкорослых и несильных в физическом отношении людей в Африке и Малакке, на Филиппинских и Андаманских островах. В силу особенностей своего организма пигмеям, бушменам и другим низкорослым и физически слабым людям было труднее перейти к земледелию и скотоводству, а поэтому они довольствовались собирательством и охотой с применением ядов. Это обстоятельство отнюдь не мешало физически слабым людям развивать свои интеллектуальные способности, пополняя знания и совершенствуя технические приемы в традиционных занятиях.

Более продуктивные занятия стали делом иных африканских племен нормального роста, которые жили к северу от тропических лесов на территории Судана. Как отмечается в «ВИ», «позднее под натиском племен, говоривших на языках банту, пигмеи были оттеснены в районы тропических лесов Конго и Камеруна». Банту распространились по тропическому лесу, а затем вышли на Юг Африки, где онн вытеснили бушменов в пустыню Калахари.

Появление в Тропической Африке людей, не деформированных в физическом отношении плохим питанием, могло активизировать охоту на звериных тропах и в природных ловушках. Впоследствии эти люди могли под воздействием перебоев в снабжении мясом перейти не к неполноценной пище, как это сделали предки пигмеев, а освоить новые способы добывания пищи. Племена этих людей стали основателями первых развитых культур Тропической Африки. В отличие от Европы не земледелие, а скотоводство, развившееся в обильных стадами саваннах Судана и Восточной Африки, стало на первых порах основным занятием и источником питания жителей Тропической Африки. Земледельческие культуры стали складываться здесь лишь в I тысячелетии н. э.

Однако эти сведения о времени становления культур в Тропической Африке были оспорены. Словно компенсируя столетия подчиненного положения европейцам, некоторые страны Тропической Африки после обретения ими независимости в 1950—1960-х годах контратаковали традиционные представления об исторической отсталости «черного континента» от первых мировых цивилизаций. Справедливо обратив внимание на игнорирование европейцами оригинальных культур, созданных африканскими народами к югу от Сахары, некоторые из молодых стран стали распространять версии о приоритете Африки в развитии мировых цивилизаций. В этих версиях цивилизация Древнего Египта изображалась творением исключительно представителей экваториальной расы. История же Ганы, Мали и других государств, существовавших в средневековье, удлинялась без особых на то оснований, а их влияние на другие страны мира преувеличивалось.

Но не следует забывать, что еще сто лёт назад наука знала крайне мало о Древней Индии и Древнем Китае. В неменьшей степени, чем в Индии и Китае, разрушителем остатков былых культур в Африке могла стать буйная природа. Возможно, по мере совершенствования методов археологии человечество узнает гораздо больше о Древней Африке, на территории которой произошло появление первого человека.

Древняя история Африки еще недостаточно изучена. Известно, что примерно в I тысячелетии до н. э. южнее Сахары и истоков Нила начали складываться земледельческие и скотоводческие сообщества. То же, что известно сейчас о прошлом «черного континента», позволяет сделать вывод, что и в его тропической части, к югу от Сахары, первые цивилизации складывались в основном по ведущим сухопутным дорогам.

Если культурное развитие земель на востоке сухопутной окружной дороги было связано с цивилизациями Египта и Эфиопии, на севере — с экспансией Финикии, а затем Рима, то южная часть окружной сухопутной африканской дороги стала осью развития наиболее значительных и оригинальных африканских оседлых культур. Сюда из тропических лесов Гвинеи через верховья Сенегала и Нигера устремлялись многочисленные стада животных в саванны вдоль течения Нигера.

В сформировавшейся примерно в IV веке н. э. Гане основными отраслями хозяйства стали скотоводство и земледелие. Через земли Ганы, а также созданные впоследствии государства Сон-гаи и Мали, проходили караванные пути, соединявшие Западную Африку с Северной и Египтом. По путям, где издревле проходили звери, перемещались караваны с грузами соли, золота, слоновой кости, а также с рабами.

Некоторые находки свидетельствуют о еще более раннем времени становления культуры на этом сухопутном маршруте. Обнаруженные в долине Нок (на севере Нигерии) терракотовые скульптуры датируются I тысячелетием до н. э. Позже здесь возникли государства народа хауса.

Далее к востоку от течения Нигера вдоль по окружной африканской сухопутной дороге возле озера Чад, где могли собираться большие массы мигрировавших животных, располагались государства Канем и Борну.

Путь зверей из западного Судана к Восточно-Африканскому нагорью пролегал по линии междуречья, образованной притоками Убанги (Котго, Мбари, Шинко, Мбому, Узле). После изгнания пигмеев здесь расселились племена с севера, создавшие государства Дар-Рунга, Дар-эль-Кут и другие. Позже, в результате расселения народа азанаа, здесь возникли государства Бангасу, Рафаи и другие. Там, где окружная трансконтинентальная дорога приближается у Великих озер к Восточно-Африканскому нагорью в XI–XII веках сложилось государство Буганда, ставшее могущественной страной Межозерья.

Также очевидна зависимость уровня развития племен Южной Африки от их близости к южному участку трансафриканской магистрали. Пришедшие позже на юг Африки племена банту (готтентоты, или кой-коин) занимались пастбищным скотоводством и мотыжным земледелием, а вскоре вблизи восточноафриканской магистрали сложилась развитая культура. В ходе раскопок, произведенных в Трансваале, были обнаружены древние рудники, где добывали золото и другие металлы, были найдены свидетельства выплавки железа и меди, относящиеся к середине I тысячелетия н. э.

Далее к северу на восточном трансафриканском пути в междуречье Лимпопо-Замбези уже в VI веке н. э. существовала во многом неразгаданная культура Зимбабве. Руины, оставшиеся от сооружений этой культуры (Большое Зимбабве, Дхло-Дхло и другие), расположены на южном участке этого трансконтинентального пути у входа в междуречье Лимпопо-Зимбабве. Позже в XIV веке в междуречье Лимпопо-Замбези сформировалась развитая цивилизация Мономотапа.

Восточноафриканский трансконтинентальный путь из междуречья Лимпопо-Замбези приводил к верховьям Кванзы, впадающей в океан, и истокам многих притоков Конго. В междуречьях, образованных этими реками, давно поселились племена, занимавшиеся как охотой и рыболовством, так и земледелием. В междуречье, образованном реками Кванза и Кванго (притоком Конго), в XIV веке сложилось обширное государство Конго. Значительно раньше, в X веке, в междуречье Касаи-Санкуру возникло государство Бушонго (Бакуба).

Другой центр древней культуры возник там, где сухопутная дорога зверей выходила на плато Катанги. Правда, о существовавших здесь государствах известно лишь из преданий. Позже, в XV веке здесь сложилось государство Балуба. Его центр находился близ озера Кисале в небольшом междуречье истоков Конго, расположенного возле трансконтинентального пути. Еще позже, в XVI веке, на участке восточноафриканского пути, проходящем по истокам рек Кванза, Конго, Замбези было образовано мощное государство Лунда. Однако развитие этого и других государств Тропической Африки было остановлено началом колониальной экспансии европейских держав.

Вероятно, что для создания цивилизаций, которые распространились бы по всему континенту, первым государствам Тропической Африки просто не хватило времени. Они стали складываться слишком поздно по сравнению с государствами Северо-Восточной и Северной Африки, а поэтому народы Тропической Африки становились объектами экспансии более сильных и развитых стран, которые скорее всего могли душить ростки самостоятельных цивилизаций. Известно, что уже для, Древнего Египта и Эфиопии страны Тропической Африки являлись объектами грабительских походов. Не случайно первые очаги оригинальных культур Тропической Африки складываются на значительном удалении от Севера и Северо-Востока.

Однако и им не удалось уберечься от внешней экспансии. Вторжение арабских завоевателей с севера помешало развитию оригинальной цивилизации Судана. Впоследствии же вторжение колонизаторов из-за океана разрушило почти все самостоятельные государства Тропической Африки.

Возможно, что науке еще предстоит сделать открытия в древней истории «черного континента», по сравнению с которыми фантазии Райдера Хаггарда и Эдгара Берроуза о скрытых тайнах древних цивилизаций восточной Африки покажутся жалкими. Не исключено, что более древние культурные пласты будут обнаружены там, где уже установлено существование старинных городов и поселений. Возможно, что там, где звериные тропы выходят на Восточно-Африканское нагорье, и в районе Великих африканских озер будут открыты памятники значительно более древней и величественной культуры, созданной экваториальной расой.

Однако имеющихся у науки данных достаточно, чтобы утверждать, что огромный интеллектуальный потенциал африканских охотников, который только недавно был по достоинству оценен учеными, особенно активно аккумулировался и проявлялся вблизи от трансконтинентальных трасс. Сравнение первых оседлых культур с другими народами южной части Африки по уровню и времени развития хозяйства и общественной организации показывает, что передовыми оказывались те, кто селились на главных сухопутных магистралях континента, а отставали те, кто находились дальше от этой трассы. Бушмены, загнанные племенами банту в сторону от южной магистрали, отстали от пришельцев, занявших стратегически выгодные пути. Юг Мозамбика, непосредственно связанный с трансконтинентальной магистралью, имел значительно более давнюю историю развития, чем его север. Чем далее от магистрального пути были расположены земли бассейна Конго, тем ниже был уровень развития населявших его племен.

То обстоятельство, что первые европейцы, которые открыли для себя Тропическую Африку, столкнулись с наиболее отсталыми племенами этого континента, способствовало закреплению представлений об органической неспособности африканцев к созданию оригинальных цивилизаций, которые сложились еще во времена античных империй.

ТАЙНЫ ДОКОЛУМБОВЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ АМЕРИКИ

(См. карту «Первые очаги цивилизации на американском континенте».)

Подобные же предрассудки возникли и у европейцев, начавших свое знакомство с Америкой с наиболее отсталых племен этого континента. Легкие победы конкистадоров над империями ацтеков и инков усилили представления об «отсталости״ индейских «еретиков», Даже после открытия руин древних доколумбовых цивилизаций не прекращались попытки доказать несамостоятельность их творцов. В подтверждение того, что древние народы Америки не могли без помощи извне создать очаги культуры, указывали на ступенчатые пирамиды Мексики, которые якобы могли быть созданы лишь по образцу египетских. Обращали внимание на изображения, напоминающие бегемотов и верблюдов (что должно было подтвердить решающую роль пришельцев из Восточного полушария). Вспоминали белобородого бога ацтеков (что служило доказательством решающего влияния викингов на формирование их культуры). Хотя очевидно, что люди, прибывавшие из-за океана, могли оказывать влияние на развитие американских цивилизаций, не было оснований сводить роль местного населения к слепому подражательству.

В последнее время возникают гипотезы о том, что Америка была «окультурена» значительно раньше, чем считалось прежде. Источником же такого «окультуривания» объявлялись теперь не выходцы из Старого Света, а пришельцы из космоса или из континентов, исчезнувших под толщами вод или льда. Правда, и в этом случае народы Америки лишались права на оригинальность в создании своих цивилизаций.

Многие из этих версий порой выглядят весьма правдоподобно, и не исключено, что Америку «открывали» многократно. Последствием этих «открытий» могли быть самые различные культурные влияния на развитие местных культур. В то же время очевидно, что в течение целых тысячелетней народы Америки развивались в относительной изоляции от других континентов Земли. Поэтому изучение того, как возникала и развивалась оседлая культура в обеих Америках, может особенно убедительно показать, почему и где создавались первые цивилизации.

Достаточно взглянуть на карту Америки, на которой обозначено распространение доколумбовых культур, чтобы убедиться в том, что наибольших успехов достигли племена, поселившиеся на трансконтинентальной сухопутной магистрали. Как в Северной, так и в Южной Америке трансамериканская дорога животных стала осью, вокруг которой развивались земледельческие и скотоводческие культуры, а затем цивилизации Нового Света. Те же племена, которые стояли в стороне от трансамериканской магистрали, существенно отстали от развитых в хозяйственном отношении племен, обитавших вблизи Кордильер.

Можно заметить и другую закономерность: по мере удаления от северной и южной окраин трансамериканского пути и ближе к ее средней части уровень цивилизаций возрастал. Кроме того, заметно, что очаги оседлой культуры складывались прежде всего там, где по узким участкам земли животные могли выходить на трансамериканскую магистраль из больших ареалов обитания. Там на перекрестках трансконтинентального пути с крупными «ветками» регионального масштаба рождались развитые культуры земледельцев и скотоводов. Очевидно, что стойбища охотников, созданные там, где происходили миграции крупных стад животных, обрастали пастбищами одомашненного скота и полями окультуренных растений.

Если начинать обзор с севера трансамериканского пути, то можно сказать, что первый наиболее значительный очаг цивилизации был создан так называемыми индейцами пуэбло. Они поселились там, где скорее всего охота на различных животных была наиболее успешной. Можно предположить, что в последующем ученые сумеют узнать гораздо больше про необыкновенную цивилизацию, которую условно именуют культурой пуэбло. Может быть, будут открыты и иные культуры, некогда существовавшие на перекрестке дорог, из прерий Северной Америки.

Чем ближе племена индейцев жили к сужению континента, где, без сомнения, передвижения животных из двух частей Америки были более активными, тем раньше возникали цивилизации, тем выше был их уровень развития. На территории Мексики, которая расположена в «горловине» Северной Америки, были найдены самые ранние поселения людей, которые стали культивировать растения примерно в середине IV тысячелетия до н. э. В Мексике были открыты памятники культуры ольмеков, относящиеся к середине I тысячелетия н. э. В долине Мехико, расположенной непосредственно на сухопутной американской дороге, племена тольтеков создали свою цивилизацию во II–V веках н. э. Они были связаны с народом сапотеков, создавших свою культуру в южной Мексике еще ранее — в IV веке до н. ж В центральной и южной Мексике, а также на Юкатане земледелие возникло уже в период между III веком до н. э. и IV веком н. э. В южной части полуострова Юкатан, который представлял собой естественную ловушку для животных обеих частей Америки, в начале нашей эры возникла цивилизация майя. В северной Гватемале и западном Гондурасе были обнаружены памятники, относящиеся к III веку н. э. У ацтеков, переселившихся в долину Мехико много позже, было развитое сельское хозяйство с поливным земледелием и птицеводством (индюки, гуси, утки).

Возможно, что нам еще предстоит узнать о захватывающих тайнах Цивилизаций, которые некогда существовали на главном Перекрестке Америки в районе Панамского канала. Ведь через этот перешеек постоянно перемещались животные, растения и люди двух частей американского континента.

В настоящее время мы знаем немного о тех племенах, которые проходили через Панамский перешеек. Так, племена чибча (или муиска), проникшие в Южную Америку из Северной через Панамский перешеек, заселили северную часть Анд и долину Боготы, соединенную сухопутными переходами с трансамериканской дорогой. В то время как их соседи в бассейне Ориноко оставались собирателями и охотниками на мелких зверей и птиц до европейского нашествия (а многие из них идо сих пор остались таковыми), муиска выращивали картофель, киноа, кукурузу, маниоку, батат, фасоль, тыкву, томаты, а также рад фруктов, хлопчатник, табак, коку. Одновременно муиска продолжали охотиться на кабанов, кролихов и птиц. Впрочем, онй не брезговали крысами и пресмыкающимися.

К югу от племен чибча в прибрежной полосе нынешних северо-западных департаментов Перу и центрального Эквадора, то есть непосредственно на трансамериканской магистрали, обитали племена мочика. Уже в VIII–IX веках они строили каналы, тянувшиеся на сотни километров, и канавы, подававшие воду к полям, в то. время как обитатели близлежащих междуречий, где ныне находятся восточные департаменты Перу, сохранили верность своим простым занятиям охоты и собирательства.

Близость трансамериканского сухопутного пути способствовала развитию и других племен. В то время как в пампе жили лишь кочевые охотники вплоть до прихода туда европейцев, поблизости в Андах на сухопутной трансамериканской магистрали, проходящей через территорию нынешней Чили, сложилась культура аракуанцев, занимавшихся разведением лам и земледелием. Эти энергичные и свободолюбивые люди впоследствии так упорно отстаивали свою независимость, что испанцы вынуждены были признать суверенный статус их самостоятельного государства.

В то время как жители амазонских лесов занимались собирательством и охотой, их соседи — кечуа и аймара основали свое государство инков у озера Титикака и в верховьях рек Апуримара и Урубамба (истоки Укаяли). Хотя высокогорные районы Анд не являлись идеальными для развития скотоводства и земледелия, первая цивилизация Южной Америки сложилась здесь. Именно в этих местах звери могли периодически массами мигрировать по узкому участку суши в междуречья Амазонки, Параны, их притоков, а также других рек Южной Америки и обратно.

Как отмечается в 4-м томе «ВИ», область Анд — один из значительных центров поливного земледелия. Здесь «‘ранее всего возникло земледелие на горных склонах и на Перуанско-Боливийского плоскогорья, орошаемых стекающими с гор во время таяния снегов потоками». Здесь первые земледельцы научились выращивать картофель, распространившийся затем по американскому континенту. Одновременно советские историки констатировали, что «область Анд — единственная в Америке, где развивалось животноводство. Были приручены лама и альпака, дающие шерсть, шкуры, мясо, жир».

Возможно, Г. Хэнкок и другие энтузиасты, исследовавшие древности в районе озера Титикака, правы в своем скептическом отношении к существующим теориям о доколумбовых цивилизациях. Вероятно, мы еще далеко не все знаем о тайнах культур, существовавших в этих местах. Не исключено, что инки были лишь отдаленными потомками или даже случайными наследниками более древних народов, которые некогда вели оседлую жизнь в этих трудных географических условиях.

С середины XV по начало XVI века инки расширили владения своей державы практически по всему протяжению трансамериканской сухопутной дороги в Южной Америке. Однако вторжение европейцев прервало развитие самобытных американских цивилизаций. Нам остается лишь гадать, какими еще достижениями могли бы обогатить мир коренные жители Америки, если бы Колумб не убедил испанского монарха в возможности попасть в Индию, двигаясь из Испании на запад. До открытия Америки европейцами развитие этого континента происходило по тем же закономерностям, которые проявились в других частях света.

Сравнение того, как развивались цивилизации в самых разных природных условиях Евразии, Африки и Европы, показывает, что повсюду на нашей планете схожие условия географического ландшафта и биосферы вызывали одну и ту же реакцию людей; они переходили от охоты и собирательства к скотоводству и земледелию.

 

ГЛАВА 14

ОДНА ТАЙНА РАЗГАДАНА,

НО ДРУГИЕ ТАЙНЫ ОСТАЮТСЯ

______________________________________

Итак, кажется, что тайна возникновения первых цивилизаций разгадана. На основании вышеизложенного можно предположить, что для рождения цивилизации необходимо сочетание определенных условий ноосферы, биосферы, геофизической среды и околоземного космоса. Во-первых, очевидно, что ноосфера должна достичь такого уровня, на котором может быть совершен переход к качественно новому этапу развития. Прежде всего, должно быть накоплено достаточно много знаний, а с их помощью люди должны научиться создавать вещи, которых не было в природе.

Во-вторых, состояние ноосферы напрямую зависело от состояния источников биоэнергии. Область разума развивалась. там, где происходили резкие колебания в состоянии области жизни от максимума к минимуму. Максимальное количество биоэнергии благоприятствовало физическому состоянию людей, а резкое сокращение биоэнергии заставляло людей изыскивать альтернативные пути выживания, то есть развивать ноосферу.

В-третьих, пульсация биосферы зависела от перемен в солнечной активности. Краткие, среднесрочные и долгосрочные циклы в активности Солнца диктовали то спады, то подъемы биоэнергии, что отражалось на состоянии ноосферы.

В-четвертых, сочетание высокоразвитой ноосферы и пульсирующей биосферы было возможным лишь в определенной геофизической среде. Мощные и сравнительно легкодоступные источники биоэнергии имелись прежде всего на водоразделах рек, куда мигрировавшие животные устремлялись из междуречий в ходе периодических смен природных циклов. Крупные источники биоэнергии располагались на цепи водоразделов, которые превратились в трансконтинентальные магистрали животных. Там же они могли резко иссякать.

При таком сочетании условий космоса, физической Земли, биосферы и ноосферы в головах людей рождались новые идеи. Они открывали, как производить продукты питания (а это была настоящая революция в ноосфере). Одновременно они изменяли живую природу (совершали революцию в биосфере), а отчасти меняли и географические условия.

Гипотеза, исходящая из того, что первые цивилизации создавали охотники там, где существовали наиболее обильные места охоты, отличается от версий, изложенных в первой главе. Эта гипотеза, предполагающая, что первые земледельцы и скотоводы были охотниками, расходится с утверждением Л. Гумилева о том, что первые земледельцы сложились из групп собирателей. В то же время предложенная гипотеза не вступает в противоречие со многими положениями версий, изложенными выше.

Во-первых, эти авторы, как правило, признают важность высокого уровня развития ноосферы. Многие авторы версий, изложенных в первой главе, исходили из того, что к моменту перехода от охоты и собирательства к земледелию люди достигли достаточно высокого уровня развития, чтобы начать эксперименты по управлению флорой и фауной. Правда, авторы гипотез расходились относительно того, что способствовало переходу человеческих сообществ в новое качество (наличие благоприятных условий, усиливавших энергию людей, или, напротив, суровые обстоятельства, бросавшие вызов их изобретательности и предприимчивости). Однако они сходились в том, что для появления новых занятий люди должны были перейти на качественно новый уровень развития.

Даже авторы расовых теорий, при всей их антинаучности, справедливо обращали внимание на то, что создатели первых цивилизаций достигли качественно более высокого уровня развития по сравнению с остальным человечеством. Правда, белым расистам трудно в этом случае признать, почему многие из создателей первых цивилизаций были чернокожими и желтокожими, а расистам, отстаивающим приоритет других рас, нелегко объяснить, почему культуры, созданные небелыми народами, затем отстали от ‘‘белых» цивилизаций.

Даже те, кто принижают способности древних египтян, шумеров и других и считают, что им кто-то из космоса помог в их развитии, исходят по меньшей мере из того, что они оказались неплохими учениками. Сторонники же «атлантических» и «антарктических» гипотез верят, что на этих исчезнувших под водой и льдами континентах земляне достигли высокого уровня развития.

Во-вторых, обычно признается зависимость перехода к цивилизованному образу жизни от состояния биосферы. Многие авторы считают, что переход от охоты и собирательства к земледелию и скотоводству был скорее всего вызван обострившейся нуждой людей в продуктах питания. Об этом, например, пишет Чайлдс, на которого ссылается Тойнби.,

В-третьих, авторы ряда версий ставят развитие человечества по цивилизованному пути В прямую зависимость от внеземных космических факторов. Наиболее глубоко исследовал эту сторону в развитии человечества А. Чижевский.

Существенным же отличием гипотезы, высказанной на страницах этой книги, от версий, изложенных в первой главе, является утверждение о роли водоразделов, которые могли служить сухопутными тропами для древних животных, а затем и для преследовавших их охотников. Предположение о роли сухопутных троп животных в развитии человечества представляется автору тем «недостающим звеном» в цепи рассуждений, с помощью которого можно добиться более полного и верного объяснения причин становления первых цивилизаций.

Эта гипотеза позволяет устранить «белые пятна», которые неизбежно возникают в версиях, исходивших из того, что первые цивилизации могли сложиться лишь в определенных широтах или климатических поясах. Теперь становится понятным, что провалы в поясах цивилизованных государств, которых не должно было бы быть, если бы они занимали территории соответствующих температурных или природных зон, связаны с тем обстоятельством, что эти пояса складывались по ходу трансконтинентальных путей животных, а не в рамках климатических или иных природных полос.

В то же время эта гипотеза позволяет соединить реальные очаги цивилизации не по сомнительному принципу «средне неблагоприятных условий» (как следует из гипотезы А. Тойнби), а на основе сходства геофизической среды (континентальные водоразделы) и ее роли в жизни биосферы (пути миграций животных) и ноосферы (удобные и обильные места охоты).

Автору представляется также, что верная гипотеза германского ученого Беттигера, развитая Львом Мечниковым о решающей роли рек, потом морей, а затем океанов в развитии человечества, упускает из виду стартовую площадку мировой истории в виде речных водоразделов. К освоению рек (а затем морей и океанов) люди подошли лишь после того, как стали оседать на трансконтинентальных сухопутных дорогах зверей. По этой причине первые скотоводы часто пасли одомашненных животных не в степях, прериях и саваннах, а в высокогорье. По аналогичной причине первые земледельцы распахивали поля вдоль горных ручьев и создавали сложнейшие системы водоснабжения, чтобы орошать свои посевы на высокогорных землях, лишенных достаточной влаги.

Несмотря на несогласие с некоторыми выводами, содержащимися в изложенных выше версиях, можно найти немало точек соприкосновения между этими версиями и гипотезой, изложенной в книге. Хотя трудно согласиться с Гумилевым, который объясняет подъем творческой энергии у людей излучениями из дальнего космоса, очевидно, что он справедливо обратил внимание на роль космоса в развитии ноосферы. Кроме того, надо учесть, что в ряде своих исследований Гумилев обращал внимание не столько на неподтвержденные факты излучений неведомой космической энергии, якобы стимулировавшие «Всплески пассионарности», сколько на реальные изменения в климате, спровоцированные переменами в солнечной активности. Наконец, Гумилев совершенно верно отметил, что подъем человеческой энергии связан с появлением «избытка» биохимической энергии живого вещества. А ведь этот «избыток» возникает, как правило, вследствие солнечной активности.

О значительной роли солнечной активности в переходе людей к цивилизованному образу жизни говорили также те ученые, которые обращали внимание на роль теплого климата как основного стимулятора перехода-К земледелию и скотоводству. При этом они справедливо обращали внимание на то, как и нехватка солнечной энергии, и ее избыток сдерживали развитие человечества.

Гипотеза, предложенная автором, может соединяться с выводами, следующими также из других версий о влиянии природных условий на развитие человечества. Например, можно вполне согласиться с положением о существенной роли умеренно теплого, климата в становлении цивилизаций, если сделать оговорку, что люди скорее переходили к скотоводству и земледелию в условиях теплого умеренного климата, когда они находились на трансконтинентальных путях мигрировавших животных или вблизи таких путей. Также можно согласиться с теми учеными (и прежде всего, А. Тойнби), которые подчеркивали значение неблагоприятных факторов в становлении цивилизаций, если обратить внимание, что ухудшение состояния «биоэнергоисточников» на трансконтинентальных магистралях, или «пульсация» в биоэнергопроводах стимулировали людей (ноосферу) к новым открытиям и действиям.

Сухопутные тропы животных, соединявшиеся в трансконтинентальные магистрали, стали для людей важнейшим рубежом, завоевание которого имело для них такое же значение, как выход живых организмов из Мирового океана на пограничную полосы «вода — суша». Точно так же, как биологическая эволюция ускорилась после выхода живых организмов из пульсирующей «пограничной» зоны «вода — суша», человек смог гораздо быстрее продолжить свое развитие, овладев геофизическим барьером водоразделов и пульсирующими потоками биоэнергии. Водоразделы рек мировых континентов стали для их покорителей и их потомков стартовыми площадками в мировую историю.

Удобные стартовые площадки позволили племенам вырваться вперед. Во всемирном соревновании, открывшемся несколько тысячелетий назад и не прекратившемся до сих пор, они долго опережали другие народы, оказавшиеся на менее удобных позициях. Если бы эта ситуация сохранялась до наших дней, То центры мирового развития находились бы на территории современного Египта, Судана, Ирака, Турции, Северного Пакистана, ряда северных провинций Китая и некоторых других стран. Почему же первоначальные лидеры мировой гонки отстали, а другие страны, бывшие на мировой периферии, вырвались вперед?

Разгадав тайну рождения первых цивилизаций, нам еще не удалось понять, почему эти цивилизации погибали. Нам также предстоит узнать, почему на первые места выдвигались другие страны, о существовании которых прежде никто и не подозревал. Нам надо установить, почему одни и те же страны не раз гибли, но затем возрождались к жизни. Нам еще необходимо разобраться в том, почему такие перемены совершались многократно на протяжении мировой истории и к чему они в конечном счете вели.

 

ГЛАВА 15

ПОЧЕМУ ГИБЛИ ЦИВИЛИЗАЦИИ?

______________________________________

Переменчивость судеб народов на протяжении мировой истории подтверждается наглядно. Города первых цивилизаций представляют собой, как правило, руины. Музейные экспонаты, рассказывающие о древних культурах, часто состоят из обломков некогда целых ваз, безруких и безголовых статуй, а старинные сочинения нередко состоят из плохо связанных отрывков. Такое состояние образцов когда-то процветавших стран невольно наводит на мысли о том, что расцвет и гибель высокоразвитых культур неизбежно следуют друг за другом. Но почему же гибли государства, исчезали целые народы, стирались в прах великие цивилизации? Как и по поводу рождения цивилизаций существует немало гипотез относительно причин их гибели.

«КОГДА ВЕРХИ НЕ МОГУТ, А НИЗЫ НЕ ХОТЯТ»

С детства я запомнил школьные объяснения причин, почему на смену одним общественным порядкам приходили другие. Нас учили, что главными отношениями в обществе являются производственные, а главной силой развития в обществе являются постоянно развивающиеся производительные силы. Когда же производительные силы достигают определенного уровня развития, то может возникать конфликт между ними и существующими производственными отношениями. Мы также знали, что в классовом обществе существуют классы эксплуататоров, или угнетателей, и эксплуатируемых, или угнетенных. Когда угнетенные, эксплуатируемые классы, или низы, более не хотят жить по-старому, они восстают против своих угнетателей, или верхов. Если же верхи не могут управлять по-новому, то происходит революция. Тогда на смену прежним производственным отношениям и общественному строю приходят новые, более передовые производственные отношения и новый, более прогрессивный общественный строй.

Некоторые события, о которых шла речь в учебниках истории, иллюстрировали такие объяснения. Мы узнавали про восстания гладиаторов во главе со Спартаком и другие примеры борьбы рабов и крестьян против своих господ. Однако в тех же учебниках мы читали, что такие восстания подавляли, рабов распинали на крестах и восстанавливался прежний порядок. В то же время многие государства древности гибли без всяких народных восстаний и революций. Было, например, ясно, что не восстания рабов привели к гибели Египет, государство Хеттов, Шумер и многие другие. Получалось, что восстания происходили сами по себе, а государства разрушались по иным причинам. Из содержания уроков было ясно, что не противоречия между производственными отношениями и растущими производительными силами разрушили Вавилонию, а затем Ассирию. Наш учитель истории Николай Игнатьевич Ермишкин красочно описывал нам, как Вавилония была покорена Ассирией, а та, в свою очередь, Персией. Однако из его объяснений было очевидно, что ни ассирийцы, покорившие Вавилонию, ни персы, покорившие Ассирию, не были борцами против угнетения. Не были они и созидателями нового, передового строя. Не были таковыми и гиксосы, разгромившие Египет.

Эти и многие Другие события ставили под сомнение положения учебников, в которых историческое развитие выглядело четким, как схема железной дороги. Трудно было понять, почему одни страны запаздывали с прибытием на эти станции, а другие прибывали туда первыми. Не было ясно и то, почему целые составы, груженные народами и их материальными изделиями, вдруг попадали в тупики, оказывались на обочине мировой дороги, а то и вообще сходили с рельс.

Казалось, что для ответов на эти вопросы знания об общем направлении человеческого развития недостаточно, а нужны сведения об индивидуальных судьбах стран и народов, которые не всегда укладывались в схему об общем движении человечества.

ЦИВИЛИЗАЦИИ УМИРАЮТ ПО ДОСТИЖЕНИИ ПРЕКЛОННОГО ВОЗРАСТА

В отличие от марксистов некоторые западные историки и философы исходили из того, что единой судьбы у человечества нет, что народы, культуры и цивилизации развиваются каждый сам по себе, параллельно друг другу или последовательно сменяя друг друга, а стало быть, и причины гибели у народов могут быть разными.

В то же время авторы таких гипотез приходили к выводу о том, что может существовать известное сходство в параллельных и последовательных судьбах человеческих сообществ, а значит и сходство в причинах их гибели. Автором одной из первых и наиболее известных гипотез такого рода был Освальд Шпенглер. Он утверждал, что подъем и упадок стран, народов и целых цивилизаций зависит от их возраста и так же неизбежен, как молодость и старение людей. В своем труде «Закат Европы» он писал о том, что всякая человеческая культура, или «духовная эпоха», проходит несколько последовательных стадий развития. «Весна» духовной эпохи характеризуется «мощными творениями пробуждающейся, опутанной снами души». Во время ее «лета» наблюдаются «созревающая сознательность» и «первые ростки гражданско-городского и критического движения». «Осенью» происходит «кульминация строго умственного творчества». Наконец, наступает «зима» духовной эпохи, когда «душевная творческая сила угасает», а «сама жизнь становится проблематичной». Исходя из этой схемы, Шпенглер находил параллели между развитием культур Египта и Западной Европы, Эллады и арабских стран, а также ряда других.

Подобные взгляды разделял и Лев Гумилев, который считал, что любой народ, или, как он предпочитал говорить, этнос, постепенно растрачивает «пассионарность», которой он обладает при рождении. Ученый выделил несколько фаз развития этноса: фазу пассионарного подъема и перегрева, фазу надлома, фазу инерции, фазу обскурации и мемориальную фазу. Л. Гумилев даже пытался рассчитать продолжительность жизни этноса, он оценивал ее примерно в 1300 лет.

Эти ученые приводили обстоятельные аргументы в подтверждение своих выводов. Из истории многих стран следовало, что подъем человеческого сообщества нередко сменялся снижением его деятельности, затем застоем и, наконец, его упадком. Казалось, что время так же неумолимо губит грандиозные человечен кие сообщества, как и отдельного человека.

И все же, несмотря на красочное сравнение судьбы народа или лаже целой цивилизации с жизнью отдельного человека, трудно принять безоговорочно такую аналогию. Можно ли вообще использовать те законы, по которым развивается отдельный живой организм, для определения судьбы сообщества таких организмов? Ведь известно, что в то время как отдельные организмы рождаются, развиваются и. умирают в течение более или менее одинакового времени, сообщества таких организмов (стада, стаи, не говоря уже о видах и родах) могут сохраняться неопределенно долгие сроки. Известно, что некоторые виды живых организмов существуют на планете сотни миллионов лет, хотя отдельные особи этих видов могут прожить лишь несколько лет, а то и гораздо меньше.

Если видеть в цивилизациях, культурах, народах и любых человеческих сообществах коллективные формы жизни, подобные видам и родам животных, то естественным путем развития коллективных форм жизни представляется их эволюция. В ходе ее одни животные постепенно превращались в другие, а не исчезали вследствие «старения» вида или утраты ими «пассионарности».

Нет никаких оснований и для попыток вычислить «естественные» пределы жизненного срока цивилизаций. Кстати говоря, ученые до сих пор не могут определить естественные пределы продолжительности жизни отдельного человека, и нам известно, что в любой стране мира можно найти людей, чей возраст существенно превосходит среднестатистическую продолжительность жизни. О неудаче вывести точные временные пределы, отведенные тому или иному народу и той или иной цивилизации, свидетельствуют ухищрения, к которым вынужден был прибегнуть Л. Гумилев, когда оказалось, что возраст китайского народа в несколько раз превысил те 1300 лет, который ученый отвел для жизни каждого этноса. Чтобы свести концы с концами, Гумилев вынужден был доказывать, что мы имеем дело не с одним народов, а с несколькими народами, каждый из которых последовательно осваивал китайский язык и китайскую культуру.

Гипотезы, построенные на том, что цивилизации можно уподобить живым организмам, были подвергнуты критике Арнольдом Тойнби, который замечал, что человеческие общества «представляют собой общее поле деятельности отдельных людей, которые являются живыми организмами. Однако люди не могут создать с помощью волшебства некоего гиганта по своему образу и подобию, а затем вдохнуть в него собственную жизнь… Догматично провозглашать, что у каждого общества есть предначертанный срок жизни. Это также глупо, как утверждать, что каждая пьеса должна состоять из трех актов».

ЦИВИЛИЗАЦИИ ГИБНУТ ИЗ-ЗА УХУДШЕНИЯ СОСТАВА КРОВИ

Биологические версии гибели цивилизаций предлагали и авторы расовых теорий. Они исходили из того, что со временем цивилизованные народы могут вырождаться, а поэтому потомки создателей великих держав превращаются в людей, неспособных более выполнять миссию носителей культуры. Лишь приток новой «свежей крови» мог возродить деградировавшие цивилизации к новой жизни. А. Розенберг утверждал, что только последовательные волны германской миграции в Рим спасали эту державу от гибели. Он писал, что еще на заре римской истории «первые германцы вторглись в Италию и подарили захиревшей стране новую жизнь». Во времена же Империи упадок Рима был якобы остановлен лишь благодаря тому, что императоры Марк Аврелий и Константин делали германцев «не только арендаторами и мелкими крестьянами, но и владельцами крупных земельных угодий… более 200 000 германских семей поселились… в Тоскане, Равенне и Венеции». Даже вторжения германских племен, которые погубили Римскую империю, стали, с точки зрения Розенберга, благодетельными для ее земель: «Готы (позже лангобарды) взяли на себя ту же характерообразующую роль, что и первая нордическая волна, которая когда-то создала республиканский Рим».

В то же время сторонники расистских взглядов указывали, что упадок цивилизаций происходил по мере того, как кровь цивилизованных народов портилась от общения с народами «низших рас». До тех пор, пока создатели великих цивилизаций — представители «высших рас» сохраняли свое положение недоступных ־ господ по отношению к покоренным им «низшим» народам, им ничего не грозило. «Пока ариец безжалостно оберегал свое положение хозяина, он не только оставался господином, но также сохранял и приумножал культуру. Потому что культура существовала за счет его способностей и зависела от его жизни… — писал А. Гитлер в «Майн кампф». —!.. Однако как только покоренные народы поднимались и, возможно, осваивали язык победителя, то стена, отделявшая господина от слуги, падала. Ариец утрачивал чистоту крови, а поэтому и свое место в раю, который он создал для себя. Он тонул в расовом смешении, постепенно утрачивал культурную способность, пока, наконец, он не начинал напоминать в умственном отношении, а затем и в физическом покоренных аборигенов, а не своих предков. Некоторое время он мог жить за счет существующих культурных благ, но потом начинался период распада, и он был обречен».

Падение Рима, по оценке А. Розенберга, было вызвано устранением препятствйй для браков между «нордическими» патрициями и «ненордическими» плебеями: «В середине V века до н. э. был сделан первый шаг навстречу хаосу: был разрешен смешанный брак между патрициями и плебеями. Смешанный брак в Риме, так же как и Персии и Элладе, стал заключительным аккордом в палении народам государства».

Критикуя эти объяснения, А. Тойнби вместе с тем обращал внимание на то, что период падения цивилизованной державы и создания на ее развалинах новой нередко совпадаете массовыми перемещениями народов разных рас. Однако, как подчеркивал британский историк, нельзя «на основе логики «после того, значит вследствие того? полагать, что возникновение новых творческих сил новорожденной цивилизации — это дар «новой крови» из «чистого источника»… или, напротив, что утрата творческих сил вызывается анемией или кровосмешением, от чего можно вылечиться лишь вливанием свежей крови».

«Объяснения итальянской истории с помощью расовых теорий, — подчеркивал Тойнби, — могут показаться на поверхности убедительными, если мы остановимся на XVI столетии. Но если мы проследуем мысленно за пределы XVI века до наших дней, то мы обнаружим, что после периода упадка в XVII и XVIII веках Италия стала в XIX веке сценой нового возрождения, которое получило именно такое название на итальянском языке (Рисорждименто). Без всяких оговорок этот период в новой истории был равноценен по своему значению для Италии Возрождению средневековья. Но какие вливания чистой крови варваров вызвали этот взрыв итальянской энергии? Ответ ясен: «Никакие».

Очевидно, что расистские объяснения причин гибели цивилизаций преувеличивали роль биологических факторов в развитой культуры и игнорировали свойства, присущие прежде всего области разума.

ЦИВИЛИЗАЦИИ УТРАЧИВАЮТ СПОСОБНОСТЬ К САМОРАЗВИТИЮ

Свое описание внутренних заболеваний, которые губят цивилизации, предложил и Арнольд Тойнби. Раскритиковав объяснения причин падения цивилизаций с помощью сравнений человеческих обществ с живыми организмами и отвергнув марксистские объяснения, А. Тойнби в то же время в своем анализе попытался соединить некоторые положения марксизма о конфликте классов как причине распада общества с отдельными положениями учений о параллельно развивающихся цивилизациях.

Исходя из того, что всемирную историю можно свести к описанию судеб 21 цивилизации, А. Тойнби полагал, что из них 15 уже погибли. Из оставшихся же шести пять находятся в состоянии упадка. Тойнби полагал, что лишь западная цивилизация еще сохраняет признаки жизнеспособности, но, как и прочие, неуклонно движется к упадку. Полагая, что цивилизации создавались в результате успешной реакции человеческого общества на «вызовы» окружающей среды (природной или человеческой), А Тойнби считал, что они сохраняют способность справиться с теми проблемами, которые они преодолели в ходе своего становления, но оказываются неспособными решить новые задачи, встающие перед обществом.

Эта неспособность, по мнению А. Тойнби, в значительной степени вызвана тем, что лишь меньшинство населения обладает творческими задатками, в то время как большинство населения может лишь механически следовать чьей-то инициативе. Утрата творческого начала меньшинством, упование общества на сложившиеся институты и методы, почивание на лаврах прежних успехов, с одной стороны, нарастание противоречий между господствующим меньшинством и теми, кого Тойнби именовал «внутренним» и «внешним пролетариатом», с другой стороны, может привести к расколу общества и его упадку.

Казалось, что схема Тойнби учитывала многие положительные стороны противоположных гипотез и была избавлена от их недостатков. В ней были отражены классовые противоречия, присущие всем сложным социальным организациям и в то же время учитывались особенности различных цивилизаций. В этой гипотезе отвергалась идеи биологического старения общества и «испорченной крови», а также единого всечеловеческого пути развития. В то же время факторы, которые предлагал Тойнби, в качестве причин, вызывавших гибель цивилизаций, были слишком общими.

Наличие острых противоречий с внешними или внутренними противниками, несоответствие старых институтов и методов возникшей угрозе, самоуспокоенность и удовлетворенность прежними достижениями всегда имеют место, когда страна терпит поражение от нападения извне или внутреннего конфликта. Точно так же, как и в своих определениях «средне гадких» условий окружающей среды, Тойнби предлагал произвольные свидетельства, когда он доказывал, что общество столкнулось с роковыми для него обстоятельствами. Нам приходится верить на слово британскому историку, что нашествие кочевых народов, разрушивших ту или иную державу, было «новым вызовом» (а потому она с ним не справилась) по сравнению с другим нашествием, которое было отражено этой державой (а потому его следует считать «старым вызовом», к которому она была готова). Нам приходится принимать на веру утверждения Тойнби, что в тех случаях, когда цивилизованная страна сумела освоить новые способы производства, в ней творческое меньшинство не утратило своего созидательного потенциала, не почило на лаврах. В других же случаях, когда общество останавливалось в своем развитии, подобное меньшинство заражалось нетворческим духом большинства, полагаясь на старые институты и устаревшие методы деятельности.

По версии Тойнби, гибель цивилизаций была следствием всеобщего закона, присущего любому обществу вне зависимости от его географического положения и исторической эпохи. Как и другие вышеизложенные версии гибели цивилизаций, гипотеза Тойнби исходила из того, что главной причиной подобных событий были внутренние обстоятельства. Между тем зачастую цивилизованные государства гибли не от «внутренних заболеваний», а вследствие разбойного нападения извне. Следы же разрушений Кносского дворца на Крите убедительно свидетельствовали о том, что крито-микенская цивилизация если и не погибла, то, по крайней мере, серьезно пострадала от грандиозного землетрясения.

По Тойнби, однако, получалось, что никто не смог бы и ничто не смогло бы одолеть народы, державы и цивилизации, пока они находились на подъеме, в то время как любой удачливый негодяй или любая сильная буря могли уничтожить общество, находившееся в состоянии творческого кризиса.

ГИБЕЛЬ ЦИВИЛИЗАЦИЙ И НАРОДОВ ОТ НЕОТВРАТИМЫХ ПРИРОДНЫХ КАТАСТРОФ

Считая, очевидно, неубедительными доводы в пользу гибели человеческих сообществ от внутренних причин, некоторые ученые объясняли исчезновения мировых цивилизаций с лица Земли исключительно внешними обстоятельствами. Часто авторы таких гипотез полагали, что для столь значительных событий требуются глобальные катастрофы.

История таких объяснений уходит в глубокую древность. Еще первобытные люди сочиняли свои версии рождения и гибели человеческих сообществ, в которых существенную роль играли глобальные катастрофы вроде всемирного потопа. Платон возложил ответственность за гибель Атлантиды, а следовательно, и мировой атлантической цивилизации на катастрофу, порожденную подземной стихией.

Новые версии катастрофического объяснения причин гибели мировых цивилизаций часто строятся на активном использовании сказаний первобытных людей о происхождении мира и природных катастрофах. В подтверждении своей гипотезы о том, что время от времени человеческие цивилизации сметались с лица Земли мощными природными катаклизмами, Г. Хэнкок в своей книге «Следы богов» активно использовал соответствующие строки из античных мифов и «Сказания о Гильгамеше», древнеперсидского и древнегерманского эпоса, легенд индейцев Америки и народов Африки. При этом Г. Хэнкок игнорировал специфику мифа и неизбежное в таком литературном произведении соединение подлинных фактов из реальной жизни, которые были известны древним людям, с вымыслом о далеком прошлом, о котором они не имели ни малейшего понятия. Поэтому Хэнкок, например, считает, что в содержании древнегреческого мифа о Фаэтоне «символически описаны» реальные события, которые происходили в Солнечной системе.

В подтверждение того, что некогда люди стали свидетелями грандиозных катастроф, Г. Хэнкок ссылается на слова из легенд индейцев Огненной Земли о том, что Солнце и Луна «упали с неба». Он упоминает о древних китайских мифах, в которых говорилось о том, что некогда «планеты изменили свой путь: Солнце, Луна и звезды стали двигаться по-новому». Хэнкок цитирует легенды индейцев трахумара о разрушении мира в результате того, что изменился путь Солнца, и миф племени из низовьев Конго, в котором говорилось, что «давным-давно Солнце встретило Луну и забросало ее грязью, отчего яркость той уменьшилась. Когда произошла эта встреча, случился великий потоп».

Г. Хэнкок ссылается и на многочисленные версии развития человечества, изложенные в преданиях различных племен. В них говорится о том, что чередования глобальных катастроф постоянно сопровождали человеческую историю. Он приводит, в частности, строки из мифа индейцев хопи: «Первый мир был уничтожен за человеческие проступки всепоглощающим огнем, который пришел сверху и снизу. Второй мир кончился, когда земной шар свернул со своей оси и все покрылось льдом. Третий мир закончился вселенским потопом. Нынешний мир — четвертый. Его судьба будет зависеть от того, будут ли его обитатели вести себя в соответствии с планами Создателя».

С еще большим доверием Хэнкок относится к мифам древних цивилизаций. Его, видимо, не смущает то обстоятельство, что знания первых цивилизованных народов, как правило, ограничивались их непосредственным пространственным и временным окружением, а представления 0' далеких странах и давних временах строились, как и в устных легендах первобытных людей, главным образом на основе вымысла. Поэтому он без особых оговорок ссылается на «хронологию» древних ацтеков, составленную на основе их представлений о мировой истории. В соответствии с этой «хронологией» жизнь Земли разделяется на периоды различных «Солнц». «Первое Солнце» длилось 4008 лет. «Те, кто жили в это время, питались водяной кукурузой. В эту эпоху жили великаны». Этот период завершился великим потопом, когда «люди превратились в рыб». «Второе Солнце» продолжалось 4010 лет. «Это Солнце погубил Змей-Ветер Эхекоатль и люди превратились в обезьян». Затем были еще два «Солнца», и ныне наступило «Пятое Солнце». Вместо того, чтобы отдать должное стремлению ацтеков заглянуть за пределы своего ограниченного временного пространства и обнаружить в окружающем мире циклы развития поразительной продолжительности, Хэнкок постарался убедить своих читателей в том, что в этих преданиях, рожденных свободным полетом фантазии, заключены подлинные знания о прошлом планеты.

Разумеется, как уже говорилось выше, нет никаких оснований недооценивать наблюдательность людей первобытных общин и первых цивилизаций, их память, а также их умение анализировать различные события окружающего мира. Однако, как также указывалось выше, особенностью людей традиционных культур является так называемое «магическое мышление», которое, хотя и приближается к научному, в полном смысле таковым не является, ибо оно субъективно и легко смешивает случайное и придуманное с истинным. При всем уважении к народной медицине вряд ли кто-нибудь из современных людей будет пить сок желтого цвета для лечения желчно-каменной болезни только на том основании, что, по мнению шамана, такая краска сока поможет выгнать избыток желчи, которая также желтого цвета.

Хотя родословные племен современных охотников и собирателей нередко содержат правдивые факты, вряд ли стоит принимать на веру их утверждения о том, что все члены племени происходят от того или иного животного. Аналогичным образом верные сведения о Трое и Троянской войне, которые содержатся в «Илиаде», постоянно перемежаются с более чем сомнительными утверждениями о том, что в ход тогдашних боев постоянно вмешивались Зевс и Арей, Афродита и Гера. Попытки современных ученых принимать безоговорочно тексты мифов и легенд, рассказанные их творцами, выглядят столь же безосновательными, как уверения в том, что участники Троянской войны на самом деле произошли от олимпийских богов, или в реальном существовании сонма олимпийцев.

Точно так же, как у нар сейчас, нет оснований полагать, что индейские племена происходили от медведей, ворон или лягушек, а Апполон обсыпал стрелами греков, осаждавших Трою, у нас нет никаких оснований принимать на веру легенды о падении Солнца с неба или всемирном потопе. В тоже время рассуждения о возможности сокрушительных катастроф, которые могут надолго прерывать поступательное движение истории, могут быть полезными, тем более что такие задержки и внезапные по-. вороты вспять игнорировались историками, преувеличивавшими неуклонное движение человечества к прогрессу. Хотя современная геология не может подтвердить ни гипотезу атлантологов о существовании, а затем гибели в историческое время огромного материка в Атлантическом океане между Европой и Америкой, ни предположения Г. Хэнкока о якобы периодически случавшихся «встряхиваниях» всей земной поверхности, катастрофы, могли не раз останавливать развитие той или иной державы или цивилизации.

Атлантологи и антарктологи справедливо обращали внимание на то обстоятельство, что человек не является всесильным повелителем природы, что природа может бросить вызов самой развитой цивилизации и свести на кет многовековые усилия миллионов людей. Следует также учитывать, что цивилизации могли гибнуть не только вследствие природных катастроф, а и по причине обстоятельств, связанных с деятельностью самих людей. История знает, что подъемы цивилизаций не раз чередовались с глубокими спадами в их развитии. Известно, что культурная традиция часто разрушалась до основания. Вследствие этого новые поколения людей утрачивали связь с целыми пластами развития погибших цивилизаций, а поэтому не могли верно истолковать смысл и назначение сохранившихся памятников исчезнувших культур и понять причины их гибели.

При всем различии объяснений, почему гибли цивилизации, из них следовало, что они были более уязвимы по сравнению с нецивилизованными общинами. Авторы теорий о параллельных судьбах народов и культур полагали, что внутри цивилизованного общества накапливаются такие силы, которые время от времени губят его. Следствием распада общественного устройства является дезорганизация жизни людей, вследствие ли революции или упадка, за которым следует вторжение агрессивных чужаков.

Представление об уязвимости высокоорганизованного общественного порядка присутствует и в архаических представлениях о ходе развития, которые успешно реанимируются некоторыми исследователями. В версиях «катастрофического» развития человечества часто повторяется рассказ о лишении людей всех благ созданной ими жизни в «наказание» за их «грехи». Следствием «наказания» является деградация людей, которые в соответствии с легендами, даже спускаются вниз по эволюционной лестнице, превращаясь то в обезьян, то в рыб. Хотя современная наука вряд ли согласится с возможностью таких превращений, нам известны многочисленные примеры варваризации некогда великих цивилизованных стран и одичания некогда культурных народов.

Что же делало цивилизации более уязвимыми по сравнению с предшествующими им формами общественных организаций? Почему оседлые народы, освоившие земледелие и скотоводство, оказывались более подверженными внутренним кризисам, или внешним нападениям, или даже стихийным бедствиям? Очевидно, что для того, чтобы понять причины разрушения человеческих культур, надо сначала яснее представить себе, каким образом они поднялись на те высоты, с которых затем произошло их падение.

 

ГЛАВА 16

ЛИНИИ И ПИРАМИДЫ

______________________________________

События, в результате которых одни народы высоко поднялись над другими, потерялись в пластах истории. Вероятно, древние охотники и собиратели диких плодов не смогли оценить должным образом значение совершенных ими открытий для ‘ всемирной истории человечества, и вряд ли годовщины этих великих событий стали поводом для ежегодных юбилеев. Между тем с этих событий развитие истории существенно ускорилось.

Разместив историю Вселенной во временном отрезке величиной в один год, Карл Саган отвел на человеческую историю всего несколько часов. По его календарю, возможные предки людей появились 31 декабря в 13.30, а первые люди лишь за полтора часа до начала «Нового года» в 22.30. Синантроп впервые использовал огонь в 23.46. Расцвет пещерной живописи в Европе имел место в 23.59, за минуту до конца «года». Земледелие и скотоводство были отрыты в 23 часа 59 минут 20 секунд. На всю остальную историю Саган отвел лишь 40 секунд, при этом время от упадка Римадо наших дней, по расчетам астронома, занимает 3 секунды.

Почему люди стали намного быстрее развиваться после того, как научились пахать землю, сажать овощи, скакать на лошадях и доить коров? Можно предположить, что эти и другие нововведения в их хозяйственных занятиях и быту были лишь отдельными проявлениями превращения количественного накопления знаний, навыков, жизненного опыта и методов мышления в новое качественное состояние ноосферы. То, что собиралось людьми в течение сотен тысяч лет ״на всякий случай» и использовалось ими лишь для отдельных и довольно редких событий, наконец, стало основой их жизни. Подобно воде, медленно заполняющей огромный резервуар водохранилища, прежде чем та устремится к турбинам гидроэлектростанции, интеллектуальный потенциал накапливался людьми в течение сотен тысяч лет. Селения первых земледельцев и скотоводов, созданные в местах мощных источников биоэнергии, были подобны грандиозным гидроэлектростанциям. В отличие же от гидростанций здесь вырабатывалась энергия разума. Потоки этой энергии расширяли массу и объем биосферы, преобразовывали геофизическую среду.

Самые безудержные фантазии древних охотников обретали реальность, по мере того как они научились общаться с животными, находить с ними общий язык и управлять их поведением. Обработанная земля превращалась в скатерть-самобранку, и желания людей получить всевозможные продукты питания воплощались в жизнь по мере того, как поднимались злаки, посеянные людьми, и расцветали сады, посаженные ими. Никакая самая удачная охота не приносила людям столько съестных продуктов, как стада одомашненных животных и поле окультуренных растений.

Соорудив на месте естественных источников биоэнергии искусственные, люди могли гораздо успешнее «плодиться и размножаться». По подсчетам Л. Спрейга де Кэмпа, земледелие первых человеческих культур позволило содержать на той же площади в 20—200 раз больше людей, чем во времена охоты и собирательства. Это обстоятельство способствовало, с одной стороны, повышению благосостояния земледельцев, а с другой стороны, их численному росту, что, в свою очередь, увеличивало потребность людей в землях для пашен.

Завладев водоразделами речных бассейнов, люди, очевидно, не подозревая об этом, сделали первый шаг в использовании водных ресурсов планеты в своих интересах. В последующем историческое развитие человечества можно разделить на отдельные этапы, связанные со все более активным освоением гидросферы. Если охотники обнаружили наиболее выгодные способы использовать потоки воды в качестве стен естественных ловушек при охоте на животных, то став земледельцами люди научились использовать воду для орошения полей.

Чем ближе люди находились к полноводной реке, тем больше они имели воды для орошения. Это обстоятельство обусловило движение людей из верховьев рек в широкие речные долины, там где реки были полноводнее, а земли для поливных пашен — просторнее. Возможно, что распространение в самых различных уголках планеты легенды о ковчеге, из которого по всей Земле разбрелись люди и звери, отразила не столько конкретные события, связанные с каким-то крупным наводнением, сколько воплотила исторический опыт движения людей вместе с одомашненными животными с самых высоких мест, наиболее отдаленных от водной стихии, вниз к просторным и плодородным речным долинам. Это движение сопровождалось расширением земной поверхности, эффективно использовавшейся людьми, и означало существенное ускорение в развитии отдельных человеческих общин.

Земледельческая деятельность требовала координации усилий тружеников долины или междуречья. Река, как магнит, притягивала людей и соединяла. их в коллективном труде. Прежде недоверчиво настроенные по отношению друг к другу общины и даже исконные враги должны были объединиться во имя общей цели и попытаться понять друг друга. Вековые барьеры языков и обычаев устранялись в общей работе по извлечению богатств из речных долин. Как отмечал Л. И. Мечников в своем труде «Цивилизация и великие исторические реки», «специфическая географическая среда этих рек могла быть обращена на пользу человека лишь коллективным, сурово дисциплинированным трудом больших народных масс, хотя бы состоявших из самых разнообразных этнических элементов… Малейшая оплошность при прорытии какого-нибудь канала, простая леность, эгоизм одного человека или небольшой группы при общей работе над созданием коллективного богатства — оберегания драгоценной влаги и рационального пользования ею — могли быть причиной бедствия и голодовки всего народа. Под страхом неминуемой смерти река-кормилица заставляла население соединять свои усилия на общей работе, учила солидарности, хотя бы в действительности отдельные группы населения ненавидели друг друга».

Такого единства и слаженности действий требовала любая река независимо от ее размера, все равно называлась ли она Нилом, Хуанхэ, Индом, Крехе или Кызыл-Ирмаком. Правда, не везде было достигнуто объединение всех общин, населявших долину одной реки. Эфиопия и Египет существовали отдельно друг от друга в пределах одного Нила, а Нижний и Верхний Египет не раз разделялись. Не всегда были объединены в одно государство и долины Тигра и Евфрата. Однако потребность в согласованной деятельности настоятельно требовала объединения всех, кто жил в долине той или иной реки или источника пресной воды. Необходимость в таком объединении усиливалась по мере того, как рост народонаселения в земледельческих общинах, вызванный увеличением продовольственной продукции, делал настоятельным принятие мер по еще большему умножению урожаев зерна.

Словно жемчужины, нанизываемые на одну нитку, земледельческие общины объединялись на том или ином отрезке сухопутных магистралей. Течение реки усиливало линейный порядок человеческих общин, сложившихся вдоль этих магистралей. Более того, ритм реки диктовал линейную последовательность в чередовании сельскохозяйственных работ и отдельных трудовых операций. Расположение полей и борозд, в которые опускались семена, дорог, ведущих к реке или иному источнику воды, также подчинялось линейному принципу.

Линейный строй лежал в основе мировосприятия первых цивилизованных народов. На это обстоятельство обратил внимание О. Шпенглер, не раз подчеркивавший тему линейного «пути» в архитектуре Древнего Египта: «Окаменелые лотосы и пучки папируса, окруженные пурпуровыми стенами, исполински вырастают из просвеченного алебастрового пола, означающего воду. Потолок украшен птицами и звездами. Священный путь от ворот до склепа — картина жизни — представляет собой поток. Это сам Нил, сливающийся воедино с прасимволом направления… Надгробные храмы Древнего царства, в особенности мощный пирамидный храм IV династии, являет собой не рационально расчлененное пространство, как мечеть или собор, а некую последовательность пространств. Сакральный путь, постоянно сужаясь, ведет от ворот у Нила через проходы, ряды, дворы, охваченные аркадами, и колонные залы в усыпальницы, и равным образом храмы Солнца V династии являются не «постройкой», а дорогой, отделанной каменными породами…Египетская душа видела себя странствующей по узкой и неумолимо предначертанной жизненной тропе… Египетское бытие — это бытие странника, бредущего всегда в каком-то одном направлении; весь язык форм его культуры служит воплощению этого одного мотива». Так культура Египта предписывала всем жителям Нила следовать по линии общего пути.

Обращая внимание на отличие древнекитайского стиля архитектуры от древнеегипетского, О. Шпенглер в то же время подчеркивал, что и здесь тема линейного «пути» играла основополагающую роль в мировосприятии этой цивилизации. Он писал о сходстве китайского «прасимвола» с египетским. Линейное движение выражено в китайской ландшафтной архитектуре. «Нигде ландшафт не служил в такой степени непосредственным материалом для архитектуры, — подчеркивал Шпенглер. — Храм не есть отдельное здание, но некое сооружение, в композиции которого холмы и водоемы, деревья, цветы и непременно определенным образом обработанные и расположенные камни играют столь же важную роль, что и ворота, стены, мосты и дома». Такое же мировосприятие характерно, по оценке Шпенглера, и для китайской живописи: «И как сплетенные пути сквозь ворота по мостам, вокруг холмов и стен приводят все же в конце концов к цели, так и живопись ведет наблюдателя от одной детали к другой… Картина в целом не должна быть увидена сразу. Последовательность во времени предполагает некую очередность пространственных частей, сквозь которую взгляду приходится блуждать от одной к другой».

В отличие от Египта, по мнению Шпенглера, «в Китае вместо мощных пилоновых стен, встречающих приближающегося, вступает стена призраков (инь-пи), маскирующая вход. Китаец прошмыгивает в жизнь с самого момента следования дао жизненной тропы; и как Нильская долина относится к холмистым равнинам Хуанхэ, так и закованный в камень храмовый путь относится к переплетенным тропам китайской садовой архитектуры… В то время как египтянин проходит предначертанный железной необходимостью путь до конца, китаец бродит по своему миру; и оттого ему сопутствуют не каменные каньоны с гладко отполированными стенами, ведущими к божеству, а сама приветливая природа». Несмотря на местные отличия, господство линейности проявлялось и в мировосприятии других оседлых цивилизаций.

Линейный порядок проявлялся и в письменности, которая создавалась всюду, где возникали цивилизованные государства. Ранее первобытный человек собирал информацию о мире с помощью зрения, слуха, вкуса, обоняния и осязания. Он хранил ее в устных рассказах, рисунках, танцах, мелодиях, ритуалах. Их понимание было доступно лишь тем, кто обладал такой же культурой восприятия и изложения действительности. Цивилизация научилась перерабатывать сведения об окружающей действительности в линии из условных знаков, которые каждый мог прочесть.

Создание письменности стало характерным признаком первых цивилизованных культур. Вторая сигнальная система — речевая, возникшая еще у предков человека, получила дополнение в виде знаков, изображенных на какой-либо поверхности. Объясняя значение создания записанных знаний для развития человеческого общества, Соломон Ганди писал: ‘В первобытные времена человек должен был полагаться на органы своего тела. Ему приходилось поднимать тяжести и обрабатывать почву своими руками, ходить своими ногами, накапливать знания в своей памяти и осуществлять простые математические операции своими мозгами. Цивилизация развивается по мере изобретения орудий труда. Машины выполняют нашу работу, книги и энциклопедии хранят наши знания, символы, формулы и таблицы думают за нас и осуществляют математические операции». Письмо позволило освободить мозг от необходимости хранить информацию «на всякий случай» и в то же время сберегать в записях гораздо больший объем полезных и нужных сведений об окружающем мире.

Появление у второй сигнальной системы дополнительного инструмента отразило те глубокие перемены, которые произошли в языке людей. Конкретность языка первобытных племен утрачивалась по мере отрыва людей от того пространства, в котором они веками жили, и от той традиции, которая поддерживалась ими тысячелетиями. Пределы круга, в котором находились знакомые соплеменникам люди, животные, растения, приметы физического мира, раздвинулись. Пользоваться лишь конкретными понятиями для того, чтобы ориентироваться в этом огромном мире, стало невозможно, и язык обретал все большее число обобщенных понятий, которые служили для более удобной классификации признаков и явлений окружающего мира. Порядок классификации, который складывался в цивилизованном обществе, отличался большей четкостью, чем сложные и зачастую противоречивые способы деления видимого и воображаемого мира, к которым прибегали первобытные люди. Понятия в языках цивилизованных народов выстраивались в линейных и иерархических порядках, что позволяло сознанию легче ориентироваться в массе предметов, явлений и событий, подниматься над конкретикой и оперировать гораздо большим объемом информации. С помощью более обобщенной и универсальной классификации выходцы из разных общин могли легче понимать друг друга в общем труде.

Линейные способы организации общества, проявившиеся в письме, выражались и в новой профессиональной классификации. Если у первых людей их связи с природой, творениями других людей, а также между собой, между видимым и невидимым миром переплетались в прочный и нередко запутанный клубок, в котором все было собрано вместе «на всякий случай» и его могли распутать лишь члены отдельного племени, то люди речных общин стремились выплести из различных клубков знаний о мире отдельные нити общественно важных знаний, занятий и творений. Эти прочные нити были подобны металлическим проволокам, которые сплетались в провода новых профессий, а по ним шел ток энергии ноосферы.

Широкомасштабная кооперация людей требовала все более сложной специализации. Как отмечал де Кэмп; до сих лор «человеческое общество знало только двух специалистов: племенного жреца, или шамана, и вождя племени, или военачальника. По мере развития специализации появились торговцы, врачи, поэты, кузнецы и ремесленники всякого рода. Вместо того, чтобы самим строить свои дома, делать телеги и лодки, рыть колодцы, люди начали покупать их у работников, которые были искусны в этих ремеслах. Вскоре ремесла развились до такой степени, что даже опытный и умудренный жизнью работник не мог знать все о своем ремесле». В законах Хаммурали (1750 год до н. э.) перечислены десять профессий (кирпичники, ткачи, кузнецы, плотники, судостроители, домостроители и другие), но этот перечень вовсе не исчерпывал все многочисленные ремесла того времени. Во времена XX династии Египта (1204–1087 годы до н. э.) на строительных работах были заняты самые разные специалисты: горнорабочие, каменотесы, «ломатели камней», штукатуры, резчики, носильщики камня, строители стен, «смыкатели»-кладки, живописцы. В своеобразном терминологическом словаре того времени упомянуты пять различных специальностей пекарей. Оружейное дело представлено изготовителем брони, колесничным мастером, мастером по стрелам, изготовителем луков.

Коллективы, которые, по оценке Спрейга де Кэмпа, были способны на изобретения один раз за сто лет, лишь за счет объединения общин многократно увеличивали скорость появления новаторских идей и воплощения их в жизнь. Новые научно-производственные коллективы создавались на основе знаний и опыта по профессиональному признаку. Рост производства продовольственных продуктов освободил многих людей от необходимости непосредственно заниматься добыванием пищи для себя и своей семьи. Они могли специализироваться на производстве других изделий. Благодаря этому люди открывали все новые возможности Преобразовывать природные материалы во все более совершенные предметы потреблениям орудия труда.

Как и в дальнейшем в истории человечества, кооперация и специализация способствовали новым открытиям и изобретениям, а также росту производительности труда, что вызвало появление избыточной продукции. Это обстоятельство, в свою очередь, помогло развитию продуктообмена, а затем товарообмена. Люди установили, что избыточный продукт, имевший ничтожно малую значимость для одних людей, мог быть жизненно необходимым для других. Это открытие способствовало установлению многочисленных новых линейных связей между продуктами и людьми, стимулировало обмен веществ в общественном организме. Товарный обмен стал еще одним мощным волшебным преобразователем, о котором давно мечтали люди. Самый простой рынок или базар был магическим механизмом, с помощью которого ненужные или малонужные веши могли быть превращены в предметы, крайне необходимые для людей.

Превращение изделия в товар усиливало специализацию производства. Выживание человека зависело не от его умения обеспечить себя всем необходимым для удовлетворения своих потребностей, а от способности производить все больше и больше ненужных ему предметов. Источником жизненной энергии становился рынок. С его помощью любое изделие, любая услуга превращались в тысячи предметов и услуг, необходимых для жизнедеятельности человека. Механизм рыночных отношений заставлял людей производить свои товары во все большем количестве и все более совершенного качества. Благодаря рынку общество не только более полно удовлетворяло потребности людей, но и приобрело механизм роста производства, улучшения его качества, повышения производительности труда.

Товары все активнее перемещались внутри государств и за их пределами. Звериные и охотничьи тропы становились дорогами, по которым передвигались люди с различными изделиями, а трансконтинентальные пути миграции животных превращались В торговые маршруты. Развитию товарообмена особенно способствовали водные магистрали. Еще охотники и собиратели открыли, что по реке можно передвигаться на большие расстояния, но, лишь став земледельцами, люди стали использовать ее течение для регулярной перевозки грузов.

В то же время рамки рынка добавляли к товарам стоимость, подобно тому, как умело поставленные осветительные приборы придают дополнительную яркость предмету, а специально сооруженные акустические приспособления позволяют получить «эхо» от отраженного звука. Уже древние торговцы научились извлекать прибыль. Помимо затратна производство товара (себестоимость), в его цену были включены желания людей обладать этим товаром. Сознав же универсальный товарный эквивалент — деньги — древние торговцы научились его накапливать. Денежное обращение облегчило и активизировало торговлю. В первых цивилизациях такими эквивалентами стали золото, серебро и другие металлы, а также драгоценные камни.

Развивалась практика отдавать деньги в рост. Ссуда на серебро и зерно, по законам Хаммурапи, составляла 20 процентов, Ссуда на зерно составляла 33 процента. Ссуды давались под залог земли, урожаи, дома. Этим занимались профессиональные ростовщики, научившиеся извлекать прибыль из надежд людей на стабильное или даже лучшее будущее.

Усложнение общественных отношений сопровождалось созданием не только линейных горизонтальных связей между специалистами, но и линейных вертикальных связей в обществе по мере развития социального неравенства. «Типичная великая историческая река Нил, — писал Л. И. Мечников, — ежегодно создавала своими благодетельными разливами не только новые слои плодородной почвы, но вместе с тем и новые социальные связи, содействовала укреплению и развитию сложно организованного общества». Реки не только наносили один слой почвы на другой, но и воздвигали один социальный слой поверх другого. Высшие слои заняли те, кто принадлежал к двум профессиям, сохранившимся с архаических времен, но претерпевшим существенные изменения.

Одна из наиболее привилегированных профессий была жреческой. Превратившись в жреца, шаман утратил некоторые из функций, которые он исполнял в племени охотников и собирателей. По мере усложнения храмовых ритуалов жрецы уже не могли быть подобно шаманам постановщиками и исполнителями импровизационных моноспектаклей, имевших психотерапевтическое значение. Религиозные обряды становились более упорядоченными. Они подчинялись строгому ритуалу, допускавшему соединение человеческого воображения с реальностью, но существенно ограничившего необузданную фантазию и безумные страсти шамана.

Новые занятия людей изменяли и религиозные представлений. Представления об окружающем мире существенно расширились, но за его пределами по-прежнему оставались непознанные миры удаленных земных пространств, небесных и морских далей, многочисленных микромиров, невидимых невооруженных глазом, загадочные тайны прошлого и будущего, жизни и смерти. Видимый мир и невидимые миры соединялись в новых религиях, в которых на смену локальным духам приходили божества, Олицетворявшие природные стихии и человеческие страсти. Жрецы различных культов, возникавших по мере усложнения общественных отношений, сохранили присущую шаманам роль посредников между реальным и нереальным миром. В качестве таковых жрецы помогали людям обрести уверенность в том, что их настоящее находится под надежной защитой невидимых сил, а их желание обрести вечное счастье после смерти будет реализовано.

Преобладающая роль земледелия в жизни цивилизаций привела к тому, что в религии ведущее место стали занимать культ главной реки (как, например, культ Нила в Египте). В разных концах планеты у первых земледельцев возникали культы богов или богинь плодородия. Как отмечал Джозеф Кэмпбелл, исследователь древних религиозных культов, созданных во времена появления земледелия, их «мифы были во многом схожи… Можно прийти к выводу, что по мере развития в неолите земледелия и оседлой жизни по всей Земле широко распространились сказания, на основе которых складывались героические мифы». Подобный миф, по мнению Кэмпбелла, служил ,‘активным символом, с помощью которого формировались человеческие жизни и даже цивилизации».

Земледелие способствовало развитию культов божеств, которые символизировали стихии, от которых зависели урожаи. По мнению А. Чижевского, на смену более древнему культу Луны пришел культ Солнца: «Это совпало, быть может, с необходимостью нового воззрения, когда с ростом населения народы должны были перейти к земледелию. Тогда значение Солнца оказалось настолько большим, что было поставлено на первое место… Мы знаем, что земледельческие народы обоготворяли Солнце, представляя его себе в антропоморфных и зооморфных образах».

Появление антропоморфных божеств свидетельствовало о постепенном изменении в мировосприятии людей. Как заметил К. Леви-Строс, первобытные представления сводятся к «натурализации человеческих действий», то есть к объяснению человеческого общества природными явлениями, свойствами животных и растений, в то время как религия, пришедшая на смену «магическому» мышлению, состояла «в очеловечивании природных законов».

Хотя религии первых сухопутных цивилизаций отражали архаические представления о зависимости человека от сил природы и объектами поклонения были мифологические существа, храмы нередко превращались в хранилища достоверных знаний о мире. Как и шаманы, жрецы остались хранителями коллективных познаний, и дальнейшее развитие жреческой профессии было связано со сбором разнообразных сведений о природе и научными исследованиями. В то же время свод знаний первобытных людей претерпевал изменения, схожие с теми, которые происходили и во всем человеческом обществе.

Объединение различных общин позволило сломать барьеры, мешавшие познанию мира. Выяснялось, что сведения о географии и истории, физике и химии, биологии и зоологии, которые были тысячелетиями неизвестны одним небольшим коллективам людей, давно известны другим. Границы познанного мира были существенно расширены. Пределы таинственного мира отступали. От многих гипотетических представлений, изложенных в виде фантастических историй, пришлось отказаться. Многие локальные «злые» и «добрые» духи были дискредитированы, а нелепые догматы магической науки опровергнуты. На смену им приходили новые, зачастую также нелепые догматы, которые сочетали реальные знания об известном и сомнительные гипотезы о неведомом.

Оставаясь во многом еще связанной «магическим» мышлением, наука первых цивилизаций древних людей все в большей степени специализировалась и развивалась. Л. Мечников писал о том, что в Халдее «магия принимает явно выраженный астрономический характер и превращается в смесь грубых суеверий и элементов истинно научных знаний». Служители храмов, посвященных всевозможным божествам, были первыми врачами, математиками, астрономами, химиками, историками. Рассказывая о значении четких правовых норм и государственного контроля за их соблюдением для развития науки Вавилонии, Д. Олбрайт в своем труде «От каменного века до христианства» отмечал бурное развитие науки в древней Вавилонии в начале II тысячелетия до н. э. и писал об «исключительном развитии эмпирических наук, что проявилось в работах по филологии, лексикографии, астрономии, математике, а также многочисленным трудам по магий и предвидению». Хотя шаманское происхождение храмовых исследований сказывалось в параллельном развитии оккультных предметов, наука постепенно обретала самостоятельность, одновременно утрачивая интуитивность и субъективизм «магической науки». Расширяя познания людей об окружающем мире, ученые жрецы помогали решать к практические задачи, возникавшие по мере развития первых цивилизаций.

Существенно изменилась и другая древняя профессия — вождя племени. Для того, чтобы обеспечивать взаимодействие людей в их разнообразной хозяйственной и иной деятельности, оседлые культуры нуждались в более сильном механизме общественной координации, чем тот, что существовал у племени охотников и собирателей в виде собрания общины и совета старейшин, опирающихся на устную традицию или сложившийся обычай.

Государственные устройства оседлых народов были призваны обеспечивать устойчивость их постоянно усложнявшейся хозяйственной, научно-технической и культурной жизни. Объединение отдельных городов-государств Месопотамии и номов Египта, единые законы, действовавшие на территории всей речной долины или целого междуречья, способствовали укреплению законности и порядка. Такое объединение помогало строить селения и крупные города, дороги, каналы, ирригационные системы, развивать науку и искусства. Д. Олбрайт особо отметил благотворное воздействие укреплявшегося государства для развития науки Вавилонии: «Единство страны, стабильность и процветание, которые принес Вавилонии Хаммурапи в 1760 г: до н. э., позволили ученым посвятить себя научным исследованиям с невиданным до сих пор упорством и целеустремленностью».

Помимо единых и четко записанных правил народы нуждались в эффективной власти, способной обеспечивать их осуществление на территории того или иного очага цивилизации. Укреплению положения правящего слоя способствовало то, что земледелие в речных долинах было связано с осуществлением работ, требовавших понимания отдаленной перспективы их последствий. Строительство арыков, оросительных систем, дамб, каризов требовало усилий многих людей в течение долгого времени. Как писал Л. И. Мечников, «река налагала на каждого отдельного члена общества некоторую часть общественной работы, полезность которой познавалась впоследствии, а вначале бывала непонятна большинству. Очень часто это большинство было не в состоянии дать себе отчет о плане исполнения обшей работы».

Возрастающее значение централизованной власти привело к созданию аппарата государственного управления. Вместо регулярно выбираемого вождя община земледельцев и скотоводов получила правителя, власть которого перестала быть ограниченной временными рамками: она стала пожизненной и наследственной.

Верховный властелин нередко обожествлялся, а придворные и наместники, действовавшие от его имени, обрели неограниченную власть над некогда равноправными членами общины. Как отмечал французский ученый Элизе Реклю, «перед земледельцами Древнего Египта стоял выбор: быть вместе равными и обобществленными или же быть рабами одного повелителя, туземного или чужестранца». Комментируя это замечание, Мечников писал: «Жители Древнего Египта разрешили поставленную перед ними природой задачу во втором смысле: все они обратились в «рабов». «Верховным рабовладельцем» был фараон, в котором видели «распорядителя Нила», обожествленного источника жизни египтян. Четыре 20-метровые статуи фараона Рамзеса II, воздвигнутые в Абу-Симбеп, стали приблизительным материальным выражением того величия, которым был окружен правитель Египта. Вид этих статуй должен был внушать населению ощущение своей ничтожности по сравнению с владыкой Египта и страх перед его могуществом. В глубине пирамид были начертаны заклинания, в которых утверждалась идея беспредельной власти египетского фараона: «Он устраивает себе Верхний Египет, устраивает себе землю нижнеегипетскую, разоряет в угоду себе укрепления Азии и стряхивает себе египетский народ под пальцы свои». В других надписях от имени богов заявлялось, что они «заставили сжаться от страха перед царем сердце народа».

Подчиненные неограниченным и обожествленным верховным правителям первые цивилизованные государства по своей структуре напоминали пирамиду. В то же время эта многоступенчатая социальная конструкция являлась механизмом создания материальных, интеллектуальных и духовных ценностей, которые накапливались в древних обществах подобно рукотворным горам. Не случайно не только вытянутая линия «жизненного пути», но также пирамида и зиккурат стали символическими выражениями первых цивилизаций. Эти грандиозные сооружения, широкие внизу, сужающиеся наверху и уводящие от земли к недоступным небесам, символизировали общественные устройства первых цивилизаций. В то же время они олицетворяли достижения людей в накоплении материализованной энергии. Они воплощали стремление живой материи преодолеть гравитацию. Эти постройки обращались к небесам, откуда шел поток живительной солнечной энергии. Они создавались на века и выдержали испытания тысячелетий.

Хотя многие из держав, создавших эти сооружения, просуществовали не одно тысячелетие, ни одна из них не уцелела до наших дней. Почему же реальные прототипы каменных символов оказались не столь долговечными?

ПОЧЕМУ ПИРАМИДЫ ПЕРЕВЕРТЫВАЛИСЬ?

История свидетельствует о том, что порой пирамиды, составленные из людей, разрушались до основания и в результате народных восстаний те, кто был внизу пирамиды, оказывался на ее верху. В сохранившихся надписях о нескольких восстаниях голодавших бедняков в Шумере против аккадского царя Саргона, а затем против его сына Римуша в XXIV веке до н. э., говорилось о захваченных в плен нескольких тысяч «мятежников». Из этого можно сделать вывод, что восстание приняло массовый характер. Иногда восстания охватывали крупные государства. В древнем документе о положении Китая к концу царства Инь говорится: «сяоминь (мелкий люд, то есть свободные общинные землевладельцы) восстает, ныне царство Инь гибнет».

Порой восстания социальных низов венчались их победой, как это было в Египте в конце Среднего царства. О том, что происходило в стране после победы народного восстания, можно отчасти понять из ״Речения Ипусера», в котором от лица представителя свергнутых верхов говорится, что ״страна перевернулась, как гончарный круг… Бедные стали богатыми, имущие — неимущими. Богатые стенают, бедные — в радости. Кто искал быков для пахоты, стал хозяином стада; у кого не было зерна, тот сам ссужает его; кто не мастерил себе суденышка, стал владельцем кораблей: прежний хозяин смотрит на них, но они уже не его; у кого не было хлебца, тот стал владельцем закромов, пекарня его снабжена имуществом другого; хозяева одежд — в обносках, а кто ткал для себя, стал хозяином усыпальницы; владельцы же гробниц выброшены на землю. Зависимые люди стали хозяевами людей; все рабыни стали дерзки в речах; драгоценностями увешаны шеи рабынь; кто был на посылках — посылает другого; знатные мужи очутились в пекарне. Знатные голодны, бегут; дети знатных разбиты о стены; сын знатной особы не отличается от неимущего. Должностные лица разогнаны по всей стране; законы выброшены вон, и их попирают ногами; ничтожные люди бродят взад и вперед по главным судилищам; вскрыта палата, изъяты податные списки; царские склады и жито Египта стали достоянием любого; царское местожительство внезапно повержено; горстка беззаконников лишила страну царской власти; что скрывала пирамида, то пусто: царь из нее вынут ничтожными людьми; чары раскрыты, заклинания знают обыкновенные люди». Некоторые ученые полагают, что восстание было подавлено войсками, которыми руководил будущий основатель XII династии Аменехмет. Другие считают, что описанные события служили прологом для вторжения гиксосов.

Подобные восстания нередко усиливали центробежные движения, отражавшие стремление отдельных общин вернуться в прежнее состояние-до объединения. Египет не раз раскалывался на Нижний и Верхний, а иногда рассыпался на отдельные номы. Единое царство Аккада и Шумера разделялось на множество мелких государств. Распады и объединения были обычными в истории всех древних государств. Исходя из этого, Ло Гуаньчжун открывал свое классическое произведение «Троецарствие», посвященное событиям в Китае в начале христианской эры, словами: «Великие силы Поднебесной, долго будучи разобщенными, стремятся соединиться вновь и после продолжительного единения опять распадаются — так говорят в народе».

Проанализировав истории массовых движений за многие годы, начиная с V века до н. э. А. Чижевский обратил внимание на их повторяемость. Ученый делал из этого вывод: «Периодичность числа массовых движений и периоды, равные во всех исторических эпохах, показывают, что причиною этой строгой периодичности является фактор, воздействующий более или менее равномерно на все населяющее Землю человечество… Ввиду того, что всемирно-исторические циклы в среднем арифметическом дают всегда, одну и ту же величину, равную 11,1 года, имеются основания׳допустить, что физическим фактором, вызывающим данную периодичность, является циклическая пятнообразовательная деятельность Солнца, один цикл которого равен в среднем арифметическом 11,1 года».

А. Чижевский выдвинул гипотезу о том, что такая зависимость обусловлена воздействием солнечного излучения «на все населяющее Землю человечество, одновременно изменяя его нервную возбудимость». Период максимальной солнечной активности, утверждал Чижевский, «может быть назван периодом выявления лица народных масс и звучания гласа народа… Идеи, о которых не смели говорить год-два назад, теперь высказываются открыто и. смело; массы становятся нетерпеливее, беспокойнее, возбужденнее; они начинают возвышать голос, требовать, вооружаться… Народные собрания не протекают мирно; массы властно требуют с мечом в руках признания своих решений; порывы более не сдерживаются и, немедля подхваченные массами, ведут к ниспровержению всего того, что волновало и тревожило умы. Единичные капризы и выходки тотчас становятся законом, и каре предается каждый, кто пытается противоречить им; населением овладевает глубокая ненависть к своим врагам, которые предаются истреблению. В такие эпохи, когда заговорит народ, приходится или покоряться, или отрешаться״.

Исследования Чеэаре Ломброэо, на которые не раз ссылался Александр Чижевский, убедительно показали, что особенно живо реагируют на усиленные импульсы солнечной энергии люди возбудимые и психически неуравновешенные (наверное, среди них было немало тех, кого Гумилев именовал «пассионариями»). Такие люди всегда могут становиться катализаторами массовых, нередко стихийных взрывов народного гнева. А. Чижевский утверждал: «Никогда влияние вождей и ораторов… не достигает такой огромной силы, как в период максимальной деятельности Солнца… Массы идут за вождем слепо, не рассуждая, увлеченные острым возбуждением и экстазом».

Как подчеркивал А. Чижевский, «разгар борьбы вскрывает всю обширную область человеческого безумия, неуравновешенности и страсти. Стихийные насилия, ожесточение, остервенение, эпилептическое исступление, жажда мщения, эпидемии убийств, паник, погромов… массовых истреблений, кровавых боен… достигают своего апогея. Массы и толпы могут ликовать при виде самых ужасных насилий, зверств, убийств. Ими изобретаются мучительнейшие казни… То, что считалось невозможным и диким в период минимальной активности, в период максимума вполне может идти рука об руку с моралью и возвышенностью преследуемых идеалов».

Подобные события многократно повторялись в древней истории. Но если массовые безумия случались приблизительно раз в 11 лет, то, наверное, они должны были также часто сотрясать и первобытное общество? Известно, что в первобытном обществе существовал широкий простор для разгула воображения и необузданной игры страстей, а психически неуравновешенные люди были окружены особым вниманием. Поэтому не исключено, что такое общество могло быть подвержено взрывам коллективного безумия. Никто не знает подлинной истории великого множества первобытных общин, существовавших на Земле, а потому такие драматичные события могли затеряться в прошлом.

В то же время события, описанные Чижевским, нельзя понять в отрыве от тех перемен, которые произошли в обществе после того, как оно стало цивилизованным. Казалось бы, цивилизованное общество имело эффективные механизмы, сдерживавшие проявления массовой психической неуравновешенности. Совершенно очевидно, что объединение общин, связанных обработкой земли одной и той же речной долины, укрепило связи между людьми для исполнения ими определенных производственных задач. Однако, как это происходило и в эволюции любого организма, развитие цивилизации сопровождалось заметными утратами. В рамках огромных коллективов, построенных на принципах разделения труда и социального неравенства, переставали действовать отношения, которые в течение сотен тысяч лет соединяли первые человеческие сообщества.

В свое время канадский философ Маршалл Маклюэн обратил внимание на роль линейных коммуникаций и линейной письменности в разрушении традиционного порядка. Их порядок разлагал не только целостное восприятие мира, но и уклад, основанный ка соединении многих нитей межличностных отношений воедино в общинный узел. Он привел характерный пример борьбы индийских крестьян против водопровода, линии которого разрушили важный для сельской жизни обычай общения возле колодца. Он же указывал на роль линейной письменности в распаде структуры африканских племен. Не происходило ли нечто подобное и при создании линейных цивилизаций древности?

Цивилизованное общество не только размотало до конца прочные клубки знаний, представлений, привычек, объединявших отдельные племена. Выделив отдельные «проволочные нити» специальных знаний и занятий, цивилизация обернула их «изолирующей пленкой», разделив профессии по социальным категориям со своими особыми, нередко антагонистическими интересами. Атмосфера всеобщей любви и гармоничных отношений между людьми одной общины сменилась климатом взаимонепонимания к недоверия в отношении людей других профессий и иного социального положения. Люди, владевшие одним языком, придерживавшиеся одних обычаев и верований, оказывались разделенными цеховыми, сословными, кастовыми и иными барьерами, как в прошлом были разделены конкурирующие племена охотников и собирателей. Создание могучих и развитых государств одновременно разрушило прочную ткань, соединявшую ноосферу в течение тысячелетий.

Стереотипные представления о «своих» теперь распространялись прежде всего на лютей своей профессиональной и социальной группы. Представления же о «чужих», с которых прежде можно было снимать скальпы, часто использовались для обозначения людей других профессий и иных социальных групп. Неслучайно Леви-Строс обнаружил известное сходство в социальной классификации первобытных племен (по принадлежности к тому или иному тощему) и кастового общества (по принадлежности к той или иной касте). И в том и в другом случае члены группировки должны были соблюдать определенный кодекс поведения, общаться или не общаться с людьми иных групп и т. д.

Если даже в первобытном обществе разделение труда способствовало нарушениям равенства между людьми, то усиление кооперации и специализации в цивилизованных обществах привело к резкому нарастанию социального неравенства. Максимальное удовлетворение материальных потребностей, право на управление людьми, личная свобода стали привилегиями меньшинства. Так, например, в месопотамском государстве Лагаш в XXV веке до н. э. полноправных граждан насчитывалось 3600, а несколько десятков тысяч составляло неполноправное, хотя и свободное население. Законы Хаммурапи закрепляли деление на полноправных свободных людей, именовавшихся «сыновьями мужа», или «мужами», и неполноправных свободных, именовавшихся «мушкену», или «покорными». Членовредительство, нанесенное «мужу», каралось соответствующим членовредительством виноватого, за членовредительство «покорного» полагался денежный штраф. За вещь, украденную у «покорного», вор платил 10-кратный штраф, а за вещь, украденную у «мужа» — 30-кратный штраф.

Накопленное общественное богатство, которое теперь никто не уничтожал для сохранения всеобщего равенства, распределялось не равномерно, а в зависимости от социального положения людей. Существовавшие неравные общественные отношения способствовали постоянному расширению разрыва в распределении материальных и социальных благ, сознаваемых обществом. Городские ремесленники использовали свое монопольное положение производителей тех или иных товаров для земледельцев и скотоводов, завышая на них цены и извлекая немалые прибыли. Еще большие возможности для перераспределения материальных благ в свою пользу получали торговцы и ростовщики. Уже во II веке до н. э. в Китае, где хорошо понимали, что различные занятия связаны с различиями в материальном благосостоянии, бытовала пословица: «Для того, кто хочет стать богатым, земледелие хуже ремесла, ремесло хуже торговли».

Над земледельцами, ремесленниками и торговцами возвышались ученые жрецы, а над всеми — государь, его придворные и наместники. Те, кто имели верховную власть, обладали наиболее мощными рычагами перераспределения произведённых продуктов в свою пользу: это и налоги, натуральные и денежные, и принудительные работы. Китайский источник VII века до н. э. отмечал: «Правители царств кормятся налогами, сановники кормятся городами, ученые кормятся полями, простой народ питается трудом».

Могущество государства открывало почти беспредельные возможности для перераспределения материальной продукции в пользу властителя, его придворных, наместников и их слуг. В китайской летописи VI века до н. э. говорилось: «Народ делил свой труд на три части, две отдавал правителю, а на одну часть питался и одевался. Собранное в общественных амбарах зерно портилось, и в нем заводились черви, а ремесленники, купцы и земледельцы страдали от голода и холода».

Жизнь верхов резко отличалась от жизни низов. Вот как современник описал быт египетского сановника времен XIX династии (1342–1206 годы до н. э.): «Оделся ты в тончайшее полотно, поднялся ты на колесницу, жезл золотой в руке твоей… запряжены жеребцы сирийские, впереди тебя бегут эфиопы из добычи, добытой тобою. Ты опустился в твой корабль кедровый, оснащенный от носа до кормы, ты достиг твоего доброго загородного дома, который сотворил ты себе сам. Уста твои полны вином и пивом, хлебом, мясом, пирожными. Откормленные быки заколоты, вино откупорено, пение сладостное перед лицом твоим. Твой начальник умащений умащает маслом, твой старшина сада — с веником, твой начальник птицелов доставляет уток, твой рыболов доставляет рыбу. Твое судно пришло из Сирии-Палестины, груженное всякими добрыми вещами. Твой загон полон телят. Твоя челядь здорова». Утверждалось, что достаточно такому вельможе кликнуть слугу, как на его зов откликались тысячи.

Угнетение большинства населения меньшинством с древних времен стало характерным явлением для цивилизованных стран мира. Эта черта цивилизованной жизни позволила Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу говорить о том, что разделение на классы эксплуататоров и эксплуатируемых играет решающую роль в общественном развитии. Относительно первых цивилизаций Ф. Энгельс утверждал, что «в азиатской и классической древности преобладающей формой классового угнетения было рабство, то есть не столько экспроприация земли у масс, сколько присвоение их личности». Исходя из этих положений марксизма-ленинизма авторы «Советской исторической энциклопедии» (в дальнейшем «СИЭ») писали о том, что «на развалинах первобытно-общинного строя возникло первое в истории классовое общество — рабовладельческое, разделенное на основные классы рабовладельцев и рабов».

Можно ли считать строй, который существовал в первых цивилизациях, рабовладельческим? Известно, что рабов в этих странах было немало и они выполняли различные виды тяжелых работ. Занимая самое низкое положение в социальной пирамиде, они были буквально втоптаны в землю. В эту категорию прежде всего попадали военнопленные. В хеттском языке для обозначения рабов даже употреблялось слово «аппантес» («схваченные»). Впоследствии страны, покоренные той или иной державой, регулярно посылали дань в виде людей. Во времена XVIII египетской династии (1586–1342 годы до н. э.) Сирия и Палестина поставляла ежегодно несколько сот человек, около 100 поступало из южной Эфиопии. Пленников гнали связанными вместе веревками за шеи, с руками, зажатыми в деревянные колодки. Часто пленников клеймили калеными печатями, как скот. Также клеймили рабов в Китае во времена царства Инь. Там рабов к тому же нередко приносили в жертву, чтобы вызвать желанные осадки.

Помимо пленных рабами становились и местные жители, совершившие преступления или запутавшиеся в долговых обязательствах. В уплату долга люди порой отдавали в рабство своих детей. На юге Шумера говорили: «Сильный человек живет руками своими, слабый — ценой своих детей».

Законы Хаммурапи определяли порядок продажи рабов и грозили смертной казнью укрывателям беглых рабов. Документы Вавилонии пестрят сообщениями о купле, дарении, мене, найме рабов и передаче их по завещанию. В то время рабовладельческие семьи Вавилона имели от двух до пяти рабов в своем распоряжении, но некоторые семьи имели и несколько десятков рабов. В Египте во времена XVIII династии рабыню можно было приобрести за двух коров и двух телят.

И все же несмотря на низкое место рабов в социальной пирамиде тогдашнего общества, вряд ли можно было их считать главной производительной силой, на которой держалось хозяйство тех времен. Лишь в отдельных странах и в отдельные периоды (Шумер в XXII–XXI века до н. э. и Ново-Вавилонское царство в VII–VI века до н. э.) рабский труд играл значительную роль в хозяйственном развитии общества. В большинстве стран и на протяжении почти всего времени существования первых цивилизаций главными производителями материальных ценностей были полусвободные земледельцы и ремесленники.

Неравенство, угнетение одних людей другими проявлялись не только в отношениях между рабовладельцами и рабами. Неравными могли быть не только отношения между классами и социальными слоями, но и между различными общинами, объединявшими соплеменников. Создание единых обществ не везде привело к устранению древних барьеров, разделявших племена, а кое-где закрепило их, превратив одни общины в угнетателей, а другие — в угнетенных. Так, например, было в Китае, где долгое время сохранялось господство одних родов нал другими.

Очевидно, что основоположники марксизма преувеличили роль рабовладения, по крайней мере, в истории первых трех-четырех тысячелетий человечества, и нет особых оснований называть строй, существовавший в первых цивилизованных странах, рабовладельческим. Но, допустим, главным классом были не рабовладельцы, а другие лица? Кто же тогда? Если в Египте и в державе инков власть концентрировалась в руках верховного правителя и его непосредственного окружения, то в городах Месопотамии верхи составляли более обширный слой. В одних странах (как, например, в Египте) значительную роль в высших классах играло сословие воинов, в других (как, например, в Китае) — ученые выделились в привилегированное сословие.

Способы перераспределения общественной продукции были различными и зависели от страны, ее уровня развития, ее размеров, характера трудовой кооперации и специализации, а также многих других обстоятельств. В одних странах потребление верхов обеспечивалось главным образом с помощью обязательных работ трудящегося большинства, в других — с помощью денежного и натурального налога, в третьих — путем сочетания отработок и продуктового оброка. В Хеттском государстве значительная часть земледельцев считалась «людьми повинности» и они должны были выполнять самые разнообразные работы для царя, начальника области, начальника пограничного округа, начальника города и т. д. Перечень обязательных работ включал: мотыжение, пахоту, доставку телег, колес, зерна, соломы, шерсти, мелкого скота, предоставление тягловых лошадей, кормление гонцов, участие в строительных работах.

Правители Лагаша (так называемые «патеси») также использовали земледельцев, рыбаков, пастухов для работы на своих угодьях. В то же время патеси приставляли к ладьям, сетям рыбаков, к стадам пастухов своих чиновников, которые на месте взимали подати. Такие чиновники облагали налогом также ремесленников и жрецов.

Лично свободные крестьянские общины Китая эпохи Инь (1300–1027 года до н. э.), составлявшие большую часть населения страны, обязаны были нести различные государственные повинности: их посылали на земледельческие работы, иногда далеко от родных краев, на завоеванные территории, использовали на охоте; они составляли основу китайского войска.

Хотя земледельцы, которых в Египте называли «царскими людьми», обладали своими домами, они обычно должны были нанимать тягловый скот и зачастую брать взаймы семенное зерно. Если после сбора урожая они не могли выполнить обязательные поставки зерна, то их могли казнить. Впрочем, были и зажиточные крестьяне, имевшие свой тягловый скот и семенной фонд.

Не только материальное, но и правовое положение низших классов было различным в разных цивилизованных странах. Порой права у трудящегося большинства населения сокращались до — минимума. Хотя ремесленники обычно считались в древних державах свободными людьми, но некоторые документы тех лет позволяют усомниться в этом. Так, в договорах царей Хеттского государства с соседями неоднократно встречается такое положение: «Если из страны (такой-то) бежит какой-нибудь свободный человек в страну Хатти, то я тебе его не выдам, ибо выдавать беглеца из страны Хатти нехорошо. Если же это пахарь или ткач, плотник, кожевник или какой-нибудь ремесленник и он не захочет работать и станет беглым и придет в страну Хатти, то я схвачу и выдам тебе».

В Древнем же Египте некоторые категории ремесленников жили значительно лучше основной массы населения. Особенно щедро оплачивался труд ремесленников, работавших над сооружением гробниц (они получали плату в двойном и даже тройном размере и их обслуживали водоносы, огородники и рыбаки). Дома таких ремесленников времен XX династии были отделаны камнем, испещренным художественными надписями. Гробницы некоторых мастеров свидетельствуют об их материальном благополучии. Один резчик изобразил в своей усыпальнице толпу подмастерьев, красивый дом в саду и поливку сада рабами. Вряд ли можно говорить об угнетенном, а тем более рабском положении такого ремесленника.

Но, допустим, мы заменим понятие «рабовладельческий класс» более широким понятием «классы эксплуататоров». Справедливо ли назвать способ производства, существовавший в первых цивилизованных странах, только эксплуататорским? Получалось, что в производстве этих стран главную роль играли эксплуататоры, а если бы не было эксплуатации человека человеком, то не существовало бы никакого производства. Совершенно очевидно, что эксплуатация одних классов другими постоянно присутствовала в первых цивилизованных государствах, разделенных на классы, социальные слои и профессиональные группы. И все же вряд ли возможно сводить отношения между высшими и низшими классами только к эксплуатации эксплуатируемых.

Во-первых, характеристика высших классов исключительно как эксплуататоров вряд ли точна. Неверно было бы считать верхи лишь захватчиками общественного богатства, присваивавшими себе результаты труда остальной части общества. «Эксплуататоры״ не только были заняты присвоением продуктов чужого труда, но играли также существенную роль в общественном производстве. Правитель и его вельможи выполняли общественно необходимые функции — управляли производством и поддерживали порядок в стране. Многочисленные государственные чиновники давали своевременные указания относительно осуществления тех или иных общественных работ, что было особенно необходимо для стран с искусственным орошением. Воины охраняли безопасность страны от многочисленных внешних врагов. Ученые занимались научно-исследовательской работой, и многие из них способствовали повышению производительности общественного труда. Даже если не вдаваться в сложный анализ отношений человека с духовным миром можно признать, что жрецы обеспечивали душевное равновесие многих людей. Торговцы и финансисты способствовали бесперебойному функционированию товарообмена, постоянно развивавшегося по мере развития специализации.

Во-вторых, несмотря на то что многие виды изделий и услуг были порождены избалованными вкусами пресыщенных верхов, вряд ли все эти затраты можно однозначно счесть бессмысленной растратой общественного труда в угоду интересов эксплуататоров. Разумеется, многие бытовые предметы, жилые постройки, виды лечения становились достоянием только верхов, поскольку те получали максимальное удовлетворение своих постоянно растущих потребностей. Многие профессии возникли в связи с необходимостью обслуживать самые разнообразные нужды высших слоев населения. В то же время результаты их труда воплощали нередко наивысшие достижения тогдашнего мастерства и тогдашней научно-технической мысли. Работы ремесленников, ученых и художников древности, которые зачастую остаются единственными свидетельствами самого существования цивилизаций, стали возможными лишь благодаря удовлетворению потребностей «эксплуататоров».

В-третьих, следует учесть, что с точки зрения тогдашнего общества многие виды деятельности людей, которые кажутся нам ненужными, не считались таковыми в древнем обществе. О том, насколько представления древних людей отличались от современных, свидетельствует стремление многих исследователей XX века обнаружить практическое предназначение пирамид и иных циклопических сооружений. Излазив пирамиду Хуфу снаружи и внутри, Г. Хэнкок заподозрил, что она представляет собой некий прибор, назначение которого ему не понятно. Возможно, что он прав и пирамиды имели какие-то ныне неизвестные нам практические предназначения. Но в то же время очевидно, что современному американцу глубоко чуждо представление о роли магии в мышлении древних людей, а потому он даже представить себе не может, что все эти грандиозные сооружения были построены ради удовлетворения потребности людей в обеспечении себе благополучной загробной жизни. По схожим причинам нам трудно представить себе и другие стороны мировоззрения древних народов, в соответствии с которым считалось абсолютно необходимым сохранять строй социального неравенства.

Можно предположить, что с точки зрения подавляющего большинства живших в те времена людей многие ритуалы, обычаи, порядки, освящавшие незыблемость существовавшего строя, считались необходимыми для их собственного благополучия. В необходимость поддержания сложившегося порядка верило подавляющее большинство населения. Следовательно, эта вера являлась мошной производительной силой, а не способом растраты человеческой энергии на потребление банды грабителей.

С другой стороны, объявление классовой эксплуатации главным принципом, на котором строились древние цивилизованные государства, приводит к принижению других сторон в их жизни. А разве земледелие и скотоводство не играли ведущей роли в хозяйстве этих государств? А разве были второстепенными кооперация и специализация в трудовой деятельности людей? А была ли Малозначительной привязанность к древним трансконтинентальным сухопутным магистралям и водным потокам возле этих дорог? Очевидно, все эти стороны жизни первых цивилизованных стран были не менее важны, чем социальное неравенство и классовая эксплуатация. Хотя, разумеется, эксплуатация и неравенство — такие же важные черты этого общества и логично вытекают из разделения труда и накопления общественного продукта.

Известно, что географическое положение первых цивилизаций не менялось в течение ряда тысячелетий. Столь же долго сохранялось господство земледелия и скотоводства в их экономике. Оставались неизменными многие виды общественной кооперации и профессиональной специализации. Однако формы социального неравенства и эксплуатации одних классов другими были различными в разных странах. Они неоднократно менялись с течением времени. Хотя бы поэтому эти признаки не могут считаться единственными для характеристики древних обществ.

Более того, именно эти стороны жизни древних государств (социальное неравенство, классовая эксплуатация) были причиной общественной неустойчивости. Обделенные слои населения постоянно требовали улучшения своего положения, а высщие слои — постоянно желали еще большего удовлетворения своих потребностей за счет большинства. По этой причине границы социального неравенства постоянно подвергались переделам в ходе непрерывной классовой борьбы, о наличии которой в классовом обществе совершенно справедливо говорили марксисты.

Древняя история знает случаи первых забастовок, вызванных невыплатой заработной платы. Когда ремесленникам Древнего Египта задерживали выдачу одежды и пищи, они отказывались выходить на работу, протестуя против нарушения своих прав, и власти были вынуждены удовлетворять их требования. Однако история знает много примеров острых классовых столкновений, которые заканчивались далеко не так мирно.

Почему вдруг гнет верков и столицы становился невыносимым для низов и провинций? Казалось бы, отношения между верхами и низами, центром и отдельными областями, способы производства и распределения не менялись веками. Однако это было не совсем так. Наиболее изменчивой составной частью в этих отношениях был уровень потребления. По мнению древних греков, причиной гибели многих держав были «обжорство», «вызывающее поведение», «разрушительный образ жизни». Зачастую прологом к народным волнениям и восстаниям становилось возрастание потребительских аппетитов верхов, что побуждало их усиливать эксплуатацию низов. Народные восстания порой провоцировались сообщениями о вопиющей роскоши верхов. Нередко первым требованием восставших была отмена новых тяжелых налогов и повинностей. Можно поправить ленинскую формулу революции, добавив, что в канун революций не только низы, но и верхи «не хотят жить по-старому».

В то же время очевидно, что общественные перевороты совершались, когда верхи «не могли управлять по-новому». Что же такое изменялось в обществе, требовавшем новых методов управления? Как следовало из рассуждений Чижевского, усиленное солнечное излучение всегда провоцирует психопатические пандемии, к которым он относил и всевозможные массовые моды и увлечения. Если эго так, то подъем солнечной активности мог провоцировать новые потребительские моды и увлечения среди тех слоев населения, которые себе это могли позволить. Вот, возможно, причина того, почему порой верхи вдруг активно проявляли нежелание жить по-старому.

Нет оснований сомневаться в доводах Чижевского, доказывавшего, что усиленная солнечная активность провоцировала нервную возбудимость широких масс. Тем более что они были предрасположены к недовольству своим тяжелым положением и их донельзя раздражали неумеренные аппетиты верхов. И все же можно предположить, что восстания против строя провоцировались не столько вызывающим поведением верхов и нервной возбудимостью народа.

Скорее всего утрате веры низших слоев населения в справедливость существовавшего порядка могли способствовать различные причины, связанные с абсолютным иди относительным ухудшением их материального положения. Элементарная нужда заставляла людей изыскивать способы пропитания, и обделенное большинство без труда обнаруживало, где можно найти многочисленные источники удовлетворения самых насущных потребностей. Можно предположить, что перепады в солнечной активности проявлялись не только в их воздействии на «нервно-психические аппараты людей», но оказывали свое влияние и через более сложную цепочку взаимозависимости людей и природы. Как доказывал А. Чижевский, усиленная солнечная активность зачастую совпадала с засухами, наводнениями и иными стихийными бедствиями.

Связь жизни древних обществ с процессами, происходящими на Солнце, проявлялась прежде всего в зависимости их материального благосостояния от солнечной активности. В годы спокойного Солнца, не омраченные засухами, ураганами и разрушительными наводнениями, урожаи были устойчивыми, что могло способствовать росту сельскохозяйственного производства. В такие годы, когда ко всему прочему возможность эпидемий снижалась к минимуму, могло рождаться больше детей, к тому же упитанных и здоровых. Рост народонаселения и вызванное этим увеличение массового потребления не создавали проблем в стране до тех пор, когда годы «тучных коров» не сменялись «годами тощих коров».

Разнообразные документы древнего мира позволяют предположить, что наиболее часто кризисы в первых государствах мира возникали в голодные годы. Хроническое голодание вызывало упадок жизненной энергии у людей, апатию (что расценивалось верхами как проявление лени), которая, в свою очередь, вызывала спад производства. Острый же голод мог провоцировать отчаянные голодные бунты. Неурожаи могли быть причинами народных восстаний и усиления сепаратистских движений потому, что низы и провинции не желали делить и без того скудные запасы продовольствия с верхами и столицей.

Следует учесть, что в засушливые годы лишь с особой силой проявлялись последствия неумелого и расточительного использования природных богатств. Порой резкое и долговременное падение производства продовольствия было результатом тех обретений, которые были получены обществом от природы почти задаром. Лишь впоследствии выяснялось, что за них приходилось платить последующим поколениям и по огромной цене. Подобно пирамидам и другим тяжеловесным постройкам, давившим на землю, цивилизации оказывали чрезмерное давление на природу. Вмешательство в природную среду земледельцев и скотоводов нередко нарушало равновесие между природой и человеком, существовавшее во времена охотников и собирателей. Экологические проблемы возникли уже на заре мировой истории. Быстрое развитие скотоводства и земледелия без осуществления природоохранных мер способствовало разрушению среды обитания. Активное же использование древесных ресурсов для приготовления пищи и отопления жилищ приводило к тому, что леса исчезали, а вместе с ними гибли естественные ареалы обитания животных и птиц, разрушался почвенный покров. Из земли безвозвратно изымались и растрачивались без остатка запасы металлов и минералов.

Часто допускались ошибки в использовании водных ресурсов, что сурово наказывалось природой, особенно там, где было много солнца. Если не удавалось точно рассчитать количество воды, необходимой для орошения растений, то часть ее уходила в почву, повышая постепенно уровень подземных вод. Порой вследствие этого начиналось заболачивание почвы. Иногда же подземные воды поднимались на такое расстояние к земной поверхности, что под воздействием жаркого солнца из-под земли начиналось испарение воды. Водные пары, унося влагу в воздух, оставляли на своем пут из земли ту соль, которая содержится в любой подземной воде. Вследствие этого происходило засоление почвы, а затем ее эрозия. Многие пустыни, существующие на кашей планете, являются следствием неумелого использования первыми цивилизованными людьми своей энергии и богатств природы. Существуют веские основания полагать, что упадок ряда древних цивилизаций был вызван такими или подобными разрушениями окружающей среды, порожденными порочными методами хозяйствования.

Экологические катастрофы могли усиливаться под воздействием природных явлений. Усиление солнечной активности могло вызвать нарушение неустойчивого равновесия в окружающей среде, подорванного хозяйственной деятельностью человека. Наводнения оказывались особенно разрушительными там, где происходила эрозия почв, наступление пустыни во времена засух оказывались особенно губительными, если почвенный слой был разрушен неумелым землепользованием.

Разрушение людьми среды своего обитания не позволяло им восстанавливать производство в прежнем объеме после завершения очередного периода неурожайных лет и иных стихийных бедствий. Чем глубже был экономический кризис поразивший общество, тем острее проявлялись классовые и социальные противоречия. Возможно, что терпение народа, привыкшего верить в необходимость самых нелепых ритуалов и самых трудоемких работ во имя сохранения стабильного порядка в. стране, иссякало под воздействием природных катаклизмов скорее, чем из-за явлений политического порядка. Вера в способность обожествленного правителя и жрецов контролировать природные процессы подвергалась во время природных катаклизмов тяжелому испытанию. Ответственность за массовый голод, вызванный засухой, ложилась на плечи тех, кто до этого заставлял верить во всесилие верховных правителей и жреческой прослойки. Силы, которые до сих пор работали на сохранение существующего строя, превращались в разрушительные.

Во времена народных восстаний наблюдается максимальное проявление двух движущих сил — стремление к объединению и стремление к отторжению. С одной стороны, как подчеркивал А. Чижевский, в такие периоды проявляется «единодушие масс… Теперь по одному зову вождя могут собираться под боевые знамена десятки, сотни тысяч людей, воодушевляемых одною мыслью, одним желанием. На месте вражды восцаряется единодушие, и общая мысль воспламеняет умы… Даже недавние враги могут сделаться друзьями… В стране устанавливается значительное согласие и мир между противоречивыми и ранее враждовавшими элементами государства… Сознание единства и полной солидарности в массах уничтожает все споры и пререкания… Массы превращаются в собирательную личность, коллектив индивидуальности».

Очевидно, что в ходе восстания многие цеховые, общинные, сословные, кастовые различия отступали на задний план.

Порядок, основанный на разделении общества на противостоящие слои, классы, касты, уничтожался. Барьеры, ограждавшие накопленные богатства, знания, привилегии ломались. Страна оказывалась во власти объединенного народа, который излагал свою волю возгласами возбужденной толпы или голосом вождя, чувствующего импульсы народной воли. «Изоляционная пленка», разгораживавшая различные социальные нити общества, сгорала в огне восстания, в системе, построенной на социальном и профессиональном разделении, происходило «короткое замыкание», а по сплавленным воедино проволокам шел ток огромной силы, Э ходе таких восстаний народ объединялся верой в возможность возрождения принципов всеобщего равенства и социальной справедливости, но уже на основе достигнутого уровня производства. Нередко такая вера обретала религиозную форму, а вожди восстания объявляли себя пророками.

С другой стороны, целью объединения людей в ходе народного восстания является беспощадное уничтожение ненавистного строя, а порой и физическое истребление представителей правящего слоя. Эти две стороны общественного сознания во времена народного гнева ярко проявились в ходе так называемого восстания в Египте, которое возглавил сириец Ирсу. В рассказе об этом восстании говорится, что в это время «один соединился с другим», «один убивал другого», с богами в ту пору «обращались как е людьми». Это восстание было подавлено около, 1200 года до н. э. основателем XX династии фараоном Сетнехтом.

Какие бы жестокие формы ни принимали народные восстания, их целью было установление справедливого строя. Однако результатом восстаний и сепаратистских движений было не создание общества равенства, братства и всеобщего процветания, а распад общества, развал хозяйственной системы, спад производства и резкое ухудшение положения большинства населения страны.

Продолжавшийся около двух столетий распад Египта в конце III тысячелетия до н. э. на отдельные номы, с чем связывают завершение периода Древнего царства, способствовал разрушению единой водораспредельной системы страны. Оросительные каналы засорялись, а осушительная сеть пришла в негодность. Там, где прежде были ухоженные поля, появились болотные заросли, в которых укрывались участники непрекращавшихся междоусобных войн. Земледельцы были вынуждены покидать земли, заливаемые Нилом во время паводков, и обрабатывать менее плодородные земли за пределами, поймы великой реки. В результате урожаи сокращались. Нередки были периоды массового голода, доводившего население до людоедства.

Даже в случае успеха восставшим не удавалось создать стабильного и справедливого строя, к которому стремились восставшие. Временная победа восстания народных низов в Лагаше в XXV веке до н. э. на первых порах привела к отстранению от власти класса разбогатевших угнетателей. Победители пытались соединить достижения цивилизации с порядком, основанным на равенстве и существовавшим в первобытном строе. Однако сочетание первобытного и цивилизованного оказывалось нежизнеспособным. Власть в руках победителей находилась недолго, преобразования в стране в интересах широких слоев населения были недолговечны, и вскоре был восстановлен прежний иерархический строй, во главе которого оказались всевластные верхи.

Вряд ли такой исход можно объяснить всесилием или коварством эксплуататоров. В существовавших исторических условиях общество могло быть или бедным и справедливым, или процветавшим и неравноправным. Необходимость в общественной кооперации и трудовой специализации, появление избыточного продукта с неумолимой последовательностью приводили к возрождению классов, социального неравенства и эксплуатации верхов низами.

Потрясения с целью восстановить справедливость в обществе часто отбрасывали его назад в развитии. Очевидно, что если голодные люди не могли придумать новых, более эффективных способов сельскохозяйственного производства, то им оставалось лишь три варианта действий: либо покидать родные края в поисках незанятых плодородных земель, либо медленно умирать и болеть, оставляя после себя болезненное потомство, либо пытаться перераспределить запасы продовольствия и источники его производства (скот, пастбища, посевные площади, источники воды) в свою пользу за счет соседей. Однако новые радикальные открытия в сельскохозяйственном производстве оказывались. не под силу тогдашнему обществу, свободных земель уже не оставалось, а медленно умирать люди не желали. Выход из своих внутренних хозяйственных трудностей, а также из социальных и политических противоречий первые государства искали в войнах против соседних государств.

 

ГЛАВА 18

КАК РЕКИ РАЗДЕЛИЛИ НАРОДЫ

______________________________________

Какими бы острыми ни были противоречия между различными классами, слоями и политическими группировкам внутри общества, они часто отступали перед необходимостью противостоять внешнему врагу. Войны против чужеземцев объединяли народ под властью правителя. В этом случае механизм общественной солидарности пускал в ход все древние стереотипы, позволявшие отличать «своего» от «чужого» и снимавшие любые ограничения на самые жестокие действия против «чужаков». Джузеппе Верди водной из сцен своей оперы «Аида» изобразил, как вступал в действие этот механизм перехода к истребительной войне против чужеземцев в Древнем Египте, и, вероятно, не очень погрешил против истины. В ответ на сообщение гонца, прибывшего «от границ эфиопских» со «страшною вестью» о нападении, Верховный жрец призывает к войне (в русском варианте оперы это звучит так: «Врагам Отчизны — только смерть и мщенье!»), а хор придворных и воинов подхватывает его призыв (в оригинальном варианте многократно повторяется слово «Война!», в русском переводе несколько раз звучит: «Мщенье!»).

Неизвестно, совпадали ли события, происходившие в «Аиде», с появлением солнечных пятен. Однако среди событий, которые, по оценкам Чижевского, приходятся на пики солнечной активности, важное место занимают «войны, военные, завоевательные, оккупационные, карательные экспедиции, набеги… В период максимальной активности иногда достаточно малейшего повода, чтобы массы воспламенились… и двинулись на войну… Период максимальной активности способствует выдвижению полководцев… В этот период иногда бывает достаточно одного вовремя сказанного слова или одного жеста, чтобы двинуть целые армии». В такие годы «войска сдерживаются с трудом».

И все же причиной войны не обязательно являлась необходимость дать отпор агрессору, как это показано в опере Верди, и не эмоциональный порыв, вызванный воздействием солнечной активности, как утверждал Чижевский. Хотя солнечная активность могла ускорить переход к войне, очевидно, что в отличие от многих восстаний, начинавшихся стихийно, военные действия зачастую готовились заранее и отвечали не столько внезапным порывам горячих сердец, сколько заблаговременному расчету холодных голов. Документы тех лет свидетельствуют о том, что, совершая военные походы, древние правители исходили из хладнокровного желания ограбить соседей.

Потомки охотников не только продолжали заниматься охотничьим промыслом и бороться за места, изобиловавшие дичью, но и применяли свои навыки ловцов и воинов против соседей — скотоводов и земледельцев. В записях, относящихся к правлению фараона Снофру, говорилось о большом походе египтян в Эфиопию, увенчавшемся уводом 7 тысяч пленных в рабство и захватом 200 тысяч голов скота, о пленении 1100 ливийцев и захвате их скота. Египетский царь I династии сообщал потомкам о том, что под его руководством были похищены у соседних народов, 400 тысяч голов крупного рогатого скота и 1422 тысячи голов мелкого рогатого скота. Такие походы продолжались на протяжении всей древней истории Египта. Уже в период Нового царства Аменхотеп II (XV век до н. э.) в результате одного похода доставил в страну 101 128 пленников. Он же привез из другого грабительского похода в Сирию и Палестину 45,5 тонн меди.

Правители других стран также оставили записи, в которых с гордостью сообщали потомкам о своих грабительских походах. Так, царь хеттов Мурсила II (около 1340 года до н. э.) писал: «Когда я всю страну Арцава победил, то я, Солнце (титул хеттского царя), добычей людьми в дом царя привел, — это было всего 66 тысяч людей добычи. То, что знать, войска, колесничие из Хаттусы привели в качестве добычи людьми, крупного и мелкого скота, нельзя было сосчитать״. Таким образом, грабеж других народов изначально считался у цивилизованных стран не только приемлемой нормой поведения, но и делом, достойным увековечивания в памяти потомков.

Отношение к своим соседям у цивилизованных народов ничуть не изменилось с тех пор, как они сражались за места охоты. Однако если в ходе таких войн у различных охотничьих племен были примерно равные возможности, то шансы на успех в нападении и обороне у цивилизованных держав были разными. Если в прошлом на сухопутных магистралях соперничали небольшие отряды в несколько десятков человек, то теперь крупные державы могли собрать многотысячные войска. Страны, не способные противопоставить крупной державе равновеликое воинство, не могли мечтать о нападении на нее и даже о защите от ее вторжения. Но почему же одни страны стали великими, а другие малыми?

Цивилизация породила не только неравенство внутри стран, ко и между ними. Став основными стержнями, вокруг которых формировались первые цивилизованные державы, реки или другие источники воды разделили трансконтинентальные магистрали на отдельные отрезки. Объединение земледельческих общин имело конечной целью установление единой власти в той или иной речной долине. Поэтому складывавшиеся там державы стремились обеспечить себе полный контроль над речной долиной или междуречьем. Египет беспрерывно вел войны против Эфиопии за полный контроль над долиной Нила. Не раз возникали войны между двумя частями Египта, и тогда одни египтяне относились к своим бывшим соотечественникам как к чужакам, грабя их и обращая их в пленников. Так, один из царей I династий. Верхнего Египта хвалился тем, что взял в плен 120 тысяч жителей Нижнего Египта. Первая половина III тысячелетия до н. э. в Месопотамии ознаменована войнами между различными шумерскими государствами за контроль над всей ирригационной системой Междуречья. Впоследствии Аккад, расположенный в северной части Междуречья, стремился подчинить Шумер, занимавший ее юг.

Установление власти над разными речными долинами предопределило их разные размеры. Державы, создававшиеся в долинах Нила, Тигра, Евфрата, Хуанхэ, Инда, не могли быть малыми. Напротив, государство, которое складывалось в долинах рек Керхе и Карун, не могло соперничать по своим размерам с вышеприведенными. Отрезки центральной магистрали, оказавшиеся между крупными реками, были заняты государствами, которые оказались обреченными играть роль малых стран в международном сообществе того времени.

Если желание первобытных племен завладеть выгодными местами охоты или ограбить соседей сдерживалось нередко сложными тотемными связями, то у цивилизованных народов таких сдерживающих причин не было. Безудержное стремление к грабежам, порабощению и захватам заставляло крупные и сильные державы выходить за пределы своих речных долин и покорять малые и слабые страны. Однако те, в свою очередь, стремились завладеть землями более слабых стран. Созданное в долине сравнительно небольшой реки Кызыл-Ирмак государство Хеттов расширило свои владения на большую часть Малой Азии и превратилось в грозного соперника Египта, Ассирии и других держав. Некоторые из малых стран даже использовали кризисы, поражавшие своих сильных соседей, для того чтобы овладеть их землями. Так, поступало не раз государство Элам в отношении своих соседей в Месопотамии. Как отмечал Л. Мечников, «иногда в течение жизни нескольких поколений эламиты успевали сохранить власть над побежденными» народами Междуречья.

Неравенство между странами объяснялось и различиями в их географическом положении относительно других в пределах цивилизованного пояса. Те страны, которые находились на оживленных перекрестках древних путей, оказывались в более выгодном положении, чем страны, возникшие вдали от центральных кварталов ноосферы.

Объясняя возвышение Ассирии, авторы «ВИ» справедливо обратили внимание на связующее положение, занимаемое этой страной к началу ее подъема: «Ассирия играла роль передаточного пункта, промежуточной инстанции в обмене между отдельными обществами и государствами с самого начала возникновения сколько-нибудь широкого обмена между различными районами Передней Азии». Господство Ассирии в древнем мире, которое она в конечном счете обрела, «было в значительной степени обусловлено ее благоприятным положением на караванных путях и тем особым местом, которое Ассирия занимала вследствие этого в экономике Передней Азии».

Тот, кто овладевал стратегически важной областью верховий Тигра, Евфрата и их притоков, становился хозяином положения в центральной части цивилизованного пояса планеты. В середине II тысячелетия здесь сложилось царство Митанки, покорившее Ашшур и ставшее соперником великих держав мира того времени. Правда, сначала Египет, а затем и Ашшур (Ассирия) разгромили Митанни. Впоследствии на стратегически важном перекрестке мировых сухопутных дорог было создано государство Урарту, просуществовавшее с XI до VII века до н. э.

Страны, находившиеся на перекрестке древних мировых путей, добивались быстрого подъема в своем хозяйственном и культурном развитии. Специалист по истории развития науки Саломон Гандц объясняет технические и научные достижения Шумера, Вавилона и Ассирии тем обстоятельством, что эти государства, находясь на перекрестке межцивилизационных связей, поддерживали активные торговые отношения с царством Хеттов, Мохенджо-Даро, странами Персидского залива и Красного моря. Близость к мировому перекрестку позволила Вавилону стать ведущим городом цивилизованного пояса и сохранять такое положение в течение двух тысяч лет.

Та же закономерность проявлялась и на других трансконтинентальных магистралях, превратившихся в пояса цивилизованного развития. Так, позже в Южной Америке наиболее удобное стратегическое положение заняло государство инков, сложившееся в районе озера Титикака, куда сходились все значительные сухопутные пути этой части американского континента. Вероятно, это обусловило расширение империи инков в Южной Америке вдоль трансамериканской сухопутной магистрали. Удобное положение на трансафриканской дороге государств Ганы, Мали и Сонгаи способствовало их экспансии вдоль течения Нигера.

Страны и народы, которые находились на дальних концах трансконтинентальных магистралей, несколько отставали от тех, которые занимали центральное, ключевое положение. Однако, находясь вдали от конкурирующих цивилизаций, они обретали большую безопасность от внешнего нападения. Если же такие страны имели возможность расширять владения в ту или иную сторону от линейных трансконтинентальных магистралей, то они обретали обширное двухмерное пространство.

Именно так развивались Индия и Китай. Установив контроль над верховьями Инда и его притоков и средней частью междуречья Хуанхэ-Янцзы, индийские и китайские государства получили возможность присоединить к своим владениям плодородные речные долины Ганга, Брамапутры, Янцзы, Сицзяна и т. д. Включив в свои владения большие территории, находившиеся в стороне от основных направлений экспансии других государств, Индия и Китай обрели дополнительный запас прочности.

В дальнейшем же эти державы стали осваивать огромные территории, прилегающие к долинам Янцзы, Ганга и других рек. В то время как Египет и державы Месопотамии лишь отчасти и ценой кровопролитных войн расширяли свои владения за пределы долины Нила и междуречья Тигр-Евфрат, государства Индии и Китая с момента своего возникновения получили возможность занять весь полуостров Индостан и огромную территорию к югу от Хуанхэ до Южно-Китайского моря. Потенциальному агрессору овладеть этими обширными долинами было не так легко, как меньшими по размерам долинами Нила, Тигра и Евфрата. Овладев обширными землями, эти страны обрели большую неуязвимость по сравнению с линейными цивилизациями в центральной части планеты.

Кроме того, на пространствах, покоряемых постепенно Индией и Китаем, существовала возможность производить больше сельскохозяйственной продукции, а стало быть, содержать больше населения. По этой причине даже в случае захвата этих стран Возникала возможность того, что оккупанты окажутся в подавляющем меньшинстве и растворятся в массе покоренных ими народов. Такая возможность у Индии и Китая была большей, чем у Египта и народов Месопотамии. Вероятно, этими причинами объясняется то, что, несмотря на многочисленные вторжения внешних врагов и даже покорение Индии и Китая иноземцами, народы этих двух держав сохранились, в отличие от народов Древнего Египта и древних, стран Месопотамии.

Различия же в судьбах Индии и Китая отражали разницу между ними в их географическом положении и в характере тех территорий, которые они постепенно осваивали. Первым отличием географического положения Индии от Китая была большая близость первой к центральной части цивилизованного пояса и к среднеазиатским центрам цивилизации, развивавшимся в речных долинах Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи. Вследствие этого Индия оказывалась более уязвимой для нападений цивилизованных государств. В то же время, находясь близко от Иранского нагорья и степей Центральной Азии, Индия не была избавлена и от угрозы обитавших там кочевых племен.

Китай же был удален от других цивилизованных стран, пока они не стали создаваться на Корейском полуострове и на Японских островах. Лишь когда Китай расширил свои владения до Средней Азии, он столкнулся с войсками арабского халифата. До этого единственной угрозой для Китая были кочевые племена. В результате по сравнению с Китаем Индия оказывалась объектом нападений большего числа врагов, многие из которых имели в своем распоряжении хорошо организованные и вооруженные армии.

Второе отличие в судьбах Индии и Китая было вызвано разницей в направлениях основных рек этих стран. Так как Янцзы, ставшая второй географической осью китайской цивилизации, проходит параллельно Хуанхэ, то она играла роль второй линии обороны страны. За широкой Янцзы не раз спасались от наиболее частых нападений внешнего врага с севера и северо-запада. Ганг же, ставший впоследствии второй осью развития Индии, служил продолжением линии, протянувшейся по течению Инда и его притоке». Напав на Индию с запада и севера, агрессоры могли продвигаться сразу по двум долинам крупнейших рек Индостана. Кроме того, развиваясь вдоль долин Инда и Ганга, индийская цивилизация, медленнее, чем китайская, освоила южные районы страны, где долгое время обитали племена, представлявшие для нее угрозу.

Эти различия в географической среде Индии и Китая привели к тому, что первая страна в гораздо большей степени страдала от внешних агрессоров и чаще утрачивала свою независимость, чем вторая. Так неравные географические условия Индии и Китая во время старта их цивилизованного развития обусловили их исторические судьбы на много столетий вперед.

Эти же условия определили и исторические судьбы Древнего Египта, Вавилонии, Ассирии, Хеггского государства, Элама, Митанни и других стран, сохранившихся лишь на географических картах древней истории. В отличие от Индии и Китая центральные страны, имевшие возможность для экспансии лишь вдоль линейной сухопутной магистрали, оказывались привязанными к ней, как поезд к рельсам железной дороги, и были обречены на постоянные войны с соседями, в ходе которых они истощали свои силы. Так, Египет, окруженный пустынями и морями, неизбежно сталкивался с Эфиопией на юге, азиатскими государствами на севере. Финикия, Израиль, Иудея и другие страны, расположенные к северу от Египта и занимавшие узкие полоски плодородных речных долин между морем, пустыней и степью, неизбежно превращались в объекты соперничества и паля сражений между крупными державами центральной части планеты.

Ограниченными были возможности для расширения территориальных владений за пределами «своих» речных долин и междуречий и уряда других государств Западной Азии. Поэтому многие из них могли осуществлять экспансию лишь в направлении соседних государств, расположенных по центральной магистрали вдоль речных долин. Эти международные конфликты зачастую перерастали в борьбу за установление: гегемонии в центральной части цивилизованного мира.

В течение ряда тысячелетий за обладание главным перекрестком сухопутных дорог велась упорная борьба между ведущими державами древности — Ассирией, Вавилонией, Египтом, Хеттским царством, Митанни, Урарту. В ходе бесчисленных войн то северная граница Египта достигала Евфрата и Тигра, то хетто-египетская граница проходила по территории юга нынешнего Ливана, то в состав Митанни входили земли северной Месопотамии и Сирии.

Бесконечные войны наносили колоссальный урон большинству населению цивилизованных стран, сопровождаясь уничтожением материальных ресурсе» и человеческих жизней. В описании военных действий Рамзеса II (1317–1261 годы до н. э.) в ходе его войны против хеттов и поддерживавших его сирийцев в «ВИ» говорится: «…Как опустошительный смерч носился Рамзес по своим непокорным владениям, сокрушая крепости, уничтожая леса, утоняя жителей». О походе ассирийского царя Сар-гона II в Урарту в 714 году до н. э. там же сообщается: «Что касается Саргона, то он прошел по Урарту, подвергая все разрушению на своем пут, сжигая поселения, снося крепости, уничтожая каналы, сады и посевы, захватывая или сжигая запасы продуктов».

А. Тойнби подчеркивает, что в ходе войн «Ассирия уничтожала целые общины — стирая города с лица земли, и превращая население целых стран в своих пленников». Когда после длительной осады в 689 году до н. э. ассирийцами был взят Вавилон, то их царь Сеннахериб «приказал снести статую бога Мардука в Ассирию, а город снести с лица земли. Жители Вавилона были частью казнены, а частью выселены в различные области Ассирийской державы». Так Ассирия всегда поступала со столицами государств, против которых она воевала со времён Тиглатпаласара III (правил в 745–727 годы до н. э.). Так был уничтожен, Дамаск в 732 году до н. э., Самария в 722 году до н. э., Муссаир в 714 году до н. э., Сидок в 677 году до н. э., Мемфис в 671 году до н. э., Фивы в 663 году до н. э., Сузы в 639 году до н. э. «Из столиц государств, находившихся в пределах досягаемости Ассирии, уцелели лишь Тир и Иерусалим», — констатировал Тойнби. Он отмечал: «Ущерб и горе, принесенные Ассирией Своим соседям, не поддаются описанию».

И все же сами ассирийские цари оставили для история многочисленные описания жестокостей, учиненных ими. Завершая перечень городов, разрушенных по его приказу, Сеннахериб писал: «Я их взял к разграбил, я на них напал, как ураган, я их обратил в пепел… на их месте я создал пустыню и кучи развалин; я опустошил вражескую страну так, как ее могла бы опустошить только огненная метла… Мои трофеи плавали в крови, как в реке, мои колесницы давили людей и животных и терзали еще трепетавшие члены врагов. Я воздвиг себе пирамиды из убитых мною врагов; всем тем, кто падал и сдавался, я велел отрубать руки».

Его внук и продолжатель его дела Ашшурбаннпал (известный так же как Сарданапал) так описывал завершение своих победоносных походов: «Я их (врагов) отводил в свою столицу Ниневию и повелевал сдирать с них живых кожу… непокорный народ по моему повелению отводили к великим каменным быкам, воздвигнутым дедом моим Сеннахерибом, бросали их там в ров, отрубали им члены, бросали на растерзание собакам, лисицам и хищным птицам, для того чтобы обрадовать сердце моих повелителей, великих богов».

Кровавые расправы с побежденными, превращавшиеся в угодные богам жертвоприношения, были характерны для многих древних цивилизаций. До 20-и тысяч пленников ежегодно приносили в жертву своим богам ацтеки. Как сообщал К. Керам, «жрецы вспарывали обреченному грудную клетку и извлекали из нее еще трепещущее, окровавленное сердце». Характеризуя в своей истории географических открытий жизнь доколумбовой Мексики, Жюль Верн писал: «Несчастные жертвы этого религиозного изуверства набирались большей частью из населения покоренных земель, которые приносили дань своим победителям не только деньгами и продуктами земледелия к ремесла, но и людьми». Известно, например, что в 1486 году при освящении нового храма в Тепочтитлане за один только день было убито семьдесят тысяч военнопленных!»

Подобная кровожадность не была исключением, а скорее общим правилом. Строки Ветхого завета запечатлели типичное отношение народов тех времен к чужакам, как к нелюдям. Ограбить их, пленить, а порой и уничтожить чужой народ считалось делом не только допустимым, но угодным Богу. Моисей осуждает евреев за то, что они после разгрома мадианитян не позаботились истребить их женщин и детей. Под угрозой кар небесных он приказывает своим единоверцам вернуться и довести начатую резню до конца.

В то же время захватнические войны, увенчанные кровавыми оргиями победителей, уничтожали не только покоренные народы, но в конечном счете создавали предпосылки для гибели торжествовавших агрессоров. Исходя из опыта древних цивилизаций, А. Тойнби даже вывел тезис о «самоубийственности милитаризма». Наиболее ярким примером, подтверждавшим его тезис, было описание судьбы Ассирии. Эта держава погибла вовсе не из-за того, что она «почивала на лаврах», поверив в совершенство своих институтов и непобедимость своих армий. Отнюдь нет. Как замечает Тойнби, ассирийская военная машина постоянно совершенствовалась в бесконечных войнах. Ассирийцы были превосходными войнами. Характеризуя ассирийцев в пору их агрессий против цивилизаций южной Месопотамии, Л. И. Мечников писал: «Жители северной Месопотамии, бывшие по условиям своей жизни, по обычаям и стремлениям главным образом грабителями, получавшие свое воспитание в охоте за львами и дикими буйволами, обладали всеми качествами, чтобы сделаться непобедимыми воинами. Ни один из древних народов не мог сравниться с ними в смелости, твердости, ловкости и энергии; но зато ни один народ не доводил до такой ужасной степени культ грубой силы и страстного стремления к военным занятиям, любви к грабежам, к разрушениям и хищничеству».

Однако постоянные войны и вооружения требовали значительных людских жертв и немалых материальных расходов. Как отмечается в «ВИ», помимо того, что «все трудовое население державы платило налог сельскохозяйственными продуктами, металлом и скотом и привлекалось к разнообразным царским повинностям — строительным, дорожным, оросительным… Часть людей привлекалась в армию в качестве рекрутов, а в случаях особо серьезных походов, по-видимому, все лично свободное население, способное носить оружие, призывалось в ополчение; в обоз и саперные части призывались и рабы. Постоянные тяготы поборов и военных походов были крайне обременительны для жителей самой Ассирии».

Истощение материальных и людских ресурсов Ассирии вынуждало правителей привлекать в свою армию представителей народов, разоренных ею. «Состав ассирийской армии все в большей степени пополнялся воинами из покоренных народов, что со временем сказалось на ее боеспособности». «Заметное распространение арамейского языка за счет родного аккадского в ассирийском отечестве показывает, что ассирийский народ мирно устранялся пленниками ассирийского оружия, в то время как военная власть Ассирии достигла своей высшей точки», — отмечал Тойнби.

Несмотря на многочисленные угрожающие признаки, владыки Ассирии, встав на путь войны против своих цивилизованных соседей, уже не могли с него сойти. Как справедливо замечали советские историки, «ассирийская рабовладельческая держава была создана силой оружия, держалась главным образом силой оружия и постоянно нуждалась в новых военных победах. Всякая даже малозначительная военная неудача имела большие политические последствия. Длительная же война с переменным успехом неизбежно должна была поставить Ассирийскую державу на край гибели».

Попытки Ассирии наступать одновременно на всех фронтах истощали силы этой державы. Стремясь распространить свою власть на Египет и Урарту, Элам и Вавилонию, страны Малой Азии и Иранского нагорья и беспощадно расправляясь с покоренными странами и народами, Ассирия стала вызывать ненависть всех стран центральной части цивилизованного пояса. Фактически, считал А. Тойнби, Ассирия подрубила сук, на котором сидела. Хотя к 660 году до н. э. Ассирия, как отмечалось в «ВИ», «находилась на высоте своего могущества… в пределах Ассирийской державы не было недостатка в людях, желавших, ее уничтожения. Народы Передней Азии считали своими главными врагами ассирийскую знать, военщину и городских купцов — маленькую группу людей, наживших неслыханные по масштабам того времени богатства и эксплуатировавших в своих интересах все остальное население Ближнего Востока. Весь Восток жил мечтой гибели Ассирии — «логовища львов» и надеждой на падение Ниневии — «города крови». В этом сходились и представители окраинных, еще не покоренных племен, и переселенные на новые земли пленные, и эксплуатируемые общинники, и представители рабовладельческой верхушки рабовладельческих кругов за пределами собственно Ассирии».

Результатом таких настроений явились коалиции самых разных сил и держав, выступивших против Ассирии. Одновременные наступления племен скифов и арамеев, Вавилонии и Мидии распыляли силы Ассирии. В 612 году до н. э. после трехмесячной осады Ниневия была взята объединенными войсками Мидии и Вавилонии. Ассирийская знать была вырезана, а царь Ассирии Сарак бросился в огонь пылавшего дворца. Правда, еще в течение семи лет ассирийцы в союзе с египтянами пытались сохранить остатки своих владений, но в 605 году до н. э. они были разбиты вавилонянами, и Ассирия прекратила свое существование.

Одним из следствий этих войн явилось ослабление позиций всего цивилизованного мира. По сути, вместо того чтобы служить форпостом цивилизации, Ассирия, по мнению А. Тойнби, превратилась в инициатора гражданской войны внутри цивилизованного мира, разрушая его по частям. Однако вряд ли стоит принимать на веру утверждение А. Тойнби о «самоубийственности милитаризма». Войны, которые вела Ассирия, были логическим следствием цивилизационного процесса. Ведь одним из его проявлений было безудержное стремление к захватам и экспансии. Точно так же, как бесконтрольное стремление обеспечить благополучие верхов за счет низов, одних областей за счет других, центра за счет провинций внутри одного общества приводило к его распаду, стремление страны, расположенной на том или ином отрезке цивилизованного пояса, расширить свою власть над ним, в конечном счете приводило к разрушению всего цивилизованного мира. Открыв огромные созидательные силы, цивилизация одновременно ликвидировала те отношения внутри ноосферы, которые сдерживали силы разрушения. Следствием этого, стало уничтожение цивилизацией своих достижений, возврат к тому состоянию, с которого началось их развитие.

 

ГЛАВА 19

СМЕРТЬ ПРИХОДИТ ИЗ СТЕПЕЙ

______________________________________

Пока цивилизованные страны были охвачены истребительными войнами друг против друга, жившие за их пределами племена продолжали заниматься охотой и собирательством, то есть оставались на нецивилизованной стадии развития. По мере же того, как земледельцы перемешались в речные долины, скотоводы уходили за стадами в сторону степных и обильных пастбищ и оказывались на окраине цивилизации. Впрочем, уход за стадами они часто совмещали с земледелием и периодически в течение года вели оседлый образ жизни.

Поскольку обработанная земля позволяла содержать гораздо больше людей, то земледельцы опережали кочевые племена по численности. (По подсчетам И. Захарова, население Китая в начале I века н. э. составляло около 60 миллионов человек; население же центральноазиатских степей, по оценке Л. Гумилева, колебалось в период от III до XIII веков н. э. между 0,4 и 1,3 миллиона человек.) Таким образом доля кочевых народов в общем составе населения цивилизованного Китая вместе с его периферией составляла от 0,5 до 2 процентов. Хотя, возможно, доля кочевников была большей по сравнению с оседлым населением других частей цивилизованного пейса, они и там составляли не очень значительное меньшинство.

Возможно, если бы эти 0,4–1,3 миллиона были бы солдатами хорошо вооруженной армии, то они представляли бы немалую опасность для Китая. Подобное скопление вооруженных сил на границах Индии, Египта и других стран также являлось бы страшной угрозой для их существования. Однако значительную часть этого населения составляли женщины, старики и дети. Кроме того, кочевые народы существенно отставали от цивилизованных стран по уровню производства, общественной, государственной, военной организации.

Земледельцы активно пользовались своими преимуществами. Когда между земледельцами и кочевыми скотоводами царил мир, то первые навязывали кочевникам неравноправные условия торговли, видя в них удобный источник получения ряда продуктов. Когда же у них возникала потребность в расширении посевов, то хорошо вооруженные земледельцы наступали на земли кочевых народов, распахивая их. Опираясь на свою преобладающую военную мощь, земледельцы облагали кочевников обременительной, данью, захватывали их стада, угоняли их в плен, обращали их в рабов.

Преимущества цивилизаций были очевидными и впечатляющими. Утраты же, понесенные обществом во время перехода к цивилизованному состоянию, казались незначительными. Между тем цивилизованные народы понесли огромный урон после ликвидации десятков тысяч первобытных научно-производственных коллективов, школ и аспирантур, ансамблей художественной самодеятельности, войск народного ополчения, собраний прихожан-единоверцев. Синтез общинных культур привел к усредненному, обобщенному изложению накопленных интеллектуальных и духовных богатств.

В результате утрачивались многие знания и способы понимания окружающего мира, закрепленные в особых способностях людей, их навыках и языках. Во многих случаях новые занятия и межличностные отношения вытесняли прежние знания, оценки природы и людей как ненужные и даже опасные. Вместе с запутанными архаическими сведениями о «своих» и «чужих» тотемах, «враждебных» зверях и растениях-«союзниках» исчезала бесследно информация о том, как без особых трудов найти питание в лесу и воду в пустыне и многое другое. Забывались и запрещались сложившиеся навыки труда, общественные обычаи, бытовые привычки. Утрачивалась способность к восприятию многих явлений природы. Атрофировалась глубокая вера во вселенский порядок. Незаметно был ослаблен интеллектуальный, моральный и духовный потенциал общества, его иммунитет к самым различным внутренним и внешним напастям.

Специализация и профессиональные правила до предела ограничили возможности свободно фантазировать и выражать свои представления о мире в искусстве, песнях, танцах, сказаниях. Теперь рисовали главным образом художники, ваяли скульпторы, а в спектаклях были заняты актеры. Их профессионализм возрос, но способы художественного выражения стали неподвижными, как позы людей и животных, изображенных на стенах египетских и вавилонских храмов. Даже изображения вымышленных существ и мифы о них следовали жестким канонам.

Религия цивилизованных стран оформилась в сложных обрядах, но она во многом утратила непосредственное ощущение одухотворенной природы, которым обладали первобытные люди. Вместе с нелепыми и жестокими обычаями исчезало эмоциональное поле притяжения к своим соплеменникам и к родной природе. При этом прежние абсурдные и суровые ритуалы порой заменялись не менее вздорными и жестокими церемониями.

Войска цивилизованных держав стали профессиональными, а потому в них служили квалифицированные специалисты, вооруженные совершенной военной техникой. Однако остальное население не умело воевать; не знало, какую помощь оказывать воинам во время нападения врагов на фронте и в тылу. Одновременно военная организация приобретала неподвижность, полагаясь не на новаторство, а на слепую дисциплину, войсковую иерархию, раз и навсегда сложившиеся способы вооружений и ведения боя.

Отстав от цивилизованных стран, кочевники в то же время обладали многими достоинствами первобытных народов. Как и древние охотники-предки основателей цивилизаций, кочевники обладали крепким физическим здоровьем. Не имея подобно Земледельцам постоянных обильных урожаев злаков и полагаясь в своей диете на мясо, а также дикорастущие растения и плоды, скотоводы и охотники получали в витаминизированной пище избыток энергии. Это, в частности, подтверждено исследованиями ученых Бойд-Орром и Джилксом. Они обратили внимание на резкие отличия в питании двух племен, живущих на Восточно-Африканском нагорье в Кении — масаи и кикуйю. Первое племя — скотоводы и охотники, второе — земледельцы. Масаи в среднем на 7,5 сантиметров выше и 12,5 килограммов тяжелее кикуйю. Масаи считаются более мужественными, более надежными, чем кикуйю. Помимо бананов, бобов, проса и кукурузы, масаи потребляют много молока. Молодые люди едят много мяса, при этом съедают все внутренности животного. У мужчин из племени кикуйю 60 процентов пищи составляют кукуруза и просо, а 25 процентов — сладкий картофель (батат). В их диете почти отсутствуют овощи и фрукты с содержанием витаминов. Только женщины и дети кикуйю едят бананы и различные травы. По мнению ученых, диета племени масаи, более богатая животным протеином и витаминами, обеспечивает их большими запасами энергии, чем бедная диета земледельческого племени кикуйю.

Подобные наблюдения относятся и к другим местам традиционного обитания кочевых народов. Ознакомившись с рационом питания кочевников Аравии и Туркестана, Э. Хантингтон пришел к выводу о том, что их питание значительно богаче витаминами, а поэтому в большей степени обеспечивает людей избытком энергии. Э. Хантингтон обратил особое внимание на то, что кочевники съедают практически все, что можно съесть в животном. Таким образом они используют все витамины и минералы, которые были переработаны животными из растений. Впрочем, даже молоко и мясо животных, которыми питались кочевники, богаты витаминами. На это обстоятельство обратил внимание Арнольд Тойнби: «Образ жизни кочевника представляет собой триумф человеческого искусства. Он умудряется питаться грубыми травами, которые не может съесть сам, переработав их в молоко и мясо прирученных животных».

Жизнь кочевников была здоровой и в других отношениях. В отличие от земледельцев, обитавших в речных долинах, они обычно жили на более высокой местности, в высокогорьях или на широких плато, открытых солнцу, озонированному воздуху и чистым горным водам. Воздух влажных долин, в которых обитали первые земледельцы, был беднее озоном и нередко насыщен вредными испарениями, в которых содержались болезнетворные бактерии. Речная вода, которую потребляли земледельцы, была зачастую смешана с нечистотами, сливаемыми в реку жителями выше расположенных деревень. Интенсивное земледелие часто нарушало солевой баланс в подземных водах, поступавших в их колодцы.

Условия же жизни бедных слоев населения первых цивилизаций были крайне нездоровыми. Археологи обратили внимание и на убогость жилья низших слоев в городах Древнего Египта. Жилища древних шумеров были невероятно скучены. Пища, которую получал раб в Шумере, была скудной и однообразной: он получал около литра ячменного зерна в день. Скученность людей в городах, однообразный и нездоровый труд, Недоедание и ограниченность пищевого рациона среди низших слоев населения могли способствовать болезням, как это было в более поздних цивилизованных странах. Влача полуголодное существование, страдая от различных болезней, порожденных голоданием и нездоровой пищей, население цивилизованных стран давало жизнь больному потомству.

Помимо того, что жизнь в плотно заселенной местности цивилизованных стран намного увеличивала возможность стать жертвой инфекционных заболеваний, жители этих стран значительно хуже, чем обитатели периферии, умели лечить эти и другие болезни. Многие эффективные средства лечения, а также более распространенные медикаменты, о которых было известно первобытным племенам, оказались забытыми, а способы лечения древней медицины — безвозвратно утраченными. К тому же теперь даже знатоки народной медицины не смогли бы собрать различные травы, поймать различных птиц или найти необходимые минералы, так как они исчезали по мере окультуривания природной среды. В общую копилку медицинских знаний попадали лишь те сведения о лекарственных растениях, которые можно было найти повсеместно, и те способы лечения, которые отвечали усредненному представлению о человеческом организме. Зная свойства организмов своих соплеменников, которые зачастую были его родственниками со схожей генетической природой, любой член племени или шаман мог найти наиболее подходящие средства для лечения самых разнообразных болезней. После объединения различных общин даже сведения о различных лекарственных травах и способах лечения могли оказаться неподходящими, а иногда и вредными.

Несмотря на несомненный прогресс медицины в ряде стран (например, во времена Древнего царства в Египте имелись специалисты по различным заболеваниям: глазным, «утробным», Зубным; в мумиях обнаружены свидетельства протезирования зубов), в большинстве древних государств лечение стало профессией избранных и привилегией богатых. Простой народ мог рассчитывать не на квалифицированную медицинскую помощь, а на самые общие, а потому приблизительные правила борьбы с болезнями.

Как свидетельствует Ветхий завет, у иудеев в качестве универсальных средств здравоохранения на первый план выступали меры общей гигиены и дезинфекции, а также огульные запреты на потребление разнообразной пищи. Вместо знаний о том, какое растение является союзником человека и что надо сделать, чтобы оно принесло ему пользу, люди запоминали, какое животное и каким образом следует принести в жертву, чтобы излечиться от хвори и искупить свои нарушения общественных заповедей. Детальные описания в ряде книг Ветхого завета ритуалов, которые следует выполнять священнику, материалов, которые должны быть использованы для приготовления священнической одежды, и предметов культа контрастируют с убогим перечнем довольно примитивных действий, которые должен предпринять священник для лечения самых разнообразных заболеваний. Вероятно, упадок народной медицины привел к росту самых различных заболеваний. Строки Нового завета помимо прочего свидетельствуют о том, как много людей жаждали исцелений от самых различных болезней в Иудее начала I тысячелетия.

Эти обстоятельства могли играть немалую роль в утрате цивилизованным обществом той «избыточной энергии», которая, по. мнению Э. Хантингтона, так необходима для созидательной деятельности. В результате, хотя общество в целом обретало все большее могущество, многие его звенья слабели. В этом смысле черты немощи обретало не общество, как утверждали стороннику «старения цивилизаций», а сами члены этого общества.

На фоне больных и ослабленных сынов цивилизации кочевники казались переполненными жизненной энергией. Именно такими их изображали китайские драматурги в своих пьесах. Обычно кочевники появлялись на сцене, делая скачки и исполняя буйные пляски. Правда, подобными сценическими приемами драматурги и режиссеры стремились показать не столько энергию кочевников, сколько «дикость» их манер.

Цивилизованные народы считали, что окружавшие их «варвары» или «дикари» были ближе по своему уровню развития к животным, чем к людям, и порой их называли «говорящими животными». По сравнению с обитателями «мировых столиц», «периферийные» народы были невежественны, их представления о мире были менее совершены, а их уровень хозяйственного и технического развития был низким. Гордясь своими знаниями и изящными манерами, жители цивилизованных стран не замечали того, что высокий уровень их культуры обеспечивается мощной общественной структурой, без которой «культурные» люди становятся беспомощными в силу своей индивидуальной бес культурности. Они не понимали, что их культура имеет немало уязвимых мест, фактически уходит от ответов на многие важные вопросы окружающего мира, а предлагаемые ей версии сомнительны или откровенно лживы.

Вытянув из запутанного клубка древних знаний нити сведений по отдельным специализированным предметам, люди смогли приумножить их и поднять профессиональный уровень общественных занятий. Однако обладатели этих специальных знаний и профессий утратили былой универсализм древних охотников и собирателей. Получив возможность купить хорошо сделанную лодку, человек разучился строить пирогу из коры дерева. Имея возможность купить дом, он забывал, как собрать вигвам, юрту иди чум. Бели древний охотник прекрасно сам определял наступление сезона охоты по самым разнообразным приметам, то земледелец Древнего Египта полагался на указания жрецов, определявших время наступления половодья Нила по положению Сириуса, а китайский пахарь послушно выполнял указания государственных чиновников, приказывавших ему, когда начинать работу, когда одевать шляпы во избежание солнечного удара, когда и как надо проветривать свои хижины во время летней жары.

Отрыв от полезных знаний об окружающей природе, от навыков труда, которые стали достоянием специалистов, сопровождался и атрофией способности к мобилизации физических и умственных резервов отдельного человека. Вывод Соломона Гандца о благоприятных последствиях цивилизации для людей можно вывернуть наизнанку: хотя цивилизованная жизнь позволяла людям беречь ноги, руки, голову, эти и другие органы тела ослабевали из-за отсутствия постоянной нагрузки. Если человек больше полагался на домашний скот для переездов с места на место, если он все больше использовал механизмы в ходе манипуляции с тяжестями, то его ноги и руки слабели. Если человек все в большей степени полагался на записанные «знания, символы, формулы и таблицы», ему все меньше приходилось заставлять работать свой мозг, а этот важнейший орган человеческого тела ослабевал от бездействия. Рост могущества общественной организации цивилизованных государств зачастую приводил к физическому ослаблению населения этих стран, а рост интеллектуальной мощи цивилизованного общества нередко сопровождался ослаблением умственного потенциала на уровне отдельных членов общества.

Будучи специалистами в том или ином занятии, прекрасно ориентируясь в своей области знаний, имея немалый трудовой и житейский опыт в пределах своего круга, дети цивилизаций терялись, когда попадали в иную профессиональную или житейскую ситуацию. Им было трудно соединить свой опыт и свои знания с опытом и знаниями в других, часто смежных областях труда и человеческой жизни. Пределы «своего» круга не позволяли отдельному человеку обладать необходимым для самостоятельного выживания минимумом знаний и трудовых навыков, которым обладал всякий кочевник. Жители цивилизованных стран постепенно превращались в ходячие воинские уставы и служебные предписания, становились механическими исполнителями общественных ритуалов. Они не замечали, что являются пленниками устаревших представлений о мире, а их способность к острой наблюдательности, нешаблонным решениям и нестандартным поведенческим реакциям давно атрофировалась.

Однако жители цивилизованных стран самонадеянно полагались на архаические сведения и поучения, накопленные их предками, но зачастую не отвечавшие изменившейся реальности. Они не видели, что их сознание было зачастую перенасыщено избыточной и малоценной информацией. К тому же допуск к основной массе полезных и актуальных знаний, имевшихся в общественном банке данных, был закрыт для большинства граждан. В сложном общественном организме многие решения принимались без участия отдельных граждан; их же попытки понять происходящее не поощрялись. Это убивало желание к самостоятельности в мыслях и делах за пределами круга своей привычной деятельности, рождало стремление уклониться от исполнения «лишних» обязанностей или выполнить их чисто формально, понадеявшись на эффективность мощной государственной машины.

Хотя оседлые народы нередко подсмеивались над несовершенным владением их языками, они и не подозревали, что кочевники часто опережали их в интеллектуальном отношении, в совершенстве владели разнообразными языками природы, умели ориентироваться в природных условиях и приспосабливаться к ее превратностям.

Их хозяйственная организация отличалась большей целенаправленностью в производстве и расходовании усилий по сравнению с оседлыми народами. ‘'Экономность» кочевой «экономики» отражалась и в целеустремленном характере людей. Суровое окружение заставляло кочевников быть предельно экономными не только в потреблении, но и в труде, физическом и интеллектуальном. Жизнь приучала их к исключительной точности в движениях, словесных выражениях, мыслях. Условия степей диктовали также суровость и даже жестокость обычаев с целью сохранения жизнеспособности кочевых племен.

Природной средой их обитания часто была равнинная степь, и это обстоятельство также влияло положительным образом на мировосприятие кочевников. В отличие от линейного мировосприятия земледельцев кочевники видели мир как огромную двумерную плоскость. Возможность преодолевать степные просторы в любом удобном направлении, не считаясь с пределами речных долин, давала ощущение свободы и способствовала развитию много вариантного мышления.

В своей «Кроткой истории мира» Герберт Уэллс перечислил ряд несомненных интеллектуальных преимуществ, которыми обладали кочевники по сравнению с обитателями первых оседлых держав. Во-первых, как замечал Герберт Уэллс, «перемещаясь по широким просторам, кочевник обладал более широким кругозором, он вступал в контакт с оседлым населением. Он привыкал к необычному виду людей и их необычным лицам. Ему приходилось интриговать и вести переговоры с соперничавшими племенами за пастбища». Как и первым племенам, которые переходили к земледелию, кочевые народы, обитавшие в районах сухопутных путей, не только имели возможности устанавливать разнообразные человеческие контакты, но и развивать в ходе этих контактов способности дипломатов и торговцев, разведчиков и воинов.

Во-вторых, суровые условия природы заставляли кочевников быть более внимательными к ним и замечать то, что проходило мимо внимания оседлого населения. Как справедливо писал Г. Уэллс, кочевник «больше знал про минералы, чем люди, которые пахали землю, потому что он бывал на горных перевалах и был знаком со скалами. Наверное, он был гораздо более лучшим металлургом. Вероятно, изготовление бронзы и еще более вероятнее плавка железа были изобретениями кочевников».

В-третьих, общественное и природное окружение кочевников повышало требовательность к отдельной личности, поэтому каждый член кочевого племени проявлял максимум изобретательности и смекалки. Говоря о кочевниках, Г. Уэллс замечал: «Личность более полагалась на свои силы; она меньше была частицей толпы».

В то же время эти всесторонне развитые личности были сильны и своим коллективизмом. В отличие от земледельцев, разделенных на замкнутые профессиональные труппы, противостоящие друг другу социальные классы и касты, кочевники представляли собой сообщества солидарных людей. Хотя сознание общенародной опасности могло сплотить население цивилизованной страны на борьбу с кочевниками, у него не было навыков постоянного сотрудничества. Жители цивилизованных стран, разделенные барьерами профессиональной и сословной терминологии, различиями в образе жизни, порой даже плохо понимали друг друга. Кочевник же прекрасно понимал своего соплеменника с полуслова и жеста и готов был заменить его в исполнении любых обязанностей, ибо обладал практически всеми навыками и знаниями своего племени.

Общественный строй кочевых народов еще не подвергся социальному расслоению и профессиональной дифференциации, характерным для оседлых цивилизаций, и строился на принципах равноправия и единоначалия, характерных для традиционных сообществ. «У кочевников, — подчеркивал Э. Хантингтон, — гораздо меньше возможности для развития различий в родах занятий и образе жизни, чем среди оседлого населения». Вследствие этого, по его словам, в степях происходил «процесс отбора», усиливавшего могущество кочевых племен. В суровых условиях степи, подчеркивал Хантингтон, «исчезали трусы и ненадежные, а в характере людей закреплялись мужество, умение полагаться на свои силы, верность к товарищам и впасть руководителя».

Физические, эмоциональные, интеллектуальные и духовные качества кочевых народов, организация их общественной жизни представляли собой такой же мощный потенциал, который позволил пионерам оседлой жизни создать первые цивилизации. Однако кочевые народы, жившие по соседству с оседлыми, не могли повторить достижения первых создателей цивилизаций, да и не собирались этого делать. И в этом проявлялось глубокое историческое различие между временем возникновения первых цивилизаций и временем их гибели. Решая свои проблемы, кочевники исключали для себя созидательное решение. Им не нужно было ломать голову нал изобретением способов ведения сельского хозяйства и трудиться в поте лица над созданием производительной экономики. Они видели перед своими глазами не стада животных, которых надо было приручать, и растения, которые следовало окультурить, а запасы продовольствия, скопления материальных изделий, которые были созданы цивилизованными странами.

Притяжение кочевников к очагам цивилизации не ограничивалось их восхищенным вниманием. Они наблюдали за жизнью богатых народов с нескрываемой жадностью и завистью к их процветанию, стремясь завладеть их богатствами. Кочевые народы не имели избытка в продуктах, а готовность ограбить соседей соответствовала их моральным принципам. Продолжительные наблюдения Э. Хантингтона за жизнью кочевников в Туркестане и Аравии убедили его в том, что грабительские набеги за чужим скотом составляли часть обыденной жизни пастухов. При этом кочевники исходили из тех же моральных установок, которыми руководствовались цивилизованные народы по отношению к своим соседям, кочевым и цивилизованным, совершая грабительские походы против них, похищая их скот, захватывая их самих в рабство.

Следует учесть, что постоянное расширение сферы цивилизаций приводило к тому, что каналы связи между оседлым центром и кочевой периферией постоянно развивались и были чрезвычайно разнообразными. Выходцы из кочевых племен могли быть рабами у оседлых земледельцев, они же могли совершать успешные набеги на своих оседлых соседей, они же могли поступать к ним на военную службу. Так, например, складывались отношения с жителями Урарту и Ассирии у киммерийцев, пришедших из Северного Причерноморья в Малую Азию. Началу владычества ливийских племен в IX веке до н. э. предшествовало активное использование ливийцев в качестве рабов и военных поселенцев, в результате чего они наводнили северную часть страны, а их вожди стали правителями номов и проникли в жреческое сословие Египта. Разнообразные и во многом противоречивые контакты могли в одночасье смениться разрушительной войной кочевых народов против оседлых.

Правда, для того чтобы кочевые народы изменили свой образ жизни и перешли к войне против цивилизованного государства, требовались неординарные обстоятельства. Ими, по мнению А. Тойнби, могли быть общественные катастрофы у оседлых соседей, создававшие у тех социальный вакуум, вследствие которого происходило «втягивание» кочевников в цивилизованные страны.

Природные катаклизмы «выталкивали״ кочевников с их пастбищ. «Выталкивание» происходило во время засух, периодически поражавших пастбища. Поясняя свою мысль, Тойнби писал: «Недавние метеорологические исследования показывают, что существуют ритмичные колебания, возможно, в масштабах всей планеты, между периодами сравнительной засушливости и влажности, что вызывает периодические Вторжения крестьян-земледельцев и кочевников в сферы друг друга. Когда засуха достигает такой степени, что степь не может больше обеспечить пропитание тому количеству ската, которым наполнили ее кочевники, пастухи сворачивают со своего проторенного пути, по которому они перемещались круглый гад, и вторгаются в окружающие окультуренные страны в поисках пищи для себя и животных».

Будучи, по справедливому выражению А. Тойнби, «пленниками ежегодных климатических и растительных циклов», кочевники, «когда им удавалось захватить у степи инициативу в свои руки, могли захватить инициативу и во всем мире». Если жители цивилизованных стран полагали, что судьба навечно вручила им счастливый жребий, то кочевые бедняки верили в возможность пересмотра воли Фортуны и желали перераспределить в свою пользу материальные и иные ценности, оказавшиеся в руках оседлых народов. Объективным образом эта вера отражала стремление бедного большинства населения планеты к более равномерному распределению богатств планеты, в том числе и созданных другими людьми.

Вера в возможность передела судьбы в пользу кочевого народа ярко отразилась в религии индоиранских кочевников — зороастризме. В соответствии с этим вероучением 12 тысяч лет борьбы Добра и Зла должны были увенчаться концом света, воскрешением мертвых и спасением мира спасителем из рода Зороастра. Впоследствии эта религия оказала большое влияние на развитие иудаизма, христианства и ислама.

Кочевники верили в неизбежность своей победы в ходе долгой к упорной борьбы. Контакты кочевников с оседлыми народами могли столетиями носить мирный характер. Наличие же у них указанных преимуществ не обязательно вело к победам кочевников над оседлыми народами. Тысячелетиями Египет успешно отражал нападения ливийцев из Северной Африки и семитских кочевников из Азии, пока они не добились успехов в покорении этой страны. Вавилон в течение трех столетий отражал нападения касситов, прежде чем они его одолели.

Порой, видя тщетность своих агрессивных предприятий, или по иным обстоятельствам, кочевники оседали на границах могучей державы, создавая параллельную оседлую цивилизацию. Часто кочевые народы оседали в верховьях рек, там, где некогда жили предки оседлых народов. Таким образом кочевые народы обретали те стартовые площадки, с которых начиналось развитие человеческих цивилизаций.

Вызревание новой державы, созданной недавними кочевниками на окраине более древнего государства, могло продолжаться не одно столетие. Потребовалось полтора века, чтобы сложившаяся на окраине Греции Македония покорила своего некогда более развитого соседа, а затем бросила вызов всему цивилизованному миру. Оседание на территории Ирана индоиранских племен, перекочевавших туда из степей Поволжья и Южного Урала, началось в конце II тысячелетия до н. э. Лишь в конце VIII века до н. э. эти племена объединились в племенной союз, именовавшийся Мидией. Потребовалось еще пара веков, прежде чем Мидия превратилась в мощную державу.

Словно дерево-дичок, выросшее на лоне природы от семечка культурной яблони, новое образование лишь отчасти обладало свойствами того общества, которое взяло за образец. Подражая цивилизованным соседям, государства-дички долго не могли обрести достаточную глубину культурных традиций, чтобы создавать оригинальные творения, равноценные более высоким образцам. Однако со временем этот культурный разрыв сокращался.

В то же время, как и дикое растение, новое государство, населенное полу оседлым, полукочевым народом, на первых этапах своего существования обладало большой жизнестойкостью. Такое положение позволяло периферийному народу легче перенимать опыт народа метрополии и накапливать потенциал для решающего удара.

Постоянно общаясь с оседлыми народами, кочевники приобретали и осваивали информацию об их жизни, их изделиях, которая могла бы оказаться им полезной. Готовясь к нашествиям на оседлые народы, они засылали своих шпионов, которые выведывали точные сведения о наиболее уязвимых местах оседлых соседей. Кроме того, подготовка к нападению на цивилизованные народы стимулировала новые технические и организационные решения, которые ставили кочевые народы выше оседлых в военном отношении.

Повторявшиеся из века в век крушения государств, в которых жили оседлые народы, под натиском кочевых народов, были результатом не численного превосходства «дикой орды» над малочисленными сынами высокой культуры. По подсчетам Л. Н. Гумилева, хунну (известные в Европе как гунны), наступавшие против Китая, «сражались в соотношении 1:20». Возможно, что численный перевес вооруженных сил оседлых народов над кочевниками был характерен и для других нашествий «варваров».

Как известно, кочевые народы не имели в своем распоряжении пулеметов, позволявших одному бойцу уничтожать десятки солдат вражеских войск. Достаточно ознакомиться с любым эпическим произведением, в которых описываются сражения Древности, чтобы понять, что их исход зачастую решался в рукопашных схватках один на один. Однако вряд ли можно предположить, что каждый кочевник мог повторить подвиги Ахилла и Гектора, побеждая по десятку врагов подряд. И все же если солдаты были сильнее и искуснее в бою, чем солдаты противника, то они могли одержать верх над равновеликим отрядом.

Отряды кочевников формировались либо из людей, с которыми они были знакомы с детства, либо с людьми, которые с детства привыкли жить и действовать в коллективе. Десяток здоровых, сытых и дружно действовавших кочевников скорее всего оказывались сильнее плохо сплоченного десятка солдат, набранных из полуголодных и нездоровых бедняков цивилизованного города. По аналогичным причинам сотня или тысяча солдат кочевого воинства могла одолеть сотню или тысячу воинов оседлого государства. При этом вовсе не обязательно было каждому бойцу убивать или тяжело ранить соперника. Хотя бы небольшой перевес в ходе боя мог привести к частичному отступлению противника, что, в свою очередь, могло спровоцировать бегство его войска с поля боя. Затем победителям даже не было необходимости одерживать подобные победы 20 раз. Преувеличенные рассказы бежавших с поля боя о мощи кочевников сеяли панику среди населения. Лавина слухов о фантастическом могуществе и беспощадности кочевых орд парализовала общественное сознание. Крушение веры в несокрушимость державы и страх заставляли людей думать прежде всего о том, как им самим уцелеть в ходе вселенской катастрофы.

Поэтому первостепенная задача кочевых народов состояла в том, чтобы нанести удары по армиям цивилизованных государств таким образом, чтобы те не могли бросить против кочевников всю мощь своих армий, превосходивших их в численном отношении. Если же кочевникам удавалось навязать условия военных действий, в ходе которых можно было разбивать мощную армию небольшими частями, то они добивались успеха. Как подчеркивал Лев Гумилев, монголы времен Чингисхана «вели войны небольшими, мобильными, плохо вооруженными, но прекрасно организованными отрядами».

Другая важная задача кочевников состояла в том, чтобы обрести самое совершенное оружие и лучшие методы ведения боя. Нередко они изобретали собственные оригинальные вооружения и придумывали новые боевые построения. Использование гиксосами боевых колесниц сделало их непобедимыми в боях с египетской армией. Сочетание более совершенной военной организации и передовых видов вооружений позволило мидянам, а затем персам разгромить армии Ассирии, Египта и других стран Древнего Востока. Впоследствии изобретение нового строя пехоты — «фаланги» — помогло Македонии, государству-«дичку», выросшему на границах Греции, победить воинов греческих городов, а затем персидские армии.

Оборонявшиеся цивилизованные войска оказывались беспомощными перед лицом конных армий кочевников. Четкость их боевых порядков, высокий боевой дух, сочетание коллективизма и индивидуальной находчивости позволяли «варварам» побеждать сложные, но неповоротливые общественные механизмы, составленные из формальных исполнителей чужих приказов, каждый из которых не мог мыслить и действовать самостоятельно.

Успех атакующим кочевникам был обеспечен, если для своего нападения они выбирали время, когда цивилизованная держава была ослаблена внутренними раздорами и войнами с другими цивилизованными странами. В этом случае война кочевых народов против цивилизованных стран длилась по тогдашним историческим темпам очень короткий срок. По некоторым сведениям вторжение гиксосов в Египет в 1750 году до н. э. произошло, когда эта страна была охвачена народным восстанием. Вторжению гутеев в Месопотамию благоприятствовали дворцовые смуты в Аккаде и восстание в Уруке против центральной власти. Касситы, вторгшиеся в Вавилонию в 1518 гаду до н. э., воспользовались ослаблением этой страны междоусобицами и войнами с Эламом и хеттами. Чем больше были масштабы кризисов, поражавших цивилизованный мир, тем энергичнее «втягивались» кочевые народы на его земли. Разрушительные войны, которые вела Ассирия против всех стран и народов центральной части цивилизованного мира, в конечном счете привели к подчинению этого региона власти пришельцев извне.

Приход к власти в Мидии нового царя Киаскара в 625 году до н. э. сопровождался превращением племенного ополчения бывших кочевников, осевших на Иранском нагорье, в регулярное войско. В 615–614 годы до н. э., воспользовавшись тем, что главные сипы ассирийцев действовали против Вавилонии, индийцы захватили соседнее с Ассирией царство Мана. Затем они вступили на территорию самой Ассирии, приняв участие вместе с вавилонянами в штурме столицы Ассирии. Вскоре Мидия расширила свою экспансию, и в 585 гаду до н. э. под ее властью оказались все земли нынешнего Ирана, Туркмении, северного Ирака и восточной Турции до реки Кызыл-Ирмак. Продвижение Мцдин на запад было остановлено лишь в результате мира с Лидией, государством в западной части Малой Азии.

Восстание в 553 году до н. э. против индийского господства персидских племен, проживавших на юге Ирана и покоренных индийцами, привело к тому, что Персия стала наследницей Мидии, сначала овладев ее землями, а затем продолжив захватывать территории. В 546 году до н. э. персидский царь Кир захватил Лидию и греческие города Малой Азии. Захватив в 538 году до н. э. Вавилонию, Кир провозгласил себя «царем Вселенной, сильным царем, царем Вавилона, царем Шумера и Аккада, царем четырех стран света». Кир, а затем его сын Камбис овладели Бактрией и Хорезмом, государствами, образованными по берегам Аму-Дарьи. В 525 году до н. э. персы овладели Египтом, а в 519–512 годах до н. э. — северо-западной частью Индии, островами Эгейского моря, Фракией и Македонией.

Впервые под властью одной державы оказались все страны центральной части цивилизованного пояса, а также ряд земель Индии и Европы. Это привело к прекращению разорительных войн в этом регионе. Хозяйственная жизнь постепенно возрождалась. В то же время победа персов означала, что господству цивилизованных стран, властвовавших в течение нескольких тысячелетий в этом регионе, пришел конец. Процесс распада цивилизованных стран, начатый в результате войн между ними, привел к тому, что они сошли с мировой сцены, уступив место новым народам, долгое время обитавшим на периферии земледельческих государств. Эта победа была одержана бедными народами, отставшими от передовых стран мира по численности населения, уровню накопленных материальных и духовных богатств, уровню их общественной организации. Успех был достигнут потому, что эти бедные народы состояли из людей более здоровых и сильных в физическом и психическом отношении, более знающих, находчивых и предприимчивых, более организованных и дисциплинированных, чем население цивилизованных государств.

Нередко требовались многие десятилетия, а то и века, чтобы побежденные могли освободиться от гнета кочевых захватчиков. Так было, когда Египет оказался покорен гиксосами, Аккад и Шумер — гутеями, Вавилон — касситами.

В одних случаях цивилизованные народы продолжали оказывать сопротивление оккупантам, хотя бы на части своей территории, и в конечном счете добивались освобождения своих стран.

В других случаях победители постепенно смешивались с побежденными, а культура побежденных «прорастала״ через культурную прослойку ее недавних разрушителей к гонителей. Обладавшие живым умом, наблюдательностью, открытостью к новым идеям кочевники быстро осваивали премудрости древних цивилизаций. В результате бывшие «дикари» превращались в носителей разрушенной культуры. Так было, когда семиты-скотоводы Аккада стали наследниками и продолжателями шумерской культуры, а израильтяне смешались с жителями страны Ханаан.

В третьих случаях победители создавали новую культуру, перенимая у побежденных многие элементы их цивилизации. Так было с ахейцами, а затем с дорийцами, пришедшими на юг Балканского полуострова. Оказываясь наследниками разрушенных ими государств, кочевые народы проявляли замечательную способность подняться на более высокую ступень развития.

Общим в этих вторжениях было то, что все они наносили цивилизации невосполнимый ущерб, и последующее восстановление разрушений не могло компенсировать утрату. Даже в тех случаях, когда цивилизованным народам удавалось освободиться от гнета иноземных захватчиков, память о многолетней оккупации надолго переживала ее время. Через сто лет после изгнания гиксосов из Египта, страна сохраняла следы разорения, а в народе жила память о учиненном погроме. Через столетия после нашествия гутеев на города Шумера и Аккада в жреческих песнопениях со скорбью вспоминали о разрушениях, причиненных этим вторжением.

Разрушение городов и сел, жилищ, технических сооружений, изделий и гибель их творцов зачастую закрывало доступ к достигнутым вершинам человеческих знаний на долгие годы, целые века, а то и навсегда. Захватчики далеко не всегда могли понять чужую для них культуру, и порой ее освоение осуществлялось по-варварски, вульгарно, когда смысл культурных творений воспринимался искаженно в соответствии с ограниченными представлениями пришельцев. Не являясь созидателями захваченных творений и в то же время убежденные в ценности трофеев, они часто видели в них не продукты разума, а магии. Варвары-захватчики переиначивали увиденное и услышанное о жизни покоренных народов в соответствии со своим мировосприятием, и их мифы становились собранием алогичных нелепостей. Они приспосабливали творения разума к своим несовершенным представлениям о мире и включали их в абсурдные церемонии, которые якобы должны были обеспечить им процветание.

В то же время, воссоздавая разрушенную общественную структуру и культуру, бывшие кочевники оказывались пленниками цивилизованных условий жизни, Которые не обязательно улучшали их личные качества. «Окультуриваясь», они утрачивали способность быть универсальными исполнителями различных профессиональных занятий, носителями основных знаний своего народа, разделяясь по родам занятий и классам. От их общинной демократии не оставалось и следа. Часто они бездумно перенимали чужие обычаи и верования и начинали с презрением относиться к тем заветам предков, которые составляли духовную основу их бытия и мировоззрения. Бывшие кочевники все больше полагались не на свою наблюдательность и свою память, а на исполнительность рабов и знания жрецов. Они приучались жить в более изнеженных условиях и питаться более изысканной, но менее витаминизированной пищей. Обретая в речных долинах комфорт, они подчинялись более ограниченному линейному мировосприятию, типичному для обитателей замкнутых пространств, и утрачивали то ощущение свободы, которое было характерно для обитателей степных просторов. В итоге они слабели физически, интеллектуально и духовно. В тех же случаях, когда ослабевших кочевников не изгоняли побежденные ими народы, они превращались в удобный объект для нападения очередных пришельцев с периферии — новых кочевников из степей или «народов моря».

Если победители проявляли больше жадности к чужим материальным и духовным богатствам, забывали свои традиции, утрачивали требовательность к себе и становились менее критичными по отношению к новому окружению, их быстрее постигала печальная судьба тех, кого они победили. Чем больше в культуре победившего народа сохранялись былые боевые и трудовые традиции, чем менее окружающая обстановка позволяла победителям расслабиться, тем больше была вероятность того, что новое государство оставалось долго на мировой сцене.

Нападения кочевых народов на цивилизованные государства происходили на всех континентах планеты. Видимо, последовательные смены культур ольмеков, тольтеков, майя в Северной и Центральной Америке в значительной степени связаны с нашествиями народов периферии на развитые державы трансамериканской магистрали. Во всяком случае историкам известно, что ацтеки были людьми периферии, покорившими Мексику и создавшими свою цивилизацию на обломках прежней. В Африке также постоянно происходили нашествия племен, разрушавших цивилизованные государства и создававшие на их обломках свои. Самой древней сценической площадкой, на которой в течение тысяч лет разыгрывались драмы со схожим сюжетом, была центральная сухопутная магистраль планеты, протянувшаяся от истоков Нила через Северную Африку и Южную Азию к Маньчжурии, Корее и Уссурийскому краю. Из века в век могучие цивилизации гибли под натиском кочевых народов, а их развалины превращались в новые стартовые площадки для развития человеческих культур.

 

ГЛАВА 20

ГИБЕЛЬ И ВОЗРОЖДЕНИЕ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

______________________________________

Получалось, что история древних цивилизаций развивалась по замкнутому кругу: от создания и подъема к процветанию, а затем к застою, упадку и уничтожению. Так, может быть, все-таки были правы Шпенглер, Тойнби и Гумилев? Ведь в своих теориях они исходили из того, что история цивилизованных государств состоит из последовательной смены подъема, ровного движения вперед, замедления прогресса, спада и гибели? А может быть, правы расисты, и причиной гибели цивилизованных стран было постепенное проникновение крови «низшей» кочевой расы, «заражавшей» «высшую» расу цивилизованного народа? Или, напротив, победы кочевников объяснялись их «расовым преимуществом»?

Но может быть, победа кочевых народов над цивилизованными странами лишь случайно совпадала с революцией, уничтожавшей отсталый строй? Что если в результате крушения различных держав древности на смену исторически обреченному строю приходил другой, более прогрессивный?.

Или, возможно, следовало обратить больше внимания на наводнения и другие бедствия, которые время от времени поражали Китай, Месопотамию и другие страны? Может быть, все-таки подобные природные катаклизмы виноваты в гибели древних цивилизаций?

И все же из вышеизложенного ясно, что предложенные в начале версии, объяснявшие гибель первых цивилизованных обществ, вряд ли можно признать исчерпывающими. За исключением сильных наводнений, землетрясений и прочих бедствий, которые до сих пор случаются на Земле, четырехтысячелетняя история не знает ни «встряхиваний земной коры», ни падений громадных астероидов или иных событий, разрушивших до основания древние цивилизации. Нет также никаких оснований считать, что строй, который устанавливался после восстаний, войн между цивилизованными странами и вторжений кочевников, был иным, чем существовавший до этих драматических событий.

Факты свидетельствуют и о том, что многие цивилизованные страны пали жертвой насильственных действий, а не медленно угасали. Даже Ассирия, которая перенапрягла свои силы в военных походах, отнюдь не пребывала в состоянии маразма и прострации, когда вела войны сразу против нескольких народов непосредственно перед своей гибелью. В то же время если исходить из того, что народы постепенно утрачивали способность к саморазвитию, как полагал Тойнби, то неясно, почему эта способность попеременно возвращалась к ним, как это свидетельствует неоднократное возрождение Египта с началом Среднего, а затем — Нового царства. То же самое происходило и в Китае.

Если же считать, как авторы расистских теорий, что египтяне, создавшие оригинальную культуру, были выше гиксосов по своим качествам, то почему они сдались под их напором? Если же исходить из того, что приток гиксосов «осквернил» кровь египтян, то почему последние смогли освободиться от власти кочевников?

Очевидные противоречия в объяснениях причин, почему умирали первые цивилизации, вызваны прежде всего тем, что авторы вышеприведенных версий отдают приоритет одному проявлению рокового кризиса. С точки зрения некоторых из них, причина гибели в ослаблении потенциала у руководящего ядра цивилизованного общества («творческое меньшинство» А. Тойнби, «пассионарии» Л. Гумилева и т. д.). С точки зрения других, цивилизации разрушались не только вследствие ослабления потенциала ядра («верхи не могут управлять по-новому»), но и усиления нежелания периферии общества мириться с существующим положением («низы не хотят жить по-старому»). С точки зрения третьих, цивилизации гибли из-за ослабления биологического потенциала одного народа в целом и усиления такого же потенциала у другого народа.

Между тем, как и при создании первых цивилизованных государств, их гибель была следствием не одного обстоятельства, а всех основных сил, влиявших на развитие человечества. Космические силы (солнечное излучение) влияли на состояние биосферы, либо способствуя богатым урожаям и приплоду скота, либо вызывая засухи или иные стихийные бедствия. Эти же силы могли усугублять внутренние и внешние конфликты в ноосфере. Состояние биосферы влияло на поведение людей, или состояние ноосферы, способствуя восстаниям и войнам. В свою очередь на состояние биосферы и неживой природы влияла хозяйственная деятельность людей. Различия в географических условиях определяли разные возможности стран в их развитии и борьбе друг против друга. Ухудшение биосферы, с одной стороны, притяжение цивилизованной части ноосферы — с другой, выталкивало кочевые народы из их географической среды и втягивало их в цивилизованную среду.

Во-вторых, авторы приведенных выше версий объясняли гибель древних держав либо вмешательством внешних сил (природные катаклизмы, примесь вредной крови), либо иссяканием сил внутренних (усиление противоречий между растущими производственными силами и производственными отношениями, прогрессирующая утрата способности давать ответ на новые вызовы, старение цивилизации). Таким образом они полагали, что в своем первоначальном, «неиспорченном» виде цивилизация была необыкновенно сильной и жизнеспособной. Вероятно, такое впечатление сложилось благодаря многотысячелетней истории первых цивилизаций. Однако известно, что срок жизни первых оседлых государств был различным и наряду с тысячелетними царствами существовали и страны со значительно более коротким периодом жизни. Представления о безмятежной жизни держав-долгожителей основаны на наших неполных знаниях об истории древнего мира, особенно о восстаниях, войнах и нашествиях кочевых народов. При всем различии во взглядах авторы вышеприведенных версий преувеличивали устойчивость цивилизации и одновременно недооценивали утраты, нарушившие прочность общества по мере его превращения из первобытного в цивилизованное.

Между тем сам процесс развития человечества от нецивилизованного состояния к цивилизованному сопровождался не только совершенствованием общества, но и огромными утратами. Как и любой биологический организм, несущий значительные потери по мере продвижения по эволюционной лестнице, человеческое общество, создав сельскохозяйственное производство, множество новых ремесел, ведя оседлую жизнь, построив города, создав сложные технические сооружения, понесло существенные потери. Общество утратило прочные связи с природой. Люди перестали свободно владеть «языками природы», понимать ее. Здоровый образ жизни сменился массовым нездоровьем. Оказавшись Зависимым от рынка, государства, храмов, отдельная личность утратила способность обеспечивать себя в материальном, умственном и духовном отношении.

Вместе с тем узы, связывавшие цивилизованное общество, оказывались менее прочными, чем разрушенная социальная ' ткань первобытной общины. Прежние отношения сотрудничества, взаимопонимания, поддержки сменились недоверием и антагонизмом. Ушла в прошлое личность первобытного общества, обладавшая Находчивостью, способностью к саморазвитию и творческим открытиям, огромным духовным и интеллектуальным потенциалом. Такую личность вытеснял бездумный исполнитель инструкций с ограниченным кругозором мышления.

Общество заплатило немалую цену за свой прогресс. Успехи в сельскохозяйственном производстве были оплачены разрушением окружающей среды. За кооперацию И специализацию в труде общество получило социальное неравенство, классовое угнетение и восстания, в ходе которых оно занималось самоистреблением. За объединение в пределах речных долин человечество приобрело постоянную борьбу между отдельными провинциями, разделение на народы, вечно уничтожавшие друг друга. Ценой высокого уровня развития стали нашествия кочевых народов. За подъем на вершины цивилизации общество заплатило своим разрушением и гибелью.

Утратив прочность первобытных общин, цивилизованное общество стало более уязвимым для разрушительных, сил и легче теряло собственные достижения. Восстания, войны и нашествия кочевником не были ниспосланы Немезидой. Механизм саморазрушения был заложен в общественный строй уже при его рождении. Он был предопределен и географическими условиями. Превращение реки или иных источников воды в географическую ось оседлого государства и потребность в трудовой кооперации в конечном счете приводили к концентрации общественных богатств в руках меньшинства наверху социальной пирамиды. Со- здание цивилизованных государств в долинах рек привело к неравному разделу сухопутных магистралей и неравенству между народами. Подъем цивилизаций происходил в окружении остальных народов, оставшихся на низком уровне материального развития. Продолжение этих процессов увеличивало существовавший разрыв в уровне материальных и иных возможностей между привилегированными меньшинствами и большинством людей в рамках общества, всех цивилизованных стран и ноосферы.

В то же время эти процессы способствовали тому, что обездоленные внутри общества, цивилизованных стран и всей ноосферы стремились к переделу богатств в свою пользу. Силы, аккумулировавшие богатства в центральном «ядре» цивилизации, уступали силам периферии. Полицейские силы, армии, крепостные стены, окружавшие дворцы, столицы и целые страны, не справлялись с напором жаждавших материальных ценностей. «Оболочка» общественных структур ломалась под натиском центростремительных сил, неудержимо рвавшихся к «ядру» цивилизации. Тогда происходили общественные катастрофы, подобные ядерным взрывам. Эти взрывы уничтожали созданные богатства, материальные и интеллектуальные. Разрушались здания, сгорали бесценные рукописи, гибли творения искусств. В ходе таких разрушений исчезали без следа знания древних ученых.

Каждый такой взрыв отбрасывал общество, его науку, технику, искусства далеко назад. Историки отмечают, что «среди памятников скульптуры времени Нового царства трудно найти такие, которые по силе и выразительности могли бы сравниться с некоторыми изваяниями царей Среднего царства». Поскольку со времен Древнего царства египтяне перестали строить гигантские пирамиды, то они постепенно утратили многие технические познания, позволявшие им сооружать конструкции из каменных блоков весом от 2,5 До 30 тонн.

Нам же достались лишь разрозненные осколки былого великолепного наследия, исчезнувшего вместе с ними. Многие из них пригодились бы и для современных людей. Ведь достаточно было сравнительно недавно расшифровать один древний египетский папирус, чтобы открыть эффективный способ борьбы с трудноизлечимыми кожными заболеваниями.

Многие ключи к пониманию древних технологий и наук утрачены. Уцелевшие записи дают далеко не полную картину той обширной литературы, которая имелась в. древних странах. Но׳ даже если бы мы имели в распоряжении все архивы и библиотеки первых цивилизаций, многое осталось бы для нас тайной за семью печатями, потому что значительная часть информации не записывалась, а подразумевалась. Древние же представления о мире, которые лежали в основе их культур, кардинальным образом отличались от наших. Вполне возможно, что за таинственными заклятиями и вздорными ритуалами скрываются знания и опыт, позволяющие лучше понять до сих пор нераскрытые загадки мироздания. Носители же этих знаний гибли в ходе восстаний, войн и нашествий.

Гибель цивилизованных государств наносила удары и по сотням тысяч простых тружеников. Правда, их теперь не обирали торговцы и ростовщики. Однако распад рынка сокращал до предела возможности для удовлетворения их потребностей, а их труд оказывался ненужным. Они избавлялись от налогов и государственных повинностей, но многие системы общественного хозяйства, обеспечивавшие их жизнь, переставали функционировать. Их не эксплуатировали верхи, но зато их грабили и убивали разбойники. Утратив же способность первобытных людей самообеспечивать себя на лоне природы, они оказывались беспомощными.

Однако описание крушений великих и малых государств древности не исчерпывает их истории. Общество не вращалось по замкнутому кругу. Хотя коэффициент полезного действия общественного механизма, запрограммированного на чудовищные разрушения, был ничтожно мал, человечество неуклонно двигалось вперед. Зачастую эти малозаметные продвижения также игнорировались авторами вышеупомянутых версий о причинах гибели цивилизаций.

Цивилизованное общество менялось не только под воздействием силовых потоков притяжения и отталкивания крупных социальных или этнических масс. Оно преобразовывалось и вследствие постоянного движения сравнительно мелких людских молекул и атомов (от небольших коллективов до отдельных личностей). Тяга людей к мощным источникам энергии или предметам, в которых эта энергия была овеществлена, была движущей силой в медленных, почти незаметных, но постоянных процессах, совершавшихся на различных уровнях; научно-техническом, социальном, этническом. Древнее общество было подвержено не только грандиозным и быстротекущим реакциям распада, но и медленным реакциям синтеза, происходившим на микроуровне. Синтез идей, эмоций, духовных течений, материальных творений, непрерывно происходивший в цивилизованном обществе, менял его облик не менее эффективно, чем великие катаклизмы.

Стремление людей выжить (или сохранить свой энергетический потенциал) или улучшить свое положение (то есть усилить свой энергетический потенциал) способствовало нововведениям в технике, активизировало обмен товарами, идеями, заставляло их менять место жительства и образ жизни. Даже во время грандиозных катастроф общество аккумулировало энергетические импульсы, выделившиеся во время распада. Оно развивалось даже в периоды смуты и раздора. Общество не могло уберечь от гибели сложные ирригационные системы, картины и скульптуры, рукописи жрецов и своды законов, но простые инструменты труда и предметы обихода, бытовые привычки и трудовые приемы, которые мог освоить почти каждый человек, уцелевали во время самых грандиозных катастроф. В дальнейшем эти скромные свидетельства погибшей культуры становились теми следами, по которым удавалось восстановить былую цивилизацию. Более того, разрушение косных общественных структур, которые сдерживали распространение знаний и навыков, стимулировало людей больше проявлять находчивость и предприимчивость в ходе восстановления цивилизаций из осколков разрушенного и создания новых творений.

Развал единого египетского государства, ознаменовавший завершение Древнего царства, не привел к полному прекращению технического прогресса. Более того, как отмечалось в «ВИ», «распад централизованной деспотии не мог не вызвать некоторого «оживления хозяйственной деятельности на местах». Именно в это время удалось «добиться ряда усовершенствований в технике сельского хозяйства». В частности, в этот период распада единой страны большое распространение «получили плуги с крутым заворотом рукоятей, облегчавшим нажим во время пашни». В эти годы вошли в употребление новые зернотерки, облегчившие труд тех, кто молод зерно, новый прибор для выжимания плодов.

Разрушение мощного государства означало помимо прочего и освобождение творческой инициативы от канонов, которые долго диктовали определенный стиль в исполнении работ и сдерживали движение вперед. Авторы книги «Искусство Древнего Востока», говоря о периоде смут после Древнего царства, указывают: «Несмотря на общий упадок искусства в Первом промежуточном периоде, в некоторых центрах постепенно начался рост местных художественных мастерских, сочетавших традиции мемфисского искусства со своими самобытными чертами. Именно эти мастерские во многом подготовили новый расцвет. искусства Египта следующего периода — Среднего царства».

Даже во времена разрушительных нашествий кочевых народов в ряде стран наблюдался прогресс в развитии хозяйства и культуры. Советские историки подчеркивали, что период господства гугеев над Шумером нельзя считать временем «полного упадка». В условиях гутейского господства правитель Шумера Гудеа «смог развить крупное строительство… При Гудеа начался расцвет шумерской литературы». Не остановилось развитие Египта и в течение (68 лет власти гиксосов. За эти годы египтяне сумели сохранить многие свои культурные богатства и прежде всего свое духовное наследие. Более того, и в это время прилагались усилия для развития культуры страны. Одна из наиболее ценных научных рукописей Египта (большой счетный задачник) относится к правлению одного из шрей-гиксосов.

Наконец, разрушители цивилизованных государств часто вторгались в их пределы не с пустыми руками. В том, что цивилизованные страны стали применять бронзу, железо, конные повозки и осуществили ряд других нововведений — заслуга кочевых захватчиков.

Новый цикл начинался не с чистого листа, а с позиций, находившихся существенно впереди по сравнению с теми, с которых страна стартовала в прежнем цикле. В результате каждый из трех основных периодов развития Египта, между которыми лежали столетия междоусобиц и нашествий внешних врагов и условно именуемыми Древним, Средним и Новым царствами, был отмечен значительными достижениями в технике сельскохозяйственного производства, строительства и различных ремесел. Так, в Среднем царстве появились новые режущие орудия, неизвестные Древнему царству. В этот период появились изделия из бронзы, возникла новая отрасль производства — стеклодельная. По сравнению с Древним царством усовершенствовались плуги.

Если во времена Среднего царства пользовались горизонтальным ткацким станком, на котором трудились три ткача, то в Новом царстве использовали вертикальный станок, которым управлялся один работник. Если медники Среднего царства раздували горн ртом, то в Новом царстве появляется горн с двумя ножными мехами. В Новом царстве сверлильщики бус орудовали сразу пятью сверлами вместо одного, а прядильщик мог работать на двух подвесных прялках вместо одной. В Новом царстве для размельчения земли при пахоте стали пользоваться не только мотыгами, но и молотами. В садоводстве для поливки стали применять водоподъемные журавли. В этот период еще более развилось производство стекла, в том числе цветного. В Новом царстве были изобретены водяные часы.

Хотя эти технические нововведения не могли сравниться по своей значимости для развития человечества с появлением земледелия и скотоводства, каждое из них, даже самое скромное, означало рост производительности труда в той или иной отрасли. Постепенные перемены медленно, но верно продвигали цивилизации вперед. Знаменательно, что первые цивилизации стартовали во времена господства меди и активного использования каменных орудий, а ко времени своего заката в них широко применялись изделия из бронзы, сплава меди и олова, железа.

Технические перемены отражались и в изменениях в социальном составе общества. Несмотря на то, что иерархический и сословный (нередко кастовый) строй ограничивал до предела возможности для социального движения внутри общества, такое движение нельзя было остановить. Положение некоторых профессиональных групп (например, ремесленников) могло улучшаться, отдельные представители низших слоев населения проникали в средние классы, а представители средних поднимались на самый верх. О том, что в принципе подобное было возможно, свидетельствуют популярные рассказы о скромном происхождении царя Аккада Саргона, объединившего Междуречье под своей властью (около 2400 года до н. э.). Эти рассказы, в которых правда сочеталась с фантазией, были особенно распространены в Междуречье, когда прежняя аристократия вытеснялась простолюдинами.

Эти социальные передвижения постепенно изменяли культурные стили, господствовавшие в обществе. Как отмечается в «Истории искусств Древнего Востока», «ломка местных культовых традиций, смена старой аристократии новой и возможности, временно открывшиеся при Саргоне Древнем перед свободными, но не родовитыми гражданами, не могли не сказаться и в области искусства, давая определенный простор творческому началу». Авторы книги говорят о «ярком расцвете аккадского искусства», который продолжался около 200 лет.

Перемены в обществе происходили и под влиянием растущих связей с другими странами, и народами. Из столетия в столетие рос объем торговли, а ее география постоянно расширялась. В Египет Нового царства поступали предметы из различных стран. Дерево для строительства кораблей доставлялось из Ливана и Эфиопии, слоновая кость — из северной Месопотамии и Эфиопии. В школьных пособиях Нового царства упоминались вавилонские жеребцы, быки и копья из страны хеттов, кипрские коровы, масло из Месопотамии. Увеличение количества товаров меняло потребности людей, их мировосприятие, их образ жизни, стиль их культуры. В частности, редкие и дорогостоящие чужеземные товары, доступные лишь привилегированным слоям населения, усиливали дифференциацию в обществе, тягу к развитию международной торговле и военным походам.

Помимо чужеземных товаров в цивилизован и ые страны постоянно проникали чужеземцы. Они приходили не только в качестве пленников и захватчиков, но прибывали с караванами товаров и мирных кочевников, оседавших на землях, чтобы трудиться наравне с местными жителями. Выше уже отмечалось постепенное, но активное проникновение ливийцев в Египет, киммерийцев — в Урарту, носителей арамейского языка — в Ассирию. Хотя гибель первых цивилизаций не была следствием «порчи крови» варварами, было очевидно, что как бы ни сожалели впоследствии расисты, но отделить цивилизованные народы от нецивилизованных было невозможно. Стремление цивилизованных стран с презрением третировать кочевые народы или отгородиться от них не приносило успеха. Ноосферу нельзя было разделить никакими китайскими стенами, так как люди планеты были связаны самыми разнообразными узами. Область разума оставалась такой же единой пленкой, как и биосфера.

Постоянные потоки пришельцев меняли этнический состав населения, его культуру. По мере проникновения аккадцев на юг Междуречья господство шумерской культуры в этом регионе к концу IV тысячелетия до н. э. сменилось к началу II тысячелетия до н. э. преобладанием аккадской культуры. Сформировавшийся постепенно в Междуречье новый народ — вавилоняне — использовал один из диалектов аккадского языка. Шумерский же язык продолжали изучать в школе, использовали в науке и литературе, но. он превращался в мертвый язык, вроде средневековой латыни. В то же время во многих текстах вавилонской литературы использовались сюжеты более древних шумерских произведений, в потому можно говорить о взаимосвязанности этих культур разных времен и разных языков. Искусствоведы отличают характерные признаки шумерской и аккадской культур, в то же время замечая многочисленные примеры их взаимовлияния.

Чем в большей степени страна была подвержена различным культурным влияниям, тем аморфнее были черты ее культуры. Авторы труда «Искусство Древнего Востока» отмечают, что «сначала политическая зависимость от хурритского государства Митанни (середина II тысячелетия до н. э.), а затем постоянное общение с разными народами способствовали тому, что ассирийское искусство во многом сформировалось как эклектическое».

Хотя для Египта была характерна значительно большая преемственность местной культуры, специалисты без труда определяют культуры различных периодов по заметным признакам и различают три разных языка: староегипетский (язык Древнего царства), классический (язык Среднего царства) и новоегипетский (язык Нового царства). Во многом эти перемены в языке отразили и внешние влияния на египетскую культуру. Несмотря на сохранение в стране господствующего положения древней религии, в Новом царстве наблюдается распространение сирийско-палестинских божеств.

Под влиянием этих медленных, но постоянно совершавшихся перемен облик цивилизованных государств изменялся гораздо глубже и устойчивее, чем под воздействием одноразовых, быстрых и грандиозных общественных катастроф. Эти процессы не оставили в стороне ни одно из первых цивилизованных государств. Одни из них бесследно сошли со сцены. Другие так сильно изменяли свой облик, что от прежнего вида, который был присущ их культуре, не оставалось и следа. Третьи сохранили лишь отчасти верность древним традициям, но во многом следовали им лишь формально, плохо понимая смысл сохраненных памятников и-ритуалов.

И хотя статуи царей разрушались, их богам переставали поклоняться, языки цивилизованных народов становились мертвыми, обычаи забывались, но многие материальные и духовные богатства народов не пропадали бесследно. Занимая место погибшего государства, победители вынуждены были принимать роль и сценическое решение тех, кого они прогнали с исторической сцены. Кроме того, театральная площадка, на которой начиналось очередное действие исторической драмы, редко была абсолютно пустой даже после самых разорительных нашествий. На покоренной земле оставались поля и пастбища, рабочий скот и орудия труда, хозяйственные сооружения и бытовые постройки. Их использование невольно вынуждало победителей осваивать профессии, которые прежде были им неизвестны, и приучаться к чуждому для них образу жизни. Победители осваивали научное, техническое и культурное наследие побежденной державы, хотя бы потому, что они сталкивались с теми же проблемами, которые вызвали к жизни появление научных открытий, технических изобретений, культурных стилей, которые были созданы жившими прежде народами. Разорив Урарту в 714 году до н. э., ассирийский царь Саргон И вывез из покоренной страны хитроумный метод строительства подземных галерей, по которым вода направлялась с гор в долины. Эти сооружения, называемые «каризы», до сих пор распространены в странах Ближнего и Среднего Востока.

На захваченной земле чаще всего оставались и покоренные народы, являвшиеся носителями всевозможных знаний, трудовых навыков и культурных привычек. Лишь двое гордых пиктов из баллады Р. Стивенсона, уцелевших после победы над ними шотландцев, предпочли погибнуть, но не передать победителям тайну верескового меда. В большинстве же случаев даже между самыми непримиримыми врагами в конечном счете возникали какие-то контакты, позволявшие побежденным поделиться с победителями хотя бы частью своего культурного наследия.

В силу всех этих причин пояс древних цивилизаций постоянно накапливал огромный потенциал ноосферы. Непрерывное накопление энергии ноосферы противостояло процессам разрушения и на протяжении долгих периодов времени преодолевало их. Именно это обстоятельство создавало впечатление об устойчивом развитии государств цивилизованного пояса.

Осью этого пояса по-прежнему служила центральная сухопутная магистраль древних зверей и охотников. Однако энергетическое поле цивилизации оказывало мощное воздействие на всю ноосферу. Материальные изделия цивилизованных народов обнаруживали далеко за пределами их ближних окраин. Изделия Египта попадали на берега рек Южной Африки, а китайские изделия времен династии Шан-Инь (1600–1027 годы до н. э.) обнаруживались на реках Абакан и Енисей.

Следствием воздействия цивилизации на остальную планету явилось постоянное расширение ее пределов. Если мировая цивилизация стартовала в V–IV тысячелетиях до н. э. в нескольких разрозненных очагах, едва соединенных друг с другом, то к середине I тысячелетия до н. э. разрывы между цивилизованными странами сократились. Цивилизованный пояс протянулся от Атлантического до Индийского и Тихого океанов.

 

ГЛАВА 21

ПОЧЕМУ СМЕЩАЛИСЬ ЦЕНТРЫ МИРОВОГО РАЗВИТИЯ?

______________________________________

Как мы помним из школьной программы, после изучения древней истории, после Вавилона и Ассирии, Индии и Китая, в которой счет шел на тысячелетия и сотни веков, мы начинали изучать историю древних греков и древних римлян, в которой значение приобретали отдельные года и даже дни. Освещая все подробнее отдельные отрезки времени, мировая история одновременно все больше повествовала о событиях, происходивших в Европе. Казалось, что после возникновения Афин и Рима история стала вершиться лишь на юге и западе Европы, требуя внимания ко все более и более мелким деталям. В то же время получалось, что в это время в Африке и Азии уже ничего существенного не происходило. Более того, если некоторые события происходили в Африке и Азии, то лишь в связи с появлением там европейцев. Египет, Индия, Персия, Парфия, страны арабских халифатов упоминались на страницах учебников в связи с походами Александра Македонского, римских императоров и крестоносцев на Восток. В дальнейшем Азия, Африка и Америка представлялись в учебнике лишь по мере их *‘открытия» жителями Западной Европы.

Впечатление о том, что Западная и Южная Европа являются главной сценой мировой истории, сложилось у жителей этих регионов еще в далекой древности. Правда, между ними не было согласия относительно того, в какой части Европы находится авансцена мирового театра. Для обоснования своих претензий на выдающееся место Западной и Южной Европы обычно использовались географические доводы.

МИРОВЫМ ЦИВИЛИЗАЦИЯМ БЫЛ ПОЛЕЗЕН КЛИМАТ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ

Еще Аристотель исходил из того, что оптимальное развитие общества может быть достигнуто лишь в условиях умеренного климата. Такой климат, по его мнению, имелся только в его родной Элладе. Философ считал, что «живущие в холодном климате Европы сильны духом, но им недостает ума и ловкости; поэтому они сохраняют относительную свободу, но у них нет политической организации и они не способны управлять другими людьми. И то же время жители Азии умны и изобретательны, но они слабы духом, а поэтому они всегда находятся в состоянии подчинения и рабства». Древнегреческий ученый полагал, что лишь его соотечественники, представители «эллинской расы», живущие между азиатами и северными народами Европы, «представляют собой среднее по характеру, обладая и умом, и сильным духом».

По мнению же Шарля де Монтескье, умеренным климатом можно было считать тот, который характерен для западной части Европы, но никак не для ее южной или ее восточной части. Преимущества климата Западной Европы по сравнению с Южной французский философ видел в том, что здесь погода холоднее. {Как уже говорилось выше, он верил, что развитию стран благоприятствует холодный климат.) «Мы уже сказали, — подчеркивал Монтескье, — что чрезмерная жара подрывает силы и бодрость людей и что холодный климат придает уму и телу известную силу, которая делает людей способными к действиям продолжительным, трудным, великим и отважным… Не надо удивляться, что малодушие народов жаркого климата почти всегда приводило их к рабству, между тем как мужество народов холодного климата сохраняло за ними свободу».

С другой стороны, французский философ считал, что климат Западной Европы теплее, чем в ее восточной части (например, в «Московском государстве»), что также ставило ее в более выгодное положение. Казалось бы, это противоречило его убеждению о пользе холодного климата. Из справедливого наблюдения относительно того, что климат Восточной Европы и Северной Азии намного холоднее, чем в Западной Европе, Монтескье делал иной вывод. Замечая, что Азия «совершенно не имеет умеренного пояса и ее страны, расположенные в очень холодном климате, непосредственно соприкасаются с теми, которые находятся в климате очень жарком, каковы Турция, Персия, Китай, Корея, Япония и государство Могола», Монтескье приходил к следующему выводу: «В Азии… народы воинственные, храбрые и деятельные непосредственно соприкасаются с народами изнежен-ними, ленивыми и робкими, поэтому один из них неизбежно становится завоевателем, а другой — завоеванным».

В то время как «в Европе… умеренный климат весьма обширен; и хотя он охватывает страны с весьма различными климатами, например, Испанию с Италией и Норвегию со Швецией, однако так как климат становится более холодным от юга к северу лишь постепенно, почти пропорционально широте каждой страны, то каждая страна по своему климату весьма сходна с соседней; в этом отношении там не встречается резких различий». В результате этого «в Европе… народы не противостоят друг другу как сильный сильному; те, которые соприкасаются друг с другом, почти равно мужественны. Вот где великая причина слабости Азии и силы Европы, свободы Европы и рабства Азии».

В то же время из всех европейских стран Монтескье отдавал первенство скандинавским за их роль в прогрессе мировой цивилизации. Он называл их «фабрикой орудий, которыми сокрушают выкованные на юге цепи. Здесь образуются те мощные народы, которые выступают из своей страны, чтобы уничтожать тиранов и рабов».

В своих гипотетических построениях Монтескье опирался на ряд неоспоримых фактов, подтверждавших стимулирующий эффект холода на развитие цивилизаций и в то же время свидетельствующих о пользе умеренного климата. И все же его умозаключения были уязвимы для критики. Во-первых, философ игнорировал всю историю войн и рабовладения в Европе, которая дает немало примеров того, как одни европейские народы порабощали другие не в меньшей степени, чем в странах Азии.

Во-вторых, доводы Монтескье не позволяли понять, почему страны, расположенные там, где, по его мнению, была изнеживающая жара, в течение нескольких тысячелетий являлись лидерами цивилизованного мира. В-третьих, неясно, почему центр мирового развития сначала сместился не на север Европы, который, по его мнению, играл исключительную роль в развитии человечества, а оказался на крайнем юге Европы, на ее средиземноморском побережье, где летом стоит жара, точно такая же, как и в близлежащей Турции.

ЦЕНТРЫ ЦИВИЛИЗАЦИИ СДВИГАЮТСЯ ТУДА, ГДЕ ХОЛОД И ГРОЗЫ

Через пару веков вывод Монтескье о смещении цивилизации в сторону холодного климата поддержал Э. Хантингтон. Правда, в отличие от французского философа американский ученый ссылался не на закаливающее воздействие холода, а на стимулирование холодным климатом изобретений по сохранению тепла. Хантингтон полагал, что уже изобретение огня способствовало разделению человечество на тех, кто использовали огонь, и тех, Кто обходились без огня. Помимо очевидных преимуществ от тепла, пользователи огня, по мнению Хантингтона, ״размножались быстрее, чем другие. С помощью огня некоторые из них могли Переместиться в земли с более холодным климатом, куда не могли последовать за ними те, кто не знал огня, потому что там им было дискомфортно. Так совершался миграционный отбор. На новых землях люди более умные и компетентные могли вступать в брак только между собой… Таким образом на новых землях развивался новый, более умный тип человека, а культура этих мест достигала более высокого уровня».

В дальнейшем люди совершенствовали приспособления по сохранению огня и отоплению жилых помещений. Эго позволяло им продвигаться все дальше и дальше на север, где для выживания требовалась защита от холода. Отмечая, что в Египте и многих других первых цивилизованных странах не требовалось разводить огонь внутри дома для согревания помещений, Э. Хантингтон указывает, что ״греки научились делать что-то вроде каминов, хотя они еще не знали дымоходных труб». Видимо, по мнению Хантингтона, изобретатели каминов были умнее тех, кто не сумел их изобрести, и они закрепляли свое интеллектуальное преимущество, вступая в брак с другими пользователями каминов. Следуя этой логике, можно предположить, что в дальнейшем еще большим интеллектом обладали изобретатели дымоходов, центрального отопления и так далее, которые активно размножались все в более и более северных широтах. Хотя трудно усомниться в том, что жизнь в условиях сурового климата стимулировала изобретательность людей, вряд ли есть основания предполагать, что изобретения все более совершенных способов отопления были подобны эволюционным изменениям в организме, вроде появления ног у бивших рыб, которые закреплялись в генетическом коде.

Очевидно, чувствуя несовершенство своей гипотезы, в которой истопник превращался в главную фигуру мирового прогресса и биологической эволюции, Хантингтон обратил внимание на другой фактор, который, по его мнению, сыграл не меньшую роль в развитии мировой цивилизации. Сопоставляя уровни развития различных стран мира с самыми разными показателями природных условий в этих странах, ученый обратил внимание на поразительное совпадение: чем выше был уровень развития, тем чаще в этой стране происходили грозы и штормы.

Объясняя это обстоятельство, Хантингтон приводил многочисленные данные, свидетельствующие о том, что воздух, наэлектризованный грозами и штормами, существенно усиливает интеллектуальную деятельность. Во время сильных бурь, доказывал Хантингтон, повышались оценки студентов, сдававших экзамены. В месяцы, когда больше гроз или свирепствуют штормы, увеличивается количество посетителей библиотек, обладателей патентов на изобретения. При прочих равных условиях в различных регионах США эти и другие показатели интеллектуальной активности выше там, где бывает больше гроз и бурь.

В подтверждение этих замечаний Хантингтон приводил карты, на которых были изображены регионы мира, в наибольшей степени подверженные циклонам, бурям и грозам. Их пределы в основном совпадали с границами наиболее богатых стран середины XX века. Первым таким регионом является часть Западной Европы от Ирландии и Великобритании, центральная и северная часть Франции, Бельгия, Голландия, Дания, Германия и западная Польша. Второй регион включает в себя восточные штаты США и южную Канаду от Галифакса и Милуоки до восточного Техаса, исключая Флориду. Третий регион — Япония. Четвертый расположен между 30-м и 40-м градусами южной широты ка восточном побережье Южной Америки от южных границ Бразилии и включает Уругвай и северную часть Аргентины. Пятый регион включает небольшую часть Австралии от Сиднея до Мельбурна и большую часть Новой Зеландии. Вывод Хантингтона таков: цивилизации движутся не только в сторону холода, но также туда, где бушуют бури и штормы.

Возможно, эти наблюдения имеют под собой реальную почву, но нет никаких оснований утверждать, что в регионах, где чаше. идут грозы и свирепствуют бури, циклоны и ураганы, рождаются более умные люди. Иначе все наиболее значительные открытия человечества и первые цивилизации возникли бы в этих краях, а не там, где они появились на самом деле. Однако ни один из этих регионов не сыграл никакой роли на первых этапах истории цивилизаций.

ЦИВИЛИЗАЦИИ ЛУЧШЕ ПОДХОДИЛА ФОРМА ЕВРОПЕЙСКОГО КОНТИНЕНТА

Впрочем, Монтескье также, кажется, понимал уязвимость тезиса о положительном влиянии холода на прогресс цивилизации, а потому он привлек другие доводы для объяснения успехов Европы в развитии цивилизации. Он уверял, что рельеф Европы благоприятствует развитию более совершенного общественного строя. Монтескье писал: «В Азии всегда были обширные империи… Дело к том, что в известной нам Азии равнины гораздо обширнее (то есть чем в Европе. — Прим. авт.) и она разрезана горами и морями на более крупные области; а поскольку она расположена южнее, то ее источники скорее иссякают, горы менее покрыты снегом и не очень многоводные реки составляют легкие преграды. Поэтому власть в Азии должна быть всегда деспотической, и если бы там не было такого крайнего рабства, то в ней очень скоро произошло бы разделение на мелкие государства, несовместимое, однако, с естественным разделением страны».

Не считал Монтескье благоприятными для развития совершенного общественного строя и рельеф Африки и Америки. «Африка лежит в климате, сходном с климатом южной Азии, и находится в таком же рабстве. Америка, опустошенная и вновь населенная народами Европы и Африки, не может еще в настоящее время проявить собственного духа; но все, что мы знаем о ее древней истории, вполне согласуется с нашими основными положениями».

Европейский же рельеф, по оценке Монтескье, мешал созданию крупных империй на этом континенте. Он утверждал, что здесь империи «никогда не могли удержаться… В Европе в силу ее естественного разделения образовалось несколько государств средней величины, где правление, основанное на законах, не только не оказывается вредным для прочности государства, но, напротив, настолько благоприятно в этом отношении, что государство, лишенное такого правления, приходит в упадок и становится слабее других».

Идею о том, что европейский континент наилучшим образом подходил дня развития цивилизаций, развил впоследствии Георг Гегель. Он полагал, что характер и степень цивилизованного развития народов мира предопределена формами тех континентов, на которых они сложились.

Отметив в своей «Философии духа», что «Америка представляет собой только общее различие севера и юга с совсем узкой полосой, соединяющей собой обе крайности», Гегель считал, что вследствие такой формы континента «первоначальные обитатели Америки… представляют собой слабое, исчезающее племя».

По мнению Гегеля, «Африка, взятая в целом, представляет собой сплошное единство данной массы, горный хребет, замкнутый в своих берегах». Поэтому, полагал великий немецкий диалектик, дух народов «черного континента» «еще дремлет, остаётся погруженным в себя, совершенно Не прогрессирует и, таким образом, вполне соответствует компактной неразличенной массе африканской земли». Вследствие этого, по мнению философа, «негров следует рассматривать как младенческую нацию, не выходящую еще из состояния незаинтересованной и чуждой всяких интересов непосредственности».

Констатируя, что азиатский материк, «являет собой противоположность высокого плоскогорья и больших долин, орошенных широкими реками», Гегель объявил, что «Азия представляет собой как в физическом, так и в духовном отношении момент противоположности… Дух, с одной стороны, отрывается здесь от природы, с другой, снова впадает в природность». Поэтому, полагал диалектик, «человек здесь еще не может прийти к сознанию своей личности, не имеет еще в свой индивидуальности никакой ценности и никакого оправдания, — ни у индийцев, ни у китайцев; эти последние без всякого колебания бросают или даже убивают своих детей».

Исходя из того, что в Европе «горы и долины не примыкают, как в Азии, друг к другу, как две большие половины этой части света, но повсюду проникают друг в друга», Гегель заключил, что европейский континент «представляет собой единство упомянутого неразличенного единства Африки и ничем неопосредованной противоположности Азии». Благодаря этому, считал германский ученый муж, «европейский дух противопоставляет себе мир, освобождается от него, но снова снимает эту противоположность, возвращает обратно в себя, в свою простоту, свое другое, многообразное». Вследствие этого в Европе «господствует бесконечное стремление к знанию, чуждое другим расам».

Несмотря на высокий авторитет Гегеля, вряд ли можно согласиться с его утверждением о том, что определенные расы живут лишь в пределах «своих» континентов. Не менее сомнительны его положения о связях, которые якобы существуют между уровнем развития рас и очертаниями континентов. Кроме того, германский философ допускал заметные упрощения в описании геофизических свойств материков и большую вольность в изображении нравов и духовных качеств народов Азии, Европы, Америки и Африки. Не было у него и оснований полагать, что особенности строения европейского полуострова Евразии способствовали «бесконечному стремлению к знанию», якобы «чуждому другим расам». Вопреки рассуждениям Гегеля, не в Европе, а на землях Африки и Азии родились первые цивилизации, в которых проявлялось «стремление к знанию».

В то же время Гегель справедливо обратил внимание на роль изрезанной береговой линии Европы в развитии этого субконтинента Евразии. Впоследствии на это обстоятельство обратил внимание ряд исследователей.

ЦЕНТРЫ МИРОВОГО РАЗВИТИЯ СМЕСТИЛИСЬ В СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ

Существенным недостатком вышеприведенных версий является то, что они скорее подгоняли определенные географические условия Европы (умеренный климат, отсутствие обширных равнин, изрезанное морское побережье) для объяснения того, почему здесь цивилизация стала активно развиваться и достигла высокого уровня. По этой причине эти объяснения не могли быть точными и игнорировали последовательность исторических событий. Монтескье и Гегель исходили из того, что в Европе цивилизация обрела свое постоянное место пребывания после мучительных поисков Земли Обетованной. Вместе с тем оба философа совершенно справедливо отмечали сдвиг центров развитая из более южных широт на север и к изрезанному морскому побережью.

Выбор цивилизациями более холодного воздуха и изрезанной береговой линии был, по мнению немецкого ученого Бетгннгера, следствием последовательного покорения людьми водной стихии. Ученый увязал распространение цивилизации не столько с температурой воздуха или свойствами континентальной массы, сколько с особенностями водной среды. Следуя реальным событиям истории, Бетгангер обратил внимание на то, что распространению цивилизации по Европе предшествовало ее развитие в бассейне Средиземного моря на берегах не только Европы, но также Азин и Африки. Он писал: «Средиземное море послужило той Промежуточной географической средой, где произошел переход древних речных цивилизаций, речного культурного мира… к океаническому периоду наших дней».

Эту идею развил Лев Мечников. Распределив историческое развитие человечества по периодам и эпохам он, вслед за периодом древних речных цивилизаций, выделил «средиземноморский период», состоящий из 25 веков. За начало этого периода он принял основание африканского города Карфаген.

Этот период он разделил на две эпохи. Первая — это «эпоха Средиземного моря, во времена которой главные очаги культуры одновременно или поочередно представлены крупными олигархическими государствами — Финишей, Карфагеном, Грецией и, наконец, Римом при цезарях, вплоть до Константина Великого». Не ограничиваясь повторением идеи Бетгингера, Мечников предложил вторую эпоху, связанную с выходом цивилизации за пределы Средиземного моря. Эта «эпоха морская, начинающаяся со времени основания Византии (Константинополя), когда в орбиту цивилизации втягиваются Черное, а затем Балтийское моря. Эта эпоха охватывает весь период средних веков».

Эти версии выгодно отличались от предыдущих. Во-первых, они основывались на реальных событиях, не пытаясь доказать, что целью исторического развития человечества было его прибытие на европейскую почву. Во-вторых, Беттингер и Мечников пытались увидеть в средиземноморском периоде необходимое звено в закономерном процессе освоения людьми планеты. Л. Мечников так объяснял последовательность в сменах периодов развития: «Капризное на первый взгляд и случайное передвижение центра цивилизации из одной страны в другую в разные эпохи, изменение в течение истории, культурные ценности различных географических областей в действительности представляются явлениями строго закономерными и подчиненными порядку. Географическая среда эволюционирует во времени, она расширяется вместе с прогрессом цивилизации. Ограниченная в начале исторического периода не особенно обширными бассейнами больших рек…. эта среда в известный момент охватывает побережья внутренних морей, а затем распространяется на океаны, охватывая мало-помалу все обитаемые области земного шара».

Б то же время гипотеза Беттингера-Мечникова оставляла некоторые вопросы открытыми. Во-первых, она не помогала увидеть принципиальное отличие между освоением рек и покорением морей. Использование рек людьми было связано в первую очередь с новым способом получения продуктов питания. Освоение же морей лишь отчасти было связано с расширением рыболовства, которое возникло задолго до создания морских государств. Эта гипотеза не объясняла, какие качественные преимущества получали люди, поставившие под свой контроль морские пути, а, стало быть, позволяла усомниться, действительно ли центры мирового развития сместились в Карфаген, Финикию, Грецию, Рим.

Во-вторых, ограничивая регион действия Средиземным морем, эта гипотеза не объясняла, почему это море сыграло главную роль в человеческой истории.

Все вышеприведенные версии справедливо обращали внимание на смешение центров мирового развития в Западную Европу и Средиземноморье, но они противоречили друг другу. Кроме того, в них было немало уязвимых мест и они не позволяли получить убедительные объяснения, почему так произошло. Да и так ли это было на самом деле?

 

ГЛАВА 22

КАК СТАТЬ ЗЕМНОВОДНЫМ

______________________________________

Постепенно расширяя свои пределы, цивилизация, сложившаяся на центральной магистрали, приблизилась к морским побережьям, к пульсирующей границе «вода-суша», сыгравшей особую роль в развитии жизни на планете и появлении «разумного человека». Население приморий жило в постоянном контакте с морем, подчинялось его «пульсирующим» ритмам, стремилось воспользоваться его дарами и понемногу выходило на морской простор.

Покорение моря началось еще во времена каменного века, когда люди приступили к завоеванию природной среды, покинутой миллионы лет назад водоплавающими предками сухопутных животных. Задолго до создания первых цивилизаций люди заселили малые и большие острова, а также Австралию. Мореплавание служило естественным продолжением речного судоходства, поскольку реки, по течению которых сложились крупные державы, впадали в моря.

Уже в III тысячелетии до н. э. Шумер вел морскую торговлю с Бахрейнскими островами, Египтом, странами Африки. По Средиземному и Красному морям в Египет доставляли множество товаров из далеких стран. Сами египетские суда сооружались из ливанского кедра и африканского черного дерева, доставлявшихся по морю. Египтяне совершали далекие путешествия вдоль берегов Африки.

Однако для первых цивилизованных держав мореходство не стало главным средством сообщения. Их географическими осями развития и основными транспортными артериями были древние сухопутные магистрали, дополненные реками. Морские маршруты стали лишь удобными, но вспомогательными дорогами. Древние египтяне и шумеры совершали длительные морские переходы, но это не было регулярно и не привело к созданию заморских поселений. Крупные морские порты на побережье Египта (в частности, в Александрии) возникли уже во времена упадка этой страны и после ее оккупации Александром Македонским.

Освоение морских просторов стало делом народов, живших на островах и континентальных побережьях Средиземного моря. Покорение морей требовало особых человеческих качеств. Путешествия по морю были, по крайней мере, настолько же опаснее, чем переезды по реке, насколько самое узкое море шире самой широкой реки. Гроза на реке, от которой можно было укрыться на берегу, становилась в бескрайнем море смертельной опасностью. Спокойная морская гладь могла в считанные минуты превратиться в цепи водяных валов, каждый из которых мог сокрушить судно. Попутный легкий ветерок мог внезапно стихнуть и обернуться яростным штормом. Морские течения были загадочнее и непредсказуемее, чем течения рек. Переменчивая стихия делала жизнь мореплавателей и жителей приморского побережья гораздо менее устойчивой по сравнению с жизнью сухопутных людей. Они прекрасно знали то, что было известно одному из героев «Одиссеи», который говорил: «Нет ничего, утверждаю, сильней и губительней моря; крепость и самого бодрого мужа оно сокрушает».

Сознание постоянной опасности требовало от тружеников моря пребывания в состоянии повышенной мобилизованности. Море развивало наблюдательность, смекалку, сноровку, умение быстро принимать правильные решения и четко выполнять их. Победа над морем давалась лишь сильным духом. Первыми мореходами становились более смелые, мыслящие остро и реалистично, предприимчивые, изобретательные, инициативные, свободолюбивые. От наличия таких качеств зависела выживаемость мореходных народов.

Жизнь на пульсирующей границе «вода-суша» требовала от людей «земноводности», то есть умения перемещаться по воде с такой же легкостью, как по суше. Чтобы стать «земноводным», вовсе не обязательно обрести жабры, подобно Ихтиандру из романа А. Беляева. Людям достаточно научиться управлять центром тяжести своего тела и учитывать его измененный в воде вес, чтобы удерживать равновесие. Мореплавание же требовало создания таких судов, которые могли бы удерживать равновесие в воде в течение продолжительного времени и перемещаться в желаемом направлении на большие расстояния.

Благодаря кораблестроению и мореходству люди обрели возможность регулярно курсировать по морям, перевозя все более крупные грузы. Миф о создании ковчега, на котором люди смогли сохранить элементарную основу ноосферы и биосферы во время всемирного потопа, отразил их способность воссоздавать на морском судне микромир земной суши и перемещать его по поверхности моря. По своему научно-техническому и хозяйственному значению это было равносильно открытию земледелия и скотоводства.

Осознание своей победы над природной стихией отразилось и в мифах мореходных народов. Герои греческих мифов побеждали зверолюдей, олицетворявших силы необузданной природы: Персей убивал Медузу, Тесей побеждал Минотавра, Геракл одолевал кентавров, Одиссей побеждал циклопа Полифема, любимого сына морского бога Посейдона. Герои бросали вызов силам природы и стоявшим за ними божествам, но нередко сами боги морских народов обретали человеческие черты и приходили на помощь людям.

Победители морской стихии в конце XIII века до н. э. образовали союз племен Средиземноморья, в который входили жители Сардинии, Малой Азии, филистимляне, этруски, ахейцы, данайцы и другие. Египтяне назвали этот союз «народами моря». Эти смелые и предприимчивые люди освоили самые передовые методы ведения боя и использовали самую передовую военную технику. Считается, что филистимляне и другие «народы моря» впервые использовали боевое железное оружие, что позволило им одерживать победы над войсками Финикии, Египта, державы Хеттов. Свои первые удары они нанесли по хеттам. Полагают, что события, описанные в «Илиаде» — это один из эпизодов борьбы ахейцев и данайцев против державы Хеттов. В конечном счете «народы моря» сумели разгромить это могущественное государство. «Народы моря» даже предпринимали попытки покорить Египет в конце XIII и начале XII века до н. э.

Однако обладая выдающимися способностями, «народы моря»‘ играли на сцене древней цивилизации лишь те же роли, которые были отведены историей кочевникам. Они могли стать разрушителями древних стран, затем осесть на их развалинах и постепенно стать лояльными жителями цивилизованного мира. Иных мест в цивилизованном мире для них не было. Более того, удобных мест становилось все меньше по мере экспансии великих держав. Египет, Ассирия и другие государства не только захватывали земли, населенные малыми народами, но и брали в плен целые народы, отрывая их от своей земли и своих занятий.

Например, результатом порабощения Иудеи халдеями и выселения иудеев в Вавилон было их рассеяние (диаспора). Однако пленные и изгоняемые с насиженных мест народы искали новые территориальные и социальные ниши в цивилизованном мире. Как отмечалось в статье «Евреи» в первом издании «Большой советской энциклопедии» 1932 года (в дальнейшем эта статья, в которой обстоятельно изложена длинная и сложная история еврейского народа, будет обозначена аббревиатурой «БСЭ»), «часть изгнанников, принадлежавшая к торговой буржуазии, только выиграла от этого, так как получила возможность расширить поле своей деятельности; представители иудейской буржуазии быстро богатели, и некоторые из них скоро заняли место в первых рядах вавилонской буржуазии».

В период же персидского владычества многие иудеи вернулись из вавилонского плена в Иерусалим. Как отмечалось в той же статье) «организация теократической общины с центром в Иерусалиме отвечала также и интересам иудейской буржуазии рассеяния, которая создала под эгидой иерусалимской теократии свой деловой центр; праздничные съезды в Иерусалиме три раза в год, особенно весной и осенью, были вместе с тем и торговыми съездами иудейской буржуазии. С течением времени иерусалимское жречество также собирало в казне храма большие капиталы, которые пускались в оборот, и иерусалимский храм тоже был Вовлечен в орбиту спекулятивной деятельности».

Схожая судьба постигла и финикийцев. Бесконечные войны Египта и других стран, в ходе которых участники конфликтов покоряли Финикию, буквально вытеснили финикийцев в море и обрекли их на мореплавание. Мореходство стало основным делом и государств бассейна Эгейского моря, оказавшихся на периферии великих держав.

Было ли это дело столь же прибыльным, как и для тех иудейских пленников Вавилона, которые стали заниматься торговлей и ростовщичеством? Как известно, в Финикии не было крупных рек, в поймах которых могло бы развиваться высокопродуктивное земледелие. Страна постоянно подвергалась нашествиям великих держав и кочевых народов. И тем не менее ее города сравнительно быстро оправлялись от вражеских разорений и являлись одними из наиболее богатых в цивилизованном мире.

Не слишком была благоприятна для ведения высокопродуктивного сельского хозяйства и природа на землях Эгейского моря, где сложилась крито-микенская культура. Там не было ни полноводных рек, ни возможности создать разветвленную оросительную систему. Плодородной земли здесь сравнительно мало. Однако на Крите, других островах, а также полуостровах Эгейского моря были сооружены грандиозные дворцы, в которых до сих пор обнаруживают свидетельства былой роскоши. Здесь в III–II тысячелетиях до н. э. сложилась одна из наиболее развитых цивилизаций. Казалось бы, за счет чего же так разбогатели Финикия и страны крито-микенской культуры?

Уже в древности люди знали, что море содержит немало полезного для их существования. Недаром Гомер постоянно говорил о «рыбообильном» море. Однако кроме рыболовства и охоты люди не знали иных способов извлечения прибыли из моря. Лишь в конце XX века люди стали постепенно переходить к более основательному использованию морских сокровищ. До этого только писатели-фантасты и просто фантазеры различных стран мира обращали внимание на то, какие возможности открываются перед человечеством, если оно займется растениеводством и скотоводством на морях планеты.

Еще в 1930-е годы создатель образа человека-амфибии советский писатель-фантаст Александр Беляев в своем романе «Подводные земледельцы» живописал фермы по выращиванию морской капусты и других полезных растений на дне моря. Позже английский писатель-фантаст Артур Кларк сочинил роман, в котором люди управляют стадами специально выращиваемых рыб, китов, дельфинов.

В начале 1960-х годов в адрес ряда научных и государственных учреждений нашей страны стали поступать увесистые бандероли из города Красноярска. Получатели обнаруживали в посылках сочинение некоего Куценко с неоригинальным названием «Моя борьба». Автор доказывал, что все проблемы человечества можно было бы без труда разрешить, если бы люди обратили внимание на те возможности, которые открываются, если использовать поверхности морей для сельскохозяйственного производства. Куценко предлагал сооружать плоты, на которых можно было сажать овощи, а затем пускать эти плавающие огороды по морям. Пока плоты плавают, освещаемые солнцем и орошаемые дождями, на них будут созревать капуста, морковь и многое другое. Людям останется лишь время от времени собирать с плавающих грядок обильные урожаи. Автор этой идеи считал, что строительство огородных плотов гораздо выгоднее обычных способов выращивания овощей, оно поможет решить продовольственные проблемы во всех странах мира и приведет к установлению всеобщего мира. Несколько позже нашелся писатель-фантаст, который извлек практическую пользу из проекта Куценко: на основе идеи красноярского прожектера он создал неплохо продававшийся роман. Его действие развертывалось на огородах, плававших среди морских волн.

Однако за несколько столетий до начала христианской эры люди не разрабатывали смелых проектов создания подводных или надводных ферм по выращиванию морских растений или животных, не помышляли об обуздании энергии морских приливов или использовании богатств морского шельфа. В ту пору люди помимо ловли рыб умели лишь поверхностно использовать море в буквальном смысле этого слова: они осваивали морскую поверхность. И все же оказалось, что умение переправляться по морю может приносить не меньшие плоды, чем те, что сулили фантасты и прожектеры XX века.

Мореплаватели каменного века, как правило, ограничивались осторожными передвижениями на своих простеньких судах вдоль морских побережий, не рискуя удаляться далеко от суши. Поэтому первые освоенные ими моря были теми, вокруг которых можно было объехать, не теряя из виду землю. Таким морем было Средиземное. Такими же были и моря, являвшиеся заливами Средиземного моря: Лигурийское, Адриатическое, Тирренское моря. Одним из наиболее удобных для мореплавания был залив Средиземного моря — Эгейское море. Полуострова или острова Эгейского моря расположены в пределах видимости друг от друга. «Моряки в Эгейском море никогда не теряли из вида землю, даже если их путь лежал от берегов Европы к побережью Малой Азии», — отмечается в «ВИ».

Для мореплавателей поверхность моря, замкнутого среди суши, казалась ограниченной и почти идеально ровной двумерной плоскостью, на которой были применимы правила геометрии. (О. Шпенглер имел все основания говорить о «плоскостном» мировосприятии древних греков и ведущей роли эвклидовой геометрии в их мироощущении.) Пределами моря, замкнутого Среди суши, служили лишь его берега, а его поверхность служила бескрайней дорогой, по которой можно было перемещаться в любом направлении. Люди могли избирать наиболее короткие пути к намеченной цели. Путешествуя по морской воде, можно было идти прямым путем к острову, или срезать дорогу к полуострову, выступавшему в море, или пересекать морской бассейн кратчайшим путем, достигая противоположного берега. Преодолев морской простор, они могли оказаться на другом континенте и таким образом совершить «пересадку» с одной сухопутной магистрали на другую. Перемещение по морской плоскости было связано с существенной экономией физических сил по сравнению с передвижением по сухопутной поверхности, а также с несомненными энергетическими выгодами.

По этой причине передвижения по морям стали исключительно удобными Для торговли. Товары, произведенные на одном отрезке цивилизационного пояса, могли быть перемещены на другой, или с одной трансконтинентальной магистрали на другую по морю. Так торговцы избегали тягот и опасностей, ожидавших их во время сухопутных переходов и переездов по реке. Предметы, подобные которым не существовали в данной местности и не производились местными умельцами; становились более доступными благодаря морю. Прибыль от морской торговли могла быть многократно больше, чем от сухопутной или речной.

Постепенно страны морской окраины заняли удобную нишу в цивилизованном мире, став посредниками в транзитной морской торговле. Их суда перевозили серебро, свинец и железо из Малой Азии, медь с Кипра, гончарные изделия из Крита и городов микенской культуры. Значительное место в транзитной торговле Финикии занимала работорговля.

Мореплаватели, имея возможность выйти за пределы цивилизованного мира, расширяли его. Они нередко попадали в страны либо необитаемые, либо заселенные нецивилизованными народами, которых существенно опережали в технике, особенно в военной. Поэтому они могли без труда брать под свой контроль Побережье любого моря, постепенно удаляясь от сухопутной трансконтинентальной магистрали. Начиная с VIII века до н. э. по всему побережью Средиземного моря создавались колонии Финикии. Почти одновременно такие же колонии основали их греческие конкуренты. Впоследствии греческие колонии возникли и на побережьях Черного и Азовского модой, которые, как и Средиземное, были почти полностью окружены сушей.

Схематическое изображение греческих колоний напоминало Платону лягушек, сидевших по краю пруда. Правда, скромные «лягушачьи» размеры отдельных колоний Греции, а также Финикии и других стран не позволяли оценить их совокупный вес в цивилизованном мере. Между тем насколько общая линия побережья Средиземного моря больше длины любой доки, впадающей в это море, настолько же размеры колоний морских государств превышали размеры любого государства, сложившегося в долине одной, даже крупной реки. Народы-мореплаватели создавали вдали от древних государств по побережью Средиземноморья новые цивилизации.

Финикийские и греческие колонисты Северной Африки, Сицилии, юга Италии, Причерноморья, Приазовья возделывали землю и пасли скот, оттуда вывозили в Финикию и Грецию зерно и другие продукты. Морские торговые города превращали целые регионы в свою деревню, а их жителей в рабов, занятых сельскохозяйственным трудом. Одновременно морские государства вели разработку месторождений полезных ископаемых в своих колониях.

Хотя многие переселенцы их Финикии и Греции занимались в колониях земледелием, скотоводством и ремеслами, то есть теми же занятиями, что и в своих родных городах, колонии не только расширили территориальную и социальную нишу цивилизованного мира для населения приморской периферии. Захват приморской полосы Средиземного, Черного и других морей позволял перестроить отношения между цивилизацией и остальной ноосферой. Прежняя граница между цивилизованным и нецивилизованным миром находилась в состоянии неустойчивого равновесия. Порой она служила зоной торгового контакта между цивилизованным миром и остальной ноосферой. Иногда она становилась фронтом наступления цивилизации, когда оседлые народы захватывали земли кочевников и превращали последних в своих рабов. Наконец, эта же граница превращалась в передовую линию орд кочевников, вторгавшихся в цивилизованные страны. Колонии на побережьях Средиземного и других морей позволяли цивилизованным странам существенно увеличить возможности для наступления на остальную ноосферу, свести к минимуму возможности для их успешной контратаки и сделать для них намного прибыльнее условия торговли. Каким же образом?

Во-первых, колонии представляли собой выдвинутую вперед передовую линию цивилизации, расположенную далеко от метрополии. Если степные кочевники могли в любой удобный для них момент атаковать речную долину, то для нападения на города Финикии и Греции кочевые народы Западного Средиземноморья, Причерноморья или Северной Африки должны были иметь мощный флот и долго плыть, прежде чем достичь цели. Во-вторых, сравнительно небольшие колонии не создавали столь мощное поле притяжения, как огромная сухопутная держава, а потому обычно не провоцировали нашествия огромных армий кочевых народов. В-третьих, защитить сравнительно небольшую колонию, расположенную на полуострове или острове, было неизмеримо легче, чем огромную страну, растянувшуюся длинной полосой вдоль речной долины. Как правило, заморские колонии Финикии и Греции представляли собой города-крепости, постоянно готовые к бою. В-четвертых, при создании колоний греки и финикийцы руководствовались иными соображениями, чем создатели сухопутных цивилизаций. В последнем случае люди прежде всего заботились о том, насколько земля будет удобна для ведения хозяйства, а затем уже о том, как ее защитить от нападений кочевников или как осуществлять экспансию против них. Колонии же создавались прежде всего как опорные пункты наступления (военного или торгового) против нецивилизованных народов. Инициатива в выборе наиболее удобных направлений и методов наступления, а также систем обороны принадлежала колонизаторам.

Все эти обстоятельства позволяли морским странам превратить свои колонии в атакующий фронт цивилизации против нецивилизованных народов. Создав широкий фронт наступления на остальную ноосферу, морские страны могли теперь активнее захватывать земли, тем самым решая проблему перенаселения и продовольственного обеспечения. Для захвата рабов им не надо было осуществлять дорогостоящие военные походы. Взяв под контроль все побережья ближних морей, они могли заниматься порабощением людей регулярно, выбирая место и время набегов по своему усмотрению. Как свидетельствует «Одиссея», похищение людей и превращение их в рабов стало для финикийцев и греков таким же привычным к постоянным делом, как и морская торговля.

Наконец, превращение торговли в морскую сделало ее значительно прибыльней. По этой причине морская торговля сильнее, чем сухопутная, стимулировала развитие производство изделий на продажу. Как отмечал К. Маркс, «развитие торговли и торгового капитала повсюду развивает производство в направлении меновой стоимости, увеличивает его. размеры, делает его более разнообразным, придает ему космополитический характер, развивает деньги во всемирные деньги…В Коринфе и в других греческих городах Европы и Малой Азии развитие торговли сопровождалось высоким развитием промыслов». Морская торговля поощряла самые разнообразные ремесла: гончарное дело в городах Эгейского моря, производство стеклянных изделий и тканей в Финикии и т. д. Продажа этих товаров приносила немалые прибыли приморским городам и способствовала их обогащению.

Древние мореходы получали невиданные прежде возможности захватывать удобные земли на побережьях средиземных морей, превращать их в пашни и пастбища, а местное население — в своих рабов. Море не стало пашней, а морские маршруты — бороздами, в которые бросали товары (разве только в случае кораблекрушений), но мореплавание позволяло тем, кто умел переправлять товарные изделия и рабов через морские просторы, собирать баснословные урожаи.

 

ГЛАВА 23

ГДЕ НАХОДЯТСЯ СРЕДИМОРСКИЕ ЗЕМЛИ?

______________________________________

Появление морских государств изменило отношения внутри ноосферы. Эти страны стали новым звеном в механизме, с помощью которого распространялась цивилизация по планете. Устройство этого «звена» существенно отличало его от остальных цивилизованных стран. Если бы Платон был знаком с современными моделями строения атомов, то он не стал бы сравнивать средиземноморский мир с прудом, по краям которого уселись лягушки. Он мог бы найти в колониях сходство с электронами, а их размещение по побережью уподобил бы электронной оболочке. Он мог бы увидеть в Средиземном море, контролировавшемся греками и финикийцами, поле внутриатомных сил. Он мог бы изобразить города Греции и Финикии в виде атомных ядер, удерживающих силы внутриатомного притяжения.

Мощные внутриатомные силы не только удерживали «электронную оболочку», но и притягивали к «атомному ядру» все, находившееся в его «поле». Сходство морских государств с атомными структурами позволяет увидеть их глубокие отличия от механического устройства сухопутных государств, образовавшихся на осях древних дорог. Войны против своих соседей и торговля с ними занимали значительное место в деятельности сухопутных цивилизаций, но их главным источником жизнеобеспечения являлось сельское хозяйство, которое было организовано на участках древних звериных троп или вблизи от них. Хотя сельское хозяйство, которым занимались крестьяне Греции и Финикии, удовлетворяло многие потребности местного населения, главным источником жизнеобеспечения этих стран являлось мореходство. Через морские просторы в эти государства поступали товары, рабы и аккумулированная энергия торговых прибылей.

«Атомные ядра» этих государств формировались на землях, которые оказывались на пересечении морских маршрутов. Здесь концентрировалась энергия морских коммуникаций. Если для охотников самыми желанными были места охоты, для земледельцев — места плодородной почвы вблизи реки, то для мореходов наиболее удобными были острова и полуострова, они служили станциями на морских дорогах. Их можно назвать «средиморскими землями».

Между Средиземным и Эгейским морями средиморское положение занимает южная часть Балканского полуострова и Пелопоннес, а также многочисленные острова, включая Крит. Средиморское положение в Эгейском море занимают и многочисленные острова и полуострова Греции. Одиссей, оказавшись в Итаке, сначала не узнал родную землю: «Остров ли это гористый иль в море входящий, высокий берег земли матерой, покровенной крутыми горами?» И все же с первого взгляда Одиссею было ясно, что он либо на острове, либо на полуострове, почти со всех сторон окруженном морем: ничего иного он не смог бы найти в знакомом ему Эгейском море.

Средиморской можно считать и окруженную с трех сторон морями Малую Азию. Средиморскими являются и многочисленные полуострова Малой Азии.

Защищенные со всех сторон на острове или почти со всех сторон на полуострове волной стихией, средиморские земли превращались в крепости, неуязвимые для сухопутных врагов. В то же Время обитатели этих средиморских крепостей могли атаковать любую прибрежную страну, в том числе и могучую континентальную державу. Такой морской крепостью был крупнейший город Финикии — Тир (или Цур, по-финикийски «скала»). Он состоял из двух частей — поселения на материке и поселения на острове, отделенного от материка узким проливом. Во время нашествий все жители города спасались на островной части. Воду им доставляли кораблями. Хорошо защищенный Тир был неприступен для врагов, не имевших флота.

Пока путешествия по морям совершались вдоль их берегов, любой полуостров или прибрежный остров мог стать центром развивавшихся морских связей. На этом этапе даже такой небольшой остров, на котором был расположен город Тир, мог сыграть видную роль в развитии морских государств. По этим же причинам развивались поселения, возникшие на выдающемся в Средиземное море берегу Киренаикн (Кирена, Апполония и другие). Эти же причины объясняли возвышение Масилии (затем Марселя), расположенной на южном берегу нынешней франции, который выступает в Средиземное море.

По мере же того как торговые маршруты стали пересекать моря, ведущую роль стали играть те острова или полуострова, которые были расположены посреди них. Чем ближе средиморские острова или полуострова были расположены к центру моря, тем в большей степени они собирали на своих землях энергию, перемещавшуюся по морским путям. При этом чем крупнее были эти средиморские земли, тем больше была вероятность их превращения в самые сильные государства этого региона. Для мореходов центр Средиземноморского бассейна смещался по мере его освоения. Пока наиболее освоенным морем было Эгейское, наиболее развитыми были острова и полуострова этого моря и прилегавшей к ней части Средиземного моря. Не случайно самый крупный остров этого региона Крит стал местом создания могучего государства.

В ходе освоения морских путей центральными средиморскими землями становились те острова и полуострова, которые находились посреди этих путей. Освоение бассейна Черного моря привело к тому, что полуостров Малая Азия, а также полуострова Дарданелы и Босфора стали играть ключевую роль. На полуострове, расположенном на азиатском берегу вблизи от входа в Дарданеллы, выросла легендарная Троя. Ключевое положение Босфорского пролива в морских маршрутах между Черным и Средиземным морями обеспечило в последующем расцвет Константинополя, расположенного на европейском полуострове, отделенном Босфором от Азии.

По мере освоения Черного моря главной средиморской землей в этом бассейне стал полуостров Крым, а после проникновения судов в Азовское море в средиземном Азово-Черноморском бассейне важными средиморскими землями стали Керченский полуостров Крыма и Таманский полуостров. Удобное расположение этих земель для морских путей обусловило появление здесь греческих колоний, а затем Босфорского царства.

В Средиземном море постепенно возрастало значение островов, расположенных посреди этого морского бассейна. Поэтому остров Сицилия и Апеннинский полуостров, находящиеся посреди Средиземного моря, стали играть ключевую роль в развитии этого региона. По этой же причине возвысился и Карфаген, выросший на выдающейся в море северо-восточной части нынешнего Туниса.

На средиморских землях являлись торговые города. Конечно, они возникали еще на заре цивилизации, а некоторые из них (например, Ашшур) создавали свои колонии далеко за своими пределами, но морская торговля значительно усилила процесс урбанизации. В прибрежных городах аккумулировалась энергия товаров, перемещавшихся по морским путям. Рост товарного производства и развитие промыслов, работавших на рынок, способствовал отделению городской промышленности от земледелия и ускоренному развитию городов. К. Маркс подчеркивал: «Связь торговли с городским развитием и, с другой стороны; обусловленность последнего торговлею понятны таким образом сами собою».

Каждый средиморский город был самостоятельным государством со своей спецификой развития и со своими особыми интересами, нередко вступавшими в конфликт с интересами других городов. У финикийцев не было даже понятий, обозначавших общность их страны и народа. Каждый из них осознавал себя лишь жителем того или иного города. Являясь центральным ядром структуры, подобной атому, средиморские государства не могли сплотиться вокруг единой оси, как державы, которые складывались на основе сухопутных магистралей и речных долин. Шпенглер не очень погрешил против истины, так охарактеризовав отношения среди морских государств: «Мы обнаруживаем там крохотные города, политические атомы, расположенные длинной вереницей на островах и побережье, каждый ревниво существующий сам по себе и все же вечно нуждающийся в опоре, замкнутые И капризные до карикатуры, толкаемые то туда, то сюда бесплановыми, беспорядочными событиями античной истории». Лишь Олимпиады служили причиной для временного прекращения, один раз в четыре года военных действий между греческими городами, и лишь персидская угроза смогла их временно объединить для совместных действий.

Разъединенность «атомарных» средиморских государств, различия в уровне их развития, резкие перемены в их положении в зависимости от состояния торговой конъюнктуры и превратностей тогдашнего мореходства не позволяли им создать жесткие и однообразные общественные структуры, подобные тем, что существовали в сухопутных державах. За несколько столетий истории морских государств в них возникли самые разнообразные формы социальных отношений, политической организации и системы правления. Общим для них было лишь наличие общественной кооперации и специализации, построенных на социальном и классовом неравенстве, как и в остальных цивилизованных странах мира.

Хотя в средиморских странах рабовладение получило более широкое распространение по сравнению с речными державами, их, как и сухопутные государства, вряд ли можно всех огульно Называть «рабовладельческими». Степень распространения рабовладения отличалась от страны к стране, от города к городу. 6 ряде крупных городов Финикии и Греции (Афины, Коринф и другие) рабство было больше распространено, чем в остальных морских странах и городах. Даже в Римской державе рабство было распространено лишь в сферах производства, связанных с торговлей, и в сельскохозяйственных имениях наиболее богатых людей. В то же время основная продукция сельского хозяйства и ремесел в Римской державе производилась не рабами, а свободными людьми.

Характер отношений между рабами и рабовладельцами также был неодинаков. Так положение раба в Афинах было гораздо лучше, чем в других городах Эллады: он мог сам изыскивать себе способы обогащения, в этом античном городе было запрещено бить раба на улице во избежание ошибки, потому что по своему внешнему виду и одеянию афинский раб мог ничем не отличаться от знатного господина. Либерализм афинян имел сугубо практический смысл: в процветавшем центре морской торговли рабы получили возможность зарабатывать деньги так, как им заблагорассудится, но они были обязаны приносить значительную часть заработка своему господину.

На Крите, в Спарте и в Фессалии народы, покоренные греками, находились в общей собственности государства. На Кипре эта категория населения (клароты) сохраняла некоторые имущественные права и семейные привилегии. В Спарте порабощенный народ (илоты) был прикреплен к земельным участкам, люди обладали своими орудиями труда, никто не мог их продать. Однако, чтобы держать покоренных в повиновении, спартанцы практиковали так называемые «криптии», то есть периодические избиения илотов и убийства наиболее активных участников непрекращавшегося сопротивления угнетателям.

В то же время необходимость солидарности всех свободных людей Спарты в их постоянной конфронтации с илотами привела к созданию своеобразной уравнительной системы воспитания и образования всех спартанских детей, вне зависимости от их семейного происхождения. Аскетизм спартанцев, милитаризация их общества также служили поддержанию классового сплочения свободных спартанцев.

В отличие от сухопутной державы, состояние которой (при всей переменчивости разных обстоятельств) в значительной степени обеспечивалось неизменностью способов производства, распределения трудовых занятий и методов распределения, мореходное общество не могло обеспечить устойчивого материального и социального положения даже, для привилегированных классов. Характеризуя положение греческих социальных верхов, Шпенглер писал: «Сегодня князи, завтра — в грязи». Земноводному государству требовались политические механизмы, позволявшие быстро и гибко реагировать на постоянные перемены в экономическом и социальном положении классов, социальных групп и отдельных лиц. Такие механизмы должны были иметь рычаги и систему равновесия, позволявшие соединять различные классы и социальные группы для решения общегосударственных задач.

Если образным выражением западноазиатских деспотических режимов можно считать пирамиды и зиккураты, то художественным воплощением греческой демократии можно считать Акрополь. Идеально сбалансированная структура олицетворяет устойчивость афинского государства. В колоннах, которые воспринимаются глазом как равные и параллельные, можно увидеть символ равноправия сторон, на которых опирается кровля верховной власти. В то же время этот каменный символ равно-правил обманчив. Колонны сооружены так, что лишь создают иллюзию равенства и прямоты. На самом деле колонны стоят неровно и они неравны по размерам.

В то же время формы государственного строя морских стран были чрезвычайно разнообразными. Среди них существовали и деспотия, и наследственная монархия, и различные формы республиканского строя (олигархическая, демократическая для свободных людей и т. д.). Эти формы правления неоднократно менялись и не отличались особой устойчивостью.

Казалось, что разрозненные и не обладавшие устойчивыми Общественными структурами небольшие морские государства не имели возможности противостоять великим сухопутным державам. Однако средиморские страны сравнительно быстро догнали по уровню своего развития сухопутные, а вскоре некоторые из них стали богаче и влиятельнее древних государств. Сражения же греческих государств с войсками Персии в 490–479 годы до н. э. показали, что эти пигмеи морской периферии могли добиваться побед над прежде непобедимой владычицей центральной части цивилизованного мира. Чем объяснялись эти успехи морских государств?

Находясь на морской периферии сухопутных держав и удерживая тонкую линию фронта против нецивилизованного мира, средиморские государства выживали и уверенно развивались, стремясь устоять на двух своих границах, отделявших их от нецивилизованных народов и от остальной, сухопутной цивилизации. Такое географическое положение и роль мореплавания в их жизни не позволяли этим народам деградировать в физическом, умственном и моральном отношении. Находясь на передовой линии фронта цивилизации, морские народы сохраняли многие сильные качества, характерные для своих постоянных оппонентов — первобытных и кочевых племен. Вместе с тем, чтобы не погибнуть под натиском великих сухопутных держав, морские государства должны были постоянно находиться на высшем уровне цивилизованного развития.

Такое сочетание двух направлений в развитии вооружило морские народы способностью лучше приспособляться к окружающей ноосфере. Финикийцы и греки сравнительно быстро освоили достижения Египта и других древних стран цивилизованного пояса, а затем перенимали, научно-технические нововведения друг у друга. Имитация более совершенных образцов позволяла народам-мореплавателям преодолеть отставание от своих конкурентов. Ориентируясь на самые совершенные образцы судостроения, жители Крита сравнительно быстро превратили свои ладьи в большие палубные корабли. Постоянно учитывая успехи конкурентов, Финикия и Греция создавали все более мощные и быстроходные многопалубные гребные военные суда. Чем в большей степени была развита способность к. имитации чужих достижений, тем быстрее развивались морские государства. Хотя, как отмечает Спрейг де Кэмп, все древние народы занимались заимствованием друг у друга технических идей и инженерных нововведений, никто так быстро не осваивал их, как греки.

Вместе с тем морские народы не могли полагаться лишь на чужие усовершенствования. Жизнь на море и в промежутке между нецивилизованной ноосферой и великими сухопутными державами вынуждала морские народы значительно быстрее искать новые оригинальные решения в науке и технике, общественной организации и культуре. Они должны были активнее шевелить мозгами, не полагаясь на сведения из древних книг или предания племени. Не могли они и собирать приобретенный ими опыт и знания в архивах жреческих храмов сухопутной державы или в коллективной памяти первобытного племени «на всякий случай». Их теоретические открытия гораздо быстрее находили практическое применение. Спрейг де Кэмп писал, что «в Греции впервые появляется проблеск связи между чистой наукой и инженерным делом, что стало обычным для современного мира». (В то же время не следует и преувеличивать эту связь между теорией и практикой, де Кэмп не случайно писал о «проблеске связи».)

Ускорив продвижение вперед пространственной границы цивилизации, морские народы оказались в состоянии значительно быстрее продвигать и ее уровень развития. Их уже не Удовлетворяли системы восприятия мира и отношения с ним, сложившиеся в прежних культурах. Будучи оторванными по своему происхождению от культур древних цивилизаций, морским народам много приходилось импровизировать. В этом были свои плюсы и минусы.

С одной стороны, их культура была лишена многовековой глубины, характерной, например, для культуры Египта (на что не раз обращал внимание Шпенглер). Их мировосприятие зачастую отличалось ограниченностью во времени, что проявлялось в отсутствии достаточной глубины исторической перспективы. Есть основания полагать, что их практичность сужала и их пространственный кругозор, и Шпенглер опять-таки был прав, говоря о том, что кругозор греков был зачастую ограничен пределами замкнутого средиземноморского бассейна. С другой стороны, эти культурные изъяны компенсировались живостью оригинальной мысли и свежестью решений. Культура морских Народов свидетельствовала о движении к новому типу мышления, отличавшемуся повышенной способностью к восприятию реального мира, умением глубже анализировать его явления, воплощать свои глубокие прозрения в творения. (Игнорируя исторический контекст, Шпенглер без оснований преувеличивал «поверхностность» греческой культуры.)

Условность изображения, характерная для искусства сухопутных держав, в произведениях греческих скульпторов уступила реализму, основанному на более высоком уровне наблюдательности и исключительном таланте воплощать мысленные образы в жизнь. Достаточно взглянуть на экспозицию музея истории и искусств Кипра, чтобы убедиться в том, как изменилось мировосприятие ваятелей этого острова, как только он перестал быть владением речных континентальных держав и оказался населенным эллинами. Черный камень, который прежде использовался для того, чтобы изобразить фигуры владык, застывших в неестественных позах, в руках греческих скульпторов (одним из них мог быть легендарный киприот Пигмалион) обретал черты живых людей, подобных Галатее.

Спартанская дисциплина и сократовские дискуссии в афинской школе свидетельствовали о высочайшем уровне требовательности к физическому, моральному и умственному уровню развития античного грека, прежде всего греческого аристократа. Если главным условием прочности сухопутной цивилизации была общественная структура, воплощенная в иерархической пирамиде, то в земноводной цивилизации основой прочности общества служил ее отдельный элемент. Прочность целого обеспечивал тот «неделимый атом», о существовании которого впервые заговорили греческие философы. Разработанная Демокритом идея о неделимом атоме, в котором воплощены основные свойства природного вещества, органически вытекала из жизненного опыта морского народа. «Атомами», в которых были сконцентрированы качественные свойства цивилизованного мира, являлись небольшие участки средиморской земли, отдельный город, отдельные морские суда, отдельные личности.

Поиск неделимых элементов открывал возможности увидеть мир по-иному и даже изменять его. Обнаружив элементарную основу человеческой речи сначала в слогах, а затем в звуках, народы крито-микенской культуры, а позже финикийцы создали алфавиты. Эффективность в общении между людьми намного возросла. Осознание огромных возможностей элементов письма впоследствии привело к тому, что арабские мореплаватели, а затем и другие торговые народы Востока нацелили буквы магическими свойствами.

Народы моря приходили к мысли о том, что, воздействуя на «атомы» мироздания, можно коренным образом перестраивать мир. Точка, в которой сходились силовые линии, была для греков, как справедливо подчеркивал О. Шпенглер, не абстрактным понятием, а чисто телесным явлением. Точки пересечения морских путей были теми «точками опоры», с помощью которых морские народы смогли совершить качественный скачок в развитии. Воздействие на правильно выбранную точку опоры позволяло привести в движение медленно развивавшуюся мировую цивилизацию, то отступавшую вспять, то топтавшуюся веками на месте. Эти народы верили, как Архимед, что, найдя нужную телесную точку опоры, можно будет перевернуть мир. Для этого было лишь нужно создать систему рычагов, то есть соединить силовые линии.

Морские народы могли прийти к мысли о том, что, воздействуя на элементарную основу своих атомных структур, они способны осуществить грандиозную реакцию синтеза мировой ноосферы. Правда, поскольку в то время о структуре атома ничего не было известно, то подобные идеи не получили бы такого образного выражения. Однако их опыт общественного развития мог вполне привести к идее о возможности добиться осуществления грандиозной экспансии, соединив энергию городов морской цивилизации.

 

ГЛАВА 24

МОРСКИЕ НАРОДЫ ПОКОРЯЮТ СУШУ

______________________________________

Разгром Александром Македонским Персии, завоевание им Малой Азии, Сирии, Египта, Месопотамии, Ирана, Средней Азии, его вторжение в Индию были следствием высвобождения огромной энергии, которая была сконцентрирована в морских государствах. Хотя империя Александра оказалась недолговечной, создание эллинистических государств в Северной Африке и Западной Азии свидетельствовало также и об огромном созидательном потенциале морских цивилизаций.

Победы Александра имели разнообразные последствия для развития цивилизации. Во-первых, они привели к торжеству греков над своими давними конкурентами — финикийцами. Разгром неприступного Тира, а затем эллинизация финикийских городов в конечном счете привели к исчезновению Финикии с карты мира. Во-вторых, следствием войн Александра явилось распространение греческой культуры на земли сухопутных держав. В-третьих, в результате этих завоеваний сухопутные торговые и речные пути в центральной части цивилизованного мира оказались подчиненными морской торговле. Основанная Александром Македонским на средиземноморском побережье Александрия Превратилась после разрушения финикийского Тира в крупнейший торговый, финансовый и культурный центр Средиземноморья. Международные торговцы сухопутных держав легко интегрировались в эту систему. Как отмечалось в «БСЭ», «завоевание Востока греческим капиталом содействовало особенно быстрому росту иудейского капитала». Коммерческие отношения, привязывавшие людей к рынку и поощрявшие развитие специализации в хозяйственной деятельности, еще шире стали распространяться в странах центральной магистрали после походов Александра Македонского.

Потерпевшие поражение после этого передела торгового мира финикийцы, даже утратив свою родину, не желали уходить с исторической сцены. В этом им помогала геометрия морских коммуникаций. По мере расширения морских торговых связей по всему бассейну Средиземного моря его хозяином должен был стать тот, кто находился в его центре. Такое положение занимала бывшая колония финикийцев, превратившаяся в самостоятельную республику — Карфаген. Расположенный на среди морском полуострове в центральной части Средиземноморья Карфаген создал вокруг себя мощное поле притяжения. В основе его возвышения была морская торговля, особенно работорговля. Его «электронная оболочка» состояла из земель Северо-Западной Африки, южной Испании, Сицилии, Сардинии, Корсики, Балеарских островов и ряда других.

Однако геометрия Средиземного моря предопределила и место, где должен был возникнуть основной соперник Карфаген. Рим находился в центре Апеннинского полуострова, расположенного в середине Средиземноморского бассейна. Средиморская Сицилия, расположенная между Италией и Карфагеном, по тем же правилам морской геометрии стала первым полем боя двух соперников за гегемонию в Средиземном море.

Центральное положение Рима в Средиземноморье определило главную роль, которую он должен был сыграть в развитии морских цивилизаций. Успешное выполнение этой роли предполагало высокую требовательность к себе. Как и народы нецивилизованной ноосферы, римляне, особенно римские патриции, славились исключительной выдержкой и выносливостью, смелостью и решительностью. Олицетворениями непреклонности духа стали такие римляне, как Муций Сииволла и безымянный римский солдат в Помпее, не оставивший свой пост в момент землетрясения. Поддержание боевого духа и беспрекословной дисциплины в военизированном римском государстве, соблюдение «суровых, но справедливых законов» стали характерными особенностями культуры и национального характера Рима.

Другим важнейшим условием для успешного исполнения своей роли была способность к восприятию наивысших достижений окружающих цивилизованных стран. Имитация чужих достижений во многом объясняет поразительные успехи римлян. Вначале своего движения по ступеням цивилизации римляне следовали образцам соседей-этрусков, опережавших римлян по уровню развития. В период противостояния с Карфагеном Рим постарался — взять на вооружение военно-морскую технику карфагенян, чтобы добиться успеха в Пунических войнах. Одновременно римляне старались использовать опыт хозяйственного развития Карфагена, чтобы добиться более высокой производительности труда в сельском хозяйстве. По распоряжению римского сената трактат карфагенянина Магона об организации труда на сельскохозяйственных плантациях был переведен на латинский язык. Лишь достигнув уровня Карфагена в военном и экономическом развитии, а затем превзойдя его, Рим смог претендовать на роль хозяина Средиземноморья.

Последующие победы Рима над греческими колониями, а затем над Грецией и эллинизированными странами Азии были бы невозможны, если бы жители этого города на Тибре не постарались воспользоваться достижениями греческой цивилизации. Если ранние дома в Риме строились по этрусскому образцу, то в последующем они сооружались в подражание греческому стилю. Рим «взял на вооружение» греческую культуру с ее вниманием к воспитанию всесторонне развитого человека. Греческий героический эпос стал частью римского эпоса, на котором воспитывалось подрастающие поколения. Приобщение к греческой культуре существенно усилило интеллектуальный и духовный потенциал Рима.

В дальнейшем по мере продвижения на Восток римляне стали выбирать в качестве примеров для подражания образ жизни Персии и изобретения древних стран Востока. Во времена Империи римляне строили свои дома в подражание персидским жилым зданиям с добавлением цветочных клумб. В это же время в Риме сооружались водопроводы, изобретенные еще ассирийцами, и. канализационные систем, также изобретенные в Месопотамии.

Логика борьбы за гегемонию в Средиземноморье приводила К расширению «электронной оболочки» Рима. Завоевывая сушу, морские народы распространяли свои порядки далеко за пределы побережья в глубь континентов. Словно саламандры из романа К. Чапека, морские государства превращали континентальную сушу в пограничную зону «вода-суша». (Как следует из главы этого романа, названной «По ступеням цивилизации», успехам саламандр помогала их феноменальная способность подражать людям.) Земная суша служила для морских народов продолжением морской поверхности, а сухопутные и речные пути — продолжением морских торговых путей. Их средиморскими землями становились торговые города, выраставшие не только на морских побережьях, но и на пересечениях сухопутных и речных путей.

Распространение образа жизни средиземноморских народов за рамками своего бассейна было бы невозможным, если бы оно не сопровождалось постоянными усовершенствованиями, учитывающими иные географические условия. Расширение колониальных владений морских стран привело, в частности, к тому, что производство сельскохозяйственных продуктов, которым в течение нескольких тысячелетий занимались в цивилизованном поясе и на его окраине, было налажено далеко за пределами 40-а градусов северной широты. А ведь это потребовало прогресса в технике сельскохозяйственных работ и использования видоизмененных сортов растений.

Для того, чтобы создать уроженцам Средиземноморья привычные им бытовые условия в северных краях, надо было строить такие дома, которых прежде там никто не строил. Строительство в Галлии, Британии и Германии, Паннонии и Дакии римских городов-крепостей, оснащенных водопроводами и банями, вынудило римлян изобрести центральное отопление. Сооружение крупных зданий в Риме, подобных тем, что строились в первых цивилизованных странах, зачастую было связано с применением новых материалов и иной строительной техники. Отчасти по этой причине римляне открыли и впервые стали применять бетон. Римляне первыми стали использовать строительные леса в жилищном строительстве. Движение цивилизации вширь способствовало техническому прогрессу, ускоряло его.

Влияние экстенсивного развития империй на интенсификацию прогресса проявлялось в самых разных областях жизни. Расширение границ империи и вызванная этим необходимость быстрой переброски армий из одного ее конца в другой требовало хороших дорог. Римляне особенно преуспели в совершенствовании техники дорожного строительства. Римские инженеры не только разработали приемы строительства прямых и мощенных дорог, а также мостов через крупные реки, но и создали новые приборы, применявшиеся в ходе этих работ.

Создание Римской империи сконцентрировало огромную энергию «атомных структур» бассейна Средиземноморья. Как справедливо замечал де Кэмп, «создание большой и хорошо управлявшейся империи с единым официальным языком и без внутренних барьеров само по себе способствует материальному процветанию. Устранение национальных границ стимулирует развитие торговли, а это вызывает накопление богатства, что, в свою очередь, обеспечивает условия для осуществления научных исследований и инженерных работ. Облегчение условий для передвижения само по себе стимулирует технический прогресс, так как… увеличивает количество общающихся друг с другом, взаимосвязанных людей, а поэтому открытие, сделанное в одном месте, быстро распространяется на остальную страну». Поставив себе на службу экономический и культурный потенциал покоренных им государств, Римская империя превратилась в одну из самых крупных держав мира, а ее столица, Рим — в один из величайших центров цивилизации.

Даже бедные свободные граждане Рима получали бесплатно хлеб и яркие зрелища. Казалось, что идея Римской империи была воплощена в Колизее. Это сооружение символизировало равные возможности всех свободных жителей Вечного города лицезреть жестокие зрелища, которые ими наиболее ценились. Сами же зрелища олицетворяли всевластие Рима над людьми и зверями, населявших известный им мир, то есть над всемирной биосферой и ноосферой.

Наступление на нецивилизованную ноосферу привело к подчинению Риму значительной части Западной Европы. Средиземноморская империя навязала значительной части Европы свои порядки и свои границы. Северный путь перестал служить географической осью Европы, соединявшей ее с остальной Евразией, а поэтому в пределах Европы вокруг него так и не стали складываться цивилизованные государства. Европа оказалась разделенной на две части: «цивилизованную» (в пределах империи) и «варварскую» (за ее границами). Пиренейские, кельтийские, иллирийские, фракийские племена оказались в основном в пределах империи. Германские, славянские, летто-литовские племена в основном — за ее бортом. Одновременно римляне проводили политику натравливания одних племен на другие, следуя принципу; «Разделяй и властвуй». Последствия разделения Европы отразились в языках, культуре и истории европейских народов на протяжении последующих двух тысячелетий.

Одновременно Рим распространял свое влияние на цивилизованный мир. Римские легионы методично вгрызались в страны с тысячелетней культурой, превращая их в продолжение своей морской державы. И все же экспансия Рима стала постепенно замедляться, а затем прекратилась. Почему же его марш по планете был остановлен?

 

ГЛАВА 25

СКОЛЬКО БЫЛО СРЕДИЗЕМНЫХ МОРЕЙ?

______________________________________

События после поражения Персии в войнах против греков казалось бы свидетельствовали о неуклонном движении средиземноморских государств к достижению мировой гегемонии. Римская империя представляла собой значительно более могучую и сплоченную державу, чем империя Александра Македонского, а потому можно было бы ожидать, что покорение римлянами всех стран цивилизованного мира — это лишь вопрос времени. Однако продвижение Рима на восток было остановлено Парфией, возникшей в середине III века до н. э. на территории современной южной Туркмении и иранского Хорасана, а затем покорившей земли от Каспия до Персидского залива и от Евфрата до Инда. Хотя порой Риму удавалось в ходе войн с Парфией овладевать ключевыми странами центральной магистрали — Арменией и Месопотамией, Парфия не раз отбрасывала римские легионы и даже захватывала Малую Азию, Сирию и Палестину. Несмотря на постепенное ослабление Парфии, Рим так и не сумел повторить завоевания Александра Македонского в Азии, и его границы остановились в начале II века н. э. за пределами Армении и Месопотамии.

Если исходить из того, что рабовладельческий строй являлся наиболее передовым для древней истории, то в таком развитии событий не было логики. По сравнению с Римской империей Строй, существовавший в Парфии, не был «развитым рабовладельческим». По имеющимся у историков сведениям, он напоминал тот, что был характерен для всех древних сухопутных государств. Главными производителями были свободные сельские труженики, объединенные в общины. Государство облагало их налогами или заставляло обрабатывать «царские земли». Помимо царя, обладавшего своими землями, существовал и значительный слой знати, на землях которой трудились свободные труженики. Лишь на части земель, принадлежавших верхам, трудились рабы, которые пополнялись главным образом за счет военнопленных. Однако, как и в других древних цивилизованных странах, рабство не стало значительным источником общественного производства в Парфии.

В то же время все более значительную роль в развитий Парфии играли города. В них процветали ремесла, ориентированные на рынок. Развитию товарного производства в немалой степени способствовали международные торговые связи, в частности, со странами Средиземноморья. Вместе с тем положение Парфии во многом определялось ее тесными отношениями с Индией, Китаем и другими странами Южной Азии.

Эти страны не были погружены в спячку, терпеливо ожидая прихода завоевателей с запада, а продолжали развиваться своим путем. Они избежали превращения в рабовладельческие державы. Трудно было уложить общественную организацию Этих стран и в прокрустово ложе представлений о европейском феодализме. Хотя и в Китае, и особенно в Индии власть богатых землепользователей была огромной и они старались расширить сферу своего контроля над землей и зависимыми от них крестьянами, последние не были их собственностью. В Индии и Китае земля была государственной собственностью, и права местных помещиков постоянно оспаривались верховной властью государства. Противостояние между интересами централизованного государства и местными крупными землевладельцами было источником постоянных конфликтов и усиливало центробежные тенденции, которые порой приводили к распаду единых держав в Индии и Китае. Большая зависимость Китая от ирригационных систем способствовала более быстрому восстановлению централизованной власти, чем в Индии. Последняя чаще превращалась в поле боя соперничавших между собой отдельных княжеств.

Восстановлению единства обеих стран способствовала стабилизирующая роль ее сельских тружеников. Древние трудовые, житейские, культурные, мировоззренческие традиции сельских тружеников, накопленные веками, являлись огромной созидательной силой, обеспечивавшей производительность сельской общины, прочность ее структуры. Несмотря на повторявшиеся восстания, смуты, расколы, войны и нашествия кочевых народов, владения централизованных государств на полуострове Индостан и на землях, лежавших по обе стороны течений Хуанхэ и Янцзы, медленно, но постоянно увеличивались.

Еще в III веке до н. э. под властью династии Маурьев оказалась территория, на которой ныне размешается почти вся республика Индия (без штатов крайнего юга), Бангладеш, Пакистан и Афганистан! Идейным орудием для создания новой империи стала буддийская религия. Учение Будды отвергало брахманизм, освещавший строй прежних государств, существовавших до империи Маурьев. Видимо, эта религия, провозглашавшая иллюзорность окружающего мира, непостоянство сущего и возможность спасения для каждого, отвечала интересам руководителей новой империи, разрушивших прежнюю брахманистскую культуру, и открыла больше возможностей для представителей недавно угнетенных каст. Идея равенства всех людей, присутствующая в учении Будды, отвечала скрытым чаяниям широких слоев населения, мечтавших о ликвидации тяготивших их социальных и классовых барьеров разделенного общества.

Примерно в те же времена, когда создавалась империя Маурьев, а на западе цивилизованного пояса рождалась Римская империя, под властью династии Цинь, а затем династии Хань оказались объединенными все земли нынешнего восточного Китая.

Расширение пределов Индии к Китая, первоначально сложившихся вокруг сухопутных дорог зверей и речных потоков, не только обеспечило их дополнительным пространственным резервом прочности (о чем выше шла речь). Продвижение по пространствам земной суши Индостана и междуречий Китая в конечном счете позволило этим державам выйти на морские побережья. В отличие от Египта, Месопотамии и других стран центрального перекрестка Индия и Китай не были изначально привязаны к линейному порядку сухопутной магистрали и течения рек. Они активно осваивали обширные морские побережья. В результате этого в Южной Азии морская периферия оказалась в значительной степени под властью сухопутных держав. Не маргиналы древней цивилизации — крито-микенцы, финикийцы, греки, этруски, римляне, а представители древних цивилизованных стран — индийцы и китайцы — стали первыми мореходами Южной Азии.

Условия для развития мореплавания там были схожи с теми, что существовали в Средиземном море. Правильно ли именовать лишь Средиземное море средиземным? Разве это единственное море, окруженное почти со всех сторон сушей? Не являются ли еще более средиземным Красное море? А почему не считать средиземным морем Персидский залив?

Кстати, почему Персидский залив, расположенный к северу от Аравийского полуострова, является заливом, а Красное море, представляющее собой почти такой же водный бассейн и находящееся к югу от Аравии, является морем? Какие качества позволяют Мексиканскому заливу считаться заливом, а почему расположенное к югу от него Карибское море следует именовать морем? А нельзя ли их всех считать средиземными морями?

Строго говоря, все моря являются не более, чем заливами Мирового океана, а некоторые из них представляют собой заливы океанских заливов. Вдаваясь в континентальную сушу, заливы Мирового океана, как правило, окружены почти полностью или отчасти этой сушей. Порой же они располагаются между континентами и цепочками островов, отчасти отрезающих их от Мирового океана. По этой причине подавляющую часть морей можно считать средиземными. Во всяком случае для людей, осваивающих Мировой океан, моря тем и отличались от океана, что, плавая вдоль их границ, можно было или не терять из виду тот или иной континент, или лишь ненадолго удаляться от земной суши, в том числе от островов.

С этой точки зрения можно признать средиземными, то есть расположенными среди земель континентов и островов, такие моря, как Балтийское, Белое, Охотское, Японское, Южно-Китайское, Яванское и даже Северное, Желтое, Андаманское и многие другие моря и заливы.

Поскольку по всему краю Южной Азии существовали средиземные моря, то во всех странах, расположенных вдоль сухопутной магистрали, имелись условия для возникновения и развития мореплавания. Индийским мореплавателям принадлежит приоритет в открытии и освоении морских путей от Персидского залива до Китая. Мореплавание в этой стране очень активно развивалось, в V веке в Индии строились корабли, на которых можно было перевозить сотни пассажиров (подобных которым не знали в это время на Западе).

Позже в освоении морских маршрутов к индийцам присоединились с востока китайские мореходы. С тех пор район Филиппинских островов и весь островной мир к югу от Южно-Китайского моря стал именоваться в китайской литературе «странами Южных морей». Восточный морской путь вел от побережья нынешней провинции Фуцзянь через Тайваньский пролив к Филиппинам, затем к Калимантану, Сулавеси и Молуккским островам. Западный путь шел от юго-восточного побережья Китая к Индокитаю, затем к Малайскому полуострову и далее через Малаккский пролив к Суматре. Здесь путь разветвлялся: одна ветка шла к островам Ява, Бали и другим; вторая ветка направлялась к Шри Ланке и Индии, а затем к Персидскому заливу.

Мореходами стали и жители других сухопутных земель Азии, такие как персы и арабы. На землях Аравийского полуострова и Ирана создавались крупные порты. Так вокруг берегов Азии от Синайского полуострова и устьев-Тигра и Евфрата до берегов Японии сложились единые морские пути, намного превосходящие те, на осях которых выросли морские цивилизации Запада.

Как и в Средиземном море, в бассейнах южных средиземных морей центрами притяжения становились средиморские земли, занимавшие схожее положение с Италией, Крымом или островами Эгейского моря. В Персидском заливе — это полуостров Катар и северный угол Аравийского полуострова, отделяющий Персидский залив от Оманского. Арабский город Герры, расположенный к западу от Катара, а также сам полуостров вошли в пояс цивилизованных стран уже к середине I тысячелетия до н. э. В начале I тысячелетия н. э. очаги оседлой цивилизации были созданы и в северном углу Аравийского полуострова.

В Красном море схожее положение занимает южный угол Ара-виц, отделяющий это море от Аденского залива. Морские маршруты соединяли этот регион, называвшийся Счастливой Аравией, с Индией и странами «Африканского рога». Сухопутные же пути через Аравию соединяли ее южную часть с городами финикийцев и филистимлян. Здесь на юге Аравии в конце II тысячелетия сложилось высокоразвитое Минейское царство, а затем — Сабейское царство, которое упоминается в Ветхом завете в рассказе о царице Савской.

В Аравийском море и северной части Индийского океана в средиморском положении находятся восточный угол Аравии, «Африканский рог» и Мальдивские острова. Эти регионы также оказались в орбите цивилизованных государств к началу I тысячелетия н. э.

Между Аравийским морем и Бенгальском заливом располагается средиморская земля — Цейлон (Шри Ланка). Начиная с V века до н. э. и затем на протяжении многих веков остров заселялся выходцами из Индии. Благодаря своему средиморскому положению Шри. Ланка существенно опередила многие районы континентальной Индии по уровню развития.

В последующем острова, расположенные вдоль побережья Южной Азии, прежде всего острова Малайского архипелага, и участки южноазиатской суши, выступающие в моря, стали местами рождения первых цивилизованных государств в этом регионе мира. Новые государства создавались не племенами охотников и собирателей, живших здесь с древних времен, а мореплавателями, оседавшими здесь по мере освоения морских просторов.

Дальневосточным аналогом Средиземного моря является бассейн Желтого, Восточно-Китайского и Японского морей. Здесь Корейский полуостров занимает положение, подобное Италии. Сильно вдаются в моря Шаньдунский и Ляодуньскнй полуострова. Положение островов Японии с их внутренним морем схоже с положением греческих островов или Сицилией, Сардинией и Корсикой. На всех землях дальневосточного Средиземного моря с конца I тысячелетия до н. э. мореходство способствовало развитию цивилизованных государств.

Шри Ланка была постоянным местом эмиграции индийцев, китайские же переселенцы устремлялись в Корею. Приток китайских переселенцев и наличие тесных связей с Китаем обусловили сильное влияние этой древней и могучей державы на развитие Кореи и становление там государственности. В то же время, как и на Шри Ланке, в Корее сложилась самобытная культура, которая, в свою очередь, распространялась за пределы полуострова и, в частности, на Японские острова.

Развитие Китая и Корен и миграция переселенцев из этих стран во многом повлияло на развитие культуры Японии. Как утверждает Л. Н. Гумилев, «подобно тому, как в Средиземноморье возникла Pax Romana, на Дальнем Востоке чуть было не была создана Pax Sinica». Однако развитие этого региона пошло по-иному пути, чем западное Средиземноморье.

Возникшие на всех средиземных морях, расположенных вдоль пояса древних государств, средиморские земли стали опорными пунктами новой полосы цивилизации. Впоследствии некоторые из этих точек земной суши, пересекавшихся с морскими путями, превратились в мощные центры мирового развития. Однако в отличие от бассейна западного Средиземного моря освоение средиморских земель стало делом крупных сухопутных держав, прежде всего Индии.

Подобно финикийцам и грекам в Средиземном море, индийские мореходы создавали свои колонии и новые очаги цивилизации на средиморских землях Южной и Юго-Восточной Азии. Индийские мореходы оказали существенное влияние на развитие юга Бирмы. Сложившееся здесь в I веке н. э. царство Пегу с самого начала испытывало сильное влияние индийской культуры, что отразилось на дальнейшем развитии Бирмы.

Активное использование индийскими мореходами среди морского положения полуострова Малакка и появление там индийских поселенцев способствовали ускорению общественных процессов и развитию там государственности. Характерно, что первые государства Малакки возникли в I веке н. э. на пересечении торговых путей из Индии в Китай.

Другом объектом индийской колонизации стала южная часть Индокитая, расположенная между Сиамским заливом и Южно-Китайским морем. На юге нынешней Камбоджи и вьетнамской провинции Намбо в I столетии н. э. сложилось государство, известное китайцам под названием Фунань. Находясь на морском пути между Индией и Китаем, Фунань испытывало сильное влияние культуры этих двух держав. Со временем оно превратилось в самостоятельное и влиятельное государство древности.

По мере развития морской торговли между Дальним Востоком, Индией и Западной Азией, индийские мореходы стали осваивать средиморские земли Индонезии, особенно острова Суматра׳ и Ява, расположенные в непосредственной близости от морских путей.

Под воздействием морской торговли активизировались и древние торговые пути. Со II века до н. э. начал складываться торговый маршрут, получивший название «Великий шелковый путь», поскольку по этому маршруту в Средиземноморье поступал шелк и другие товары из Китая, а также из Индий и иных далеких стран.

Если сравнить Великий шелковый путь с предполагаемой центральной сухопутной магистралью, по которой следовали звери и охотники, то нетрудно убедиться, что они проходили в одном направлении и в значительной степени совпадали. Разумеется, торговые караваны избегали забираться высоко в горы и пересекали водные барьеры. Благодаря последнему обстоятельству Великий шелковый путь, начавшись на средиземноморском побережье в районе Тира и уводя на север по древним сухопутным дорогам, пересекал Евфрат, не забираясь высоко к его Верховьям. Затем, спустившись на территории Месопотамии до Багдада, путь снова пересекал реку, на сей раз Тигр. Путь от низовий Тигра до города Мерв шел по кратчайшей сухопутной дороге через Иранское нагорье.

У Мерва Великий шелковый путь раздваивался на альтернативные маршруты — северный и южный. Северный пересекал Аму-Дарью, достигал Самарканда, а далее шел через Синьцзян в Китай. Южный более соответствовал южноазиатской сухопутной дороге. В городе Балх он соединялся с веткой из Индии, которая приводила к реке Инд. Затем южный путь приближался к истокам Аму-Дарьи, пересекая реку в ее верховьях, а затем через горные хребты Памира вел в Синьцзян. Через центральную часть

Синьцзяна южный путь вел в глубь Китая и в городе Дуньхуан соединялся с северным маршрутом. Далее путь вел к Ланьчжоу (провинция Ганьсу), а затем к городу Сиань (провинция Шэньси). Сходство южного маршрута Великого шелкового пути, просуществовавшего до XVI века, с предполагаемой южноазиатской сухопутной дорогой, которой пользовались древние звери и охотники, свидетельствует в пользу того, что давняя история продолжала оказывать мощное воздействие на развитие человечества на протяжении многих столетий. В то же время было очевидно, что развитие мореходства дало мощный импульс для подъема древнего сухопутного пути и превращения его в центральную торговую магистраль мира.

Не только центральная сухопутная магистраль, но и другие сухопутные, а также речные маршруты оказались связанными в единую сеть торговых коммуникаций. Содержание товарообмена и ритм движения товаров по этой системе коммуникаций все в большей степени зависели от морской торговли. Преодолев благодаря мореплаванию, рамки отдельных государств, торговцы Индии, Китая, Персии, Сирии, Аравии и других стран рассматривали всю земную сушу как подобие морских просторов, по которым они желали беспрепятственно перемешаться со своими товарами. Узы профессиональной, кастовой, а нередко также национальной и религиозной солидарности оберегали особый наднациональный статус международных коммерсантов.

Под влиянием развивавшейся торговли росли новые города, создавались центры ремесел. Как и везде, морская торговля стран Южной Азии способствовала созданию единого мирового рынка, который во все возраставшей степени диктовал свой ритм и темп хозяйственному развитию всех цивилизованных стран. И все же влияние мореплавания на развитие общества проявилось по-разному в различных частях света. Несмотря на повсеместное завоевание международной торговлей наднационального положения на Востоке, торговые касты были ограничены всевластием централизованных государств Китая, Индии и других стран. Торговцы не стали привилегированным сословием. Их доходы облагались немалыми государственными налогами. Их деятельность находилась под строгим государственным контролем. Торговля некоторыми товарами (продуктами горных разработок, солью, спиртными напитками) была государственной монополией. Специальные чиновники следили за правильностью мер и весов, порядком на рынках.

В то время как морская торговля в западном Средиземноморье стала монополией Финикии, государств Эгейского моря, а затем Карфагена и Рима, значительная часть торговли от Персидского залива до Желтого моря находилась в руках Китая и Индии. Став инициаторами в развитии мореходства и морской торговли, Индия, Китай и другие страны не позволили промежуточному звену в механизме отношений между цивилизацией и остальной ноосферой выйти из под их власти. Хотя созданные на средиморских островах и полуостровах мореходные государства были самостоятельными, они находились под сильным экономическим и культурным влиянием Индий и Китая. Япония, занимавшая средиморское положение в дальневосточном средиземном море, рискнула бросить вызов Китаю лишь по мере его ослабления много столетий спустя после создания мореходных путей вокруг берегов Азии.

Хотя государства южных и дальневосточных средиземноморий успешно развивались, добились немалого процветания и некоторые из них порой предпринимали попытки расширить свои владения, их экспансии противостояли превосходившие в морской мощи сухопутные державы. Хотя в этих странах, как и в государствах западного Средиземноморья, активно развивалось рабовладение, в силу того, что они не смогли порабощать одну страну за другой, применение рабского труда не достигло такого уровня, как в Карфагене или Риме. Хотя развитие мореплавания способствовало смещению центров развития в Китае и Индии к морским побережьям, интересы централизованных держав сдерживали центробежные тенденции и препятствовали созданию агрессивных морских империй, подобных тем, что возникли на западе цивилизованного пояса.

В результате морская периферия Индии и Китая не превратилась в раковую опухоль, угрожавшую жизни стран цивилизованного пояса. Морские коммуникации стали для Китая, Индии и других стран Востока ветвями, протянувшимися через средиземные моря и пустившие корни на прежде недоступных землях. Разраставшаяся периферия была скорее подобна свежей кроне на старом дереве. Словно новая листва, собирающая энергию света и питающая ею дерево, морская торговля сухопутных стран и колонизация средиморских земель существенно усилили обмен веществ в странах цивилизованного пояса.

Хотя жесткие структуры иерархического общества сдерживали социальные и идейные движения, энергия морской торговли стимулировала развитие хозяйства, науки, техники, культуры. Такое стимулирование позволяло ослабить негативные последствия узкой специализации и, напротив, мобилизовать ее положительные стороны. В отличие от народов Средиземноморья, народы Индии, Китая и других стран центральной Магистрали имели в своем распоряжении огромные резервы древних знаний, трудовых навыков, организационного опыта. Эти интеллектуальные богатства творчески соединялись с оригинальными мыслями, Подсказанными мореходством и развитием торговых связей. Централизованное: государство, с одной стороны, консервировало разделенность общества, но, с другой стороны, способствовало консолидации его трудовых и творческих усилий, активизированных развитием мореплавания.

Сохранение в странах древнего цивилизованного пояса культурных традиций, опирающихся на опыт тысячелетий, позволяло им продолжать углубленный поиск истин о природе. Пока ученые Греции и Рима только нащупывали путь к тайнам мироздания, Индия стала родиной многих научных открытий. Задолго до европейцев индийские астрономы узнали о шарообразности Земли и о ее вращении вокруг своей оси. Индийские математики первыми создали десятичную систему и так называемые «арабские», а на самом деде ״индийские» цифры». Выдающиеся математики Индии открыли извлечение квадратных и кубических корней и с большой точностью определяли соотношение между радиусом круга и его площадью. Индийские химики научились создавать различные кислоты (соляную, серную, азотную), соли, красители, изделия парфюмерии. Высокого развития достигла металлургия. Из слитков индийского железа, которым эта страна стала славиться еще во времена Римской империи, в Дамаске изготавливали уникальные клинки. Большие успехи были достигнуты в строительстве гидросооружений: плотин, водоподъемных колес, ирригационных систем. Столица империи Маурьев Паталипутру представляла собой город в 15 километров длины и 3 километра ширины. Она была обнесена стеной с 570-ю башнями.

Высокого уровня развития достигла в эти столетия и китайская цивилизация. Как и в Индии технические достижения Китая опирались на успехи китайских ученых в различных науках, продолжавших развивать многотысячелетние традиции научной мысли. Особенно высокого развития достигли астрономия, математика, фармакология и медицина, а также агрономия.

В I веке китайцы научились чередовать посевы различных культур, использовать разнообразные методы удобрения м предпосевной обработки семян, соблюдать точные сроки посева и сбора урожая. Свидетельством большого значения сельского хозяйства в жизни страны было беспрерывное сооружение крупных ирригационных систем. В V–IV веках до н. э. в Китае были сооружены каналы, соединившие ряд крупнейших рек страны. Их строительство продолжалось до XIII века, когда было завершено создание Великого канала от Пекина до Ханчжоу.

Один из продуктов китайского сельского хозяйства — шелк становится главным предметом экспорта из Китая, а в Риме и в других странах Запада китайцев стали называть «людьми, производящими шелк». Помимо шелка в мире были известны и другие изделия Китая. В начале I века до н. э. китайцы освоили производство бумаги. Наряду с Индией Китай экспортировал в Рим высококачественное железо, и, по свидетельству Плиния, это железо считалось наилучшим.

Ярким свидетельством созидательного потенциала страны явилось сооружение в III веке до н. э. Великой китайской стены длиной в 4 тысячи километров, высотой в 10 метров и шириной, достаточной для того, чтобы по стене могли проехать несколько всадников в ряд. Через каждые 60—100 метров по стене были воздвигнуты башни. Это сооружение, на строительстве которого было занято более 2-х миллионов человек, позволило китайцам успешно отражать многочисленные набеги и даже крупные нападения кочевых народов.

Заботясь о сохранности своих границ, Индия и Китай не замыкались в них, а активно расширяли связи с внешним миром, особенно торговые. Индия, Китай и другие страны Востока выступали экспортерами готовых изделий, нередко требовавших высококвалифицированного труда, а Запад являлся потребителем таких товаров. Таким образом, в этих отношениях Восток выступал как регион развитый, а Запад — как развивавшийся.

Аккумулируя огромные материальные и интеллектуальные богатства, Восток был целью завоевательных походов западных морских держав и становился образцом для подражания. В Вавилоне, этом древнем центре цивилизованного мира, Александр Македонский пожелал основать столицу своей империи. Все более значительную роль в Римской империи приобретали торговые города, расположенные на ее востоке. После завоевания Египта римлянами торговая Александрия, имевшая тесные связи со странами Востока, стала вторым после Рима городом Римской империи и насчитывала более 1 миллиона жителей. ВI–II веках наибольший расцвет переживали азиатские провинции Азии, связанные морской и караванной торговлей со странами Востока. Перемещение столицы Римской империи из Рима в Константинополь явно свидетельствовало о смешении центра империи к Востоку.

Во времена Империи римляне все больше подражали странам Востока не только в быту, но ив своей общественной жизни. Республиканские институты Рима превратились в фикцию, империя управлялась так же, как в любой азиатской деспотии, власть Римского императора стала неограниченной и наследственной, его двор все больше напоминал дворы восточных монархов, а сам цезарь стал объектом религиозного поклонения, подобно владыкам Древнего Египта и Месопотамии. Широкое распространение в Риме культа Изиды, взятого из Египта, и парфянского митраизма свидетельствовало об усилении его духовной зависимости от Востока. Превращение же христианства в официальную религию империи знаменовало, что в духовном отношении Южная и Западная Европа прочно соединились с культурной традицией, ведущей к истории и культурному наследию Палестины, Египта и Месопотамии.

Распространение христианства и его торжество в Римской империи означало также ревизию основополагающих принципов, на которых строилась рабовладельческая и политеистическая держава. Эта религия порабощенных Римом восприняла из иудаизма идею единого и вездесущего Бога, что отвечало мировосприятию людей, лишенных земли и родины. Признание равенства всех перед единым Богом воплощало вековую мечту угнетенных людей о восстановлении первобытного общества социальной справедливости и всеобщего братства. Эта религия разрушала идейные барьеры, разделявшие общество на рабов и свободных, римлян и не римлян, уничтожала авторитет римских традиций. Не случайно христианство так долго и упорно преследовалось в империи. Его торжество способствовало ее идейной эрозии и предвещало конец великой рабовладельческой державе, господствовавшей в Средиземноморском бассейне.

Было очевидно, что неудача Рима в его экспансии на Восток имела более глубокие причины, чем упорное сопротивление этому Парфии. Есть все основания считать, что Рим существенным образом отставал от стран Востока по уровню развития. Получалось, что древние сухопутные страны, освоив мореплавание, сумели получить от него больше выгод, чем первоначально динамично развившиеся государства Средиземноморья.

Возможно, что так и было. Однако была, вероятно, еще одна причина, которая обусловила превращение Римской империи в отстающую периферию Востока. Вопреки представлениями о «прогрессивности» рабовладения, многое свидетельствуете том, что его распространение было подобно сильнодействующему наркотику: временно давая мощный заряд бодрости, рабовладение делало общественный организм беспомощным пленником вредной привычки и в конечном счете разрушало его. Производительность рабского труда составляла лишь 40 процентов по сравнению с трудом свободного труженика и-требовала большого количества надсмотрщиков. Несмотря на жестокий надзор над их поведением рабы постоянно восставали, и эти восстания сотрясали все морские государства. Рабовладельческие хозяйства приносили прибыль за счет кооперации и специализации труда, но они требовали постоянного притока новых рабов, а стало быть, захватов земель и покорения народов. Страна, в которой распространялось рабовладение, попадала в порочный круг, она должна быта постоянно захватывать все больше земель и народов, что становилось все более разорительным и что, в свою очередь, требовало все более агрессивной политики в отношении окружающей ноосферы. Конец экспансионистской политики приводил к прекращению поступления рабов, а значит, подрывал основы государства.

Зависимость от рабовладения уровня развития государства была скорее не прямой, а обратной: зачастую чем более было распространено рабовладение в том или ином регионе мира, тем ниже в конечном счете оказывался его уровень. По этой причине Восток сумел обогнать Запад по уровню развития. Несмотря на то, что рабовладение позволяло той или иной стране временно вырваться вперед, в конечном счете она ослабевала и терпела поражения. Более того, чем выше был уровень развития рабовладения в том или ином государстве древнего мира, тем быстрее такое государство терпело поражение от соседей и утрачивало независимость. Города, в которых в наибольшей степени было развито рабовладение, такие как Афины, потерпели поражение во внутригреческих Пелопоннесских войнах. Сама Греция утратила независимость и стала владением сначала Македонии, а затем Рима. Карфаген, который был наиболее развитой рабовладельческой державой Средиземноморья, потерпел поражение от Рима, который в то время еще отставал по степени распространения рабовладения.

Несмотря на великолепные перспективы, открывшиеся перед греческими городами по мере развития мореходства, многие из них оказались неиспользованными. Рабство не могло не порождать паразитический образ жизни и образ мысли. Требовательность к себе, высокий уровень мобилизованности физической, умственной, духовной утрачивались в верхах и средних слоях рабовладельческого общества. Им на смену приходили сибаритство, разгул страстей. Не случайно в Греции пришли к выводу о том, что «обжорство», «вызывающее поведение», «разрушительный образ жизни» верхов являются причиной гибели цивилизованных держав. Разложение верхов Рима, а затем и значительной части всего населения «вечного города» стало ярким примером упадка нравственности и человеческой деградации.

Известно, что высокие требования к развитию личности предъявлялись в античном мире исключительно к элите общества. Остальные слои должны были лишь покорно исполнять свои Трудовые и социальные роли, как в любом классовом и специализированном обществе. Этот принцип был изложен римскими патрициями еще во времена восстания плебеев Рима. Патриции Рима, Афин, Карфагена были «головой» общества, плебеи же были обречены быть руками, ногами, глазами общественного тела. Само слово «плебей» стало олицетворением низменного начала. Они не смели самостоятельно мыслить, обладать развитыми чувствами и волей выполнить общественный долг. В силу своего социального положения они должны были лишь беспрекословно выполнять ограниченный круг обязанностей. По этой причине утрата требовательности к физической, моральной и интеллектуальной мобилизованности верхов неизбежно вела к обшей деградации общества.

В то же время рабовладение позволяло в высокой степени удовлетворить потребности нетрудящихся слоев общества, но оказывалось не способным обеспечить потребности большинства населения страны. В масштабах страны рабство служило тормозом хозяйственного развития, мешало техническим нововведениям. Несмотря на неординарные способности к оригинальным открытиям и воплощению теоретических решений на практике, греки в значительной степени загубили свои таланты, полагаясь на даровую силу своих рабов.

Главным источником процветания многих греческих полисов стало не повышение производительности труда благодаря техническим или организационным усовершенствованиям, не новые открытия в использовании источников природной энергии, а грубая эксплуатация людей, порабощенных ими благодаря покорению средиземноморских земель. Достигнув несомненных успехов в развитии культуры и общественной организации, греческая цивилизация не создала принципиально новых способов производства и общественных отношений по сравнению с теми, что были ранее созданы сухопутными цивилизациями. Многие замечательные открытия греческих ученых, в том числе и в технике, не получили практического воплощения прежде всего из-за того, что широкое применение рабского труда делало технические нововведения невыгодными. Паровые машины, изобретенные греками, остались лишь игрушками, а открытие ими шарообразности планеты не вызвало стремления к покорению Мирового океана.

Хотя ряд римских ученых добился немалых успехов в исследованиях физических и химических свойств материи, их замечательные открытия находили применение главным образом для массовых зрелищ. Сенека описывал увеличительные стекла и зеркала с искривленной поверхностью, которые научились делать в Риме. Однако они использовались лишь для забавы. Между тем, как отмечает де Кэмп, наука не могла развиваться дальше без помощи таких механических средств, как микроскоп и телескоп. Поскольку же ״рабовладение порождало презрение к физическому труду, у ученых не было желают изобретать самим эти приспособления». Научная и техническая мысль сдерживалась активным использованием рабского труда в Риме.

Нигде в античном мире рабство не получило столь полного развития, как в Риме во II веке до н. э. — II веке н. э. Широкое применение кооперации и специализации в рабовладельческих хозяйствах позволяло Риму добиться немалых успехов в производстве ряда товаров и особенно в строительстве. Возможности рабского труда позволяли Риму сооружать сравнительно быстро дороги, водопроводы и храмы, по размерам подобным египетским пирамидам. Однако в них «человеческий масштаб» Акрополя утрачивался и некоторые из римских построек, как храм Марса в Баальбеке, поражают лишь своей гигантоманией. Подобными же были дворцы Нерона и сооружения, построенные по приказам сумасбродного Калигулы. И все же труд рабов обеспечивал благоприятные условия жизни не только для небольшой прослойки рабовладельцев, но позволял также содержать население Рима, которое пополнялось за счет разоренных крестьян. Однако существование массового слоя населения, ведущего паразитический образ жизни, ускоряло моральную и духовную деградацию, происходящую в любом цивилизованном обществе по мере отрыва людей от труда и природы. Кроме того, широкое применение рабского труда в Риме губительным образом отражалось на положении мелких сельских тружеников и ремесленников, которые разорялись из-за дешевизны товаров, созданных в крупных рабовладельческих хозяйствах.

В тоже время по мере прекращения экспансии Рима и притока новых рабов к началу III века н. э. усилился кризис рабовладельческих хозяйств. Попытки землевладельцев, направленные на то, чтобы заставить рабов трудиться, становились все менее продуктивными. Процветавшие рабовладельческие хозяйства приходили в упадок, а вместе с ними города и ремесла, зависевшие от сельского производства. И все же, остановив свою экспансию, Рим продолжал удерживать свои границы, протянувшиеся от Британских островов и Германии до Северной Африки и Кавказских гор.

 

ГЛАВА 26

ЕВРОПА ВНЕ МИРОВОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

______________________________________

Мореплавание изменило ход развития мировой цивилизации. Если до возникновения мореходных стран цивилизация распространялась лишь по суше, очаги развитых культур медленно соединялись в единый пояс, а его-пределы постепенно расширялись лишь вдоль древней сухопутной трансконтинентальной магистрали, то мореплавание изменило порядок экспансии цивилизованного мира и ее темп. Став мореходной, мировая цивилизация пересекла экватор и одновременно достигла 56-го градуса северной широты. За несколько столетий после начала развитая регулярного мореплавания и создания первых колоний морских народов (примерно с VIII века до н. э.) к началу II века н. э. государства с оседлым населением стали представлять почти сплошной пояс от Шотландии и Марокко на севере и западе до Индонезии на юге, до Кореи и Японии на востоке. Казалось, что, выйдя за пределы древней сухопутной дороги, цивилизованные страны получили огромный заряд энергии и запас территориальной прочности и прежние напасти из степей им были не страшны.

Однако первые столетия христианской эры ознаменовались новой атакой степных народов на страны цивилизованного пояса. Чем было вызвано широкомасштабное наступление стран степной периферии против цивилизованного мира, продолжавшееся не один век?

Некоторые историки утверждают, что эти драматические события были спровоцированы переменами в мировом климате, вызвавшими засуху в степях Центральной Азии и толкнувшими кочевые народы к нашествиям против оседлых. Вероятно, как и всегда на нашей планете, любые события в биосфере и ноосфере стимулируются солнечной активностью, которая, в частности, могла вызвать небывалые засухи. Однако следует учесть, что в нашествиях против стран цивилизованного пояса приняли участие народы Аравийского полуострова, Северной Африки, Северной Британии, Скандинавии, удаленные от Центральной Азии и ее проблем.

Не отрицая роли климатических перемен как катализатора последовавших событий, стоит обратить внимание на то, что следствием расширения границ цивилизованных империй явилось расширение их контакта с кочевыми народами. По законам политической геометрии периферия цивилизованного мира увеличивалась по мере его расширения в ходе освоения средиземных морей. По законам же политической физики материальная масса богатств цивилизации, возраставшая по мере развития морской торговли, все сильнее притягивала кочевые народы периферии.

Пока пределы Рима были ограничены Апеннинским полуостровом и граница проходила по морям и Альпам, средиморская Италия представляла собой крепость, защищенную со всех сторон морем и высокими горами, в которых обитали небольшие племена, не представлявшие для нее угрозы. Захватив часть Западной Европы, Рим приобрел в качестве соседей многочисленные германские и славянские народы. Потенциальными соседями Рима стали и другие народы, которые по тем или иным причинам могли время от времени перекочевывать в Западную Европу по северной сухопутной магистрали.

Овладев большей частью Британии, Рим приобрел соседей в лице пиктов Каледонии и скатов, проживавших тогда на территории нынешней Ирландии. Завоевав Малую Азию, Рим открыл себя для контактов с народами, извечно проникавшими сюда из Северного Причерноморья или из Центральной Азии по самым разным маршрутам. Взяв же под свое покровительство Боспорское царство, Рим обрел и проблемы этого государства в отношениях с соседними степными племенами. Покорив Сирию и Палестину, Римская империя получила возможность общаться с кочевыми арабскими племенами, испокон веков населявшими Аравийский полуостров. Став владыкой Египта, Рим приобрел соседей в лице кочевых племен, постоянно нападавших на цивилизации Нила с юга Африки. На сей раз такими племенами стали блемии, двигавшиеся на Римскую империю по южной части трансафриканской центральной магистрали. Продвинувшись по северной части окружной трансафриканской дороги от Нила до Атлантики, римляне невольно пригласили в свои пределы все племена Северной Африки, издревле досаждавшие оседлым народам, а поэтому мавры и гетулы атаковали североафриканскую Границу Римской империи.

Аналогичные проблемы возникли и у других крупных цивилизованных держав. Пока границы государств Индостана проходили по восточному берету Инда и были защищены Гималайскими горами, эти страны имели ограниченный контакт с миром кочевых народов, живших к северу, западу и востоку от Индии. Однако победы Маурьев раздвинули границы их державы за Инд, и они стали соседями с племенами Центральной Азии. Расширение же империи на юг привело ее к противостоянию с племенами андхра, жившими на юго-востоке Индостана. Следствием этого явились постоянные с I по III век н. э. захваты андхрами южных и восточных территорий империи и постоянное продвижение с начала I века кушанов из Средней Азии на север империи. Правда, овладев всей северо-западной Индией и совершив обычные в таких случаях грабежи и разрушения, кушаны приняли буддизм, быстро «индуизировались» и стали продолжателями древней культуры, сложившейся на полуострове.

До тех пор пока Китай был защищен от северных кочевников могучей Великой стеной, он был в относительной безопасности. Однако расширение китайской державы растянуло ее западную границу и открыло ее для контакта с кочевыми племенами Туркестана и Тибета.

Благосостояние Рима, Парфии, Индии, Китая и других стран цивилизованного пояса оказывало мощное магнетическое воздействие на кочевые народы. Как и за тысячелетия до этого, кочевники старались овладеть материальными благами своих соседей разными способами: они устраивали грабительские набеги или старались устроиться на такую работу в цивилизованных странах, которая позволяла им сохранять личную свободу. Такой работой обычно являлась служба воина. Этому способствовала неизбежная эволюция цивилизованных стран. Отрыв жителей цивилизованных городов от естественных условий делал их плохими воинами. Профессия воина становилась все менее престижной для изнеженных детей цивилизации. С другой стороны, кочевники были лучшими воинами, более здоровыми, смелыми, смекалистыми, неприхотливыми, а также более жестокими в сражениях, Чем представители оседлых народов.]По этим причинам римляне и китайцы охотно брали на воинскую службу представителей кочевых племен и даже позволяли им селиться целыми племенами и охранять свои границы от своих же соплеменников. Таким образом цивилизованные державы вводили в свои пределы ״пятую колонну» или «Троянских коней», внутренности которых были заполнены врагами.

III век н. э. прошел под знаком участившихся нападений кочевников на различные страны цивилизованного пояса. Хунну и сяньбини вторглись в Китай, а сарматы, германские и славянские племена нападали на пограничные области Римской империи. Правда, к концу века цивилизованные державы сумели дать отпор врагам. Китай взял под свою власть государства восточного Туркестана, страдавшие от набегов кочевников. Рим отбросил агрессоров и восстановил нарушенные границы.

Однако в IV веке нападения кочевых народов возобновились С новой силой. Успехи кочевников на западе, в центре и на востоке цивилизованного мира объяснялись схожими причинами и мало отличались от тех, которые обеспечивали победы кочевых Народов над оседлыми в течение прошедших тысячелетий. Хунну Лю Юань был одним из видных военачальников Китая, когда он поднял в 364 году восстание против правительства страны. Через 4 года он сам провозгласил себя императором Поднебесной. Восставшие хунну, находившиеся на службе Китая, открыли пути своим кочевым соплеменникам, и они захватили все провинции страны к северу от Янцзы. Вслед за хунну в Китай вторглись тунгусские племена сяньби, а за ними тибето-тагнутские племена. В течение полувека северный Китай был ареной непрерывных войн между различными племенами, что привело К разорению страны и гибели миллионов людей. Потребовалось немало десятилетий, прежде чем Китай сумел восстановить свои былые границы и разрушенное хозяйство.

Борьба с кочевниками в эти столетия шла и в других странах цивилизованного пояса. В середине V века начались вторжения в Индию так называемых гуннов-эфталитов, которые были отражены лишь с огромным напряжением сил. Однако в конце века эфталиты возобновили свое вторжение на северо-западе Индии. Вскоре эфталиты овладели Пенджабом, долинами Инда и Ганга, Раждастаном, а затем и частью центральной Индии. Вторжение эфталитов осталось мрачной вехой в истории Индии. Древние города лежали в развалинах. Население было ограблено, а его значительная часть истреблена. В XII веке в своей истории Кашмира Кальхана писал: «Когда земля была наводнена варварами, их царем стал Мизиракула, чьи жестокие деяния сделали его подобным богу разрушения. О его приближении становилось известным бегущему от него населению по коршунам, воронам и другим подобным им птицам, жаждущим упиться кровью тех, которые были убиты его воинами».

И все же, несмотря на мощные удары, наносимые кочевыми народами державам восточной части цивилизованного пояса, степным агрессорам редко удавалось завоевать весь Индостан или весь Китай. Удары кочевников принимали на себя северные области Индии, северные и западные области Китая. Зачастую кочевники выдыхались прежде, чем достигали центральных и приморских областей этих стран. Южная Индия и юго-восточный Китай представляли собой вторую оборонительную полосу этих цивилизаций. Там сохранялись независимые процветавшие государства, активно занимавшиеся морской торговлей даже в те времена, когда кочевники хозяйничали на севере этих стран. Так территориальный запас прочности, который стал создаваться в Китае и Индии еще на заре истории этих стран, спасал их от полного уничтожения и гибели их культур. Этот пояс обороны прикрывал развивавшиеся центры морской торговли.

В отличие от Китая и Индии Рим не обладал подобным территориальным запасом прочности. Несмотря на свои значительные размеры, большая часть Римской империи не имела достаточной глубины, чтобы создать вторую оборонительную полосу. Пояса империи, протянувшиеся по обе стороны Средиземного моря, были слишком тонкими, и кочевники могли сравнительно легко и быстро пройти от сухопутных границ до моря во многих местах.

Восстание даков против Рима и отделение Галлии от империи сделали территорию империи от границ до морских побережий еще более узкой. Вторжения кочевников извне были поддержаны выступлениями племен, перешедших когда-то на службу к Риму, а также восстаниями рабов, подавляющая часть которых была представителями покоренных народов. Римская империя была атакована по широкому фронту различными отрядами с востока, юга и северо-запада. Наибольшая масса племен, двинувшихся на империю, шла с востока на за гид потоками, параллельными древнему северному пути.

В течение двух веков (с середины III до середины V века) империя была вынуждена постепенно отступать под натиском даков, гуннов, сарматов, аланов, вестготов, вандалов и многих других племен, а также под натиском восставших рабов и сепаратистских мятежников отдельных провинций.

Крушение Римской империи означало гибель самой крупной державы, созданной в результате экспансии средиморского народа. Несмотря на огромные успехи, Римская империя не смогла добиться такого уровня развития, который бы позволил ей одолеть вечных противников цивилизаций. Как это было уже не раз в истории, кочевая периферия повернула развитие общества вспять. Ветви цивилизации, протянувшиеся на европейский континент, оказались обрубленными.

Строй, который заменил имперский, был схожим с тем, который устанавливали обычно кочевые народы, покорявшие цивилизованные страны с древнейших времен. Кажется, что в нем законсервировались порядки воинских соединений, сокрушивших Римскую империю. Феодальный строй опирался на многоступенчатую воинскую иерархию, всевластие командира над своими подчиненными, беспрекословное подчинение рядовых воинов своему начальству. «Хартии вольностей» закрепляли автономию отдельных военачальников-баронов, в том числе их господство над крестьянами и свободу веления войн против своих соседей. Подобно солдатам крестьяне были лично свободными, но лишенными прав на землю, и феодалы-командиры могли их перебрасывать на любое поле, как в ходе боевых действий.

В то же время, обладая внешне четкой организацией, напоминающей кристаллическую структуру, феодальные порядки в во многом отражали древние обычаи полу оседлых племен, а не логику воинских уставов или иных правовых норм. Как и во всяком первобытном обществе, устройство западноевропейских государств покоились не столько на рациональных основах, сколько на поддержании традиций в общественном поведении и общественной культуре. Черты традиционного общества можно усмотреть в преданности вассалов своим сеньорам, фанатичной религиозности масс, рыцарских и церковных ритуалах.

Как и в первобытных племенах, в которых роль вождя племени сводилась к минимуму в мирное время, отсутствие внешней угрозы ослабляло значение вышестоящего воинского начальства. Казалось, что после падения Рима нужда в централизованном руководстве многими объединениями племен отпала, и они распались. В дальнейшем же необходимость в королевской власти осознавалась лишь во времена опасности для конгломерата феодальных образований, входивших в состав того или иного королевства. При отсутствии же такой угрозы власть короля над своей страной была ограниченной сохранявшимися привилегиями формально подвластных ему феодалов.

Считается, что после падения Римской империи в Западной Европе восторжествовал феодализм, который был прогрессивным по сравнению с рабовладельческим строем. По мнению авторов «СИЭ» на территории Франкского государства, то есть там, где прежде существовали провинции Римской империи, развитие феодализма получило наиболее завершенное, классическое выражение. Действительно ли феодализм принес прогресс той части Европы, которая входила в состав Римской империи?.

Не только общественное, но и хозяйственное развитие Западной Европы возвращалось к доримским временам традиционного общества. Оторвавшись от своего ствола, ветви древней цивилизации долго не могли пустить корни в северном краю.

Покончив с делением на «цивилизованную зону» и «варварскую». Европа превратилась в полуварварскую периферию цивилизованного мира. Основой феодального общества служило небольшое самообеспечивавшееся сельское хозяйство, чьи связи с рынком и городами были сведены к минимуму.

Рим и другие центры мирового развития, существовавшие на территории великой империи, лежали в руинах. Наука, культура, образование, достигшие высокого уровня во многих городах Римской империи, были забыты. Материальная инфраструктура Рима пришла в упадок. Камни римских сооружений использовались для строительства простых сельских домов. Римские дороги и мосты уничтожались для того, чтобы помешать очередной орде варваров совершить грабительский набег. Как справедливо отмечает де Кэмп, «большинство европейцев жили снова в изолированных друг от друга деревнях, как в начале аграрной революции, полагаясь на сельское хозяйство и домашние ремесла… Средневековая Европа настолько отстала от уровня Рима в обеспечении городских условий жизни, что… Рим первого века но вой эры был лучше обустроен, чем Лондон или Париж 1700 года с точки зрения поддержания состояния улиц, канализации, обеспечения полицейского порядка и защиты от пожаров».

За несколько столетий, прошедших после падения Рима, европейцы утратили связь с культурой, принесенной им с берегов Средиземного моря. Поэтому, когда Карл Великий (768–814), пожелав создать свою империю по образцу и подобию Римской, приказал строить дороги, мосты и каналы, то построенные по его приказам мосты сгорали, каналы заносило песком, а дороги быстро разрушались.

И все же, возможно, попытки возродить разрушенную цивилизацию могли бы гораздо раньше дать плодотворные всходы, если бы Европа вновь не стала жертвой новых нашествий кочевых народов. В конце X — начале XI веков в земли, расположенные по среднему течению Дуная и берегам Тиссы и входившие в состав Великоморавской державы вторглись племена венгров. Хотя родина венгров до сих пор точно не установлена, предполагается, что они пришли из Приуралья, Прикамья и Поволжья. Не исключено, что значительную часть своего пути на запад венгерские племена проделали по древнему северному сухопутному маршруту. Дойдя до Адриатического моря, венгры разгромили славянские государства, находившиеся в этом регионе, а их жителей превратили в своих рабов.

Еще раньше с конца VIII века Европа стала: подвергаться на бегам и нашествиям норманнов, населявших Скандинавию и Ютландию. Как и морские народы, атаковавшие древние цивилизации во II тысячелетии до н. э., норманны совершали грабительские походы, занимались пиратством, захватом земель. Впрочем, порой они предпочитали и более мирные способы изъятия богатств у других народов, совмещая грабежи и насилия с торговлей.

Норманны атаковали всю Европу. Особенно притягивали их более богатые и процветавшие страны, расположенные вдоль морских побережий или по течениям крупных рек. Одним из первых объектов нападения норманнов стала Ирландия, которая в период всеобщего упадка, благодаря своему островному положению, сумела защититься от наиболее разрушительных нашествий кочевников и в V–VIII веках превратилась в один из главных центров христианства и церковного образования в Европе. Вторжения норманнов в Ирландию с 755 года привели к тому, что они обосновались в ряде прибрежных поселений. Хотя длительная борьба с ними увенчалась в 1014 году их разгромом, Ирландия была так ослаблена норманнским нашествием, что это облегчило последующее вторжение англичан на Зеленый остров.

Впоследствии норманны вторглись в самую крупную европейскую державу — Франкское государство. На северо-западе этого государства они осели и в 911 году создали свое герцогство. В 1066 году норманны захватили Англию и часть Ирландии. Одновременно норманны предприняли походы в Кордовский эмират на Пиренейском полуострове, овладели Сицилией и югом Италии, где в 1130 году создали Сицилийское королевство. Они проникли по Висле, Неману, Северной Двине в глубь Восточной Европы. Норманнские дружины осели и на Руси. Одновременно Византия и ее столица подверглись нападениям норманнов из Сицилийского королевства. По Волге норманны спустились вниз до Каспия и совершили грабительские набеги на земли Ирана. Эти первоклассные мореходы достигли необитаемых земель Исландии и Гренландии, где и осели. Есть данные о том, что норманны добрались до Америки.

Видя в норманнах носителей высшего «готического» духа, или нордической расы, О. Шпенглер и А. Розенберг утверждали, что их нашествия способствовали созидательному государственному процессу в Западной Европе. На самом деле государства норманнов носили те же черты военных формирований, которые были характерны для феодального строя, созданного варварскими армиями-победителями Рима. Смелые и энергичные норманны не принесли в захваченные ими страны ничего, кроме разрушения. Постоянно расширяя фронт своих операций, норманны нанесли сокрушительный удар по многим странам Европы. По словам историка инженерного дела Л. Спрейгаде Кэмпа, набеги норманнов «отбросили Европу на самое низкое положение, ко то рое она занимала последнюю тысячу лет». Нет никаких оснований полагать, что генетические качества норманнов принесли Западной Европе прогресс.

Поиск технических и научных знаний, образцов высокой культуры заставлял находившихся в состоянии культурной деградации европейцев обращать свои мысленные взоры к погиб шей цивилизации. Хотя большая часть книг того времени посвящена религиозным трактатам и жизнеописаниям святых, в X веке н. э. появилась книга Эраклия «Об искусствах римлян». Стремясь вернуть утраченные знания и духовные богатства, европейцы искали рукописи древнегреческих и древнеримских авторов. Однако оригиналы этих произведений погибли в варварском хаосе Западной Европы и об их содержании западные европейцы узнавал и из книг, прибывших из арабского халифата. Книги Аристотеля и Платона были написаны на арабском, и их переводили евреи, жившие в Испании.

Требования развития вынуждали Западную Европу, отделившуюся от стран центральной магистрали, вновь искать контакта с цивилизациями, существовавшими в далеких краях или в далеком прошлом. По мнению Мечникова, народы Западной Европы «в средние века живут исторической жизнью лишь постольку, поскольку им удалось спасти при крушении древнего мира те культурные ценности, которые они приобрели у Рима и Греции; культ их носит греко-семитический характер, а их государственное устройство отмечено элементом цезаризма. Их наука арабского или еврейского происхождения, а искусство — византийского. Только одна архитектура составляет в этом отношении исключение». Кажется, что в строгих линиях замков и храмов средневековья, а также в религиозном искусстве и церковной музыке отразились кристаллически симметричные структуры феодального строя Западной Европы.

Сведения о том, что мировая цивилизация не погибла, а продолжает развиваться, поступали из стран Востока вместе с редкими товарами. Китайский шелк и клинки из Дамаска и Толедо, пряности из недоступных Южных морей, индийские хлопчатобумажные ткани И изделия из слоновой кости и кожи служили материальными доказательствами, казалось, безнадежного отставания Европы от Востока. Многие наиболее значительные открытия этого времени и их технические воплощения, такие как порох и алкоголь, были созданы в Китае или арабских странах. Даже распространившаяся в Европе в XIV веке азартная игра в карты была китайским изобретением. Свидетельства отставания Европы от стран Азии подкреплялись рассказами купцов. Особое внимание к странам Востока проявлялось в торговых городах Европы, возникавших там, где прежде проходили основные сухопутные, речные и морские торговые пути.

Реальные сведения о странах Азии переплетались с преувеличенными и вовсе фантастическими измышлениями многочисленных паломников, отправлявшихся в Иерусалим и по пути посещавших Византию, Сирию и Палестину. В это время Сирия и Палестина переживали экономический подъем. Очевидцы рассказывали о баснословных богатствах Востока. Ствол древнего Дерева Цивилизации продолжал оказывать магнетическое влияние на отпавшую от него и сильно одичавшую европейскую ветвь.

Христианская же вера помогала европейским народам находить удобное идеологическое обоснование тяги европейцев к древним центрам цивилизации. Идея всеобщего равенства, изложенная в Новом завете, ветхозаветная история борьбы иудейского народа против владык Египта, Ассирии и Вавилона, рассказ о Гробе Господнем, который оказался в руках у «неверных», служили обоснованием для крестового похода на Восток для «восстановления справедливости» и перераспределения богатств ״еретиков» и их «неправедных царей» в пользу народов бедной европейской периферии.

Характерно, что Первым походом европейцев на Восток был ״поход бедноты» в 1096 году. В нем приняли участие самые бедные крестьяне Франции и Германии, те, кто в наибольшей степени испытывал потребность в улучшении своей доли. Разгром этого войска не остановил организаторов нового похода на Иерусалим, который состоялся в том же году и стал считаться Первым Крестовым походом. В ходе первых крестовых походов объединенным силам европейских государств удалось создать временный плацдарм на Ближнем Востоке в виде Иерусалимского королевства, но контратаки мусульманских народов вынуждали Крестоносцев вновь и вновь сражаться за Иерусалим в течение полутора веков и в конечном счете утратить его.

Попытка прорыва на Восток не принесла Западной Европе ощутимых и прочных побед, а ее следствием стали разрушения и гибель сотен тысяч людей. Крестовые походы продемонстрировали отставание Западной Европы от остального цивилизованного мира. Вместе с тем походы на Восток привели в движение те экономические, социальные и политические силы в Западной Европе, которые способствовали процессу Возрождения.

 

ГЛАВА 27

МИРОВАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ БЕЗ ЕВРОПЫ

______________________________________

Падение Рима означало возвращение не только Европы, но и всего мира к исходным позициям, существовавшим до возникновения цивилизаций в Средиземноморье. Попытки Византии во времена Юстиниана (527–565) восстановить империю в пре жнем виде к успеху не привели. Былые опорные пункты мировом цивилизации вернуть не удалось. Расширив же свои границы на западе, бывшая восточная часть Римской империи вынуждена была отражать новые нашествия кочевых народов.

На ее восточных границах — Сасанидский Иран, который оспаривал контроль Византин над торговыми сухопутными и морскими коммуникациями. Установив контроль над землями погибшей Парфии, государство Сасанидов способствовало развитию сельского хозяйства в своей державе, поощряя проведение обширных ирригационных работ. Благодаря строительству каризов в Иране в V–VI веках распространилось выращивание новых для этой страны культур — сахарного тростника, индиго, хлопка, риса. Страна производила вино, фруктовые соки, мед, розовое масло, цветочные эссенции. В стране развилось и шелкоткачество. Процветанию страны способствовала и оживленная торговля, которая велась через территорию Ирана. Консолидации страны способствовало превращение зороастризма в официальную религию Ирана. Эта религия освящала деление общества на касты и безграничную власть шахиншаха, который именовался *‘царем царей Ирана и не Ирана». Однако казавшаяся непоколебимой власть Сасанидов оказалась с середины VII века под угрозой арабского нашествия.

Жившие тысячелетиями по соседству с державами центрального перекрестка кочевники аравийских степей всегда были слишком слабы, чтобы атаковать своих соседей. Их звездный час наступил, когда Римская империя пала, а контрнаступление Византии захлебнулось. Могло показаться, что нашествие арабов носило обычный для кочевых народов характер грабительского похода против богатых народов. Специальная глава Корана стимулировала желание идти в поход: одна пятая часть добычи должна была поступать пророку, его роду, вдовам и сиротам, четыре пятых выделялась войску. При этом войсковую долю дели ли на четыре части: одну часть отдавали пехотинцу, а три — всаднику. Добычей считалось золото, серебро, пленники-рабы, а также любое движимое имущество и скот. Коран обещал вечное райское блаженство тем, кто погиб на войне.

Однако арабская экспансия под зеленым знаменем ислама представляла собой нечто большее, чем обычный поход кочевников за богатой добычей или нашествие с целью разрушить и разграбить цивилизованное государство. Хотя на протяжении Многих тысячелетий родина ислама — степная Аравия — стояла в стороне от активных процессов, происходивших по соседству в Египте, Финикии, Палестине, в странах Персидского залива и на юге Аравийского полуострова, жители степей подвергались постоянному воздействию этих цивилизационных процессов. Культурные и религиозные традиции соседей в течение многих тысячелетий подвергались всестороннему осмыслению арабскими кочевниками. Одним из наиболее мощных следствий этого процесса явилось создание новой религии — ислама, вобравшего в себя элементы иудаизма, христианства и древних арабских религий. Как и все великие религии, родившиеся в странах центральной магистрали, ислам вооружал верой в торжество принципов справедливости и братства. Как и христианство, эта вера служила могучим средством сплочения людей великой империи вне зависимости от языка, цвета кожи и национальности, социального и классового положения. Впервые со времен нашествия иранских народов, объединенных зороастризмом, кочевой народ сплотился вокруг принципиально нового религиозного учения. Ислам стал мощным источником духовной силы арабов и способствовал объединению других народов под их руководством.

Нашествие арабов было победоносным, а их продвижение — стремительным. Как и обычные захватчики, они уводили в рабство жителей покоренных земель, а города разрушали. Однако арабы не осуществляли тотального уничтожения покоренного Населения, ограничиваясь превращением в мусульман одних и подчинением своей власти других, сохраняя их право на свое вероисповедание. С начала VII века до середины VIII века арабы завоевали всю южную часть бывшей Римской империи, овладев Пиренейским полуостровом, югом Франции, Сицилией, Сардинией, североафриканским побережьем Средиземноморья, Палестиной, Сирией, Арменией, Ираном и некоторыми землями Средней Азии и Индии. Лишь после битвы на реке Талас (на территории нынешнего Казахстана) в 751 году китайские войска остановили продвижение арабов на восток, а в 732 году в битве при Пуатье франки разбили арабов, пытавшихся овладеть Европой с юго-запада. Осью образовавшегося арабского халифата стала западная часть центральной сухопутной магистрали и северная часть кольцевой африканской дороги.

Арабский халифат со столицей в Багдаде, расположенном неподалеку от развалин Вавилона, объединил земли, на которых су шествовали многие наиболее значительные государства древко ста — Египет, Ассирия, Вавилония, Мигании, Урарту, Персия. Карфаген и другие. Халифат и созданные впоследствии на его основе другие арабские государства заполнили вакуум, образовавшийся после крушения Рима, и стали продолжателями цивилизационного процесса, начатого на этих землях. Кроме того, арабам удалось поставить под контроль значительную часть земель, покоренных Александром Македонским, и включить в состав халифата часть нижнего течения Инда (Синд) и государства Средней Азии.

Несмотря на то, что многие арабы долгое время сохраняли верность своему традиционному кочевому образу жизни, значительная часть кочевников переходила к оседлости, быстро приобщаясь к достижениям покоренных ими цивилизованных народов, том числе и к классическому наследию античных культур. Следствием этого явилось появление арабской культуры, оказавшей большое влияние на развитие мировой цивилизации. Как утверждал исследователь истории науки Х. Дж. Уинтер, арабы соединили в своей культуре «геометрические методы греков и аналитические подходы индусов». Расцвет арабской науки, который приходится на X–XI века, связан с выдающимися исследованиями в области физики, химии, математики, астрономии, географии, медицины.

Если на первых порах вторжение арабов сопровождалось разрушениями, то по мере укрепления арабского государства на территориях, покоренных ими, начался подъем. Создание мощного централизованного государства, объявившего землю и воду своей собственностью и направившего сборы от налогов на развитие инфраструктуры сельского хозяйства, сопровождалось проведением широкомасштабных ирригационных работ к Средиземноморье, Передней и Средней Азии. Повсюду в этих землях велось строительство арыков, каризов, плотин, водохранилищ, речных каналов, в том числе оснащенных шлюзами. Б ирригационной системе, созданной арабами, применялись гидравлические колеса, водочерпалки, водяные и ветряные мельницы, Ирригационные работы способствовали расширению посевных площадей для выращивания различных продовольственных культур, льна и хлопка. Увеличились плантации сахарного тростника и виноградники.

Подъем сельского, хозяйства совершался одновременно с развитием других отраслей хозяйства. Под влиянием развивавшейся торговли в IX–X века в арабском халифате повсеместно происходит отделение ремесла от сельского хозяйства. Наблюдается рост технического совершенствования в текстильных и керамических изделиях, при обработке металлов, в парфюмерных изделиях.

Хозяйственный подъем и технический прогресс в странах!рабского халифата опирался на потенциал накопленных трудовых навыков, культурных традиций, привычек народов, веками Населявших древние страны. В то же время бывшие кочевники соединили с этим древним опытом цивилизованных народов свои Знания о мире, свои культурные ценности, свои мечты, хранившиеся ими веками в степях и пустынях Аравии. Достижения арабской культуры проявились в области строительства, особенно в Возведении мечетей и дворцов. Арабы научились строить невиданные прежде многоэтажные дома. Исторические хроники запечатлели сведения о сооружении 20-этажных домов в Хадрамауте, отделанных мрамором и гранитом.

Выдающимся примером арабской строительной культуры был Багдад. Этот город, отстроенный в VIII веке халифом Мансуром, не сохранился до наших дней, так как был до основания уничтожен монгольскими завоевателями. Город представлял Идеальный круг с диаметром в 3 километра. В центре этого круглого города возвышалась круглая стена, окружавшая дворец халифа и другие правительственные здания. По словам Х. Дж. Уинтера, «после создания халифата Аббасидов в Багдаде первенство в культуре перешло к этому городу примерно в 750 году». Вновь, как и в древности, город, расположенный в середине Месопотамии, превратился в центр культурного развития цивилизованного мира.

Арабские страны развивали караванную торговлю по древним сухопутным магистралям с Индией, Китаем и Восточной Европой. Одновременно продолжала развиваться морская торговля. Суда арабских купцов постоянно курсировали к берегам Индии, Индокитая, островов Малайского архипелага, добирались до южных портов Китая.

Многие из стран Азии, посещавшиеся арабскими мореплавателями, также находились на стадии подъема. Переживали расцвет государства крайнего юга, Индии, связанные с морской торговлей. Вероятно, в ту пору родилось представление об Индии, кик о стране, где «не счесть алмазов каменных в пещерах, не счесть жемчужин в море полуденном». В населенных народностями тамилов и малаяли государствах Чола, Панданья, Керала добывался берилл; здесь был развит жемчужный промысел; их леса и сады служили источником пряностей и благовоний. Как и во всех приморских странах, здесь процветала работорговля и активно применялся рабский труд.

Некоторые из этих государств не только избежали вторжений, но и сами осуществляли агрессивную внешнюю политику в отношении заморских территорий. Южноиндийское государство Чола атаковало Цейлон и Бенгалию, а в XI веке включило в состав своих владений часть Бирмы, Андаманские и Никобарские острова.

К востоку от Индостана на территории нынешней Бирмы (Мьянмы) в долине Иравади в IX веке было создано государство Паган, которое, как и ранее существовавшее здесь государство Пегу, испытывало сильное влияние индийской культуры. После создания там оросительной системы (XI век) ее земли превратились в развитый сельскохозяйственный район.

В IX веке н. э. на важном участке морских путей вдоль юга Индокитая выросло королевство Кхмер со столицей Ангкор, в котором были сооружены прославленные храмы Ангкорват. Вплоть до XIII века это государство вело упорную борьбу со своими соседями, расширяя владения от границ нынешней Бирмы (Мьянмы) до современных пределов Северного Вьетнама и Малайзии.

Создание в IX–XII веках на территории нынешнего Вьетнама государств Да-Вьет и Чампа, как и повсюду в этом регионе, сопровождалось расчисткой джунглей под посевы, проведением крупномасштабных ирригационных работ.

Сложившиеся на дальневосточном конце сухопутных и морских дорог Азии государства Кореи (Коре, Сипла, Пэкче) стали высокоразвитыми морскими странами, которые поддерживали связи даже с далеким халифатом. Развиваясь под сильным влиянием Китая, культура корейских государств достигла высокого уровняв VIII–XII веках. Свидетельствами этого являются сохранившиеся с той поры изделия из металла и фарфора. С XI веки здесь печатались книги с досок, а с начала XIII века употреблялся металлический шрифт. Корейские государства отражали нападения японцев с юга и маньчжурских племен с севера. Однако даже внешняя угроза не помогла им сплотиться и создать единое государство на полуострове. Не исключено, что это обстоятельство не позволило Корее превратиться в аналог Италии в дальневосточном средиземном море и создать подобие Римской империи в Дальневосточной Азии.

Укрепление централизованной власти способствовало развитию Японских островов. Начиная с VIII века здесь развертывается строительство водохранилищ, плотин, оросительных каналов. Помимо традиционного риса, в Японии выращиваются пшеница, рожь, просо. Увеличивается добыча железа, меди, золота, серебра, серы, слюды.

Бурное развитие переживал самый оживленный перекресток Морских сообщений Южной Азии. Важнейший перевалочный пункт морской торговли Южной Азии Палмебанг, расположенный на Суматре, стал в VII веке столицей процветавшего до середины XIV века царства Сривинджайя. Хотя основным населением были малайцы, значительную роль в развитии Сривинджайя играли индийские переселенцы, которые оказали сильное влияние на формировании культуры царства. Это самое могущественное царство завладело почти всеми главными портами полуострова Малакка, а также островом Явой. Малайские мореходы наряду с индийцами и китайцами уверенно осваивали просторы Южных морей.

Соперничество за контроль над торговыми путями между царством Сривинджайя и индийским государством Чола увенчалось победой последнего. Чола покорила Шри Ланку, Мальдивские острова и Малакку. После этого центр развития в Индонезии смешается дальше от основных морских путей на остров Ява. Здесь на Яве около 800 года н. э. был сооружен великолепный храм Боробудур.

Активно занимаясь посреднической торговлей, жители Явы, Суматры и Малакки (иногда эти средиморские земли называли Явакой) достигли сравнительно высокого уровня жизни. Здесь, как и в других морских государствах, широкое распространение получило рабовладение. Охотясь на рабов, жители Яваки совершали набеги на южное побережье Азии. Следствием процветания Яваки стал рост народонаселения этих земель, что стимулировало колонизацию островов будущей Индонезии, именовавшуюся ими Великой Нусантрой. Одновременно жители Яваки начали переселяться через Индийский океан на Мадагаскар. Возможно, что если бы развитие морских государств Яваки началось раньше, то Индонезия опередила бы Западную Европу в мировых географических открытиях и всемирной экспансии. Правда, как и везде, рабовладение было сильнодействовавшим стимулятором, но оказывавшим временное действие. Не исключено, что последующий упадок Яваки был вызван разлагающим действием этого «наркотика״.

Развитие морской торговли в Китае не привело к распространению рабовладения, но способствовало процветанию страны В Китае в VIII–XIII веках было сделано много важных изобретений. Между VIII и X веками китайцы изобрели компас. В X веке было налажено книгопечатание. В IX веке был изобретен порох, хотя его сначала применяли лишь для пускания ракет, китайцы впервые применили порох в войне против монголов в 1232 году. Примерно в это же время китайцы научились применять уголь и черной металлургии. В XIII веке китайцы усовершенствовали рулевое управление морских судов, что сделало их значительно более маневренными и способными к дальним путешествиям.

Особое развитие в Китае получил горнодобывающий промысел. С начала XI века резко возросла добыча железа, потребность в котором увеличилась по мере распространения железных орудий в сельском хозяйстве. Существенно увеличилась и добыча серебра, которое использовалось для ювелирных изделий, внешней торговли, а также для того, чтобы откупаться от кочевников Эти промыслы принадлежали государству. Государственными были и предприятия металлургической промышленности. Численность рабочих на этих предприятиях достигала 100 человек.

Самыми крупными были государственные предприятия по производству шелковых тканей (до 600–700 работников). На этих предприятиях, а также в мастерских по производству оружия, чеканке железных монет и в виноделии использовались наемные рабочие, получавшие заработную плату отчасти натурой, отчасти деньгами. В 3-м томе «ВИ» отмечалось, что «самый факт появления таких мастерских в соединении с широким развитием внутренней торговли и денежного обращения оценивается некоторыми исследователями истории Китая как зарождение условий, открывших возможность развития в дальнейшем элементов капитализма».

Развитие товарно-денежных отношений требовало все более совершенных финансовых операций. Задолго до появления в Западной Европе векселей (около XIII века) они уже в VIII веке по явились в Китае под названием «летающие деньги». В X веке и Китае вошли в широкое употребление бумажные деньги.

Период Сунской империи в истории Китая (960—1279) был ознаменован культурным расцветом страны. Особенно большой прогресс был достигнут в области просвещения. В школах Сунской империи родилась так называемая «сунская наука» — комплекс политических, экономических, исторических и философских знаний.

Таким образом, в то время как северо-западная окраина мировой цивилизации превратилась в регион, захваченный армадами варваров, остальные цивилизованные страны от Испании и Марокко до Индонезии, Кореи и Японии переживали период экономического подъема и культурного процветания. Своих успехов эти страны достигли, опираясь на постоянно накапливавшееся с древних времен экономическое, духовное и интеллектуальное богатство, на их возраставший трудовой опыт и увеличивавшееся культурное наследие. Их общественный строй мало изменился со времен основания первых цивилизаций. В крупных государственных образованиях сохранялись сильная централизованная власть, обеспечивавшая кооперацию общественного труда, высокоразвитая специализация труда, сочетавшаяся с классовым неравенством и сословными, нередко кастовыми барьерами. В то же время переход цивилизованных стран к мореплаванию существенно изменил роль торговли и товарно-денежных отношений в жизни общества. Некоторые из них уверенно двигались вперед к глубоким качественным переменам в своем экономическом и общественном развитии.

Как ни странно, эти черты общественного строя цивилизованных стран позволяли многим историкам говорить об отсталости феодализма в странах Востока. Авторы статьи «Феодализм» в «СИЭ» противопоставляли высокоразвитый феодализм Западной Европы «раннефеодальному» строю стран Азии: «Для генезиса и форм феодализма в таких странах, как Китай, Индия, Иран, характерны: сравнительно высокий уровень товарно-денежных отношений, гипертрофия централизованной государственной машины, меньшая, чем в Западной Европе, роль вассально-ленных отношений, медленный, растянувшийся во времени процесс феодализации».

Получается, что строительство 20-этажных домов и совершенных по своей организации крупных городов, возникновение предприятий с сотнями рабочих, открытие пороха, бумаги, компаса, доменного производства, появление бумажных денег, покорение Индийского океана, создание на землях Испании, Северной Африки и Южной Азии зоны высокопроизводительного сельского хозяйства доказывали отсталость «гипертрофированной» централизованной власти и медленное развитие «прогрессивного» общественного строя. В то же время, но мнению историков, нищая и отсталая Европа, которая приобщалась к достижениям Востока только во время грабительских крестовых походов, была олицетворением торжества передового строя.

К несчастью для стран Востока, в отличие от ученых сторонников прогрессивности западноевропейского феодализма, неграмотные кочевники Центральной Азии имели верное суждение об истинном положении дел в мире, а потому не Западная, Европа, погруженная во мраки бедность Средневековья, а высокоразвитые страны Южной Азии стали первыми жертвами очередных нашествий кочевых племен.

 

ГЛАВА 28

РАЗГРОМ ВОСТОКА И ВОЗРОЖДЕНИЕ ЗАПАДА

______________________________________

Как и прежде, расширение границ цивилизации и рост ее материальных и духовных богатств усилили для нее угрозу из степей. Начиная с VIII века на западе Китаю угрожали уйгуры, на северо-востоке — кидали. Последним удалось в начале X века завладеть значительной частью северного Китая. Лишь своевременная консолидация Китая под руководством правителей новой династии Сун предотвратила покорение страны кочевыми народами. Хотя кидани сохранили за собой контроль над китайскими провинциями Шаньси и Хэбэй, их продвижение в глубь Китая было остановлено, а само киданское государство постепенно «китаизировалось».

На границах Китая складывались государства-дички, населенные бывшими кочевыми народами и перенимавшие многие достижения древней цивилизации. Такими стали Тибет и государство тангутов. В VII веке Китай подвергся массированным нашествиям тибетцев, тангутов и тюрок. Однако на сей раз в ходе долгой борьбы Китаю удалось не допустить противников в глубь страны, разбить их и даже раздвинуть свои границы далеко на запад до Тибета и Туркестана.

В начале XI века династия Сун столкнулась с новой опасностью на западе в лице тангутов, которые, разбив тибетцев и уйгур, двинулись на Китай. Чтобы остановить экспансию тангутов, Китай вынужден был платить им ежегодно дань большим количеством серебра и шелковой материи. Новая угроза возникла на севере в начале XII века, после нападения в 1115 году на киданей маньчжуро-тунгусского племени чжурчженей. Через год после разгрома чжурчженями киданей (1125 год) первые вторглись на территорию Китая и овладели всей страной к северу от Янцзы. Южный Китай вынужден был не только признать все завоевания чжурчженей, но и выплачивать им дань серебром и шелком.

Кочевые племена одолевали и другие цивилизованные державы, В XI веке арабский халифат, а затем и Византия подверглись нападению племен сельджуков-огузов с северо-востока из земель нынешнего юга Туркмении. За два десятилетия сельджуки покорили Хорезм, Иран, Ирак с Багдадом. Арабский халиф был вынужден признать правителя сельджуков султаном, а также «царем Востока и Запада», сохранив за собой лишь духовную и номинальную светскую власть (сельджукский султан считался наместником халифа). В последующие десятилетия XI века сельджуки покорили Сирию, Палестину, Армению и почти всю Малую Азию, фактически вытеснив Византию с азиатского континента. Как и многие подобные державы, сельджукский султанат оказался недолговечным и пал в XII веке, раздираемый внутренними противоречиями и под напором внешних врагов.

Однако отразив эти нападения, цивилизованные страны вскоре столкнулись с наибольшей угрозой за всю их историю. В начале XIII века началось самое мощное нашествие монголов из внутреннего континента Евразии. Как и в прошлом, успех монголов объяснялся не численным превосходством кочевников, а высокими качествами их воинов, физически закаленных, смелых, инициативных, беззаветно преданных своему народу. Спрейг де Кэмп особо обращал внимание на «потрясающую организацию монголов; их дисциплину и тактику».

Монгольские завоеватели разорили и опустошили всю Среднюю Азию, ее города и оазисы были превращены в руины и пустыни. Разрушения монгольскими завоевателями ирригационных систем Месопотамии были таковы, что это привело к упадку этого древнего края вплоть до XX века. Идеально распланированный Багдад был до основания уничтожен во время монгольского нашествия, а его 800 тысяч жителей полностью уничтожены. Нашествие монголов привело к упадку Ирана: даже через полвека после того, как монголы покинули Иран, в стране возделывалось только 10 процентов пригодных к обработке земель, десятки городов исчезли или превратились в пустыни. Захватчиков не останавливали ни высокие горы, ни широкие реки, — ни моря, ни зимняя стужа, ни тропическая жара. Они одолевали оседлые народы разных широт и разных регионов Евразии. По словам авторов 3-го тома «ВИ», «завоевателей увидели на своих землях многие народы — кидани и чжурчжени, тангуты и китайцы, корейцы и тибетцы, таджики и хорезмийцы, тюрки и персы, индийцы и народы Закавказья, русские и поляки, венгры, хорваты и др. Позднее, уже при преемниках Чингисхана, корабли завоевателей подходили к берегам Японии, Явы и Суматры. Над культурными странами пронесся губительный смерч».

Одновременный и мощный удар по всему стволу древнего Дерева Цивилизации чуть не оказался роковым для ее судеб. Полное разрушение материальной структуры производства и общественной жизни, на создание которой были затрачены усилия многих поколений людей, отбросило развитие покоренных стран на несколько веков назад. Однако не только уничтожение сооружений, но прежде всего поголовное истребление носителей знаний, трудовых навыков, культурных привычек привели к долговременной деградации древних стран.

Увеличение «убойной силы» данного нашествия было связано не с тем, что монголы отличались особой склонностью к разрушению. Просто к XIII веку масса цивилизованного мира существенно выросла. Масштабы и энергия кочевых разрушителей возросла соответственно расширению пояса цивилизованных государств и накоплению их богатства. Присущее всем захватчикам стремление к обладанию максимальным количеством ценностей, созданных людьми, и подчинению максимального числа людей своей власти приняло крайние формы и нашло выражение в цели, которую поставил Чингисхан перед монгольскими племенами — достичь «последнего моря». Особенность нашествия, в котором помимо монголов принимали участие и другие кочевые племена, состояла в том, что объектом их нападения стал весь цивилизованный мир.

Более того, осознавая, что сохранение основ прежних цивилизаций неизбежно приведет либо к быстрому изгнанию захватчиков, либо к «прорастанию» цивилизации через культуру агрессоров, нападавшие стали применять метод «выжженной земли». Как отмечалось в 3-м томе «ВИ», «грабительские на-. шествия кочевников на различные земледельческие страны Азии были обычно опустошительны. Нашествие же монгольских войск характеризовалось, кроме того, введенными Чингисханом и его полководцами приемами организованного опустошения культурных земель, массового истребления способных к сопротивлению элементов населения, террором и запугиванием мирных жителей».

Однако даже такие жестокие разорения не остановили развития ноосферы. Разрушители цивилизаций становились творцами новых империй. Вводимые там порядки оказывались полезными для народов новых держав. Конные транспортные службы в империи Чингисхана соединили многие прежде разъединенные части Евразии воедино. Ясса — закон Великого хана — свято соблюдался, и даже утверждалось, что в империи монголов одинокая девушка могла спокойно проехать на верблюде, груженном золотом, от Желтого моря до Персии, там, где прежде царили разбой, грабежи и насилие. Одновременно победители усваивали культуру покоренных ими народов и во многих странах, порабощенных монголами, цивилизация стала, как и прежде после подобных испытаний, постепенно возрождаться.

Между тем в Азии зарождались новые очаги агрессии. В середине XIV века в Малой Азии началась экспансия турок-османов, которые в 1453 году добили Византийскую империю и вскоре распространили свою власть на земли трех континентов. В конце XIV века страны Средней Азии, Иран, Индия и Китай стали жертвами беспощадных походов Тимура.

Несмотря на впечатляющие успехи цивилизаций в освоении морских просторов, они не смогли достичь такого состояния, которое позволило бы им дать отпор кочевым народам. Более того, рост благосостояния цивилизованных стран по мере развития морской торговли лишь усиливал разрушительный натиск кочевых народов, остановить который было невозможно. Казалось, неумолимый маятник мировой истории будет регулярно смещать центры мирового развития в степи Центральной Азии, а чередования блистательных подъемов цивилизованных держав, сформировавшихся на центральной оси планеты, и их крушений под напором кочевой периферии — это неизбежная судьба человечества.

Однако вслед за сокрушительным разгромом цивилизаций кочевниками наступал период их возрождения. Несмотря на то, что монгольское нашествие ставило целью достичь «последнего моря», то есть взять под свой контроль всю континентальную сушу, все средиземные моря и все средиморские земли, монголы не сумели решить поставленную ими задачу. Покорив чуть ли не всю Евразию и достигнув Среднего Дуная, Одера и Адриатики, монголы ушли из Западной Европы. Значительная часть региона, который в течение целого тысячелетия служил объектом всевозможных нашествий с востока, юга и севера, на сей раз оказалась не тронутой беспощадными захватчиками. Это обстоятельство во многом предопределило дальнейшее развитие мировой истории.

Надо заметить, что сохранению слабых и отсталых феодальных княжеств Западной Европы в немалой степени способствовало создание после падения Римской империи единого массива оседлых стран, простиравшегося к концу XI века с запада от побережья Атлантического океана на восток до Каспия, Волги и северных рек нынешней европейской территории России. Несмотря на значительно более низкий уровень своего развития, цивилизация в Европе обрела большую территориальную глубину, чем во времена Римской империи. Расширение пределов цивилизации привело к тому, что удары кочевников отражали не все страны Европы, а лишь ее пограничные государства. Удары с юго-запада приняли Испания и Португалия, оказавшиеся под властью арабов, а затем Франкское государство, сумевшее отразить арабское нашествие в VIII веке. Венгры и другие пришельцы из Евразии атаковали главным образом славянские страны Европы. Хотя норманны атаковали европейские государства со всех сторон, они не проникли в ряд государств центральной Европы.

В XV веке европейские впадения Византии и государства южных славян оказались порабощенными турками. После падения этой линии обороны роль пограничников Европы долго выполняли черногорцы, упорно отстаивавшие свою независимость, и бывшие кочевники — венгры, долгие годы сражавшиеся с Османской империей.

Создание русского государства в конце IX века привело к тому, что Русь стала мощным барьером на пути продвижения кочевых народов в глубь Европы. Русь Первая встречала кочевников, и даже если они не были разбиты на ее южных границах, то они утрачивали значительную часть своего напора в ходе боев с русскими воинами. После нашествий 1237–1240 годов, приведших к порабощению русских земель, монгольские кочевники смогли атаковать вторую линию обороны Европы в Польше и Венгрии, но не сумели закрепиться в этих странах и вынуждены были завершить свое дальнейшее продвижение на запад.

В то время как пограничные народы отстаивали независимость своих и других европейских стран (испанцы и португальцы, продолжая реконкисту Пиренейского полуострова; южные славяне и венгры, отбиваясь от турок; русские, оказывая сопротивление татаро-монголам), остальные народы Европы были избавлены от угроз кочевых нашествий.

Это обстоятельство способствовало неспешному, но. уверенному хозяйственному развитию большинства западноевропейских стран. Основой их экономики служило сельскохозяйственное производство. Распространение земледелия на весь европейский континент, особенно в его северной части, потребовало применения иных сортов растений, использования иной сельскохозяйственной техники по сравнению с теми, что применялись в древних цивилизованных странах или в странах Средиземноморья. Здесь было невозможно развивать поливное хозяйство с использованием оросительных каналов или рассчитывать на обилие солнечных дней. Для достижения тех же результатов, что и на юге Европы, крестьянам надо было трудиться гораздо упорнее и энергичнее. Однако на своем опыте люди убедились, что этот труд вознаграждался и ведение сельского хозяйства в значительной части Западной Европы обеспечивает безбедную жизнь!

Природные условия для ведения сельского хозяйства в северной части Западной Европы позволяли собирать не менее обильные урожаи, чем на юге этого региона, а главное — более устойчивые. Оказалось, что перемещение цивилизации в сторону холода совпадало с ее смещением и в зону более активных бурь и гроз. Придавая большое значение воздействию наэлектризованного воздуха на умственную активность людей, Хантингтон в то же время признал, что процветанию упомянутых им пяти регионов мира способствует прежде всего высокая продуктивность тамошнего сельского хозяйства. Кроме того, подчеркивал Хантингтон, там, где больше гроз, там больше выпадает осадков, чередующихся с солнечными днями, что также благоприятствует урожаям.

В указанных им пяти регионах ‘‘идут дожди, вызванные циклонами во все времена года». Эти регионы, отмечал ученый, «обладают двумя великими преимуществами. Первое преимущество — высокая урожайность. Второе, что, очевидно, является еще более важным в конечном счете, это — устойчивость урожаев из года в год». Как подчеркивал Хантингтон, эти регионы «Являются самыми развитыми в мире». Там, где существует равномерное распределение осадков, сельское хозяйство не страдает ни от засух, ни от избытка дождей. В этих регионах «ни в один месяц не бывает осадков менее 5 процентов от годовой нормы». Первым регионом среди наиболее одаренных природой Хантингтон назвал часть Западной Европы (Ирландия, Великобритания, центральная и северная часть Франции, Бельгия, Голландия, Дания, Германия и западная Польша). Вскоре после создания феодальных государств в большинстве этих стран стало успешно развиваться земледелие.

«Есть лишь два типа земель на планете, — замечал Хантингтон, — где могут быть достигнуты столь высокие урожаи, но их число строго ограничено. К одному из них относятся Калифорния и Египет, где такого успеха можно добиться с помощью постоянного орошения. Другой тип земель — это разбросанные по планете и сравнительно небольшие участки в тропиках, так называемые плантационные районы, где обильные осадки чередуются с коротким сухим временем года, что позволяет культурам вызревать, но они не засыхают». В прохладной и сумрачной Западной Европе можно было получать столь же великолепные урожаи, как и в жарком и солнечном Египте, где расцвела великая цивилизация.

Таким образом, с одной стороны, холодный климат заставлял крестьян усиленно трудиться, но с другой стороны, распределение осадков вознаграждало их сторицей. Такое сочетание стимулирующих и благоприятных природных условий способствовало применению все более совершенных орудий труда и способов производства. Характерно, что технические достижения начала Средних веков относились к сфере сельского хозяйства. В эти столетия были изобретены подковы, хомут, плужный резец, водяная мельница и другие предметы, необходимые для сельского хозяйства. Высокопродуктивное сельское хозяйство Западной Европы создало возможности для появления избыточного продукта — этого непременного условия обогащения стран, развития ремесел, городов и торговли.

— Чем больше развивавшееся сельское хозяйство Западной Европы испытывало потребность в изделиях городских ремесленников, тем активнее развивалась торговля. Чем больше богатели феодалы за счет труда своих крестьян, тем больше расширялся ассортимент товаров, поступавших в Западную Европу по каналам международной торговли. Чем больше возникала потребность в заморских товарах, тем активнее развивалась торговля, тем выше были прибыли международных коммерсантов. «Торговые народы древности, — подчеркивал Карл Маркс, — существовали как боги Эпикура в междумировых пространствах вселенной, или, вернее, как евреи в порах польского общества». Социальные, а часто и религиозные барьеры, с одной стороны, ставили сословие торговцев в дискриминируемое положение, но с другой стороны, служили надежной защитой их деятельности.

Христианство, распространенное по всей Европе, лишало еврейских и арабских купцов равноправия с остальными членами общества. В то же время Ветхий завет, являвшийся священной книгой евреев и утверждавший их богоизбранное положение, был также частью христианского Священного писания. Этот логический парадокс позволял христианам находить духовное обоснование для общения с евреями, хотя и держа их на постоянном отдалении от себя. Признание мусульманами существования Моисея и Христа, их вера в единого, вездесущего Бога также позволяли христианам находить с ними точки соприкосновения, хотя сторонники ислама считались опасными еретиками.

Такое двойственное отношение к нехристианским торговым народам было в известной степени им удобно, так как создавало вокруг них своеобразное изоляционное попе. Это «поле» поддерживалось взаимоисключающими представлениями о близости и антагонизме, что было схоже с теми отношениями, которые складывались между первобытными племенами на основе признания общих тотемических предков. На практике это приводило к тому, что для международных торговцев создавали особые поселения в христианских городах. Правда, в таком положении был риск, так как порой изолирующий слой разрушался то ли под воздействием периодических взрывов солнечной активности, то ли вследствие медленной коррозии, вызванной классовым антагонизмом. В этих случаях происходили погромы кварталов, в которых проживали евреи, арабы и иные «иноверцы», а короли издавали эдикты об их изгнании из своих стран.

Однако по прошествии некоторого времени международные коммерсанты возвращались в свою привычную среду. Рассматривая море феодальных государств как опасную, но преодолимую стихию, коммерция прокладывала свои маршруты, не считаясь с границами княжеств, политическими или религиозными барьерами. Пути арабских, еврейских, китайских, индийских, персидских, сирийских, ломбардских, ганзейских купцов были подобны монорельсовым дорогам, высоко поднятым над землей и позволявшим коммерсантам быстро пересекать, казалось бы, непреодолимые границы. Как отмечалось в «БСЭ», «после арабского завоевания» Испании «получила широкое развитие торговая деятельность евреев (торговля с Южной Францией, с Хазарским царством)».

Богатые торговые города словно средиморские острова, превращенные в крепости, возвышались над дикой стихией, где обитали нищие, вольные и вечно дерущиеся друг с другом феодалы. Города устанавливали свои правовые нормы, которые распространялись Лишь на эти сухопутные «острова». Магдебурге кое городское право, сложившееся в Магдебурге и принятое в Восточной Германии, постепенно распространилось на Восточную Пруссию, Силезию, Чехию, Венгрию, Польшу, Литву, Белоруссию, Украину. Упорядоченная организация городов отделяла себя от хаоса феодальной стихии.

Хотя феодальные порядки мешали беспрепятственному развитию торговли, феодальная раздробленность отчасти устраивала коммерсантов. Барьеры, разделявшие княжества, помогали торговцам играть роль посредников между различными землями разделенной Западной Европы. Подчеркивая умение торговцев использовать разделенность производителей и простоту покупателей, Маркс замечал: «Торговля первых самостоятельных пышно развившихся торговых городов и торговых народов, как торговля чисто посредническая, основывалась на варварстве производящих народов, для которых они играли роль посредников».

Коммерция оказывала такое же сильное воздействие на все ткани европейского общества, как стимулятор обмена веществ на биологический организм. Правящие касты Европы не могли существовать без товарного и денежного «гемоглобина», который перекачивался по артериям мировой торговли. Феодалы воспринимали купеческие маршруты, проложенные по сухопутным, речным и морским дорогам Западной Европы, как потоки даровой энергии, из которых можно было черпать столько товаров и денег, сколько позволяла мощь феодальных бандформирований. При этом, как это всегда было в цивилизованном обществе со времен грабительских походов фараонов, разница между благородными дворянами и обычными деклассированными элементами стиралась. Мартин Лютер констатировал: «Теперь купцы очень жалуются на дворян или на разбойников, на то, что им приходится торговать с большой опасностью, и, кроме того, их захватывают, бьют, облагают поборами и грабят».

Впрочем, для Мартина Лютера было ясно, что как у торгашей, так и у дворян способы получения материальных благ одинаково нечестны. Он писая: «Но если бы купцы претерпевали это ради справедливости, то, конечно, они были бы святыми людьми… Так как столь великое беззаконие и противохристианское воровство и разбой творятся купцами по всему миру и даже по отношению друг к другу, то что же удивительного, что Бог делает так, что столь большое имущество, неправедно приобретенное, снова утрачивается или подвергается разграблению, а их самих при этом избивают или захватывают в плен… Бог посылает рыцарей и разбойников и через них наказывает купцов за беззаконие… Так бьет одного плута другим, не давая этим понять, что рыцари меньшие разбойники, чем купцы, ибо купцы ежедневно-грабят весь мир, тогда как рыцарь в течение года ограбит раз или два, одного или двух».

Однако поскольку одни грабители не могли жить без других, им приходилось искать способы мирного сосуществования. Благородные дворяне, презиравшие и грабившие торговцев и ростовщиков, всецело зависели от них. Рыцарю Сиду из испанской легенды до отправления в поход против арабов пришлось ломать голову: как, не прибегая к откровенному грабежу, перехитрить ростовщиков Иуду и Рахиль, чтобы получить под залог деньги для своего вооружения. В конечном счете от этих «хитростей» в выгоде оставались финансисты, которые получали львиную долю прибылей от походов христиан против мусульман. Одновременно происходила коммерциализация сознания христианских рыцарей. Крестовые походы превращали фанатиков веры в профессиональных коммерсантов, о чем свидетельствовала метаморфоза Ордена тамплиеров. Коммерциализация феодализма заставляла его оберегать не только неограниченную власть сеньоров над крестьянами, права баронов на ведение междоусобных войн, но и права городов-республик, купеческих гильдий, цехов. Растущая зависимость феодализма от коммерции привела Западную Европу в движение. По мере освобождения реакции товарообмена из оков феодального общества европейский мир приобретал мощную энергию.

Постепенно все страны Западной Европы оказались охваченными сетью торговых путей, опорными пунктами которых стали быстро растущие торговые города. Как это было и в прошлом, страны Средиземного моря оказались в авангарде развития торговли. Вследствие активно развивавшейся торговли известный со времен колонизации Средиземного моря финикийцами и греками южный выступ Франции стал процветающим Провансом. Л. И. Мечников справедливо отмечал особую роль этой области в развитии европейской цивилизации, заметив, что «географически континентальная Европа соприкасается со Средиземным морем лишь берегами Прованса». Здесь морские дороги соединялись с речным путем, который вел по Роне в глубь Франции, и с древним трансконтинентальным сухопутным маршрутом.

Восторжествовавшее в Провансе учение так называемых катаров объявляло реальный мир иллюзорным, а потому они освобождали своих сторонников от социальных, моральных и иных обязательств. Религия катаров, или, по определению католической церкви, «альбигойская ересь», открывала неограниченный простор энергии земноводных, поставивших себя над остальной ноосферой. Можно предположить, что в Провансе сложился новый центр приморской периферии, подобный тем, которые существовали во времена становления морских цивилизаций Средиземного моря. Это означало, что юг Франции бросил вызов всей христианской и феодальной Европе. Крестовый поход против альбигойцев в 1209 году, сопровождавшийся массовым уничтожением населения целых городов, на долгие годы поверг Прованс в запустение.

Находясь в непосредственной близости к Риму, столице католического мира, итальянские государства не бросали вызова католической церкви и не могли попытаться создать единую державу, подобную погибшей империи. В то же время центральное положение Италии в Средиземном море, как и во времена античности, способствовало тому, что эта страна в XII–XV века переживала наибольший хозяйственный, политический и культурный подъем по сравнению с остальными европейскими странами. Особенно высокий уровень развития был достигнут в итальянских государствах, расположенных на торговых путях. Одним из наиболее важным из них было Миланское герцогство, расположенное на торговой реке По и сухопутном пути, который соединял Италию с остальными странами Европы. На земле, где некогда жили этруски, особое значение приобрела Флоренция. Успешно развивались купеческие республики Италии, Венеция и Генуя. Венеция взяла под свой контроль Адриатическое море. Генуя, завладев Корсикой, контролировала Лигурийское море. Обе республики имели средиморские владения и в других морях: Генуи принадлежали колонии в Северном Причерноморье; Венеция некоторое время владела Кипром.

Итальянские купцы прокладывали пути туда, где прежде не видели европейцев, в страны, о которых Европа знала лишь через посредников. Венецианский купец Марко Поло первым совершил в 1275–1292 годы путешествие через Сирию, Ирак, Афганистан в Северную Индию и Китай.

Как и в прошлом, средиморское положение итальянских государств способствовало их обогащению, развитию науки и техники, расцвету культуры. В этих государствах мечтали о возрождении былого величия Италии. Идеалами итальянской культуры XIV–XV веков стали достижения античной греческой и римской культуры. Обращение к древней погибшей культуре позволяло деятелям Возрождения ориентироваться на высокий духовный и интеллектуальный уровень античности. Такое возвращение к утраченному восстанавливало мировосприятие прошлого с его открытиями в самых разных областях жизни, в том числе и теми, которые были не реализованы до конца из-за рабовладельческого строя. Этот процесс возврата к былым высотам приводил к новым прозрениям и новым открытиям. По оценке А. Тойнби, в течение двух веков — с середины XIII до середины XV века — развитое цивилизации в Италии достигло такого уровня, что разница в степени приобрела качественное отличие. Итальянцы настолько опередили в своем развитии остальные европейские народы, что «к концу пятнадцатого столетия они чувствовали себя гораздо выше остальных людей Запада и… возродили понятие «варвары» для того, чтобы характеризовать народы, жившие по ту сторону Альп и Тирренского моря».

В то же время Возрождение в Италии не было реставрацией Римской цивилизации. Торговые республики Италии не стали новым изданием древних государств с засильем в них рабства. Напротив, в XIII веке государства Северной Италии первыми в Европе освободили крестьян от крепостной зависимости. Многие крестьяне покидали земли и уходили на заработки в города. Итальянские государства развивались не за счет использования рабского труда, а благодаря техническому и организационному усовершенствованию производства. Итальянское Возрождение ознаменовало возвращение, на тот путь, который был пропущен греками, римлянами и другими народами античного Средиземноморья из-за рабовладения. Морская торговля Италии стимулировала новый способ производства — мануфактурный, построенный на кооперации и техническом разделении труда.

Так, в сукнодельческой мастерской производство разделялось на 20 с лишним операций, исполнение которых было делом разных работников. Разделение труда применялось и на строительстве кораблей в Генуе и Венеции.

Потребность в увеличении производства подталкивала людей к использованию механизмов. Так с XV века в Италии для осуществления ряда операций при производстве сукна стали применять мельницы, приводимые в движение силой речной воды. Мануфактурное производство способствовало Повышению производительности труда, что, в свою очередь, усилило конкурентоспособность итальянских товаров, которые уверенно завоевывали европейские рынки.

Развитие Италии способствовало возведению новых крупных хозяйственных сооружений. Уже с конца XII века в Ломбардии развернулось строительство мелиорационных и судоходных каналов, а в начале XV века там был построен первый в Европе шлюзовой канал.

Однако для того, чтобы Италия вновь возглавила Западную Европу в движении этого региона по пути цивилизованного развития, было необходимо воссоздать могучее государство на всем Апеннинском полуострове. Несмотря на значительные успехи, возможности купеческих городов-республик Италии были ограничены пределами отдельных участков Средиземного моря и его побережья. Раздробленность Италии, защищаемая феодалами отдельных государств и властью Римского папы, препятствовала сделать необходимые шаги на пути воссоздания мощной державы. К тому же положение купеческих республик существенно ухудшилось после падения Константинополя в 1453 году, установления турецкого контроля над Дарданеллами и Босфором и значительной частью Черноморского бассейна. В 1475 году генуэзские колонии в Северном Причерноморье были захвачены турками и их вассалами — крымскими татарами. Итальянским торговым государствам не удалось повторить путь, пройденный Грецией и Римом, и стать хозяевами южноевропейских средиземноморий. ״

Хотя Италии не удалось вновь возродить великую средиморскую державу, она сумела оказать существенное влияние на развитие Западной Европы. «По мере того, как новая итальянская культура излучала свое влияние из стран полуострова во всех направлениях, она ускоряла культурное развитие народов вокруг него», — отмечал А. Тойнби.

Влияние Италии сказалось прежде всего на соседних с ней государствах, особенно тех, которые были расположены вдоль северного пути. Хотя здесь долго жили племена энергичных и свободолюбивых кельтов, они так и не создали своего цивилизованного государства. Однако наличие древних путей, по которым перемешались народы, очевидно, способствовало тому, что на центральноевропейском участке северного пути сформировались динамично развивавшиеся государства: Бургундия, Тироль, Чехия, Австрийское герцогство и южногерманские княжества. На ключевом отрезке северного пути, откуда ведут дороги в Италию и междуречья Франции и Германии, усилиями свободолюбивых горцев была создана Швейцарская конфедерация. Эти страны активно использовали свое выгодное географическое положение. Авторы «ВИ» отмечали: «Южногерманские и рейнские города сумели использовать свое центральное положение на мировых торговых путях, принимая участие в торговле между Западной Европой и странами Востока. Немецкие купцы были единственными иностранными купцами, которые имели в Венеции свое торговое подворье и за которыми североитальянские города признавали право свободного плавания по Средиземному морю».

Нюрнберг превратился в крупный центр по обработке металлов. Потребность в материалах для растущего производства-металлов способствовала расцвету горнодобывающей промышленности в Зальцбурге и Тироле, а их экономический подъем способствовал созданию Австрийского герцогства, которое скоро превратилось в одно из самых влиятельных государств Германии.

Заметный подъем переживала Чехия, которая с XIV века стала занимать первостепенное положение в Священной Римской империи. Здесь быстро развивалась горнодобывающая промышленность, выплавка железа, меди. Чешское стекло поступало на продажу во все страны Европы.

Постепенное распространение достижений цивилизации на север Европы было связано с новыми усилиями людей в науке и технике. Рост народонаселения в странах с более холодным климатом требовал новых технологий и научных открытий, которые, в свою очередь, способствовали повышению производительности труда. Такое развитие событий отчасти подтверждало правоту Монтескье и Хантингтона о постепенном смешении центров цивилизации на север Европы.

Для металлургии все активнее использовали каменный уголь, известный еще древним грекам, но мало применявшим его. Если сначала добыча угля ограничивалась сбором его на поверхности месторождений, то по мере роста потребностей стали строить шахты. По мере же углубления шахт в них стали проникать грунтовые волы, и требовались усилия многих рабочих чтобы вычерпывать их. Это стимулировало создание механических средств для удаления воды и привело к изобретению насосов.

Потребности растущего производства вызывали и другие цепные реакции усовершенствований и открытий. В Чехии железо в XIV веке стали выплавлять в печах, куда воздух подавался мехами, приводимыми в движение с помощью водной энергии. Здесь же на металлургических предприятиях появились механические молоты.

Ускорению развития Западной Европы-благоприятствовало также обстоятельство, на которое обратил внимание Гегель: изрезанность ее береговой линии. Эта часть Евразии была со всех сторон окружена средиземными морями, а многие полуострова континента и окружавшие континент острова представляли собой удобные средиморские земли. Центральная Европа находилась в сфере влияния не только морской торговли Средиземного моря, но и развивавшейся коммерции на маршрутах, пролегавших через другие моря, окружавшие Западную Европу.

Еще одной зоной ускоренного развития в Европе стали страны бассейнов Северного и Балтийского морей, представлявших собой по своим очертаниями северный аналог Средиземного моря. При этом, как это бывало и раньше, особо активную роль сыграли недавние кочевники — норманны, создавшие свои государства: Данию и другие страны Скандинавии.

Занимая географическое положение, схожее с Италией в Средиземном море, Дания пыталась сыграть аналогичную роль в северном Средиземноморье! Дания постаралась компенсировать отсутствие подобия Альп на ее южной границе, создав вал Даневирке. В первой половине XI века Дания подчинила своей власти Англию и Норвегию и таким образом стала полновластной владычицей западной части северного Средиземноморья. Одновременно датчане развили экспансию на южном побережье Балтийского моря. Под властью Дании оказались Гольштейн, Мекленбург, Поморье вплоть до устья Вислы, а также северная Эстония до реки Нарва.

Правда, Дании не удалось сыграть до конца роль Рима и создать северную средиземноморскую империю. Англо-датско-норвежская держава Кнуда I распалась, а земли, завоеванные Данией в Балтике, были ею утрачены. В то же время Дания продолжала играть существенную роль в развитии этого региона Европы. На протяжении нескольких веков Дания извлекала немалые доходы, взимая пошлину с морских судов, проходивших через проливы Скагеррак, Каттегат, Эресунн (так называемая «зукдская пошлина»). Средиморское положение страны способствовало развитию торговли и появлению торговых городов на острове Зеландия (Роскилле, Копенгаген) и принадлежавшей тогда Дании нынешней территории южной Швеции.

Соперниками Дании выступали другие государства северного Средиземноморья. Прекратив свои грабительские походы, норманны Швеции приняли христианство и перешли к мирным занятиям. В XII веке в Швеции начали добывать руду шахтным способом, выплавлять железо и мель. Шведский остров Готланд, занимающий средиморское положение в Балтийском море, в XI–XIII веках стал важным центром торговли в Балтийском море. В XII веке в Швеции выросли торговые города на балтийском побережье, такие как Кальмар, Ледесе, Сигтуна.

По мере возрастания соперничества между Данией и другими странами северного Средиземноморья в обход проливов и полуострова Ютландия с юга стали прокладываться сухопутные и речные пути, соединявшие Балтийское и Северные моря. Здесь у южной границы Дании на сухопутной и речной дороге между морями вырос германский город Любек, возглавивший международный Ганзейский торговый союз. Этот союз объединил торговые города северной Германии, Норвегии, Англии, Фландрии, Голландии, северной Франции, Польши, Тевтонского ордена, Швеции, а также Псков и Новгород.

Дания, вела упорную конкурентную борьбу против Ганзейского союза, стремясь закрепить свое лидерство в северном Средиземноморье. Война за право Ганзы пользоваться беспрепятственно проливами между Северным и Балтийским морями, завершилось ее победой над Данией, итоги которой были закреплены Штральзундским мирным договором 1370 года.

Ганза осуществляла монопольное посредничество между производящими районами Северной, Западной, Восточной и отчасти Центральной Европы. Морские дороги ганзейских городов дополнялись речными и сухопутными и вели к крупным торговым центрам Европы — Лиону, Базелю, Венеции, Вене, Кракову. В рамках ганзейской торговли Фландрия, Голландия, Англия, Северная Германия поставляли сукна, Центральная Европа, Англия и Скандинавия — металлы, Северная Германия, западное побережье Франции — соль, Восточная Европа — пушнину и воск. Это способствовало развитию и процветанию Северной Европы. Торговые города обретали самостоятельность от феодалов и управлялись зачастую на выборной основе, как и древнегреческие полисы.

В то же время развитие стран Ганзейского союза происходило неравномерно. Заметно вырвались вперед города Голландии. Голландские купцы контролировали 70 процентов всей балтийской торговли. На голландских верфях строились наиболее совершенные парусные суда, способные преодолевать огромные расстояния.

В то время страны Востока медленно оправлялись после нашествия монголов и других кочевников в XIII–XV веках. Воспользовавшись же защитой «пограничных״ стран, западноевропейские государства смогли преодолеть чудовищный разрыв в отставании от остального цивилизованного мира. Более того, в Западной Европе вновь возникли центры мирового развития, готовые вступить в сотрудничество и конкурентную борьбу с мировыми центрами цивилизации, находившимися на Востоке. Рабский труд не мешал более экономическому и научно-техническому прогрессу. Через механизм товарно-денежных отношений морская торговля способствовала устойчиво ускоренному развитию науки и техники.

В XV веке в Австрии была построена первая крупная доменная печь. Еще ранее были созданы первые прокатные станы. Открытие в Европе пороха, а затем производство в 1415 году пушек, способных разрушать крепостные стены замков, означало, что торговые города создали средство, с помощью которого можно сокрушить оборону феодальных поместий.

В 1456 году Иоганн Гутенберг изобрел книгопечатание. Несколько ранее были созданы первые очки. Значение этих изобретений для распространения знаний трудно переоценить. Как замечает де Кэмп, «раньше большинство грамотных людей, вне зависимости от того, каким бы блестящим умом они не обладали, были по мере увеличения своего возраста лишены возможности читать. Теперь они могли продолжать чтение. Когда был создан усовершенствованный печатный станок, книги стали дешевле и доступнее… Изобретение очков и книгопечатания увеличило время, затрачиваемое населением на чтение в несколько раз».

В открытии пороха и книгопечатания О. Шпенглер увидел общее направление движения западноевропейской мысли, продолжение той культурной традиции, которая, по его мнению, проявлялась в уходящих ввысь шпилях готических соборов, в перспективе, запечатленной на картинах художников Возрождения, в западной органной музыке. Казалось, Запад приготовился к рывку вперед к неизведанным далеким берегам.

Возрождение Западной Европы доказывало, что развитие, начатое по мере освоения средиземных морей, окружающих этот регион, было лишь прервано, а не прекращено нашествиями кочевых народов. Восстановление мореплавания, а вместе с ним и развитие торговли способствовали развитию хозяйства, техники, науки и культуры всего региона, окруженного средиземными морями. Такое развитие событий подтверждало правоту суждений Беттингера и Мечникова, подчеркивавших роль Средиземного моря, а затем и других морей в развитии Европы, а также мнение Гегеля о значении изрезанной береговой линии для ее возвышения.

Подъем Западной Европы стимулировался также, влиянием противоположных климатических факторов. С одной стороны, ее процветанию способствовало наличие на ее значительной части областей идеальных для ведения устойчивого земледелия (что, в частности, следовало из утверждений Э. Хантингтона о хорошие урожаях там, где много гроз и бурь). С другой стороны, холодный климат северной части региона стимулировал многочисленные технические нововведения и, как следствие этого, общий хозяйственный подъем (что отчасти подтверждало доводы Монтескье и Хантингтона о позитивном влиянии холодного климата).

В то же время подъем Западной Европы не был уникальным явлением в мире. Мореходство оказало стимулирующее воздействие и на остальной цивилизованный мир. Более того, на протяжении веков неевропейские цивилизованные страны заметно опережали Западную Европу во многих областях-развития. Это явление мировой истории не могут объяснить теории Беттингера и Мечникова об уникальной роли Средиземного моря. Оно противоречит утверждениям Монтескье, Гегеля и Хантингтона о том, что природные факторы предопределили возвышение Западной Европы.

Наконец, версии упомянутых авторов не объясняют, почему, достигнув сравнительно высокого уровня развития, страны Западной Европы не раз оказывались жертвами нападений кочевых народов и даже в середине XVII века вынуждены были отражать атаки выходцев из Центральной Азии у стен Вены.

Очевидно, что, хотя переход человечества в морскую стадию развития способствовал все более быстрому распространению цивилизации и частым смещениям ее центров, эти перемены не были окончательными. То морские, то сухопутные державы приходили в упадок, то пределы цивилизации сокращались под натиском кочевых племен. Исход противостояния соперничающих сил мог быть решен лишь по мере его перерастания в борьбу за мировое господство.

 

ГЛАВА 29

КАК ИСПАНИЯ И ПОРТУГАЛИЯ ПОДЕЛИЛИ МИР

______________________________________

Пока племена распространялись по планете в пределах ограниченного пространства, их продвижение зачастую диктовалось инстинктивными реакциями людей на холод и тепло, близость или отдаленность пресной воды и источников питания. Поэтому судьба народов формировалась почти непосредственно природным окружением. По мере же того, как масштабы и темп распространения ноосферы возросли, людям приходилось детальнее продумывать последствия своего продвижения по планете. Монгольские завоеватели, например, создали разветвленную систему шпионажа, охватившую значительную часть цивилизованного мира. Собранные ими сведения анализировались Великим ханом и его окружением.

В дальнейшем распространение власти цивилизованных держав по планете становилось следствием все более тщательно спланированных действий. Природные условия и положение стран, являвшихся объектами экспансии, изучались государственными деятелями и учеными. Эту эволюцию подметил О. Шпенглер, который противопоставил греческим полисам с хаотичностью и бестолковостью их международной деятельности «династические государства XVII и XVIII веков, политические силовые поля, дальнозорко и планомерно направляемые и управляемые из центров действия кабинетов и крупных дипломатов».

Судьба народов все в большей степени зависела от того, как информация о природных и других условиях жизни различных стран преломлялась в сознании людей. Объем информации, имевшийся в распоряжении общества, уровень аналитического мышления, способность к принятию стратегических решений и умение проводить их в жизнь все в большей степени определяли возможности той или иной державы расширять свои пределы. О. Шпенглер справедливо связывал глобальную экспансию Запада с прогрессом в культуре и различных науках и увидел в открытиях западноевропейских математиков, усложнении музыкальных и живописных композиций проявления возросшей способности к восприятию удаленных пространств.

Распространение цивилизации по планете изменило и географическое содержание экспансионистских планов. Пока представления о мире были ограниченными, правители империй довольствовались скромными, по современным масштабам, территориями, когда именовали себя «владыками мира». Соответственным образом были занижены и их представления о том, какие земли являются важными в стратегическом отношении для мирового господства.

Очередной этап в развитии цивилизованных стран был связан с их новой победой в освоении водных просторов Земли — выходом в Мировой океан. Научившись передвигаться через океаны по кратчайшим маршрутам, люди открыли, что эти водные пространства, казавшиеся бескрайними, также являются средиземными, а земные континенты являются средиокеанскими землями.

Покорение Мирового океана позволило людям выйти из замкнутых пространств средиземных морей. Насколько Мировой океан больше самого крупного средиземного моря, настолько же возросли и возможности, открывшиеся перед покорителями океанов.

Люди плавали по океанам и переплывала через них еще задолго до экспедиции Колумба. За несколько веков до новой эры финикийцы путешествовали вокруг Африки по Атлантическому и Индийскому океанам. Около 1000 года норманны преодолели Атлантический океан и высадились на берегах Америки. Жйгели Явы и Суматры давно водили свои суда через Индийский океан. Как доказал Тур Хейердал своими исследованиями и смелыми экспериментами, древние люди отваживались пересекать Тихий и Атлантический океаны на таких ненадежных плавсредствах, как плоты из бальзы и лодки из тростника. Обнаружение на побережье Эквадора остатков японской керамики, относящейся к IV тысячелетию до н. э., позволило выдвинуть предположение о том, что маршруты через Тихий океан могли быть проложены еще на заре человеческой истории. Однако для того, чтобы сделать трансокеанские походы регулярными, надо было достичь более высокого уровня развития.

К середине XV века такой уровень развития был достигнут многими цивилизованными странами как на Западе, так и на Востоке. Почему же именно Испания и Португалия стали первыми совершать регулярные трансокеанские путешествия с конца XV века? К этому времени ряд стран Западной Европы опережал страны Пиренейского полуострова по развитию кораблестроения и мореплавания. Ведущее положение в этих областях занимали Венеция, Нидерланды, а также многие другие государства Средиземного, Балтийского и Северного морей. Испания и Португалия находились несколько в стороне от основных морских маршрутов Западной Европы. Ведь сам Колумб был родом из Генуи, а этот портовый город занимал в мореплавании того времени гораздо более видное место, чем морские порты иберийских стран.

Скорее всего Испании и Португалии помогло их географическое положение. Подобно тому как освоение средиземных морей стало делом сравнительно отсталой морской окраины, а не самых развитых цивилизованных стран, покорение океанских просторов осуществили первыми сравнительно отсталые страны приокеанской периферии. Известно, что во времена становления мореплавания по средиземным морям более развитые цивилизованные страны, давно научившиеся строить морские корабли и плавать по морским просторам, оказались слишком привязанными к сухопутным и речным магистралям. Точно так же Венеция, Генуя, Дания, Швеция и другие мореходные страны южных и северных Средиземноморий Европы оказались слишком привязанными к своим морским торговым путям. Освоение трансокеанских путей было для них не только ненужным, но и вредным.

Путешествия Колумба и Васко да Гамы изменили соотношение сил в Европе. Морская торговля, которая подняла Италию из дикости Средневековья, потеряла свое значение после начала трансокеанских путешествий. Венецианский купец и банкир Д. Приули так описывал в своем дневнике реакцию своих соотечественников и коллег на весть о благополучном возвращении Васко да Гамы из путешествия в Индию: «Когда в Венецию пришло это известие, оно вызвало большую досаду в городе… И сенаторы признали, что эта весть — худшее, что Венецианская республика когда-либо могла испытать, кроме потери свободы!» Венеция и другие страны, контролировавшие морскую торговлю, упорно держались за тот уровень цивилизованного развития, который обеспечивал им лидирующее положение.

Страны же, оказавшиеся на океанском побережье или расположенные близко от Мирового океана, вероятно, сами того не подозревая, вышли на стартовую линию, с которой началось развитие нового этапа человеческой цивилизации. Атлантическое побережье в Западной Европе имели Исландия, Ирландия, Британия, Франция, Испания и Португалия. Близкий выход по морю К Атлантическому океану был у Норвегии, Дании, Швеции, Нидерландов. Кто же из них мог стартовать первым?

Будучи потомками норманнов или викингов, норвежцы и исландцы обладали опытом покорения Атлантического океана. Однако к этому времени они были слишком слабы и оказались под властью датчан. Дания же, а также Норвегия и Швеция, входившие вместе с ней в Кальмарскую унию, были слишком озабочены борьбой за влияние в северном Средиземноморье и на Скандинавском полуострове, чтобы замышлять покорение Мирового океана и стран Востока.

Богатые Нидерланды в конце XV века оказались под властью Габсбургов и были временно лишены возможности для осуществления крупномасштабной самостоятельной экспансии.

По схожим причинам не собирались покорять Мировой океан и ирландцы. Хотя ирландские мореплаватели также выходили далеко в Атлантический океан и, как утверждается, доплывали до берегов Америки, Ирландия с середины XII века была занята борьбой с Англией, отстаивая свою независимость, и не могла заниматься подготовкой экспедиций через океан.

С 1455 по 1485 год в Англии шла междоусобная война Алой и Белой розы. Эта феодальная война, сопровождавшаяся разбоем и грабежом мирных жителей, разорила Англию, и ей было не до трансокеанских экспедиций. Кроме того, интересы укрепления позиций этой страны в бассейнах Ирландского и Северного морей, а также на берегах Ла-Манша требовали от нее первостепенного внимания и не позволяли отвлекаться на казавшиеся малоперспективными планы покорения заокеанских земель.

В конце XV века самая влиятельная страна Западной Европы Франция уже оправилась от разорений Столетней войны. Однако политика этой страны требовала повышенного внимания к своим сухопутным соседям на западе или беспокойной соседке по ту сторону Ла-Манша. Поэтому французский король не внял Колумбу, когда тот обратился с предложением об организации экспедиции через Атлантический океан к берегам Китая и Индии.

В то время предложения генуэзца могли заинтересовать лишь монархов двух стран — Испании и Португалии. Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться в том, что европейской землей, наиболее выдвинутой в Атлантический океан, является Пиренейский полуостров. В 149? году Испания и Португалия наконец отвоевали его у арабов. В то же время занятые в течение нескольких веков тяжелыми войнами «пограничники» Европы оказались в стороне от наиболее богатых морских торговых путей и их континентальных продолжений.

Торговые маршруты, проложенные еврейскими купцами и соединявшие арабские эмираты с Провансом и остальными регионами южноевропейских средиземноморий, включая Хазарский каганат, разрушались по мере разгрома арабов и наступления испанцев. В результате полуостров переживал период хозяйственного упадка.

Перед обеими иберийскими странами стоял обычный в подобных случаях выбор: или смириться со своим второсортным положением в западноевропейском мире, или попытаться улучшить свое положение. Для улучшения своего положения иберийские страны могли либо изобрести новые способы производства материальных ценностей, или покорить свободные земли, или подчинить своей власти другие народы.

Пока шла реконкиста, Испания и Португалия улучшали свое положение, изгоняя арабов и получая таким образом свободные земли. При этом они подчиняли своей власти арабов и евреев, оказавшихся на отвоеванных землях. Однако окрещенные арабы и евреи (так называемые мориски и марраны) в тайне соблюдали свои религиозные обычаи, за что и были изгнаны из иберийских стран по решению королей Испании (в 1492 году) и Португалии (в 1497 году). Многие из 300 тысяч изгнанных евреев оказались в Нидерландах, Италии, Франции. У испанцев и португальцев заметно уменьшилось количество покоренного населения, за счет которого можно было жить.

Продолжение экспансии и покорение других народов было возможно лишь по ту сторону Гибралтарского пролива, но это было чревато тяжелой войной с превосходящими силами арабов. Как и перед финикийцами, крито-микенцами, греками и другими народами морской окраины, перед испанцами и португальцами открывалась единственная возможность: попытаться на просторах соленых вод найти выход из создавшихся трудностей. Однако если финикийцы и жители Эгейского моря могли осваивать средиморские земли, не теряя из виду суши, то мореплавателям Пиренейского полуострова надо было совершать многодневные походы через огромные пространства океана.

Поскольку Португалия расположена моль океанского побережья, она первой начала осваивать просторы Атлантики. Постоянное общение португальских рыбаков и мореплавателей с этой грозной стихией закаляло людей, обучало их ее повадкам и позволяло накапливать знания и навыки в общении с ней. Профессиональный и житейский опыт португальских моряков стал надежным подспорьем для реализации государственных интересов страны..

И все же португальцам, научившимся плавать в прибрежных водах Атлантики, пришлось сделать немало, прежде чем они оказались способными к трансокеанским путешествиям. Точно так же, как при переходе от плавания по рекам к мореплаванию, при превращении мореплавателей в покорителей океанов надо было учитывать не только количественные отличия океана от моря, но и качественные особенности океанских бассейнов. Чтобы пересечь океан и благополучно вернуться из такого путешествия, требовались более мощные и маневренные суда, чем те, на которых можно было пересекать средиземные моря. Хотя и в море надо было учитывать направления постоянных ветров и подводных течений, их роль качественно менялась на океанских просторах. Без умения использовать такие мощные потоки воды и воздуха, как Гольфстрим или пассаты, или противостоять им, трансокеанские путешествия были невозможны.

В те времена в плавание по средиземному морю могли отправляться люди и без специального образования. Им достаточно было иметь хорошее зрение и зрительную память. Плавание же по Мировому океану обязательно предполагало владение навигационными приборами и основательными географическими знаниями. К тому же на больших океанских расстояниях плоскостные представления о мире могли стать причиной больших ошибок. Верные же сведения о форме и размерах планеты открывали невиданные прежде возможности. Как показало путешествие Магеллана, чтобы достичь Дальнего Востока из Западной Европы, можно было плыть не только на восток, но и на запад. Уровень, на котором стали возможными трансокеанские путешествия, требовал более совершенных кораблей и навигационных приборов, более глубоких познаний в географии и астрономии, более опытных мореходов.

История Великих географических открытий и экспансии Португалии начинается с рассказа о деятельности инфанта Энрики, или Генриха Мореплавателя (1394–1460). Хотя инфант лично лишь пересекал Гибралтарский пролив, участвуя в завоевании арабской крепости Сеута на марокканском берегу в 1415 году, он стал главным покровителем распространения португальских впадений за океанскими просторами. Для осуществления этих целей инфант учредил мореходную школу и создал специальную обсерваторию. Опираясь на поддержку купцов приморских городов, Энрике стал инициатором многочисленных экспедиций на запал и на юг Атлантического океана и создал особый Орден Христа. По словам летописца, инфант «стремился узнать земли, лежащие за Канарскими островами и за мысом, называемым Бохадор, ибо до тех пор, никто — ни по письменным источникам, ни по людской памяти — не знал ничего определенного о лежащей за этим мысом земле».

Освоение новых океанских маршрутов давалось с трудом. В 1434 году португальский капитан Жил Эанеш после третьей попытки сумел обогнуть мыс Бохадор, охраняемый яростными морскими течениями и свирепыми ветрами. Еще раньше в 1420 году португальские моряки открыли Мадейру, в 1427 году достигли Азорских островов, а через четыре года началась их колонизация.

В 1444 году мореплаватели Антан Гонсалвиш и Нуньо Триштан продвинулись дальше за мыс Бохадор на юг, доставив в Португалию золотой песок с берегов Рио-де-Оро и первых черных рабов. Начиная с 1444 года португальцы стали совершать походы за рабами. Пятая часть доходов от работорговли поступала Генриху Мореплавателю. Об одной из таких экспедиций португальский хроникер писал: «Наконец-то, Господу Богу, воздателю добрых дел, угодно было за многие бедствия, перенесенные на его службе, даровать им победоносный день, славу за их труды и вознаграждение за убытки, так как в этот день было захвачено мужчин, женщин и детей 165 голов». Так начался новый этап развития рабовладения. Для Европы, а затем и Америки в XV–XIX веках рабовладение и работорговля имели едва ли не меньшее значение, чем для стран Средиземноморья в античные времена.

Но намерения Генриха Мореплавателя не сводились к получению золота и рабов. Он разработал программу поэтапного продвижения к заветной цели Западной Европы — богатствам Востока. Покорение океанов и приокеанских побережий должно было служить лишь прелюдией к глобальной экспансии Португалии. Программа позволяла разрешить в пользу мореходных наций Западной Европы многовековое соперничество между ними, сухопутными державами Востока и нецивилизованной ноосферой. Постепенно продвигаясь по океанам и захватывая земли, лежавшие на периферии древнего цивилизованного пояса, мореплаватели должны были оказаться в самом его центре — в Индии, Индонезии, Китае, Японии.

Выполняя эту программу, португальцы продвигались по Атлантическому океану к югу вдоль берегов Африки и создавали там свои колонии. Эти первые колонии на Черном континенте оказались самыми долговечными я были ликвидированы лишь после долгой борьбы за независимость народов Анголы, Мозамбика, Гвинеи-Бисау в середине 70-х годов XX века. Путешествие Васко да Гамы вокруг Африки в Индию (1498) положило начало экспансии Португалии в страны, расположенные на другом конце цивилизованного пояса.

Это время навеки прославило Португалию. Не случайно памятники Генриху Мореплавателю, Васко да Гаме и другим великим мореплавателям были поставлены во многих городах этой Страны. Воспоминания о великих открытиях своих соотечественников до сих пор живы среди португальцев и отражаются в гордой фразе: «Мы открыли миру половину планеты!»

Достижения португальцев были огромны, и все же невнимание португальского короля к казавшемуся сумасбродным предложению Колумба лишило Португалию возможности совершить еще более грандиозное открытие. План Колумба противоречил программе Генриха Мореплавателя и был ошибочным с точки зрения оценки истинных размеров планеты. В то же время если движение вдоль берегов Африки в соответствии с португальской программой не отличалось по маршруту от плаваний египтян и финикийцев, а потому отвечало морскому этапу развития цивилизаций, то план Колумба, несмотря на вопиющие ошибки в конкретных расчетах, исходил из качественно нового знания о сферической форме Земли.

Хотя лишь после завершения экспедиции Магеллана и его спутников в 1522 году была на практике доказана шарообразность Земли, менее чем через два года после первой экспедиции Колумба, 7 июня 1494 года в испанском городе Тордесильяс был подписан договор между Португалией и Испанией о разделе земного шара. Линия раздела проходила через оба полюса и пересекала Атлантический океан на расстоянии 2000 километров от самой западной части островов Зеленого Мыса. Все земли, расположенные к востоку от этой линии, признавались владениями Португалии, а земли, находившиеся к западу от этой линии, считались принадлежностью Испании. Этот договор был заранее санкционирован специальной буллой Римского папы.

Так была решена судьба всего мира, расположенного за пределами Западной Европы. Сарагосский договор 1529 года наметил другой рубеж между двумя странами в Восточном полушарии. Эти договоры воспринимались странами Пиренейского полуострова очень серьезно и были отменены лишь Сан-Ильдефонсским договором 1777 года. Раздел земного шара убеждал испанцев и португальцев в том, что их державы стали единственными хозяевами Земли.

Несмотря на то, что Тордессильяский договор явился преждевременным авансом на мировое господство двух стран Пиренейского полуострова, фактические завоевания Испании и Португалии, осуществленные ими за несколько десятков лет, привели к тому, что они завладели осью американских цивилизаций, вышли в тыл африканским цивилизациям и открыли дороги к покорению Индии, Китая, Юго-Восточной Азии, стран Персидского залива. Казалось, что мир на самом деле лежал у ног правителей Португалии и Испании.

Через несколько лет Испания, финансировавшая четыре экспедиции Колумба, без особого труда подчинила своей власти цивилизованные страны Америки. (Португалии же досталась только часть Южной Америки, покрытой непроходимыми джунглями.) Небольшой отряд Эрнан Кортеса, захвативший в 1519 году империю ацтеков, имел всего 13 пушек. Правда, наличие у испанцев огнестрельного оружия, стальных лат и лошадей обеспечило им перевес над ацтеками. Одна из самых развитых цивилизаций Америки находилась в области вооружения на уровне Египта времен Древнего царства, когда не был изобретен порох, не умели делать изделия из стали и даже не появились конные армии гиксосов.

И в то же время решающую роль в победе Кортеса сыграл суеверный страх перед пришельцами из-за океана, который парализовал ацтеков. Аналогичное воздействие оказали суеверия на инков, которых через 12 лет покорил неграмотный авантюрист Франсиско Писарро с отрядом в 200 человек. Богатства, захваченные испанцами в империях ацтеков и инков, превосходили самые смелые фантазии о сокровищах Индии и Китая. Поразительные победы небольших испанских отрядов, которые потом им никогда не удавалось повторить в своем продвижении но Америке, показали, что цивилизованные народы оказались гораздо более уязвимыми, чем охотничьи племена. В отличие от последних, ацтеки и инки были пленниками хорошо организованной общественной системы. Они слепо поверили суевериям, распространявшимся жрецами, и подчинились своим перепуганным властителям. Нецивилизованные же племена индейцев оказывали пришельцам долгое и упорное сопротивление.

Необыкновенная легкость, с которой испанцы захватили империи ацтеков и инков, подчинили множество индейских племен,» может сравниться только с той невероятной жестокостью, с которой осуществлялось завоевание Америки. В первое же столетие после открытия Америки было истреблено несколько миллионов местного населения. Полностью были уничтожены индейцы на Кубе и ряде островов Вест-Индии. В результате геноцида, проводившегося колонизаторами, за 300 лет их господства индейское население Америки сократилось в 10 раз. Великие империи ацтеков и инков, а также другие государства доколумбовых цивилизаций были разграблены и разрушены.

Покорение Америки обогатило прежде всего Испанию. Похищая сокровища империй инков и ацтеков, эксплуатируя индейцев на серебряных рудниках и других работах, испанцы вывозили в Западную Европу драгоценные металлы, табак, ценные породы деревья, красители. Обогащение Испании помогло ей расширить и свои владения в Европе. В 151 б году Испания присоединила к себе Нидерланды, затем южную Италию, ряд при-рейнских областей. В 1519 году испанский король под именем Карла V стал императором Священной Римской империи. В ту пору говорили, что над землями испанского короля никогда не заходит Солнце.

 

ГЛАВА 30

В ПОРТУГАЛЬСКОЙ ЗОНЕ ОККУПАЦИИ ЗЕМНОГО ШАРА

______________________________________

Хотя португальцы не могли похвастать столь внушительными завоеваниями, какие были осуществлены испанцами, но за два десятилетия они создали свои колонии от Персидского залива до южного Китая, завладев рядом гаваней и портов на этом древнем торговом пути. Они захватили важный торговый центр Ормуз в Персидском заливе, колонии в Индии (Гоа, Дну, Даман, Бомбей и Каннанпур). Они оккупировали юг полуострова Малакка, проникли на Цейлон (Шри Ланку), в Бирму, Таиланд, на Суматру, Яву и Молуккские острова, В 1557 году они арендовали Аомынь (Макао), которой было суждено стать самой последней иностранной колонией на территории Китая. В 1542 году португальцы попытались проникнуть в Японию.

Подобно тому, как колонии Греции и Финикии представляли собой линию наступательного фронта на заморские земли, Португалия создала фронт наступления на Африку и Азию. Ее колонии стали частью атомной структуры глобальных масштабов со сложной системой взаимного притяжения. Энергия, полученная от взаимодействия элементов этой системы, по силовым линиям трансокеанской торговли, аккумулировалась в Лиссабоне.

Контроль над трансокеанским путем из Западной Европы в Азию был равносилен для Португалии открытию золотой жилы.

В странах Азии закупались перец, гвоздика, корица, имбирь, мускатный орех, шелк, лаки, а в Азию везли золото из португальских колоний в Мозамбике, которое португальцы выменивали на хлопчатобумажные ткани из Индии. Поскольку многие азиатские товары, особенно пряности, скупались по дешевке на месте их производства, то такая торговая операция приносила баснословные барыши. Португальские купцы приобретали пряности в Индии и на Молуккских островах по ценам в 200–250 раз более низким, чем были в Лиссабоне. Король и пайщики Торговой палаты (купцы и португальские феодалы), имевшие монопольное право на торговлю в Азии, извлекали прибыль в 700—1000 процентов.

Другим источником обогащения Португалии стала работорговля. Снова, как и во времена первых морских цивилизаций, первые трансокеанские державы использовали рабский труд и работорговлю для своего обогащения. Лиссабон и Гоа превратились в крупнейшие рынки рабов.

Однако хозяйкой всех владений, отведенных ей Тордесильяс-ким договором, Португалия так и не стала. Создав плацдармы наступательного фронта на заокеанских берегах, Португалия сумела расширить их лишь в Африке. Некоторые ее азиатские колонии так и не изменились в размерах до XX века, а иные и вовсе были утрачены к началу XVI века.

Подавляющее большинство стран и народов мира, оказавшихся в зоне оккупации Португалии, даже не подозревали об утрате своей свободы и независимости. Более того, если бы король Португалии попытался предъявить претензии на их земли, народы большинства стран Азии и Африки вряд ли приняли бы их всерьез. Уровень развития многих стран за пределами Европы был существенно выше того, с каким встретились покорители племен охотников и собирателей на берегах Африки и Америки, а также цивилизаций Мексики и Перу.

К концу XV — началу XVI века страны древнего цивилизованного пояса постепенно оправились от разрушений, нанесенных им монголами, турками-османами, воинством Тимура и другими. Победители-кочевники постепенно окультурились и растворились среди древних оседлых народов.

Хотя в законах Османской империи кочующие скотоводы были поставлены под особую защиту, эта держава давно перестала быть кочевой ордой. Освоив достижения военной техники, турки овладели почти всеми территориями, входившими в состав Римской империи к моменту ее наибольшего распространения, за исключением земель Европы к западу от верховий Дуная. В середине XVI века турки продолжали успешно наступать на владения западноевропейских монархов. в том числе и тех, кто недавно лихо делили планету между собой. Покорение Западной Европы турками не выглядело в XVI веке столь уж нереальным. Лишь поражение турецких сухопутных армий под Веной в 1529 году и победа флота Венеции и Испании над турецкими кораблями при Лепанто в 1570 году остановило успешное продвижение османов в Западную Европу и Средиземноморье. Однако еще через столетие Османская империя продолжила свою экспансию на запад Европы. Лишь поражение под Веной в 1683 году остановило турок.

В то время как османы вплоть до конца XVII века успешно покоряли европейскую землю, их продвижение на восток было остановлено Ираном, хотя и ценой ряда территориальных потерь. Это косвенно доказывало, что Иран не уступал по своему военному потенциалу многим государствам Западной Европы. Под властью Сефевидов Иран преодолел последствия монгольского разорения и превратился в мощную державу. Путешественники из Европы, посетившие Иран в XVII веке, писали, что Сефевиды были «самыми богатыми монархами во всем мире».

К востоку от империи Сефевидов в северной части Индостана с середины XVI века располагалась империя Великих Моголов. Централизованное государство мусульманских правителей создало условия для экономического подъема страны. Значительная часть сельскохозяйственной продукции крестьян (сахарный тростник, индиго) и их домашнего промысла (производство хлопчатобумажных тканей) шла на продажу. В индийской деревне успешно развивались товарно-денежные отношения. Росли торговые связи Индии с другими странами. Яркими свидетельствами расцвета Индии эпохи Великих Моголов стали памятники архитектуры и среди них знаменитый Тадж Махал.

Правда, в отличие от северной южная часть Индии была расколота на небольшие княжества, а сравнительно крупное и процветавшее государство южной Индии Виджаянагар было разбито в 1565 году коалицией княжеств и пришло в упадок.

В XVI веке происходит упадок и другого цивилизованного центра — на острове Ява, Созданное там еще в конце XIII века могущественное государство Маджапахит пережило свой максимальный подъем в XIV–XV веках. Эта держава превратила в своих вассалов почти все княжества, расположенные на островах Индонезии, архипелаге Сулу и полуострове Малакка. Однако крушение в 1520 году Маджапахита, в котором господствовали индуизм и буддизм, под натиском мусульманских князей привело к расколу Явы на множество мелких государств. Лишь к концу века на Яве были вновь созданы крупные государства, объединявшие большую часть территории этого острова.

В отличие от Индонезии страны, расположенные на восточной окраине цивилизованного пояса, продолжали в XIV–XVI веке уверенно двигаться вперед. Освободившись от правящей монгольской верхушки в середине XIV века, новая Минская династия покончила и со всевластием на местах крупных землевладельцев. Сильная государственная власть опиралась на централизованное управление страной.

Основной ячейкой сельского Китая стали 110 дворов («ли»), десять из которых принадлежали наследственным старостам, поочередно управлявшим всей общиной. Сто дворов делились по десяткам («цзя»), каждая из которых также управлялась старостой. Община регулировала сельскохозяйственные работы и другие вопросы внутренней жизни. Хотя государство осуществляло жесткий контроль за сбором налогов и распределением трудовых повинностей среди населения, крестьянские общины имели возможность продавать свою сельскохозяйственную продукцию и изделия своих промыслов на развивавшийся внутренний рынок.

В XVI веке ремесленное производство в Китае достигло еще более высокого уровня. В ряде отраслей производства возникли крупные государственные и частные предприятия. На последних широко применялся наемный труд. По мнению авторов «ВИ», «появление организованных купцами предприятий с наемными рабочими» в XV веке свидетельствовало об «элементах капиталистического производства».

В стране продолжали развиваться производство фарфора, бумаги, шелковых и хлопчатобумажных тканей, выплавка металла, горнодобывающая промышленность, судостроение. В провинции Фуцзянь строились корабли, на которых можно было разместить несколько сот пассажиров и крупные грузы. Производство в упомянутых отраслях находилось под государственным контролем, и правительство определяло количественные показатели выпуска продукции. Так, императорские указы определяли, что в 1591 году в провинции Цзянси следовало произвести 159 тысяч фарфоровых изделий. О большом объеме производства и в других отраслях свидетельствуют, например, сведения о том, что только в Шанхае выделкой хлопчатобумажных тканей было занято свыше 200 тысяч человек.

В промышленности все шире применялись различные технические приспособления. В производстве бумаги применялись механизмы с использованием энергии воды. На строительстве — подъемные механизмы. Высокого уровня достигло производство огнестрельного оружия.

Успехи в экономическом развитии Китая позволили ему существенно расширить свои пределы и сферу своего влияния. Бывшие оккупанты Китая монголы были разбиты в 1410 году китайскими войсками на территории Внешней Монголии; Китай подчинил своей власти Маньчжурию и район нижнего течения Амура. Вассалами Китая стали Тибет, Корея, Вьетнам, Бирма. В 1405–1431 годы, задолго до экспедиций Колумба и Васко да Гамы, китайцы совершили морские экспедиции, во главе которых стоял приближенный императора Чжэн Хэ. В 1405 году из гавани Люцзяхэ вышел флот из 62 кораблей, на борту которых находилось 27 800 человек. Эти экспедиции направлялись в Индию, в порты Персидского залива, в страны Африки. Однако привязанность Китая к сложившейся системе отношений, в том числе и в сфере торговли, помешала этой стране стать первой покорительницей Мирового океана. Правители Китая были удовлетворены неспешным развитием своей страны и опирались на использование речных, сухопутных и морских торговых путей, а потому не ставили перед собой задач установления мирового господства.

Китай не проявил особой тревоги, когда в XVI веке его главенству в этом регионе мира был впервые брошен вызов со стороны Японии. Добившись объединения расколотой страны при сегуне Хиаэеси, японцы стали совершать набеги на китайскую провинцию Фуцзянь, захватили Корею. Планы Хидэеси предусматривали завоевание Тайваня, Филиппин, части китайской территории. Однако китайские войска выбили японцев из Кореи, и это на несколько веков отложило реализацию экспансионистских планов Японии.

Занятые решением своих проблем, древние страны не придали особого значения появлению у своих берегов кораблей из не-. знакомой им Европы. Видимо, это обстоятельство не в малой степени способствовало успехам Португалии в Индии за пределами империи Великих Моголов, в ряде малых стран Юго-Восточной Азии, Малайе и Индонезии, которые в это время переживали период раздробленности и междоусобиц. Здесь Португалия смогла овладеть землями, которые принадлежали мелким княжествам. Однако вооруженные столкновения Португалии с Китаем не принесли ей успеха, и португальцы были вынуждены покинуть территорию этой страны. Макао португальцам удалось заполучить в аренду лишь благодаря подкупу влиятельного китайского чиновника. Кроме того, за концессию Макао Португалия была вынуждена ежегодно платить немалую сумму серебром.

Упорные попытки португальцев с середины XVI века закрепиться в Японии, занимаясь торговлей и распространяя там христианство, неоднократно получали энергичный отпор. Наконец, португальские миссионеры были изгнаны, христианство объявлено вне закона, а японцам было строжайше запрещено покидать страну, чтобы они не могли вступать в контакт с идеями, чуждыми японскому духу.

Победа Западной Европы над миром отнюдь не была предрешена. Постоянно укрепляя централизованную власть, продолжая накапливать огромные материальные, интеллектуальные и духовные богатства, успешно развивавшиеся крупные державы Востока не уступали по своему уровню развитию бедной Португалии, еще толком. не преодолевшей последствия феодального варварства. Эти державы могли дать эффективный вооруженный отпор не только Португалии, но и другим западным странам. Их могла ждать судьба крестоносцев, так и не сумевших надолго закрепиться на Востоке. Окончательная победа Португалии или других стран Запада зависела от способности стран Востока к сплочению для отпора агрессорам. Однако страны Востока не только не проявили готовности к созданию единого антиколониального фронта, но даже стали искать вооруженной помощи иноземцев в своих междоусобных распрях. (Кстати, участие в одной из таких стычек стоило жизни Магеллану.)

Во многих странах Востока появление первых европейцев вызывало то любопытство, то страх, то неприязнь, то активное желание немедленно уничтожить пришельцев. Высокомерный ответ китайского императора английскому послу, в котором выражалось снисходительное согласие владыки Поднебесной признать своего далекого английского «вассала» и одновременно нежелание поддерживать торговые связи с «варварской» провинцией, в значительной степени отражали отношение древних цивилизованных держав к заокеанской периферии. Восточные владыки исходили из того, что западные «варвары» будут вечно оставаться таковыми, а древние страны Востока будут вечно превосходить Запад по уровню развития. В неспособности правильно оценить угрозу Запада проявилась негативная сторона древних цивилизаций: инертность мышления, вызванная склонностью полагаться на застывшие представления о мире. Последующая история показала, что эта самонадеянность и неадекватная реакция почти всех стран Востока на появление пришельцев из Европы на их берегах оказалась роковой для них.

В то же время, хотя китайские власти явно недооценивали силы Англии и преувеличивали собственное могущество, очевидно, что покорение Китая и других стран Востока зависело от способности западных стран добиться превосходства над ними. Были ли готовы страны Запала осуществить внутренние преобразования, которые позволили бы им командовать миром, и какие из западных стран были в наибольшей степени близки к ним?

 

ГЛАВА 31

СТОЛЕТИЕ ОТКРЫТИЙ, КОТОРОЕ ПОТРЯСЛО ЕВРОПУ

______________________________________

Можно утверждать, что появление европейцев на Востоке потрясло Европу в гораздо большей степени, чем восточные страны. Это потрясение было усилено вестями об открытии Америки и Первом кругосветном путешествии. Казалось, что купол, который в соответствии с представлениями простых людей покрывал плоскую Землю, лопнул и перед взором европейцев открылась Вселенная, пугающая своей беспредельностью во времени и пространстве. Мировосприятие цивилизованных народов уже было иным. Стремление проникнуть за пределы очевидного и открыть законы, скрытые за поверхностью, проявлялись в самых разных направлениях человеческой мысли и деятельности людей.

О. Шпенглер писал: «Почти одновременно и в глубине совершенно тождественным образом имели место открытия Нового Света, кровообращения и коперниканской мировой системы». В открытии Леонардо да Винчи кровообращения, утверждал Шпенглер, «заключено глубокое сходство с одновременным открытием Колумба; это победа бесконечного над материальной ограниченностью наличного и осязаемого… Античный человек остерегался отдирать или осмысливать покров, телесный переплет с чего-то космического». Качественно новое мировосприятие проявлялось, по оценке Шпенглера, и в художественном творчестве Леонардо да Винчи: «Леонардо знает только одно, далекое, вечное пространство, в котором как бы парят его образы». В пределах картины он создавал «вырез бесконечности».

Аналогичные тенденции немецкий философ обнаружил и в музыке XVI века: «В учении о гармонии Царлино (1558) появляется настоящая перспектива чистого звукового пространства… Отныне великая задача сводилась к расширению звукового тела в бесконечное, больше к растворению в бесконечном пространстве звучаний.

Великие географические открытия послужили мощным импульсом для переосмысления сложившихся представлений. Отрывшиеся новые горизонты мира, позволявшие художникам и композиторам создавать образы на принципиально новой пространственной основе, раскрыли перед философами, математиками, естествоиспытателями невиданные прежде возможности.

С одной стороны, выход в Мировой океан был логическим продолжением развития цивилизаций. Культура Возрождения, устанавливавшая неразрывную связь между античной культурой и развитием морских государств Италии XIV–XV веков, подготовила выход Западной Европы на океанские просторы и стала знаменем дальнейшего, ее развития в последующие столетия. Вплоть до наших дней западная цивилизация именует себя продолжательницей традиций греческой, римской, иудейской, христианской культур, рожденных в средиземноморских цивилизованных странах. Многие стороны мировосприятия, образа жизни, производства и общественных отношений, сложившиеся в морских цивилизациях, возрождались в океанских державах.

С другой стороны, переход к трансокеанскому этапу развития вызвал качественные перемены в общественном развитии. Осознание шарообразности Земли и ее вращения вокруг Солнца согнуло плоскостное изображение мира и соединило его противоположные края, сделав его замкнутым на Земле и бескрайним во Вселенной. Открытие огромных континентов за океанами, превратившее европейские державы в великанов, одновременно резко уменьшило относительные размеры Земли, сделав ее песчинкой в просторах космоса. Осознание этого последствия Великих географических и астрономических открытий стоило Джордано Бруно жизни. Утрата Землей своего главного положения во Вселенной подрывала веру в господствующее положение незыблемых прежде центров земной власти.

Открытие шарообразности Земли не только изменило представление о том, что далеко, а что близко. Незыблемое представление о том, что находится наверху, а что внизу, рухнуло, после того, как было доказано существование антиподов на земной поверхности. Представление о том, что на земной поверхности может быть только один центр, оказалось ошибочным. Такой центр мог оказаться где угодно, а поэтому претензии столиц прежней окраины цивилизации на роль мировых полюсов могли быть оспорены. Казавшаяся неподвижной Земля вдруг пришла в движение, которое было частью еще более сложных движений. Понимание истинной формы мира, его движущих сил были достоянием лишь людей, приобщенных к образованию.

В свое время освоение просторов средиземных морей, связанное с активным использованием геометрии двухмерного пространства, было подобно возведению цивилизации в квадратную степень. Весьма символично, что Великие географические открытия, сделавшие трехмерное измерение Земли частью человеческого опыта, совпадают с решением Джероламо Кардано в 1545 году кубического уравнения. Необходимость постоянно учитывать третье измерение мирового пространства, открытие вращения Земли, заставляли научную мысль искать более сложные решения и в механике, подобно тому, как покорение морских просторов дали импульс открытиям Архимеда. Покорение океанов совпадает с качественным усложнением механических устройств, что проявилось, в частности, в разработке Кардано подвеса — шарнирного механизма, обеспечивающего вращение двух валов под переменным углом (карданный механизм).

Если Архимед разрабатывал катапульты, опираясь на открытия в механике периода морских цивилизаций, то коллега Кардано по математическим исследованиям Никколо Тарталья вел исследования в области баллистики — науки о движении артиллерийских снарядов, развившейся в эпоху трансокеанских путешествий. Он же начал исследования в области геодезии. Точные измерения земной поверхности стали возможными лишь после установления подлинной формы и истинных размеров Земли.

Открытие истинной формы и размеров Земли, ее места в Солнечной системе заставляли мыслящих европейцев пересматривать незыблемые догмы. В своих работах француз Мишель Монтень и голландец Эразм Роттердамский отвергали суеверия и фанатизм, утверждали основы рационалистического мышления.

Размышляя о том, насколько возросли возможности человека после географических открытий, мыслители вновь возвращались к представлениям древних греков о человеке как мере вещей. Однако это не было простым возвращением к идейным установкам морских цивилизаций. Гуманистические идеи эпохи Великих географических открытий исходили из принципиально более сложной природы человека. Скульптурные образы Микеланджело, герои Шекспира и Сервантеса раскрывали гораздо глубже сложную и противоречивую человеческую натуру по сравнению с образами, созданными самыми лучшими творцами античности Фидием и Праксителем, Софоклом и Еврипидом. В отличие от мыслителей античности и европейского средневековья европейские гуманисты эпохи географических открытий отразили освобождение человека от власти гнетущих сил слепого рока.

В то же время следование античной культурной традиции, в соответствии с которой в центр мира ставился человек, означало, что покоритель Мирового океана получал в свое распоряжение не морской бассейн, окруженный сушей, а всю планету. Была ли такая ответственность по силам людям? На смену трагедии рока приходила драма выбора и решения. Лучшие творцы западной культуры тех лет указывали на глубокое противоречие между перспективами, открывшимися перед человеком, и несовершенством его природы.

Понимание глубоких противоречий человеческой природы и одновременно осознание огромных возможностей, появившихся перед людьми после великих открытий, заставляло пересматривать также представления о человеческом обществе и его устройстве. Феодальный строй, сохранявший раздробленность стран Европы и анархию своевольных баронов, стал вопиющим анахронизмом, препятствовавшим покорению европейцами новых миров. Централизованное государство, поощряющее развитие хозяйства, науки, техники, культуры, открывающее простор предпринимательской инициативе и движению товаров, становится идеалом в работах европейских теоретиков XVI века.

В то же время динамично развивающееся общество было несовместимо с идеалом Средневековья — богомольным человеком, смиренно выполнявшим завета христианской веры и поучения священников. Идеологи новых учений о человеческом обществе ориентировались на мотивы и стимулы захватчиков чужих земель, богатств и народов. Необыкновенно возросшие возможности покорителей Земли не укладывались в сложившиеся представления о морали и праве.

Историк и политический деятель Италии Франческо Гвиччардини считал, что основными движущими сипами истории являются эгоистические побуждения людей. Поставив во главу угла беспринципный практицизм, он считал, что для достижения намеченной цели следует приспосабливаться к сложившимся обстоятельствам: Эгоистические мотивы и неразборчивость в средствах, по мнению Ф. Гвиччардини, следовало поставить на службу единого централизованного государства, управляемого аристократической ЭЛИТОЙ.

Как и Гвиччардини, Никколо Макиавелли исходил из того, что в основе общественного развития лежит столкновение корыстных интересов, проявляющихся в социальной, классовой борьбе. Выступая за централизованное управление обществом, он полагал, что республиканский строй в наибольшей степени отвечает задаче соединения динамичных сил в едином национальном государстве. Отвергая традиционные моральные установки, Макиавелли допускал использование любых средств для достижения государственных целей: насилие, убийство, обман, предательство, клятвопреступление.

Разрушение устоев традиционной морали, потрясенных географическими открытиями, способствовало кризису католической церкви. Мартин Лютер, Ульрих Цвингли, Жан Кальвин и другие вожди Реформации выступили за отказ от вековых догматов католицизма. Они утверждали, что для спасения своей души человек не нуждается в посредничестве церкви, что спасение достигается не добрыми делами, а внутренней верой каждого. С одной стороны, принцип «оправдания верой», сформулированный М. Лютером, был направлен против гнета католической иерархии, охранявшей неприкосновенность феодальных порядков. С другой стороны, протестантизм фактически позволял каждому верующему самому решать вопросы относительно того, что является истинным, духовным, моральным, а что нет. Объявление вождями Реформации Библии единственным источником истины позволило многим протестантам обращаться к наиболее архаичным текстам Ветхого завета, в которых обман, насилие, жестокость и поголовное уничтожение целых народов объявлялись богоугодными делами, и таким образом находить оправдание своим аморальным и преступным деяниям.

Глубокие перемены в общественном мировоззрении не могли не отразиться на состоянии общества. Западная Европа раскололась на два лагеря — протестантской Реформации и католической Контрреформации. Отдельные страны оказались ввергнутыми в гражданские религиозные войны, сопровождавшиеся крайними проявлениями нетерпимости и фанатизма. Войны между католиками и протестантами унесли многие сотни тысяч жизней в Западной Европе. В истории Нидерландов и Бельгии столетие открытий памятно как годы репрессий герцога Альбы (1567–1573), во время которых были сожжены тысячи протестантских «еретиков». XVI век связан во Франции с религиозными войнами между католиками и гугенотами (1562–1594), одним из эпизодов которой явилась резня во время Варфоломеевской ночи 1572 года. В истории Англии и Испании этот век известен массовыми сожжениями на кострах «еретиков» вовремя правления Марии Кровавой (1553–1558) и Филиппа II (1556–1598).

За религиозными репрессиями и войнами нередко стояли глубокие социальные и классовые причины. Об этом свидетельствовала кровопролитная крестьянская война в Германии в 1524–1525 годы, только при подавлении которой погибли более 100 тысяч человек. Многие из обострившихся социальных противоречий были спровоцированы великими географическими открытиями.

Приток драгоценных металлов (только с 1503 по 1650 год е Испанию было ввезено из Америки более 181 тонны золота и 16 886 тонн серебра) вызвал падение цен на них и одновременный рост цен на другие товары. С середины XVI до середины XVII века-цены на различные товары выросли в целом в 2–2,5 раза в Англии, Нидерландах, Франции, Италии. Так называемая «революция цен» распространилась на Восточную Европу, Россию и Османскую империю. При этом уровень заработной платы наемных рабочих заметно отставал от роста цен. Так во Франции в течение XVI века цены выросли на 150 процентов, а заработная плата лишь на 25 процентов. К середине XVII века в Англии цены выросли на 250 процентов, а заработная плата только на 75 процентов.

С одной стороны, такие изменения в ценах привели к ухудшению положения потребителей. Особенно пострадали наемные рабочие. С другой стороны, от «революции цен» выиграли свободные крестьяне и мелкие арендаторы, так как с падением стоимости денег фактически уменьшились размеры феодальной ренты, а доходы от продажи на рынке сельскохозяйственных продуктов возросли. В зоне устойчивых урожаев свободные крестьяне быстро обогащались. Выгадали от «революции цен» и промышленники, получившие возможность меньше платить наемным рабочим. Эти последствия вторжения золота и серебра, награбленного испанцами в Америке; создали условия для быстрого накопления капиталов как в промышленности, так и в сельском хозяйстве.

Все эти экономические, социальные, идейные потрясения с. особой силой проявились в европейских странах Атлантического побережья. Правящие классы этих стран стояли перед нелегким выбором. Страны, опоздавшие к разделу мира, могли ничего не предпринимать и смириться со своим второстепенным положением, довольствуясь остатками с барского стола Испании и Португалии.

Однако, чтобы воспользоваться своим положением на стартовой площадке, они должны были пойти на тяжелые, но необходимые радикальные преобразования. Для того чтобы создать поле трансокеанского притяжения и удерживать «электронную оболочку» на заокеанских побережьях, западноевропейские страны должны были создать мощное «атомное ядро» глобальных масштабов. Глобальная экспансия требовала создания мощного флота, в том числе военного. Для прибыльной трансокеанской торговли была необходима высокоразвитая промышленность, выпускающая массовую товарную продукцию. Промышленное развитие было невозможно без создания высокопроизводительного товарного сельского хозяйства. Кроме того, быстрое продвижение в хозяйственном развитии предполагало научно-технический прогресс и расцвет культуры, а этому препятствовала власть светских и церковных феодалов.

Как и на морской стадии развития цивилизации, наибольшего успеха добивались страны Востока, которые поставили морскую торговлю под контроль централизованной власти. Для развития трансокеанской экспансии Запада потребовалось создание абсолютистской монархии. Хотя монарх страны был высшим феодалом, сосредоточение всей власти в стране в руках верховного правителя позволяло покончить с феодальной раздробленностью и привилегиями баронов. Лучше выражая общегосударственные интересы, монарх мог поощрять развитие промышленности.

Появление первых элементов абсолютной монархии относят к правлению французского короля Людовика XI (1461–1483). Однако развитие абсолютизма во Франции вплоть до середины XVI века было прервано кровопролитными религиозными войнами, в ходе которых сотни тысяч гугенотов были вырезаны или изгнаны из страны. Страна не сумела в полной степени ощутить выгоды от экономической политики абсолютизма, восторжествовавшего в 1594 году, так как с 1618 года она оказалась вовлеченной в разорительную Тридцатилетнюю войну. Расцвет французского абсолютизма относят лишь к правлению Людовика XIV (1643–1715).

Развитие абсолютизма в Англии ярко проявилось в правление Генриха VIII (1509–1547). Усилению королевской власти способствовали разрыв Генриха с Ватиканом и провозглашение себя главой английской церкви. Однако непоследовательная политика короля в ограничении прав феодалов и католическая реакция во времена Марии Кровавой затормозили освобождение Англии от пережитков феодальной эпохи.

Парадоксальным образом расширение географических пределов власти королей Испании и Португалии не сопровождалось усилением их реальной власти в обществе, сильно связанном феодальными порядками. Феодальное государство, мало изменившее свой военно-иерархический характер (чему не в малой степени способствовали восьмивековые войны с арабами), оказалось не подготовленным к переменам, необходимым для держав, вставших на путь глобальной экспансии. Как подчеркивал К. Маркс, в Испании «монархия… сделала все от нее зависящее, чтобы не допустить возникновения общих интересов, обусловленных разделением труда в национальном масштабе и многообразием внутреннего обмена, которые и являются единственно возможной основой для установления единообразной системы управления и общего законодательства». По мнению Маркса, испанская монархия имела «лишь внешнее сходство с абсолютными монархиями Европы».

Открытия португальских и испанских мореплавателей требовали пересмотра основ общественного порядка, хозяйственной деятельности и мировоззрения. Однако правители этих стран были больше озабочены собственным обогащением. Они считали, что сожжение «еретиков» поможет им укрепить отживший строй. Устами маркиза де Поза из драмы «Дон Карлос» Ф. Шиллер так обличал Испанию времен короля Филиппа II и самого монарха: «Вымните, сир, — один во всей Европе, — истории всемирной колесо остановить в безудержном вращенье? О, не надейтесь! Тысячи бегут из ваших стран».

Судя по размерам бедствий, пережитым Испанией и Португалией, они оказались в наименьшей степени подготовлены к тому богатству, которое на них свалилось. Ни одну европейскую страну «революция цен» не затронула так сильно, как страны Пиренейского полуострова. Со второй трети XVI века до начала XVII века цены в Испании выросли в 3,5–4 раза. Это привело к разорению крестьян, ремесленников, частичному возвращению к натуральному хозяйству. Бурное процветание на Пиренейском полуострове сменилось спадом и обнищанием.

Аналогичные процессы происходили в Португалии. Разорение страны было еще более сильным и стремительным. В 1581 году, воспользовавшись ослаблением Португалии, король Испании Филипп II провозгласил себя королем этой страны. Колониальные впадения Португалии перешли под власть Испании, многие из которых последняя не смогла удержать. Поражение же Испании в войне против Англии и гибель «Непобедимой армады» в 1588 году ознаменовали начало заката великой Испанской империи.

Единственной территорией Испанской империи, где произошли общественные изменения, в наибольшей степени отвечавшие эпохе трансокеанских путешествий, были Нидерланды. Революция 1566–1609 годов привела к освобождению от иностранного владычества и ликвидации господства католицизма. Хотя феодальный строй не был до конца ликвидирован, в стране была провозглашена республика, а власть перешла в руки парламента (Генеральные штаты), в котором решающую роль играла торговая буржуазия.

Укреплению международных связей голландской торговой буржуазии в значительной степени способствовало то обстоятельство, что многие евреи, изгнанные из Португалии, осели в Нидерландах. Как и во времена господства морских цивилизаций, представителей торговых народов, пребывавших в «межмировом пространстве», притягивали мощные потоки международной трансокеанской коммерции. В своем романе «Еврей Зюсс» Лион Фейхтвангер ярко описал положение представителей еврейской торговой буржуазии в развивавшейся трансокеанской торговле.

«В городах на побережье Атлантического океана жили евреи вольно и богато. Они сосредоточили в своих руках обмен товарами между Востоком и Западом. Они простирали свою власть за океан. Они помогли снаряжать первые корабли в Вест-Индию. Они наладили торговлю с Южной и Центральной Америкой. Открыли путь в Бразилию. Положили начало сахарной промышленности в Западном полушарии. Заложили основу для развития Нью-Йорка». По направлениям миграции представителей еврейского народа из одной страны в другую можно было судить, куда смещались основные Центры трансокеанской торговли.

Как отмечалось в «БСЭ», в XVI веке «поток еврейской эмиграции направляется прежде всего в первую колониальную державу нового времени — в Нидерланды». В последующем «евреи принимали там широкое участие в колониальной торговле, основывали свои фактории в Бразилии, Суринаме, Индии, выступали в качестве владельцев крупнейших банков (Пинтос и др.)». Рост международных торговых связей маленькой европейской страны превратил ее в сильного конкурента на недавно открытых рынках Востока.

Малая приатлантическая страна не только освободилась от испанского владычества, но первой бросила вызов господству иберийских стран на океанах и Б заокеанских землях. Ко всему прочему голландцы в неменьшей степени, чем португальцы и испанцы, имели опыт мореплавания. Более того, Нидерланды имели самый крупный в Европе морской флот, который они могли превратить в трансокеанский. Там имелась самая развитая в Европе судостроительная промышленность. Торговый флот Голландии в середине XVII века превосходил в 2 раза флоты Англии и Франции. К началу эпохи Великих географических открытий голландцы научились строить наиболее совершенные парусные суда, способные преодолевать океаны. В XVII веке голландский торговый флот, насчитывавший 15 тысяч судов, стал главным морским перевозчиком в Европе. В результате к середине XVII века голландцы сосредоточили в своих руках почти всю торговлю между северными и южными странами Европы. Таким образом голландцы имели технические, интеллектуальные и организационные возможности, чтобы создать «атомную структуру» с глобальным полем притяжения.

Нидерланды первыми вторглись в части света, отданные Тордесильясским договором Испании и Португалии, и добились значительных успехов в своей экспансии. В конце XVI века голландские суда достигли берегов Западной и Южной Африки. Позже в течение XVII века здесь были основаны голландские колонии, в том числе Капстад, откуда позже началось активное расселение голландцев и их потомков по югу Африки.

Одновременно голландцы, преодолевая сопротивление португальцев, создали свои колонии на Яве, Молуккских островах, Малаккском полуострове, захватили Цейлон (Шри Ланку), Тайвань, земли на крайнем юге Индостана, проникли в Бирму и Индокитай. В начале XVII века голландцы оказались и в другой части «португальской зоны» — в Южной Америке.

В XVII веке Нидерланды осуществили свой раздел неевропейского мира на две части. Однако на сей раз мир был поделен между двумя торговыми голландскими компаниями — Ост-Индской и Вест-Индской. В сферу первой входили земли от мыса Доброй Надежды до Китая и Японии. Деятельность Вест-Индской компании распространялась на Америку.

Вскоре в битву за передел мира вступили и другие европейские страны. Степень их вовлеченности в покорение неевропейского мира и время начала их колониальных экспедиций соответствовали их географическому положению на побережье Атлантического океана. Так, Дания, удаленная от океана, ограничила свои колониальные приобретения лишь несколькими островами в Карибском море. Столь же далеко отстоявшая от океана Швеция удовольствовалась созданием небольшой колонии в Северной Америке, которая была вскоре захвачена голландцами, а затем англичанами.

Казалось бы, вступление в битву за мировое господство Франции должно было обеспечить самой развитой западноевропейской стране преимущество в разделе мира. Однако предпринятые в середине XVI века попытки французских экспедиций закрепиться в бассейне реки Святого Лаврентия, на Флориде, в Бразилии успеха не имели. Лишь в середине XVII века французы создали свою колонию в Канаде, а оттуда стали продвигаться к бассейну реки Миссисипи и побережью Мексиканского залива, что привело к возникновению в конце XVII века колонии Луизиана. В том же веке Франция завладела колониями в Вест-Индии, включая западную часть острова Гаити. С XVI века французы стали создавать первые колонии в Африке (между устьем реки Сенегал и Гвинейским заливом), а с XVII века — в Индии. С одной стороны, Франция была слишком связана с делами европейского континента, а с другой стороны, ее общественный строй сдерживал развитие, способствовавшее превращению в крупную океанскую державу.

Действия же Англии, которая, как и Франция, включилась в раздел мира позже Испании, Португалии и Нидерландов, оказались гораздо более успешными. В ходе нескольких англо-голландских войн в XVII веке Англия вытеснила Голландию из Северной Америки, отняла у нее ряд колоний в Африке. Позже англичане отобрали у голландцев Малакку, Капскую провинцию, Цейлон и ряд других колоний. В дальнейшем Англия стала величайшей колониальной державой мира. Первоначально флот Англии не был столь велик, как у Нидерландов. Англия уступала Франции по численности населения и своему экономическому потенциалу. Чем же объяснялись успехи Англии?

 

ГЛАВА 32

БРИТАНИЯ ПРАВИТ НА ВОЛНАХ

______________________________________

Вероятно, успехи Англии в значительной степени обеспечивались ее географическим положением. Подобно Криту, который несколько столетий стоял во главе могущественного государства в бассейне Эгейского моря и на востоке Средиземноморья, Англия обеспечила свою гегемонию в Мировом океане благодаря своему островному положению. Это позволило Британии не опасаться вторжений с суши, которым были подвержены многие государства Средиземноморья. Правда, Англия могла опасаться новых повторений нашествий, подобных норманнскому или датскому, или вторжения испанской «Непобедимой армады״, но такие происшествия были сравнительно редки. Находясь на островах, Англия сумела избежать вовлечения в войны на европейском континенте. Удаленность же от Ватикана и католических стран позволила английской церкви обрести самостоятельность. В то время как Франция и Нидерланды оказались втянутыми в Тридцатилетнюю войну (1618–1648), в войны друг с другом (1672–1678, 1688–1697, 1702–1713) на суше, Англия могла вести боевые действия на океанских просторах и заокеанских землях. Она могла уверенно создавать на дальних рубежах линии своих фронтов против первобытных племен или древних цивилизованных стран, будучи уверенной, что они никогда не доберутся до нее, стремясь взять реванш. Задача Британии сводилась к укреплению своего силового поля над всем Мировом океаном. Для этого было необходимо всемерно укреплять ядро этой глобальной атомной структуры.

Поэтому Британия стала создавать прочную централизованную королевскую власть. Классическим периодом абсолютизма в Англии считается почти полувековое правление Елизаветы I (1558–1603). Ее царствование приходится на то время, когда Франция была погружена во внутренние распри, а Нидерланды были вынуждены вести затяжную войну за независимость. В правление этой королевы были сделаны первые решительные шаги для поощрения национальной экономики, чтобы Англия могла стать полновластной хозяйкой морей и океанов. Прежде всего, как и Рим во времена своей борьбы за гегемонию в Средиземноморье, Англия постаралась максимально использовать передовой опыт других европейских держав.

Великобритания открыла двери для всех изгнанников европейских стран. Здесь оседали марраны (крещеные евреи из иберийских стран). В Англии спасались от резни французские гугеноты, которые занялись производством шелка и трикотажных изделий. Множество фламандских ткачей эмигрировали от преследований испанских властей во время Нидерландской революции в Англию, принеся с собой секреты производства лучших сортов сукон, их отделки и окраски. Во второй половине XVI века в Англию была приглашена из южной Германии большая группа рудокопов и мастеров по обработке металлов.

Результаты привлечения лучших специалистов Европы и поощрения национальной промышленности не заставили себя ждать. Венецианский посол писал: «Выделкой сукна занимаются здесь по всему королевству, в небольших городах и в крохотных деревнях и хуторах». Если еще недавно Англия вывозила в основном шерсть, которая шла на переработку на фламандские фабрики, то к середине XVI века вывоз шерсти был сведен к минимуму, а Англия стала крупным производителем и экспортером сукна. На долю сукна и шерстяных изделий приходилось более 80 процентов экспорта страны.

В отличие от властей Нидерландов, которые находились под контролем торговой буржуазии, а потому не столь активно помогали отечественной промышленности, английская монархия, руководствуясь государственными интересами, поощряла развитие различных отраслей промышленного производства. За 100 лет (1551–1651) добыча угля возросла в 14 раз. Англия производила 80 процентов всего каменного угля, добывавшегося в Европе. За эти же 100 лет добыча железной руды увеличилось в 3 раза, добыча свинца, меди, олова, соли — в 6–8 раз. Быстро развивалась отечественная металлургия.

Количественные успехи отражали и качественные превращения английского хозяйства. Англия производила самые разнообразные изделия, находившие широкий спрос за пределами своей страны. Об этом свидетельствуют некоторые перечни товаров, предназначенных для внешней торговли. На корабли, отправленные в 1580 году лондонскими купцами на поиски северо-восточного прохода в Китай, были погружены образцы важнейших товаров, производившихся тогда в Англии: сукна различных сортов и расцветок, шерстяные вещи, чулки шерстяные и шелковые, обувь из различных сортов кожи и бархата, стекло, зеркала, очки, ножи, иголки, замки, ключи, пружины, болты, железная и медная проволока, свинец, железо, чугун.

Под покровительством Елизаветы I в Англии возникали компании, осваивавшие рынки недавно открытых земель. В 1585 году была образована Марокканская торговая компания, в 1581 году — Левантийская, в 1588 году — Африканская, в 1600 году — Ост-Индская.

Быстрое развитие капиталистического производства и капиталистических отношений в Англии потребовало дальнейших перемен в государственной организации. В гораздо большей степени, чем морские страны античности, нуждавшиеся в республиканских и демократических институтах, чтобы энергично откликаться на быстро изменявшуюся хозяйственную конъюнктуру и социальные перемены, Англия нуждалась в строе, подходящем для динамичного характера английской экономики и всего общества. Абсолютизм перестал отвечать интересам страны. Развитие ее промышленности и торговли требовало освобождения от случайных решений неограниченного монарха и интриг королевского двора. Конфликт укреплявшейся буржуазии с двором и правящей аристократией в конечном счете привел к революции 1640–1649 годов, свержению и казни короля Карпа I и провозглашению республики.

Диктатура Кромвеля, реставрация королевской власти и, наконец, установление конституционной монархии, когда решающую рель стал играть парламент, — эти события, занявшие значительную часть в XVII и XVIII веках, отразили непростой поиск британским обществом наиболее подходящего государственного и политического строя. Этот строй должен был охранять общественные порядки; основанные на кооперации и специализации, классовом и социальном неравенстве. Он должен был всемерно укреплять ядро национального государства и его способность быть мощным центром притяжения в глобальных масштабах. В то же время такой строй должен был обеспечивать максимальный динамизм и гибкость общественного развития.

Устойчивые формы государственной организации умело дополнялись политическими действиями правящих верхов. Как древние греческие аристократы и римские патриции английские верхи могли извлечь из своего мореходного опыта понимание того, как важна высокая требовательность к себе. Воспитание «английского джентльмена» в элитарных школах стало явлением культуры британского общества. На протяжении нескольких веков верхи Британии служили надежными гарантами стабильного и уверенного развития своей страны.

Можно даже предположить, что виртуозная политика, сочетавшая открытые и гласные действия с тайными, невидимыми обществу, была следствием опыта, обретенного английскими мореплавателями в своих трансокеанских походах. Английские правящие классы нередко добивались осуществления своих целей неожиданными маневрами, то срезая путь к решению проблемы, то заходя к ней с тыла, словно действуя на сферической поверхности планеты.

Кажется, что трансокеанские путешествия приучили английские верхи к необходимости внимательнейшим образом учитывать подводные течения, от которых зачастую зависело движение корабля. Точно так же государственные мужи стали придавать огромное значение изучению тех подспудных процессов, которые во многом определяли судьбу государственного корабля. Интересы укрепления государства требовали внимательного и часто негласного изучения настроений в обществе и адекватного реагирования на эти настроения. Одним из тех, кто создавал систему тотальной слежки за настроениями в обществе и проведения тайных профилактических мероприятий с целью добиться нужных государству целей, был известный английский писатель Даниель Дефо. Его деятельность, координировавшаяся правительством страны, помогла остановить рост сепаратистских настроений в Шотландии и обеспечила победу правительственной партии на выборах в парламент. В дальнейшем политика правящих кругов Англии осуществлялась не только через видимые институты, но в значительной степени и через скрытые от общественного ока структуры: всевозможные секретные государственные службы, закрытые элитарные клубы и тайные ложи.

Политика английского правительства строилась на сочетании репрессивных мер с практикой компромиссов. Проведение открытых или негласных переговоров с политическими оппонентами с целью добиться угодных им решений не раз помогало английским правящим кругам преодолевать острые кризисы, которые в других странах были причинами восстаний или революций.

Точно так же, как научились лавировать среди рифов и скал, а порой останавливаться на расстоянии от опасного берега, правящий класс научился виртуозно управлять политическими процессами. Устойчивости государственного корабля способствовала двухпартийная политическая система, с помощью которой создавалась иллюзия острого соперничества различных взглядов и сохранялся контроль верхов над управлением страны. Владение искусством политического маневра позволяло правителям страны сохранять свое привилегированное положение и многочисленные социальные барьеры, в то же время делая отдельные уступки низшим слоям общества.

Если долговременные плавания на океанских судах научили англичан тому, как важно сочетать неукоснительное соблюдение определенных правил с чисто интуитивными решениями, то опыт государственного управления трансокеанской державы убедил правящие слои в необходимости как соблюдения законов, так и обеспечения свободы действий для капитанов государственного корабля. Институты власти Британии опирались на нередко взаимоисключающие правовые нормы, отражавшие противоречивые события многовекового прошлого страны. Как и любимые английской аристократией парки, представлявшие собой участки лишь отчасти окультуренной природы, запутанное английское право и отсутствие писанного текста конституции позволяли правящим кругам сохранять до некоторой степени первозданную хаотичность в природе и в обществе. Умышленно сохраняемый беспорядок помогал маневрам правителей Англии. Сама сложившаяся государственная практика, отражавшая победы правящей элиты, становилась источником для правовых норм. «Прецедентное право» стало удобным инструментом для укрепления позиций верхов и стабильности строя.

Сложившаяся практика и существующие институты власти освящались традициями, которые всемерно культивировались. Торжественные ритуалы и нелепые обычаи, сохранение древних порядков и превращение сравнительно недавних случайно сложившихся процедур в незыблемые правила помогали правящему классу использовать те социально-психологические механизмы, которые так прочно скрепляют общество с первобытных времен.

Таким образом обеспечивалось единство Великобритании и подчеркивалось ее отличие от окружающего мира.

В своей внешней политике английская правящая элита научилась отстраняться от тягостных и обременительных обязательств (так называемый принцип «блистательной изоляции».) и одновременно вмешиваться в дела одних стран с помощью других. Как никто Англия умела «таскать каштаны из огня чужими руками» и следовать принципу Рима: «Разделяй и властвуй!» Позже премьер-министр Великобритании Г. Д. Пальмерстон так определил внешнеполитические принципы своей страны: «У Англии нет постоянных друзей, но есть свои постоянные интересы». Благодаря своей вероломной политике Англия заслужила репутацию «коварного Альбиона».

Гибкая внутренняя и внешняя политика английских верхов привела к тому, что после гражданской войны XVII века Британия больше не знала войн на своих островах, если не считать налетов германской авиации на ее территорию в годы Второй мировой войны. Зато Британия продолжала активно использовать свои вооруженные силы за пределами острова. В ходе войн за Испанское наследство (1701–1713), за Австрийское наследство (1741–1748), а также Семилетней войны (1756–1763) англичане нанесли ряд поражений Франции и существенно увеличили свои владения за счет Голландии, Испании и Португалии. Победа в каждой из войн знаменовала новый успех Англии в расширении своей доли в эксплуатации земель Азии, Африки и Америки, что способствовало ее процветанию.

Благополучие Англии нашло отражение в идеологии Просвещения. Для мыслящих людей страны становилось очевидным, что в основе процветания Англии лежит работа хорошо налаженного общественного, механизма, благодаря которому постоянное развитие хозяйства, науки, техники, культуры обеспечивается неравенством между классами и народами, эксплуатацией низов верхами, целых континентов богатыми странами. Один из идейных лидеров Просвещения философ А Шефстбери нашел этому моральное объяснение. Он утверждал, что эгоистический частный интерес отдельного человека совпадает со всеобщим благом. Его идеи были поддержаны писателями А Поупом, Д. Дефо и другими. Однако другие деятели Просвещения, Д. Свифт и Б. Мандевиль, выражали сомнения в гармоничном сочетании эгоистических мотивов с интересами человечества. Они подчеркивали, что в основе благосостояния Англии лежали пороки и преступления, и отказывались видеть в этом проявление совершенства человеческой природы. Кто же был прав?

Механизм общественного развития, стимулировавшийся трансокеанскими плаваниями, открыл невиданный прежде в мировой истории простор для развития товарно-денежных отношений. Волшебный преобразователь работал с коэффициентом полезного действия, которого прежде не знала ни одна цивилизация. В основе его лежало не одноразовое ограбление чужого народа, как это было во времена египетских фараонов или походов Кортеса и Писарро. Он работал не за счет использования подневольного труда рабов, как в Римской империи, или пеонов Испанской колониальной империи, а потому этот механизм не был ограничен простым воспроизводством. Хозяйственный механизм товарно-денежных отношений представлялся его апологетам в виде вечного двигателя, который постоянно увеличивает объем производимой продукции. Не имевшие особой ценности предметы, пройдя через механизм трансокеанской торговли, обретали утроенную, удесятеренную стоимость. Новые обороты увеличивали ценность товара еще и еще раз. Невероятная производительность волшебного преобразователя позволяла не только удовлетворять материальные потребности узкого круга людей, но и делиться прибылью с другими. По этой причине сознавалось впечатление, что эгоистические желания верхов в конечном счете совпадают с интересами всех членов общества.

С другой стороны, высокая производительность товарно-денежных отношений по мере развития океанских связей обеспечила им всевластие. Еще на заре развития торговли товаром могло стать все, что угодно: материальное изделие и труд, знания и профессиональные навыки, поведение людей и межличностные отношения. Однако в ту пору действие товарно-денежных отношений сдерживалось традицией и могуществом государства. Всевластие же капитала втянуло весь мир вещей и идей в товарооборот. Ценность любого предмета, физических или умственных усилий, морального долга или чувств людей определялась прежде всего с точки зрения состояния рыночной стихии, еще более могучей и страшной, капризной и зыбкой, чем Мировой океан. Вырвавшись на свободу, капитал получил возможность диктовать свою волю, пуская все на продажу. Являясь силой, способствовавшей производству товарных ценностей, капитал одновременно не мог не разрушать ценности, не имевшие товарной значимости, в том числе человеческие связи, нормы поведения, мораль, привязанность к ближним и природе. За свое процветание пользователи волшебным преобразователем могли заплатить разрушением общества, уничтожением людей, гибелью целых народов. Именно эти впечатления от капиталистической Англии заставляли Свифта и Мандевилля сокрушаться по поводу порочности ее общественного устройства.

Позже, пытаясь объяснить работу механизма капиталистических производственных отношений, а заодно найти соотношение между нормой капиталистической прибыли и моралью, неизвестный автор статьи в журнале «Квотерли ревью», процитированной Т. Дж. Даннингом в книге «Профсоюзы и забастовки» (1860), писал: «Капитал избегает шума и брани и отличается боязливой натурой. Это правда, но это еще не вся правда. Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение; при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает ногами все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы… Доказательство: контрабанда и торговля рабами». (Впоследствии эта цитата была приведена Карлом Марксом в «Капитале» и стала приписываться его авторству.)

Работорговля, пиратские налеты на испанские корабли, груженные золотом и серебром, откровенный грабеж покоренных стран обеспечивали английскому капиталу наибольшие прибыли, ради которых он готов был нарушить любой закон. Однако зачастую законы, в том числе нормы международного права, освящали преступную деятельность английского капитала. После того, как Утрехтский мир 1713 года закрепил за Англией монопольное право на поставку рабов из Африки в Америку, английские суда вывезли из Африки почти в четыре раза больше рабов, чем корабли всех остальных наций, взятых вместе. По оценке Маркса, работорговля дала толчок развитию капитализма в Англии. Одновременно охота на рабов нанесла огромный урон Африке. За четыре века работорговли Африка лишилась более 100 миллионов человек, включая убитых во время охоты за рабами и погибших в пути.

Победы над французами позволили Англии перейти к захвату одной из богатейших и древнейших стран Востока — Индии. Англичане умело использовали противоречия в стране, расколотой на отдельные княжества. С помощью индуистов англичане сокрушали власть мусульманских правителей, и наоборот. Укрепившись на землях Индостана, англичане и их индийские агенты навязывали населению втридорога английские товары и за бесценок или даром забирали у них ценные товары. Захватив Бенгалию, англичане насильно заставляли крестьян и ремесленников сдавать свою продукцию по расценке на 50 процентов ниже рыночной. Руководитель Ост-Индской компании Роберт Клайв впоследствии признавал: «Служащие компании накладывали контрибуцию и вымогали деньги у каждого, кто имел какую-нибудь власть… вмешивались в сбор налогов, смещали и назначали чиновников правительства, каждый из которых платил за оказанное ему предпочтение». Английский колониальный режим привел край к разорению. Из Бенгалии сообщали: «Рынки, пристани, оптовые рынки и зернохранилища полностью разрушены. В результате насилий торговцы со своими людьми, ремесленники и крестьяне бежали».

Только с 1757 по 1780 год англичане вывезли из одной Бенгалии товаров на 12 миллионов фунтов стерлингов практически бесплатно, а служащие Ост-Индской компании нажили за эти годы около 5 миллионов фунтов стерлингов. Обвиненный в чудовищных хищениях руководитель компании Р. Клайв, выступая перед судом палаты общин, заявил: «Богатый город был у моих ног, могущественное государство было в моей власти; мне одному были открыты подвалы сокровищницы, полной слитков золота и серебра и драгоценных камней. Я взял всего 200 тысяч фунтов стерлингов. Джентльмены, я до сих пор удивляюсь собственной скромности!» Клайв был оправдан. Он купил себе место в парламенте. Вскоре после того, как Клайв поднес драгоценные подарки английскому королю Георгу III, тот сделал его бароном и членом палаты лордов. Между тем ограбление Индии и других колоний продолжали преемники Клайва.

Однако постоянное ограбление колоний не только обогащало английские верхи, но являлось важным условием развития всей страны. Расширение колониальной империи и масштабов заморской торговли вызывало растущий спрос на промышленные изделия страны, а этот спрос, в свою очередь, служил стимулом для раскрытия изобретательских талантов английского народа. С техническими изобретениями в текстильной промышленности 60— 70-х годов XVIII века связывают начало промышленной революции. В 1765 году Д. Харгривс изобрел механическую самопрялку ״Дженни», в 1767 году Т. Хай с создал другую машину для прядения, приводившуюся в движение силой воды. Созданная в 1779 году С. Кромптоном мюль-машина использовала принципы обоих изобретений и привела к механизации прядильного производства. В 1769 году стала работать первая прядильная фабрика Аркрайта, положившая начало фабричному производству. Несколько позднее было механизировано и ткацкое дело.

Как и всегда усовершенствования в одном производстве вызвали цепную реакцию изобретений и открытий в других отраслях науки и техники. Когда возникла потребность в совершенствовании качества тканей, были придуманы способы применения химии для отбеливания и окраски тканей. Внедрение все большего числа механизмов в текстильном производстве повысило необходимость в металлических изделиях. В 70-х годах XVIII века в Англии стали применять (давно известный способ в Китае) каменный уголь для плавки чугуна. В 1783–1784 годы был разработан способ переплавки чугуна в ковкое железо.

Развитие промышленности тормозилось тем, что для работы механизмов использовалась лишь энергия человеческой силы, домашних животных и воды. Так сложились условия для изобретения в 60-х голах XVIII века Д. Уаттом паровой машины. Хотя первые паровые машины были созданы еще в Древней Греции, а также в раде других стран, лишь в Англии с ее быстро развивающейся промышленностью эти машины нашли широкое применение и стали предметами серийного производства. Англию стали называть «мастерской мира».

Грабеж колоний и рост промышленного производства сделали Англию к концу XVIII века самой процветающей страной Европы. И хотя наибольшие выгоды от этого процветания перепадали правящим классам, верхи научились во время предпринимать меры для предотвращения острого социального взрыва. Поэтому, когда в 1780 году некоторая часть английской буржуазии, имевшая тесные связи с международными финансовыми кругами и направляемая масонскими организациями, предприняла попытку изменить существующий строй, это выступление провалилось. Правда, организаторы выступления сумели создать массовый «Союз протестантов» под предлогом борьбы с попытками католиков возродить репрессии времен Марии Кровавой. Участникам «Союза» даже на время удалось взять в осаду парламент, захватить все лондонские тюрьмы, освободив заключенных, а также устроить погромы католических домов и пожары в английской столице. Однако мятеж не получил массовой поддержки. Восстание было подавлено, а его вождь лорд Гордон был посажен в тюрьму.

По-иному развивались схожие события в соседней Франции, верхи которой проявили чрезмерную медлительность в осуществлении общественных реформ. Началу восстания в Париже в июле 1789 года способствовали сохранение привилегий феодалов, расточительность королевского двора, обнищание крестьянства и недовольство национальной буржуазии. Если захват городских тюрем в Лондоне и освобождение сотен заключенных членами «Союза протестантов» были последними успехами восстания, руководимого масонами, то падение Бастилии 14 июля 1789 года послужило сигналом для Великой французской революции. Как и во время мятежа Гордона, к организации французской революции были причастны масонские ложи. Однако здесь в их состав входили не только политические авантюристы, но и видные деятели французского Просвещения, которые ставили задачи глубоких общественных преобразований. Острая необходимость в них была доказана широкой всенародной поддержкой революционным переменам со стороны самых широких слоев французского общества.

Возникновение революционной Франции было своевременно расценено в Лондоне как угроза английской мировой гегемонии. Поэтому Англия стала активным организатором всевозможных антифранцузских коалиций. Приход к власти Наполеона был прямым вызовом претензиям Англии на господство в Мировом океане. Об этом свидетельствовали французская экспедиция в Египет, военно-морские сражения между флотами Англии и Франции, планы французского прорыва в Индию, подготовка французского десанта в Англию через Ла-Манш. Превращение Мирового океана в поле боя отразилось в стихотворении Ф. Шиллера «Начало нового века», в котором поэт описывал, как «два народа, молнии бросая и трезубцем двигая, шумят и, дележ всемирный совершая, над свободой Страшный суд творят».

В то же время в ходе наполеоновских войн проявился конфликт между океанской цивилизацией Англии и морскими цивилизациями континентальной Западной Европы. Франция, оккупировав Западную Европу, пыталась защититься от главного орудия английской экспансии — трансокеанской торговли континентальной блокадой. Однако Британия не сдавалась, уверенно зашитая свое владычество над Мировым океаном. Используя для обозначения Мирового океана мифологический образ морской наяды Амфитриты, Шиллер писал: «Как полип тысячерукий бритты цепкий флот раскинули кругом и владенья вольной Амфитриты запереть мечтают, как свой дом».

Хотя Англия долго избегала направлять свои сухопутные войска на европейский континент и предпочитала наблюдать издалека за ходом внутриевропейской борьбы, возвращение императора с острова Эльбы и возобновление им военных действий!вставило Англию активно вмешаться в дела континента. Поражение Наполеона под Ватерлоо в 1815 году означало победу Англии не только над Францией, а торжество владычицы Мирового океана над континентальными странами. Доказав преимущество океанской цивилизации, Англия на целый век закрепила свое господствующее положение в мире. Заботясь о сохранении своей гегемонии, Англия в последующем прилагала немалые усилия для того, чтобы помешать возвышению какой-либо европейской державе и объединению европейских стран под чьей-либо властью.

Борьба с Францией и континентальной Европой способствовала консолидации английского общества и еще более активизировала его хозяйственное развитие. Внедрение всевозможных механизмов в промышленном производстве осуществлялось все более быстрыми темпами. Только За период наполеоновских войн английская промышленная продукция за счет внедрения машин возросла в 15–20 раз. Такими же бурными темпами распространялась английская товарная продукция на колониальных рынках. Так, экспорт английских хлопчатобумажных тканей в Индию только с 1814 по 1835 год вырос в 65 раз. Развитию внешней торговли способствовало укрепление связей английской буржуазии с кругами древних международных коммерсантов. В «БСЭ» отмечалось: «Роль евреев в экономической жизни страны продолжала неуклонно расти. Во время наполеоновских войн взошла звезда Майера Ротшильда, одного из членов банкирской династии, игравшей в последующие десятилетия такую огромную роль в финансовой жизни европейских государств».

Значительная часть английской международной торговли направлялась в колонии, в которых производились наиболее прибыльные товары. Цейлон был превращен в фабрику по производству каучука и чая. Индия специализировалась на производстве хлопка, джута и опия, страны Африки производили какао, кофе, арахис и т. д. Индийский опий вывозился в Китай, что приносило огромные прибыли, хотя ценой этого являлось массовое распространение наркомании в огромной стране.

В то же время промышленная революция оказывала сильное воздействие на сельское хозяйство самой Англии. Применение эффективных механизмов и специализация сельскохозяйственного производства существенно повысили его продуктивность и позволили обеспечить снабжение растущего городского населения. Уже к концу XIX века большинство англичан (свыше 75 процентов) проживало в городах (во Франции в это время в городах жило меньше половины населения страны), а Лондон стал самым крупным городом планеты.

Новые изобретения сокращали расстояния между городами и странами. В 1825 году первый английский паровоз, построенный Стифенсоном, проехал от Стоктона до Дарлингтона, развив скорость свыше 80 километров в час. Еще раньше в 1802 году воды Клайда стал бороздить первый пароход. В 1835 году был создан электрический телеграф, а в 1851 году по дну Ла-Манша был проложен первый в мире подводный телеграфный кабель, соединивший Англию и Францию.

Великобритания превращалась в подобие комфортабельного океанского лайнера, на борту которого создавались удобные искусственные условия для жизни. Англия первой создавала урбанизированный образ жизни с присущим для него приоритетом материального комфорта; практицизма, но одновременно с растущей отчужденностью между людьми и поверхностным отношением к духовным ценностям. Оказавшись в Англии в середине XIX века, русский писатель Иван Гончаров отмечал, что «все здесь стремится к тому, чтоб устроить образ жизни как можно. проще, удобнее и комфортабельнее. Сколько выдумки для этого, сколько потрачено гения изобретательности на машинки, пружинки, таблицы и другие остроумные способы, чтоб человеку было просто и хорошо жить!»

Однако возведение практической пользы в основной жизненный принцип имело свои побочные последствия. Гончаров иронически замечал, что в Англии «кажется, честность, справедливость, сострадание добываются как каменный уголь, так что в статистических таблицах можно, рядом с итогом стальных вещей, бумажных тканей, показывать, что вот таким-то законом, для той провинции или колонии добыто столько-то правосудия или для такого дела подбавлено в общественную массу материала для выработки тишины, смягчения нравов и т. п.».

Эти тенденции, проявившиеся не только в Англии, но и во многих странах океанской цивилизации, позволили О. Шпенглеру говорить об умирании европейской культуры сначала XIX века и ее постепенном «окостенении». Живая культура Европы, по мнению Шпенглера, исчезала и была заменена «механизмом». Противопоставляя живой «культуре» мертвую «цивилизацию», Шпенглер писал: «Человек культуры живет внутренней жизнью, цивилизованный человек — внешней, в пространстве, среди тел и «фактов». В конечном счете подмена живого и творческого мировосприятия механическими стереотипами ослабляла наступательную энергию океанской цивилизации, но в середине XIX века никто еще не мог бы поверить в грядущий упадок мировой роли Англии. Британский корабль уверенно плыл по всемирной истории.

Как и на борту многопалубного океанского судна, блага цивилизованной жизни XIX века распределялись в английском обществе далеко неравномерно. Как и океанский лайнер Англия была разделена на классы, одни из которых пользовались преимуществами пребывания на верхних палубах, а другие находились в социальном трюме. Как и в цивилизациях Средиземноморья английские «патриции» оберегли свое привилегированное положение, хотя и делясь с «плебеями» «хлебом» и устраивая для них «зрелища», в том числе и в виде выборов в парламент с искусно разыгранными страстями межпартийной борьбы. В то же время, как и в Древнем Риме, устойчивый рост процветания, защищенность страны, безупречная работа механизма капиталистических отношений ослабляли нужду в высокой требовательности к верхам общества. Низшие же слои, хотя и подкармливаемые верхами, оставались на положении, схожем с плебеями Рима. Сохранение в английском обществе такого разделения убедило Герберта Уэллса в том, что общество эволюционирует в направлении все большего размежевания и это может даже привести к возникновению двух антагонистических рас — беспомощных элоев, ведущих паразитический образ жизни, и трудящихся морлоков, кормящих элоев, чтобы затем насытиться ими.

Чтобы предотвратить эрозию социальной ткани, верхи Великобритании действовали тактично, но были готовы в случае бунта применить силу, подобно тому как капитан и офицеры поддерживают порядок на океанском корабле. На протяжении XIX века правящие классы страны полагались в основном на мирные методы решения социальных конфликтов, но порой прибегали к репрессиям. Они сумели остановить движение социального протеста чартистов, принявшее наиболее серьезные формы, не прибегая к кровавым репрессиям. Однако десятки тысяч активных чартистов были постепенно высланы в Австралию. Правда, одновременно были сделаны экономические и политические уступки трудящимся.

Укреплению внутриполитического влияния Англии способствовало внедренное в общественное сознание представления об общности судеб англичан вне зависимости от их социального положения. Великобритания представлялась кораблем, одиноко плывущим среди волн опасной стихии. Объявив, что Англия к середине XIX века достигла идеального состояния, ее премьер-министр Г. Д. Пальмерстон провозгласил, что миссией страны является распространение конституционных свобод во всем мире. На практике это означало намерение Англии всемерно расширять сферу своего господства над земным шаром.

За три столетия колониальной экспансии Англия постепенно осуществляла идею Генриха Мореплавателя, завоевывая периферию цивилизованного пояса и подчиняя своей власти страны Востока. По всему пути Васко да Гамы и других португальских мореходов в Азию Англия создала колонии, служившие базами английского флота и опорными пунктами Британской трансокеанской империи: Гамбия, Сьерра-Леоне, Золотой Берег, Нигерия, острова Вознесения и Святой Елены, Южная Африка, острова Маврикий, Занзибар, Родригес, Амирантские, Сейшельские, Чатам, Чагос, Мальдивские, Лаккадивские, Никобарские, Андаманские.

Эта цепь английских владений на трансокеанской дороге была дополнена другой цепью, достигавшей Индии через Средиземное море: от Гибралтара, через Мальту, Кипр к древним цивилизованным государствам, далее вокруг берегов Азии через Красное море до британской колонии Аден, Омана и британских владений в Персидском заливе.

Цепи английских владений были подобны орбитам электронов, охватившим весь земной шар. От Индии трансокеанские владения тянулись через остальную часть Земли. Цепь британских владений включала Малайю, Саравак, Бруней, Гонконг. К югу от Индонезии Англии принадлежал целый Австралийский континент и соседние острова Новой Зеландии. На землях Австралии и Новой Зеландии располагался еще один регион с идеальными условиями для получения обильных и устойчивых урожаев. В Тихом океане находились британские острова: Соломоновы, Гилберта, Феникс. Даже в Антарктике англичане имели владения на островах Южная Георгия и Южных Сандвичевых островах и объявили часть Антарктического континента своей собственностью. Близко, от них были расположены Фолклендские острова, право на обладание которыми Англия вновь отстояла в 1982 году. Несмотря на провозглашение независимости, большей частью американских стран еще в начале XIX века Англия вплоть до недавнего времени сохраняла свои колонии в Гайане, Британском Гондурасе и на части островов Вест-Индии… Значительная же часть Северной Америки, входившая в границы Канады, также принадлежала британской короне.

Не ограничиваясь созданием цепей, сковавших Мировой океан, Англия продвигалась в глубь различных континентов. В конце XIX века она завершила свой марш по Африке от ее крайнего юга до крайнего северо-востока. Следуя плану Сесиля Родса, англичане постепенно завладели большинством земель, расположенных вдоль восточной трансафриканской сухопутной дороги. Лишь Танганьика, оказавшаяся в руках Германии, прерывала непрерывный пояс английских владений, протянувшийся от зоны Суэцкого канала до Кейптауна. После Первой мировой войны

Англия добилась устранения разрыва в поясе своих владений, овладев Танганьикой по мандату Лиги наций.

Колонии по-прежнему являлись важным источником доходов Великобритании. Здесь было сосредоточено более 45 процентов всех ее зарубежных капиталовложений. Британия взяла под свой контроль земли во всех частях планета, и общая территория Британской империи составила четверть всей поверхности земной суши. Теперь уже не испанцы, а англичане говорили о глобальном характере своей империи, замечая, что солнце всегда освещает британский флаг. Английская национальная песня, в которой провозглашалось: «Правь Британия! Британия правит на волнах!» — и заявлялось, что «британцы никогда, никогда не будут рабами», выражала гордую уверенность народа в том, что, овладев океанскими просторами, страна навсегда обеспечила себе прочное положение в мире.

Как и средиморские государства, ощущавшие себя изолированными в окружении варваров, для этой страны стало характерным преувеличенно отчужденное отношение к небританцам, перераставшее в откровенный расизм по отношению к «цветным» жителям заокеанских континентов. Эти настроения, широко распространенные в самых широких слоях английского общества XIX века, высмеял Ч. Диккенс в своем романе «Крошка Доррит». Об отношении лондонской бедноты к иностранцам он писал: «Во-первых, среди них господствовало смутное убеждение, что у каждого иностранца припрятан нож за пазухой; во-вторых, они придерживались мнения, считавшегося здравой национальной аксиомой, что каждому иностранцу следовало бы вернуться на родину… В-третьих, они были убеждены, что иностранец не создан англичанином за свои грехи, а страна его подвергается всевозможным бедствиям за то, что поступает не так, как Англия… Они считали всех иностранцев нищими, и хотя сами жили в такой нищете, какая редко бывает, но это обстоятельство ничуть не уменьшило силу аргумента. Они считали иностранцев бунтовщиками, которых усмиряли штыками и пулями, и хотя им порой самим разбивали головы при первой попытке выразить неудовольствие, но это делалось холодным оружием и потому не шло в счет. Они считали всех иностранцев рабами, неспособными к свободе, потому что их, иностранцев, лорд Децимус Тит Полип никогда не водил целым стадом в избирательный пункт с развевающимися знаменами под звуки «Правь Британия!».

Правящие классы Англии убеждали население своей страны в исключительности своего положения в мире. Роль английской нации в мире представлялась наиболее угодной Богу, а угнетение и ограбление колониальных народов — «бременем белого человека», тяжелым, но благородным долгом перед человечеством. Редьярд Киплинг призывал англичан нести «это гордое бремя» и посылать своих сыновей «на каторгу ради угрюмых мятущихся дикарей, наполовину бесов, наполовину людей». Однако, несмотря на усилия многих англичан, добросовестно несших «бремя белого человека», господствующее положение Великобритании в мире XIX века стало казаться не столь уж неоспоримым к началу XX столетия.

 

ГЛАВА 33

АМЕРИКА ДЛЯ АМЕРИКАНЦЕВ

______________________________________

Удовлетворить стремление к мировой гегемонии, возникшее еще на заре человеческой истории, становилось все более реальным по мере роста материальных возможностей наиболее развитых стран мира. В то время как Великобритания предпринимала усилия для того, чтобы сохранить и упрочить свое господствующее положение в мире, появлялось все больше новых недовольных британской гегемонией и претендентов на мировое владычество. Одной из первых бросила вызов британскому владычеству ее бывшая колония — Соединенные Штаты Америки.

Поскольку в середине II тысячелетия Британия опоздала к дележу Америки, ей достались земли, расположенные далеко от богатых государств трансамериканской магистрали. Однако впоследствии выяснилось, что британцы и их потомки не прогадали от своей скромной доли американского пирога. Территория, на которой разместились восточные штаты США и южная Канада, от Галифакса и Милуоки до восточного Техаса (исключая Флориду), относится к регионам наиболее удобным для ведения сельского хозяйства. Как и в средней полосе Западной Европы здесь можно было получать большие и устойчивые урожаи. Поскольку же голландские колонии в Северной Америке и принадлежавшая сначала французам Канада также вскоре перешли в руки англичан, то весь регион, где можно было собирать идеальные урожаи, оказался под контролем Великобритании.

Другой регион, столь же благоприятный для ведения сельскою хозяйства, был расположен на восточном побережье Южной Америки, от южных границ Бразилии и включал Уругвай и северную часть Аргентины. Эти земли входили в португальские и испанские владения, а поскольку эти страны были больше озабочены охотой за золотом и серебром, их природные богатства долгое время оставались невостребованными. Кроме того, именно в этих областях испанцы встретили наиболее ожесточенное сопротивление со стороны индейского населения. Так как испанцы уничтожали всех, кого не могли обратить в рабство, то индейцы гуарани предпочитали душить своих детей, только чтобы они не стали рабами испанцев. Вплоть до 1871 года провинция Буэнос-Айрес подвергалась нападениям индейцев, и последнее индейское племя в этих краях было покорено в 1879 году.

Тотальный геноцид против индейского населения проводился и на землях британских колоний в Северной Америки. Американский этнограф Рут Бенедикт замечала: «Англичане хотели получить земли индейцев, но без самих индейцев. Первые королевские дарственные грамоты на землю в Новом Свете даже не содержали упоминания о коренном населении, жившем на этой земле, словно речь шла о совершенно необитаемых пространствах. Поселенцы всячески старались как можно скорее создать для себя такое приятное положение». Политика истребления местного населения исходила из принципа, который впоследствии сформулировал американский генерал Фил Шеридан: «Хороший индеец — это мертвый индеец». Граница, отделявшая поселения белых колонистов от краснокожих «туземцев», постоянно сдвигалась на запад, пока исконные обитатели Америки не стали пленниками резерваций.

Освоение земель, «освобожденных» от индейцев, в одном из пяти регионов планеты с исключительно благоприятным климатом способствовало обогащению английских колоний в Северной Америке. Еще белее важным обстоятельством для укрепления их позиций явилось их положение на Атлантическом побережье. Выходцы из Европы стали таким же приокеанским цивилизованным народом, как испанцы, португальцы, французы, голландцы и англичане. Американцы получили место на бурно развивавшихся трансокеанских путях. Поэтому хозяйственный подъем североамериканских колоний покоился на гораздо более надежном фундаменте, чем ограбление богатств древних цивилизаций и беспощадная эксплуатация рабов на серебряных рудниках в испанских владениях Америки. Богатеющие колонисты тяготились зависимостью от Англии, точно так же как в свое время голландцы страдали от владычества Испании, и это привело к провозглашению в 1776 году независимости Соединенных Штатов Америки. Через несколько десятилетий независимость провозгласили и испанские колонии.

В известной степени различия судеб США и стран Латинской Америки повторили различные исторические пути, пройденные их основателями (Англией, Испанией и Португалией) в период колониальных завоеваний. Как и иберийские страны в период покорения Америки их бывшие американские колонии сохраняли феодальные порядки и полагались на рабский или полурабский труд индейцев и метисов. Во вновь образованных республиках Латинской Америки преобладающей формой хозяйства стали латифундии, в которых применялся полурабский труд сельскохозяйственных рабочих. Сохранение такого положения в течение долгих лет сдерживало развитие этих стран.

Напротив, в Соединенных Штатах, как и в Англии, были созданы благоприятные условия для развития капиталистических отношений. Сразу же после провозглашения независимости США избавились от обременительных ограничений на внешнюю торговлю и превратились во влиятельную торговую державу на океанских маршрутах. По внедрению передовой техники в промышленности США уже в 30-х годах XIX века уступали лишь Англии и Франции. Победа же капиталистических Северных штатов над рабовладельческим Югом в гражданской войне 1861–1865 гадов устранила последние препоны на пути для хозяйственного подъема, и вскоре США опередили остальные страны мира по уровню технического прогресса.

Подобно тому, как Карфаген повторил возвышение Финикии в Средиземном море в большем масштабе и усовершенствованном виде, история США во многом представляла собой укрупненный и усиленный вариант развития Англии как трансокеанской державы. Если Англия была защищена от внешнего вмешательства водами Северного моря, Ла-Манша и Па-де-Кале, которые неоднократно преодолевались еще во времена датских и норманнских нашествий на землю Альбиона, то США оказались закрытыми для вторжений извне двумя величайшими океанами Земли. После своего освобождения и отражения попыток англичан в 1812–1813 годы восстановить власть над бывшими колониями США не знали внешних вторжений. На протяжении дальнейшей истории США лишь один развое вал и с иностранцами на своих границах, да и то с целью их расширить за счет Мексики. В отличие от Англии даже в годы Второй мировой войны ни одна бомба противника не упала на землю американского континента.

В еще большей степени, чем Англия, США привлекали трудолюбивых, энергичных, предприимчивых и знающих людей из всей Европы, а затем и со всего света. Они приносили на богатые земли передовые технические и научные знания. Здесь они не были связаны архаическими порядками, косными правилами и нелепыми привычками. Поэтому они могли беспрепятственно применять самые современные достижения науки и техники, исходя из здравого смысла. Множество новых оригинальных изобретений и открытий стали возможными в стране, где их внедрение не сдерживалось, а всемерно поощрялось, особенно в материальном отношении. Труд и таланты американцев превратили край лесов и прерий в урбанизированную страну с современной промышленностью и сельским хозяйством.

В страну прибывали и представители древних торговых народов. Как отмечалось в «БСЭ», первые американские евреи «почти все были потомками испано-португальских евреев и в США прибыли либо из Южной Америки и американских островов, откуда их гнала инквизиция, либо из Голландии и отчасти Англии по соображениям торгового характера». Впоследствии эта иммиграция заметно увеличилась, что свидетельствовало о возрастании роли США в международной торговле и мировых финансах. В «БСЭ» отмечалось: «Слава о стране, где евреи не испытывают никаких стеснений, быстро росла… Многие посвятили себя торговле, пополняя по преимуществу ряды средней буржуазии… Сильно представлены евреи в финансовом мире. С 1882 до 1908 года переселилось в Америку 1830 тысяч евреев, то есть почти 1/5 часть всего еврейского народа, причем Россия дала 80 % всех эмигрантов». При этом до половины этого населения осело в Нью-Йорке, основанном при непосредственном участии еврейских торговцев. К началу XX века Нью-Йорк, как сказано в «БСЭ», стал «самым большим в мире еврейским центром». Такая массовая эмиграция представителей древнего торгового народа отражала превращение США в одну из ведущих торговых стран мира, а Ныо-Иорка — в один из крупнейших центров мировой коммерции и финансов.

Развитию деловой активности в Штатах способствовало соединение Атлантического и Тихоокеанского побережий страны сетью железных дорог. С 1877 по 1899 год общий объем промышленной продукции вырос в 3 раза; при этом производство стали возросло в 19 раз, добыча угля — в 5 раз, добыча нефти — в 6 раз. Еще быстрее развивались новые отрасли промышленности — химическая и электротехническая. В 1894 году США вышли на первое место в мире по объему промышленной продукции.

В то же время страна стала одной из крупнейших производителей товарной сельскохозяйственной продукции. Наличие огромных земельных просторов позволяло многим американцам обрести свои земельные наделы. Это обстоятельство заставляло владельцам заводов и фабрик удерживать заработную плату рабочих на более высоком уровне, чем в Западной Европе. К концу XIX века в США был достигнут самый высокий жизненный уровень в мире.

Стремление к производству массовых изделий и услуг, обеспечивавшее материальный комфорт и культивировавшееся в Англии, стало отличительной особенностью «американского образа жизни». В 1835 году Алексис Токвиль писал: «В Америке страсть к физическому благосостоянию не является чем-то исключительным, а разделяется всеми. Стремление удовлетворить все, даже малейшие желания тела и обеспечить даже самые малые удобства занимает ведущее место в уме каждого». Другим характерным его отличием стал откровенный культ наживы. Токвиль с удивлением замечал: «Странно наблюдать, с каким лихорадочным рвением американцы стремятся к материальному благополучию. Они постоянно терзаются смутным беспокойством от того, что они не нашли самый короткий путь к нему».

В США господство капиталистических отношений в сознании людей приняло гораздо большие размеры, чем в Англии. Засилье этих установок позволяло многим американцам воспринимать мир как скопление потенциальных товаров, которые можно реализовать на рынке. Энергии предприимчивых людей не мешали никакие ограничения, кроме рыночных. Высвобожденная энергия за пару десятилетий смела племена индейцев и стада бизонов, вековых обитателей трансамериканской магистрали в Северной Америке. Взрыв освобожденной энергии людей уничтожал бескрайние леса. На первых порах лишь немногие люди, такие как Фенимор Купер, увидели в уничтожении американской природы и первых жителей Америки проявление разрушительных черт новой цивилизации.

Другим следствием неограниченной власти товарно-денежных отношений было принижение роли культурной исторической традиции. Общество, процветание которого было в значительной степени связано с игнорированием опыта прошлого, не испытывало к нему особого уважения. Многие эмигранты рвали со своим прошлым, а поэтому страна создавалась как общество без глубоких исторических корней. На первых порах культура и история имели ограниченный спрос на американском рынке. В течение долгого времени культурный вакуум заполнялся главным образом протестантской церковью.

Как подчеркивал А. Токвиль, «влияние религии в Соединенных Штатах не ограничено сферой поведения людей, а распространяется на их сознание… Каждый принцип морального мира жестко определен. Поэтому человеческому уму не позволено блуждать, где он захочет; время от времени его останавливают барьеры, которые он не смеет преступить». Традиция жесткого церковного контроля над мыслями людей шла от первых переселенцев. Их стараниями в колонии Массачусетс даже был введен закон, по которому человек, отрицавший существование Святой Троицы, подлежал смертной казни. Впоследствии такая же непримиримость отразилась в расистских законах, борьбе против Дарвинизма и политического инакомыслия.

Заземленность жизненных целей и нетерпимость к «неортодоксальным» идеям в значительной части американского общества вызывала критику зарубежных наблюдателей. Говоря о разочаровании образованной Европы в Америке, первоначально вызывавшей всеобщее восхищение, А. С. Пушкин писал: «С изумлением увидели мы демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую — подавленно неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort)». Эти же явления вызывали горькое осуждение у многих деятелей американской культуры. Американские писатели нередко противопоставляли современной им Америке либо жизнь ранних колонистов и индейцев (как Фенимор Купер и Вашингтон Ирвинг), либо культуру Западной Европы (Генри Джеймс).

Однако проблемы культурного дефицита в американском обществе не слишком беспокоили миллионы бедняков из Великобритании, Ирландии и многих стран Западной Европы, стремившихся в США, чтобы улучшить свое материальное положение. Они видели в США страну необыкновенных и равных возможностей для быстрого обогащения трудящихся людей. Лишь постепенно эмигранты убеждались в том, что во многих штатах Америки равные возможности не распространяются на черных и цветных. Дискриминация черного населения по меньшей мере на столетие пережила рабство, отменное в 1863 году, и борьба против нее стала источником острых конфликтов в американском обществе.

Постепенно эмигранты из разных стран убеждались в том, что возможности белых также различны. Несмотря на то, что в населении США представлены выходцы из многих стран мира, подавляющее большинство составляют потомки англичан, шотландцев и жителей Уэльса, а принадлежность к «белым, англо-саксам и протестантам» до последнего времени считалась непременным условием допуска в привилегированные слои общества. Господство «белых, англо-саксов и протестантов״ закрывало путь на верхние этажи американского общества выходцам из Латинской Америки, стран европейского Средиземноморья, славянам. Среди президентов США преобладали выходцы из Великобритании, и не было ни одного, чьи предки не принадлежали к «северным״ народам Европы. В середине XX века избрание католика Джона Кеннеди президентом страны стало причиной острых споров в обществе, так как нарушало традицию избирать президентом только протестантов.

Для отстаивания своих специфических интересов выходцы из разных стран мира укрепляли связи внутри отдельных этнических групп. Реакцией их на непринятие служило культивирование привязанности к покинутой родине, что помогало этническим меньшинствам укреплять солидарные связи и позиции внутри американского общества. Повсеместно в городах страны можно было найти «итальянские״, «немецкие», «польские» и иные кварталы. Руководители таких меньшинств нередко использовали этнические узы для усиления своего влияния в обществе. Они нередко поощряли эмиграцию из родины своих предков, чтобы усилить удельный вес своей этнической группы в США. И хотя они зачастую давно утрачивали связи с бывшей родиной, а приезжая туда в качестве туристов, становились пропагандистами американского образа жизни, внутри США они выступали сторонниками развития отношений с землей своих предков. В результате политические деятели страны были вынуждены нередко менять внешнеполитический курс США в угоду кампаний, организованных лидерами отдельных этнических групп. Такая практика могла искажать реальные интересы большинства американцев и превращать их в пленников политической игры.

Вопреки утверждавшейся идеологии в американском обществе господствовало меньшинство населения. Плоды производства распределялись неравномерно, и к началу XX века более 90 процентов всех богатств страны было сосредоточено в руках 10 процентов населения США. Несмотря на наличие демократических институтов, страной фактически управляла «властная элита״, состоявшая из влиятельных промышленников и финансистов и впоследствии описанная американским социологом Райтом Миллсом. Решения конгресса и президента страны зачастую были следствием негласных договоренностей, достигнутых между членами «властной элиты».

В неменьшей степени, чем в Англии, видимые властные структуры сочетались со сложной системой тайных инструментов управления обществом. Подавляющее большинство президентов США, включая первого президента Д. Вашингтона, были членами тайных масонских лож и нередко с высокими степенями посвящения. Многие из них были членами закрытых элитарных клубов.

Приоритет свободного предпринимательства открывал дорогу к богатству антиобщественным силам. Источником многих богатстве США являлись преступные синдикаты, оказывавшие все более значительное влияние на жизнь американского общества. Хотя зачастую сенсационные разоблачения преступных группировок становились ходовым товаром на рынке массовой информации, правящий класс стремился ограничить глубину таких откровений.

Как и их коллеги в Англии, правители Америки прибегали к умелым маневрам, чтобы скрыть классовое и социальное неравенство и сохранить свое господствующее положение. Однако в отличие от английской запутанной системы государственного права США имели писанную конституцию, положения которой и поправки к ней были широко известны гражданам страны. Конституция США, различные законы, а также структура законодательных, исполнительных и судейских органов сложились в четкую и логичную государственную систему «равновесий и сдерживаний». «Равновесие» и «взаимное сдерживание» определяли отношения между различными ветвями власти, между органами федерального и местного уровня. Такая государственная система позволяла правителям страны уравновешивать интересы различных динамично развивавшихся социальных и классовых групп и сдерживать силы, угрожавшие стабильности американского строя. Сохранению политической устойчивости способствовала и взятая из английского опыта двухпартийная политическая система управления страной. В то же время такая система позволяла осуществлять сравнительно безболезненный передел власти в пользу той или иной группировки, которая побеждала в ходе острой деловой конкуренции.

Общественной устойчивости способствовало и культивирование национальных традиций, сложившихся в США, несмотря на значительно более короткую историю их существования по сравнению с Англией. Это выражалось в воспитании благоговейного отношения к американскому флагу, тексту конституции США, важнейшим событиям в истории Америки, дням рождений выдающихся президентов страны и т. д. Политика, направленная на укрепление стабильности строя и сплочения нации, позволила США на протяжении всей истории после своего освобождения избежать революций и серьезных общественных потрясений после войны между Севером и Югом. Эти усилия способствовали укреплению веры народа в совершенство американской демократки.

Несмотря на многочисленные сходства с британцами, общественная организация средиокеанской державы, мировоззрение и мировосприятие ее жителей во многом существенно отличались от британских. В отличие от англичан для американцев история их страны началась с чистого листа. Отцы-основатели США, приученные в соответствии с протестантским учением самостоятельно изучать древние тексты Библии, видели в своей стране Землю Обетованную, переданную им для превращения в четко распланированное поселение. В еще большей степени, чем римляне, распространявшие повсюду свой образ жизни и рассекавшие покоренную ими сушу подобиями прямых морских путей, американцы превратили часть Северной Америки в край, где были реализованы их представления о мире, рожденные в эпоху покорения Мирового океана..

Кажется, что взгляд на мир через призму географии повлиял на американское мировосприятие и американский образ жизни. На карте мира, выпущенной в США, американский континент располагается в ее центральной части. Такое изображение помогает лучше донести идею о главном месте Земли Обетованной на планете. Известные географические факты лишь усиливают такое впечатление. Американский континент окружают два величайших океана планеты. Расположенные в центре Северной Америки США разделены с севера на юг крупнейшей рекой мира, а на их севере находится самый обширный пресноводный бассейн на Земле — Великие озера.

Перенеся на, американскую землю сетку географических координат, американцы разделили ее, словно чистый лист бумаги, прямыми границами по линиям земных меридианов и параллелей. Безупречно прямые линии отделили США от большей части территории Канады. Такие же прямые линии служили границами многих штатов. Линия, проведенная строго по географической параллели, разделила первые американские штаты на рабовладельческие и нерабовладельческие (так называемая линия Мейсона-Диксона).

Нередко в такие же прямоугольные резервации загонялись индейцы. Видимо, звери также должны были соблюдать прямоугольные границы национальных парков. От океана до океана были проложены прямые как стрелы железные дороги, пересекавшие горы, реки, вьющиеся древние тропы зверей и охотников. По этим прямым путям двигались поезда и пассажиры, встречая на пути стада бизонов, стреляли по ним, не покидая своих вагонов. Вдоль прямых дорог строились в прямоугольном порядке новые города, покрытые прямоугольной сетью улиц. В отличие от европейских городов улицы редко имели названия и шли друг за другом в цифровом или буквенном порядке. По этим прямым улицам в крупных городах США выстраивались устремленные ввысь прямоугольные американские небоскребы.

Лишь в столице в Вашингтоне к этому прямоугольному порядку улиц и домов была добавлена сеть из диагоналей. В центре столицы, территория которой представляет собой идеальный квадрат, был поставлен гигантский четырехгранный столб, увенчанный четырехгранной пирамидой — памятник основателю страны и первому ее президенту Джорджу Вашингтону. Здесь — полюс Американского Мира. Ровные линии, расходящиеся от монумента на четыре стороны, делят столицу на четыре квадрата: северо-восточный, северо-западный, юго-восточный и юго-западный!

В отношении к земле как к пустому пространству проявилась психология людей, утративших способность читать книгу природы, различать в ней следы древних зверей и древних культур, жить вместе с природой. Земля приобретала только товарную значимость, а потому ее разделяли на общие знаменатели так, как можно было разделять ее денежный эквивалент. Считалось, что в обществе «равных возможностей» изначально все были равны, как участники игры в «Монополию», в которой каждый получает возможность приобретать квадратики на прямоугольном поле. Ум или удача позволяли в американском обществе выиграть, недостаток ума и неудача вели к разорению. Обладатель большего числа одинаковых квадратиков американской земли или большего числа денежных знаков в банке занимал высшее место в обществе, неудачник оказывался на нижней социальной ступени. По таким же правилам велась «игра», в ходе которой США стали обладательницей своих земель. Индейцы продавали свои земли американцам за бесценок, а те, по правилам «Монополии», ставили на пустые квадратики кубики домиков и отелей. Таким же образом США скупали земли у Испании, Франции и России, Приобретая то Флориду, то Луизиану, то Аляску. С точки зрения людей, свято веривших в приоритет товарно-денежных отношений, у них не было ни малейших сомнений в том, что лишь они могут наилучшим способом распорядиться полученной землей.

Можно предположить, что восприятие Соединенных Штатов как олицетворение единственно возможного правильного общественного порядка определяло и отношение многих американцев к остальной ноосфере. К северу от США находится Канада, которая часто воспринималась американцами как органичное продолжение США. Ее провинции также разлинованы прямыми линиями, а в них, за исключением Квебека, живут люди, говорящие на таком же английском языке. Оттуда никогда не возникало опасности для США и, за отдельными исключениями, американцы никогда не предпринимали серьезных попыток присоединить к себе Канаду.

К югу от США располагаются страны Латинской Америки. Еще в 1823 году президент США Джеймс Монро провозгласил принцип разделения мира на «американскую и европейскую систему», фактически объявив Латинскую Америку зоной американских интересов. Доктрина Монро стала известна как лозунг «Америка для американцев». США воспринимали земли своих южных соседей как их собственный «задний двор». Как и всякий «задний двор» здесь царит некоторый беспорядок. Хотя латиноамериканские страны нередко разделялись на штаты, их границы не были проведены по параллелям и меридианам. Хотя здесь почти повсеместно существовали республики, конституции, президенты и конгрессы, но регулярность выборов нарушалась, а порой происходили восстания и государственные перевороты. Хотя здесь господствовала западноевропейская культура, жители предпочитали католическую веру, говорили на романских языках и среди них преобладали люди не чисто белой расы. Многие жители США были убеждены, что все эти отличия латиноамериканцев от них порождают лень, необузданность желаний, неспособность к упорядоченной жизни.

Поэтому считалось необходимым время от времени осуществлять вооруженные интервенции в эти страны, чтобы «навести порядок» исключительно для блага проживавших там народов. Такое отношение было закреплено в добавлении к доктрине Монро президента США Теодором Рузвельтом в 1904 году, которое предусматривало осуществление Соединенными Штатами функции «международной полицейской силы» в случае «внутренних беспорядков или бессилия» в странах Латинской Америки. Распоряжаясь в Латинской Америке как в собственном заднем дворе, Т. Рузвельт отторг у Колумбии ее провинцию Панаму и, заключив с ней договор, начал строительство межокеанского канала, потому что он был необходим США. Закрепившись на Панамском перешейке, США овладели ключевыми участками трансамериканской сухопутной магистрали и водного пути, соединившего два главных океана планеты. Отсюда распространялась власть США на обе Америки и Мировой океан.

К западу и востоку от США за широкими просторами океанов располагался остальной мир, в основном дикий и неупорядоченный. Многие народы мира погрязли в невежестве и нищете, томясь под властью маниакальных тиранов, не признающих принципов американской демократии, свободного предпринимательства и основ протестантского вероучения. Миссия Америки всегда состояла и в том, чтобы высоко держать знамя цивилизации и факел свободы для всех стран земного шара и в случае необходимости направлять их на путь Истинной Веры, Свободы и Демократии. Об этом постоянно говорили даже во время воскресных церковных служб в маленьком провинциальном городке, где росли Том Сойер и его создатель Марк Твен.

К тому моменту, когда США стали самой крупной промышленной державой мира, военные возможности этой страны еще не позволяли ставить вопрос о ее мировой гегемонии. Это упущение предлагал устранить американский адмирал Альфред Мэхэн — автор популярной в США с 90-х гадов XIX века книги «Влияние морской силы на историю». Хотя адмирал признавал, что торговый флот Британии сыграл немалую роль в развитии могущества империи, лишь победы британского военно-морского флота обеспечили этой стране ведущую рель в мире. «История морского могущества, — подчеркивал адмирал, — это прежде всего история военно-морских сил». По мнению А. Мэхэна, Великобритания создала самую обширную мировую державу лишь потому, что сумела достичь первенства на морских просторах. Адмирал призывал Соединенные Штаты взять этот опыт Британии на вооружение при разработке планов американской экспансии в Западном полушарии и в бассейне Тихого океана. Вывод А. Мэхэна был кратким: «Кто правит на волнах, тот правит над миром».

По сути Мэхэн призывал США взять за основу своей политики главное положение программы Генриха Мореплавателя (движение по водам Мирового океана), не вдаваясь в детали относительно целей трансокеанского движения. Казалось, какие бы страны и народы не стали на пути Америки, новый могущественный властелин океанских волн сможет расчертить их ровной сеткой из меридианов и параллелей, превратив полученные квадраты либо в штаты для цивилизованных людей, либо в резервации для дикарей.

Призывы Мэхэна скоро начали воплощаться в действия США на международной арене. Захват Соединенными Штатами Филиппин, отторжение ими Панамы от Колумбии с целью сооружения там Панамского канала, оккупация Кубы, демонстрация военной силы у берегов Марокко и другие события конца XIX — начала XX веков показали, что великая средиокеанская держава превратилась в грозную силу, готовую бросить вызов владычице морей и океанов и перекроить мир по своему образу и подобию.

 

ГЛАВА 34

АЗИЯ ДЛЯ АЗИАТОВ

______________________________________

Хотя в Англии никогда не переставали сокрушаться по поводу ошибок короля Георга IV и его окружения, которые привели к потере колоний на Атлантическом побережье Северной Америки, эта держава сумела с лихвой компенсировать их приобретениями в других частях света. И все же, несмотря на впечатляющие достижения в экспансии против стран Востока, британские колонизаторы так и не смогли до конца покорить древний цивилизованный пояс. Пытаясь разорвать цивилизованный пояс, англичане предприняли неудачные попытки подчинить своей власти Афганистан.

Казалось, что страны, лежавшие на древней сухопутной магистрали, подпитываются от мощного источника энергии, который давал им силы в неравной борьбе. Даже отсталая Эфиопия смогла дать отпор итальянским колонизаторам, пытавшимся покорить эту древнюю страну в конце XIX века. Англичане поняли, что им удобнее нанимать жителей Непала гуркхов для своих армий, чем пытаться покорить эту небольшую древнюю страну. Сильно сузившись и подвергаясь постоянным атакам, пояс независимых стран Азии уцелел до конца XIX века и тянулся от Османской империи через Аравию, Персию, Афганистан и Непал до Сиама, Китая, Кореи и Японии.

Начатое еще в XVII веке продвижение в центральной части цивилизованного пояса — в Индии давалось британцам нелегко. Понадобились многочисленные войны с различными индийскими государствами, подавление многих народных восстаний, включая сипайское восстание 1857–1859 годов, прежде чем Англия подчинила своей власти земли Индостана. Однако, лишь нанеся сильный экономический удар по крестьянской общине, англичане смогли по-настоящему подчинить Индию своей власти. Как подчеркивал К. Маркс, англичане «дешевизной своих товаров уничтожают прядение и ткачество, исконную интегральную часть этого единства промышленно-земледельческого производства, и таким образом разрушают общину».

Наиболее трудной и желанной целью западных стран был Китай. В результате так называемых опиумных войн Англия и другие страны Запада получили права на продажу опиума в Китае и добились торговых привилегий, но им не удавалось лишить эту страну независимости. Несмотря на успехи в ряде войн против Китая, продвижение стран Запада сдерживалось неоднократными восстаниями китайского народа прошв иностранного владычества. Экономическое же порабощение Китая разбивалось о прочность крестьянской общины, оказывавшей упорное сопротивление западным товарам. Одна из самых древних цивилизованных стран мира, сохранившая территориальное единство и централизованное государство, не сдавалась агрессорам, несмотря на их превосходство в научно-техническом, хозяйственном и военном отношении.

Неудачами окончились и попытки колонизовать Японию. Эта страна давно стала самостоятельно развивавшейся дальневосточной заморской ветвью Дерева Цивилизации. Не успев полностью раскрыть свой потенциал на морской стадии развития, Япония, находившаяся на берегах Тихого океана, должна была найти свое место в океанской цивилизации. Ей надо было или подчиниться власти трансокеанских держав, или добиться равного с ними положения.

Казалось, что Япония была обречена стать колонией Запада. Меры японских правителей, сегунов, по ограничению контактов с иностранцами создавали на Западе впечатление, что страна, отгородившись от мира, погружена в застой. На самом деле все обстояло сложнее. С одной стороны, как отмечал отечественный востоковед Г. Е. Светлов, «сегуны ревностно следили затем, чтобы из-за рубежа не проникали новые идеологические веяния, которые могли бы вызвать брожение умов и тем самым оказать пагубное влияние на существующий порядок вещей, подорвать основы господства феодального класса». Заботясь о сохранении своего привилегированного положения, правящие классы Японии вместе с тем не повторили ошибок правителей Индии, Индонезии, Китая и других стран, допустивших беспрепятственное проникновение иностранных торговцев и миссионеров в свои страны. Огнем и мечом они разгромили те силы в Японии, которые пошли на сотрудничество с иностранцами.

С другой стороны, правители страны поощряли внимательное изучение опыта Европы. Английский капитан Уильям Адамс, служивший у голландцев, остался в Японии, стал приближенным сегуна и в течение многих лет передавал японцам свои знания в навигации и кораблестроении. Свои контакты с голландскими купцами японцы «использовали, чтобы быть в курсе событий, происходивших за пределами Японии. Голландские купцы были обязаны ежегодно докладывать правительству сегуна доклады об этом». Через них «в Японию попадали не только европейские товары, но и практические знания европейцев. Правительство поощряло переводы голландских книг по астрономии, навигации, кораблестроению, математике, медицине, географии, ботанике и другим наукам. Иными словами, хотя и в строго ограниченных рамках, на протяжении почти всего двухвекового периода изоляции Японии шло заимствование из-за рубежа научно-технических знаний, которые могли найти применение в стране».

Модернизация общества и экономики, осуществленная в Японии после «обновления Мэйдзи», которая, казалось, в одночасье приблизила Японию к уровню развитых стран мира, была в значительной степени подготовлена долгим и кропотливым изучением европейского опыта. В то же время успехи японцев не были следствием лишь имитации ими передового технического опыта Запада. Япония смогла собрать силы для прорыва вперед, опираясь на огромный духовный и интеллектуальный потенциал, накопленный ею за тысячелетия цивилизованного развития.

Сохраненные в неприкосновенности основы национальной культуры, общинные связи и семейный порядок, соединяли каждого японца со всем народом, его древней мудростью, природой его земли. Древние обычаи требовали святости семейного очага и предельного внимания к воспитанию физически и духовно развитых детей. Обычаи, сложившиеся в этой стране, культивировали массовое развитие самых разных искусств от икебаны до каратэ. Они помогали развивать самые разнообразные качества: способность остро воспринимать красоту природы и наносить смертельные удары, исключительную гибкость ума и беспрекословное подчинение приказу, умение дотошно перенимать чужой опыт и преданность национальной традиции. Сохранение влияния двух разнородных религий — буддизма и синтоизма — и наличие большого числа людей, которые одновременно следовали обычаям древней языческой вере и философско-религиозному учению Будды, свидетельствовали о склонности японского народа иметь надежную, двойную духовную опору. Соблюдение ритуалов синтоистской религии и буддизма, поддержание авторитета родителей и императора, укрепление семейных уз не помешали, а помогали восприятию современных научных знаний и технологий. Соединение японской культурной традиции с достижениями современного мира привело к тому, что Япония стала первой древней цивилизованной страной, осуществившей скачок в современность.

Хотя реформы Мэйдзи 1868–1873 годов не покончили с привилегированным положением дворянства, они открыли простор для развития хозяйства страны. Земельные реформы Мэйдзи позволили японцам более плодотворно пользоваться редкими на планете природными условиями своей страны для устойчивого выращивания обильных урожаев (Япония является одним из пяти регионов мира среди наиболее благоприятных для сельского хозяйства). Высокопродуктивное сельское хозяйство Японии стало важнейшим условием для развития промышленности и городской жизни. Государство создавало крупные промышленные предприятия судостроения, металлургии, военного производства.

Занимая на Дальнем Востоке Евразии положение, сходное с положением Англии на Дальнем Западе этого континента, Япония имела все географические условия, необходимые для своего превращения в столь же могучую трансокеанскую державу. Для начала Япония, словно наверстывая упущенное, постаралась воссоздать подобие Римской империи на берегах дальневосточного Средиземноморья. Уже в 1874 году Япония предприняла попытку захватить китайский остров Тайвань, Через 20 лет Япония начала широкомасштабную войну против Китая, направив свои войска в Корею, которая номинально принадлежала Серединной империи. Подписанный в 1895 году мирный договор между Китаем и Японией предусматривал передачу последней Тайваня, китайского острова Пэнхуледао, Ляодунский полуостров. Корея переходила под контроль Японии и впоследствии превратилась в японскую колонию. Почти за четыре столетия проникновения на Дальний Восток ни одна западная страна не сумела добиться столь внушительных побед на китайской земле. Хотя Япония была вынуждена временно оставить Ляодунский полуостров, она вернула его себе после русско-японской войны 1904–1905 годов.

Поражение России в войне против Японии еще раз продемонстрировало очевидное: Япония превратилась в могучую океанскую державу, с которой приходилось считаться ведущим странам мира. Захват южного Сахалина и Курильских островов, установление контроля над южной Маньчжурией открыли для Японии путь к дальнейшему продвижению в Китай. В соответствии с русско-японской конвенцией 1912 года Япония объявила часть Внутренней Монголии сферой своих интересов. В 1914 году Япония овладела Шаньдунским полуостровом. Так почти все средиморские острова и полуострова дальневосточного Средиземного моря оказались в руках Японии.

Хотя в XX веке наибольшее число жертв от экспансии Японии понесли азиатские страны, военные и экономические успехи Страны восходящего солнца косвенно свидетельствовали также о завершении эпохи гегемонии Запада в древних цивилизованных странах. Быстрота, с которой Япония преодолела свое экономическое и военное отставание от стран Запада, показывала, что и другие страны Востока также могут покончить в конечном счете с господством Великобритании и других западных держав в мире.

В ноябре 1938 года премьер-министр Японии принц Ф. Коноэ провозгласил создание так называемого «Нового порядка в Восточной Азии». Эти планы стали претворяться в жизнь под флагом «Великой Восточно-Азиатской сферы процветания» в ходе оккупации японскими войсками части Китая, Индонезии, Филиппин, стран Индокитая, Бирмы. В своей колониальной экспансии против древних стран цивилизованного пояса Страна восходящего солнца действовала гораздо успешнее и быстрее стран Западной Европы. Эту политику экспансии Япония осуществляла под видом освобождения стран древних цивилизаций от власти Запада, провозгласив лозунг «Азия для азиатов!».

Эта «освободительная» миссия рассматривалась правящими кругами Японии как пролог для установления мирового господства. В 1927 году премьер-министром Японии бароном Гиити Танака был подготовлен секретный меморандум, в котором определялась последовательность действий Страны восходящего солнца: «Для решения трудностей, возникших в Восточной Азии, Япония должна принять политику Крови и Железа… Для того, чтобы покорить мир, Япония должна покорить Европу и Азию; для того, чтобы покорить Европу и Азию, Япония должна прежде всего покорить Китай; для того, чтобы покорить Китай, Япония должна покорить Маньчжурию и Монголию. Япония рассчитывает выполнить эту программу за десять лет».

 

ГЛАВА 35

DRANG NACH OSTEN!

______________________________________

Еще один регион, где рождались претенденты на мировое господство, был западноевропейский. Казалось, победа Великобритании над наполеоновской Францией положила конец господству этой страны на континентальной Европе, а заодно закрепила английскую гегемонию в мире. Однако страны Западной Европы не желали признавать своего второсортного положения. Поэтому английская дипломатия прилагала постоянные усилия с тем, чтобы не допустить появления нового Наполеона или объединения Европы. И все же медленно, но верно Западная Европа преодолевала феодальную раздробленность. Наполеоновские войны послужили толчком к движению за национальное объединение Германии и Италии.

Не могла Великобритания остановить и экономическое развитие Западной Европы, держа ее в зависимости от своих товаров. Находясь в зоне устойчивых и обильных урожаев, большинство государств Западной Европы богатело. Накопленный за столетия материальный, интеллектуальный и духовный потенциал западноевропейских стран позволял им успешно развивать экономику, науку и технику. Еще со времен Средневековья природные условия континентальной Западной Европы заставляли людей искать способы интенсификации производства, применения все более эффективных технологий. Наука континентальных стран Западной Европы обращала особое внимание на развитие фундаментальных исследований. Логика научного поиска приводила ученых, опиравшихся на многовековую научную традицию, к осознанию важности собирать факты и делать из них выводы «на всякий случай», не обязательно ориентируясь на рыночный спрос и потребности в каждодневном комфорте. В конечном счете такой подход вооружал технику и экономику неизмеримо более глубокой научной базой и позволял этим странам быстро преодолевать отставание от британской промышленности.

Рост промышленного производства западноевропейских стран сопровождался расширением их внешнеторговых связей. Постепенно даже удаленные от Атлантики страны Западной Европы обзавелись океанскими судами. Традиционные сухопутные и морские маршруты Западной Европы получали продолжение на трансокеанских магистралях. Некоторые страны Западной Европы в конце XIX века создали свои колониальные империи.

Даже маленькая, но богатая Бельгия, обретшая независимость лишь в 1830 году, сумела овладеть огромной территорией Конго. После объединения Германии эта страна встала на путь активной трансокеанской экспансии, захватив Танганьику, Того, Камерун, северо-восточную часть Новой Гвинеи, земли на Шаньдунском полуострове и ряд островов в Тихом океане. Италия создала свои колонии в Ливии, Эритрее и Сомали. Существенно расширила свои колониальные владения в Африке Франция, которые располагались в значительной степени по окружной западноафриканской сухопутной дороге.

Правда, эти владения существенно уступали по своим размерам и богатствам британской колониальной империи. Это обстоятельство, а также сохранение многих черт феодального строя долго усиливали отставание континентальной Западной Европы от Великобритании. Развитие товарно-денежных отношений после французской революции 1789 года и наполеоновских войн способствовало росту расширенного воспроизводства, что создавало возможности для значительно более широкого удовлетворения потребностей населения. Однако этому препятствовало резкое классовое, социальное и национальное неравенство в странах Западной Европы. В то время как Англия столетиями развивалась без общественных потрясений, экономическое развитие стран Западной Европы в XIX веке сопровождалось значительно резким обострением общественных противоречий. На протяжении всего столетия в странах Западной Европы не прекращались восстания и революции. Их участники выступали за свободу для всех людей, а не только для тех, кто владеет капиталом, за равенство всех слоев общества и братство народов. С начала XIX века в Западной Европе все шире распространяются идеи создания общества социальной справедливости, или социализма.

Борьба против эксплуатации трудящихся и социальной несправедливости привела к рождению в Западной Европе теории Карла Маркса и Фридриха Энгельса и массового социалистического движения под руководством Интернационала. В коммунистической теории и программных положениях массовых социалистических партий был предложен план радикального переустройства общества. Как утверждали К. Маркс и его последователи, общество в Западной Европе и Северной Америке достигло такого уровня развития, что может отказаться от отношений, основанных на товарно-денежной основе, частной собственности, эксплуатации человека человеком, существовании антагонистических классов.

Победа объединенного промышленного пролетариата развитых стран Запада, провозглашали Маркс и Энгельс, приведет к социалистической организации общества. В этом обществе будет достигнута высочайшая производительность труда и воплотится в жизнь принцип: «от каждого — по способностям, каждому — по труду». Развитие социализма приведет к построению коммунистического общества, в котором будет осуществлен принцип: «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям». В коммунистическом обществе будут стерты различия между классами, между городом и деревней, между физическим и умственным трудом. По сути в масштабах всего человечества должны были быть ликвидированы классовые, социальные и профессиональные барьеры, разделившие людей еще на заре человечества. Во всем мире должны были восторжествовать принципы всеобщего равенства и братства, которые существовали в общинах первобытного коммунизма.

Рост влияния социалистических, и социал-демократических партий, особенно в среде промышленных рабочих Западной Европы, свидетельствовал о решимости социальных низов покончить с классовой и социальной несправедливостью. Они верили в возможность построения социалистического и коммунистического общества мира, дружбы между народами и всеобщего равенства и процветания. Политическая борьба рабочего класса континентальных стран Западной Европы все в большей степени проходила поп лозунгами борьбы против капиталистических порядков и установления социалистического строя.

Однако верхи стран континентальной. Западной Европы не желали отказываться без боя от своего привилегированного — положения. Как это было на протяжений всей мировой истории, обострение классовой борьбы в Западной Европе в конце XIX века усиливало стремление правящих классов найти решение внутренних социальных проблем за счет других стран и народов. Войны между Германией и Австро-Венгрией, Германией и Францией отразили стремление различных европейских империй установить свою гегемонию в континентальной части Западной Европы. В то же время правящие круги западноевропейских стран не желали бесконечно долго мириться с отставанием от Англии. Восстановление единства Германии способствовало ускоренному экономическому развитию этой страны. В Германии, как ни в одной другой стране мира, особенно быстро развивались фундаментальные науки и наиболее передовые отрасли производства. Успехи в хозяйственном развитии Германии позволили ей укрепить ее военную мощь.

Одновременно наращивали свой военный потенциал и другие страны Западной Европы. Франция готовилась взять реванш в войне с Германией за Эльзас и Лотарингию. Австро-Венгрия стремилась расширить свои владения за счет земель балканских народов. Выдвигала свои территориальные требования в Адриатике и бассейне Средиземного моря и Италия. Всемерно наращивая свой флот, в том числе военно-морской, страны Западной Европы в то же время полагались и на научно-технические достижения океанской Англии, позволявшие сделать сухопутный транспорт не менее эффективным инструментом экспансии. Это становилось очевидным по мере того, как страны Западной Европы покрывались сетью железных дорог. В конце XIX века новый Наполеон мог бы перебрасывать по железным дорогам Западной Европы войска и военно-стратегические грузы в любом направлении.

Бурное развитие железнодорожного транспорта, появление автотранспорта свидетельствовали, что эпоха океанского развития и время мирового господства трансокеанских держав подходят к концу. Наибольшие возможности для использования железных дорог для осуществления своих экспансионистских планов имела Германия, которая после 1871 года впервые объединила в. пределах одного государства огромные ресурсы богатых немецких земель и таланты немецкого народа. План строительства железной дороги Берлин — Багдад — Басра, разработанный в Германии, означал намерение континентальной европейской державы проникнуть в традиционную сферу британского владычества.

Союз Германии и Австро-Венгрии свидетельствовал о возможности того, что попытки Наполеона начать поход на восток для покорения России, Центральной Азии и Индии могут быть повторены, на сей раз на новой, более совершенной технической основе. Такая перспектива вызывала беспокойство в английских правящих кругах. Эти настроения были отражены в 24-страничным докладе «Географическая ось истории» директора лондонской школы экономики сэра Халфорда Маккиндера, с которым он выступил в 1904 году.

В своем докладе Маккиндер предложил оригинальный взгляд на географию нашей планеты, объединив три континента (Африку, Азию и Европу) в Мировой Остров. В центре Мирового Острова, полагал Маккиндер, находится Страна-Сердцевина, территория которой в основном совпадает с полосой степей, полупустынь и пустынь от южной Украины до Маньчжурии. Границы этого региона в значительной степени совпадают с границами «внутреннего континента» Евразии, на земли которого нельзя попасть по рекам, впадающим в Мировой океан.

Правда, впоследствии Маккиндер существенно расширил границы Страны-Сердцевины, включив в ее состав также Балтийское море, судоходную часть Среднего и Нижнего Дуная, Черное море и прилегающие к ним земли, всю Российскую империю, Малую Азию, Иран и Тибет.

На окраине Страны-Сердцевины расположились две территории, по форме похожие на полумесяцы. Во внутренний «полумесяц» вошли Германия, Австрия, Индия и Китай… Во внешнем, значительно более широком «полумесяце» разместились другие страны мира, в том числе Великобритания, Южная Африка, Австралия, США, Канада и Япония.

Отправной точкой в этих рассуждениях были мысли о том, что на протяжении многих тысячелетий этот регион был родиной различных кочевых племен, время от времени атаковавших цивилизованные страны. «В течение тысячи лет, — писал Маккиндер, — многочисленные народы, передвигавшиеся на конях, приходили из Азии по широкому проходу между Уральскими горами и Каспийским морем. Они ехали по открытым просторам южной России и ударяли по Венгрии в самое сердце Европейского полуострова. Необходимость давать им отпор изменяла ход истории великих народов — русских, немцев, французов, итальянцев, византийцев, греков». По мнению Маккйндера, влияние этого фактора на развитие мировой истории было настолько велико, что он призывал «взглянуть на Европу и европейскую историю как подчиненные Азии и азиатской истории». «Европейская цивилизация, — утверждал Маккиндер, — по сути определяется исходом борьбы с азиатским вторжением».

Поскольку процессы, происходившие в указанной части Евразии, по мнению профессора, являлись определяющими для развития всемирных событий, он счел Страну-Сердцевину «географической осью» мировой истории. Этот доклад английского профессора дал рождение новому научному направлению — геополитике.

Практический вывод, который сделал Маккиндер из своих теоретических построений, гласил: «Кто правит Восточной Европой, тот господствует над Страной-Сердцевиной; кто правит Страной-Сердцевиной, тот господствует над Мировым Островом; кто правит Мировым Островом, тот господствует над Миром».

Хотя кочевые народы уже перестали угрожать мировым цивилизациям, X. Маккиндер делал из своей теории современные практические выводы, высказывая большое беспокойство по поводу объединения Германии и России. В этом случае, уверял профессор, могла произойти консолидация «огромных континентальных ресурсов для строительства военно-морского флота и создана мировая империя». Для того чтобы не допустить соединение континентальных масс Страны-Сердцевины с периферией, Маккиндер советовал британской дипломатии активно вмешиваться в европейские дела, создавая «пояс безопасности» между Германией и Россией.

Концепция Маккиндера была основана на том, что для мирового господства надо было овладеть внутренним континентом, то есть родиной большинства кочевых племен, побеждавших древние цивилизации. Лидеры Японии исходили из того, что главным условием для мировой гегемонии было установление контроля над странами древнего цивилизованного пояса. Адмирал Мэхэн считал, что, лишь овладев морями и океанами, можно властвовать над Землей. Таким образом три теории исходили из разной оценки трех географических сред, которые на протяжении нескольких тысячелетий определяли ход мировой истории. Эти теории были взяты на вооружение в различных центрах мировой цивилизации, стремившихся к установлению мирового господства. К XX веку в мире еще более возросло значение «политических силовых полей», по оценке Шпенглера, с XVIII века «дальнозорко и планомерно направляемых и управляемых из центров действиями кабинетов и крупных дипломатов״. Поэтому можно уверенно предположить, что три плана установления мирового господства и сопутствующие им идеи во многом предопределили ход наиболее драматичных мировых конфликтов XX века.

Хотя неизвестно, руководствовались ли в германском генеральном штабе идеями Маккиндера, но очевидно, что общее направление действий вооруженных сил кайзеровского рейха на восточном фронте в годы Первой мировой войны в целом соответствовало движению к Стране-Сердцевине. После окончания первой мировой войны идеи британского противника Германии обрели своих почитателей среди германских ученых. Наиболее видным из них стал ушедший в отставку после поражения своей страны бывший генерал-майор кайзеровской армии Карл Хаусхофер. Став профессором Мюнхенского университета, К. Хаусхофер вместе с рядом своих коллег (Э. Обет, О. Маулль и другие) с начала 1920-х годов активно пропагандировал геополитические теории в журнале «Цайтшрифгфюр геополитик».

Развивая идеи Маккиндера, К. Хаусхофер и другие доказывали, что ради своего выживания Германия должна овладеть Восточной Европой, а затем Страной-Сердцевиной. Свои соображения профессор сумел изложить Гитлеру и Гессу, когда те находились в мюнхенской тюрьме и работали над подготовкой программной книги нацизма «Майн кампф». Благодаря Хаусхоферу территориальные׳ претензии, выдвигавшиеся нацистами, получали опору в виде теорий о «мировом порядке» и «естественных границах».

Во 2-м томе «Майн кампф», вышедшем в свет в конце 1926 года, А. Гитлер объявлял: «Мы прекращаем вечное германское движение на юг и запад Европы и поворачиваем наши взоры к землям на востоке. Мы, наконец, кладем конец колониальной и торговой политике будущего. Когда мы сегодня говорим о территории в Европе, мы можем думать прежде всего о России и пограничных государствах, являющихся ее вассалами». Эти идеи послужили руководством к действию в ходе подготовки войны против СССР.

Так как завоевание России должно было стать основополагающим событием в осуществлении германских планов мирового господства, поскольку две самые крупные мировые войны в истории человечества были во многом связаны со стремлением Германии овладеть Россией или частью ее земель, то хотя бы по этой причине понять развитие человечества без изучения истории нашей страны просто невозможно.

 

ГЛАВА 36 ПЕРЕД РУССКИМ СФИНКСОМ

______________________________________

Очевидно, что попытка выделить основные этапы развития человечества поневоле требует избирательного внимания к различным странам и народам. Хотя в истории любой страны и любого народа можно найти события захватывающие и поучительные, нет никакой возможности учесть все сюжетные коллизии человеческой истории, которые разыгрались на множестве сценических площадок планеты. Сосредоточив внимание на главных сценах Земли (сухопутные магистрали, морские и океанские маршруты, а также прилегающие к ним пространства), можно упустить многие важные и драматичные события, в том числе и в таких крупных странах, как наша. Какую роль в мировой истории сыграла Россия? Когда и при каких обстоятельствах она появилась на главной исторической сцене? Была ли у нее собственная сценическая площадка, где разыгрывались неизвестные миру драмы? Сыграны ли ее роли или у нее еще есть возможность раскрыть свой талант?

Трудность понимания мировой роли России для многих ее граждан связана с тем, что Изучение ее истории в школе происходило обособленно от всемирной истории. Казалось, что история, начинавшаяся с Олега, Игоря, Ольги и других правителей Киевской Руси, не имела никакого отношения к миру, в котором в это время жили Каролинги и Капетинги, арабские халифы и императоры Сунской династии. Можно было подумать, что наша страна находилась на другой планете. Почему так излагалась история? Вызвано ли отделение истории нашей страны от мировой объяснимым желанием побольше рассказать о родине? Или же раздельное повествование о прошлом нашей страны было порождено трудностью совместить события, происходившие в России и в остальном мире?

Если же нашим педагогам было нелегко совместить отечественную историю с мировой, то как справлялись с этим иностранцы? Какое место они отводили России в мировой истории? Для этого достаточно обратиться к популярным сочинениям по мировой истории, распространенным за рубежом, а также к различным высказываниям видных иностранцев относительно исторической роли России.

КАКУЮ РОЛЬ ИГРАЛА РОССИЯ В ИСТОРИИ?

Обратимся к «Краткой истории мира», написанной иностранцем — Гербертом Уэллсом. Стремление автора этого популярного пособия по всемирной историй к объективности, подчеркивается тем, что писатель попытался изобразить все события на нашей планете как единый природный процесс. Начав историю мира с превращения нашей планеты из сгустка газообразной массы и появления первых животных, автор не мог достаточно подробно рассказывать об истории различных стран. И все же на страницах его книги нашлось место для подробных рассказов о философских учениях и технических изобретениях, кочевых народах и цивилизованных государствах. Только истории Соединенных Штатов с 1776 по 1865 год посвящено две главы общим объемом в четырнадцать страниц. Правлению Карла V отводится целая глава в семь страниц, при этом целые абзацы повествуют о гастрономических вкусах этого испанского короля. Даже путешествию Марко Поло посвящено две страницы.

Информация об истории России и русского народа на страницах «Истории мира» уступает по объему рассказам про Карла V и Марко Поло, а тем более различным странам и народам. Слово «русский» впервые появлялось на страницах этой истории в связи с рассказом из трех предложений о походах норманнов. В дальнейшем о России упоминается в связи с монгольскими завоеваниями, освобождением нашей страны от власти Золотой Орды в 1480 году и принятием Иваном III (1462–1505) двуглавого орла в качестве герба России (на что выделено два предложения). Далее следует десять строк об Иване Грозном и Петре I, о строительстве Петербурга, подражании Версалю в архитектуре Петергофа и использовании русскими дворянами французского языка. Пара слов о роли нашей страны в разделах Польши и двадцать строк о казаках завершают повествование о России с X по XVIII век.

История России периода наполеоновских войн изложена одним предложением: «В 1811 г. Наполеон вступил в конфликт с царем Александром I и в 1812 г. вторгся в Россию с великой армией в 600 тысяч׳ человек, которая была разбита и в значительной степени уничтожена русскими и русской зимой». Далее в четырех предложениях рассказывается о присоединении Финляндии к России, подавлении польского восстания 1830 года, и водном предложении упоминается о роли России в освобождении греческого народа. В двух предложениях пересказана история Крымской войны. («Царь России Николай I (1825–1856) стал агрессивным и двинулся на юг против Турецкой империи, стремясь овладеть Константинополем. Англия, Франция и Сардиния атаковали Россию в Крымской войне, защищая Турцию».) Роль России в Первой мировой войне и в событиях, предшествующих ей, сведена к отдельным замечаниям о стремлении Франции к союзу с нашей страной, нападении-Германии на Россию и поражении русских войск в Восточной Пруссии в 1914 году. Вся эта информация занимает не более трех строк и значительно уступает по объему рассказу о первых боевых самолетах того времени.

Лишь событиям, последовавшим после Февральской революции 1917 года, отведено заметное место на страницах мировой истории Уэллса. Однако поскольку сочинение писателя завершалось 1922 голом, то только пять лет русской истории получили более полное, хотя и сумбурное освещение. Скудность информации о России была особенно заметна на фоне замечания Г. Уэллса о том, что «подъем этой великой державы Старого Света… имеет огромное значение для судеб человечества». Добавления к тексту «Краткой истории», которые сделал сын писателя в 1960-х годах, касались событий 1922–1964 годов и были выдержаны в духе стандартных заявлений периода «холодной войны», а поэтому давали читателям мало объективных сведений о «великой державе».

На самом деле ли на протяжении почти всего действия мировой драмы Россия появлялась на главной сцене лишь несколько раз в качестве малозначительного эпизодического персонажа почти без слов? Если же Россия под конец спектакля стала играть роль заметную, хотя и неоднозначную, с точки зрения отца и сына Уэллсов, то откуда возник этот персонаж?

Правда, оценка Г. Уэллса роли России в мировой истории противоречит представлениям такого авторитетного историка, как А. Тойнби. С его точки зрения, Россия представляет, собой одну из 21-й когда-либо существовавших и является одной из 6-и сохранившихся мировых цивилизаций. Россия, по мнению А. Тойнби, это такая же особая цивилизация, как и Западная, носителями которой являются десятки стран мира.

И все же мнение Г. Уэллса нельзя сбрасывать со счетов, поскольку оно отражает характерное для многих западных наблюдателей представление о роли нашей страны во всемирной истории. Распространенность такого представления позволяет предположить, что многие западноевропейцы, не являвшиеся профессиональными историками, могли долго не замечать присутствия России на мировой сцене. Где же в таком случае находилась наша страна?

НИ В ЕВРОПЕ, НИ В АЗИИ?

Сомнения относительно места, занимаемого Россией в историческом времени, усиливаются неспособностью многих иностранцев определить ее положение в географическом пространстве. С точки зрения О. Шпенглера, Россия не являлась европейской страной. Он утверждал: «Одно только слово «Европа» с возникшим под его влиянием комплексом представлений связало в нашем историческом сознании Россию с Западом в некое ничем не оправданное единство. Здесь в культуре воспитанных на книгах читателей голая абстракция привела к чудовищным фактическим последствиям. Олицетворенные в Петре Великом, они на целые столетия извратили историческую тенденцию примитивной народной массы». В своем перечне «христианских народов Европы» Г. Гегель не упомянул русских. Убежденный в несовместимости России и Западной Европы Астольфа де Кюстин провозглашал: «Между Францией и Россией непоколебимо стоит китайская стена: славянский язык и славянский характер». Он утверждал, что русские «немногим больше ста лет были настоящими татарами», то есть азиатами.

Для многих наблюдателей Россия была слишком «азиатской», чтобы ее признать «европейской». По утверждению Герберта Уэллса, «лишь в конце XVII века Россия перестала казаться отдаленной и азиатской для европейского ума». Впрочем, и Россия начала XX века казалась Г. Уэллсу страной, которая «была не совсем восточной, и не совсем западной».

Широкое распространение таких представлений о России приводило к тому, что вплоть до последних лет нашу страну весьма неохотно принимали в различные международные организации Европы. Однако страны Азии также не желали видеть в России «азиатскую» державу. Такое отношение проявилось, например, в нежелании афро-азиатских стран-участниц Бандунгской конференции принять нашу страну в свои ряды.

Склонность западноевропейцев видеть в России часть Азии, а азиатов воспринимать Россию как Европу создает впечатление, что Россия — это бестелесный фантом, сквозь который можно легко увидеть очертания стран, между которыми она расположена. Отношение к России как к пустому пространству проявлялось в военно-стратегических планах Германии и Японии, предполагавших разделить нашу страну между этими державами.

В то же время неоспоримая географическая принадлежность России как Европе, так и Азии приводила наблюдателей к мысли о том, что наша страна представляет некий евразийский гибрид, в котором нет четких признаков ни той, ни другой части света. «Русское искусство по сей день пребывает в «междустилье», — утверждал О. Шпенглер.

Неспособность увидеть в России черты, позволявшие ее точно охарактеризовать, проявлялась в склонности видеть в нашей стране явление нереальное, фантастическое, и изображали ее порой с помощью эксцентричных приемов. Так получалось, коша зарубежные писатели пытались перенести образы русской литературы на свою родную почву. Когда японский писатель Акутагава Рюноскэ решил написать рассказ под впечатлением повести Николая Гоголя «Шинель», то у него получилась фантасмагорическая история с участием оборотней. Пьеса Бернарда Шоу «Дом, где разбиваются сердца» с подзаголовком «Фантазия в русском стиле на английские темы» — это каскад эксцентричных и абсурдных поступков, которые совершают неправдоподобно гротескные персонажи. Казалось, что Россия воспринималась деятелями культуры Востока и Запада как страна, не укладывающаяся в рамки рационального мышления.

Многие люди за пределами нашей страны, словно следуя совету Александра Блока, пытались решить русскую загадку, но часто терпели неудачу. Разгадать российского Сфинкса оказалось не по силам видным государственном деятелям Западной Европы XX века, пытавшимся в течение долгих лет сломить Россию. Выступая на Нюрнбергском процессе, Герман Геринг признал, что, несмотря на наличие у Германии множества разведданных о Советской стране, германское руководство не сумело разгадать главной тайны: природу русского человека. Неудачу своих попыток понять Россию Уинстон Черчилль выразил в форме афоризма: «Россия — это Тайна, спрятанная в Секретном Месте и укутанная Загадкой».

Разумеется, у профессиональных исследователей Россия не вызывала такой реакции, и они не говорили о ее «междустилье», «фантастичности» или «загадочности». А. Тойнби уверенно относил российскую цивилизацию к одной из двух христианских цивилизаций. Считая, что хотя обе эти цивилизации происходят от общего корня, он полагал, что оригинальные черты российской цивилизации сложились как адекватный ответ на вызов окружающих условий. Но прав ли был А. Тойнби, видевший в России «братскую» цивилизацию Запада? Почему западные «братья-христиане» с таким же трудом понимали Россию, как и мусульмане, буддисты, синтоисты? Какие события исторического времени и условия географического пространства повлияли на формирование черт России, сделавших ее столь непохожей на другие цивилизации?

 

ГЛАВА 37

КТО СОЗДАЛ РУСЬ?

______________________________________

Поскольку А. Тойнби считает, что русская цивилизация — это одна из двух христианских цивилизаций, то можно предположить, что ее началом стало крещение Руси при князе Владимире в 988 году. Трудно переоценить роль православной веры в русской цивилизации. Столь же трудно преувеличить значение византийских священников и монахов в становлении православия на Руси. Византийское влияние очевидно в обрядах, иконописи, архитектуре церквей, сохранившихся до сих пор со времен Киевской Руси. Очевидно и воздействие Византии на светскую культуру первого русского государства.

И все же единое русское государство началось не с введения христианства, а за сто с лишним лет до крещения Руси. Многие связывают рождение Руси с появлением на ее земле некрещенных норманнов, или варягов. По словам Г. Уэллса, после того, как норманны «спустились по рекам к унылым центральным землям…они организовали княжества в России; они стали первыми людьми, которых называли русскими. Эти русские чуть было не овладели Константинополем».

Буквально каждое слово в этих строках может быть оспорено, начиная со слова «унылые». Есть убедительные доказательства того, что слово «русский» не норманнского, а славянского происхождения и возникло задолго до появления дружины князя Рюрика. Писатель Владимир Чивилихин в своей книге «Память» высказывал предположение, что Рюрик не был норманном, а славянином и прибыл со славянского острова Рюген (чем и объяснялось его имя). Конспективное изложение Уэллса превращает полувековую историю становления русского государства в рассказ, напоминающий историю про трех друзей, путешествовавших с собакой по Темзе. За пределами этого рассказа остается захват войском Рюрика русского города Ладоги, а затем Новгорода в 862 году, восстание новгородцев против его власти, подавление этого восстания и 17-летнее княжение Рюрика в Новгороде. Вне рассказа остается поход преемника Рюрика князя Олега на Киев и убийство им правивших там князей Аскольда и Дира. Хотя не исключено, что в рядах дружин Олега могли быть варяги, или их потомки, Или жители славянского Рюгена, но очевидно, что в 911 году у стен Константинополя вряд ли оказались те же люди, которые заняли с Рюриком Новгород в 862 году.

Самое удивительное в норманнской теории происхождения русского государства, которую использует Герберт Уэллс, то, что, согласно ей, оказавшись на Руси, норманны вели себя совсем не так, как в остальных землях Европы. Получается, что те самые норманны, которые принесли всем народам Западной Европы разорение, гибель и отбросили их на 1000 лет назад, в Восточной Европе стали созидателями новой оригинальной цивилизации. Норманны, прибывшие на Русь из Швеции, лишь в X веке у себя на родине приступили к формированию единого государства на небольшой часта этой страны. Однако нас уверяют, что вдали от родины они смогли еще раньше создать небывалое по размерам государство.

Разумеется, это не означает, что норманны были неспособны создать государства. Они, например, учредили Нормандское герцогство и Сицилийское королевство. Правда, это были лишь сравнительно небольшие образования, и в их основу были положены уже существовавшие государства. Известно также, что в 870 году викинги из Норвегии стали оседать на пустынной Исландии, где впоследствии сложилось небольшое государство со своей культурой. А. Тойнби считал, что у викингов, или норманнов, были все задатки для того, чтобы стать основоположниками оригинальной цивилизации, но они растратили их в грабительских походах. Созданные же их потомками скандинавские государства были неразрывно связаны культурными, хозяйственными и политическими узами с западноевропейской цивилизацией.

Земля, на которую прибыл Рюрик со своей дружиной, не была пустынным островом вроде Исландии. Известно, что задолго до прихода на Русь норманнов, или варягов, на землях, вошедших в первое известное историкам русское государство, уже существовали государственные образования различных восточнославянских племен. Предполагается, что предки первых жителей Руси жили между Карпатами и Днепром и постепенно расселялись на землях к северу и востоку от первоначального места жительства. Очевидно, что часть племен передвигалась по северному пути или вдоль него.

Достаточно взглянуть на карту расселения этих племен, чтобы убедиться в том, что к моменту создания русского государства они заняли значительную часть северного сухопутного пути. Кроме того, почти в центре русского государства северный путь пересекался с дорогой Валдай — Арарат, которая вела к Западной Азии и Африке. В пределах Руси оказался и поворот от северного пути в Скандинавию. На территорию, где образовалась Русь, с юга и севера, востока и запада в течение многих тысячелетий могли перемещаться самые различные животные планеты.

Не исключено, что многие народы также использовали эти пути, и, возможно, это обстоятельство объясняет, например, сходство культур между народами, населявшими долины Днепра и Малой Азии. Так, в языке хеттов обнаружены многие слова индоевропейского происхождения. При этом, как утверждает историк Г. С. Гриневич, «славянские языки оказались наиболее близкими к хеттскому».

Для Северной Евразии этот перекресток и прилегавшие к нему земли имели такое же значение для создания цивилизаций, как перекресток в районе Армянского нагорья и окружающие его земли. Течения рек создавали здесь такие же «культуроформирующие» условия, какие существовали в Малой Азии и Месопотамии, вдоль течения Нила, на Мексиканском нагорье и в районе озера Титикака. Именно в таких местах складывались первые цивилизованные культуры. Существовали ли крупные цивилизованные государства на северном перекрестке до возникновения Киевской Руси?

Сведения о таких государствах пока туманны. Неясно и то, когда здесь возникли первые восточно-славянские государственные образования. Правда, в конце XIX века в областях, отделенных реками Средне-Русской возвышенности, обнаруживали следы оригинальных культур. Среди их немногочисленных останков были обнаружен сосуды с литерами неизвестного письма. Подобные знаки были найдены в верховьях Оки, Москвы, Днепра. Утверждается, что эти культуры возникли по крайней мере за несколько веков до христианской эры. Многие исследователи приводят убедительные доказательства в пользу того, что эти письмена — праславянские.

Следует учесть, что в отличие от сухого климата Египта и Западной Азии природные условия Средне-Русской возвышенности способствовали тому, что памятники существовавших культур исчезали бесследно. Строительство на Руси велось главным образом из дерева. Деревянные постройки часто уничтожали пожары, или со временем они сгнивали во влажном климате.

Об этом, в частности, свидетельствует то, как быстро исчезали следы культурной деятельности человека по мере запустения русских деревень в XX веке.

Наконец, следует иметь в виду, что археологические открытия многих цивилизаций, включая хеттскую, были сделаны сравнительно недавно. Историческая наука еще ждет будущих русских Шлиманов, способных открыть в земле Средне-Русской возвышенности следы культур, существовавших вокруг этого великого перекрестка.

Если же исходить из данных, имеющихся сейчас в распоряжении науки, то первым государством, созданным на северном перекрестке и вокруг него, была Русь. Столь быстрое по историческим масштабам возникновение государственности на большой территории обычно происходило в том случае, если она возникала на развалинах завоеванной страны. Однако известно, что словене, поляне, древляне, дреговичи, радимичи, северяне и другие восточно-славянские племена не покоряли государств, если таковые здесь когда-либо и существовали до их прихода.

Правда, из этого не следовало, что восточные славяне прибыли на место, где никто и никогда не жил до них. Как и все трансконтинентальные магистрали, северный путь тысячелетиями собирал людей, обладавших повышенными физическими, психическими и интеллектуальными качествами. В течение тысячелетий эти люди оставляли здесь следы своей деятельности. За это время на северном пути и особенно на северном перекрестке накопилась огромная масса видимой и невидимой информации, доступной для прочтения древним племенам охотников. Как и везде на планете мощный биоэнергопровод, проходивший по северному пути и дороге Арарат — Валдай, был одновременно мощным аккумулятором знаний о людях и их деятельности. Обладая исключительной наблюдательностью, способностью к дедукции и повышенной интуитивностью, характерными для народов магического мышления, восточные славяне, оказавшись на северном пути и северном перекрестке, без труда прочитывали эту информацию и вооружали себя знаниями о прежних обитателях этих краев. Становясь наследниками тысячелетних тайн, они получали возможность с помощью логики или интуиции выбрать наиболее совершенные методы познания природы и человеческого поведения.

Передача накопленной информации могла совершаться и непосредственно от одного племени, жившего здесь, другому. Вряд ли такие удобные для охоты земли хоть на время оставались безлюдными. Скорее всего здесь постоянно развивались земледелие и скотоводство, позволявшие компенсировать время от времени возникавшие перебои в питании. Борьба за эти земли или мирное сотрудничество между людьми на них открывали многочисленные возможности для передачи информации, которая из тысячелетия в тысячелетие собиралась различными племенами. В устных преданиях, в материальных изделиях, в самой природе, хранившей следы многотысячелетней жизни людей, был накоплен большой потенциал интеллектуальной энергии.

В насыщенном растворе ноосферы северного перекрестка и примыкавших к нему земель рано или поздно должна была начаться кристаллизация цивилизованных сообществ. Сыграл ли поход варяжской дружины роль катализатора в процессе образования нового государства? Ответ на этот вопрос ждет своих исследователей, но ясно одно — развитие новой цивилизации было следствием процессов, длившихся в течение многих тысячелетий, и приписывать варягам, или норманнам, роль создателей одной из 21 цивилизаций, значит сильно преувеличивать их возможности.

Мы не можем точно сказать, когда восточные славяне стали хранителями накопленной энергии и каков был их вклад в ее приумножение. Но, очевидно, что во время пребывания восточных славян здесь возникла критическая масса ноосферы, вызвавшая цепную реакцию синтеза. Восточные славяне построили здесь первые города. Никаких иных городских селений, кроме славянских, здесь до сих пор не найдено. В конце IX — начале X веков здесь произошло событие, подобное тем, которые происходили в долинах Нила, Евфрата, Тигра, Кызыл-Ирмака за несколько тысячелетий до новой эры: племена, переходившие постепенно к оседлой жизни, объединились в пределах наиболее энергонасыщенной части трансконтинентальной магистрали и создали единое государство. С этой точки зрения место русской цивилизации представляется более значительным, чем то, которое ей отвел А. Тойнби.

Создание первого известного нам крупного цивилизованного государства на северном пути и его перекрестке с магистралью, ведущей в Африку, имело такое же значение, как рождение первых цивилизаций на центральной магистрали и других трансконтинентальных путях. Видимо, климатические условия задержали создание самостоятельной цивилизации на этой географической оси. Дальнейшее развитие здесь могло привести к созданию цепи очагов цивилизации, подобные тем, что складывались на других трансконтинентальных магистралях. Северная Евразия могла разделиться на цивилизованный пояс и окружающую его кочевую ноосферу. Здесь могло сложиться общество, разделенное на социальные слои и классы. Судьба новой цивилизации северного пути зависела от многих исторических и географических обстоятельств.

 

ГЛАВА 38

СЕДЬМОЙ КОНТИНЕНТ

______________________________________

Хотя русское государство стало складываться вокруг сухопутной магистрали, ее другая ось стала речной, как и у ряда первых цивилизованных стран. Однако в отличие от стран Востока русские реки использовались не для полива возделанной земли, а прежде всего служили торговыми путями. Через русскую землю пролегал торговый маршрут, связывавший север и юг Европы, страны Балтийского и Черного морей. Путь шел через Неву, Волхов и Днепр, озеро Ильмень. Часть дороги, где корабли приходилось тащить по суше, проходила по волжскому сухопутному перекрестку. Таким образом один из важнейших европейских водных путей средневековья пересекался с древним трансконтинентальным сухопутным мировым маршрутом. Прохождение через Русь торгового маршрута позволило вновь созданному государству интегрироваться в систему морских цивилизаций.

Хотя климат Руси существенно отличался в худшую сторону от западноевропейского региона, страна быстро развивалась. Особенности русского климата и разрушения, учиненные завоевателями, не позволяют получить достаточно полную картину о достижениях Киевской Руси. Однако остатки каменных построек в Киеве, церкви и крепостные сооружения XI–XII веков в Новгороде, Пскове и других северных городах свидетельствуют о том, что уровень развития русской державы не уступал западноевропейским странам этого времени. Это подтверждают письменные документы И литературные памятники, уцелевшие с тех лет.

Занимавшая большую часть Восточной Европы Киевская Русь стала одним из могущественных европейских государств, играла заметную роль на тогдашней международной арене. Об этом красноречиво свидетельствуют семейные узы киевских властителей. Дочь великого князя Киева Ярослава Мудрого (1019–1054) — Анна стала женой французского короля Генриха 1. Другая его дочь стала супругой короля Норвегии Гаральда Смелого, а третья вышла замуж за венгерского короля Андраша. Сестра Ярослава была замужем за коралем Польши Казимиром. Женами сыновей Ярое-лава были принцессы из европейских княжеств. Сам Ярослав был женат на шведской принцессе Ингигерде. Двор Ярослава предоставил убежище двум английским принцам.

Развитие международных связей Руси отражало активное расширение сферы ее интересов. Первая дата, которую заучивали школьники по истории нашей страны, была связана с походом князя Олега на Константинополь в 911 году. Об этом походе, а также о разгроме князем Олегом «неразумных хазар» шла речь в «Песне о вещем Олеге». Из учебников истории, былин и картин Васнецова все знали про сражения русских с. печенегами и половцами. Несмотря на отдельные поражения, вроде того, которому было посвящено «Слово о палку Игореве», русские князья неизменно добивались успеха. Об этой стороне деяний русских князей было широко известно и за рубежом. Американский писатель Леон Юрис в своем романе «Исход» даже назвал князя Святослава «организатором первого еврейского погрома в России» на том основании, что им был разгромлен Хазарский каганат, официальной религией которого был иудаизм.

Но чем увенчались все эти славные походы русских князей? Попытки Олега и Святослава овладеть низовьями Волги и торговым путем, ведущим через Каспий в Иран и Индию, стремление Святослава закрепиться в устье Дуная и, создав там столицу, расширить владения Руси на Балканы, ни к чему не привели. Граница на западе оставалась неизменной, а временные завоевания южных земель быстро утрачивались. В то же время, сравнив карты Киевской Руси в IX–X веках и XI–XII веках, нетрудно заметить, что, мало изменив свою форму на западе, юге и юго-востоке, она сильно вытянулась на север и северо-восток. Русь продолжала начатое восточнославянскими племенами движение по северному пути.

Позже в таком же направлении стали двигаться литовцы и немцы, вторгшиеся в Прибалтику. Однако, поскольку русские их опередили, для осуществления немецкого, литовского, а затем польского и шведского движения на восток этим народам надо было сначала покорить русских, что они не раз безуспешно пытались сделать.

Словно подчиняясь невидимому притяжению, Русь медленно, но верно продвигалась на север, северо-восток и восток. Правда, на восточном направлении движению Руси мешала Волжско-Камская Болгария (Булгария). Поскольку попытки русских князей в конце X века сокрушить ее окончились неудачей, экспансия Руси шла в обход этого цивилизованного государства. Несмотря на сопротивление, оказываемое продвижению русских дружин охотничьими племенами, русские не только покоряли земли, но оседали на них и тем самым закрепляли свои успехи.

На земли Волжско-Окского междуречья, расположенного в непосредственной близости от северного перекрестка и трансконтинентального пути Арарат — Валдай, смещался и центр развития русских земель. Уже Андрей Боголюбский (1111–1174) попытался сделать основанный в 1108 году князем Владимиром Мономахом город Владимир столицей Руси. Позже в 1299 голу Владимир стал резиденцией русских митрополитов. Сдвиг центра Руси на северо-восток совпал с ее распадом.

Что вызвало раскол Руси? Обычный для феодальных государств процесс нарастания центробежных сил? Ослабление способности военного государства к расширению своих владений? Или же Русь разорвали силы, двигавшие ее в разные стороны на юг, юго-восток и юго-запад, с одной стороны, на север, северо-восток и восток, с другой? Во всяком случае ясно одно: к моменту, когда Золотая Орда напала на Русь, она уже более ста лет была расколотой.

Поскольку реки Руси не использовались для поливного земледелия, а служили главным образом торговыми путями, то они не выполняли роль хранительниц. единства страны, подобно Нилу или Хуанхэ. Более того, русские реки сыграли роковую роль в порабощении Руси Золотой Ордой.

Как известно, нашествия Золотой Орды 1237–1240 годов обычно начинались зимой. Почему монголы выбирали такое суровое время года для ведения военных действий? Можно предположить, что, тщательно изучив природные условия русских земель, монголы пришли к верному выводу: весной, летом и осенью Русь была практически неприступна для конного воинства внуков Чингисхана. Густые леса и непроходимые болота надежно защищали многие русские города и села. Путь к ним был возможен лишь по рекам, а кочевники были плохими корабелами. К тому же передвижение конных армий монголов на речных судах было сопряжено с риском.

Зимой же положение менялось. Реки превращались в ровные дороги. Перемещение по замерзшим рекам позволяло войскам Золотой Орды быстро проникать в любую часть Руси и атаковать любое селение.

Условия северной зимы привязывали русских к жилью. В зимнее время монголы могли легче захватить в плен русских, находившихся в домах, а вероятность того, что они далеко уйдут от дома и отсидятся от захватчиков в лесах, снижалась. Зимой облегчалась и задача уничтожения населения захваченных территорий. Достаточно было сжечь избы, чтобы оставить жителей на морозе без крова. В отличие от кочевников русские не умели жить зимой в юртах. Очевидно, что русская оседлая жизнь не была надежно защищена от нападений кочевников в условиях северной зимы.

И хотя русское население героически защищало осажденные города, кочевники оставались малоуязвимыми для контратак русских войск. Русские не могли нападать на их дома, так как таковых у них не было. Армии кочевников, перемещавшихся в любую погоду и разбивавших свои юрты прямо на снегу, обладали гораздо большей маневренностью, чем русские войска, привязанные к постоянному жилью. Правда, Ледовое побоище 1242 года показало, что русские войска могли воевать и побеждать противника среди снегов и льдов. Однако там сражались два войска цивилизованных стран в равном бою и на открытой местности. В боях с кочевым войском русские оказывались в проигрыше еще и потому, что монголы избегали прямых столкновений, уходили от атаковавших и заманивали их в западню. Исход нашествий Золотой Орды зависел от того, могла ли цивилизация защитить себя от нападения кочевого народа в условиях северной зимы?

Такие суровые зимы характерны для большой территории Северного полушария. В значительной степени границы этой территории определяются широтным положением земель. В то же время эти границы отодвигаются к северу под воздействием тепла, излучаемого водами Мирового океана и его заливами, и опускаются к югу в глубине континентов и в районах высоких гор. Лед и снег покрывают большую часть Северной Евразии и Северной Америки, когда там температура падает ниже нуля. Вместе со льдами Северного Ледовитого океана, ледниками Гренландии и других островов эта территория образует единый заснеженный и заледеневший массив. В Южном полушарии таким массивом из снега и льда является шестой земной континент — Антарктида. Возникающий зимой в Северном полушарии схожий массив из льда из снега можно считать седьмым континентом и по аналогии называть Арктидой.

Хотя между Арктидой и Антарктидой существует принципиальная геофизическая разница, поверхность и той и другой одинакова и путешественник может так же перемешаться по снегам и льдам в Северном полушарии, как и в Южном. Переходы российских лыжников через Северный Ледовитый океан в Канаду доказали принципиальную возможность пересекать Арктику в зимнее время. Проводимые иногда кроссы голландских конькобежцев по замерзшим каналам Нидерландов доказывают наличие подобных возможностей даже во время современных коротких западноевропейских зим.

Отличие Арктиды от других континентов состоит в том, что ее границы подвижны в течение год а. Географы различают снежный покров по его устойчивости: постоянный (не таящий круглый год), устойчивый (сохраняющийся не менее месяца) и неустойчивый (менее месяца). Следовательно, одни области находятся зимой в составе Арктиды несколько дней, а другие — несколько месяцев. Летом границы Арктиды сильно отступают на север, продолжая включать в свой состав Гренландию, острова и дрейфующие льды Северного Ледовитого океана, а также вершины гор Евразии. Границы Арктиды меняются и в течение многолетних изменений в климате. Ныне Арктида отступила к северу. Как и в XX столетии, в XI, XII и XVI веках зимы были сравнительно теплыми и линия снегов отступала на север. Б другие столетия граница устойчивого снежного покрова смещалась зимой на юг.

Ныне зимой снежный покров занимает южные земли Евразии и Северной Америки ненадолго — до нескольких дней, а то и часов. Аляска, Канада и ряд штатов Среднего Запада США входят в зону устойчивого снежного покрова. Остальная часть США, за исключением Калифорнии и южной Флориды, находится в зоне неустойчивого или даже чисто символического снежного покрова. И все же здесь температура зимой может опускаться ниже нуля и может выпадать снег.

Ныне из стран Западной Европы лишь Исландия целиком находится в зонах устойчивого и постоянного снежного покрова. В тоже время почти все страны Западной Европы, расположенные по обе стороны северного пути, находятся в зонах устойчивого или неустойчивого снежного покрова. С наступлением зимы в Арктиду не входят лишь Пиренейский полуостров, значительная часть Южной Франции и Италии, а также юг Греции (морозы и снег наблюдаются до широты Афин). В остальных странах Западной Европы суровые зимы усиливаются по мере их приближения к северу и удаления от Атлантического океана. Кроме того, высокие горы (Альпы, горы в Скандинавии) представляют собой вечные оплоты снегов и морозов. Земли, прилегающие к европейским высокогорьям, отличаются также более суровыми зимами, где сохраняется устойчивый снежный покров.

Большую часть истории развития цивилизаций почти вся Западная Европа находилась в зоне устойчивых зимних снегов. В XIV веке зимой замерзали Рейн, Дунай, Темза и По. Пролив Категат между Данией и Швецией замерзал в 1296, 1306, 1323 и 1408 годы. В 1323 году замерзло Балтийское море, а из Германии в Швецию ездили на санях.

Хотя в настоящее время зимы в Восточной Европе стали заметно мягче, чем до XIX века, на большей ее части зимой держится устойчивый снежный покров.

В Азии граница снегов и морозов ныне в основном проходит к северу от центральной магистрали. В то же время восточная Турция и Армения, где находится главный сухопутный перекресток, подвержены сильным морозам и снегопадам. Минуя большую׳ часть Грузии и Азербайджана, границы Арктиды проходят по северу Ирана, Афганистана, горным районам Памира, Гималаев, Тибета. Арктида включает в себя северный Китай (к северу от гор Гандисышань и Цинлин), большую часть Кореи, остров Хоккайдо и большую часть Хонсю. Почти на всем внутреннем континенте Евразии (за исключением ряда долин Средней Азии) зимой — сильные морозы и снега, а потому степи Центральной Азии — это земли Арктиды.

Распространение пределов холода и снега зимой наблюдается и в Южном полушарии. Правда, вследствие того, что основная масса континентов в Южном полушарии в большей степени, чем в Северном, смещена к экватору, то площадь земель, подверженных морозам и снегопадам, здесь значительно меньше, чем в Северном полушарии, и Антарктида не соединяется с ними ледовым покровом. Однако и здесь в значительной части крайнего юга Южной Америки в зимнее время (с июня по август) наблюдаются сильные морозы и выпадает снег. Даже в Южной Африке на плоскогорье Вельд зимой наблюдаются заморозки.

Наступление северной зимы означает временное установление на части планеты условий, делающих жизнь невозможной. Температура воздуха во время сильных морозов в Якутии и на Аляске (до минус 60 градусов) заметно приближается к абсолютному нулю (минус 274), существующему в космическом пространстве. Зима в Арктиде это временная победа космической смерти над биосферой. Седьмой континент, который в течение года то почти исчезает из Евразии и Америки, то возвращается на их земли, является напоминанием великих оледенений, которые поставили под угрозу существование жизни на планете. Арктида включает в свои пределы все земли, которые когда-то покрывались льдами во времена ледниковых периодов. На территории Арктиды находятся земли вечной мерзлоты — этого наследия великих оледенений. Порой такая мерзлота достигает нескольких сотен метров. На землях вечной мерзлоты затруднено земледелие, возведение домов и иных построек.

Однако временное распространение холода и снежного покрова играет двойственную роль в судьбах биосферы. Будучи естественным изолятором, снег препятствует выходу наружу земного тепла, что способствует охлаждению воздуха, но одновременно защищает от холода растения и животных.

Превращение снега и льда в воду с наступлением тепла означает восстановление источников жизненной энергии для временно законсервированной биосферы. Однако быстрое прекращение замерзшего состояния воды может также стать источником опасности для живых организмов. Завершение зимы и таяние снегов приводят к тому, что значительная часть Арктиды превращается в подобие легендарной Атлантиды. Значительные территории становятся трудно проходимыми или бывают надолго отрезанными друг от друга. Холодные же осени затрудняют испарение влаги, и дожди, частые в это время года, могут вызывать чрезмерное увлажнение земли.

Эти ежегодные колебания в состоянии природы, равносильны повторению ледниковых циклов в миниатюре. Оледенения планеты, длившиеся десятками тысячелетий, существенным образом повлияли на развитие земной жизни. Заставили поменять характер растений и животных и ежегодные «оледенения״. Некоторые формы жизни научились консервировать жизненные функции, в том числе впадая в зимнюю спячку. Угроза гибели от холода вынуждает многих птиц ежегодно мигрировать на юг. Лишь немногие животные обрели способность к активной жизнедеятельности в условиях постоянной угрозы смерти от холода. Однако некоторым из них потребовалось приобрести два набора видовых признаков и способов поведения: для зимы и для лета. Прекращение же ежегодного «ледникового периода» и наступление короткого теплого периода создает условия для интенсивной жизнедеятельности организмов.

Однако ежегодные колебания условий между жизнью и смертью не исчерпывают особенностей природы Арктиды. Чем ближе к полюсу, тем в большей степени жизнь подвергается воздействию факторов, необычных для остальной Земли. По мере смещения к полюсу солнечная радиация сокращается в 2–3 раза. Также сокращается количество светлого времени зимой и ночного — летом. В приполярных областях формируются циклоны и антициклоны, определяющие мировую погоду. В верхних слоях полярной атмосферы разыгрываются электрические бури, в небе возникают фантастические картины, а по седьмому континенту распространяется наэлектризованный воздух, насыщенный отрицательными нонами.

Кроме того, по мере движения в полюсу становятся все более явными геометрические и физические свойства приполярной области. Какие бы расстояния ни разделяли людей при движении на север, они уменьшаются и постепенно сводятся к нулю. Почти идеальные квадраты из параллелей и меридианов в экваториальной полосе превращаются постепенно в конусы. Достижение полюса упраздняет понятия севера, юга, запада и востока, а продолжение прямолинейного движения через полюс немедленно превращает северное направление в прямо противоположное — южное. Движение земной поверхности вокруг земной оси постепенно замедляется, пока оно не прекращается наточке Северного полюса. Здесь земная поверхность движется лишь под воздействием вращения планеты вокруг Солнца. Может показаться, что и время постепенно меняет свои свойства по мере того, как часовые пояса постепенно сужаются, пока многочасовая разница во времени не исчезает.

Все эти свойства Арктиды, постепенно усиливающиеся по мере движения к Северному полюсу, отражаются, на свойствах биосферы. При этом нам далеко не все известно о механизме действия Приполярья на жизнь. Как геофизические свойства этого региона влияют на поведение животных? Что заставляет птиц стремиться на Север и позволяет им так точно определять столь дальний путь? Нет ли еще не разгаданного притяжения полюсов геофизического и магнитного, заставляющего животных идти туда, где север превращается в юг, прекращается вращение Земли вокруг ее оси и ощущается лишь полет планеты в космическом пространстве?

Необычность жизни в Арктиде сказалась и на развитии здесь ноосферы. Покорение человеком земель, покрытых замерзшей водой, сыграло не менее важную роль в развитии человечества, чем другие этапы в освоении гидросферы. Существование Арктиды так же повлияло на мировую истории, как сухопутные дороги, окруженные водными потоками, речные долины, бассейны средиземных морей и океанов. Как и ледниковые периоды, существенно повлиявшие на развитие человечества, то тормозя его, то ускоряя, ежегодные оледенения Северного полушария служили то тормозом, то стимулятором человеческой истории.

Эти суровые земли притягивали людей. Даже греки, не склонные, в отличие от финикийцев, к дальним странствиям, шли все дальше и дальше на Север, пока не приходили в ужас от сгущавшейся тьмы и слияния, как они утверждали, неба с морем. Именно грекам мы обязаны слову «Арктика». В их мифе говорилось, что нимфа Каллисто была превращена в медведицу (по-гречески «арктос»). Зевс же поместил медведицу на небо в виде созвездия, одна из звезд которого указывала людям путь на Северный полюс. Неизвестно, знали ли греки о том, что самым крупным зверем Арктики является белый медведь.

Ныне мы лишь приблизительно представляем себе, что знали в древности люди об Арктике и какие связи соединяли их с северными краями. Нам неясно и то, какая таинственная сила манила их в края холода и снегов. Что подсказывала людям интуиция, когда они ощущали воздействие резких погодных колебаний, магнитных бурь и наэлектризованного воздуха? Как совмещались их привычные пространственные и физические ощущения со своими ощущениями в высоких широтах?

Очевидно, что влияние Арктиды на ноосферу, как и на живые организмы, проявлялось в провоцировании периодических миграций к холоду и обратно в теплые края, а также в частичном ограничении и подавлении некоторых форм человеческой деятельности у тех, кто остался на ее землях. Как и животных, оставшихся зимой в ее пределах, Арктида заставляла людей менять свои «видовые признаки» и свой образ жизни. Прекращение зимы вызывало повышенную активность у людей, живших в Арктиде.

Заселение Арктиды людьми, их возвращение оттуда в теплые края, постепенное распространение цивилизации на седьмой континент сопровождали всю мировую историю. Существенные отличия природных условий в Арктиде от остального мира способствовали тому, что здесь складывалось особое состояние ноосферы. Чем суровее были зимы и чем дольше они длились, тем ярче проявлялись особенности арктического образа жизни, тем сильнее могло быть воздействие «арктических» народов на «неарктические». Подобно тому, как мировая погода в значительной степени формируется под влиянием процессов в Арктике, процессы, происходившие в арктической ноосфере, не раз резко меняли поэтапную эволюцию человечества, то замедляя ее, то ускоряя.

Проникновение людей в эти опасные для жизни края началось еще в каменном веке. Разумеется, Арктида — не единственное место на Земле, где жизнь человека подвергается опасности. Угрозы жизни и здоровью человеку поджидают его в зонах сейсмической активности и вблизи вулканов, в районах частых гроз и ураганов. Однако эти опасности не являются постоянными явлениями, продолжающимися подряд от нескольких дней до нескольких месяцев. Человеку нелегко жить в чрезмерно жарком климате. Однако ему достаточно принять меры для защиты от солнечных лучей и излишнего испарения кожи, а также иметь постоянный источник воды, чтобы выжить в условиях жары. Периоды затяжных дождей и сухих ветров могут нарушать трудовые и жизненные ритмы и отрицательно влиять на здоровье людей. Однако проливной дождь и продолжительный, но неураганный ветер обычно не убивают человека.

В условиях снижения температуры воздуха в течение длительного времени человек, не защищенный искусственным образом, может быстро погибнуть и тем быстрее, чем ниже температура воздуха и чем менее он защищен. При этом угроза гибели от холода является постоянной. Как и кочевники, пересекавшие песчаные пустыни, обитатели Арктиды должны были научиться создавать искусственные условия жизнеобеспечения среди безжизненных пространств. Как и Мореходы, умевшие создавать участки суши среди моря и балансировать между смертью в соленых водах и жизнью на морской поверхности, жители Арктиды овладели искусством ограждать себя от постоянной угрозы смерти. В то же время в отличие от жителей оазисов в песчаных пустынях или мореплавателей обитатели Арктиды должны были находиться в искусственных условиях значительную часть года. Кроме того, переходы через смертельно опасные пространства должны были совершать все без исключения, а не только участники караванов или экипажей морских судов.

Покорители Арктиды научились значительную часть времени жить в условиях, приближенных к внеземному космосу. Они сооружали жилища, которые по созданию условий жизнеобеспечения в окружении космического холода предваряли создание космических кораблей. Они шили себе одежду, которая фактически была подобна космическим скафандрам. Они придумали средства передвижения по снегу и льду, учитывавшие их физические свойства, Правда, на лыжах и на санях, в которых были впряжены собаки, они не могли развивать космические скорости, но эти средства передвижения позволяли людям легко преодолевать немалые расстояния по заснеженному «космосу».

Чем ближе к полюсу жили люди, тем больше искусства они должны были проявлять, чтобы сохранить жизнь. Эскимосы даже научились жить зимой в неотапливаемых домах, сооружаемых из снега. По сравнению с первобытными людьми в других краях Земли от них требовалось более высокое интеллектуальное развитие. Они ведь не могли обойтись без изобретения надежных способов добывания огня, подобно жителям Андаманских островов и низовий Конго. Они не могли не изобретать теплой одежды, подобно обитателям джунглей Амазонки. В то же время сама природа повышала интеллектуальный потенциал людей. Хотя Э. Хантингтон явно преувеличил роль наэлектризованного воздуха в интеллектуальном развитии человечества, нет оснований сомневаться в его стимулирующем воздействии на мозг людей. И хотя Арктида находилась в стороне от регионов, где господствуют грозы и штормы, ветры из Заполярья приносили сюда массы воздуха, заряженные электричеством, что также усиливало умственную деятельность. Озонированный воздух оказывал благотворное воздействие и на физическое состояние людей.

Свое положительное воздействие на организм людей оказывал и холод при всех en? минусах. Холод убивает многие болезнетворные бактерии. Кроме того, как утверждают врачи, холод мобилизует защитные силы организма. Под его воздействием перестраиваются процессы терморегуляции и повышаются стимулирующие свойства крови. Организм получает способность противостоять различным неблагоприятным факторам, а его жизнестойкость повышается.

Однако, способствуя накоплению физического и интеллектуального потенциала людей, Арктида не в меньшей степени требовала его расхода для отражения постоянной угрозы смерти. Энергии на дальнейшее развитие общества у людей часто не оставалось. По этой причине А. Тойнби относил эскимосов к культуре, «остановившейся в развитии».

Выдвигая высокие требования к людям, Арктида охраняла свои богатства от расточительного расходования. Здесь никогда не было плотозаселенных мест, а поэтому природные ресурсы доставались только тем, кто мог «разморозить» их. Условием относительного благосостояния в Арктиде был скорее упорный труд за освоение «замороженной» среды обитания, чем борьба за передел ее.

Не все выдерживали суровых условий, и в поисках источников питания некоторые племена Северной Евразии спускались к биоэнергопроводу, проходившему по северному пути. Вблизи от этого пути в верховьях Онона и Керулена обитали, и монголы. По мере смещения на юг потенциал северных народов все меньше расходовался на борьбу за выживание. Одновременно происходила «разморозка» их неизрасходованного потенциала, что сообщало огромную энергию бывшим обитателям Арктиды. Хотя среди победителей цивилизаций были и обитатели южных стран, таких было гораздо меньше, чем тех, кто пришел из холодных северных земель. Несмотря на сильное упрощение реальных процессов, Ш. Монтескье был прав, когда говорил о частых победах «воинственных, храбрых и деятельных» народов Северной Азии над «народами изнеженными, ленивыми и робкими» из Южной Азии.

Аналогичные явления наблюдались и в Северной Америке. Покорители древних цивилизаций Мексики ацтеки спускались с севера. В Южном же полушарии инки шли к экватору с более сурового горного юга. После прихода европейцев в Америку ирокезы и другие индейцы оказывали пришельцам гораздо более энергичное сопротивление, чем жители экваториальных областей. Аракуанцы и жители Патагонии, населявшие земли зимних морозов, упорно не подчинялись испанцам и их потомкам до XIX века.

Не принадлежность к «нордической» белой расе, а арктический (или антарктический) потенциал, который обретали племена в краях снегов и льдов, давал им заряд энергии для борьбы с цивилизованными народами. Из Арктиды шли не только белокожие индо-иранские народы, германские племена и норманны. Оттуда же шли племена желтой расы — хунну, монголы, маньчжуры, тунгусы, тибетцы и другие. Если же первыми покорителями Америки были африканцы, то это значит, что представители черной расы вошли на американский континент, получив зарядку энергией в Арктиде.

Народы Арктиды, разрушавшие древние южные цивилизации, обладали и немалым созидательным потенциалом. А Тойнби имел все основания говорить о незавершенной цивилизации норманнов, которая могла быть ими создана. Однако путь из Арктиды к теплу оказывался часто роковым для мигрантов. Под теплым солнцем их потенциал постепенно таял. Вопреки уверениям тех, кто верит в новаторскую роль белокожих пришельцев севера, оказавшись в южных странах цивилизованного пояса они, как правило, перенимали чужую южную культуру. Правда, они нередко сообщали новую энергию стране, разрушенной ими, и могли внести свой немалый вклад в воссоздаваемую ими культуру.

Одновременно с движением северных кочевников на юг происходило и движение цивилизации на север. Каждый шаг в создании условий оседлой жизни там, где зимой температура опускается ниже нуля, означал продвижение к берегам седьмого континента. Хотя Э. Хантингтон неоправданно говорил о закреплении в наследственном механизме умственных качеств тех, кто сумел изобрести более совершенные способы сохранения тепла в условиях северной зимы, он не противоречил истине, когда подчеркивал необходимость постоянных усовершенствований в этом направлении по мере движения цивилизации в сторону холода.

Но разве при продвижении на север можно было ограничиться необходимостью отапливать дома? Подобное развитие технического прогресса было характерно для римлян, которые приспосабливали свой средиземноморский образ жизни к холодным условиям. Климат Арктиды требовал всесторонней перестройки образа жизни. Переходя к оседлости в Арктиде, кочевые народы Евразии заботились не только об отоплении дома, построенного для «нормальной» жизни летом, а о множестве других сторонах своего существования в этих краях. Поэтому они сохраняли многое изобретения, созданные ими в доцивилизованное время и значительно полнее учитывавшие природу Арктиды. Всевластная природа не позволяла оседлым жителям Арктиды отбросить многие навыки и знания, накопленные охотничьими племенами. Оседлые жители Арктиды сохраняли многие знания и навыки первобытных народов, которые утрачивали жители земледельческих общин на юге. Они были ближе к «дикарям», сохраняя их сильные стороны.

Поскольку переход от кочевого образа жизни к оседлому занял много времени, сочетаясь с полукочевым и полуоседлым бытом, а границы седьмого континента подвижны, то установить, где и когда цивилизация утвердилась в Арктиде, невозможно. Вероятно, первыми шагами в освоении Арктиды можно считать постоянные жилые постройки, приспособленные для того, чтобы пережить в них хотя бы несколько дней в году, когда температура воздуха опускается ниже нуля. Изобретение японцами «хибачи», очага с горячими угольями, покрытого одеялом, помогало им пережить суровые, но короткие зимы. Этот очаг, вокруг которого собирается вся семья, стал не только способом отопления, но и своеобразным социальным институтом семейной жизни, характерной чертой японского образа жизни.

И все же такие формы оседлой культуры означали лишь обретение цивилизованными народами способности пережить временную остановку на берегах Арктиды. Только появление образа жизни, который исходил из того, что зима не является временным бедствием, вроде грозы и бури, означало приспособление цивилизации к условиям Арктиды. «Крестьянин», который «торжествует, на дровнях обновляя путь», был постоянным жителем Арктиды, который воспринимал наступление зимы, как нормальное к даже желанное явление природы.

Чем в большей степени цивилизованное общество было способно обеспечить полноценную жизнь и деятельность людей в условиях резких колебаний между зимой и летом, тем более оно отвечало условиям Арктиды. Поэтому можно говорить о «более» или «менее» арктических странах и народах. В «более» арктических странах, где холод не воспринимался как эпизодическое, стихийное бедствие, а постоянное условие жизни, цивилизация должна была создать сложную и трудоемкую искусственную среду обитания. В результате оседлый житель Арктиды, сохраняя многие сильные качества «дикаря», должен был добиться существенно более высокого уровня цивилизованного производства, чем в оседлых странах юга, чтобы просто выжить. При этом люди должны были приспособиться не только к борьбе против холода, но и к ежегодным колебаниям в состоянии геофизической среды и биосферы.

Как и животные, обретавшие различные видовые признаки и способы жизнеобеспечения для зимнего и летнего времени, постоянные обитатели Арктиды должны были создавать два, а то и три образа жизни, приспособленных к двум основным временам года, а то и к затяжному «межсезонью». Соответственно требовались две, а той три материальные системы жизнеобеспечения. Обитателям Арктиды были нужны летние, зимние, а нередко и демисезонные вещи. Они нуждались в телеге для лета и санях для зимы. Порой они должны были держать наготове лодки, чтобы передвигаться во время весенних наводнений. Им надо было строить дома так, чтобы летом им не было слишком жарко, зимой не было холодно, а весной и осенью — не было сыро и их не заливало водой. Таким образом, жизнь в Арктиде была более материалоемкой, чем на юге.

Жизнь людей в Арктиде была и более энергоемкой. Помимо отопления жилья, людям требовалось более калорийное питание для поддержания теплового баланса организма, чем на юге. Поскольку здесь солнце было беднее, то для достижения таких же урожаев нередко приходилось работать больше. К тому же работа с промерзшей землей или иными замерзающими материалами требовала значительно больше физических усилий. Таким образом, существование цивилизации требовало в Арктиде по крайней мере удвоенного, если не утроенного уровня производства для обеспечения элементарного жизнеобеспечения, чем за пределами седьмого континента. При этом уровень производства материалов и энергии должен был повышаться по мере продвижения цивилизации в глубь Арктиды.

Наконец, условия Арктиды требовали более мощного информационного обеспечения, чем на юге. Сведения о поле, реке, лесе и его обитателях, годные для зимних условий, теряли почти всякую значимость в условиях лета. Даже материалы приобретали иные физические свойства в зависимости от времени года. Здесь надо было обладать знаниями о природе, близкими по объему к тем, что были в распоряжении племен первобытных обитателей Арктиды. Круг знаний русских крестьян конца XIX века, запечатленный А. П. Чеховым в его рассказе «День за городом», напоминает этнографические описания, посвященные познаниям представителей племен каменного века. В этом рассказе городской мальчик обнаруживал, что для деревенского сапожника Терентия «нет в природе той тайны, которая могла бы поставить его в тупик. Он знает все. Так, он знает названия всех полевых трав, животных и камней. Он узнает, какими травами лечат болезни, не затруднится узнать, сколько лошади или корове лет. Глядя на заход солнца, на птиц, он может сказать, какая завтра будет погода…»

Чем ближе к северу, тем более насущной становилась необходимость остро реагировать на внезапные перемены в климате или необычные явления природы, порой воспринимаемые лишь интуитивно. Притяжение полюса, прямое и косвенное воздействие геофизических свойств Приполярья неизбежно стимулировали поиск высшей истины, общего знаменателя различных пространств и времен. Цивилизованные обитатели Арктиды не могли ограничиваться подобно первобытным охотникам сбором информации «на всякий случай», а искали в накопленных сведениях глубинный общий смысл. Это придавало их исследовательскому поиску особую сосредоточенность и целеустремленность.

Постоянное балансирование между жизнью и смертью требовало усиленного запаса прочности в организации труда и изделиях, жизненной организации и психологическом настрое людей. Поэтому любые действия людей требовали тщательного предварительного продумывания, осмысления всех их последствий. Ошибка в выборе дороги и одежды, плохо сделанная печь или плохо пригнанная упряжь лошади могли стать в условиях зимы причиной жизненной катастрофы или гибели человека. Поэтому исполнение продуманных решений требовало предельного внимания, а качество изделий и исполнение трудовых операций приобретали жизненно важное значение. Повышенное трудолюбие и добросовестность в труде традиционно отличают как жителей северных стран, так и жителей гор, этих «островов Арктиды», например, жителей Шотландии или Ладака в предгорьях Гималаев.

Покорители Арктиды должны были работать не только более производительно и качественно, но также исполнять свои производственные задания в более сжатые сроки. Растягивание строительства за пределы одного времени года могло иметь катастрофические последствия для его завершения, а полевые работы просто нельзя было отложить на зиму. Резкое различие в условиях погоды породило разные наборы занятий — для зимы, лета и времени паводков.

Некоторые из этих занятий требовали больших усилий, чем в условиях юга. Неравномерность же в распределении светлого времени до предела сокращала рабочий день зимой и удлиняла его до предела летом. К тому же погода в значительной части Арктиды никогда не отличалась устойчивостью. Рассказывая о жизни сибирских крестьян, А. П. Чехов подчеркивал, что местный крестьянин «девять месяцев не снимает рукавиц и не распрямляет пальцев: то мороз в сорок градусов, то луга на двадцать верст затопило, а придет короткое лето — спина болит от работы и тянутся жилы».

Как и мореходы, обитатели Арктиды вынуждены были жить и работать в состоянии повышенной мобилизованности. Однако если мореплавание было временным делом части населения морских и океанских цивилизаций, то крестьянская работа была в недавнем прошлом частью обыденных занятий почти всего оседлого населения Арктиды. Как и северный охотник, крестьянин Арктиды должен был находиться в состоянии повышенной внутренней мобилизованности. Он обязан был быть готов к импровизационным решениям, проявляя исключительную смекалку для того, чтобы найти выход из непредвиденных трудностей. Вылив на нашу страну столько грязи, сколько он мог, маркиз де Кюстен все же признал несколько неоспоримых достоинств русских тружеников, встретившихся ему в 1839 году и обладавших русской смекалкой. «Русский крестьянин, — писал маркиз, — вооруженный топором… превращается в волшебника и вновь обретает для вас культурные блага в пустыне и лесной чаще. Он починит ваш экипаж, он заменит сломанное колесо срубленным деревом, привязанным одним концом к оси повозки, а другим концом волочащимся по земле. Если телега ваша окончательно откажется служить, он в мгновение ока соорудит вам новую из обломков старой. Если вы захотите переночевать среди леса, он в несколько часов сколотит хижину и, устроив вас как можно уютнее и удобнее, завернется в свой тулуп и заснет на пороге, охраняя ваш сон, как верный часовой, или усядется окало шалаша под деревом и, мечтательно глядя ввысь, начнет вас развлекать меланхоличными напевами, так гармонирующими с лучшими движениями вашего сердца, ибо врожденная музыкальность является одним из даров этой избранной расы».

Французский маркиз не случайно соединил замечания о творческой изобретательности русских людей с их склонностью к самовыражению в искусстве. Исследуя трудовые традиции крестьян российского Севера, Василий Белов подчеркивал тесную связь их высококачественного труда с удовлетворением их эстетических потребностей: «Однообразие, или тяжесть, или монотонность труда толкают работающего к искусству, заставляют разнообразить не только сами изделия, но и способы их изготовления. Хочется выйти на праздник всех наряднее… — изволь прясть и ткать не только много, но тонко, ровно, то есть красиво; хочешь прослыть добрым женихом — рубилом не только прочно, но и стройно, не жалей сил на резьбу и причелины. Получается, что красота в труде, как и красота в Плодах его, — это не только разнообразие… но еще и самоутверждение, отстаивание своего «Я», иначе говоря, формирование личности… В жизни северного русского крестьянина труд был самым главным условием нравственного развития».

Высокие эстетические критерии в труде и повышенная требовательность к себе, по мнению В. Белова, приводила к тому, что «умельцами должны были быть все поголовно. Стремление к высшему в труде не угасало, хоть каждый делал то, что было ему по силам и природным способностям».

В то же время потребность в постоянной напряженной работе требовала от людей предельной осторожности в расходовании сил. Это вело к сдержанности в поведении людей, их повышенной склонности к экономному расходованию материалов и информации. Постоянная необходимость принимать во внимание суровые условия природы заставляла жителей Арктиды проявлять повышенную настороженность к плохо продуманным действиям, а это, обусловливало некоторую медлительность в принятии решений и известный консерватизм в привычках. Это мешало формированию таких качеств, как способность к быстрым импровизационным решениям и новаторству. Для сторонних же наблюдателей они нередко казались угрюмыми, прижимистыми, недоверчивыми и молчаливыми тугодумами.

При всех стараниях осторожно расходовать свои силы борьба за выживание поглощала их значительную часть. Результаты деятельности людей выглядели гораздо скромнее, чем плоды тропических цивилизаций, запечатленные в величественных сооружениях. Даже решение обыденных и сравнительно простых задач в условиях Арктиды было сопряжено с неимоверными трудностями: Понимание этого отражалось в сказаниях северных народов. В одном из нордических мифов великаны предлагают Тору сразиться с убогой старушкой. Однако Тор никак не может ее одолеть. Лишь потом он узнает, что, будучи околдован, он не видит, что на самом деле сражается с могучей великаншей. Хотя над ним смеются, что он не справился с престарелой дамой, на самом деле он чуть не одолел одну из сильнейших волшебниц. Если бы он победил ее, он стал бы властелином Земли. Так в мифе люди отразили свое понимание жизни на Севере: тот, кто справлялся с выполнением сравнительно легкого дела в условиях Арктиды, мог стать победителем мира.

Покоритель Арктиды должен был, подобно айсбергу, обладать невидимым для поверхностного наблюдателя огромным потенциалом, чтобы удержаться на плаву в замерзших водах. Этот айсберг становился более величественным, как только ему приходили на помощь выдумка и изобретения. Все, что было направлено против власти зимнего холода и темноты, позволяло людям «размораживать» природный потенциал Арктиды. Более эффективные виды горючего, теплоизолирующих материалов, инструментов позволяли экономить человеческую энергию и высвобождать неистраченные природные резервы. Даже использование стекол и искусственного освещения в домах существенно увеличило возможности людей в высоких широтах для работы и культурного досуга.

С одной стороны, условия Арктиды стимулировали развитие индивидуальных способностей людей. С другой стороны, всецело полагаясь на собственные силы в постоянно существовавших экстремальных Ситуациях, крестьянин, словно космонавт, старался заручиться дублирующими системами жизнеобеспечения. Он был набожен, хотя и не слепо полагался на помощь свыше. Он свято соблюдал заветы церкви, но, на всякий случай, не забывал и древние суеверия. Поэтому нередко говорят о «двоеверии» северных народов. Он был готов постоять сам за себя, но мог рассчитывать и на помощь других людей, прежде всего родных и близких.

Надежной жизненной опорой служила семья, а поэтому моральный кодекс поведения Севера охранял прочность семьи и обеспечивал равномерность в распределении прав и обязанностей. Женщины Севера играли значительную и независимую рель ' в семейной жизни. Они не знали тысяч запретов и ограничений, существовавших для женщин многих стран древнего цивилизованного пояса.

Хотя трудовая деятельность крестьян Севера не зависела от единого источника жизнеобеспечения, каким была река в древних государствах, и не требовала общих работ по созданию ирригационных систем, выживание в Арктиде во многом зависело от взаимопомощи членов общины. Святость общественного долга, соблюдение социальной справедливости и равноправного участия в решении общих вопросов были принципами, на которых строилась жизнь крестьян Арктиды. Близость к суровой природе способствовала сохранению общинных отношений первобытного общества, которые эволюционировали в цивилизованные формы прямого народовластия.

Условия Арктиды требовали не только материального, но и общественного обеспечения сохранности жизни отдельного человека и его дома. В отличие от кочевников оседлые обитатели Арктиды не могли прожить в снежных домиках, чумах и юртах. Они знали, что продолжительное пребывание человека вне стен дома в зимнее время, разорение его дома равносильно его смерти. Поэтому обязанность предоставить ночлег путнику, особенно в зимнее время, предоставить приют погорельцам распространялась за пределы крестьянской общины на всех людей вне зависимости от их рода и племени, даже если гостеприимство вступало в противоречие с крестьянской бережливостью. Суровая природа ставила иные условия для отношений между людьми. Ее сокровища были беспредельными для тех, кто мог и желал трудиться, а потому не борьба за передел этих богатств, а стремление объединить усилия в общем труде по их освоению определяли помыслы людей. Такое отношение позволяло преодолевать барьеры между разными народами. Отношение к представителям других народов как к «нелюдям», характерное для первобытной психологии, было неприемлемо для оседлых крестьян Арктиды.

Культура деревенских общин, их идейные воззрения, их производственная деятельность существенно повлияли и на развитие городской жизни Арктиды. Все большая часть того потенциала, которым обладали сельские труженики Арктиды, «размораживалась» и сообщала им дополнительную энергию. Их производительный труд был источником избыточного продукта, который позволял развиваться ремеслам, торговле, городской культуре. Переселяясь в города, крестьяне Арктиды сохраняли свою привычку к упорному труду и природную находчивость. Из них получались добросовестные работники, исполнительные служащие, изобретательные техники, предприимчивые купцы.

В городской культуре, созданной морской, а затем океанской цивилизацией, крестьяне находили немало схожего с их культурой, рожденной в иных условиях. Как и охотничьим племенам, создавшим первые цивилизации, как кочевникам, быстро восстанавливавшим разрушенные ими державы, для крестьян Арктиды было естественно пребывать в состоянии повышенной физической и интеллектуальной мобилизованности, которая требовалась элите морских и океанских цивилизованных государств. В то же время в отличие от первобытных охотников и кочевников крестьяне Арктиды обладали повышенным потенциалом созидательных сил, более высоким уровнем знаний, трудовых навыков, моральных установок. Необыкновенное трудолюбие крестьян, их повышенная любознательность, их умение находить способы общения с самыми разными людьми помогали им не только успешно «встроиться» в городскую жизнь и продвигаться по ее социальной лестнице, но и влиять на ее развитие.

Крестьянское трудолюбие органично соединялось с протестантской этикой, утверждавшей приоритет труда. Это обстоятельство облегчало распространение протестантизма в крестьянской среде северных стран Европы и в то же время превращало протестантскую культуру в мощную силу, воздействующую на развитие океанских цивилизаций.

Порожденное притяжением Приполярья желание искать высшие, наиболее общие причины, лежащие в основе мироздания, облегчало крестьянам освоение высших достижений культуры. В то же время приток крестьян Арктиды в города усиливал глубину научного анализа и произведений художественной культуры. О. Шпенглер справедливо указывал на связь между стремлением к бескрайним далям «готических» северных народов и развитием культуры Западной Европы.

Опыт крестьянских общинных отношений находил применение в республиканских формах самоуправления и правовой системы, существовавших в городах. Более того, крестьяне усиливали меры, обеспечивавшие справедливость, суда, равноправие участников органов власти.

Крестьянская культура Арктиды существенно повлияла на развитие различных стран мира. Порой очевидные успехи северных стран Объясняют исключительно теми качествами, которые приносили их крестьяне в города. Действительно, при прочих равных условиях северные области одного и того же региона, одной и той же страны занимали лидирующее положение. Северная Америка опережала Южную, а северные страны Европы — южные. Северные провинции Италии, Франции, Германии стали лидирующими в своих странах. Северный Китай сохранял руководство над южным. Северные штаты Америки победили южные и обгоняли их по уровню развития.

Опережение Юга Севером послужило основанием для теории о превосходстве белокожей и светлоглазой расы, пришедшей с севера Европы. Эта идеология широко распространялась в северных странах по мере развития там национального самосознания. Авторы этой идеологии утверждали, что трудолюбие, честность, справедливость, свободолюбие являются уникальными качествами северных народов, несвойственными другим народам мира.

Они утверждали, что для народов из теплых краев характерны склонность к обману и лживость, аморальность и распутство, лень и паразитизм. Они исходили из того, что все выдающиеся достижения в мире являются плодами усилий северных людей, а южане способны лишь с помощью хитрости жить за счет северян.

Эта теория, в частности, игнорировала то обстоятельство, что при всем их огромном значении не развитие крестьянских хозяйств Северной Европы и Северной Америки сыграло решающую роль в подъеме Великобритании, США, Нидерландов, а затем и других стран Западной Европы и Северной Америки. Центры мирового развития находились в городах приокеанских побережий этих стран. Их хозяйство и культура развивались под преобладающим влиянием освоения Мирового океана. Экономический подъем в этих странах океанской цивилизации совершался по мере их вовлечения в трансокеанскую торговлю и покорения ими народов Азии, Африки, Америки.

Господство морского, а затем и океанского фактора в развитии западной цивилизации приводило к тому, что особая нордическая, или арктическая, цивилизация в Западной Европе и Северной Америке не сложилась. Хотя освоение «более арктического» Запада, а затем отчасти и Аляски в США явилось мощным стимулом для экономического‘и духовного подъема страны, Аляска и Средний Запад не стали эпицентром развития США. Лидерство в стране удерживало Атлантическое побережье, лишь постепенно уступая побережью Тихоокеанскому. Лондон и другие центры трансокеанской торговли сохраняли ведущее положение в Великобритании, сдерживая энергично развивавшуюся северную Шотландию. Наибольшее развитие в странах Скандинавии получили приморские районы, а не внутренние и северные, более холодные. Значительная часть наиболее холодных земель Северной Америки и северных стран Западной Европы оставались неосвоенными.

Наконец, многие народы, которые изображались носителями «нордического» характера, в XIX–XX веках жили в зоне неустойчивого снежного покрова, то есть были временными гостями Арктиды, а не ее постоянными жителями. Сами же творцы «нордической» теории были сынами городской океанской цивилизации. Поэтому сторонники превосходства северных народов Европы ссылались больше на древние предания о жизни на Севере, чем на свои реальные достижения в освоении природы Арктиды. По этой же причине они придавали главное значение генетическому фактору, с помощью которого можно было доказать свое происхождение от северных и даже приполярных народов мира: Сама же нордическая теория стала служить для обоснования экспансии трансокеанских держав в Африку, Азию и Америку и власти индустриально развитого Севера над сырьевым Югом.

Использование древних мифов и современных биологических гипотез для обоснования планов мирового господства позволяло идеологам океанской цивилизации уйти от раскрытия противоречивой роли крестьян Арктиды в развитии северных стран Европы и Америки. Активно отдавая свою энергию развитию цивилизованных государств, крестьяне занимали в них низшую социальную ступень. Их угнетали феодалы и грабили торговцы. Их неоднократные восстания беспощадно подавлялись. Угнетение крестьян лишь усилилось в Европе по мере развития океанской цивилизации. XV век был отмечен почти повсеместным усилением закрепощения крестьян. Во Франции, Англии, Испании предпринимались попытки распространить крепостное право на новые слои крестьян с целью увеличить производство сельскохозяйственной товарной продукции. По мере того как увеличился вывоз хлеба из Восточной Европы, особенно усилилось закрепощение крестьян в ״более» арктических странах — Германии, Дании, Польше, Венгрии. Во второй половине XV века увеличились обязательные работы порабощенных немцами крестьян Прибалтики. Труд крестьянина становился все более рабским, а крестьянин рассматривался как полуживотное.

Однако даже последующее раскрепощение крестьян не остановило эксплуатацию городом деревни. Крестьянин шел в города, чтобы избавиться от ограбления. Хотя его нерастраченная жизненная энергия, его любознательность часто помогали ему добиться успеха в новой жизни, он обнаруживал, насколько отличаются его деревенские ценности от городских. Его знания природы, навыки крестьянского труда, его повышенная любознательность к окружающему миру, его привычка видеть в людях членов равноправной общины казались нелепыми для горожан и мешали его продвижению вверх. Его искренняя вера в торжество справедливости, бескорыстие, возможность постижение высших истин и достижение земной правды разбивалась о цинизм и заземленность коммерциализированной цивилизации; Ему приходилось привыкать к жизни в отрыве от природной среды, приучаться к узко специализированному труду, ограниченности интересов, преобладанию меркантильной мотивации в мыслях и поведении. Эта типичная для мировой социальной истории жизненная драма стала одной из ведущих тем в западной Культуре.

Не приемля поражений, крестьяне с характерными для них трудолюбием и упорством становились примерными горожанами. Они посвящали все свои помыслы стремлению достичь максимальных высот в городской жизни. Одновременно они начинали свысока смотреть на свою прежнюю деревенскую жизнь и презирать крестьянина.

Тех, кто остался трудиться среди холода и морозов, изображали патологически скупыми, тупыми и угрюмыми, с заземленными ценностями и не способными к живой мысли. Народы, занятые крестьянским трудом на землях Арктиды, третировались как отсталые. Это проявлялось в отношении городских шведов — к финнам, немецких жителей прибалтийских городов — к эстонцам, латышам, полякам, населения прирейнских городов Германии — к крестьянам Пруссии и Баварии. Жители приокеанских городов обнаруживали черты дикости у жителей тех областей своей страны, где существовали «более» арктические условия и был особенно распространен крестьянский труд. Жители приокеанских городов США с презрением относились к «отсталым» и «диким» фермерам Среднего Запада и горных районов. Также относились парижане — к крестьянам северной Франции. Они высмеивали неприхотливость жителя Севера, его религиозность, верность древним обычая^, его привязанность к семье и своей общине, преданность долгу, его трудолюбие, его любовь к природе.

Объясняя, почему житель северной Франции вандейский крестьянин не принял «благодетельных перемен, хлынувших разом бурным потоком, после начала французской революции», парижанин Виктор Гюго изобразил «дикаря, странного светлоглазого человека, вся пища которого — молоко да каштаны, весь горизонт — стены его хижины, живая изгородь да межа его поля; он знает наизусть голос каждого колокола на любой колокольне в окрестных приходах, воду он употребляет лишь для питья, не расстается с кожаной курткой, расшитой шелковым узором, словно татуировкой покрывающим всю одежду, как его предок кельт покрывал татуировкой все лицо; почитает в своем палаче своего господина; говорит он на мертвом языке, тем самым замуровывая свою мысль в склере прошлого, и умеет делать лишь одно — запрячь волов, наточить косу, выполоть ржаное поле, замесить гречневые лепешки; чтит прежде всего свою соху, а потом уж свою бабку; верит и в святую Марию и в Белую даму, молитвенно преклоняет колена перед святым алтарем и перед таинственным высоким камнем, торчащим в пустынных ландах; в долине он хлебопашец, на берегу реки — рыбак, в лесной чаше — браконьер; он любит своих королей, своих сеньоров, своих попов и своих вшей; он несколько часов подряд может не шелохнувшись простоять на плоском пустынном берегу, угрюмый слушатель моря. И теперь судите сами, способен ли был такой слепец принять благословенный свет?» Из этого высказывания одного из виднейших представителей западноевропейской культуры видно, что представители океанской цивилизации относились к героям «нордического» мифа — светлоглазым блондинам Севера как к «угрюмым дикарям» и ничуть не лучше, чем к обитателям джунглей Африки и Южной Америки.

Между тем судьба одного народа убедительно доказывает, что жизнь и труд среди суровых арктических условий и в известном отдалении от западной океанской цивилизации не только не вели выходцев из Западной Европы к одичанию, а, напротив, раскрывали с необыкновенной силой их таланты и способности. Таким народом был исландский. Пожалуй, наиболее ярким проявлением тенденции к созданию арктической цивилизованной страны Западной Европы стала Исландия, расположенная в непосредственной близости от Северного полярного круга. Эта страна долгое время развивалась самостоятельно и на почтительном удалении от других стран- мира. После заселения Исландии норманнами здесь был установлен республиканский строй и страной управлял парламент — альтинг; христианство здесь было принято в 1000 году всеобщим голосованием. При этом была сделана оговорка, что, те, кто не созрел для веры в Христа, может поклоняться древним богам. В ходе голосования некоторые признали Христа, но оговорили себе право приносить жертвы Одину, находясь в море.

Эта страна стала первой в Европе страной всеобщей грамотности. Здесь расцвела литература и создавались знаменитые исландские саги. Несмотря на немногочисленность населения (60–70 тысяч жителей) Исландия в X–XIII века превратилась в ведущий центр культурного развития Северной Европы.

Почти одновременно с Русью Исландия в 1262–1264 годы утратила свою независимость и стала владением сначала Норвегии, а затем Дании. Серия бедствий (эпидемия чумы, извержения вулканов и землетрясения) чуть не привели к поголовной гибели исландского народа. В стране почти полностью исчезли города, а в ее столице — Рейкьявике — проживало около 300 человек. Долгое время Исландия была страной крестьян, занятых тяжелым трудом в арктических условиях. Исландцы вернули себе независимость лишь в 1944 году. И все же, несмотря на эти бедствия, Исландия стала одной из самых развитых стран мира.

Даже во времена утраты независимости, стихийных бедствий и упадка городов здесь поддерживался высочайший уровень образованности. Постоянное сохранение всеобщей грамотности любви к чтению способствовало тому, что исландский язык не изменился за 1000 лет и современные люди без труда могут читать древние саги. Одновременно в стране широко распространялось знание иностранных и классических языков. Путешественники, посещавшие эту страну в середине XIX века, с удивлением отмечали, что простые пастухи и пахари могли обратиться к ним на латыни. Небольшая Исландия до сих пор прочно удерживает одно из первых мест в мире по чтению книг. Одним из показателей интереса к интеллектуальным занятиям стали шахматы. Путешественники XIX века рассказывали, что шахматы можно было найти в доме каждого крестьянина, нередко сделанные из рыбьих костей.

Интеллектуальные занятия имели и практические последствия. Исландцы быстро откликались на достижения в области медицины и гигиены. Уже в 30-е годы XX века в Исландии был достигнут самый низкий уровень детской смертности. Несмотря на то, что климатические условия Исландии далеки от идеальных и никто не стремится туда на курорты, эта страна заняла одно из первых мест в мире по средней продолжительности жизни.

В то же время спровоцированное Арктидой стремление к по-. иску высших истин и первопричин явно способствовало/тому, что здесь необыкновенно расцвели таланты в различных областях культуры, В 1943 году Э. Хантингтон обратил внимание на поразительное несоответствие между количеством населения этой страны (в ту пору — 120 тысяч человек) и числом выдающихся исландцев. Ссыпаясь на «Британскую энциклопедию», Хантингтон указал, что в расчете на количество населения страны число исландцев, упомянутых в этом солидном справочном издании, в три раза превышает число французов и немцев, далеко не бедных видными деятелями.

А не получается ли, что пребывание исландцев в Арктике позволило им по крайней мере в три раза увеличить свой интеллектуальный потенциал по сравнению с наиболее высокими мировыми показателями? Для этого предположения есть известные основания: Поскольку выживание в условиях Арктиды требует по крайней мере, удвоенных или утроенных производственных затрат для обеспечения жизнеобеспечения, то и уровень интеллектуального потенциала должен возрасти соответственным образом. Если даже такая маленькая страна, оказавшись в исключительно трудных исторических и физических условиях, сумела добиться столь впечатляющих результатов, то каковы могли бы быть последствия создания большой и крупномасштабной цивилизованной страны на земле Арктиды? Исторический шанс ответить на этот вопрос существовал у Руси.

 

ГЛАВА 39

ПОКОРЕНИЕ АРКТИДЫ

______________________________________

Хотя Исландия является наиболее приполярной страной мира, Россия может считаться наиболее арктической. Протянувшись, по выражению Н. В. Гоголя, «ровнем-гладнем на полсвета», Россия во времена создания «Мертвых душ» занимала территорию от границ Германии до границ Канады. И ныне, даже после огромных территориальных потерь, Россия, занимая одну седьмую часть земной суши, является самой крупной страной Арктиды. Почти вся ее территория находится в зоне устойчивого снежного покрова. На ее землях в буквальном смысле слова заморожены огромные, еще нетронутые природные богатства. До половины громадной территории России занято вечной мерзлотой.

Население России, живущее на землях Арктиды, намного превышает численность населения всех других северных стран и областей земного шара. Следует учесть, что население стран Северной Америки и северной части Западной Европы предпочитает жить в более теплых областях своих стран. Если сравнить плотность населения Исландии, северных областей Норвегии, Швеции и Финляндии с соответствующими им по климатическим условиям землями европейской России, то окажется, что она ниже, чем в России, в 2–5 раза. Если сравнить плотность населения Аляски, северо-западных территорий Канады, расположенных выше 60-й параллели с соответствующими территориями в российской Азии, то можно убедиться в том, что они населены в 10 раз реже, чем в России. Если умножить число жителей России на число морозных дней и на число «минусовых градусов» каждого такого дня, то выяснится, что наша страна является самой «замороженной» в мире и намного превосходит по этому показателю другие страны мира. При кажущейся несерьезности такого показателя за ним стоят огромные расходы на сохранение тепла и энергообеспечение людей, которые ежегодно несет наша страны и от которых избавлены другие народы мира.

Особенность России состоит и в том, что эта страна стала единственной, оказавшейся способной создать оригинальную цивилизацию на северном пути. Но прежде чем стать «самой арктической» страной мира и единственной цивилизацией северного пути, России пришлось проделать нелегкий исторический путь.

По мнению недружественных наблюдателей, это был путь захватов стран и порабощения народов. В 1833 году Алексис Токвиль таким образом сравнивал исторические судьбы России и США: «Американец борется против естественных препятствий, стоящих у него на пути; противниками русского являются люди; первый сражается с дикостью и дикарями; второй — с цивилизацией, применяя для этого все виды оружия и искусства: поэтому первый достигает успеха с помощью плуга; второй — с помощью меча». Более чем через сто лет после этого высказывания Збигнев Бжезинский попытался показать распространение границ России как перманентную войну против окружающего мира. Разделив площадь территории России на число лет ее существования, он получил следующий результат: «В течение века это означало ежегодное присоединение к Москве территории, равной по площади Голландии или Вермонту», то есть чуть более 30 тысяч квадратных километров. На основе этих и многих подобных заявлений можно сделать вывод, что Россия являлась страной-людоедом, поглощавшей ежегодно по небольшому цивилизованному государству или по провинции большой державы. Если же так было, то непонятно, каким образом России удавалось «поедать» одну страну задругой, а весь цивилизованный мир много веков терпел это безобразие.

Разумеется, эти оценки строятся на произвольной манипуляции историческими фактами и их односторонней интерпретации. Пользуясь методом Бжезинского, можно разделить рост территории США с 1776 по 1867 год и убедиться в том, что эта страна ежегодно расширялась более чем на 100 тысяч квадратных километров. Следуя логике Бжезинского, можно сказать, что каждый год США присоединяла к себе территорию в три раза больше площади Голландии, или равную Исландии, Можно считать и так, что раз в пять лет США захватывали земли, равные по площади территории Испании. Чтобы доказать превосходство американцев над русскими, Токвилю пришлось не считать людьми «дикарей», которых безжалостно истребляли американцы. Быстро утратило силу и заявление Токвиля о неспособности американцев поднять руку на цивилизованный народ, США многократно применяли силу для того, чтобы расширить свой владения за счет цивилизованных стран, в частности, в войнах XIX века против Мексики и Испании. И все же заявления Бжезинского и Токвиля относительно России не беспочвенны: размеры нашей страны постоянно увеличивались на протяжении нескольких столетий, в том числе и в результате войн против ряда цивилизованных государств.

За почти четыре столетия, начиная с Ливонской войны и вплоть до Великой Отечественной, Россия имела лишь 170 мирных лет. При этом перерывы между войнами никогда не превышали 20 лет. Это означало, что в России никогда не было поколений молодежи, которые не участвовали бы в войнах. В каждой возрастной группе населения было немало мужчин, которые вынесли тяготы воинской службы. Многие из них были ранены и стали инвалидами на всю жизнь. Каждое поколение русских женщин теряло своих сыновей, отцов, мужей, братьев на поле брани. Каждое поколение русских людей было вынуждено нести немалые материальные тяготы, связанные с войнами. В ходе некоторых из этих войн города и села России подвергались разорению, а их жители уничтожались.

И все же, несмотря на огромный урон, понесенный страной в этих войнах, владения России расширялись. Хотя сыны российского Отечества были иного мнения, чем ее недруги, относительно причин постоянных войн, они зачастую также не могли найти объяснений, почему Россия не раз выходила победительницей из, казалось бы, безнадежных ситуаций. Так, пытаясь объяснить победу России над Великой армией Наполеона, А. С. Пушкин терялся в догадках, что было ее причиной: «Гроза двенадцатого года настала — кто тут нам помог? Остервенение нарою, Барклай, зима или русский Бог?» Великий поэт был склонен верить в решающую роль Божественного начала: «Но Бог помог… И скоро силой вещей мы очутилися в Париже, а русский царь главой царей». Такого же мнения придерживался и Нестор Кукольник, назвавший свою пьесу о событиях 1812 года «Рука Всевышнего Отечество спасла».

Некоторые же наблюдатели просто констатировали факт чуда, не пытаясь привлечь Бога к ответственности за случившееся. Так, описывая быстрый переход от катастрофы 1812 года к триумфу 1814-го, русский поэт Алексей Константинович Толстой замечал: «Казалося, ну ниже нельзя сидеть в дыре, ан глядь: уж мы в Париже, с Louts le Desire». Можно подумать, что земными и естественными причинами успех России 1812–1814 годов объяснить было невозможно.

Для того чтобы понять, каким образом России удалось стать полновластной хозяйкой своих земель и неоднократно отбиваться от врагов, надо вновь обратиться к истории России после нашествия Золотой Орды. В ту пору Русь оказалась в более худшем положении, чем в разгар наполеоновского нашествия 1812 года.

Если сравнить карту Киевской Руси IX–X веков с картой русских земель в XIV веке, то можно увидеть, что русский народ утратил большую часть своей первоначальной территории. Продвижение литовцев, немцев и шведов на восток и монголов на запал поставило под сомнение способность Руси быть пограничником европейской цивилизации. Страны Западной Европы и Азии Стали соседями, оттеснив Русь на север и северо-восток в глубь Арктиды. Борьба за обладание азиатской частью Арктиды могла отныне решаться Литвой, Ливонским орденом, Швецией и Золотой Ордой без участия Руси. Походы покорителя Средней Азии, Северной Индии, Ирана и Закавказья Тимура {1336–1405) в западном направлении показали, что монголы отнюдь не исчерпали свой экспансионистский потенциал и готовы к новым нашествиям в Европу. В свою очередь Швеция, Ливонский орден и Литва демонстрировали свою готовность двигаться на восток и стать покорителями Арктиды. Русь должна была подтвердить свое право находиться хотя бы на части своих земель..

Напасти, обрушившиеся на Русь, были по своим последствиям для нее столь же страшны, как и для Исландии, после того как та, утратив независимость, подверглась чуме, землетрясениям и вулканическим извержениям. Наступление с Западай с Востока, уже приведшее к утрате независимости, могло поставить под угрозу существование русской цивилизации.

Перед Русью стоял обычный в таких случаях выбор. Русь могла смириться с положением порабощенного народа. Русские люди временно подчинились этой альтернативе. На восточных землях Киевской Руси они в течение многих десятилетий были данниками Золотой Орды. На западе же русские люди попали под власть Литвы, а затем Польши. В конечном счете такая альтернатива могла привести к исчезновению русской, а также украинской и белорусской культур.

В тогдашней обстановке русские могли уйти лишь в северные леса (о подобной альтернативе впоследствии рассуждал Александр Блок в своей поэме «Скифы»). Многие русские люди на севере так и поступали, что и привело к освоению ими северного Поморья. В этом случае русские люди могли бы создать свою «Исландию» на берегах Белого и Баренцева морей. Однако, как и Исландия, русское Поморье, незащищенное могучим государством, было бы уязвимо для иностранных нашествий.

Теоретически русские могли попытаться покорить другие народы и жить за их счет или изобрести более эффективный способ самообеспечения. Однако в тогдашней обстановке и то к другое было нереальным. Единственное, что оставалось сделать русским, это — попытаться создать такой механизм общественной организации, который бы позволил им победить окружавшие ее народы, вернуть себе свободу и отстоять свою независимость.

В та же время угроза, нависшая над Русью, не позволяла ей ограничиться освобождением от иностранного господства и защитой своих рубежей. Русским надо было не только остановить продвижение Литвы и других стран, но и восстановить прежние границы с ними. Для этого надо было двигаться на запад. Русским надо было вновь занять свое историческое место и встать между Западной Европой и народами Центральной Азии. Для этого им надо было идти на юг. Наконец, им надо было отбросить народы Центральной Азии от своих границ, а поэтому их путь лежал на восток.

Более того, пока сохранялась угроза нападений кочевых племен из Центральной Азии Русь не могла быть в безопасности. В любой момент она могла вновь подвергнуться нападению и быть покорена теми, кто до сих пор доказывал свою власть над Арктидой. Поэтому Русь должна была осуществить всемирно-историческую задачу, за что до сих пор никто и не брался. Русским надо было разрушить вечный двигатель, обеспечивавший постоянные нашествия кочевых народов против цивилизованного мира. Движение Руси на восток должно было перерезать раз и навсегда пути, по которым племена Северной Евразии перемещались в степи — Центральной Азии, а оттуда атаковали цивилизованные страны. Только овладев северным путем на всем его протяжении до выхода на американские берега, Русь могла остановить движение исторического маятника, колеблющегося между подъемами цивилизаций и их падениями под натиском кочевых народов. Во время этого марша на восток Русь неизбежно должна была вступить в конфликт с многими народами Евразии, в том числе и оседлыми государствами Поволжья и Средней Азии, подойти к рубежам Китая и других стран древнего цивилизованного пояса.

Казалось, что для решения этих грандиозных задач у порабощенной, разоренной и разъединенной страны не было сил ни материальных, ни политических, ни духовных. В то же время отказ от решения этих задач согнал бы Русь со сцены мировой истории, превратив русских в обитателей лесов северо-восточной Европы. Поэтому первыми условиями для достижения этих целей были: 1) объединение Руси; 2) ослабление и раскол ее противников. С одной стороны, для осуществления этих задач требовалось время и терпеливое ожидание упадка и раскола в стане внешних врагов. С другой стороны, были нужны многочисленные усилия по обеспечению мощного и организованного движения русского народа на восток, запад и юг. Это движение должно было опираться на более высокий уровень организации, в первую очередь военной. Для этого было необходимо создать единое централизованное военизированное русское государство.

Стартовая площадка для движения Руси вперед оказалась до предела суженной и непрочной, но все же таковая у нее имелась. Несмотря на установление ига Золотой Орды, на землях, расположенных на севере и северо-востоке Руси, сохранились институты государственной власти. Несмотря на колоссальные территориальные потери, русские сохранили за собой северный перекресток. Более того, они сумели после IX века существенно продвинуться по северному пути и вдоль него.

Откуда мог начаться старт к возрождению Руси? Лидерами общенациональной консолидации могли стать города-республики Новгород и Псков. Эти северные земли достигли более высокого уровня развития, чем более южные. Однако эти торговые города были слишком интегрированы в торговые связи Ганзейского союза. Кроме того, как и город-пограничник Псков, Новгород был больше занят укреплением своих границ на западе, опасаясь новых нападений Ливонского ордена после разгрома их войск Александром Невским. Одновременно новгородские люди неспешно продвигались на север и северо-восток, не вступая в борьбу с Золотой Ордой.

На роль лидера претендовала Тверь. Этот город был расположен около северного перекрестка и на берегах Волги. Однако затяжное соперничество с Москвой надолго поссорило два княжества, что помешало Твери активно участвовать в объединении Руси.

Казалось бы, необходимость в объединении русских земель должны были сознавать пограничные княжества: Рязанское и Нижегородское. Однако последующие события показали, что постоянные вторжения золотоордынцев основательно подорвали материальные, людские к моральные силы этих земель.

Наибольшую активность в борьбе за освобождение родины проявила Москва. Расположенная на землях Волжско-Окского междуречья, превратившегося во времена Владимиро-Суздальского княжества в новый центр развития Руси, Москва постепенно добилась возвышения над Владимиром. В отличие от Владимира Москва находилась ближе к выходу из междуречья к дороге Арарат — Валдай и северному перекрестку. Положение этого междуречья было схожим с Месопотамией на центральной магистрали. Как и в Междуречье, сюда могли приходить звери из разных концов Земли и преследовавшие их охотники Не так давно в подмосковном Зарайске была найдена стоянка древних охотников на мамонтов, существовавшая 22 тысячи лет назад. Многочисленные стоянки, найденные в Подмосковье, свидетельствуют о том, что сюда прибывали племена из разных концов Евразии, которые охотились на лосей, медведей, кабанов и других зверей. По мнению историка Г. С. Гриневича, находки в Троицком городище возле Можайска позволяют утверждать, что здесь существовали племена, имевшие одну из самых древних буквенных письменностей. Очевидно, что земля Московского княжества с давних пор обладала сильными источниками биоэнергии и здесь складывались мощные пласты ноосферы, оказывавшие воздействие на последующих обитателей.

В то же время, как подчеркивал историк Ф. Ф. Нестеров, расположение Москвы в центре лабиринта из мелких речушек, болот и лесов, позволяло ее правителям лучше укрываться от врагов. Некоторые филологи видят в слове «Москва» созвучие со славянскими словами, означающими влагу, слово же «кремль» означает хвойный лес, который стоит на краю болота. Видимо, из стволов такого стоявшего неподалеку леса и была сооружена первая крепость на московском холме, превратившаяся затём в кирпичный Кремль. Позже возле Кремля возникла Красная площадь, ставшая по сути парадным, «красным крыльцом» кремлевских владык. Обычно в русских домах «красное крыльцо» повернуто на юго-восток. Однако вопреки обычаю Красная площадь была обращена от стен Кремля на северо-восток, куда неумолимо двигалась Русь — по северному пути через Арктику к проливу между Евразией и Америкой. Туда же была обращена Царская башня, позже сооруженная на кремлевской стене.

В этом же направлении началось расширение пределов Московского княжества при Иване Калите (1325–1340). Сыновья Ивана Калиты Симеон Гордый и Иван II, а затем его внук Дмитрий Донской продолжили его дело. Активную роль в сплочении Руси сыграл близкий в князю Дмитрию игумен Троицкого монастыря Сергий Радонежский. Православная церковь дала благословение Московскому князю стать объединителем Руси и вооружила русских людей верой в правоту их борьбы за возрождение страны. К концу правления Дмитрия Донского Московское княжество стало второй русской землей по площади (после Новгородской земли) и первой — по количеству населения. Испытанием готовности Руси начать борьбу за свое возрождение явилась Куликовская битва 1380 года, подготовка к которой осуществлялась при непосредственном участии Сергия Радонежского.

Битва. Явилась переломным событием в жизни Руси. Впервые столь крупная армия Золотой Орды во главе с ханом Мамаем была разбита русскими войсками. Победа в битве показала, что русские нашли дорогу к спасению. В тоже время стало ясно, что двух главных условий для начала поворота в историческом развитии Руси еще не было. Русь не смогла объединиться перед началом сражения. На Куликово поле не вышли воины Новгородской, Тверской, Рязанской, Нижегородской, Смоленской земель. Напротив, многие народы Восточной Европы объединились против Руси. На стороне монголо-татар выступили отряды черкессов, осетин, армян, некоторых народов Поволжья, генуэзцев из Крыма. На помощь к Мамаю спешили войска литовского великого князя Ягайло. По некоторым данным, на стороне монголов выступили и войска Рязанского княжества, население которое сто сорок лет назад приняло первый удар Золотой Орды и героически отражало его. Таким образом, перед решающей битвой русские оказались разъединенными, а противники Руси с Запада, Востока и Юга объединились. Из Куликовской битвы можно было сделать выводы: 1) Русь должна была исходить из опасности объединения всего окружавшего ее мира против нее; 2) она не могла слепо полагаться на солидарность или хотя бы на отсутствие измены в собственных рядах. Очевидно, что эти выводы во многом определили последующую. политику князей, а затем и царей Москвы.

Несмотря на победу на Куликовом поле, у русских князей не должно было быть иллюзий относительно быстрого достижения своих целей. Вероятно, такая оценка могла быть сделана после вторжения в Москву нового хана Золотой Орды Тохтамыша в 1382 году. Руси опять надо было долго ждать ослабления ее врагов и упорно собирать силы для решительного сражения.

Понадобилось еще сто лет для воссоединения почти всех русских земель под властью Ивана 111 и постепенного ослабления Золотой Орды и ее союзников, прежде чем в 1480 году произошло освобождение от ее власти. При его сыне Василии III Москва включила в единую Русь последние независимые русские земли. Таким образом задача воссоединения страны была решена.

В течение полувекового правления Ивана IV (1533–1584) были предприняты попытки осуществить основные внешнеполитические задачи России. При этом царе была окончательна сформирована централизованная и военизированная система управления Руси, складывавшаяся со времен Ивана Калиты. Уроки Куликовской битвы не прошли даром. Созданная Иваном Грозным государственная система исходила из абсолютного подчинения населения страны вне зависимости от его социального и классового положения самодержавной власти. Измена реальная или даже мнимая беспощадно подавлялась самыми жестокими мерами. (Впрочем, не менее жестокими, чем были приняты в Западной Европе в том же XVI столетии.)

Класс бояр ограничивался в правах, и на их место выдвигалась военная каста дворян. Дворяне были офицерами, беспрекословно выполнявшими любые приказы верховного главнокомандующего. Крестьяне были переданы в полновластное распоряжение дворян, и им было впервые запрещено переходить от одного помещика к другому. Цель этой централизованной военной организации сводилась к тому, чтобы обеспечить условия для выживания русского народа и других подданных царя.

Народ видел разные стороны созданной системы, но принял ее как единственный исторически оправданный способ своего выживания. Летописец так охарактеризовал Ивана Грозного: «Муж чудного рассуждения; в науке книжного поучения доволен и многоречив, зело к ополчению дерзостен и за свое отечество стоятелен… На пролитие крови неутомим, множество народа, от мала до велика, при царстве своем погубил, многие города свои полонил и много содеял над рабами своими; но тот же царь много доброго совершил».

Создав прочную государственную машину управления, Иван Грозный начал наступления на востоке, юге и западе. Однако 25-летняя Ливонская война на западе кончилась неудачей. Русским не удалось прекратить набеги Крымского ханства на их земли. Зато победа над наследницей Золотой Орды — Казанским ханством — открыла дорогу для движения на восток. Покорение же другой наследницы орды — Астраханского ханства — позволило взять под контроль торговый водный путь в Персию и Индию, За который Русь начала борьбу шесть столетий назад. Таким образом, выйдя к Каспийскому морю, русские перерезали дорогу из Центральной Азии в Европу.

После выхода к Каспию русские в течение почти четверти столетия вели войны, пробиваясь к западным границам Киевской Руси. Почти все материальные, людские и иные потери были понесены русским народом на Западном фронте и его отдельных^ участках. Беспрерывные войны России с цивилизованными государствами Запада были вызваны тем, что эти страны оккупировали земли, на которых жили такие же потомки Киевской Руси, как и русские, исповедуя такую же православную веру. Более того, эти цивилизованные государства не оставляли своих попыток отбросить русских в северные леса и прорваться на азиатские просторы. Четверть тысячелетия Россия вела почти беспрерывные войны с войсками Швеции, Литвы, Польши, Крыма, Турции и их союзников, порой уступая свою территорию и даже оставив на время свою столицу — Москву. Лишь к концу XVIII века Россия сумела вернуть утраты, понесенные ею с середины XIII века, и в основном восстановить западную границу Киевской Руси. В состав России вошли украинцы и белоруссы, образовавшиеся из народа Киевской Руси, а московский царь стал именоваться царем Великой, Малой и Белой Руси. К этому же времени был обеспечен выход России к Черному и Балтийскому морям.

В то же время достижение древней границы не остановило Россию. Возвращение России на рубежи, откуда первые русские князья начинали свои походы на Кавказ, в Балканские, Придунайские страны и к Босфору, неизбежно возродило старые направления движения Руси. Уже при Екатерине II была поставлена задача овладения Константинополем и черноморскими проливами. Ее сын Павел I пытался расширить границы России за счет Валахии и других балканских земель Османской империи.

Воссоединение земель и народов России, Украины и Белоруссии в одном государстве привело также к включению в состав империи Литвы, которая никогда не входила в Киевскую Русь. Победа в Северной войне, вызванной стремлением России вернуть себе свой выход к Балтийскому морю, увенчался включением в. ее состав Эстонии и части Латвии. Новые войны с Швецией привели к завоеванию Россией Финляндии. После 1815 года в состав России были включены польские земли Варшавского герцогства, союзницы Наполеона по походу 1812 года. В результате всех этих приобретений западная граница России вышла за пределы земель, принадлежавших Киевской Руси и населенных ее потомками.

Кроме того, продолжая движение на юг от устья Волги и Дона по причерноморским и прикаспийским землям, Россия в ходе войн с Османской империей и Персией дошла почти до самого конца сухопутной дороги Валдай — Арарат. Взяв под защиту православную Грузию и христианскую Армению, Россия вместе с тем включила в свой состав различные мусульманские народы Северного Кавказа.

Очевидно, что решение в ходе наступления на Западном и Южном фронтах задачи национального выживания переросло в экспансию за пределы этнических границ русского, украинского и белорусского народов… Правда, значительная часть земель, включенных на западе и юге Европы в состав России, принадлежала странам, которые сами захватили их с бывшим на них коренным населением. Включенный в состав России Азербайджан не был независимым государством, а принадлежал до этого Персии. Армения и Молдова входили в состав Османской империи, Эстония, Латвия и Финляндия принадлежали Швеции или немецким баронам, Украина и Белоруссия — Речи Посполитой. Поэтому зачастую приход русских войск по крайней мере не рассматривался местным населением как утрата национальной независимости, а нередко сопровождался прекращением национального или религиозного гнета.

В ряде случаев отторжение Россией земель у цивилизованных европейских стран способствовало становлению их национальной культуры и институтов национального самоуправления. Оказавшись в 1809 году в составе Российской империи, население Финляндии, фактически являвшейся колонией Швеции, впервые за свою историю обрело национальную государственность. Без согласия четырехсословного сейма Великого княжества царь не мог вводить налоги. Финляндия имела свою денежную систему и свои почтовые марки. Доходы княжества целиком шли на его собственные нужды, что способствовало заметно более высокому уровню жизни местного населения.

Завоевание Россией Эстляндии, Лифляндии и Курляндии способствовало ослаблению 700-летнего национального угнетения народов этих стран немецкими феодалами. Если при власти немцев и шведов местным жителям нередко запрещали появляться на территории городов, то после присоединения к России было упразднено принудительное членство в гильдиях городских ремесленников. Это позволило эстонцам и латышам селиться в городах. Вскоре большинство в городских советах стало составлять коренное население. Становление национальной культуры в Эстонии и Латвии начиналось лишь в составе Российской империи.

В тех же случаях, когда в состав России оказались включенными народы, не находившиеся прежде под властью иноземцев, они оказывали упорное сопротивление русским. Эго во многом объясняло восстания польского народа в 1830–1831 и 1863–1864 годы, а также Кавказскую войну 1817–1864 годов. Однако в те времена Россия была не одинока в подчинении чужих народов своей власти против их воли. Точно такую же политику проводили все цивилизованные страны мира. Многие страны Европы захватывали земли своих соседей. Великобритания подавляла ирландцев, Австрия — чехов, поляков, южных славян, венгров и итальянцев, Германия — поляков и т. д. Поэтому движение России на Запад не привело к развязыванию беспрецедентной войны против цивилизованных стран Западной Европы и поглощению одной «Голландии» за другой. Скорее всего, если бы такое явление действительно имело место, то страны Западной Европы, переживавшие в это время подъем в своем развитии, сплотились бы воедино и дали бы достойный отпор такому агрессору. Однако дело обстояло совершенно иным образом.

Вскоре после побед России в Северной войне ее войска постоянно приглашали различные страны Европы, чтобы помочь им в разрешении внутриевропейских конфликтов. С начала XVIII до начала XIX века русские войска неоднократно вступали на земли Пруссии и других германских государств, Франции, Италии, Швейцарии, Австрийской империи и вели там боевые действия по просьбе правительств этих же государств, или их соседей. При этом заинтересованные стороны знали, что русские войска непременно покинут эти территории после окончания военных действий. Более того, в некоторых случаях великие державы сами настаивали на том; чтобы Россия расширила свои владения за счет других европейских стран. Так было во время разделов Речи Посполитой. Так было в Тильзите, когда Наполеон предлагал Александру занять Финляндию и Польшу. Так было в 1917 году, когда Франция предлагала Временному правительству присоединить к России польские земли, находившиеся в составе Германии.

Получалось, что страны Западной Европы не видели в России угрозу дня их цивилизации. В то же время они осознавали огромный военный потенциал России, а потому постоянно обращались к ней за помощью. Очевидно, что морская и трансокеанская Западная Европа, несмотря на постоянный с XIII века подъем в своем развитии, была слабее в военном отношении по сравнению с Россией, которая до XVIII века была лишена выхода к Черному и Балтийскому морям и имела выход в Мировой океан лишь зимой через замерзавшее Белое море. Очевидно, что не только победа над Наполеоном, но и многочисленные победы русских войск над армиями Швеции, Речи Посполитой, Пруссии и других европейских стран объяснялись не чудом и вмешательством потусторонних сил, а тем потенциалом, который Россия обрела на землях Арктиды.

Постоянно «размораживая» природные богатства Арктиды, Россия создавала промышленность, способную обеспечить армию современным вооружением. Развитие цивилизованного сельского хозяйства там, где до появления русских жили лишь немногочисленные охотничьи племена, способствовало постоянному росту населения, а поэтому Россия могла собирать все более и более крупные армии, которые вскоре стали самыми большими в Европе. Солдаты этих армий были закалены «наиболее арктическими» условиями, по сравнению с теми, что существовали в других странах Европы.

Однако если победы России в Европе давно прославили ее, вызывая злобную ненависть у врагов и недоуменное восхищение у патриотов, то ее гораздо более поразительные успехи на восточном направлении долгое время оставались практически незамеченными. Между тем есть основания полагать, что победы, одержанные Россией в Азии, сыграли более значительную роль в ходе мировой истории.

Если на протяжении 400 лет отечественной истории можно без труда обнаружить, где проходили Западный и Южный фронты России, то историческое продвижение нашей страны на восточном направлении нельзя очертить четкими линиями. Лишь отдельные крепости, которые воздвигали русские на Востоке, свидетельствовали о наличии гарнизонов регулярных войск на некоторых участках весьма расплывчатой восточной границы. Движение на восток не было позиционной войной, которая требовала засечных полос, застав или погранслужб. Само продвижение России было делом не столько царских войск, сколько вольных людей, бежавших от власти помещиков.

Хотя в правление Ивана Грозного русские крестьяне утратили право на переход от одного помещика к другому, географические условия позволяли им уйти от власти дворян. Уже со второй половины XV века за линией границ и на окраинах русского государства беглые крестьяне стали создавать поселения, именуя себя казаками. Толкование происхождения этого тюркского слова различно и позволяет увидеть двоякий смысл, который в не го вкладывался. Одни считают, что это слово означало удалец и вольный человек. А. Тойнби уверяет, что это слово кочевые тюркские народы употребляли для обозначения «человека, находящегося вне закона и не признающего власти законных кочевых повелителей». По мнению А. Тойнби, кочевники считали «казаками» тех, кто вел оседлую жизнь и отказывался подчиняться власти «законным» хозяевам степей. Оба толкования (и позитивное, и негативное) можно объединить: «удалые» казаки провозглашали свою свободу, бросая вызов господству кочевников в степях.

Общинные порядки оберегали и личную вольность отдельного казака. В казацких общинах решения принимались на общих собраниях («сход», или «круг»). Даже не пытаясь вернуть беглых помещикам или покорить их, цари стали использовать казаков для охраны границ. Казаки получали жалование за службу, боеприпасы, хлеб. Сочетая крестьянские занятия с военной службой, казаки постепенно раздвигали границы Руси на юг и восток. Расселяясь на богатых землях Дона и Терека, казаки одновременно расширяли и углубляли русский клин между Литвой, Крымским ханством, с одной стороны, и кочевыми племенами Заволжья. Их движение к Кавказским горам во многом способствовало выходу России к Малой Азии и Ирану.

Значительно большие территориальные приобретения казаки принесли стране на востоке. С ведома Ивана Грозного через три десятилетия после взятия Казани отряд русских казаков под водительством Ермака, перейдя за Урал, вошел в пределы Сибири и разгромил Сибирское ханство. Таким образом за один поход Россия прошла половину пути, отделявшую Москву от Тихого океана.

С конца XVI века движение казаков на восток продолжалось. Вместе с ними шли русские охотники, добывавшие пушнину. Хотя центральное правительство поощряло это движение русских людей, зачастую инициатива в организации походов принадлежала частным лицам или местным властям. В начале XVII века русские проникали в бассейн среднего Енисея. В 30-е годы XVII века они достигли Ангары. В 1632 году русские добрались до полюса холода и основали на Лене Якутский острог. В 1639 году русские вышли в Охотское море. В 1648 году казак Семен Дежнев, отправившись из устья Лены, впервые проплыл по проливу между Евразией и Америкой, обогнув Чукотский полуостров. Меньше чем через сто лет после взятия Казани русские вышли к концу Северного трансконтинентального сухопутного пути.

Упорное движение в глубь Арктиды, к полюсу холода и Северному магнитному полюсу, до конца северного пути и далее было подкреплено осознанием своей исторической миссии в годы национальной трагедии после утраты независимости и разорения. Возможно, мало кто из участников этого движения мог бы достаточно ясно объяснить причины своего стремления упорно раздвигать пределы России по снежным и ледяными просторам. Однако очевидно, что осознание необходимости такого движения окрашивало помыслы людей, их православную веру и их русское национальное самосознание.

Сила этого движения не иссякла и в последующие годы. Создание Российско-американской компании в 1799 году привело к распространению владений России на всю территорию нынешнего самого северного и самого крупного штата С ША. Активность русских купцов в Северной Америке позволяла России претендовать на земли нынешней канадской провинции Британской Колумбии и штатов Орегон и Вашингтон. Стремление на северо-восток проявилось в отношении к продаже Аляски. Ни одна территориальная утрата России, каких она потом немало понесла, не вызывала столь больших сожалений и столь долгих пересудов, которые не прекратились даже через сто лет после сделки 1867 года.

Уверенность, с которой русские люди покоряли просторы Арктиды, свидетельствовала о том, что они овладели навыками, необходимыми для жизни в самых различных ее частях. Десятилетиями русские люди пробирались в тыл кочевникам по побережью Северного Ледовитого океана и через центральную часть Сибири. Стойбища кочевников Центральной Азии были обойдены с севера. К этому времени они не только научились не хуже кочевников ездить верхом, но и перебрасывать кавалерийские формирования в зимнее время через снега, льды и морозы.

Русские умели наступать и летом, используя свои навыки покорителей водных магистралей, которыми не обладали кочевники. Как указывал А. Тойнби, «казаки подавили вооруженную силу кочевников, овладев реками. А реки были единственными элементами степей, которые не находились под контролем кочевников и скорее «работали״ против них, чем за них. Для кочевников реки были грозными препятствиями и бесполезными как пути сообщения, в то время русские крестьяне и плотники были искусны в речном судоходстве. Казаки, научившись не хуже своих кочевых противников искусству езды на лошадях, не разучились быть покорителями вод».

К началу XVIII века русские владения на севере и востоке в основном вышли к материковой линии Евразии. Южная граница России стала проходить в основном по северному пути, то есть по верхнему рубежу внутреннего континента. Арктида оказалась разделенной на две части. Ее северная, самая большая и самая холостая часть оказалась в составе России. Стратегическая магистраль, вокруг которой консолидировались разрушители древних цивилизаций, оказалась в руках русских.

Вскоре русские вошли в непосредственное соприкосновение с древними странами мира. В конце XVII века русские казаки, заселявшие земли Приамурья, столкнулись с маньчжурскими войсками. По Нерчинскому договору, подписанному в 1689 году, Россия была вынуждена оставить занятые казаками земли Албазинского воеводства, но этот договор впервые урегулировал отношения России с Китаем. Таким образом через сто с лишним лет после разгрома Сибирского ханства Россия вышла к крайней северо-восточной окраине древнего цивилизованного пояса. А Тойнби так оценил значение этого события: «После того, как казаки, служившие Московии, и манчжурские хозяева Китая столкнулись друг с другом, уже не трудно было догадаться, чем на этот раз закончится драматический спектакль, который бесконечно повторяли кочевые народы». Однако это всемирно-историческое событие не было замечено в Западной Европе, еще переживавшей по поводу сражения австрийской армии с османами под стенами Вены 1683 года. Да и много позже, восхваляя победу Западной Европы над османскими наследниками кочевых народов Центральной Азии, мало кто задумался, куда вдруг делись кочевники и почему они перестали тревожить цивилизованный мир своими набегами.

Однако перечень событий, приведших к включению значительной части евразийской Арктиды в состав России, не позволяет достаточно ясно понять, каким образом было покончено с вечной угрозой кочевых народов. Усилия, которые потребовались русским для своей победы над кочевыми народами, можно оценить из замечания А. Тойнби, обратившего внимание на то, когда и при каких обстоятельствах западная цивилизация смогла, наконец, одолеть кочевников, живших на южной периферии древних цивилизованных государств: «Современные западные создатели империй одержали верх над своими первобытными противниками, бросив против них свою превосходящую индустриальную мощь… Западные военачальники подавили сопротивление кочевников с помощью таких средств, как железные дороги, автомашины и самолеты». Следует учесть, что все эти изделия прогресса были брошены против сравнительно небольших отрядов кочевников, которые оставались непокоренными к началу XX века. Каким же образом до изобретения паровозов, автомашин и самолетов русскими людьми был уничтожен главный заповедник кочевников? Какими средствами был разбит механизм ноосферы, в котором было предусмотрено регулярное разрушение цивилизованных стран силами кочевых народов?

Хотя русские казаки держали наготове кремневые ружья и сабли, основными-орудиями, с помощью которых они покорили Арктиду, были инструменты мирного труда. Игнорируя очевидное, Токвиль утверждал, что продвижение своей цивилизации с помощью плуга русским было не знакомо. Значительная часть земель, которые учитывались З. Бжезинским в его доказательствах людоедской природы России, была покорена без единого выстрела. По мнению директора Библиотеки Конгресса США Джеймса Биллингтона, главными орудиями русского крестьянина, с помощью которых он покорил земли от Днепра и Невы до Берингова пролива к Сахалина, были икона и топор. При этом Д. Биллингтон в своей книге «Икона и топор. Объяснение русской культуры», подчеркивал созидательное значение топора как главного инструмента в русском деревянном зодчестве. По мнению же Арнольда Тойнби, главным орудием, которым воспользовались для покорения Центральной Азии, была соха. Казаки смогли противопоставить кочевникам более передовой образа жизни и способ производства: оседлость и земледелие. «Казаки, — подчеркивал А. Тойнби, — одолели кочевников, завладев сельскохозяйственными ресурсами».

И все же покорение Аркткды с помощью иконы, топора и сохи не было религиозной и экономической экспансией цивилизованного народа, который загонял былых обитателей края в резервации. Освоение русскими Арктиды произошло быстро, потому что экспансия России имела принципиально иную природу, чем у древних сухопутных, морских и океанских цивилизаций. У России не было сплошной линии фронта цивилизации против остальной ноосферы в виде Великой китайской стены, цепей заморских колоний, как у финикийцев и греков, или приокеанских колоний, как в Америке, Африке и Азии. Имея свои опорные пункты в виде крепостей на ряде опасных направлений, русским не было нужды рассекать всю Евразию ка ״свою» и ״чужую». Не имея материальной границы, русские не воздвигали и непреодолимых социальных или этнокультурных барьеров, отделявших их от ״туземцев», подобных тем, что отделяли западных колонизаторов от ״туземцев» Америки, Африки, Азии, Австралии и островов Океании.

Не будучи привязанными к осям сухопутной цивилизации или к побережьям морей или океанов, русские люди свободно расселялись в Арктиде, чувствуя себя не пришельцами на чужих землях, а равноправными обитателями сурового края. Суровая природа не позволяла здесь выжить слишком многим людям, а поэтому места хватало всем. В то же время условия природы уравнивали русских с местными жителями. Природа Арктиды ставила сотрудничество с людьми других культур на первый план, а национальные барьеры теряли значение. Кроме того, оседая вблизи древних маршрутов, по которым десятками тысяч лет перемещались различные племена, восточные славяне освоили способность общаться с самыми разными племенами и находить с ними способы мирного сосуществования.

Восточные славяне, которые со времен Киевской Руси общались с самыми разными этническим группами, привыкли находить понимание с представителями самых разных культур: с греками Причерноморья, кочевыми народами, южными и западными славянами, эстами и другими народами Прибалтики, норманнами и племенами Крайнего Севера. Еще до создания Киевской Руси распространение восточных славян в Восточной Европе не вызывало кровопролитных конфликтов. Как подчеркивал Ф. Ф. Нестеров, «славяне расселяются по Восточно-Европейской равнине, мирно обтекая островки угро-финских племен… Между пришельцами и коренным населением не возникает отношений господства и подчинения; редко случаются вооруженные столкновения, ибо земли, основной предмет эксплуатации со стороны славянских поселенцев, обширны, заселены крайне редко и не представляют собой сельскохозяйственной ценности в глазах финнов, охотников и рыболовов. Славянская община постепенно включает в себя на равных основаниях угро-финские поселения».

Аналогичным образом русские растворили в своей среде различные тюркские племена Евразии. Ф. Ф. Нестеров подчеркивал, что во времена Киевской Руси «на юге и юго-востоке, в приграничной с «диким полем» полосе… тюркские племена берендеев, черных клобуков, торков, выброшенные из степей жестокой конкуренцией за пастбища со своими сородичами, оседают, с позволения киевских князей, среди славянского населения».

Даже интервенты не раз растворялись среди русских. Если в Западной Европе норманны оставались чужеродным элементом на протяжении многих веков, что служило причиной постоянного антагонизма между ними и саксами, вызвало восстание против их владычества в Сицилии, то на Руси варяжские дружины быстро растворились среди русского правящего слоя. В дальнейшем подобная интеграция в русское общество видных представителей стран, наступавших на Русь, привела к тому, что потомки ханов Золотой Орды и князей Литвы становились основателями ведущих дворянских родов.

Тем легче интегрировались в русское общество выходцы из дружественных народов. Помимо князя Багратиона многие сыны древней Грузии играли заметную роль в высшем русском обществе. В последний год правления Александра II армянский дворянин Лорис-Меликов стал фактическим диктатором России. Высшие посты в правительстве России занимали в XIX веке грек Каподистрия и еврей Нессельроде. В правительстве России немцы занимали не только заметное, но иногда ведущее положение.

Россия никогда не была страной, в которой вход в высшее общество был доступен лишь «белым, русским, православным». Россия стала единственной европейской страной, на территории которой сосуществовали многочисленные общины коренного населения, исповедовавшие все основные монотеистические религии мира, рожденные на центральной магистрали — христианство, ислам, иудаизм и буддизм. Сохранялись здесь и племена, исповедовавшие древние языческие верования. Персонаж романа А. И. Куприна «Поединок» даже хвастался тем, что его денщик, чуваш по национальности, приносил воинскую присягу с соблюдением языческих обрядов.

С XI века на территории Киевской Руси стали селиться иудаизированные хазары, постепенно слившиеся с евреями, которые покидали гетто Западной Европы. Исследователи быта еврейских местечек отмечали сильное влияние на них стиля жизни русских, украинских, белорусских крестьян, хотя их обитатели сохранили в неприкосновенности свой язык и быт. Первые в Одессе еврейские погромы, которые произошли в начале XIX века, возникли на почве торговой конкуренции между евреями и греками. Последующие же погромы были связаны с политическими процессами в стране и отнюдь не были вызваны якобы «исконным» антисемитизмом русских людей.

Проблемы отношений с общинами иных верований возникали не из-за религиозной нетерпимости, а были, как правило, вызваны экономическими или политическими причинами. Так, объясняя в своем прошении Екатерине II свою просьбу установить территориальные пределы для деятельности еврейских коммерсантов, которые стали подданными империи после разделов Польши, московские купцы особо оговаривали, что действуют «отнюдь не из какого-либо к ним, в рассуждении их религии, отвращения и ненависти», а исключительно из-за понесенного ими материального ущерба. (Купцы сообщали, что эти коммерсанта «производят розничную торговлю вывозимых самими ими из-за границы иностранными товарами, с уменьшением против настоящих цен, тем самым здешней всеобщей торговле причиняют весьма чувствительный вред и помешательство. И сия против всех российских купцов дешевая товаров продажа явно доказывает не иное что, как тайный через границы провоз и совершенную утайку пошлины».)

Веротерпимость в России способствовала тому, что после присоединения к ней Прибалтики сотни тысяч латышей, эстонцев и литовцев, католиков и протестантов стали переселяться в центральные или южные районы империи. Русские крестьяне активно сотрудничали с XVIII века с немецкими колонистами, исповедовавшими самые различные протестантские учения.

Отказ от религиозных и национальных барьеров распространялся на все народы, вне зависимости от их уровня развития.

Россия не знала правила «хороший тунгус — это мертвый тунгус». Готовность русских разделить с охотничьими племенами общую долю в суровом краю облегчала симбиоз различных культур, находившихся на разных уровнях развития. Как отмечалось в изданной в 1914 году официальной публикации «Азиатская Россия», «браки русских с инородцами совершались во множестве. В результате получалось широкое и повсеместное смешение русских со всевозможными инородческими племенами. В Березовском и Сургутском уездах Тобольской губернии русские старожилы напоминают остяков своими скуластыми лицами и узким разрезом глаз. Пелымцы похожи на вогул. В Барабе и приалтайской местности русскими усвоены татарские и киргизские черты».

Миф о русском «колониализме» был рожден в результате механического перенесения впечатлений о трансокеанской экспансии Запада на Россию. По этой же причине был рожден и миф о российской «тюрьме народов». Русские «колонизаторы», прибывавшие в XIX веке в Среднюю Азию, Казахстан, Закавказье, не были конкистадорами, превращавшими в рабов местные племена. Они не стали плантаторами, заставлявшими «туземцев» работать на своих поместьях. Не были они и фермерами, отстреливавшими местных жителей или загонявших их в резервации. Социальное положение русского крестьянина-переселенца и казака было не выше, чем местных крестьян. Как впоследствии вспоминал А. Ф. Керенский, долго проживший в Ташкенте, «готовность, с какой русские пришельцы сходились с местным населением, снискав их уважение и дружбу, была просто удивительной». Казаки Северного Кавказа приобретали себе «побратимов» среди жителей местных гор, в том числе и среди непокорных чеченцев.

Отношение большинства русских людей, а также украинцев и белоруссов к представителям иных языковых и расовых групп как к равным позволяло народам России находить общий язык даже во время социальных выступлений. Задолго до того, как в Западной Европе был выдвинут лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», обездоленные России соединялись в общей борьбе против классового угнетения. Так было, например, в ходе восстания Емельяна Пугачева, в котором помимо русских казаков приняли участие казахи, башкиры, оренбургские татары и некоторые народы Поволжья.

Разумеется, в государстве, в котором сохранялось классовое неравноправие, поддерживались сословные и культурные барьеры, существовало и неравенство в возможностях различных национальных трупп. И все же определенные трения между различными народностями и национальные предрассудки уравновешивались преобладавшей тенденцией к национальной терпимости.

По. этой причине присоединение к России многих народов Центральной Азии было результатом удовлетворения их просьб о добровольном присоединении к империи. Стремясь заручиться поддержкой России в борьбе против Джунгарии, постоянно нападавшей на казахов, хан казахского Младшего жуза в 1726 году обратился с просьбой о принятии в российское подданство. Эта просьба была удовлетворена через 4 года. В 1740 году с такой же просьбой обратился хан казахскогоСреднего жуза. В1741—1742 годы русские войска помогли казахам отразить нашествие джунгаров. Еще через сто лет подданство России попросили казахи Старшего жуза. Добровольно приняли присягу на подданство России киргизы Иссык-Куля, Чуйской долины, Тянь-Шаня и ряда Других районов Киргизии.

В то же время необходимость защищать казахов от нападений Кокандского и Хивинского ханств в конечном счете привела к вторжению России в их пределы. Кокандское ханство было присоединено к России, и был установлен российский протекторат над Хивой и Бухарой. Достигнув теплых краев Средней Азии, Россия вышла на крайние южные границы Арктиды и получила в Азии общую границу со всеми странами древних цивилизаций — Ираном, Афганистаном и Китаем.

При всем значении военных действий России по покорению земель и упорстве русских в распространении оседлого образа жизни в суровых краях главная причина покорения Арктиды была иной. В лице русских крестьян кочевые народы не видели господ, которые грабят и убивают и которых следует грабить и уничтожать. Ликвидировав барьеры между цивилизованными и нецивилизованными народами, Россия смогла устранить основу для существования механизма, разрушавшего цивилизации.

Начав покорять Арктиду, русский народ постепенно обрел физический, интеллектуальный и моральный потенциал, необходимый для того, чтобы стать хозяином на значительной части ее просторов. Одним из даров Арктиды стала способность строить отношения с другими народами на иных принципах. Заложив основы новых отношений внутри ноосферы, русская цивилизация изменила ход мировой истории.

 

ГЛАВА 40

ЦИВИЛИЗАЦИЯ В АРКТИДЕ

______________________________________

Помимо представителей коренного населения, веками живших на землях Арктиды, в ее освоении приняло участие и немало иностранцев. Открывая двери Зарубежным торговцам, высококвалифицированным специалистам и направляя на Запад на учебу русских людей, Россия начала приобщаться к передовому научному и техническому опыту. Как Рим и греческие города античности в эпоху морской цивилизации, как Япония и другие Страны Востока во времена гегемонии западных трансокеанских держав, России было жизненно необходимо освоить те достижения современного мира, которые ей были долго недоступны.

Торговое и военное соперничество с высокоразвитыми странами Западной Европы и активное использование иностранного опыта позволили России лучше раскрыть свой потенциал. За первую четверть XVIII века в стране резко возросло промышленное производство. Видный приближенный Петра I П. П. Шафиров писал, что налажено, производство таких товаров, «о которых многих и имена прежде сего в России мало слыхано». Страна, которая в начале XVIII века ввозила металл из-за рубежа, к концу Северной войны увеличила производство чугуна в четыре раза. Позже Россия стала экспортировать чугун в Швецию и Англию.

Перенос столицы в новый Санкт-Петербург означал поворот России к Западной Европе. Новый город строился по образцам западных столиц, а его прямые как стрелы проспекты и некоторые улицы, названные «линиями», отражали обретенный Россией опыт мореплавания. Россия ускоренно европеизировалась. По примеру западноевропейских государств в стране создавались светские школы, стали выходить газеты, была создана Академия наук, были открыты первые общедоступные музеи и театры. Превращение крестьянского сына и выходца из русского Поморья Михаила Ломоносова в выдающегося ученого, писателя и художника стало ярким проявлением того, как природные способности русского народа «размораживались» по мере распространения западных институтов образования и культуры.

Русские люди быстро осваивали явления непривычной им цивилизации. В лучших образцах европейской культуры они обнаруживали ответы на многие вопросы, которые-их волновали. Этому помогла и сформировавшаяся в русском национальном характере способность понимать людей иных культур. Возможно, этому способствовало общее индоевропейское происхождение, проявлявшееся и в современной культуре. Можно предположить также, что многие произведения западноевропейской культуры отражали влияние Арктиды на сознание людей, их характеры и мировосприятие. Произведения западной литературы волновали сердца русских людей, я дамы русского света XVIII века проливали слезы над страданиями героев Ричардсона и Руссо, царь Николай I требовал присылать ему из Парижа верстку последних французских романов, не дожидаясь их. выхода в свет, а в конце XIX века русские мальчики собирались сбежать в Америку, начитавшись романов Фенимора Купера и Майн-Рида.

События западноевропейской истории, легенды и мифы Запада воспринимались лучшими умами России как явления своего прошлого и своей культуры. Поэтому А. С. Пушкин писал «сцены из рыцарских времен», а П. И. Чайковский создавал «Лебединое озеро» и «Щелкунчик». Васнецов, посвятивший лучшие свои произведения прошлому и сказкам Руси, видел в работах Рембрандта непревзойденные эталоны изобразительного искусства. Такой патриот России, как Достоевский, восхищался картинами Клода Лоррейна, а ожидая своей казни, думал о том, что созданием «Дон Кихота» человечество уже оправдало свое существование на планете.

Путешествия в Западную Европу стали для многих образованных людей России духовной потребностью. Персонаж романа «Подросток» Версилов объяснял своему сыну причины, почему «русским дороги эти старые чужие камни»: «Русскому Европа так же драгоценна, как и Россия… Европа так же была отечеством нашим, как и Россия». В европейских «сокровищах наук и искусств» Версилов, как и другие мыслящие люди России, видел «осколки святых чудес».

Однако приобщение к западной цивилизации часто происходило за счет принижения ценности русской культурной традиции. Усиленно внедряя образцы западной цивилизации в России, Петр I, а также многие из его наследников и наследниц искренне радели о судьбе страны. Тогда было принято считать, что западная цивилизация является единственно возможным современным способом существования развитой культуры. Все же, отличавшееся от западных образцов, расценивалось как проявление дикости и варварства. Поэтому их насаждение сопровождалось искоренением русских обычаев и нравов, как «диких» и «отсталых». Такое отношение к своей культуре вызывало у многих русских сознание своей неполноценности.

Объясняя давление западных стандартов на сознание русских людей, Александр Герцен писал: «Мы до сих пор смотрим на европейцев и Европу в том роде, как провинциалы смотрят на столичных жителей, — с подобострастием и чувством собственной вины, принимая каждую разницу за недостаток, краснея от своих особенностей, скрывая их, подчиняясь и подражая. Дело в том, что мы были застращены и не оправились от насмешек Петра I, от оскорблений Бирона, от высокомерия служебных немцев и воспитателей-французов».

В то же время вопреки надеждам Петра I и его последователей внедрение моделей Западной Европы вызывало не только психологический дискомфорт, но и очевидное несоответствие между зарубежными заимствованиями и русской средой. Травка для английского газона не желала расти в России: ей требовались иная почва и иной климат. Выращенные с трудом газоны зарастали одуванчиками. Солдаты обмораживались в мундирах, сшитых для климата Пруссии, а в зданиях, сооруженных по образцу итальянских дворцов, было холодно большую часть года. Правила же, безупречно выполнявшиеся в Западной Европе людьми, которые поколениями приучались к неукоснительному соблюдению феодальных законов негородского порядка, не приживались среди русских крестьян, привыкших к своему деревенскому «ладу» и полагавшихся на свою «смекалку», а не на писанные инструкции. «Табели о рангах», введенные Петром I, протокольные предписания, многочисленные службы контроля за деятельностью людей навязывали России образ жизни, рожденный в иных условиях и несвойственный укладу страны. Импортированная цивилизация имела мало общего с природой страны, характером его народа, русской цивилизацией.

Иностранное мировосприятие не «состыковалось» с русским. А. Герцен писал о том огромном ущербе, который нанесло России механическое внедрение немецкой философии в русское мышление. Он отмечал: «Немецкая наука, и это ее главный недостаток, приучилась к искусственному, тяжелому, схоластическому языку своему именно потому, что она жила в академиях, то есть в монастырях идеализма… Механическая слепка немецкого церковно-ученого диалекта была тем непростительнее, что главный характер нашего языка состоит в чрезвычайной легкости, с которой все выражается в нем — отвлеченные мысли, внутренние лирические чувствования, «жизни мышья беготня», крик негодования, искрящаяся шалость и потрясающая страсть… Молодые философы наши испортили себе не одни фразы, но и пониманье; отношение к жизни, к действительности сделалось школьное, книжное…» Па аналогичным причинам Иван Карамазов высмеивал книжную логику западной философии, по которой «все одно из другого выходит прямо и просто, все течет и уравновешивается», называя это «эвклидовской дичью».

«Нестыковка» западной и российской цивилизаций была связана не просто с обычными трудностями межкультурных контактов. По мере развития России эти трудности не ослабевал^, а усиливались. Искренне восхищаясь лучшими произведениями западной культуры, русские люди тяготились рамками западного образа мысли и образа жизни. Русское мышление не могло удовлетворить ни «эвклидово» плоскостное мировосприятие морских цивилизаций, ни абстрактный поиск «запредельных далей», в котором Шпенглер видел высшее проявление готического духа.

Победа России над Наполеоном способствовала духовному раскрепощению страны, выходу из-под господства западного влияния. Н. Г. Чернышевский писал: «Не русские журналы пробудили к новой жизни русскую нацию, ее пробудили славные опасности 1812 года». Эта победа развеяла миф о превосходстве Запада и необходимости России во всем следовать примеру цивилизации, которая принесла нашей стране разорение и смерть. Огромные интеллектуальные и духовные резервы страны высвобождались по мере осознания страной своего особого пути развития. Избавляясь от поверхностной имитации западной культуры и господства чужих образцов, Россия создавала новые способы восприятия мира. В XIX веке российская культура переживала подъем, схожий с тем, что происходил в культуре Западной Европы в период Возрождения. Однако в отличие от западного русское Возрождение не обращалось к погибшей культуре античности. Писатели и художники, композиторы и ученые обращались к народной традиции и непосредственно к русской природе.

Героями многих произведений культуры стали люди из народа, а объектом изображения — русская природа. Искусствовед, восторгаясь картиной Ивана Шишкина «Сосновый бор», писал: «Да это родные сосны, а не итальянские пинии, когда-то бывшие в моде. Кому не знаком и этот ручеек, выбегающий из глубины леса, с проглядывающими сквозь прозрачные струи маленькими камешками. Кому не знакомы и эти спиленные, вывернутые с корнями бурею сосны!»

Русские поэты и писатели, художники и композиторы нередко изображали родную землю сказочным краем, и их восторженные изображения русской природы и русской жизни создавали могучее поле притяжения. Русский земной рай был непохож на ветхозаветные представления, сложившиеся в землях Востока. Для его изображения художники слова, кисти и мелодии не избирали удаленную точку обзора, как их собратья по искусству из западных стран.

Русский земной рай завораживал, заставляя забывать все на свете, и притягивал к себе в самую его гущу. Деревья Жизни представляли на картине Шишкина бурелом из огромных елей, а обитатели русского земного рая были представлены грозными и одновременно добродушными медведями. А. Майков мог часами любоваться невзрачным лесным болотцем и воспевать его с таким же восторгом, с каким раньше описывал горные пейзажи Италии. Смены времен года открывали новые красоты родной земли и позволяли особенно остро воспринимать вечные проблемы жизни и смерти. Поэты и художники старались передать в своих произведениях «пышное природы увяданье», «божественную стыдливость страдания» умирающей жизни и душевный подъем человека, выступающего наперекор силам смерти (А. Майков писал: «Смерть сеет жатву свою… только я весел душой — и, как безумный пою!»). Зимний холод не был торжеством смерти, а, по словам Ф. Тютчева, лишь «сном волшебным», который «очаровывал» и «околдовывал» русский лес. Зима в стихах А. С. Пушкина и на картине И. Сурикова вызывала ощущение радости и веселья.

Обращаясь к русской жизни, творцы русской культуры открывали в ней неиссякаемые источники энергии. «Корсаков, — по словам музыковеда, — принес в свое творчество память о зеленых тихвинских лесах, дождях и радугах, о старинном русском укладе… Русская жизнь… просилась в музыку поэзией народных песен, обрядов, игр».

Живая народная речь для русских писателей стала, по словам И. Тургенева, их «поддержкой и опорой». «Выражается сильно российский народ! — писал Н. Гоголь, — Нет слова, которое было бы так замашисто, так вырывалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и живо трепетало, как метко сказанное русское слово». М. В. Ломоносов считал, что русский язык соединил достоинства всех западноевропейских современных и древних языков. «Великий, могучий, правдивый и свободный русский язык» стал в произведениях A. C. Пушкина основой литературной речи.

Выразительное и емкое русское слово служило средством передачи представлений о мире, сложившихся в создании писателей: умелое обращение с ним позволяло им необыкновенно точно запечатлевать самые различные стороны жизни и ее нюансы.

Гоголь разработал свой способ изображения «самых неуловимых особенностей», требовавший «сильно напрягать внимание, пока заставишь перед собою выступить все тонкие, почти невидимые черты». Этот метод воспроизведения реальности был чужд искусственной игре в образы с целью поразить читателей. «Серебряные змеи», которые, по словам Афанасия Фета, ползут через сугробы — это точное описание метели, когда снег тонкими и длинными полосами движется по земле. В мушке и живописи русские композиторы и художники искали новые средства для наиболее верного воспроизведения реальности, преобразованной человеческим сознанием. Поиск новых музыкальных средств позволил Модесту Мусоргскому перестроить оперу в соответствии с музыкой человеческого голоса. Концентрируя в себе многовековой опыт народа, словесные, музыкальные, живописные образы русской культуры становились мощными средствами осмысления окружающего мира.

С их помощью русские творцы подходили к пониманию высшего порядка, скрытого за внешним хаосом природы и в загадочной человеческой натуре. Обнаруживая такой порядок, они воссоздавали его в своих творениях. Искусствоведы отмечали, что «композиционное решение «Соснового бора» Ивана Шишкина было близко к естественному строю пейзажа, наблюдаемому в натуре». Ритм «моря» в опере Римского-Корсакова «Садко», по словам музыковедов, преобразовывал «слепую, беззаконную стихию в стройную систему, хаос — в космос». Они писали, что «Корсаков создал — и это было подлинным открытием — новый Музыкальный образ моря, дивную в своей простоте ритмическую формулу волн, бегущих на бескрайнем просторе».

Русские поэты и писатели словно предлагали своим читателям оптический прибор, с помощью которого можно точно разглядеть мелкие детали, тончайшие переходы красок, мелодий, внутреннее состояние человеческой души. Такой прибор позволял уловить внешне незаметное, обыденное, но очень существенное явление, а следовательно, лучше понять происходящее. Голая степь, через которую проехали без происшествий герои повести Чехова, превращалась им в сказочное царство, в котором жили интереснейшие люди. Психологическая установка на постоянное внимание к «тонким, почти невидимым чертам», о которых писал Н. Гоголь, стала важным элементом творческого сознания России. Слова «наблюдательность и наблюдательность», которые Иван Павлов приказал начертать на фасаде своего научного центра, определяли один из важнейших методов изучения мира учеными, писателями, композиторами, художниками России.

Вместе с тем новый инструмент познания мира обладал не только достоинствами совершенного микроскопа и фотоаппарата. Безупречно реалистичные произведения были плодами свободного творческого воображения. Наиболее обобщающие идеи русского Возрождения, как во времена аналогичного явления в Западной Европе, были изложены не в виде общественных теорий, а в художественной форме. Сюжеты литературных работ, предельно правдивых в описании социальных условий опирались не на статистически вероятное развитие событий, а на исключительный исход, возможный лишь по логике творца. Русские пейзажи, точные с точки зрения географии и ботаники, изображали сцены, которые зритель не смог бы наблюдать в натуре: верно воспроизведенные детали природы соединялись воображением творцов в захватывающие, сказочные картины.

Дотошная внимательность к реальным деталям у Гоголя органично сочеталась с безудержной фантазией. На полотнах Васнецова появлялись Илья Муромец и другие богатыри из русского эпоса, витязь, стоящий на распутье перед дорожным камнем, Иван-царевич, едущий верхом на волке. Реалистичное воспроизведение звуков моря а «Садко» служило музыкальным фоном для сцен у морского царя. Поиск жизненной правды вел к той грани, где невозможное становилось вероятным, а мечта и сказка становились былью. Непризнание границ, разделяющих мир на «допустимое для познания» и «закрытое», давало русской мысли, в том числе и научной, полную свободу для перемещения во времени и в пространстве.

Усовершенствованный способ интерпретации языка природы, в том числе и человеческой, позволил деятелям русской культуры узнать волшебное слово, открывавшее им двери в иные миры, наглухо закрытые для цивилизации, которая оторвалась от природы и народных корней. Вместе с тем способность русских мыслителей свободно перемещаться в другие человеческие миры, разгадывая их устройство и законы их конструирования, было плодом таких качеств русского народного сознания, как расовая и национальная терпимость, готовность к социальному сотрудничеству. Способность увидеть мир глазами человека иной культуры стала возможной благодаря неприятию иерархии ценностей, в соответствии с которой социальные, национальные и иные миры однозначно делились на «высшие» и «низшие», «передовые» и «отсталые». Умение входить в чужие душевные миры позволяло русским офицерам Толстому и Лермонтову, сражавшимся против народов Кавказа, видеть ситуацию глазами своих противников, понимать их «кодекс чести». Толстой, Тургенев и другие дворянские писатели могли не только правдиво описывать крестьянскую жизнь, но прочувствовать и передать боль и радость сельского жителя. Русские писатели сопоставляли судьбы «маленьких людей», таких как гоголевский Акакий Акакиевич и Евгений из «Медного всадника״, с государственными делами, и такое сопоставление заставляло задумываться о цене, которую человек должен платить за величие цивилизаций. «У нас, — говорил Версилов, — создался веками какой-то еще нигде не виданный высший культурный тип, которого нет в целом мире — тип всемирного беления за всех».

Духовная «телепортация», развиваемая русской культурой, отразилась во многих открытиях и новаторских приемах выдающихся деятелей науки и искусств. Доведенное до степени сверхчувствительности умение русского этнографа Н. Миклухо-Маклая ставить себя на место людей из иного мира и иного времени позволило ученому увидеть в жителях Папуа братьев по разуму и разработать теорию, исходящую из признания общей человеческой природы различных рас. Восприятие мира глазами иного человека легло в основу системы вхождения в сценический образ, разработанной Константином Станиславским. Продолжая эти традиции в советское время, Антон Макаренко, на основе своего опыта перевоспитания юных преступников, выработал педагогику доверия к подростку.

Понимание духовных миров других людей позволило русским творцам культуры создать систему этических ценностей, противостоящею морали иерархического общества. Русские мыслители утверждали веру в победу добра над злом, правды над ложью, создавая образы людей, не обладавших ни физической силой, ни уникальными умственными способностями. Эти люди принимали решения нешаблонные, но наиболее точно отвечавшие высшим законам правды и чести, и совершали ради них неординарные поступки. В романе Пушкина «Евгений Онегин» победительницей над неотразимым мужчиной оказывается Татьяна Ларина, которая действует вопреки нормам общества, но в строгом соответствии с «правдой сердца». Герои повести «Капитанская дочка» Петр Гринев и его невеста Маша обезоруживают своей честностью и открытостью главаря крестьянского восстания Емельяна Пугачева и всесильную императрицу Екатерину II.

Русские писатели настойчиво доказывали, что власть грубой силы беспомощна против духовной мощи людей. Борьба против Наполеона, давшая России импульс для столетнего движения вперед, переосмыслялась как непринятие мира, в котором торжествует «сверхчеловек», испытывающий презрение к слабым. Пьер Безухов осознает нелепость своей борьбы против Наполеона методами насилия и, даже оказавшись в плену императора, понимает, что он остается непобежденным, потому что сохраняет внутреннюю свободу. Победа следователя Порфирия над душой Раскольникова, для которого идеалом является Наполеон, оказывается возможной потому, что. в студенте еще не угасли принципы морали, противоречащие культу вседозволенности для «сильной личности». Истинными же «суперменами» становятся Алеша Карамазов и князь Мышкин, которые обладают способностью духовно возвыситься над людскими конфликтами и искать пути примирения для ожесточившихся сердец. «Высшая русская мысль, — утверждал Эерсилов, — есть всепримирение идей».

Способность к «всепримирению идей» и умение видеть предметы исследования «изнутри» имели и практические последствия. Деятели культуры и науки России подняли «русскую смекалку» на более высокий уровень, совершая принципиально новые открытия в естественной науке. Казалось бы, страна, существенно отстававшая в промышленности и технике от ведущих стран мира, не могла быть инициатором многих выдающихся открытий в естественных науках. Однако уникальные особенности российского интеллектуального климата компенсировали нехватку производственных мощностей и лабораторий. Нежелание идти проторенными тропами и поощрение неординарных подходов позволили совершить революционные перевороты в науке создателю неэвклидовой геометрии Николаю Лобачевскому и основоположнику космонавтики Константину Циолковскому, основателю геохимии Владимиру Вернадскому и многим другим.

Однако все эти достижения русской культуры игнорировались теми, кто считал западную цивилизацию венцом человеческого развития. Зарубежные критики России писали о ее «междустилье». Отечественные критики российских порядков, вроде Петра Чаадаева, писали о «бесформенности» России. Л Д. Троцкий, возмущаясь «неразвитостью» общественных форм России, которая, по его мнению, была характерна для нее на протяжении всей ее истории, писал о «недоношенности русского феодализма, о его бесформенности» и сокрушался: «Какое жалкое дворянство наше! Где его замки? Где его турниры? Крестовые походы, оруженосцы, менестрели, пажи?» Поскольку ни турниров, ни крестовых походов, ни менестрелей, а также пажей в России Лев Давыдович не обнаруживал, он полагал, что страда представляет собой явление несозревшее. Приверженцы западной цивилизации считали, что любые отличия от западноевропейского стандарта являются свидетельством слабости в воспроизведении высших эталонов культуры, а потому не могут считаться творениями высокоразвитой цивилизации. Ограниченность их кругозора пределами западноевропейских государств, (а затем и прямоугольными границами американских штатов) не позволяла им понять, что в России иная цивилизация, сложившаяся в иной природной среде и в иных исторических условиях.

Цивилизация Западной Европы, испытывая сильное культуроформирующее влияние Арктиды, изначально складывалась под воздействием морских держав Средиземноморья. Раздел римлянами Европы способствовал тому, что северный путь перестал служить общей географической осью для разных ее частей. Страны Западной Европы формировались, осваивая моря и Мировой океан. Последующее движение немцев, шведов, литовцев, поляков на восток было связано с попытками распространить уже сложившуюся цивилизацию на земли северного пути.

Правда, позже, когда германские националисты стали доказывать свое право на «жизненное пространство» в Арктиде и свое «нордическое» происхождение, они одновременно выискивали отличия немецкой культуры от западноевропейской цивилизации; Они утверждали, что западная цивилизация была испорчена влиянием католического Рима, этрусков, сирийцев, евреев и других. Однако при всех своих отличиях от культур других стран Западной Европы германская культура была органической частью западной цивилизации. Как и другие национальные формы западной цивилизации, германская культура с трудом приживалась на «наиболее» арктических землях и плохо совмещалась с русской цивилизацией.

Различия между русской цивилизацией и западной были чрезвычайно глубокими и были порождены разными способами общественного бытия. Сложившееся в годы борьбы за национальное спасение общественное устройство России отвечало ее временным и пространственным условиям, не похожим нате, что существовали в других странах.

У России, как и у древних цивилизаций, была своя географическая ось в виде северного пути, по которому упорно двигались русские люди, покоряя землю Арктиды. У России были и свои речные оси. «Волга-матушка» стала играть такую же важную роль в хозяйственном развитии и сознании людей, какую играл Днепр во времена Киевской Руси. У России была своя точка политического и духовного притяжения — Москва, остававшаяся сердцем страны даже после переноса столицы в Петербург. В то же время для русского национального самосознания было характерно вое-приятие всей огромной русской земли как отдельного мира, где, по словам И. Никитина, «под большим шатром голубых небес» зеленели степи и стояли «великанами» «цепи гор». На кие этого мира «нивы зрелые» и «виноград в садах наливается». На его севере — «снег, что белый пух, быстро кружится».

Не отдельная точка, а вся Россия служила опорой и источником силы русскому народу. Ф. Тютчев видел в России «утес могучий», «неподвижный, неизменный, мирозданью современный», спокойно выдерживающий напор общественных потрясений морской стихии. В то же время Н. Гоголь увидел в просторах России движение «птицы-тройки», которая заставляет «другие народы и государства» уступать ей дорогу. Сознание того, что в стране соединяются устойчивость утеса и движение немыслимой скорости, свидетельствовало о том, что Россия воспринималась как целая планета со своим притяжением, совершающая полет с космической скоростью.

Сознание того, что Россия заключает в себе свойства целого мира и соединяет в себе судьбы мира, отразилось в так называемой теории «третьего Рима». Помимо того, что эта политическая доктрина, сформулированная при Василии III, отражала особую роль Москвы, она исходила из того, что «все христианские царства сошлись в Российское царство». Более того, падение Москвы, «третьего Рима», было бы равносильно концу света. Россия воспринималась как страна, занимающая полярное положение во времени и пространстве, объединяющая все страны мира и венчающая их судьбы. Сознание величия страны, мощное притяжение России подавляло социальные и классовые барьеры, как и этнические, принижало их значимость.

Существовали веские исторические причины, почему в России не развились те формы общественной организации, которые Л Д. Троцкий считал обязательными для всякой цивилизации. В Западной Европе национальное сознание складывалось в борьбе против феодальной раздробленности и развивалось по мере углубления товарно-денежных отношений. В результате этого дворянское и священническое сословия Западной Европы выступали нередко противниками общенационального единства и его «институтов».

Хотя в России существовало деление на сословия, границы между ними имели второстепенное значение по сравнению с общенациональными рубежами. В России национальное сознание сложилось входе освободительной борьбы против Золотой Орды. Центростремительные силы еще более укрепились в ходе борьбы с Речью Посполитой, ее агентурой и предателями национальных интересов страны в период Смутного времени (1605–1613). Сопротивление местных феодалов и попытки отдельных князей церкви противостоять общенациональным интересам были подавлены еще на стадии организационного оформления общерусского государства. Дворяне были верными слугами государя. Правда, по мере усиления влияния дворянского сословия ее отдельные группировки активно вмешивались в судьбы царствовавшего дома и даже пытались ограничить самодержца различными «кондициями», но эти попытки были кратковременными. Дворяне были либо военными и гражданскими служащими государственного аппарата управления, либо землевладельцами, ответственными за судьбы миллионов русских крестьян и ведение сельского хозяйства страны. Русская пословица утверждала: «На Руси дворянин, кто за многих — один״.

Русская церковь сотрудничала с царской властью, способствовала объединению трех православных народов и распространяла христианскую веру и грамотность на просторах империи. Русский православный храм, стоявший обычно на возвышении, являлся для русских людей духовным центром. Сам интерьер православной церкви, в которой иконы размещались таким образом, что верующие были обращены от ветхозаветных тем к грядущему Второму пришествию, создавал ощущение движения жизни во времени и связи отдельного человека с судьбой мироздания.

Русские купцы не были, подобно западным буржуа, борцами против существовавшего строя. Самодержавие ликвидировало самостоятельность торговых городов еще в ходе создания централизованного русского государства, а потому здесь не сложилось исторической традиции противостояния города и торговых людей земледельцам. Административные и моральные ограничения, которые накладывало общество на торговлю, порой приводили к подавлению коммерческого начала в деятельности купцов. Беседуя с писателем Максимом Горьким, купец-миллионер Бугров без труда перечислил много примеров «иррационального» поведения русских купцов, уходивших в монастыри, раздававших деньги беднякам, а то и поощрявших революционную деятельность врагов капитала — социалистов. Многие же русские капиталисты охотно использовали свои средства для улучшения жизни своих рабочих и поощряли развитие наук и искусств.

Примат государственного над местническим воспрепятствовал созданию в России барьеров, ограждавших в Западной Европе феодальные города. Городское сословие мещан не разделилось по цеховому принципу, как в средневековой Европе. Отличие внешнего вида русских городов от средневековых городов Западной Европы иллюстрировало глубокие внутренние различия в стиле их общественных устройств. За исключением Петербурга, русские города сохраняли «пейзажный» архитектурный стиль, в соответствии с которым было недопустимо загораживать зданиями вид на окружающий ландшафт. Здания городских домов были окружены садами, огородами, цветниками, и провинциальный город незаметно перерастал в деревню. В то же время специализация целых деревень на ремеслах превращала их по своей производственной направленности в города, вынесенные в сельскую местность и сохранившие деревенский общинный уклад жизни.

Коллективные работы были частью трудовой жизни крестьянской общины, или «мира». Личная и семейная собственность сочеталась с коллективной, неразделенной между ее членами. Крепостное право вводилось лишь по мере усиления связей России с Западной Европой, переживавшей в XVI веке период «вторичного закрепощения» крестьян. Крепостные порядки усиливались по мере распространения в стране торгово-денежных отношений и озападнивания России. В то же время даже крепостное право не разрушило общину, а подчинило ее власти землевладельцев. Хотя крестьяне не раз бунтовали против власти помещиков, они не воспользовались приходом Наполеона для того, чтобы избавиться от угнетения. Исторически обоснованная взаимозависимость интересов крестьян и общенационального государства проявлялась в том, что служение Царю и Отечеству почиталось таким же святым долгом, как служение Богу.

Географические условия позволяли крестьянам начать вольную жизнь на казачьей окраине. Казацкая окраина не раз поднималась против крепостнических порядков. Однако вольное казачество не пыталось отделиться от России и создать самоуправлявшиеся государства. На протяжении всей истории казаки верно несли царскую службу, охраняя границы империи.

Различные, нередко противостоящие интересы классов и сословий, всех русских людей и народов, населявших Россию, сходились как меридианы на полюсе царской власти. Восприятие России как страны, объединяющей земное пространство и историческое время, позволяло соединять понятия Бога, Царя и Отечества. Отдать жизнь за Царя означало для Ивана Сусанина пожертвовать собой за Святую Русь. Любой бунтовщик против центральной власти мог рассчитывать на успех лишь в том случае, если он умёл воспользоваться какой-либо «щелью» в существующей власти. Такими ״щелями» могли быть сомнения в законности правившего монарха.

Лишь внезапная смерть законного государя БорисаГодунова открыла польским интервентам и их ставленникам дорогу к московскому престолу. Лишь версия о спасении убитого царевича Дмитрия помогла Григорию Отрепьеву стать царем. Последовавшие за ним авантюристы пытались занять царский трон лишь под именем Дмитрия. Пугачев добился успеха во многом благодаря тому, что использовал факт убийства Петра III и объявил себя уцелевшим монархом. Декабристы пытались воспользоваться «щелью» во времени между смертью Александра I и отречением Константина от престола. После того, как войска петербургского гарнизона были приведены к присяге новому царю Николаю I, восставшие не имели ни одного шанса на успех.

Законный царь воспринимался как полюс, в котором сходились все силовые линии мощного российского поля тяготения. Вера в «народного» царя окрашивала легенды об Иване Грозном и Петре I, байки о Николае I, Александре II «Освободителе», Александре III «Миротворце». Объединяя народ, царская власть ослабляла сословные, классовые, этнические различия.

Попытки «упорядочить» Россию, разделив ее социальными и иными барьерами. лишь разрушали ее могущество, а поэтому либо отвергались ею, либо превращались в пустую формальность. Поле тяготения русской земли, увенчанное царским полюсом, оказывалось мощнее силы притяжения Мирового океана. Обретя морской и океанский флот, Россия не обрела качеств морских и океанских цивилизаций. Выйдя на просторы Мирового океана в то время, когда земли Африки, Азии и Океании без труда разбирались европейскими державами, Россия не позаботилась о создании своих заморских или заокеанских колоний.

Правда, трансокеанские державы увидели в России грозного конкурента, который может вторгнуться в «их» колонии. Поэтому, прежде чем экспедиция под руководством Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева, отправившаяся в кругосветное путешествие, подошла к берегам Австралии, в бухте Сиднея англичанами был спешно сооружен форт с целью отразить попытки русских завладеть «зеленым» континентом. На самом деле русская эскадра не имела такой задачи, но, стремясь продвинуться максимально далеко на юг, русские флотоводцы достигли Антарктики. На картах земного антипода Арктиды появились названия «Земля Александра I, «остров Петра I», «мыс Русский», «море Беллинсгаузена». Многие открытия русских людей запечатлелись в географических названиях хребтов и островов, но не привели к созданию колоний. Исследования H. H. Миклухо-Маклая в Папуа не были использованы русским правительством для подготовки колонизации этой еще «незанятой» земли, и через несколько лет берег Маклая стал частью германской колоний.

Стремление представить Среднюю Азию и Закавказье как «русские колонии» плохо обоснованы. Для этого надо предположить, что колонии могли быть не отделены от метрополии водными просторами, что население метрополии могло превышать население колоний в десятки раз, что население метрополии могло быть поставлено в колонии в такое же положение, как и местные жители. Таких колониальных империй в ту пору не было. Очевидно, что Россия не имела обычной «электронной оболочки» в виде заокеанских колоний. Не имела она и соответствующей глобальной структуры океанских торговых путей. Выход России к Балтийскому и Черному морям позволял ей участвовать в международной торговле в условиях мира. Однако в отличие от Великобритании, США, Германии, Японии, Франции и ряда других стран, Россия оказывалась полностью отрезанной от мировой торговли в случае начала военных действий в этих морских бассейнах. Начало Первой мировой войны лишило Россию 99 процентов импорта и экспорта.

Хотя Россия присоединилась к мировой сета торговых связей и ее товары поступали на рынки ряда стран Азии, роль этого товарообмена в развитии российского хозяйства была крайне мала и несопоставима с тем местом, которое занимала торговля со странами Востока в развитии стран Западной Европы. Прибыли, которые Россия извлекала от этой торговли, не позволяли говорить об «ограблении» русскими купцами народов Китая, Персии и Османской империи.

Несмотря на амбициозные планы и отдельные военные предприятия, на территории стран Востока «империализм» России был крайне слаборазвитым. Хотя Россия имела репутацию постоянно разраставшегося монстра, поглощавшего одну страну за другой, прирост ее земель постоянно убывал. Если за XVIII век площадь России выросла на одну треть, то за сто лет — с 1815 по 1914 год вновь обретенные земли (Армения, Туркмения, Кокандское ханство, Приморье, Приамурье, Сахалин и еще ряд небольших территорий) увеличили площадь империи примерно на 5 процентов. Однако после продажи Аляски площадь России сократилась более чем на 5 процентов. Таким образом за целый век общая площадь империи несколько уменьшилась. В это же время колониальные владения различных стран, кроме России, постоянно возрастали. Только с 1876 по-1914 год Великобритания, Франция, Германия, США и Япония стали обладателями новых колониальных владений общей площадью в 22,2 миллиона квадратных километров и с населением в 190 миллионов человек. Это составило 38 процентов общей площади и треть населения колониальных владений этих стран. За эти годы территория России возросла лишь за счет небольшого приращения в районе Батума и Карса, а также некоторых районов в Туркмении.

Экономический рост в странах океанской цивилизации убыстрялся примерно в том же темпе, в каком возрастали их колониальные владения. Это было не удивительно, поскольку расширение колониальных империй стимулировало экономический рост стран, зависевших от трансокеанской торговли и эксплуатации колоний. Также очевидно, что развитие России ускорялось по мере сокращения прироста ее владений. За сто лет, пока владения России увеличивались незначительно, либо даже уменьшались, в стране наблюдался устойчивый и все возраставший рост в различных отраслях экономики.

На своих землях Россия расширяла пашни, урожайность культур росла, и численность ее населения быстро увеличивалась. Если в XVIII веке население России выросло в 2,5 раза и составило 36 миллионов человек, то за XIX век примерно на той же площади страны проживало 124,6 миллиона человек, то есть в 3,5 раза больше.

Россия осваивала природные ископаемые и другие ресурсы огромного края. На огромной территории, где прежде никогда не было оседлой жизни, строились большие города, создавались центры промышленного производства. Территориальные присоединения не играли никакой роли в этом ускорявшемся хозяйственном развитии. Вряд ли можно объяснить приобретением Сахалина, Батуми и горных районов Туркмении бурный подъем, который переживала Россия во второй половине XIX века. Подъем, который начался с 1861 года, был вызван прежде всего отменой крепостного права. «Разморозив» свой человеческий потенциал, Россия получила огромные силы для «размораживания» потенциала природного.

С 1860 по 1900 год объем промышленной продукции в России вырос более, чем в 7 раз. Темп развития возрастал по мере того, как проявлялся эффект «разморозки». С 1870 по 1900 год выплавка чугуна в стране возросла в 8 раз, добыча каменного угля — в 23 раза. За 20 лет — с 1870 по 1890 год — добыча нефти в стране выросла в 140 раз. В 1900 году Россия вышла на первое место в мире по производству нефти. В 1891–1900 годы среднегодовой темп промышленного производства составил в России 8,5 процентов, что было выше, чем в других крупных странах мира (4,9 — в Германии, 3,3 — в США, 2,4 — в Англии, 1,6 — во Франции).

Новые народы и территории России присоединялись к динамичному развитию страны. За последние 15 лет XIX века площадь хлопковых плантаций на территории нынешнего Узбекистана увеличилась в 9 раз. За последнее десятилетие века добыча нефти в Баку и его окрестностях выросла в три раза. Бурное развитие промышленности и транспорта способствовало росту городов. С начала 1860-х до конца 1890-х годов городское население России, удвоилось.

В отличие от стран океанской цивилизации подъем России происходил вне связи с ростом колониальных владений и даже вопреки увеличению своей территории. Было очевидно, говоря словами российского министра иностранных дел и государственного канцлера А. М. Горчакова, что «Россия сосредоточивалась». Покорив земли Арктиды, Россия все в большей степени занималась их цивилизованным освоением. Осознание того, что русские люди и другие народы России являются хозяевами целого мира, заставляло думать о том, как можно более целесообразно использовать богатства российской планеты.

Можно предположить, что развитие цивилизации в Арктиде в силу ее природных условий требовало постоянного ослабления экстенсивного развития и усиления развития интенсивного. Те, кто сумели выжить в тяжелых условиях Арктиды, получили в свое распоряжение несметные естественные ресурсы. Богатства Арктиды требовали их последовательной к все более углубленной «разморозки». Их освоение не нуждалось в постоянном расширении торговых путей и создании колоний, но требовало все более совершенной техники. Арктида сама по себе, без посредства товарно-денежного механизма, стимулировала научно-технический прогресс.

Освоение богатств огромной страны требовало всемерного внедрения современной техники. Развитие страны требовало высокообразованных кадров, а перепись 1897 года показала, что 73 процента населения страны было неграмотным. Неграмотными была половина фабрично-заводских рабочих. Россия достигла самых высоких темпов развития во всех отраслях хозяйства, но ее доля в промышленном развитии мира составляла менее 4 процентов. Россия существенно отставала от развитых стран по производству промышленной продукции на душу населения. Не обладая природными условиями, существующими в значительной части Западной Европы, США, Японии, Австралии и других регионов мира, Россия была обречена время от времени терпеть жестокие убытки от непогоды. Периодически голод поражал страну и отдельные ее районы превращались в зоны бедствия.

Грандиозные исторические свершения России и ее огромные потенциальные возможности выглядели малоубедительными на фоне множества сложных и веками нерешаемых проблем. В рассказе Чехова «Студент», который сам автор считая своим лучшим произведением, есть такие строки: «Теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре и что при них была точно такая же лютая бедность, голод; такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше». По выражению и А. Некрасова, Русь была и «убогой», и «обильной», и «могучей», и «бессильной».

Было очевидным, что для дальнейшего развития страны необходимо дальнейшее «размораживание» ее человеческого потенциала. Однако сохранение многих сторон общественной организации, сложившейся в период борьбы за национальное выживание, не позволяло полностью использовать созидательные способности, сложившиеся в условиях Арктиды.

Как и в любой стране с многовековой традицией и ставящей стабильность общества во главу угла, в России сохранялись многие архаические порядки, мешавшие ее развитию. Несмотря на иную роль сословных различий, российское общество, разделенное на классы, сохраняло отжившие общественные отношения. Дворяне занимали руководящие посты в разраставшейся государственной бюрократии, которая, как и везде, часто представляла собой способ, паразитического существования. Ликвидация крепостного права и кризис значительной части помещичьих хозяйств превратили многих дворян из деятельных хозяев-землевладельцев в рантье, живущих за счет сдачи в аренду своих земель. К 1897 году на долю 30 тысяч дворянских семей России приходилось 70 миллионов десятин земли, в то время как 10,5 миллиона крестьянских семей (около 50 миллионов человек) обладали 75 миллионами десятин. Резкое неравенство в землевладении сдерживало развитие сельского хозяйства и являлось причиной острых социальных конфликтов в деревне.

Несмотря на быстрое развитие промышленности, Россия оставалась прежде всего сельскохозяйственной страной, в которой применялись самые простые орудия труда. Крестьянство продолжало выплачивать деньги за свое освобождение. Было подсчитано, что эти выплаты продлятся до 1956 года. В сельской местности были частыми эпидемии, уже исчезнувшие в Западной Европе и США. Здесь был высок уровень детской смертности. Темпы развития образования, особенно в деревне, были недостаточны, и при их сохранении неграмотность в стране могла быть ликвидирована лишь к концу XX века.

В то же время бурный рост капиталистических отношений в России способствовал изменению отношений внутри правящих верхов. Между тем численность купеческого сословия России практически не выросла в период наиболее бурного роста товарно-денежных отношений. (В 40-х годах XIX века купцов было 219 тысяч, в 1897 году — 225 тысяч.) Это было вызвано тем, что многие новые капиталисты не вступали в купеческое сословия. Новые буржуа отличались особенной агрессивностью и пренебрежением к сложившейся общественной морали, что характерно для нуворишей всех времен и народов. В этой среде формировался спекулятивный капитал, а на предприятиях, принадлежавших новым богачам, прибегали к особенно усиленным формам эксплуатации, что также обостряло социальные противоречия в стране.

Сложившаяся сословная система игнорировала возникновение быстро растущего рабочего класса промышленных предприятий (около 365 тысяч человек в 1860 году, около 1,5 миллиона в 1897 году, около 3,1 миллиона в 1913 году). Общая численность рабочих России, включая строительных, чернорабочих, транспортных и т. д., составила к 1914 году 17 миллионов человек. С 1897 по 1917 год деля рабочего класса выросла в составе населения с 11 до 17 процентов. Между тем условия труда в России были одними из самых тяжелых в Европе. Рабочий день в 1900 году составлял в среднем 11,2 часа, а заработная плата была в 2–3 раза ниже, чем в большинстве стран Западной Европы, и в 4 раза меньше, чем в США.

Существовавшая система игнорировала и появление слоя специалистов с высшим образованием. Среди них были представители самых разных сословий, и они трудились в разных областях. К 1897 году общее число таких специалистов составляло около 700 тысяч человек. Большинство из них являлись служащими различных административных учреждений (около 420 тысяч человек). Имелось около 147 тысяч преподавателей, в том числе частных. Врачей, фельдшеров и других медицинских работников — 49,4 тысячи. Инженеров, ветеринаров, работников транспорта и средств связи — 42 тысячи. Художников, музыкантов, актеров, ученых и литераторов — 21,5 тысячи. Дальнейший рост этого социального слоя и усиление его роли в обществе зависели от развития страны.

Русский писатель Петр Боборыкин придумал в 60-е годы XIX века для этого общественного слоя особое название — «интеллигенция». Как писал в своем «Толковом словаре» Владимир Даль, «интеллигенция» — это «разумная, образованная, умственно развитая часть жителей». Такое самоназвание ко многому обязывало, и значительная часть русской интеллигенции стремилась решать задачи, не ограничиваясь чисто профессиональными рамками. Вдохновляясь идеалами русской культуры, врачи, учителя, инженеры, люди творческого труда занимались просветительством и благотворительной деятельностью. Самоотверженно выполняя свой нравственный долг, они вместе с тем зачастую не замечали ограниченности своих возможностей. Составляя лишь 2,7 процента населения страны, интеллигенция пыталась стать выразителем мнения всего народа, очевидно, полагая остальную часть населения «умственно неразвитой». Интеллигенты хорошо понимали проблемы общества и видели очевидные нелепости сложившихся порядков, поэтому могли лучше других сформулировать суть общественных пороков. Профессиональный опыт убеждал многих из них в том, что жизнь общества может быть улучшена с помощью рациональных технических или научных методов. Они верили в просвещение и прогресс и решительно осуждали дикость и варварство. Они не сомневались в правильности своих представлений о человеческой истории, человеческой природе и обществе.

Вместе с тем, чувствуя нехватку своих профессиональных знаний Для вынесения оценок относительно России и ее судьбы, многие интеллигенты обращались к тем, кто предлагал наиболее обобщенные и четкие ответы на эти вопросы. Порой они становились пленниками «ученого, книжного понимания» общественной жизни. Иногда авторы ярких журнальных статей, не имевшие опыта ни государственной, ни хозяйственной деятельности, становились для российской интеллигенции своеобразными «гуру», подчинявшими своей воле врачей, учителей, инженеров. Зачастую соблазна стать таким «гуру» не избегали и великие писатели России. Между тем интеллигенты не замечали, что, слепо подчиняясь самозванным пастырям, они позволяли другим людям вкладывать в их сознание чужие идеи, и таким образом они утрачивали право называться «интеллигентами», поскольку это слово образовано от слова «интеллект».

В романе «Бесы» Федор Достоевский создал образ типичного вождя интеллигенции конца XIX века писателя Кармазинова, который «надменно усмехается над Россией, и ничего нет приятнее ему, как объявить банкротство России во всех отношениях перед великими умами Европы», и высмеивает тысячелетнюю историю «беспорядка и бестолковщины». Достоевский знал, как популярны подобные речи среди интеллигенции: словам Кармазинова «аплодировали чуть ли не половина залы; увлекались невиннейшие: бесчестилась Россия всенародно, публично, и разве можно было не реветь от восторга?» Мнение подобных людей становилось законом для наиболее образованного слоя российского общества. Усомниться в справедливости слов «гуру» означало для членов самозванной касты подвергнуть себя остракизму и обвинениями «реакционности», или, того хуже, в «пособничестве правящему строю».

Многие интеллигенты были убеждены в том, что мировая история — это прежде всего история Западной Европы, а остальные страны лишь прозябают на ее периферии. Они попалит, что проблемы России можно будет без труда разрешить, как только будут ликвидированы ее отличия от «нормальной», то есть западной цивилизации. В качестве идеала предлагались модели хозяйственного и политического устройства стран океанской цивилизации. Обвиняя во всех бедах «дикость» и «варварство» сложившегося строя и традиционных укладов, эта часть российского общества полагала, что лишь усиленное «озападнивание» России обеспечит ей процветание. Многие из них видели в проникновении западного капитала в Россию и внедрении западных образцов жизни свидетельства приобщения России к цивилизации.

В романе Максима Горького «Жизнь Клима Самгина» маленький Клим с детства слышал в семье: «У России один путь. Европа мы или нет?» Предполагалось, что движение по этому «единственно возможному», «европейскому» пути позволяло окончательно уйти от российского прошлого. Отречение от прошлого предполагало изменение строя и свержение самодержавия. Ненависть к самодержавию воспитывалась у детей интеллигенции с раннего возраста. На вопрос маленького Клима Самгина: «Кто такой царь?» — его молодая воспитательница уверенно и однозначно отвечала ему: «Вампир», «так сильно встряхнув головой, что очки ее подскочили выше бровей». С детства мальчик привык думать, что «царь — очень злой и хитрый, и обманул весь народ».

Решительным противником существовавшего строя выступала революционная «народническая» интеллигенция. Она живо откликнулась на социалистические идеи, привнесенные в Россию с Запада. Правда, в отличие от западных социалистов «народники» и их продолжатели «социалисты-революционеры» видели в русской крестьянской общине готовую модель социалистического общества. В самодержавии же народники видели злейшего врага России, его главного угнетателя. Они считали, что экономический подъем страны не принесет благ простому народу, а лишь обогатит паразитические верхи и будет сопровождаться разрушением крестьянской общины.

Их идейными противниками были российские марксисты, которые, как и прозападная интеллигенция, полагали, что Россия должна непременно пройти тот путь развития, который прошли страны Западной Европы. Однако в отличие от представителей прозападной части интеллигенции марксисты полагали, что развитое России неизбежно приведет ее к созданию пролетариата, который вместе с его зарубежными братьями по классу в конечном счете сбросит оковы эксплуатации и приступит к построению всемирного социалистического общества. Поэтому марксисты видели свою задачу в пропаганде теории социализма среди быстро растущего рабочего класса страны.

Реагируя на обострение политических противоречий, Александр III подчеркивал свое желание укрепить связи между престолом и народом. Он всемерно поощрял развитие промышленности, заботился о развитии русской культуры и даже сокращал расходы двора. Однако он не собирался вносить какие-либо существенные изменения в сложившийся общественный порядок и систему управления. Вместе со своим окружением царь полагал, что лишь сохранение существующего строя позволит стране уверенно и быстро решить проблемы.

Успехи России в царствование Александра III, которое позже многие советские историки называли «беспросветным периодом черной реакции», были впечатляющими. Если в 1860 году в России было лишь 1500 километров железных дорог, то в 1892 году — 31,2 тысячи километров. Завершенная в 1892 году до Иркутска Сибирская железная дорога открыла путь для людей и товаров от Балтийского моря до Байкала. Вскоре железная дорога, сооружённая вдоль значительной части древнего северного пути, достигла Тихого океана. Впоследствии, в 1892–1901 годы, протяженность железных дорог удвоилась, превысив 56 тысяч километров. Создание железных дорог, протянувшихся через всю территорию страны, свидетельствовало о том, что в конце XIX века Россия наконец по-настоящему приступила к освоению части своих богатств. В конце царствования Александра III выходец из семьи. одесских промышленников, а затем германский социал-демократ Александр Гельфанд (Парвус) предсказывал, что если в ближайшие 10–15 лет Россия сохранит темпы развития промышленности и сельского хозяйства, то она, наряду с США, превратится в могущественнейшую державу мира.

В этот «беспросветный период» успешно творили создатель теории сложных химических соединений Александр Бутлеров и автор периодической таблицы химических элементов Дмитрий Менделеев, автор труда «Рефлексы головного мозга» Иван Сеченов и его продолжатель, лауреат Нобелевской премии Иван Павлов, создатель генетического почвоведения Василий Докучаев и один из первых исследователей природы фотосинтеза растений Климентий Тимирязев, а также многие другие выдающиеся ученые России. В течение этих 13-и лет, названных впоследствии «периодом упадка и подавленности», появились такие произведения, как «Спящая красавица», «Щелкунчик», «Иоланта» Петра Чайковского, оперы Николая Римского-Корсакова «Снегурочка» и «Майская ночь», лучшие картины самых знаменитых художников России Ильи Репина и Василия Сурикова.

Большая часть произведений Антона Чехова, многие произведения Льва Толстого, Ивана Тургенева, Александра Островского, Николая Лескова были созданы в эти годы. Эти и другие выдающиеся писатели России, творившие в «годы реакции», не восторгались окружающей жизнью, но искали решения в духовном преображении человека, а не в свержении «деспотического строя». Именно по этой причине их произведения до сих пор привлекают читателей, а не только историков, изучающих это время. Произведения, созданные мастерами литературы и искусств России при Александре III, до сих пор составляют наиболее ценную часть культурных сокровищ страны. Памятники поэтам и национальным героям, воздвигнутые в эти годы, по сей день украшают улицы Москвы, Киева и других городов. Имена ученых, которые творили в годы Александра III, являются предметом гордости России.

При жизни царя значительная часть русского народа не воспринимала Александра III как живое воплощение мрачного и жестокого режима. В своих усилиях царь опирался на прочные узы, связывавшие его с народами России. Как и во времена Ивана Грозного и Петра I самодержец России оставался для миллионов своих подданных центром притяжения их сил. Находясь в эмиграции в Париже, русский писатель Александр Куприн в своей автобиографической повести, в которой вывел себя в образе юнкера Александрова, так вспоминал торжественную встречу населения столицы с царем-батюшкой Александром III в 1888 году: «Вся Москва кричит и звонит от радости. Вся огромная многолюдная, крепкая старая царева Москва… Царь все ближе к Александрову… Спокойная, великая радость, как густой золотой поток, льется из его глаз. Какие блаженные, какие возвышенные, навеки незабываемые секунды! Александрова точно нет. Он растворился, как пылинка, в общем многомиллионном чувстве. И в то же время он постигает, что вся его жизнь и воля всей многомиллионной родины собралась и получила непоколебимое, единственное, жёлезное утверждение».

Казалось, что как и в прежние времена российский утес остается незыблемым. Между тем противостояние революционных и охранительных настроений, прозападной и пророссийской ориентаций не могло не стать источником острых конфликтов. Хотя каждое из направлений общественной мысли исходило из пожелания России процветания, они были диаметрально противоположными. В начале XX века Россия оказалась на распутье. Страна не сумела подняться до «высшей русской мысли — всепримирения идей» — и свести прямо противоположные направления в полюсе национальной идеи.

Противоречия, раздиравшие страну, умножались на национальной периферии России. «Русификаторская» политика Александра III противоречила интересам быстро развивавшейся национальной буржуазии и национальной интеллигенции ряда народов, населявших Россию. Их не удовлетворяли отношения равноправия, существовавшие на уровне трудящихся России вне зависимости от их национального происхождения. Их не устраивали и существовавшие условия для социального продвижения в российском обществе и широкие возможности для развития национальных культур. Если значительная часть русской интеллигенции стремилась повернуть Россию на запад, то влиятельные силы интеллигенции и буржуазии национальных меньшинств, не дожидаясь такого поворота, стремились оторвать свои народы от России и установить прямые связи с капиталистическим Западом. В этой среде рождались планы отделения от России. На окраинах империи сложились значительные центробежные силы, грозившие отторжением от нее значительных и богатых земель, в том числе и населенных потомками Киевской Руси. Эти планы получали все возраставшую поддержку на Западе, особенно со стороны стран, стремившихся к переделу России.

Даже союзники России, искавшие ее поддержки для реализации своих внешнеполитических планов, не желали видеть ее сильной. Александр III с горечью констатировал, что у России есть лишь два союзника — армия и флот. Внутри же страны царь вынужден был все в большей степени полагаться на двух других союзников — полицию и жандармерию — по мере усиления центробежных тенденций на периферии страны и в ее центре.

Подобно тому, как поражение России в Крымской войне продемонстрировало необходимость крестьянской реформы, поражения русских войск в войне с Японией явились для значительной части общества доказательством необходимости глубоких общественных перемен. Российская цивилизация вступила в период грандиозных общественных потрясений.

 

ГЛАВА 41

НОВЫЙ МИР В АРКТИДЕ

______________________________________

Первые два десятилетия XX века прошли в России в постоянной борьбе между различными силами, предлагавшими взаимоисключающие альтернативы общественного развития. Попытки монархии реформировать государственную систему, создав выборную Государственную, Думу и расширив гласность, и осуществить аграрную реформу, инициатором которой явился Петр Столыпин, не остановили революционного движения.

В ходе острой борьбы сторонники самодержавия и его противники прибегали к методам крайнего насилия. Количество расстрелянных и казненных по политическим мотивам в 1905–1909 годы превысило 20 тысяч человек. К 1909 году в тюрьмах содержалось 170 тысяч политических заключенных. Слова из приказа генерал-губернатора Петербурга Трепова от 14 октября 1905 года: «При оказании сопротивления — холостых залпов не давать и патронов не жалеть» — красноречиво характеризовали методы, использованные правительством в борьбе против революции. В свою очередь, убийства государственных деятелей России террористами из партии социалистов-революционеров, крестьянские бунты, сопровождавшиеся сожжением помещичьих усадеб, вновь подтвердили бессмысленность и беспощадность русского бунта, о котором писал Пушкин.

Борьба продолжалась с переменным успехом. В ходе бурных событий двенадцати с лишним лет (с января 1905 по ноябрь 1917 года) маятник политических настроений качался то в одну, то в другую сторону. Порой к Зимнему дворцу направлялись демонстрации питерских рабочих с выражением веры в готовность царя Николая II разрешить их насущные проблемы (как это было 9 января 1905 года) или возглавить Отечественную войт ну против Германии (как это было в июле 1914 года). Иногда в различных городах страны восставшие рабочие строили баррикады, над которыми развевались красные флаги народного восстания, а целые сельские районы оказывались охваченными бунтами. Не раз партии разных политических ориентаций выражали свою готовность сплотиться вместе с монархом в решении общенациональных задач, но к концу 1916 года руководство чуть ли не каждой политической партии превратилось в штаб заговорщиков, замышлявших свергнуть царизм.

Бывший премьер-министр Витте накануне своей смерти писал: «Все эти союзы различных оттенков, различных стремлений были единодушны в поставленной задаче — свалить существующий режим во что бы то ни стало, и для сего многие из этих союзов признали в своей тактике, что цель оправдывает средства, а потому для достижения поставленной цели не брезговали никакими приемами, в особенности заведомой ложью, распускаемой в прессе. Пресса совсем изолгалась». Политическое противоборство привело к дискредитации правящих верхов, ослаблению государственного строя, росту центробежных движений, особенно на национальной окраине империи, и усилению радикальных настроений в обществе. Сдвигу влево, в сторону революции, способствовало усугубление проблем российского общества в годы Первой мировой войны.

Начало первой мировой войны развеяло миф о возможности мирного превращения человечества в глобальную цивилизацию. Инерция движения с различных стартовых площадок неумолимо сталкивала различные народы и их государства. Германия при поддержке Австро-Венгрии, Османской империи и Болгарии желала переделить колонии и часть земель России в свою пользу. Реализации последней задачи служило поощрение сепаратистских движений в Польше, Финляндии, странах Прибалтики, на Украине, в Закавказье и Туркестане. Англия, а также ее союзники Франция и Италия были озабочены тем, чтобы расширить свои колониальные владения прежде всего за счет ослабевшей Османской империи и усилить свое влияние в землях распадавшейся Австро-Венгрии. Япония решила воспользоваться мировой войной для захвата германских владений в Китае и на Тихом океане, чтобы создать плацдармы для дальнейшей экспансии в Мировом океане и на азиатском континенте. США рассчитывали обогатиться за счет поставок оружия и других материалов противоборствующим сторонам. Это им удалось, а под конец войны Америка вмешалась в ее ход для того, чтобы утвердить свое право на руководство миром.

Секретные договоренности России с ее союзниками по Антанте свидетельствовали, что руководители страны стремились к осуществлению цели, которая манила еще первых русских князей 1000 лет назад: овладение черноморскими проливами. Хотя лишь контроль над Босфором и Дарданеллами позволял России выйти в Средиземное море, захват этих земель (вместе со столицей Османской империи Константинополем) не открыл бы ей беспрепятственного выхода в Мировой океан. Чтобы получить такой выход, России надо было либо заполучить контроль над Суэцким каналом и несколькими проливами (Баб-эль-Мандебским, Гибралтарский, Зунд, Большой Белы, Каттегат, Скаггерак), либо добиться выхода через Иран или Афганистан к Персидскому заливу и Аравийскому морю, либо развивать флот на морях Северного Ледовитого и Тихого океанов. Кроме того, как подчеркивал в специальном труде генерал Куропаткин, опыт обороны Порт-Артура убедил его в чрезвычайной трудности оборонять военную базу, отрезанную от сухопутных владений России.

Другим призом, ожидавшим Россию в случае победного окончания мировой войны, явилось бы расширение ее владений в Малой Азии, в результате чего в состав империи оказались бы включенными Арарат и окружающие его земли главного сухопутного перекрестка. К концу войны велись и переговоры о расширении России за счет польских земель, принадлежавших Германии.

Первая мировая война стала беспрецедентной по своим глобальным масштабам, уровню техники, а также количеству жертв и разрушений. Фактически все страны земного шара, имевшие колониальные владения (за исключением стран Скандинавии, Голландии и их владений, а также Швейцарии, Ирана, Афганистана, Непала и ряда стран Латинской Америки), оказались участниками войны. В армии воюющих стран было поставлено под ружье около 73 миллионов человек. В этой войне были впервые применены боевая авиация, танки и ядовитые газы. Были убиты и умерли от ран окало 10 миллионов человек, ранены и искалечены свыше 20 миллионов. Около 10 миллионов человек умерли от голода и эпидемических болезней, порожденных войной. Первая мировая война стала причиной всенародных психопатических эпидемий, в ходе которых обезумевшие люди расправлялись с мнимыми «шпионами״ и «врагами отечества״. Одно из таких безумств привело к уничтожению миллиона армян. Оставшиеся в живых обитатели главного перекрестка сухопутных дорог планеты вынуждены были покинуть свою историческую родину.

Россия оказалась неподготовленной к войне, требовавшей высокого уровня вооружений и технической подготовки бойцов. Из каждых 10 российских солдат, призванных на фронт, шестеро были неграмотными. В армии не хватало 800 тысяч винтовок. Премьер-министр Англии Д. Ллойд Джордж писал: «Русские армии шли на убой под удары германской артиллерии и не были в состоянии оказать какое-либо сопротивление из-за недостатка ружей и снарядов». За первые два года войны армия потеряла около 5 миллионов убитыми. Гибель людей нанесла сокрушительный удар прежде всего по крестьянской общине. Чтобы остановить продвижение Германии и ее союзников на фронт, было брошено около 15 миллионов солдат, что составляло 9 процентов населения. Такой отток взрослых мужчин привел к сокращению сельскохозяйственного производства. Посевные площади сократились на 12 процентов. Соответственно сократилось и снабжение городов хлебом. В этой обстановке в стране возросла спекуляция товарами первой необходимости. Прибыли отдельных компаний, снабжавших фронт и искусственно вздувавших цены на мирную продукцию, составляла 100–206 процентов в год.

Государственный аппарат демонстрировал свою неспособность взять под контроль экономическую ситуацию и обеспечить успешное ведение военных действий. Разложение правящих верхов, особенно проявившееся в непомерном влиянии Григория Распутина и его окружения, нашло новые подтверждения после разоблачения шпионской сети, которая действовала при попустительстве министра обороны Сухомлинова. Удары по авторитету государства, целостности империи, жизнеспособности крестьянской общины оказались роковыми для строя. Волнения в Петербурге, которыми руководили оппозиционные партии, получили поддержку либеральной интеллигенции в лице руководства Государственной Думы. К ним присоединились военные верхи, потребовавшие отречения Николая II. С поразительной быстротой замена одного императора — Николая, другим — Михаилом, внезапно вылилась в ликвидацию 1000-летней монархии. В состав Временного правительства вошли представители различных партий, большинство которых, включая А. Ф. Керенского, были членами тайных масонских лож.

Крушение 1000-летнего государственного строя России развязало центробежные силы внутри страны. Будучи озабоченными лишь возможным выходом России из войны, ее союзники вмешивались в ход революционных событий, устраивая заговоры и организуя интервенцию на ее территории. Однако как только Первая мировая война была закончена — 6 декабря 1918 года — посол Великобритании во Франции лорд Берти записал в своем дневнике: «Нет больше России! Она распалась, исчез идол в лице императора и религии, который связывал разные нации православной веры. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на востоке, то есть Финляндии, Польши, Эстонии, Украины и т. д., и сколько бы их ни удалось сфабриковать, то, по-моему, остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку». Лишившись полюса, силовые линии России перестали Соединять страну, а превратились в центробежные, разламывавшие ее, разрушавшие ее хозяйство, ее культуру.

Гражданская война отбросила Россию на несколько десятилетий назад в ее развитии. К концу 1920 года промышленность страны производила крайне мало и лишь самую примитивную продукцию. Металлургия могла обеспечить каждое крестьянское хозяйство России лишь 64 граммами гвоздей ежегодно. Если бы уровень развития промышленности сохранился и впредь на таком уровне, то крестьянин, купив плуг и борону в 1920 году, мог бы рассчитывать приобрести себе эти предметы еще раз только в 2045 года.

Россия утратила часть своих земель. Миллионы людей погибли в ходе боевых действий и еще больше — вследствие голода и разрухи. Миллионы стали жертвами бесчинств восставшего народа и репрессий противоборствовавших сторон. Закрытие церквей разрушало основы российской духовной жизни. Значительная часть правящих верхов и интеллигенции покинула страну. Экономический, интеллектуальный и духовный потенциал России понес огромный урон.

Из диаметрально противоположных альтернатив Россия выбрала ту, которая, казалось, наименее отвечала особенностям ее географического и исторического развития — марксистскую. Марксисты исходили из возможности своего прихода к власти лишь в том случае, когда страна достигнет такого уровня развития, при котором рабочий класс составит большинство населения. Между тем промышленные рабочие страны составляли меньшинство народа. Марксисты видели в остальных слоях и классах российского общества или врагов, или временных и ненадежных союзников. Исходя из идеи мировой пролетарской революции основоположники марксизма писали об «идиотизме деревенской жизни», утверждали, что «у пролетариата не может быть отечества». Они настаивали на том, что Россия является оплотом реакции, и в этом особенно преуспел Фридрих Энгельс.

Не удивительно, что многие последователи марксизма в России считали, что национальная культура страны, ее история, православная вера — это всего лишь проявления «дикости» и «варварства». По мнению Л. Д. Троцкого, являвшегося в 1917–1920 годы вторым после Ленина лицом в Советской стране, Россия была «приговорена самой природой на отсталость», а ее культура была «лишь поверхностной имитацией высших западных моделей и ничего не внесла в сокровищницу человечества». Взяв власть в России, большевики видели в своей победе лишь пролог революции в Западной Европе, а затем и во всем мире. Вожди РКП(б) ждали победы их единомышленников на Западе со дня на день и даже принимали ошибочные сообщения о победе коммунистов то в Германии, то в Швейцарии за чистую монету.

Впоследствии многие не раз заявляли, что коммунисты обманули отчаявшийся народ и с помощью обмана и насилия они держали страну в своем плену несколько десятилетий XX века. Их обвиняли в стремлении к власти и отказе от собственных принципов. Однако обвинять коммунистов в стремлении к власти нелепо, ибо к этому стремится любая политическая партия. Утверждать, что коммунисты прибегали к недозволенным приемам в борьбе за власть, также нелепо, потому что, как показала гражданская война, все другие партии прибегали к столь же жестоким методам борьбы и так же мало считались с нормами права и морали. Неслучайно впоследствии В. Шульгин писал о том, что «белые» проиграли, потому что они были вместе с «серыми» и «грязными». Еще более нелепо обвинять коммунистов в том, что они не выполнили свои обещания, так как подобные обвинения можно предъявить и многим политическим партиям в самых разных странах и в разные исторические времена. Хотя фантазия о скорой победе мировой революции и быстром построении общества всеобщего процветания и справедливости оказывала сильное воздействие на общественное сознание России, вряд ли коммунисты удержали бы впасть, если бы они не подтвердили свое право на руководство страной достижениями в решении реальных проблем и ограничились повторением марксистских лозунгов.

Известно, что, постоянно подчеркивая свою верность марксизму с момента своего создания, большевистская фракция Российской социал-демократической партии последовательно отказывалась от различных положений теории и различных сторон практики марксистских партий мира начала XX века, не отвечавших российским реалиям. Раскол в РСДРП был вызван стремлением В. И. Ленина строить партию не по образцу марксистских западных партий, которые занимались парламентской деятельностью, а превратить ее в политическую армию, борющуюся за захват власти в стране, в том числе и вооруженным путем. Организационное построение партии и ее идейные основы требовали от ее членов таких же качеств, которыми обладали представители правящей элиты во всех динамично развивавшихся обществах, и прежде всего исключительной дисциплинированности вплоть до готовности к самопожертвованию. И. В. Сталин утверждал: «Мы, коммунисты, — люди особого склада, мы скроены из особого материала».

Партия, созданная как эффективный инструмент достижения власти в России, не могла в силу логики развития событий, не превратиться в силу, ориентирующуюся на реальные проблемы российского общества, интересы большинства российского населения. Вскоре после оформления большевизма как особого течения В. И. Ленин вопреки марксистской теории провозгласил возможность победы «пролетарской революции» в крестьянской России. Об отказе считаться с теорией Маркса-Энгельса свидетельствовало и стремление Ленина добиться того, чтобы Россия стала первой страной, в которой победила «социалистическая революция».

Курс И. В. Сталина на строительство социализма в «одной, отдельно взятой стране», то есть в России, ознаменовал дальнейший отход от западноевропейского мировоззрения, лежавшего в основе марксизма. Хотя Сталин обосновывал свой разрыв с марксистской теорией тем, что Россия была «самым слабым звеном в цепи империализма», фактически он исходил из того, что СССР стал развиваться особым путем, обусловленным спецификой страны. Такой политический выбор требовал отказа от многих установок теории, которая была рождена в Западной Европе и поневоле оценивала Россию как отсталую западноевропейскую периферию.

Сталин решительно осудил тех, кто заявлял «на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения, что «лень» и стремление «сидеть на печке» являются чуть ли не национальной чертой русских». Стремление Сталина восстановить порванные революцией исторические традиции России и осуществленный им поворот от задач мировой революции к решению национальных задач вызывало возмущение озападненных марксистов. Нежелание помогать «пролетарским» партиям других стран в развязывании мировой революции, отказ от разрушения «семейного очага», являвшегося, по мысли Троцкого, «архаическим, затхлым, прогнившим институтом», пересмотр нигилистического отношения к дореволюционной истории, возрождение в стране многих досоветских культурных традиций, прекращение гонений на православную церковь, разрешение колхозникам иметь небольшие приусадебные участки, — все это вызывало негодование у Троцкого который видел в этих действиях Сталина измену принципам марксизма. Прибывший же нелегально в Россию в 1927 году русский националист В. Шульгин констатировал, что действия большевистского правительства во многом отвечают тому, о чем мечтали в годы Гражданской войны сторонники реформированной монархии. Он уверял, что «белое дело» прорастает через «красную власть». Получалось, что не столько страна находилась в плену у большевиков, сколько марксистская партия стала пленником самых различных сил российского общества.

В то же время никак нельзя утверждать, что «красная власть» была лишь проводником «белой» идеи. Поражение «белых» было в значительной степени предопределено тем, что они не сумели разрешить многие из насущных проблем, стоявших перед страной. Обвиняя коммунистов в измене национальным интересам, проявившейся в подписании Брест-Литовского договора, «белые» упускали из виду то обстоятельство, что они не сумели добиться прекращения войны, давно превратившейся в уничтожение, русских невооруженных солдат. Многие солдаты игнорировали обвинения «белых» в адрес большевиков относительно их прогерманской подрывной деятельности, потому что лишь заключение мира с Германией давало 15 миллионам солдат возможность выжить.

«Белые» не сумели подойти к решению острейшего вопроса о землепользовании, в то время как принятый большевиками на второй же день после захвата ими власти Декрет о земле дал ответ на вековую проблему русского крестьянства. Напротив, действия «белых» генералов по реставрации помещичьего землевладения в занятых ими областях лишь отталкивали от них крестьян.

Несмотря на то, что, взяв власть, коммунисты установили диктатуру, подавляя «белых», народ неоднократно поддерживал их самые жестокие действия по наведению порядка, обеспечить который не сумели «белые» правительства. Особенно были популярными крутые меры в борьбе против разгула преступности, начавшегося после освобождения уголовников министром юстиции Керенским.

Переход к новой экономической политике и действенные меры Советского правительства по восстановлению народного Хозяйства убеждали многих в способности коммунистов решать общенациональные задачи. Многие в стране с энтузиазмом восприняли идеи создания нового общества и искренне верили словам гимна Советской страны «Интернационала»: «Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем!»

Хотя многие действия Советского правительства диктовались требованиями конкретной ситуации, а не теоретическими соображениями, Ленин и другие руководители РКП(б) имели основания утверждать, что они впервые на практике воплотили в жизнь многие принципы марксистской теории. Отвергая обвинения западных марксистов в отказе от социалистической теории, Ленин особо обращал внимание нате шаги, которые были предприняты по ликвидации социальной и классовой иерархии, сокращению разрыва в уровне потребления между различными слоями общества, удовлетворению наиболее насущных потребностей всего населения. Создание бесплатной системы здравоохранения и бесплатного школьного обучения, широкие меры по ликвидации неграмотности явились практическими шагами в создании важнейших условий равенства для всех в физическом и умственном развитий.

В то же время очевидно, что ряд важнейших положений марксистской теории удалось воплотить впервые лишь в России, хотя это и не отвечало представлениям Маркса и Энгельса о том, где начнется социалистическое преобразование мира. Лишь в стране, где фактически не существовало барьера между цивилизованными и нецивилизованными народами, где было ограничено господство товарно-денежных отношений, где многовековые традиции общественной сплоченности во имя единой цели ослабляли сословные рубежи, можно было приступить к построению общества классового, социального и национального равноправия.

Ликвидация социальных барьеров и меры по устранению разрыва в уровне развития между отсталой национальной периферией в Азии и остальным населением России доказывала верность коммунистов принципу пролетарского интернационализма и помогала развивать те отношения, которые сложились в российской Арктиде. Лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», ставший официальным девизом страны Советов, казался не только призывом к грядущей мировой революции, но и принципом, определяющим отношения между всеми народами мира, что также отвечало глубокой культурной традиции народов России.

В то же время революционные выступления в Западной Европе привели лишь к временным победам коммунистов и левых социалистов в Венгрии и Баварии. Мировая пролетарская революция в капиталистических странах, ожидавшаяся многими марксистами мира, не состоялась.

Одновременно капиталистические страны предпринимали усилия для того, чтобы изолировать Советскую Россию. Под руководством Клемансо Франция, которая со времен маркиза де Кюстена стремилась отделить Россию от остальной Европы, предприняла усилия по созданию «санитарного кордона» из бывших земель России — Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, Польши, а также Румынии, захватившей Бессарабию. Эта политика отвечала и интересам Англии. Сразу же после свержения самодержавия в 1917 году министр иностранных дел Великобритании Бальфур заявил на заседании правительства: «Если вы сделаете абсолютно Независимую Польшу… вы отрежете Россию от Запада. Россия перестанет быть фактором в политике Запада, или почти перестанет». Позже, объясняя, почему английское правительство не помогает антибольшевистским силам объединиться, премьер-министр Ллойд Джордж заявил в палате общин о «несовместимости» создания сильной России с интересами Великобритании. Ллойд Джордж при этом сослался на премьер-министра Дизраэли, который утверждал, что «огромная, гигантская, колоссальная, растущая Россия, подобно леднику, неумолимо движущаяся в сторону Персии и к границам Афганистана и Индии, представляет для Британской империи величайшую угрозу, какую только можно себе представить».

Некоторые руководители великой океанской державы считали, что положение в России нельзя пускать на самотек и не следует ограничиваться изоляцией нашей страны. Уинстон Черчилль полагал, что столкновение России с Германией позволит направить силы континентальной Западной Европы в восточном направлении и одновременно надолго, ослабить великую державу Евразии. Вечером 11 ноября 1918 года, когда народ Англии вместе со своими союзниками праздновал победу над Германией, Черчилль пришел в выводу, что «подчинить своей власти бывшую русскую империю — это не только вопрос военной экспедиции, это вопрос мировой политики… Покорить Россию… мы можем, лишь с помощью Германии».

Эта же идея была развита Александром Гельфандом (Парвусом) в 1922 году в брошюре, в которой он изложил план германской экспансии против России. Вскоре идеи Черчилля и Парвуса были взяты на вооружение быстро растущей национал-социалистической партией Гитлера. Фактически тень грядущего нашествия с Запада нависла над нашей страной уже с начала 1920-х годов.

В 1921 году один из лидеров Советской страны Лев Каменев признавал: «Наши предположения о быстрой помощи, которая могла бы прийти к нам из Западной Европы в вице мировой революции, по крайней мере, в одной или двух капиталистических стран, не осуществляются с той быстротой, которая была бы желательна и которая чрезвычайно быстро облегчила бы нашу задачу… Мы находимся в таком периоде, когда можно ожидать с часу на час, что старая законченная империалистическая бойня породит как свое естественное продолжение какую-нибудь новую, еще более чудовищную, еще более гибельную империалистическую войну».

В гораздо большей степени, чем в царское время, Советская страна, провозгласившая Солидарность с пролетариями всех стран планеты, оказалась изолированной от остального мира капиталистическим окружением. Лишь родина покорителей Руси — Монголия, большинство населения которой составляли тогда кочевники, стала единственной союзницей СССР, и в этом проявились положительные последствия отношений, сложившихся между Россией и кочевыми народами Центральной Азии. Однако от оседлых народов Россия оказалась отрезанной не только в политическом отношении, но и в экономическом. После разорений Первой мировой и Гражданской войны разрыв в уровне развития России от других стран мира возрос. Даже после частичного восстановления хозяйства Советская страна отставала от остального мира настолько, что ее способность защитить себя от нападения вызывала большие сомнения.

Выступая на XV съезде партии (1927 год), народный комиссар по военным и морским делам Климентий Ворошилов с тревогой говорил: «70,5 процентов чугуна, 81 процент стали и 76 процентов проката по сравнению с довоенным уровнем — это, конечно, недостаточно для нужд широко развивающегося хозяйства и обороны… Алюминия, этого необходимого металла для военного дела, мы у себя совсем не производим״. Цинка и свинца, весьма ценных и необходимых для военного дела, мы ввозим из-за границы в 7 раз больше, чем производим у себя в стране… Мы имеем в стране всего около 22 тысяч легковых и грузовых, исправных и неисправных автомобилей. Америка имеет 28 450 тысяч… Тракторостроение у нас почти отсутствует». Руководитель советской обороны признавал, что по танкам СССР отставал не только от передовых стран Запада, но и от Польши. Об «архаических пережитках времен Ивана Калиты» на предприятиях оборонной промышленности Ворошилов говорил, что «когда их видишь, берёт оторопь». Чтобы отстоять право на существование своей цивилизации, России надо было приложить огромные усилия, а не ждать маловероятной мировой революции.

Провозглашение Сталиным курса на построение социализма в одной стране было во многом обусловлено возвращением к представлению о России, окруженной враждебной стихией. В своем выступлении по случаю кончины Ленина Сталин сравнил Страну Советов с утесом, точно так же, как сделал это Тютчев, описывая положение России в революционной Европе 1848 года. Океанская цивилизация представлялась Сталину, как и ранее Тютчеву, враждебной стихией, бьющейся в бессильной злобе о гранит российского утеса.

В то же время противостояние с окружающим миром требовало от страны, как и в XIX веке, не только прочности утеса, но и ускоренного движения вперед, на которое была способна лишь фантастическая «птица-тройка». Осознавая неминуемость Второй мировой войны, которая превратит СССР в попе боя, Сталин настаивал на чрезвычайных мерах по созданию современной промышленности. В своей речи 4 февраля 1931 года Сталин заявил: «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Сталин шел на крайние меры, чтобы «пробежать это расстояние».

В своем стремлении создать могучую державу Сталин не останавливался перед самыми жестокими репрессиями. Его решимость не поколебали огромные жертвы, понесенные в ходе коллективизации и массовых репрессий. Многие из этих жертв были следствием воинствующего невежества, злобы, мстительности и догматизма государственных служащих разного ранга, а также массовых психопатических эпидемий, описанных А. Чижевским. Как и другие руководители различных стран мира тех лет, Сталин отражал в своей деятельности различные стороны общественного сознания начала XX века. Как и Иван Грозный, чья личность так напоминала монархов Западной Европы XVI века, Сталин был сыном XX века, и к нему во многом применима приведенная выше характеристика, данная русскому царю его летописцем. Сталин был не более жесток, чем правители XX века, отдававшие приказы о массовых арестах или об использовании газов и бомб, в том числе атомных, для уничтожения сотен тысяч мирного населения. Один из таких руководителей Уинстон Черчилль так охарактеризовал противоречивые стороны Сталина: «Он был выдающейся личностью, импонирующей жестокому времени того периода, в котором протекала его жизнь… Большим счастьем для России было то, что в годы тяжелых испытаний Россию возглавил гениальный и непоколебимый полководец Сталин… Он принял Россию с сохой, а оставил оснащенной атомным оружием».

Формально являясь выборным лицом в иерархии партийных и государственных органов власти, Сталин сосредоточил в своих руках такую же власть, какой обладали самодержцы Всея Руси. Через полвека после въезда царя Александра III в Кремль, описанного А. И. Куприным, Сталин, находясь на Трибуне Мавзолея Ленина в дни всенародных торжеств, был окружен таким же всенародным обожанием. Также, как и русские цари, Сталин консолидировал в своем лице «жизнь и волю всей многомиллионной родины». Находясь на главной трибуне страны, он был обращен лицом к северо-востоку, куда веками двигались русские люди.

Казалось, что, как и в древние времена движения восточных славян и русских людей по северному пути, Север оказывал магнетическое воздействие на общественное сознание советских людей. Успехи в освоении Арктики стали главными вехами в развитии страны. Первыми Героями Советского Союза стали летчики, спасшие участников полярной навигации «Челюскина». Переход советских транспортных судов вокруг Советской Евразии по Северному морскому пути за одну навигацию, перелеты советских летчиков через Северный полюс в Америку, создание первой дрейфующей станции папанинцев были выдающимися событиями 1930-х годов. В покорении Северного полюса и Северного Ледовитого океана сконцентрировались достижения народов страны.

За 13 лет сталинских пятилеток было создано новое хозяйство страны, неизмеримо большее по размерам и более высокого уровня, чем прежнее. В 1940 году СССР выпускал в 4–4,5 раза больше чугуна, стали и проката по сравнению с 1927 годом. Объем промышленной продукции вырос в 7,7 раза по сравнению с 1913 годом. СССР вышел по производству многих видов продукции на первое место в Европе и второе место в мире. На долю СССР приходилось более 10 процентов мирового промышленного производства. На территории страны возникло более 500 новых городов.

Создание городов там, где прежде были необжитые земли, открыло новые источники энергии для развития ноосферы. Э. Хантингтон замечал: «Хорошо освещенные и отапливаемые заводы позволяют теперь миллионам рабочим трудиться зимой столь же эффективно, как и летом… Внедрение машин и образование позволили русским взять хороший старт в преодолении трудностей длинных, холодных зим и перенапряженной работы летом… Применение тракторов ускорило и облегчило работу, особенно пахоту, которая всегда создавала непреодолимые проблемы для российского сельского хозяйства». Он ставил индустриализацию в СССР 1928–1941 годов в один ряд с такими событиями в истории человечества, как «открытие огня нашими предками… Российский пример, — по оценке Хантингтона, — является наиболее ярким среди современных событий этого рода».

Хотя лозунг Ленина о том, что «коммунизм — это Советская власть плюс электрификация всей страны», был еще далек до своего воплощения в жизнь, распространение «лампочек Ильича» имело огромное значение для «размораживания» человеческого потенциала страны, которая живет значительную часть гола с укороченным световым днем. На это обстоятельство обратил внимание Э. Хантингтон: «Появление электрического света во многих домах, даже крестьянских, облегчило людям условия труда. Оно позволило людям читать и усилило их тягу к образованию». К 1939 гаду уровень грамотности превысил 80 процентов. По сравнению с 1914 годом число школьников в стране выросло в 3,5 раза, а число студентов — в 7 раз. К 1939 году в СССР 13,8 миллиона человек занимались умственным трудом. В гораздо большей степени, чем книгопечатание и изобретение очков, стимулировавшие развитие Западной Европы накануне эпохи Великих географических открытий, _ электрификация, ликвидация неграмотности и рост образованных людей в СССР за первые десятилетия Советской власти способствовали резкому ускорению развития нашей страны.

Десятки миллионов советских людей впервые приобщались к достижениям русской культуры. Радио, вошедшее во многие городские дома, пропагандировало лучшие произведения литературного и музыкального наследия России и всего мира. На предприятия приезжали театральные коллективы, музыканты и лекторы, которое выступали перед рабочими и крестьянами. В городах и селах создавались дворцы и дома культуры, клубы, в которых организовывались библиотеки, коллективы самодеятельности. Так в российских условиях претворялась в жизнь марксистская идея о стирании граней между городом и деревней, между физическим и умственным трудом. Казалось, общество занялось формированием гармонично развитого человека (каковым он по сути являлся в древние времена), который мог быть в своем коллективе тружеником и научным исследователем, музыкантом и художником, певцом и актером. Возрождение разносторонней личности и коллектива равноправных тружеников проходило на высоком уровне развития цивилизации.

Идея преобразования человека и природы отвечала вековым усилиям русских людей, осваивавших Арктиду, и соответственно ее условиям, менявших свои отношения с другими людьми, совершенствовавших свою натуру. Фильмы и песни этих лет отразили веру в возможность сказочного преображения. В них советская Золушка превращалась в советскую принцессу благодаря самоотверженному труду, а песни провозглашали, что для советских людей «нет преград ни в море, ни на суше», что советские люди «сдвигают горы и реки», что «время сказок пришло наяву». Идея быстрого превращения недавно разоренной страны в процветающую державу, объединила советских людей в упорном и самоотверженном труде. Став свидетелем того, как в сибирский мороз строители твердят, что «через четыре года здесь будет город-сад», В. В. Маяковский восклицал: «Я знаю: город будет, я знаю: саду цвесть, когда такие люди в стране советской есть!»

Замороженные сокровища Сибири и Арктики становились доступными советским людям. Уже в первую пятилетку был создан угольно-металлургический комплекс Урал-Кузбасс. Создавались промышленные центры на Крайнем Севере. Третья пятилетка (1938–1942) предусматривала создание предприятий-дублеров на Урале, в Поволжье, Сибири, создание новой нефтяной базы между Волгой и Уралом («Второе Баку»). В значительной степени зги усилия были вызваны ожиданием начала войны на границах СССР.

Вторая мировая война, как и Первая, была следствием непримиримых противоречий между ведущими державами планеты, стремившимися либо упрочить свою мировую гегемонию, либо перецепить мир в свою пользу. Гитлеровская Германия стремилась взять реванш за поражение в Первой мировой войне. Япония ставила задачу установить свой контроль над странами древнего цивилизованного пояса и одновременно стать хозяйкой Тихого океана. Фашистская Италия мечтала о воссоздании современного варианта Римской империи на берегах Средиземного моря. США, Великобритания и Франция были больше озабочены сохранением status quo, обеспечивавшим им господствующее положение в мире. В то же время великие океанские державы, Великобритания и США, рассчитывали, что географическое положение даст им возможность защититься от вторжений иностранных армий, а постепенное истощение воюющих сторон позволит им продиктовать мир на выгодных им условиях. Бывший президент США Герберт Гувер заявлял, что Соединенным Штатам нецелесообразно спешить со вступлением в мировую войну, а следует ждать, пока «другие нации будут достаточно истощены, чтобы уступить военной, экономической и моральной мощи США».

В свою очередь, исходя из догм расистской теории, германские руководители не исключали возможности «почетного мира» с «нордическими» народами Великобритании и США и раздела планеты между этими державами. В разгроме Франции они видели лишь месть за поражение 191-8 года и прелюдию для похода на Восток. Прибытие в Британию третьего человека в Германии Рудольфа Гесса в мае 1941 года свидетельствовало о намерении нацистов сохранять мир на Западе после начала войны с СССР. Эти планы нацистов во многом отвечали и интересам ведущих океанских держав. Некоторые деятели в США открыто заявляли о необходимости объединиться с Гитлером в походе против СССР. Другие же призывали занять выжидательную позицию. Будущий президент США Гарри Трумэн заявил после нападения Германии на СССР: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше».

Надежды Трумэна во многом оправдались. В ходе Второй мировой войны и главным образом на советско-германском фронте было убито и ранено гораздо больше людей, чем в Первую мировую. Количество убитых возросло примерно в б раз и составило около 60 миллионов человек. При этом гораздо большую долю составили жертвы массового уничтожения мирного населения в концентрационных лагерях и в ходе бомбардировок городов. Количество раненых и искалеченных достигло 28 миллионов человек. Миллионы людей Стали жертвами шпиономании, охватившей практически все воюющие страны. Не только в СССР, но также в Англии, Франции брались под арест целые этнические группы и другие «подозрительные» элементы. Даже в США, на территории которых не происходило военных действий, под влиянием массовой истерии по приказу президента Ф. Д. Рузвельта в концентрационные лагеря были брошены более 100 тысяч американцев японского происхождения. Миллионы евреев, поляков, сербов, русских, украинцев, белорусов и лиц других национальностей были уничтожены в ходе «спецопераций» эсесовцев и в нацистских лагерях в угоду теории о превосходстве «нордийской» расы.

Прямые военные расходы возросли по сравнению с войной 1914–1918 годов в 7 раз. Были мобилизованы в армии 110 миллионов человек (то есть в 1,5 раза больше, чем в годы Первой мировой войны). В ходе войны применялась гораздо более совершенная техника уничтожения людей, чем в 1914–1918 годы. Исход сражений решался массированным применением танков, самолетов, дальнобойной артиллерии, десантных боевых кораблей. Возросшая роль авиации в военных действиях позволяла некоторым специалистам пересматривать основополагающие установки относительно значения геофизических сред для обеспечения мирового господства. Энтузиаст авиации Д. Херрик писал: «Универсальной стихией является воздух. В пределах необходимых аэродромов он представляет собой бескрайнюю дорогу, по которой можно следовать и над сушей, и над морем… Современная стратегическая формула звучит так: «Кто управляет самолетами, тот господствует над аэродромами; кто управляет аэродромами, тот господствует в воздухе; кто управляет воздухом, тот господствует над миром».

Несмотря на интенсивные приготовления, СССР не обладал такой мощью и ему не удалось встретить нападение гитлеровской Германии во всеоружии. К моменту нападения на СССР германская армия превосходила Красную армию по танкам — в 1,5 раза, по боевым самолетам — в 3,2 раза, по орудиям и минометам — в 1,25 раза. Численный перевес германских войск, внезапность нападения, уничтожение значительной части советских самолетов на аэродромах в первые же часы войны также способствовали быстрым успехам Германии на начальном этапе вторжения.

Как и предыдущие нашествия с Запада, нападение Германии на СССР превратило боевые действия Красной Армии в Отечественную войну, провозглашенную Сталиным в речи 3 июля 1941 года. Когда немецкие армии стояли вблизи Москвы, в своих выступлениях 6 и 7 ноября 1941 года Сталин говорил о «великой русской нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова». Он призывал советских воинов вдохновляться «мужественным образом наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова». Провозглашение единства исторического времени российской цивилизации совпадало с превращением страны в единый военный лагерь. В тылу оккупационных войск действовали крупные партизанские соединения. Боевые успехи Красной армии и партизан обеспечивались самоотверженным трудом миллионов женщин и подростков в тылу.

Перелом в войне был достигнут лишь после того, как промышленность страны смогла обеспечить Красной армии приблизительное равенство в вооружениях с германскими войсками. К ноябрю 1942 года действующая Красная армия имела 6956 танков (против 6600 у немцев и их союзников), 77,7 тысяч орудий и минометов (против 70 тысяч у Германии), 3,2 тысячи самолетов (против 3,5 тысяч немецких). Именно в это время была одержана победа советских войск под Сталинградом. Как утверждали свидетели, Гитлер, провозгласивший своей целью завоевание заснеженных просторов России, после поражений под Москвой и Сталинградом возненавидел снег. В этом проявилась глубинная неприязнь апологетов «нордических» теорий к самой природе Севера.

Дальнейшие победы советских войск обеспечивались возраставшим потоком вооружений из тыла на фронт и увеличивавшимся разрывом в количестве и качестве оружия в пользу советских войск. Советская армия получила целый ряд видов вооружений, каких не было у германской армии, в том числе непревзойденные по своим боевым качествам танки Т-34 и реактивные минометы; известные как «Катюши». Уже к лету 1943 года, к началу битвы на Курской дуге, Красная армия превосходила германскую по количеству танков, самолетов, орудий и минометам в 2–2,3 раза. Через год этот перевес еще более увеличился, особенно по самолетам. К началу 1945 года Красная армия превосходила германскую в 7 раз по самолетам, в 4 раза по танкам, самоходным установкам, орудиям и минометам. Германия, побеждавшая российскую армию в 1914–1917 годы благодаря своему техническому преимуществу, проиграла войну 1941–1945 годов прежде всего из-за своего отставания от СССР в вооружении своей армии. Оценивая причины победы СССР в своем выступлении 9 февраля 1946 года, Сталин справедливо говорил о «скачке», совершенном страной в ходе ее превращения из аграрной в индустриальную.

В то же время главным условием успеха стало принципиальное отличие российской цивилизации от западной. Поражение Германии было обусловлено тем, что эта страна полагалась исключительно на высокий уровень своего экономического и научно-технического развития, а также на добросовестное выполнение своих обязанностей солдатами и офицерами, рабочими и инженерами своей страны. Однако вопреки призывам Й. Геббельса к «тотальной войне» немецкие женщины и подростки не могли работать впроголодь и сверх положенного 8-часового рабочего дня, как это делали женщины и подростки на заводах и в колхозах СССР. Иностранные же рабы Германии, как и рабы во все времена, не желали добросовестно трудиться на ненавидимую ими страну. Германская армия оказалась неподготовленной для природных условий и способов ведения войны, отличавшихся от тех, к которым она привыкла в Западной Европе. Дисциплинированные немецкие солдаты часто не могли противостоять нешаблонным методам ведения войны, применявшимся советскими воинами и партизанами. Немецкое офицерство стало готовить государственный переворот, как только войска СССР, Англии и США стали приближаться к границам Германии.

В своем завещании А. Гитлер писал, что германский народ оказался «недостойным» возложенной на него «исторической миссии». На самом деле недостойной и несостоятельной оказалась сама «историческая миссия», хотя она на 12 лет сплотила германский народ вокруг Гитлера. Победа над нашей страной оказалась не под силу высокоразвитой цивилизации, построенной на строгом разделении профессиональных обязанностей и соблюдении иерархического порядка. Эта цивилизация превращала образованных и добропорядочных людей в слепых исполнителей верховной идеи, даже заведомо вздорной, но она не смогла сделать людей сознательными, инициативными и самоотверженными борцами и тружениками отечества.

Победа над Германией стала прежде всего результатом готовности советских людей отдать все свои силы. Особую роль в достижении победы сыграли тысячелетние культурные традиции русского народа. В своем выступлении на приеме в честь командующих войсками Красной Армии Сталин благодарил русский народ за доверие Советскому правительству. По мнению Сталина, «ясный ум, стойкий характер и терпение… русского народа» оказались «решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, — над фашизмом».

Победа СССР изменила соотношение сил в мире. «Санитарный кордон», созданный западными странами на границах СССР, рухнул. В состав СССР вновь, как и в царское время, вошли Эстония, Латвия, Литва, западные области Белоруссии и Молдавия. Кроме того, в пределы страны вошла часть Восточной Пруссии к Западная Украина, входившая до 1918 года в состав Австро-Венгрии. Часть Германии стала зоной советской оккупации, а затем превратилась в просоветскую Германскую Демократическую Республику. В Польше, Чехословакии, Венгрии, Болгарии, Румынии, Югославии, Албании пришли к власти просоветские правительства. Во Франции, Италии, Бельгии и Финляндии были сформированы правительства с участием коммунистов. Возникала реальная возможность того, что вся континентальная Европа окажется во власти просоветских сил.

Завершение Второй мировой войны резко изменило положение в странах центральной магистрали. Еще революционные события 1905 и 1917 годов повлияли на подъем революционного движения в странах Азии, граничивших с Россией. (Китае, Иране, Османской империи). Революция в Китае произошла под прямым воздействием российской революции 1917 года. Руководитель китайских коммунистов Мао Цзедун заявлял: «Китайцы обрели марксизм в результате применения его русскими… Нити по пути русских — таков был вывод». Продолжавшаяся с 1920-х годов гражданская война в Китае увенчалась в 1949 году Созданием Китайской Народной Республики, превратившейся в динамично развивавшуюся великую державу мира. Восстание народа Вьетнама в 1945 году против французских колонизаторов возглавили вьетнамские коммунисты во главе с Хо Ши Мином. После долгой борьбы Франция была вынуждена в 1954 году покинуть Северный Вьетнам, а затем и остальные страны Индокитая. Коммунисты Индонезии сыграли значительную роль в борьбе за Освобождение этой страны от голландского владычества. Кризис колониальных империй в Азии, начавшийся после 1945 года, привел к уходу Великобритании в 1947 году из Индии и Бирмы. Владения европейских стран в Азии к середине 1950-х годов практически вернулись к границам середины XVI века. Новые государства Азии развивали дружеские и даже союзнические отношения с СССР. Союз Китая и СССР служил мощным противовесом американской мировой гегемонии, пока он не был разрушен действиями Н. С. Хрущева.

Ослабление позиций европейских океанских держав происходило одновременно с усилением мирового влияния США. Открыв «второй фронт», когда чаша весов уже склонялась в пользу СССР, США вместе с Великобританией постарались не допустить распространения советского влияния на Западную Европу и одновременно укрепить свои позиции в этом регионе. Этому способствовал «план Маршалла». Оккупировав Японию, США добились установления прочных связей со своим главным соперником в Тихом океане. Еще во время Второй мировой войны США существенно потеснили позиции европейских стран в Латинской Америке. После создания Израиля и по мере проникновения американских компаний в Аравию заметно усилилось влияние США в странах Ближнего Востока. Возглавляемые Соединенными Штатами НАТО и другие военно-политические союзы окружали СССР и его союзников. С помощью системы своих военных блоков США пытались диктовать волю всему миру.

Рост политического могущества США обеспечивался удвоившимся за годы Второй мировой войны экономическим потенциалом. Создание же в США атомной бомбы вывело эту державу на качественно новый уровень вооружений и позволило ей диктовать свою волю всему миру. Наращивание атомного потенциала позволило США предпринять действия по пересмотру итогов Второй мировой войны, закрепленных на конференциях трех великих держав в Тегеране, Ялте и Потсдаме.

Выход СССР в центр Европы стал неожиданным для Запала итогом войны. В своем выступлении в Фултоне в марте 1946 гада У. Черчилль объявил о том, что над Европой опустился «железный занавес». Победа коммунистов в Китае объяснялась видными американскими политическими деятелями зловещим всемирным коммунистическим заговором против Мира и Свободы. Распространение советского влияния на значительную часть планеты было объявлено угрозой делу Свободы и Демократии. Эти обвинения строились на обычных для океанских цивилизаций лицемерных стереотипах. Пока СССР был союзником США и Великобритании в войне против Гитлера, он был оплотом дела Свободы. Противопоставив «тоталитарному» СССР «свободный мир», идейные лидеры США и Великобритания автоматически включили в его состав наиболее жестокие диктатуры Латинской Америки и деспотические режимы Ближнего Востока. По этой логике впоследствии даже людоед Бокасса, правивший в Центральной Африке, считался оплотом «свободного мира». Объясняя «логику» таких оценок, Президент США Ф. Д. Рузвельт заявил по поводу диктатора Никарагуа; «Конечно, Сомоса — сукин сын, но он — наш сукин сын». «Нашими сукиными сыновьями» были для США диктаторы Кубы и Венесуэлы Батиста и Хименес, покровитель нацистов Стресснер, а впоследствии Пиночет, шах Ирана, Салазар, Франко, Ли Сын Ман, Ро Дэ У и многие другие.

Вскоре США официально объявили своей национальной задачей «освобождение порабощенных народов», в состав которых были включены не только государства Центральной и Юго-Восточной Европы, но и все союзные республики СССР, а также страны, которые, по мнению американцев, должны были существовать в России, как, например, «Идель-Урал» и «Козакия». Под лозунгом восстановления свободы и демократии была предложена программа уничтожения нашей страны как единого целого. Для реализации этой программы привлекались выходцы из национальных меньшинств нашей страны, проживавших в США и других западных странах, а также германская агентура среди этих народов, формировавшаяся еще со времён Вильгельма II и Гитлера.

Начало «холодной войны» втянуло СССР в новый тур гонки вооружений, которая была особенно обременительной для разоренной страны. За годы войны страна потеряла 27 миллионов жизней. На Советской земле было разрушено 1710 городов и поселков городского типа, более 70 тысяч сел и деревень, уничтожено более 32 тысяч промышленных предприятий. Материальный ущерб составил свыше 300 миллиардов долларов. Однако «холодная война» вынудила СССР бросить силы на создание оборонного потенциала, отвечающего новой угрозе его существованию.

Как и в предвоенные годы, мобилизация всех сил страны на противостояние смертельной опасности помола СССР «пробежать расстояние», отделявшее его от Запада, в кратчайший срок. Создание Советским Союзом в 1949 году атомной бомбы покончило с американской монополией на обладание ядерным оружием. Испытание же в 1933 году в СССР первой в мире транспортабельной водородной бомбы показало, что наша страна вырвалась несколько вперед в гонке ядерных вооружений. В то же время создание в СССР в 1934 году первой в мире электростанции, работавшей на энергии атома, означало, что был открыт путь для ее использованию в мирных целях. Это направление научных исследований имело особое значение для СССР, так как извечная борьба с холодом постоянно требовала огромных энергозатрат. Энергия атомного ядра позволяла создать ледокол «Ленин», впервые в мире достигший Северного полюса. Использование атомной энергии позволило создать огромный подводный океанский флот, размещаемый в портах Северного: Ледовитого и Тихого океанов. Была начата работа по созданию реактора, использующего реакцию термоядерного синтеза, который мог обеспечить человечество неисчерпаемым источником энергии.

Другим следствием гонки вооружений стало развитие ракетной техники. Создание первой в мире межконтинентальной баллистической ракеты означало, что СССР получил способ достичь потенциального агрессора, военные базы которого окружали нашу страну со всех сторон. Теперь США не могли чувствовать себя неуязвимыми в случае нападения на нашу страну.

Кроме того, создание стратегических ракетных сил вновь изменило приоритеты в вооружениях и геофизических средах. С конца 1950-х годов можно было бы вывести новую формулу мирового господства: «Кто имеет мощные ракеты, тот господствует в околоземном космическом пространстве; кто господствует в космосе, тот владеет миром». Казалось бы, на нынешней стадии развития военной техники позволительно пренебречь факторами земного пространства, так как для пусковых установок не требуется больших площадей, а космическое пространство, которое может быть использовано для ракетной атаки, практически беспредельно. Однако это не так. Во-первых, страна, имеющая возможность разместить свои жизненно важные центры на максимальном удалении от вражеских ракетных установок, получает хотя бы минимальный запас во времени для ответного удара. Во-вторых, страна с большой сухопутной территорией имеет больше возможностей для размещения ракет и для передвижения мобильных установок. В-третьих, страна, имеющая выход к Мировому океану, имеет больше возможностей для размещения своих ракет на надводных и подводных ракетоносцах. Всеми этими факторами располагал СССР, что позволяло ему обрести прочное положение в ходе мирового соперничества.

Успехи СССР в оборонной промышленности позволили ему к 1975 году создать потенциал вооружений, равный соответствующему потенциалу США, и добиться таким образом военно-стратегического равновесия между двумя супердержавами. В отраслях военно-промышленного комплекса страны был достигнут высочайший научно-технического уровень.

В то же время, как и в освоении атомной энергии, космические исследования имели значение, выходящее за рамки международного соперничества. Запуск в СССР первого в мире искусственного спутника Земли 4 октября 1957 года и полет первого в мире советского космонавта Юрия Гагарина доказали приоритет нашей страны в освоении космического пространства. Создание цивилизации в Арктиде, освоение приполярных земель, где все в большей степени ощущается движение Земли в космическом пространстве, подготовило русских людей к выходу за пределы планеты. Русские люди первыми одержали величайшую победу над земной гравитацией и перенесли битву жизни против смерти в космическое пространство.

Первый советский спутник, полеты Юрия Гагарина, Германа Титова и других советских космонавтов, полеты советских космических аппаратов к Луне и планетам Солнечной системы отражали успехи СССР в экономическом развитии. Доля СССР в мировом промышленном производстве возросла с 3-х процентов в 1917 году до 20-и процентов в начале 1580-х годов. Выступая с отчетным докладом на XXV съезде КПСС (1976), Леонид Брежнев заявлял: «Еще внушительнее стал перечень важных видов продукции, по объемам производства которых Советский Союз вышел на первое место в мире. К углю, железной руде, цементу и ряду других продуктов в последние годы добавились сталь, нефть, минеральные удобрения». Хотя СССР по-прежнему отставал от ведущих стран Запада по производству различных видов продукции этот разрыв последовательно сокращался. В 1940 году уровень производства электроэнергии в СССР от уровня США составлял 26 процентов, в 1960-м —33, в 1970-м —43, в 1980-м —53, а в 1982 году — 55 процентов. Можно было предположить, что постепенно советское хозяйство достигнет, а потом и превзойдет уровень производства самых высокоразвитых стран мира.

В то же время успехи в создании мощной промышленной базы стали, хотя и с большим опозданием, проявляться в росте благосостояния населения особенно к концу пребывания у власти Леонида Брежнева. Если в 1960 году из 100 семей лишь 8 имели телевизоры, 4 — холодильники и 4 — стиральные машины, то к концу 1982 телевизоры были в 91 семье, в 89 — холодильники и в 70 имелись стиральные машины. Правда, страна по-прежнему заметно отставала от развитых стран мира по автомобилизации населения, но бурный рост производства легковых автомобилей с середины 1960-х годов создавал почву для оптимизма и в этом отношении.

Были достигнуты заметные успехи в решении вечной проблемы России — продовольственной. Угроза массового голода, который был перманентным проклятием страны, поражавший ее еще в начале 1930-х годов и в 1946 году, была давно устранена. Правда, отсутствие в продаже мяса по государственным ценам в подавляющей части страны, небогатый выбор фруктов и овощей, ограниченный набор пищевых изделий резко отличали продовольственные магазины и рынки западных стран от советских. Диеты правильного питания, рекомендованные советскими диетологами, было бы невозможно соблюдать советским людям, если бы они все захотели это сделать. Производство овощей и мяса составляло лишь 70 процентов от этих норм рационального питания, а по рыбе и фруктам страна ־отставала от научных норм почти в два раза.

Недостатки развития сельского хозяйства вызвали к жизни Продовольственную программу, принятую на майском Пленуме ЦК КПСС 1982 года. Программа предусматривала значительное увеличение капиталовложений в сельское хозяйство и ряд организационных мер, с помощью которых страна должна была довести к 1990 году производство основных продуктов питания до такого объема, чтобы удовлетворить необходимые потребности в питании, рекомендованные врачами. Производство мяса, овощей, фруктов, рыбы и ряда других продуктов должно было возрасти почти в два раза. Ответственным за выполнение программы был назначен секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, который до этого 4 года отвечал за развитие сельского хозяйства страны в Секретариате ЦК и 8 лет возглавлял Ставропольский край — один из основных производителей сельскохозяйственной продукции.

Успешно решалась и другая острая проблема страны — жилищная. Быстрая урбанизация страны — увеличение доли городских жителей среди населения с 18 процентов в 1913 году до 64,5 процентов в 1983 году, при общем увеличении горожан за этот период на 113 миллионов человек, медленное жилищное строительство в довоенные пятилетки, разрушения городов во время Второй мировой войны вызвали острый дефицит жилья. Начиная с 1957 года по инициативе Никиты Хрущева темпы жилищного строительства выросли в 4 раза и ежегодно строилось более 2 миллионов городских квартир. Количество людей, вынужденных жить в коммунальных квартирах или в неблагоустроенных жилищах, постоянно сокращалось, а надежны молодоженов приобрести самостоятельную квартиру неуклонно росли. В середине 1980-х годов было объявлено, что в 2000 году каждая советская семья будет жить в отдельной квартире или отдельном доме.

Кинофильм «Москва слезам не верит», выпущенный на экраны страны в 1978 году и получивший премию Оскара в Голливуде, изображал превращение советских Золушек конца 1950-х годов в процветавших, хотя и постаревших принцесс коша 1970-х. Создатели сказочного фильма опирались на достоверную статистику и убедительные свидетельства растущего благосостояния советских граждан. Хотя советское экономическое чудо не привело к созданию уровня жизни, опережающего остальные страны мира, непрерывность хозяйственного подъема при поддержании основных, принципов социального равенства внушали многим советским людям уверенность в своем материальном д социальном благополучии.

Рост материального и социального благосостояния сопровождался интеллектуальным и духовным подъемом страны. Россия, в которой в отличие от Исландии на протяжении многих веков преобладали неграмотные, стала не только страной всеобщей грамотности, но и одной из самых образованных в мире. С 1970-х годов в стране стало обязательным 10-летнее обучение в школах детей и подростков в возрасте от. 7 до 17 лет. Каждая четвертая книга, издававшаяся в мире, публиковалась в СССР. Их общий тираж был достаточен для того, чтобы дать каждому жителю страны, включая грудных детей, по шесть книг. Средняя советская семья выписывала одну газету и два журнала, а многие семьи регулярно получали по нескольку периодических изданий.

Не только и не столько дешевизна входных билетов, а целенаправленная государственная пропаганда культуры и поощрение ее развития способствовали растущему интересу людей к произведениям литературы, живописи, музыки, театра, лучшим произведениям кинематографа, собраниям свидетельств исторического прошлого. Тяга к культуре поощрялась с детства. Программы телевидения, как и радио, были заполнены трансляциями концертов классической и современной музыки, постановками по литературным произведениям. Литературные, музыкальные критики, искусствоведы регулярно знакомили зрителей с новостями в мире литературы и искусств. В студии Останкино проходили встречи с видными писателями, оперными певцами, композиторами, учеными.

Неудивительно, что популярность профессий, связанных с умственным, творческим трудом, была необыкновенно высока. Девяносто процентов всей молодежи страны стремилось попасть в высшие учебные заведения, предоставлявшие возможность стать учеными, конструкторами, мастерами искусств. Число желающих поступить в высшие учебные заведения превышало число мест в несколько раз. Конкурс на отдельные факультеты Московского государственного университета составлял более 20 человек на одно место. Социологические опросы, проведенные среди молодежи 1960— 1970-х годов, показывали, что на первые места наиболее популярных профессий неизменно выдвигались «писатель», «врач», «актер», «космонавт», «ученый-историк», «журналист». Первое место прочно занимал «ученый-физик». В результате поощрения интереса к науке и создания условий для ее развития каждый четвертый ученый мира трудился в СССР.

Условия для максимального развития своих талантов получал каждый гражданин страны вне зависимости от его национальности. В институтах страны обучались представители всех 130 народов СССР, которых по Окончании учебы направляли на работу в самые различные республики. Юноши разных национальностей служили в разных концах огромной страны в рядах единой армии. Шестьдесят девятъ процентов населения проживало в многонациональных городах, и это способствовало тому, что более 15 процентов всех браков в СССР были межнациональными.

Миллионы советских людей, направляясь к морю на отдых, в Абхазию или Крым, в латвийскую. Юрмалу или российский город Сочи, не думали, что они едут в чужую страну. «Для национальных отношений в нашей стране, — утверждалось в проекте программы КПСС, предложенном на обсуждение XXVI съезда КПСС Александром Яковлевым, — характерны как дальнейший расцвет наций и народностей, так и их неуклонное сближение, которое происходит на основе добровольности, равенства и братского сотрудничества… Сформировалась новая социальная и интернациональная общность людей — советский народ״. Это положение проекта поддержали представители всех республик и других национальных образований страны, включая Гейдара Алиева (Азербайджан), Нурсултана Назарбаева (Казахстан), Салар-мурада Ниязова (Туркмения), Эдуарда Шеварднадзе (Грузия).

Казалось, что единый народ, населяющий СССР, уверенно движется вперед к новым победам. Подводя итоги 70 годам Советской власти в своем докладе, Михаил Горбачев заявлял: «Мы видим возможность бесконечного прогресса… В Октябре)917 года мы ушли от старого мира, бесповоротно отринув его. Мы идем к новому миру — миру коммунизма. С этого пути мы не свернем никогда!»

Были все основания полагать, что, совершив революцию, которая покончила с царским строем, страна преодолела последствия развала. Более того, она сумела найти новые способы соединения всех социальных и этнических сил. Непрерывное развитие страны не оставляло сомнений в том, что ей ничто не помешает стать мировым лидером в хозяйственном и научно-техническом развитии. Перед ней открывались перспективы построения общества, в котором все будут иметь равные возможности для удовлетворения материальных потребностей и в полной степени раскрывать свои способности. Что же помешало советской стране выполнить намеченные пели?

 

ГЛАВА 42

ПОГИБЛА ЛИ РОССИЯ?

______________________________________

Хотя об этом мало кто догадывался, но поворот в сторону от давно провозглашенных целей был сделан на Красной площади Москвы 13 марта 1985 года в 13 часов дня. В этот день и час здесь собрались президенты, премьер-министры, наследные принцы, лидеры ведущих политических партий и массовых общественных движений ста с лишним стран мира. Поводом для этого собрания людей, многие из которых никогда бы не пожелали оказаться в общей компании, явилась кончина Председателя Президиума Верховного Совета СССР и Генерального секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза Константина Устиновича Черненко, бывшего в течение 13 месяцев обладателем этих длинных титулов.

Мало кто знал, что траурные знамена, мелодии и церемонии освящали не только последний путь одного из наименее заметных политических лидеров страны, но и начало конца Коммунистической партии и Советского государства, во главе которых покойный находился чуть более года. Не ведая о том, миллионы телезрителей мира стали свидетелями Символических похорон Советской державы, преемницы великого русского государства, родившегося здесь в историческом центре Москвы.

Вопреки пророчеству Карла Маркса и Фридриха Энгельса о пролетариате как могильщике капитализма, вопреки заявлению Никиты Хрущева о том, что он и другие коммунисты похоронят капитализм, в свежевырытую могилу на Красной площади опускали надежды основоположников и продолжателей дела пролетарской революции и коммунизма.

Для объяснения, почему страна вдруг резко изменила направление своего пути, а затем свела счеты с жизнью, было предложено несколько объяснений. В гибели СССР обвиняли мафию и говорили о «криминальной революции». Для таких обвинений были веские основания, ибо роль преступных организаций в жизни России чрезвычайно возросла. Однако никто не видел, чтобы банды захватывали Кремль и чтобы «воры в законе» принимали парад победы на Красной площади.

Обвиняли США и особенно ЦРУ. Для таких обвинений также есть причины. Никто иной как президент США Джордж Буш поздравил Америку с победой в «холодной войне». Помощь США силам, дестабилизировавшим страну, трудно переоценить. И все же американские солдаты оставались на своих базах и авиация США не бомбила СССР. А поэтому мощные ракеты и атомные подводные лодки, танковые соединения и военно-воздушные силы, одна из самых могущественных разведок и контрразведок мира СССР не смогли уберечь страну от разгрома.

Говорили об экономическом кризисе, который погубил страну. Действительно, в последние месяцы ее существования в стране возникли острые хозяйственные проблемы. Однако нельзя сказать, что события, приведшие СССР к краху, были вызваны экономическим кризисом. Политический кризис парализовал страну, когда она еще уверенно развивались.

Утверждали, что страну разъедали социальные проблемы. Однако СССР погиб не в результате бунта голодных и отчаявшихся людей. Хотя в 1988–1991 годы в ряде городов страны происходили волнения, но ни в столице страны, ни в одном ее городе бунтари не сумели захватить какого-либо государственного учреждения. Ни один военачальник не попытался совершить государственный или сепаратистский переворот. Очевидно, что в СССР не произошло никаких событий, которые хотя бы отдаленно напоминали те, что с древних времен приводили к гибели великие державы. Почему же и каким образом погиб СССР?

Можно высказать предположение, что причина гибели СССР была обычной: он стал жертвой своих успехов. Поле же сражения за Советский Союза было неординарным: битва происходила в головах людей.

Очевидно, что каждый успех СССР вызывал рост серьезных опасений у его зарубежных врагов. Укрепление СССР имело огромный международный резонанс. Появление второй супердержавы позволяло многим странам Азии, Африки и Латинской Америки бросить вызов мировым гегемонам. Польем национально-освободительного движения в странах так называемого третьего мира и распад колониальной системы в 1950—1960-х годах, победа кубинской революции в 1959 году неотделимы от успехов СССР. В то же время провалы американской интервенционистской политики на Кубе, военно-политическое поражение США в войне в Индокитае ярко продемонстрировали неспособность ведущей океанской державы перестраивать мир по своему образу и подобию.

Создание многих государств так называемой «социалистической ориентации» (среди них попеременно называли Эфиопию, Никарагуа, Анголу, Мозамбик, Алжир, Южный Йемен, Сирию, Ирак, Египет, Гану, Гвинею, Мадагаскар и другие), поддерживавших тесные отношения с СССР и получавших от него немалую помощь, означало конец монопольной гегемонии океанских цивилизаций в Африке, Азии и Латинской Америке. В то же время распространение советского влияния во всех концах света расширило линию конфронтации СССР и стран Запада. Конфликт США и СССР из-за размещения советских ракет на Кубе едва не стал причиной мировой термоядерной катастрофы. Вступление советских войск в Афганистан стало причиной серьезного ухудшения международной обстановки.

Хотя само существование СССР служило удобным предлогом для гонки вооружений, создание нового пояса государств, дружественных СССР, стало источником беспокойства в США и других странах Запада. Многочисленные советологические центры разрабатывали планы дестабилизации советского общества. Збигнев Бжезинский предлагал сосредоточить усилия на поощрении центробежного движения в национальных окраинах. Он писал: «Поощряя нерусских требовать большего уважения к их национальным правам, можно будет постепенно переключить политический процесс в Советском Союзе на сложный и поглощающий внимание вопрос, который лежит в основе современной политической системы: перераспределение политической власти. Разумеется, с точки зрения Запада, более желательно, чтобы этот вопрос стал главной заботой советского руководства, а не экономические реформы, которые могут усилить способность Советского Союза в соревновании с Соединенными Штатами».

О том, в какой степени эти планы становились руководством к действию, свидетельствовал сценарий разгрома СССР, подготовленный группой английских военных во главе с генералом Джоном Хэккетом и опубликованный под заглавием «Третья мировая война. Август 198,5 года». Хотя книга была опубликована в 1977 году, в ней уверенно предсказывались массовое забастовочное движение, способное парализовать Польшу (за 3 года до возникновения «Солидарности»), антиправительственные демонстрации в Алма-Ате (за 9 лет до их начала), распад Югославии (за 13 лет до фактических событий). Сценарий предусматривал свержение советской власти и распространение мировой рыночной экономики на территории бывшего СССР.

Для подготовки этих и подобных прогнозов советологи исследовали все стороны жизни в СССР и его союзных республик. Советские граждане, выезжавшие за рубеж, опрашивались в США по специальным опросникам и на этой основе составлялись так называемые «суррогатные» опросы общественного мнения. Таким же расспросам подвергались и американцы, посещавшие СССР. Особое внимание уделялось советской элите. Уже весной 1979 года видный американский советолог Джерри Хаф уверенно предсказывал, что Михаил Горбачев вскоре станет Генеральным секретарем ЦК КПСС.

Данные этих исследований суммировались и использовались для проведения соответствующих внешнеполитических и пропагандистских мероприятий. Радиостанции, субсидируемые США, Великобританией и ФРГ, десятилетиями вели пропаганду, нацеленную на советских людей. Вероятно, эта пропаганда не оказывала бы своего влияния на общественное сознание СССР, если бы она представляла собой лишь грубую ложь. Искусная радиопропаганда была доходчивой благодаря тому, что ее авторы учитывали особенности своей радиоаудитории и выбирали в качестве мишеней для своих передач наиболее уязвимые места советского общества.

Однако вряд ли зарубежная радиопропаганда оказала бы серьезное влияние на советских людей, если бы они не подвергались массированному воздействию советской пропаганды. А вот эта пропаганда часто вызывала очень негативное отношение. Каждое сообщение о научно-технической мощи, экономических свершений и растущем внешнеполитического влияния СССР не могло не вызывать мыслей о множестве нерешенных проблем, затрагивавших рядовых людей. Советские люди не понимали, почему страна, которая может запускать в космос сотни дорогостоящих спутников, не-может производить совершенною сельскохозяйственную технику, увеличить производство легковых автомобилей и ряда бытовых приборов. Советские люди возмущались, почему у государства хватает денег на строительство плотин в Египте и заводов в Индии, но их недостает для строительства дорог в собственной стране.

К тому же «ученое, книжное понимание» жизни в соответствии с марксовыми формулами входило в противоречие со знаниями людей о мире, которые постоянно пополнялись. Разумеется, трудно обвинять авторов коммунистической теории в том, что многие их прогнозы, сделанные много лет назад, оказались ошибочными. Даже ныне общественная наука оказывается не в состоянии сделать верный прогноз грядущих событий, если он не подкрепляется действиями по его реализации. Однако в Советской стране упорно внедрялось представление о том, что марксизм-ленинизм является безупречной наукой и служит надежным ориентиром для развития общества.

Политическим баталиям в стране предшествовала эрозия идейных устоев советского общества на уровне обыденного сознания. Одним из таких устоев было положение о «всепобеждающем учении Маркса-Энгельса». Заключительные слова «Коммунистического манифеста», начертанные на каждой газете страны, на каждой денежной ассигнации, на каждом изображении советского герба, вступали в противоречие с действительностью: пролетарии всех стран никак не объединялись в борьбе против капитализма. Хотя многие советские люди были детально осведомлены о различных социальных проблемах капиталистических стран, им также было известно, что рабочий класс Запада не восстает против своих эксплуататоров, а коммунистические партии никак не могут получить большинство голосов ни в одном из парламентов мира.

Эрозии подвергался и другой идейный оплот советского строя — положение о том, что социализм является самым передовым общественным строем. Если это было так, спрашивали многие советские люди, то почему уровень производства, производительности труда и жизни в развитых капиталистических странах выше, чем в СССР? Если это так, то почему так трудно достать какой-нибудь «дефицитный» предмет в магазине, который не является «дефицитным» на Западе? Если это так, что почему у нас «дефицитными» являются даже мясные и многие другие продовольственные продукты, в то время как в любой капиталистической стране их можно купить, были бы деньги?

Любая зарубежная поездка, любой услышанный рассказ о заграничной жизни, даже любой предмет домашнего обихода, привезенный из-за границы, пробивал бреши в вере людей в преимущества социалистической системы производства. Л. Д. Троцкий был близок к истине, когда предрек, что Советскому Союзу не страшна военная интервенция, но он должен опасаться интервенции иностранных товаров.

Сомнения вызывало и соответствие системы, существовавшей в СССР, представлениям о социализме как обществе социального равноправия, в котором каждый получает по его труду. Действительно ли труд человека, который явно бездельничает, сидя в конторе, равен труду того, кто пашет и сеет? Соответствуют ли принципам социализма очевидно неравные возможности начальства при распределении путевок в дома отдыха и зарубежные поездки? Вели у нас социализм, то почему существуют всевозможные закрытые спецбуфеты и спецполнклиники, персональные машины и закрытые зелеными заборами дачи?

Неуверенность в справедливости советского строя усиливалась и по мере размышлений о советской демократии. 6 течение жизни советские люди могли не раз прочесть высказывание Ленина о том «Советская власть в миллион раз демократичнее самой демократической буржуазной республики״. Если телеобозреватели осуждали «недемократичность» выборов в какой-то латиноамериканской или африканской стране, где был единственный кандидат на пост президента, то почему считались «самыми демократическими״ выборы в нашей стране, если на них никогда не бывало более одного кандидата? Если Совета — это главная власть в стране, то почему решающую роль играет Коммунистическая партия? Разве народ избирал Политбюро, которое фактически руководит страной? Разве Генеральный секретарь ЦК КПСС избирается всенародным голосованием? Существует ли у общества политическая гарантия того, что очередной Генеральный секретарь не допустит грубые ошибки, какие, как следовало из официальных версий, совершал чуть ли не каждый руководитель партии?

Сомнения в мудрости партии усугублялись под воздействием официальной версии истории страны. Сразу же после Ленина руководителем партии и страны стал Сталин. Он сначала действовал правильно, но потом сделал ряд крупных ошибок и погубил немало преданных делу партии людей. За это его тело вынесли из Мавзолея, а Сталинград стали называть Волгоградом. Культ личности Сталина осудил Хрущев, но он оказался волюнтаристом, а поэтому его сняли с высших постов страны. Его место занял Брежнев, но при нем страна погрузилась в застой. Затем были короткие правления Андропова и Черненко, и, наконец, правильный курс был найден в 1985 году после избрания Михаила Горбачева, который начал перестройку. Получалось, что большую часть времени из 70 лет во главе «самой демократичной власти» находились неудачные руководители.

Упорное нежелание отказаться от теоретических формул, которые лишь сеяли нереальные надежды по поводу возможной пролетарской революции на Западе, совершенства социализма и социалистической демократии, а также быстрого построения коммунизма, позволяло убеждать людей идти безоглядно вперед и вперед. Однако затянувшаяся на 70 лет «чрезвычайщина» не позволила оценить реальные причины успехов страны и ее проблем. Вместо того, чтобы изучать реальный опыт развития страны в тесной связи с ее древней историей, идеологи партии вооружали народ громкими лозунгами и цитатами из зарубежных сочинений XIX века. Вместо того, чтобы обращаться к патриотическим чувствам людей, их настраивали на чисто потребительский подход, обещая скорую жизнь *'по потребностям». Поэтому, несмотря на то что три четверти советских людей 17 марта 1991 года проголосовало за сохранение СССР, к моменту, когда надо было выступить в его защиту, народ безмолвствовал.

Паузу заполняли говоруны, воспользовавшиеся «гласностью». Словно руководствуясь методами английского «Союза протестантов», запугивавшего население страны ужасами католической инквизиции времен Марии Кровавой, журналы, газеты и телеканалы передавали материалы об ужасах репрессий 1937 года. Главной мишенью этой кампании стала личность Сталина. О «взрывоопасности» «сталинского вопроса» писал Стэнли Коэн: «Сталинский вопрос запугивает как высшие, так и низшие слои общества, сеет распри среди руководителей, влияя на принимаемые ими политические решения, вызывает шумные споры в семьях, среди друзей, на общественных собраниях. Конфликт принимает самые различные формы, от философской полемики до кулачного боя». Очевидно, что силы, заинтересованные в разгроме страны, прекрасно осознавали последствия использования «сталинского вопроса».

«Сталинский вопрос» позволил поднять и тему «пакта Молотова-Риббентропа», что было использовано сепаратистскими движениями в Прибалтике, Молдове, Западной Украине и Западной Белоруссии. Рост национал-сепаратистских настроений вызвал волнения в Нагорном Карабахе, погромы в Сумгаите и многие другие трагические события 1988–1991 годов. Логика стремительного распада заставляла быстро сбрасывать маски тех, кто еще вчера клялся в верности марксизму-ленинизму и Советскому строю.

Как и лорд Берти, запечатлевший в своем дневнике нескрываемую радость от крушения России в 1918 году, первый помощник М. С. Горбачева А. С. Черняев, кажется, захлебывался от восторга, когда записывал в своем дневнике в начале 1989 гола: «Начался повальный разгром нашей 70-летней советской истории, пересмотр всего и вся… Горбачев развязал уже везде необратимые процессы «распада״… Исчезает социализм в Восточной Европе. Рушатся компартии в Западной Европе… Распадается плановая экономика, исчезает «облик» социализма… Распадается федерация — империя. Рушится партия, потеряв свое место правящей и господствующей силы. Власть расшатана до критической точки. Взамен пока нигде ничего не оформляется. Протуберанцы хаоса уже вырвались наружу… грозные законы, призванные удерживать дисциплину, никто уже не в состоянии заставить исполнить».

Через некоторое время экстаз разрушения охватил значительную часть общества. Как и во времена Достоевского, «увлекались невиннейшие: бесчестилась Россия всенародно, публично, и разве можно было не реветь от восторга?» Газета «Россия» от 31 августа 1991 года писала: «Рушатся тоталитаризм, империя, насильственно насажденные Идолы. Сегодня мы всё, россияне, находимся как бы на одном из пиков горной системы истории. На новом витке осуществляется возврат к пути развития, исключающем насилие над естеством, в лоно цивилизованных государств». Многие граждане, ликовавшие в августе 1991 года по поводу предстоявшего возвращения в «лоно цивилизованных государств», вряд ли догадывались о том, что избранный ими путь заведет их в тупик.

Распад СССР, наследника Российской империи, отделил Российскую Федерацию от многих земель, завоеванных русскими людьми ценой огромных жертв. Западная и южная граница европейской части России вернулась в основном к временам Ивана Грозного. Ее главные черноморские порты были утрачены. Бывшие союзники СССР по Варшавскому договору спешили вступить в НАТО. С аналогичными просьбами обратились Эстония, Латвия и Литва. Ракета, запушенные с территории Польши или какой-либо прибалтийской республики, могли достичь Москвы и других европейских городов России в считанные минуты. Поскольку после краха Советской супердержавы США единолично решали, когда и за что они могут наказывать страны и народы, то стало ясно, что их правительство может в любой момент нанести роковой удар по России и ее столице. Президент США Джордж Буш имел все основания поздравить свою страну с победой в «холодной войне». Не сделав ни единого выстрела, США и ее союзники сокрушили великую державу, конфронтация с которой заняла у них более 40 лет.

Как и во времена распадов древних царств, развал СССР Сопровождался выделением разрушительной энергии огромной мощности. Расщепление советской ноосферы сопровождалось кровавыми конфликтами, охватившими многие из бывших союзных республик. Война правительства против Верховного Совета и война в Чечне оставили незаживающие раны. Резко выросла преступность. Россия быстро догнала и обогнала США по числу убийств. Киллеры убивали предпринимателей, журналистов и депутатов Государственной Думы.

Взрывная волна сметала на своем пути заводы и фабрики, коллективные и только что созданные фермерские хозяйства-, научно-исследовательские и учебные институты. Промышленное производство России сократилось более чем в 2 раза, легкая промышленность практически перестала выпускать продукцию. Многие ученые и деятели культуры покидали страну, а те, кто оставались, влачили жалкое существование.

Полки были заполнены невиданными прежде продуктами, но они были недоступны многим гражданам, не всегда получавшим свою жалкую заработную плату или пенсию. Половина продовольственных продуктов на российском рынке была импортной и без них значительная часть населения умерла бы с голоду. Смертность превысила рождаемость, и Россия постепенно стала вымирать. Подавляющее большинство призывников не отвечали элементарным нормам здравоохранения. В армию приходили ребята, имевшие лишь трехклассное образование. В школах быстро распространялась наркомания. Рост преступности среди детей и подростков провоцировался фильмами со сценами насилия и жестокости, которые заполнили телеканалы. Кризис воспитания детей свидетельствовал о том, что нация быстро деградировала в физическом и духовном отношении.

Лишь разбогатевшие нувориши могли теперь с презрением осуждать «совковую нищету». Уровень потребления продуктов российскими гражданами катастрофически снизился по сравнению с советским временем. Квартирная плата, транспортные расходы, которые были почти символическими в советское время, стали съедать всю заработную плату. Новое жилье стало недоступной роскошью. Социальное неравенство врёмен социализма казалось уравниловкой по сравнению с вопиющим разрывом в доходах между «новыми русскими» и остальным населением. Жажда гласности, обуревавшая людей в период перестройки, сменилась пресыщением от обилия шокирующих новостей. Даже самые вопиющие разоблачения уже никого не трогали. Ажиотаж вокруг многомандатных выборов сменился таким падением избирательской активности, что для признания выборов состоявшимися считалась необходимой явка хотя бы четверти всех зарегистрированных избирателей. Тиражи газет и журналов, которые запоем читали в советское время, стремительно сокращались, и многие из них закрывались. Культурная жизнь многих людей свелась в просмотру бесконечных телесериалов из жизни тропических стран. Кажется, что значительная часть населения была постоянна погружена в дрему, которая охватывает порой утомившегося путника на зимней дороге.

Катастрофу, которая постигла Россию, часто сравнивают с теми, что она пережила во времена Смутного времени 1605–1613 годов и Гражданской войны 1917–1920 годов. Хотя в отличие от тех времен страну не поразил массовый голод и по стране не бродят банды головорезов, различие состоит в том, что прежние общественные потрясения не длились так долго и не вызывали такого всеобщего оцепенения. Кажется, что ныне страна пребывает в состоянии, описанном Некрасовым: «Русь не шелохнется, Русь как убитая». Видимо, даже крах рубля в августе 1998 года и крушение российской банковской системы не привели страну в чувство.

Может быть, оказавшись на ложном пути, куда заведи ее обманщики, Россия ждет Данко, который, вырвав свое горящее сердце, выведет ее из беспросветной мглы? Может быть, она по-прежнему верит самозванным проводникам, которые обещают ее вывести к «цивилизованному» Западу? Или, может быть, России стоит повернуть на Восток к древним цивилизованным странам? Очевидно одно: никто ни на Западе, ни на Востоке не ждет Россию с распростертыми объятиями. Там нет ни добрых дядюшек с мешками долларов, ни братьев-пролетариев, готовых вместе с Россией строить новый счастливый мир. Чтобы не погибнуть в бесконечных поисках пути в неведомое царство, Россия должна оставаться там, где она находится — на своих заснеженных и богатых просторах. Именно здесь она создала свою цивилизованную жизнь, великую и неповторимую. Здесь ей суждено или погибнуть, или возродиться к новой жизни.