В Риме уже неделю царила жара. Зной был обычным явлением для этого времени года, но сейчас он сделался настолько сильным, что от него страдали все без исключения.

Из-за жаркой погоды окна большой библиотеки в доме Антонии были открыты не только днём, но и ночью. Сидя, поджав ноги, на широком каменном подоконнике, её сын Клавдий увлечённо читал «Историю Римской Республики». Он водил грязным пальцем вдоль строчек. Перед ним лежало несколько дощечек, свитков и книг со старыми летописями.

В отличие от своего брата Германика, Клавдий не был увлечён войнами, если только о них не рассказывалось в книгах. Он был привлекателен, но никто этого не замечал, потому что, поглощённый чтением, Клавдий забывал следить за собой и часто выглядел крайне неряшливо. Над его красивым лицом вились тёмные густые локоны, которые он подстригал очень редко. Прямой нос, полные губы и продолговатые чёрные глаза придавали ему обаяние, на которое, впрочем, никто не обращал внимания. Он не любил украшений, хотя его отец Друз оставил своей жене и детям богатое состояние. Появляясь на людях, юный Клавдий предпочитал молчать и часто во время пиров или праздников просто сидел, погруженный в раздумья.

Сейчас он уже два часа находился в библиотеке, погруженный в чтение, а каменные стены зала, украшенные фигурками муз, защищали его от зноя. Поглощённый изучением книги, юноша не заметил, как дверь в библиотеку приоткрылась и порог переступила хрупкая молодая девушка.

У неё было веснушчатое очаровательное личико, золотистые кудри, стройное тело и большие синие глаза. В её внешности прослеживалось сильное сходство с Германиком.

Одетая в лёгкую синюю тунику, босиком, она напоминала юную нимфу.

Подойдя к Клавдию, девушка несколько секунд наблюдала за ним, а потом резким движением вскочила рядом на подоконник.

   — Ах, Ливилла! Как ты меня напугала, — проговорил он недовольно.

   — Что ты сердишься, будто старичок? — засмеялась Ливилла. — Наша матушка отдала приказ слугам готовить нынче пир, ведь кортеж Германика уже в нескольких милях от Рима. Он через час-другой будет здесь.

   — Я рад, что Германик возвращается домой, — пробормотал Клавдий.

   — Не рассчитывай, что его пребывание будет долгим, — поморщилась Ливилла. — Ему вновь поручат службу в походных лагерях, а мы, как и прежде, будем ждать его редких визитов в Рим.

   — Тебя не огорчает его отсутствие, сестрёнка?

   — Не очень. Он сам выбрал себе участь солдата. Вот и теперь... Прослужив с Тиберием в Германии почти целый год, он поехал в Нолу, к старику. А всё потому, что долг заставлял его быть с кесарем.

   — Но, Ливилла, в Ноле происходит передача власти. Это очень серьёзное дело. Октавиан понимает, что жить ему осталось недолго, и поэтому решил устроить себе встречу с преемником. А Германик этого преемника сопровождал.

   — Почему же тогда преемник до сих пор в Ноле, а Германик едет в Рим? — удивилась Ливилла.

   — Вероятно, в присутствии Германика уже нет смысла, — ответил Клавдий. — А Тиберий обязан быть в Ноле до тех пор, пока жив Октавиан.

Придвинувшись к брату почти вплотную, Ливилла прошептала:

   — Ходят слухи, что на Планазии Агриппа Постум был убит по приказу Тиберия! Ты веришь в это?

   — Да, — тихо ответил Клавдий. — Такие вещи происходили всегда. Даже в эпоху Александра Великого все, кто имел власть или собирался её захватить, стремились избавиться от возможных соперников.

   — Странно. Агриппа считался соперником Тиберия? Он же безумец! Какой из него соперник?! Считать его соперником — это всё равно, что тебя им считать!

   — Меня?! — ехидно огрызнулся Клавдий и отодвинул книгу.

   — Не обижайся, но ведь тебя все зовут дурачком! — захохотала Ливилла. — Даже бабушка говорит, что боги начали тебя создавать и создали лишь наполовину!

Клавдий гневно отвернулся к окну.

   — Люди часто недооценивают тех, кого не понимают, — молвил он. — Впрочем, я за свою жизнь вдоволь наслушался насмешек и не обижаюсь... Придёт время, и меня будут воспринимать серьёзно.

   — Я много думаю о Друзе, — вдруг сказала Ливилла, погладив брата по плечу. — Он ведь дружит с Германиком, и мы теперь сможем его часто видеть.

Брат равнодушно фыркнул:

   — Мне не интересен Друз...

   — Конечно, ты ведь увлечён делами давно минувших веков, — хихикнула Ливилла.

Повернувшись к ней, Клавдий прищурился:

   — Тебе нравится Друз, сестрёнка?

Она захохотала, лукаво сверкнув голубыми глазами:

   — Может быть...

Впервые посмотрев на неё внимательно, брат подумал, что её внешность необычайна. Такая женщина, как Ливилла, легко будет покорять мужские сердца.

   — У тебя есть все шансы добиться от него взаимности. Но не забывай, что он единственный сын Тиберия, а Тиберий — наследник престола. Будучи женой Друза, ты окажешься в водовороте придворных интриг, — сказал он.

   — Думаешь, меня пугают интриги? — прыснула Ливилла.

В ту же секунду за забором послышался нарастающий конский топот и громкие голоса. Рабы, служащие у Антонии, поторопились открыть большие ворота, пропуская во двор всадников. Прижавшись к брату, Ливилла с восторгом наблюдала за прибытием Германика.

Антония, их матушка и хозяйка дома, вышла на крыльцо и, улыбаясь, простёрла к сыну руки. Германик спешился и заключил её в объятия.

   — Ах, матушка! Я так по тебе соскучился! — воскликнул он.

Его сопровождали многочисленные слуги и небольшой отряд солдат. Чуть в отдалении, верхом на коне сидел Друз. Наблюдая за встречей Антонии с Германиком, он ласково улыбался.

   — Германик! — крикнул Клавдий из окна библиотеки и помахал брату рукой.

Поприветствовав его и Ливиллу, Германик впервые за долгое время почувствовал себя счастливым. Он находился дома.

   — Жарко вам нынче, господин Друз? — спросила Ливилла, щурясь от яркого солнца.

   — Весьма, — кивнул юноша.

   — Почему бы вам не пообедать у нас? — вмешался Клавдий, желая угодить сестре. — В доме нашей матушки прохладно.

   — Спасибо, — усмехнулся Друз. — Увы, я должен распустить солдат и посетить дворец на Палатине. Со дня на день положение моего рода может сильно измениться, и мне нужно подготовить дворец к прибытию отца.

   — Как вам угодно, — разочарованно протянул Клавдий, а Ливилла, грубо пихнув его в бок локтем, послала Друзу нежный взгляд.

   — Что ж... Мы вам всегда рады, — молвила она.

   — И я был рад увидеть вас, Ливилла, — кивнул Друз и, развернув коня, поехал со двора.

Его солдаты направились за ним.

Повернувшись к брату, Ливилла оскалилась.

   — Не лезь в чужие дела, дурак! — процедила она. — Ты способен всё испортить.

   — Я не совершил ничего плохого, — огрызнулся Клавдий.

Вновь толкнув его, Ливилла стремительно оставила библиотеку. Она торопилась в вестибюль, чтобы обнять Германика.

Пожав плечами и собрав с подоконника книги, Клавдий решил последовать её примеру. Пока он спускался в вестибюль, книги дважды падали у него из рук от переполнявшего его волнения.

По случаю краткого возвращения Германика в трапезной был устроен великолепный обед. Когда следовали перемены блюд, а рабы подливали в кубки членов семьи воду и вино, Германик с удовольствием рассказывал о походной жизни, о друзьях и о своей службе. Его слушали с восторгом, но вовсе не потому что он говорил интересные вещи, а лишь потому, что без него в этом доме скучали.

Он и сам скучал по родственникам. Сидя за столом рядом со своей матерью Антонией, с Клавдием и Ливиллой, он ощущал, что именно рядом с ними по-настоящему счастлив.

По окончании обеда родные не торопились покидать трапезную и беседовали с Германиком до наступления темноты. Ливилла первой отправилась в опочивальню, не в силах бороться со сном. Клавдий остался за столом, рассеянно глядя на мерцание масляных ламп и внимая разговору брата с Антонией.

   — Как себя чувствует Октавиан? — она впервые за вечер задала Германику этот столь волнующий всех в Риме вопрос.

   — Скверно, — ответил Германик. — Уезжая из Нолы, я виделся с ним. Никогда бы не мог вообразить, что недуг способен так изменить его. Ещё недавно цветущий и полный сил, он был не в силах даже пошевелить рукой.

   — Что если власть уже перешла к Тиберию? — молвила Антония.

   — Мы услышим об этом в самое ближайшее время, — отозвался сын.

Они умолкли, слушая шум ветра в кронах деревьев.

Поднявшись из-за стола, Клавдий пожелал им доброй ночи. Проводив его долгим взглядом, Германик вздохнул:

   — А знаешь, ничего в нашем доме не изменилось с момента моего отъезда на Рейн, — хмыкнул он.

   — Что тут может измениться? Разве что Клавдий женится... Нужно будет найти ему подходящую невесту, — произнесла Антония.

   — Ливилла давно интересуется Друзом?

   — Я и не подозревала до нынешнего дня, что она им интересуется! Но она может остыть к нему так же быстро, как вспыхнула. Ливилла красивая девушка, но очень непостоянная.

   — Да, она разобьёт немало сердец, — засмеялся Германик. — Но и я влюблён... В Ноле я встретил внучку Октавиана, Агриппину. Я её помнил конопатой кудрявой девчонкой. Однако при встрече в Ноле я обнаружил, что её веснушки и локоны способны пробудить во мне мучительное влечение. Я уже тоскую по ней.

   — Да, Агриппина божественно прекрасна, — усмехнулась Антония. — К тому же она весьма благочестива и добропорядочна. В ней нет ничего, чтобы указывало на то, что Юлия её мать. Каждый раб знает, какому ужасному разврату предавалась Юлия во время отсутствия Тиберия. Она разбила ему сердце тем, что благодаря её просьбам Октавиан развёл его с первой женой, а затем ещё и позорила его, предаваясь распутству.

   — Октавиан признал свою ошибку и сам развёл Юлию с Тиберием, выслав её на Пандатерию, — сказал Германик. — И я рад, что моя Агриппина ничем не напоминает её.

Антония положила свою полную, унизанную перстнями руку на запястье Германика. В её больших синих глазах сияла любовь. Густые волосы были гладко собраны на затылке, открывая лицо и шею, и сын вдруг заметил, что его мать ещё молода. Они всегда понимали друг друга.

   — Откуда ты можешь знать, что чувства, которые у тебя вызывает Агриппина, подлинная любовь, а не страсть, которую мы часто принимаем за любовь? — спросила она.

   — Потому что, даже недолго видевшись с ней, я не могу без неё вообразить свою дальнейшую жизнь, — прошептал Германик.

Погладив его по щеке, Антония вздохнула.

   — Тогда проведи с ней то время, что тебе отпущено на земле, сын мой, — сказала она.

Этой ночью Германик долго не мог заснуть. Лёжа на постели в комнате, которую он занимал с самой юности, он думал об Агриппине. Он не мог забыть её и с нетерпением ждал новой встречи с ней.