Было очень раннее, молочно-серебристое утро. Ветер, поднявшийся ночью, залег куда-то в сопки. Над широкой и ровной поверхностью воды виднелись только крыши затопленных деревушек. Дальние засуйфунские сопки голубели, как нарисованные пастелью, и, расслоившись на темное и светлое, висели над этим почти морем плоские, словно выжатые облака. Кончился дождь!

Я пошла по берегу Солдатского озера, мимо наших красноармейцев: до них было от госпиталя метров полтораста. Андрей уже приказал им собираться. Лодки все вернулись, кроме одной, – ее ожидали.

– Мы дождемся, пока придет тот катер, – сказал мне Андрей. – Иди домой. Поди, дед тревожится.

Подходя к дому, я увидела, что в столовой горит лампа и кто-то сидит у стола. Я открыла дверь своим ключом. Меня встретил Колбат, сухой и словно насыщенный электричеством, так необыкновенно он распушился. Он потягивался, опустив широкую грудь к полу, наклонившись так, словно ехал под гору. За столом сидел небольшой седой старик с очками на носу и читал детскую книжку. Над воротом голубой его ситцевой рубахи виднелась тонкая коричневая шея, иссеченная глубокими морщинами. Очень стало жаль старика при взгляде на эту шею. Он встал мне навстречу и растерянно взглянул голубыми выцветшими глазами.

– Домовничаю тут у вас, – сказал он и замялся. – Как, об внуке моем не слыхать?

Пока я рассказывала, как шли поиски, мне пришло в голову, что, если Вася дошел до Фениной сопки, он утром переберется через нее к жилым домам на той стороне. Но когда я увидела, что дед одобрил эту мысль и глаза его оживились, мне стало страшно: это была уже последняя надежда.

…Мы оба вздрогнули от звонкого лая Колбата, стука в окно и голоса Андрея за окном.

Колбат, упираясь передними лапами на стол, заглядывал в окно и лаял, перебираясь то вправо, то влево около стола. Лена, накинув наскоро платье, уже была у окна и кричала:

– Папа приехал!

Андрей слезал с лошади; он что-то говорил, отдавая поводья коноводу, и голос у него был веселый. Я кинулась к двери, старик уже открывал ее. Мы смотрели выше, ожидая увидеть Андрея, но вошел кто-то коротенький и широкий, а за ним Сухенко и уже потом Андрей.

Пока дед снимал с Васи мокрую красноармейскую куртку, надетую на нем, повторяя: «Спасибо, товарищ начальник, спасибо, сынок», Колбат озабоченно бегал вокруг, отрывисто лая, защищая, вероятно, Васю или, может быть, радуясь Андрею и беспокоясь, что чужой старик близко подходит к нему.

– Здравствуй, отец, – сказал Андрей. – Вот тебе твой Вася, целый и невредимый. Только гляди, чтобы он не заболел: прозяб он здорово. Веди-ка его скорей в столовую чай пить! Лена, живо наладь чайку. Сухенко! Вы куда? Садитесь, отдыхайте.

Но Сухенко попрощался и вышел. Коновод проехал мимо окна, ведя в поводу лошадь Андрея. За ним проскакал и Сухенко. Копыта его коня тяжело зашлепали по воде.

– Как же это, внучек, я тебя не приметил? Ты какой дорогой-то пошел? – спросил дед.

– Сначала я прямо по дорожке побег, – сказал Вася, – а дальше глина пошла такая, что ноги не стоят: так и разъезжаются. Шибко трудно стало идти… А тут овраг…

И Вася рассказал, как он, стоя перед оврагом, раздумывал, куда ему лучше идти. Овраг начинался раньше слева от дороги, но, когда Вася подошел к нему, овраг уже перегородил дорогу и был полон воды. Можно было пойти левее, по тропинке к мостику через овраг, но тогда надо было спускаться, а если идти правее, в обход оврага, то тут начинался легкий подъем. Вася подумал было вернуться домой к деду, прошел до размоины, которую только что переходил, и увидел, что перейти ее уже невозможно. Когда он снова вернулся к оврагу, вода заметно поднялась в нем.

– Закручивается она течением и подбивается под землю, а земля кусками отваливается и ползет… Я подумал: нестойкая какая, надо от нее дале, повыше. Да так и пошел направо, в обход оврага. Я еще подумал: может, поспею до города добежать? Куда там! В низине уж вода стоит, дороги и не видно. Ну, и побежал прямо к Фениной сопке. Думал, ты, дедушка, поедешь, я тебе покричу. А ты, верно, проехал, когда я в гору бежал.

В столовой за завтраком Андрей рассказал, как Васю нашел катер на склоне Фениной сопки.

– Молодцы ребята, – говорил он, – три раза прошли у самого берега – ничего не видать. Они давай кричать: «Кто тут, отзовись!» И вдруг из кустов поднимается мальчонка… Подъехали, говорят: «Это ты живешь с дедом на Суйфуне?» – «Я», – говорит. «Ну, поедем домой!» Посадили его, и стал катер поворачивать обратно к госпиталю. Вася забеспокоился. «Дяденьки, вон там, на бугре, фанза, там дед у меня. Туда надо ехать». – «Дед твой, – отвечают, – давно в городе». А он, чудачок, – плакать! То ли перепугался, то ли обрадовался.

– Батогом бы меня, старого, – сказал дед, – отпустил ребенка в какую страсть! Сам-то я ловко доправился, а нет того, чтобы к Фениной поближе держать. Все подгребал, спешил, а куда спешил? Вот спроси меня, товарищ начальник, не помню, как и в город доспелся…

– Да ведь ты, отец, – мне Вася говорил, – не хотел в город идти, хотел сети караулить? – хитро улыбнулся Андрей, показывая, что и он кое-что знает об упрямстве деда.

– Верно, – ответил дед, – мне и нельзя было сети оставить. Да еще канат новый… Как ты его оставишь?

– Но все равно же оставил?

– Я? Нипочем! Я и сети и канат привез.

И дед, заметив недоверчивый взгляд Андрея, порылся в кармане, достал из обтертого кожаного, на блестящей застежке, кошелька бумажку и протянул Андрею. Тот посмотрел.

– Ничего не понимаю, отец. При чем тут «Гастроном»?

Это была расписка от директора «Гастронома» товарища Величко в том, что от гражданина такого-то им получены на сохранение подержанные сети и новый канат.

– Осторожный человек, – сказал дед. – Сети, говорит, подержанные. Эти сети еще сколь годов выдержат! Боится ответа, а что я с него, новые сети, что ли, запрошу? Ну, канат новый – так и записал.

Когда мы совсем уже перестали понимать что-нибудь, дед стал рассказывать все по порядку.

– Ушел Вася, а я себе кашу пшенную стал варить. Слышу – вода как кинется и давай пластать! Дверь в избу так и затурчала. Ей-богу! Вышел я, а вода у порога. Я пошел, лодку перевел с протоки и у крыльца зачалил. Зашел на чердак, кашу занес, думаю – мне тут квартировать. А нет чтобы о внуке вспомнить. Сети подобрал в одно место. Разны плошки там, одеяло ватное, подушки на чердак стаскал. Кур туда поместил. Кровать к окольнице привязал, чтобы не уплыла. Гляжу – а вода ко мне в хату гостьей. Хочешь не хочешь, принимай. Я опять на чердак. Нет, думаю, меня не возьмешь…

Да вдруг как хватит меня за сердце, что от нашей фанзы до города дорога низиной идет. И там первее всего заливает. А до города от нее четыре версты, да по грязи. Прохватился я, бегаю по избе как шальной… Забежал на чердак – да на крышу! Батюшки, что делается! Всю долину вода подняла, а дороги и не знать! И вьет эту воду над полями, и кружит ее, и плавит… И живого ничего на далекий круг не видно.

Несет вода всякое добро. Ну, думаю, держись, дед Никола, понесет нынче и тебя! Лодчонку мою колышет у крыльца: скорлупа, и все. Однако надо поспевать за Васей. Ну-ка он, думаю, где на дороге примостился, а то к старым фанзам вышел и сидит там один, боится… И сети опять же охота взять! Ах ты, сделай милость! Глядел, глядел, плывет что-то круглое, как бревно, но затоплено не так: лодка! Я как с крыши, да по лестнице, да в лодчонку свою, да той наперерез… Ну, как это все было, не припомню, только зачалил я ее багром, каким бревна плавучие ловлю. Подтянул к крыльцу, едва перевернул. Ей-богу! Ну, а уж там все пошло подряд: лодка оказалась крепкая. Склал сети и канат, курам кашу оставил и – в город! Еще дотемна поспел!

– А ты куда в городе-то пристал, отец? – спросил Андрей.

– А прямо на главной улице, к «Гастроному». Так к крылечку и причалил, а на нем люди стоят. Они ко мне, просят. «Дедушка, – говорят, – дай нам лодку. Мы тебе ее пригоним, только скажи куда. А то лодок не хватает». Я лодку отдал. «Мне боле не надо, пользуйтесь! Но сети – говорю, – доверить не могу: колхозные. И тоже канат!» Вышел какой-то из «Гастронома», говорит: «Склади, дедушка, вот тут за прилавок. Тут и обратно возьмешь». – «Как же, – говорю, – так? Я без расписки не могу и чтоб от самого директора». – «Ну, – говорит, – подожди». Я лодку людям отдал, а сам получил расписку и пошел к Васе на квартиру, а потом и к вам. Едва в городок пропустили, но у мэня характер известный, до начальства дошел, по телефону говорил…

Дед долго рассказывал, и было очень приятно глядеть на него, шустрого и седенького.

Когда Лена рассказала, как был послан Колбат, отец рассмеялся и сказал:

– Вот это ошибка! Колбат пришел на пост, как и полагается по всем правилам, в госпиталь, а не на Солдатское озеро. Он и не понял ничего насчет коньков. Дело все в том, что связной собаке делается проводка на пост прежде, чем ее посылать по-настоящему. Колбат перед тем ходил в госпиталь с мамой, туда он и прибежал. То-то я смотрю, ты пишешь: «папа»!

– Мне Вася когда еще про этого Колбата рассказывал, я во внимание не брал, – сказал дед, – а нынче он мне внука выручил…

– Вася твой, отец, сам себя выручил, – сказал Андрей. – Пойди бы он на мост через овраг – и пропал бы, а он сообразил верно: пошел вверх, на сопку. И если бы я за ним катер не послал, он и дальше бы сам справился.