Пять дней беспрестанно бушевал ветер. Старые сосны шумели, скрипели, сбрасывали хвою и сухие сучья в сугробы.

Ежась от мороза, часовой Владимир Журавлев напрягал слух и зорко всматривался в густую чащу соснового бора. Знал он, что под видом наших на дорогах и просеках могут появиться фашистские разведчики, вынюхивающие партизанские отряды.

И вдруг тонкий слух Владимира уловил отдаленный хруст снега. По просеке, ведущей к землянкам штаба, осторожно ступал человек.

«Кого же это несет сюда?» — подумал Журавлев. Он уже взял автомат наизготовку, но тут же на его заиндевевшем лице расплылась улыбка. — Николай! Горохов!..

— Я самый. Здравствуй, Володя!

Хотя Горохов и известный разведчик, однако Журавлев для порядка спрашивает пароль.

Возле землянок разведчика встретил заместитель командира объединения подполковник Балясов.

— Здравствуй, Малыш! Пришел-таки. Чувствовал, утра не будешь ждать, идем!

Рядом с огромным широкоплечим Михаилом Балясовым семнадцатилетний Николай выглядит подростком. Он смуглый, с красивыми черными глазами. Николай круглый сирота, отец его недавно погиб на фронте, поэтому Балясов обратился к нему как к сыну.

— Никого не пускать! — приказывает Балясов, заходя с Николаем в землянку.

В штабе на столе карта.

— Смотри, вот сюда прибыли каратели. — Балясов тычет карандашом в карту. — Мы ничего не знаем о них. А вот здесь начинается линия фронта. Надо пройти в район села Чемлыж, можно по Волчьему оврагу, левее села Невдольска, только ночью. Днем — в лапы гитлеровцам угодишь.

Балясов барабанит по столу пальцами и, оторвавшись от карты, продолжает:

— Будешь старшим. С тобой пойдут Прихода и Шурыгин. Возьмете «языка». Экипировку и документы на имя полицаев получите утром у начальника оперативного отдела Матвеева.

В землянке тихо. В железной печке потрескивает сушняк, в трубе подвывает ветер. Балясов вздохнул.

— Завтра, как стемнеет, начальник разведки на лошадке доставит вас к линии перехода. Там оврагами да перелесками топать будете.

Балясов еще долго объясняет, что делать разведчикам, чтоб выполнить задание и остаться живыми.

…К линии перехода ехали в розвальнях вчетвером. Разведчиков сопровождал начальник разведки Лопатин. Огромные деревья стояли пообочь дороги. Но вот лес кончился, дорога пошла полем. Часам к десяти вечера партизаны добрались к назначенному рубежу. Распрощавшись с Лопатиным, они одели белые халаты и двинулись к Невдольску. Большими хлопьями повалил снег, Невдольск оделся в мутноватую мглу. В ложбине, у села, она так сгущалась, что в нескольких шагах ничего не было видно. Вдруг в воздух взлетела ракета.

— Ложись! — скомандовал Горохов.

Фашисты дали несколько очередей из пулемета.

— Вот что, друзья, — сказал Николай, — будем спускаться в Волчий овраг. Пойдем к поселку Уль, а там рукой подать до Чемлыжа.

Барахтаясь в снегу, ползком и перебежкой в обход Невдольска, они вышли на грейдер. Показались уцелевшие от пожарища, похожие на занесенные снегом скирды соломы, дворы поселка Уль.

— Передохнуть бы! — попросил Прихода.

— Заодно и подкрепиться, — согласился Горохов.

Но им не пришлось ни отдохнуть, ни поесть.

Послышался рокот моторов и скрежет гусениц. Из-за сугроба на грейдер выползли три вражеских танка. Разведчики бросились с дороги и зарылись в снегу, танки прошли.

— Черт знает что! — воскликнул Горохов. — Оставайтесь-ка здесь и ведите наблюдение за грейдером, я спущусь оврагом к Чемлыжу: тут километра два.

И Горохов скрылся во мгле. Через полчаса он подошел к окраине села, прокрался к крайнему домику. Скрипнет на заборе оторванная дрань, Николай вздрогнет и тут же ругает себя. Но вот кто-то кашлянул, хлопнула дверь: из дома вышли два фашиста в сопровождении старика.

— А партизаны по этим штрассе ходиль?

— Партизаны по дорогам не ходят. Если придут, так целиной, — отвечал старик.

— Но-но! Иди быстро, а то пах, пах и капут старый русь швайн.

Когда они отошли подальше, Николай решил войти в избу. На всякий случай он отвел назад руку с гранатой и поднялся на крыльцо. Снова раздался знакомый кашель, это возвращался старик.

— Дедуся! — тихо позвал Николай.

— Кого еще принесло?

— Не шумите!

— Ты кто?

— Да свой я! Партизан.

— Уходи, сынок, пока темно, тут кругом фашисты. Не вовремя пришел ты, — тихо проговорил старик, надвигаясь на Николая.

— В хате кто?

— Старуха. Они — в школе, там их штаб…

Все-таки прошли в избу. Старик угостил Николая салом, достал из валенка кисет с самосадом.

— Ох, сынок, от них прячу, от этих проклятущих нехристей. Подвоза харча у них нет, вот они ежедневно, как собаки-дворняжки, и рыскают по дворам, все отнимают. Эти двое, что в штаб спровадил, сказывали, что с рассветом поедут в соседние села в раз добытки.

— Дедуся, а много ли их в селе?

— Сотни две наберется.

— Чем вооружены? Пушки есть?

— Есть. Три самоходки, да еще четыре поменьше, стоят за школой, в ложбине. Они их снегом замаскировали. Там же пулеметы и минометы. Часовые охраняют. А на кладбище три зенитки сетками закрыты. За селом, вон в том сосняке, что напротив нашего окна, склады разместили.

— Говорите, по селам за продовольствием шныряют? — переспросил Николай, обдумывая план действий.

— Шныряют, сынок, каждый день. А к вечеру в село вертаются… А ты куда? — спросил дед. — Хочешь, схороню в погребе? День отсидишь, а вечером своим путем ступай. Скоро светать начнет. Не ровен час, извергам в пасть угодишь, — забеспокоился старик.

— Вас как звать-то, дедуся?

— Федор Иванович я.

— Прощайте, Федор Иванович! Спасибо за угощение и ласку.

Вскоре Горохов вернулся к своим разведчикам, Приходе и Шурыгину, и рассказал им о беседе со стариком.

— Вот что, друзья, а если нам попробовать не только «языка» взять, но и подводы, фрицы-то поедут по селам, — предложил Горохов.

Замаскировавшись в овраге, разведчики ждали обоза. К вечеру на дороге показались заметенные снегом пяти подвод. В бинокль Николай рассмотрел: на каждой по два-три фашиста. На первой подводе виднелся ручной пулемет. Ну, начинать! Но партизаны медлили. Неравная схватка пойдет, если узнают, что их только трое — гибель.

— Целься точнее! Чтоб наверняка! — проговорил Горохов. — Я буду бить по передней подводе, сниму пулеметчика. Ты, Глеб, бей по третьей и четвертой. Тебе, Матвей, последняя подвода — на ней трое.

— Надо переднюю лошадь сбить, — посоветовал Прихода. — Им же не свернуть, снег глубокий.

— Дельно! Но остальных сохранить! — распорядился Николай, как старший.

— А фашистов? — спросил Глеб.

— Двоих живьем доставим. Пожалуй, из тех, кто на первой подводе.

— Ну, все, договорились.

Обоз уже сравнялся с разведчиками.

— Огонь! — крикнул Николай.

Минут за десять разведчики справились. На снегу — девять трупов, два гитлеровца взяты в плен.

— Ну, вот и на сердце легче. «Языков» захватили, продовольствие отбили, четыре подводы пригоним. А трофеи-то наши!..

И Николай по-хозяйски начал подсчитывать.

…Я вспоминаю все это так, как мне рассказывали о подвиге Николая Горохова и его товарищей их боевые друзья. Я очень рад был, когда пятнадцать лет спустя встретил Николая Горохова на станции Суземка. Он был на костыле — потерял ногу в разведке, подорвавшись на немецкой мине возле села Красная Слобода. Об этом я не знал.

Здесь же мне хочется рассказать о подвиге славного партизана Вани Синенького и о разведчике Грише.

В конце марта 1943 года в рейд по тылам противника в район Почепа, Унечи, Клинцов мы направили партизанскую бригаду имени Суворова. Командовал ею Казанков.

Суворовцам предстояло пройти более тридцати километров по открытой местности, преодолеть Десну, выйти в Ромасухские леса и обосновать в них свой временный лагерь.

Бригада справилась с поставленной перед нею задачей. Партизаны разгромили несколько мелких гарнизонов противника и захватили богатые трофеи. Они пустили под откос три вражеских эшелона и парализовали железнодорожную линию на участке Почеп — Красный Рог.

Фашисты спешно подтянули к лесу свои войска и окружили партизан. Кольцо все больше и больше сжималось.

Орудийный расчет комсомольца Ивана Синенького вел по врагу беглый огонь из трофейного орудия. Партизаны отбили несколько атак, но бой продолжался. На четвертый день каратели начали прочесывать лес. Командир бригады Олег Казанков решил пойти на риск.

— А что если в тыл фашистам послать группу автоматчиков? Как вы думаете, могут пройти они через болото к Круглой Поляне? — спросил он у начальника штаба. — Ударят автоматчики, одновременно — мы. Может быть, так и прорвемся к Почепу.

— Ну, что ж, попробуем, — согласился начальник штаба.

— Кого пошлем старшим? — спросил Казанков.

— Ваню Синенького! Подменим его, артиллеристы есть.

— Я тоже за него, парень надежный.

Выделили шесть автоматчиков, Ваня Синенький — седьмой. А задачу им дали такую, что и целой роте едва справиться.

Ночью семеро смельчаков разделились на две группы и поползли к гитлеровцам. Фашисты на поляне жгли костры, а вокруг ходили часовые. Солдат было около ста, многие спали, устроившись возле костров и машин.

— На рассвете ударим, в самый сон, — сказал товарищам Ваня. Он распределил, кому нападать на часовых, кому по каким гитлеровцам стрелять.

К рассвету поляну заволокло густым апрельским туманом.

— Пора!

Партизаны ползком, от одной кочки к другой, с кинжалами наготове сняли часовых, затем с разных сторон бросились на карателей.

Как и предполагалось, услышав стрельбу в тылу, фашисты спешно сняли с правого фланга солдат и бросили их на помощь, но тут вступили наши автоматчики. Впотьмах гитлеровцы не разобрались, в чем дело, начали беспорядочный круговой огонь. В это время пулеметные батареи, минометы и 45-миллиметровые пушки бригады партизан ударили по правому, ослабленному, флангу карателей. Кольцо было прорвано, и бригада начала выходить из окружения.

А семь партизан продолжали неравный бой. К утру фашисты прижали смельчаков к болоту. Вот убит один, второй, дважды ранен Ваня Синенький. Он свалился в болото, упустил автомат, но у него был еще пистолет. Выстрелами в упор Ваня Синенький успел уложить еще двоих гитлеровцев. Автоматная очередь гитлеровца оборвала жизнь молодого партизана. Только двоим из семи удалось выйти живыми из этого боя. Они и рассказали, как выполнила задание отважная семерка, как погибли Ваня Синенький и его товарищи.

Мы возвращались в штаб объединения. Вместе со мной ехали Михаил Балясов и Федор Монатченков. За поворотом нас остановили разведчики.

— Тут такое дело, что вам ехать нельзя. Дорогу у опушки леса обстреливают, — сказал старший группы Нощенков.

— Ничего, проскочим, — ответил Балясов.

С ним согласились, поехали. Началась поземка, а через час поднялась такая метель, что в двух шагах ничего не было видно, все покрылось молочно-белой пеленой.

Возница, партизан Денис Гаврилович, сказал:

— Плохи наши дела, этот буран до утра не стихнет. В эдакую погоду хозяин из дома собаки не выгонит.

— Денис Гаврилович, тебе пора привыкать. Погода, что ни на есть партизанская! — перебил его Монатченков.

— Так-то оно так. Да вот лошаденки из сил выбились. Хорошо, если на гору вытянут.

— Немного осталось. Мы поможем, если что, — успокоил Монатченков.

Когда поднялись на гору, стало еще холоднее: мороз обжигал лицо, ветер пронизывал до костей… Но вот в небе показались просветы. Это помогло увидеть впереди контуры леса. Всматриваясь вдаль, Балясов первым заметил двоих пешеходов.

— Денис Гаврилович, а ты говорил, что хозяин из дома собаки в эту погоду не выгонит. Смотри-ка!

— Кого ж это несет?

— Нужно догнать, — подсказал я.

Вскоре мы уже отчетливо видели путников: женщину и подростка с котомками за плечами. Шли они, еле передвигая ноги. Вдруг со стороны Брасово фашисты начали артиллерийский обстрел опушки леса. Один из снарядов пролетел над нашими головами и разорвался. Лошади шарахнулись в сторону, провалились по брюхо в снег и застряли. Я видел, как шедшая впереди нас женщина упала. Мы поспешили к ней на помощь. Женщина не была ранена, ее просто сбило с ног взрывной волной. Мы помогли ей встать на ноги.

— Кто вы, откуда? — спрашиваем.

— Иванова Анастасия, иду из Рыльска, — говорит. — Мужа похоронила, умер от голода. Двух взрослых дочек фашисты в Германию угнали, а это мой меньшой — Гришка, глухонемой он. А вы кто будете?

Мы назвали себя и спросили:

— Куда идете?

— В Брянские леса. Сказывают, что фашистов в них нет. Партизаны, бают, там в начальстве, может, они в беде не оставят.

Пока мы говорили с Ивановой, Денис Гаврилович перераспряг лошадей. Мы усадили путников в сани и направили их в партизанский госпиталь, а Денису дали наказ заехать в отряд и сказать, чтоб нам прислали подводу.

Дней семь спустя я узнал у начальника госпиталя Аркадия Давыдовича Эйдлина, что Иванова находится в тяжелом состоянии.

— Дистрофия, туберкулез легких. Просит, чтоб кого-либо из партизанских начальников прислали к ней, хочет что-то сказать.

— А как самочувствие паренька?

— Гришка здоров, землянки убирает, дрова и воду носит. Вдобавок и сапожник. Доктор Консон с ним прекрасно объясняется.

После обеда мы зашли в землянку госпиталя. Иванова лежала в углу на топчане, отгороженная от других больных простыней. В изголовье на корточках сидел Гришка.

— Спасибо, что пришли, — увидя нас, сказала Иванова. — Перед смертью хочу просить вас: не гоните от себя Гришку, не смотрите, что он нем. Смышленый он и послушный. А мне немного осталось… Фашисты угнали дочек, те не вернутся, видно, один Гришка…

Через пять дней не стало Анастасии Ивановой. Ее похоронили в лесу, вместе с двумя павшими в бою партизанами. Долго Гриша оплакивал свою мать, из еловых веток плел венки и носил их на могилу.

Прошло около двух месяцев. Однажды Гриша встретил врача Консона и вместо обычного приветствия промычал, показывая что-то на пальцах.

— Здравствуй, Гриша. Что ты? AI — догадался Консон. — Хочешь фашистов бить? Идем к командирам, попросим.

Начальник оперчекистского отдела Лазунов внимательно выслушал Консона.

— Ну куда же?.. Разве в разведку?

Командир отряда Корнеев согласился.

И Гриша стал разведчиком. Он побывал во многих селах, занятых гитлеровцами. Его трудно было заподозрить в чем-либо: глухонемой, он чинил полицейским и гитлеровцам обувь и делал свое дело.

Нам долго не удавалось подослать разведчика в полицейскую бригаду предателя Каминского. И вот Лазунов остановил свой выбор на Грише.

— Будет сапожничать и наши почтовые ящики обслуживать. Там наша разведчица Анфиса Степановна с ним свяжется и в случае чего поможет.

— Ну что ж, готовьте и посылайте, — согласились мы.

Около недели разведчики готовили Гришу.

Как-то вечером мы с комиссаром зашли в землянку к Грише, спросили:

— Ну, как дела?

Гриша показал на пальцах, что ему надоело сидеть, что он готов идти на задание.

Ночью, в сопровождении разведчика Носова, с котомкой за плечами и сапожной лапой в руке, Гриша отправился в поселок Локоть. Шел не торопясь, покачиваясь из стороны в сторону, изредка поправляя за плечами котомку с сапожным инструментом. В Локте редкие прохожие не обращали внимание на парня с сапожной лапой и котомкой за плечами, было не до него. Но вот из-за дома на улицу вышел мужчина. Поравнявшись с Гришей, он осмотрел его внимательно, замедлил шаг. Гриша свернул за угол, остановился. Это был полицейский: он чуть не наткнулся на Гришу, но тут же отступил и направил на него пистолет.

— Стой! — полицейский дал свисток. Подошли еще двое патрульных.

После обыска и трехчасового ожидания Гришу вызвал к себе зам. начальника полиции Синегуб. Комната, в которой он работал, больше походила на тюремную камеру.

— Ты партизан? Разведчик?

Гриша молчал.

— Как твоя фамилия? Как зовут? Из какой деревни? Отвечай!

В течение двух дней допрашивали Гришу. Его кололи канцелярским шилом, ставили к стенке, стреляли над ухом, не давали есть.

На третий день прибыл врач и дал заключение, что это действительно глухонемой. Вызванный в полицию учитель, умевший объясняться с немыми, помогал на допросе.

Гриша отвечал так, как его научили партизаны. Сказал, что из Рыльска, что отец и мать умерли, сестры уехали в Германию, что он сапожничает. В Локоть пришел к тете Анфисе Степановне…

— Позвать Анфису, — приказал Синегуб, знавший ее, так как квартировал по соседству.

Анфиса Степановна, увидев Гришу, со слезами на глазах обняла мальчика. Гриша тоже заплакал.

— Вот ведь! — буркнул Синегуб и отпустил обоих.

Гриша поселился у Анфисы Степановны и начал принимать обувь в ремонт. Первый заказ был от самого Синегуба — сшить сапоги, и Гриша сшил.

В новых сапогах Синегуб и явился на прием к обер-бургомистру Каминскому. Тот сразу заметил обнову и спросил:

— Где взяли?..

На другой день Гриша обмерил ногу Каминского и получил от него хромовый крой. И пошло… Гриша едва успевал обшивать фашистских прихвостней. Приносили в починку обувь и жители поселка, а вместе с ними проникали разведчики, оставляя нужные сведения для партизан.

Анфиса Степановна получила от Синегуба пропуск для свободного передвижения Гриши по Локотскому округу. Теперь Гриша сапожничал и в прифронтовых селах. Возвращаясь с маршрута, Гриша приносил сало, ветчину, угощал Синегуба, зам. бургомистра Мосина и других полицейских начальников и этим окончательно завоевал доверие.

Передвигаясь по селам, Гриша не только обслуживал наши «почтовые ящики», но и вел наблюдение за передвижением войск. На сапожной дратве он вязал узелки, откладывал в боковой карман гвозди, подсчитывал проходившие танки, поезда. Гриша измерял гусеницы танков дратвой, запоминал изображения и знаки на автомашинах. Взятые из «почтовых ящиков» сообщения он заделывал в подметки и каждую пятницу выходил к нашим разведчикам в условленное место.

В марте 1943 года наш танковый корпус в районе Севска протаранил вражескую линию обороны, но гитлеровцы прислали крупное танковое подразделение и закрыли им брешь. Советские танки оказались отрезанными. Анфиса Степановна послала Гришу сообщить об этом в штаб партизан.

— Километров пятнадцать идти. Лучше всего — поймой Нерусы. Лед на реке взломало, будь осторожным. Оденешь резиновые сапоги…

Гриша отправился в дорогу. Он спешил засветло пройти через Городище в поселок Пчела, откуда в ночь пересечь Нерусу и уйти в Партизанский край. До села Городище Гриша дошел благополучно, но там оказалось много гитлеровцев. Он пошел окраиной. Остальное нам потом рассказали местные жители. Путь Грише преградил фашист с автоматом наготове. Гриша протянул ему пропуск, гитлеровец посмотрел и кивком головы позвал за собой. Не долго думая, Гриша выхватил пистолет и выстрелил в фашиста, затем сбросил с плеч сумку с сапожными инструментами и бросился к реке Нерусе.

Выстрел услышали гитлеровцы и бросились в погоню за Гришей, вдобавок выпустили двух собак. Гриша добежал до берега, сбросил сапоги, вошел в речку и поплыл. Он не предполагал, что ледяная вода может так сковать его движения, лишить сил…

— Плыть, плыть! — приказывает себе мысленно Гриша, но в глазах темнеет. Льдина бьет его в голову острым краем и накрывает…

Гитлеровцы долго стояли на берегу, шарили глазами по каждой льдине, не веря тому, что русский разведчик может утонуть.