Этой ночью Набара не снилась. Ничего не снилось вообще, лишь даже сквозь сон чувствовалась чудовищная усталость. С рассветом проснулись птицы - где-то затрещала сорока, тихонько зачирикали над самым ухом пичуги. Запахло дымом от костра и жареным мясом.
Видимо, Саен встал рано, очистил индейку и теперь поджаривает ее над огнем. Хороший завтрак у них будет сегодня...
Птица села, откинув край мешка, собрала распущенные волосы и подумала, что на самом деле еще спала бы и спала. Свернуться бы сейчас калачиком, накрыться с головой и не думать ни о дальней дороге, ни о грязных деревнях, где полно больных людей. Все-таки прав бы Саен, когда говорил, что не желает никому помогать и не хочет ни во что вмешиваться. Сидят они теперь в лесу, у дымного костра, и чтобы умыться - надо выбраться из теплого мешка на холод и топать по склону вниз, к ручью, в котором вода такая холодная, что сводит пальцы.
Хорошая жизнь, ничего не скажешь... А в Линне хотя бы было всегда тепло, и с ночи дул приятный, прохладный ветер. И сейчас там созрели дыни, тыквы и айва. Давно уже собрали и персики и мандарины. Хорошо сейчас в Линне...
Птица вздохнула, убрала за уши волосы, повернулась и перехватила взгляд Саена. Тот смотрел на нее, и в глазах его Птица увидела что-то новое. Скорее почувствовала, чем прочла, угадала - и сердце застучало, словно бешеное. Восхищение и нежность были во взгляде Саена. И желание, и, ставшая уже привычной, доброта. И еще что-то, незнакомое, непонятное. На Птицу так не смотрел еще никто.
Мужчины в Линне надеялись когда-то купить ее любовь. А Саен...
Саен в этот момент желает ее всю, ее мысли, ее улыбки, ее вот такой неожиданный поворот головы. Ее жалость и ее помощь. Потому что Саен ее любит?
Птица не двигалась.
Саен вдруг улыбнулся, покачал головой и снова принялся поворачивать нанизанное на прут разделанное мясо индейки. Ничего не сказал, ничего не сделал.
Но он понял все мысли Птицы. Просто понял и прочел. И не стал возражать.
Захотелось улыбнуться самой, захотелось вновь ощутить тепло ладоней хозяина, услышать его голос. Птица улыбнулась, вылезла из мешка, надела ботинки и отправилась к ручью, умываться.
- Накинь куртку, холодно, - бросил ей вслед Саен.
Вся радость и весь покой этого утра исчез после первого же перевала между крутыми, поросшими лесом горками. Черной глазницей вытаращилась на них сожженная деревня. Сухой пепел, почерневшие трубы, серые круги.
- Дери их зменграхи... - тихо сказал Саен.
И больше ничего не говорил. Да и что можно сказать? И так все было слишком ясно. Рыцари Ордена успели тут побывать раньше Саена. Они и решили проблему красной лихорадки. Теперь тут точно никому не понадобятся лекарства.
То, что когда-то было деревней, теперь лежало мертвой, выстывшей землей, глухой, слепой и немой. Ни птичьего треска, ни возни зайцев и лисиц, ни кудахтанья кур. Даже мышей не было слышно. Здешний покой вовсе не успокаивал - он леденил душу, напоминая о всесильной смерти, от которой спасения не было.
Они объехали пепелище, миновали пару засыпанный колодцев у самой границы пожарища и двинулись вверх, на гору, под сень густого леса. Поднимались по еле заметной тропке, уходящей вверх, и кони беспокойно прядали ушами, фыркали, а лошадка Птицы еще и подавала голос время от времени.
Вдруг Саен остановил коня, спрыгнул на землю и поднял ладонь вверх, призывая Птицу прислушаться. Да, так и есть - странные звуки еле доносились, не то всхлипывания, не то стон. Кто-то живой здесь был, и этого живого надо непременно найти, чтобы расспросить и помочь.
Пришлось пробираться напролом через кусты можжевельника и лещины. Птица умудрилась насовать в сумку торопливо сорванных орехов, надеясь перекусить ими в обед. Ветки и колючки цеплялись за плащ, царапали руки - приходилось лезть через заросли кустарника, и хотя Саен и орудовал ножом, освобождая проход, толку от этого было немного. Вот уж действительно - дери их всех зменграхи.
Лошадей пришлось оставить у приметной ели, привязав к развилке. Лошади бы точно не продрались через сплошные заросли. Звук становился все громче, и теперь Птица была уверена, что они двигаются в правильном направлении. Хрустнули ветки под ногами, зашуршали прошлогодние иглы. И кто-то совсем рядом спросил срывающимся, слишком высоким голосом:
- Кто тут? Что вам надо?
- Только спокойно, - тут же заговорил пробирающийся впереди Саен, - спокойно. И оружие убери, храбрая девушка... Ты цела, здорова? Вижу, что нет.
- Кто вы такие? - снова спросил кто-то впереди.
Птица, наконец, обогнула две здоровенные сосны и увидела небольшую ямку, слегка прикрытую сосновыми ветками. На самом краю ямки стояла невысокая девушка и сжимала в руках дубинку. Узкое лицо ее, перепачканное у виска сажей, пугало бледностью и изможденностью. Тонкие губы дрожали, но глаза, наоборот, сверкали решительно и зло.
- Мы - те, кто может помочь тебе и твоему парню. Он ведь тут, в яме? - невозмутимо спросил Саен и кивнул на срубленные ветки.
Успел таки прочесть мысли девушки. Хотя, что там читать? И так ясно, что она кого-то скрывает. Оба скрываются. И если парень не встал на ее защиту, то, видать, дела плохи.
- Вы не поможете ему... он умирает... огонь Мгамга не пощадил его...
- Вы спаслись от пожара? - спросил Саен, усаживаясь на корточки у самого края незамысловатого убежища.
- Это Тхан меня вытащил. Если бы не он, я бы погибла. А ему досталось от огня, ноги обгорели так сильно, что он уже... весь день не приходит в себя.
- Ясно, - Саен обернулся. Глаза потемневшие, губы сжаты. - Разведи огонь. И раздобудьте воды, много воды. Сейчас поможем.
Он спустился вниз, откинул ветки. Завернутый в лохмотья Тхан скорее напоминал труп, чем живого человека. Саен наклонился над ним, подсунул ладони под голову, замер на мгновение, после поднял глаза на Птицу и тихо, но зло спросил:
- Что ты стоишь? Быстрее. Выживет, справимся. Только не стойте столбом обе. Воды и костер, как можно быстрее.
Воду нашли быстро, девушка привела к уцелевшему колодцу у хижины лесника, старой и давно развалившейся. Пробормотала что-то о том, что они не стали прятаться в ней, боялись солдат. Дрожащими руками помогла тащить ведро. Она была такой голодной, что Птица вдруг остановилась, достала орехи из кармана и пересыпала девушке со словами:
- Чисти и ешь. Я сама донесу воды. И как ты не догадалась поискать орехов?
- Я не могла оставить Тхана одного. Боялась, что он уйдет в мир Невидимых, а меня рядом не будет.
- Теперь не уйдет. Саен не позволит ему.
- Кто вы такие?
- Саен - Знающий. Один из последних. Он сам все расскажет.
- Знающих же нет уже...
- Есть. Сама увидишь.
Саен так и сидел на дне ямки, придерживая голову парня обоими руками. По хмурому выражению лица хозяина стало ясно, что дела действительно плохи. Он молился, еле заметно двигая губами, и не стал прерываться, когда появилась Птица и девушка.
Копаться не стоило, потому совсем скоро затрещал жаркий костер, а над ним, на трех крепких палках закачался казан с водой. И лишь когда вода совсем закипела, Саен поднялся. Вымыл руки и велел Птице помогать.
- Только не задавай вопросов, и если тебе станет плохо - затошнит или еще что - скажи сразу. Постарайся не упасть в обморок и не наблевать. А ты - Саен повернулся к девушке, - найди у нас в мешке парочку холодных лепешек и немного жаренного мяса. И поешь.
Больше всего у Тхана пострадали ноги. Подружка его, видимо, понятия не имела, что надо делать с ожогами, потому даже не убрала остатки сожженной ткани с ран. Плоть загноилась, обе ноги опухли и, глянув на раны, Птица вдруг поняла, почему хозяин велел держать себя в руках.
- Достань с сумочки у меня на поясе лекарства, - распорядился Саен, все еще придерживая голову парня, - есть там длинненька бутылочка с зеленой пробкой. Открой ее, пожалуйста.
Птица повиновалась. Сладковатый легкий запах ударил в нос, напоминая, почему-то, уют дома в Каньоне дождей.
- Что это?
- Придержи ему голову. Почувствуй его и не дай ему умереть. Инфекции в его организме уже не осталось, но он очень слаб.
Птица повиновалась, передавая лекарство Саену.
- Напоим его. Это сок молочных листьев, хорошее обезболивающее. Будет спать сутки, как раз раны начнут затягиваться. Вот так и держи его, а я приведу ноги в порядок.
И Саен принялся за дело. Вновь его руки работали с ранами, ловко управляя плотью, возвращая жизнь и силы. Ему бы быть лекарем, а не воином - мелькнуло в голове у Птицы. Ведь он любит жизнь, он любит давать, а не отнимать. Он не убийца, и, возможно, даже не воин в глубине души. Он любит свой Каньон, свой сад с нежными растениями, любит покой и тишину. А приходится проходить через боль, ужас и смерть. И самому приходится отнимать жизнь.
- Эй, девушка! Огха! Ты здесь! - не поднимая головы крикнул Саен, когда уже почти заканчивал перевязывать одну ногу парню. - Кашу умеешь варить? Свари нам каши, поедим горячее. Птица, покажи ей, где у нас крупа. Проведи к лошадям. Парня можешь устроить на своем плаще, ему теперь ничто не угрожает. Разве что поить его придется, обезвоживание у него началось.
Птица послушно стянула с себя плащ, сложила и подсунула под голову Тхана. Дождя не было, ветер утих, а рядом с костором так и вовсе было тепло. Молчаливая Огха показала обходную тропку, по которой провели коней, и совсем скоро в казанке забулькала пшенная каша.
- Ты тоже Знающая, - осторожно спросила Огха, глядя, как Лиса нарезает колечками последний кусок колбасы, что оставался у них с Саеном в запасе.
- Нет. Я его ученица. Помогаю ему.
Огха почтительным движением схватила деревянный круглый амулет на шее и поцеловала его. После проговорила с явным благоговением в голосе:
- Я всегда чтила Знающих и всегда молилась им. И дань исправно платила. Наша семья всегда была благочестивой.
Птица не раз слышала рассказы о женщинах Нижнего Королевства, закутанных в платки и не смеющих поднять глаз. Говорили даже, что их стригут, чтобы не соблазняли мужчин своей красотой. Стрижена ли Огха - невозможно было понять. Большущий платок, расшитый по краям цветами, был изрядно потрепан. Один его край спускался чуть ли не до самой поясницы Огхи. Концы завязаны назад, под затылком, плотно и некрасиво.
Длинная юбка почернела от грязи, особенно внизу. Что-то вроде кафтана сверху, а под ним, видимо, рубашка. Вот и вся одежда, бедная и больше похожая на лохмотья. Таких растрепух Птица у себя в Линне никогда не видела. У них женщине положено было выглядеть красиво. Даже если ты последняя рабыня, чистящая рыбьи потроха на рынке, все равно у тебя должна быть расшитая бисером и цветными нитками туника, приличные чистые ситцевые шаровары или длинная юбка. И обязательно множество ожерелий и бус. И обязательно браслеты на руках. И цветы и бусины в косах.
- Сколько тебе лет? - спросила Птица, без церемоний рассматривая худенькое, остроносое личико с бледными тоненькими губками.
Огха открыла, было рот, чтобы сказать, но тут же замолчала. Она сама во все глаза таращилась Птицу, и, видимо, вид красивой и нарядной девушки - а шерстяную рубашку, темно-синий шерстяной плащ, подбитый мехом и высокие ботинки с мехом по краям нельзя было не назвать нарядными - ввел ее в ступор.
- Тринадцать лет ей всего, - буркнул Саен, выбираясь из примитивного укрытия, - а брату ее шестнадцать. Дети еще совсем, почти как ты, Птица.
- Как вы... - заговорила, было, Огха, но тут же замолчала, не осмеливаясь задать вопрос.
- Я могу узнать про вас все, для меня это не сложно. Сейчас я хочу посмотреть и твои ожоги. На руках у тебя. Родителей, значит, погибли? И сестры младшие тоже...
- Сестры от лихорадки. Следом и отец. А мать осталась в амбаре, там, где собрали всех уцелевших жителей. Меня ей удалось спрятать в небольшом погребе для картошки. Он у нас за сараями был выкопан, неприметный такой. А брат накануне ушел в лес, его и не было. Пожар начался, брат меня и вытащил из пожара. На руках вынес, а сам обгорел...
- Брат у тебя хороший, славный. Он будет жить, и ты тоже.
- Мы не заболели, лихорадки у нас нет.
- Это пока нет. А через день оба бы лежали, красные, как раки. Брат твой будет здоров, а тебе я сейчас дам бутылочку с лекарством. Поешь каши, после выпьешь одну ложку лекарства. А утром - вторую. И тогда точно будешь здорова. Птица, что стоишь? Доставай миски, есть охота страшно,- сказал Саен, заканчивая смазывать небольшие ожоги на руках Огхи.
- Вы вылечите моего брата? - тихо спросила девушка и снова принялась целовать деревянный амулет на шее.
Саен глянул на шнурок с кружком, поморщился, но ничего не сказал. Птица заторопилась с едой. Она чувствовала, что Саен злится, наполняется яростью. Потому что он увидел все то, что видела Огха. И пожар, и смерть ее родителей и сестер. И ему тяжело примириться с этим, и он хотел бы наказать тех, кто в этом виноват.
- Откуда хворь появилась - знали у вас в деревне? - спросил он.
- Так, все знали. Колдун баймов прошел мимо. А от них всегда одни беды. Это все знали...
Птица застучала ложкой, насыпая дымящуюся кашу. Саен сполоснул руки остатками воды и устроился у огня. Вытянул ноги, закрыл глаза. Ели молча. А после хозяин принялся рубить молодые, невысокие деревья. Снял с себя куртку и остался в одной рубашке. Топор в его руках стучал исправно и ловко. Вот он очистил стволы от веток, разрубил на несколько ровных кольев и вкопал в землю. После принялся накрывать длинными ветками.
Ясно, он делает более просторный и более надежный шалаш. И то верно, потому что в яме под еле наброшенными худыми и сухими ветками и одному человеку укрыться было невозможно. Вот-вот польет снова дождь, и Огхе с братом придется мокнуть. Чего доброго, еще простудятся. Да и Птице тоже не хотелось оказаться под дождем.
Потому она помыла посуду и постаралась хоть чем-то помочь Саену. Хотя бы получше окопать столбики да побольше натаскать хвороста. Судя по всему, костер разведут под навесом шалаша, и, может, и ей с хозяином придется тут ночевать. Хотя Птица слишком хорошо улавливала желание Саена поскорее убраться из этих мест.
Перенесли спящего Тхана в только что построенный шалаш. Саен удобно устроил его на срубленных ветках, которые накрыл собственным плащом. Плащ Птицы он свернул и сунул ей в руки со словами: "Тебе пригодится".
Солнце между тем скрылось за холмами. Потемнело, похолодало. Сидя на небольшом обрубке дерева, которое Саен примостил вместо скамьи, Птица думала о том, что хорошо бы привести себя в порядок, отмыть руки и лицо и завалиться спать. В шалаше места для всех хватит. А завтра видно будет... Завтра будет новый день...
- Мы уезжаем, Птица, - резко сказал Саен в ответ на ее мысли.
Посмотрел пристально и внимательно, и стало ясно, что вопросов задавать не надо. Надо просто повиноваться. Как легко Птица стала понимать своего хозяина! Мысли для нее оставались недоступными, но общие желания и эмоции - это пожалуйста, это она угадывала очень быстро.
С тоской всмотревшись в непроглядную темноту леса, Птица кивнула. Чтоб зменграхи подрали всех железных рыцарей ордена!
- Вот именно, - буркнул Саен, - дери их всех зменграхи. Огха, слушай меня. Парень твой проснется завтра, и ему будет гораздо лучше. Твоя задача - держать его раны в чистоте. Я оставлю тебе бальзам от ожогов, немного оставлю, вот в этой мисочке. Смотри, не растрать зря. Руки у тебя обязательно должны быть чистыми, когда будешь перевязывать раны брату. Поняла?
Огха кивнула и снова поцеловала деревянный круг. Затем вдруг поклонилась Саену до самой земли. Тот поморщился и спросил:
- Я что спросил? Я просил кланяться мне? Ну-ка, повтори, что я сказал только что.
Огха вытаращилась на него, будто он потребовал произнести древние заклинания барабанщиков Мгамга. Хлопнула темными ресницами, вытянула вперед губы и, наконец, выдала:
- Перевязывать раны надо. Ты сказал.
- А еще?
Огха замялась, после добавила:
- Руки мыть, что ли?
- Чтоб я сдох... Да, Огха! Да! Раны перевязывать только чистыми руками, и беречь бальзам, не перевернуть и не опрокинуть. Повтори, ну-ка!
Саен заставил Огху повторить указания четыре раза. После поинтересовался, умеет ли она читать. Оказалось, что умеет, что девочкам их деревни обязательно было ходить три года в школу ордена, чтобы уметь читать правила и указы.
- Вот и славно. Я оставлю тебе бумагу, смотри, не потеряй ее. С этой бумагой тебя и твоего брата пропустят в Каньон Дождей. Вы ведь сироты, в Каньоне вам помогут. Брату найдут работу, тебя определят в школу. И, - Саен с сомнением окинул худенькую фигурку Огхи, - может, тоже работу найдут. Тебе эту бумагу надо не потерять. И денег вам оставлю, суэмское серебро. Купите еды на него. Ясно?
Огха закивала и снова принялась целовать амулет.
Саен со злостью сорвал с нее украшение и выкинул в кусты. После заговорил, резко и раздражительно:
- Не надо целовать обереги. Не они помогают и спасают. Ты лучше меня слушай и соображай, что говорю. Я не могу ждать до утра, мне надо двигаться. Потому запоминай и соображай. Думай, ясно?
Саен заставлял бедную Огху раз за разом повторять свои указания, после написал на плотной бумаге разрешение для двух детей Огхи и Тхана поселиться в Каньоне. Уже ставя подпись, он вдруг поднял голову и глянул на Птицу:
- Ты ничего не слышишь? А, ну-ка, прислушайся.
Птица дернула плечами, оглянулась. Лес шумел спокойно и уверенно. Где-то далеко кралась парочка кабанов. Еще дальше шуршали лисицы, еле слышно шуршали, выбираясь из своих нор на ночную охоту. А еще дальше шли люди. Несколько человек.
- Люди? - тихо спросила Птица.
- Они не так далеко, как тебе думается, и они идут сюда. Дым от костра привлек их.
- И что делать?
- Ничего. Не раскрывать рот и быть готовой. Всегда надо быть готовой, Птица.