Первые числа декабря, но еще довольно тепло, восемь – десять градусов днем, на солнце даже больше. Постепенно осваиваюсь в обстановке. Лида с поразительной легкостью решает многие мои бытовые проблемы, даже смогла перевести меня в другую палату, где не было тяжелобольных, кричащих и плачущих всю ночь людей. Да и народу там было меньше, где-то человек двадцать вместо прежних пятидесяти или семидесяти.

Втвт каждое утро передавал мне последние известия из дома. По просьбе родителей начальник ереванского госпиталя полковник Аганов обратился к заместителю начальника окружного военного госпиталя, с которым он служил в Германии, и попросил его по возможности помочь мне.

Однако получилось не совсем так, как спланировали я и мои бедные родители. Безусловно, полное опровержение медицинского заключения ереванского военного госпиталя создало бы ряд крайне нежелательных последствий как для меня, так и для руководства госпиталя, в том числе для полковника Аганова. В этом случае меня могли обвинить в умышленной симуляции и найти в моих действиях состав преступления, предусмотренный уголовными статьями. Конечно, это был крайний вариант, но возможный и, в общем, неудивительный, если учесть, что в моем случае ситуация развивалась по наихудшему сценарию.

Все это я осознавал, но как-то равнодушно, следя за развитием процесса как бы со стороны. Если так, выходит, госслужба для меня будет закрыта, любая другая карьера тоже, и тогда я спокойно пошлю все и всех к чертовой матери и уеду к Мари. Значит, так распорядится судьба. Но захочет ли Мари принять меня такого – сломленного, ищущего поддержки? Что за дурацкие мысли! Конечно, она примет меня в любом состоянии. Надо отбросить сомнения, тревоги, умерить раздражительность, это не приведет ни к чему хорошему. А то хожу по территории госпиталя взвинченный, ожесточенный, постоянно готовый к агрессии… К черту, надо успокоиться.

И вот настал день, который, как оказалось, сыграл роковую роль в моей судьбе. Нам предстояло провести чемпионат по футболу между представителями трех закавказских республик. Половину состава каждой команды должны были составлять офицеры, половину – солдаты. Пару дней договаривались, уточняли условия. Согласно договоренности проигравшая команда, занявшая последнее, третье, место, покупала призовое угощение: ингредиенты для «ерша» – два ящика пива и четыре бутылки водки – и пятьсот штук хинкали.

Во время этих переговоров я познакомился со многими молодыми людьми из Тбилиси и Баку, находящимися в таком же положении, что и я. Ребята были нормальные, интеллигентные, все с высшим образованием, особенно много было выпускников медицинских вузов. Но единственным, кто уже почти два года служил в прокуратуре, да еще следователем, в более высоком, чем у остальных, чине старшего лейтенанта, который мне засчитали при переводе на военную службу, был я.

Разумеется, призовые пиво и хинкали не играли особой роли. Главным для нас был вопрос престижа, ведь Армения, Грузия и Азербайджан соревновались между собой во всем. Футбольные матчи, в которых встречались команды закавказских республик, проходили исключительно напряженно. Во время этих игр вся общественная жизнь в республиках замирала, большинство жителей семьями или просто компаниями сидели у телевизоров или радиоприемников. Даже на таком фактически дворовом уровне страсти кипели не на шутку.

Руководство госпиталя дало согласие на проведение матча, и в воскресенье после обеда, несмотря на довольно прохладную погоду, игроки и множество болельщиков собрались на спортивной площадке, приспособленной для футбола. Играли по круговой системе, по тридцать минут каждый тайм, при ничейном результате – до победного гола. Грузины сперва в напряженном матче победили нас – 2:1 и довольно легко выиграли у азербайджанцев – 5:1. Стало ясно, что команда азербайджанцев явно уступает соперникам.

После пятиминутного перерыва игра между армянской и азербайджанской командами началась. В составе азербайджанцев вышел новый игрок – высокий, толстый, неуклюжий, он плохо бегал, смешно бил по мячу и в основном был занят тем, что грубо толкал соперников и мешал им играть. По-видимому, с этой целью его и вывели – заметно было, что парень абсолютно неспортивный, просто обладает большой массой тела: я примерно оценил его вес в сто десять – сто двадцать килограммов. Дважды он чуть не сбил меня с ног. В первый раз я довольно резко обратил на это его внимание, а во второй – предупредил, что если он еще раз так со мной поступит, то горько об этом пожалеет. Еще несколько раз мне пришлось сделать ему замечание:

– Парень, ты не за мной бегай, а за мячом.

Толстый вытирал пот с лица, отходил в сторону и улыбался, но продолжал делать то же самое. Ровно через минуту после моего паса, когда я стоял без мяча, он нарочно изо всех сил на полном ходу толкнул меня в спину. От мощного толчка я отлетел на несколько метров и грохнулся на твердую землю, больно ударившись руками и подбородком. Вместо извинений толстяк громко засмеялся, его поддержали болельщики-земляки. В бешенстве, забыв обо всем на свете, я вскочил и двумя резкими ударами в подбородок и в пах свалил его на землю. Он даже не успел увернуться. Я было собрался добавить ему ногой, но, убедившись, что противник повержен, отошел.

Через секунду, вскочив на ноги, парень с диким ревом кинулся на меня сзади. Я резко отскочил вправо, подставил подножку, и он опять впечатался лицом в землю. Прыгнув на него, я поймал обеими руками его левую руку и резким движением провел болевой прием, результатом которого обычно оказывается вывих предплечья. Аяз – так звали парня – страшно взвыл от нестерпимой боли. Подоспевшие медсестры и фельдшеры уложили потерпевшего на носилки и с помощью его земляков перенесли в травмпункт. Тут же меня окружили наши болельщики с одобрительными возгласами:

– Молодец, Давид, все правильно сделал, поставил на место этого турка! Так ему и надо!

Но сам я радости победы не ощущал. Зачем я так поступил? Идиот, что ли? Мари во Франции на последних месяцах беременности, дома плачущая мать и больной отец, у которого обнаружили диабет в тяжелой форме, младший брат – студент и драчливый боксер, чье будущее меня очень беспокоит… Все они надеются на меня, я должен быть для них опорой, а я тут, как последний уличный хулиган, срываю аплодисменты под одобрительные возгласы какой-то шпаны!

– Не переживай, Дав, – начал утешать меня Рубик. – Я поговорил с азербайджанцами. Проблемы будем решать по-мужски, убедим толстяка не жаловаться.

– Ладно, ребята, расходимся. Если что – напишем объяснительные, как все произошло. Все видели, что он меня фактически спровоцировал, ведь так?

– Конечно, Дав, конечно. Мы все, что нужно, подтвердим. Скажем, что он тебя матом обругал, сказал, мол, «мало вас турки резали, и вообще, надо было искоренить всех подлых христиан на этой земле».

– Что за глупости? Еще окажется, что я за веру сражался. Говорите все как есть, если, конечно, понадобится. Он меня просто спровоцировал, вы видели, как он свалил меня на землю, – и все, ничего больше. Если вопрос будет поставлен именно так и получит резонанс, потерпевшим окажусь я, а не этот мешок с дерьмом.

Зрители и игроки быстро разошлись, но с десяток армян еще долго сидели на скамейках недалеко от моего корпуса, опасаясь, что «турки» могут напасть на меня.

В палате я улегся на кровать и стал массировать травмированную правую руку, на которой передние зубы парня оставили глубокий порез. Рану я предварительно промыл, перевязал кисть носовым платком и попытался вздремнуть, но распухшие суставы и рассеченная кожа болели и мешали отключиться хоть ненадолго.