Слёзы застилали ей глаза и не давали возможности рассмотреть, куда она бредет? У Анны не хватало сил их даже вытереть. Наверное, ей и правда, нужно было выплакаться. И нужно было не останавливать этот поток. Она плакала и тихо повторяла по себя:

– Как он мог! Как он мог так оскорбить мои самые возвышенные чувства и так пошло и откровенно унизить при чужой, смазливой девице! Неужели нельзя было придумать какие-нибудь другие, не такие пошлые оправдания?

Она брела неизвестно куда и повторяла, и повторяла этот застрявший на губах вопрос, а слезы капали с подбородка и стекали по декольте сарафана, щекоча грудь. Ноги уже гудели и требовали отдыха. Нужно было куда-то присесть. Анна огляделась, чтобы понять, куда ее занесло? Самый простой путь – прямо. И она пошло по этой улочке в неизвестное прямо…

Узкая улочка попетляла, попетляла, зажатая между стенами старинных домов, потом нырнула в древнеримскую триумфальную арку со старинными сводами, напоминающими средневековый замок, уперлась в низкий арочный проход, но вдруг все-таки вырвалась на простор широкой площади и распахнула всю красоту морского пейзажа, раскинувшегося перед ее взором. Сам средневековый замок остался слева, гордо возвышаясь башней над всем, и над верхним, средневековым городком и над нижним современным городом.

Площадь была небольшая и по ее краю, нависающему над отвесными скалами, шла элегантная балюстрада в виде балкона с небольшим кафе под зонтиками на самом краю этой балюстрады со столиками, торцом упирающимися в нее, и украшенными цветами в горшках и вазами с фруктами.

Анна вдруг поняла, что очень хочет бокал холодного, белого вина. Только он поможет снизить градус закипевшей внутри боли. Она огляделась. Красивый вид, и симпатичный столик позвал ее сесть именно здесь, на этом балконе над обрывом, и почувствовать наконец-то своей распахнувшейся Душой и этот старинный городок, и эти древние стены из, местами замшелого камня, и этот воздух, спускающийся с гор, и эту прекрасную весеннюю пору, дарящую ей атмосферу элегантности старинного городка настоящей Французской Ривьеры.

Ранняя весна на юге Франции была удивительно прекрасна. Нужно вытереть слезы и начинать жить дальше. Горы за спиной, море до горизонта. По самому краю балкона – палитра цветов, радугой свисающая из горшков, кое-где зазелененная для подкраски молодой, сочной травкой, и служащая необыкновенной декорацией к синему, с бирюзой, морю. Она посмотрела вниз.

Справа и внизу пейзаж молодой, сочной зелени, был утыкан белоснежными высотными домами центральной части города, перетекающими в золотой песок пляжей, загибаясь полукружием вслед за бухтой, а слева и перед балконом погружен был в сплошную зелень деревьев, через которую мелькали только крыши невысоких шикарных вилл, да кое-где просматривались голубые пятна водной глади бассейнов.

Анна сидела за столиком и всматривалась в эти крыши. Она хотела увидеть крышу виллы, в которой поселилась вчера и еще не совсем понимала сейчас ее местоположение с высоты горы Ангела.

Агент по недвижимости на все лады расхваливал и целебный воздух, и напитанный полной релаксацией утонченно-уединенный отдых, которого она так хотела, и красоту средневековых стен верхней части древнего поселения, и высоко стоящую оборонительную башню, и самое древнее дерево, которому было уже более пяти тысяч лет, как уверяли старожилы, и было оно самым древнем раритетом Кап-Мартэна, древнее мхов на древних камнях кладок древних колоннад.

С самого утра она решила заняться экскурсией. Бродила по узким улочкам и рассматривала достопримечательности, пытаясь отвлечь себя от невеселых мыслей. Конечно, копия картины Микеланджело Буонарроти в старинном местном соборе впечатлила и отвлекла на какое-то время от произошедшего всего несколько дней назад, но, в то же время, заставила глубоко задуматься и о себе, и о своей судьбе, удивительным образом делающей неожиданные повороты и такие тупиковые выходы в никуда, что можно было только диву даваться.

Вот тогда ей стало так жалко себя, что слезы посыпались из глаз как горох, потому что ее судьба была похожа на эти кривые улочки, по которым она только что бродила и предположить иногда не могла, куда заведет следующий поворот или выведет старинная арка, как только что вывела на широкий морской простор.

Вот было бы так же и в судьбе! Только что был тупик и вдруг один поворот, узкий проход, и ты попадаешь в такую красоту, от которой кружится голова! Но у жизни и судьбы свои планы на нас и что она выкинет в следующую минуту бытия, было неведомо никому.

В конце концов, потеряв ориентиры из-за нахлынувших слез, она, в самом деле, действительно элементарно заблудилась и не знала, как можно выбраться из этого хитросплетения старинных улочек и ладных домиков, которые умиляли своей простотой и красотой.

Молодая девушка принесла ей желанный, запотевший бокал холодного белого вина ее любимой марки. Наконец-то можно было вытереть слезы, сбросить обувь, вытянуть босые ноги под столом, пошевелить пальчиками и, потягивая прохладный нектар, расслабиться.

Она вдыхала горный воздух, чуть прикрыв глаза, действительно расслабилась, и почувствовала, как в душе стала тихо, а потом откуда-то из глубины тоже тихо стала просыпаться музыка. Может быть, так сработало вино или морской пейзаж, замешанный на влажном воздухе, или закончился запас слез, но все вокруг нее вдруг так благотворно подействовало на внутреннее состояние, что музыка вдруг проснулась в ней и тихо зазвучала.

Музыка была частью ее Души. С самого раннего детства музыка была в ней, составляла часть ее, а может быть, даже основную часть ее Я.

Музыка звучала в ней всегда. Как шутила ее тетя, тоже Анна, музыка всосалась в нее с молоком ее матери, оперной певицы, потому что окружала с самого раннего детства. Мама ее была итальянка. Из Бартолини, уважаемой семьи промышленников Милана, но с раннего детства у нее обнаружились редчайшие вокальные данные и семейный клан, долго споря, определил ребенка в оперную студию. Поэтому, даже у колыбели маленькой Анны звучали не детские песенки про баю-бай, а настоящие арии из опер, под которые ребенок и засыпал, и просыпался.

Сейчас в ней очень тихо, почти шёпотом, зазвучала ария Чио-Чио-Сан, горестно и жалобно рассказывающая историю своей несчастной любви. Анна прикрыла глаза и запела в душе, подпевая мадам Баттерфляй. Ее собственная история такой же несчастной любви откликалась и пела на таких же горестных нотах и больно сжимала дыхание спазмами. К горлу опять подступил комок слез и болью отозвался в сердце, но она его сдержала.

Вдруг вспомнилось то необыкновенное время ее становления в оперном искусстве, когда она самый первый раз пела эту арию в театре.

С этой арией тогда произошел совершенно курьезный случай. Ей было всего девятнадцать лет. Она только-только закончила академическую театральную студию при театре Ла Скала в Милане, и должна была участвовать на премьере концерта в хоре девушек-гейш в отрывке из оперы Джаккомо Пуччини «Чио Чио Сан».

Вспомнилось, как в примерочной, где ей подбирали костюм, волею судеб оказались сразу и главный режиссер, и ее учитель по вокалу Роберто Негри. Режиссер прибежал в панике, потому что заявленная в программе оперная звезда Монтсеррат Кабалье оказалась заболевшей прямо перед самой премьерой. Заменить ее могла только француженка Натали Дессей, певица, подтвердившая свой приезд, правда, она могла прилететь в Милан только завтра вечером на второй спектакль, и поэтому весь сегодняшний оперный концерт стоял под вопросом. Режиссер панически нервничал и пытался сделать замену на другую арию или премьера могла быть сорвана вообще!

Вот тогда судьба и сделала свой выбор! Именно тогда Роберто Негри порекомендовал режиссеру молодую певицу Анну, знающую всю партитуру оперы, находящуюся прямо здесь же и со страху, и от неожиданности, подтвердившую свое согласие прямо в мастерской!

Вспомнила, как она не спала всю ночь, прокручивая в голове всё голосовое содержание двух своих арий из оперы, и удивлялась собственной неожиданной наглости! Она смело заявила тогда, что действительно знает все партии в опере. Анна до сих пор помнила собственный шок собственным, сумасшедшим поступком.

И сегодня она помнила, как ошеломил ее огромный зал знаменитого на весь мир театра, заполненный публикой и блиставший из партера и балконов ослепительными нарядами дам и бабочками господ, которые прибыли «на состав», как модно говорить в театральной среде.

Как вышла она в сопровождении девушек гейш, одной из которых должна была быть, под бамбуковым зонтиком и как, перебирая деревянными подошвами на двух подставках, которые деревянно стучали по доскам сцены, медленно повернулась лицом к зрителям! Помнит, как обнажил этот огромный многоярусный зал, все глаза, устремленные на нее, как мелко задрожали ее коленки и вспотели ладошки от нервного перенапряжения!

Как осмелилась тогда она, девчонка девятнадцати лет от роду, вдруг оказаться в этом шести ярусном, золоченом зале, с вычурной лепниной по балконам и в ведущей партии японской красавицы? Мадам Баттерфляй! На виду у всего огромного зала у рампы одна! Удивительно!

Перед внутренним взором пронеслось в один миг, как в убыстренном кино, это ее выступление. Как мертво молчал зал первые мгновения после первых нот арии, и с какой паникой она убежала по окончании со сцены, зацепившись за кулисы и чуть не упав на этих несносных деревяшках. Как успокаивал режиссер, который поймал ее в падении прямо на руки, и стал объяснять заменой почти тишину в зале с несколькими снисходительными хлопками. Ведь многие пришли тогда именно на оперную диву – Кабалье!

Вспомнилось, как встретил зал ее второй выход неожиданной овацией, когда шок от замены у самих зрителей прошел. А шквал оваций на поклоне в конце концерта, который почти уронил ее на них, стоящую лицом к зрительному залу на самой кромке авансцены, взмокшую от перенапряжения и почувствовавшую, вдруг, сильное головокружение. А букеты, и корзины цветов, которыми завалила публика молодую дебютантку после спектакля!!! А овации, которые сопровождали каждый ее выход на поклон, как того требовал зритель!!!

Ах, воспоминания! Куда они заводят нас, в какую нашу молодость! Но эти воспоминания были такими яркими, таким настоящими, как будто это было только вчера, и от этих воспоминаний спазм отпустил ее изнутри, и слеза все-таки тихо вырвалась наружу, проложив по щеке влажную бороздку.

Анна с самого детства не позволяла себе плакать. Это было достоянием людей слабых, а она себя к ним не причисляла. Просто именно сейчас ей было очень больно. Она не думала, что может быть так больно! Так сумасшедшее больно! Уже несколько дней после того страшного вечера, который забросил ее сюда, было больно. Но, как сразу после аварии, включается вдруг само сохраняющий тормоз внутри человека и несколько дней не дает понять всю страшную глубину произошедшего, так и в ней что-то сжалось и тяжелым комом сдавливало душу все эти дни.

Но вот именно сейчас наступило, наверное, то время, когда ее Душа смогла чуть ослабить этот безумный спазм, развязать путы, завязанные морским узлом и влить в нее этот горный свежий воздух. От этого стало отпускать, отпускать, вылилось слезами и позволило, наконец-то, вздохнуть полной грудью и громко впустить в нее ее любимую музыку, которая не звучала в ней все эти страшные дни.

Она правильно сделала, что приехала сюда совсем одна. Можно сказать, сбежала! Сейчас ей просто необходимо было побыть одной, без назойливых и вездесущих репортеров, без навязчивых «друзей», жаждущих от нее только поводов для сплетен и сенсаций, без любопытной публики, вечно лезущей и в душу, и в ее закрытый, нужный только для собственного потребления, мир, а особенно в кровать….

Ей нужно было проанализировать в полном одиночестве и тишине все, что произошло так неожиданно и больно. Неожиданно и очень больно!

«Никогда ты не должна расслабляться до такого состояния, чтобы не контролировать событийную ситуацию, которая происходит вокруг тебя. – сказала Анна сама себе. – А ты расслабилась? Вот тебе и пожалуйста. Расслабилась. Поверила в свою везучесть! Отпустила вожжи чуть-чуть. Решила, что все в твоей жизни прекрасно! И что мир услышал тебя, и по твоей воле исполняет судьбоносные предначертания, а оказалось, что все это не так! Оказалось, что твои планы не сходятся с планами Творца и не только не сходятся, но существенно отличаются, не совпадают по всем позициям! И вот теперь нужно будет спокойно все обдумать, взвесить и принять решение, что же делать дальше? Самой принять решение, без чьей-либо подсказки! Вот давай и будем думать! А для начала, спустимся на набережную. Только оттуда я могу понять, где же я живу на самом деле?»