Прошло два года. Распря казалась неизбежной. Обогатившиеся после похода в Византию варяги быстро растратили привезенное богатство и принялись за старое. Грабежи и набеги участились, несмотря на запрет князя.

Княжий суд не пугал и горделивых славян, почувствовавших вкус крови и легкой наживы. Консолидация на время похода не сплотила варягов и новых бояр, а метания Игоря заставили их искать защиты лишь в собственных силах.

Уделы превращались в крепости. Племенные вожди запирались в них, ожидая полюдья за частоколом, с вооруженными сородичами. Никто не хотел платить дань. Ненависть друг к другу нарастала. Только хазары да ромеи называли теперь северян общим именем «русы». На деле каждый был за себя.

Первым начали дружинники Свенельда. Они стали задираться и провоцировать верных Игорю ратников на потасовки и даже вооруженные ристалища. Вскоре и сам воевода явился в бражный зал. Это произошло в разгар празднования трехлетия Святослава. Он нарушил пиршество грубым призывом к немедленной атаке на хазар.

– Неужто в такой день я должен обсуждать с тобой государевы дела? – не поддался уговорам жены не вступать со Свенельдом в распрю князь.

– А чем этот день лучше или хуже другого такого же дня? – играл на публику самый могущественный воевода. – Эти вечные празднества не истребят мою память и не заглушат боль моих братьев, что томятся сейчас в хазарской тюрьме.

Игорь смотрел на молчаливую свору присоединившихся к Свенельду искателей приключений, готовых в любую секунду выступить по приказу своего вожака куда угодно. Хоть на Хазарию, хоть на князя.

Пожалуй, со смертью регента управлять этой разобщенной страной стало тяжело, почти невыносимо. И стыдно, прежде всего перед Ольгой, ведь любимая не могла не чувствовать его слабость. А Асмуд, ставший добрым кормильцем малыша Святослава, души не чаявшего в седом весельчаке, наверное, уже презирал своего сюзерена…

– Этот день лучше других для меня, – собравшись с мыслями, изрек Игорь, стараясь не выдавать крайнее напряжение. – Ведь единственный наследник имени Рюрика, конунга этих земель, княжич Святослав, будущий князь всей Руси и царь болгар, родился в этот день и доставил радость своим появлением всем, надеюсь, и тебе! Ты же верен присяге законному князю, не так ли? Народ ликует и радуется, ты же не хочешь мешать празднеству? Ты же не вторгся на пир с целью поторопить меня с объявлением войны Хазарии? Упрекнуть меня в том, что я тяну с решением?

– А если и так! – принял вызов Свенельд. – Объяви войну нашим врагам, что держат в полоне наших братьев! Удвой наше ликование, добавь повода для веселья!

Все застыли в ожидании, что ответит князь Игорь. Асмуд нервничал, жалея, что не облачился в боевые доспехи и распустил славянские формирования, в которых теперь было гораздо больше дисциплины и проку, чем в старой гвардии.

Игорь встал с трона и подошел к сыну. Святослав смотрел на отца, хлопая глазками, ему было тревожно, но он не плакал. Лишь прижался к ноге своего отца и отвернул голову в сторону матери. Отец подхватил Святослава под мышки, подкинул в воздух и, поймав, расхохотался. Да так заразительно, что засмеялись все в бражном зале. Все, включая соратников неуправляемого воеводы.

– А вот пусть мой наследник и объявит войну! – неожиданно заявил князь. – Это будет мой ему подарок на день его рождения на свет. Пусть малыш почувствует себя властителем сызмальства! Ему уготована судьба непростая, так пусть привыкает. Сынок, объяви войну!

– Объявляю войну! – тут же пролепетал Святослав.

– Ну вот, война объявлена! – улыбнулся Игорь и пренебрежительно повернулся спиной к воеводе, намереваясь проводить сына к матери.

Свенельд стоял в смятении, не соображая, как реагировать на явное издевательство. Принять его на свой счет или обернуть в свою пользу… Наконец, дождавшись, когда мальчик усядется на трон, он рявкнул:

– Ну коль так, я не возражаю, что отныне самые важные решения, касающиеся объявления войны или заключения мира, будут зависеть от отрока. Ведь князь самоустраняется.

– Держи в себя в руках, князь… – шепнул на ухо Игорю Асмуд. Это было трудно. Назойливый Свенельд нарывался, как вол на вилы. Но Игорь смог. Рисковать жизнью жены и сына, своих воинов он не хотел.

– Опять ворчишь, воевода… – придавая голосу нотки снисходительности, произнес Игорь. – Тебе же сказали, что будем выступать. Война объявлена, так иди и готовься, коль тебе не до праздника. А нам дай повеселиться! Нам есть время до праздного застолья и повода теперь два! День рождения наследника и война! Ты получил, что хотел, так не мешай и нам! Ступай точить топоры!

– Они наточены, и мы готовы к войне. Твое слово, князь! Война! Твое слово! Идем готовить драккары к походу! Время не ждет! Но ты должен знать, что если ты насмехаешься над нашими чаяниями и наутро с похмелья скажешь, что объявление войны – всего лишь шутка, мы не посчитаемся с твоей короной. Отсвет твоей короны не заменит нам солнца! А оно перестало нам светить с того самого момента, как хазары закрыли в темнице наших братьев!

Эти слова вызвали одобрение многих. Даже дружинники Игоря проглотили слюну, молчаливо поддерживая слова воеводы. Ведь они такие же, как берсерки, попавшие в хазарскую западню. Они маленькие люди и тоже хотели бы, чтобы об их судьбе пеклись сильные мира сего. Чтобы о них заботился и всегда помнил князь, ради которого они в любую секунду пожертвуют жизнью. Чтобы их пошли вызволять, попади они в позорный плен.

Последнее слово было за Свенельдом. Одержимый воевода не остался на празднике, за ним демонстративно вышли и верные ему соратники-варяги. Их было не меньше, чем воинов в дружине князя. Бойни удалось избежать, но никто не знал, что принесут ближайшие дни.