Игорь помнил назидание Вещего Олега: не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати. Можно было оттянуть время, сославшись на подготовку к походу на хазар, но нельзя было не идти. Война была неизбежной, но направление удара консолидированного войска русов выбирал не князь. Теперь он принимал решения под давлением иного центра силы, грозного и независимого от его воли. А это означало, что княжеская власть пошатнулась.

Подготовка велась ускоренными темпами, с оглядкой на недовольного Свенельда. Он считал, что с хазарами легко совладать и без славянского ополчения, за глаза обвинял князя то ли в медлительности, то ли в трусости, то ли и в том и в другом одновременно. Первым советником князя стал Асмуд, он призвал Игоря не обращать внимания на дерзкого воеводу и идти по стопам Олега, который не чурался привлечением славян для усиления войска и осознавал, что победить можно лишь сообща.

Варяжские сородичи все больше прислушивались к Свенельду. Тот задабривал их подачками в виде конфискованного у новых бояр, обвиненных в измене, добра. Поводы для обвинений находились быстро. Достаточно было выстроить слишком высокий частокол вокруг острога, и Свенельд мог спросить:

– От кого решил укрыться за стеной кольев? Уклониться от дани задумал?

«Изменник» отделывался откупом, если не желал лишиться головы. Свенельд и его дружина богатели, обирая городища. Ратники Игоря завидовали и зачастую в разговорах восхищались предприимчивым воеводой, который не забывал своих соратников. Нет, его не любили, но уважение своими действиями он снискал. Во всяком случае, варяги Игоря не осуждали собратьев и не отказались бы пощипать тех из славян, кто после одного похода возомнил себя воином…

Как бы все закончилось, коль пришлось бы Игорю отправиться на драккаре в поход, инициированный его недоброжелателем Свенельдом, неизвестно. Возможно, Игорь бы пал, не дойдя до волока меж Доном и Итилем, не случись аккурат перед спуском на воду нового флагманского драккара события, перевернувшего все с ног на голову.

В Киеве появился однорукий странник в лохмотьях и с посохом, который направился прямиком ко князю. В его искромсанном шрамами лице невозможно было угадать знакомые черты, но старый Асмуд узнал ратника по голосу.

Его имя почивший Олег знал наизусть, так как был это один из самых отважных мореходов и бесстрашных воинов его доблестной дружины. Звали его Кнут. В прежние времена он прослыл заводилой и душой компании. Теперь на нем буквально не было живого места, он вонял смрадом и дышал гнилью. Но страшнее всего был не его вид, в шок повергала его история.

Прибывший из Ромейского царства Кнут-мореход поведал чудовищный рассказ, выслушав который князь передумал идти на Хазарию. После этого рассказа князь знал, что предпримет. И его поступок никто бы не осудил. Ведь месть для варяга – дело святое!

Те семьсот воинов, что нанялись в имперскую гвардию и отправились на двадцати драккарах и двух ромейских триерах на помощь византийскому василевсу Льву VI Философу, по словам Кнута, погибли все до единого в результате заговора византийского императора и его супруги Зои Карбонопсины. И только Кнут остался в живых.

Попав в плен к агарянам, он принял веру магометан. По его словам, он пошел на хитрость и сделал это для того, чтоб остаться в живых, чтобы мусульмане доверили ему выполнение деликатного поручения и отпустили. Но вернулся он в Киев не только вследствие прямого содействия агарян, но больше из-за собственного раскаяния. Однако это самобичевание не отменяло выполнение Кнутом поручения самого халифа, доверившегося ему лишь после поручительства какого-то праведного старца-аскета.

История казалась невероятной, но Кнут наверняка не лгал. Его глаза источали искреннюю боль. Когда он говорил, то смотрел прямо и не боялся смерти. Он поведал о вероломстве ромеев. Но было видно, что прибыл он с твердым намерением не только рассказать правду, но повиниться перед братьями за трусость и предательство богов, а главное, доказать им, что не поступился честью. Кнут выбрал для этого чудовищный способ, о котором до поры до времени умолчал. Но князь предполагал, что речь может идти лишь о совершении жертвоприношения в честь Одина.

– Рассказывай все подробно! – приказал князь Кнуту, собрав воевод и варягов в бражном зале. Он уже слышал рассказ, но пожелал, чтобы он прозвучал снова, во всех красках и деталях, из первых уст.

Кнут прокашлялся, перед тем как изложить все, что хотел донести. Попросил принести кинжал, масло и горящий факел. Никто, кроме князя, не знал, зачем, но стражники исполнили его просьбу.

– Мы прибыли к василевсу и встали на якоря возле прекрасного острова Крит, усыпанного золотым песком и утыканного пальмовыми рощами… – начал свой рассказ Кнут, прерываясь на долгие паузы, словно проталкивая комок в горле и глотая воздух. – Там засели агаряне, и их войско было несметным. Ромеи ничего не могли сделать, все высадки заканчивались их паническим бегством. Агаряне осыпали ромеев градом камней и копий со скал, а их легкая конница и всадники на верблюдах добивали с флангов…

– Дальше, что было дальше? – Игорю не терпелось увидеть реакцию варягов на то, что ужаснуло его самого.

– И тогда василевс призвал нас, варягов-наемников, которым были обещаны земли в лен на этом райском острове. И золото. Много золота… Мы должны были атаковать там, откуда агаряне не ждали, чтобы отвлечь их основные силы от укреплений. И нам это удалось. Мы обогнули остров на драккарах и высадились под покровом ночи со стороны финиковой рощи, там, где не было скал. Но мы не застали врага врасплох. Дозорные агарян обнаружили нас на подступах, и войско халифа обрушило всю свою мощь на наш отряд. Они выстроили свое войско полумесяцем. Мы ринулись на них, сомкнув щиты и продвигаясь под градом стрел. Но они не приняли бой! Мы углублялись, а они отходили. Их центр отдалялся, а фланги медленно смыкались позади нас. Так мы оказались полностью окруженными. Они бросали копья со всех сторон. Мы держали стену не меньше часа, уверенные в том, что василевс атакует позиции агарян на скалах и скоро придет подкрепление. Но натиск усиливался, их верблюды пробили брешь, и нас накрыла целая лавина агарян, а подмоги все не было. Половина дружины полегла.

– И что было дальше? – поторопил князь, уже слышавший всю историю.

– Мы попытались пробиться. Ценой огромных жертв мы отступали к морю, чтобы под прикрытием берсерков попасть на свои драккары, но мы увидели, что часть из них уже горит. А оставшиеся поджигают с хеландий и дромонов. Наш флот уничтожили.

– Кто? Кто уничтожил драккары? И что стало с вами? – Князь требовал четких ответов. Варяги не любят недомолвок. Они должны были услышать всю правду вслух.

– Мы отбивались от преследователей, но не верили своим глазам, глядя в сторону моря. На кораблях неприятеля, что жгли наш флот, мы разглядели не черные флаги халифата, а знамя василевса. Он предал нас. И нас всех перебили. Агаряне глумились над трупами, поднимая их на пики, привязывали к верблюдам раненых и гарцевали на своих скакунах вдоль берега, пока мои братья не захлебнутся или не разобьют головы о камни. А затем они рубили головы мертвым и сажали на копья! Они добивали всех. Добили бы и меня, потерявшего в бою руку. Но меня не убили…

– И почему же они пощадили тебя? – глядя поверх рассказчика, в сторону обомлевшей от вестей толпы воевод и ратников, вопрошал князь.

– Потому что я бросил доспехи и топор и поплыл в море, гребя уцелевшей рукой… Сперва они пускали мне вослед стрелы, но потом агарян одолело любопытство. Ведь я плыл в никуда. Наши корабли горели, а на борт дромона ромеев меня бы не подняли, греки пустили бы в меня стрелу или дождались бы, пока я утону… И тогда я вернулся и вышел из моря безоружный. Я побежал на агарян изо всех сил, желая отдаться в руки Одина, но прежде унести с собой хотя бы одного мусульманина! Я мечтал о смерти в бою, хотел задобрить богов, пасть как воин… Но меня сбили с ног и принялись избивать сапогами. До тех пор, пока их военачальник не остановил истязание. По его приказу мне прижгли рану и выходили. Я не понимал причины, почему меня оставили в живых. Но потом мне сказали, что я должен стать гонцом и поведать князю о предательстве ромеев, чтобы настроить князя против новых союзников. Он отдал меня в руки лекаря-суфия, подвижника ислама, который объяснил мне основы новой веры, а также сказал, что мне не помогут добраться до дому и, скорее всего, убьют, если не поверят, а поверят мне только в одном случае – если я приму ислам и поклянусь Аллахом. Я отказался. И меня бросили в трюм большого корабля, долго держали на цепи. Я жил во мраке и потерял счет дням. Ел помои. Меня снова истязали. И я пал духом, призвал на помощь их бога и согласился на обрезание. Суфий свидетельствовал перед халифом, что я преобразился и готов исполнить поручение. И вот я здесь…

– И что это может отменить? – разнервничался воевода Свенельд, понимая, к чему клонит князь. – Что может изменить свидетельство труса, предавшего своих братьев и богов?! Ты объявил войну устами княжича, и мы разослали гонцов во все веси, чтобы пополнить войско смердами, хотя должны были отбыть тотчас в Хазарию. Что теперь?

Князь никак не отреагировал на реплику воеводы, помешал это сделать Кнут. Калека сбросил с себя лохмотья, представ полностью обнаженным, оттянул свой детородный орган единственной рукой, в которой умудрился одновременно зажать кинжал, отрезал его и бросил перед ногами вместе с окровавленным клинком, затем облил себя маслом и поднес факел.

Он горел у всех на глазах, как горшок со смолой, и сперва никто даже не пытался его потушить. Кнут стоял весь в огне и продолжал говорить, изнемогая от ожогов и боли, но стараясь донести свои последние слова отчетливо и громко:

– Отвергаю бога мусульман! От имени наших богов призываю покарать христиан и их царя! Они предали нас! Жертвую собой в доказательство истины. Предаю себя в руки Одина ради Вальгаллы и победы над Царьградом!

Князь и все собравшиеся не проронили ни слова, пока обуглившийся труп Кнута почти не истлел. Только после этого кто-то принес ведро с водой и вылил его на золу.

– Вода его уже не спасет, – цинично заметил Свенельд.

Игорь же сорвал копье со стены и выкрикнул в толпу:

– Вы хотели войну! Вы ее получили! Мы идем на Царьград во имя мести!

Одобрительные возгласы дружины не оставляли планам Свенельда ни единого шанса. Князь бросил копье в византийский щит, прибитый на стене, и попал точно в цель. Ратники исступленно кричали:

– Смерть ромеям!!!

Свенельд плюнул на обугленный труп Кнута и, прошипев напоследок: «Здесь смердит хуже, чем в христианской могиле!», отправился восвояси. Он решил идти на хазар самостоятельно.

Войско раскололось. На каганат отправился воевода Свенельд. В его распоряжении было восемьсот драккаров, вместивших двадцать пять тысяч воинов. Костяк войска составляли варяги и прибывшие искатели приключений из Скандинавских земель. Славян тоже хватало, но Свенельд, не жалуя их, вооружил их слабо, ламинарных доспехов и кольчуг на славян не хватило.

Свенельд согласился использовать вассалов в качестве рабочей тягловой силы во время волока между реками, вспомогательного войска и лучников. Он не хотел особо рисковать, намереваясь взять у хазар тамгу – знак беспрепятственного прохода мимо их земель, атаковать Ширван и обменять в Итиле заложников на часть добычи. В случае если хазары пойдут на обострение при виде столь мощной армады, Свенельд полагал, что сумеет расправиться с ними молниеносным ударом, отбить пленников и разграбить хазарские житницы.

Игорь располагал более многочисленной силой. Его флот состоял из тысячи ладей и сорокатысячного войска, с установленными на них осадными орудиями, славянское ополчение было куда более подготовленным. Его прямой задачей была месть. План состоял в том, чтобы потрепать войска ромеев, разграбить окрестности на побережье Понтия и установить контроль в долине Дуная. Для этого Игорь отправил послов к печенегам, и те согласились выступить совместно, что давало Игорю преимущества.

Однако иллюзорное преимущество вылилось в явное предательство. Печенеги сразу же предупредили византийцев о готовящемся походе русов. Зоя Карбонопсина убедила императора в том, что «северных скифов» нужно остановить у входа в Босфор…