– Верно говоришь, убили Игоря? Князя земли Русской? – не поверил своим ушам Свенельд, когда старик-северянин обливался слезами, рассказывая, что поведали странники.

– Не врут люди Божьи. Да и вятичи, соседи наши, снова за старое принялись, межи делить. Почуяли слабость опекуна нашего и благодетеля Игоря, когда пришел он разбитый с Царьграда, а ныне и вовсе убили его под Коростенем окаянные древляне… – подтвердил низкорослый знахарь, вытирая ветошью, которой только что обтирал кобылу, слезы на своих испещренных морщинами глазах.

Свенельд гладил единственную в хозяйстве лошадь, поглядывая на сбрую, подвешенную на крюке. Известие не на шутку взбудоражило воеводу, уже оправившегося от ранения благодаря усилиям доброго и заботливого старика. Лишь душевные раны бередили его застывшее от злобы, окаменевшее от скорби по утраченной рати сердце. Но и на него пролился бальзам неожиданной радости.

Первая струя этого живительного бальзама пролилась, когда пришли известия о бесславном возвращении варягов с похода на Царьград, об огромных потерях и затворничестве князя. Свенельд, ответственный за оба поражения, не испытывал никаких угрызений совести, напротив, он испытал неописуемый прилив сил, зарядился бодростью и посчитал, что для него еще не все потеряно. Он радовался поражению своих собратьев по крови и оружию, как величайшей победе.

Надеясь удостовериться в случившемся, Свенельд бродил по поселению в поисках подтверждения полученных сведений.

Северяне были добровольными данниками Игоря. Хазар они ненавидели. Поэтому, когда войско варягов разбили в Итиле, а спустя несколько месяцев пришла весть о разгроме варягов у Босфора, северяне устроили совет и решили собрать ополчение и отправить мужей в приграничные с хазарами заставы, в укрепленные остроги, дабы оказать кагану холодный прием, показать нежелание менять суверена. А тут пришла еще одна напасть, ведь, как известно, горе всегда приходит не одно, размножаясь, словно гидра в мутной воде.

Почувствовав беззащитность соседей, разнуздались вятичи и давние неприятели славян, булгары, с которыми у северян имелись свои счеты. Поселение совершенно опустело. Теперь все до единого мужчины ушли отражать набеги. Остались лишь старцы, женщины и дети. Это было лучшее время для Свенельда покинуть гостеприимный дом. Он должен был оказаться в Киеве. Смерть Игоря давала такой шанс! Пусть только попробуют упрекнуть его в разгроме на Каспии! Вина на проклятых славянах, отплативших за добро предательством! И на Игоре, которого заслуженно покарали боги!

Старика Свенельд нашел в конюшне. Он подошел к нему со спины и сказал шепотом:

– Благодарю тебя за то, что заботился и выходил, но мне пора… – С этими словами воевода пронзил его насквозь раздобытым на скотобойне ножом для разделки мяса. Старик сползал на землю, прижимая губку к своей кобыле, словно больше боялся не смерти, что подстерегла его так нежданно, а не домыть свою клячу.

Воевода надел на коня сбрую, закрепил на седле мешок со всей едой, что нашел в доме, снял теплый зипун с мертвеца и вывел кобылу во двор. Там он осмотрелся, запрыгнул на нее со всей ловкостью, еще раз убедившись, что твердо сидит в седле и сил на дорогу хватит наверняка, просунул ноги в стремена и дал кляче под бока…

* * *

– Матушка, – деликатно кашлянул Асмуд, прервав молитву княгини, – есть одно дело, которое не терпит отлагательства.

Княгиня, в волосах которой после убийства князя появились седые пряди, оторвалась от иконы Богородицы и встала с колен.

– Говори, Асмуд, – позволила она.

– Злодей Свенельд вернулся… – сообщил верный соратник убитого князя. – Окружил себя недовольными варягами. Особенно ему внимают те, из новых, что записались в наемники к ромеям, но задержались с отправкой. Верховодит у них знатный викинг Магнус. Свенельд подбивает их на убийство воеводы Добрыни. Говорит, что поддержит Добрыня-древлянин своих соплеменников и направит оружие против варягов. Требует казни Добрыни и немедленного похода на Коростень, чтобы огнем и мечом выжечь неповиновение, обещает отдать им город на разграбление.

Княгиня, уязвленная горем, понимала, что возвращение воеводы, способного на любое вероломство, в столь суровый час не сулит ничего хорошего, но все же спросила Асмуда о другом:

– Что скрывал от меня мой Игорь, ты знаешь? Что беспокоило его все это время после возвращения из похода?

Асмуд переминался с ноги на ногу, не решаясь открыть всю правду и так сраженной несчастьем княгине. Но, уважая ее и отдавая дань ее проницательности, все же раскрыл тайну князя:

– Он не находил себе места, а может, и искал смерти, потому что не предотвратил одно убийство в Малой Азии. Там у него на глазах распяли одного монаха, а он не остановил своих ратников…

– Все ли ты сказал мне, Асмуд? – усомнилась Ольга.

– Не все, матушка, – опустил взор воевода. – То был Фотий, твой любимец… А кроме него убили там много монахов и невинных.

Может, и зря он поведал княгине правду, и лучше бы сталось, коль унес бы князь тайну с собой в могилу, только Ольга никак не выдала свои эмоции, лишь проронив:

– Бог карает и за меньшее. Но древляне убили моего мужа. Не сегодня завтра придут за моим сыном. Мы должны придумать, как защитить Святослава и мечту Вещего Олега о едином государстве. А пока сделаем то, что в силах. Защитим Добрыню, ведь этот муж служил верой и правдой сперва Олегу, а затем Игорю. Отправь его в Новый Город подальше от глаз Свенельда. Тотчас же. Скажи, пусть создает первый погост в дальних землях. Спаси его душу. Да так отправь, чтоб дорогу не перепутал.

* * *

На мутном небе правила мгла. Ветер трепал каштаны и срывал листья с ракит. Одинокий коршун парил над Днепром, вытеснив бакланов и чаек. Природа напряглась, чувствуя настроение людей. Запах войны витал в воздухе. Его не чуяли собаки, но ощущали люди.

– Ну и где же Добрыня, выродок древлянский, Асмуд, отвечай?! Это ты предупредил его, что он растворился спозаранку?! – не замечая восседающих на троне княгиню и трехлетнего наследника, призывал к ответу рассвирепевший Свенельд. Воевода стоял в окружении толпы, довольно мгногочисленной, из незнакомых ратников в шкурах и простой одежде, еще не успевших отвыкнуть от снежных скалистых вершин и извилистых фьордов.

Асмуд хотел было огрызнуться и напомнить воеводе его вину за гибель войска, а особенно тот очевидный факт, что Свенельд был здесь, а варягов, отправившихся с ним в Хазарию, так никто и не увидел. Но попытку Асмуда ответить пресекла Ольга. Она подняла руку, попросив тишины, и сказала очень тихо. Так тихо, что все замолчали, чтобы лучше расслышать:

– Мы собрались в бражном зале не обвинять друг друга в чем-то давно прошедшем. Все распри со смертью моего мужа, великого князя всех русов, варягов и славян, закончились. Мы здесь, чтобы решить, как жить дальше. А для того, чтобы жить, мы должны провозгласить княжича Святослава новым князем Киевской Руси, законным правителем Болгарского царства и мстителем за убийство своего отца.

– При чьем регентстве, Асмуда? С благословения чьего Бога? Распятого? – ерничал Свенельд.

Кто-то из дружины Асмуда все же обнажил меч. Кто-то крикнул:

– Свенельд, сын аспида, как ты выжил в хазарской бойне? Спас ли ты своих берсерков? Где они? Что-то не видно! А ты здесь!!!

Люди Асмуда, среди которых была и новая славянская знать, провоцировали побоище, их было больше, но это ничего не значило, когда приходится драться с закаленными в походах на Нортумбрию и Мерсию, дошедшими до Парижа и ищущими славу или смерть скандинавскими воинами.

– Вижу, твои новые друзья, кривичи да поляне, снова хотят варяжской крови! В Хазарии именно они перебили на драккарах мою дружину, вступив в сговор с хазарами! А сейчас они договорились с тобой! – бросил обвинение Свенельд и взялся за свой топор.

– Вы все русы! А я ваш князь! – вдруг раздался писклявый детский голосок. Малыш Святослав никогда бы не вмешался в спор взрослых, но мама долго разучивала с ним эту фразу и просила произнести ее, как только она даст ему знак. И вот мама кивнула головой, и он с выражением исполнил ее поручение. Выкрикнул, как мог, громко и отчетливо. И все замолчали. Значит, получилось. Он смотрел на реакцию матери и людей и не знал, что делать дальше. Все смотрели на княжича, изучая его, словно впервые видели. Малышу хотелось заплакать или улыбнуться. Одно из двух. Мама погладила его и встала, чтобы завершить свою речь.

– Вот ваш князь! – сказала она. – При моем регентстве и с соизволения всех богов, которых вы чтите, и Бога, которого почитаю я, законная жена убитого Игоря, княгиня Руси и наследница болгарского трона, та, которая клянется вам отомстить хазарам за разгром нашей рати и разорение наших данников-славян. Укрепим наследие Рюрика и не дадим сгинуть династии. Сохраним государство великое, устроим погосты-волости, посадим в них наместников, что будут собирать дань и присылать в Киев. Не будет больше самоуправства и беспорядка. Тебя же, воевода Свенельд, и тебя, воевода Асмуд, призываю пресечь на корню ваши усобицы и стать надежной опорой моему сыну, первым приказом которого будет идти в поход войной на древлян, мстить убившим великого князя Игоря, отца князя Святослава!

– Княже! Княже! Святослав! На древлян! Месть! Война! – раздалось в ответ.

Услышав слово сладкое «война», варяги все как один повторили его вместе с именем Святослава. Свенельд присягнул наследнику среди прочих. Выхода не было, да и дружины прежней тоже.

Ему польстило, что княгиня упомянула его первым помощником в управлении государством. Это обнадеживало. И это все слышали. В том числе его новые друзья-скандинавы. Ольга попросила стать опорой для ее сына, они же пока будут его опорой, остальных людей он наберет в своих вотчинах, принадлежащих ему по праву, и в тех землях, где не будет киевских наместников. Легко сказать про погосты, но попробуй их выстроить!

Воодушевление избранием нового князя должно было закончиться пиром. Асмуд даже велел рабам нести бочонки с медом и амфоры с ромейским вином из подвалов, но Ольга не хотела веселья, не справив тризну по любимому мужу.

Она попросила всех разойтись, чтобы не тратить время и готовить драккары, грузить осадные приспособления и баллисты, накормить коней перед походом на Коростень.

Игорь, ее единственная любовь… Ей нужно было выплакаться и найти, что ответить своему сыну на вопрос: «Где папа?»

Как же не хватало ей ее Игоря… Она уже не помнила, что он натворил, и просила Господа, чтобы не был Он суров в загробном мире к половинке ее сердца. Чтобы не распространил месть Свою на их сына и принял его в Свое лоно.

А ведь разочарование в Игоре за его злодеяние могло бы помочь воспринять смерть мужа холодно, как заслуженное возмездие за грех. Не вышло.

В молитве, что возносила Ольга к небесам, она не растворяла свою злобу на Игоря за содеянное, она молила Бога о другом: о прощении за взятую на себя месть, за объявление войны. Она пыталась объяснить Сущему, почему она не пошла по стопам праведного Иисуса, Который воспринимал боль человеческих сынов как Свою, по каким причинам поступила так, а не иначе, избрав путь войны и допуская кровопролитие, но Всевидящий и так все знал…