1.

Я смотрел на то, что раньше было едой человека. Быть может, бифштексом, прежде скакавшим телёнком с задорно задранным хвостом. После его убили на скотобойне и расчленили. Люди, потрошившие тушу, и представить не могли, что скотина, став дерьмом, обретёт невообразимую известность. Не для них, а для их детей.

Говно. А сияет-то как! Не иначе, святой или слесарь с атомной станции обделался на фоне города. Город на заднем плане наверняка Лондон. И не одной буквы по-русски. Ещё бы! В СССР не выпускают в тираж изображение говна. У нас его делают. Натуральное. Кроссовки «СКОРОХОД». Выглядят так, что в далёкой Англии никто, из чисто моральных соображений, не выпустит товара с изображением такой обуви на упаковке.

– Зоныч, где пластинку «SEX PISTOLS» надыбал? – спросил я тогда у сокурсника в ПТУ.

– На дыболках, – ответил Зоныч, находящийся в кольце обступивших его пацанов. Точнее, пластинку «SEX PISTOLS» в его руках.

Сколько ж прошло? Сейчас 2008 год… Мдаа… Девятнадцать лет. Теперь я у половины пацанов, тогда обступивших Зоныча, имён не вспомню. – Давайте «SEX PISTOLS» врубим, – без всякой надежды предложил я.Молчание. Укоризненно-сожалеющий взгляд давнего друга.– Какой секс, какой пистолс?! – весело возмутилась жена друга. – Танцуют – все.И, выйдя из-за стола, первой пустилась в пляс под попсовое «унц-унц». К танцующей Лене поспешила Ольга, утягивающая за собой Длинного. Моего кореша. Длинный, он и есть Длинный. Под два метра ростом. Неуклюже топтался меж миниатюрных и – в отличие от него – гармонирующих с музыкой девиц.– Я тоже хочу, – закапризничала Катька.– Так иди.Неделю были знакомы, уже убедился – она не из стеснительных. С Ленкой-Олькой быстро спелась. Так в чём же дело?– Я с тобой хочу, – сказала Катя.– Не, я только под «SEX PISTOLS» танцую.Глядя на выходящую из-за стола Катьку, я подумал: «Лучше быть занудой, чем клоуном. Вон, Длинный – он бы хорошо в каменоломне смотрелся, а не пытающимся тут выплясывать.– Славный, ну не ставить же сейчас «SEX PISTOLS», – сказал оставшийся со мной за столом Лысый. И усмехнулся. – Или GOREFEST. Баб обламывать.Он отгрыз кусок вяленной, жирной путассу, вытер руки туалетной бумагой и отпил из кружки пива. Я последовал его примеру.Конечно, надо находить что-то обоюдное. Вот мы и чередовали «унц-унц» и то, что могли слушать из нашей музыки барышни.Плясуны вернулись за стол. И потекла заунывная – для меня – беседа. Потому как обсуждение неприсутствующих знакомых я всегда считал делом не своих полномочий.Потому сидел молча. Попивал пиво. Покусывал рыбу. Покуривал сигарету. И компания-то своя, но какая ж тоска… Вот, помнится, летом 1996 года я с Длинным сидел здесь же, в квартире у Лысого. Тоже пили пиво, но из колонок звучала Г.О.– Тоска, – сказал Длинный, ставя опустошённую кружку на стол. И тут же открыл новую бутылку.– А ты гони её прочь, тоску-кручину, – проговорил Лысый. – Сейчас что-нибудь придумаем.– Тебе легко придумывать, – пробурчал Длинный. – У тебя мозг есть.– А у тебя нет? – удивился Лысый. – Хотя б спинного? Костного?..– Откуда мне знать? Мне знать нечем! – вздохнул Длинный и обратился ко мне: – А у тебя с мозгом как, братуха?– Одолжить хочешь? – спросил я. – Я б академику под проценты мозг одолжил. Но ты ж не академик, процентов с тебя никаких.– Ну, раз я тупой, то вам самим придумывать потеху, – усмехнулся Длинный. – А то у меня одна забава: тумаков обоим надаю – всё веселье.– Давайте на желание спички тянуть, – предложил Лысый.– На какое? – спросил я.– Да пофиг! На любое. На идиотское.– Хочу денег много, – сказал Длинный.– Иди работать, – предложил Лысый.– За еду, – вставил я.– Ну, вот вам и желание! – развёл руками Лысый. – Проигравший идёт на улицу с плакатом на шее: «РАБОТАЮ ЗА ЕДУ».– Точняк! – воскликнул я. – С плакатом в центр занятости. Только надо сразу обговорить детали.– Да, – согласился Лысый. – Зайти в «центр». Пройтись там. Почитать объявления. Минут через пять выйти и постоять у входа.– Ага, – поддержал я. – Постоять, скажем, с час.– Долго, – сказал Длинный. – Полчаса хватит.– Ты уж тоже, Длинный, догадываешься, кто проиграет? – засмеялся Лысый.– С чего бы мне проигрывать?! – обеспокоился Длинный.– Это не я сказал, – смеялся Лысый.– Славный, твой друг на меня порчу наводит, – сказал мне Длинный. – Успокой его, не доводи до греха.От этих слов Лысый и вовсе, со смеху согнувшись, стукнулся лбом о стол.– Он и в самом деле не говорил, что ты проиграешь, – заметил я.– И ты туда же! – воскликнул Длинный.– Не, я здесь же. А порчу ты сам на себя навёл. Теперь твоё подсознание будет изо всех сил стремиться проиграть. Тебе теперь лишь кажется, что ты хочешь выиграть.– О! – отмахнулся двумя руками Длинный. – Ты страшный человек. Хорош меня зомбировать.– Пусть у проигравшего будет шляпа для милостыни, – сказал Лысый.– А чё, давайте, – поддержал Длинный. – Может, мне на машину насобираем.– Это уж как постараешься! – опять засмеялся Лысый.– Ладно, посмотрим, кто после смеяться будет, – сказал Длинный.Мы принялись за плакат. Нашли какую-то картонку и написали: «ГОТОВ РАБОТАТЬ ЗА ЕДУ!» И после ещё приписали мелко: «овсянку не предлагать».Шляпы у Лысого, конечно, не было, и под милостыню мы нашли коробку из-под обуви.Спички предлагал тянуть я. Потому как оба друга – прощелыги знатные и веры им нет. Но чёрт! И блин! И настоящие маты! Когда они вытянули по спичке – в моей руке осталась короткая.– Получил! – обрадовался Длинный. – Ничего-то ты с моим подсознанием не сделал.– Ещё бы, – сказал я. – У тебя его просто нет.Перед нами высилось трёхэтажное здание «Центра занятости». С коробкой подмышкой, с плакатом на шее я, хоть и хмельной, но всё ж неуверенно пошёл к входу. Приятели последовали за мной на расстоянии.Обширный зал первого этажа. По периметру – сиденья для ожидающих. Их набралось предостаточно. Скучающие, волнующиеся, утомлённые. Все они вдруг уставились на меня. Прежде я испытывал такое же ощущение – что нахожусь не там, где надо – в призывном пункте военкомата. В центре зала я остановился. Длинный еле сдерживал смех. Лысый же был серьёзен. Подошёл к доске объявлений и косился на меня. Все остальные же – таращились. Вон и женщина за окошком, выдававшая какие-то бумажки, прервала свою речь, уставившись на меня. То же самое проделала и очередь, стоящая к ней. В тихом зале стало ещё тише. И поэтому очень отчётливо послышались шаги спешащего к выходу Длинного. Видать, силы, помогающие ему бороться со смехом, иссякли.Когда дверь за ним хлопнула, все словно проснулись. Ожили пониженные голоса. Заскрипели откидные стулья. Зашаркали ноги. А женщина за окошком сказала:– В двадцатом кабинете.Я был всеобщим, откровенным центром внимания всего с минуту. После все сделали вид, что я им не интересен.Как было условленно, я подошёл к доске объявлений. Сделал вид, что читаю. После не спеша пошёл к выходу.Выйдя на улицу, сел на бетонные ступеньки близ входа, скрывшись за плакатом «ГОТОВ РАБОТАТЬ ЗА ЕДУ!». Из-за него торчала только моя, нуждающаяся в пропитании, физиономия. Да руки, достающие из пачки «WINSTON» сигарету.В коробку под плакатом звякнула мелочь. Это вышел из «центра» щедрый господин Лысый.– Дай тебе Бог здоровья, сынок, – поблагодарил я.Грело солнышко, пели птички. При лёгком дуновении ветерка, словно что-то нашёптывая, шелестела листва. Мир был прекрасен, а жизнь хороша. Только всё это меня не касалось.Лысый уселся на скамейку неподалёку. К нему подошёл Длинный, успевший сходить за пивом. Непременно холодным! Они приподняли бутылки, словно говоря мне: твоё здоровье. И принялись пить.В какие времена приходится жить! Подонки, бухающие средь бела дня на улице, никого не впечатляют. Зато на меня таращались все входящие в «центр» и косились выходящие. Но денег никто не кидал и работы не предлагал.Рядом припарковалась новенькая, с виду дорогущая иномарка. Из неё вышла, сделав ключиком «пик-пик», красивая брюнетка лет тридцати в лёгком платьице. И направилась в мою сторону. Я перестал быть центром внимания. К примеру, Длинный рисковал лишиться глаз, которые могли вот-вот выскочить из орбит и, пролетев приличное расстояние, шмякнуться на асфальт возле цокающих шпилек. Я щелчком отшвырнул окурок, на удивление точно залетевший в урну. Брюнетка глянула на меня и прошла в «центр».Вышла она минут через пятнадцать, когда я уж подумывал заканчивать этот цирк.– Не густо, – сказала она, заглянув в коробку с мелочью. – На еду не хватит. Но ничего, у меня есть для тебя работёнка.– Только не за овсянку, – предупредил я.– Что ты! Расплачусь исключительно едой.– И какая работёнка? А то я, конечно, мастер, но работать не умею.– Так что ж ты работу ищешь?– Помилуй, кормилица, так ведь нужда. И потом, я – работник интеллектуальный. Могу тебе баллистическую ракету начертить, или кроссворды разгадать. Какая задача перед нами?– Задача, я так понимаю, утереть твоих приятелей, – усмехнулась брюнетка.– Ого! – удивился я. – А их имён ты не видишь?– Хватит болтать. Ты идёшь?– Конечно! – сказал я и, вставая, наступил на коробку с мелочью. – Тфу ты, блин!– И выкинь этот плакат, – тихонько засмеялась брюнетка.Пока мы шли к машине, я ни разу не взглянул на подонков с пивом.– Что, в карты проиграл? – спросила брюнетка, выруливая со стоянки.– Не, в спички.– Хм, спички… – усмехнулась брюнетка. – Всё равно, проиграл – плати. Спичечный долг – дело чести. – Она вдруг серьёзно посмотрела на меня. – Ты человек чести?– Не, я проходимец известный, – тоже серьёзно ответил я. – Втираюсь сначала в доверие. Затем – в машины. А после туда, где и вовсе ничего не вотрёшь.– А лицо такое благородное.– Это специальное лицо. Наивных барышень обманывать.– Забавный, – улыбнулась брюнетка.– Смех и радость мы приносим людям.– Я тоже как-то проиграла желание подругам.– Хорошо, не моим друзьям.– Хо-о-о, знаешь, какие девки бывают коварные?!– А бывают и не коварные?– Так, не поняла. Это и я что ли?!– Да ты самая знатная средь них! Заманила беспризорника конфеткой, да глазами добрыми.Она, вдруг закрыв глаза, повернула лицо ко мне. Машина продолжала катить по городской дороге средь других автомобилей.– И какого же цвета эти глаза?– Обалденного, – ответил я, косясь на бампер впереди идущей машины.Брюнетка улыбнулась, не открывая глаз, и чуть прибавила газу:– А какой он, обалденный?– Это когда видишь и думаешь: о, как обалденно.Бампер угрожающе приближался.– И всё же… – настаивала брюнетка.– Серые, – сказал я.Наконец, брюнетка открыла зелёные глаза и, подмигнув мне, нажала на тормоз. Машину дёрнуло и меня кинуло на бардачок.– Пристёгиваться надо, – сказала брюнетка.– Ты на права в Индии сдавала?– А там пристёгиваться не надо?– Там вообще ничего не надо. Особенно верхом на слоне, – сказал я, пристёгиваясь. – Тебя как звать? Меня Слава.– Я – Катя. А как ты обычно знакомишься?– Очень приятно. Обычно я говорю незнакомке: привет, как дела, дай денег в долг.– Мне тоже приятно. И даже денег не попросил.– Пока ты за рулём, я сам тебе что хочешь отдам.– Слава, – проговорила Катя. – Какое славное имя.– Те два олуха, оставшиеся на скамейке, так меня и зовут.– Люди из племени «Олухи», зовут тебя Славное Имя?– Нет, олухи зовут меня Славный.– Мне нравится, – сказала Катя, следя за дорогой, и попросила прикурить для неё мою сигарету. – Я свои дома забыла. Вечно чего-то забываю… Так где тебя высадить?– Там, где мне будут рады. Где накормят, напоят да спать уложат. А утром похмелят, денег дадут и попросят: приходи ещё, – сказал я и прикурил ей сигарету.Она закурила, спросив:– И всё же?– Ты ж меня работать наняла. За еду. Точно, всё забываешь.– А-а. Но ты ж вроде признался, что делать ничего не умеешь.– Зато я – мастер!– Ну, а кран починишь, мастер?– Башенный? В лёгкую!– Нет, – засмеялась Катя. – Кухонный кран.– Те же гайки, только меньше. Да я его с закрытыми глазами!– И такие спецы на улице валяются!– Я ещё не валялся. Спецы после пары пива не валяются. Кстати, а что ты забыла в центре занятости? Думала, что это такой «бутик»?– А я безработная.– Неужто трудоустраивалась?– Звучит, как диагноз на латыни. Мне субсидия нужна, чтоб за квартиру меньше платить.

Утро следующего дня я встретил в Катиной постели с бокалом вина и сигаретой в зубах. Хозяйка в накинутом халатике, присев у видеомагнитофона, меняла кассету «METALLIKA» на запись фестиваля в Тушино. В полдень Катя ставила клипы, а я, голый, сказал, что гусарам штопоры не нужны. И, приложив к стене книгу, с трёх ударов наполовину выбил из бутылки вина пробку. Затем, вырвав её зубами, отпил из горла под музыку «OFSPRING». Протянул вино Кате, и та тоже приложилась к горлышку.

Вечером, когда с экрана солист «H-BLOCKX» пел в мегафон, мы лежали на смятой постели, запятнанной красным, словно кровью, вином. Мои волосы были все в пуху от разорванной подушки. А Катя отшвырнула вторую половину халатика к первой, валяющейся на полу. Мы смеялись, как истеричные.

А когда через тюль багряное ночное солнце залило комнату, мы лежали, обнявшись, в тишине.

Для безработной Катя жила очень неплохо. Да и для работной, впрочем, тоже. По-любому не на пособие. Она всегда была рада моему визиту, но о нём мы обязательно предварительно договаривались. Катя настаивала. Часто она отклоняла наши встречи, умалчивая о причинах. В конце концов, я прямо спросил: в чём дело? – Помнишь, я говорила тогда, в машине, про проигранное мной желание? Проигравшая должна была узнать адресок у первого встречного мужика. Проиграла я. Он оказался состоятельным человеком. Всё просто. Он женат, а меня содержит как любовницу.И что же… Я продолжил приходить к ней в качестве любовника чьей-то любовницы. И деньки те были обалденнейшими. Но всё обалденнейшее быстро заканчивается. Или превращается в будничное.Катя была застрелена на пороге собственной квартиры женой состоятельного любовника. Пистолетная пуля вошла в Катин глаз (какого ж цвета эти глаза?.. Обалденного). О произошедшем убийстве мне рассказала пожилая соседка. Заставшая меня недели через две после убийства, звонящим в Катину квартиру. Перемкнутая от ревности жена застрелила открывшую ей дверь Катю. Затем, переступив через труп, прошла в квартиру и выпустила четыре пули в мужа, только и успевшего – вскочить с постели голым. Откуда всё это соседка знала – мне не интересно. Важен факт. Катя убита. Подробности, причины, следствие не имеют теперь значения. Хотя удивительно – мужа не задела ни одна пуля. Шестой выстрел жена произвела себе в голову. И к моменту приезда «скорой» все еще оставалась жива.2 Быть может, стрелявшая себе в голову выжила и всё еще живёт со своим мужем? Сейчас рядом со мной совсем другая Катя. Эта не нажмёт на газ, закрыв глаза. Наоборот, её глаза всегда открыты. Свое завтра она готовит с вечера: ежедневно записывает аккуратным подчерком в блокнот подобие плана будущего дня. Примерно это выглядит так: в 7.00 дзынь-дзынь будильник. Завтрак. Работа. Сказать Петровне, что она дура. С работы в магазин за хлебом (хочу мороженого). Изнасиловать Славного!!!…На нынешнее утро Катя написала: во всём виноват Славный и пиво…Забавная привычка.– А я хочу вместо ванны душевую кабинку, – сказала Ольга.– М-м-м, не знаю, – замялся Длинный.– Я б тоже хотела кабинку, – сказала Катя.– И чем они лучше ванны? – пожал я плечами.Сначала мы выяснили, что женщины предпочитают душ. Затем обсудили плюсы и минусы ламината. А после восторгались евро-окнами, наконец установленными у Лысого.И всё это под музыку «унц-унц». Я – трафарет зануды. Наложите меня на этот благоустроенный, радужный мир «унц-унц». Промокните меня серой краской. Я динозавр на Северном полюсе, меня никогда не должно было быть здесь!Ерунда какая-то. Это мои друзья. И Катька, едва их знавшая, была как золотая рыбка в воде. А тебе что не так, серое ископаемое? Древний инстинкт позвал в болото?Чмяк, и мой башмак, продавив мох, черпанул болотной жижи образца лета 1994 года.– А! Пограничник хренов! – выкрикнул я Лысому. Это была его идея сойти с трассы в сопки. Он заявил, что, как отслуживший на далёкой заставе, знает толк в подножном корме.– Что-то ни одной кормушки под ногами так и не вижу, – возмутился я.– Не неси ерунды, – сказал Лысый. – Два метра отошли.– Да в натуре не вижу! А ещё тревожно мне. Свернули в царство карликовых берёзок. Звучит, как быстро прогрессирующая болезнь: карликовая берёзка. Пропащие места.– Да тут полно признаков человека! – Лысый пнул пивную баклажку.– Призраков тут полно, – сказал я и сплющил рифлёной подошвой банку «PEPSI». – Мы как сталкеры. И впереди – только мхи коварные.– Как-то зловеще, – сказал Лысый. – Вот рассказать сказку: ступил молодец в лес еловый… И чё? Подумаешь. И совсем другое дело: ступил молодец во мхи пропащие…– Вот именно, ступил молодец. Никогда умом не отличался.– От кого?– От канарейки своей.– Той канарейкой его Любка-молочница наградила.– На день здоровья, – сказал я, уклоняясь от ветки.– О, здоровье поминается всем селом у молодца! Горькую хлебушком закусывают. Первый стакан всегда за упокой печени.Мы отошли уже так, что дороги не было видно, но шли параллельно ей. То – прыгая с кочки на кочку, через мокрый как пропитанная губка мох, то – обходя заросли кустарника, поднявшись на возвышенность.– В какую жопу ты меня затянул? – спросил я.– В редкую. Тут светло и берёзками пахнет.– Может, зубы тебе выбить? К потешным речам – потешная дикция.– Да не парься. Я нас сюда затащил, я нас отсюда и вытащу.– Однако уж полдня я сам себя тащу! – серчал я на Лысого. Сошли с трассы, я промочил одну из своих любимых ног. А ею ещё топать и топать. И вообще – это Лысый завёл меня туда.Надежда на то, что, вернувшись на дорогу, нам удастся остановить попутку, у меня пропала. Семь часов мы протопали, и ни одна машина не стопорнулась на наши оживлённые, а после всё более вялые голосования. Как нас занесло туда? Да самым нелепым образом.Поздним вечером мы с Лысым сидели у него дома, попивали пиво. Вдруг – телефонный звонок.– Это ж безумие, меня сейчас тревожить, – сказал Лысый телефону, снял трубку и вдруг очень обрадовался. Это оказался – ой-ё! – армейский дружок. Буквально Братуха. Который вскорости будет проклят мной во мхах заполярных. Кстати, жил он в городе Заполярный.Этот «ой-ё» позвал Лысого в гости. Н у, и меня заодно. Сказал, что денег у него полно, и главное тут – чтобы у нас хватило на дорогу туда. А там всё будет. Волшебная фраза. Редкий человек устоит. Потому как редко у кого всё есть.С деньгами у нас был напряг, поэтому, когда пиво закончилось, в магазин мы не побежали. На билеты в одну сторону хватило бы. Лысый выделил мне диван, и я заночевал у него. Показалось – едва успел закрыть глаза, как друг уж затормошил меня за плечо.– Оставьте меня, я живой, – пробурчал я, натягивая одеялко на голову.– Ту-ту-ру-дуу! – притворился Лысый горнистом.– Чего ты мне: ту? Чего: ру-дуу на ухо спящее?– Просыпайся, ухо спящее, буди остальной организм. Пора собираться.– Вот, ты, блин! Вот, ты, нафиг! Ну, нельзя ж так с божьей тварью обращаться. Вот так вот брать за плечо и тормошить, тормошить. Что я, тормашки какие-то?– А как мне Вашу Милость будить прикажете-с?О, тут я, прикрыв глаза на мечтательной физиономии, сказал:– В полдень, под плеск шампанского, наливаемого в бокал грудастой горничной Луизой.– А в шесть утра, под плеск «утки», меняемой грудастой санитаркой бабой Клавой, ты просыпаться не хочешь?– Ну, вот, ты, блин. Ну, вот, ты, нафиг, – опять забурчал я и сел на диване. – Сколько сейчас времени-то?– Полшестого.– Типун тебе на язык! – простонал я и вновь упал на подушку.– Да вставай же! Мы ж собирались к моему корешу.– Мы… Какие вы быстрые.– Кончай придуриваться, вставай. Я пошёл себе чай наливать.– Вот мне нравится это «себе»! А как насчёт того, что мы в ответе за того, кого разбудили? – Оттягивал я момент расставания с удобным диванчиком.Когда я со всклокоченными волосами зашёл на кухню, Лысый уж вовсю хлебал чаёк.– Умылся б сходил, – хохотнул он и откусил полпеченюшки.Я глянул на оставшиеся четыре печеньки и сказал:– Сначала чай.– Думаешь, все хотят тебя объесть?– Нет, только ты.Через полчаса мы уже отправились на вокзал. В голове шумело лёгкое похмелье. Я вообще сомневался, что хочу куда-то ехать. Но мозг отказывался в этом разбираться, позволив телу плыть по течению.Не зная расписания, мы все же поспели вовремя. Кассирша сообщила Лысому, что наш автобус отправляется уже через пять минут. Денег оказалось как раз на два билета.– Держись меня, братуха, и сказка станет былью, – сказал Лысый, подтолкнув меня плечом к выходу с автовокзала.Как только автобус тронулся, я откинулся на спинку сидения, закрыв глаза. И дорога быстро убаюкала меня. Меня ожидал невиданный друг Ой-ё, и невиданные блага в невиданном городе.Проснулся я с идиотской улыбкой. За плечо меня тормошил морпех, метра два ростом, в чёрном берете.«Сколько ж можно меня сегодня тормошить?» – подумал я.– Документы! – потребовал он.«Ух, долговязый, а не пошёл-ка бы ты долговязить куда подальше».Я посмотрел на Лысого. Тот тоже спросонья хлопал непонимающими глазами.– Какие ещё документы? – спросил я.– Пропуска, паспорта, – пояснил-поторопил морпех с повязкой «КПП» на руке.– Нет у нас никаких пропусков. Чё за дела?! – возмутился Лысый.– Пройдите на выход, – велел долговязый и повернулся к пассажирам напротив. Те показали на паспортах фото и прописку.Мы поднялись и направились к выходу.– Что это? – спросил я Лысого оказавшись на улице. Обе стороны дороги контролировали морпехи. Вот двигающаяся нам на встречу «Жигули-копейка» остановилась. Водитель предъявил документы и поехал дальше.– КПП, – кивнул Лысый на одноэтажное строение на обочине.– Так это закрытый город?!– Выходит.– Кое-что из жопы. Твой-то Ой-ё о чём думал?– Да хрен знает… Он про КПП никогда не говорил.Из автобуса вышел морпех. Двери закрылись, и наш «Икарус» тронулся к городу, видневшемуся ниже по дороге. Без нас.– Так что ж, Заполярный закрытый город? – спросил Лысый морпеха.– Вроде, нет, – пожал плечами долговязый.– А чё тут такое? – развёл я руками.– Нахрен тогда КПП? – спросил Лысый. – Кого ловите?– В том числе и таких, как вы. – Казалось, морпех с трудом подавляет зевоту.– Чё он буровит? – толкнул я Лысого в бок. – Хватит базарить, пошли в город. Я пива хочу.– Давайте. Хоть кому-то сегодня по печени дам. – В глазах морпеха появился интерес.– По-моему, сначала лучше зайти на КПП, – предложил Лысый.Я ступил на порог КПП решительным, дерзким, наглым. Долбанные заморочки, а я хочу пива!!!Вышел я из КПП, как обухом ушибленный, недоумевающий и растерянный. Долбанные заморочки, а я хочу пива…«Тысячу чертей!» – воскликнул бы сейчас Д’Артаньян.– Ёбтать! – вздохнул Лысый.На КПП дежурный офицер сообщил, что приехали мы не в Заполярный, а в Полярный. Закрытый город. Косяк Лысого. Он брал билеты. Теперь нам предстояло практически без денег преодолеть путь до Мурманска, длиною километров в восемьдесят.Чуть ниже КПП стоял белый столб, с надписью сверху вниз «Полярный». Этот указатель мы проспали. Тут была развилка дорог, и дорожный знак, аки камень былинный, предупреждал: направо пойдёшь – в Снежногорск попадёшь. Назад пойдёшь – в Полярный попадёшь. А прямо пойдёшь – в Мурманске будешь. Значит, нам туда дорога.Мы махали машинам. Они равнодушно проносились мимо.– Это они твою физиономию стороной объезжают, – сказал я Лысому.– Надо было Батона с собой взять, его харю так просто не объедешь, – усмехнулся Лысый.– Да, Батона не объéдешь, и не объедишь. Когда он в гости заходит, мой холодильник начинает колбасить.Мимо прогромыхал «ЗИЛ» с надписью на борту «ХЛЕБ».– Эту машину Батон остановил бы одним взглядом, – сказал я.– Только она в другую сторону.– А Батону пофиг, куда булки едут, – усмехнулся я.– Весело путь начинаем, – сказал Лысый.– Да обхохочешься! Восемьдесят кэмэ сплошной ржачки.– Как думаешь, сколько времени топать, коль никто не подвезёт?..– Лучше о чём-нибудь хорошем думать.– Например?– О пинке, – сказал я.– О каком пинке?– О хорошем пинке по твоей жопе.– Э-э, ты чё там приотстаёшь! Призадумался о заднице товарища, опасный дружок? – забеспокоился Лысый. – А ну, давай, держись в поле зрения.– Братуха, значит, в Заполярном? – проговорил я угрожающе. – И именно поэтому ты завёз меня в Полярный?– Не время для мелких обид. Нам бы сплотиться в отчаянную минуту.– Целуй крест, подлюга! – выкрикнув, кинулся я на Лысого.– Убили! – заорал тот, убегая по шоссе.– Нет ещё! – крикнул, смеясь, я.– Убили! – хохотал Лысый.– Уходит, гад!– Давай представим, что гад убежал, – умаявшись, остановился Лысый, переводя дух. – Нам силы беречь надо.Прошли пару минут молча, восстанавливая дыхание.– Вспомнил, как Чеполучо прокопана наелся, – заговорил я. – Тебя тогда только призвали. Не слышал?– Нет.– Кыша, мир праху его, где-то колёс надыбал. Он тогда ещё не вмазывался. Ну, и предложил нам с Чеполучо попробовать. А времена-то тревожные были. Призывные. Вы с Длинным уже где-то маршировали. И мне светило. Поэтому хотелось убиться чем-нибудь. Чтоб после, в трезвости долгой, не было мучительно больно.– А Чеполучо-то чё? Ему ж только семнадцать было, – припомнил Лысый.– Да он с четырнадцати к призыву готовился. А в восемнадцать Чеполучу уж закодировали. Ну, когда его с почками на службу не взяли.– С почками не взяли, – усмехнулся Лысый. – Надо было отрезать, и – в строй.– Не суть, – сказал я и автоматически махнул рукой проносящейся мимо машине. – В общем, Кыша колёс предложил. А чё б и нет? Закинулись. А сам-то Кыша не стал. Поржал после: хана вам ребята. Но затем сказал, уходя: не парьтесь.– Нормально: хана, не парьтесь.– А мы и не парились. Сидели на лавочке, не торкает нас. Поскучнели. И какая-то тяжесть навалила. Всё как-то медленно стало, лениво. «Сомнительный кайф, – простонал Чеполучо, медленно подымаясь на ноги. – Домой пойду… я…» Ушёл. Я ещё посидел немного и тоже двинул к дому. Чувствую – я уже не тот, что прежде, но пока прихода не выкупаю. Ноги еле передвигаются. Мысли – тоже. Причём не понять – в каком направлении и последовательности. Благо я видел свой дом. Но, даже и глядя на него, боялся заблудиться.Родаки меня не спалили. Придя, буркнул, что устал и иду спать. Зашёл в свою комнату. Закрыл дверь. Вздохнул облегчённо. И… началась безумная ночь. Это, наверное, как искусственная «белая горячка». Там же алкоголь, распадаясь, с перепою превращается в какую-то хрень и в мозг бьёт.Я решил в постель лечь. С ремнём на штанах боролся вечность. Думал, пуговицы на рубахе вообще никогда не закончатся. А когда открыл шкаф закинуть шмотки, пришлось в сторону отскочить. Ещё б! Оттуда ковровой дорожкой выкатилась, расстилаясь, железная дорога. С протяжным «ту-тууу!» из шкафа запыхтел паровоз. И умчался из комнаты сквозь закрытую дверь. Вслед за ним скрутилась и исчезла железная дорога. Я уже не считал, что глюки – нечто увлекательное. Ничего прикольного в том, что паровоз уехал в комнату к родителям, я не видел. Такое палево!Ночью, в моменты, когда я себя помнил, было жутко. Пытаясь удержать свой разум при себе, я думал: когда же это закончится? И не удерживал, куда-то проваливался. Вновь выплывал, и тут же шёл ко дну.К моей кровати приходили какие-то люди. Донимали вопросами. Просто вынуждали отвечать им. Хотя я понимал, что их нет. Старался отвечать кивками головы. Но «приходящих» это не всегда устраивало. И тогда они требовали внятного ответа. Сдаваясь, я натягивал одеяло по глаза и, приглушая этим голос, выкрикивал шёпотом: не знаю! Это был не я! Все врут! Отстаньте!Но они не отставали. Наоборот. Устраивали перекрёстный допрос. Количество «приходящих» всё время менялось. А иногда они и вовсе исчезали. Но стоило мне расслабиться, как над ухом: «А-ха-ха! Сколько стоит молоко?»Кивок головой. «Да ответь! Кончай придуриваться. А-то как заору, весь дом на уши поставлю!» – «Ну, не помню!» – шёпотом выкрикнул я глюку. А сам думал, что сейчас зайдёт матушка и увидит свихнувшегося сына. А ещё матушку саму можно принять за глюк. Или за папу. Или она уже здесь. Нет, это старуха, похожая на Бабу-Ягу. «Вставай, буди родителей! Масло к подъезду грузовик привёз. Разгружать надо». Больше ничего не помню. Очнулся, сидя у окна. Сколько просидел – не знаю. Рука, упёршаяся в подоконник, здорово затекла. Наверное, от этого и пришёл в себя. Начал ею трясти. После в постель лёг и уснул. А, проснувшись, неважно себя чувствовал. Тормозил да опасался, что меня опять накроет.– Ничё себе, – усмехнулся Лысый. – Никогда колёс не глотал.– И не вздумай.– Теперь непременно попробую. А с Чеполучо-то что?– У него матушка то ли религией увлеклась, то ли про оккультизм наслушалась. Короче она решила, что в Чеполучо дьявол вселился. Тому ж, как мне, уединиться негде. Ну, он и отчебучивал на глазах у всего семейства. Матушка его в церковь тащить собралась. Беса изгонять. А сеструха, Светка, говорит: какой там дьявол, ваш сын наркоман.