1

Двадцатишестилетний Аркаша был раззявой знатным. Но, несмотря на горести, следовавшие из этого, не унывал. Потому как твёрдо знал – грози ему действительно беда серьёзная, «Счастливая Звезда» отведёт её в сторону. Как отводила прежде от его предков. Звезда эта не то, чтоб сияла над родом Тараськиных, а так, мерцала, дремля. Но в отчаянную минуту всегда просыпалась и спросонья, без особых затей отводила беду. Зачастую внаглую, как шулер, не скрывающий туза в рукаве.

Прадед Аркашин, Степан, частенько полагался на старый добрый «авось». Ох, и аукалась ему такая политика на службе Его Императорского Величества! Но Степан оставался парнем задорным да до песен охочим. И вот как-то, в который раз на работы вне очереди отправленный, отложив топор да перекуривая, запел он частушку матерную. Два солдатика бедовых, тоже отложив пилу, слушали его да крутили самокрутки, хохоча. Тут, откуда не возьмись – полковник. И, как ни моргали солдатики, не исчезал. Наоборот, приближался. А Степан, сидящий на брёвнышке спиной к нему, задрав голову к небу и прикрыв глаза, всё пел (как оказалось, баритоном):

Как у нас да на деревне

Девки любят кузнеца…

Полковник остановился, слушал не перебивая. А Степан заканчивал одну частушку да другую начинал. Когда, всё ж, взглянул наконец на вытянувшихся по стойке смирно, побледневших солдатиков, то замолк. За спиной раздались аплодисменты. Услыхавший в Степане талант исключительный, полковник не наказал, а забрал того к себе в хор.Неделю спустя полк Степана был подвергнут германской газовой атаке. Мясорубка I Мировой Войны в одночасье перемолола всю его роту, включая и двух бедовых солдатиков, не умеющих петь. Прадед же Аркашин при полковнике остался жив и, вернувшись домой, вырастил четырёх сыновей.Один из них – Фёдор – дед Аркашин. И на его долю выпала война. И ему посчастливилось выжить. Но ленивую Счастливую Звезду Фёдор поминал за случай, многими годами позже войны случившийся.Тогда ему, как передовому работнику «Лесхоза», должны были совершенно бесплатно установить на частном дворе сруб бани. Надо было только съездить из посёлка в райцентр, бумаги подписать.– И в общественную баню можно сходить, да не развалиться, – сказал Фёдор обрадовавшейся, было, жене.– Ты что ж это, от сруба отказаться хочешь? Ведь даром дают! – всплеснула руками бабушка Аркаши.– Тебе двадцать копеек жалко – в общественную баню сходить, как все люди?– Да где ж это все?! Кто с головой да с руками, сами себе бани строят. Хотя б Меркуловы. А ты и сам сделать не можешь, и чтоб за тебя сделали не хочешь!– Мне сруб, Меркулову – кирпичную баню, всё ж замдиректора кирпичного завода. Он-то наверняка за каждый кирпичик заплатил. А Мишке, что коров наших пасёт, из чего баньку слепят?– Тебе ж никто, слава Богу, воровать не предлагает! – воскликнула супруга. – И шишка ты не весть какая, чтоб тебе срубом взятку давать. Просто возиться не хочешь. Надо ведь будет ещё фундамент ставить, воду проводить. А это уж за деньги, да и самому поработать придётся. А как же любимый диван без тебя?!– Сбережений ей на фундамент не жалко, а на общественную баню двадцать копеек не сыскать.– Да уж прям, сбережений! И потом, это ж на себя деньги тратить.– А в общественной бане ты на кого тратишь? Бабу Клаву моешь там что ли? – усмехнулся Фёдор. – Во всём-то ты соседям стремишься подражать. Эта баня не хуже того хрусталя. Вот, прям, разбейся, а достань. Каждый нынче барин. Самогон жрут из фужеров хрустальных…В окошко постучали, и жена вышла во двор – гостя встречать. То был Степаныч, товарищ Фёдора по работе. Ему тоже со срубом посчастливилось.– Вот, – сказала жена, проводив гостя в комнату. – Тебе даже и на автобусе ехать не придётся. Степаныч на машине довезёт.И товарищ тоже принялся уламывать Фёдора, упоминая дарёного коня зубы.– Лучше я вздремну, – наконец зевнул Фёдор. – А ты езжай один, Степаныч.– В машине и вздремнёшь, – сказала жена.– Марш на кухню! – указал направление пальцем Тараськин.– Лоботряс! – не шелохнулась супруга.И пошло-поехало. Степаныч, скоренько попрощавшись, покинул заскандаливших супругов. А десятью минутами позже, по пути в райцентр, у автомобиля Степаныча отказали тормоза. Дорога там сложная. На такой скорости избежать аварии не удалось. Машина превратилась в груду пылающего металлолома. Шансов выжить у Степаныча не было…А Фёдор тем временем, отказавшись от поездки, угомонил скандалившую супругу верным способом. В результате которого явился на свет их третий сын – Васька. Отец Аркашин.И его в критическую минуту не оставила Звезда. Как-то поздним летним вечером двадцатилетний Васька шёл по тёмной городской улице. Впереди показался силуэт.«Не нарваться бы», – подумал он. Под глазом ещё не сошёл синяк, полученный на этой же улице. Тогда легко ещё отделался. Пятеро незнакомцев были в хламину пьяные. И Васька, получив первый удар, просто убежал.

Неясный силуэт вышел под тусклый свет одинокого уличного фонаря. Это оказалась девушка в лёгком платьице с непринуждённой походкой. Васька вздохнул облегчённо и тут же устыдился своей робости. Девушка прошла пятачок света, когда между ними оставалось несколько шагов. И тут из окна первого этажа выскочила тень, вмиг оказавшись на тротуаре. Это был здоровенный, как паровоз, мужик. И казалось его голос – сильный, пронзительный – вырывался из дымящей трубы. – Убью!Васька по инерции сделал ещё шаг и встал, как вкопанный. Ноги сделались слабыми-слабыми, а живот мягким-мягким. Мужик, возникший меж ним и девушкой, замахивался топором.– Ё-о-о… – вырвалось у Васьки.Псих, стоявший к нему спиной, резко обернулся на звук.– Ё-о-о… – выдохнул Васька вновь, и здоровяк с топором шагнул к нему.

Семён Андреевич был уважаемым человеком. Занимал ответственный пост в городской администрации. При этом находил время для общественной деятельности. Выступал на митингах перед субботником. Самолично ходил на дежурства народной дружины, помогая милиции отлавливать пьяниц да тунеядцев. И кроме всего, Семён Андреевич был отличным семьянином, в связях порочащих не замеченным. Но судьба – злодейка. Налаженная жизнь рухнула в одночасье. От Семёна Андреевича ушла красавица жена. И было б к кому! К грузчику! У него волосы, как у бабы – длинные. А изо рта с железными зубами несёт портвейном.Семён Андреевич был просто выбит из привычной действительности. Случился парадокс, и устоявшийся мир вдруг рассыпался. В отчаянной попытке его спасти пришлось взять отпуск за свой счёт и попробовать разобраться в ситуации.Чем лучше этот никчёмный грузчик, к тридцати годам достигший невероятного успеха в транспортировке на собственном горбу мешков с картошкой из машины в хранилище да умеющий бренчать на гитаре, пока собутыльники разливают сивуху и нарезают плавленый сырок «Дружба»?..Трёхдневные размышления над тем, в чём нет логики в затворничестве с коньяком не принесли плодов. Тогда Семён Андреевич вдруг вспомнил о друге детства, которого не видел тысячу лет. Тот стал хорошо выпивать, а Семён Андреевич хорошо зарабатывать, и их пути разошлись. Но сейчас он вспомнил о старом приятеле и, купив бутылку водки, пошёл к нему.Приятель был очень рад видеть старого друга. К тому же его так мутило после вчерашнего… Они выпили бутылку, купили ещё. Они вспомнили детство, казавшееся сейчас бесхитростным. Они заговорили о коварстве судьбы, и приятель колотил себя в грудь, жуя как папиросу сигарету «Вега». Семён Андреевич говорил о неверной жене, и они на пару лили пьяные слёзы. Приятель, в который раз вздыхая, говорил:– Эх, пусто в космосе. Наливай.В какой день они перешли на портвейн – неизвестно. Да только когда Семён Андреевич спрятался под кровать, спасаясь от Злобного Существа, в которое превратился друг детства, по комнате валялось не меньше тридцати одних только винных бутылок.Существо замычало: «Пусто в космосе» и попыталось достать своими клешнями Семёна Андреевича, собравшего заросшей щекой подкроватную пыль.– Куда уполз? – Существо еле ворочало языком. – Вылазь.И вдруг схватило Семёна Андреевича за нос, жутко засмеявшись. Тогда он укусил цепкую клешню и, дёрнувшись, больно ударился обо что-то копчиком. Это что-то оказалось топором. Укушенное существо, мерзко взвизгнув, отпрянуло от кровати, по-человечески выругавшись матом.Всё встало на свои места. Это вторжение! Теперь в космосе пусто, и твари со всей вселенной устремились к Земле. Они убивают людей, принимая их облик.«Сколько пришельцев на Земле? – Семён Андреевич уж прижимал топор к груди. – Один? Десять? Тысяча? Или уже вся планета принадлежит им?!» Остался только он. Один! Уцелевший Под Кроватью. Теперь понятно, почему от него ушла жена! Всё сходится. Она – пришелец. И ушла не к простому грузчику. А к космическому!Белый и пушистый заяц способен нанести серьёзный урон настигнувшему его хищнику, отбиваясь задними лапами. Настигнутый же под кроватью белой горячкой, чиновник с топором далеко не пушист и такого наворотить может, отбиваясь от пришельцев…– Ты меня укусил! – застонало Существо.– На вкус – дерьмо, – прорычал Семён Андреевич, вылезая из-под кровати.– Э-э-э… – попятилось существо. – Брось топор, пусто в космосе.И Семён Андреевич бросил. Крутнувшись в воздухе, топор обухом врезался в лоб Существа. Оно, раскинув руки-клешни, звездой грохнулось на пол, усеянный пустыми бутылками. Одна разбилась вдребезги под упавшим топором.Семён Андреевич склонился над поверженным пришельцем. Задумался. Может, съесть его? Вырезать сердце. Забрать его силу. Способность принимать чужой облик… Но нет. Из раны на лбу Существа сочилась какая-то красная слизь. Так похожая на кровь, но явно ядовитая.Семён Андреевич поднял топор и, подойдя к выключателю, погасил свет в комнате. Затем, скользя ладонью по стене, слепо пошаркал к окну, стараясь не наступить на бутылки. Он больше не жертва! Он – хищник. Уцелевший Под Кроватью начинает партизанскую войну с пришельцами.Семён Андреевич отдёрнул шторы. В комнату упал призрачный свет звёздного неба. Откуда-то оттуда явилось это ужасное Существо и, убив друга, обрело его облик. Теперь оно валяется мёртвым. Часть лица белеет в темноте от подбородка до скул, выше, залитое тёмной слизью, сливается с мраком комнаты.«Портвейн, он всех на чистую воду выводит, – подумал Уцелевший Под Кроватью. – Как ещё тварь от друга отличишь? Под портвейном все своё истинное нутро показывают».Уцелевший Под Кроватью осторожно открыл окно и, притаившись в темноте квартиры, стал напряжённо всматриваться с первого этажа в пустынную улицу. Тусклый уличный фонарь чуть в стороне освещал небольшой отрезок дороги, тянущейся вдоль дома. И никого. Словно вымерли все. Впрочем, может, так и есть.«Если Им удалось уничтожить всё человечество, Они перестанут принимать облик людей, – подумал Уцелевший. – Незачем станет маскироваться».Вдруг Уцелевший кожей почувствовал что-то надвигающееся из тьмы к островку света. Что-то огромное. Размером с грузовик. Точно! Вот показались едва различимые контуры гигантской твари, бесшумно плывущей прямо к засаде. Уцелевший даже на какой-то миг увидел два красных глаза размером с футбольные мячи. Но – секунда, и тварь разом сжалась в невысокую тонкую фигурку. Может, даже ребёнка.Уцелевший сильнее стиснул мокрое от вспотевшей ладони топорище. Что делают, твари! За это он будет рубить их в крошево.В свет фонаря вышла девушка. У Уцелевшего отлегло от сердца. Образ шлюхи, шляющейся по ночам, он разрушит без проблем. То, что казалось девушкой, прошло пятачок света и, вновь погружаясь в темноту, приблизилось к засаде. Что ж, коль твари продолжают маскарад, значит, Земля ещё не потеряна! Уцелевший, несмотря на крупные габариты, стремительной кошачьей тенью выскочил в окно и метнулся, замахиваясь топором на пришельца.– Убью! – выкрикнул он.– Ё-о-о… – неожиданно послышалось сзади. Привыкший к темноте Уцелевший различил ужас в глазах «девушки». И смотрела она не на топор, а за его спину.Издающий звук «Ё-о-о» был многим опаснее топора… Господи, неужели! Уцелевший резко обернулся, и вновь послышалось:– Ё-о-о…«Да! – восторгся Уцелевший. – Это – Господи! Господи явился спасать Землю».Пришелец в женском обличии взвизгнул и кинулся наутёк. А Уцелевший, роняя топор, бухнулся на колени.– Ё-о-о… – повторил Господи.Топор брякнул лезвием об асфальт в сантиметре от Васькиного ботинка и больно ударил обухом по ноге.– Ё-о-о… – вновь застрял в горле мат.Перепуганная девушка убежала, а у Васьки от боли начало проходить оцепенение. Здоровенный псих упал на колени. Васька собрался дать дёру, но сумасшедший обнял его за ноги сильными руками и, прижавшись щекой к коленям, горячо зашептал:– Господи – в космосе пусто, повсюду пришельцы, а я – партизан…Васька, разлепляя губы, проговорил:– Знаю.– Счастье-то какое! – псих сильнее стиснул Васькины ноги.– А-а-а… – послышался зловещий стон из окна, откуда выскочил псих. Затем ударилась бутылка о бутылку. – Твою мать!Комнату озарил свет лампочки.– Это зомби-пришельц! – в ужасе воскликнул псих.И в самом деле, в окне появился живой мертвец. На лбу – страшная рана. Левый глаз запечатан запёкшейся кровью. Зомби приложил ладонь к ране и провёл пятернёй вниз по лицу, размазывая кровь.– Их не убить! – воскликнул псих. – Что делать?– Беги в милицию, – выдохнул Васька.– А если и менты – зомби?– Нет, проверено. Там надёжные люди.– А ты?– Тут останусь.– Я тебя не брошу!– Обо мне не беспокойся, со мной ничего не может случиться. Беги, времени мало, – чётко распорядился Васька, прежде считавший себя тугодумом.Псих понимающе оскалился.– Тогда я мигом, – сказал он и рванул без оглядки.У окровавленного мужчины в руке появилась бутылка, он, что-то пробурчав, присосался к горлышку. Васька тряхнул головой, окончательно приходя в себя и, перешагнув топор, направился к телефону-автомату – звонить в милицию, пока псих никого не убил.2 Итак, Аркаша был раззявой знатным, над родом которого лениво мерцала Счастливая Звезда, ярко вспыхивая единожды над непутёвой головой очередного Тараськина. Дед рассказал о ней Аркаше ещё в детстве. И тот, мальчишкой, частенько задрав голову к ночному небу, всматривался в звёзды, гадая: какая из них однажды отведёт от него беду. Дед и сам не знал, где находится их покровительница. И говорил:– Быть может, хоть когда-нибудь ты увидишь её.Но, сколь Аркаша ни всматривался, всё не выходило определить Звезду. То казалось, что одна «та самая», то другая.Время шло, а годы летели. Аркаша всё так же, задрав голову, всматривался в звёзды и гадал: когда же и на его долю выпадет из окна псих с топором или что-то вроде немецкой газовой атаки? Где тот миг, когда и над его головой вспыхнет Счастливая Звезда? В юности это была ещё ироничная мысль. Но то – пора бесшабашная. И всё же где-то после двадцати трёх лет Аркаша начал относиться к Звезде более серьёзно. Вот уже раз сдавал билеты на поезд. И раз отказался лететь на самолёте. А сколько он пропустил подозрительных автобусов – не сосчитать.У непьющего, прежде всегда ответственного токаря Тараськина начались проблемы на работе. Из-за опозданий, переходящих в систему. Поначалу-то ему прощали, учитывая исполнительность и былую пунктуальность.Но всякому терпению бывает предел. Аркаше вновь почувствовались все автобусы подозрительными. Казалось, Счастливая Звезда на этот раз действительно предупреждает о смертельной опасности. И Тараськин пошёл на судоверфь пешком. А, опоздав на час, отказался подходить к станку. О нём что-то тревожно шептала Звезда. Если б туповатый бригадир хоть на минутку заткнулся, Аркаша непременно разобрал бы смысл шёпота. Но бригадир – туповат. Бригадир продолжал нести всякую чушь.– Что ж ты непутёвый-то такой?! – терял терпение низенький бригадир. – Опять опоздал и таращишься теперь на станок, словно это – звездолёт. Говорю же, работа из-за тебя стоит. Гришка-то на выходном!Если б он только перестал дребезжать, Аркаша услышал бы, чего именно надо опасаться в работе на станке. Но Звезда шептала из-за тысяч световых лет, а бригадир тараторил над самым ухом.– Нет, н у, чего ты стоишь?! – горячился бригадир. – Уставился на меня, как баран на новые ворота. Я не ворота. Я, так разэтак, твой начальник! Марш к станку!Бригадир негодовал. Рабочий не пьян, рабочий не болен. Рабочий просто тупит.– Ну, может, скажешь уж хоть чего? – чуть ли не взмолился бригадир.Аркаша повёл ухом, пытаясь расслышать Звезду.– А-а-а! – взвизгнул доведённый бригадир. И потряс тонким пальцем перед носом ссутулившегося Аркаши. – Издеваешься! Дурака играешь. Думаешь, и на этот раз с рук сойдёт? Нет! Был Тараськин-передовик, нет Тараськина-передовика! Есть Тараськин-безработный. Всё! Будьте любезны. Хищная пасть капитализма перемолола гнилыми зубами некогда передового токаря. Да выплюнула замызганной ветошью. И безликая серая армия безработных поглотила его.От такого оборота речи из уст бригадира Аркаша даже шёпот слышать перестал. А бригадир, умолкнув наконец, развернулся и пошёл к начальнику цеха, с которым имел давнюю дружбу.

Сосуды оказались сообщающимися. Последняя капля на работе переполнила и терпение жены. Под фамилией «Тараськина» Ольга прожила уж четыре года. Поначалу она была словно заколдована. Первые полгода вращающийся вокруг неё мир не подчинялся законам природы. Ольга ходила, едва касаясь земли, не замечая холода зимы. И казался смешным миф о плохом настроении.Но постепенно наваждение начало развеиваться. Конечно, Аркаша рассказывал ей байку о Счастливой Звезде. Даже скорей – легенду. Она поначалу вызвала интерес.– Выходит, ты как от беды заговорённый, – говорила Ольга, обнимая мужа. – Значит, и со мной ничего не случится, пока мы вместе.Но следует осторожней возвращаться к мысли вновь и вновь. Однажды она может превратиться в навязчивую идею.Постепенно разговоры о Звезде стали наскучивать Ольге. А после и вовсе – раздражать. Со временем Аркаша всё чаще вздыхал над семейной небылицей. Затем стал чудить. Ольга встречала его в Москве, чтоб продолжить отпуск вместе, но пассажира Тараськина на борту не оказалось. Как выяснилось, он сдал билет в последний момент, потому как понял, что в самолёт садиться опасно.Дальше – пошло-поехало. С ним стало невозможно выходить в город. То ему автобус не понравится: давай пойдём пешком. То и эта дорога какая-то не хорошая. Давай на другую улицу перейдём. Дошло до того, что как-то раз Ольга чуть ли не силой пыталась вытолкнуть его из магазина.Купив продукты, они направились к выходу, но Аркаша вдруг встал, как вкопанный. Не пойдём, и всё!– Как не пойдём? – удивилась Ольга.– Надо две минуты подождать.– А чего не три дня?– Нет, две минуты.– Да ты что, в самом-то деле?! – фыркнув, Ольга собралась к выходу, но муж удержал её за руку.– Две минуты – пустячок! Хочешь, Оля, пирожок? – сказал Аркаша, глядя на отдел, где продавали пирожки.– Совсем ку-ку? – спросила Ольга и потянула упирающегося мужа за рукав.– Две минуты – ерунда, хочешь, Оля, газ-вода?– Точно, сбрендил… – всё же улыбнулась жена.– Мы всё-таки забыли кое-что купить, – схитрил Аркаша. – Я мигом.Он юркнул вглубь магазина и вернулся с пакетиком m&m’s.– Твои любимые, желтые! – Хлопая по-детски наивными глазами, Аркаша, как ни в чём не бывало, взял жену под руку и двинулся к выходу.После странность мужа казалась в принципе пустяковой, когда Ольга находилась с ним. Но, оставаясь одна, наедине со своими мыслями, начинала тревожиться всерьёз – а не сходит ли её супруг с ума? Но, стоило Аркаше появиться, как все дурные чувства вновь исчезали.Но странности повторялись, и в последнее время заметно участились. То он одевался на улицу, подходил к двери, замирал в задумчивости и обратно раздевался. То возвращался позже с работы оттого, что шёл пешком. А раз добрался до дома уж ночью. И Ольга знала – Аркаша не загулял иль ещё чего. Нет. Он с работы шёл домой. Только через соседнюю галактику, как нашептала ему Звезда.– Что с тобой? – ахнула Ольга, открыв дверь мужу во втором часу ночи. Он был мят и грязен, как победитель в конкурсе среди идиотов по занырам в лужи.На этот автобус садиться было нельзя. Аркаша знал точно. Насчёт следующего пока ничего не чувствовал. В прошлый раз, возвращаясь с работы, пришлось пропустить четыре автобуса. Аркаша тогда порядком промёрз. Лишь пятый оказался безопасным. В последнее время беда прям кружила над ним и, если б не Звезда, он давно имел бы температуру почвы в Мурмашах.«К чёрту!» – решил Тараськин и, не дожидаясь следующего автобуса, пошёл пешком, срезая через овощную базу свой путь в город из припортовой территории.Это место напоминало ему фрагмент из фильма о гражданской войне. Обшарпанные товарные вагоны, облезлые складские помещения, под ногами – жирная грязища. Забавно, но овощебаза ассоциировалась у Аркаши с голодом и разрухой.Он свернул от железнодорожных путей по дороге меж складов. И увидел женщину в фуфайке, запирающую дверь на висячий замок. Закинув ключ в карман, она пошла прочь от Аркаши, не особо выбирая дороги в грязи благодаря своим резиновым сапогам. Вдруг из-за поворота ей навстречу выскочили четыре собаки. Все – чуть ли не по пояс. И завиляли хвостами с таким усердием, что казалось – хвост махает собакой. А когда женщина достала из кармана газетный свёрток, псы оказались на грани сердечного коллапса от избытка чувств. Женщина развернула свёрток и кинула каждой собаке по какому-то кусочку. И каждая, клацнув зубами, моментально поймала угощение на лету. Женщина ладошкой потрепала лохматого барбоса по телячьей голове.– Всё-всё, – проговорила она и почмякала по грязи дальше.Собаки немного проводили её, а затем, подотстав, развернулись навстречу Аркаше. Хвосты их не виляли.Тараськин, в отличие от женщины в сапогах, тщательно выбирал куда ступить. Грязища смачно расплескалась по дороге. Аркаше оставалось надеяться, что сейчас по ней не прогромыхает грузовик, обдавая его жижей с ног до головы.Тараськин увидел, что псы, настороженно глядя, двинулись в его сторону. Он с детства боялся собак. Его ещё совсем ребёнком хватанула овчарка. Не сильно. Но зачастую угроза боли страшней самой боли.Аркаша был одет, как чужак. Ни сапог, ни фуфайки со свёртком в кармане. Аккуратно шедший Тараськин и вовсе замедлил шаг. Может, следовало поехать на автобусе, нежели забираться к собакам, охраняющим чёрт знает какую дыру?..Аркаша остановился. Собаки двинулись быстрее. Аркаша попятился и наступил в лужу. Холодная вода замочила обе ноги. Псы были уже совсем рядом. Лохматый, с телячьей головой, заворчал. Аркаша развернулся, понимая, что бежать бесполезно. Успел уловить метнувшуюся сзади тень. И уж было рванул, что есть мочи… но нелепо поскользнулся, разбрызгивая разъехавшимися ногами ошмётки грязи. Руки пошли в отчаянный мах, и в это мгновение лохматая собака настигла его пальцы.Сердце Аркаши рванулось из груди. Он, зажмурив глаза, полетел на дорогу спиной. При этом отмечая, что собака – чёрт её побери! – всего лишь лизнула его!Тараськин успел прижать подбородок к груди. Поэтому падение с физической точки зрения оказалось благополучным. Затылок от удара он уберёг. Что ж касается эстетики… Ну, со стороны, может, смотрелось и красиво, но ощущение от затекающей за шиворот лужи было отвратительным. А ниже пояса вообще казалось, что он обделался ледяным дерьмом.– Красота, – проговорил Аркаша, и лохматый пёс лизнул его в нос.Только Тараськин выбрался на городские улицы, и тут же возле него возник милицейский УАЗик.– С работы иду, – ответил вопрошающим милиционерам Аркаша.– В прачечную? Из замарачечной? – усмехались милиционеры. – Бухой?– Нет, – ответил Аркаша.– А что весь грязный-то такой? Документы…– Так в лужу упал, – сказал Аркаша, доставая паспорт.Милиционер открыл документ и буркнул:– Угу, гражданин Тараськин в луже купается – быть дождю… Проедем в отделение.– Это зачем? – спросил Аркаша.– Для выяснения личности, – ответил милиционер, забравший паспорт.А второй спросил у Аркаши:– Наркоман?

В отделении Тараськина отвели в кабинет, где велели выложить всё из карманов. И, как только он это сделал, в дверях появился какой-то лейтенант, радостно объявивший: – Началось.Аркашу тут же вывели из кабинета и отвели в курилку, сказав:– Жди, кури, только стены не обтирай. А то мыть за собой будешь.Аркаша был некурящим. Да и коль курил бы, все равно всё содержимое карманов осталось в кабинете. В общем, оставалось только не обтирать стены да ждать. А когда ему это надоело, он, пройдя по пустынному коридору, постучался в дверь кабинета, из которого его вывели. Дверь оказалась заперта. Аркаша вернулся в курилку – ждать. Затем вновь прошёлся по коридору. Увидел приоткрытую дверь. Заглянул. Сидящий за столом мужчина в штатском, лишь на секунду оторвав глаза от бумаг, сказал:– Ждите, вас позовут.И Аркаша ждал дальше. Часов в одиннадцать вечера он спустился на первый этаж к дежурному.– Ждите, вас позовут, – сказал и тот.Позвали Аркашу в первом часу ночи. И уж в час, сфотографированный, со снятыми отпечатками пальцев, Тараськин был отпущен на все четыре стороны. Начало чего объявил тот лейтенант, Тараськин так и не понял.3 После увольнения Аркашки терпение Ольги иссякло.– Нам надо пожить отдельно… какое-то время, – сказала она. – Каждый наедине с собою. Всё хорошенько обдумаем. Вместе у нас как-то не выходит.– Вместе хорошо на ассамблее всё обдумывают делегаты, – хлопал наивными глазами Аркаша. – У них кресла одноместные. А у нас – кровать здоровенная, чего тут обдумывать-то.Аркаша попытался ухватить жену за талию, но та, шлёпнув его по рукам, сказала:– Поэтому-то нам и надо пожить отдельно. Я еду к маме.Собрав вещи, Ольга поцеловала Тараськина в щёку и, пообещав позвонить, ушла.«Да-а, – вздохнул Аркаша. – Похоже, нездоровая ерунда выходит с этой Звездой…»Время уж к ночи шло, а сосед за стеной, Серёга, какого-то чёрта врубил музыку. Он был старше Аркаши на девять лет. Отношения их были добрососедскими. Жил тот тихо-мирно, с женой и трёхлетним сыном. И то, что он в 23:30 давал стране угля, было событием нетипичным.«Донбасс за стеной! Очень кстати…» – подумал Аркаша, и отправился к соседу.– Я на кочерге, – улыбаясь во все зубы, заявил Серёга, открыв дверь. – Заходи.– А я слышу, уголь раздают, – сказал Аркаша, проходя в квартиру соседа.– Какой уголь? – приподнял бровь Серёга. – А-а, ты о кочерге! Да-да, сейчас и тебе угольку отколупну.– «Джин-тоника» я б сейчас выпил, – сказал Аркаша.– От него в желудке свищ образуется, – хмыкнул Серёга. – «Джин-тоник» – пойло для самоутверждающихся школьниц, будущих пациенток гастроэнтеролога.Серёга, произнося это во хмелю, чуть язык не сломал, и даже головой тряхнул, договорив.– Музыку бы сделал потише, поздно, – сказал Аркаша.– А сколько времени?– Уже полночь близится.– Бр-р-р, ты как злой сказочник! – опять тряхнул головой Серёга.Они прошли в комнату, где у журнального столика, заставленного закусками, сидел в кресле длинноволосый с проседью тип.– В каком полку изволили служить? – спросил он сквозь гитарный скрежет, протягивая руку Аркаше.– С полком как-то без моего изволения всё вышло, – ответил тот, пожимая протянутую руку.– Это Саныч, – представил сосед гостя. – А это – Аркаша, из-за стенки.– И как оно, в застенках? – спросил Саныч. – Чай, не сахар?– Соль не кофе? – подхватил Серёга.– В застенках музыка не тихо, – ответил Аркаша. – Баба Вера, наверное, уж ментов вызвала.Динамики хрипели о заржавевших стальных зубах. Серёга уменьшил звук так, что Аркаша перестал разбирать слова.– Блин! Треска. Была одна песня у волка! – возмутился Саныч, назвав Серёгу Трескачёва «Треской».– Ты бабы Веры не знаешь, – сказал Сергей.– Зато я знаю бабу Надю, двадцати лет, меня вчера перепила.– Баба Вера скандалы закатывает.– Я тоже, – заворчал Саныч.– Баба Вера – профессионал, – сказал Сергей. – Закатывает всё. В банки, истерики, под асфальт.– Стоп! – поднял ладонь Саныч. – Наливай.– Где жена с сыном? – спросил Аркаша, когда они выпили и закусили.– Жена к сестре в Нежен уехала, – ответил Сергей. – А сын у тёщи.– Тоже в хохляндии?– Сам ты в хохляндии. Сын на соседнем районе, на Варничной. А тут и поводов столько. Кореш давний приехал. Да вот – сегодня ещё пятая годовщина свадьбы. Тогда, помнится, суббота была.– А я в вербное воскресенье расписался, – припомнил Аркаша.– Ну, за карлико-берёзовые будни, – сказал Саныч, разливая по рюмкам водку.– Точно, карлико-берёзовые будни, – выпив и, хрумкая солёным огурчиком, проговорил Аркаша. – Моя тоже уехала. К маме.– Да ладно тебе, замечательный будень! – хлопнул Серёга по плечу сидящего рядом на диване Аркашу. – На работу завтра надо?– Нет, – вздохнул Аркаша.– Видишь, как всё замечательно! – Трескачёв потянулся к бутылке. – Грех не напиться. А то от тебя и спиртным-то никогда не пахло.– Напиться надо, – кивнул головой Саныч. – Что ты знаешь о себе и об этом мире, если никогда по-настоящему не нажирался!– Недели две кряду, – усмехнулся Серёга, наполнив рюмки.– Ну, уж хотя бы! – сказал Саныч, и они выпили.– Да и ты, Серёга, тут года четыре живёшь, а датым я тебя только на Новый Год и видел, – сказал Аркаша.– Да, сейчас, это вам не тогда, – проговорил Трескачёв. – Помнишь, Саныч, времена былые?– Славные времена, нынче таких не бывает, – кивнул тот, цепляя вилкой нарезанную селёдку.– Сколько было выпито… – мечтательно проговорил Серёга.Саныч усмехнулся:– Директор завода «Кристалл» уж давно должен вызвать меня к себе на ковровую дорожку, чтоб приколоть к моей печени орден.– Я всё ж никак не припомню, как выглядел Славный, – проговорил Серёга, возвращаясь, видать, к прерванному Аркашей разговору. – Значит, это он был, когда я уехал, а Иннокентий у тебя остался?– Да, они у меня в Североморске ещё дня три гудели. Один с Мурманска, – как всегда настаивающий, что центр вселенной находится в его городе, Саныч сделал нарочито неверное ударение. – Другой с твоего «Прощелыгино».– С какого моего?– Ах, извините, вы ж теперь и сами мурманчанин.– Давно это было, – вздохнул Сергей. – Всё как-то перемешалось. Раньше жизнь как у кочевника была, из одной компании в другую и – обратно. Славного вроде помню, а вроде и нет.– Тут помню, там не помню. У всех брожение было. Наливай, – проворчал Саныч.– Прикинь, – сказал Аркаше Серёга, разливая водку. – Осенью от Саныча друг уходил. Во дворе на первом снегу поскользнулся, затылком об арматуру, и – на тот свет. Причём и не так, чтоб пьяный.