Человек шел зигзагами. Иногда его шаги становились плавными, словно он исполнял в одиночку какой-то странный вальс. Иногда ритм сбивался, линия движений ломалась, образовывая острые углы, и тогда вальс превращался в ритуальную пляску собирающегося на охоту дикаря. Постепенно такие зигзаги становились все размашистее, человека бросало от одного края пешеходной дорожки к другому, пока наконец, зацепившись ногой за бордюр, он не рухнул на землю и не покатился по склону, ломая под собой кусты.

— Финита ля комедия, — произнес Олег Валерьянович, некоторое время наблюдавший за этой странной пляской из окна своего автомобиля. — Вот там тебе и место, алкаш.

По большому счету, являясь сотрудником органов внутренних дел, Олег Валерьянович кривил душой — парк микрорайона, в котором играли дети, гуляли влюбленные парочки и все кому не лень, никак не являлся тем местом, в котором можно было бы спать в кустах в виде, позорившем достоинство homo sapiens. Ему следовало немедленно вызвать патрульную машину, которая увезла бы любителя вальсов туда, куда увозят в подобных случаях. Но таким уж был Олег Валерьянович человеком, что во всем сначала пытался разобраться сам, а уж потом перекладывал заботы на плечи коллег.

Подождав немного и убедившись, что человек не предпринимает попыток выбраться из кустов, Олег Валерьянович вылез из машины, достал из салона и сунул под мышку резиновую дубинку — на всякий случай, преодолел расстояние, отделявшее его от места падения, и посмотрел вниз. Человек лежал на спине, широко раскинув руки, и блаженно улыбался во сне. Ширинка была расстегнута, а сами брюки, не из дешевого материала, во многих местах были выпачканы в белом. На руке ласково поблескивал золотой «ролекс».

— Ага, — сказал сам себе Олег Валерьянович и осмотрелся. — Вот же куда тебя занесло, болезного. Ну, стало быть, моя удача.

Влюбленных парочек в пределах видимости не было, детей, слава богу, тоже. Над парком быстро сгущались сумерки, накрапывал мелкий дождик. Олег Валерьянович не любил свидетелей: то ли из-за скромности, то ли по каким-то другим причинам. Еще он очень холодно относился к прогрессу, главным образом из-за этой дурацкой моды устанавливать где ни попадя камеры наблюдения, поэтому особым вниманием удостоил фонарные столбы. Окончательно убедившись, что он один, спустился вниз и два раза легонько пнул лежащего. Тот что-то пробормотал во сне, но глаз не открыл. Олег Валерьянович еще легче простукал одежду, особенно там, где находились карманы. Опыт, которого у Олега Валерьяновича было хоть в банки закатывай, подсказывал ясно: в правом кармане пьяного портмоне, в левом — мобильный телефон. Оглянувшись еще раз, он нагнулся, осторожно сунул руку в карман с кошельком и в ту же секунду ощутил такую боль, какой до этого никогда не испытывал. Олег Валерьянович подпрыгнул, каким-то образом перекинулся через лежащего человека и приземлился лицом в илистое русло сточного ручейка. Он, наверное, захлебнулся бы в нем, если бы чьи-то быстрые руки не выволокли его оттуда и не потащили в самую гущу деревьев.

Когда Олег Валерьянович худо-бедно пришел в себя, его первой мыслью была та, что он стоит, и стоит как-то странно. Во-первых, было очень неудобно лицу, прижатому к колючей шероховатой поверхности, во-вторых, ягодицам — их обдувал неласковый влажный ветерок. Вдобавок он испытывал постоянную и очень неприятную щекотку во всем теле. Хотелось почесаться, но руки (правая жутко болела, и в ней до сих пор стреляли какие-то молнии) тоже были намертво припечатаны все к той же пахнущей плесенью шероховатости. Человеком Олег Валерьянович был сообразительным и быстро понял, что стоит, привязанный лицом к толстому дереву, что у него зачем-то спущены штаны, а щекотка вызвана блужданием по его телу муравьев и прочих лесных насекомых. Также он понял, что тот, кто его привязал, должен находиться где-то поблизости.

— Эй, кто там? Вы что, скоты, оборзели совсем?!

— Каплунов Олег Валерьянович? — спросил его сзади незнакомый голос.

— Да, я. Каплунов. Капитан милиции Каплунов. Меня, должно быть, с кем-то перепутали.

— Тебя перепутаешь, как же, — сказал второй голос. — Такую мразь редко можно встретить.

В ответ Каплунов разразился гневной тирадой, бо́льшая половина которой состояла из матерных выражений, другая, меньшая, объясняла, что случится с его обидчиками, если его немедленно не развяжут. Одного обидчика его угрозы только рассмешили — слышно было, как он хохотнул, — другого, напротив, скорее разозлили, потому что он взял Каплунова за волосы и два раза проволок лицом по коре дерева. На рубашку из расквашенного носа полилась струйка крови. Олег Валерьянович охнул и уже собирался было разразиться очередным потоком непечатной брани, но вдруг понял, что продуктивнее будет что есть мочи позвать на помощь. Он открыл рот, чтобы исполнить задуманное, но рука чужака тут же ловко сунула в него кляп, так что вместо крика Каплунов издал только сдавленное мычание. Ответом ему была речь, произнесенная торжественным голосом:

— Комитет национального спасения родины от отбросов общества обвиняет Олега Валерьяновича Каплунова во взяточничестве и коррупции, в кражах личного имущества, связях с уголовными элементами, а именно — в покрывании розничной торговли наркотиками, систематическом нарушении прав и свобод граждан на вверенной его попечению территории. Ваше последнее слово, подсудимый.

— М-м-м-м-м, — провыл Каплунов в тряпку.

— Спасибо. Суд приступает к вынесению приговора. За нарушение присяги сотрудника органов внутренних дел и преступную деятельность Каплунов Олег Валерьянович приговаривается к пятидесяти ударам резиновой палкой. Приговор окончательный и подлежит немедленному исполнению.

Зад Олега Валерьяновича обожгла острая боль. Били сильно, с оттяжкой. Каплунов извивался, насколько позволяли ему путы, мычал и вгрызался зубами в кляп.

После двенадцатого удара стало темнеть в глазах. На пятнадцатом удары прекратились.

— Да-а-а, — задумчиво протянул тот же голос, что оглашал приговор. — А ведь пятьдесят палок ему не потянуть. Готов поспорить, что уже после двадцатой мы своими глазами сможем увидеть, что на деле означает эта затертая до дыр фраза «задница треснет».

— Согласен, — ответил второй. — Непонятно только, что он потом делать будет. Он же ведь только этим местом думать привык. Может, дадим Олегу Валерьяновичу шанс смягчить наказание?

Каплунов опять замычал, задергал битым местом, выражая таким образом согласие. В спину ему ткнулся конец дубинки.

— Слышь, рожа? Мы сейчас тебе освободим пасть, и попробуй только крикнуть громко — сразу кирдык тебе настанет. Будем задавать тебе вопросы. Ответишь правильно — твое счастье. Нет — не обессудь. Ответы «не помню», «не знаю» не канают.

Кляп вынули. Каплунов облизал языком пересохшие губы.

— На твоем участке в предназначенном под снос доме жил человек, бомж по кличке Брахман. Теперь он исчез. Мы точно знаем, что его увел ты. Отнекиваться бесполезно. Мы хотим знать, где найти того, кому ты отдал Брахмана. Или ты скажешь, что не помнишь такого?

— Помню я его, помню, — заикаясь от пережитого, заговорил Каплунов. — Родственники у него объявились. Долго искали его. Я им просто помог. А как они его нашли, так увезли куда-то. Они сами приезжие.

— Родственники, говоришь. Приезжие, говоришь… А фамилией этих родственников ты часом не поинтересовался?

— Петрунькевичи, — быстро ответил Каплунов, слишком быстро, чтобы это могло быть правдой.

Стоявший за спиной Каплунова Боксер, который приводил в исполнение приговор, пришел в бешенство и со словами «Я сейчас тебе таких Петрунькевичей выпишу» снова заткнул Каплунову рот, после чего отвесил несколько таких ударов, что участкового пришлось долго щелкать по ушам, чтобы привести в чувство.

— Значит, правду говорить ты не хочешь, — сказал Полярник, снова освобождая пленнику рот. — Даем тебе еще один шанс, последний. Другого не будет. Кому ты отдал Брахмана?

— Отпустите, — выл Каплунов, — это не я. Это все он. Я не виноват.

— Он — это кто?

— Огурцов, это все он, сука. Он меня с пути сбил.

— Сомневаться в твоих словах у нас нет оснований. Мы верим, что Огурцов сука, но одного этого нам маловато. Имя, отчество у Огурцова, конечно же, имеются?

— Сергей Дмитриевич Огурцов. Он когда-то ментом был, старшим опером, а сейчас по гробам выступает.

— В смысле «выступает»? — удивился Полярник. — Не танцует же он на них. Говори яснее!

— Столярным цехом заведует при похоронном агентстве «Светлая память». Огурцов сказал, что кому-то там из его начальства работник на дачу нужен. Обещал, что бомжа будут кормить и одевать, а осенью или отпустят, или сторожем при даче оставят, если он хорошо себя проявит.

Боксер, играющий роль злого следователя, не сдержался и еще раз огрел участкового по ляжкам.

— Так ты еще и работорговец, ментяра!

— Хладнокровнее, коллега, — урезонил Боксера Полярник. — Если человек чистосердечно раскаивается, он имеет право на прощение. Ведь ты раскаиваешься, Олег Валерьянович?

— Раскаиваюсь! Я не это… не рабовладелец. У меня семья, зарплата маленькая. Я не виноват.

— Что можешь сказать об этом садоводе-любителе? Как зовут, где найти?

— Ничего не знаю. Все через Огурцова делалось. Нам две тысячи заплатили, по косарю на брата. Вот мы с Серегой бомжа и свинтили. Загрузили к Сереге в тачку, а уж куда он отвез бомжа, этого я не знаю.

— Продать человека за несчастную тысячу гривен — как это пошло! — искренне огорчившись, сказал Полярник. — Ну да ладно. Где там, говоришь, твоя «Светлая память»?

— Офис рядом с центральным входом на кладбище. А сама столярка чуть дальше в переулке. Серегу и сейчас можно там найти. В семье нелады, поэтому он часто там и на ночь остается. Говорит, что ему среди гробов спокойнее.

— Хорошо, с Огурцовым разобрались. Теперь расскажи нам о Финне.

— Не знаю такого. И никогда о нем не слышал. Отпустите меня… пожалуйста.

Полярник подумал. Каплунов, похоже, не врал. Даже если он и знал Финна, что очень сомнительно, то под другим именем.

— Хорошо, Олег Валерьянович. Очень хочется надеяться, что на этот раз ты сказал правду. Мы тоже выполним свое обещание. Комитет приговорил тебя к пятидесяти ударам. Учитывая активную помощь следствию, наказание уменьшается на десять ударов. Получишь только сорок.

Каплунов задергался в веревках.

— Ребята, вы не понимаете, я же мент. Знаете, что вам за меня будет? Вы же сядете. Надолго сядете.

— Кстати, спасибо, что напомнил, — оживился Полярник. — Твоя попытка ограбить пьяного, равно как и процесс приведения в исполнение приговора, фиксировался на видеокамеру. Если хоть одна живая душа узнает о содержании нашей с тобой беседы, ты станешь мега-звездой Интернета. Как думаешь, сколько будет просмотров?.. То-то. Приступайте, коллега.

— Сорок ударов! Как же так… Я же не смогу. Я больше не буду. Простите.

— Бог простит, — сказал Боксер, вставляя в рот своего недруга кляп.

* * *

Найти Огурцова с ходу не удалось. Либо Каплунов все-таки осмелился соврать, либо его приятель помирился с супругой и отправился ночевать домой. Так или иначе, но на дверях столярного цеха, которым заведовал отставной милиционер, висело два огромных замка, а под крышей мигала лампа включенной сигнализации.

На следующее утро Полярник с Боксером снова были на месте и наблюдали за цехом, оставаясь в автомобиле. Боксер ерзал от скуки на сиденье. Полярник развлекал себя тем, что поедал бисквитный рулет с шоколадом, запивая его зеленым чаем из термоса. Рулет был испечен Боксером, который вообще оказался докой в области всякой выпечки. Когда они обосновались на съемной квартире, первое, что сделал Боксер, — лег отмокать на два часа в ванну, а когда вышел, попросил у Полярника денег, чтобы купить продуктов. Полярник дал сумму, которой, по его подсчетам, должно было хватить на месяц. Боксер вернулся без денег, но с двумя огромными пакетами, в которых, кроме продуктов, были еще какие-то формочки, противни и даже миксер. На вопрос Полярника, что это такое, Боксер ответил коротко: «Мое хобби». Через два часа квартиру заполнил такой запах, от которого даже у Полярника, всегда предпочитавшего кексу бутерброд с ветчиной, потекли слюнки. Он глядел на Боксера и не мог поверить, что этот источающий энергию розовощекий аккуратный кулинар и косматый, вооруженный палкой с гвоздями, обитающий в брошенном доме отшельник — один и тот же человек. Стряпня Боксера оказалась даже лучше, чем у сестры Полярника, которая тоже специализировалась в этом деле и даже была хозяйкой небольшой кондитерской.

В цех входили люди. Выходили. Подъезжал грузовик, с которого сгружали доски, а загружали готовую продукцию. Заведующего, однако, все не было.

— Может, расскажешь все-таки? — вдруг попросил Боксер.

— О чем именно?

— О себе. Куда ты вообще подевался. Я помню, тебя, кажется, в кадеты определили. Ну, после той драки. И что было с тобой потом?

— Суп с котом. Наблюдай лучше за мастерской.

— А я и наблюдаю. Ты сам обещал рассказать, когда время будет. Времени у нас масса. Интересно, как люди двойниками становятся.

Полярник нахмурился. Он не хотел ни о чем таком разговаривать, но Боксер был очень настойчив.

— Жулик я, это если твоими словами говорить, — сказал Полярник, решив представить на суд спутника именно эту версию своей биографии.

Боксер был явно разочарован.

— То есть как «жулик»? Хочешь сказать, что ты обычный мелкий жулик? Такой вот жулик. — Боксер даже изобразил гримасу, чтобы подчеркнуть чувства, которые у него вызывают «такие вот жулики».

— Не «такой вот». — Полярник передразнил Боксера. — А первоклассный. Артист. Меня несколько лет поймать не могли. У меня, если хочешь знать, всего одна ходка была.

— Да ладно тебе, артист. А со Светловым-то кто оплошал?

Полярник вздохнул.

— Сам удивляюсь. Всю сознательную жизнь людей разводил, и надо же было теперь сесть в такую калошу! А ведь чувствовал: что-то не так, когда он уговаривал меня в двойники пойти.

— Что ты хоть делал? Как разводил-то?

В нескольких фразах Полярник описал особенности своего ремесла, но Боксера нисколечко не впечатлил.

— Лучше бы ты мне этого не говорил. Теперь сидеть с тобой рядом противно.

— Ну так и не сиди. Иди к Каплунову. Он у нас милиционер, то есть почти святой человек. Стихи помнишь? «Он шагает по району от двора и до двора. И опять на нем погоны, с пистолетом кобура». Так вот, это про него, про Каплунова.

Боксер покачал головой.

— Это про дядю Степу, а Каплунов… Может, ты и прав. Как все перепуталось в этой жизни!

Они молчали до самого появления Огурцова, который явился на работу только ближе к полудню, когда Полярник уже почти утвердился в мысли, что Каплунов их обманул, и начал обдумывать план мести участковому. Из остановившегося у дверей «фольксвагена» вылез маленький, коренастый, подстриженный под ежик мужичок с пухловатыми губками.

— Вот он! — крикнул Боксер над самым ухом Полярника.

Полярник стряхнул с колен бисквитные крошки.

— Не ори, оглохнуть можно.

— Он был вместе с Каплуном, когда они Брахмана забрали. И меня били, когда я хотел за него вступиться.

— Ну, стало быть, тебе и карты в руки. Познакомишься с ним поближе.

— Я?

— Именно ты. Мое лицо, видишь ли, слишком известно, чтобы я им светил направо и налево. А ты изменился, помолодел, как сказочный Иванушка, который в молоке искупался. Побритый, помытый, туалетной водой благоухающий. Огурцову и в голову не придет, что ты — тот самый приятель Брахмана. Надо как-то с ним стрелку забить, чтобы без свидетелей.

— Так мы же в гриме, при чем здесь лица?

— В гриме, не в гриме, а… Так надо, короче. Скажешь ему, что…

Лицо у Боксера стало решительным.

— Я знаю, что ему сказать, — заверил он. — Все будет в порядке.

Огурцов был на улице. Придирчиво осматривал привезенную древесину, которую еще не успели занести внутрь. Водитель грузовика протянул ему накладные. Дождавшись, когда Огурцов закончит с делами, Боксер подошел со стены и выразительно покашлял.

Огурец посмотрел на незнакомца и очень быстро покрутил стриженой головой, оглядываясь по сторонам. Глаза у него были круглые, как стекла фонарика.

— Вы ко мне?

— Я хочу поговорить со старшим. С Сергеем Дмитриевичем.

— Ну, я Сергей Дмитриевич, и что?

— Мне нужен гроб.

— Очень хорошо. То есть это, конечно, плохо, когда кому-то нужен гроб, но что поделаешь, такова жизнь, и, если он вам нужен, вы должны обратиться в главный офис, оформить и оплатить заказ. Это недалеко.

— Знаю, я там был. Они меня послали.

— Послали ко мне? Зачем? У меня тут только производство, а не магазин.

— Не к вам. Меня просто послали. Суть в том, что у меня не совсем обычный заказ. Мне нужен гроб на колесиках. Знаете, как в детской страшилке: девочка, девочка, гроб на колесиках подъезжает к твоему дому…

Огурцов склонил голову вправо и внимательно посмотрел на странного человека, потом наклонил голову в другую сторону и снова посмотрел, тоже внимательно. Затем огляделся по сторонам.

— Правильно, что послали. Мы контора серьезная. К нам обращаются скорбящие люди, потерявшие своих близких.

— Подождите, я сейчас все объясню. Я художник. Я бы даже сказал шире: творец. Через две недели в Художественном арсенале пройдет выставка «Жизнь взрослых глазами ребенка». Гроб на колесиках — один из элементов перформанса. Там еще будут черная рука, зеленые занавески и прочая чертовщина, ну, не важно. Важно, что у нас очень щедрые спонсоры.

Последние слова Боксер произнес с особой интонацией, после чего сунул в ладонь Огурцова деньги, которые тот сразу же пересчитал и спрятал в карман.

— Это только задаток, который совсем не обязательно пропускать через кассу. Квитанцию я требовать не буду. Еще столько же получите, когда я приду забирать заказ. Не так уж мало, чтобы взять обычный сосновый гроб, прикрутить к нему колеса, которые можно найти на рынке хозтоваров, и покрасить гроб в черный цвет.

— Обычно гробы мы обиваем материей.

— Этот надо будет покрасить. У вас есть быстро сохнущая черная краска?

Огурец еще раз посмотрел на деньги, потом на собеседника, который в самом деле походил на художника, главным образом благодаря тонким прямым усам, густо смазанным гелем, чтобы зафиксировать их в горизонтальном положении над верхней губой, — несомненная стилизация под Сальвадора Дали, с той лишь разницей, что у Дали это были усищи, а у собеседника всего лишь усики, даже, можно сказать, усишки.

— У нас есть такая краска. Подъезжайте сюда к десяти вечера. Будет вам гроб на колесиках и даже черный… Творец.

Со смехом пожав руку художнику, Огурцов еще долго смотрел ему вслед. Боксер, следуя инструкциям Полярника, не вернулся к нему в машину, а пошел пешком, прямо по улице. Полярник подобрал его через два квартала, выслушал отчет и, удовлетворенно кивнув, спросил:

— Машину водить умеешь?

— Когда-то умел. Было дело.

— Хорошо. Как думаешь, твой кореш Вольдемар согласится нам помочь?

— А что надо будет делать?

— Практически ничего. Просто быть рядом с тобой, когда ты придешь за заказом. А потом, когда все кончится, обо всем забыть.

— Мне бы не очень хотелось и его во все это втягивать.

— Косвенным образом он уже втянут.

— Хотя бы можешь объяснить — зачем?

— Как-то не верится, что Каплунов смирится с тем, что с ним приключилось. Ментам своим он, конечно, жаловаться не будет. Понимает, что станет посмешищем. А вот Огурцову рассказать может запросто. Он сам нам сдал мастерскую как идеальное место, где можно поговорить с его корешем с глазу на глаз. Поведал, что Огурцов часто остается на ночь в мастерской. Вывод: единственная возможность отомстить нам за унижение — это в вечернее время устроить засаду в мастерской Огурцова.

— Ты о нем слишком хорошего мнения. Каплун, небось, сидит дома и задницу «Спасателем» смазывает. Какая еще засада?

— Вместо меня на встречу должен пойти Вольдемар, — твердо заявил Полярник. — Это не обговаривается. Я видел, как Огурцов схватился за мобильный телефон, как только ты отошел от него за пределы слышимости, и это мне не понравилось.

— Позволь спросить, а что в это время будешь делать ты, когда мы с Вольдемаром сунемся в предполагаемую засаду?

— Буду рядом. У меня уже есть хорошо продуманный план действий. Доверься мне.

— Довериться… После того, что я про тебя узнал?

— Для идиотов уточняю: аферист я очень узкого и своеобразного профиля. Я же не предлагаю тебе купить квартиру. Во всем остальном можешь полностью на меня положиться.

Боксер помолчал.

— Тебе зачем счет в иностранном банке понадобился, а? Ответь честно. Сам думал деньгами «КомпТрейда» разжиться?

— Сначала совсем не думал, а потом Светлов злить меня начал, вот я и решил наказать его. Но после отказался от этого. Куча людей работает, что-то выдумывают, планы строят, а ты возьмешь и все их надежды прихлопнешь. Они же не виноваты, что директор у них козел. Светлов изначально был уверен, что я стану против него аферу устраивать. Дурачком прикидывался, а сам сознательно меня к фирме подпустил, даже к компьютеру своему рабочему. Весь расклад по финансам преподнес на блюдечке. Ждал, когда я начну действовать. Но время шло, ничего не происходило, и он стал меня подлянками доводить, чтобы разозлить и подтолкнуть к активным действиям.

— И ты стал действовать?

— Сказал же, что все равно не сделал бы этого.

Боксер отвернулся к окну. Не поверил.

* * *

Около десяти вечера Огурцов вышел на улицу и, закурив, принялся высматривать художника. Ровно в десять у крыльца остановилась старая «семерка». Художник приехал вместе с крупноватым мужчиной с помятым лицом, который все время старался держаться в тени своего спутника.

— Как дела с нашим заказом, Сергей Дмитриевич?

— Все в лучшем виде. Только не понимаю, как вы собираетесь его увезти, — ответил Огурцов, таращась на «ладу», у которой не было даже верхнего багажника.

— А мы его на буксир возьмем, — засмеялся художник, — гроб ведь на колесиках.

Решив не удивляться, Огурцов пригласил клиентов внутрь и закрыл двери. Они прошли в производственный зал, где пахло свежеструганым деревом и лаком. Посреди цеха стоял длинный верстак, в конце которого хищно поблескивали зубья циркулярной пилы. Горела лишь одна лампочка, которой было недостаточно, чтобы осветить такое большое помещение, но все же хватало для того, чтобы рассмотреть стоящие в почти вертикальном положении вдоль стены гробы.

— Вам не бывает страшно оставаться здесь одному? — спросил Боксер, оглядываясь на мрачную коллекцию.

— Нисколечко. Это ведь просто столярные поделки. Как, например, ваша.

— А где она, кстати?

Огурцов почему-то развеселился. Смех буквально душил его.

— Да вот же, — сказал он, едва не давясь словами. — Ваш гроб. Черный. На колесиках.

Посмотрев в направлении жеста, Боксер действительно увидел гроб очень необычного вида. Причем необычным он был не благодаря прикрученным снизу колесам, придававшим ему сходство с мусорным контейнером, удивляли его размеры — ширина гроба была без малого два метра.

— Я не понял. А почему он такой… широкий?

Улыбка Огурцова хищно блестела при электрическом освещении и была на порядок более зловещей, чем все гробы, вместе взятые.

— Потому что я тоже некоторым образом художник. И потом, вас же двое. Как раз поместитесь. Кстати, я тоже здесь не один.

Из дверей, ведущих в подсобное помещение, вышел огромный человек в черной засаленной спецовке, лысый, как шар, с топором в руке. Взгляд его был достаточно равнодушным, совсем не злобным, но в то же время было ясно: топор свой он пустит в ход по первому же сигналу шефа.

— Это Коляныч. Всегда его при себе держу. Надежный человек. Можно сказать, мой счастливый талисман. С него вся моя милицейская карьера началась. В смутные девяностые коммерческие ларьки бомбил, как орехи щелкал. В драке трем гопникам, своим конкурентам, все кости переломал. А брал его я. Мне потом повышение вышло. Но Коляныч на меня не обиделся. Его тогда свои же приговорили, а арестом я его спас. Через несколько лет встретились на улице. Он полгода как откинулся. «Чего, начальник, грустный такой?» — спрашивает он. У меня тогда черная полоса была, куда ни кинь, везде полная задница. Особенно на работе. Уволить меня даже хотели. Рассказал я об этом Колянычу, а он говорит: «Не ссы, все будет путем. Бабу я одну собираюсь зарезать. Достала совсем. Ноги об меня вытирает, словно я тряпка половая. Так я ее зарежу, а ты пойдешь и повяжешь меня. И тогда тебя на работе не то что не уволят — премию выпишут». Так и получилось. Бабу он зарезал, сестрой родной ему приходилась, я его взял и на работе удержался. Потом его, правда, не совсем вменяемым признали и из тюрьмы выпустили. Теперь он со мной. Поняли, для чего я вам это рассказываю, творцы херовы? Чтобы без глупостей. Колянычу костяшек ваших настругать — как два пальца об асфальт.

Коляныч помахал топором, гости попятились к дверям, но щелканье взводимых курков за спиной пригвоздило их к месту.

Боксер повернулся — у входа в мастерскую стоял ненавидимый им Каплунов с двустволкой в руках. При виде участкового Боксер вспомнил прочтенную в глубоком детстве «Машину времени» Уэллса, где шла речь о морлоках — человекоподобных хищниках, живших глубоко под землей, существах с очень бледными лицами и красными воспаленными глазами.

Приблизительно так выглядел и Каплунов, еще не вполне отошедший от экзекуции. То и дело шмыгая носом, чтобы втянуть вытекающие сопли (несколько часов, проведенных на прохладном ночном воздухе, не прошли даром), он тем не менее был полон решимости отобрать видеозапись со своим участием и отомстить, что придавало ему сил и энергии. Когда Боксер с Вольдемаром входили внутрь, он прятался за дверью.

— Не ждали, отходы? А ну, от дверей! Быстро!

Спутник Боксера попытался было выскочить на улицу, но Каплунов крутанул ружье и сильно ударил его прикладом в пах. Затем, по примеру Огруцова, тоже решил провести небольшую пиар-акцию.

— Здесь, — сказал он, потрясая двустволкой, — два патрона с крупной дробью. Когда я на охоте бью дичь, Виннету Зоркий Сокол от зависти в гробу переворачивается. Тут я тем более не промахнусь. Вяжите их, мужики.

Боксер понял сразу: при таком раскладе, когда с одной стороны сумасшедший уголовник с топором, с другой — униженный и оскорбленный участковый, ему остается лишь молиться, чтобы план, в существовании которого его уверял Полярник, сработал. А пока им с Вольдемаром связали за спиной руки и бросили в широкий гроб.

— Вот так-то лучше, — удовлетворенно кивнул Каплунов, в который раз вытирая ладонью под носом. — Я хочу знать, на кого вы работаете и где видео? Ответите честно — похороним мертвыми. Нет — живьем закопаю.

— О чем ты, дядя? — выдавил Боксер.

— Я объясню.

— А может, в самом деле не они? — вмешался Огурцов и показал на Боксера. — Вот этот похож на художника.

— Они, они. Я справлялся в Художественном арсенале. Никаких выставок про взрослых и детей на ближайшее время не запланировано. У тебя лампа паяльная есть? Смалец топить из них будем.

Огурцов хотел бежать за лампой, но вдруг застыл как вкопанный: крышка одного из стоящих у стены гробов стала медленно отодвигаться в сторону, и через мгновение он увидел мертвеца — с белым, как глина, лицом, выступающими, как у вампира, клыками и струйкой крови, стекающей с подбородка. Намочив штаны, Огурцов сел на задницу, раздавив при этом склянку со скипидаром… Коляныч выпустил из рук топор, который сильно стукнул его по ноге, но он этого даже не почувствовал. Мертвец сделал два быстрых шага и приставил к затылку Каплунова ствол пистолета. При этом он отразился в небольшом зеркале, висящем на стене. Увидев отражение, Каплунов, нервы которого и без того были на пределе, не выдержал и непроизвольно нажал сразу на оба курка, превращая живот Коляныча в кровавые лоскуты. В следующий момент участковый уже падал, оглушенный ударом рукояти пистолета по затылку…

Огурцов пришел в себя первым. Его руки и ноги были связаны, а сам он лежал в двухместном гробу рядом Каплуновым. «Мертвец» уже был без крови на подбородке и тряпкой стирал с лица нарисованные гримировочной краской клыки. Теперь Огурцов узнал этого человека. Он уже приходил в тот день, представлялся столяром и интересовался, нет ли для него работы. Мастерской требовался еще один специалист, но похоронный бизнес был очень специфическим и закрытым видом деятельности, куда даже уборщице, чтобы устроиться на работу, требовалась соответствующая рекомендация сверху. Поэтому Огурцов дал соискателю от ворот поворот.

Как так получилось, что этот человек потом оказался в гробу, да еще в таком ужасном виде, оставалось только гадать.

Оттерев от грима лицо, Полярник стал приводить в чувство своих приятелей, которые сидели рядышком на фанерных ящиках, потрясенные увиденным не менее Огурцова. Дал легкую пощечину одному, потряс за плечи и поднял второго.

— Ты в норме? — спросил он Вольдемара. — Подожди нас в машине. Маякнешь, если что. Давай, иди, иди.

Боксер встал на ноги самостоятельно. На Полярника он глядел с упреком.

— Чего так долго? Я думал, что так и подохну в этом ящике. Самому хоть не страшно было вампира изображать?

— Да ничего так. Даже понравилось. Не исключено, что в прошлой жизни я тоже трудился в похоронном бизнесе. А все-таки прав я оказался, предположив, что Каплунов не уймется. Благодаря мне мы их снова сделали.

— Думаешь? А как насчет того, что в пяти шагах от нас лежит раненный в живот человек?

— Это который сестру родную замочил? Мертвый. Я проверил.

— Зараза! Его убийство спишут на нас.

— Стреляло ружье Каплунова, у нас на него компромат. Не в его интересах вообще предъявлять труп широкой общественности, заявлять про убийство. Кладбище рядом. Похоронят по-тихому, без оркестра и заупокойной службы. Главное, чтобы твой друг не болтал.

— За него можешь не беспокоиться.

Полярник попинал по гробу. Огурцов зашевелился:

— Вы чего, мужики? Вы вообще кто?

— А разве Каплунов тебе о нас не рассказывал? Специальный отряд по борьбе с работорговлей «Спартак». Что нам нужно, ты знаешь.

— Да я правда не знаю, о чем вы.

Взяв заведующего мастерской за голову и ноги, Боксер с Полярником извлекли его из гроба, приподняли и свалили на верстак. Полярник нажал на кнопку электродвигателя. Под звук вращающейся циркулярной пилы, зубья которой почти касались подошв его туфель, Огурцов и рассказал, что бомжа заказал ему директор «Светлой памяти» Обиход Александр Павлович. Бомжа передавал Обиходу лично Огурцов на загородной трассе, где Огурцову накинули еще пятьсот гривен к выданным ранее двум тысячам.

На вопрос, где находится дача директора, Огурцов побожился, что не знает этого. Самого Обихода он описал как человека крупного, темноволосого, с густыми, сросшимися на переносице бровями и волосатыми руками. В одежде не переборчив и больше похож на разнорабочего, чем на директора. В разговоре часто произносит церковные выражения, отчего работники агентства, те, кто помоложе, дали ему прозвище Батя, производное от «батюшка». Два дня назад Обиход почему-то не вышел на работу и перестал отвечать на звонки. Где он пребывает сейчас, похоже, никто не знает.

Воодушевленный первоначальным успехом, Полярник снизил планку ожиданий, поняв, что встретиться с хозяином «Светлой памяти», скорее всего, не удастся — по описанию он узнал Йети, который был убит у «Скай-банка», а его тело сгорело в ангаре вместе остатками банды Черного Капитана и телохранителями Светлова.

— Что еще можешь сказать про Обихода? С кем дружит или по делам встречается, кто к нему в офис часто наведывается?

— Откуда мне про это знать? Я только за гробы отвечаю.

— Ментов бывших не бывает. Ты же оперативником работал. Все за всеми замечать должен.

Огурцова пододвинули ближе к пиле, и тут же на каблуке правой туфли появился неглубокий продольный разрез. Огурцов взвыл, пытаясь поджать ноги.

— Я скажу, я все скажу. Выключите это железо!

Взяв Огурцова за ворот, Полярник оттащил его в сторону от пилы, но электродвигатель выключать не стал, чтобы Сергею Дмитриевичу лучше вспоминалось и думалось. Огурцов, в частности, сказал, что Александр Обиход, по его наблюдениям, корешится с ментами, которые и обеспечивают «Светлой памяти» крышу. Номинальным же хозяином конторы, по слухам, является какой-то божий одуванчик, а кто настоящим — этого никто точно не знает, но не исключено, что тоже из ментов.

Полярник выключил пилу. В мастерской стало тихо.

— Значит, менты. Не ошибся?

— Уверен. Я даже сюда на работу через них устраивался. Вышел в отставку, несколько месяцев на диване провалялся, скучно стало. Хотел куда-то охранником податься, и мне посоветовали обратиться к одному из наших — мол, он подскажет, что делать. Я и обратился. Не с пустыми руками, конечно. Некто Васильев Михаил Павлович, майор. Он сказал, что охранником — это не вариант, но ему нужен заведующий мастерской, где гробы делают, поэтому, если у меня есть организаторские способности и желание, то я могу взяться. Я и взялся.

— Он так и сказал: «мне нужен»?

— Именно, что так. Поэтому-то я и решил, что он здесь и есть настоящий хозяин. Я несколько раз его видел, как он в «Светлую память» наведывался. Да что я говорю, он же сегодня тут был. Сам не видел, но мужики рассказывали. Обиход-то ведь исчез.

— А чем этот Васильев в ментовке занимается?

— Начальник отдела в управлении.

— В каком управлении?

— По компьютерам.

— То есть он отвечает за компьютеризацию службы?

— Да нет же. Он преступников ловит. Компьютерных. Ну, хакеров или как их там. А до этого вроде на кражах сидел.

Полярник почувствовал, что наконец-то появился свет в конце туннеля. Человек, ловящий компьютерных мошенников, близкий к Обиходу, — это было тепло, если уже не горячо. Описание Васильева, данное Огурцовым, тоже внушало оптимизм. Никаких длинных волос, Васильев, правда, не носил, но это ровным счетом ничего не означало, при разговоре с пленником он мог воспользоваться париком. Зато все остальное: прямой нос, худощавое телосложение, средний рост — все это вполне походило на Финна. Он был на правильном пути.

— Отпустите меня, я все сказал, — напомнил о себе Огурцов.

— Отпустить или нет — это решаю не я, — сказал Полярник и посмотрел на Боксера. — Ваше слово, коллега.

Находящийся не в своей тарелке Боксер, которому изменила фантазия, с отвращением посмотрел на потное от страха и напряжения лицо Огурцова.

— Да ну его. Глядеть не могу на этого урода.

— Как хочешь.

Извивающегося Огурцова опять подняли и вернули на прежнее место в гроб, заткнули рот, чтобы не орал. Его дружок Каплун все еще лежал без движения — Полярник постарался от души.

— Полежите немного и подумайте над своим поведением.

Гроб накрыли крышкой и забили гвоздями. Не до конца, чтобы лежащие в нем не задохнулись.

— Не сильно? — спросил Боксер и показал на гроб. — Им ведь еще от трупа надо успеть избавиться.

— За пару часов выберутся. Коленями крышку выдавят, веревки перетрут.

Полярник сел и закурил. Надо было решить, с какой стороны подобраться к Васильеву.

— Дай, что ли, и мне сигарету, — вдруг попросил Боксер.

— Ты же бросил.

— Дай.

Полярник дал. Чиркнул зажигалкой. Боксер затянулся и закашлялся.

— Ты прав. Второй раз лучше не начинать, — сказал он, выбрасывая едва начатую сигарету в угол помещения.