1

Удалившись на приличное расстояние от дома, где произошли два убийства, я задаюсь вопросом, который в свое время очень терзал россиянина Чернышевского — «Что делать?», а вслед за ним, в несколько измененном виде, британца Криса Нормана — «What can I do?». Этот вопрос стоит передо мной сразу в двух аспектах: что делать вообще и стоит ли что-то делать по конкретному событию? Клиента у нас нет, а миссия, заключавшаяся только в том, чтобы опознать нашего парня, уже закончена. С другой стороны, мне очень не нравится когда кто-то кого-то убивает, и особенно не нравится когда кто-то убивает моего коллегу, пусть даже не очень хорошо со мной знакомого. «Что делать?» интересует меня также в смысле, куда мне податься в данный конкретный момент. Возвращаться в контору после ссоры с Павлом — хорошего мало, да и судя по тому, что мой мобильный телефон молчит, словно воды в рот набрал, в «Зете +» по мне никто не соскучился. За исключением разве только одного человека — секретаря Тамары Зайцевой. Представляю, какая атмосфера сейчас царит в офисе: похоронные морды коллег наряду с визгами и брюзжанием Царегорцева. Нет уж: понадоблюсь, вызвонят.

Продолжая идти пешком, мысленно возвращаюсь к увиденному и услышанному. Если это действительно маньяк, и если он не попался сразу — труба дело. Поймать его будет чертовски сложно. Практика показывает, что попадаются в лапы правосудия только серийные маньяки-убийцы и то, когда они уже успели совершить около двух десятков преступлений, по обвинению в которых уже получили свои «вышаки» пару-тройку не причастных к этому людей. И высшей степени странен выбор жертвы. Обычно объектами для нападения в таких случаях становятся женщины или дети, но никак не номенклатурные работники, да еще такого высокого уровня. Да еще такие, которые живут у нас в городе без году неделя! Если же мотивы убийства совершенно другие, если Перминов, заняв кресло прокурора области, перешел кому-то дорогу, то к чему весь этот сюрреализм? Куда как проще, по выражению Михаила Головина, раздолбать пулями грудную клетку и, уходя, добавить еще одну в котелок, в качестве прощального привета. Нет, мотивы надо искать в другой плоскости. На моей памяти еще не встречался ни один киллер, который бы прихлебывал спиртное из черепа жертвы. А может это ритуал? А убийца состоит членом общества каких-нибудь садистов-сатанистов? Головин не исключает, что убийца мог иметь меч. А если зайти именно с этой стороны? Раз уж с мотивами убийства сплошная туманность Андромеды. Меч — не складной ножик. Его просто так в «Хозтоварах» не купишь. И носить его с собой неудобно.

Я припоминаю, что в одной из брехаловок рассказывалось об открывшемся в городе клубе, члены которого, видимо не наигравшись как следует в детстве, вообразили себя средневековыми рыцарями. Они изучают геральдику, сами клепают себе доспехи, строгают мечи, а потом устраивают между собой турнирные потасовки, словом веселятся на всю катушку. Это у них, кажется, называется историческим фехтованием. Может, это кто-то из этих ребятишек поработал? Надоело ему на туфтовых турнирах туфтовым оружием размахивать, захотелось настоящего дела. Поэтому он пошел к Перминову и порубал его в капусту. А потом, не отступая от правил далеких предков, хряпнул скотча за упокой прокурорской души.

Жаль только, что я не знаю, где находится этот клуб. Можно было бы попробовать стать его членом. Интересно, где сейчас Альварес? В офисе? Он бы мог посоветовать что-нибудь дельное.

Чтобы не нарваться на Царегорцева, я звоню Вано на пейджер. Где бы тот ни был, он обязательно свяжется со мной.

Звонок от Альвареса не заставляет себя долго ждать.

— Если ты звонишь из конторы, то не произноси моего имени, — первым делом предупреждаю я его. — Очень занят?

— Да, в принципе, есть работа, — отвечает Вано. — А что?

— Хотел поговорить, но если ты занят, тогда ладно.

— Не настолько, чтобы не найти для тебя пятнадцать минут. А сюда ты прибыть не можешь?

— Могу, но не хочу. Западло. Встретимся через двадцать минут, напротив речного вокзала. Идет?

— Ладно, как скажешь, — соглашается Альварес.

 

2

У Хуана Альвареса морда такая же веселая, как у директора обанкротившейся фирмы по продаже похоронных принадлежностей.

— Что там, в конторе? — первым делом спрашиваю я.

— Что там может быть, после всего, что произошло? — грустно отвечает он тоже вопросом.

Холодная и промозглая погода, не очень располагает к стоянию на улице и мы, по обоюдному согласию, проходим в буфет, находящийся в здании речного вокзала.

Альварес рассказывает мне о той жуткой трепке, которую Царегорцев устроил Коле Логинову, отвечающему за весь контингент наших бойцов.

— Между тобой и шефом тоже что-то произошло, — констатирует он. — Павел Олегович дрожит при одном упоминании о твоем имени.

— Не обращай на внимание, это у него временно. Он еще не окреп после болезни и тут такое! У кого угодно крышу сорвет. Сам-то ты как? В порядке?

Альварес только обречено машет рукой.

— Какое там в порядке! Через неделю суд! Вот увидишь, — с жаром заявляет он, — если мне придется зачалиться на зону, то первым делом, которое я сделаю, когда снова окажусь на воле, найду этого ублюдка и отрежу ему голову!

Я морщусь, слыша такие его заверения. Мне достаточно и одной отрезанной головы на сегодня.

— Успокойся, — говорю ему, — тебя не закроют. Ты действовал в состоянии аффекта. Этот кретин сам нарвался на неприятности. Единственно, тебя могут обязать оплатить ему лечение.

— Хрен он у меня получит, а не лечение. И никакого аффекта у меня не было. Я вполне понимал, что делаю. Где это видано, такому бугаю бить беззащитного ребенка и только оттого, что тот пишет, как курица лапой? Да я сам себе такого не позволяю! Не я ему, а он мне должен возместить моральный ущерб.

Чтобы немного отвлечь Вано, я покупаю для него два заварных пирожных и рассказываю ему о смерти нового прокурора области. У Альвареса, который знал только о нашем погибшем сотруднике, глаза становятся квадратными от удивления.

— Ну и ну! Не представляю, кому это он так успел напакостить, чтобы его так раскурочить. Он ведь только что вступил в должность!

Я подбрасываю дополнительные подробности, сообщенные экспертом Головиным. Заостряю внимание на оружии, которым пользовался убийца, и сообщаю про имеющийся в городе клуб любителей исторического фехтования. Если это действительно клуб, то очень даже может быть, что он официально зарегистрирован, как неприбыльная или общественная организация. А у Альвареса есть кенты в налоговой.

— Что ты хочешь, чтобы я узнал? — спрашивает он.

— Да хотя бы просто, где они тусуются… Для начала. И как зовут их самого главного. Думаю, это будет совсем не трудно.

Кстати, в буфете работает телевизор и пока я разговариваю с Альваресом, время от времени кидаю взгляды в сторону экрана. Дело в том, что как раз идет выпуск телепрограммы «Три С» и мне хочется узнать, под каким углом будут освещены известные вам события. Кстати название программы «Три С» неслучайно. Под тремя «С» подразумеваются всевозможные сплетни, скандалы и слухи, и это соответствует действительности — чего-чего, а всего упомянутого в передаче хватает с лихвой. Репортеры из «Трех С», как я лично имел возможность убедиться, рыскают днем и ночью, утром и вечером по городу, как шакалы по саванне, разыскивая любую грязь, которую можно было предъявить на суд общественности и еще больше поднять свой и без того высокий рейтинг.

Вопреки ожиданию хитом сегодняшнего выпуска является скандал, который произошел между двумя солидными бизнесменами и, по совместительству, депутатами городского совета. Оба претендуют на то, чтобы быть директором завода шампанских вин. Когда же собрание акционеров выбрало директором одного из них, второй пришел на завод в сопровождении группы вооруженных обрезками металлических труб качков, выкинул конкурента из директорского кресла и сам туда уселся, заявив представителя прессы, что выборы директора были незаконными, что протокол собрания подделан, что уже были другие выборы, на которых выбран именно он, а не его конкурент.

Руководить новоиспеченному директору долго не пришлось, потому как его посрамленный противник долго не горевал и уже через несколько часов завалился на завод во главе еще большего числа сподвижников и восстановил прежнее статус кво. Операторам «Трех С» удалось запечатлеть как «узурпатора» пинками провожали до самой проходной.

Узурпатор на этом не успокоился, малость поохав и почесавши ушибленные места, стал думать, что ему делать дальше. А долго думать и не надо было, а только икнуть и денежкой сверкнуть, в результате чего под его знамена опять сбежались многочисленные приспешники, намного опережающие по количеству и мышечной силе вражеских прихвостней. Короче говоря, спектакль повторился.

В конце концов работникам завода все это осточертело и, во время очередной потасовки между «директорами», происходившей во дворе предприятия, они вынесли из приемной всю мебель, а в самом кабинете устроили ремонт. Для «директоров» было выделено два кабинета поменьше. На одном была прикручена табличка «Директор завода: Иванов Павел Владимирович», на другой «Директор завода: Павлов Владимир Иванович». Не знали, правда, как разделить секретаршу.

«Директора» немедленно заняли свои кресла. Не сговариваясь, каждый своим приказом перевел старую секретаршу в отдел планирования, а на заводе появились две длинноногие цыпки, присланные из агентства моделей. Наступило затишье, все вздохнули свободно. Производственным процессом руководили замы, в то время как «директора» занимались тем, что писали друг на друга жалобы в разные инстанции, подавали иски в суд и давали интервью, очень убедительно доказывая свою правоту и неправоту соперника.

— Криминальные новости, — наконец говорит Баландин-Христофоров. — Вчера была ограблена квартира коллекционера произведений искусства Виталия Жердецкого. Было похищено несколько полотен известных художников-импрессионистов конца девятнадцатого, начала двадцатого века, общая стоимость которых, по самым скромным меркам, может составить до полутора миллионов долларов. Сам коллекционер находится в больнице с диагнозом черепно-мозговая травма, которую он получил во время налета на его квартиру. Так как Жердецкий собирался передать полотна отечественному музею искусств, то помощник министра культуры объявил о вознаграждении, которое будет выплачено тому, кто поможет вернуть похищенные произведения искусства. Точная сума вознаграждения будет сообщена позднее…

Как раз в то время, когда официантка приносит нам с Альваресом кофе и горячие бутерброды, невидимый на экране помощник ведущего программы Никиты Баландина-Христофорова подсовывает ему какие-то листы. Рябое лицо ведущего оживляется до несказанности.

— Мы вынуждены прервать наш репортаж для более сенсационного сообщения! — возвещает он, голосом человека, который только что узнал, что у него родилась тройня. — Сегодня утром в выделенной ему государственной квартире был найден убитым недавно назначенный прокурор области Перминов Александр Петрович!

Далее Баландин-Христофоров утыкает нос в бумаги и начинает считывать короткую биографическую справку о покойном: родился в городе Петрозаводске; после армии учился тогда еще в Ленинграде на юрфаке; по окончании которого, распределен в родной город в качестве младшего следователя в ОБХСС; после нескольких лет службы в ОБХСС на разных должностях, оказывается судьей районного суда; через два года опять судья, но уже во Пскове. Там же из суда переходит на службу в городскую прокуратуру, сначала помощником прокурора, а потом, когда шефа «уходят» на пенсию, оказывается на его месте. Через три года переезжает во Владимир, где опять становится судьей, но опять не надолго. С 2000 по 2004 год — прокурор города Владимира, а месяц назад назначен на уже известную должность.

— Кроме областного прокурора был убит и охранник Владимир Никитюк, дежуривший ночью у входа в парадное. Никитюк был сотрудником частного охранно-сыскного агентства «Зета +», где успел проработать совсем немного времени, как заявил в своем интервью сотрудник того же агентства Сергей Лысков.

На этом месте на экране показывают запись с моим так называемым «интервью». Само собой разумеется, что моих слов неслышно — запись комментирует сам ведущий.

— Печально, но факт, — продолжает он, — но наш город полностью оправдывает данное ему прозвище русского Чикаго. Пользуясь случаем, хочется вспомнить о случившемся пол года назад нашумевшем убийстве банкира Максима Кривошеева, которого застрелил снайпер; предпринимателя Игоря Соколова, тоже убитого вместе со своим телохранителем в прошлом году. Несмотря на заверения руководителей силовых институций оба этих преступления так и остались нераскрытыми. Пополнит ли смерть Александра Перминова печальную коллекцию так называемых резонансных «глухарей», покажет время. Хотелось бы верить, что нет.

— Боже мой, что творится на белом свете, — громко произносит пожилой человек за соседним столиком. — Мочат всех направо и налево.

— Бардак! — с готовностью соглашается его сосед, такой же старый гриб с большим синим носом. — Как вы думаете, они смогут раскрыть это преступление?

— Ни хрена не смогут.

— Я тоже так думаю.

— Не смогут, потому что не хотят. А захотели бы, так смогли бы за милую душу. Я как-то статью одну в журнале читал. Очень толково написано. Так там ее автор, бывший сотрудник внутренних органов, кстати, утверждает, что они, менты, вполне бы могли за несколько дней покончить с любой преступной группировкой, вот только не хотят. Потому что не выгодно. Потому что сами с ними прочно повязаны.

Разговор идет нарочно громко, но мы с Вано предпочитаем в него не ввязываться и молча пьем свой кофе. Под конец Вано говорит, что постарается выполнить мою просьбу и опять спрашивает, не пойду ли я в контору. Я отказываюсь и прошу его звякнуть мне на дом. Я буду там.

 

3

Вечером, около девяти часов я подкатываю к зданию городской судмедэкспертизы. Несмотря на поздний, в принципе, час, в одном из окон на первом этаже горит яркий свет. Это как раз кабинет Головина. Ничего другого я и не ожидал, он редко когда уходит домой раньше десятого часа, поэтому и приехал так, чтобы все остальные служащие сего заведения рассосались по домам.

Через щелку между белыми плотными занавесками вижу, что эксперт дядя Миша сидит, низко склонившись над столом за столом, и строчит бумаги так, что над ним клубится пар. Дверь закрыта на замок и мне приходиться нажимать на кнопку звонка и долго ждать, пока Головин соизволит оторваться и открыть двери.

— А, это ты, Лысков?

— Я. Коньяк заказывали? — спрашиваю я, как только вижу вспотевший от напряженной работы лоб Михал Михалыча. — Армянский.

Головин, выставив вперед правую ногу, чтобы не брать через порог, принимает от меня завернутую в хрустящую бумагу бутылку и благодарит снисходительным кивком.

— Извини, что не приглашаю, Сережа, но у меня очень много работы. Сегодня весь день с господином прокурором разбирался. Только недавно закончил. Теперь все результаты надо оформить в надлежащем для чтения виде. Как минимум, до часу ночи проваландаюсь. Слышно, завтра из столицы целая комиссия высококомпетентных следователей прибывает в связи с этим убийством, как будто у нас своих нет, так что имею приказ: к их приезду все закончить.

— Ничего нового не обнаружили, Михал Михалыч?

— Да, в принципе, все так и оказалось, как я сказал. Конечно, вся процедура экспертизы еще до конца не закончена. Но свою часть работы я выполнил.

— А от чего он умер?

— Умер? Известно от чего: оттого, что сердце остановилось.

Наверное, Головин и впрямь переутомился, потому что стал предельно лаконичен.

— А от чего сердце остановилось? — настаиваю я, так как эта лаконичность меня не устраивает.

— Чтобы не загружать тебя специальными терминами, скажу, что он умер оттого и после того, как с него содрали кожу.

Ни фига себе! Я и раньше-то не особо завидовал Перминову, а теперь и подавно не хочется когда-нибудь оказаться на его месте. Но ведь даже собака на живодерне и та кусается, а ведь человек не собака. А может первоначальные предположения неправильны? И преступников было несколько… Должен же был кто-то держать его!

— Вы хотите сказать, что Перминов был жив, пока все это происходило?

— Не только жив, но еще и в полном сознании. Чтобы он не вырубился, ему вкололи какой-то препарат. Что-то похожее на сукцинилхолинхлорид. Точно названия препарата сказать пока не могу. Токсикологи сегодня резину протянули, анализа еще не сделали. Короче, он был как бы парализован, но находился в сознании.

— Значит, он понимал, что происходит?

— Еще как!

— Преступник был один?

— Скорее всего. Но если их было двое или больше, то остальные были только зрителями и не продвинулись дальше порога комнаты. Но все говорит за то, что в квартире Перминова, кроме него, был только одни человек — его убийца. Сначала он оглушил хозяина ударом по голове: на том необычном бокале, который ты имел удовольствие видеть, осталась гематома от удара. Потом он сделал ему укол и, дождавшись пока тот придет в себя, дал волю своей буйной фантазии.

— А такого сорта препарат, про который вы толкуете, его легко можно достать?

— Дорогой мой, — улыбается Головин, — при таком борделе, как у нас, достать можно все, что угодно. Хоть черта лысого… Извини, это я не о тебе. Были бы деньги, вот что главное.

На такой вот оптимистической ноте Михаил Михаилович Головин делает шаг в двери, давая понять, что аудиенция на пороге закончена. Я быстро вынимаю из наружного кармана куртки давно заготовленную пачку сигарет «Captain Black».

— Угощайтесь, дядь Миш.

Обычно, я курю красный «LM», но на этот раз изменил своим привычкам, чтобы подольше удержать Головина возле себя, который никогда не устоит перед мелкими радостями жизни, в том числе и перед дорогим табаком. Ежедневные общения с покойниками, превратили его в эпикурейца, который лучше других понимает, что пока есть возможность, нужно не в чем себе не отказывать, в особенности, когда эти возможности предлагают тебе на халяву.

Вот и сейчас, он смотрит на протянутую пачку, вздыхает и вытягивает из нее длинную черную сигарету.

— Михаил Михайлович, по-вашему, какой бы вы составили психологический портрет совершившего убийство маньяка?

— Убийца не маньяк, — выпустив дым прямо мне в лицо, ни на секунду не задумываясь, уточняет он.

— Помнится утром, вы предполагали совсем другое.

— Я имел в виду, что он какой-то неправильный маньяк. Не такой, как остальные. Утром в моем распоряжении не было полных данных экспертизы. Дело в том, что во всех подобных преступлениях, когда маньяк-убийца издевается над своими жертвами, так или иначе, присутствует сексуальный мотив. Вы случайно не читали про такого скромного американского парня по имени Джеффри Дамер?

— Не доводилась. А что?

— Жутковатый был человечек. Завлекал к себе в дом гостей, в основном мужчин или подростков. Усыплял, оглушал или каким еще либо способом лишал их сознания. Потом несколько дней держал в наручниках и постоянно насиловал их, а когда это надоедало, убивал свои жертвы, как мясник разделывал их трупы, часть которых растворял в кислоте, а частью, в основном мягкими тканями, лакомился вволю. И так на протяжении нескольких лет подряд. Позже полиция обнаружила в его шкафу целую коллекцию черепов. Зачем я вам это рассказываю? А затем, что по сравнению с Дамером, убийца прокурора — агнец невинный. Но дело не в этом. Дело в том, что в подавляющем большинстве подобных случаев убийца насилует свои жертвы. Это то, что отличает данное преступление от всех других похожих. Давным-давно доказано, что маньяками обычно становятся люди с сексуальными расстройствами, которые не могут вести полноценную половую жизнь. С Перминова содрали по кускам кожу. У него отрезали все, что можно отрезать, но его не трахали! Это точно.

— А если преступник мастурбировал, глядя на обезображенный труп?

— Но мы не обнаружили даже пятнышка спермы! Поэтому я и сказал — убийца не маньяк! Дебил, возможно, но не маньяк. А насчет его психологического портрета, то это не ко мне. Сами думайте.

 

4

Клуб рыцарей-любителей «Орден Священного Грааля» располагается на западной окраине города, вернее даже на самой городской черте и вовсе не в старой, заброшенной сараюхе, как я полагал вначале, а специально выстроенном трехэтажном и довольно живописном особняке. Отдавая дань традиции, здание клуба выдержано в чисто готическом стиле — та же устремленность ввысь, которая выражается в наличие высоких стрельчатых окон и портала. По бокам тянутся к небу две изящные башенки с витражами в узких высоких окнах. За приусадебной территорией, огороженной выложенным из гранитных камней забором, простирается выгон, где неорыцари должно быть разыгрывают свои потешные разборки на мечах из фанеры и копьях из бамбуковых удочек.

Альварес поработал на пять с плюсом, так как уже через сутки я знал не только адрес организации, но и ее более чем трехгодичную историю. Создатели клуба имели даже свой сайт в Интернете, откуда можно было почерпнуть дополнительные сведения. Это тоже обнаружил Вано.

В первые месяцы клуб, тогда еще просто «Грааль», и в самом деле ютился в сыром подвальном помещении вот уже как пятнадцать лет предназначенного под снос дома, а само его существование держалось исключительно на голом энтузиазме десятка действительно повернутых на средневековом воинском искусстве людей, которыми руководил преподаватель истории из пединститута Илья Сергеевич Синяк, в прошлом мастер спорта по фехтованию. Из имеющихся в их распоряжении материалов, они по старинным эскизам мастерили себе доспехи, плели кольчуги, старались установить контакты с подобными клубами в других городах, в том числе и с заграницей, а также в поисках спонсоров оббивали пороги учреждений и чиновничьих кабинетов. Неизвестно, как бы дальше сложилась судьба клуба: может быть он и дальше продолжал бы влачить жалкое существование в подвале, а может постепенно захирел, но тут, в полном соответствии с рыцарскими романами, появился добрый маг и чародей и все в один миг, сказочным образом, изменилось.

В роли волшебника Мерлина выступила фирма «Ибис», крупный производитель пищевых продуктов в нашем городе, вернее ее хозяин Борис Григорьевич Краснов, который и взял клуб под мягкое крылышко. Теперь уже, когда денежный вопрос отпал, подал голос мэр, сразу же захотевший взять клуб под свой патронат, благо башлять уже не надо было, а раз так, то почему бы и не попатронировать: есть лишний повод показать свою заботу о жителях города. Упоминая о клубе, мэр сказал, что «Грааль» это еще один прекрасный способ отвлечь подрастающее поколение от влияния улицы, от бухла и наркоты. Правда, надо отдать должное и ему, как бы там ни было, но горсовет бесплатно выделил земельный участок для постройки нового здания «Грааля».

К настоящему времени число его членов или, точнее будет сказать, братьев, ибо к тому времени просто «Грааль» уже превратился в «Орден Священного Грааля», насчитывалось около четырех десятков человек. Великим магистром ордена стал… нет, не скромный преподаватель истории (Великий магистр Синяк — не очень, согласитесь, удачное сочетание), а сам Краснов.

Синяк с несколькими наиболее успешными подопечными успел побывать два раза на турнирах в Польше, откуда был привезен даже какой-то кубок, напоминавший ночной горшок (фото кубка имелось на сайте), и несколько грамот, а также во Франции, где со своими французскими коллегами разыгрывали сцену пленения Жанны д‘Арк солдатами герцога Бургундского.

Снабженный указанными сведениями я стою под стенами рыцарской твердыни. У меня нет четко продуманного плана действий. Бывают в жизни моменты, когда я предпочитаю действовать спонтанно. В такие моменты я сам себе напоминаю музыканта на сцене, который, разорвав ноты, начинает импровизировать, рискуя быть закиданным тухлыми яйцами. Если же этого не случится, оглушительный успех ему обеспечен.

 

5

Выбросив на тротуар окурок, все еще думая, за кого себя выдать, может быть за странствующего рыцаря-паломника, возвращающегося из крестового похода на Северный полюс, не без труда поворачиваю кованую металлическую калитку. Вход в штаб-квартиру клуба, которую правильнее было бы назвать «замком», учитывая тяжелую дубовую дверь, наглухо закрыт. Делать нечего — приходиться звонить, а в ожидании пока кто-нибудь откроет одинокому страннику, рассматриваю нарисованный густыми яркими красками, в верхней части дверей, орденский герб. В качестве своего геральдического символа братва, то есть я хотел сказать «братья», но оговорился, изобразили на красном фоне серебряную птицу, сжимающую в лапах серебряный кубок. В общем, герб симпатичный и даже реалистически выдержан. Не надо много времени, чтобы сообразить, что кубок — это и есть сам Грааль, птичка — шеф-предприятие «Ибис», есть такая, не то цапля, не то аист, точно не помню. Ну а красный фон — это весьма удачный символ широкой души Бориса Краснова.

Так никого и не дождавшись, я снова звоню, на этот раз очень долго, и только после этого раздается долгожданный скрежет запоров. Когда врата наконец-то приоткрываются, то в образовавшейся неширокой щели, вижу фигуру человека. Вопреки ожиданиям в руке у него не меч, а резиновая дубинка, за поясом вместо боевого топора — газовый баллончик. Зеленая камуфляжная форма заменяет ему средневековую кирасу. На нашитой с левой стороны груди бирке виден логотип фирмы «Цитадель-Б», наших извечных конкурентов по охране объектов. Он смотрит на меня так подозрительно, словно он святой Петр, охраняющий вход в рай, и теперь решает, стоит ли выписывать мне членский билет или послать в противоположную сторону.

— Здравствуйте, — говорю я.

— Здравствуй, — хмуро отвечает гвардеец. — Чего, спрашивается, так трезвонить? Не видишь, нет никого.

— Не вижу, — честно признаюсь я и добавляю, пока суровый страж не додумался снова захлопнуть ворота: — Мне нужно видеть Великого магистра.

— Кого, кого? — не догоняет собеседник, и я начинаю сомневаться в правильности сообщенных мне Альваресом сведений.

— Я хотел бы вступить в ваш клуб… то есть в орден.

— А, ну так бы сразу и сказал, — говорит боец несколько смягченным голосом. — Это тебе надо выйти на улицу, обогнуть ограду. С противоположной стороны есть калитка. Там дальше увидишь.

— А по территории пройти нельзя?

Боец снова становиться подозрительным и даже слегка вскидывает свой резиновый дрын.

— По территории нельзя, — грубо отрезает он и, секунду подумав, добавляет для пущей убедительности: — Там собаки… Очень злые собаки!

В мои сегодняшние планы не входит меряться силами с собаками, очень злые они или не очень. Я послушно выхожу на улицу и иду туда, куда меня послали.

Охранник не соврал — с другой стороны ограды и в правду есть калитка, возле нее стоит чудо техники, которое назвать автомобилем можно только с большой оговоркой — крохотулька «Ока».

Эта часть усадьбы менее ухожена. Трава затоптана, не иначе как тяжелыми рыцарскими сапожищами. Узенькая тропинка приводит меня к одноэтажному строению, напоминающему складское помещение или мастерскую. На одной из железных дверей тоже изображен тот самый герб, с той лишь разницей, что он давно не подновлялся, так как краска уже поблекла и выгорела.

Дверь поддается легко, без усилий. Охраны нигде не видно. Вместо нее в помещении, которое и впрямь оказывается мастерской, колдуют два человека: одному на вид нет еще и двадцати, а другой, скорее всего, уже перевалил свой сорокалетний рубеж.

Молодой рубит зубилом стальные толстые прополочные прутья, в то время как второй нагревает обрубки на огне, потом при помощи двух пассатижей скручивает их в кольца. Работают «братки» с таким видом, словно всю жизнь только и мечтали о том, как сидеть в какой-то замызганной конурке и делать железные колечки. Они даже сначала не замечают, что у них посторонний, и я скромным покашливанием вынужден оповестить о своем появлении.

Старший поднимает на меня удивленный взгляд. Его интеллигентное лицо в очках — этот неизменный атрибут человека умственного труда немного не вяжется с засаленной спецовкой и крепкими неинтеллигентными, в ссадинах, пальцами. Он напоминает мне Гогу — одного из главных героев фильма «Москва слезам не верит».

Я объясняю свой приход тем, что, узнав в Интернете о существовании клуба, заинтересовался его деятельностью, поскольку сам немного увлекаюсь рыцарской эпохой. Походя, я выдаю ему все, что мне довелось узнать о том далеком времечке, благо накануне я, под руководством моей подруги Тамары Зайцевой, до трех часов ночи штудировал историческую литературу на заданную тему.

Илья Сергеевич Синяк — преподаватель истории, а именно он и является человеком в очках, относится к моему намерению вполне лояльно. В общих чертах, он рассказывает мне о деятельности их ордена, то, что мне и без того уже известно, добавив при этом, что вступление в орден вольное и туда может войти любой желающий вне зависимости от пола, возраста, политической и сексуальной ориентации. Конечно, полноправным членом ордена, братом, становятся не сразу, а только после того, как будет проведен обряд посвящения, а сначала кандидат должен пройти испытательный срок и выполнить ряд условий. В процессе этого срока, он может приходить сюда в любые часы, когда здесь присутствуют другие члены ордена, смотреть на турниры, учиться у них, как правильно сварганить себе доспехи.

— Но первое условие мне понятно, — пытаюсь уточнить я, — кандидат в члены ордена должен иметь оружие и рыцарские латы, которые он сам для себя и делает. А дальше?

— Дальше, кроме доспехов, он должен иметь и все другие атрибуты рыцаря, — отвечает Синяк, и добавляет, улыбаясь: — кроме лошади, разумеется. Городским жителям это было бы затруднительно. Жаль, конечно, ведь в реальности рыцари участвовали в сражениях только верхом. Великий магистр обещал рассмотреть возможность в будущем устройство конюшни с хотя бы парой лошадок, но когда это еще будет. Далее вы обязаны дать вассальную присягу, кому-нибудь из старших членов ордена, обычно тому, который будет вас учить и помогать с доспехами. Новички обычно дают такую присягу сроком на месяц, а по истечении действия срока вассал по собственному желанию может поменять сюзерена, либо продлить срок действия еще на один период. Тот, кто нарушит присягу, исключается из ордена без права восстановления. Кроме того, рыцарь должен придумать себе девиз и, наконец, обзавестись дамой сердца.

Из почитанных вчера книжек, я почерпнул, что дама сердца была необходима рыцарю также как конь или копье. Не имея ее, но мог даже не высовывать носа из своего замка. Правда, вовсе не обязательно, чтобы дамой сердца была именно особа, с которой рыцарь делил постель или, по крайней мере, мечтал об этом. Ею вполне могла быть замужняя женщина, например, жена сюзерена, что часто и делалось, чтобы польстить последнему или даже такая, которая по возрасту вполне годилась рыцарю в прабабки. Это был только символ, атрибут, фикция и ничего более.

— Алла Борисовна подойдет? — спрашиваю я, едва сдерживая улыбку.

— Нет, — он вполне серьезно, не удивляясь, качает головой, — Пугачева у нас уже есть, супруга Владимира Владимировича кстати тоже.

— А Орнелла Мути?

— Эту можно. И еще я не сказал про одно условие: кандидат, перед вступлением, должен совершить подвиг.

— Победить дракона?

— Это должно быть какое-то общественно полезное деяние. Как получится. Можно помочь какому-то человеку решить его проблему или задержать карманника в метро. Или посадить несколько деревьев во дворе. Последний, кого мы приняли, например, вымыл стиральным порошком половину одной из центральных улиц города. Утром в четыре часа утра. Словом, сделать что-то хорошее для общества или же для ордена.

«Вымыть улицу в четыре часа утра, — думаю я, — можно только летом, когда рассветает рано, и нет снега. Сейчас конец марта, значит последней «брат» был принят уже давно. Впрочем — это не удивительно, ведь тех, кто страдает подобной «манечкой» не так уж и много и все они, видимо, уже перекочевали сюда. Я же пришел совсем по другим причинам».

Я совсем не зря подумал о том, когда был принят последний кандидат. Вдруг зверское убийство прокурора — это тоже своеобразный «подвиг». Прокуроров у нас ведь много: региональный, городской, районные. Почему кому-то коротнутому по фазе не решить, что раз их как собак нерезаных, то зарезать одного и приготовить из его чайника символический кубок и есть общественно полезное дело. Хотя бы для того, чтобы сэкономить средства налогоплательщиков. Но, если верить Синяку, последний рыцарь был «посвящен» несколько месяцев назад.

Честно сказать у меня пока нет никаких оснований в чем-то подозревать этого увлеченного преподавателя истории. Внешне он производит приятное впечатление, впечатление человека, чья совесть не отягощена непристойными поступками. Спокойный мягкий голос, доброжелательная искренняя улыбка, прямой открытый взгляд. Слушая его, мне в самом деле захотелось совершить что-нибудь этакое, какой-нибудь пусть самый маленький пустяковый подвиг. Ну, хотя бы отрихтовать хлеборезку вчерашнему гибэдэдэшнику, выписавшему мне штраф, за что я парканул свою телегу чуть-чуть не там где положено. Мелочь, а приятно.

— Кстати, практика совершать благие дела продолжается и после посвящения. Каждый брат должен периодически совершать нечто этакое, — рассказывает Илья Сергеевич.

— Совсем как у барона Мюнхгаузена.

— Да, — серьезно соглашается он, — что-то вроде того.

— Вы сказали, что теперь ваш клуб носит название ордена, но ведь орден — это своего рода религиозная организация, сродни монашеской и…

— Нет, мы не секта, если вы это имеете в виду, — понимающе подхватывает Синяк, — на этот счет можете быть совершенно спокойны. Для нас безразлично, какую религию или атеизм исповедуют наши члены. Мы просто люди, которые любят историю. Ее определенные проявления. Название клуб нам подходило больше, а орден — это так для солидности. Борису Григорьевичу так больше понравилось. Это он настоял.

Понятно, кто платит, тот и заказывает музыку. Человек всегда падок на звания и титулы. Иногда даже до степени болезненности. То, что он Великий магистр в материальном плане ничего Краснову не дает, но его самолюбие тешится, что хотя бы пару десятков человек называют его так. Прикиньте, приходите вы домой и орете домашним: «Всем смирно! Великий магистр вернулся!»

А почему, собственно, я думаю, что в материальном плане это ничего не дает Краснову? Ведь этот живописный домишко, в который я ломанулся вначале, кажется, выстроен совсем не для того, чтобы в нем собирались братья и отделен от места, где мы разговариваем, заборчиком, за которым, если верить охраннику из «Цитадели-Б», бегают собаки. Для братьев отведено место на заднем дворе. Но если этот дом не для нужд ордена, тогда для чего? Разве плохо отхватить на халяву пару гектарчиков муниципальной землицы для того, чтобы отгрохать себе особняк.

— А вас не так-то просто было найти, — говорю я Синяку. — Я думал, что вы располагаетесь в том доме, и приходил туда три раза в течение этого месяца. Но двери всегда были закрыты. Только сегодня там оказался охранник, который показал мне, где вас найти.

— Да, мы собираемся здесь. А в здании планируем устроить библиотеку по нашей тематике, а также в будущем будем принимать наших единомышленников из других городов, — уклончиво отвечает профессор истории.

— Мне подходят ваши условия. Когда я могу приступать?

— Когда угодно. Мы собираемся по вторникам и средам с шести до десяти вечера и по субботам — с утра до обеда. Разумеется, это когда мы не проводим мероприятий, но о них мы оповещаемся заранее, к ним готовимся. Другие братья приходят по-разному. Каждый имеет свой ключ от помещений. Когда вы станете одним из нас, у вас тоже будет свой ключ. Я через десять минут должен идти: у меня пары в институте, но если у вас есть время и желание, можете остаться и помочь Василию. — Синяк кивает на паренька. — Он делает железную рубашку, какую носили в бою войны в конце первого тысячелетия. Так были одеты солдаты времен Карла Великого. Вы слышали о таком? Одежда рыцарей, способ ведения боя, вооружение с течением веков менялись. У нас каждый выбирает ту эпоху, какая ему больше по душе. Вам, например, что больше импонирует?

— Да примерно тоже время, — уклончиво отвечаю я. — А по нашим предкам вы не выступаете?

— То есть? — не понимает Синяк.

— Ну эпоха Киевской Руси. Походы руссичей на Царьград, на кочевников там. Помните? «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…»

— Ну, я не знаю, — неопределенно пожимает плечами Илья Сергеевич, — если это касается оружия и воинских доспехов, то в девятом — десятом веках, они были примерно одинаковы по всей Европе, в том числе и на Руси. Но все-таки нравы были разные. Рыцари Карла Великого были уже христианами и вся подоплека их походов на соседей в том, что они несли знамя веры Христовой. Походы же Олега и его приемников велись исключительно в целях захвата добычи.

По-моему, Синяк слишком идеализирует прошлое, а подоплека всех войн, что тогда, что сейчас, вовсе не в кресте и песте, а в экономике. Киевский Святослав, тот по крайне мере своим «Иду на вы», честно предупреждал соседей, мол, готовьтесь, буду грабить, не прикрываясь верой как фиговым листом.

Имя Святослава заставляет меня вспомнить о настоящей цели моего визита.

— Да, нравы и в самом деле были разные, — соглашаюсь я, — ни у Карла, ни у Ричарда никто после смерти не рубил голову, чтобы сделать из черепа чашу для пиров.

Вы спросите, зачем я все это говорю Илье Сергеевичу? Затем, что мне интересно проверить его реакцию на «чашу из черепа». Дело в том, что руководителям расследования убийства прокурора удалось сохранить в тайне от общественности подробные обстоятельства его смерти. В прессу попало, только то, что было уже сообщено «Тремя С», а именно, что областной прокурор Александр Петрович Перминов был найден мертвым в выделенной ему государственной квартире, с признаками насильственной смерти (неплохие признаки, однако!). Еще сообщали, что для расследования убийства создана следственная комиссия с участием высших чинов прокуратуры и ГУМВД, а также лучших следователей, командированных из столицы. Сообщалась короткая биографическая справка о покойном.

Таким образом, о том в каком виде был найден Перминов известно лишь тем, кто имеет отношение к расследованию, Альваресу, мне, ну и, конечно, самому убийце. Поэтому я и хочу видеть, как отреагирует Илья Сергеевич Синяк на мое внешне безобидное замечание о нравах тех времен.

Сначала вроде ничего особенного не происходит. Выслушав реплику, Илья Сергеевич тем же самым дружелюбным тоном рассказывает историю о неком предводители древних бриттов Вортигерне. И только тогда, когда он доходит до места, когда этому самому Вортигерну враги подсунули вместо вина, колдовской напиток, лицо его как-то странно дергается, он замолкает на полуслове и секунду смотрит на меня.

— И чем же все это закончилось? — спрашиваю я.

Растеряв весь свой прежний непринужденный тон, Синяк комкает рассказ, стараясь побыстрее добраться до финала. Его словно кто-то подменил. От былого радушия остаются лишь воспоминания. Его голос становится холодным, взгляд строгим и подозрительным. Я чувствую себя студентом, который успешно сдавал Синяку зачет до тех пор, пока не уронил на пол шпаргалку. Неужели, упомянув о чаше из черепа, я его все-таки зацепил? А ведь я уже склонен был записать его в реестр, куда вписываю всех честных людей. Теперь с этим надо будет повременить.

Короче говоря, Синяк торопится распрощаться со мной, но уже не так, как будто бы первым должен уйти он, а я могу и остаться с Васей, будь на то моя воля, а по-другому: уйти должен я. Терпеть не могу навязывать себя людям без крайней необходимости. Крайней необходимости сейчас нет, поэтому я прощаюсь.

— До свидания, Илья Сергеевич, — говорю я. — Так я могу приходить?

— Да, да, приходите, — как-то неопределенно отвечает Синяк, — где-то на следующей неделе. Нет, не на следующей. Лучше через месяц, когда потеплеет. Да, пожалуй, что через месяц.

Покидая этих людей, я думаю, что мне нужно присмотреться к этим ребятам пристальнее. Похоже, я не ошибся, связав убийство Перминова с деятельностью «Ордена Священного Грааля».