Тараскина не поймали ни на первый день, ни на второй. Хотя нельзя сказать, чтобы старания силовиков пропали втуне. Результаты впечатляли. Была накрыта группа, заготавливающая и сбывающая анашу; разгромлено два наркоманских притона; предотвращено несколько краж и грабежей; в подвалах предназначенных под снос домов в разных концах города обнаружили два подпольных цеха по производству водочных изделий, склад с контрабандными сигаретами и один мумифицированный труп. Венцом проделанной работы стала поимка находящегося в международном розыске афериста-мошенника, известного милиции и Интерполу как Гоша Дворник. Последнее было записано в заслугу именно УБОПу, что не могло не радовать. Вот только человека, из-за которого и был весь сыр-бор, простыл и след.

В конце второго дня в милицию обратилась женщина, работающая кассиром на железнодорожном вокзале. По ее словам, около двух часов ночи Тараскин покупал в ее окошке билет на пассажирский поезд номер 353 до Львова.

– Я его очень хорошо запомнила. Он сказал, что у меня доброе лицо, – говорила кассир. – Это у меня-то, после стольких часов дежурства?! Да я передушить готова всех этих пассажиров. Едут и едут. Чего, спрашивается, дома не сидится? Ясно, зубы заговаривал, чтобы я чего не заподозрила.

Слова женщины подвергли сомнению: как-то не очень верилось, что через какой-нибудь час после побега Тараскин вместо подвала или чердака вот так запросто появился на глазах у широкой публики, да еще и вздумал говорить кассирше любезности. Однако всех служащих вокзала опросили, а также проверили записи, сделанные вокзальными камерами наблюдения.

Была получена четкая картинка с камеры кассового зала. Очень похожий на Тараскина человек шел от расписания движения поездов к выходу. Правда, на одном плече у него висела то ли сумка, то ли дорожный рюкзак.

Еще одним серьезным свидетелем стала продавщица аптечного киоска, находящегося в зале ожидания.

– Он, – кивнула она, глянув на снимок. – Остальное тоже совпадает, как в вашем описании. Синие джинсы, черный свитер с серебряной ниткой, кроссовки. Светлый шатен, нос слегка набок, рост выше среднего. Небритый. Да он это, точно вам говорю.

– Что он покупал у вас?

– Бинты, три или четыре упаковки пластыря и мазь «Спасатель» для заживления ран.

После этого отпали последние сомнения. Беглец был на вокзале и даже как белый человек купил билет в купейный вагон.

Последний факт почему-то очень развеселил майора Сыча.

– А ты что думал, Тарас будет тебе в вагоне с углем трястись? – говорил Сыч в телефонном разговоре с майором Голобобовым. – Это ваши люди на такси в булочную не ездят. А наши не только в булочную – и куда подальше могут.

– Иди ты сам куда подальше, – огрызался Голобобов. – Я вообще не понимаю, чего ты веселишься. Тебе вон выговор светит, или вообще попрут с должности, а ты ржешь как конь.

– Можно подумать, тебе не светит.

– А мне-то за что? У меня косяков в роботе нет.

– Ой, Виталик! Ты не задавался вопросом, откуда у Тараскина рюкзак и деньги на билет?

– Мало ли. Дал кому-то по морде по дороге на станцию.

– Я проверял оперативку. Заявлений о гоп-стопе в том районе не было.

– Ну, может, пьяного какого тряхнул, который утром ничего не вспомнил.

– Да ты сам как пьяный. Ничего не помнишь. Когда ты свое образцовое задержание проводил, какие вещи у Тараскина с собой были?

– Сумка кожаная небольшая, – ответил после паузы Голобобов. – Что-то среднее между барсеткой и портфелем.

– И по-твоему, он с одной барсеткой за границу собирался ехать?

На другом конце повисло молчание.

– То-то! – воскликнул совсем уж обрадованный Сыч. – Это его собственный рюкзак. Он его в камере хранения оставлял. И ты при задержании обязан был об этом подумать. Так что готовь вазелин, Борисович!

Масштабные облавы и прочесывание города были прекращены. Поиски передвинулись в западные области.

– Поближе к границе, сволочь, рвется. Ничего, теперь ему кислород-то перекроют. И дня не пройдет, как его схватят, – пророчествовал Таратута на утренней планерке. – Жаль, конечно, что это будем не мы.

Сыч промолчал, думая, что этим своим молчанием совершает должностной проступок. Он-то прекрасно помнил, как в прошлом году они с Тараскиным, вычисляя одного злоумышленника, работали с вокзальными камерами наблюдения. Тарас прекрасно знал как их расположение во всех залах, так и слепые сектора. И если уж он и засветился перед объективом, то только потому, что сам этого хотел. Вывод: город Львов со всеми прилегающими к нему территориями – самое последнее место, где Тараскин объявится в ближайшее время.

Вернувшись в кабинет, он нашел на своем столе оперативку на Чикалюка.

Чикалюк Сергей Иванович, шестьдесят первого года рождения, закончил Качинское военное летное училище, служил в стратегической авиации, успел немного полетать вторым пилотом, но после обретения Украиной независимости, когда все стратегические бомбардировщики, безбожно порезав на куски, продали по цене обычного лома, подал в отставку. Четыре года служил опером в налоговой милиции, еще два – мелким чиновником в областном управлении транспорта, после чего на несколько лет выезжал в Россию. Вернулся два года назад. Оформил частного предпринимателя и завел автомастерскую по регулировке развала-схождения колес. Как специалист быстро завоевал хорошую репутацию, и в очередь к нему записываются за несколько дней вперед. Женат. Супруга служит в секторе делопроизводства налоговой милиции, где когда-то и познакомилась со своим будущем мужем. Имеют сына и дочь. Три месяца назад сыну делали операцию в немецкой клинике по пересадке костного мозга. Лейкемия. Операция стоила дорого. Деньги на нее собирали всем миром. Одно время даже давали объявления на местных телеканалах с просьбой к неравнодушным перечислить на указанный счет сумы пожертвований.

– Благотворительный фонд «Щит», возглавляемый Пасечником, давал деньги на лечение? – спросил Сыч у находившегося там же Качибадзе.

– Не выяснял. Узнать?

– Да. Потом. Сейчас поедешь со мной. Вернее я с тобой поеду. Покажешь, где работает этот чудесный автослесарь. Хочу с ним встретиться. Ты ведь на колесах?

Оперативник довольно потряс в воздухе коробочкой с витаминками:

– Мои колеса всегда со мной.

– Я имел в виду автомобиль, а не эту дрянь, которую ты постоянно жуешь. Утром, днем и вечером. Насквозь аптекой провонялся. Стоять рядом противно.

– Врачи советуют. Весна – опасный для здоровья период. Но если вы хотите, чтобы от меня вместо аптеки несло чесноком и луком, то только скажите. Лук тоже витамины.

– Фу! Если бы ты так о деле пекся, как о здоровье, у нас бы ни одного висяка не осталось.

Сыч хоть и ворчал, но в душе был очень доволен парнем, проделавшим большой объем работы. Он поднялся, достал из ящика стола ПМ, проверил обойму, спрятал пистолет в кобуру под мышкой. Подумал немного. Снова достал оружие, дослал патрон в ствол, поставил на предохранитель и снова спрятал.

– Что, все так серьезно? – удивился Качибадзе.

– Не знаю. Зато я знаю, в каком виде нашли Лапова и Пасечника. И ты знаешь.

– Так может, АКС в дежурке получить, а? Мало ли.

Подумав немного, Сыч кивнул:

– Сходи получи. Если таскать не лень. Жду тебя внизу.

– Не лень. Я быстро.

Качибадзе провозился гораздо дольше, чем нужно, и Сыч, с трудом засовывающий свои длинные ноги в салон «Таврии», отругал его за медлительность.

Мастерская Сергея Чикалюка находилась на западной окраине города. Она занимала небольшую часть длинного гаражного бокса, где проводились разного рода ремонтные работы. Очередь из автомобилей к Чикалюку была самой длинной. Как при коммунистах за туалетной бумагой.

Сам автослесарь был лысеющим человеком, который при своем достаточно невысоком росте тем не менее производил впечатление мужчины сильного, как физически, так и морально. Настроение у него было приподнятое. Работая, он что-то напевал вполголоса и широко улыбался своим постоянным клиентам. Впрочем, непостоянным он улыбался тоже.

В очередной раз выбравшись из смотровой ямы, он наконец обратил внимание на Сыча и Качибадзе, которые стояли в сторонке и до поры до времени ни во что не вмешивались.

– Вы ко мне? – спросил он, подходя ближе.

Сыч кивнул.

– Менты, что ли?

– С чего вы взяли?

– Ха! – с довольным видом ответил проницательный Чикалюк.

– Вы правы. Мы расследуем гибель полковника Лапова.

– Для следователей у вас слишком спортивный вид.

Сыч развернул и дал почитать Чикалюку удостоверение.

– УБОП? Уважаю, – весело отреагировал Чикалюк. – Даже был знаком с некоторыми из ваших. Как там Валерий Лаврентьевич? Еще тянет лямку?

– На пенсии.

– Ну да, столько времени прошло. А Володя Ситник, смуглый такой?

– Перевелся в столицу. Мы бы хотели задать вам несколько вопросов.

– О чем речь, зададите, – ответил Чикалюк и рассмеялся так искренне и весело, что Сыч даже растерялся, не понимая, что могло так развеселить собеседника.

Смеялся тот, впрочем, недолго и, став очень серьезным, спросил:

– Но разве вы не выяснили, кто преступник?

– Подозреваемый – это еще не преступник, вам это должно быть хорошо известно.

Чикалюк посерьезнел еще больше.

– Точно. Известно. Но я тут при чем? Я-то уж точно полковника не убивал. Я с ним даже знаком не был. У меня алиби, в конце концов.

– Не буду ходить вокруг да около и вам, как бывшему сотруднику органов, скажу честно. По одной из версий, убийц на полковника навел кто-то из тех, кто знал, что он отправляется на охоту. И не обязательно, что это было сделано специально, – соврал Сыч.

– Я тоже не буду ходить вокруг да около и тоже скажу вам честно: хреновая у вас версия. По крайней мере применительно ко мне, но, как бывший ваш коллега, я согласен ответить на все ваши вопросы. Можете только еще немного подождать? Еще с одной машинкой разберусь и закрываюсь на обед. Так, чтобы нам наверняка никто не мешал.

– Валяйте.

Чикалюк опять рассмеялся и показал рукой водителю зеленой «Лады-2114», чтобы тот въезжал на регулировочный стенд.

Настроив оборудование, Чикалюк скрылся в яме.

Майор, достав из пачки сигарету, вышел на солнышко покурить. Качибадзе, потея в плаще, под которым был спрятан автомат, остался внутри бокса. Там было прохладнее.

«Что-то он больно радостный какой-то, – думал Сыч о Чикалюке. – Впрочем, если мои догадки верны, я на его месте тоже бы веселился».

Из раздумий Сыча вывел громкий и неожиданный крик:

– Стой!

Кричал Качибадзе. Сразу вслед за криком взревел мотор стоящей на стенде «Лады», заскрипела резина протекторов и автомобиль резко выехал из ворот, развернулся, разбив при этом правую фару черного «фольксвагена», следующего в очереди, и, набирая скорость, рванул с территории автосервиса.

Сыч бросился внутрь, подскочил к стенду. Чикалюк лежал на дне смотровой ямы с мерзкой красной дыркой в лысеющей голове. Убийца, очевидно, использовал оружие с глушителем, раз Сыч не слышал выстрелов, а только крик своего товарища. Последний сидел в углу бокса, опершись на стену, и широко открытым, перекошенным от боли ртом хватал воздух.

– Давидка, живой? Я сейчас! – воскликнул Сыч, садясь рядом на корточки. – Сейчас, родной, потерпи.

Плащ Качибадзе был пробит в районе груди, но крови видно не было. «Внутреннее кровоизлияние, – с ужасом подумал майор. – Пуля в сердце».

– Ты только не двигайся, я сейчас, – быстро говорил он, одной рукой поддерживая за затылок голову товарища, другой ища в кармане телефон. – Сейчас «скорую» вызову. Только не двигайся.

– Нах… нах… нах, – тяжело дыша, пытался выговорить Качибадзе и, наконец, выдохнул. – На хрен вашу «скорую», Петрович… Бронежилет.

Оставив телефон в покое, Сыч похлопал Качибадзе по животу, убеждаясь, что тот действительно надел броник. Поэтому он так долго провозился, когда ходил в оружейку за автоматом.

– Сукин кот! – радостно вскрикнул майор, отпуская затылок товарища.

Голова Качибадзе, лишенная опоры, откинулась назад на бетонный пол. Качибадзе ойкнул и разразился длинной тирадой, из которой его начальник узнал бы о себе много нового, если бы прислушивался. Но его собственная голова была занята другим.

– Я за этим гадом. Ты отдыхай.

Схватив АКС, он побежал вон из бокса, но карауливший на входе владелец «фольксвагена», не разобравшись в ситуации и принявший самого майора за злоумышленника, решил сыграть в героя и подставил на его пути ногу, а рукой ударил по автомату. Сыч выронил АКС, споткнулся, но на ногах все же устоял.

– Держите его, мужики! – закричал «герой» и первый, размахивая руками, бросился в атаку.

Успев заметить летящий прямо в лицо кулак, Сыч выставил в сторону бьющей руки предплечье, схватил противника за запястье и, сделав дугообразный рывок, так вывернул руку нападающего, что в ней что-то хрустнуло.

– Стоять, дурачье, милиция! Майор УБОП! – крикнул Сыч, свободной рукой показывая автолюбителям удостоверение. – Срочно «скорую»! Мой товарищ ранен.

– Опусти. Руку сломаешь, – басом провыл «герой».

Сыч ослабил хватку.

– Что касается тебя, Джеки Чан, то твою тачку я изымаю для преследования преступника. На основании пункта двадцать шесть статьи…

– Одиннадцать «Закона о милиции», – закончил автовладелец. – Сам мент. Давай в машину, я поведу.

Подобрав автомат, Сыч упал на пассажирское сиденье «фольксвагена».

За триста метров от автосервиса они остановились, немного не доехав до перекрестка, проехав который преступник мог направиться в одну из трех сторон: повернуть на западное шоссе из города, поехать в строну объездной дороги или собственно в город. К счастью, тут же у перекрестка стоял пожилой мужчина и задумчиво смотрел под капот старой «волги».

– Отец, милиция! – приоткрыв дверку, крикнул Сыч. – Зеленый ВАЗ видел? Куда он поехал? В какую сторону?

– Видел, – невозмутимо ответил мужчина. – Минуту назад видел.

– Минуту, не может быть!

– А тут затор был. Две длинных фуры развернуться никак не могли, весь перекресток заняли. И машина ваша между ними застряла. Только что разъехались. Туда, – хозяин «волги» махнул рукой на запад.

– Отлично!

«Фольксваген» рванул вперед, Сыч даже не успел поблагодарить человека за сведения.

– Хухаренко Владимир. Из транспортной милиции, – представился водитель «фольксвагена».

– Руслан Сыч. УБОП.

– Ну что УБОП, это я уже слышал. Хороший у тебя захват, Руслан… Не переживай, догоним, – говорил Хухаренко, разгоняясь до ста сорока километров в час. – Догоним. Лишь бы, сволочь, куда-нибудь в сторону не успел свернуть. Затихарится где-нибудь, и ищи его свищи.

Пока Хухаренко разглагольствовал, Сыч связался с дежурным по городу, сообщил номер и марку преследуемого автомобиля, попросил поднять тревогу.

Зеленую «Ладу» догнали. И даже быстрее, чем предполагал Сыч.

– И что теперь? – поинтересовался Хухаренко. – Будь я на служебной, можно было бы попытаться столкнуть его с шоссе. Но свою тачку я бить не буду. Я ее не в дровах нашел. И так уж…

– Ты, главное, Вова, не отставай. Держись прямо за ним. Скоро дэпээсники подтянутся.

Сыч опять стал звонить дежурному, чтобы уточнить, где именно проходит преследование.

– Ты смотри, стреляет, зараза! – вдруг воскликнул Хухаренко. – Стреляет ведь!

Из открытого окна «Лады» действительно то и дело высовывалась рука с пистолетом, хотя на той скорости, с какой они ехали, ни о какой прицельной стрельбе назад не могло быть и речи.

– А ты что думал? Что он в нас мандарины швырять будет? – сказал Сыч и, опустив стекло, тоже дал короткую очередь. В воздух.

– Может, лучше колеса ему прострелить? Достала эта гонка, – предложил Хухаренко.

– Хорошо, только постарайся не вилять из стороны в сторону, ровно держи, – сказал майор, высовываясь из окна.

– Только по колесам, слышишь? Он мне еще за разбитую фару должен.

– По колесам.

Прицелившись в правое колесо, Сыч нажал на курок, но как раз в это время «фольксваген» налетел на неровность на дороге и подскочил вверх, вследствие чего все выпущенные из АКС пули полетели на полметра выше и правее, чем хотел майор. Как раз в спину и шею сидящего за рулем преступника.

«Лада» еще секунды две двигалась по прямой, потом соскользнула вправо, хорошо еще, что не на встречную, красивой параболой полетела с шоссе в сторону лесополосы и врезалась носом в дерево.

– Я смотрю, ты еще тот Робин Гуд, – не без едкого сарказма заметил Хухаренко, останавливая автомобиль.

– Лучше бы за дорогой смотрел, – огрызнулся майор. – Колдобин на асфальте не видел? Объехать не мог?

– Сам сказал, держи тачку ровно. Я и держал.

Они спустились вниз и встали перед грудой обломков, пытаясь определить, где железо, а где то, что осталось от водителя. Какой-то сатанинский коктейль. Попавшие в шею пули практически отсекли голову преступника от тела. Сыч без труда отодрал от кузова и так почти отвалившуюся дверцу. Согнулся и потянул тело за ногу в белой кроссовке. Кость была сломана в нескольких местах, поэтому нога послушно согнулась, словно толстый резиновый шланг.

– Не он, – с сожалением произнес Сыч вслух и выпрямился. – Не он.

– Надеялся увидеть кого-то из знакомых?

Сыч кивнул. Да, он надеялся. Еще как. Надеялся, что убийца Пасечника и человек в «Ладе» – одно и то же лицо. Увы. Согласно выводам экспертов, человек, побывавший в доме Андрея Германовича, носил обувь сорок первого размера, а на ногах у водителя «Лады» были настоящие лыжи. Никак не меньше сорок пятого. Нет, не он. А кто? Майор потянул за левую полу пиджака. В наружном кармане обнаружилась запасная обойма к пистолету, во внутреннем удостоверение на имя сотрудника отдела по борьбе с экономическими преступлениями Павла Худолея.

Приехали две машины ДПС. Майор рассказал, что именно произошло, дал записать свои данные. Спросил Хухаренко:

– Отвезешь меня назад к автосервису, Вов?

– Отвезу, куда ж я денусь, – ответил тот, с грустью поглядев на разбитую фару и треснувший передний бампер. – Сходил в отгул, называется.

Чтобы его успокоить, Сыч пообещал, что когда будет писать рапорт, то отобразит участие Хухаренко с самой выгодной стороны. Как-никак, а он помог обезвредить преступника, который убил автослесаря и покушался на сотрудника правоохранительных органов.

Возле автомастерских было полно ментов и две машины «скорой помощи». Качибадзе в задранной вверх футболке сидел на лавочке возле бокса. Медбрат из экипажа «скорой» прикладывал к его груди резиновый пузырь со льдом. Плащ, свитер, бронежилет валялись тут же прямо на земле.

– Упустили, Петрович? – спросил Качибадзе.

– Почему? Догнали.

– И что?

– И все, – лаконично ответил Сыч, кладя рядом на лавочку пахнущий порохом автомат.

– Понимаю. Значит, у нас полный голяк. Свидетеля нет, его убийцы тоже нет.

– Голяк, Давид, голяк, – грустно кивнул Сыч.

– А меня в больницу хотят везти.

Майор посмотрел на медика:

– Что-нибудь серьезное?

– Вроде нет. На первый взгляд только ушиб, но бывает, что в таких случаях ломается ребро. Надо сделать рентген.

– Фигня. Я что, сломанного ребра не почувствовал бы? – возмутился Качибадзе.

– Очень может быть. Перелом ребер – штука коварная. Бывает, что сначала и не догадываешься. Надо сделать рентген, – упрямо повторил медик. – Поехали. Мы больше не можем ждать. Кроме вас больных полно.

– Нет. Сам потом рентген сделаю. Я ведь вам нужен сегодня, Руслан Петрович?

– Если честно, то да. Но ты мне здоровый нужен.

– Я здоров. А насчет рентгена обещаю: вечером заскочу в травмпункт возле моего дома и сделаю. Там и аппарат есть. У меня там знакомая работает.

– Ну смотрите, – предупредил труженик «скорой», забирая лед. – Только потом не жалуйтесь.

– Может, все-таки съездишь в больницу? – сказал и Сыч. – Он, небось, почти в упор в тебя шмальнул?

– С двух с половиной метров, думаю. Я задержать его хотел, но он оказался быстрее. А рентген я пройду. Только позже. Я своему здоровью не враг, вы же знаете.

– Это точно. Что-то я тебя сегодня не узнаю. С твоим маниакальным стремлением поглощать все эти витамины ты сам на себя не похож.

– Я сам себя не узнаю.

– Машину вести сможешь? – спросил майор.

Качибадзе заверил, что смог бы не только вести машину, но и танк и даже самолет, если бы, конечно, умел. Сыч посмотрел в сторону ворот с неровной надписью масляной краской «Развал-схождение» и строго заметил, что одного летчика ему на сегодня вполне достаточно.

Они простились с Хухаренко и сели в «Таврию».

– Куда едем? – спросил Качибадзе.

– В налоговую. Надо срочно навестить супругу Чикалюка, а то и ей кто-нибудь дырку в башке проделает.

Чикалюк Надежду Алексеевну нашли быстро. Она была на работе и о том, что стала вдовой, пока не знала. Визит убоповца ее удивил, а когда узнала, что майор Сыч интересуется, давал ли фонд «Щит» деньги на лечение ее ребенка, язвительно хмыкнула:

– Вы хоть бы как-нибудь договорились и все разом пришли. А то так я повторять устану.

– К вам что, уже кто-то приходил?

– Приходил. Из пирожковой службы. Тоже про фонд «Щит» спрашивал.

Пирожковой службой налоговики насмешливо называли управление по борьбе с экономическими преступлениями. Бывшее ОБХСС. Мол, ни на что не годны, кроме как бабушек, торгующих на улице пирожками, распугивать. Руслана Петровича, когда он уже сам там служил, это немного задевало, а потом уже в УБОПе тоже забавлять стало. Но сейчас ему точно было не до смеха. Вспомнился застреленный им только что киллер.

– Фамилию «пирожника» не помните?

– Худолей, кажется. Крупный такой парень. В куртке кожаной. Что, конкурирующая фирма?

– Что-то вроде того. Так что там со «Щитом»?

– Сволочи они, вот что.

– То есть в помощи вам отказали?

– Сказали, что фонд помогает только тем, кто служит в системе МВД и к сотрудникам налоговой милиции отношения не имеет, тем более к бывшим. Кто-то посоветовал мужу сходить переговорить с вашим начальством.

– С Лаповым?

– Да. Который погиб недавно. Мол, у Лапова с руководством «Щита» хорошие отношения и он мог бы замолвить словечко.

– Замолвил?

Надежда Алексеевна горько усмехнулась.

– Замолвил. Целых пятьсот гривень нам «Щит» выделил. Словно в насмешку. Я так понимаю, что теперь, когда руководителя «Щита» убили, в фонде ревизию провели. Так вот заявляю со всей ответственностью: если вдруг там по бумагам будет проходить крупная сумма, выделенная на лечение моего сына, то это ложь. Пятьсот гривень – все, что мы от них увидели.

– Но ведь деньги вы все-таки откуда-то получили? От кого?

– Вам лучше поговорить об этом с моим мужем.

Сыч поговорил бы, если бы Сергей Чикалюк мог разговаривать.

– Неужели муж не сказал вам, где нашел деньги?

– Сказал, что деньги ему дали с условием, что имя спонсора не будет названо. Сергей дал слово.

– Неужели вы как жена не пытались как следует расспросить своего мужа? А как же женское любопытство, в конце концов?

– В этой истории я прежде всего мать, а потом жена. Главное было вылечить сына, а уж потом доставать мужа расспросами. Думаю, Сергей мне все скажет со временем. Попробуйте поговорить с ним сами. А я правда не знаю. Уверена только, что это не жлобы из «Щита».

Сыч смотрел на эту еще симпатичную для своего возраста женщину и безумно ее жалел. Она еще не знала, что ее мужа сейчас везут в морг, что она сама находилась на волосок от гибели и спаслась только потому, что мнимый сотрудник ОБЭПа поверил в то, что она не знает, откуда взялись деньги на лечение. Майор испытывал неловкость, что он намеренно скрыл от нее случившуюся трагедию, чтобы поговорить нормально, без истерик.

Надежде Алексеевне позвонили на мобильный. Взяв трубку и послушав несколько секунд, она ойкнула и, побледнев, опустилась на стул. Руслан Петрович отпраздновал труса. Он вышел за двери и обратился к стоявшей тут же коллеге Чикалюк, которая перед началом разговора из деликатности оставила их одних.

– Пройдите в кабинет. Возможно, Надежде Алексеевне понадобится ваша помощь.

Сам он спустился вниз. Дело нужно было доводить до конца.

– Узнали что-то новенькое? – поинтересовался оставшийся в «Таврии» Качибадзе.

Майор рассказал.

– Кто-то очень не хочет, чтобы мы узнали, где Сергей Чикалюк взял деньги на лечение сына. Но почему? – подытожил вопросом Качибадзе.

– Я бы сформулировал это по-другому. Кто-то очень не хочет, чтобы мы узнали, что именно Чикалюк должен был сделать за то, что кто-то оплатил лечение его сына. Поехали к Козлову в лесничество.

– Тогда заправиться надо, а у меня денег кот наплакал.

Сыч рассмеялся:

– Нет, ты, Давидка, все-таки не грузин. Грузины щедрые, а ты жмот.

– Я тоже щедрый. Именно поэтому у меня никогда не бывает денег. Вы со мной, кстати, еще за пополнение телефонного счета не рассчитались.

– Ладно, заправлю, – добродушно проворчал Сыч.

* * *

Козлова нашли не сразу, он был где-то на территории, поэтому убоповцам пришлось немало попетлять, прежде чем егерь был обнаружен на соседней пасеке, где помогал пасечнику расставлять улья после зимы.

Егерь был могучим краснолицым детиной сорокалетнего возраста, грубоватым, с совершенно неделикатными манерами. Кроме того, он был уже подшофе. К появлению убоповцев он отнесся с недовольством.

– Чего хотите-то? Если про Ивана Семеновича, то я уже все рассказал. И добавить мне нечего.

– Так уж и нечего? Например, о том, как вы с ним вместе браконьерством занимались.

– Чего?! – презрительно протянул Козлов. – Каким еще браконьерством? Вы меня что, за руку ловили?

– Поймаем – будет поздно, Виталий Егорович, – недобро пообещал Сыч.

– Чего?! Да ко мне сюда, если хотите знать, такие люди приезжают. Сейчас вот один звонок сделаю, и вас отсюда как ветром сдует. Спорим?

Козлов поводил рукой по карманам штанов, делая вид, что ищет мобильный.

– Черт, что такое? Наверное, дома оставил.

Сыч усмехнулся:

– Ну, значит, нам повезло и мы сможем поговорить?

– А вы всегда употребляете на работе? – встрял в разговор Качибадзе.

– Чего?! Да я всегда на работе. Утром, днем и вечером. И даже когда сплю. Что ж мне теперь, и выпить нельзя, если у меня работа такая? Не беспокойтесь, я свою норму знаю.

– Да ладно вам, Виталий Егорович, – уже примирительно сказал Сыч. – Никто вас ни в чем не обвиняет, правда. И поговорить мы хотели с вами не столько о Лапове, сколько о вашем друге Чикалюке.

– Это еще кто такой? В первый раз слышу.

Сыч и Качибадзе переглянулись.

– Ну как же, вы ж его сами на охоту в последний раз пригласили. Чикалюк Сергей Иванович, ну, вспоминайте.

– Серега, что ли? Автослесарь? Так бы сразу и сказали. Серегу знаю. Только какой он мне друг? Так, знакомый просто, – сказал Козлов, почесывая небритую шею.

– Как же так, просто знакомый, а вы его пригласили на охоту. Да еще и в запретный сезон. Да в компанию таких уважаемых людей.

Слово «уважаемых» Сыч произнес с особой иронией, которую Козлов, впрочем, не заметил. Или сделал вид, что не заметил.

– Именно, просто знакомый, – продолжал настаивать он. – Я его знаю, потому что он охотиться сюда приезжал. Нет, не то, что вы подумали, а в сезон, с разрешениями, с лицензией, все как положено. А насчет прошлого раза, тут вот какое дело вышло. Приехал он как-то ко мне в последних числах марта. Как бы, говорит, Егорыч, у тебя тут с подсадной на селезней поохотиться. Я, говорит, это дело страсть как люблю. В России постоянно так охотился. Подсадных сам выращиваю. Две у меня уже три года как живут, я их из России привез. Такие они у меня умницы, жалко продавать было.

– А что такое подсадная? – спросил Качибадзе.

– Я тебе потом расскажу, – сказал Сыч, но Козлов, оседлав своего любимого конька, взялся объяснять сам.

– Подсадная, парень, это утка такая, самка. Ее специально выращивают и обучают, чтобы она весной селезней приманивала. Именно самцы, сильные, откормившиеся на югах, и прилетают весной первыми. Самки с выводком появляются позже. Им и их детям еще надо набраться сил перед перелетом. Значит, ты берешь подсадную, садишь ее на мелководье, привязываешь, само собой. Она начинает призывно крякать, селезни, услышав самку, понятное дело, летят на крик, других-то самок в это время нет, а ты сидишь в камышах и только постреливаешь в свое удовольствие. Главное, чтобы подсадная хорошая была. Чтобы кричала хорошо, с поводка не рвалась, битых селезней не боялась. Тут за лесом целый каскад озер идет. Островки маленькие, камыши. Уток там весной много. Они у нас долго не задерживаются, дальше на север летят, но пока у них здесь остановка – самое время для охоты. Вот только это самое удовольствие под запретом. В России – там можно, у нас нет, хотя глупости все это, между нами говоря. Самок и селезней выводится примерно одинаковое количество. Это при том, что один селезень может покрыть очень много самок, ну как петух в курятнике, он ведь всегда один. Так что ты хоть две трети их отстрели, никакого вреда ни для самих самок, ни для утиного поголовья не будет. Так нет же.

Козлов принялся ругать тех, кто принимает плохие законы, «защитничков природы», как он их называл, так что Сычу пришлось снова направлять разговор в нужное русло:

– Так что с Чикалюком? Ну, пришел он к вам, и что?

– Да ничего. Как пришел, так и ушел. Охота с подсадной крякушей – вещь хорошая, но закон ради этого я сам нарушать не буду и другим не позволю. Так я ему и сказал.

– То есть рылом он не вышел? – вставил Качибадзе, но Сыч строго дернул его за рукав, спросив в свою очередь:

– А как же все-таки он оказался в вашей компании?

– А так, – прикрывая рукой рот, словно собираясь зевнуть, ответил Козлов. – Дней через десять после разговора с Серегой, как специально, приезжает ко мне покойный Иван Семенович Лапов и говорит, что скоро, мол, утки полетят и как бы ему хотелось с подсадной пострелять. Только где ж ее раздобыть, подсадную. Там, где весенняя охота разрешена, ее можно купить или взять напрокат. Но здесь крякуш никто не держит. Какой смысл, если все равно охотиться нельзя? Я сразу о Сереге вспомнил. Телефончик он мне свой оставил, ну я и позвонил. Вот и все. Охота, правда, так и не состоялась. Бедняга Иван Семенович, кто бы мог подумать.

– Так, Виталий Егорыч, – решительно сказал Сыч. – Сейчас мы с вами вернемся в дом вашего друга пасечника, надеюсь, у него найдется бумага, и там все, что вы тут нам рассказали, вы напишете.

Козлов посмотрел в строгие глаза Сыча, потом в не менее строгие глаза Качибадзе и решил не спорить.

– Ладно, только если вы сами писать будете. И только то, что я вам сказал. А то я бумагу не подпишу.

Пасеку покидали одни. Козлов остался в доме, где они с пасечником решили еще раз помянуть Лапова. Пока писали показания, майору несколько раз звонили на мобильный, но он неизменно сбрасывал вызовы, стоило ему только взглянуть на дисплей.

– Кто это вам постоянно наяривал? – поинтересовался Качибадзе, когда они шли к оставленной на проселочной дороге «Таврии».

– Вован.

Качибадзе сразу догадался, о ком речь.

– Таратута! И вы сбрасывали его звонки?! Ему ведь наверняка доложили о двух трупах в городе и о том, что мы были рядом. Он хотел услышать объяснения, а вы… Он теперь вас на куски порвет.

– А тебе, значит, жалко меня?

– Вас нет. Мне себя жалко. Вы хоть и не подарок, но я к вам уже привык. Даже когда вы меня на три буквы посылаете, не обижаюсь. Подстраивайся теперь под нового, которого вместо вас назначат.

– Спасибо за искренность, Давид. Я тебя успокою. Никто меня на куски не порвет. По крайней мере, в ближайшем обозримом будущем. Я слово волшебное знаю. Как только Таратута его услышит, сразу шелковым сделается. Увидишь.

– Раз вы такой добрый, то может, объясните, что происходит? Какой смысл во всей этой утиной охоте? Почему убили Чикалюка? Какой смысл в показаниях этого Козлова? А то все молчите, все скрываете. А меня, между прочим, чуть не подстрелили сегодня. Так что имею право.

– Ничего я от тебя не скрываю. Просто хочу, чтобы ты сам, своим умом до всего дошел. Я знаю ровно столько, сколько и ты. А я уже сейчас готов назвать тебе имя заказчика убийств Лапова и Пасечника.

Качибадзе подождал продолжения, а когда понял, что его не будет, обиженно засопел.

– Хочешь подсказку? – сжалился Сыч. – Помнишь, как егерь произнес одну фразу, цитирую: «…Через десять дней после разговора с Серегой, как специально, приезжает ко мне покойный Иван Семенович Лапов и говорит, что скоро, мол, утки полетят…». Так вот ключевые слова здесь «как специально». И сегодняшнее веселое настроение Чикалюка – это, кстати, тоже подсказка. Так что думай.

Качибадзе немедленно принялся думать и так ушел в себя, что не заметил большой ямы на дороге, куда угодил правым колесом.

– Да чтоб тебя самого приподняло да треснуло! – крикнул Сыч, подлетевший до крыши кузова. – Смотри за дорогой лучше, а ребусы решать будешь после, Эйнштейн.

Качибадзе, у которого начался приступ кашля, не ответил.

* * *

Таратута если не стал шелковым, то по крайней мере был очень близок к этому состоянию, чем немало удивил секретаршу Жанну Игоревну Снегову.

Весь вечер у Жанны Игоревны было плохое настроение. По поручению Таратуты она отпечатала и отнесла ему на подпись проект письма «наверх» с просьбой начать против майора Сыча служебное расследование на предмет соответствия занимаемой должности. И теперь грустила, потому что давно была тайно влюблена в этого человека. Высокий, сильный, опытный, с седыми висками, в которых было что-то английское, грубоватыми, но мужественными чертами лица, он казался ей идеалом мужчины. А его руки! Такие сильные, уверенные. Чего бы она не сделала, чтобы оказаться в этих руках. Увы, предмет ее сердечных страданий не замечал ни этих пылких многообещающих взглядов, ни того, как, проходя мимо по коридору, Жанна Игоревна старалась как бы невзначай прикоснуться к его одежде, ни ее особенно ласкового голоса, когда по телефону внутренней связи она сообщала майору о предстоящем совещании. Только один раз перед 8 Марта он подарил ей шоколадку, и то, наверное, потому, что был навеселе.

– На месте? Доложите про меня, – равнодушно произнес майор, войдя в приемную, совершенно не обращая внимания на ее декольтированную кофточку, надетую исключительно для него.

«Бедняжка. Даже не подозревает, какие неприятности его ждут за этими дверями», – думала Жанна Игоревна, снимая телефонную трубку.

– Входите, Руслан Петрович, – пролепетала она.

Он вошел. Даже не взяв себе труд поблагодарить ее. Пусть это был бы молчаливый кивок, но все равно. Хоть какой-то знак внимания. Ну и черт с ним. Чурбан долговязый. Пусть его снимают с должности, пусть его даже переведут в другое место. Тем лучше, она забудет его, и ее страданиям наступит конец.

Через десять минут дверь дернулась. Жанна Игоревна уставилась на нее, гадая, насколько подавленным и разбитым выйдет оттуда мужчина ее мечты. Но вместо Сыча она увидела просунутую в щель голову Таратуты.

– Жанна Игоревна, сделайте нам с Русланом Петровичем кофейку. Мне без сахара. Благодарю.

Эта перемена в настроении шефа так удивила секретаршу, что она, забыв о поручении, долго сидела без движения. Только потом спохватилась, включила электрочайник, загремела чашками.

Волшебным словом, заставившим Таратуту сменить гнев на милость, было следующее – «Юрцышин». Подействовало оно, правда, не сразу.

– Не может быть! Юрцышин – заказчик! Не говорите ерунды.

Майор пожал плечами и стал терпеливо ждать, пока Таратута хорошенько вникнет в то, что он только что услышал. Это произошло даже раньше, чем он предполагал. Скепсис в глазах начальника быстро сменился радостным возбуждением:

– Излагайте.

Сыч изложил. Отправной точкой его умозаключений послужило ружье Лапова. Такой опытный и заядлый любитель охоты не мог взять с собой нестреляющее ружье. Вторым пунктом стало появление в компании нового человека, который назвался егерю опытным мастером охоты с подсадной уткой и через несколько дней сам Лапов предложил егерю отправиться на утиную охоту. «Как специально», – сказал егерь Козлов. Это и было специально. Лапов и Чикалюк знали друг друга и раньше. Чикалюк приходил к Лапову с просьбой уговорить руководителя фонда «Щит» дать средства для лечения ребенка. Официально «Щит» выделил смехотворную суму. Но деньги Чикалюк откуда-то получил. От некоего спонсора, имя которого не назвал даже супруге. Теперь понятно почему. Деньги ему дали не просто так. Он должен был их отработать. Как? Подстрелив на охоте Юрцышина. Для этого Лапов и ввел его в их компанию, но ввел так хитро, чтобы никто не заподозрил его причастности. Для этого и замок от ружья оставил, чтобы уж совсем от подозрений застраховаться. Вот только Юрцышин нанес удар раньше, потому что каким-то образом узнал о готовящимся покушении. Потому и на охоту не поехал. Боялся, что Чикалюк и без Лапова дело до конца доведет. А теперь и вовсе киллера к нему послал.

– Но какие у них могут быть мотивы? Они ведь всегда друг за друга держались. Юрцышин и эти двое.

– Держались до поры до времени. Пасечник с Лаповым вбухали в него много денег во время прошлогодних выборов. Поддерживали его.

Юношеские глаза Таратуты метнули молнии:

– Ну, насчет поддержки это вы мне не рассказывайте, знаем, что это за поддержка была.

Сыч молчал. Он не хотел говорить про свою прошлогоднюю болезнь, так как знал, что таким образом подставит Николая Богомаза, который исполнял обязанности начальника отдела, пока Сыч болел. Богомаз до сих пор подозревал его в симуляции и злился из-за этого. Не верил, что Руслан Петрович и вправду был болен.

– Ладно, кто старое помянет… Люди подневольные, а приказ есть приказ, понимаю, – смягчился Таратута. – Что дальше?

– Деньги, вложенные в Юрцышина, надо было либо отбивать, либо возвращать. Юрцышин, как известно, потерпел поражение, стало быть, полноценно отбить деньги не мог. Вернуть тоже не мог либо не желал. И, видимо, решил одним махом избавиться и от Пасечника, и от Лапова, а заодно и от долгов. Между ними самая настоящая гонка пошла, кто кого первым замочит. Кто победил – вы знаете.

Таратута задумался, но Сыч уже понимал, что эта задумчивость утвердительная. Еще бы, такая возможность появилась – разделаться с главным конкурентом своего отца!

– Звучит убедительно. Версией я доволен. Жаль, что это только версия. Эту бы версию да Богу в уши. Доказательств никаких. Показания егеря и отсутствие ружейного замка – улики слабые.

– Есть еще неизвестный спонсор.

– Вот именно, неизвестный. А ведь как было бы здорово прижать этого мерзавца Юрцышина!

В голосе Таратуты прозвучала такая безнадежная мечтательность, что Сычу на какой-то миг его даже стало жалко.

– Прижмем, – пообещал он, хотя никакой уверенности у него не было. – Главное – теперь мы знаем, в каком направлении работать.

– Вот и работайте. Даю вам карт-бланш. Вдову и родственников Чикалюка – в разработку. Благотворительный фонд «Щит» – то же самое. Надо будет с налоговой связаться, с ОБЭПом, пусть проверят все их расходы, доходы. За Юрцышиным установить наблюдение, телефоны – на прослушку. Впрочем, этим вам заниматься не стоит. Я сам дам указания службам внешнего наблюдения. Тут надо очень аккуратно, чтобы не заерзал раньше времени. При появлении новых данных по Юрцышину информировать меня в любое время суток. Вопросы есть?

Вопросов у Сыча не было, зато была просьба-предложение. Не считает ли нужным Владимир Михайлович принять меры, чтобы убрать Тараскина из категории особо опасных преступников, а то мало ли чего? Есть такие ребята, которые в случае обнаружения беглеца сначала выстрелят, а уж потом «руки вверх!» крикнут. Ежу ведь понятно, что Тараскин не виноват. Слишком мало времени прошло между его ссорой с Лаповым и убийством, которое, без сомнения, было весьма тщательно подготовлено.

– Преждевременно, майор. Если с заказчиком более или менее ясно, то с исполнителем у нас темный лес. Зачем Тараскин бежал, если он не виновен?

– На него было совершено покушение, я вам уже докладывал. Он спасался.

– Покушение? Обычная внутритюремная свара. Между арестантами такое случается. Но даже если, как вы утверждаете, его заказали, то не потому ли, что боялись, как бы он не заговорил? Значит, знал что-то, сукин сын! Знал, но молчал! И потом, если мы снимем с него статус особо опасного, об этом может прознать заказчик и забеспокоиться. А нам это надо?

Таратута еще отхлебнул кофе и заходил по помещению с видом Наполеона перед сражением. Надо сказать, что в роли начальника УБОПа молодой подполковник чувствовал себя достаточно уверенно. Может, и в самом деле был вундеркиндом.

– Я не меньше вашего, майор, хочу, чтобы Тараскин оказался невиновен. Во-первых, на УБОПе позора не будет, во-вторых, вы под удар не попадете. Но наши желания не всегда согласуются с реальностью. К тому же с этим Тараскиным еще одна неприятная деталь нарисовалась. Вы знали, что он в течении трех лет воспитывался в семье у своего троюродного дяди?

– Он что-то такое упоминал, но без подробностей.

– Сразу после побега мы отправили в Феодосийское РОВД письмо, чтобы за домом этого дяди наблюдение установили. На случай, если Тараскин вздумает там появиться. Заодно выяснили кое-какие подробности. Насчет самого дяди не скажу, не знаю, а вот его сыновья… Старший уже второй срок мотает, второй недавно после первого откинулся, но думаю, ненадолго. Против него ведется оперативная разработка. Представляете, в какой среде воспитывался ваш оперативник? А его еще на работу в органы взяли!

– А кто мог знать? Этот дядя ведь не был его официальным опекуном, поэтому его и не проверяли. У Тараскина мать жива.

– Я вас не виню. Но, как ни крути, если вашего опера признают виновным, крайним окажетесь вы. Как его непосредственный руководитель. Почему недосмотрели, спросят. А вы мне только-только начали нравиться.

Сыч кивнул, что могло бы сойти за знак благодарности. Идя к двери, он слышал, как за его спиной Таратута рвет какую-то бумагу. Возле двери он обернулся.

– До свидания, Владимир Михайлович.

– Удачи, майор, – ответил Таратута, выбрасывая в корзину клочки напечатанного секретаршей письма. Приговор майору Сычу откладывался.

В отдел Сыч вернулся поздно. Подчиненные уже разбежались. На месте оставался только Качибадзе. О его присутствии Сыч догадался, еще в коридоре услышав надрывный кашель Давида. Он выругал себя за то, что позволил парню не послушаться медика со «скорой помощи».

– А ты какого бэна здесь делаешь? Кыш домой! – напустился на него Сыч.

– Мало ли, – тяжело дыша, ответил Давид. – Может, приказания какие-то будут. А вы все еще мой начальник?

– Кто бы сомневался. А этот наш Таратута не такой уж дурак, каким показался на первый взгляд. Все, можешь выключать компьютер. Закрываем лавочку.

На улицу вышли вместе. Сыч, не дожидаясь приглашения, забрался в машину Качибадзе.

– Подбросить вас домой, Руслан Петрович?

– Еще чего не хватало. Меня соседи засмеют, если увидят, на какой таратайке я приехал.

– Куда же мы едем?

– В больницу.

Качибадзе удивился:

– Вы заболели?

– Нет… Ты заболел.