Прохладный вечерний ветер свистел в темных квадратных проемах недостроенного торгового центра. В быстро сгустившихся сумерках здание своими очертаниями напоминало египетского сфинкса. Из одного из оконных проемов, как раз в том месте, где у сфинкса должен был располагаться отбитый наполеоновскими артиллеристами нос, торчала железная Т-образная балка, на которой, вцепившись в нее обеими руками, висел человек. Еще один силуэт стоял в проеме, у самого края.

– Ну что, Сан Саныч, набегался? Дальше, кажется, бежать некуда, – сказал тот, что был сверху.

Побегали они славно. Увидев, что погоня ведется на велосипеде, Сан Саныч бросился через кусты еще нераспустившейся сирени и вбежал в проходной подъезд длинного многоэтажного блока. Чтобы продолжить преследование, Юлий вынужден был оставить велосипед. Сан Саныч драл пятки, как молодой сайгак. Через проходные дворы и улицы, через канавы и спортивные площадки, через детские садики и автомобильные паркинги. Погоня закончилась только здесь, на верхней площадке замороженной стройки. Как бы быстро для своего возраста (и не только для своего) ни бежал Волков, оторваться от настырного преследователя ему не удалось. Пытаясь схитрить, он вылез из окна и притаился, ухватившись руками за выступающую на улицу металлическую балку, уперев ноги в торчащую из стенных швов арматуру. Это оказалось не самым лучшим решением – арматура согнулась под тяжестью тела, и Александр Александрович повис в пустоте на высоте пятого этажа жилого дома, а шум привлек внимание Юлия.

– Тяжело, небось, так висеть? – участливо спросил Юлий. – Может, избавить тебя от страданий?

Юлий сделал вид, что собирается выстрелить.

– Не стреляй, прошу, не надо, – взмолился Волков, болтая ногами в темном пространстве.

– Я подумаю. При одном условии. Ты скажешь, кто меня тебе заказал, а я, так и быть, тебя не убью. Только говори быстрей, а то полетишь вниз, как мешок с кизяками.

– Ты кто? Я тебя даже не знаю.

– Меня зовут Юлий Тараскин. Вспомнил теперь?

– Да. Вспомнил. Тараскин… мент Тараскин.

– И как насчет заказчика?

– Дай слово, что не убьешь.

– Падлой буду, – улыбнулся Юлий и для верности даже провел ногтем большого пальца себе по шее. – Говори.

– Я не знаю имени. Между нами был еще посредник. Так всегда бывает, когда заказ приходит из-за бугра.

– Заказчик находится за границей? Не может быть! Кому я там нужен?

– Клянусь, не вру.

– Где именно? В какой стране?

– Австрия или Швейцария. Возможно, Венгрия, но маловероятно.

Юлий опешил.

– Не может быть, – повторил он.

– Может. Австрия или Швейцария. Точно говорю.

Даже в сумерках Юлий видел, как лицо Волкова наливается кровью от напряжения. Лысина блестела от пота. Тяжело дыша, он жалобно смотрел на Юлия.

– Помоги. Дай руку. Больше не могу. Сейчас сорвусь. Ты же слово дал. Я тебе правду сказал.

Юлий несколько секунд подумал, вздохнул и спрятал оружие.

– Слово давал. Все верно. Не убивать тебя слово давал. И я этого не сделаю. Прощай, член-голова на змеиной шее. Может, где-нибудь и встретимся. В другой жизни.

Повернувшись, Юлий пошел к лестнице. Волков остался висеть. Через минуту с торца стройки, где был главный вход, в темноте послышались удаляющиеся шаги человека. Но вместо того, чтобы полететь в пропасть, Волков хладнокровно, повисев для верности еще секунд двадцать, перебрал два раза руками, чтобы оказаться у самой стены, резко подтянулся и через миг уже сидел на парапете оконного проема.

– Встретимся, встретимся, – вслух проговорил он в темноту. – В этой жизни встретимся. И гораздо раньше, чем ты думаешь.

Перебросив внутрь ноги, Волков встал, спокойно отряхнул с одежды пыль и не спеша стал спускаться. Странно, но он совершенно не думал о том, что только что чудом избежал гибели, или о том, что теперь скорее всего ему придется бросить все и залечь на дно. Все его мысли, что и час назад, по-прежнему вертелись только вокруг чемодана-мыльницы. Александр Александрович все пытался понять, правда ли, что деньги были спрятаны в одном из частных домов Вышгорода, или же рассказ майора и появление Тараскина являлись частями подстроенного против него заговора? Додумать до конца эту мысль ему помешал силуэт человека, стоящего на последнем этаже напротив лестничного пролета.

– Не зря меня томило нехорошее предчувствие. Мой брат таки оказался размазней и не смог довести до конца то, что начал. Учи его, учи, все равно одни двойки, – раздался низкий голос.

Волков остановился. Этот голос он узнал бы даже в состоянии старческого слабоумия. Голос принадлежал Артуру Медведю. В голове у Сан Саныча успело пронестись быстрее молнии: «Предложить денег… пообещать переписать ресторан… вспомнить, какой прекрасной командой мы когда-то были… уже нет ни Иосифа, ни Сяна, ни Андрея с Семеном, есть только мы… мы вместе начнем все сначала…».

От руки Артура блеснуло коротким огнем. Александр Александрович качнулся назад, но сумел не упасть на спину. Ноги его медленно согнулись, и он сначала сел на ступеньки, потом так же медленно лег. В сознании еще какое-то время бессмысленным хороводом кружились слова: «Деньги… Вышгород… Тараскин… деньги», но их смысл постепенно угасал, пока они не превратились всего лишь в яркие точки – отблески былых символов, которые в свою очередь тоже очень быстро растворились в бездонной пустоте.

Артур, тщательно протерев пистолет, оставил его рядом с телом, вышел на улицу, где его ждал «Шевроле-Авео». Жаль, что с братом он так и не поговорил. Надо было спешить. Через четыре часа они с Ефрейтором уже должны будут садиться на самолет в аэропорту Борисполь.

* * *

Юлий шел домой. Небо было темное и очень глубокое. Как черный океан. Приятная ночная прохлада окутывала разгоряченное тело, и Юлий замедлял шаги, чтобы продлить свое пребывание под открытым небом. Он наслаждался этой ночью, наслаждался необъятностью неба, ласкающей прохладой воздуха. Даже намеренно старался пока не думать о том, что узнал от Волкова, и полноценно насладиться прогулкой. Однако чем ближе становился дом, тем настойчивее эти два слова вспыхивали в разгоряченном уме. «Австрия или Швейцария». «Швейцария или Австрия». Швейцария! Именно Швейцария. Только в этой стране у Юлия была одна знакомая. Эвелина Юрьевна. Его мать. По крайней мере по документам. Но если это она, то зачем? Что он вообще знал об этой женщине, кроме того, что она была женой его отца? Отца тоже по документам, но тем не менее человека, которого он любил и будет любить всегда, чтобы бы там ни говорил его брат.

Да, Эвелина Юрьевна никогда не относилась к нему как к приемному сыну. Да, она была равнодушна и после смерти мужа сразу сплавила Юлия к родственникам покойного. Но ведь не отказалась же совсем. Могла ведь признаться, что он ей не родной. и поставить точку. Так нет же. И деньжат изредка подкидывала, и учебу оплатила, а под конец вообще к себе позвала. На работу собиралась устроить. И даже назвала его как-то ласково. Всего лишь раз в жизни, но назвала. Как там она сказала? Мой бедный малыш. Юлий еще очень тогда удивился, услышав это.

А может, в этом и кроется разгадка? Разве это не странно, что безразличный к нему человек хоть и держит его на расстоянии, но почему-то не рвет с ним связь и даже настоятельно зовет к себе, чего раньше никогда не было? Что-то тут не так. Может, затем и позвала, чтобы прикончить, когда он окажется рядом? А когда он не смог приехать по причине ареста, заказала его через посредника местным бандитам. Выходит, он теперь обязан Голобобову, который, арестовав его, спас ему жизнь? Равно как и Ольге. Но почему Эвелина Тараскина так хочет его смерти?

Юлий поднялся на свой этаж, позвонил в дверь. Странное это чувство, когда звонишь в дверь, в которую никогда не звонил раньше, потому что открывать было некому. Никто и никогда его здесь не ждал, поэтому Юлий сам вставлял ключ в замочную скважину, поворачивал и проходил в пустую темную квартиру. Но не теперь. Теперь во всех комнатах горел свет. На кухне гудела газовая колонка, бежала вода, в ванной дребезжала стиральная машина, в коридоре гудел пылесос. На пороге в клетчатом переднике стояла Алена. Он улыбнулся.

– Привет. Что у тебя тут происходит? Соседей разбудить не боишься? Час ночи!

– Не боюсь. Они так долго наслаждались покоем, который шел от этой квартиры, что один раз могут и потерпеть. У тебя тут столько пыли собралось. Приглашать невесту в такую грязную нору! И хоть бы покраснел.

– Не понял, разве кто-то хоть слово говорил о невесте?

– Я сейчас говорю. Потому что пока дождешься от вас, состариться можно.

– А как же насчет кривого носа?

– Ничего. Стерпится-слюбится.

Юлий прошел внутрь. Спросил:

– У тебя роуминг на мобильном есть?

– Имеется. А что?

– Пока не знаю. Может пригодиться.

– А меня задержать хотели. Как важного свидетеля. Майор Голопузов.

– Голобобов.

– Я и говорю, Голожопов. До чего ж противный мужик. Он собирался меня арестовать, так этот твой Сыч его чуть за это не убил. Может, и убил бы, если бы полноценно двигаться мог. У него все бока отбиты. Его потом в больницу отвезли. И женщину тоже. Сыч попросил меня передать тебе, что надо говорить, чтобы объяснить наличие у тебя ствола.

– В курсе. Я уже навещал его в больнице.

– И ее?

– Ее завтра. Она еще очень слаба.

– Только не думай, что отпущу тебя одного. Чтобы эта «психичка» многомудрая тебя опять охмурила? Так я ей и позволю.

– Квартиру быстро нашла?

– Меня Давид сюда привез. У него «Таврия», но он все равно очень милый. Байк, как в прошлый раз, на багажник закинули. Кстати, а где твои колеса?

– Обронил по дороге. Представляешь?

– Жаль. Хотя все равно он у тебя был…

– Полный отстой, ты говорила.

Алена поцеловала его и удалилась на кухню. Пользуясь этим, Юлий схватил лежащий на тумбочке в прихожей ее мобильный телефон и прошел в комнату. По памяти набрал номер Эвелины Юрьевны. Он знал, что она тоже любила ложиться очень поздно.

– Привет, это я.

– Юлий?

– Да, Юлий. И, как видишь, все еще живой, несмотря на твои старания.

На другом конце повисло молчание.

– У меня только один вопрос. Почему? Я не буду тебя преследовать, но ответь мне на него.

– Ты меня давно преследуешь. С первого дня твоего появления в моей семье. Сначала ты украл у меня моего мужа. Теперь ты крадешь мои деньги.

– Не понял. О чем это ты? Какие деньги?

– Думаю, ты сам скоро об этом узнаешь.

– Как хочешь. Преследовать, я сказал, тебя не буду. Но имей в виду, если со мной что-то случится, слишком многие будут в курсе, кого надо искать.

Эвелина Юрьевна отключилась. Юлий вернул телефон на место. Вовремя. С кухни вернулась Алена. В руке у нее был длинный продолговатый конверт.

– Я тут твой почтовый ящик проверила. В основном рекламные проспекты, счета за коммуналку, которые надо оплатить. И одно письмо из Швейцарии. Но не от мачехи. А из банка в Цюрихе.

– С чего ты взяла?

– Так написано же.

Юлий, не зная ни одного иностранного языка, тупо вертел в руках письмо. Алена, поняв, в чем дело, вырвала его у Юлия.

– Дай сюда, неуч.

Разорвав конверт и пробежав письмо глазами, Алена ошарашенно села на кровать.

– Знаешь, а это удачно мне пацаны палку в колесо вставили.

– Почему?

– Потому что иначе я бы не познакомилась с тобой.

Некто герр Шлосс Альберт свидетельствовал герру Тараскину Юлию свое почтение и сообщал, что с мая сего года в связи с достижением двадцативосьмилетнего возраста герр Тараскин вступает в полноправное распоряжение счетом, открытым на его имя его отцом герром Тараскиным Сергеем в августе 1993 года в банке, которым вышеупомянутый Шлосс имеет честь управлять. В связи с вышеизложенным выданная герром Тараскиным Юлием доверенность фрау Тараскиной Эвелине на право получения от его имени тридцати процентов прибыли от вклада утрачивает свою силу. Все вопросы, связанные с управлением счетом, можно задавать по указанным ниже телефонам. В заключение герр Шлосс выражал уверенность и надежду на дальнейшее плодотворное сотрудничество.

– Ничего не понимаю, – помотал головой Юлий.

– Да что тут понимать? Твой отец, зная, в какое неспокойное время живет, положил на твое имя деньги. Сказать тебе об этом он, правда, не успел. Деньгами со счета ты смог бы пользоваться только по достижении двадцати восьми лет. Видимо, он решил, что до этого времени у тебя еще ветер в голове гулять будет. В общем правильно решил. Но ты мог каждый год снимать тридцать процентов прибыли с вклада. Правда, вместо тебя это почему-то делала твоя юридическая мать. Ты зачем ей доверенность дал?

– Да не давал я ей никакой доверенности. Хотя…

– Вот именно «хотя».

Когда Юлий только вернулся из Феодосии, мать прислала ему какие-то бумаги на немецком, которые надо было подписать и заверить подпись. Сказала, что хочет открыть от его имени счет, на который сама будет класть деньги и сама же от его имени переводить на счет учебного заведения. Так, мол, дешевле получится. Что-то связанное с налогами. Так она объяснила.

– Одним словом, развела она тебя. Хорошо, что отец запретил тебе до этого года полностью счетом распоряжаться. Иначе тебе бы только дырка от бублика досталась. Не понимаю только, почему она столько времени ждала, чтобы тебя укокошить. Ты ведь и женится давно мог, и своих собственных наследников завести.

– Не знаю. Убийцами тоже не сразу становятся. Созреть надо. Может, с мужчиной каким сошлась, который надоумил ее или с посредником свел. Посредники заказных убийств на бирже труда не регистрируются. Тут особые знакомства нужны. А там в письме не написано, сколько денег?

– Нет. Думаю, достаточно. Из-за ерунды человека не приговаривают. Завтра позвонишь в банк и узнаешь.

* * *

На следующий день Юлий навестил в больнице Ольгу. Держалась она молодцом. Ран и синяков на ее теле хватало, но ничего такого, что не могло бы зажить, не было. Назавтра ее уже обещали выписать. Ольга благодарила Юлия за спасение, говорила, что до сих пор не может себе простить, что сдала Голобобову запись со сном Юлия. Также подробно рассказала ему о своей встрече с Александром Александровичем, о разговоре с ним и о том, что за этим всем последовало. Юлий нахмурился. Он не ожидал, что все зайдет так далеко.

– Ты еще кому-нибудь об этом рассказывала? Ну, про детей, про детский дом.

– Тебе первому. Собиралась рассказать Руслану Петровичу, но не вышло. Почему, знаешь сам. Следователь обещал к трем часам прийти.

– У меня к тебе просьба. Будешь говорить со следаком – не касайся темы про убийство Лапова. И чтобы никакой телепатии. Никакого детского дома. Меня, слава Богу, уже не преследуют, так что пусть мой вещий сон так и останется в разряде необъяснимых явлений. Скажешь, что разыскивала человека с чемоданом, который предположительно мог быть на том мосту. Его же разыскивал Волков, который решил, что ты знаешь больше, чем он, и решил взять тебя в оборот. Этих объяснений будет вполне достаточно, тем более что никого искать не надо. Убийцы стекольщика, они же твои обидчики, все на месте. Лежат себе в морге и никого не трогают.

Ольга долго думала, потом поняла:

– Ты его нашел. Своего брата.

– Нашел. Поверь, он не самый плохой человек из тех, кто нас окружает. Во всяком случае получше, чем Лапов с Пасечником. К тому же это он сдал мне Волкова. Вчера, когда я появился перед твоим домом, но сначала его машину срисовал, знал, что он на «ягуаре» ездит, после его самого увидел, с подручными и Русланом Петровичем. Сразу все понял.

– Зачем ты шел ко мне?

– Вообще-то я Руслана Петровича искал. Качибадзе, сотрудник наш, сказал, что ты просила его прийти. Так ты поняла насчет моей просьбы?

– Поняла. Не бойся, о твоем брате никто ничего не узнает.

– И ты тоже ничего не бойся. Ничего и никогда. Живи спокойно.

В коридоре Юлия ждала Алена. Ревновала, хоть и старалась этого не показывать.

С телефона подруги Юлий связался с банком в Цюрихе. На его счету оказалась сумма в два с половиной миллиона долларов. Для начала новой жизни было совсем неплохо.

– Не могу понять, откуда у твоего отца такие деньги? Ну предприниматель, ну успешный. Но не олигарх ведь. Ты сам рассказывал, что все ваши свободные средства были вложены в ресторан и производство, которые у вас потом отняли.

Юлий только улыбался. Он догадывался откуда. Из чемодана с наклейкой немецкой красавицы.