Мне триста лет. Мой механизм распался, перебирая в пальцах этот ветер, гребя на месте, деревянный мозг, куда б ни шел, повсюду натыкался на пустоту. Я никого не встретил, кто мне помог бы перекинуть мост от этой потемневшей крестовины, расплющенной со страшным наиряженьем усилием, похожим на усы, до глубины, где, подставляя спины раздавленному надвое теченью, вращаются такие же винты. Напрасно я стремился, пропуская изрезанную плоскостью громаду сквозь пищеводы приводных ремней, заделать брешь в сознании. Глухая струилась плоть, подобно водопаду, и исчезала между двух камней. Я видел степь и дерзкий элеватор, и поршневые страсти Ползунова, и террикон, и домну на крови. Я расправлял сознанье, как локатор, но, как всегда, недоставало снова хорошей смазки, дружбы и любви. Мне триста лет. Под жаворонком жирным, купающимся в небе оловянном, я лопасть побелевшую держу и, как пилой заржавленной, по жилам рассохшимся, пустым и деревянным таким подобьем ножика вожу.