Утро следующего дня началось с необычайного происшествия, буквально перевернувшего всю лагерную жизнь. Перед подъемом Говорилыч Плюшкин забежал по какой-то хозяйственной надобности к начальнику лагеря и обнаружил у него под дверью записку, которую тут же и вручил еще не вполне проснувшемуся Достоевскому.
— «Загляните под Верблюд-камень, и вы найдете там решение ваших проблем», — хлопая глазами, прочел Олег Иванович. — Подпись: «Огонь…» Огонь… Кто такой Огонь?
— Огонь — это гора, — исправно доложил Говорилыч.
— Какой ты умный, Гаврилыч! — рассердился Достоевский. — Тебе, часом, череп не жмет? А то я без тебя не знаю, что Огонь — гора! Кто прислал записку? Гора?!
— Я не знаю, — честно признался завхоз.
— Наверное, пацаны прикалываются, — предположил Олег Иванович.
— А по почерку? — прищурился Говорилыч.
— На компьютере напечатано, — протянул записку Достоевский. — Значит, точно дети.
Говорилыч внимательно осмотрел бумагу на просвет, понюхал.
— Ты еще пожуй, — посоветовал Олег Иванович. — Ну что, пойдем глянем? Мало ли что…
Полчаса спустя они подошли к скале, и впрямь похожей на огромного двугорбого верблюда.
— Вон оно, — почему-то шепотом произнес Говорилыч, увидев торчащий из расщелины пакет, — решение всех проблем…
Достоевский потянулся было к таинственному сюрпризу, но Говорилыч вдруг ухватил его за рукав:
— Погоди, Иваныч! А вдруг это… как его? Взрывное устройство? А вдруг — терроризм и все такое?
— Чего-о?
— Надо бы сначала саперов вызвать. С собаками!
— Ага, — кивнул Достоевский, — и бригаду из психушки… для тебя!
Он нагнулся, извлек из расщелины пакет, развернул — и обомлел.
— Ёш твою клеш, — потрясенно выдохнул Говорилыч. — Похоже, не пацаны…
В пакете лежали аккуратно упакованные стодолларовые пачки.
Ну и дела! Мир полон чудес, а наше правдивое повествование — в особенности! Некто, пожелавший остаться неизвестным, передал на нужды терпящего бедствие лагеря именно ту сумму, которая позволяла решить все его проблемы. Асисяй теперь мог быть спокоен: за завтраком ему было обеспечено масло. Говорилыч мог продолжить затеянную им покраску забора. Терпеливые инструкторы теперь получат зарплату, и даже непреклонный пред любыми уговорами жокей Валерий Павлович немедленно приступит к седланию всех имеющихся лошадей, вплоть до застоявшегося в загоне красавца Гарри.
Однако тут есть одна запятая. Мы охотно примем любого героя, решившего появиться на подмостках в маске или, более того, пожелавшего вовсе там не появляться, а действовать за кулисами, не называя своего имени, — такими героями полна мировая литература. Мы готовы восхищаться ими и, быть может, даже им подражать. Однако в реальной жизни человек, бросающийся такими деньжищами, просто обязан представиться. Иначе нельзя. Иначе возникают вопросы: кто этот неизвестный доброжелатель? Имеем ли мы моральное право воспользоваться его щедростью?
— И этот неизвестный передал лагерю десять тысяч долларов! — говорил на утренней линейке Достоевский, оглядывая притихший строй. — Оставив подпись: «Огонь»… Естественно, очень хотелось бы знать, кто этот Огонь. Кто этот, понимаешь, граф Монте-Кристо?
Ребята переглянулись.
— Не знаете? Тогда давайте думать и решать вместе. Надеюсь, вы понимаете, — продолжал Олег Иванович, — что просто так эти деньги, ясный перец, мы взять не можем? Мы должны знать, откуда они и на каких условиях нам их, может быть, ссужают…
— А там не сказано, на каких? — уточнила Винни.
— Нет. — Достоевский вытер со лба испарину.
— А может, это не в долг, а подарок нам, детям, а? — предположила Фифа.
— А может, это деньги от наркоманов? Ну, то есть от наркодельцов? — Тормоз выразительно, с прищуром посмотрел на Достоевского. — И они у нас тут типа отмываются?
«Сексот» бросил взгляд на Виктора Сергеевича, как бы желая справиться: ну, как я его поддел? Однако лицо Клона, как и подобает сотруднику спецслужб, осталось непроницаемым, только где-то мимолетно промелькнуло в глазах насмешливое: ну, ничего, ничего поддето…
— Хватит трепаться, — сказал ничего этого не заметивший Достоевский. — Я вижу, ничего толкового от вас не услышишь. Значит, будем считать, что мы ничего не получали.
— Почему это? — вскричала Винни. — Нет, так не пойдет! Давайте будем считать, что мы их просто нашли. Как клад…
— Да, — кивнул Достоевский, — но в этом случае мы обязаны сдать этот клад государству и получить только свои законные двадцать пять процентов…
— А зачем платить? — удивился Асисяй. — Никто же не узнает.
— Как это — не узнает? Непременно узнает, — махнул рукой начальник лагеря. — Тайное, ясный перец, всегда становится явным. Но, как говорится, не в этом дело…
— А в чем?
— В том, что жить надо по закону. Даже если это невыгодно и неприятно…
— Ха! А кто так живет? — иронически выкрикнул Тормоз. — Конкретно!
Достоевский замялся. Он знал, что так живут далеко не все. Быть может, даже не большинство. Но, битый жизнью, дважды раненный и контуженный, он был уверен, что жить надо именно так, и никак иначе. Поэтому и ответил:
— Ну, будем надеяться, так живут ваши родители…
В шеренгах кое-где послышались смешки.
— …и наш лагерь, — сурово добавил Олег Иванович, оглядывая притихший строй.
— И что же теперь будет? — спросила Джейн.
— Я уже вызвал милицию и налоговую инспекцию, — сказал Достоевский. — Будем решать…
— Ну, это уж ваще! — завопила Фифа. — Эти крендели у нас все отберут. Вы что, ящик не смотрите?
— Отставить жаргон, — сказал Достоевский. — Прошу говорить по-русски!
И тут вся шеренга загалдела:
— Это ведь явно подарок нам, детям…
— Конечно! Подарок от неизвестного спонсора!
— А если в долг, мы отдадим! Когда деньги придут!
— Олег Иваныч, ну, пожалуйста!
— Ваша позиция мне ясна, — улыбнулся Достоевский, — и частично совпадает с моей. Как говорится, будьте покойнички! Сделаем все, что от нас зависит… Р-разой-дись!..
Разойтись — разошлись, и не только буквально. Разошлись, разыгрались в лагере страсти по найденным десяти тысячам, и какие страсти! Мнения среди ребят, как водится, разделились. Одни считали, что Достоевский прав и деньги какого-то непонятного Огня брать нельзя, чтобы не навлечь на себя большей беды, чем перебои с финансированием. Но таких было меньшинство. Большинство полагали, что дар нечаянный принять надо, а там, дескать, разберемся. И те и другие сходились в одном: никому не хотелось закрытия лагеря и досрочного возвращения в город.
Наиболее кипучие дебаты шли внутри «великолепной шестерки». Они не прекращались весь день и не закончились даже за ужином. Уничтожая содержимое своих тарелок, батакакумба вела свое расследование на злобу дня.
— Чё-то я буксую, никак не въеду, — проговорил Асисяй, втягивая в рот длиннейшую макаронину. — Кто ж нам эти десять тонн баксов подогнал?
— Полная засада, — согласилась Джейн, потягивая апельсиновый сок. — Ну, напрягите черепок! У кого из местных много бабок? Только у этих, кто дорогу строит. А им это на фиг не нужно…
— Отец всегда говорит — ищи, кому выгодно, — выдал версию Лешка. — А выгодно это только телевизионщикам, которые лагерь раскручивают…
— Да кому ваще выгодно деньги на ветер швырять? — вскинулся Асисяй. — Никому! Телевизорщики могли официально перечислить, как спонсоры… Нет, Огонь — это чтобы запутать! — Тут он повернулся к Саше: — Может, это твой дед? Это ж он нам про Огня и разбойников вкручивал! Пещерные тайны, то да се… Только откуда у него такие деньги?
— А главное — зачем это ему? — подхватила Саша, вытирая губы салфеткой. — По-моему, Лешка прав: у этих телевизионщиков денег куры не клюют. Вдруг они потом объявятся: здрасьте, мы передача… э-э…
— «Отгадай не отгадай, все равно пройдемте в рай!» — с набитым ртом подсказал Леннон.
— Во, точно! — сказала Саша и спародировала телеведущую: — «Мальчик, ты знаешь, кто такие покемоны? Получи приз! Ах, не знаешь? Ну, тогда, наверное, мама или дядя знают — все равно получи!»
— Точняк, ребя! Это они! — поддержал ее Леннон. — А вдруг эти ящиковые нас, как этих, за стеклом, втихаря снимают? Типа реальное шоу? А потом сравнят с тем, что Лешка наснимал, и скажут — у нас интереснее?!
— Откуда снимают? Из космоса? — усомнился Лешка.
— А может, кто-то Достоевского хочет подставить — мол, взяточник? — вдруг осенило Сашу. — И назначить нам другого начальника?! Вроде проверки на вшивость: возьмет или не возьмет? Кто ему мешал деньги себе в карман положить? Тогда это бандитские деньги, и брать их нельзя!
— Надо его предупредить, чтоб не брал, и все! — предложил Леннон.
— Не брать — и по домам? — возразила Джейн. — И лагерь на замок? Нет, мне тут такой рафинад… Я домой не хочу. Пусть будет Огонь!
— Огонь, — презрительно хмыкнул сидящий за соседним столом Тормоз, из чего следовало, что весь предшествующий разговор не оказался для «агента 007» секретом. — Вам только скажи: Огонь, вы уже и клювы разинули…
— Может, ты в курсе, чьи это деньги? — спросил Леннон.
— Стопроц, — не замечая иронии, подтвердил «агент». — Это бабки бандюковские. Только не те, что вы думаете.
— А чьи? — спросил Лешка.
— Так я вам и сказал, — загадочно усмехнулся «мистер Бонд». — Сами соображайте! Чел, можно сказать, из вашей тусы…
Ребята в недоумении переглянулись, причем Саша уронила на колени сосиску.
«Бонд» хранил молчание, хрустя подаренными Клоном чипсами.
— Нет, ты давай конкретно, — потребовал Лешка. — Знаешь — говори!
«Агент», не теряя хладнокровия, до ответа не снисходил.
— Колись, а то я на тебе щас приемчик отработаю, — пригрозил Муромец.
«Джеймс» смерил его презрительным взглядом. Ему было жаль эту мелюзгу. О, если бы они догадывались, с кем имеют дело!
— Да ничего он не знает, — отмахнулась Джейн. — По фейсу видно — nothing…
— Что ты сказала? — вдруг взвился «мистер Бонд», удивительнейшим образом обнаруживая незнание своего родного английского языка.
— Да какая ваще разница, кто подкинул бабки? — возмутилась сидящая рядом с «агентом» Винни. — Достали! Типа дают — бери, бьют — беги!..
— Рано или поздно все равно просечем, — пообещал Асисяй, — кто такой этот Огонь…
— Разговорчики! — прикрикнул инструктор.
И тут через распахнутое окно столовой ребята увидели, как к воротам лагеря — одна за другой — подъехали две легковые машины.
— Из милиции, — определил Асисяй. — И налоговая…
С этого момента центр всеобщего внимания переместился в кабинет Достоевского, где решалась судьба найденных им денег, а стало быть, и судьба самого лагеря. Совещание, как и следовало ожидать, затянулось, и мало-помалу болеющая за исход дела ребятня разбрелась кто куда. Остались самые стойкие, и в их числе — батакакумба. Как всегда, в полном своем составе…
Стемнело. В кабинете Достоевского загорелся свет. Напротив его окон, взобравшись на спины Муромца и Лешки, Тормоз, как человек в криминальной сфере наиболее продвинутый, следил за развитием событий и одновременно комментировал их ход. Это был его звездный час — ведь, не ограничиваясь простым докладом, он выдавал еще и собственное понимание происходящего!
Освещенная комната снаружи напоминала театральную сцену, на которой разыгрывалась напряженная пантомима.
В кабинете было сильно накурено. Налоговик и сотрудник милиции что-то по очереди говорили. Жестикулируя, расхаживал взад-вперед Достоевский. Периодически собеседники в ответ на его аргументацию, не соглашаясь, отрицательно мотали головами. Говорилыч с убитым видом сидел в углу.
— Ну, что там? — потянула Тормоза за штанину Джейн.
— Все то же, — мрачно поведал комментатор. — Не ведутся… Этот, из ментовки, видать, совсем кибер… Репой машет… Уперся рогом — и ни в какую!.. Судя по прикиду, это не опер…
— Бедный Достоевский, — вздохнула Винни. — Третий час их убалтывает…
Невдалеке от домика шофер безуспешно пытался запустить двигатель черной «Волги».
— Его «баржа», — сказала Фифа. — Мента.
— А налоговик на чем приехал? — спросила Винни, указывая на чью-то красную «Таврию». — На «ставриде»?
— Щас! — рассмеялся Тормоз. — Где ты такое видела? Налоговики все на «кабанах» шарят!
— Каких кабанах? — ужаснулась Саша.
— На «мерсах»! Каких… — пояснил Асисяй. — А этот на «шевроле» прикатил. Сам видел, как он топил на все деньги…
— Эй, комментатор, — крякнув, подал снизу голос согнувшийся Лешка, — ты пореже переминайся-то… Не топчись… не колибри!
— Вес-то бараний, — буркнул Муромец.
— Ну, что там? — теребила Тормоза Саша.
В кабинете в этот момент высказывался налоговик.
— Теперь налоговый крендель чё-то впаривает, — доложил комментатор. — Отстойный тип, по всему видать…
— Олег Иваныч от него, наверное, совсем скис, — посочувствовала Саша.
— Замухаришься, если тебя два часа подряд лечат, — отозвался Тормоз. — Не пройдет халявка. А все почему? Не тот базар!
— А какой надо? — спросила Джейн.
— Элементарный, Ватсон! — запальчиво вскричал комментатор. — Я б им сказал: а ну, падай в долю, дауны! Отстегнул бы им, и все дела!
— Не прыгай! — рявкнул снизу Муромец. — Кому говорят?!
— Ты что, с ума сошел? — возмутилась Саша. — Чтоб Достоевский им взятку дал?!
— Не, Ясный Перец такой совет не словит, — с сожалением покачала головой Винни. — Сто пудов… А ваще это вариант! Вот трабл реальный…
А в это время, не подозревая, что является предметом столь пристального внимания, троица в кабинете продолжала следующий разговор.
— Ну, а теперь хотелось бы кое-что уточнить. — Сотрудник милиции в капитанских погонах повернулся к Достоевскому: — Вы жаловались, что ваших подопечных чуть было не подавили бульдозерами, и говорили, что это безобразие кто-то из детей якобы снял на видео… Могу я ознакомиться с этим, так сказать, вещественным доказательством?
— Конечно!
Достоевский подошел к столу, выдвинул ящик и вынул кассету.
— Обвинение достаточно серьезное, — продолжал капитан, — и оно, как вы понимаете, должно быть подкреплено фактами…
— Видеозапись — это факт, с которым не поспоришь!
Достоевский вставил кассету в видеомагнитофон, нажал кнопочку на пультике.
— Вот, пожалуйста…
Но на экране вместо обещанного компромата возник фрагмент знаменитого «Гарри Поттера».
Милиционер и налоговик переглянулись.
— Очень интересно, — иронически покрутил головой капитан. — Против кого будем возбуждать уголовное дело? Против колдунов или фей?
Достоевский остолбенело смотрел в телевизор. Он и сам не мог объяснить того, что приключилось с кассетой. Только вчера ведь была бульдозерная атака, и вдруг — «Поттер». Что же это творится, а?!
Из тех, кто наблюдал за происходящим, только одному было известно, что означала эта удивительная метаморфоза, и был им не кто иной, как взгромоздившийся на плечи своих товарищей комментатор. Только ему было видно, как Достоевский что-то говорил, обращаясь к своим собеседникам.
— Достоевский кинцо в видак зарядил, — вдруг как-то сник и обеспокоился Тормоз. — Удод какой-то на швабре летает… О, смотреть чё-то не стали. Им щас не до этого ботана. Видать, не в масть!
Настроение у «агента 007» заметно испортилось.
— Да ну, надоело, — пробормотал он и спрыгнул на землю.
— Погодите! При чем тут Гарри Поттер? Леш, а наша кассета где? — спохватилась Саша.
— Где-где… у Достоевского.
— По телику показывали, как во время съемки один оператор нечаянно в воду упал, — неожиданно почему-то вспомнил Леннон, — а дело было в Африке. Так вот, на него крокодил набросился…
— И что? — спросила Джейн.
— А то, что пока этого оператора крокодил ел, другой оператор — его товарищ, — вместо того чтобы помочь, снимал, как он его ел. А потом этот сюжет продал. За миллион баксов!
— А чем можно помочь, — удивился Тормоз, — если крокодил уже кого-то ест? Тут уже кранты — типа тушите свет!
— Правда, после этого ему никто из операторов уже руки не подал, — добавил Леннон, — и из операторов его вышибли…
— И плевать, — мрачно высказался Тормоз. — На фига ему быть оператором, если у него лимон в кармане?
— Рассуждаешь, как козел, — возмутилась Джейн.
— Чего-о?! — вскипел Тормоз.
— К чему это ты вспомнил? — насторожился Лешка. — К тому, что я снимал, когда Сашка под бульдозеры шла?
— Сам не знаю, — пожал плечами Леннон.
— Да он потом сам меня догнал, — вступилась Саша. — И рядом сел. Ты чего, забыл?
— Тише, вы! — шикнул Илья. — Ну, что там, в домике?
— Иваныч им чё-то вкручивает, — доложила Фифа, занявшая тем временем место Тормоза, — и снова, видать, мимо кассы… опять у этих морды топориком!
— Стоят насмерть, удоды, — переживал Асисяй. — Отберут наши бабульки, как не фиг делать…
— Не тем боком фишка ложится, — вздыхала Фифа. — Ну, не тем…
— Двадцать пять процентов все равно наши, — напомнила Винни.
— Двадцать пять процентов — это две тысячи пятьсот баксов, — сосчитал практичный Асисяй, — они нам погоды не сделают. Хотя на зарплату и на жрачку, наверное, хватит…
— По закону — что они могут сделать? — пожал плечами Леннон.
— Закон, — поморщился Тормоз. — По закону нам бабки должны вовремя перегнать… а где они? Где?
— Неужели не выгорит? — вздохнула Саша. — Так домой не хочется…
— О, кто-то звонит! — комментировала Фифа. — Так, Иваныч берет трубу, слушает… О! Лыбу до макушки отшарил! А эти лохи клювы разинули и чё-то отвяли…
Это было святой правдой: в кабинете Достоевский снял телефонную трубку. По мере того как он слушал, лицо его светлело. Закончив разговор, он повернулся к своим собеседникам и что-то весело произнес. Говорилыч подпрыгнул на стуле, вскочил и рысцой потрусил к двери.
— О, йес! — подпрыгивая, завопила Фифа. — Кажется, Иваныч их сделал! Говорилыч на выход дернул!!
Ребята снялись с места и помчались к двери домика. Дверь отворилась, и оттуда, как черт из ящика, выскочил сияющий Говорилыч.
— Ну что? — закричали подбежавшие.
— Только что звонили от губернатора, — на бегу сообщил Говорилыч. — Все деньги решено оставить лагерю!
— Иес! Иес! — восторженно завопили дети. — Вау!!! Батакакумбаа-а!!!
Лагерь был спасен. От домика к домику радостным сквознячком пролетела эта весть, и их взбудораженные юные обитатели до глубокой ночи не могли уснуть, на все лады обсуждая свершившееся. Воспитатели отлавливали в темноте нарушителей режима и вполне миролюбиво загоняли их обратно в постели: взрослые не меньше своих питомцев были довольны столь мирным исходом дела…
Однако, несмотря на всеобщее ликование, один и тот же вопрос гвоздем сидел в головах батакакумбы и Достоевского: как могла случиться подмена кассеты? В отличие от гостей, это происшествие не только не показалось им забавным, но и, более того, необыкновенно их встревожило.
Не откладывая, по горячим следам Олег Иваныч и завхоз начали с того, что внимательно осмотрели замок входной двери.
— Вроде цел, и следов никаких… Ничего не понимаю, — пробормотал Достоевский. — Кто это сделал? А главное — как? Кроме меня и тебя, код сейфа никто не знает…
Говорилыч энергично замотал головой.
— Иваныч, — приложил он руку к впалой груди, — надеюсь, ты не думаешь, что это я?..
— Думаю! — в сердцах рявкнул Достоевский. — Я вообще, в отличие от некоторых, иногда думаю! Чего и другим желаю…
Тут его взгляд упал на стоящую на подоконнике банку с цветами — их регулярно меняла на свежие врач Ким Ир Сен, уверяя, что запах полевых цветов благотворно влияет на нездоровые бронхи начальника лагеря, — и вдруг — как нельзя кстати! — припомнилось ему, как точно такая же накануне ни с того ни с сего хлопнулась на пол и разбилась… Коты?
— М-да, коты, — задумчиво и тревожно произнес Достоевский, не обращая внимания на удивленное лицо завхоза. — Ну, погодите, доберусь я до вас…
Той же ночью батакакумба тайно сошлась в домике Асисяя и Леннона, чтобы развязать или, на худой конец, разрубить тот же самый узел. Как писалось в романах позапрошлого века, их терзали смутные сомнения.
— Я думаю, это Достоевский кассету заныкал, — выдвинула первую версию Саша. — Надоели ему все эти разборки!
Ребята переглянулись.
— Ты чего, перегрелась? — вытаращился Асисяй. — Или недоутопла?
— Ну подумайте сами! Он вообще какой-то по фазе сдвинутый. Поход тот дурацкий — раз, бабки какие-то левые находит — два, с Постниковым из-за чего-то грызется… а Виктор Сергеевич такой классный — умный, сильный, юморной…
— А главное — красивый, — издевательски добавила Джейн. — Дура ты, Сашка, и не лечишься!
— Да? А кто вообще про кассету знал? — пропуская мимо ушей солдафонские грубости, стояла на своем Саша. — Только мы и Достоевский. Мы не брали, так? Значит, это он. Потерял или заныкал куда-то. Заныкал и забыл, а теперь боится признаться. У него же склероз. Пятьдесят лет… Чего вы хотите?!
— Потерять он, конечно, мог, — согласился Лешка, — но не нарочно…
— А нам от этого легче? — горячо зашептала Саша. — Что мы теперь без кассеты докажем? Свидетелей-то у нас нет!
— А что, если эти, на джипах, у него эту кассету купили? — вдруг предположил Асисяй. — А?!
— Ну, ты, — задохнулся от возмущения Илья, — язык-то придержи! А то можно и схлопотать. Иваныча купить нельзя! Понял?
— А если дать много, очень много? — на всякий случай отодвинувшись, въедливо спросил Асисяй. — Десять тысяч баксиков! А? Откуда мы знаем, может, это и есть плата за кассету?! Может, отсюда огнем потянуло?
— Да откуда они могли про нее узнать? — вмешался Лешка. — Говорят же тебе — знали только мы и он. И всё. Всё!
— Тогда кто? — выкрикнул Асисяй. — Ты? Или кто-то из нас?
— Брейк, — скомандовала Джейн. — Вы подеритесь еще.
— Да что тут гадать? — заговорил Леннон. — Давайте у него самого и спросим. По лицу сразу все и поймем. Лично я по лицу всегда могу определить, когда человек врет…
— Самсонов мне никогда эту кассету не простит, — сокрушенно вздохнул Лешка.
— Значит, так. Ясный Перец все равно под подозрением, — подытожила Джейн. — Может, мы потом это подозрение снимем… а может, и нет. Но до поры до времени доверять Достоевскому на все сто нельзя…
Ребята замолчали, и это молчание и темнота — они сидели с потушенным светом — придавили их словно каменная плита. Они верили Достоевскому. Считали его классным. Настоящим. Без фуфла. И вот теперь получалось так, что он обманул их — всех вместе и каждого по отдельности…
— А я думаю — все-таки можно, — неожиданно послышался голос того, о ком, собственно, и шла речь. Как он подошел так незаметно — уму непостижимо! Вот что значит армейская выучка!
— Знаю, что у вас ко мне вопрос, — войдя, продолжил Олег Иванович. — И сам пришел на него ответить. Где ваша кассета — ума не приложу. Хранил в сейфе как зеницу ока. И кто ее попятил — понятия не имею…
— Правда? — спросила Джейн.
В ее голосе прозвучало сомнение.
— Ну, то есть догадываюсь, — признался начальник лагеря и развел руками, — но доказать…
— Я знаю, на кого вы думаете, — вспыхнула Саша. — Но это точно не он! Его вообще в этот день в лагере не было! Он в город ездил!
— Какая наблюдательность! — ревниво вставил Лешка.
— Погоди. Ты, вообще, о ком? — уточнил Достоевский.
— О Викторе Сергеевиче! Вы просто его не любите! — с напором продолжала Саша. — И все время к нему придираетесь! Может, еще и «близнецов» в Нью-Йорке он взорвал?!
— Не он, — признал начальник лагеря. — Это точно не он…
— Верните нашу кассету! — закричала Саша. — Мы вам ее отдали? Вам! Потеряли? Вот и ищите! И нечего тут на других валить!
— Сань, — вмешался Лешка, — ты чего, вообще?!
Но Сашу уже несло:
— А то! Вы считаете нас маленькими? Но мы что могли, то сделали. А вы это взяли и потеряли! Как будто так и надо… Вы же большой, Олег Иваныч! Взрослый! Разве так можно?! Сами учите нас, а сами…
Ребята молчали, и молчание это было признанием ее правоты.
— Ну, виноват, — приложил руку к груди Достоевский. — Саша, ты права. Прошляпил! И нет мне оправданий. Никогда себе не прощу… даже если простите вы!
— Да мы-то ничего, — нарушила молчание Джейн, — просто кассета — это доказательство. Что мы без нее теперь докажем?
— Вот вы на войне не были, — заговорил Олег Иваныч, с трудом подбирая слова. — И не дай вам бог там побывать… Но иногда случается такой неожиданный переплет, что надо обходиться тем, что есть… Потому что ничего другого просто не остается. Да, кассета — это тяжелая артиллерия. Без нее будет нелегко. Но ведь можно воевать и силой слова. Тоже, я вам скажу, неслабое оружие!
Достоевский вздохнул, помолчал, прежде чем заговорить вновь.
— Кстати, о войне… Послезавтра в Муромцеве состоится конференция по сохранению окружающей среды. Будет решаться судьба Огонь-горы. Приедут экологи, журналисты, само собой, строители, ну, и всякое начальство. Прислали приглашение и нам. Мы эту кашу заварили — нам и расхлебывать!
Он встал и направился к выходу.
— Мне почему-то кажется, что мы и без кассеты отстоим свою правоту, — сказал он, повернувшись у самых дверей. — Не знаю почему… Ну, а пока давайте спать. А то мне придется, ко всему прочему, отвечать, почему вы режим нарушаете. Спокойной ночи!
— А я ему верю, — сказал Лешка, вслушиваясь в удаляющиеся шаги начальника лагеря.
— И я, — присоединился Леннон.
— И я, — хором произнесли Джейн и Асисяй.
— А я — подавно, — рассмеялся Илья.
Только Саша промолчала. Она тоже верила Достоевскому, но была сердита на него за то, что в пропаже он подозревает Виктора Сергеевича…
— Ну что, по домам? — спросил Лешка.
Спать никому не хотелось.
— Еще пять минут, — сказал Асисяй и включил телевизор.
— Сделай потише, — сказал Леннон, — сейчас инструкторы прибегут.
— «Сегодня „Взгляд“ празднует свой юбилей, — говорила на телеэкране ведущая, — и, возвращаясь в прошлое этой замечательной передачи, давайте вспомним ее наиболее яркие страницы…»
На экране стремительно сменяли друг друга хорошо всем известные лица. Замыкали сюжет выплескивающие друг другу в лица содержимое своих бокалов Жириновский и Немцов.
— О! — хихикнула Джейн. — Жирик!
— Я научу вас родину любить! — голосом лидера ЛДПР зачастил Асисяй. — Это однозначно! Мои идеи переживут меня! Вон, Пржевальский умер, а лошадь его живет!..
— Погоди, дай послушать, — поморщился Муромец.
— «В Европе и США движение тортометателей давно уже стало притчей во языцех, — продолжала тем временем телеведущая. — На этот раз их жертвой стал министр теневого кабинета Джакомо Круазетти…»
На экране появился выходящий из шикарного отеля превосходно одетый, респектабельный мужчина. Его встречала рукоплещущая толпа. Джакомо в сопровождении охраны шел по узкому коридору, раздавая налево и направо ослепительные улыбки.
Неожиданно от толпы отделилась молодая женщина и устремилась к министру. Круазетти самодовольно улыбнулся и двинулся ей навстречу. Но женщина вдруг сбросила крышку с коробки, которую держала в руке, и залепила кремовым тортом в его лоснящуюся физиономию.
— «Жертвами „зеленых“, как правило, становятся продажные политики, взяточники и прочая не слишком уважаемая публика, — комментировала ведущая. — Представители этого движения считают, что выставить зло в смешном свете — значит во многом преодолеть его…»
Ребята, смеясь, наблюдали, как жертва тортометания, утираясь платком, беспомощно пыталась придать своему перепачканному кремом лицу солидное выражение.
На экране тем временем началась реклама.
— «…и побеждают кариозных монстров!» — хором вопили герои известного рекламного мультика.
— Нам бы своих одолеть, — в неожиданно возникшей тишине сказал Лешка. — Не кариозных, а мафиозных. Тех, которые не зубы, алее гробят…
На утренней линейке Достоевский объявил о предстоящей завтра конференции.
— Всем лагерем пойдем? — поинтересовалась Джейн. — Стенка на стенку?..
— Спокойно! — осадил ее Олег Иванович. — Нам прислали десять пригласительных. Естественно, пойду я, шестеро борцов с браконьерами, — указал он на батакакумбу, — ну, и еще трое… Желающим подойти ко мне после линейки!
— Щас, — буркнул Тормоз, — больше нам не фиг делать, как на собраниях париться…
Он повернулся и поймал на себе взгляд Клона. И во взгляде этом нельзя было увидеть одобрения.
— Подумайте о приветствии участникам конференции, — продолжал Достоевский. — Может, какой-нибудь стишок? Или спеть что-нибудь зажигательное на злобу дня… Как, Дима?
— Мы подумаем, — пообещал Леннон.
После команды «разойдись!» к Тормозу подошел Клон.
— Иди запишись на конференцию, — приказал он.
— На фига? — удивился Тормоз.
— Узнаешь, — загадочно округляя глаза, сказал «сотрудник ФСБ». — Подойдешь после обеда, я тебя проинструктирую…