Глава первая

Чечня. Итум-Калинский район. Лето 2000-го года.

В один из теплых дней в конце лета Умар завтрак не принес. Это было неожиданно, так как к хорошему привыкаешь быстро. Доев остатки вчерашнего ужина, Шенгеле выгнал отару. В полдень, встретившись с Агасфером, он поделился с ним новостью, на что услышал ответ:

– Значит, кое-что в селе произошло. Как бы Мансуровы не вернулись. У меня тоже что-то непонятное творится. Шамиль долго не появляется. Уже закончились картошка и лук. Табак на исходе, а самое главное – последняя канистра чачи уже почти выпита. Приходи вечером, добьем ее к черту, а завтра в полдень ты присмотришь за двумя отарами, а я схожу вниз, узнаю, в чем там дело.

Умар появился вечером. Он был весел и опять заносчив. Выложив со стуком на нары миску с кукурузной кашей, он поведал о том, что Иса с Селимом вернулись в селение. Теперь они бойцы специального батальона «Юго-Восток», который является одним из подразделений, сформированных для поддержки новой власти. Служат они правительству Чечни, и защищают мирную жизнь от ваххабитов, террористов и подлых торговцев людьми. Им разрешили ходить с оружием. Они – не простые бойцы. Селим теперь командир отделения. А Иса – целый командир взвода. Их поощрили отпуском. Они приехали и сегодня в селе праздник. Умар также сообщил, что Петра снова будут кормить раз в день, и убежал.

Йозеф кашу с собой брать не стал и пришел к Агасферу с пустыми руками. Раньше, когда его кормили хорошо, он таскал туда мясо и сыр, и было не так обидно появляться в логове еврея. В этот раз он виновато развел руками и сказал старику:

– Извини, но у меня опять ничего нет. Насчет возвращения Мансуровых ты оказался прав. А кашу я брать не стал.

Агасфер рассмеялся. Он уже сам допил чачу и был навеселе. Оказалось, что его никто не забыл. Час назад ему в телеге от Шамиля привезли продукты и – самое главное – канистру пойла.

– Только это уже не чача, − довольно пояснил он. – Теперь будем пить осетинскую водку. Я ее уже попробовал. Она не такая крепкая, как чача, зато воняет меньше и пьется значительно легче. Садись к столу, я уже картошки нажарил. Только стаканы с вилками принеси.

На валуне, заменявшем стол, уже стояли: сковородка с дымящейся, одурительно пахнущей картошкой, и открытая банка кильки в томатном соусе. Лежали почищенные луковицы и разломленные лепешки.

Шенгеле принес из домика вилки и посуду, они уселись за стол, и Агасфер щедро плеснул в стаканы новым напитком. Водка оказалась отличной! Выпив, Агасфер с Шенгеле принялись есть картошку прямо из сковородки. Рыбу накладывали на куски лепешки и получались очень вкусные бутерброды. Узнав, что кильку в томатном соусе русские называют братской могилой, Йозеф долго смеялся, и ужин продолжался в веселом ключе. Наконец, картошка с рыбой были съедены, и Агасфер, сыто отрыгнув, закурил и рассказал про Шамиля:

– Представь себе, все у него уже нормально. В обмен на спокойную жизнь, он заключил сделку с одним из родственников нынешнего главы правительства. Тот организовал акционерное общество под названием «Чечтранснефтегаз». Туда вошли отобранные у бывших бандитов нефтезаводы и скважины. Шамиль включил свое предприятие в эту компанию с правом иметь небольшую часть прибыли, и был назначен, соответственно, его директором. Получилось, что он потерял контроль над предприятием, зато сохранил голову, положение и еще на кусок хлеба с маслом осталось. Причем, кусок далеко не сиротский. А то, что он ранее использовал рабский труд, никого теперь не интересует. Потому что, куда ни копни – у всех рыло в пуху. Я же говорил, что русские добрые. Им, главное, под горячую руку не попадаться. А потом – либо забудут, либо простят. И плевать им на то, что их соплеменников совсем недавно содержали в скотском состоянии, сдирали с них кожу и отрезали им головы. Хотя, скорее всего, такими добрыми их сделал Бог. Если б не это – весь мир был бы уже захвачен ими.

Через час настроение у обоих стало прекрасным. Водка пилась легко, и они как-то неожиданно и быстро опьянели. Агасфер рассказал веселую историю о том, как он собирался съездить в Америку и даже купил билет на пароход, но по пути в порт его насмерть задавила машина. Веселость ситуации заключалась в том, что пароход, на который был куплен билет, назывался «Титаником».

Отсмеявшись, Шенгеле рассказал о том, как один индейский знахарь лечил богатого землевладельца-испанца от преследовавших его каждый вечер жутких приступов мигрени. Дело происходило в Парагвае. Знахарь раз в день приносил испанцу горшок с горячим напитком, сваренным из тайных бабушкиных трав. На вкус отвар был ужасен и запахом обладал отвратительным. Целый месяц землевладелец пил, мучаясь, это пойло, и мигрень, как ни странно, прошла. Пациент заплатил индейцу и попросил раскрыть секрет снадобья. Тот сначала отказывался, но испанец дал денег еще, и знахарь рассказал о составе рецепта. В отвар входили несколько ароматических трав, а основными ингредиентами являлись – коровье дерьмо и моча самого индейца. Землевладелец, после того, как узнал тайну напитка, блевал сутки, не прекращая.

Агасфер, смеясь, спросил:

– Мигрень, хоть, прошла?

– Да, − ответил веселый Шенгеле. – Лет пять после этого, насколько я знаю, его не беспокоили боли, и он с благодарностью отзывался о знахаре и жалел, что так нехорошо с ним обошелся…

– А как он с ним обошелся? – поинтересовался Агасфер.

– Он утопил индейца в сортире, − брякнул Шенгеле и громко расхохотался.

Агасфер подавился лепешкой и закашлялся. Шенгеле с готовностью встал, наклонился и похлопал старика ладонью по спине. Тот пришел в себя и задумчиво сказал:

– Черт, все время забываю, что нахожусь в обществе вурдалака в человеческом обличии…

Шенгеле рассмеялся и заметил:

– Ничего, ничего. Я не обижаюсь. Я давно привык ко всяческим оскорблениям. За пятьдесят с лишним лет чего я только о себе не прочитал.

Агасфер с интересом взглянул на Йозефа и спросил:

– Насколько я помню, – из тех же газет − у тебя ведь был сын?

Этот простой вопрос ударил Шенгеле, как обух. Тело его отшатнулось назад, и он чуть не свалился с камня. Лицо его резко побледнело, и хорошее настроение вмиг улетучилось. Он с подозрением посмотрел на Агасфера, и нехотя ответил:

– Почему был? Он есть. Живет в Германии.

Старик, хитро прищурившись, поинтересовался:

– Я где-то давно читал, что он публично – через средства массовой информации – отрекся от своего отца, и извинился перед человечеством за тебя.

– Я знаю, − мрачно ответил Шенгеле.

– Он, наверное, ненавидит тебя?

– Ну, почему же? Если отца считают исчадием ада, то его слава будет по пятам следовать и за сыном. Лучшее средство от этого – мимикрия. Замаскироваться всяческими высказываниями легче простого. Другое дело – внутренняя поддержка, простыми словами – мысли…

– И ты надеешься, что мыслями он с тобой? – спросил Агасфер удивленно.

– Да, − ответил Шенгеле.

– А если это не так? А если он считает тебя упившимся человеческой кровью мерзавцем, и ненавидит тебя, как любой обычный человек?

Шенгеле вздохнул, принял невозмутимый вид и сообщил:

– Что же из того? В этом и заключается жертвенность. Сильные духом не обращают внимания на удары судьбы, находясь в пути к великой цели.

Ради этого они жертвуют собой, жертвуют чувствами, и несломленными продолжают свое дело.

– Ага, стойкий нордический характер, значит… – Ехидно обобщил Агасфер. – И насколько хватит сил?

– Теперь времени в достатке. И сил тоже.

– И чем же ты будешь заниматься?

Шенгеле, усмехнувшись, ответил:

– Тем же, чем и раньше. Секрета в этом никакого нет. Все прошедшие годы я работал над усовершенствованием германской расы. Я хотел при помощи генной инженерии создать новую, ни на какую другую не похожую, расу сверхлюдей. Светлые волосы и голубые глаза – просто внешние отличительные признаки. Хороших результатов в этом я достиг в одном маленьком бразильском городишке много лет назад. Рождение именно близнецов – количественное требование. Ведь двойня, тройня и так далее – гораздо лучше, чем один. Во время войны немаловажную роль играет численность населения (особенно мужского). Производство особей определенного пола – также решенная мной задача. А вот сделать каждого человека гениальным или, хотя бы, талантливым – это основная цель. И такая, согласись, великая цель должна оправдывать любые средства, примененные для ее достижения…

– Даже если в виде средства использовать индейцев, негров, русских?

– И евреев, − добавил Шенгеле. – Чем плохи? Старик со злостью в голосе сказал:

– Ты ненавидишь евреев, а сейчас сидишь с одним из них и пьешь его водку!

– А за что вас любить, − радостно откликнулся Йозеф. – В твоих словах сейчас проявилась вся сущность вашего народа. Ведь главный смысл произнесенной тобой фразы заключается не в выражении − «сидишь с одним из них», а в вопле – «пьешь его водку». Тем более – ты знаешь о том, что у меня ничего нет. Если бы было…

– Если бы у тебя было, ты бы – сто процентов – лакал сам, а обо мне б даже не вспомнил.

– Неправда! – возмутился Шенгеле. – Я, все-таки, тоже человек.

– Если бы ты был человеком, ты б уже давно был мертв, − констатировал Агасфер.

– То же касается и тебя, − не сдался Шенгеле.

Они, пыхтя, со злостью во взорах уставились друг на друга. Неожиданно какая-то новая мысль вдруг пришла в голову Агасфера, и он громко рассмеялся. Взгляд Шенгеле стал подозрительным. Агасфер же плеснул в стаканы водки, приглашающе взмахнул рукой, взял свой стакан и сообщил:

– Мне в голову только что пришла потрясающая мысль. Давай выпьем и я ее озвучу.

Он опрокинул жидкость в рот. Шенгеле с некоторой задержкой последовал его примеру. Агасфер быстро произнес:

– Твое истинно арийское имя Йозеф происходит от иудейского имени – Иосиф. Я буду называть тебя ласково – Йося!

У Шенгеле водка в горло не пошла. Он, поперхнувшись, выплюнул ее в костер и закашлялся. Огонь вспыхнул синим пламенем, и в его разгоревшемся свете стало видно, как Агасфер, ухмыляясь, стучит ладонью по спине Йозефа. Шенгеле, кашляя, сидел, согнувшись, и его руки судорожно шарили по земле. Агасфер, шлепая ладонью, приговаривал:

– Ничего, ничего, Йося. Сейчас все пройдет. Ты знаешь, что педерасты бывают реальными и моральными? В твоем случае эти два понятия легко совмещаются в одно. Для красоты звучания могу предложить два вида сокращения: моралпед или педемор. Выбирай, какое тебе больше нравится…

Правая рука Шенгеле, наконец, нащупала увесистый булыжник. Он резко, с разворотом, бросил свое тело вверх и камень со звонким стуком приложился ко лбу Агасфера. Тот, совершенно по-детски всхлипнув, как подкошенный упал на землю, и растянулся на ней подобно подстреленному и рухнувшему с дерева бабуину.

Шенгеле неторопясь налил себе водки, сел на камень, спокойно выпил, закусил, и внимательно посмотрел на распростертого еврея. Старик лежал на спине, задрав руки вверх, и его патлатая голова находилась всего в двух метрах от костра. Йозеф весело хмыкнул, встал с камня и подбросил в огонь несколько толстых веток. Сухие дрова занялись сразу, и голова Агасфера стала видна великолепно. Шенгеле достал из сапога нож, подошел к распростертому на земле телу и, встав на колени, принялся трудиться над прической старика, бормоча что-то себе под нос.

Нож был прекрасно заточен и резал волосы, как бритва. Первой ушла в костер лохматая длинная борода. Потом туда же полетели патлы с темени и с ушей. Уже через несколько минут Агасфер выглядел, как беспорядочно остриженный пудель. Шенгеле подошел к работе творчески, и не стал обрезать все волосы. Он оставил на висках старика длинные пучки и не тронул затылок. В результате на голове Агасфера обозначились пейсы и мощная грива. Критически поглядев на конечный результат своего парикмахерского труда, Йозеф засмеялся во все горло, сел на камень и налил себе водки. Выпив, он сунул нож за голенище, плеснул жидкости в стакан старика и стал ждать возвращение того к жизни. Настроение у Шенгеле было превосходным.

Наконец, Агасфер шевельнулся и застонал. Медленно встав на четвереньки, он подполз к своему валуну, взгромоздился на него с кряхтением и, взглянув на Йозефа стеклянным взором, проскрипел:

– Ничего не помню. Что со мной случилось?

Шенгеле, удовлетворенно улыбаясь, ответил:

– Это была арийская военная хитрость. Но все уже позади, выпей лучше водки.

Старик взял в руки стакан, сморщил нос и поинтересовался:

– Чем это так гадостно воняет?

Шенгеле хохотнул и ответил:

– Ты пей, пей… Все поймешь сам.

Агасфер дрожащей рукой поднес стакан ко рту и, расплескав половину его содержимого, сумел сделать несколько глотков. Глаза старика тут же прояснились. Почувствовав, что подбородок и шея почему-то стали мокрыми, он опустил взгляд вниз и увидел заляпанные водкой карманы своей камуфляжной куртки. Посмотрев в сторону весело полыхавшего костра, он ощупал свою голову руками и уставился на Шенгеле. Тот ехидно заметил:

– В новое тысячелетие – с новым обличьем! В следующий раз надо будет отрезать тебе язык. Может, хоть денек помолчишь…

Агасфер вскочил, как ужаленный. Ярость так и хлестала из него волнами. Он развернулся и побежал в домик. Шенгеле, подумав, что еврей решил посмотреться в зеркало, наверняка припрятанное где-то внутри, спокойно и по-хозяйски налил себе водки. Прислушиваясь к странным звукам, доносившимся из обители Агасфера, он неторопливо выпил. Взглянув в черное звездное небо, Шенгеле обнаружил на нем полную и яркую луну, которая выглядела какой-то не особенно четкой. Она слегка расплылась, и Йозеф понял, что пить уже хватит, раз начало подводить зрение.

Неожиданно в домике что-то завалилось с грохотом, и на пороге возник Агасфер. Подстриженная голова его выглядела комично. Шенгеле хотел рассмеяться, но передумал, так как в руках у еврея находилось переломленное пополам ружье. Агасфер дрожавшими от злости руками пытался засунуть в казенную часть ствола патрон. Шенгеле встал и настороженно спросил:

– Ты чего это собрался делать?

Агасфер, наконец, совладал с нервами. Патрон вошел куда надо, ружье щелкнуло и старик, вскинув оружие, заорал:

– Сейчас ты узнаешь, что такое картечь для волков!

Шенгеле, резко развернувшись, стартовал в сторону ручья. Раздался грохот выстрела и тут же зазвенел стеклом рассыпавшийся от попадания стакан.

– Вот, черт! – выругался Агасфер.

Пытаясь перезарядить ружье на ходу, он помчался вслед за удиравшим обидчиком.

В неверном свете полной луны погоня представлялась феерически-любопытным театральным действием. При взгляде со стороны казалось, что две темные фигуры, мечущиеся в долине, просто исполняют казачий танец с приседаниями, падениями на ягодицы, подпрыгиваниями и прочими атрибутами этого вида народного искусства. Все это происходило потому, что земля была усыпана камнями различной величины, а трава, не везде выеденная овцами, к концу лета стала достаточно высокой. Даже днем приходилось ступать достаточно осторожно, чтобы не споткнуться о затаившийся валун. Ну, а ночью − любая игра в догонялки автоматически превращалась в то, что именно сейчас и происходило.

И убегавший Шенгеле, и пытавшийся догнать его Агасфер, через каждые три-четыре шага падали, вставали, бежали, и опять падали, дробя об камни зубы и разбивая колени и локти. Эта мазохистская игра сопровождалась звуковыми эффектами, в роли которых выступали: вопли боли, матерщина, выкрики и редкие выстрелы. Агасфер, с развевавшейся на затылке гривой, был похож на злющего зороастрийского дэва, страстно желавшего крови, и потому ненасытного в своей ярости. Он успевал периодически перезаряжать ружье и палил в Шенгеле при малейшей возможности, почти не целясь, сопровождая выстрелы воплями, типа:

– Вот это ты зад отъел на чеченской кукурузе! Замри на секунду, я тебе фауст-патрон в свастику засажу!..

Шенгеле на подобные провокации не поддавался. Он, не оборачиваясь, удирал к ручью, пытаясь по дороге не разуться, так как сапоги большого размера норовили слететь с ног. Подогнув пальцы вниз, Шенгеле скакал по камням, постепенно подбираясь к спасительному рубежу. Он сходу перепрыгнул через метровую струйку воды и, оказавшись на своей территории, рухнул без сил за один из больших валунов. Агасфер же форсировал преграду неудачно. Споткнувшись о камень, он с ружьем упал прямо в струю, и три оставшихся у него патрона из кармана вывалились в воду. Сидя там, старик громко крикнул:

– Эй, фашистское отродье! Я знаю, ты меня слышишь! Появишься на моем берегу – стреляю без предупреждения!

Он, ожидая ответа, прислушался. Тишину ничто не нарушило.

– Брадобрей чертов, − пробурчал он про себя, встал, подобрал ружье и поплелся в сторону своего домика, где призывно плясал огонек догоравшего костра. Чертыхаясь, падая, и снова чертыхаясь, он бубнил себе что-то под нос. Что-то про змею, которую пригрел у себя на груди и про то, что в старческом возрасте нельзя нажираться до такого скотского состояния, ибо, оказывается, это очень сильно влияет на меткость в стрельбе, и на скорость полуночного бега по пересеченной местности…

 

Глава вторая

Шенгеле проснулся утром от странного ощущения, что его печени мешает перерабатывать алкоголь посторонний твердый предмет. Этот непонятный фактор неудобства давил правый бок и существенно не давал жить. Он спросонья провел рукой по зудевшему месту, и ощутил в кармане камуфляжного костюма утолщение. Йозеф рывком приподнял тело, сел на нарах и достал мешавшую спать вещь. Ею оказался большой армейский пистолет. Он находился в легкой кожаной кобуре того образца, который предусмотрен спецслужбами для ношения оружия под одеждой. Из дополнительного кармашка призывно выглядывал краешек запасного магазина.

Шенгеле вытащил пистолет из кобуры и внимательно его осмотрел. Оружие было похоже на знакомый ему «Вальтер МП», в свое время не принятый для серийного производства, только превосходило того размером. Йозеф вынул из рукоятки обойму и пересчитал патроны. Их было ровно двадцать. В запасном магазине оказалось столько же. Удивление вызвал флажок переводчика огня. Получалось, что пистолет мог стрелять как одиночными, так и очередями. Йозеф взвесил оружие в руке и понял, что при автоматической стрельбе удержать пистолет будет нелегко. Да и вряд ли стрельба станет меткой. А при таком количестве патронов магазин опустеет всего за несколько секунд. Он решил никогда не переводить флажок в автоматическое положение. Но каким образом пистолет оказался у него в кармане?

Шенгеле ощупал голову и скривился от боли. Лоб был покрыт шишками, щеки изодраны о камни, а левое ухо вспухло, и напоминало кусок чеченской лепешки. Все тело саднило от многочисленных ушибов. Йозеф неожиданно вспомнил ночное приключение. Самым ярким из воспоминаний была голова Агасфера с развевающимися на ветру пейсами и колосящейся гривой. Шенгеле скрипуче рассмеялся. Он вспомнил также, что после ухода Агасфера достал из-под камня ваххабитский пистолет и, сунув его себе в карман, добрел до шалаша и завалился спать.

Он поднялся с нар, подошел к выходу из шалаша и отрезал ножом от суконной тряпки, закрывавшей вход, узкую и длинную полоску. Свертев из нее некое подобие портупеи, он продел получившуюся конструкцию сквозь ушки кобуры, снял камуфляжную рубашку и надел лямки на голое тело. Напялив рубашку, он убедился, что кобура с пистолетом находится точно под левой мышкой и даже совсем не мешает двигаться, несмотря на довольно существенный вес. Шенгеле вспомнил яростное лицо Агасфера и, злорадно рассмеявшись, смело отправился выпускать овец из загона.

* * *

Около полудня Шенгеле оказался со стадом на обычном месте у ручья. Он уселся на ближайший к воде валун, зачерпнул кружкой воды, напился и стал ждать, предвкушая появление воинственного еврея. Тот не заставил себя долго ждать. Первые овцы его стада не успели приблизиться к ручью, как Агасфер летящей, злой походкой подошел к противоположному берегу и, с воинственным видом сел на первый подвернувшийся камень. Ружье было с ним. Он уткнул его прикладом в землю, и грозно взглянул на Йозефа. Чувствовалось, что патрон находится в патроннике. Да и расстояние между врагами составляло не более десяти метров. Агасфер знал, что промазать из дробовика невозможно и потому чувствовал себя хозяином положения. Шенгеле также все понимал, но своим насмешливым видом показывал, что ему плевать на агасферовы амбиции. Он тоже хорошо подготовился.

Кнопка на кобуре и пуговица на рубашке были предусмотрительно расстегнуты и, более того, патрон уже сидел в стволе пистолета и его капсюль спокойно ждал удара бойка. Шенгеле вспомнил один из фильмов про индейцев, которые показывали в тюремном клубе, и ощутил себя супер-ковбоем, способным продырявить соперника за какую-то долю секунды. Вот только не хватало броской фразы, которую обычно принято говорить перед красивым убийством. Он попытался придумать что-либо подходящее к ситуации, но не смог, потому что, приглядевшись внимательно к Агасферу, совершенно того не узнал.

Скорее всего, зеркало в домике имелось. Да и ножницы тоже. Старик был без гривы и пейсов. Короткий ежик седых, неровно выстриженных волос покрывал его голову. Щетина на щеках и горле имела небольшую длину. Голова выглядела непривычно маленькой и, как бы – кукольной. Неестественно смотрелись на ней огромные уши с длинными мочками, большие выпуклые глаза, хищный увесистый нос, и мощный хрящеватый кадык, двигавшийся по горлу в произвольном, никому непонятном танце. Шенгеле вспомнился один тюремный товарищ, который знал массу народных сказок. Этот любитель фольклора каждую ночь рассказывал что-нибудь занимательное и, самое интересное, ни разу за пятнадцать лет не повторился. Он считался признанным докой в своем деле. Так вот, если применить знания русского фольклора, которыми теперь владел Йозеф, можно было смело приравнять старика к одному из самых известных персонажей русских сказок. Что и было сделано.

Шенгеле нагло улыбнулся и громко произнес:

– Ты стал похож на Кощея Бессмертного. Теперь понятно, кого русские всегда ассоциировали с самым злостным и пакостным врагом. И тут евреи насолили… Вот кто истинный виновник всех русских бед! А ведь правду народная молва гласит: «Сказка ложь – да в ней намек, добру молодцу урок». С твоей рожи только и рисовать этого злодея…

Агасфер вскочил с камня, вскинул ружье и прицелился. Шенгеле сунул руку под мышку и нащупал рифленую, надежную и безапеляционно-властную рукоятку пистолета. Агасфер, заметив жест Йозефа, стрелять не стал. Он медленно опустил дуло, сел на камень, и отбросил ружье в сторону. Шенгеле вынул руку из рубашки. Старик вытащил из кармана флягу, свинтил крышку и надолго к ней присосался. Йозеф сглотнул слюну, но ничего не сказал. Агасфер, занюхав выпивку рукавом, закрыл посудину, положил ее рядом с собой на камень и, как бы разговаривая сам с собой, произнес:

– Ну, спрашивается, и чего я ждал? Что человек, которого я кормил и поил, будет со мной честен? Как бы ни так… Если б дело касалось человека… А этот же? Какой он человек? Нелюдь! И все! Сначала нож… Вернул же ему… Вот дурак! Спросил насчет пистолета. Он ответил, что не имеет… Поверил же… Еще раз дурак! Поделом мне… Пил тут с ним… Со сволочью… Правильно русские говорят: «Никогда не пей с врагом и не ешь в его доме». Кстати, в доме его я не ел и не пил. Но это – не оправдание. Да и, к слову сказать, разве я русский? Но поговорка справедлива, как и русские, за исключением совершенных ими в свое время погромов…

Он тяжко вздохнул, опять поднял фляжку, приложился к ней после произведенных необходимых манипуляций с крышкой, и продолжил, вытирая рукой мелкий щетинистый ежик оставшихся усов:

– И угораздило же его появиться именно тут! Господь мой! За что же мне еще это испытание?!

Он, горестно вздохнув, замолчал.

Шенгеле, усмехнувшись, заметил:

– Оставь свои семитские причитанья. Не хочешь иметь со мной дело – не надо! Думаешь, нужна мне твоя водка? Не угадал! Обходился я без нее пятнадцать лет – и дальше обойдусь. Скоро я уйду отсюда. Не надо мелькать передо мной с дрянным дробовиком. Успокойся. Не буду я больше пить твою водку. И даже заходить к тебе не буду. Считай, что меня больше не существует.

Агасфер ничего не ответил. Он отвернулся и стал тихо бормотать себе что-то под нос, не забывая периодически прикладываться к фляжке. Шенгеле посидел еще минут пять, и встал, собираясь уходить вслед за стадом, начавшим перемещаться в сторону, где сгущалась тень от горных вершин, обойденных уходящим на запад солнцем. Но Агасфер вскочил на ноги, повернулся лицом к Йозефу и пьяно заорал:

– Я – самый еврейский еврей! Древней меня нет на земле евреев! И, как бы тебе ни хотелось, я – самый неубиваемый еврей! Твоя хваленая арийская раса имеет историю возрастом, максимум, в пять тысяч лет! Семиты же существуют на этом свете более семи тысячелетий! И никто их не смог уничтожить! Семит Саргон Древний покорил шумеров… Семиты гиксосы держали под своей пятой Египет более ста лет… Я – потомок их! Что вы… и ты, в том числе, сможете сделать с Божьим народом?!

Шенгеле рассмеялся и ответил:

– Во-первых, − надо меньше пить, а то словоблудие заведет тебя куда-нибудь к атлантам (это – как минимум). А во-вторых, − если даже семиты и более древняя раса, то не следует забывать о том, что новое всегда приходит на смену старому. Таков закон природы, и никуда от этого не деться. Ни тебе – ни мне…

– Сволочь ты фашистская, − констатировал мрачно Агасфер.

– Кто на что учился, − ответил спокойно Шенгеле.

* * *

На следующий день Йозеф, прибыв с отарой к ручью, нашел там уже дожидавшегося его Агасфера. Тот сидел на своем камне. Основательно употребленная фляжка валялась рядом с ним, и старик, нещадно чадя самокруткой, о чем-то беседовал сам с собой. Увидев Шенгеле, еврей громко сказал:

– Йося, у меня сегодня хорошее настроение. Может, станцуем семь-сорок. Если ты не умеешь, давай, я тебя научу.

Шенгеле, ничего не ответив, зачерпнул кружкой воды из ручья, напился, и уселся на валун, отвернувшись от Агасфера, но не совсем. Он сел так, чтобы краем глаза не терять старика из виду. Тот был сильно навеселе, но ружья при нем не имелось. Агасфер скрутил новую сигарету, закурил и, блудливо улыбаясь, поинтересовался:

– Послушай, коллега, а как у тебя с либидо?

Шенгеле удивленно уставился на старика. Агасфер скрипуче рассмеялся и сказал:

– Я имею в виду либидо не по Юнгу, а по Фрейду. Вот у меня его попросту нет. Меня отправили скитаться, обеспечив бессмертием и, отчасти, здоровьем. Но голова стала седой и такой же и осталась. Это касается и способности к размножению. В том смысле, что я ее лишен. У тебя с волосами то же самое, что и у меня. А вот как со способностью сексуально развлекаться?

– Нормально у меня с этой способностью, − с гордостью соврал Шенгеле.

Этого только и надо было Агасферу. Он выбросил окурок, встал, шатаясь, на ноги и принялся издевательски орать:

– Как же, как же… И где ж ты умудряешься целых пятнадцать лет использовать эту способность? Ну, здесь, например, в загоне для овец. Так ты овцелюб?! Неудивительно, принимая во внимание твои моральные качества. А в тюрьме она тебе была не нужна. Там и без либидо тебя сношали, как слепого носорога… Вот и выходит, что тебе либидо – ни к чему. Потому что ты – фашистский педераст! Или педерастический фашист? По-моему, последнее звучит лучше.

Закончить монолог старик не успел. Лицо Шенгеле исказилось, он вскочил на ноги, резким движением выхватил из-под мышки пистолет и, направив его на Агасфера, нажал на спусковой крючок. Мирную тишину долины разорвал звук длинной очереди.

Девятимиллиметровые пули воткнулись в голову еврея, и того отбросило назад страшной убойной силой выстрелов. Шенгеле давил на спуск, и пули продолжали впиваться в уже лежавшее на траве тело. Наконец, затвор щелкнул, остался в заднем положении, и над долиной повисла тишина. Пахло порохом и смертью.

Йозеф, не торопясь, поменял магазин, снял затвор с задержки, и новый патрон занял место в стволе. Пустую обойму он хозяйственно засунул в кобуру и осмотрел пистолет. Флажок стоял в положении, предусмотренном для автоматической стрельбы. Шенгеле подумалось, что в таком положении флажок оказался при резком вынимании оружия из кобуры. Он решил в последующем более аккуратно действовать при обнажении пистолета, ибо патронов было очень жалко. Для того, чтобы лишить Агасфера жизни в очередной раз, хватило бы одного-двух… Шенгеле перевел флажок в предохранительное положение. Курок щелкнул, но выстрела не произошло. Предохранительная система понравилась Йозефу. Теперь достаточно было снять оружие с предохранителя, взвести курок, не трогая при этом затвор, и пистолет снова был готов убивать. Шенгеле медленно вставил оружие в кобуру и взглянул на Агасфера.

Тот лежал на траве, широко раскинув руки. Лицо и грудь его были залиты кровью. Йозефу вдруг страшно захотелось посмотреть, как действует механизм регенерации. Ему в голову пришла мысль, что при желании можно довольно долго наблюдать за этим непонятным явлением. Достаточно просто раз в час выпускать пулю в нужное место жертвенного тела или, хотя бы, тыкать лезвием, и времени появится сколько угодно. Шенгеле от удовольствия потер ладони и, достав из сапога нож, перешел через ручей.

Лицо у Агасфера было покрыто пулевыми отверстиями. Йозеф насчитал шесть дырок. Пройдясь опытными руками по телу, он обнаружил еще около десятка пулевых отверстий в туловище и конечностях. Пистолет обладал хорошей кучностью. Приподняв голову, Шенгеле увидел в затылке несколько крупных дыр. Видимо, пули не имели стального сердечника и, сплющившись, производили в организме страшные разрушения. Йозеф перевернул тело лицом вниз, принес в кружке воды и обмыл затылок. Характер ранений головы свидетельствовал о полной гибели мозга и, соответственно, человека в целом. Шенгеле, используя нож, как ланцет, начал ковыряться в одной из ран, но неожиданно раздался какой-то непонятный шум. Он приподнял голову и прислушался. Детский голос звал Петра.

Йозеф чертыхнулся и с сожалением посмотрел на простреленный череп Агасфера. Голос продолжал звать и даже как будто стал слышнее. Скорее всего, к ручью приближался Умар. Шенгеле вытер нож о траву, сунул его за голенище, подхватил под руки бесчувственное тело старика, и оттащил его за большой валун, вросший в землю в двадцати метрах дальше ручья. После этого он быстро перебежал на свою сторону, скинул рубашку и, сняв самодельную портупею с кобурой и пистолетом, сложил все это под прежний камень. Крики Умара стали слышны совсем близко. Шенгеле надел рубашку и пошел навстречу, гадая, чем вызван столь неурочный визит…

Умар держал в руках штык-нож от автомата Калашникова. На бегу он, играя, срубал длинные стебли травы и периодически звал Петра. В нескольких метрах сзади и справа от него шел Иса, сжимая в руке тяжелый пистолет, той же модели, что и спрятанный Шенгеле. Он был одет в новую камуфляжную форму и обут в высокие армейские ботинки на шнуровке. Справа у него, на широком кожаном ремне, висела оперативная кобура. Слева крепился небольшой подсумок, в котором находились четыре наполненных патронами запасных магазина. Йозеф, смотря на Ису с завистью, подумал о том, что зря не взял с собой свой пистолет. Можно было бы пристрелить Мансурова вместе с волченком-Умаром, забрать патроны, и спокойно уйти к границе. Шенгеле вспомнил о ноже за голенищем, но решил не рисковать. Иса был ощутимо сильнее, да и маячивший сзади со штыком в руке мальчишка представлял опасность. Поэтому он просто остановился и уткнулся равнодушным взглядом в грудь Мансурову. Тот негромко сказал:

– Когда мы поднимались сюда по тропе, то слышали стрельбу очередями. Что здесь случилось?

Шенгеле спокойно ответил:

– Стреляли с той стороны долины, далеко отсюда. Что там случилось – я не знаю. Здесь все в порядке.

– Овцы целы?

– Да.

Иса взглядом нашел подходящий камень, сел на него и убрал пистолет в кобуру. Шенгеле остался стоять, так как его рабское положение иного не предусматривало. Мансуров сказал сыну что-то по-чеченски, и тот, пригнувшись, умчался в сторону ручья. Иса достал из нагрудного кармана две зеленые бумажки, протянул их Йозефу и сказал:

– Возьми.

Шенгеле взял. Это были новенькие тысячерублевые купюры.

– Сядь, − произнес Мансуров. – Шея у меня болит, голову на тебя задирать.

Подходящего камня рядом не оказалось, и поэтому Йозеф присел на корточки по-тюремному. Прибежал Умар, что-то сказал отцу. По интонации было понятно, что мальчишка ничего подозрительного не обнаружил. Иса, не глядя на Шенгеле, стал говорить:

– Заберешь котомку, что лежит в шалаше. Завтра утром придет Муса. Он примет у тебя овец. Муса принесет тебе сыра и хлеба в дорогу. На той стороне долины, справа от домика старого еврея, который работает на Качукаевых, есть тропа, ведущая вниз. По ней спустишься к селению, обойдешь его слева, и увидишь еще одну тропу. Она ведет в ущелье. За ним – Грузия. Если в пути кто-нибудь тебя задержит, скажешь, что мой работник, и это я тебя послал по делу. Обозначенной границы там пока нет, но бесплатно ты ее не минуешь. Вот и отдашь там одну из купюр, что я тебе дал. Но про меня там уже говорить не стоит… Вторая бумажка тебе – на первое время, чтобы с голоду не подох. Их там нормально принимают. Языком про то, что видел и чем занимался, − не трепи. Достану и там, если что… Дальше – твои проблемы. Ты же туда шел. Значит, знал, зачем. Сейчас пойдем к шалашу…

Они направились к жилищу Шенгеле. Впереди шел Иса, за ним Йозеф, и замыкал шествие Умар, который забегал то справа, то слева от Шенгеле, и делал вид, что собирается воткнуть штык ему в бок. Тот не обращал на мальчишку никакого внимания, и это его явно злило. Наконец, Умар, немного не рассчитав силу замаха, ощутимо кольнул Йозефа, и он, ойкнув, схватился рукой за место укола. Баловник отскочил назад и звонко рассмеялся. Иса, оглянувшись, оценил обстановку, на ходу ласково погрозил Умару пальцем и тот, довольный, отстал от Шенгеле, и принялся сшибать штыком верхушки длинных стеблей травы.

Остановившись возле шалаша, Мансуров обернулся и сказал:

– Посуду, тулуп и валенки оставь здесь. Как только сдашь овец Мусе, можешь быть свободным.

Они с Умаром ушли, а Шенгеле понял, что ужина ему сегодня не видать, как своих ушей. Он зашел в шалаш, уселся на нары и достал из кармана полученные банкноты. Они действительно были новыми и даже, как будто, глянцевыми. Йозеф плюнул на одну из них, потер пальцем и поднес его к глазам. Палец стал зеленым…

 

Глава третья

Утром Шенгеле был деликатно разбужен Мусой. Деликатность заключалась в пинке ногой по нарам. Йозеф проснулся и в сумрачном утреннем свете увидел темную фигуру, стоявшую в проеме входа. Он сел и протер рукой глаза. Муса бросил на нары лепешку, кусок сухой брынзы и сказал:

– Пойдем. Уже светло. Я пересчитаю овец.

Они вышли из шалаша. Шенгеле отворил загон, зашел внутрь, и с помощью длинной палки принялся подталкивать животных к выходу. Муса считал. Через двадцать минут стало совсем светло, и Муса произнес:

– Все нормально. Забирай, что положено, и уходи.

Йозеф вернулся в шалаш, взял сумку, сложил в нее хлеб и сыр, набросил лямку на плечо, и направился в сторону ручья. Муса презрительно взглянул на него и побрел вслед за овцами.

Добравшись до воды, Шенгеле положил сумку на землю и оглядел долину. Со стороны домика Агасфера доносилось вялое беканье. Видимо, старик только начал выгонять отару.

Йозеф подошел к ручью, умылся и напился воды. После этого он сел на один из камней и с аппетитом съел половину лепешки и часть имевшегося сыра. Оставшуюся еду он хозяйственно уложил в сумку, и подошел к тайнику, где было спрятано оружие.

Пистолет находился на месте. Пустая обойма сиротливо торчала из кармашка кобуры. Шенгеле надел самодельную портупею под рубашку, застегнулся, не тронув пуговицу на груди и, приладив поудобнее на плече сумку, пошел в сторону жилища Агасфера. Во время ходьбы его посетила мысль следующего содержания: можно было вернуться и застрелить Мусу. А каков смысл этого убийства? Сделать больно родителям? А будет ли им больно? Шенгеле не был в этом уверен. Он вспомнил рассказы Агасфера. Тот говорил, что в Грузии есть специальные лагеря, где обучаются боевики. И граница, − не граница, а так – проходной двор. В словах Исы о том, что он достанет, кого угодно и по ту сторону, заключалась правда. Поэтому убийство кого-нибудь из семейства Мансуровых было абсолютно бессмысленным и бесполезным поступком. Ну, а месть – штука приятная, конечно, но абсолютно непрактичная. И даже вредная для собственного здоровья, учитывая вышеизложенные обстоятельства. Йозеф решил плюнуть на мысли о мщении, и настроение его, почему-то, улучшилось.

И тут он заметил Агасфера. Старик стоял возле загона, опершись телом на длинный шест, которым он обычно выгонял баранов. Он спокойно смотрел на приближавшегося к нему Шенгеле. Его овцы медленно брели в сторону всходившего солнца.

Йозеф, приблизившись, поискал глазами подходящий камень и уселся на него. Агасфер продолжал молчать. Шенгеле удивился его спокойствию. На секунду Йозефу даже показалось, что в глазах старика промелькнула насмешливая искорка, но, вглядевшись внимательней, он решил, что это был отблеск солнечного луча.

Шенгеле произнес:

– Ты прости меня за вчерашнюю несдержанность, но во всем виноват не я. Ты вел себя, как пьяный раввин, материально обделенный прихожанами синагоги. Ты трепал своим речевым придатком, как бандеровец флагом… Ведь не зря сказано: язык твой – враг твой. А слово – самое мощное и острое оружие. Из-за неосторожно сказанного слова начинались войны. В твоем же случае, − это не я сделал тебе больно. Это слова, сорвавшиеся с твоего гнусного языка, вернулись обратно железом и превратили тебя в шпигованного козла.

Йозеф замолчал. Повисла тишина, нарушаемая лишь еле слышным блеянием овец. Агасфер смотрел на Шенгеле, не отрываясь, и думал о чем-то своем. Тот спросил:

– Что, так и будешь молчать?

Старик все-таки открыл рот.

– Зачем ты пришел? – поинтересовался он. – Что тебе надо от меня? Водки? Я ничего тебе больше не дам. Уходи. Не хочу даже видеть тебя.

Шенгеле сообщил:

– Я пришел попрощаться.

Брови Агасфера удивленно задрались вверх:

– Решил сбежать?

– Нет. Пришел Иса. Дал денег, немного еды и показал дорогу в Грузию.

Старик заинтересовался:

– Даже денег дал? Что это с ним случилось?

– Вот, − Шенгеле достал из кармана купюры и протянул их Агасферу. –

Посмотри…

Еврей тут же отбросил посох в сторону, подошел ближе, и взял банкноты в руку. Он внимательно рассмотрел их, помял в пальцах, понюхал, и с сарказмом в голосе заметил:

– Ох, и идиот же ты, Йося! Если ты всучишь одну из этих бумажек кому-нибудь по эту сторону границы, то тебя просто пристрелят. А если ты сделаешь то же самое в Грузии, тебя тут же укатают в каталажку, где ты станешь заниматься привычным голубым делом. Советую использовать купюры для подтирания своей задницы. Она, правда, станет зеленой, но гомиков такой факт никоим образом не смутит…

Агасфер смял банкноты и бросил их на землю у ног Шенгеле. Тот не стал их подбирать. Он вдруг спросил:

– Слушай, Жид. А чем ты занимался во время войны?

Агасфер удивился вопросу. Задрав вверх голову, он задумался, как будто что-то вспоминая. Шенгеле терпеливо ждал. Наконец, старик сказал:

– Сначала я был завхозом одной из киностудий, эвакуированных в Алма-Ату. Занимался, так сказать, материальным обеспечением тружеников советского искусства.

Он мечтательно прикрыл глаза и, улыбнувшись, продолжил:

– Золотые были денечки… Потом неожиданно случилась ревизия, и мне торжественно вручили пилу. Только уже не в Алма-Ате, а в одном из сибирских лагерей, расположенных на широте Иркутска. Я, было, уже испугался, что буду пилить елки все пятнадцать лет, которые мне впаяли. Но начальник лагеря оценил мои способности, и я стал художником при офицерском клубе, где рисовал всякую агитацинно-пропагандистскую муйню. А вышел в пятьдесят третьем году по амнистии в связи со смертью Сталина.

– То есть, с кровавыми фашистами ты не сражался?

– Еще чего? Мне уже на тот момент было больше двух тысяч лет. А это – непризывной возраст. Молодежь пусть воюет! Совесть надо иметь… А почему это тебя так заинтересовало?

Шенгеле пожал плечами и сказал:

– Так… Просто… Я жалею, что ты не попал в мой лагерь. Не знаю, стал бы я тебе наливать шнапс или нет. Скорее – нет. Но зато, каким бы ты стал потрясающим подопытным экземпляром…

Агасфер со злостью сплюнул под ноги и сказал:

– Все, хватит! Поговорили. Вали отсюда. Выход из долины справа. Уезжай в свою чертову Америку и не попадайся мне больше на глаза. А я со своей стороны могу поклясться, что ноги моей не будет там, где окажешься ты!

Шенгеле встал и, не оборачиваясь, неторопливо направился в указанную сторону. Агасфер пробубнил себе под нос:

– Век бы тебя не видать! Сволочь! Экземпляра лабораторного нашел. Бр-р-р…

Он нервно поежился, поднял с земли палку, и уже, было, собрался последовать за овцами, но вдруг заметил на одном из склонов группу людей, одетых в камуфляжную форму. Люди эти довольно быстро спускались в долину и в характере их движения явно проскальзывали элементы паники.

– Ч-черт! – выругался старик и напряг слух.

В воздухе слышался гул винтов приближавшихся вертолетов. Агасфер − не известно кого имея в виду − произнес:

– Бедные животные… Интересно, когда это все закончится?

Он отбросил палку в сторону, развернулся на сто восемьдесят градусов, и опрометью бросился в ту сторону, куда ушел Шенгеле.

Ровно через минуту, двигаясь на приличной спринтерской скорости, он, как сайгак, пронесся мимо Йозефа. Худые длинные ноги его, выстреливаясь вперед, легко перепрыгивали камни, и создавалось впечатление, что Агасфер всю прошлую жизнь профессионально занимался бегом с препятствиями. Шенгеле, удивившись, остановился, и принялся осматриваться. Заметив группу людей, уже спустившуюся в долину, и услышав знакомый шум лопастей, он без раздумий припустил вслед за Агасфером.

Как оказалось, еврей знал, куда уносить ноги. На склоне ближайшей скалы, в пяти метрах над землей чернела круглая дыра. Там была небольшая пещера. Попасть туда можно было по узкому каменному бордюру. Агасфер, ни разу не оступившись, сходу забрался наверх и исчез в дыре. Сразу стало понятно, что такого рода отступления совершались им неоднократно, и он уже изрядно в этом натренировался. Шенгеле же поднимался медленно и аккуратно, балансируя над постепенно удаляющейся землей. Неизвестно, сколько времени он собирался потратить на это восхождение, но долина уже наполнилась ревом вертолетных двигателей, и сразу раздался вой выпущенных ракет. Йозеф напряг силы, и в три отчаянных прыжка преодолев оставшееся расстояние, ввалился в пещеру.

Естественное укрытие представляло собой овальное помещение длиной около десяти метров и шириной не более трех. Пол был засыпан мелкой каменной крошкой. Агасфер уже сидел у левой стенки, и с усталым, но довольным видом хлебал из фляжки водку. Шенгеле уселся на корточки справа и, облизнувшись, принялся смотреть на ритмично двигавшийся агасферов кадык. Вход в пещеру расположен был таким образом, что вставшее на востоке солнце своими лучами полностью заливало помещение, и оба беглеца видели друг друга прекрасно. Старик, занюхав выпивку рукавом, сказал:

– Нечего на меня пялиться. Дырку проглядишь.

В долине гремели взрывы и раздавались звуки пулеметной стрельбы. Шенгеле поднял глаза выше и обнаружил, что все стенки пещеры исписаны различными выражениями. Не осталось ни одного пустого места. Большинство слов были русскими, но встречались и надписи на других языках. Йозеф, блуждая глазами по стенам, прочитал следующее:

Я – Вася – живописец мирозданья. Его панели – холсты для меня. Все стены − проявители сознанья. Вселенная – палитра бытия.

Подпись гласила: «Вася из Москвы. 1985 год».

Ему вспомнился Василий из морга, и подумалось, что это мог быть он. Если это так, то гулящая жена ему досталась, как наказание за осквернение природы. Судьба, так сказать, распорядилась. Хотя, может, написал это не он, а какой-либо другой, тоже уже как-нибудь наказанный Вася.

Далее, водя взглядом по стенам, Шенгеле узнал, что жители краснодарской «Покровки» − козлы, а какая-то Люська из Барнаула – кривоногая сучка. Рядом с этим наскально задокументированным сообщением красовалась потрясающая история о том, как некоего Дмитрия изнасиловали армяне в количестве восьми особей, и теперь он ничего с собой поделать не может, а потому готов встретиться в привокзальном туалете города Батайска с любыми желающими повторить подобный гнусный акт. Йозеф заключил, что в советское время горный туризм в этой части Союза был развит неплохо…

Запахло дымом. Шенгеле посмотрел на еврея. Тот с удовольствием курил здоровенную «козью ногу». Йозеф поднял взгляд чуть выше и над головой старика обнаружил надпись, которая гласила: «Гога – бритый клоун». Шенгеле захохотал. Агасфер проследил за направлением взгляда своего противника, встал, повернулся и прочитал выражение. Он сплюнул, сделал шаг вглубь пещеры и, снова усевшись на каменистую поверхность пола, негодующе ткнул указательным пальцем руки чуть выше Шенгеле. Тот, все еще улыбаясь, привстал, обернулся, и в свою очередь увидел плод чьего-то творчества. На стене было написано: «Эльза из Риги – фашисткая проститутка».

Лицо Йозефа помрачнело, он опустился на пол и недоброжелательно уставился на старика.

Тем временем какофония, звучавшая в долине, прекратилась, и стали слышны только крики недовзорванных баранов. Агасфер растоптал сапогом окурок и сказал:

– Ну, пора на выход. Достали уже эти русские пилоты. Нашли место для сафари. Бедное чеченское животноводство… Хотя, если честно, то мне в этих охотничьих утехах – сплошная выгода. Опять мяса перепадет. Кстати, если хочешь, можешь взять в дорогу какую-нибудь оторванную овечью ногу. Представляю тебя на грузинской границе, − с ляжкой на плече, пистолетом под мышкой и без документов. Зря фальшивые деньги не захватил. Надо было. Для полного, так сказать, пакета…

Договорить он не успел. В пещере резко погас пробивавшийся снаружи свет. Оба недруга повернули головы к отверстию и увидели, что выход закрыла человеческая фигура в длинном плаще с надетым на голову капюшоном. Свет теперь лился узенькими струйками, обрисовывая фигуру нечетким контуром, и лицо вошедшего разглядеть было невозможно. Плащ касался своими полами каменной поверхности прохода. Огромные плечи занимали всю ширину входного отверстия, и капюшон по сравнению с ними казался несоразмерно малым. Фигура стояла, не шевелясь, и никаких звуков не издавала. Агасфер сказал Шенгеле:

– Сдается мне, что это – по твою душу. Я-то никого в гости не приглашал. Да и не ждал тоже…

Шенгеле, не раздумывая, выхватил пистолет, быстрым движением пальца перевел предохранитель в положение для стрельбы одиночными и, направив ствол в сторону входного отверстия, нажал на спусковой крючок. Курок весело щелкнул, но выстрела не последовало. Агасфер громко хмыкнул. Шенгеле судорожно дернул затвор, и тот неожиданно застыл в заднем положении. Агасфер хмыкнул вторично.

– Чертова подлость! – удивленно воскликнул Йозеф.

Фигура в проходе продолжала быть неподвижной и молчаливой.

– Никакой подлости, − заявил Агасфер. – Сегодня ночью я благополучно нашел твой тайник, вытащил все патроны и выбросил их в ручей. Зачем мне под боком вооруженный маньяк? Чуть что – сразу стрелять хочешь. Вот и сейчас. Вместо того, чтобы поинтересоваться – кто пришел, зачем пришел − ты решил его тут же убить.

– Сс-с-скотина, − протянул Шенгеле.

Он взял пистолет за ствол и резким движением швырнул его в сторону молчаливой фигуры. Оружие исчезло в плаще. Через несколько секунд снаружи послышался лязг железа.

– Пролетел насквозь, − констатировал Агасфер. – И грохнулся на камни.

Шенгеле заметил со злостью:

– Только миражей не хватало…

– Ты не угадал, − сказал кто-то басом.

Агасфер ойкнул, а Шенгеле остолбенел. Голос прозвучал не из какой-либо определенной точки пространства, а – как бы – отовсюду, и был странно знаком. Он звучал в мозгу Йозефа в ночь принятия сыворотки. Этот лязгающий, грубый звук невозможно было забыть, и Шенгеле вдруг подумалось, что в его голове нет ощущения того, что он является трупом. Йозеф представил себе прозрачную кабину зависшего перед пещерой вертолета, и улыбающееся во все тридцать два зуба лицо русского пилота, странно похожее на лицо казненного лейтенанта-танкиста. Рука вертолетчика сжимает гашетку, из-под небольшого крыла воздушного монстра вырывается реактивный снаряд, влетает в пещеру и раздается взрыв. Воздух приходит в движение, мимо пролетают большие и малые камни, помятая фляжка Агасфера и сам он, похожий на бритого гамадрила, кружит у свода, растопырив руки, как крылья…

Шенгеле встряхнул головой, и видение тут же исчезло. В пещере все оставалось, как и было. Фигура загораживала проход, сам Йозеф сидел на полу и только Агасфер уже стоял на ногах и, безрезультатно вглядываясь в капюшон посетителя, говорил:

– Я же сказал, что это не ко мне. Эй, приятель, ты кто такой?

– Сядь на свое место, смертный! – презрительно лязгнул бас.

Агасфер просто взвился.

– Это кто тут смертный? – возмущенно спросил он. – Хотел бы я стать смертным…

Капюшон слегка повернулся к Агасферу, и бас зазвучал удивленно:

– А-а-а, вот кто ты такой… Не ожидал, не ожидал… Удивлен, хотя меня редко можно чем-нибудь удивить. Но про тебя никаких указаний не поступало, поэтому можешь убираться отсюда прочь.

– Как бы ни так! – заорал Агасфер. – Этот фашистский недобиток получает на полную катушку всего двадцать лет, а я – две тысячи! И насчет него поступают какие-то распоряжения, а про меня – нет?! Даже здесь ущемляются права евреев! Почему нацист должен лезть без очереди?! Я требую немедленного рассмотрения моего вопроса!

– Что ты несешь, недоумок? – голос стал грозным. − Ты хоть знаешь, с кем разговариваешь? С кем шутить вздумал? Я сейчас так пошучу, что ты еще две тысячи лет опомниться не сможешь…

Во мраке пещеры сверкнули осклабленные зубы Агасфера.

– С кем говорю, я уже догадался, − ответил он. − Вот только ничего ты мне сделать не сможешь. Я, так сказать, принадлежу к другому ведомству. Мой Бог – одинок в своей сущности. Он добрый и злой в одном лице. И к дуалистическим бредням никакого отношения не имеет. Так что не надо меня пугать. Пугай, вон, того маньяка…

Старик махнул рукой в сторону находившегося в ступоре Шенгеле. Из-под капюшона вырвался низкий утробный смешок и голос заявил:

– Ну, тогда заткнись, если такой грамотный. Самое интересное заключается в том, что даже мне непонятно, в какой разряд тебя можно определить. Ты – иудаист. Напакостил – христианам. Мозги полоскал – буддистам. А если копнуть поглубже, то следы твои можно найти даже у зороастрийцев и кришнаитов. Богатый послужной список… Болтало тебя, как кусок дерьма в проруби. Удивление вызывает тот факт, что ты не успел добраться до преподобного Муна или саентологов.

– Тебя бы забыли, неизвестно, чем бы ты стал заниматься, − проворчал Агасфер.

Фигура задрожала от еле сдерживаемого смеха, и голос сказал:

– Ах, вот оно что… Как я сразу не догадался! Забытый и никому не нужный еврей… А раз так, то веди себя вежливей, а то я устрою тебе такую веселую жизнь, что еще две тысячи прожитых тобою лет промелькнут, как пуля перед носом. Я даже могу тебя окончательно убить и забрать с собой. Ведь никто не хватится. А если и хватится, то станет уже поздно и моей вины в этом не будет. Как говорится – надо помнить о делах… Ну, старый осел, хочешь смерти? Говори!

Агасфер, закряхтев от напряжения, переспросил:

– Это мне придется у тебя там раскаленные сковородки лизать?

– Ну почему же обязательно сковородки? – ответил голос. – Время на месте не стоит. Прогресс существует везде. Сковородки были в прошлом, да и не для всех. Лично тебе я найду много других интересных занятий… Так хочешь ты смерти или нет?

– Дудки! – сказал Агасфер. – Нашел дурака. Я лучше второго пришествия подожду. Или еще чего-нибудь… Может, Господь, все-таки, вспомнит обо мне, несчастном.

Бас хохотнул так, что стены пещеры задрожали, и со свода посыпалась каменная крошка.

– Ты − как ворона из анекдота, которая сама не знает, чего хочет, − сказал он.

– Все, все, все, − произнес Агасфер, усаживаясь на корточки. – Со мной вопрос закрыт. Никаких претензий не имею. Я тут пока тихонько посижу, мешать никому не буду. Занимайтесь…

– Спасибо за разрешение, − насмешливо поблагодарил бас. – Чтобы я без твоего разрешения делал? Ума не приложу…

Капюшон медленно повернулся в сторону тихо сидевшего Шенгеле.

Тело Йозефа было сжато в упругий нервный комок. Он с ужасом слушал звучавший в пещере диалог и, впервые за многие годы, прошедшие со времени его детства, молился. Слова молитв, выученных давным-давно, сами пришли в голову и мелькали перед глазами огненными строками. Шенгеле просто читал их про себя, шевеля губами. Он не знал, чем ему грозит появление существа в плаще с капюшоном, но догадывался, что ничем хорошим этот визит не закончится. В мозгу его четко отпечаталась пришедшая мысль о том, что прощение можно вымолить, если искренне покаяться. И пока Агасфер выяснял, почему это высшие силы решили заняться Йозефом вне очереди, он каялся. Каялся и молился. А вот искренне ли? На этот вопрос ответа не было даже у него самого…

Агасфер, оставленный в покое, поймав тонкий солнечный лучик, повисший на стене, сделал самокрутку и закурил. Клубы дыма поплыли к выходу из пещеры. Существо в капюшоне, разглядывая шевелившего губами Шенгеле, задало вопрос. Он предназначался Агасферу:

– Что это ты куришь? Овечий кизяк, что ли?

– Мне сказали – лезгинская махорка, − ответил тот.

– Тебя обманули. Делать больше лезгинам нечего, кроме как махорку выращивать.

– Я уже привык, − равнодушно произнес Агасфер.

– Ладно, − сказало существо в капюшоне. – Кури, кури. Дым выходит из пещеры, и его наверняка уже заметили. Время на исходе…

– Какой дым? Кто заметил? – удивился Агасфер.

– Скоро узнаешь…

Гость сделал шаг вперед и немного в сторону, и пучок света ворвался в пещеру. Шенгеле зажмурился от неожиданности. Бас, обращаясь к нему, грозно спросил:

– Ну что, помолился?

Шенгеле непроизвольно кивнул головой. Бас продолжил:

– И как тебе бессмертие?

Йозеф не ответил. Существо в капюшоне презрительно сообщило:

– Мое появление вызвано единственной целью. Цель заключается в том, чтобы раскрыть тебе глаза на существующую природу вещей. Ведь, несмотря на совершающиеся вокруг тебя нереальные, с точки зрения науки, события, ты все равно пытаешься объяснить их каким угодно образом. Но только не получается. Твой мозг заражен: атеизмом, расизмом, эгоизмом, и тому подобными «измами». И настоящая, подлинная картина происходящего скрыта твоей доктринерской ограниченностью, как скрыт сейчас свежий воздух клубами дыма от кизяка…

– Да не кизяк я курю, − подал голос Агасфер.

– Но и не табак, − утвердительно заявил бас.

– Да кто ж спорит, − умиротворенно согласился еврей.

Бас помолчал с минуту, а потом сказал:

– Все понятно. Пей – не хочу, потому что печень не страдает. Кури гашиш – сколько влезет. Наркоманом все равно не станешь. Мне только одно непонятно… Неужели за две тысячи лет ты не нашел себе места получше, где можно было бы закинуться подобной гадостью по самый кадык, и жить себе в удовольствие? Ничего не понимаю…

Агасфер выдохнул очередную порцию дыма и сообщил:

– Главное – душевное спокойствие. Такого, как здесь – нигде не найдешь.

– А как же вертолеты, взрывы, − война, наконец?

– Это все скоро закончится. Я – наемный пастух. За мной – целый тейп (с их овцами, правда). Кто меня тронет… И кто мне помешает?

Существо в капюшоне опять обратилось к молчавшему Шенгеле:

– Неужели ты всерьез решил, что твое бессмертие, твоя, так сказать, неубиваемость – продукт собственных открытий? Как говорят русские, ты – наивный чукотский юноша. А в языке любой страны мира существует масса определений для таких идиотов, как ты. Вот, например, несколько: кретин, остолоп, дурень и тому подобное… Бессмертие, которым ты обладаешь, − далеко не плод твоей гениальности. Оно дано тебе свыше. Веришь ты в это или нет – не имеет значения. Советую поразмыслить над этим на досуге, которого скоро у тебя будет предостаточно. Мое появление здесь вызвано еще и тем, что последние полгода твоя жизнь превратилась в застой. А это – неправильно. Но я уже все исправил, и тебя ожидает масса новых приключений и ощущений. К скале, где находится пещера, уже подошли некие заинтересованные лица и внимательно разглядывают входное отверстие. Так что я покидаю вас…

Шенгеле молчал. Агасфер, отбросив окурок в сторону, сказал:

– Только мне всяких приключений и не хватало…

Капюшон повернулся в его сторону и бас заявил:

– Успокойся, старый лошак. Тебя это не коснется. Но я все-таки напомню Кое-Кому о тебе.

– Не надо! – испугался еврей. – Вдруг опять мне придется скитаться? Не хочу. Лучше я уж здесь побуду… как-нибудь…

Бас захохотал, и существо в капюшоне медленно растаяло в воздухе. Эхо звучало еще несколько длинных секунд и тоже ушло вслед за своим хозяином. Агасфер поднялся на ноги и, обращаясь к Шенгеле, сказал:

– Ну, хорош бояться. Или ты уже обосрался? Все уже закончилось.

– Еще ничего не начиналось, − хрипло ответил Йозеф.

– Так пойдем, посмотрим, что тебе приготовили на этот раз. Меня прямо разбирает любопытство!

– Зачем? – глаза Шенгеле были пустыми и стеклянными. Агасфер хмыкнул и, бросив свою фляжку Йозефу на колени, заметил:

– Ожидание боли хуже самой боли (если ты, конечно, не мазохист). Хлебни уж для храбрости, а то – может быть – последний раз пьешь…

Шенгеле молча открутил крышку и надолго приложился к горлышку. Агасфер, насмешливо глядя на него, скрутил папиросину и радушно протянул Йозефу вместо закуски. Тот взял…

 

Глава четвертая

Снаружи кто-то крикнул:

– Эй, там, слушай сюда!

Шенгеле курил самокрутку. Агасфер подошел к выходу и осторожно высунул голову. Долина, перепаханная взрывами, лежала перед ним, как на ладони. Везде беспорядочно бродили овцы. Домик старика, как ни странно, уцелел. Во многих местах лежали туши убитых животных и трупы боевиков. По пастбищу бродило несколько живых людей. Они были одеты в странную, желтоватого цвета, маскировочную форму, и все были безбородыми. Двое стояли возле скалы и, задрав вверх головы, рассматривали вход в пещеру. На поясе каждого из них висел странный короткоствольный автомат с длинной рукояткой. Один был человеком в возрасте, о чем свидетельствовала полностью седая голова, но спортивное телосложение и подтянутый внешний вид говорили о том, что сил в его теле еще предостаточно. Вторым был молодой и худой, как жердь парень. Он-то как раз и кричал.

Заметив высунувшуюся голову Агасфера, они оба тут же присели и подняли оружие, направив стволы на входное отверстие. Молодой крикнул:

– Эй, вы! Выходить по одному! Если нет, бгошу в пещегу гганату! Даю пять минут вгемени!

Голова Агасфера громко расхохоталась и убралась внутрь. Двое внизу недоуменно переглянулись между собой.

Агасфер же, смеясь, подошел к Шенгеле, подобрал лежавшую рядом с ним фляжку и встряхнул ее. Услышав знакомое бульканье, он, радостно открутив колпачок, глотнул изрядную порцию. Затем убрал посудину в карман и весело спросил:

– У вас в тюрьме телевизор был?

– Да, − ответил Шенгеле.

– Советский мультик про Винни-Пуха смотрел?

– Да.

– В одной из серий он поет песенку:

Вот так и у меня. Там внизу люди. По всем признакам – это опять к тебе. Так что, вставай. Пора, а то кинут гранату и неизвестно, что из этого получится. Вдруг наши разорванные тела срастутся между собой?

Представляешь, ты приходишь в себя, а у тебя мое туловище… И кем ты после этого станешь? Еврейским фашистом, что ли? Уму непостижимо!

Он заржал, как лошадь, и пошел к выходу. Шенгеле нехотя поднялся и отправился следом. Они вместе остановились на каменном бортике и посмотрели вниз. Шенгеле, взглянув на двух людей, находившихся у подножия скалы, тут же отвернул голову влево и принялся рассматривать ту часть долины, где остался его шалаш. Ему хватило всего одного взгляда для того, чтобы в седом вооруженном военном узнать своего персонального врага-охотника. Да, это действительно был Макс Ковальски…

Все прошедшие годы он был занят тем, что выслеживал и уничтожал тех, кто приносил горе его соотечественникам. И сейчас он занимался своей работой. Он напал на след известного террориста, участвовавшего несколько лет назад в захвате заложников в одной из стран Индокитая. Тогда среди захваченных людей оказались семеро израильских туристов. Террористы зверски убили всех евреев. Остальных заложников они обменяли на право свободного выхода, и благополучно скрылись в джунглях. Имена всех, причастных к этому делу, спецслужбы узнали быстро. Один из борцов за веру уже больше года ошивался в Чечне, занимаясь своим привычным делом, то есть – воевал с беззащитными людьми, не имеющими возможности дать отпор. Он участвовал в знаменитом рейде, когда несколько тысяч до зубов вооруженных боевиков вторглись в Дагестан. После героической победы над мирными жителями и позорного бегства от федеральных войск (причем бегство осуществлялось под прикрытием заложников, большинство из которых составляли женщины и дети), искомый международный террорист был повышен в ранге и получил в командование собственный отряд в количестве тридцати таких же наемников, как и он сам. Теперь он носил имя – Абу-Шахид, и считался уважаемым полевым командиром.

В освобожденной от коммунистической власти России с еврейским вопросом теперь все было в порядке. Потому «Моссад» достаточно хорошо стал себя чувствовать на постсоветском пространстве. Да и в отношениях с Грузией не было никаких разногласий. Поэтому, получив сведения от агентуры, что вытесняемые федералами террористы начали стягиваться к грузинской границе, Ковальски, возглавлявший небольшой отряд разведчиков, пересек рубеж и, напав на след группы Абу-Шахида, двигался за ней, выискивая возможность для наиболее безопасной ликвидации террористов. Ведь за каждого убитого еврея необходимо обязательно отомстить…

Из тридцати боевиков к этому моменту оставалось в живых не более десятка. Ковальски, следуя позади террористов, уже собирался отдать команду своему отряду и вступить в бой, но русские вертолеты опередили его. Он вовремя приказал своим бойцам залечь на склоне, с которого они спускались, и тем самым сохранил им жизни. Вертолетчики не заметили вторую группу вооруженных людей, спрятавшихся в густой траве, и лихо отработали первую. Теперь разведчики Макса бродили по долине и, собирая останки и ошметки, пытались определить, кто есть кто, и где среди этой требухи сам Абу-Шахид. Ковальски с прикрывавшим его долговязым Семеном Берштейном (в детстве – потомственным одесситом), остался на охране вещмешков, и прочей амуниции, сваленной у подножия одной из скал.

Максу исполнилось сорок пять лет. И хотя он чувствовал себя прекрасно, но понятно было, что этот возраст уже не позволяет скакать по горам и лично гоняться за врагами иудейского народа. Очевидным это было и для руководства. Ковальски неоднократно получал предложения, связанные с переменой характера деятельности. Причем, должности, которые ему предлагались, были достаточно почетными, высокооплачиваемыми и – самое главное – безопасными. Он всегда соглашался с доводами начальников и обещал подумать. И всегда просил направить его на очередное задание, как бы – в последний раз. И всегда при успешно выполненном деле чувствовал гордость за себя и за свой народ.

Вот и сегодня у него было такое чувство, но – если честно – немного омраченное сознанием того, что Абу-Шахида уничтожил не он, и даже не его бойцы. То, что он мертв, стало понятно сразу после отлета русских боевых машин. При такой плотности огня, застигнутые посреди поля боевики, просто физически не смогли бы уцелеть. И это было хорошо. Это радовало. Но досаду вызывало то, что террористы уничтожены не собственными руками.

Как бы там ни было, но оставалось лишь добыть доказательства. Поэтому разведчики и занимались этим. Несколько человек собирали обрывки окровавленной одежды для последующего проведения генетической экспертизы, другие снимали на видеокамеры расположение тел. Ковальски с Берштейном тем временем следили за долиной. Неожиданно Берштейн задергал носом и тихо сказал Максу на идише:

– Где-то рядом курят гашиш.

Ковальски с удивлением взглянул на Семена, принюхался и понял, что тот прав. Они оба принялись усиленно вертеть головами. Наконец, Берштейн указал пальцем вверх и Макс, задрав голову, увидел входное отверстие пещеры, которое не было ими замечено ранее.

– Солнце било с востока, − констатировал Ковальски. – Оно проникало в пещеру и освещало одну из внутренних стен. Поэтому вход казался трещиной. Теперь солнце поднялось выше… А ведь действительно оттуда идет дымок! Ну-ка, крикни по-русски, чтобы выходил, кто там есть.

Семен крикнул…

* * *

Ковальски очень плохо знал русский язык, поэтому командовал Семен.

– Спускаться по одному, − крикнул он. – Лишних движений не пгоизводить!

Первым слез Агасфер. Он тут же вытянулся по стойке «Смирно» и, ехидно улыбаясь, стал глазами нагло пялиться в Макса, справедливо угадав в нем старшего. Вторым подошел Шенгеле. Он встал рядом со стариком и опять отвернул голову влево. Ковальски, взглянув на Агасфера, каким-то безошибочным образом сразу же угадал, к какой народности тот принадлежит. Он спросил на идише:

– Это что за парикмахер так над тобой поработал?

– Вот этот, − ответил старик, указав пальцем на Йозефа.

Шенгеле медленно повернул голову, и его расширенные зрачки впились в лицо Макса. Тот неловко опустил руки, и автомат его вывалился в траву…

Дальше все произошло очень быстро. В руке у Шенгеле оказался нож, и он сделал шаг в сторону Ковальски. Агасфер увидел, как коротко дернулось оружие второго военного и, отпрыгнув в сторону, уже в полете услышал звук автоматной очереди. Мельком он увидел падающее на землю тело Шенгеле и бегущих в их сторону людей. Упав на четвереньки, Агасфер заорал по-русски:

– Не стрелять, вашу мать! Я свой! Еврейский!

Больше никто и не стрелял. Перевернувшись и усевшись на траву, старик огляделся.

Вокруг них жидким кольцом стояло около десятка человек в военной форме. Оружие их было нацелено на Агасфера. Тощий картавый переводчик стоял с поднятой вверх рукой. Ковальски в какой-то непонятной прострации смотрел на распростертое у его ног тело Шенгеле с разорванной пулями грудью. Наконец, он очнулся, подал команду: «Не стрелять», и склонился над Шенгеле. Приложив руку к его шее, он вздохнул безнадежно, поднял нож и обернулся к Агасферу. Тот, пользуясь случаем, как раз хлебнул из фляги и вытирал рукой губы. Отдышавшись, он неожиданно раскрыл рот и пропел густым басом:

– Прими, Господи, душу раба твоея… Если она у него быти еси…

Ковальски спросил у Берштейна:

– Что он поет?

– Что-то церковное, − ответил тот.

– Он что, издевается?

– Похоже на это.

Ковальски дал команду подчиненным заниматься своим делом, уселся на корточки напротив Агасфера и спросил на идише:

– Ты знал, кто это такой? – он указал ножом на тело Шенгеле.

– Конечно, − осклабился старик, перейдя на тот же язык.

– Да ты, я смотрю, пьян?

– Да ты, я смотрю, догадлив, − нагло ответил Агасфер.

Ковальски, осмотрев нож, прочитал на нем надпись, выведенную арабской вязью, и спросил:

– Ты знаешь, что здесь написано?

– Да, − ответил Агасфер и помрачнел. – Написано на клинке следующее: «Да буду я сыт иудейской кровью».

– Ты знаешь арабский? – удивился Макс.

– Не только, − усмехнулся Агасфер. – Лучше спроси, какой язык я не знаю.

– Ты ашкенази или сефард?

– Никогда не задумывался над этим вопросом. Скорее всего, я – просто еврей. Хотя, может, помесь? Нет, наверное, перечисленные тобой разновидности – помесь по сравнению со мной.

– И что ты здесь делаешь? Находишься в рабстве?

– Нет, я работаю свыше двадцати лет наемным пастухом.

– Странно, − Ковальски подозрительно взглянул на Агасфера. – Откуда у него этот нож?

– Несколько месяцев назад русские вертолеты расстреляли здесь группу ваххабитов, подобную уничтоженной сегодня. Он нашел нож и припрятал.

– Ты знал об этом ноже?

– Знал. И не только о ноже. У него еще был припрятан пистолет. Но я предусмотрительно выгреб из него все патроны и утопил их. Пистолет превратился в бесполезную железяку. Так что можешь сказать мне «спасибо», а то валялся бы ты сейчас грудой расстрелянного мяса рядом с ним. – Агасфер кивнул головой на тело Шенгеле.

Ковальски «спасибо» не сказал. Вместо этого он презрительно произнес:

– Получается, что ты, − зная, кто это такой – несколько месяцев был с ним бок о бок? И не попытался его убить?

– Послушай, − вздохнул Агасфер. – Убивать кого-нибудь, я так понимаю, − это твоя работа. А, может даже, и обязанность. Моя же работа – пасти овец. Каждый должен заниматься своим делом. Ты молодой – гоняйся за врагами. Я старый – буду пасти овец.

Макс покачал головой:

– Ты не представляешь, в каком положении я сегодня оказался. Его появление повергло меня в шок! Двадцать лет назад я убил его дважды. Причем, в последний раз я его еще и сжег! Но обгоревший скелет пропал из морга! Невероятно, но выжить после этого нельзя… Надо будет взять образец для экспертизы.

– Я так понимаю, что ты – Макс Ковальски? – спросил Агасфер.

Тот вздрогнул и ответил:

– Это одно из моих оперативных имен. Я пользовался им в Латинской Америке.

– Он мне про тебя рассказывал. То, что это лежит именно его тело – можешь не сомневаться. Интересно другое. Экспертизу чего произвели в 1992 году? Ведь в газетах писали…

Макс сморщился и брезгливо взмахнул рукой:

– Экспертиза – обман. После исчезновения трупа я честно доложил своему руководству о том, что не проконтролировал все до конца. Но он явно не мог выжить! И нигде не был обнаружен. Мы заявили о том, что нашли его могилу. Мировая общественность успокоилась. Но недавно мне сообщили, будто есть сведения, что на самом деле он жив. Прошел слушок, что им занимается КГБ. Я посчитал это чушью. Такой организации давно не существует, а ему на этот момент должно быть девяносто лет. Кем, спрашивается, заниматься? Мешком со старыми костями? Я оказался неправ. Надо же, какая потрясающая живучесть. Если честно, у меня все эти двадцать лет болела душа. Что-то тянуло, выматывало. Своеобразное ощущение не сделанного до конца дела, висящего дамокловым мечом над тобой. Этот мерзавец постоянно мне снился. И я был готов убивать его снова и снова. Но сегодня я растерялся. Я не ожидал…

Ковальски задумчиво вертел в руках нож. Взгляд его стал отсутствующим. Агасфер скрутил «козью ногу», поджег ее, затянулся, и по долине поплыл сладковатый запах. Макс встрепенулся и спросил:

– Чем это воняет?

– Ганджюбасом, − охотно пояснил Агасфер по-русски.

Ковальски сплюнул и поднялся на ноги. Пока они беседовали со стариком, подошли подчиненные Макса. Они доложили, что Абу-Шахид мертв, и труп его находится в расчлененно-взорванном состоянии, как и остальные члены террористической группы. Останки засняты, образцы окровавленной одежды собраны. Можно было уходить. Ковальски дал команду, и один из солдат срезал пропитанный кровью кусок рубашки с груди Шенгеле. Агасфер, вдыхая вонючий дым, с придурковатой улыбочкой наблюдал за действиями военных. Наконец, все было закончено, и Макс сказал старику:

– Можешь пойти с нами. Мы переправим тебя в Израиль. Там ты действительно будешь свободным.

Агасфер покачал головой:

– Спасибо, не надо.

– Почему?

– А что мне там делать? Сидеть в доме престарелых? Или, ты думаешь, меня сразу же назначат банкиром? Там все – такие как я. Куда ни плюнь – одни евреи. Еще и в армии заставят служить. Нет уж. Мне и тут хорошо.

Ковальски презрительно посмотрел на Агасфера и дал команду уходить. Но старик был против. Он громко сказал:

– Минуточку! А этого фашиста вы что, мне оставляете? Этого еще не хватало!

– А зачем нам трупы? – удивился Макс.

Агасфер вдруг понял, что чувство сострадания куда-то улетучилось. И он продолжил:

– Если ты оставишь здесь этот так называемый труп, то в последующем будешь за ним гоняться по всему миру. Причем, не только ты, но твои дети, внуки и правнуки.

– Не понял… – Сказал Ковальски.

– А чего тут понимать? Пойдем со мной.

Агасфер встал на ноги, и неторопливой качающейся походной рэппера подошел к трупу Шенгеле. Макс с Берштейном оказались рядом.

– Вот чего я больше всего не люблю, так это тупость людскую. Ну, неужели нельзя понять, что если какая-то сволочь неоднократно убивается, но не умирает, то, значит, это – далеко не простая сволочь.

Агасфер несильно ткнул носком сапога под ребра Йозефу. Труп вздрогнул, сведенный оскомой рот закрылся, и сквозь зубы вылетел негромкий стон. Теперь автомат вывалился из рук Берштейна.

Агасфер брюзгливо заметил:

– Не армия, а сборище хлюпиков. Надо вам ввести специальную должность − собирателя автоматов.

Ковальски широко открытыми глазами уставился на старика и произнес:

– Но он же мертв…

– Ну да, − подтвердил ехидно Агасфер. – Он – труп. А ты – роза иерихонская.

Как бы в подтверждение этих слов рука Шенгеле медленно поднялась и опустилась на грудь. Прозвучал еще один стон.

Берштейн резким движением подобрал автомат и дернул затвором. Макс крикнул:

– Не стрелять!

Семен опустил ствол вниз. Губы его дрожали. Ковальски спросил:

– Он придет в себя?

– Да, − ответил Агасфер. – Три пулевых отверстия, это так, − тьфу. Через пару часов даже дырок не останется. И мучиться сильно не будет. Часа через три пойдет своим ходом, если пинками подгонять.

У Макса глаза засверкали странным блеском. Он принялся отдавать распоряжения. Солдаты рассыпались по долине и залегли за валунами. Возле постепенно приходящего в себя Шенгеле остался Берштейн. Агасфер, собиравшийся приложиться к фляжке, обнаружил, что она пуста. Он направился к своему домику. Ковальски пошел следом.

Зайдя внутрь, Агасфер поставил на стол фляжку стоймя, зажал ее двумя сковородками (чтоб не упала), и – без всякой лейки – ювелирно наполнил посудину из канистры. Стоявший в проеме двери Ковальски, покачал головой и спросил:

– Где ж ты здесь берешь алкоголь и гашиш?

– Работодатели предоставляют. Так сказать – по условиям заключенного контракта.

Агасфер тяпнул водки и уселся на кровать. Макс, продолжая стоять, заметил:

– Странные у тебя взаимоотношения с мусульманами. Но все равно, ты – раб.

Старик спокойно ответил:

– Я-то как раз – не раб. Это вы – рабы. Рабы самих себя. Рабы системы, заставляющей жить так, как вы живете. Системы, толкающей мстить за убитых соплеменников, карать за злодеяния, совершенные против своего народа… Может быть, лучше научиться жить так, чтобы вас не убивали по национальному признаку? Не били только за то, что вы – евреи? Может, если это случится когда-нибудь, в этом и будет заключаться настоящая свобода?

Ковальски заметил:

– Ты рассуждаешь не как еврей…

– Я уже давно не еврей, − произнес печально Агасфер. – Я уже давно Бог знает кто… Я живу так, чтобы не причинять никому вреда. Но меня все равно убивают. В-основном, по национальному признаку. Это потому, что о единицах судят по их сумме. И вас убивают, и будут убивать до тех пор, пока вы не научитесь жить по-другому… А сейчас вы – рабы. Вы мстите. И месть эта стала бесконечной. Это – вечное рабство. Если, конечно, ничего не изменится в головах. А начинать что-либо менять надо с себя…

Макс зашел в домик, уселся на табурет и, пристально глядя на старика, спросил:

– Кто ты?

– Агасфер, − ответил тот.

Ковальски удивился:

– Это твое настоящее имя?

– И имя и жизнь…

– Насколько я помню, легенда о Вечном Жиде придумана христианами. Агасфер – мифическая личность, и никогда на самом деле не существовал. Как, впрочем, и Христос.

– Да. Я – мифическая личность. И никакого Иисуса не толкал. Ты – пьян, а я – нет. С чем тебя и поздравляю.

Ковальски проглотил подступивший к горлу комок и пробормотал:

– Куда я попал?

– В долину фарса, − серьезно ответил Агасфер.

Он достал стакан, налил в него водки, подвинул его по столу поближе к Максу и, положив рядом кусок лепешки, произнес:

– Выпей.

– Нет, − сказал Ковальски. – На мне лежит ответственность за подчиненных мне молодых солдат. Нам до границы идти около десяти километров. Мало ли на кого нарвемся. Да и здесь оставаться опасно.

– Почему? Местное население уже привыкло к взрывам и стрельбе. До вечера тут вряд ли кто появится.

– Опасно не местное население… Ты лучше скажи, он знал о том, что ты – это ты?

– Конечно. Даже пытался умертвить. Вот так мы и жили.

Агасфер забрал ранее налитую порцию, выпил ее сам, и закусил лепешкой. Он был уже основательно пьян. Ковальски встал. Старик произнес слегка заплетающимся языком:

– Пойду, соберу овец и потом приду попрощаться. Не с вами. Больно вы мне нужны. С ним. Вот ведь как получается. Ведь это я его сдал. Вы бы ушли, считая его дохлым, а он бы очнулся и отправился в Грузию… Знаю, что он – сволочь. А все равно – жалко. Будь проклято это чувство сострадания! Уж он-то этого чувства точно не имеет…

* * *

Через два часа слегка протрезвевший Агасфер подошел к скале и увидел, что отряд уже готов к выходу. Шенгеле был на ногах и с отсутствующим выражением лица стоял в середине шеренги солдат. Ковальски давал последние указания.

Старик остановился перед Йозефом на расстоянии вытянутой руки, взглянул ему в глаза и с искренним состраданием в голосе спросил:

– Йося, водочки на дорожку выпьешь?

Тень промелькнула по лицу Шенгеле, в глазах что-то блеснуло и он, резко выбросив правую ногу вперед, носком сапога врезал Агасферу в пах. Старика сжало в комок и он, присев, с шипением завалился на траву, подтянув ноги к животу. Шенгеле сквозь зубы процедил по-русски:

– Жри свое пойло сам, Иуда.

Никто больше не шевельнулся. Солдаты с интересом смотрели на корчащегося от боли Агасфера, и лишь Ковальски участливо сказал на идише:

– Ты встань на ноги и приседай. Сразу легче станет.

Агасфер, не внимая доброму совету, просто валялся, пока боль не утихла. Наконец, он осторожно встал и сказал, обращаясь к Максу:

– Вот тебе и чувство сострадания. Это ты ему сообщил, что я его сдал? Спасибо тебе за это. Тогда слушай, что я тебе скажу. Этот негодяй двадцать лет назад изобрел некую сыворотку, делающую человека бессмертным. Он вколол ее себе и теперь – неубиваем. Во всем вашем отряде он – самый ценный экземпляр. Его необходимо обязательно доставить в Израиль и выпытать секрет производства эликсира бессмертия. Он в пути будет специально нарываться на пулю, чтобы его в очередной раз убили и бросили или тащили на себе, существенно затруднив поход. А вы не стреляйте. Вы его ножиком в зад колите. Эта процедура прибавит скорости…

Шенгеле громко заявил на идише:

– Уберите от меня этого сумасшедшего еврея.

Солдаты засмеялись. Йозеф обратился к Агасферу по-русски:

– Мое сердце чует, что мы еще встретимся. Может, не скоро, но обязательно. И при других обстоятельствах. Вот тогда я вспомню тебе все…

Ковальски, которому Берштейн перевел речь Шенгеле, подошел к нему вплотную и, четко выговаривая слова, стал их жестко выстреливать изо рта:

– То, о чем ты мечтаешь, не произойдет никогда! Любой ценой мы доставим тебя в Израиль. Там за тебя возьмутся наши врачи. Господь внимает молитвам, и потому ты сделаешь многое для нашего народа. Твое бессмертие станет объектом изучения. Ты будешь умирать много раз, и будешь возвращаться к жизни лишь для того, чтобы снова умереть при очередном опыте. Тебя можно заражать любыми болезнями и следить за их течением, пробуя самые каверзные препараты, испытывая их на тебе. Воистину, мир не знал лучшей лабораторной мыши со времен Создателя. И не имеет значения приговор Нюрнбергского трибунала, согласно которому ты должен быть всего-навсего повешен. Теперь ты испытаешь все, через что прошли твои жертвы. Ты будешь неоднократно биться в агониях, ты будешь страдать от вечных болей, сотрясающих организм при введении противоядий, ты станешь энциклопедией мучений… И пусть к тебе в эти моменты приходят образы тех детей, которые попали в твои лапы. Пусть придут близнецы, которых ты срастил по образу сиамских, и которые умерли от заражения крови, так как ты не удосужился провести операцию в стерильных условиях. И пусть они не были евреями, но они были детьми!

Ковальски, распалившись, начал захлебываться, и речь его стала бессвязной. Он уже кричал:

– Бесконечная смерть будет местью! Сначала ты будешь умирать за каждого из четырех миллионов людей, уничтоженных при твоем участии. Потом – за каждого нациста, избежавшего возмездия. Даже за тех, которые успели сдохнуть до того, как мы смогли их найти… А потом ты будешь страдать за обездоленных родственников, оставшихся без своих близких… А потом за стариков, которых заставили чистить улицы Вены зубными щетками…

Макс больше не мог говорить. Он тяжело дышал и зрачки его, расширившись, превратились в двери ада, готового поглотить его пленника в любую секунду.

Он закрыл глаза, отдышался, и спокойно обобщил:

– Короче, ты ответишь за все и за всех. Если б ты помер тогда − в 1979 году – ничего бы этого не случилось. А теперь станешь козлом отпущения.

– Великим Многоразовым Козлом, − добавил Агасфер и улыбнулся. – Теперь, Йося, еврейский народ будет тебя только благодарить…

Шенгеле, опустив взгляд себе под ноги, молчал. Ковальски дал команду, солдаты повернулись направо, и колонна направилась в сторону выхода из долины. Макс на прощание махнул Агасферу рукой, а тот в ответ старомодно поклонился. Даже когда цепочка, уводившая Шенгеле, скрылась из глаз, он все еще стоял и смотрел ей вслед, беззвучно шевеля губами.