На свое первое обучение высшей магии Мария и Настасья отправились вдвоем. Вчера все настолько устали от «свободного дня», предоставленного им Сильфидой, что сегодня никто не в состоянии оказался заставить себя вылезти из кровати к десяти часам утра. Даже Евген, который обычно больше остальных рвался тренироваться, в последний момент передумал, решив, что у него ещё будет предостаточно времени. Маша тоже с удовольствием бы провела это утро под одеялом, и только данное ей — как и остальными друзьями — обещание о том, что они обязательно будут являться на тренировки, заставило её встать: ожидая во дворе Настасью, она в равной степени ощущала сонливость и любопытство от предстоящего дня.

Настасья вышла вовремя и девчонки, достаточно быстро миновав первую часть пути до Портала, вскоре уже шагали по тракту сквозь Кленовый лес. Воздух вокруг был кристально чист и свеж, и почему-то в сегодняшнее утро особенно звонко пели птицы, разливая свои сладкоголосые трели на разные лады — или им это только казалось?

Малиновская только что закончила рассказывать Насте о своих приключениях с дварфами — ведь вчера из-за того, что все они хаотически разбрелись в разные стороны, каждый из них возвращался домой по-отдельности (ну или с тем, с кем ушёл первоначально), поэтому вечером ей не удалось перемолвиться словечком с подругой. Маша со смехом поведала о том, какую небылицу ей пришлось сочинять ради мамы, которая никак не могла взять в толк, откуда её дочь, теперь уже не работая, нашла деньги на такое количество еды. Сложнее всего оказалось объяснить, зачем она приперла домой огромную плетеную корзину, но даже это удалось Марии уложить в здравый смысл, а её воображение помогло ей сочинить невероятную историю про рынок с добрыми продавцами, которые ей все это подарили. Ольга Александровна, конечно, не очень-то поверила во всю эту чепуху, но допытываться до истины не стала — она, уставшая, вернулась с работы, и ей было не до каких-то там рынков.

Теперь же Малиновская внимательно слушала историю Настасьи.

— Вот честное слово, Маш, мне прямо было неудобно и стыдно, — жаловалась та подруге. — Евген, значит, потащил меня в лес гулять. Хотя Сильфида нас и предупреждала, чтобы мы не очень-то там лазили. Как будто других мест для гуляния нет — но его же вечно тянет туда, куда нельзя. Да и сама знаешь — Женя никого слушать не хочет, а уж Сильфиду тем более. Самое главное, с ним бесполезно на эти темы разговаривать — только лишние вымотанные нервы и новые скандалы. Как об стенку горох. Меня уже немножко начинает это бесить. Чего-то я отвлеклась… — Настасья на мгновение задумалась, — а, ну так вот: мы сначала пошли почти что за Танюхой с Бирюком, но они прогуливались по самому краю, а мы забрели немного вглубь…

— Ой, я бы в жизни туда не пошла! Страшно, наверное? — Малиновская пару раз оглянулась по сторонам, хотя здесь, на тропе, им ничего и не угрожало.

— Да нет, нормально, — Настя пожала плечами. — Не в этом дело. Наткнулись мы там на этих самых дварфов. Они на опушках лесных, оказывается, хворост собирают, чтобы им печи на кухне растапливать. Те, конечно, все вязанки свои побросали, раскланиваться начали — в общем, все как у тебя. Они же наивные, как дети — ей богу, а после твоего рассказа я ещё больше в этом убедилась. И мне, соответственно, ещё больше за все стыдно! Дварфы начали говорить, как они рады нас видеть, что им так интересно познакомиться с нами поближе. Начали интересоваться, не заблудились ли мы и не нужна ли нам какая-нибудь помощь. И что ты думаешь? Вместо того, чтобы их поблагодарить, мол, спасибо, все у нас в порядке, Евген вдруг озверел и начал им выговаривать!

— Чего выговаривать? — не поняла Малиновская.

— Да вроде как чего это они хворост грязный свой нам под ноги понакидали, разговаривают с нами дерзко и, дескать, недостаточно низко нам кланяются!

— Что, серьезно?!

— Абсолютно, — подтвердила Настя. Похоже, она снова начала сердиться, заново вспоминая все детали произошедшего. — Я сначала думала, может быть он шутит так, ну мало ли. Оказывается, нет. Представь себе: он, значит, у нас тут великий Бессмертный, а они так — сплюснутый народец, грязь под ногами! Так прямо и ляпнул. А я стою и не знаю даже, чего сказать — мне и за себя стыдно, и за него, я готова была прямо сквозь землю там провалиться.

— Зачем же он так? Они же такие хорошие! — расстроилась Малиновская. — Слушай, я с ним сама обязательно об этом поговорю. А дварфы чего?

— Они очень огорчились и сказали, что он злой и нехороший, — ответила Настя после некоторого колебания. — И я его поскорее оттуда утащила, пока он им ещё каких-нибудь гадостей не наговорил. Надо было с тобой вообще остаться. В следующий раз никуда не пойду с ним гулять, пусть сам ходит куда хочет, делает чего хочет, а меня таким образом я не дам очернять, пусть даже и в глазах дварфов, — сердито закончила она.

— Слушай, у него реально иногда крыша едет, по-моему, — Маша поджала губы, разглядывая коричневые листья, лежащие по краям тропинки. Ей тоже было очень обидно за дварфов. Ей вообще всегда было обидно за любую несправедливость, но в этой ситуации особенно, потому что теоретически она могла её предотвратить. По крайней мере, она твердо решила поговорить по этому поводу с Евгеном.

— Мания величия это называется, — сказала Настасья, как бы подводя итог рассуждениям, — ладно, не хочу больше это обсуждать, — она остановилась и подняла голову. — О, смотри-ка — вот и Старый Клён!

Действительно, за обсуждением девушки и не заметили, как дошли до Старого Клёна — значит, большая часть пути уже была пройдена, и до Нифльхейма оставалось совсем чуть-чуть.

— Здравствуйте! — громко крикнула Маша, задрав голову.

Кажется, Клён крепко спал, а может быть просто о чем-то глубоко задумался, прежде чем встрепенуться и открыть свои желтые, задумчивые глаза.

— О, здравствуйте, мои дорогие! — пророкотал он. — Очень рад вас видеть. Впрочем, как и всегда. Но почему вас только двое? Что-то стряслось? Неужто какое-то лихо разделило Авалон?

— Не беспокойтесь, всё в порядке, — поспешила унять его тревогу Малиновская. — Просто у нас начались индивидуальные тренировки, а все остальные слишком устали, чтобы сегодня прийти. Вот мы и шагаем вдвоем с Настькой потихоньку.

— М-м-м, ну что же, тогда я желаю вам удачи, — ответил Клён. — Удачи и терпения. Оно вам сегодня понадобится, в этом нет сомнения, — он глубоко вздохнул, — как быстро летит время — вроде бы только что вы падали от страха, встретившись со мной, а вот теперь уже идёте к новым вершинам магии, и мне кажется, будто я знаю вас давным-давно…

Спустя примерно четверть часа Мария стояла посреди волнующегося моря зелёной травы и с некоторой тревогой смотрела в сторону Нифльхейма: по древнему тракту, ведущему к воротам каменной твердыни, шли, всё более удаляясь от неё, Флавиус и Настасья. Из-за того, что у её подруги оказалась очень специфическая магия — стекло — ни Сильфида, ни Флавиус не смогли ей подобрать что-либо подходящее для тренировки на открытом воздухе. Поэтому, в связи с наложенными ограничениями, Насте предстояло постигать азы высшей магии в одном из многочисленных залов замка — там для неё уже все было подготовлено: дварфы насобирали из своих несметных кладовых целую кучу ненужной стеклянной посуды. Настасье относительно повезло — горные дварфы были искусными стекольными мастерами, выдувая из расплавленной породы любые формы и цвета, делая невероятно красивые, изумительные предметы из стекла. Конечно же, за множество веков у них накопились огромные количества ненужных вещей — в основном, разумеется, посуды, — а иначе бы Флавиусу пришлось поломать голову и изобрести нечто более изощренное для того, чтобы его сегодняшняя ученица могла постигать основы своей стекольной магии и развивать её.

Наконец, двое бессмертных скрылись среди створ центральных ворот, и Малиновская, еле слышно вздохнув, медленно перевела взгляд себе под ноги, рассматривая чуть примятые травяные стебельки. Сильфида, все это время молча стоявшая рядом, не торопила её — Бессмертная давала ей собраться с мыслями и терпеливо ждала, пока Маша будет готова. Легкий волнующий ветерок, гулявший вокруг них, ласкового перебирал светлые Машины волосы и, словно тихо шепнув ей на ушко: «пора!», улетел беззаботно резвиться над печальной гладью Великого озера. Мария подняла глаза и встретилась взглядом с Сильфидой.

— Может быть, начнём? — произнесла та, улыбнувшись. — У тебя такой перепуганный вид. Не бойся — я рядом и постараюсь помочь тебе во всем, в чем только смогу. Понимаю, ты впервые оказалась здесь без своих друзей — и это, должно быть, очень трудно. Но трудности лишь закаляют наш характер и укрепляют волю.

Маша согласно кивнула. Она не волновалась, нет, просто очень непривычно было ощущать, что рядом с тобою нет друзей, которые всегда тебя поддержат. Даже Пончика они сегодня тоже вынужденно отправили погулять отдельно от них, потому что, как пояснила Сильфида, на первых порах будет лучше, если никого не будет поблизости — и дело было вовсе не в психологическом аспекте. Пока бессмертный не научится более-менее владеть своей «родной» магией, в открытый воздух могут происходить неконтролируемые выбросы магической плазмы (по крайней мере, Малиновская для себя поняла это так), которые способны навредить окружающим.

— Итак, Мария, с чего бы ты хотела начать? — Маша уже давно обратила внимание, что Сильфида при обращении к ним всегда старается использовать полную форму имени.

Малиновская немного удивилась и приподняла брови — она-то думала, что сегодня, как и всегда, нужно лишь выполнять то, что ей скажут, ну или, по крайней мере, зададут некую общую тему, которой будет необходимо следовать. Вместо этого совершенно неожиданно предоставлялась полная свобода действий. Однако бесконечное число возможных дальнейших вариантов даже привело её в некоторое замешательство. Сильфида продолжала выжидающе смотреть на неё, и Маша, отчего-то засмущавшись, промямлила:

— Если честно, мне бы хотелось… то есть было бы неплохо для начала, конечно… я мечтала научиться выращивать цветы. Чтобы прямо мгновенно — р-р-раз! — и выросли! — на этих словах она замолчала. Сейчас ей казалось, что все произнесенное звучало глупо и нелепо. Детский сад какой-то. Цветы. Сейчас Сильфида наверняка рассмеется и скажет ей, что это совершенно неподходящий вариант, полная ерунда и бессмыслица — нужно начинать с чего-то более сложного, более серьезного. Например, с того, что должно ей будет пригодиться в сражении — если оно когда-нибудь произойдёт, — а не какие-то там дурацкие цветочки, которые непонятно вообще для чего нужны.

Но Мария ошиблась. Неожиданно для неё Сильфида произнесла:

— Отлично! Замечательная идея, на мой взгляд. Учась практике применения родной магии, в твоем случае — растения, нет ничего лучше, чем начать с того, что тебе более всего по душе.

Маша обрадовалась, и последние волнения вмиг покинули её.

— Я подскажу, что тебе нужно для этого сделать, — Сильфида, взяв Машу за руку, села на траву и повлекла её за собой. — Смотри!

Малиновская аккуратно устроилась на мягком дерне вслед за Сильфидой, поджав под себя ноги.

— Закрой глаза и приложи свои руки к земле, — сказала ей Сильфида.

Маша выдохнула, собираясь с мыслями, сомкнула веки и медленно опустила свои ладони на примятую, местами колкую траву, а Сильфида накрыла сверху её пальцы своими руками.

— Не торопись. Прислушивайся к своим ощущениям, — слышала Малиновская её голос. — Там, под покровом вечно юной травы, сокрытые от посторонних глаз, хранятся ответы на все твои вопросы. Почва утаивает великое множество нетронутых семян, каждому из которых впоследствии предстоит прорасти — в своё время, в назначенный час. У каждого семени есть свой, неповторимый голос. Погрузись в сокровенные глубины своего разума. Покинь этот мир, чтобы стать частью Природы. Ты должна услышать их. Среди бесчисленных корней травы, что проникают повсюду и пронизывают этот мир подобно тому, как нервные волокна живут в каждой клеточке человеческого тела, среди них затаились семена. Распознай их голоса, потому что они уже знают, они почувствовали, что сегодня ты пришла к ним, и они жаждут говорить с тобою. Но ты должна пойти дальше и создать своё собственное семечко, чтобы вырастить из него цветок.

— Как? — произнесла Маша у себя в голове.

— Они подскажут тебе. — пришел ответ, и Малиновская уже не могла точно сказать, был ли это голос Сильфиды, или на её вопрос ответило нечто Иное.

Сначала Маша ощущала кожей лишь тепло от нагретой за день солнцем земли, да ещё едва уловимое шевеление травы, пытающейся распрямиться под её ладонями. Она размышляла о том, что многие тысячи того, чему в будущем суждено стать цветами, кустами и деревьями, хранятся в этой несметной природной кладовой, ожидая своего часа пробуждения. Марии нужно было создать свою собственную колыбель жизни, чтобы оттуда, из её глубин, явился миру её прекрасный цветок, но для этого остальные семена должны были ей помочь, а она никак не могла услышать их. Маша не уловила чётко определенный момент, когда же именно она перестала чувствовать своими руками прикосновение ладоней Сильфиды — она вдруг поняла только, что в этот миг уже совершенно одна. Даже всегда привычного ветерка слышно не было, и Малиновская знала сейчас только одно — нельзя открывать глаза, иначе волшебство будет разрушено. Она подумала, что если семена хотят говорить с нею и чувствуют её, то, должно быть, они просто ждут первого шага от неё самой, и Мария мысленно произнесла то, что первое пришло ей в голову: «Где вы?»

Ответ пришёл мгновенно. Гораздо быстрее, чем можно было ожидать, стремительный водоворот голосов внезапно ворвался сотней тихих и громких криков в её сознание, и она вздрогнула от неожиданности, но не от страха. Многие тысячи семян посылали ей свои мысли из-под земли: «я здесь! услышь меня!» — голосили они разными ладами и тембрами, и её тело заполняло, как заполняется живительной влагой пустая чаша, ни с чем несравнимое чувство восторга и эйфории. Малиновская чувствовала, как каждое отдельно взятое семечко, являющееся при этом частичкой чего-то непостижимо целого, пытается ей помочь, чтобы воплотить её собственные мысли в действия. В это мгновение она уже была не одна — все могущественнейшие силы Природы пришли ей на помощь, и казалось, что нет ничего невозможного на этой Земле, потому что любая задача выполнима, если тебя окружают друзья, а их поддержка и любовь — нечто большее, чем просто слова. Мария и сама не знала, что сейчас ощущает на себе великую магию Веры.

Она не прочувствовала ту грань, когда её желание созидания вдруг воплотилось в реальность (да и впоследствии при сотворении магии никогда не могла чётко определить, где именно скрывается этот переход, потому что у волшебства не бывает четко очерченных линий — оно происходит просто потому, что оно — чудо, а у чудес не нужно искать причин и следствий) — и просто поняла вдруг, что из-под её ладоней рвется наружу упругий зеленый росток.

Маша, открыв глаза, аккуратно приподняла и разомкнула руки, а цветок все рос и рос, листья его становились все больше и шире, пушась и разделяясь на забавную зеленую паутину, чем-то похожую на укроп. Когда Малиновская превращала в реальное свои мечты, она не представляла себе что-то конкретное, и поэтому теперь с интересом наблюдала, что же у неё получилось. А цветок все разрастался и тянулся ввысь, и, наконец, достигнув уровня её лица, замер на несколько секунд, чтобы, внезапно развернув свои тугие, скрученные в коробочки бутоны, раскрыться прекрасными белыми цветами с желтой сердцевиной. Маша даже засмеялась. Ну конечно! Разве можно было предположить иное? Ромашки!

Малиновская словно бы впервые рассматривала этот цветок, и сейчас он казался ей самым прекрасным на свете — гораздо более красивым, чем все розы, орхидеи и георгины этого мира. Как изящно выточен каждый темно-изумрудный листок, как ошеломляюще идеальны соцветия ромашки, блестящие лепестки которой будто бы политы лаком. Нет, эта ромашка определенно удалась!

Она поднялась с колен, осматриваясь вокруг и ища Сильфиду, но той нигде, кажется, не было рядом. Наверное, Бессмертная на время оставила способную ученицу, чтобы не мешать ей творить свою зелёную магию — решила Малиновская. Ощущая новый, невероятный прилив энергии оттого, что у неё все получилось, Маша улыбнулась и замерла — ей пришла в голову новая безрассудная мысль, требовавшая немедленного осуществления. Она подняла лицо к небу, раскинула руки в разные стороны и стояла так, не шевелясь — и внезапно вокруг неё, разбуженные от долгого сна её зовом, из-под земли начали прорастать все новые и новые ромашки. По кругу во все стороны, подобно волнам от камня, брошенного в недвижимую зеркальную гладь пруда, белые с желтой сердцевиной бутоны вспыхивали тут и там, стремясь навстречу солнцу, и лепестки цветов ослепительно сияли в его лучах.

Мария стояла посреди огромного цветущего бело-жёлтого волнующегося моря, и её в равной степени захлестывали радость и восторг, словно ветер, колышущий стебли только что сотворенных ромашек, задувал счастье их волшебной пыльцы прямиком в её сердце. И ощущение нечаянного блаженства наступало не только оттого, что все это было невероятно красиво, но и потому, что всю эту красоту только что сотворила она сама!

* * *

Малиновская, тяжело отдуваясь и вытирая пот со лба, плюхнула два огромных пакета с едой на лавочку во дворе, а потом уселась на неё сама. Один из пакетов тут же опасно накренился, и из него на землю упало несколько ярких коробок с печеньем. Машка так устала, что у неё не было совершенно никаких сил поднимать это дурацкое печенье — пусть немного поваляется, ничего страшного от этого не произойдет. Бредя от магазина до дома с неподъемной ношей, она уже тысячу раз пожалела, что набрала столько продуктов. Но в запасе имелся веский довод: поскольку сегодня была среда, а до самой субботы она совершенно не планировала выходить из дому, то было бы нисколько не лишним запастись провизией впрок, чтобы потом никуда не идти, а уж тем более — в магазин. Поэтому она накупила себе всего, о чем только вспомнила, и до чего смогли дотянуться её загребущие пальцы на стеллажах универсама. По крайней мере, хотя бы одно из маминых поручений выполнено. Вторым же — уборкой квартиры — она как раз и займется в предстоящие свободные дни.

Сегодня вечером должны были возвратиться с отдыха Таня и Вова, и следующие два дня подряд тренировки будут только у них — пускай наверстывают упущенное. Сразу после приезда с отдыха одной сладкой парочки в беззаботное путешествие отправлялась и вторая — Настасья и Евген. В милостиво выделенный им пятидневный срок они собирались смотаться в Санкт-Петербург.

Таким образом Маша, лишенная в предстоящие выходные общества своей лучшей подруги, да и порядком уставшая посещать тренировки — всё-таки сотворение магии Растений с непривычки отнимало у неё пока довольно много сил — решила таки как раз освобождающиеся дни посвятить отдыху, сну и наведению порядка в доме. Раз мама снова ушла с головой в работу — хозяйкой придется побыть ей.

Маша окинула взглядом двор, может, кого из друзей увидит? — но, не разглядев среди сидящих на лавочках и просто прогуливающихся людей никого знакомого, тихонько вздохнула и принялась рассматривать молодого человека, стоящего у двери её подъезда. Интересно, кого он ждёт? Немного похож на Евгена. Ну, если только совсем чуть-чуть, разве что такой же лохматый. А так — больше никакого сходства. Парень вдруг повернулся и посмотрел на неё. Машка тут же опустила глаза и тихонько хмыкнула себе под нос. Её голову уже заняли другие мысли.

Насколько она знала, Евген и Настасья куда-то вместе уехали гулять, и о времени их хотя бы приблизительного возвращения оставалось только догадываться. Потом Малиновская снова начала вспоминать все подробности рассказанного Настей о её тренировках с Флавиусом, которые обычно проводились в полуподвальном помещении близ кухонь — просто дварфам было удобнее стаскивать туда ненужные более им вещи. Как раз когда они вместе шли с одной из них, подруга похвалилась ей, что у неё уже довольно неплохо получается левитация стеклянных предметов, но вот изменение их формы пока что происходит не слишком удачно.

Сама же Мария за прошедшую неделю прекрасно научилась выращивать не только ромашки, но ещё и васильки, и — совсем чуточку — розы, но пока что они получались либо чересчур жухлыми, либо слишком корявыми. Ещё она узнала от Сильфиды, что дварфы слегка недовольны и ворчат насчет того, что после каждой её тренировки им приходится выкашивать большие площади заливных лугов, освобождая их от последствий её магии, а именно — сотворенных Машей цветов. С одной стороны, можно было бы посочувствовать малому народцу, но с другой — где же ей тогда проводить практические занятия? Это уж, так сказать, непредвиденные издержки производства, побочный продукт. По крайней мере, Сильфида посоветовала ей не обращать внимания на всякую ерунду.

Малиновская так глубоко ушла в собственные мысли, что подпрыгнула от неожиданности, услышав рядом с собой:

— Привет! Ты чего продукты-то свои разбросала?

Обернувшись, она увидела стоящих рядом Евгена и Настасью. Настя держала в руках упаковки с печеньем, вопросительно глядя на неё.

— Ой, привет! Да задумалась просто, не заметила, как они упали, — ответила Маша, забирая свое печенье и складывая его обратно в пакет. — А вы сами откуда?

— Да вот ездили в Сокольники гулять. На аттракционах катались, — Настя села рядом с нею, и Евген, как будто немного недовольный этим, тоже нехотя устроился рядом.

— Понятно. Молодцы, — улыбнулась Машка. — А я вот в магазин ходила, а то холодильник-то пустой, надо же что-то готовить.

— Дварфов попросила бы, они бы тебе приготовили, — пошутил Евген.

— Кстати о дварфах, — вспомнила Маша. — Ты не мог бы вести себя с ними… потактичнее, скажем так?

Евген бросил быстрый взгляд на Настасью и насмешливо произнёс:

— А они что, жаловались?

— Ты слышишь, о чем я тебя прошу? — уточнила Маша.

— Я веду себя так, как считаю нужным. — отрезал Евген.

— Знаешь, Жень, тут совсем не та ситуация, чтобы показывать свой характер. Они беззащитны и абсолютно безобидны…

— Только вот тебя я забыл об этом спросить! — огрызнулся Евген, как будто не замечая того, что Настя щиплет его за локоть.

— Слушай, я, кажется, не позволяла тебе разговаривать со мной в таком тоне? — Маша приподняла левую бровь; такой разговор уже начинал её раздражать.

— Ребята, давайте не будем… — попыталась вмешаться Настасья.

— Так, ты — замолчи! — мгновенно оборвал её Евген, а потом сказал Малиновской гневно: — Меня не интересует твоё мнение в этом вопросе, ясно? Уж если мне и нужен будет чей-то совет, то ты — последний человек, к которому я обращусь! Наслушалась от Сильфиды всякой дряни, и теперь ведешь себя точно так же. Марионетка!

— Боже, хорошо хоть Антон этого ужаса не слышит, — тихо произнесла Малиновская, поднося руку к своему виску. — Хотя, может он-то как раз и заткнул бы тебе рот!

Почему-то именно этот, последний аргумент, привел Евгена в исступленное бешенство. Вскочив с лавки и указывая пальцем прочь, он заорал:

— Убирайся отсюда! Я сказал, пошла вон!

— Меня сейчас просто тошнит от тебя, — сказала Малиновская с презрением.

Она неторопливо встала, без тени смущения, гордо, собрала все свои пакеты с лавочки и взглянула на Настасью — та выглядела испуганной и потрясенной одновременно, переводя взгляд с неё на Евгена и обратно.

— Тебя ожидает чудесная поездка в Питер, дорогая, — сказала Маша подруге. — Уверена, каждая мечтала бы отправиться в путешествие с таким парнем. Я прямо завидую, — потом она развернулась и пошла прочь, в сторону подъезда.

* * *

Стоял погожий, теплый московский день. Сквозь приоткрытую раму пробивалось ласковое тепло, и солнечные зайчики беззаботно играли друг с другом в догонялки на персиковых стенах квартиры на пятом этаже. Малиновская, пооборвав лишние листки в календаре, с удивлением обнаружила, что на дворе уже восемнадцатое августа. То есть с того момента, как она сотворила свою первую ромашку, прошел почти месяц. Ну надо же — как быстро летит время! Это значит, что веселое, прекрасное лето понемногу подходило к концу, и вовсе не хотелось видеть впереди хмурую, дождливую осень с ветрами и непогодой. Ещё меньше, естественно, хотелось в институт.

Походы в Нифльхейм, или, как она их называла, «другие занятия», с каждым разом становились все интереснее и интереснее, и перспектива делать в них перерыв, пусть и такой необходимый — ради учебы в университете, конечно не радовала. За прошедший месяц она научилась очень многому, и, кроме всего прочего, понимала теперь язык птиц — это была её отдельная гордость, но все равно, не смотря ни на что, хотелось знать и уметь в миллион раз больше, чем ей удавалось сейчас. Маша чувствовала, что, пытаясь постичь самую суть зеленой магии, у неё действительно это получается, а, как известно, успехи всегда подталкивают людей к новым свершениям. Здесь же, в настоящем мире, впереди её ожидал второй курс, а значит ещё больше проблем и ещё меньше свободного времени. Маша даже слегка завидовала Антону и Евгену — они в этом учебном году должны были уже окончить институт.

Отношения с Евгеном с того самого момента, как произошел нелицеприятный разговор, не сказать чтобы особенно улучшились, хотя Мария и услышала в свой адрес некое подобие извинений. Как она не без оснований подозревала, прозвучали эти самые извинения лишь только потому, что Настасья ежедневно выедала Жене на эту тему мозг, пока в итоге не добилась желаемого результата. Наверное, Настя тоже понимала, что все это прозвучало из его уст не совсем искренне, но, чувствуя невыносимой ситуацию, когда её парень и лучшая подруга внезапно превратились во врагов, решила, что худой мир все-таки лучше доброй ссоры. Маша теперь вообще не приставала к Евгену хоть с какими-то вопросами, сведя общение до минимума, и не лезла в любые ситуации, связанные с ним. Ещё меньше её прельщал возможный расклад быть обвиненной во «влезании в отношения», потому что при любом неблагоприятном исходе событий виноватой, скорее всего, оказалась бы она, а Маше этого-то как раз и хотелось меньше всего.

Малиновская никому не стала рассказывать о прошедшей перепалке, но из-за того, что она частенько об этом думала, Антон всё-таки сумел прочитать её мысли, выудив из сознания крупицы воспоминаний, и в итоге вынудил её рассказать эту историю целиком. Она специально попросила Антона о том, чтобы он больше никого не посвящал в подробности этой внезапной свары, и тот, похоже, свое слово сдержал: по крайней мере, Маша ни разу не слышала никаких шушуканий остальных друзей по этому поводу.

Самого Антона, разумеется, ещё более насторожило такое поведение Евгения, и, как догадывалась Малиновская, он только окончательно утвердился в своих подозрениях насчет того, что с Евгена необходимо не спускать глаз. Однако досконально разбирать эту тему молодой человек отказывался. Возможно, у Антона имелись на это свои причины — не зря же он чаще остальных беседовал с Флавиусом и Сильфидой, а также постоянно сидел в Библиотеке Нифльхейма. Малиновская с удовольствием бы об этом всём порассуждала, но, не смотря ни на что, после всего произошедшего, считала Евгена всего-навсего обычным хамом, не видя в этом чего-либо большего. Хотя, надо признать, обычно теплое отношение, присутствовавшее в их беседах с Женькой, исчезло без следа, а поддержание некоей демонстрационной вежливости происходило лишь потому, что у них имелся общий центр притяжения — Настасья, которая в последнее время все чаще разрывалась между своим парнем и своей лучшей подругой. Первое время Настя тоже дулась на Машку — в основном, из-за её финального подкола, — но эта несущественная ерунда была быстро урегулирована за пару совместных посиделок с чаем. Антон же, бывший ей, наверное, самым близким человеком после Настасьи, и вовсе в последнее время оказывался молчалив и задумчив, а уж о чем он догадывался и о чем тревожился — никогда было не понять.

Такие размышления о прошлом и грядущем в итоге привели Малиновскую на кухню, где она, поняв, что сильно проголодалась, ловко орудовала половником, наливая себе в расписную тарелку горячий, только что приготовленный суп с фасолью. Он казался невероятно вкусным ещё и потому, что сегодня ранним утром его приготовила мама, в кои-то веки пришедшая с работы более-менее не утомленной, и даже в хорошем расположении духа. Не так уж и часто Машке выпадала радость есть только что приготовленное «горяченькое» — обычно приходилось разогревать оставленное мамой «на будущее» — так что в этот раз она готова была, кажется, слопать целую кастрюлю замечательного супа.

Сытый желудок настраивал на размышления более позитивные: два дня назад она вернулась с дачи (не своей, ведь свою они продали, а соседской), где отдыхала целую неделю вместе с родителями одной хорошей маминой подруги и их дочкой — Катей. Катя была девушкой по большей части молчаливой, поэтому Малиновской, в основном, приходилось развлекать себя самой, что она, в общем, и делала — то рассказывала внимательно слушающей Кате разные забавные истории, то самозабвенно копалась на дачном огороде, пытаясь привести его в идеальное состояние — как у её любимых дварфов.

На самом деле за прошедший месяц хорошо отдохнули все, некоторые даже и не по одному разу. Славик и Семён, к примеру, в любые освобождающиеся пару дней стремились на свои дачи (поэтому они всегда были самыми загорелыми из всех), Евген, кроме отдыха с Настасьей, ездил навещать своих родственников в город Выксу, а Антон — в то же время, что и Маша — побывал у своих родителей в Казани, откуда он и сам был родом.

Подводя итог понемногу уходящего лета можно было с большой уверенностью сказать, что оно прошло более чем неплохо, даже если не учитывать такие милые и приятные дополнения, как способность сотворять магию и приобретение бессмертия — хотя второе пока никак особенно и не удалось ощутить в полной мере. Наверное, это такая штука, которой можно будет порадоваться разве что лет через пятьсот — весело подумала Малиновская.

Витание в облаках и прекрасно обрисованную идиллию прервала любимая мама, севшая за стол напротив неё. То есть Малиновская сначала даже и не поняла, в чем, собственно, дело, — просто её глаза отметили резкое изменение освещения — это Ольга Александровна задернула занавеску, чтобы не донимало слепящее солнце, и таким образом возвращая Машу из мира грёз на грешную землю.

— Машунь, я бы хотела с тобой поговорить, — начало разговора и тон, которым это было произнесено, не предвещало ничего хорошего.

Маша согласно кивнула, как бы показывая, что она внимательно слушает.

— Ты знаешь, что я постоянно пропадаю на работе, и у меня совершенно нет времени за тобою следить, — начала Ольга Александровна, — но это, разумеется, не значит, что я за тебя не волнуюсь.

Мама сделала небольшую паузу, ожидая возможной реакции, но Маша молчала, аккуратно расправляя руками бамбуковую подставку под горячее в виде звёздочки, и Ольга Александровна продолжила:

— На мой взгляд, ты очень редко бываешь дома. Ты постоянно пропадаешь на улице со своими друзьями, ты просто там днюешь и ночуешь, можно сказать. И неизвестно, чем вы там занимаетесь! — неожиданно закончила она.

— Мам, ну перестань, — Малиновская развела руками, — всех моих друзей ты прекрасно знаешь, и даже большинство их родителей, между прочим. Гуляю я потому, что сейчас каникулы — что же мне ещё делать, по-твоему? Сидеть дома в такую замечательную погоду?

— Милая, ты, пожалуйста, не сердись, — мама протянула свою руку, касаясь Машиного плеча. — Просто сейчас столько всего неправильного, мерзкого происходит. Сигареты, алкоголь — я это имею в виду. Я переживаю за тебя.

— Не волнуйся, мам, я этим не увлекаюсь.

— И потом, ладно бы ты общалась со своими сверстниками, но ведь в твоем окружении есть и совсем взрослые юноши…

— Это ты на Антона и Евгена намекаешь, да? Я поняла, — Машка уже не сдерживала улыбку. — Тебе не о чем беспокоиться, поверь. Мы тысячу лет друг друга знаем, все в порядке!

К сожалению, она не могла объяснить матери истинную причину своих столь частых отсутствий: «ты знаешь, мам, я посещаю параллельный мир, чтобы изучать магию. У меня есть личный медведь — Пончик, и ещё с недавних пор я понимаю язык птиц. И, да, забыла сказать, я теперь бессмертна», — от такого у Ольги Александровны вполне мог случиться сердечный приступ, поэтому в голову начала лезть всякая чушь. На ум пришел один забавный анекдот: «Доченька, ты связалась с плохой компанией! — Нет, мам, я её основала!» — но озвучивать она его, разумеется, не стала. По-видимому, в этот момент на лице Марии блуждала самозабвенная идиотская улыбка, потому что Ольга Александровна, придвинувшись к ней поближе, неожиданно и слегка тревожно произнесла:

— Маш… а ты… не наркоманка?

Наступила короткая пауза. Вопрос, по мнению Малиновской, уже выходил за грани адекватного, и она просто дико заржала в ответ, чем ещё больше обеспокоила свою мать.

* * *

На следующий день весь Авалон явился на тренировку в полном составе. То есть, конечно, тренировка в этот раз была назначена только у Антона и Татьяны — просто Флавиус иногда перемешивал пары в случае необходимости. Сегодня такая необходимость как раз-таки и возникла: Антон, как один из самых умелых и успешных учеников, собирался попрактиковаться в создании одной из наиболее сложных субстанций для его рода магии, а именно — в сотворении дождя. Сильфида одно время напоминала ему, что концентрация грозовых туч и вызывание муссонных ливней считается непростой задачей даже для бессмертных, обладающих гораздо более продолжительным опытом в подобного рода вещах. С начала интенсивных занятий прошло едва ли более трех месяцев, но, с другой стороны, обучение их Авалона продвигалось темпами попросту беспрецедентными, поэтому можно было попробовать и что-то более сложное — вреда это, по крайней мере, не принесёт.

В этот раз в партнеры Антону определили Татьяну. Произошло это лишь потому, что наступил самый благоприятный момент для генерации Таней молнии — ведь она контролировала электричество, а молния была наиболее ярким представителем такого рода явлений в живой природе. Флавиус, обучающий Таню, считал, что девушке ещё рано переходить к таким сложным магическим процессам, но, разумеется, всячески поддерживал свою подопечную, согласившись с тем, что дождь и гроза непременно должны создаваться вместе. А вот Сильфида в успехе Антона нисколько не сомневалась.

Малиновской, которая по уже сложившейся традиции ехала на Пончике, притопавшей из леса, было не совсем привычно видеть всех друзей снова вместе — из-за того, что в прошедший месяц в их компании обязательно кого-нибудь не хватало по причине очередного отдыха, она успела немного подзабыть, каково это — толкающаяся на дороге орава из восьми человек.

Поздоровавшись с Флавиусом и Сильфидой, которые, как обычно, ждали их у центральных ворот Нифльхейма, каждый отправился заниматься своим делом: Таня и Антон, естественно, остались со своими наставниками — постигать новые горизонты магии Воды и Электричества. Евген, как это ни странно, пошёл в Библиотеку — в последнее время его крайне интересовали истории жизни его предшественников — элементалей, которые так же, как и он, раньше владели магией Огня. Бирюк, Слава и Семён дружной гурьбой приняли решение посетить кухню у дварфов: молодые люди неожиданно поняли, что крайне проголодались, благо добрые дварфы всегда были готовы накормить любого, кто бы к ним не заглянул. А Настя и Маша — две неразлучные подруги — неспешным шагом дошли до Стрельбища, чтобы поупражняться с мишенями и похвастаться друг перед дружкой, кто и чего из них больше умеет. Если раньше единственным их развлечением было сотворение магических пуль, то теперь возможности стали куда как более разнообразными. Пончик неторопливо трусила рядом с ними, изредка останавливаясь и суя нос в заросли травы, что-то там ища и громко фыркая при этом. Если Медведица отставала от Маши больше чем на два-три шага, она пускалась в забавный косолапый полу-галоп, стараясь как можно скорее нагнать хозяйку.

По дороге к Стрельбищу навстречу им попалось несколько дварфов — некоторые везли в забавных круглых тачках желтую репу, кто-то нёс большие мотки веревки, другие просто шли рядом. Дварфы и девушки, раскланявшись, уже практически миновали друг друга, и тут один из дварфов неожиданно оступился и упал, шлепнувшись носом в траву. Очевидно, он просто наступил на конец одной из веревок, которую сам же и нёс. Малиновская чисто инстинктивно среагировала самой первой: пока остальные дварфы охали и ахали, без дела всплёскивая руками, она подскочила к упавшему и помогла ему подняться. Тот, конечно, дико засмущался — как Маша уже знала, дварфы не привыкли, чтобы им хоть в чем-то помогали, а потому он низко поклонился и произнёс:

— О, благодарю вас, Миррен Лилит! Ваше доброе сердце всегда приходит на помощь! — И дварф, ещё раз смущённо поклонившись, быстро зашагал прочь вместе со своими собратьями.

— Миррен Лилит? — переспросила Настасья. — Что бы это значило?

— Мне и самой хотелось бы это знать, — озадаченно произнесла Малиновская, пожимая плечами, — надеюсь, это не какое-нибудь ругательство.

— Да вряд ли… — немного неуверенно ответила Настя.

Дойдя до тренировочной площадки, девушки обнаружили на ней не только привычные разрисованные кругляши-мишени, но и несколько забавных чучел, лишь очень отдаленно напоминающих человеческие фигуры. Все они без сомнения были сделаны дварфами — вместо голов у каждого были забавные репы, которые дварфы как раз только что и везли им навстречу. Пончик подошла к одному из чучел и зубами потянула его за рукав. Очевидно, вся конструкция была плохо закреплена в земле, и, начав опасно крениться, с грохотом рухнула на песок. Голова-репа, упав с большой высоты, разлетелась на куски.

— Понча, не ломай экспонаты, пожалуйста, — попросила Маша, — а то нам не на чем тренироваться будет.

Медведица вздохнула и села поодаль с немного виноватым видом.

— Смотри, чего я тебе сейчас покажу! — азартно произнесла Настасья.

Она вытянула правую руку вперед и замерла, сосредоточившись на ней взглядом. Сначала от ладони пошёл небольшой пар, а потом в руке возникла странная грязно-зеленоватая субстанция. Она ворочалась на Настиной ладони, подобно какому-то сонному зверю, выбрасывая в разные стороны короткие отростки-щупальца.

— Ты научилась сама генерировать расплавы! — воскликнула Мария.

Действительно, до недавнего времени Настасье необходим был внешний источник материала, чтобы творить свою магию, но теперь, видимо, все изменилось. Подруга кивнула в ответ.

— Фу, сопли какие-то! — с некоторым отвращением констатировала Машка.

— Сама ты «сопли»! — обиделась Настя. — Это молдавит, или бутылочный камень. Гляди! — Она поднесла свои губы ближе и словно подула на молдавит; вещество мгновенно застыло, приняв темно-зеленую окраску в центре и светло-зеленую — по краям. Минерал был похож на только что застывшие морские волны и чем-то отдаленно напоминал салатники, которые стояли у Маши на кухне в серванте.

— Постой-ка, ты сказала бутылочный камень? — уточнила Малиновская. — Но ведь твоя магия — стекло. А камни — это, скорее, по Славиной части.

— Вообще, строго говоря, молдавит — не камень. Он является стеклообразным кремнистым природным телом. Это мне Флавиус объяснял, — поспешно сообщила Настасья, глядя, как Маша выпучила на неё глаза. — Так что, по идее, я тоже могу им управлять. Или ещё вот, — Настя аккуратно положила принявший твердую форму молдавит на траву и снова вытянула руку.

На этот раз никакого пара не было — между её пальцами за несколько секунд выросли аккуратные, геометрически правильные кристаллы. Они были прозрачны и очень красивы — солнце играло на их гранях, делая похожими на драгоценные камни.

— Горный хрусталь, — сказала Настя, зачарованно глядя на свои бесчисленные отражения в минерале. — Я сама всегда была уверена, что уж это — точно камень, но, как оказалось, он состоит из кварца, то есть его разновидности, который, в свою очередь — непременная составляющая стекла. На самом деле, все это безумно сложно, запутанно и непонятно. Флавиус часами рассказывал мне обо всех этих закономерностях, но в итоге даже он признал, что только практическим путем можно будет выяснить, что именно я могу контролировать, а что — нет. Магия Стекол попадается очень редко — сам Флавиус так и не смог припомнить, доставалась ли она хоть кому-нибудь не только из его учеников, но и вообще любому Бессмертному. Он посоветовал почитать мне об этом в библиотеке Нифльхейма — если там, конечно, что-нибудь есть по этой теме.

— Я-то думала, что твой максимум — стеклянные стаканы, — весело призналась Машка. — А тут вон оно что!

Настасья на миг замерла, глядя на выращенный хрусталь — минерал на её ладони снова начал расти, пока не превратился в длинные, похожие на сталь, пики. Настя размахнулась и метнула их в одно из чучел — острые прозрачные копья вошли в него, как нож — в масло, и остались там торчать.

— Классно! Тогда посмотри, что я теперь могу, — произнесла Малиновская, стараясь не показать своего изумления и немного уязвленная тем, какой мощью стала обладать её подруга.

Маша глубоко вдохнула. Замерла. Затем выдохнула, и на выходе, присев на одно колено, коснулась рукой песка. В этот же момент на другом конце поля из земли, прямо под одной из мишеней, вырвались цепкие древесные корни. В мгновение ока они опутали деревянную треногу, — и с громким треском разнесли её на куски. Так же внезапно, как и появились, корни исчезли в земле — лишь кучка разбросанного во все стороны грунта напоминала о том, что здесь только что творилась магия.

Медведица одобряюще взревела. Малиновская подмигнула ей в ответ.

— Неплохо, — похвалила Настя. — Моя очередь.

Девушка, на мгновение задумавшись, свела свои ладони вместе, точно в молитве. Потом резко подпрыгнула и, приземлившись, хлопнула руками по земле, а затем — друг об друга. Ещё одному человекоподобному чучелу не повезло — нечто черное, возникшее то ли из земли, а то ли прямо из воздуха, обволокло со всех сторон тряпичную куклу, и было даже немного жутко оттого, с какой медленной, нескрываемой нежностью смоляные лапы-руки закрывают собой последние остатки тренировочного манекена. Настя переплела пальцы и сжала ладони, как бы завершая свою магию, и вещество, перестав двигаться, застыло одной большой иссиня-черной каплей вокруг чучела. Кажется, из жидкой формы оно приобрело твердую.

— Что это? — Маша не скрывала своего ужаса.

— Обсидиан, или вулканическое стекло. — пояснила Настасья, подходя к черной громаде. Размахнувшись ногой, она со всей силы ударила каблуком. Обсидиан разлетелся на множество мелких осколков, а вместе с ним и всё то, что находилось внутри.

Так они тренировались, показывая свое мастерство друг другу, до тех пор, пока не начало темнеть. Как раз в тот момент, когда Маша разносила в щепки очередную цель вырвавшимися из её ладоней лианами, а Настасья снова протыкала острыми стеклянными кристаллами новое чучело, к ним подошла Сильфида. Какое-то время она молча, не без удовольствия, наблюдала за своими ученицами, а потом произнесла:

— Да уж, не хотелось бы мне теперь встретиться с кем-нибудь из вас на темной тропинке! — и засмеялась.

Малиновская, которая так была увлечена своими лианами, что заметила Сильфиду только сейчас, заулыбалась и сказала:

— Ой, ты уже тут. Сильфа, видела, как здорово у меня получается?

— Да, разумеется, — кивнула та в ответ. — Не устаю восхищаться вашими талантами.

Крепкие, как корабельные тросы, лианы разорвали в клочья ещё одну мишень, и Малиновская, вытерев пот со лба, решила немного передохнуть. Она неожиданно вспомнила, о чем хотела спросить Сильфиду.

— Слушай, а что такое «Миррен Лилит»?

— О, так ты уже слышала, как тебя называют? — снова засмеялась Сильфида. — В переводе с языка дварфов это означает «Девушка-Ромашка». А вот твоей подруге Анастасии дварфы дали имя «Элен Хатол Авалонэ», что значит «Чёрная ночь Авалона» — это из-за цвета твоих волос, — пояснила Сильфида, увидев недоуменный взгляд подошедшей Насти.

— Элен Хатол, — повторила Настасья. — Красиво звучит.

— Я знаю, почему меня так прозвали, — серьезно заметила Маша. — Я же им там наколдовала целые поля этих ромашек. Так что всё было вполне ожидаемо.

— А ещё они называют вас двоих Уэн Винг — «Великие Сёстры». Но не будем слишком углубляться в языковые дебри народа дварфов — это ни к чему, — Сильфида решила сменить тему, — я и Флавиус оставили на время ваших друзей — Татьяну и Антона, чтобы они могли сосредоточиться и побыть наедине со своими мыслями — иногда это помогает. У них сегодня трудный день и трудная магия… — не успела Бессмертная договорить, как подул сильный ветер, и темнеющее вечернее небо над Зеркальными горами начала окутывать ещё более кромешная мгла. Хмурые грозовые тучи нависли над шпилями и башнями Нифльхейма, и сумеречные тени побежали по траве вечнозеленой долины Карнимирии. Между просветами туч засверкали гневные, ослепительно белые вспышки, а затем, подобно рёву гигантского разъярённого дракона, из конца в конец в небесах зазвучал оглушительный громовой рокот. Сильфида, Мария и Настя, замершие, молча наблюдали за разворачивающимся в небе зрелищем.

Где-то в отдалении, и все-таки слишком близко — Маша явно услышала это — упала первая дождевая капля. И весь остальной мир замер в ожидании, словно не веря и вслушиваясь в великую и неповторимую магию этого звука, и сей момент тянулся одновременно и невероятно долго, и неожиданно быстро — наступающий дождь словно сам ждал того, чтобы эта — самая первая из его капель — коснулась земли; и тут же тысячи, миллионы его посланников хлынули с небес стремительным, непрекращающимся потоком.

— Кажется, у Антона получилось! — крикнула Маша, стараясь пересилить шум дождя. — Бежим! — и они втроем кинулись под спасительные своды замка. Пончик немного неохотно побежала за ними — медведицу ливень, похоже, не особенно волновал.

Пока они бежали, гром над ними, казалось, гремел всё сильнее, и вдруг небо и землю связала воедино яркая, невыносимо ослепительная молния, и тут же последовал новый, оглушительный раскат. Молния попала прямиком в одну из рябин в долине — раздался треск, верхушка дерева надломилась и разделилась надвое: вниз посыпались поврежденные ветки, листья, кусочки коры.

— Вот и Танюха добавила, — услышала сквозь шум дождя Малиновская комментарий своей подруги.

Дождь хлестал как из ведра, так что, пока добежали до спасительных сводов центрального входа, все успели как следует вымокнуть. Тут же, под обширным каменным козырьком, толпилось множество дварфов, и ещё большее их число подтягивалось к замку с окрестных огородов: многие несли с собою собранные овощи или садовый инвентарь.

Ливень, кажется, и не думал заканчиваться — он, наоборот, все более набирал силу. Проталкиваясь сквозь толпу дварфов, к Маше и Насте подошли Бирюк, Слава, Семён и Евген. Так как парни все это время провели внутри замка, им не пришлось спасаться от дождя.

— Кто это устроил такой потоп? — изумился Славик. — Уж не Антон ли?

— Антон, кто же ещё! — улыбнулась Малиновская, отжимая мокрые волосы. — Он ведь целый день сегодня тренировался, и вот — получилось!

— А нам теперь по такой грязи домой идти, — разочарованно протянул Семён.

Действительно, дорожный тракт, ведущий в лес, на глазах превращался в бурную реку, несущую в себе жухлую траву и какие-то водоросли. Вода из каналов и рва, опоясывающего замок, тоже грозила вот-вот выйти из берегов. Листья росших в нём кувшинок уже целиком скрылись под водой.

Толпа дварфов веселилась, наблюдая, как Пончик, задрав кверху голову, носится под дождем, словно маленький щенок, разбрызгивая во все стороны лужи и радуясь каждой капле.

— Странноватое поведение для медведя, — заметила Настя, наблюдая за Пончиком, и оттого тоже развеселившаяся.

— Какая хозяйка — такой и медведь! — пошутил Бирюк.

Малиновская хотела ему что-нибудь ответить, но не успела: последними, вымокшими до нитки, в замок возвращались Антон, Флавиус и Татьяна. Флавиус нес бесчувственную Таню на руках.

— Что с ней? — Бирюк бросился под дождь, им навстречу.

— Она в легком обмороке, — серьезно ответил Флавиус, заходя на каменное крыльцо. — Расступитесь! — прикрикнул он на мешающихся под ногами дварфов. — Ей нужен покой и теплая постель, — с этими словами он понёс Татьяну внутрь.

Друзья, встревоженные, последовали за ним.

Спустя некоторое время Флавиус, Сильфида и все остальные ребята, взволнованные, стояли около кровати Татьяны. Девушка уже пришла в себя, но выглядела все ещё чересчур бледной. Флавиус принес её в одну из спален, которые во множестве присутствовали в жилом секторе замка. Помещение было очень уютным: повсюду были расставлены столы, стулья и мягкие кресла, в дальнем углу комнаты стояло большое, красиво оформленное трюмо, а на узких окнах висели тяжелые, массивные шторы. Словом, спальня почти ничем не отличалась от той же, к примеру, Машиной, если не считать ярко выраженного во всем акцента средневековья. Темные каменные стены вместо обоев тоже, разумеется, придавали некоторую мрачность и навевали атмосферу древности и таинственности.

Бирюк, сидящий на Таниной кровати, держал свою девушку за руку. Остальные расположились кому и где вздумается. Флавиус все ещё был слегка рассержен.

— Я же говорил, что сотворение электрического искрового разряда такой силы окажется слишком сложной задачей для неё. Она ещё не готова к магическим манипуляциям такого рода. Но ты настояла, — Флавиус посмотрел в глаза стоящей напротив него Сильфиде; сейчас их разделяла Танина кровать, — и вот посмотри, что получилось!

— Нет справедливости в суждениях поспешных, — парировала Сильфида. — Сейчас нам всем нужно в первую очередь успокоиться. Ничего страшного не произошло — Татьяна всего лишь потеряла сознание. Она жива и здорова. Когда же ещё необходимо ей было тренироваться? На мой взгляд, гроза и дождь — прекрасные союзники. У Антона, например, всё получилось просто замечательно, — она едва заметно кивнула на окна, за которыми продолжал бушевать ливень.

— Не в обиду будет сказано, — Флавиус бросил быстрый взгляд на Таню, к которой мало-помалу начал возвращаться румянец, — но Антон гораздо более одаренный Бессмертный. Я ни в коем случае не хочу принижать ничьих заслуг, — Флавиус, выставив руки ладонями вперед, обращался уже больше к Бирюку, — просто Татьяне слишком рано практиковать молнии.

— Она малость перетрудилась, вот и всё, — спокойно ответила Сильфида. — Потратила на создание магии слишком много духовных и физических сил. Зато теперь вы доподлинно знаете, что именно может произойти с каждым из вас, — напомнила Сильфида остальным друзьям.

— Могу ли я понимать это так, — громко объявил Бирюк, обращаясь к Сильфиде. — Что в этом случае моя девушка была использована в качестве подопытного кролика?

Наступила неловкая тишина. Многие заметили, что в этот момент Флавиус и Сильфида переглянулись, что, в общем-то, могло быть истолковано как угодно: то ли они ожидали нечто подобного, то ли, наоборот, пришли в некоторое замешательство. Евгений, разумеется, истолковал это в свою сторону: по крайней мере, все услышали, как он многозначительно хмыкнул.

— Мне хотелось бы услышать ответ — недовольно напомнил Бирюк.

— Ни в коем случае, — твердо заверила его Сильфида. — Первейшей моей целью является не только ваше обучение магии, но и ваша безопасность. Я скажу вам честно — я не ожидала столь резкого и столь пагубного эффекта для Татьяны. Предполагавшийся максимум — у неё просто ничего бы не получилось. Но вышло то, что вышло.

Бирюк какое-то время молча смотрел на Сильфиду, словно сомневаясь.

— Всё в порядке, Вов, — слабый голос Тани тут же заставил всех переключить свое внимание на неё. — Это я сама… перетрудилась…

Бирюк, ещё крепче сжав Танину руку, поцеловал её в щеку.

— Не переживай, — сказал он. — Ты у меня молодец.

Татьяна, вздохнув, слегка улыбнулась в ответ. В то время, пока все отвлеклись, никто, кажется, не услышал (за исключением Настасьи) очередной колкий комментарий Евгена:

— Случайная смерть во время тренировки. Какой четкий, какой изящный план. Гарантированное алиби всем.

У Насти хватило терпения, чтобы промолчать.

Слава отодвинул одну из массивных штор, смотря в окно: по грязноватому стеклу барабанили упругие капли. Немного вдалеке, скорее ощутимой, чем видимой, стояла темная стена Кленового леса. Долина до него превратилась в одно сплошное болото.

— Как же мы будем возвращаться? Дождь идет только сильнее. Антон-Антон… — Славик покачал головой.

— Извините, я не хотел, — смущенно сказал Антон. — Я и не предполагал, что вызову ливень такой силы. Думал — он немного покапает, и всё…

— Да и Таня все ещё не очень хорошо себя чувствует, — заметил Бирюк. — Что же нам, в такую погоду на руках её нести что ли?

— Как насчёт того, чтобы провести эту ночь в замке? — неожиданно предложила им Сильфида.

Друзья начали переглядываться, обдумывая столь заманчивый и немного внезапный вариант, пожимали плечами, и, наконец, Антон произнёс:

— Ну, в принципе… наверное, мы все были бы не против. Да? — обратился он к друзьям.

Большинство согласно закивали головами.

— Только как же нам быть с родителями? — немного обеспокоенно спросил Слава. — Разумеется, мы все уже взрослые молодые люди — это понятное дело, но всё-таки не хотелось бы получить нагоняй из-за того, что меня не было дома всю ночь. Вот если бы я предупредил их об этом заранее — тогда и вопросов бы никаких не возникло.

— Моя мама сегодня ночью как раз будет на дежурстве, — начала рассуждать вслух Малиновская, — так что, если мы успеем вернуться завтра до двух часов дня, то она ничего и не заметит даже.

Флавиус утверждающе ей кивнул — мол, само собой, к двум часам они уже все будут дома.

— Итак, у кого могут возникнуть проблемы с ночевкой? — спросила Сильфида.

— У меня и у Семёна, — сказал Славик. — Не то чтобы родители нас не отпустили — просто нужно их предупредить, — напомнил он.

Бирюк сказал немного неуверенно:

— Главное, чтобы моим или Таниным родителям не пришло в голову позвонить нам на ночь глядя. Если они узнают, что мы вдвоем ночевали не дома, тогда, конечно, будут неприятности.

— Жаль, что здесь не ловит мобильная связь, — посетовал Антон. — Просто позвонили бы всем — и все дела.

— Что такое «мобильная связь»? — с интересом спросил Флавиус.

— Кратко объяснить не получится, а подробный рассказ займет, боюсь, слишком много времени…

— В таком случае, может быть, не рассказывать вообще? — скептически произнес Евген.

— Значит, так, — все посмотрели на Сильфиду, — озвученные затруднения я беру на себя. Будьте уверены — этой ночью родители даже не заметят вашего отсутствия.

— Эй, я надеюсь, с ними все будет в порядке? — обеспокоенно спросил Слава.

— Абсолютно, — кивнула Сильфида. — Флавиус, распорядись, пожалуйста, чтобы дварфы приготовили ужин и застелили остальные постели. Проследи, чтобы каждому было удобно и комфортно. Я отправляюсь в их мир. Буду после полуночи, — и Бессмертная быстро покинула спальню.

Непредвиденный ужин в стенах замка прошёл просто замечательно: дварфы накрыли им стол в Румынском чертоге и принесли множество разнообразных блюд на любой, даже самый привередливый вкус. Друзья трапезничали не только в компании Флавиуса, но и решившего присоединиться к ним Алексиса. Флавиус за столом много разговаривал и много шутил — кажется, в отсутствии Сильфиды он вел себя как мальчишка, оставшийся без присмотра старших. Алексис же, напротив, говорил мало, был как всегда серьёзен и оттого немного величественен. Ребята уже привыкли к такому его поведению — это вовсе не означало, что Алексис угрюм или у него плохое настроение — просто воин Нифльхейма и Хранитель чертогов Маханаксара всегда сохранял твердость духа и невозмутимое спокойствие.

Бирюк с Таней спускаться к ужину не стали — Таня, разумеется, по причине плохого самочувствия, а Бирюк остался с нею на всякий случай, если его девушке вдруг неожиданно снова станет плохо, поэтому еду им принесли прямо в комнату.

За разговорами и сытным ужином незаметно пролетел остаток вечера. Дождь за окнами немного поутих, и черная ночь укутывала в свои объятия тонкие, как иглы, слегка серебрящиеся в темноте башни Нифльхейма. Тем временем дварфы всем застелили кровати в остальных спальнях.

Так как у каждого была предусмотрена своя комната, Малиновской поначалу не слишком понравилось, что она должна будет провести свою первую ночь в замке совершенно одна. Честно говоря, было немного страшновато — сейчас она бы предпочла что-то вроде пионерского лагеря, когда все девочки ночуют в одной комнате, а все мальчики — в другой. Да и вообще, одно дело, когда ты ложишься спать хоть и одна, но в своей собственной квартире, где все знакомо, мило и уютно, и совсем другое — пытаться уснуть в огромной кровати, на которой может поместиться ещё человек пять, а спальня настолько большая, что по ней гуляют сквозняки и ты с трудом видишь в полутьме окружающие стены.

Пока дварфы зажигали им свечи на длинных витых канделябрах, сделанных в виде древесных крон, все ещё долго ходили друг к другу из спальни в спальню, разглядывая, как и кого устроили, у кого лучше обстановка и вид из окна. Так как все помещения находились на одном этаже и располагались достаточно высоко, практически у всех открывался чудесный вид на Рябиновую долину. Спальня Антона оказалась угловой, и у него — единственного — из окон была видна не только залитая луной равнина, но и одинокий, седоглавый пик Расстегайны — высочайшей вершины Зеркальных гор. Комната Семёна была, наоборот, ближе всех остальных вмурована в плечо горного склона, и он немного недовольно бурчал, что у него не видно ничего, кроме каменных осыпей горы и едва заметной тропы среди кряжей (как раз той, по которой они поднимались к Ивонну), но ему, по большому счёту, было всё равно.

Евгений не переставал возмущаться нахальству Бирюка, который — как он считал — под предлогом плохого самочувствия Татьяны остался ночевать вместе с ней. Сам он, очевидно, тоже хотел провести эту ночь со своей возлюбленной, но Настасья в достаточно жесткой форме посоветовала ему «не слоняться по замку, а закрыть рот и лечь у себя в спальне». Евген обиделся и ушёл спать самым первым из всех.

Время давно перевалило за полночь, и понемногу, один за другим, все оставшиеся на ночь в замке друзья уснули. Догорели оплывшие свечи, растекшись в витых канделябрах лужицами застывшего воска, и Нифльхейм погрузился в абсолютную, недвижимую тишину, какая бывает лишь в сумерках глухих лесов и чащоб, где никогда ещё не ступала нога человека. Тихо было в коридорах и залах, в величественных чертогах и уютных спальнях, где под теплыми одеялами на пуховых подушках спали, погрузившись в глубокие таинства сонного царства, юные бессмертные, где спала и Мария, видя запутанные и странные сны…

Человеку городскому трудно будет понять, каково это, когда тебя окружает абсолютная, не тревожимая никем тишина: не слышно уличного шума и гудков автомобилей, не лают собаки и не кричат прохожие, не гремит мусоровоз, приехавший поутру забирать переполненные контейнеры, и даже не стучатся в стенку беспокойные, вечно чем-то недовольные соседи. Потому что здесь соседей нет. И машин нет. И автострад. И не громоздятся, налезая друг на друга, бесконечные городские кварталы. И много-много чего нет ещё, хотя без всего этого уже не представляет своей жизни большинство прогрессивного человечества. Но стали ли оно, человечество, от этого счастливее? Жизнь стала удобнее и комфортнее — о да — но прибавилось ли нам счастья от технического прогресса? Мы так спешим в погоне за ним, стараясь не отстать от остальных и не замечая, как медленно и в то же время неумолимо быстро убегает наша злосчастная и скоротечная жизнь, как пропущенный сквозь пальцы мелкий речной песок. Как сказанное неосторожно слово. Как летящая в выстреле пуля. И безжалостное время, растраченное попусту, все обращает в тлен и тьму…

Посреди ночи проснулась Татьяна. У неё сильно разболелись мышцы в руках, и ещё почему-то было невыносимо душно. Форточек в узких окнах-бойницах предусмотрено не было, и проветрить было нельзя, а открывать на всю ночь дверь комнаты казалось как-то немного боязно. Хотя изнутри спальня запиралась на хлипкого вида щеколду, это всё-таки давало некоторое ощущение безопасности, пусть даже и мнимой. Если подумать, то вряд ли можно было ожидать, что посреди ночи к ним подкрадется какой-нибудь жуткий кровожадный монстр, который их сожрет, но все-таки это был другой мир, и ничего гарантировать здесь нельзя.

Таня полежала некоторое время, пытаясь снова уснуть, но очень хотелось глотка свежего воздуха, поэтому она растолкала Вовку и упросила его выйти с ней подышать на какую-нибудь террасу или балкон, которых, в общем-то, было довольно много на верхних уровнях замка. Бирюк долго ворчал, но в итоге согласился. Минут десять им пришлось бродить по абсолютно пустым коридорам, ища нужную дверь: никого из дварфов, которые могли бы подсказать им, куда идти, они не встретили, видимо, малый народец не имел привычки гулять по ночам. Поднявшись по лестнице на один уровень вверх, они нашли-таки один из выходов на большую крытую террасу с деревянным настилом. Дул легкий, но достаточно прохладный ветерок, и в воздухе ощущалась промозглая сырость. Дождь, вызванный Антоном, уже прекратился, и внизу, под ними, серебрилась трава и деревья в долине, покрытые мелкими бисеринками измороси, отражающей лунный свет. Вова накинул на плечи Тане свою кофту, чтобы она не простудилась.

— Тебе лучше? — заботливо спросил он.

— Да, намного! — Таня вздохнула и уткнулась Вове в плечо. — Тут все как в сказке: замок, лес, озеро, горы. Но меня не покидает ощущение, будто мы находимся на чьей-то огромной даче.

Вова хмыкнул в ответ, и Таня больше почувствовала, чем увидела, что её парень улыбается до ушей. Они постояли так некоторое время, а потом услышали неподалеку голоса из коридора, откуда они и сами недавно пришли — это Флавиус разговаривал с вернувшейся Сильфидой. После непродолжительной беседы послышались приближающиеся шаги, и на террасу вышла сама Сильфида. Она нисколько не удивилась присутствию здесь ребят — возможно, Флавиус видел, как они бродили по замку, и сказал ей об этом, — так или иначе, подойдя ближе, Сильфида произнесла:

— Всё в порядке. Некоторые затруднения решаются чрезвычайно легко: я побывала у вас дома и попросту отключила ваш… как же его… иногда забываю названия всей этой странной техники…

— Телефон? — подсказал Бирюк.

— Именно! Так что если будут спрашивать, почему вы не были на связи — скажете, что он сломался. Такое ведь часто бывает с человеческими устройствами? — полувопросительно добавила она.

— А у Славы с Сеней? Вы предупредили их родителей? Как же так, они ведь о вас не знают.

— Они и не должны меня знать! — Сильфида заговорщически приложила палец к губам, как бы говоря, что её существование — это секрет для остальных. — Так что пришлось применить немного магии — никто не заметит их отсутствия в эту ночь.

— Несколько неловко спрашивать — но вы не забыли закрыть нашу входную дверь? — Татьяна, как и любая девушка, прежде всего была обеспокоена безопасностью жилища.

— А я её и не открывала, — безмятежно сообщила Сильфида, глядя вдаль. — Меня ведь не останавливают запертые двери, забыли?

— А, ну да… — растерянно согласилась Таня.

Они некоторое время постояли в молчании, которое, однако, совершенно их не тяготило — словно они уже знали друг друга давным-давно, как общаются люди, знакомые несколько десятков лет, и между ними уже все сказано, и тишина поэтому не становится неловкой — просто каждый думает о своём. Сильфида продолжала всё так же задумчиво глядеть вдаль, и вдруг тихо произнесла: — Вы такая замечательная пара. Всегда наблюдаю за вами — и сердце моё одновременно радуется, что в мире подлунном ещё существует любовь, и в то же время полнится печалью.

— Отчего же? — так же тихо спросил Бирюк.

— Вы напомнили мне о древних днях — настолько древних, что даже рисунок звёзд с тех пор в небе иной. Ведь вы сейчас в точности такие же, какими были в свое время Они. Двое. А может быть, и нет. Кто знает теперь? Минуло столько лет, — Сильфида замолчала на мгновение, а потом сказала: — Это очень грустная история. Если желаете, я расскажу вам её.

Татьяна и Вова переглянулись — Сильфида никогда особенно не любила откровенничать, и разве можно было в этот миг отказать ей? Ребята молча кивнули.

— Когда-то очень давно, — начала свой рассказ Бессмертная, — задолго до того, как ваш мир обрел очертания, известные людям сейчас, был созван очередной Авалон. Уже и тогда, в те года, когда незыблемое время вашего мира только родилось, Бессмертные сражались в Великих Войнах против Истинного Зла. Зеркальные горы стояли на том же самом месте, что и сейчас — разве были чуть выше, — и Расстегайна, Мать всех гор, возносила в небеса свою немыслимо величественную, увенчанную снегами вершину. А вот Нифльхейм тогда ещё не был построен, и древний народ дварфов ютился в многочисленных тростниковых лачугах по берегам рек, что впадали в Великое озеро. Теперь-то многие из этих рек уже пересохли и сгинули без следа, а вот Кленовый лес даже в те далекие времена уже возносил свои зеленые кроны к лучам молодого солнца.

Сильфида приумолкла ненадолго, словно погруженная в воспоминания, а может быть, прислушивалась к чему-то, и потом продолжила:

— Тогда в созванный Авалон призваны были пятеро, и также, как и все вы сейчас, они постигали силу и мудрость, ведомые магией, чтобы, когда придет время, сразиться с Великим Злом. Двое из них познакомились и полюбили друг друга ещё до того, как стали бессмертными — в точности, как и вы — и невыразимо прекрасна была их любовь. Чем более проходило дней, тем сильнее становилась она, пока, наконец, могущество их чувств достигло такого предела, что не могло не отразиться даже на воплощении их магии, увеличив их силы тысячекратно. Поистине великими чародеями стали они, оказавшись легендами, живущими и воплощенными в обоих мирах.

То ли ночь творила свою извечную магию, то ли неведомое волшебство было тому виной, но чудилось, будто вся окружающая реальность погружается в воспоминания вместе с Сильфидой: и шелест листьев, опавших много осеней назад, и шорох далеких шагов — все это показалось вдруг невероятно реальным, словно сама Древность положила им на плечо свою руку, словно сама шептала эту историю внимающим слушателям на ухо.

— Однако время бежит неумолимо даже для Бессмертных, и наступил день, когда силы Света и Тьмы сошлись здесь, в Карнимирии, в величайшей битве своего времени, — грустно повествовала Сильфида. — Позже в хрониках и архивах она была записана как Битва Бессчетных Слёз, ибо нельзя описать словами весь ужас и все горе, которые принесла эта война. Дварфы, малый народ, вышли из своих домов, чтобы преградить путь воинам Тени, чьи изуродованные, бездушные тела гнала вперед лишь воля Тёмных сил. Дварфы сражались на стороне Великих Бессмертных — и почти все погибли тогда. И как не высока была цена за победу — Силы Света заплатили её. Мы победили. Но из пятерых, составлявших Авалон, в живых осталось лишь двое…

— То есть влюбленные выжили? — с надеждой спросила Татьяна.

— Нет, — горько ответила Сильфида. — Любовь не спасла влюбленных, и Чёрное Зло разрушило их судьбу. Он погиб, а Она была безутешна. Каждый новый день приносил ей лишь новую, ещё большую боль, и хотя невыносимо страдала Она, ей не хватало смелости даже на то, чтобы причинить себе телесные увечья, от которых можно было бы умереть, тем самым прекратив все мучения. И долго Она пребывала во тьме, и полоса серых дней без начала и конца слилась для неё в одну бесконечную череду полутонов, череду скорби и беспросветного отчаяния. Но не зря говорят, что дружба призвана сохранять улыбку там, где любовь оставляет лишь слёзы. Её друг — второй из оставшихся в живых — все это время был рядом с нею, тем самым облегчая страдания, и спас её от гибели духовной. Нет, Он, конечно, не в силах был помочь ей забыть любимого, но сумел обратить отчаяние в надежду, скорбь в светлую грусть, и заново научил её жить. И однажды наступил день, когда Она, став выше и сильнее, чем когда-либо до этого, решилась и решила, что в её жизни больше не будет места для серого безмолвия и уныния, и задумала Великий Труд — величайшее из всех дел, которое когда либо осуществлял любой из Бессмертных. Она вернулась сюда, в вечнозелёную долину Карнимирии, призвала всех дварфов, уцелевших в войне, и повелела возвести им у подножия Зеркальных гор этот замок — Нифльхейм, оплот тумана и скорби, как вечную память о тех днях, как символ их погибшей любви. Через сорок лет долгой и кропотливой работы дварфы, немало потрудившись, вырезали из самого сердца гор столько скальной породы, что каменных блоков хватило на сооружение всего комплекса, а Она помогала им в этом, и великолепный и прекрасный Нифльхейм был, наконец, завершен, а по периметру стен выстроили семьдесят девять башен — по количеству лет, проведенных влюбленными вместе. С тех самых пор замок стоит здесь, и в стенах его запечатлелась скорбь, и душа, оплакивавшая Его, сохранила память в предостережение будущим потомкам, тем, кто придёт после — чтобы никогда не забывали они о Великой Любви и Великом Зле, эту любовь разбившую.

Сильфида неожиданно осеклась, и Бирюк с Татьяной вдруг увидели, что по её прозрачным, небесно-голубым щекам бегут несдерживаемые слёзы.

— Вы напомнили мне о тех днях… — повторила Сильфида. — И память моя ещё жива.

— Простите, мы совсем не хотели вас расстраивать, — обеспокоенно произнёс Бирюк.

— Просто вы сейчас точно такие же, как когда-то были эти Двое, — Сильфида дрожащей рукой коснулась своей щеки, пытаясь вытереть слезы. — Словно вы — их воплощение.

Таня негромко ахнула, и Вова почувствовал, как сильно его любимая сжала ему руку. Он посмотрел на неё — лицо Татьяны казалось печальным и испуганным одновременно — кажется, она что-то поняла.

— Как звали ту девушку? — спросила Татьяна. — Кто такая Она?

Сильфида молчала, пытаясь сдержать нахлынувшие эмоции.

— Кто такая — Она? — повторила Таня. — Пожалуйста. Ответьте мне! Как её звали?

— Её звали Сильфида, — и слезы с новой силой заструились по щекам Бессмертной.