Огромная яркая молния рассекла темное, как уголь, московское небо на две пылающие части. Именно в этот момент перепуганная Малиновская успела вскочить в подъезд.
На самом деле у неё было наипрекраснейшее настроение, потому что сегодня, во вторник, ей удалось сдать невероятно трудный экзамен — концепцию современного естествознания, или КСЕ, и она была невероятно довольна и горда собой. Конечно, ей достался не столь сложный вопрос, и — будем откровенными — не так уж и сильно пришлось напрячься, но какое это теперь имело значение, если в зачетной книжке у неё аккуратным почерком профессора Капеладзе стояло идеально выведенное синими чернилами «отлично».
Веселое настроение сменилось легкой паникой лишь десять минут назад, когда, едя в трамвае домой, в стремительно темнеющем небе засверкали яркие молнии, и душный воздух наполнили яростные раскаты майского грома. Машка поняла, что если сейчас не поторопится, то вымокнет буквально до нитки, и такая перспектива её совсем не прельщала. Поэтому, когда трамвай доехал наконец-таки до нужной остановки, она практически галопом понеслась к спасительному дому и успела заскочить в подъезд в самый последний момент — буквально через несколько секунд по асфальту застучали первые тяжелые капли. Грозы она, в принципе, не боялась, но ей не было бы настолько страшно от надвигающейся бури, если бы она ехала вместе со своей любимой Настькой, которая, к великому сожалению, провалила этот экзамен и, безумно расстроившись, уехала, не дождавшись Марии.
Маша нисколько на неё не рассердилась — напротив, очень жалела подругу. У Настасьи бывали такие моменты, когда к ней лучше было не подходить и необходимо просто-напросто дать человеку успокоиться, поэтому Маша не стала её удерживать, почтя за лучшее зайти к подруге вечером или на следующее утро.
Ну а сейчас она стояла в холле первого этажа и никак не могла отдышаться, прислушиваясь, как набирает обороты ливень снаружи.
Безрезультатно потыкав кнопку лифта и совершенно не удивившись тому, что он не подает признаков жизни, Малиновская начала подниматься пешком. Чем больше ступенек оставалось позади, тем сильнее хлестал по окнам дождь. Дойдя до пятого этажа, она плюхнула свою сумку на подоконник и некоторое время просто стояла на лестничной клетке, смотря в окно: ветер, свирепствуя, сгибал к земле огромные липы, словно сухие тростинки. Через несколько минут ей показалось, что она слышит сверху какие-то негромкие голоса. Может быть, это всего лишь завывание ветра в вентиляционной шахте? — подумала Маша. Но нет, там определенно кто-то был…
Очевидно, вверху, этажом выше, кто-то стоял, но пока она поднималась, невидимые собеседники перестали разговаривать, услышав её шаги, и ждали, пока она пройдёт. А теперь, поскольку какое-то время Маша просто стояла неподвижно, они подумали, что она ушла, и продолжили свой разговор.
— Ты поступаешь опрометчиво, — услышала Малиновская. — Я бы даже мог назвать это глупостью, если бы не знал тебя слишком хорошо.
— Я не хочу ничего продолжать. Я не хочу ничего тебе говорить. Это бессмысленно, потому что…
Остаток фразы утонул в оглушительном раскате грома. Ссорились парень и девушка, и Малиновская вдруг поняла, что мужской голос принадлежит Антону, а вот женский был ей незнаком. Он отдаленно напоминал тембр Сильфиды, но был гораздо более звонок.
— Я не могу освободить тебя от пути, который ты выбрал сам. Ты знаешь, о чем я говорю. И я всегда буду об этом помнить, — кажется, девушка заплакала.
— Напрасно. Ты уходишь, оставляя меня наедине со своими сомнениями, и не хочешь ничего объяснять, — сказал Антон.
— Я объяснила тебе всё уже сто тысяч раз…
— А я так ничего и не понял. Прости, наверное, я такой глупый.
— Глупая — это я, потому что поверила тебе! Я поверила, что у нас все может получиться!
Ослепляющая вспышка осветила полутемную лестницу и новый, ещё более сильный раскат грома сотряс небеса.
— Я ухожу. Прости.
— Постой!
Наверху послышалась какая-то возня, и тут Мария поняла, что кто-то из тех двоих спускается. Да, точно. Торопливые женские шаги. У неё было всего несколько секунд, чтобы успеть, отскочив за угол, вплотную прижаться к стене. Маша не хотела, чтобы её видели. Она не поняла всего смысла разговора, но не сомневалась, что сейчас слышала нечто такое, чего слышать была не должна.
Следом за девушкой побежал и Антон. Очевидно, он перепрыгивал через ступеньки, и его громкий топот сотрясал теперь стены подъезда. Оба пронеслись мимо Малиновской, так и не заметив посторонних.
Машка снова выглянула в окно и увидела, как худенькая светловолосая девчонка выбежала на улицу, под проливной дождь, и побежала по дорожке вдоль газона, разбрызгивая лужи. Антон догнал её, схватив за руку, и они снова начали о чём-то спорить, насквозь мокрые.
Новая сильная вспышка молнии заставила Машу в ужасе отпрыгнуть от окна, а когда она, переведя дух, посмотрела в него снова, на пустой дороге стоял уже один Антон. Что же ты домой-то не идёшь? — подумала Маша. — Ты же мокрый… заболеешь ещё!
Словно услышав её мысли, Антон развернулся и медленно побрел к дому. Хлопнула дверь в подъезд. Маше хотелось как-то успокоить его, поддержать, но она не знала, не представляла даже, что сейчас может ему сказать, да и нужно ли? Она поспешила скрыться в своей квартире, пока не поднялся Антон и не увидел её тут.
«Это меня не касается. Это слишком личное», — решила Маша.
А буря всё продолжала бушевать над Москвой.
* * *
— Ты чего убитый-то такой? — Евген внимательно посмотрел на Антона.
— Ничего. Просто настроение плохое. — Антон утопил педаль газа в пол, и его серебристая «Ауди» мгновенно сорвалась с места, как только это позволил переключившийся сигнал светофора.
— Господи, да как можно пребывать в плохом настроении, когда ты только что получил автомат на экзамене? — в притворном негодовании воскликнул Евген. — Да тебе не пришлось даже ничего отвечать — просто подошёл к преподавателю с зачеткой — и всё! Плохое настроение сегодня должно быть как раз-таки у меня, потому что свой экзамен я завалил.
— Это оттого, что ты начал готовиться к нему вечером в среду, — буркнул Антон.
— А сегодня какой день?
— Четверг.
— Ну, в таком случае, я скажу тебе по секрету, — Евген хитро сощурил левый глаз, — что я не готовился к нему вообще!
— Обормот! — Антон свернул на боковую улочку (там было поменьше машин) и резко затормозил перед перекрестком.
— Зато и не обидно, что не сдал, — Евген поморщился. — Не притормаживай так резво, пожалуйста, а то я через лобовое стекло вылечу!
Антон внимательно посмотрел на друга и строго спросил:
— Почему ты не пристегнул ремень?!
— Очуметь, ты что, только сейчас это заметил? Раньше ты всегда обращал внимание на такие вещи. Нет, парень, у тебя явно что-то произошло!
Антон отвечать не стал. Некоторое время они ехали в молчании, нарушаемом лишь ревом мчащихся параллельно с ними машин. Наконец подкатили к дому. Антон, выбирая место для парковки, размышлял о том, действительно ли Евгену по большому счету все равно, чем вызвано его плохое настроение, или он решил отложить этот разговор до более удобного случая? Нет, наверное, я превращаюсь в параноика, — решил он — Женьку, по-моему, абсолютно безразличны подробности моей личной жизни. И даже не стоит пытаться его в это посвящать. Это, например, Машка могла бы до него докопаться и выспросить все, что угодно, или, в крайнем случае, Таня — ну так им и положено — они ж девчонки. Как все-таки хорошо, что Евген никогда и ни во что не лезет — подумал Антон и натолкнулся на внимательный взгляд друга.
— Ты чего?
— У меня тут возникла одна идея, хотел с тобой поделиться. — сказал Евген. — Пойдем вон на ступеньках посидим, потолкуем.
Ступеньками они всегда называли несколько лестниц, которые отходили от торца их дома с противоположной стороны от подъездов. Двери там были наглухо заварены, а сверху вторым этажом нависали балконы, так что получались своеобразные и очень удобные закутки, в которых можно было прятаться от дождя или же просто сидеть и болтать, когда делать было нечего.
— Ну, пойдём, — вздохнул Антон. Все равно идти домой особенно не хотелось. Остаться наедине со своими мыслями — такой вариант его устраивал сейчас меньше всего.
Они вылезли из машины и, пройдя через газон с кустами шиповника и маленькими, недавно посаженными каштанами, уселись на теплую, нагретую солнцем бетонную лестницу. Рядом в песочнице играли дети. Неподалеку прогуливались несколько мамочек с колясками, а их сосед дядя Толя привычно валялся под своим бесконечно ремонтируемым Уазиком — только его ноги в заляпанных краской джинсах торчали наружу из-под автомобиля. Обычный дворовый вечер.
— Я тут вот о чем подумал, — начал Евген. — В этот выходной мы снова отправимся в… ну, в общем, туда… — ему почему-то не хотелось произносить вслух слово «Нифльхейм», но Антон и так понял, о чем идет речь. — Ещё кое-чему научимся. Думаю, месяца через два-три мы будем уже прекрасно владеть магией. А ведь это очень полезная штука. Нужная. Ты был прав, когда сказал, что нам невероятно повезло.
— Вообще-то говорил об этом Бирюк, — напомнил Антон. — А я как раз упоминал об ответственности.
— Это не столь важно, — махнул рукой Евген. — Я просто говорю в том плане, что мы могли бы обучаться не только там. Нам же нужно как-то развиваться, а, на мой взгляд, у нас очень редкие тренировки.
— Ну, это пока. Вот закончится сессия, и времени сразу станет гораздо больше. К тому же ты не хуже меня слышал, что Сильфида просила держать все происходящее в тайне.
— Так мы и будем держать, — подтвердил Евген. — Мы ведь никому не скажем.
— Ты думаешь, что Сильфида об этом не узнает? — с сомнением протянул Антон. — На мой взгляд, она обладает, кроме всего прочего, способностью к чтению мыслей. Хотя, может быть, мне это только кажется. Да и к тому же, как ты себе вообще представляешь магические тренировки в этом мире при том, чтобы они были незаметными? В Нифльхейме у нас будет целое Стрельбище, а где мы будем тренироваться здесь? Да и, честно говоря, я что-то не совсем понимаю, к чему ты клонишь?
— Дружище, не слишком ли много вопросов сразу? — Евген приподнял одну бровь. — Я говорю к тому, что зачем нам вообще Флавиус и Сильфида? Ведь мы уже узнали все, что нам нужно, чтобы сотворить, нужно лишь представить! Трансформация в наших телах окончена, и её нельзя обернуть вспять.
Антон посмотрел на его радостное, светящееся гениальной идеей лицо (такое выражение обычно появлялось у Евгена, когда он начинал рассуждать о чем-то глобальном), и произнёс:
— Так, давай по порядку. Во-первых, мы ещё ничему толком и не научились, чтобы начинать пробовать что-то самим. Во-вторых, Флавиус и Сильфида наверняка расскажут нам ещё массу интересного, и, кроме того, я уж совсем не понимаю, что именно плохого в том, что они нас обучают?
— Просто они, как бы это сказать, диктуют нам свои условия, — честно признался ему Евген. — Согласись, что наше обучение магии неизбежно проходит сквозь призму их сознания, а все это так или иначе взаимосвязано с их видением всего, что есть. Но, если уж быть откровенным, Магия Элементов гораздо более многогранна, чем они нам её показывают.
— Что может быть многограннее, чем возможность воплотить в реальности всё, о чем только можно подумать? — спросил Антон. — Может быть, ты очень нетерпелив? Я уверен, пройдет время, и они раскроют нам все составные части единого целого.
— Я бы хотел сам решать, что именно мне нужно, а что нет, — твердо ответил Евген. — У меня ведь все получилось. Я знаю, как нужно действовать. С таким даром, как у нас, ни к чему кого-то слушать. Все эти псевдосоветы лишь отвлекают от главного. Послушай, ведь мы могли бы сами диктовать свою волю. Говорить о том, что считаем правильным лишь мы, — он сделал ударение на последнем слове.
Антон внимательно слушал своего друга и не понимал, шутит он сейчас, просто чрезмерно увлекшись идеей некоторого, так сказать, неожиданно приобретенного превосходства над остальными людьми, или же говорит серьезно. Если это на самом деле так, то Женек, кажется, потерял голову.
— Ну и как тебе такая перспектива? — азартно спросил Евген.
— Жень, ты на меня не обижайся, но, по-моему, тебя куда-то не в ту степь понесло, — Антон изобразил пальцами бегущую рябь по воде. — Мы все только начали этот невероятно трудный путь, у нас, по сути, ещё не было даже нормальных тренировок, а ты уже начал поиски некоей собственной тропы. Мы должны быть едины. Иначе я не вижу смысла не только в Авалоне, а и вообще в продолжении нашей деятельности как таковой. Короче говоря, мне эта идея не нравится.
Евген мгновенно посерьезнел, вздохнул и отвернулся.
— Как знаешь, — наконец произнёс он. — Моё дело — предложить, ваше дело — отказаться.
Антону в этот момент показалось, что его друг не то чтобы рассердился, но явно разочаровался. Он, по-видимому, ожидал какого-то другого решения с его стороны. Какого? Антон был уверен, что знает ответ. Но ещё более он был уверен в том, что такой ответ, который ожидал от него Евген, он точно не в состоянии был бы дать.
* * *
Пришло субботнее утро, по-настоящему теплое и солнечное. Хотя дневное светило только-только начинало показываться над крышами домов, протыкая своими тонкими лучами зеленые кроны лип и берез, было уже достаточно жарко, а начинающийся день обещал быть ещё более душным.
Машин на улицах было немного — в Москве наступало то самое время, когда город в преддверии настоящего лета начинал пустеть, и особенно к выходным, потому что москвичи старались хотя бы ненадолго покинуть раскаленный, задыхающийся в пыли мегаполис. Кто мог, уезжал на дачу, а тем, кому такая роскошь была недоступна, оставалось купаться на озёрах и речках ближайшего Подмосковья.
Когда-то давно, во времена своего детства, Маша с родителями ездила купаться и загорать на Триозёрье — так местные жители называли несколько водоёмов (два больших и один, в стороне, поменьше) сразу за МКАДом, в районе Кожухово. Это было замечательное, беззаботное время. Но с тех пор, как отца не стало, они с мамой больше никогда не бывали там. Ольга Александровна вообще старалась избегать тех мест, которые хотя бы отдаленно напоминали о её муже — она даже вскоре поспешно продала так и недостроенную до конца дачу — и постепенно это настроение частично передалось и самой Марии. Хотя она, конечно, объясняла отсутствие своего желания посещать определенные места другими причинами: сама вода в озёрах, по слухам, стала очень грязной — как только вокруг вознеслись ввысь построенные с нуля кварталы соседнего района Новокосино, народу около прудов заметно прибавилось, и вода в них быстро оказалась загажена, а газоны вокруг — вытоптаны и замусорены.
Малиновская долгое время хотела съездить в Серебряный бор — знакомые говорили, что в верхнем течении Москвы-реки намного чище и там ещё можно купаться, но Настасья без особого энтузиазма восприняла эту идею, а кого-либо ещё Машке уговорить так и не удалось, так что замечательная мечта так и осталась на уровне мечты.
А сейчас Мария не спеша, но все-таки достаточно быстро шла в окружении своих друзей знакомой тропою сквозь лес — Антон и Евген широко шагали впереди, и ждать отстающих явно не собирались.
— Вов, подожди, мне чего-то в туфле трёт, — пожаловалась Таня и остановилась.
Бирюк глубоко вздохнул и тоже встал, однако остальные, боясь отстать, шагу сбавлять не стали. Пока Таня копалась, вытрясая из балетки мелкие камешки, Настя, не боясь, наконец, быть подслушанной со всех сторон, спросила у Машки:
— Слушай, а чего Антон такой сердитый сегодня? Не ждет прямо никого. Экзамен, что ли, завалил? Или мне просто показалось?
— Антон. Не сдал. Экзамен?! — проговорила Машка, делая паузу после каждого слова. — Господи, Насть, да как ты такое вообще могла предположить? Да скорее ядерная война случится, — она слегка улыбнулась. — А если серьезно, то он такой с самого вторника.
— Да чего случилось-то? Почему?
Маша внимательно посмотрела на идущих впереди Антона, Евгена, Славу и Семёна, а затем оглянулась на Бирюка с Таней — те уже догоняли их, но были ещё достаточно далеко, чтобы расслышать детали их разговора.
— Он с девчонкой своей, короче, поругался. Или расстался даже. Я не совсем поняла, честно говоря, — Малиновская кратко пересказала подруге о том, как она стала случайной свидетельницей их перепалки и последовавшей вслед за тем сцены под дождем. — И я поэтому не пристаю к нему особо, не расспрашиваю, — быстро закончила она свой рассказ, потому что неразлучная парочка Тани и Бирюка была уже совсем близко от них.
Настасья, поняв, что её подруга не хочет, чтобы об этом знал кто-либо ещё, но все же не сумев побороть любопытство, шёпотом произнесла:
— Может, тебе просто поговорить с ним?
— На тему?
— Ну, что жизнь на этом не заканчивается и все в таком же духе. Пусть не грустит, — Настя поджала губы.
— Да он и не грустит, он просто злой. Я, говоря откровенно, не уверена, Насть, что он нуждается в таком разговоре. Просто это все будет выглядеть, как бы тебе сказать… Короче, как будто я лезу не в свое дело.
В этот самый момент Антон обернулся, видимо, проверяя, все ли успевают не отставать, и встретился глазами с Машей. Она же поспешно перевела взгляд на подругу. Может быть, ей это только кажется, но в последнее время Антон стал очень чутко реагировать на то, если вдруг разговор заходил именно о нём. Как будто он чувствовал это. Может быть, это усилилось после всего произошедшего с ними, а может, и нет — сейчас она не могла ответить однозначно на этот вопрос.
— Вон, видишь, какая рожа у него каменная, — чуть улыбнувшись, сказала она Насте. — Стоит только подойти — сразу загрызёт.
— Евгена пока что не загрыз, — улыбнулась Настасья в ответ.
Впереди показалась знакомая поляна с дубами. Здесь вышла небольшая заминка — народу в этот день гуляло больше обычного, и им пришлось немного подождать, пока на ближайших тропинках никого не останется. Антон ревностно следил за тем, чтобы всё проходило идеально и без сбоев. Женька же, как второй, оставленный за главного, как-то тоже больше положился на него: то ли не хотел связываться, то ли ему было немного все равно, заметит их кто-нибудь или нет.
Портал, вопреки опасениям, миновали благополучно. Маша точно так же, как и в прошлый раз, ощутила кожей, будто прошла сквозь некий плотный занавес — и вот она снова вместе со своими друзьями очутилась в ином, теперь уже тоже хорошо знакомом ей мире.
Солнце понемногу начинало подниматься над вершинами Кленового леса, поэтому друзья прибавили шагу, боясь опоздать — их наверняка уже ожидали Флавиус и Сильфида. Сегодня окружающая их реальность (вернее сказать — иная реальность) казалась намного яснее и симпатичнее — в лесу было не пасмурно и хмуро, а очень даже светло. Между замшелых древесных стволов лился солнечный свет, да и сама Дорога, озаряемая лучами, проглядывалась далеко вперед. Зеленая трава, росшая по её краям, в это утро выглядела особенно сочной и изумрудной.
Время в пути проходило быстро за несущественной болтовнёй: иногда Малиновскую о чём-то спрашивала Настя, иногда наоборот, а то она вдруг начинала прислушиваться к разговорам Тани и Бирюка, которые как обычно о чем-то спорили. Они и не заметили, как подошли к месту, где рос Старый Клён.
— Доброе утро, мои дорогие! — пророкотало Дерево. — Рад, очень рад всех вас видеть в добром здравии.
Все поздоровались, а потом Слава спросил:
— Как у вас дела? Вы не устаете вот так вот стоять все время на одном месте?
— Хм… да, в общем, нет. Никогда особенно не задумывался об этом, — в мудрых глазах промелькнула некоторая озадаченность. — К тому же разве у меня есть выбор?
— Пожалуй, что нет, — согласился Славик.
— Мы могли бы об этом побеседовать, — предложил Клён. — Мне безумно интересно наблюдать за ходом мыслей всех, кто может свободно передвигаться и таким образом бывать везде, где ему вздумается. Это ведь так чудесно! Вижу, сегодня вы идёте одни и вас никто не торопит…
— Вообще-то нас уже наверняка ждут, — с легкой досадой сообщил ему Антон — Будет невежливо, если мы опоздаем.
— Да, я вас понимаю, — грустно согласился Старый Клён. Они все уже вроде бы собрались уходить, и тут он добавил, глядя прямо на Машу: — Я ведаю, что вам досталась магия Живых Растений. Мы теперь в некоторой степени связаны узами родства. Не сочтите за грубость, юная госпожа, просто не могу подобрать достаточно точных слов. Мне бы очень хотелось с вами поговорить.
Перед такой просьбой Маша, конечно же, не могла устоять. Она представила себе, как это должно быть тоскливо и одиноко — целыми днями стоять под ветром, солнцем и дождём, и даже словечком не с кем перемолвиться. Они пришли сюда уже в третий раз, но так и не смогли поговорить с ним нормально, потому что всегда спешат. Ей стало жалко Старого Клёна.
— Ребят, вы идите, — сказала она остальным, — я останусь и немного поболтаю. Думаю, Сильфа и Флавиус не рассердятся на меня.
— Ты чего, разве можно оставлять тебя одну? — округлил глаза Евген. — Сильфида ведь предупреждала!
— Да брось, Евгеш, я же буду с Клёном. Тем более что я не собираюсь забираться ни в какую чащобу, мы просто побеседуем немного — и всё. Я же по этой самой тропе к вам и приду.
— Маш, если с тобой что-то случиться… — начал Антон.
— Ну То-о-ош, — заканючила Машка, — ведь это уже и вправду невежливо, — она покосилась на Клёна. — До замка отсюда совсем близко. Посмотри, там даже виднеется просвет между деревьями, а как только я выйду в долину, вы все меня сразу и увидите. Ну что тут может случиться?
Антон про себя подумал, что в случае чего Старый Клён не особенно-то сможет ей помочь, ведь стоит Маше отойти шагов на пятнадцать-двадцать, и он уже просто не дотянется до неё, если вдруг потребуется какая-то помощь, но вслух говорить об этом, конечно, не стал. Все-таки это и вправду выглядело бы не совсем корректно с его стороны.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Но только, очень тебя прошу, догоняй нас поскорее, ладно?
— Я буквально десять минут, — пообещала Малиновская, — и сразу за вами.
Антон кивнул и вместе с остальными зашагал вперед. Маша ещё успела напоследок заметить немного недовольный и явно не одобряющий эту затею взгляд Настасьи, однако подруга ничего не стала ей говорить. Вскоре компания уже скрылась за ближайшим поворотом тропы.
Без своих друзей Маше стало немного неуютно. Она осторожно переступила с ноги на ногу и посмотрела на Старого Клёна.
— Если тебе страшно, садись поближе ко мне, — произнёс Клён, как будто поняв её опасения. — Не бойся, рядом со мною тебя никто не тронет.
Малиновская присела на мягкие папоротники и мох, росшие в развилке корней — оказалось очень мягко и уютно. Она как-то сразу успокоилась.
— Поведай же мне, как сейчас выглядит твой мир, — попросил её Клён. — Мне интересна любая мелочь!
И тогда она начала свой долгий рассказ. Они проговорили много раз по десять минут. Клёна интересовало всё: устройство их быта и жизни, их дела и проблемы, как они проводят свое время в этом «до крайности странном», как он выразился, мире, и чем живут. Он просил её снова и снова описывать Москву. Особенно его почему-то интересовали автомобили, и в его древних, как и весь этот лес, глазах, вспыхивали зеленые искорки удивления. Наверное, потому — подумала Маша — что машины наименее похожи на что-либо природное, и ему сложнее всего их представить. А когда она рассказывала про городские бульвары и дворы, Клён очень сокрушался и жалел деревья, запертые в «каменные короба». Должно быть, им там совсем неуютно — говорил он.
Сам же Клён в этот раз говорил мало и всё больше слушал — ведь он мог поведать лишь о том, что происходит в его лесу или вокруг него самого. Наконец Маша поняла, что если она не хочет получить нагоняй от друзей, а также столкнуться с неудовольствием Сильфиды, то ей нужно поторапливаться. Она очень вежливо попрощалась со своим собеседником, напоследок пообещав, что обязательно поболтает с ним ещё, а Клён заверил её, что будет ждать с нетерпением и в следующий раз расскажет очень увлекательную историю о жизни и повадках двух белок, живущих неподалёку отсюда.
Какой он всё-таки чудной, этот Старый Клён, — подумала про себя Маша, уходя, — Мудрый, добрый, и в то же время наивный, как ребёнок. Удивляется обычным вещам.
Перед тем, как тропа резко свернула вправо, Малиновская обернулась и ещё раз помахала рукой. Старый Клён махнул ей в ответ и, глубоко вздохнув, закрыл глаза. Наверное, я очень утомила его своей болтовнёй — решила Машка, шагая по тропе.
Вскоре обнаружился неприятный сюрприз — просвет, про который она говорила Антону, поначалу приняв его за окончание лесного массива, оказался всего лишь небольшой, освещенной солнцем полянкой, а затем Тракт снова нырял в густую тень исполинского леса. Со всех сторон вдруг навалилась гулкая тишина, нарушаемая лишь скрипами деревьев и вздохами ветра в вершинах. Маша старалась идти поскорее, а дорога все никак не хотела кончаться. Она уже начала думать, не свернула ли впопыхах на какую-нибудь другую тропинку и попыталась успокоить себя тем, что это, скорее всего, было бы невозможно, ведь если от центральной дороги и отходили ответвления, то они всегда были гораздо уже основного тракта. По крайней мере, она не в какой-нибудь чаще, под ногами у неё хорошо видимый путь, и ничего дурного случиться не должно — только и успела она подумать, как услышала ЭТО.
Где-то за её спиной, далеко справа, и все же достаточно близко, громко треснула ветка. Потом ещё и ещё. Через сплетения густых кустов сбоку от тропинки явно пробирался кто-то очень большой. Сердце Малиновской ухнуло куда-то вниз, и в следующую секунду она разглядела огромную буро-коричневую спину, плывущую над кустами. Нечто, поднимая невообразимый шум, приближалось к ней из самого сердца леса, но пока, похоже, не замечало её. Маша в отчаянии повернула голову назад, пытаясь разглядеть Старый Клён, но это было невозможно — она шла уже не менее десяти минут и его, конечно, не только не было видно, но он вряд ли даже услышит её сейчас, если она закричит. Тем более, это только привлечёт к ней ненужное внимание.
Тем временем чудище — кем бы оно ни было — бредя параллельно дороге, вдруг остановилось ровно напротив неё и начало громко сопеть и принюхиваться. Огромная косматая голова поднялась над зарослями ежевики и уставилась на неё. Господи, да это медведь! — стремительно пронеслось в Машкиной голове прежде, чем она кинулась бежать. Громкий хруст ломаемых позади веток говорил ей о том, что животное кинулось за ней. Малиновская неслась вперед со всей возможной для неё скоростью и визжала от страха, а к её воплям примешивался медвежий рёв. Но убежать далеко ей, конечно, не удалось — за несколько огромных прыжков медведь нагнал её и повалил на землю. Она не успела толком ни позвать на помощь, ни закрыться руками, и последней мыслью, промелькнувшей в её голове, была: «ну вот, сейчас я и умру!».
Прошло несколько секунд или даже минут — Малиновская не знала. Она даже не могла понять — на этом она свете или уже на том. Глаза её были плотно зажмурены, и она до смерти боялась их открыть. Понемногу она начала ощущать, что все ещё лежит на земле и ей в спину больно впиваются мелкие веточки, из чего она сделала вывод, что все ещё жива, раз не утратила способности чувствовать и ощущать.
Рядом кто-то тяжело сопел. Она чуть-чуть приоткрыла один глаз и увидела рядом с собою громадного бурого медведя. Он просто сидел и смотрел на неё. Похоже, есть Малиновскую он пока не собирался. Она приоткрыла второй глаз, и тогда медведь протянул к ней свою косматую морду и лизнул её в щёку. Наверное проверяет, какая я на вкус — решила Машка.
Ещё немного полежав, она медленно и не делая никаких резких движений приподнялась, потом аккуратно подтянула к себе сначала левую ногу, затем правую, при этом стараясь не спускать глаз с медведя. Тот повернул свою голову набок и с любопытством за ней наблюдал. Если он все ещё не захотел меня сожрать, то пора делать ноги, пока он не передумал — решила для себя Малиновская и начала понемногу отползать в сторону. Медведь продолжал сидеть на месте, но как только она немного от него отдалилась, он приподнялся и снова пересел к ней поближе. Машка на мгновение замерла, а потом, поняв, что таким умирающим полу-ползком ей все равно не удастся далеко уйти, решилась, вскочила и побежала вперед изо всех сил. Немного запоздало в её голове промелькнула мысль, что зверь в любом случае догонит её, ведь он бегает гораздо быстрее, и тут в её сознание ворвался чудной вихрь чужих, посторонних мыслей, которые ей совершенно не принадлежали. Далекий, но отчетливо слышимый голос произнёс:
— Почему ты бежишь от меня?
От неожиданности Машка резко остановилась, при этом чуть не упав. Она не могла понять, откуда доносится голос — то ли откуда-то извне, то ли он возникал прямо внутри её головы.
— Я хочу пойти с тобой, — снова повторил голос.
Малиновская, словно поняв что-то, стремительно развернулась. Медведь продолжал сидеть на том же самом месте — похоже, он даже не попытался снова преследовать её. Чувствуя всю нелепость ситуации, Маша набрала воздуха в грудь, затем выдохнула, и, глядя медведю прямо в глаза, спросила:
— Это ты со мной разговариваешь?
— Да, — мгновенно прозвучал ответ в её голове.
— А почему мысленно? Почему ты не спросишь… ну… как обычно?
— Я не умею разговаривать. Я ведь Медведица.
Да. Действительно. Медведи ведь не говорят. Машке даже стало немного стыдно — как будто ей сделали замечание. Хотя, с другой стороны, двадцать минут назад она беседовала с деревом. Мамочки, у меня уже голова идёт кругом от этого странного мира, где деревья разговаривают, а медведи, владея телепатией, делают ей замечания. Постой-ка. Медведица?
— Ты девочка? — спросила Маша и тут же подумала, сможет ли зверь понять такой вопрос.
Медведица просто кивнула в ответ. Потрясающе!
— Значит, ты меня не съешь?
— Что за глупости? Конечно, нет! Я пришла, чтобы тебе помогать, — просто прозвучало в её голове.
— А как тебя зовут? — снова спросила Маша.
— Так, как ты меня назовёшь.
— С ума можно сойти, — пробормотала Малиновская.
* * *
Огромная, усыпанная мелким речным песком площадка у подножия одной из башен Нифльхейма и была тем самым Стрельбищем, о котором рассказывала ребятам Сильфида. Сейчас все они собрались в её южной части, выстроившись в одну прямую линию, а на другой стороне от них стояли на треногах огромные нарисованные мишени, чем-то напоминающие собой гигантские доски для игры в дартс. Сейчас каждый из друзей пытался попасть в цель, сотворив при этом собственную магическую пулю. Сильфида и Флавиус ходили за их спинами, наблюдая, и изредка подсказывали кому-либо или подбадривали их. Последовала яркая вспышка, а следом за ней — грохот.
— Есть! — заорал Евген, вскинув кулак вверх, — на другом конце поля повалилась навзничь очередная мишень, пылая и рассыпая по золотому песку обугленные части своего разрисованного кругляша.
— Вы видели? Видели? — Евген прыгал на одном месте, а потом пустился в дикий воинственный пляс. — Уже четвёртый раз за сегодня!
— Превосходно! — похвалил его Флавиус.
Действительно, у Евгения в этот раз получалось лучше всех. Не отставал от него и Антон — он уже трижды поразил свою мишень, и таким образом Женя опережал его всего на одно попадание. Слава, Семён и Бирюк попали в свои цели по одному разу, причем Славина мишень при поражении отлетела метров на двадцать, не меньше.
— Какой мощный удар! — заметила Сильфида. — А ведь это только первая полноценная тренировка! Знаешь, мне кажется, что при такой силе тебе нужно упирать даже больше не на меткость, а фокусировать своё сознание непосредственно на поражении цели — тогда твоя магия будет обладать ещё и разрывающим эффектом. Посмотри на свою мишень — хотя ты и не попал точно в центр, её все равно разнесло на мелкие щепки.
— Спасибо, я учту, — заулыбался Славик, потирая ладони.
У Татьяны с Настей все тоже было относительно неплохо — они свободно создавали магию, и их пули стремительно неслись вперед, но, как и у большинства девчонок, у них имелись некоторые проблемы с меткостью, поэтому огромные кольца-кругляши пока что стояли нетронутыми.
— Ничего страшного, — обнадёживал их Флавиус. — Самое главное — вы поняли сам процесс и можете без проблем создавать пули. А уж попадание в определённые точки — это лишь дело времени. Продолжайте, у вас всё обязательно получится!
— Слушай, чего-то Машки долго нет, — сказал Антон Евгену. — Я уже начинаю волноваться.
— Не бойтесь, с ней всё в порядке, — успокоила подошедшая к ним Сильфида. — Она встретила в лесу того, кого не ожидала там встретить. Как интересно порою переплетаются нити судьбы!
— Что вы имеете в виду? — не понял Евген.
— Сейчас вы сами всё увидите, — Сильфида медленно перевела свой взгляд в сторону леса.
Все остальные, слышавшие их разговор, сделали то же самое, и не поверили своим глазам: через изумрудно-зелёную долину Карнимирии сквозь густую траву несся вперёд огромный бурый медведь, а сверху на нём, прямо на спине, крепко держась за загривок, восседала Маша! Друзья раскрыли рты от удивления.
Малиновская подъехала на медведице прямо к Стрельбищу, ловко спрыгнув с её спины на песок. Все были потрясены, кроме, разумеется, Флавиуса и Сильфиды, которые по одним им ведомым источникам, очевидно, всё уже знали заранее. Славик с нескрываемым удивлением разглядывал на песке огромные отпечатки медвежьих лап, а потом произнёс:
— Это… это чего? Это кто?
— Познакомьтесь, это — Пончик! — весело сообщила Малиновская.
— Кто? — переспросил у неё Семён.
— Пончик. Она — медведица, — пояснила Малиновская.
— Ну это мы как бы заметили, — осторожно констатировал Евген.
— Господи, Маш, где ты её раскопала? — Настасья, казалось, была потрясена больше всех.
— Мы встретились в лесу, — начала рассказывать Маша. — Честно говоря, поначалу я очень испугалась (при этих словах она слегка улыбнулась, вспоминая, как с воплями неслась вниз по тропе — разумеется, эти подробности можно и опустить), но потом мы поладили. Она такая милая, правда? — при этих словах Машка приобняла Пончика за шею.
— Машуль, ты как всегда непредсказуема, — заулыбался Антон. — Мы просто, мягко говоря, удивлены. Так, значит, ты специально задержалась в гостях у Клёна? Ты уже знала?
— Да нет, что ты! — махнула Маша рукой. — Я же говорю, всё вышло совершенно случайно! У меня всё в жизни так происходит, — кивнула она, — всегда.
— Она довольно симпатичная, — заметил Бирюк, разглядывая медведицу.
Пончик приподнялась на задних лапах, мгновенно став в два раза выше, и оглушительно взревела.
— Ой, мамочки! — Танька испугалась и спряталась за Вовину спину.
— Не бойся, Танюха! — засмеялась Малиновская. — Она просто сказала твоему парню «спасибо».
— В смысле «сказала»? — не понял Антон. — Это ты сейчас предположила или как?
— Как бы тебе объяснить… понимаешь, у нас с ней какая-то особенная мысленная связь. То есть я не только улавливаю её эмоции, как это обычно происходит, например, с домашними животными, но и реально понимаю, что она мне говорит. Я ничего не придумываю, честное слово! — воскликнула Машка, глядя на появившееся скептическое выражение на лицах своих друзей.
— Разве такое может быть? — не поверил Семён.
— Я думаю, вы забываете, — сказала Сильфида, выходя вперед, — Что до недавнего времени Мария ещё не знала о своей способности. Но сегодня ей, кажется, повезло.
— Так это мой дар? — удивилась Машка. — То, что я могу её понимать — это мой дар?
— Осмелюсь предположить, что не только её, — заметила Сильфида. — Иначе, на мой взгляд, это было бы слишком узкой, так скажем, специализацией. Думаю, что речь идёт о животных вообще. Теперь ты можешь понимать их язык. Хотя, разумеется, я могу и ошибаться. Но советую тебе проверить мою теорию.
— Ух ты, но ведь это же так классно! — обрадовалась Малиновская. — Жаль только, что у меня нет домашних животных. Танюха, придётся проверить на твоём хомяке!
— Хорошо, — Таня, похоже, уже отошла от первого испуга. — Поэкспериментируем как-нибудь.
— Все на чтение хомяковских мыслей! — проскандировал Бирюк.
Остальные засмеялись.
— Слушай, а можно её погладить? — с опаской и любопытством спросил Семён, косясь на медведицу.
— Да, я думаю Пончик будет не против, — согласилась Маша. — Правда, моя хорошая? — она потрепала медведицу по голове.
Пончик ткнулась мордой ей в лицо и тихонько фыркнула. Похоже, она не возражала.
Все начали осторожно подходить к медведице, гладить её по бокам и запускать руки в длинную бурую шерсть. Пончик прилегла на теплый, нагретый солнцем песок, чтобы ребятам было удобнее её чесать.
— Почему именно Пончик? — с интересом спросил Антон, почесывая медведя за ухом. — Странное какое-то имя.
— И ничего не странное, — возразила ему Малиновская.
— Тем более она же медведица, а Пончик, скорее, мужское имя. На мой взгляд, ей бы подошло что-нибудь цветочное.
— Это моя медведица! Я буду звать её так, как захочу! — рявкнула Малиновская.
— Да ради Бога, чего орать-то? — улыбнулся Антон.
Тренировка была на время забыта, потому что всем хотелось погладить Пончика — никто из них, естественно, никогда не трогал вот так запросто настоящего живого медведя.
— Как ты думаешь, почему зверь выбрал именно меня? — спросила Маша, обращаясь к Сильфиде. — Почему всё произошло так, как произошло? Она хотела помочь мне раскрыть свой дар?
— Это как раз один из тех немногих вопросов, на которые я не могу ответить наверняка, — Сильфида просто пожала плечами. — Это подарок леса. Дух из его глубин, заключенный в тело огромной медведицы. Береги её.
Маша ещё сильнее прижалась к Пончику.
— Я вижу, Мария, у меня появилась серьёзная конкурентка в числе ваших подруг. — пошутила Настасья.
— Ой, Настька, брось! — махнула рукой та.
Остаток тренировки в стрельбе по мишеням прошёл быстро и сумбурно — никто больше не попал ни единого раза, потому что все постоянно отвлекались на медведя. Малиновская так и вообще бросалась к «моей ненаглядной Понче» каждые полминуты, проверяя, всё ли у неё в порядке. Медведица же просто сидела на песке невдалеке от них, внимательно наблюдая за стараниями ребят поразить мишени.
Потом они пообедали, потому что Алексис притащил им из замка две громадные корзины с едой. В них были разные вкусности, в том числе медовые лепёшки, орехи, горшки с сушёными фруктами и три кувшина с чистой водой, чтобы утолить жажду. Сам Алексис, несмотря на тёплый день, все так же был закован в сверкающие доспехи, а на вопрос Бирюка о том, не жарко ли ему, ответил, что ему «никогда не бывает жарко».
Когда же, спустя довольно продолжительное время, все наелись, и пришла пора уходить, Сильфида и Флавиус сказали им, что сегодня останутся здесь и провожать их не будут.
— Тем более, — добавил Флавиус, — у вас теперь есть такая сильная и надежная охрана, — имея ввиду Пончика.
Новую встречу, по уже сложившейся традиции, также назначили на субботу — впереди была последняя неделя сессии, после чего все они, наконец-таки, могли быть полностью свободны.
— Когда мы сдадим все экзамены, то сможем гораздо чаще, чем раз в неделю, сюда приходить, — объяснял Антон Сильфиде. — Потому что нам уже не нужно будет ни к чему готовиться и ничего учить, и станет гораздо больше свободного времени.
— Да кое-кто и сейчас себя не особенно утруждает подготовкой, — тихонько сказала Настя так, чтобы слышал только Евген.
Тот в ответ показал ей язык.
— Хорошо, — согласилась Сильфида. — Чем больше времени вы будете посвящать тренировкам, тем более я буду за вас спокойна. Хотя, я думаю, у нас пока ещё есть некоторое время. Но это пока. До свидания, мои дорогие, и — будьте осторожны.
Друзья пустились в обратный путь, а когда добрались до границы Кленового леса, то обернулись, чтобы ещё раз посмотреть на замок. Флавиус и Сильфида всё ещё стояли на Стрельбище и махали им руками. Помахав на прощанье в ответ, компания двинулась дальше. Все, как обычно, шли пешком, а Маша в этот раз ехала на спине у своей обожаемой Медведицы под шутливые комментарии Евгена о том, что она хорошо устроилась.
— Хватит бурчать, залезай ко мне, если хочешь, — предложила ему Малиновская.
— Нет уж, спасибо, я как-то не привык на зверях разъезжать, — отказался Евген.
Пончик повернула голову и громко фыркнула ему в лицо. Все покатились со смеху.
Они миновали Старого Клёна, который уже спал крепким, глубоким сном, а потом подошли к Порталу.
— Маш, я надеюсь, ты понимаешь, что мы не можем взять Медведицу с собой, — напомнил Антон Малиновской. — Она ведь всё-таки в лесу живет. Здесь её дом.
— Да, так жалко, — грустно произнесла Мария, обняв Пончика за шею. — Я бы с удовольствием её забрала. Но, наверное, нельзя.
Пончик, похоже, и сама это прекрасно понимала. Она медленно присела, и Машка аккуратно скатилась с её спины. Медведица ткнулась своим холодным носом в её правую щеку и что-то проворчала.
— Она говорит, что будет ждать меня и очень скучать, — пояснила Малиновская остальным.
Маша потрепала свою любимицу по голове, и затем та, сойдя с тропинки куда-то в сторону, скрылась в густых, труднопроходимых зарослях ежевики, росшей здесь вдоль тропы. Ещё какое-то время до них доносился треск ломаемых кустов, а потом всё стихло.
— Ой, сумасшедший день, — Настя приобняла Марию за плечо.
— И не говори, — вздохнула та в ответ.
И так, обнявшись, они вместе с остальными прошли сквозь портал обратно, снова очутившись в Измайловском лесу.
* * *
Примерно через сорок минут, распрощавшись со всеми друзьями, Антон, Маша и Настя, уставшие, но довольные результатами очередного похода, поднимались пешком к своим квартирам, потому что лифт опять не работал. Как не без иронии заметила Настасья, раз у них сложилась традиция ходить на магические тренировки по субботам, то их лифт, по-видимому, тоже выработал свою традицию — по этим самым субботам не работать.
Они дошли до пятого этажа и уже начали прощаться с Антоном, и тут Машка всё-таки решилась. Как будто что-то щелкнуло в её голове — она не знала, почему это так важно для неё, но почувствовала, что просто обязана об этом поговорить.
— Насть, ты иди, — махнула она подруге рукой. — Мне тут нужно… кое-что сказать Антохе.
— Я поняла, — Настасья многозначительно кивнула и скрылась за дверью. Похоже, она и вправду догадалась о теме предстоящего разговора и тактично удалилась, чтобы им не мешать.
Антон недоумённо посмотрел на Малиновскую.
— Тошенька, ты только, пожалуйста, не бесись, — начала Маша издалека, — я просто хочу кое о чем с тобой поговорить.
— Давай, я тебя слушаю, — Антон приподнял брови.
— Ты, ради всего святого, не подумай, что я лезу не в своё дело, хотя, возможно, это сейчас именно так и будет выглядеть. Просто я вижу, как тебе тяжело, и… — в этот момент её глаза встретились с глазами Антона.
Это длилось лишь несколько коротких мгновений, но Маша вдруг почувствовала нечто вроде легкого толчка в своё сознание, а потом перед её взором стремительно пронеслись цветные, нереально яркие картинки, в том числе и та, четырёхдневной давности, когда она, стоя почти на этом самом месте, стала невольной свидетельницей другого, не слишком приятного для её друга разговора.
— Ты все видела и слышала. Как мы ругались, — это был не вопрос, это было утверждение.
Лицо Антона мгновенно стало жёстким, а его черты — острыми и напряженными. Малиновская сначала заметно опешила от такой чересчур стремительной сообразительности, а потом вдруг догадалась:
— Ты прочитал мои мысли?
— Какое это имеет значение? — раздражённо спросил Антон.
— Да или нет?
— Допустим, да. Это что-то меняет?
Машка похлопала глазами, а затем немного сконфуженно произнесла:
— Ну, это немного нечестно… тебе не кажется?
Антон промолчал.
— Получается, ты знаешь, о чем я думаю, но я-то не обладаю такой привилегией. Ты сам давно это понял? Это твоя способность, да?
— Честно говоря, зрительное чтение мыслей у меня произошло впервые, — признался Антон. — Но я догадывался. Знаешь, в последнее время я очень чутко начал реагировать на окружающих. На настроение людей. Мне вдруг стали явственно видны все их страхи, сомнения и помыслы, скрытые за словесной пеленой. Это так странно. Но всё-таки я думаю, что для прямого чтения мыслей — такого, как сейчас — мне необходим зрительный контакт.
— Ты знаешь, мне кажется, что это очень классная способность! — восторженно произнесла Малиновская.
— Да, может быть, — Антон снова помрачнел. — Но она стала причиной моего расставания, — он повернулся к Маше спиной и стал смотреть в окно. — Я вижу истинные цели людей. Они хотят убедить меня в обратном, но я-то знаю. У меня всегда была неплохая интуиция, и это не моё мнение, Маш, но теперь я знаю по-настоящему. Это очень тяжелый дар. Согласен, на первый взгляд все выглядит круто, но… знаешь, что? Если бы у меня был выбор, я бы предпочёл им не обладать!
И вот они снова вернулись к тому, о чём хотела поговорить Мария, только теперь она уже совсем не знала, что ей в этом случае сказать.
— Знаешь, в жизни бывает много разных ссор и обид, — она попыталась выразить свои мысли. — Но это не повод, чтобы разрывать отношения. Я уверена — у вас все будет хорошо!
— Нет. Не будет, — твердо ответил Антон.
— Ты всегда был немного упрямым, Тош. Все можно исправить. — Маша пыталась поддержать его.
— Есть вещи, которые исправить нельзя.
— Например?
— Например, смерть.
— Но твоя девушка ведь не умерла? — немного с опаской поинтересовалась Малиновская.
— Я говорю сейчас не о физической смерти. Дело не в ней, а в утрате доверия. Люди могут многое простить, но только не ложь, — Антон помолчал немного, а потом добавил: — Смерть отношений — это тоже смерть. Больше мы не будем говорить об этом.
Снова наступило молчание; пожалуй, это было самое неуютное молчание, в которое случалось погружаться Малиновской в присутствии Антона. Маша просто стояла и разглядывала его широкую спину, не зная, что ещё можно добавить к этому разговору. Она уже отчасти пожалела, что вообще ввязалась во всё это — понять, так она всё равно ничего не поняла, и её друг явно не собирался рассказывать больше. Потом Антон повернулся и посмотрел на неё.
— Ты на меня рассердился? — грустно, и вместе с тем немного с осторожностью спросила Мария.
— Нет, что ты, я не сержусь. Ты ведь не специально караулила. Просто случайно услышала, — Антон натянуто улыбнулся. — Все в порядке. Я, пожалуй, пойду.
Друзья обнялись, и Антон начал подниматься. Маша посмотрела ему вслед и услышала:
— Спасибо тебе, Мань!
— За что?
— За не безразличие.
Закрывая на замок входную дверь, Малиновская посмотрела в зеркало в прихожей и, усмехнувшись, подмигнула сама себе. Всё-таки она задумала этот разговор не зря. А потом взгляд её упал на часы и она вспомнила, что ужасно опаздывает на работу.