Майор Шалый, громко сопя сквозь заложенные ноздри и обнажая полоски желтых прокуренных зубов, задумчиво изучал сидящего перед ним Антона. Начальник Бахаревской станции был немолод – лет пятьдесят пять, не меньше. Лысина уже полностью завоевавшая макушку, теперь спускалась ниже, надвигаясь на лоб. Маленькие свинячьи глазки беспокойно бегали по Антону, щупая его невидимыми ручками. Обрюзгшее лицо спускалось складками на темно-синий мундир космических войск как застывшая окаменевшая лава после извержения вулкана. Пухлые губы над двойным подбородком чмокали и шлепали друг от друга. Мундир, едва натянутый на объемистое пивное брюхо, трещал и грозил лопнуть либо на спине, либо на животе.

Наконец, очевидно, придя к каким-то выводам после прочитанного и услышанного от Антона, он тяжело, скорбно вздохнул и откинулся назад в высоком кожаном кресле. Оно жалобно заскрипело, принимая на спинку груз начальственной туши. Да, креслу приходилось несладко…

Левченко провели на КПП, где офицеры караула долго и нудно расспрашивали о цели визита на закрытый военный объект, вновь потребовав документы, нудно сличали фотографию в паспорте с оригиналом, а так же заставили устно изложить биографию, и только после этого начальник КПП, коротышка-капитан, снисходительно вскрыл конверт и принялся читать. Письмо написанное в спешке Барином, чудесным образом сделало офицеров предупредительными и обходительными, как дорогие шлюхи. Похоже, Барина здесь знали, да и Комбата, без сомнения, тоже.

В сопровождении молоденького лейтенанта с КПП, Антон попал в подземный комплекс управления спутником. Они прошли мимо стеклянных обзорных окон Бахаревского ЦУПа, не останавливаясь; лейтенант увлекал Антона вперед, еще глубже под землю. В одном из отдаленных рукавов подземного центра располагался небольшой, но на удивление уютный кабинет начальника радиолокационной станции, майора Владимира Аркадьевича Шалого.

Антон всю дорогу на Бахаревку гадал, как же мог выглядеть этот человек. И ошибся . Он был неприлично толст. Центнера полтора веса, толстые щеки с темно-красными жилками и короткая заплывшая салом шея, производили впечатление полной апатичности, что было иллюзией. Майор Шалый не зря занимал свой пост. Хочешь жить – умей вертеться, а вертеться он умел, занимая свой ответственный пост уже девять лет подряд.

Наконец, Шалый закончил ощупывать Антона заплывшими острыми глазками.

– Что ж, Антон. – просипел он в нос, вздыхая. – Скажу тебе честно – помочь ребятам со Стрелки мы не могли ничем. Извини, но это так. Да, у нас гарнизон, двести пятьдесят душ, но толку… сам знаешь, пока сюда шел – техника никакая не пройдет, пешкодралом неделю топать, да и не пойдут ребята через Черный Лес, отказываются шаг ступить наружу… Молва о нем плохая у нас идет…

– Я шел три дня, – тихо ответил Антон, изучая лицо Шалого. – И я прошел через Черный лес вдвоем с проводником.

Шалый раздраженно отодвинул в сторону ворохи бумаги. Часть рулонов посыпалась со стола на пол. Майор, не замечая этого, водрузил локти на стол, при этом рукава темно-синего мундира, явно стиранного много раз, поползли к локтям, обнажая волосатые ручищи.

– Что ж я, сам должен был пойти, раз люди у меня в Лес ни ногой? Не знаешь ты, что тут творится, а туда же… обвинять…

– А вертушка? Комбат говорил, что…

– Была, была вертушка. Да нет уж давно ее… Месяц тому назад наша "Черная Акула" разбилась недалеко от РЛС при невыясненных обстоятельствах, проводя разведку местности. А без нее мы как без рук. И не надо меня обвинять в бездействии. – закончил он, постепенно успокаиваясь. Зыкнул еще раз на Левченко одним глазом, раздраженно, и снова засопел, но уже тише.

– Связи с нашими у вас уже нет?

– Какое там.. – раздраженно фыркнул Шалый. -Последний сеанс был через шесть часов после того, как они вас с другим парнем эвакуировали с Васильевки. Передали, что шатуны заняли несколько первых этажей Башни, ломят наверх и бойцы оставляют радиоузел, продвигаясь наверх и укрепляясь на верхних этажах. Щиты они там в пролетах поставили какие-то, не знаю; в общем, после этого связи с ними не было.

– Есть же орбитальники! – не сдавался Антон, начинавший горячиться. – У них же любая техника и вооружение, все что угодно!

– А кто они, твои васильевцы? Поправь меня, если я ошибусь, только они простые смертные, как ты или я. Кто будет их спасать? Генералы? Личная охрана президента? Медики и техники? Бюрократы под ружье встанут? Да, военных на станции много, а количество генералов на квадратный метр вообще бьет все рекорды! – он усмехнулся, от чего по пористому лицу прошла рябь жировых складок. – Все, что у них есть это два-три легких транспортника! И поверь мне, генералы не горят желанием покидать безопасную станцию и лететь черти куда на выручку твоим друзьям, а уж об остальных "циолковцах" и говорить нечего! Нет, солдаты, умеющие и могущие воевать, находятся только здесь, на РЛС. Когда-то мы держали постоянное сообщение с Питером и Новинском, до того, как дороги завалило. Сейчас бронетехники у нас практически не осталось. И, что самое главное- мои люди отказываются покидать пределы гарнизона.

– И что, вы так и будете сидеть тут и ничего не делать? Вашим орбитальникам, похоже наплевать на всех, кто внизу?

Майор предостерегающе выставил на него указательный палец.

– Придержи язык, пацан. Не тебе их судить. На орбите сосредоточена вся власть. Там лучшие из лучших.

– Но для чего же вся эта мощь и сила "Циолковского" и Бахаревки, если они не могут придти на помощь тем, кто нуждается в этом? Какой от них толк? – надрывно воскликнул Антон, в отчаянии понявший, что толку от разговора быть не могло в принципе.

– Закончим спор, Антон. Просто пойми, что теперь каждый сам за себя. Прими это как факт. У орбитальников совсем другие интересы. И хватит здесь орать. Кстати, где второй парень?

– На Коневце остался.

Шалый поморщился, словно надкусив лимон.

– Я надеюсь, там ему будет хорошо и спокойно…

Антон умолк. В подземном кабинете тихо тикали в наступившей тишине кварцевые настольные часы в виде льва, поднявшегося на задние лапы. Спокойный, мирный звук. Не верилось, что где-то сражаются за жизнь и погибают люди. Живы ли они еще?

Шалый сопел и прикладывал с места на место бумаги. Наконец, он решил, что настало время выпроводить гостя.

– Антон, извини, у меня дел по горло. Сейчас выйдешь, в приемной тебя будет ждать лейтенант Бышковец, он тебя привел сюда, он же покажет РЛС, и устроит в офицерский корпус. У нас имеется двухэтажный корпус для офицеров неподалеку от солдатской казармы, поселишься там. Петр Николаевич попросил позаботиться о тебе. Я знал Петра, то есть знаю, конечно… – осекся толстяк. – И просьбу его уважу. А сейчас – извини. Дела…

Короткая аудиенция у начальника Бахаревки кончилась. Шалый подождал, пока Левченко покинет кабинет и нажал кнопку селектора внутренней связи.

– Сергей, соедини меня с Центром… – подождал минуту, пока спутник установит связь. – Дмитрий Владимирович? – в голосе Шалого прорезались заискивающие нотки. – Майор Шалый беспокоит. Не потревожил? Докладываю, что только что прибыл в расположение нашего гарнизона новобранец. Двадцать два года, зовут Антон Левченко. Прибыл с Васильевской Стрелки.. Да-да, пешком… Был у него проводник какой-то, вместе пришли… Нет, проводник сразу же ушел обратно.. Хорошо, Дмитрий Владимирович… Слушаюсь…. Так точно…

Загоризонтная радиолокационная станция "Бахаревка" была подобна древнему окаменелому великану, утопшему в болотах и лесах. Встал он незыблемой преградой на пути неведомых злых сил, да так и замер на века в лесной глуши. Никому не нужный, всеми забытый, но гордый и могучий богатырь.

Это был закрытый режимный объект. На станции находились два жилых корпуса – казарма для солдат и небольшой корпус со всеми удобствами для господ офицеров. Был и технический корпус, предназначенный для управления и обслуживания собственно, радарной системой, но сейчас там находилось лишь несколько человек – толку от радиолокации теперь было немного. В западной части гарнизона располагалась небольшая площадка для горизонтального приземления флаеров с "Циолковского". Транспортные каплевидные пташки орбитальников садились и взлетали строго вертикально, что экономило немало места. В полукилометре от РЛС располагался даже небольшой аэродром, неиспользовавшийся последние несколько лет – летать было не на чем.

И, конечно, недавно сданный в эксплуатацию подземный комплекс для обслуживания спутника связи. Раньше в подземном комплексе располагалось оборудование для управления РЛС, но теперь силами ученых "Циолковского" в бункере был оборудован контур управления спутником Вместе с этим, батальон космических войск (сразу после эвакуации руководства страны на орбиту, РЛС была отдана в ведение космических войск, от которых осталось всего ничего – станция, несколько транспортных кораблей и спутник ) занимался поиском и поддерживанием связи со всеми пережившими пандемию людьми.

Шатунов в окрестностях станции действительно не наблюдалось – электромагнитные излучение РЛС было настроено на специально подобранную частоту, не воспринимаемую обычным человеком, но смертельно опасную для мертвяков.

Столь же сплоченная, и дружная, как и Васильевская База, общность служивых людей сразу приняла Антона в свои ряды. Левченко не мог пожаловаться на нерадушие и негостеприимность бахаревцев, но , предоставленный самому себе, освобожденный от каких бы то ни было обязанностей, он слонялся по ухоженной территории РЛС, разглядывая давно им не виданные постриженные газончики, пестрые клумбы и дорожки из гравия, и не находил себе места.

Его тянуло назад. На Стрелку, на которой он прожил совсем недолго, но успел привыкнуть к людям, почти сроднился с ними. Теперь, добровольно попав в новый военный лагерь он принялся терзаться сомнениями в правильности своего выбора. Стоило ли ему сюда добираться? Не лучше было бы уплыть на Коневец с Павлом ? Или настоять, вопреки решению Барина, и остаться на Стрелке? Пусть это была бы верная гибель, но он бы принял ее достойно.. И Комбат… что с ним и остальными? Люди погибали, и никто не мог придти им на помощь. Шалый уверял, что рад бы помочь, да не в силах. Орбитальники вообще не замечали что творится на земле… От бессилия и досады слезы на вворачивались на глаза.

Левченко делил маленькую комнатку в офицерском корпусе с совсем еще молоденьким лейтенантом, Мишей Бышковцем, который в день приезда перед отбоем показывал Антону территорию Бахаревской РЛС, красиво подсвеченную прожекторами.

Он был сыном полка, взятым на воспитание кем-то из офицеров еще в начале эпидемии. Миша, ровесник Антона, уже успел стать офицером. Он прошел краткий курс в офицерском училище на "Циолковском" и с гордостью демонстрировал Антону новенький мундир, который носил лишь месяц-другой.

В первую ночь они не спали – успевшие сдружиться, ребята рассказывали друг другу о себе, о своих родителях. Задремав на рассвете, Антон вдруг услышал странный звук. Проснулся в потемках, внимательно прислушался.

Балконная дверь была приоткрыта. Легкий ветерок чуть колебал марлевую антимоскитную занавеску. Юный лейтенант стоял на балконе, и тихо плакал. Его история была столь же трагична, как и семьи Антона. И , к сожалению, очень типична. Теперь, отчетливо припомнив все детали этой страшной трагедии , он тихо плакал на балконе общежития, а Антон лежал и слушал, не решаясь прервать эти слезы горя…

После недели полного безделья Антон решил все-таки преодолеть свою боязнь высоты и подняться на смотровую площадку загоризонтной РЛС. Она была расположена на высоте всего лишь тридцати метров, но даже от такой высоты уже захватывало дух. Однако ощетинившиеся мачты РЛС, усеянные радиолокационными приборами, подымались гораздо выше этой второй по счету площадки. Вообще-то, возле комплекса работали два лифта, поднимавшие людей на любую из девяти площадок, располагавшихся на каждой мачте, следовавших одна над другой на расстоянии пятнадцати метров, но Антон предпочитал подниматься пешком, по витой лестнице: он не доверял лифтам.

Выше второй площадки он подниматься не решил – слишком высоко. Запыхавшись, он стоял, облокотившись на перила площадки и затягивался сигаретой. Вспомнил, что хотел было завязать, но решил, что эта сигарета будет последней. Он обещал себе не в первый раз, и вновь не хватило сил отказаться от приобретенной привычки.

С мостка, расположенного высоко над кронами деревьев, открывался головокружительный вид на окрестности. Вокруг на много километров простирался девственный нетронутый смешанный лес, зеленый волосяной покров Земли; ничего, кроме зеленого колышущегося покрывала. Ни дымки на горизонте, ни трубы или башни. Доисторическое время, снова подумалось Антону. Так и казалось, что над кронами деревьев вот-вот покажется маленькая голова мастодонта на вытянутой шее…

Снизу раздался шум поднимающегося на механической тяге лифта. Он остановился на второй площадке, двери открылись. Антон обернулся. Майор Шалый, задыхаясь и пыхтя, семенил к нему по мачте.

Наконец, толстяк поравнялся с Антоном. Тяжело дыша, он кивнул Антону и тоже закурил, сунув пальцами-колбасками казавшуюся крошечной в них сигаретку в пухлые губы. Отдышка у него была такая, словно майор бегом взбежал по винтовой лестнице, а не поднялся на лифте. Задумчиво, щурясь и чмокая дымившейся папиросой, он принялся рассматривать бескрайний лесной простор перед собой.

– Тяжело стало подыматься на такую высоту.. Когда-то ведь бегал, да только тяжело совсем стало. Знаю сам, что полезно для здоровья, скоро снова начну…

Антон , глядя на толстую шею Шалого, подумал, что курение и подъемы пешком вполне способны когда-нибудь прикончить майора. Маленький сосуд лопнет в мозгу или в шее, и кровь начнет неумолимо заливать мозг, внутричерепное давление будет расти и расти, пока не…

Маленький инцидент, способный свалить с ног слона.

Впрочем, сидячий образ жизни его тоже не оздоровлял. Трудно было сказать, что больше навредит Шалому – оздоровительный бег или постоянное сидение в кабинете под землей по шестнадцать часов в сутки.

Антон с трудом оторвался от апоплексичного командира РЛС. Смотреть на ожирение немолодого человека было неприятно.

– Курить вам надо бросить, Владимир Аркадьевич…

Шалый громко и недовольно запыхтел . У него плохо работала носоглотка. Заложенный нос, неприятность какая, подумал Антон без сожаления.

– Озолотил бы того, кто отучит от пакости этой.. Да только выше воли моей… Теперь уж не брошу никогда…

Помолчали, разглядывая спокойный лес.

– Красота у нас, правда, Антон ? Нравится?

– Да, спокойно так. Тихо…

– Не чувствуешь что-нибудь странное? Непривычное…

– А должен? – Антон недоуменно глянул на Шалого. О чем это он?

Шалый обреченно запыхтел.

– Манит, курва, зовет оттуда. – он мотнул головой куда-то в сторону леса. Что не знаю, но точно манит что-то. Узнать бы, что и откуда… Ночью особенно чувствуется. Поживешь здесь с недельку хотя бы, сам почувствуешь…

– Какой еще зов? – Антон внимательно оглядел в профиль обрюзгшее лицо Шалого. Приехали, что называется…

– Да видишь ли, есть одна вещь странная, которая покоя мне не дает. Люди у нас пропадают, Антоша. Дело странное, непонятное…

Левченко с особенной ясностью внезапно осознал, что злой рок, преследовавший его до сих пор и, казалось, притягивавший к нему несчастья, никуда не делся. Невозможно было избегнуть его на острове в Финском заливе, нельзя было отсидеться за бетонной стеной на Стрелке, и вот теперь, попав на хорошо защищенную РЛС, где наконец надеялся найти покой и тишину, снова почувствовал всю ту же неодолимую силу, распростершую над ним карающую длань. Чувство опасности вновь всколыхнулось в нем с прежней силой. Снова все то же самое…

А Шалый говорил в нос, не замечая смятения Антона.

– До недавних пор все спокойно было. А вот два месяца назад начали люди пропадать. Примерно тогда же я и манок этот в первый раз ощутил. Вышел перед отбоем перекурить, и чувствую, зовет меня кто-то. Не словами, а мысленно. Сердцем, словно бы тянет к себе. Тоскливо, призывно… Есть там что-то, Антон. И не только я один чувствую. Многие ощущают. Особенно те, кто.. ну, по женщине истосковался. А тут все такие. Три года баб у нас вообще не видели, как не истосковаться… А за лесом, понимаешь, есть нечто, что тоску нашу по женщине улавливает и зовет. Не нравится мне это, ох как не нравится.

– Но что же это такое может быть?

– Не знаю, Антон. Уж не человек зовет, это точно. Нормальный человек сам пришел бы на РЛС. Приходили ведь, были случаи. Одичали, оголодали отшельники-бродяги, и выходят сами к жилью. Тоска здесь такая, что даже волки к человеку выходят. И даже не бешеные, вполне нормальные. Просто тоску чувствуют. Одиночество никто не может слишком долго переносить. Человеку нужен друг, товарищ. И зверю тоже. Каждую ночь они соберутся стаей и воют. Дико, аж душу вынимают. По человеку плачут, значит. Волк не домашняя псина, а все одно тоскует. Хотя, теперь уже не поймешь, где волк, где собака, они ж в леса давно ушли, скрестились с волками, бродит невесть что по лесам… Нет, это что-то совсем другое…

Первым пропал младшим сержант Антипов, щуплый болезненный парень двадцати трех лет, носивший очки на минус шесть и страдавший дислексией. Он ушел ночью, никто не заметил его отсутствия до утреннего подъема. Идти ему, как и остальным , было некуда. Кто дал ему выйти за пределы гарнизона, так и не осталось выясненным. Тщательные поиски в прилегающем лесном массиве не дали ровным счетом ничего. Поиск велся с участием трех немецких овчарок, много лет служивших гарнизону верой и правдой. Однако, хоть они и взяли сразу же уверенный след, но через несколько километров к северо-западу от гарнизона начали вести себя странно – скулили, кружились на одном месте, садились на землю и отказывались идти дальше. Единственное, в полутора километрах от РЛС нашли в зарослях кустарника его очки. Больше ничего. Был Антипов тихим, спокойным, уравновешенным, и ничего подобного от него командование базы не ожидало.

Этот случай был лишь отдельным звеном в странной цепи происшествий.

Через несколько дней пропал ефрейтор Савельев, имевший две благодарности от начальства за примерное несение службы. Он нес караул на одной из дозорных площадок на периметре. Савельев просто спрыгнул вниз с трехметровой высоты, прямо на кусты возле стены городка, поднялся и ушел лес глубокой ночью. Его отсутствие обнаружили довольно быстро. Шалый оперативно организовал погоню за беглецом; его обнаружили с помощью ПНВ идущем в том же направлении, что и ранее Антипов. Однако, след ефрейтора быстро потеряли. Догнать его не удалось.

Еще через день третий человек попал в список без вести пропавших. С тех пор люди уходили постоянно – раз в несколько дней. Казарму запирали и брали под охрану, запрещали покидать часть, но люди продолжали исчезать.

Рядовой Климчук отпросился ночью в туалет, распахнул раму и спрыгнул с подоконника второго этажа. И так же пропал без вести. Дневальному , мимо которого он проходил, Климчук показался каким-то заторможенным. Он двигался по коридору словно лунатик. Дневальный посчитал его просто сонным и не стал останавливать, ведь тот просто направлялся в туалет.

Шалому, несмотря на все предпринимаемые усилия, усиления караулов и личное патрулирование территории в темное время суток, не удавалось остановить череду странных исчезновений. В конце концов, майор был вызван на станцию "Циолковский" на ковер у начальства.

По возвращении оттуда он был сам не свой. Полковой врач зафиксировал у Владимира Аркадьевича гипертонический криз, и на несколько уложил в стационар.

Шалый понял, что скоро его отстранят от управления РЛС, но поделать ничего не мог. Он потерял сон, обходил ночами все закоулки лично, но толку не было. За малейшую провинность любой солдат рисковал попасть на губу, дисциплина воцарилась просто драконовская, майора во гневе начали опасаться, ходили по струнке все, от рядовых до замначальника станции, но несмотря ни на какие суровые меры, люди продолжали исчезать в глухом лесу и найти их не удавалось.

Солдаты отказывались выходить за территорию гарнизона, леса вокруг части стали считаться погибельными. Поэтому добровольцев, готовый идти сквозь леса и бурелом к Питеру, не оказалось. Слишком далеко, слишком опасно, даже на вездеходах.

Соваться в леса не хотелось никому. И так уже слишком многие ощущали этот манящий тягучий зов. Те, кто посильнее духом, крепился, понимая, что зов гибелен, те, кто послабее, уходили, чтобы не вернуться. Кто-то распустил слух, будто это глас Вальхаллы. Люди, не выжившие из ума, понимали, что это какая-то необъяснимая ловушка, западня, из которой нет спасения…

Орбитальники гарнизону помочь не могли, да и не хотели. Как всегда у них были дела государственной важности. В дремучем лесу следы одного единственного человека найти было очень сложно. Десятком больше, десятком меньше.. – с высоты тридцати пяти тысяч километров разницы никакой.

Оставалось лишь превратить радиолокационную станцию в анклав, ждать, когда ситуация сама по себе разрулится…

Да и случай с потерпевшим аварию вертолетом "Черная акула" Шалый относил к этой же серии исчезновений. Неофициально он поручил пилоту вертушки осмотреть леса в радиусе пятидесяти километров: вдруг он что-нибудь заметит с воздуха. Шалый и сам не мог для себя сформулировать, что же он хотел обнаружить, но все же…

Он не знал, как связано падение вертушки и эти исчезновения солдат, но нутром осознавал, что это звенья одной цепи.

Закончив странный рассказ, Шалый отточенным тычком пальцев выстрелил с площадки окурком, проследив за траекторией его падения вниз. Затем повернулся к Антону.

– Кстати, я поднялся не только , чтобы рассказать тебе о том, что здесь творится. Сегодня мне позвонили. Оттуда – он многозначительно воздел толстый перст в небеса. – После обеда мы с тобой отправляемся на "Циолковского". Там с тобой очень хотят поговорить.

– Вот уж не думал, что они мной заинтересуются. – обомлел Антон.

– Им виднее, кем и чем заниматься… Наверное, хотят с тобой поговорить насчет всей этой заварушки в Питере… В пятнадцать ноль-ноль ждем флаер на посадочной площадке. Орбитальники пунктуальны, время соблюдают идеально точно. Так что, лучше не опаздывать…