1

Тетя Маша привыкла просыпаться под мажорные аккорды Государственного Гимна Советского Союза. Только лишь ее дремлющий мозг различал сквозь крепкий сон слова третьего куплета главной песни страны, веки начинали подергиваться, а грудь издавала тяжелый вздох, означающий, что сейчас снова придется браться за ведро, тряпку и швабру и намывать длинные коридоры элитного роддома. Но пока еще она дремала — ведь впереди был еще припев и несколько лишних секунд сна. А уже когда слаженный хор, наконец, допевал: «Партия Ленина, сила народная нас к торжеству коммунизма ведет!», рука тети Маши автоматически тянулась к стоящей неподалеку швабре.

Она поднималась с топчана, на котором дремала, на ощупь брала орудия своего труда и выходила в коридор. Два раза в сутки она вставала под звуки гимна — один раз рано утром, чтобы успеть вымять полы до прихода начальства и второй раз ночью в двенадцать часов, после того как по радио на сон грядущий советским гражданам исполняли гимн — она снова мыла полы.

За стенами роддома было тихо и тепло. Из открытого окна веяло теплым воздухом бабьего лета. Тетю Машу бабье лето не радовало, и вообще ничего в жизни не радовало, не радовал даже тот факт, что недавно она родила крепенького здорового мальчика и назвала его Антоном. Другая бы сидела в декрете до трех лет, а тетя Маша не успев отойти еще от своих тяжелых родов, снова взялась за швабру и ведро. Хорошо еще что главврач А куда деваться?

Новорожденного малыша ведь с мужем алкоголиком в крохотной комнатушке в общежитии не оставишь — уморит его папаша голодом и будет сын описанный и обкаканый орать в своей кроватке благим матом. Ведь нет его папаше никакого дела до маленького сына. Ему лишь бы с пресловутыми «корешами», такими же как он алкоголиками, всю ночь пить горькую и валяться потом на грязном в общажном туалете, обняв унитаз.

Тетя Маша вздохнула, выжала тряпку, накинула ее на швабру и стала намывать дорогой импортный линолеум. Там, за стенами роддома, народ под управлением партии еще только ковылял нетвердо к победе коммунизма, а в роддоме коммунизм был построен уже давно — все оборудование импортное, телевизоры в каждой палате, роженицам еду приносят официантки на подносе — у каждой свой врач.

Сама тетя Маша, естественно, рожала не тут, а в самой обычной советской больнице, в обстановке, когда никому до тебя дела нет и всех ты только раздражаешь. Вместе с ней еще трое рожениц рядом тужились, кричали, плакали, а врач на всех одна и акушерка одна — обе психованные, чуть расслабишься — берутся за щипцы, мол, сейчас за голову твоего ублюдка вытащим и в таз выкинем! Поневоле начнешь стараться и тужиться, лишь бы малыша своего спасти.

Тетя Маша, хоть и махала уже минут пятнадцать тряпкой, но еще до конца не проснулась, не отошла от липкого сна, работала прикрыв усталые глаза, стараясь урвать у бессонной ночи хотя бы еще минутку сладкого сна. Через час ее новорожденный проснется, она пойдет его кормить, а когда он будет грудь сосать, можно будет и самой еще немножко вздремнуть.

Тетя Маша домыла полы на первом этаже и стала подниматься на второй этаж, чтобы приступить к уборке кабинетов. Остановилась, погладила рукой уставшую поясницу. Обычно ночью в роддоме никого из врачей нет, кроме дежурных, конечно. Но дежурные все внизу на первом этаже сидят. Поэтому тетя Маша сначала очень испугалась, увидев, что в кабинете главврача горит свет. Обычно Лев Соломонович не забывает у себя свет выключать. А ну, как воры забрались? Кабинет у главврача самый богатый в роддоме. Там и телевизор импортный и магнитофон.

Тетя Маша решила проверить, осторожно на цыпочках ступая, подошла к приоткрытой двери в кабинет и, дрожа от страха, осторожно заглянула в щелочку. Вздох облегчения вырвался из ее груди — слава богу, это были не воры, а сам главврач Лев Соломонович сидел за своим столом и созерцал с ученым видом полупустую бутылку коньяку.

«Не заметил меня, — подумала тетя Маша, — а-то ведь отругает, что подглядываю».

Она хотела уже отойти от двери, как вдруг из кабинета главврач позвал ее:

— Тетя Маша, ты что ли там под дверью скрипишь?

Куда деваться — нужно признаться, что она это подглядывает.

— Я это, Лев Соломонович, — ответила тетя Маша, просунув голову в дверь, — хотела у вас в кабинете убраться…

— Так заходи, чего ты там стоишь? — добродушно предложил обычно неразговорчивый и строгий главврач.

Он был еще достаточно молод для той должности, которую занимал — лет тридцать пять, не больше. Поговаривали, что он окончил медицинский институт с красным дипломом, ему пророчили большое будущее в науке, а он пошел работать в роддом. Но не в простой роддом, а в элитный. А кому еще высокопоставленные партийные работники своих дочерей и жен могли доверить, как не такой светлой голове как Лев Соломонович?

Тетя Маша опасливо зашла в кабинет и остановилась со шваброй и ведром на пороге. Главврач налил себе коньяку в кофейную чашку и спросил у уборщицы:

— Ну как там твой сын себя чувствует?

— Хорошо, — ответила тетя Маша, расплескивая благодарность, как воду из ведра, — спасибо вам, Лев Соломонович, что позволили мне его сюда принести, я уж отработаю в три смены, как скажете, всю больницу перемою…

— Ладно-ладно, — сурово отмахнулся главврач, — не нужно тут из меня идола делать. Я, гм-гм, как раз о том тебе хочу сказать, чтобы ты забрала своего Антона и унесла домой сегодня утром. Проверка сверху может быть завтра и ты понимаешь что будет, если рядом с внуками членов политбюро обнаружат сына уборщицы?

Тетя Маша сникла. Если Антошку забрать домой, то и ей самой тогда с ним придется сидеть дома, а кто тогда будет деньги зарабатывать? Ведь малыша нужно кормить, самой что-то кушать, а еще и мужу каждый день на бутылку дай! В роддоме-то ей всегда на кухне что-то перепадет — то ли косточка куриная с кашей, то ли плов, от которого какая-нибудь избалованная бананами да ананасами дамочка отказалась. А дома-то шаром покати и грязь…

Тетя Маша всхлипнула. Лев Соломонович нахмурился и сказал:

— Ты давай тут, мокроту не разводи, я итак тебя пустил сюда с сыном на неделю! Себя под удар подставил, а ты еще…

— Спасибо вам, Лев Соломонович, я вас-то не виню ни в чем, — сказала тетя Маша, — вы хороший и добрый. Храни вас бог!

— Ну ты давай, тетя Маша, бога не приплетай, я коммунист и атеист, в бога не верю, — сказал Лев Соломонович и тетя Маша заметила, что главврач сегодня сильно подшофе, — присаживайся вот, налью я тебе, тетя Маша, коньяка настоящего греческого. Хоть раз в жизни попробуешь!

— Я же на работе, — попыталась отказаться тетя Маша.

— А я говорю, посиди со мной! — сурово приказал главврач. — Я тут пока что начальник. А раз говорю — посиди со мной, то не смей мне перечить!

Тетя Маша с готовностью присела напротив главврача — а то как осердиться и выгонит с работы. Но Лев Соломонович сегодня не был сердитым.

— Вот смотри, тетя Маша, что я тебе дам попробовать, — предложил он, — в жизни ты такого не едала точно тебе говорю.

С этими словами Лев Соломонович выложил на свой большой стол яркие упаковки, которые до того прятал в тумбочке.

— Видела? — спросил главврач. — Балык импортный, колбаса «Салями» финская, ветчина в банке тоже импортная. А вот и бананы целая связка, яблоки, посмотри, как глянцевые, словно лаком покрытые. Импорт! Ты такие в магазине видала? Нет? Вот то-то же, тетя Маша. Что тут у нас еще? Икра черная каспийская целая банка. Конфеты шоколадные «Белочка». Дефицит, между прочим. А вот еще одна коробка конфет «Грильяж в шоколаде». Дай-ка мне со шкафа, тетя Маша, кружку, я плесну тебе коньяку для бодрости.

Тетя Маша, ошалевшая от обилия невиданных продуктов, как заколдованная, подошла к полке, на которой у главврача стояли кружечки для кофе, взяла одну, вернулась и поставила ее на стол. Сама присесть на стул не решилась — осталась стоять. Лев Соломонович поставил свою и тети Машину кружки рядом, налил коньяку и встал из-за стола. Он протянул один бокал тете Маше, а второй поднял сам.

— Ну выпьем и закусим, — предложил он.

— Откуда все это? — зачарованно спросила тетя Маша, не сводя глаз с невиданной снеди в красивой упаковке.

Она была глупа и недалека, за глаза в роддоме ее звали «Маша трехпроцентная», намекая тем самым, что в голове у нее работает только три процента мозга, но Льва Соломоновича она простота умиляла своей непосредственностью.

— Роды сегодня принял у одной госпожи по фамилии Сливянская, а это презент, — ответил главврач, потом поднял палец вверх и добавил, — мне по поводу этих родов звонили оттуда, с самого верха. Уважают меня в Кремле, тетя Маша, только ты это. Тс-с!

Тетя Маша преданно кивнула.

— Тост хочу сказать, — промолвил Лев Соломонович.

Тетя Маша превратилась во внимание. Еще бы! Сам главврач ее, простую уборщицу позвал в свой кабинет и предложил ей греческого коньяку выпить. Обычно он ее и не замечал, проходил мимо. Недавно только остановился, когда ее новорожденный Антон зашелся криком в подсобке, а тетя Маша полы мыла. «Все, — думала тетя Маша, когда ее разоблачили, — с работы выгонят». Но Лев Соломонович осмотрел младенца, хмыкнул и сказал:

— Не место ему в подсобке, клади его ко всем остальным пока…

Тетя Маша чуть в обморок не упала от счастья. И вот уже неделю ее Антошка вместе с элитными детьми лежит в отдельной палате. Пусть уход за ним никакой, ведь знают все, что это тети Маши сын, но все равно не дома с пьяным папашей. Всю эту неделю тетя Маша и домой не ездила, работала рук не покладая из благодарности. Муж ее Серега вечно небритый и с похмелья приходил за ней, вернее не за ней, а за деньгами ее, но его дальше ворот не пустили, ведь роддом охранялся пуще какой-нибудь ракетной установки.

«Хотя бы еще недельку Антона разрешил бы главврач подержать, — подумала тетя Маша, — но, видимо, никак нельзя».

Задумавшись о своих проблемах, тетя Маша не заметила, что Лев Соломонович уже давно говорит свой тост.

— Вот так, тетя Маша, — провозглашал главврач, потрясая чашкой с коньяком так, что дорогой коньяк расплескивался на пол, — твоего сына ведь, если не ошибаюсь, зовут Антон? Так?

— Так, — согласилась тетя Маша, — Антошка…

— И сегодняшнего новорожденного Сливянского малыша, кстати, назвали тоже Антон в честь его деда, — продолжил Лев Соломонович, — а отчество у малыша этого Сергеевич. А у твоего отчество какое?

— Тоже Сергеевич, — ответила тетя Маша, сжимая свою чашку коньяку обеими руками.

Запах едкой хлорки с ее потрескавшихся рук забивал терпкий аромат дорогого греческого коньяка.

— Так вот что получается, тетя Маша, — усмехнулся горькой усмешкой Лев Соломонович, — и твоего зовут Антон Сергеевич, и того малыша, что сегодня родился, тоже зовут Антон Сергеевич. Так?

— Так, — согласилась кивком тетя Маша.

— Зовут их совершенно одинаково, — продолжил главврач, — а жизнь у них будет, ой, какой разной! Ты даже не представляешь! Просто две большие разницы!

С этими словами Лев Соломонович опрокинул в себя коньяк, глотнул и плюхнулся в кресло.

— Бери, давай, — предложил он, — кушай колбасу, мясо, конфеты, бери, что хочешь. Закусывай.

Тетя Маша отпила коньяк, он показался ей горьким и невкусным. Взяла конфету, развернула, отправила в рот.

— Присаживайся, посиди со мной, — предложил Лев Соломонович.

— Мне полы нужно намыть еще, — напомнила тетя Маша.

— Намоешь, никуда твои полы не денутся, — махнул рукой главврач.

Тетя Маша присела на стул, который стоял рядом со столом главврача. Лев Соломонович еще наполнил чашки коньяком.

— Вот, тетя Маша, — продолжил он, — не успел Антон Сливянский родиться, а ему уже дедушка квартиру подарил в центре Москвы. Знаешь кто у него дедушка?

— Нет, — помотала головой тетя Маша.

— Тебе лучше и не знать, крепче будешь спать, — усмехнулся Лев Соломонович, — а что дальше ждет в жизни Антона Сергеевича Сливянского? Что? Ты знаешь?

Тетя Маша не знала что ждет дальше в жизни Антона Сергеевича Сливянского, по крайней мере ее этот вопрос интересовал сейчас гораздо меньше, чем аппетитный срез колбасы «Салями» на столе главврача, розовеющий мягким овалом с вкраплениями белого жира. Она хотела его попробовать, но не решалась попросить хотя бы маленький кусочек. Вдруг Лев Соломонович рассердиться?

— Антона Сливянского ждет дальше райская жизнь, — сам ответил на свой вопрос главврач, — беспечная, обеспеченная жизнь. Сначала он будет радоваться своему счастливому детству в каком-нибудь элитном детском садике в зеленом районе Москвы, будет килограммами жрать бананы, грильяж в шоколаде и конфеты «Белочка». А потом пойдет учиться в специализированную элитную школу, куда твоего, тетя Маша, сына на пушечный выстрел не подпустят. И будут с Антоном Сливянским заниматься учителя индивидуально, давать ему образование будут не троечницы из пединститута, а профессора, понятно тетя Маша? Профессора из университета!

Уборщица кивнула из уважения к главврачу. Какое ей дело до этого Сливянского и до его жизни? Много их тут в роддоме таких со «счастливым билетом» лежит, насмотрелась — с детства в шелковых пеленках, да с импортной соской во рту. У каждого своя судьба и чего об этом рассуждать?

— А закончит Антон Сливянский школу, — продолжал Лев Соломонович, глядя куда-то в окно, — папа ему подарит «Жигули» новой модели, а то и черную «Волгу»! Поступит он в престижный институт или в университет, выучится кое-как и будет пристроен своими могущественными родственниками на хорошую, высокооплачиваемую работу. Он не будет нуждаться в деньгах, он не будет голодать и носить рваные носки. Он не будет ночами корпеть над диссертацией, чтобы получить хорошую работу. Ему все будет падать прямо в руки.

Лев Соломонович добавил горькое: «Эх!» и налил себе еще одну чашку коньяку.

— Ну что ты так на колбасу смотришь? — спросил главврач. — На вот отрежь себе сколько хочешь.

С этими словами он выложил на стол медицинский скальпель.

— Нет-нет, спасибо, — замотала головой тетя Маша, глотая слюни, — я не хочу.

Тогда Лев Соломонович отрезал большой кусок сам и протянул его уборщице. Тетя Маша взяла кусок дрожащей от нетерпения рукой, сунула в рот и, стесняясь, начала торопливо жевать.

— А что ждет твоего сына? — продолжил развивать тему уже изрядно захмелевший главврач. — Что?

— М-м? — ответила тетя Маша, рот которой в этот момент был занят колбасой.

— Детство за грязной занавесочкой в углу, в тесной комнатухе в общаге его ждет, — ответил Лев Соломонович, — карамельки по большим праздникам, обшарпанная школа в рабочем районе, а потом какое-нибудь ПТУ. А вырастет он и пойдет вкалывать на завод с восьми до пяти, чтобы вечерами напиваться от безысходности. И все равно будет ведь горбатиться, наживать грыжу, чтобы лет через пятнадцать получить какую-нибудь тесную клетушку два на три метра в непрестижном районе. Но это еще в лучшем случае, а ведь может быть у него и другой путь. В папашу. Драка, малолетка, снова драка или кража, опять зона, туберкулез и смерть. Ведь у тебя муж уголовник, если не ошибаюсь? Гены еще те!

— Зачем вы так говорите? — дрожащим голосом спросила тетя Маша, которой стало вдруг очень обидно. — У меня муж не Гена, а Сережа…

— А потому что так оно и будет, — безразлично ответил Лев Соломонович, не обращая внимания на слова тети Маши, — все будет так, потому что твой Антон сын уборщицы и алкоголика, а Сливянский это внук… это… ну этого я тебе не скажу, тетя Маша, чей он внук. Но он с такой «золотой ложкой» во рту родился, что можно сказать, что она с бриллиантами. Посмотри, они вот, эти младенцы, рождаются все такие одинаковые, ручки-ножки не отличишь, а судьба-то у каждого уже предопределена. Один на коне, а второй в говне.

— Вы специально меня позвали сюда, чтобы меня обидеть? — печально спросила тетя Маша, положив недоеденную колбасу обратно на стол.

— Не специально, — ответил главврач, — ты думаешь мне, тетя Маша, все легко далось? Я сам в этой жизни пробивался, чтобы в этот роддом попасть мне знаешь сколько пришлось ночей не спать, корпеть над учебниками. И все равно, если бы мой папа не работал в управлении здравоохранением фиг бы я сюда попал со своим красным дипломом! Вот так-то, тетя Маша!

— Я вам не тетя Маша, — грустно произнесла уборщица.

— А кто тогда? — изумился поддатый главврач.

— Мне тридцать два года, — ответила она, — почти столько же, сколько и вам…

— Да ну? — еще больше удивился Лев Соломонович. — То-то я думаю, что это ты в сорок с лишним лет вдруг рожать собралась…

Поняв, что сморозил что-то не то, главврач кашлянул и протянул уборщице коробку конфет «Грильяж в шоколаде».

— На возьми, — сказал он, — ты тут работаешь за троих, а зарплата, наверное, не очень большая. И ты на меня не обижайся, ладно. А конфеты бери.

Тетя Маша коробку с конфетами взяла. Ей было не удивительно, что доктор приписал ей десять лишних лет. В платочке, в халате, со шваброй в руках с вечно красными от недосыпания глазами и «мешками» под ними она от слез она и не выглядела на свои тридцать два. Да и проруха судьба побила ее так, что на лбу седая прядь торчит из-под платка. Немудрено, что не только главврач, но и весь роддом считает ее старухой.

— Ты знаешь, что… — пробормотал Лев Соломонович. — Не обижайся на меня. Никто не знает, что через десять лет будет, а через двадцать и подавно. Вот сейчас семидесятый год, а смотри как наука вперед шагнула, человек в космос полетел, люди стали жить лучше, опять же в магазинах какой никакой достаток. А представь, что в СССР через тридцать лет будет! Двухтысячный год будет, рубеж веков. В нашей стране уже коммунизм к тому времени победит и все будут равны и твой сын, и Сливянский — все будут жить одинаково хорошо — икру на ветчину сверху мазать!

— Так не бывает, — грустно заметила тетя Маша.

— Как не бывает? — не понял главврач.

— Чтобы всем хорошо было, — ответила она.

— А вот лет через тридцать-тридцать пять посмотрим — бывает или нет, — сказал главврач, потянулся, зевнул и добавил, — не убирайся сегодня у меня в кабинете, не надо. На метро я опоздал, посплю сегодня здесь. Устал я чертовски. А завтра утром сына своего увези домой, а то вдруг проверка нагрянет. Влетит всем.

Говоря это, Лев Соломонович склонил голову на руки и захрапел прямо на столе. Тетя Маша взяла ведро и швабру, и вышла в коридор. Проходя мимо палаты, где спали малыши, она притормозила и остановилась. Рядом с дверью, ведущей в палату, за своим столиком так же мирно, как малыши, спала и медсестра, которая обязана была глаз не смыкать. Тетя Маша зашла в палату и подошла к кроватке своего Антона. Он улыбался во сне. Тетя Маша взяла его на руки и прижала к груди. Взгляд ее упал на соседнюю кроватку, где лежал еще один крепенький и здоровенький новорожденный малыш.

В свете ультрафиолета тетя Маша прочитала на спинке его кровати: «Антон Сливянский». Тетя Маша нагнулась над малышом, который родился с «золотой ложкой» во рту и обратила внимание на то как похожи их дети. Поменяешь одного на другого и никто не заметит. Тетя Маша вздохнула, положила своего Антошку на место и пошла к выходу. У самой двери она остановилась, как вкопанная, минуту стояла, затем резко повернулась и мягко ступая пошла обратно к кроваткам.

 

2

Секретарша генерального директора Белла скучала, раскладывая на компьютере пасьянс «Косынка». Ее шеф слегка задерживался и это обстоятельство дало ей возможность урвать от рабочего времени пяток минут расслабленного безделья. Пасьянс не сходился и от этого Беллочка несильно раздражалась. В то время как игра зашла в полный тупик, дверь в приемную скрипнула и секретарша, моментально свернув карточную игру, стала в бешеном темпе печатать что-то на клавиатуре. Но это был не шеф — в обитую для звукопоглощения дверь просунулся угреватый нос главного бухгалтера фирмы — Елены Петровны, за спиной называемой сотрудниками «Гебельс». Она за всеми следила, подглядывала, докладывала и лишала премии. За что ее и недолюбливали. Но Елене Петровне было на это абсолютно начхать.

— Печатаешь? — спросила она с нескрываемой нелюбовью глядя на глубокое декольте блузочки секретарши и ее коротенькую юбочку, едва прикрывающую бедра.

Гебельс не могла хорошо относится к Беллочке — секретарша была молода, привлекательна, не то что располневшая Елена Петровна, которой уже перевалило за пятьдесят пять. Девушка мило улыбнулась и ответила:

— Печатаю, а что?

Но сказать ей хотелось другое: «А не пошла бы ты отсюда старая ведьма!», но секретарша этого не сделала.

— А какой сегодня день? — спросила каверзным тоном Елена Петровна.

— Обычный, рабочий, — ответила Белла, — а что?

— Число, число какое? — повторила бухгалтерша.

«Вот привязалась, старая грымза», — подумала секретарша и взглянула на календарь.

В ее настенном календаре 10 сентября 2003 года было отмечено какой-то красной точкой, но с чем была связана эта точка, секретарша не помнила. И поэтому она, как ни в чем не бывало, ответила:

— Сегодня десятое сентября. А у вас что, календаря нет?

Услышав подобный ответ, Елена Петровна протиснулась в приемную всем своим телом и нависла над секретаршей.

— Милая моя, — произнесла она тоном инквизитора, — я три месяца назад перед вашим отпуском просила вас пометить этот день в календаре и никогда не забывать что случилось в этот день.

— А что случилось в этот день? — недоумевала секретарша.

Белла иногда забывала о том, что ей говорили вчера, а уж что было три месяца назад — она не могла бы вспомнить и под пытками средневековой инквизиции. Елену Петровну заколотило от бестолковости секретарши, похоже у нее начинался припадок ярости, но она взяла себя в руки.

— В этот день тридцать три года назад родился наш генеральный директор Антон Сергеевич, — напомнила сухим тоном бухгалтерша, — и если бы я этого не помнила, я не знаю что бы тогда было!

И тут секретарша все вспомнила! У Антона Сергеевича сегодня день рождения!!! Как же она могла забыть о такой дате?

— Вы, милая моя, крайне рассеянны, — попеняла Елена Петровна секретарше, — и хоть, если вы и забыли о такой дате, то потрудитесь собрать сотрудников в обеденное время в переговорном зале.

— А подарок? — растерянно спросила Белла.

— Антон Сергеевич не любит, когда его сотрудники делают ему подарки, — высокомерно ответила Елена Петровна, — мы просто поздравим его и все.

И гордая собственной значимостью бухгалтерша удалилась.

— Бе-бе-бе, — сказала ей вслед Белла и вдобавок высунула ей вслед свой длинный розовый язычок.

Не успела она всунуть своя язычок обратно как дверь отворилась и вошел начальственного вида молодой мужчина, одетый в серые брюки и белую рубашку. При появлении его Белла немедленно вскочила с места и выпалила:

— Здравствуйте, Антон Сергеевич!

— Здравствуй, Белла, — ответил генеральный директор, не глядя на красавицу секретаршу, рассматривая между делом утреннюю корреспонденцию, которую он держал в правой руке, — какие-нибудь важные звонки были?

— Никаких, — ответила Белла, томно глядя на шефа, ведь он был неженат и секретарша все ждала, когда же он обратит на нее внимание, — с утра только звонила ваша мама, но я так думаю, что хотела поздравить вас с днем рождения.

— Ты помнишь, что у меня сегодня день рождения? — оторвал удивленный взгляд от прессы Антон Сергеевич.

— А как же? — с лукавой улыбкой промолвила хитроумная Белла. — Я ведь из Египта вам привезла подарок, ждала вашего дня рождения, чтобы подарить.

С этими словами она достала из стола египетскую пирамиду из оргстекла, наполненную водой. Потрясешь ее и внутри поднимается песчаная буря. Белла купила таких пирамид в отпуске пять штук и они лежали у нее в столе, ожидая решения своей участи. Три уже ушли по знакомым, одна досталась генеральному директору на день рождения.

— Спасибо, Белла, — сказал Антон Сергеевич, покрутив игрушку в руках, — пусть она у тебя на столе стоит, ладно?

— Хорошо, — согласилась секретарша.

— Так что моя мама вам сказала, когда звонила? — спросил Антон Сергеевич.

— Ничего особенного, просто попросила вас ей в больницу перезвонить, — ответила Белла, — а еще Елена Петровна просила вас в обед, если вы не заняты, подойти в переговорный зал. Сотрудники хотят вас поздравить.

— Ладно, посмотрим как день сложится, — ответил Антон Сергеевич, но по лицу его Белла поняла, что генеральному не хочется идти на это мероприятие.

Он вошел в свой кабинет, дверь прикрыл неплотно и секретарша услышала, что Антон Сергеевич звонит матери. Не прошло и пяти минут как он вышел опять в приемную, повернулся к Белле и сказал ей:

— Возможно я не смогу поприсутствовать на вашем поздравлении, проведите его без меня, ладно? Поздравьте вместо меня Елену Петровну.

Белла заметила, что шеф расстроен.

— У вас что-то случилось? — спросила она.

— Матери стало хуже, — ответил Антон Сергеевич, — мне нужно побыть возле нее.

Белла знала, что мама генерального директора лежит в больнице то ли с раком, то ли еще с чем-то смертельным, поэтому она профессионально состроила сочувственное лицо и закивала головой, как бы говоря: «Конечно-конечно, ведь мама это самое дорогое у человека». Антон Сергеевич знал, что секретарше нет никакого дела до его мамы и его проблем, поэтому он вышел в коридор и пошел вниз по лестнице.

— Вы уходите, Антон Сергеевич? — с удивлением и даже с отчаянием спросила Елена Петровна.

Ее можно было понять — она самолично писала на ватмане большой транспарант: «С Днем рождения поздравляем, счастья-радости желаем!». Неоригинально, конечно, зато в самую суть, а вот генеральный директор куда-то собрался и наверняка на поздравление не придет.

— Да, Елена Петровна, — кивнул Антон Сергеевич, — извините, но у меня появились неотложные дела.

Он не стал рассказывать ей о больной матери, достаточно было и того, что он проговорился об этом секретарше Белле. Вообще Антон Сергеевич старался не посвящать сотрудников фирмы в свою личную жизнь.

— У меня к вам бумаги на подпись… — грустно пропела вслед генеральному Елена Петровна.

— Я появлюсь к вечеру, — пообещал Антон Сергеевич и скрылся в дверях, которые услужливо приоткрыл охранник.

По правде говоря, у него самого было запланировано на этот день много дел, несколько встреч и переговоров. Все теперь придется отменить. Антон Сергеевич никогда не справлял день рождения. Он не любил этот праздник, еще с той поры, когда в детском доме их — именинников поднимали из-за стола за обедом и потчевали дополнительной кружкой компота. А все вокруг хлопали в ладоши, но уже через пять минут забывали о том, что среди них сидит именинник и что ему сегодня стукнуло столько-то лет. Мама тоже постоянно забывала какого именно числа у него день рождения и всегда то ли приходила раньше, то ли опаздывала.

Антон Сергеевич сел в свой «Мерседес» на заднее сидение. Водитель завел мотор и безмолвно тронулся с места. Он не имел привычки спрашивать куда ехать, когда было нужно генеральный сам ему об этом говорил.

— К матери в больницу, — сказал Антон Сергеевич, когда они выехали на проспект.

Водитель дорогу знал, поэтому только молча кивнул и добавил скорости.

Мать Антона Сергеевича лежала в больнице в отдельной палате люкс с телевизором, холодильником, ванной и туалетом. При ней была приставлена своя медсестра, которая прибегала по первому же зову. Она, провожая Антона Сергеевича к матери, говорила ему шепотом:

— Она сегодня так плакала с утра. Я пыталась ее успокоить, но она меня прогнала. По моему ей что-то сказал доктор, вам нужно с ним поговорить.

— Хорошо, Ирочка, спасибо вам, — сказал Антон Сергеевич и незаметно для постороннего глаза сунул ей в кармашек халата пятьдесят долларов.

— Спасибо, — зарделась Ирочка, которая еще не привыкла пока получать эти маленькие бумажки в знак благодарности за работу.

Антон Сергеевич зашел в палату и увидел, что мама задремала. Он подсел к ней поближе и взял за руку. Женщина, лицо которой было испещрено морщинами, открыла глаза и посмотрела на сына.

— Я не думала, что ты приедешь, — сказала она, — ты же такой занятой…

— Ты у меня одна, — улыбнулся Антон Сергеевич, чтобы ее приободрить, — как я мог не приехать?

— У тебя сегодня день рождения, — тихо произнесла мать, — а я скоро умру…

— Погоди, мама, рано говорить о смерти, — сильнее сжал ее руку Антон, — мы тебя вылечим, я же дом на Кипре собираюсь покупать, большой дом на берегу моря, хочу тебя туда отвезти. Там воздух морской, чистый, на ноги встанешь за две недели…

— Не перебивай меня, — попросила старушка, тяжело вздохнув, — мне итак трудно говорить…

Антон Сергеевич согласно кивнул и замолчал.

— Я хочу попросить у тебя прощения… — сказала мать, — за все, что я сделала…

— Я тебя за все уже давно простил, мама, — сказал Антон, — не нужно себя мучить. Я же понимаю, что тогда ты поступить иначе не могла. Отца убили в зоне, а тебе в одиночку меня воспитывать на зарплату уборщицы было трудно. Ничего страшного, ты же видишь, я пробился в жизни, институт окончил, у меня своя фирма, фабрика, магазины. Я тебя понимаю и совсем не осуждаю тебя.

— Антон… — произнесла старушка, отвернувшись, голос ее дрогнул и она продолжила, — ведь я не твоя мать…

Антон Сергеевич ничего не ответил, только поглаживал морщинистую руку. Ну понятно, старушка плохо себя чувствует, бредит, говорит неизвестно что. Но она продолжила говорить торопливо, словно боялась не успеть рассказать все, что угнетало ее все эти годы.

— Когда ты только родился, Антон, я тогда работала уборщицей в роддоме для партийной элиты, — сказала она, — мыла там полы. У меня был свой сын, новорожденный, тоже Антон и тоже Сергеевич. Старше тебя на неделю. А ты в тот день родился у Сливянских. Вы рядом лежали в кроватках в палате такие похожие друг на друга. Мне главврач роддома Лев Соломонович разрешил тогда подержать моего родного сына Антона в роддоме какое-то время. А твой дедушка был партийным работником, работал в Кремле. Родители твои тоже были из богатой семьи, папа ездил на «Чайке», я видела. Мама красивая была и молодая, не то, что я. Мне в тот день Лев Соломонович сказал, что вот, мол, смотри, тетя Маша, дети у вас такие похожие, даже зовут их одинаково — Антоны Сергеевичи, а жизнь у них будет разная. У твоего, говорит, нищета, грязь и туберкулез, а у Сливянского спецшкола, хорошая работа и обеспеченная жизнь. Мне очень обидно стало тогда! Просто все перевернулось в душе! Черт меня тогда под руку толкнул и подменила я вас. Тебя утром забрала, а мой Антошка остался в роддоме. Очень я боялась, что подмену заметят, но все обошлось. Ведь ты в тот день только родился, мать твоя тебя еще как следует и рассмотреть не успела. Я подумала, что если я всю жизнь в грязи, в нищете ковырялась как могла, то пусть хоть сын мой вырастет в обеспеченной семье, образование получит…

— Ты что — это серьезно? — спросил Антон Сергеевич, нахмурив брови.

— Тридцать три года я эту тайну в себе хранила, — ответила мать, — больше не могу… все так и было как я тебе рассказала. Ты не мой сын. Мой остался в роддоме, стал Сливянским, а тебя я забрала…

Антон Сергеевич резко встал со стула и отошел к окну. Понятно было, что мать уже не бредит. Мать… Он назвал ее «мать». А кто она ему? Чужая женщина, которая в пять лет сдала его в детдом, прикрываясь тем, что ей, якобы, одной тяжело его растить. Конечно, он же ей не родной! А отца «своего» Серегу-уголовника и алкаша, Антон почти не помнил. Всплывали, конечно, в памяти моменты, когда какой-то пьяный мужик кричал плохими словами, бил мать и его, маленького длинным ремнем. Потом «отец» пропал куда-то, а уже в детдоме Антон узнал, что отца его на зоне зарезали за карточный проигрыш.

Антон Сергеевич стоял у окна и не знал что ответить матери на этот ее рассказ. Ему даже не хотелось поворачиваться. Хриплый голос матери моментально стал ему неприятен.

— Прости меня, Антон, прости, — еле слышно сказала старушка, — как подменила я тебя в роддоме, так и стал бог меня наказывать болезнями разными и в личной жизни больше ничего не сложилось. Я этот свой грех переживала, сказать никому не могла, оттого внутри вся сгнила от переживаний. Искала своего Антона, этих Сливянских искала и не нашла. Кто же мне адрес-то их даст? Ведь они же по тем временам высоко летали — не подступиться. А тебе боялась правду сказать. Думала ты меня совсем возненавидишь и не придешь больше никогда.

Антон Сергеевич стоял и молчал, глядя из окна в больничный двор. Вспоминал свою корявую жизнь. После полуголодного детдомовского детства он сразу же пошел в армию, попал в пограничники на далекую заставу. Время было и физически окрепнуть, и в институт подготовиться. Писем матери не писал, потому что она его не шибко вниманием баловала, пока он в детдоме рос. Теперь понятно почему он ей никогда не нужен был — оттого, что не родной. Но тогда Антон всего этого не знал, и думал, вот выучусь, мать, докажу тебе, что я человек и что меня любить тоже можно.

Потом пришел из армии, учился, мать свою не искал, к ней не ездил, хотя всегда о ней помнил. Думал, приедет он к ней, а она скажет, чего, мол, приперся, ты и раньше-то мне не нужен был, а теперь и подавно. А тем временем у Антона дела шли в гору. Сначала ларек и спирт «Рояль» — не успевали подносить ящики — очередь стояла. Потом первый свой магазин открыл, потом второй, с бандитами цапался — ничего выжил, отстали от него они, а дела все разворачивались и разворачивались.

Чутье было какое-то у Антона подсознательное куда деньги вложить, как не прогадать — он даже поражался сам себе — как это у сына уборщицы и алкаша такая хватка взялась? И вот оно в чем дело — оказывается гены у него от дедушки партийного работника, да от родителей, которые на «Чайке» ездили. Антон Сергеевич быстро взял себя в руки, подавил в себе свой гнев. Жизнь его неожиданно дала такой хитроумный крендель, которого он никогда не ожидал.

— Ну а теперь-то что случилось, мама? — спросил Антон, поворачиваясь. — Почему теперь решила мне все рассказать?

— Так помираю я… — ответила мать.

— С чего ты взяла, что ты помираешь?

— Чувствую, — ответила мать, — и хочу, чтобы ты меня простил перед смертью.

— Я тебя простил, — сказал он, хотя, конечно, простить такое нелегко было.

Антон Сергеевич присел на стул и подумал как бы могла сложиться его жизнь, если бы не подменила его тогда «тетя Маша» в роддоме. Он попал бы он в обеспеченную семью, кушал бы шоколад и сгущенку без меры — продукты, о которых в детдоме можно было только мечтать, были бы у него и папа, и мама, а в школе климатозная училка не называла бы его тупым выродком и дегенератом, только потому что он детдомовский и заступиться за него некому.

А в армии? Всем пацанам приходили посылки с печеньем и конфетами, письма приходили от родителей, от родни, а Антону никогда ничего не было. Первые полгода только писала девчонка детдомовская Вера, с которой встречались еще до службы и которая обещала ждать. Да и та не дождалась его — замуж выскочила. Даже с днем рождения поздравить Антона некому было. Вот потому и не любил он своего дня рождения.

— Сынок, — позвала мать и Антон Сергеевич вздрогнул.

Только что призналась, что она ему не родная мать, а ведь все равно зовет его сыном.

И в этот момент Антону Сергеевичу очень сильно захотелось увидеть своих настоящих родителей. Как у них там фамилия? Сливянские? Он их найдет, только нужно поподробнее расспросить мать где находился тот самый роддом, где он родился и вообще выпытать все, что она знает о его настоящей семье. Может быть, и дедушка — партийный функционер еще жив?

Конечно, стопроцентно можно быть уверенным, что Сливянские не поверят в эту историю, что их родного сына в роддоме уборщица подменила на подкидыша. Кто бы в это поверил? Никто! Но и он сам, когда найдет родителей не будет им на шею кидаться, кричать, что он их настоящий сын и внук. Просто познакомится с ними, просто увидит кто они и как живут. А рассказывать правду им вовсе и не обязательно.

— Антон, — снова позвала мать, — что ты молчишь?

— Ничего, — ответил Антон Сергеевич, — просто задумался.

— Антон, — снова слабым голосом окликнула его мать, — а ты можешь их найти?

— Кого?

— Своих родителей и моего сына…

— А зачем?

— Я хочу повиниться перед ними перед смертью, попросить прощения…

— Зачем это делать? — повернулся Антон. — Люди живут себе и ничего не знают об этой подмене в роддоме. Возможно у них уже и внуки есть, семья большая, дружная. По пятницам и в праздники они, выезжают на дачу на шашлыки, поют песни, загорают, купаются в пруду. И представь — тут к ним приезжаю я и говорю, мол, здравствуйте, я ваш настоящий сынок, а этот Антон Сергеевич — сын тети Маши, которая полы мыла в роддоме. Нет, мама, достаточно и того, что ты мне всю душу сейчас перевернула, я теперь стою и не знаю то ли мне плакать, то ли смеяться? Зачем еще и людей ненужной твоей правдой мучить?

— Я только одним глазком бы хотела взглянуть на своего родного сына, — с грустью сказала мать, — какой он, чем занимается. Сложилась ли у него жизнь так, как я мечтала? Только один раз взглянуть и умереть спокойно. Не откажи мне в моей последней просьбе, очень тебя прошу…

— Ладно, — пообещал Антон Сергеевич, — постараюсь я найти я его. Захочет он приехать, поверит мне и твоей истории, привезу я его к тебе. Да только, думаю, с таким стартовым капиталом, который ему жизнь дала, он сейчас на джипе ездит с охраной, любит своих родителей и ни за что не поверит, что его настоящие родители уборщица тетя Маша и папаша покойный — уголовник и пьяница.

Мать ничего не ответила, вздохнула только, сухой своей рукой, сморщенной и сожженной хлоркой и хозяйственным мылом, вытерла со щеки слезу. Антон повернулся и пошел к двери. У самого выхода он вдруг резко обернулся и с неожиданной улыбкой вдруг спросил:

— Так выходит я не 10 сентября родился? И сегодня не мой день рождения?

Мать не сразу и поняла что Антон имеет в виду, а когда догадалась, то кивнула. Ведь этому Антону в метрике записали дату рождения ее родного сына — 10 сентября, а тому Антону, которого тетя Маша подменила, записали дату рождения Сливянского младшего — 17 сентября. То есть день рождения у Антона Сергеевича на семь дней позже.

— Вот почему я никогда не любил свой день рождения, — понял Антон Сергеевич и сказал матери, — ты погоди, мать, умирать, пока мы с тобой еще с родней не повидались.

Он вышел в больничный коридор, взглянул на часы и увидел, что на свое чествование в родной фирме в честь «своего» чествования он еще успевает.

«А что? — подумал Антон Сергеевич. — Поеду-ка я в фирму, пусть меня поздравят, все равно рожусь я только через семь дней! Вот забавно-то будет, что никто об этом ничего не знает».

Антон Сергеевич набрал на воем мобильнике номер бухгалтерии фирмы, трубку подняли и он нарочито суровым тоном произнес:

— Елена Петровна, я еду, готовьтесь меня поздравлять!

И трубку отключил.

«Ну и переполох сейчас там начнет твориться, я же сказал, что не приеду», — подумал Антон Сергеевич, садясь в «Мерседес».

И тут же мысли его, несомые течением сегодняшних откровений матери, вдруг перескочили в другое русло.

— А я то думал, что в моей жизни уже ничего интересного уже не случится! — неожиданно для себя сказал он вслух, захлопывая дверцу автомобиля.

— Что вы сказали? — переспросил шофер, слегка повернув голову назад.

— Ничего, Саня, ничего я не говорил, — ответил генеральный директор, — давай, поехали обратно в фирму.

Водитель завел мотор и выехал за ворота больницы.

«Вот сейчас отпраздную в своей фирме «свой-чужой» день рождения, а завтра же поеду искать настоящего именинника, — подумал Антон Сергеевич, — как его, выходит, зовут-то? Сливянский Антон Сергеевич. Родился 17 сентября 1970 года в привилегированном роддоме для партийных номенклатурщиков и коммунистической элиты. Информации более чем достаточно».

Тусклое настроение, свалившееся, как ушат холодной воды на него после разговора с матерью, сменилось радужно-веселым. Еще бы — у него только что появились родственники и настоящие родители. Пусть эти родственники даже никогда не узнают о том, что Антон Сергеевич с ними одной крови. Достаточно и того, что он будет об этом знать. Ему не терпелось встретиться со своими родителями и особенно хотелось увидеть, что же сталось с родным сыном тети Маши, которому она насильно впихнула в рот «золотую ложку», предположенную Антону Сергеевичу самим фактом его рождения.

 

3

В колонии строгого режима, расположенной далеко на севере до отбоя осталось всего пятнадцать минут. По коридору одного из отрядов туда-сюда бродили зеки с полотенцами и без них, дежурный унылым голосом напоминал, что пора уже всем накуриться и умыться, и хождения прекратить. В холодном умывальнике человек десять заключенных брызгали на лица обжигающе морозной водой, когда туда ввалился татуированный бугай из соседнего отряда, прихвостень блатных по кличке Дохлый.

Дохлый был двухметрового роста детиной с пудовыми кулаками, которые ломали с одного удара положенные друг на друга стопкой кирпичи. За Дохлым в умывальник вошел Жупел — пронырливый тип с одной золотой фиксой на переднем зубе. Все же остальные зубы у Жупела были железными, сделанными местными мастерами-«стоматологами». Жупел был в авторитете, но до настоящего вора ему было далеко, хотя он всеми фибрами души желал получить это звание. Если Жупел закрывал глаза, то на его веках можно было явственно прочитать надпись «Не буди». Но в данный момент Жупел жадно посасывал коротенький «бычок» и щурил только один глаз, поэтому видно было только «буди» и то не очень явно.

Умывающиеся зеки сразу поняли, что дело пахнет «керосином», стали моментально сворачивать свое умывание и протискиваться вдоль стенки, стараясь не задеть случайно ни Жупела, ни Дохлого. Открытые краны с водой продолжали шуметь и повизгивать, заключенные один за другим покидали умывальник. Жупел кинул докуренную сигарету в сливное отверстие, она закрутилась, уносимая грязной водой и, нырнув, пропала в глубине канализации. Жупел припал к открытому крану умывальника и стал жадно пить, щелкая кадыком. Вместе со всеми заключенными попытался улизнуть из умывальника и мужчина лет тридцати, облаченный в форменную майку, штаны от зековской робы и сапоги.

— А ты куда собрался, Слива? — удивленно окликнул его Жупел, оторвавшись от льющейся воды.

— Так отбой же, — стыдливо улыбнулся тот, кого назвали Сливой и стал тереть лицо казенным полотенцем.

— Для кого отбой, а для кого и хвост трубой, — съязвил Жупел и отбил подкованными сапогами по звонкому кафелю короткую дробь.

Он неплохо танцевал чечетку, научился этому искусству еще от своего отца — потомственного вора-домушника, который в перерывах между отсидками крутил кино в каком-то деревенском клубе под Саратовом. Но никогда Жупел не выступал со своими танцами в деревянном клубе колонии, потому что считал для себя в падлу кривляться перед «звездюками». «Звездюками» назывались в зоне все те, кто исправно работал на производстве и не относился ни к ворам, и ни к «опущенным».

Слива все вытирался — как будто и не понял, или притворился, что не понял, что и Дохлый, и Жупел пришли из соседнего отряда именно по его душу, а не просто попить холодной водички из-под крана. Утеревшись полотенцем, он безмятежно повернулся и направился к выходу из умывальника. Но Дохлый своим огромным телом уже перекрыл дверь, отрезав для Сливы всякую надежду на спасение.

— Ну ты, хер деревянный, — зловещим тоном остановил его Жупел, — ты чего, в натуре, бесконечно будешь «восьмеру крутить»? Ты куда опять намылился, звездюк?

— А? — спросил Слива, повернувшись к Жупелу, якобы и не расслышал, что тот спросил, а для достоверности поковырял полотенцем в ухе, типа, вода попала, бурчит.

— Хер на, — ответил поговоркой Жупел на его «А?», — где «бабло»?

— Дык, в натуре, Жупел, я же сказал вчера, что бабки будут на днях, — ответил Слива, продолжая тереть правую щеку своим вафельным полотенцем, — мне с воли кореша должны передать сегодня — завтра…

— Кончай, баклан, кружева плести, — угрожающе надвигаясь, процедил сквозь зубы Жупел, — мы «пробили» по воле и «выстригли», что нет у тебя на воле никакого спонсора, чтобы тебе, чмырю, полторы тонны баксов за просто так «отстегнул». У тебя на воле только долги, гнида ты, фуфлогонская!

Невольно отступая назад от брызжущего слюной и эмоциями Жупела, Слива попал в железные объятия Дохлого, который моментально сдавил его, как медведь обезьянку. Жупел в это время быстрым движением кисти руки вооружился длинным лезвием и приставил нож к нервно пульсирующему горлу Сливы.

— Бля буду, Жупел, — прохрипел Слива, косясь на нож, — завтра к вечеру деньги будут, мне должны привезти. Мамой клянусь! Не надо резать!

— Завтра ты, сука, должен будешь уже не полторы тонны, а две, понял? — истерично взвизгнул разнервничавшийся Жупел. — Две тонны баксов с тебя, ты понял, ты, клоун зачухованный? Если, сука, завтра в это же время ты, дундук, не отдашь мне две тонны баксов, то, бля буду, шоментом переедешь в петушиный угол!!! Всосал, баклан?

— Да-да, Жупел, — осторожно кивая, чтобы не порезаться, сдавленно ответил Слива.

— И запомни, сука, я не Минздрав, два раза предупреждать не буду, — добавил напоследок Жупел, убирая нож в карман.

Дохлый с силой оттолкнул Сливу от себя, он отлетел, поскользнулся на склизком кафеле и растянулся во весь рост в лужах грязной воды, натасканной сюда с улицы сапогами заключенных. Жупел небрежно перешагнул через него и вышел из умывальника вслед за Дохлым. Слива медленно поднялся, отряхиваясь и подошел к зеркалу.

— Сука, порезал ведь меня, — сказал он громко, разглядывая на шее небольшой шрам от ножа из которого сочилась кровь.

За спиной Сливы появился маленького роста зек по кличке Моча, который отбывал срок за мелкую кражу оттого и с нескрываемым уважением относился к Сливе, сидящему за вооруженный грабеж.

— Чего, в натуре, делать будешь? — спросил Моча.

— А че, бля? — с вызовом отозвался Слива, наслюнявливая палец и протирая им ранку.

— Ну деньги-то где возьмешь? Блатные ведь просто так не слезут!

— Да пошли они… — негромко пробурчал Слива с деланным безразличием. — Срать я на них хотел и на их угрозы!

— На хрена ты, Слива, вообще с шулерами в буру подвизался играть? — участливо спросил Моча, разглядывая в зеркале свои пожелтевшие зубы. — У них же весь бой крапленый.

— Хер ли теперь охать и ахать? — с вызовом спросил Слива. — Думать надо где «бабки» достать.

— Для тебя теперь самое то — загреметь в одиночку, — посоветовал Моча, — оттуда тебя никто не достанет какое-то время. Пока суть да дело, с воли тебе и «подогрев» подтянется.

— Некому, Моча, меня с воли «подогреть», — ответил Слива, — нету у меня столько бабок и взять негде.

— Ты ж говорил, что завтра отдашь все бабки, которые должен, — удивился Моча.

— Это я им сказал, чтобы они отвязались от меня до завтра.

— Ну так, бля, а завтра-то что? — недоумевал Моча. — Завтра-то они снова придут!

— Завтра будет завтра, — ответил Слива, — а сегодня я хочу спать.

И он демонстративно зевнул и с хрустом потянулся.

— Ну, ты, Слива, змей каленый, — покачал головой Моча, что означало в его устах признак глубокого уважения.

Как-никак, человека стопудово завтра или на перо посадят, или, что хуже, отпетушат, а он не кипишится, не бегает, не суетится, а спокойно гонит фуфло блатным, кормит завтраками. И ведь, что удивительно, сейчас пойдет в отряд, рухнет на шконку и через минуту захрапит. Так думал мелкий уголовник Моча, на которого если бы Жупел цыкнул, он бы полночи трясся и ворочался с боку на бок. Хорошо что ему через месяц на свободу — срок кончается и для него весь этот кошмар кончится. А для Сливы кончиться, судя по всему, еще скорее. Только Моча сам из ворот выйдет, а Сливу вывезут ногами вперед.

Назавтра прямо с утра Сливу вызвали на свиданку.

— Что еще за хрен? — недоумевал Слива, собираясь на своих нарах.

Ему и в голову не приходило кто мог к нему приехать. Наконец, в отряд зашел надзиратель и окликнул его:

— Заключенный Сливянский, давай на выход!

Слива накинул робу и пошел закинув руки за спину впереди вертухая по длинному коридору. Когда он вошел в комнату для свиданий, то увидел, что его ждет какой-то незнакомый мужик. Рассудив по импозантному цвету костюма и отливающему многодолларовым блеском галстуку, что это адвокат Слива стал гадать — чего же нужно от него этому прощелыге? Мужик тоже минуты три с интересом рассматривал Сливу, тот уже обматерил его всеми известными матами, но внешне это ни в чем не выражалось.

— Извините, — наконец-то опомнился визитер, вскочил со своего места, шлепая кожаными, явно из дорогого бутика, туфлями, — присаживайтесь.

Он сам пододвинул Сливе стул и тот сел вальяжно, как король, закинув ногу на ногу.

«Че-то надо от меня, — подумал Слива, — суетится, как воробей в навозе. Что ж послушаем что он мне скажет».

— Меня зовут Антон Сергеевич, — представился мужчина.

«Большое дело, — с мысленной усмешкой подумал Слива, — меня тоже зовут Антон Сергеевич и что из этого?».

— М-м, — сказал мужчина, — у меня к вам есть несколько вопросов…

— А вы че прокурор, чтобы вопросы мне задавать? — спросил Слива, скрещивая руки на груди.

— Я? — переспросил Антон Сергеевич. — Нет, я не прокурор, я ваш… так скажем… дальний родственник.

— Родственник? — усмехнулся Слива. — Я всех своих родственников знаю.

— Не всех, — уверенно сказал Антон Сергеевич.

Своим безапелляционным тоном он убедил Сливу, что тот кое в чем заблуждается.

— Тогда, может быть, покурим, родственник? — предложил Слива.

Антон Сергеевич без слов вытащил из кармана пачку сигарет «Marlboro» и протянул Сливе.

— Я возьму парочку? — осведомился Слива.

Антон Сергеевич без слов отдал ему всю пачку.

«Ничего, — подумал Слива, — я тоже когда-то курил «Marlboro» и ботинки такие же точно носил. Это сейчас я в керзачах и рад «Беломору». Так что не очень-то тут понтуйся, Антон Сергеевич. От тюрьмы, да от сумы не заречешься».

Но Антон Сергеевич и не думал понтоваться. Казалось, он был чем-то взволнован и не знал как начать разговор. Слива достал сигаретку и затянулся ароматным дымком, не обращая внимания на Антона Сергеевича, который нервно постукивал пальцами по крышке стола.

— Слушай, родственник, — напрямую спросил Слива, — у тебя не будет взаймы пары тысяч долларов? Я освобожусь, отработаю и тебе отдам.

— Что? — рассеянно переспросил Антон Сергеевич.

«Вот гнида, — подумал Слива, — у самого ботинки по штуке каждый, а делает вид, что не слышит».

— Вам что — деньги нужны? — уточнил Антон Сергеевич, обрывок фразы, который сумел услышать, витая в собственных мыслях.

— Ну дак, — рассеянно пожал плечами Слива.

— А зачем такие деньги в тюрьме? — спросил Антон Сергеевич. — Вас же здесь всем снабжают, кормят. Проблемы какие-то?

— Ну ладно, родственник, — с презрением ответил Слива, затушивая окурок о подошву сапога, — не хочешь помочь мне, не нужно. Только не делай вид, что не слышишь. Короче, что тебе надо? Только давай побыстрее выкладывай, а то я на обед опоздаю.

— Вы родились в семье Сливянских 17 сентября 1970 года в привилегированном роддоме для партийной элиты, так? — спросил Антон Сергеевич.

— Ну родился и что из этого, — ответил Слива, — у меня что дядя миллионер в Америке нашелся?

— Нет, пока не нашелся, — помотал головой Антон, — дело в другом.

— В чем же? — без интереса спросил Слива.

— История эта, — начал говорить Антон Сергеевич, — она, возможно, покажется неправдоподобной и странной, но все на самом деле обстоит именно так, как я хочу вам рассказать.

— Ну чего ты порожняк гонишь? — спросил Слива, доставая вторую сигарету и решив, что к родственнику можно обращаться и на «ты». — Давай короче и по существу.

— Короче и по существу дело обстоит так, что на самом деле в семье Сливянских 17 сентября 1970 года в привилегированном роддоме для партийной элиты родился я, — сказал Антон Сергеевич, — а ваша мама работала в этом роддоме уборщицей…

Слива вытаращил глаза на визитера и, казалось, что даже дым из его рта застыл, как айсберг около его носа.

— Ты чего мне тут гонишь, мужик? — возмутился Слива. — Я свою маму хорошо знаю и она никогда в своей жизни не работала никакой уборщицей. Она даже дома никогда не убиралась, у нас всегда была домработница.

— Ваша родная мама Мария Ивановна Ермишкина работала уборщицей в роддоме, — твердо повторил Антон Сергеевич, — и когда мы с вами были младенцами она подменила меня на вас.

— Да пошел ты, знаешь куда со своими фантазиями! — вскочил со стула Слива. — Кто ты такой вообще, а? Ты мент что ли?

— Успокойся и сядь на место!!! — тоном директора большой фирмы приказал Антон Сергеевич.

Слива подчинился, сел и спросил:

— Ну и че тебе надо?

— Мне лично ничего от тебя не надо! Я хочу только выполнить просьбу твоей же родной матери — дать ей взглянуть на тебя, ее родного сына, до того как она умрет, понял? Только посмотреть на тебя живого она хочет и все на этом. Сам ты можешь верить в то, что я тебе рассказал, можешь не верить, но для умирающей старой женщины это последнее, о чем она меня просила!

Антон Сергеевич сказал эту фразу настолько убедительно, что Слива даже растерялся.

— Ты это… — неуверенно спросил он. — В натуре, что ли не гонишь?

— Не гоню, — ответил Антон Сергеевич.

Слива почесал стриженую макушку, сел на стул, обхватил голову руками, некоторое время молчал, а потом спросил негромко:

— И что ты сам думаешь, что все что ты мне рассказал об этой подмене в роддоме, это на самом деле правда? Какие есть доказательства, улики там?

— Мать сейчас умирает от рака, — ответил Антон Сергеевич, — и я думаю, что ей совершенно ни к чему врать и что-то придумывать. Зачем ей это нужно, скажи?

— В общем-то незачем, — ответил Слива, — тут у нас один подыхал от туберкулеза, так раскололся еще в двух убийствах перед тем как «озяб». Чтобы, типа, грех снять с души…

— Вот именно, — подтвердил Антон Сергеевич.

— Так, значит, ты говоришь, что тебя поменяли на меня в роддоме? — переспросил Слива. — А поподробнее можно об этом узнать?

Антон Сергеевич сел напротив него и пересказал ему слово в слово то, что рассказала ему в больнице тетя Маша. Слива слушал внимательно, куря сигареты из пачки одну за другой пока они не закончились. Когда Антон закончил свой рассказ, Слива сидел не шелохнувшись и низко опустив голову. Пепел его сигареты, зажатой между пальцами обвалился и упал на пол, но Слива даже этого не заметил.

— Ну вот и все, — сказал Антон Сергеевич.

— А ты знаешь, ведь мне всегда казалось, что они относятся ко мне как-то не так, — сказал Слива, — как будто чувствовали что-то чужое.

— Кто «они»? — спросил Антон.

— Мои отец и мать, — ответил тот, — они никогда не любили меня. Ольга всегда была для них на первом месте. Ей было и внимание, и забота, и лучшие игрушки. Думаешь я случайно на зоне оказался? Нет, братан, все закономерно.

— Кто это Ольга? — заинтересованно спросил Антон Сергеевич, отметив, что Слива переменил тон и назвал его братаном.

Возможно, это было обычное «зоновское» выражение, а может быть, в этом слове скрывалось нечто большее. А кем они были друг другу, если не братьями?

— Ольга? — переспросил Слива. — Это моя младшая сестра. Извини, братан, я так понимаю, что теперь это твоя младшая сестра. Она родилась через пять лет после моего рождения и сразу же обо мне все вокруг просто позабыли. Нет, не подумай, что я уж так был брошен — у меня были деньги, вещи из-за бугра, я ни в чем не знал отказа. Не было у меня единственного — родительской любви!

— У меня тоже не было родительской любви, — хмуро ответил Антон, — я воспитывался в детском доме с пяти лет.

Слива глянул на него исподлобья и сказал:

— Одно дело, когда предки далеко и ты их не видишь, а другое, когда рядом, но их словно и нет. Теперь-то мне понятно почему отец всегда говорил мне, что я им словно не родной. Потому что я не родной им и был. А ты говоришь, что моя родная мать еще жива?

— Да, пока жива, но у нее серьезная форма рака, — ответил Антон, — и она очень хочет тебя увидеть.

Слива неожиданно закрыл лицо ладонями и всхлипнул. Антон Сергеевич с удивлением для себя заметил, что Слива плачет. Он не ожидал такого проявления сентиментальности от показавшегося ему вначале их знакомства весьма циничным Сливы. Поэтому он спросил с некоторым удивлением:

— Ты чего, плачешь что ли?

— Не-а, — ответил Слива, утирая мокрые глаза жестким рукавом робы, — не обращай внимания, так, накатило. Сам понимаешь, здесь на зоне житье не сахар, волки кругом — того и гляди сцапают. Нервы на пределе, да еще тут проблемы кое-какие. Так чего ты говорил насчет матери?

— Увидеть тебя она хочет.

— А ты в курсе сколько мне еще здесь «парится»?

— Я в курсе. Четыре с половиной года.

— Думаешь мать проживет еще четыре с половиной года? Дождется меня?

— Этот вопрос я попробую решить, — со своей непоколебимой уверенностью пообещал Антон Сергеевич, — у меня есть хороший адвокат именно по уголовным делам, он завтра же займется этим вопросом…

— Хорошо, поставим вопрос по-другому, — перебил его Слива, он словно бы и не слушал что ему говорит Антон, — а ты в курсе сколько мне самому жить осталось?

Антон Сергеевич с недоумение посмотрел на собеседника.

— А что такое? — спросил он. — Ты тоже болен, что ли?

Слива ответил не сразу, заглянул в пустую пачку сигарет в поисках мало-мальски приемлемого для курения окурка, не нашел и спросил:

— У тебя еще пачечки сигарет нету?

— Нету, — ответил Антон, — но я тебе передам блок завтра.

— Завтра меня уже не будет на свете, — с грустной усмешкой сказал Слива.

— Да в чем дело-то? — спросил Антон. — Ты можешь объяснить?

Слива опять выдержал паузу, вздохнул и сказал:

— Я вообще-то в карты не играю никогда. А тут чего-то позавчера тоска такая накатила, подошел парень с последнего этапа, говорит, давай, мол, перекинемся в буру от тоски. Слушай, сам не пойму отчего повелся, да только потом мне объяснили, что он профессиональный катала…

— И много проиграл?

— Тысячу долларов, — ответил Слива, — но сегодня за просрочку мне блатные выкатили проценты еще штуку, теперь я две должен.

— Это поэтому ты у меня в долг попросил в начале нашего разговора?

— А что было делать, видишь шею вчера порезали, — и Слива ткнул пальцем в царапанную ранку с запекшейся кровью, — ты пришел, сказал, что родственник, я и подумал, а вдруг ты мне поможешь? Я же когда-то выйду отсюда, я отработаю эти бабки под любые проценты.

— Ладно, не суетись из-за двух тысяч, — махнул рукой Антон Сергеевич, — этот вопрос вообще не вопрос. Кому ты должен?

— Должен я катале, но на меня блатные насели, — ответил Слива, — Жупел и Дохлый. Ты не подумай, что я жалуюсь тебе или прошу деньги без отдачи. Дай мне в долг, проценты назначь, я освобожусь, отработаю все до копейки!

Антон Сергеевич жестом руки прервал поток обещаний Сливы, показав ему тем самым, что дело на самом деле выеденного яйца не стоит и в это время вошел надзиратель, многозначительно позвякивая ключами. Слива встал с места, привычно закинул руки за спину и сказал напоследок:

— Если до отбоя у тебя не получится — то мне край.

И Слива многозначительно провел ребром ладони себе по горлу. Антон Сергеевич кивнул и Сливу увели.

 

4

Вечером этого же дня блатные Сливу «трясти» за долг не пришли, не появились они и ночью. А наутро сразу после завтрака у столовой Жупел подозвал к себе Сливу.

— А ты, Слива, меня, в натуре, удивил, — сказал он, покуривая сигарету, — я-то думал ты мне мозги втираешь по поводу денег с воли. Теперь, звездюк, можешь расслабиться — мы в расчете. Можешь снова садиться в буру резаться, если в натуре есть кому за тебя заслать бобы за колючку.

Слива только усмехнулся, не стал ничего отвечать. А про себя отметил, что не обманул его Антон Сергеевич — деньги, его долг, он блатным передал. Хороший родственник у него вдруг объявился, побольше бы таких. Подбежал вездесущий Моча.

— Ну, че, Слива? — засуетился он. — Че он тебе сказал?

— Извинился, — усмехнулся Слива.

— Ну-у, — протянул Моча, — гонишь…

Слива только усмехнулся и сплюнул, отчего Моча очарованно приоткрыл рот. Не успел Слива получить распределение на работу, как его снова вызвали на свидание.

— Мне завтра нужно уже быть в Москве по делам, — сказал Антон Сергеевич, нервно ступая по камере, — я попытался поговорить с администрацией, чтобы тебя отпустили на недельку для свидания с матерью. Но оказалось, что у нас это не принято — давать отпуск заключенным.

— Благодарю, братан, за деньги, которые ты передал блатным, — сказал Слива, вытаскивая пачку «Marlboro» из принесенных Антоном двух блоков сигарет, — они от меня отстали. Гадом буду, освобожусь, все отдам.

— Что? — переспросил Антон Сергеевич, он думал совершенно о другом и поэтому сразу даже и не понял о каких деньгах говорит Слива. — Ах, это… ерунда. Ты главное больше не садись с шулерами играть.

— Да что ж я совсем дурной, — ответил Слива, затягиваясь ароматным дымом сигареты.

— Понимаешь, если бы Мария Ивановна, моя мать, то есть твоя мать, была бы по документам официально тебе матерью, то можно было бы как-то договориться, чтобы тебя отпустили ненадолго. Но ведь она тебе формально совсем чужой человек!

— Да, это вопрос, — ответил Слива, покуривая, — а у тебя вообще денег много?

Антон Сергеевич, не готовый к такому прямому вопросу, внимательно посмотрел на Сливу и спросил:

— Мне хватает на жизнь. А что?

— Можно было бы мне отсюда убежать, — шепотом ответил Слива, — я давно собирался, план есть, только нужно кое-кому заплатить, а у меня столько нет. А денег нужно немало.

— Как убежать? — с недоумением переспросил у него Антон. — А что ты будешь делать, оказавшись на свободе? Всю жизнь скрываться? Прятаться?

— Зачем скрываться? Делаем мне новые документы и я становлюсь другим человеком. Менты искать будут Сливянского, а я стану Ивановым или Петровым. Подумай, что для тебя важнее, чтобы мать перед смертью увидела своего сына или же какие-то законы, придуманные теми, кто сам эти законы нарушает?

Антон Сергеевич отрицательно покачал головой. Но он был убежден, что помогать Сливе в побеге он не будет ни при каких обстоятельствах. Но, с другой стороны, и везти сюда, за сотни километров больную мать не представлялось возможным. Выхода из сложившейся ситуации не было никакого и видимо на лице Антона промелькнула тень сомнения. Видя это, Слива усилил натиск.

— Тем более, что я был несправедливо осужден, — сказал он, — я вообще не должен был сидеть, потому что я невиновен…

— Несправедливо осужден? — переспросил Антон. — Но ты же срок отбываешь за вооруженный грабеж? Я узнавал это. Или я ошибаюсь?

— Ну, точно, вооруженный грабеж мне приписали, — согласился Слива, покуривая сигарету, — но на самом деле никакого грабежа не было.

— Как это? — спросил Антон Сергеевич. — Ты ангелом не прикидывайся, я твое уголовное дело читал!

— А ты не наезжай на меня, если всей правды не знаешь, — ответил Слива.

— А ты мне расскажи, чтобы я знал, — предложил Антон Сергеевич.

Слива затянулся с глубокомысленным видом, устремив свой взгляд в облезлый потолок и начал рассказывать:

— Дело было так, значит. Я ведь тоже когда-то занимался крупным бизнесом, почти как ты, у меня тоже когда-то были немалые деньги. Не веришь?

— Отчего же, верю, — кивнул Антон.

— Так вот однажды один мой хороший знакомый, который потом и стал потерпевшим, предложил мне долю с ним в деле. Мы с ним хотели закупить танкер нефти по низкой цене, а в Москве продать ее в два раза дороже. Чуваку этому я доверял под честное слово, я его давно знал, поэтому без проблем привез ему сто тысяч «зеленых» в чемоданчике и отдал. Прошел месяц, другой, я ему звонить начал, чувствую, прячется от меня, сука, хитрит! Но я его выцепил, приехал, так и так, говорю, мол, что за дела? А он отвечает, что сорвалось все это мероприятие с танкером, погоди, говорит, в другой танкер твои бабки вобьем. Я ему говорю, мол, отдавай мои деньги назад и не нужно мне никакого навара, и дел с тобой иметь не хочу. А он говорит, что, мол, нету у меня сейчас твоих денег, просил меня обождать, говорил, что сам попал по крупному и сидит на мели. Короче, я его пожалел тогда, оставил в покое, все равно для меня эти деньги ничего не решали. А потом один наш общий знакомый говорит, мол, кинул тебя этот чувачок, деньги твои «крутит», а тебя за нос водит. Взял я карабин и поехал к этому чуваку в офис. Приставил дуло к голове, заставил сейф открыть и забрал свои, слышь, братан, свои сто тысяч наличкой. И ушел с деньгами. А этот сука схватил, представь, запись, которую он сделал с камеры наблюдения — как я его карабином в лоб тычу и поехал в ментовку. Меня в тот же вечер скрутили и понеслось, срок, конфискация, вся жизнь рухнула.

— У тебя не только вооруженный грабеж, — покачал головой Антон Сергеевич, — у тебя несколько преступлений, организация банды, я же все твое уголовное дело изучил.

— Да-да-да, — покачал головой Слива, — так оно и есть для постороннего человека. А вот я тебя спрошу — а ты сам никогда не был под следствием?

— Бог миловал, — ответил Антон Сергеевич.

— Вот-вот, — грустно произнес Слива, — на меня столько висяков нацепили, отбили почки, чтобы я подписался под этими всеми делами. Ты чего никогда не слышал как наши менты работают? Меня к блатным в камеру сунули, меня там чуть не «отпетушили», так я согласен был под чем угодно подписаться. Все равно мой срок все поглощал — сидеть мне что за одно дело, что за несколько одинаково. И на волю мне хотелось, ведь я тогда уже остался совсем один на целом свете…

— Погоди, почему ты один остался? — спросил Антон. — А родители твои, твоя сестра Оля? Они что от тебя отреклись?

Антон Сергеевич произнес «родители твои, твоя сестра Оля»… Слукавил. Он с некоторой поры считал Сливянских своими родными, потому что в его венах — он был убежден — текла их кровь.

Слива внимательным взглядом посмотрел на него и спросил:

— А ты что ничего о них не знаешь?

— Нет, о них я ничего не знаю, — ответил Антон, настораживаясь из-за тона Сливы, которым была произнесена фраза, — я тебя сумел разыскать, потому что знал о тебе всю информацию — имя, отчество, фамилию, год и место рождения. Я сразу же к тебе поехал, думал все остальное от тебя лично узнать. Я только тут узнал, как видишь, что есть еще у меня и сестра Ольга.

Слива нахмурился, затушил сигарету и сказал негромко:

— Была…

— Что значит «была»? — переспросил Антон. — Ты что имеешь в виду? Куда она делась?

— Сестра у нас, братан, была. Потому что убили ее…

— Как убили? — не смог сдержаться Антон Сергеевич, вскочил с места.

Он только вчера узнал, что у него есть родная сестра, почти привык к этому факту, представлял ее русоволосой высокой красавицей и вот, не прошло и суток, как сестру у него снова отнимают!

— Как убили? — выдохнул еще раз Антон.

Слива еще больше нахмурился и ответил:

— Мне самому больно об этом вспоминать. Но тебе я не могу не рассказать. Понимаешь, это произошло за год до моего заключения. Она возвращалась со своим женихом из гостей поздно ночью и какой-то подонок пырнул ее ножом в сердце со спины. Ни с того, ни с сего ударил ножом. Погибла наша Оленька, умерла прямо на месте.

— А что же ее парень ничего не сделал? — заметался по камере Антон. — Он-то что?

— А что он? — вздохнул Слива. — «Ботаник», очкарик дохлый. Я Оленьке говорил, что не пара он ей, морда жидовская, но она не слушала. Испугался он, увидев нож у Ольги в спине и убежал. Еще и на похороны заявился гад с цветами. Хотел я ему набить морду, да потом не стал — думаю сам сдохнет. Вот теперь и лежат они все на кладбище — мама, папа, дед с бабушкой и Оленька, а я один на всем свете.

Антон Сергеевич еще больше побледнел. Слива увидел это и пояснил свои слова:

— Отец и мама погибли в автокатастрофе за два года до того как Ольгу убили, дед застрелился, а бабушка после этого недолго прожила.

Антон сидел ни жив, ни мертв. Лежа на койке в провинциальной северной гостинице городка, расположенного недалеко от зоны и наблюдая за ползающим по потолку тараканом, он представлял себе свою встречу с родителями, с сестрой, надеялся — а вдруг и дедушка еще жив? Он представлял, что не будет открываться им кто он такой на самом деле, а просто станет другом их семьи, поможет, если им будет нужно. Надеялся, что заменит в какой-то мере сидящего в тюрьме их «сына». Поэтому ему не сильно и хотелось, чтобы Слива выходил на волю раньше срока — он хотел стать всем Сливянским тем самым, кем он им на самом деле им и был — сыном и братом. Как он ждал этого момента, когда он увидит их всех вместе — кто б это только знал?

А вот какая теперь ждет его встреча с родными людьми — встреча на кладбище с надгробными плитами…

— Ты прости, братан, что я тебе это все вот так выпалил, — виновато сказал Слива, — это как повязку снимаешь, нужно рвануть. А если тянуть, то будет в сто раз больнее.

— Расскажи обо всем этом мне поподробнее, — глухо попросил Антон Сергеевич.

Слива с готовностью кивнул и начал рассказ:

— Деда нашего с тобой партработника сволочи демократы, когда пришли к власти, пригвоздили к позорному столбу, типа, коммунист — из народа кровь сосал, дачи, машины, загранпоездки. А дед, между прочим, честный мужик был, ходил в одних ботинках, костюмов у него было ровно столько, сколько нужно было для его работы. Он искренне верил в то, что когда-то у нас в стране коммунизм построят, себя не жалел. Сам Брежнев им гордился, бывал у нас в доме, чай с малиновым вареньем пил. А демократы эти, тварь эта горбатая с пятном на лысине, деда с должности снял, выгнал с позором из кабинета. Нет бы проводили просто на пенсию, старик бы попереживал, да и занялся бы грядками на даче. Но ему на спину наплевали, да еще грязи ушат на голову вылили. Он взял свой именной пистолет, который ему еще Жуков вручил в Берлине и прямо в кабинете застрелился. Бабушка слегла тогда сразу, а через месяц умерла.

Антон Сергеевич слушал не перебивая.

— У нас тогда моментально все отобрали, — продолжил Слива, — и дачу служебную, и машину, и доступ в магазины номенклатурные. У деда ничего своего ведь не было — все, чем мы пользовались было служебным. Я учился в университете на втором курсе. Знаешь, пока дед был в силе, передо мной все заискивали и я, честно, не сильно и старался учиться. Как только деда не стало, такой прессинг пошел в мою сторону, что я вынужден был уйти из универа, меня просто выжили. Но знаешь, родители не сдались. Они же неглупые были, у обоих ученая степень, стали заниматься бизнесом, открыли магазины, потом рестораны и дело пошло. Я тоже с ними работал в их фирме, мечтал восстановиться в универе, доучиться, но времени не хватало — работа занимала день и ночь. Сам знаешь ведь — бизнес вести не ушами трясти.

— Знаю, — кивнул Антон.

— И вот все вроде началось налаживаться, — продолжил Слива, — но тут бац! Эта автокатастрофа и оба родителя насмерть разбились — и мать, и папа. Отец ведь всегда был человеком рисковым, торопливый был, гонял на своей машине под сто сорок километров в час. Я ему говорил, мол, батя, не гоняй ты так, а он мне отвечал, что, мол, времени мало, дел много, а расстояния большие — приходится спешить. Вот раз тормоза у него отказали, а он шел по трассе с огромной скоростью, вылетел на обочину и врезался в столб, машина взорвалась, оба погибли…

Слива прекратил рассказ, вытер пальцами глаза. Видимо, воспоминания давались ему нелегко. Антон молчал.

— Представляешь на каком нервяке я жил все то время после того как все погибли, — продолжил Слива, — и когда этот хлыщ меня еще с деньгами «кинул», я просто сорвался! Ведь эти деньги, что я хотел в танкер вбить, они же были еще теми, которые мама с отцом заработали. Я бы конечно, может быть, если бы у меня с нервами был тогда порядок, не взял бы карабин, не пошел бы долг требовать, а просто в суд обратился. Но у меня после гибели матери с отцом и Оленьки все из рук итак валилось, что ни сделка — то облом и убыток. А еще этот наглый хлыщ, которого я своим другом считал меня так «кинул»! Да и времена были такие — сам помнишь, «черный» капитализм — все вопросы решались с оружием. Я так думаю, меня просто хитро подставили. Кому-то и я, и Оля, и мать с отцом сильно мешали! Найти бы только кому мы мешали! Вот выйду на волю, найду кто это сделал и отомщу за все.

Антон Сергеевич промолчал, хотя и его душа внутри кипела. Он и сам с радостью отыщет того, кто истребил всю его родню и сам накажет!

— Но теперь-то у меня ничего нет, — сказал Слива, — все, что было нажито, конфисковали. Знаешь, честно, я вот проиграл деньги шулерам. И если бы убили бы меня блатные, я бы даже не расстроился. Нет у меня ничего на воле, нет, братан, я нищий бомж. И не добраться мне до того, кто меня подставил — руки коротки. И незачем мне выходить на волю, потому что не нужен я там никому!

— У тебя родная мать на воле умирает от рака, — напомнил Антон.

— Да, теперь, да, ты прав, теперь-то мне есть зачем жить, — согласился Слива, — теперь мне есть для чего жить и к чему стремиться. И ты понимаешь, что выхода другого, кроме как мне бежать отсюда у нас с тобой нет. Иначе мы опоздаем…

Антон Сергеевич еще десять минут назад убежденный, что помогать Сливе в побеге он не будет, уже сильно колебался.

— Ладно, — сказал он, — я подумаю над твоим предложением, задержусь еще на день и завтра тебе свое решение сообщу.

Слива радостно улыбнулся и стал жать и трясти руку Антона.

— Давай, братан, давай, — кивал он стриженой головой, — другого выхода у нас нет.

Антон Сергеевич и сам понимал это. Вошел надзиратель и Сливу увели обратно в зону. Антон же поехал в гостиницу обдумывать его предложение и к утру бессонной ночи решился.

 

5

Прошло какое-то время. Антон Сергеевич приехал на заброшенный песчаный карьер, который находился недалеко от Москвы. Приехал он рано утром и без водителя — сам сидел за рулем. Антон Сергеевич приехал на неприметных старых «Жигулях», одет был простенько. Остановившись, он вышел из машины и подставил лицо красным лучам восходящего солнца. На поле за карьером белой пеленой расстилался туман, было прохладно — как-никак конец октября. Антон поежился, взглянул на часы и юркнул обратно в теплую машину. До назначенного времени ждать оставалось минут десять, он повертел ручку радиоприемника, но ни на чем не остановился и выключил его. Задумался.

Вчера опять он ездил на кладбище и вглядывался в людей, изображенных на гравировках гранитных памятников — его мать, отца, сестру, дедушку и бабушку. Вспомнил, что когда он в первый раз приехал на кладбище, то увидел, что трава на могилках выросла почти по пояс, захоронение неухожено и запущенно. Эта неухоженность была объяснима — ведь Слива сидел в колонии, а больше и присматривать за могилами было некому. И тогда он взялся за это сам — ведь здесь были похоронены его родные люди. Жаль что пришлось вот так встретиться, да ничего не поделаешь.

Антон не отрываясь смотрел на лица матери и отца, которые улыбались с могильных камней и гадал — как бы сложилась его жизнь, если бы с самого детства он жил рядом с ними, чувствовал крепкую руку отца, сжимающую его маленькую ладонь, а мама обнимала бы его и прижимала к себе крепко-крепко, чего никогда не делала «тетя Маша». С той поры как Антон узнал о существовании своей настоящей семьи, он не мог больше называть эту женщину мамой…

А сестра. Антон не сводил с нее глаз. В отличие от гранитных плит отца и матери ее памятник был сделан убого, из дешевого материала, без гравировки. Из узенькой рамки с черно-белой фотографии смотрела на Антона симпатичная молодая женщина с приятной располагающей к себе улыбкой. Антону очень хотелось чтобы случилось чудо, чтобы эта женщина, его сестра вдруг ожила, подошла к нему сзади и сказала:

— Здравствуй, брат…

Но этого никогда не случится, потому что ее больше нет на свете. Антон ездил на кладбище часто, сам убирал мусор с могил, вычистил место захоронения, сам покрасил решетку. Он никому не хотел доверять той работы, которую хотел сделать сам для единственных родных ему людей.

А вот вчера, когда он в очередной раз приехал на кладбище, к нему подошел неопрятный мужчина лет пятидесяти — местный работник. Он некоторое время делал вид, что ковыряется с оградой соседней могилы, а потом подошел и спросил:

— Уезжали что ли куда-то?

— Почему вы так решили? — вопросом на вопрос ответил Антон.

— Просто за этими захоронениями никто лет пять не ухаживал, — ответил мужик, — вот с той самой поры как девушку похоронили, так никто и не ходил. Она сама, пока жива была, ходила сюда к родителям, я ее часто видел, а потом ее и саму привезли в гробу. А теперь вот вы появились и стали наводить порядок, я и решил, что вас не было в городе.

Антон Сергеевич решил не рассказывать кладбищенскому работнику всех перипетий своей жизни и поэтому ответил:

— Да, я далеко был, работал во Владивостоке. Не было возможности заглянуть на кладбище к родным — в Москве не бывал.

— М-м, — понятливо протянул старинный кладбищенский работник, — если хотите, я могу понаблюдать за могилками. По всему видно, что вы человек занятой. Ну, приплатите мне там долларов пятьдесят в месяц, я буду смотреть за ними.

— Нет, спасибо, я сам займусь, — отказался Антон Сергеевич.

Ему хотелось чтобы мужик ушел, но кладбищенский мужик никак не уходил. Наоборот, он подошел еще ближе и сказал:

— Когда эту женщину похоронили, все время к ней на могилу приходил мужчина, сидел подолгу возле нее, плакал. А потом и он пропал куда-то…

Антон Сергеевич кивнул, справедливо решив, что это приходил на могилу к сестре Слива, а потом его посадили и он ходить сюда перестал.

— Однажды сидел-сидел этот, глаза свои тер платочком, а очки свои положил на скамейке, — продолжил мужик, — они в траву упали, а он слепой, выйти не может, стал звать на помощь…

— Какие очки? — спросил Антон, поднимаясь от памятника Ольги, перед которым сидел на корточках. — От солнца?

— Нет, я ж тебе говорю, что от зрения, — сказал мужик, — слепой такой дядька, чернявый, жених этой женщины. Я подошел, нашел ему очки в траве, думал он мне даст на поллитру за помощь, а он мне — «спасибо» и пошел. Сразу видно интеллигент.

Антон Сергеевич почувствовал от кладбищенского работника устойчивый запах перегара. Сразу стала объяснима причина его разговорчивости и стремление любыми способами получить полтинник на бутылку.

— А кроме этого интеллигента сюда что больше никто не приходил? — спросил Антон Сергеевич.

— Я не видал больше никого, — сказал мужик, — может кто и ходил, я же здесь не сижу круглыми сутками, но я видел только этого очкарика, и то потому что он очки потерял. А ты случайно не брат этой женщины?

Антон Сергеевич растерялся и не знал что ответить, потому что в душе он считал себя братом Ольги, но формально не являлся даже дальним родственником. Поэтому он решил уклониться от ответа.

— А что это меняет?

— Да ничего, просто мне этот очкарик кое-что интересное сболтнул, а после этого больше и не появлялся, испугался, наверное, что расскажу я ее брату, что он сказал, — деланно равнодушно произнес мужик, — ладно, пойду я…

— Погоди, — остановил его Антон Сергеевич и полез в карман за бумажником.

Меньше сотни рублей у него не было и он протянул сотенную кладбищенскому работнику. Тот деньги взял, сунул их в карман замызганных брюк и сказал:

— Я за слова того очкарика не отвечаю, но он мне сказал, что брат этой женщины убил и отца с матерью, и саму его невесту…

— Как убил? Зачем?

— За наследство, — ответил мужик, — но я так понял, что этот очкарик и сам на это наследство нацелился, а вот не обломилось ему ничего, оттого очкарик и страдал. Но я говорю, что за слова очкарика не отвечаю. Что он сказал, то я и передаю.

— А больше ничего он не говорил?

— Больше ничего, — ответил кладбищенский работник, нетерпеливо теребя сотенную в кармане, — а разве этого мало?

Антон Сергеевич согласился, что этого не мало и мужик торопливо ушел, видимо стремясь как можно быстрее похмелиться. Было ясно, что он посчитал его тем самым братом, на которого наговаривал очкарик. Иначе кому еще его информация была бы интересна? Очкарик, вероятно, и есть это тот самый жених Ольги, который бросил ее, когда ее зарезали. Но почему он сказал что Слива убил родителей и Ольгу. Это предстояло выяснить, тем более, что ждать осталось недолго — Слива с минуты на минуту должен был появиться.

Антон, сидя в «Жигулях» и оглядывая окрашенные восходом песчаные сопки, вспоминал этот рассказ кладбищенского работника. Обвинение, выдвинутое женихом Ольги было серьезным, но принимать его во внимание стоило только в двух случаях — если сам сторож не приврал, чтобы заработать сотенную на опохмелку, и если жених Ольги от досады и горя не стал в своем воспаленном мозгу выдумывать обвинения в адрес иногда не очень тактичного Сливы. По крайней мере рассказ очкарика противоречил тому, что рассказывал в колонии Слива. Что случилось в то далекое время, когда погибла Ольга и родители, и когда Антон еще не знал о существовании своих родных, ему предстояло еще только узнать.

Часы на руке Антона пикнули, что означало, что время, которого он ждал, наступило. Пожелтевшее солнце слепило глаза, Антон Сергеевич поворачивал голову то налево, то направо, вглядываясь в пустынные окрестности, пока, наконец, из-за песчаного холма не появились две мужские фигуры и крадущимся шагом не направились к его машине.

— Почему их только двое? — встревожился Антон, спрашивая сам у себя. — Где третий?

Он вглядывался в движущие фигуры и не узнавал среди них Сливы. Мужчины подбежали к машине, рывком открыли двери с двух сторон и рухнули на задние сидения. Антон Сергеевич повернулся.

— Здорово, благодетель, — прищурился татуированный худощавый тип с татуированными веками и протянул для приветствия свою с синими перстнями руку, — меня Жупел зовут, а это Дохлый.

Антон молча кивнул, руку пожал. Второй — громила, который едва помещался в «Жигули» тоже сжал руку Антона. Он был угрюмым и молчаливым.

— Знаю, начальник, чего хочешь спросить, — сказал Жупел, — ты хочешь спросить куда делся Слива, за рывок с зоны которого ты, собственно и забашлял. В натуре, угадал?

— Угадал, — согласился Антон.

— Так твой корешок Слива от нас винта нарезал уже на подходе к Москве, — ответил Жупел, — сначала, в натуре, все шло как по маслу. Вертухай, которого братва «подмазала» из твоего подогрева, нос отворотил и мы за колючку выскочили.

— Слушай, — перебил его Антон, — а ты можешь рассказывать по взрослому, без этой изысканной фени.

— А че, в натуре, не понятно? — удивился Жупел.

— Я детдомовский, — ответил Антон, — вокруг меня с детства только на фене пацаны и изъяснялись, поэтому мне все понятно.

— А че тогда? — спросил Жупел.

— Не люблю, — ответил Антон Сергеевич.

Жупел презрительно сморщился, но совету внял. Как никак богатый «бобер» свой договор с ними выполнил. А состоял этот договор из следующих пунктов. За то, что блатные помогут бежать с зоны Сливе, с ним на волю пойдут еще и Жупел с Дохлым — мастера побегов, которые должны будут отдать Антону из рук в руки Сливу. Встретиться они должны были на условленном месте — как раз в этом песчаном карьере. Финансировал всю эту дорогостоящую операцию сам Антон. Но вот Жупел с Дохлым пришли, а Сливы вот нет.

— Мы ксивы… то есть поддельные паспорта получили у доверенного человека, когда с проводником из тайги вышли, — продолжил Жупел, — неделю жили у него в погребе, чтобы шумиха с нашим побегом улеглась пока нас по округе искали. А потом по-тихому перебрались на какой-то полустанок, взяли билеты в плацкарт и поехали в сторону Москвы. Само собой мы ехали по отдельности друг от друга, чтобы не спалиться. А когда под Москвой, как было условленно, вышли, то Слива из вагона не выполз. А поезд там стоял всего минуту, поэтому метаться по составу и его искать мы не могли.

— Куда же он делся? — спросил Антон Сергеевич.

— Хрен его знает, — ответил Жупел, — я был уверен, что он сюда на карьер выйдет. Он же знает об этой «стрелке», часы у него есть. Подождем его, может, опаздывает.

— А может менты его повязали? — предположил угрюмый Дохлый.

— С какого хрена его «вязать»? — ответил ему Жупел. — Документы в порядке у него были, да и не видел я никаких ментов в этом поезде. Это же обычный плацкартный беспредельный состав, а не какой-то фирменный скорый! Скажи, начальник, а Слива тебе на воле зачем был нужен?

— Это только мое и его дело, — хмуро ответил Антон.

— Ты не быкуй, — покачал головой Жупел, — я разобраться хочу почему он от нас сбежал и к тебе не вышел.

— Может еще выйдет, — с надеждой сказал Антон, вглядываясь по сторонам.

Но Сливы не было ни через полчаса, ни через час. Беглые уголовники в машине хмуро молчали, Антон Сергеевич думал о своем. Матери Сливы Марии Ивановне было все хуже и хуже, времени оставалось совсем мало, а Слива совершив с его, Антона Сергеевича помощью побег из колонии куда-то бесследно исчез. Или эти татуированные типы с уголовными мордами чего-то темнят и скрывают от него.

— А сами-то вы его случаем не убили по дороге? — спросил Антон, нащупывая в кармане куртки пистолет, который прихватил на эту встречу на всякий случай.

— Зачем нам нужен этот «кролик»? — возмутился Жупел. — Мы в натуре «забились» с тобой его из-за колючки достать и это сделали. Мы за этот побег не только перед тобой, но еще и перед нашей братвой и общаком, куда ты забашлял, несем ответственность. Мы же не фраера забубенные, над нами авторитеты еще есть, чтобы нам левого кидать. Но ты сам посуди, Слива же не пацан, чтобы мы его к тебе за ручку могли привести. К тому же мы с ним не из Сочей ехали, а с зоны спрыгнули. Одного из нас если бы накрыли и все бы спалились. Каждый за себя. Я тебе, в натуре, отвечаю, что Слива с самого начала не хотел к тебе идти — вот и весь расклад.

— C чего ты так решил? — спросил Антон Сергеевич.

— Слива твой баклан, врун и фармазон, каких я сам мало видел, — пояснил Жупел, — человек безо всякой совести и стыда. Он и тебя использовал, чтобы из зоны откинуться, а теперь ты ему на хрен не нужен.

— Ладно, ты поосторожнее в выражениях, — нахмурился Антон, — Слива мне почти как брат.

— Мое дело тебя предупредить, — сказал Жупел, — а твое решать — слушать меня или нет. Мы с Дохлым свое дело сделали, Слива на свободе, я так смекаю, что где-то в Москве. Денег у него немного, так что не ссы, скоро объявится. А нам пора валить уже в сторону — сколько можно ждать?

Жупел открыл дверь, вылез из машины, за ним поспешил и Дохлый. Оба уголовника быстрым шагом пошли в сторону трассы, а Антон Сергеевич остался стоять на месте. То, что Слива точно сбежал из колонии вместе с Жупелом и Дохлым, он знал точно, потому что к нему уже приходили из милиции и интересовались зачем незадолго до побега он приезжал в зону к Сливе. Антон Сергеевич сумел отовраться и от него отстали.

Конечно, он и сам не хотел сначала, когда начал готовить побег, чтобы вместе со Сливой с помощью его же денег из колонии бежали еще и два рецидивиста. Но таково было условие человека с помощью которого этот побег и прошел без сучка без задоринки и с которым его свел старинный знакомый, можно сказать друг детства, тоже как и Антон детдомовец Витька, а ныне уголовный авторитет по кличке Арбуз. Если бы Антон Сергеевич не знал Витька-Арбуза с малых лет, не бегал бы с ним ловить рыбу на пруд и не играл в одной команде в футбол, то вообще вряд ли бы этот побег удалось бы провернуть, потому что без Витьки он никак не нашел бы того самого «человека», который помог им с побегом. Антон Сергеевич так и не понял кто был этот человек — то ли уголовный авторитет, то ли милиционер, то ли представитель власти, но условия он поставил жестко — со Сливой на волю пойдут Жупел и Дохлый.

Арбуз сумел убедить Антона, что один Слива далеко не уйдет, его моментально поймают по неумению скрываться от хвоста, а у Жупела уже два побега на счету, он мастер в этих делах, да и Дохлый пригодиться со своим немеренным здоровьем. Если надо, он и Жупела, и Сливу на руках донесет хоть до самой Москвы. Мало ли что может случиться в лесу — от вывихнутой ноги до змеиного укуса. Антон Сергеевич с доводами Арбуза согласился и денег на побег дал. Но почему Слива скрылся от Жупела и Дохлого? Возможно, он просто их недолюбливал или побаивался.

Но тогда все равно в этом случае он должен был бы выйти в условленное время в назначенное место. А он не вышел. Может быть, он увлекся в поезде какой-нибудь женщиной и проехал с ней прямо до Москвы? И до сей поры у нее гостит. Все-таки человек столько времени женщин не видел — потерял осторожность и бдительность? Если случилось именно так, то Слива его в Москве найдет непременно — он же сам в зоне мечтал увидеть свою родную мать «тетю Машу», поговорить с ней перед ее кончиной. Так что Слива объявится. Антон Сергеевич, успокоенный своими умственными выводами, развернул машину и поехал в сторону Москвы.

Но ни через неделю, ни через две Слива в поле зрения Антона Сергеевича так и не появился. И тогда Антон решил разыскать его сам.

 

6

Но как найти человека в многомиллионном городе? Антон Сергеевич даже не знал фамилии, под которой продолжил свое существование его полный тезка Сливянский, потому что того человека, который подделывал новые документы для Сливы, он в глаза не видел. Всеми подобными вопросами, выходящими за допустимые рамки закона занимались люди, Антону незнакомые.

Но даже если бы Антон Сергеевич и знал новую фамилию Сливы, то какой был бы с этого прок? Вряд ли Слива прописался под этим именем куда-либо в общежитие или же встал на регистрацию, потому что Арбуз обещал, что поддельные «корочки» будут такие — ни один мент не придерется.

В милицию, естественно, Антон Сергеевич для поисков Сливы обращаться не стал, обратился за помощью к Арбузу. «Авторитет» пообещал, что его ребята посмотрят по ночным клубам и казино, но сразу же добавил, что найти Сливу таким образом — один шанс из тысячи.

— Бесполезно это, — добавил он напоследок уходя из ресторана, где они встретились с Антоном, — даже сложнее, чем найти иголку в стогу сена. Я думаю, что Слива или сам тебя найдет, когда в деньгах поиздержится, или засветится где-нибудь через пару месяцев.

«Через пару месяцев мать может умереть, — подумал Антон, — а я ей обещал, что привезу его на свидание к ней». Но говорить этого «авторитету» он не стал. А Арбуз был такого склада человек, что нос свой во все дыры не совал. Он даже перед подготовкой побега не поинтересовался зачем Антону вытаскивать из-за колючки какого-то фармазона по фамилии Сливянский.

— Надо, так надо, — коротко ответил он, когда Антон Сергеевич изложил ему свою просьбу, — сделаем. Лишь бы деньги у тебя не кончились.

И вот прошло уже около трех недель с того момента как Антон Сергеевич и Слива должны были встретиться на песчаном карьере. Слива так и не появился и Антон уже потерял надежду, что сможет его отыскать. Мать при каждом его визите в больницу спрашивала — нашел ли он ее сына? Антону приходилось врать, что не нашел. Он ведь скрыл от нее, что Слива сидел в колонии и что он его оттуда вытащил. Мать представляла Сливу доктором наук, или знаменитым музыкантом, или удачливым бизнесменом, но никак не бандитом.

По прошествии трех недель после сорванной встречи на карьере с самого утра к Антону в офис позвонил Арбуз.

— Нашелся твой фармазон, — поведал он Антону, — он у чеченов в плену и они хотят получить за него сто тысяч зеленых.

— Что? — растерялся от неожиданной вести Антон Сергеевич. — Как он попал к чеченам?

— Этого я не знаю, — ответил Арбуз, — знаю только, что Слива сейчас сидит на цепи в подвале и чечены спрашивают — будешь ли ты его выкупать или же им освобождать место для другого заложника, а его убить?

— Мне нужно сначала Сливу увидеть, убедиться, что он жив и здоров, — стараясь не терять самообладания, сказал Антон, ошарашенный новостью.

— Тебе почту сегодня приносили или еще нет? — поинтересовался Арбуз.

— Пока еще нет, — ответил Антон Сергеевич.

— Они тебе кассету послали, — сказал Арбуз, — вставишь в видик и все узнаешь.

— А ты откуда узнал, что Слива у чеченов и сколько денег они за него хотят? — спросил Антон.

— Весь город уже знает, что я твоего Сливу ищу, — ответил Арбуз, — поэтому чечены и вышли на меня, думали что это мне Слива нужен. Я ими сказал, что это твой интерес.

— Откуда они вообще взялись эти чечены?

— Они ни откуда не взялись, они всегда тут в Москве были, — ответил Арбуз, — и поверь моему опыту, с этими чеченами лучше никаких переговоров лучше не вести. Если они сказали заплатить сотню, нужно платить, иначе завтра они еще цену поднимут, но Слива будет уже без ушей.

— Я, Витек, человек, конечно, состоятельный, — сказал Антон Сергеевич, — но не настолько, чтобы достать из кармана и выложить сто тысяч долларов.

— Смотри, твое дело, — ответил Арбуз, — ты меня просил Сливу найти, я тебе его нашел, а дальше поступай как знаешь.

С этими словами Арбуз повесил трубку. Антон Сергеевич вызвал секретаршу с почтой, которая принесла ему кипу газет, писем и, действительно, небольшую бандероль. Когда секретарша ушла, Антон распаковал бандероль, достал кассету и торопливо поставил ее в видеомагнитофон.

На экране сначала появился какой-то темный подвал, освещаемый лампой видеокамеры, а потом возникло обросшее щетиной лицо Сливы. Выглядел он жалко, сидел на корточках на фоне какой-то грязной кирпичной стены, прикованный цепью за шею, как собака. Для начала откуда-то сбоку нога в кроссовке и спортивных штанах врезала Сливе по подбородку и тот завалился на бок.

— Вставай, собака! — грозно приказал голос с характерным акцентом. — Быстро!

Слива поспешил повиноваться, сел на четвереньки и стал торопясь говорить прямо в объектив камеры:

— Антон, братишка, выручай меня, пожалуйста! Кроме тебя у меня никого и нет! Если ты за меня не заплатишь, столько, сколько они хотят, меня убьют и мама меня никогда не увидит! Прости меня гада, что опять я попал в такую ситуацию! Я хотел к тебе придти на встречу, как договаривались, но не смог. Я потом тебе расскажу в чем дело. Выручи меня, Антон, я тебя всю жизнь не забуду, я буду всю жизнь на тебя пахать бесплатно, только помоги!

Нога в кроссовке снова ударила Сливу по лицу, он опять завалился на бок и тот же голос с акцентом добавил:

— Смотри, Антон Сергеевич, в милицию не обращайся, а то зарежу его, как барана.

На этом запись обрывалась и синее поле равнодушно повисло на экране телевизора. Антон Сергеевич присел за свой стол и задумался. Как Слива оказался у чеченов? Может быть, они сняли его по пути из колонии прямо с поезда? Узнали, что Антон за побег Сливы заплатил немалые деньги и решили перехватить его по пути и на этом еще неплохо заработать. Только откуда чечены могли узнать когда и на каком поезде поедет Слива? Значит, кто-то из участников «досрочного освобождения» проболтался, решил продать информацию. Этим «кем-то» мог быть кто угодно, начиная с Жупела, продолжая Арбузом и заканчивая тем самым человеком, с которым Антон договапривался о побеге.

Антон не знал что ему делать дальше — кассета была у него, но никакой другой информации не было. Ответ пришел сам собой — зазвонил телефон и секретарша Белла сообщила, что звонит мужчина с акцентом, который отказался представиться. Антон сразу же понял, что это звонит похититель и попросил соединить.

— Антон Сергеевич? — вежливо осведомился кавказец.

— Он самый, — ответил Антон, — а я с кем говорю?

— Это не имеет значения, — ответил кавказец, — вы посмотрели кассету?

— Посмотрел.

— Вам нужен этот человек?

— Пока не знаю, — Антон не спешил открывать все свои карты.

Кавказец выдержал паузу и сказал:

— Мы знаем, что он вам нужен. Вы даже организовали его побег из колонии около месяца назад и профинансировали эту операцию.

— Откуда у вас такая информация? — спросил Антон Сергеевич все больше и больше подозревая в связи с чеченами «друга детства» Витька.

— Это не важно, — ответил кавказец, — важно только то, что Слива вам нужен на свободе живым и здоровым. Я ведь не спрашиваю вас зачем вам нужен этот баран. Просто я знаю, что он вам нужен. А наша цена за его свободу всего сто тысяч долларов наличными. Завтра.

— Я не олигарх и не ношу сто тысяч в кармане, — ответил Антон Сергеевич, кроме того, мне кажется, что вы слишком много хотите за «барана».

— У нас не рынок и назначенную цену мы не снижаем, — ответил кавказец, — или вы будете платить, или мы его ликвидируем?

— Мне нужно подумать, — сказал Антон.

— Сколько?

— Сутки.

Кавказец помолчал и согласился, обещав перезвонить через сутки. Он положил трубку, Антон Сергеевич зашел в закуток отдыха за кабинетом, присел в свое кресло и сам налил себе крепкий кофе. Стал размышлять.

Чечены знают о том, что он вытащил Сливу из зоны, поэтому в зону подозрения, как ни крути, попадает Арбуз. Витька и раньше был двуличным, хитроумным, жадным до денег — во всех ситуациях старался прикрыть только свою задницу.

Как-то в ранней юности, когда они вместе учились в ПТУ, на танцы к ним в училище пришел какой-то местный «уголовник» по кличке Танкист, только что освободившийся с малолетки. Антон и Арбуз и тогда были парнями не слабыми, имели авторитет, поэтому когда этот самый Танкист стал задираться в туалете на их друзей просто наваляли ему по мордасам и выбросили вон.

Через пару дней Антона, когда он шел вечером с работы с вокзала, где разгружал вагоны подрабатывая, его поймали пятеро татуированных корешей Танкиста и сильно избили. Арбуз тогда ахал и охал, а Антону и в голову не пришло, что о том, где Антон работает и когда ходит с работы было известно одному только Витьку. Сам же Арбуз пришел в общежитие назавтра днем в рваной рубахе и долго умывался, сплевывая кровь изо рта, рассказывал, что его тоже начали бить дружки Танкиста, но он вырвался и убежал.

Антон поверил тогда и не придал значения тому факту, что светлым днем обычно шпана сидит дома и не устраивает драк. И, кроме того, даже не вспомнил о том, что у Арбуза всегда сильно кровоточили десны, поэтому имитировать разбитые губы ему было проще простого.

Тогда он поверил Витьку на слово, а уже через пару недель Арбуз в компании того самого «уголовника» Танкиста и его друзей ограбил какой-то ларек и отправился вместе с ними туда, откуда тот только что прибыл — на малолетку.

Антон сопоставил упущенные им ранее факты и неожиданно понял, что «друг Витек» его просто продал тем парням, что его избили, для того, чтобы они его самого не трогали. Сильно тогда Антон разозлился на Арбуза, точно набил бы ему тогда морду, да к тому времени Витька уже упрятали за колючку.

А потом они больше не встречались, время понемногу стерло все обиды и поэтому когда почти через двадцать лет они случайно столкнулись в ресторане, общей радости не было предела.

Поскольку друзей в криминальном мире у Антона больше, кроме Арбуза не было, а Витек к времени их встречи уже занимал в уголовном мире Москвы почетное место, то Антон Сергеевич и обратился к нему с просьбой помочь организовать побег Сливы из мест заключения. Возможно, Витек и не при чем был в ситуации с похищением Сливы чеченами, но проверить это Антон Сергеевич пока никак не мог.

Конечно, он мог обратиться в милицию. Он знал достаточно прецедентов, когда в подобной ситуации людей его круга, взятых в заложники, спасли именно менты. Но у чеченов находился на цепи в подвале не законопослушный гражданин, а беглый заключенный Слива и если милиция даже и освободит его, то начнет копать и дальше, «тянет-потянет» и вытащит на свет то, что именно Антон Сергеевич помог Сливе и еще двум рецидивистам бежать из колонии. А вот этой огласки Антон по понятным причинам не желал, поэтому в милицию и не обратился. У него оставался только один выход чтобы вытащить Сливу — заплатить вымогателям деньги.

С появлением у Антона неожиданной «родни» в лице Сливы, появилось и достаточно много проблем. Он даже не успевал заниматься делами своей фирмы, отчего в них появился некоторый перекос в сторону убытков. А теперь еще предстояло выкроить где-то сто тысяч долларов. Он стал просматривать документы, чтобы без убытков для производства «выдоить» нужную сумму и в это время секретарша сообщила ему о приходе Витька-Арбуза.

Антон Сергеевич решил не подавать вида, что он подозревает его в связи с чеченами, предложил Арбузу присесть и заказал секретарше сварить кофе. Витек втиснул свою грузную фигуру в кожаное кресло, закинул ногу на ногу и сказал:

— Я выяснил у братков каким образом Слива попал в плен к чеченам.

Антон Сергеевич изобразил на лице искренний интерес — ему и правда было любопытно что же расскажет ему Арбуз.

— Короче, дело обстояло так, — начал Витек, — на территории, которую крышует бандитский «бригадир» по кличке Гриша, недавно появился какой-то «крендель», который наехал на магазин и сказал, что с этой минуты этот магазин будет платить ему проценты с выручки. Потом этот залетный избил хозяина магазина — какого-то азера и отобрал у него всю дневную выручку. Запугал азера известными воровскими именами и ушел. Потом повторил все это в другом районе. Братки Гришины, естественно, обращаться в ментовку не стали, начали искать этого «кренделя» своими силами. Он попался глупо — забил стрелку с братвой, пришел один с какой-то «пукалкой» и начал пальцы гнуть. Его, само собой, скрутили и хотели утопить в водохранилище. Ноги в таз, туда же цемент и прощай Слива. Но он начал орать, что за него дадут выкуп. Братки его информацию проверили, узнали, что он недавно бежал, факты сопоставили и решили, что он не врет. Но поскольку эта группировка выкупами не занимается, то они продали его по «оптовой» цене чеченам.

Антон Сергеевич почесал нос. Что-то никак не вязался в его мозгу тот забитый блатными Слива, с которым он познакомился в колонии, с тем бесстрашным суперменом, грабящим магазины, о котором ему поведал Арбуз.

— Если бы Гриша раньше со мной связался, — покачал головой Арбуз, — то я бы сумел с ними добазариться, но они тогда не знали, что я его ищу. А когда до них моя малява дошла, они мне передали как дело было и что Слива уже у чеченов.

Антон Сергеевич старался не показать своим видом, что он не верит ни единому слову Арбуза. Но правду он мог узнать только встретившись и поговорив со Сливой. Поэтому он спросил:

— Ты-то сам чего мне посоветуешь делать?

— Я не знаю зачем тебе понадобился этот фармазон Слива и знать этого не хочу, мне своих проблем хватает, — ответил Арбуз, — я пришел тебе всю эту байду рассказать, потому что ты меня, в натуре, чувствую, подозреваешь что я в одной упряжке с чеченами работаю. Но это не так. Я с тебя деньги за работу взял и сделал все, о чем ты просил. Так?

— Так, — согласился Антон Сергеевич.

— А в том, что твой Слива сорвался от Жупела с Дохлым, чтобы в Москве на чужой территории рэкетом заниматься моей вины, согласись, нет. Поэтому посоветовать тебе могу только одно — заплати чеченам, если Слива тебе нужен настолько, чтобы сотню отстегнуть и не плати, если он тебе не нужен.

С этими словами Арбуз поднялся с кресла, потянулся и вышел прочь из кабинета. Антон Сергеевич хлебнул свой остывший кофе, вскочил с места и стал нервно метаться по кабинету. Конечно, ему не хотелось отдавать свои заработанные адским трудом сто тысяч долларов для того чтобы спасти в очередной раз какого-то Сливу. Да просто у него не было в кармане этих ста тысяч! Их придется собирать, брать в долг у знакомых, снимать с производства. Все это не лучшим образом скажется на работе его предприятий. Но, в конце концов, для чего же он тогда зарабатывает деньги?

Но если он не увидит Сливу, то никогда не узнает правду о том, как Слива попал в плен, никогда не сможет убедиться в том, что Арбуз снова предал его. Он никогда не узнает как погибли его родные отец и мать и кто убил его сестру Ольгу. И, наконец, он не выполнит последнюю просьбу женщины, которую всю жизнь считал своей матерью — она хотела в последний раз увидеть своего родного сына. Он просто обязан был освободить его. А сто тысяч? Да фиг с ними, он себе еще сто раз по столько же заработает!

 

7

— Антон, братишка, ты спас меня опять, — все не унимался в машине опьяненный освобождением Слива.

От него жутко воняло несвежим бельем, клочковатая борода торчала в разные стороны, в волосах запуталась солома и куриный помет. Антон Сергеевич был сдержан. Напряжение последних дней дало себя знать, когда все осталось позади. Он до последнего момента ожидал, что чечены на передаче начнут стрельбу. Но этого не случилось. На мосту через мелкую пересохшую речку они вытолкнули из машины Сливу, с ним вышли еще двое. К ним подошел Антон Сергеевич с дипломатом полным денег. Чечены, лица которых были скрыты густой черной порослью и надвинутыми на глаза спортивными вязаными шапочками, быстро пересчитали деньги, юркнули в машину и уехали, оставив на мосту Антона и Сливу.

В этот момент Антон только и заметил, что его спина совершенно взмокла от пота, хотя была уже осень, а он был только в рубашке и расстегнутом на все пуговицы пиджаке. Под пиджаком в кобуре — Стечкин с полной обоймой. Слава богу он не пригодился. Лучше иметь пистолет и не стрелять из него, чем не иметь пистолета, когда нужно выстрелить. А Слива все тараторил и тараторил. Антон Сергеевич слушал его вполуха, сам сидя за рулем своего «Мерседеса».

— Антон, я же отработаю все деньги, которые я тебе должен, — убедительно обещал Слива, — я клянусь своим здоровьем, что пока все до копейки тебе не отдам, не успокоюсь.

— Как ты к чеченам попал в подвал? — спросил Антон.

— Кто-то сдал меня, — ответил Слива, — я так полагаю, что Жупел с Дохлым, блатные в общем. Я еду в поезде, а со мной в купе девушка такая симпатичная попалась. Всю дорогу я ее уламывал, а она ни в какую. И вот уже перед Москвой она сама мне предложила, мол, пойдем в тамбур, покурим. И сама так загадочно улыбается, что я подумал — все, «сломалась». Пошел с ней в тамбур, мы как раз притормозили на каком-то полустанке. Только закурили, она достала баллончик с газом, да как прыснет мне в лицо. Я ей кричу, ты, что, сука, мол, сделала! А меня в это время по горбу чем-то тяжелым сзади как огрели, дверь открыли и из вагона вытащили. Стали избивать, я сознание потерял, а очнулся уже в подвале.

— Так, значит, до Москвы ты так и не доехал? — спросил Антон.

— Не доехал, прости, — искренне покаялся Слива, — увлекся сукой этой молодой, а она меня чеченам сдала. Если бы я доехал, ты думаешь я к тебе бы не пришел? Сам знаешь как я свою мать хочу увидеть! Я из-за этой встречи из зоны «салом пятки намазал», сбежал, жизнью своей рисковал. Рассказать как мы из зоны уходили, как нам собаки-менты на пятки несколько раз садились, мы думали — все, каюк! Ты не поверишь — еле-еле спаслись! А в реке перевернулись с лодки…

И Слива опять стал торопливо рассказывать как они шли через тайгу, как в назначенном месте взяли лодку с припасами и гражданской одеждой и потом под покровом ночи спускались вниз по реке, а днем в кустах спали по очереди, кусаемые комарами и всякой мошкарой. Но Антон его слушал вполуха. Было ясно, что кто-то ему врал — то ли сам Слива, то ли Арбуз. И в этом Антону еще предстояло разобраться. Думая о своем, он не заметил, что Слива его уже несколько раз о чем-то настойчиво спросил.

— Что? — повернулся к Сливе Антон.

— Ты заснул что ли?

— Нет, просто задумался…

— Я говорю, когда мы к матери-то моей поедем? Я хочу прямо сейчас ее навестить!!! Я итак долго ждал!

— Ты на себя посмотри, — ответил Антон, — не стриженный, небритый, в волосах куриный помет и солома, свитер порванный во многих местах, обувь каши просит. Погоди, вот приведем тебя в порядок и сразу поедем.

— Да, ты прав, братишка, — согласился Слива, — а-то и правда еще испугается она меня. А скажи, мы ей будем говорить, что я тюрьме сидел? Давай, не будем. Она же расстроится. Она же, ты говорил, мечтала, что я буду счастливым, давай сделаем видимость хотя бы, что я преуспевающий бизнесмен, ладно? Ты мне поможешь в этом? Приодеться там, автомобиль какой-то, чтобы я сам к матери под окна приезжал? Не, не покупать, а так дашь мне напрокат, я к ней буду ездить. А потом, ну, когда уже не нужно больше будет пыль в глаза пускать, я все тебе верну…

Антон Сергеевич едва заметно кивнул, соглашаясь со словами Слива. По правде говоря, он и сам об этом думал.

— Ты не думай, что я на твоей шее собрался сидеть, — продолжил Слива, — мне самому знаешь как в душе неприятно, что ты чтобы меня освободить уже столько денег отдал. Я тебе все верну до копейки, гадом буду! Заработаю!

— А что ты делать-то умеешь? — с нескрываемой иронией спросил Антон.

Слива замолчал, насупился, но длилось это недолго.

— Зря ты так, братишка, — сказал он, — я ведь с отцом в его фирме работал. Возглавлял коммерческий отдел, а когда родители погибли, то мне пришлось возглавить фирму и самому уже «рулить». Ольга тогда училась в институте, я ее содержал, она, как сыр в масле каталась. Все было нормально, мы развивались, но потом вдруг случилась черная полоса. Олечку убили, меня посадили с конфискацией всего имущества. Я же тебе говорил, что кто-то явно хотел всю нашу семью изничтожить. У меня есть кое-какие догадки на этот счет, я попозже с тобой поделюсь.

— Да, это не короткий разговор, — согласился Антон.

— Ну, блин, — продолжил Слива, оглядываясь по сторонам, — всего ничего меня не было, а как все изменилось! Когда-то и я по этим улицам ездил на иномарке, у меня «БМВ» был… О, смотри-ка, новое казино построили, а у меня и пятака нет, чтобы поставить на «зеро».

— Ты что, нигде никаких заначек не оставил? — спросил Антон Сергеевич, которого уже сильно утомила болтовня Сливы.

— Я же не думал, что эта сука за мои же деньги, которые я у него отнял на меня в ментовку побежит заявлять!!! — разгорячился Слива. — Я же работал и в тюрьму не собирался! Зачем мне заначки?

— Ладно, успокойся, вырулим мы ситуацию, — сказал Антон Сергеевич, — я тебя к себе возьму на работу. Посмотрим что ты умеешь.

— Возьмешь? — оживился Слива. — Вот спасибо, братишка, вот удружил! Я через задницу вывернусь чтобы тебе деньги вернуть! Ты посмотришь!

Антон Сергеевич глянул в зеркало заднего вида и заметил, что Слива действительно рад. Он даже заерзал на сидении от восторга, что будет работать в фирме Антона.

— Я еще раскручусь, вот увидишь, — радостно улыбался он.

«Хорошо бы», — подумал Антон Сергеевич и развернул машину к подъезду своего дома. Он решил приютить первое время Сливу у себя в квартире, чтобы назавтра отмыть его, побрить и подстричь в парикмахерской, приодеть и потом устроить его первое свидание с матерью.

 

8

После освобождения из чеченского плена, назавтра же днем подстриженный, побритый и надушенный дорогим одеколоном Слива уже стоял перед огромным зеркалом в дорогом бутике. Он поправлял на себе обновки, которые ему только что купил Антон Сергеевич. Стоящие рядом усталые продавщицы держали на руках еще пару курток, которые еще не мерил и поэтому не успел забраковать Слива. Антон купил ему все, что было нужно, чтобы сделать из зека Сливы приличного человека — от носков до заколки галстука в тон его итальянскому костюму.

— Ну, братан, ну ты человек, — говорил Слива, — сколько живу, а такого как ты не встречал. Я все тебе отдам, все до копейки.

— Ладно тебе, — устало произнес Антон Сергеевич, — лучше побыстрее выбирай куртку, я итак уже тут из-за твоих примерок два лишних часа потерял.

— Я же к матери еду, — ответил Слива, — мне нужно выглядеть хорошо.

Он повернулся перед зеркалом и остался доволен своей салатового цвета курткой.

— Ну, что пойдем? — предложил Антон.

— Ты расплачивайся, а я поду «коня привяжу», — сказал Слива и обратился к продавцам, — девушки, а где тут у вас гальюн?

— Что? — не поняв, что имеет в виду покупатель, переспросила белокурая нимфетка, похожая на манекен.

— Ну, пописать тут где-то у вас можно? — конкретизировал вопрос Слива.

— Через служебный вход пройдете и третья дверь направо, — ответила девушка, часто заморгав длинными ресницами.

— Спасибо, — сказал Слива и кивнул Антону, — давай, подожди, я сейчас, только отолью.

Он направился к служебному выходу, а Антон Сергеевич достал банковскую карточку и подошел к кассе чтобы расплатиться. У самой кассы он остановился и задумался.

— Антон Сергеевич давайте вашу карточку, — улыбнулась администратор, которая знала своего постоянного покупателя.

— Погодите, я сейчас вернусь, — бросил Антон, сунул карту в карман и рванул за Сливой в служебный вход.

Природная интуиция настойчивым молоточком долбила ему в мозг, что выпускать из виду Сливу сейчас ему не надо было бы. Поэтому он и решил его проконтролировать. Служебный туалет был заперт изнутри, там кто-то сопел и Антон с облегчением вздохнул. Ему отчетливо показалось минуту назад, что Слива захотел от него сбежать, но оказалось, что он действительно пошел в туалет. Внутри туалета смыли унитаз, Антон повернулся и быстро пошел в торговый зал — ему не хотелось, чтобы Слива увидел, что он его сторожит. И вдруг в туалете женский голос негромко и эротично запел:

— А я так летела, а я залетала…

Антон Сергеевич остановился и резко обернулся. Щелкнула защелка, из туалета вышла приятной внешности женщина, поправляя на себе юбку и смутилась, увидев в полутемном коридоре незнакомого мужчину богатой наружности.

— У вас тут еще один туалет есть? — торопливо спросил Антон Сергеевич.

— Нет, другого нет, а идите в этот, он уже освободился, — ответила женщина.

— А там больше нет никого? — спросил Антон. — В туалете?

— Что вы имеете в виду? — справедливо возмутилась она. — Я порядочная женщина!

И Антон Сергеевич понял, что в своих догадках он не ошибся — Слива сбежал. Он рванул по коридору к выходу на улицу. Навстречу ему попался пожилой охранник с окровавленным носом. Он шел покачиваясь от стены к стене прямо ему навстречу. Увидев Антона, охранник испуганно отступил, но тем не менее встал в боксерскую стойку.

— Где мужчина в салатовой куртке? — спросил Антон.

— Не подходи, — засопел кровавыми соплями охранник, — я мастер спорта!

— Где тот о ком я тебя спрашиваю? — рассердился Антон.

— Он сбежал, но ты не сбежишь! — не слишком уверенно произнес охранник.

Времени у Антона не было совсем — еще пара минут пререканий и Сливу будет уже не догнать. Антон Сергеевич сделал вид, что уходит, повернулся кругом и засеменил ко входу в торговый зал, где уже столпились продавщицы. Охранник настиг Антона и схватил за плечо. И тогда Антон развернулся и с правой руки с разворота кулаком ударил «мастера спорта» туда же куда двинул его и Слива — прямо в нос.

— А-а-а, — завопил охранник и сел на попу на полу.

Антон Сергеевич перескочил через него и рванулся к приоткрытой двери. Дверь вела в какие-то незнакомые проулки и Антон просто рванул вперед. Ему показалось, что впереди замелькала салатовая куртка Сливы. Он прибавил ходу, рванул, как спринтер. Пожалел, что не бегал по утрам — дыхания не хватало. Но, видимо, и Слива тоже уделял физподготовке не слишком много времени, к тому же он еще не заметил, что за ним гонятся, поэтому спокойно трусил по направлению к оживленной улице, виднеющейся среди деревьев.

Антон стал уже настигать его и Слива, услышав за спиной топот, оглянулся. Он попытался сбежать, метнулся в сторону, но Антон был расторопнее, прыгнул, толкнул руками и сбил его с ног. Они оба — двое прилично одетых дядек упали на грязную дорогу, засыпанную жухлыми листьями, залитую грязной водой и стали валяться, мутузя друг друга. Антон Сергеевич был тяжелее, видимо оттого, что лучше питался последнее время, а силы Сливы подкосили зона и чеченский плен. Поэтому Антон вскоре подмял Сливу под себя и уселся верхом.

— Ты чего… побежал… а? — спросил он тяжело дыша.

— Да пошел ты, придурок, знаешь куда? — ответил Слива так же тяжело дыша. — В задницу!

— А как же мать?

— Какая мать? — расхохотался Слива. — Ермишкина Мария Ивановна? Ты что, всерьез решил, что я тебе поверил, что я Ермишкин? Ха-ха-ха, придурок! Ты больной на голову, понял? Это ты, ты Ермишкин, а я, я Сливянский! Я Сливянским родился и Сливянским умру! Пошел ты со своей матерью к другой такой-то матери!

Антон Сергеевич не удержался и со всего маху треснул Сливу по физиономии. Голова его мотнулась в сторону, но Слива снова захохотал.

— Ты просто дурак, Антон Сергеевич!!! — сказал он. — Я обул тебя, как пацана! Водил за нос, как придурка! Это ли не доказательство, что не я, а ты и есть безмозглый сын безмозглой уборщицы!

— Что? — рассвирепел Антон, схватил Сливу за грудки и стал сильно трясти. — Что ты сказал?

В это время проходящие мимо два крепких и слегка подвыпивших мужика остановились и один из них спросил:

— Эй, мужики, вы чего с ума сошли!

— Парни, помогите! — заверещал Слива. — Он жену мою склонил к сожительству, сволочь, а я не могу с ним справиться — здоровый гад! Он начальник у моей жены, заставил ее с ним спать на работе, а сам теперь меня же еще и бьет, чтобы я не лез!

Антон Сергеевич растерялся, оправдываться было глупо, а перекричать Сливу не было никакой возможности и поэтому он ему еще раз двинул в ухо.

— Эй, ты, кончай! — сказал один из мужиков, приближаясь.

— Ребята проходите, это не ваше дело, — сказал им Антон.

Но тут второй из мужиков сзади схватил какую-то толстую и грязную палку и с криком: «Наше, бля!!!» с силой опустил ее на голову Антону. Слива, воспользовавшись моментом, вывернулся, спихнул с себя Антона, вскочил на ноги и ударил его по лицу ногой.

— А-а, — закричал он, — нашлись добрые люди! Будешь знать как мою жену хватать за сиськи, гад!

— Дай ему еще, — предложил тот, что был с палкой.

Сливу уговаривать не пришлось, он опять замахнулся ногой, но Антон подкатился в его сторону и сшиб Сливу с ног. И тогда в драку с остервенением вмешались оба мужика и кинулись на Антона. С яростью оскорбленного мужского самолюбия, воодушевленные мужской солидарностью и ненавистью к растлителям жен, они стали избивать Антона ногами, кулаками и палкой. Слива вскочил с земли и стал кричать, пиная Антона:

— Мы с женой жили душа в душу, пока этот не появился! Откуда такие только берутся?

— У меня тоже! Один! К жене! Клеился! — на выдохе, чередуя слова с тяжелыми ударами, говорил тот, что был с палкой. — Я! Ему! Ребра! Переломал!

Где-то невдалеке послышалась милицейская сирена и вся троица, не сговариваясь бросилась в одну сторону, оставив бездыханное тело Антона валяться на земле.

 

9

Антон сидел дома на кухне, прикладывая полотенце со льдом попеременно то к правой, то к левой затекшим и посиневшим скулам. Сидел и вспоминал свой диалог со Сливой, который состоялся буквально за два часа до того как Слива нагло обманул его и сбежал из магазина. Слива в то утро поглощал яичницу с ветчиной и помидорами так, что хрустело за ушами, а Антон решил рассказать ему о том разговоре, что состоялся у него на кладбище с похмельным работником.

— Я тут недавно был на могиле у родителей и Ольги, — сказал он.

— Ну-ну, — заинтересованно спросил Слива набитым ртом.

— Встретился мне там один интересный дядька, — продолжил Антон Сергеевич, — местный смотритель. Рассказал мне любопытную историю.

— У, — ответил Слива, работая челюстями.

— Говорил, что ты на могилу после похорон Ольги никогда не приходил…

Слива приостановил жевание, а потом с силой протолкнул в себя все, что было у него во рту.

— А он знает приходил я или нет? — возмущенно спросил он, когда пища упала в пищевод.

— Знает, — подтвердил Антон Сергеевич, — об этом любому догадаться не трудно. Могилы деда, бабушки, отца и матери в граните, а у Ольги могилка вообще неухожена, как будто ее закопали и забыли о ней.

Слива потупил взор, положил вилку и сказал:

— Правда все это, братишка. Я с детства кладбищ боюсь. Раз шли с пацанами мимо кладбища вечером в детстве, выскочила собака, я чуть не сдох от страха. Не был я на кладбище после похорон Ольги, это ты прав. И у родителей не бывал, такой я гад. Ведь могилы всей нашей родне делала сестренка. Я ее просил, чтобы она этим занималась, я не мог. Денег ей давал сколько нужно, она знала, что у меня при виде крестов этих, решеток оград припадки начинаются. Она не боялась, поэтому она все делала. Ну, прости, братишка, гад я такой. Я же тебе говорил, что как они все погибли у меня душа ни на месте была, не мог я к ним на кладбище ходить, сам бы там повесился на суку от тоски.

— Ладно, — кивнул Антон, — еще мне тот сторож рассказал, что разговаривал как-то после похорон Ольги на могиле с ее женихом и тот ему рассказал, что якобы ты сам всю семью и родителей, и Ольгу на тот свет отправил.

Антон Сергеевич решил спросить Сливу об этом прямиком в лоб, чтобы своим вопросом застать его врасплох, но Слива, похоже, не растерялся.

— Я знал, — с горькой миной на лице закивал он головой, — что этот гад Бутман будет на меня наговаривать и свои грехи на меня вешать…

— Бутман — это кто?

— Бутман это был жених Ольги, — ответил Слива, — фамилия у него такая. Подлюга из подлюг. Помнишь я тебе рассказывал тебе в машине, что у меня есть мысли относительно того, кто нашу семью извел? Вот я тебе сейчас поподробнее свои предположения и расскажу. Так вот, этот Бутман с Ольгой знаком был очень давно, еще с той поры, когда и дед был жив, жили они неподалеку от нас. Конечно, тогда Олечка была завидной невестой — как же — дед такая «шишка». И когда у нее было парней было пруд пруди, так этот Бутман к ней и не совался. Но потом, когда с дедом нашим случилась беда, все ее ухажеры-мажорики как-то разбежались сразу. И тогда-то он появился и стал за ней стал ухлестывать. Они вместе с ним ходили там, в планетарий, в музеи и она как-то незаметно в него влюбилась. Потом родители наши стали стремительно раскручиваться, а он как ходил в драных штанах, так и продолжал ходить. Естественно, ему захотелось набиться к нам в родню, чтобы одним махом на коне оказаться. Но мои родители воспротивились против такого жениха, он им не нравился.

— Почему?

— У стариков чутье было на всякое говно, — ответил Слива, — они понимали, что Бутман Олечку не любит, а использует только. Пришел он, когда ей было плохо, когда ее все прежние друзья бросили, утешил, опутал своими щупальцами и не отпускал. Да и я это все видел сам, но сделать ничего не мог, она меня не слушала, замуж за него собралась. Родители запретили ей даже думать об этом. И я был против такого родственника. Но Бутман-то знал, что если родителей не будет в живых, то она сама за него с радостью выйдет замуж.

— И что, ты думаешь, что он настолько гнусная гнида, что мог пойти на убийство родителей своей любимой женщины?

— Я ж тебе говорю, он не ее любил, а деньги наши! И хотел он этими деньгами завладеть любыми способами. Его гнали, а он все равно вертелся постоянно рядом, в гости ходил. Знаешь порода людей — ему плюй в глаза, а он говорит — божья роса. Родители Олечке часто машину свою давали кататься и на учебу ездить. И Бутман тоже с ней ездил, бывало что и за рулем. Пока Ольга в университете училась, он на нашей машине рассекал. А это же плевое дело — заехать на автомастерскую, чтобы там какой-нибудь автослесарь тормоза разладил. Выходишь, например, на скорость сто двадцать и они отключаются! Сам-то Бутман скорость не превышал, а вот отец любил погонять, я же рассказывал уже…

— Откуда ты сам все это знаешь? Про тормоза?

— Я обо всем этом только в тюрьме и узнал от одного такого вот «автослесаря»!!! Как я жалел, что раньше мне никто ничего такого не говорил! Если бы пораньше знать, я бы Бутмана к машине на пушечный выстрел не подпустил!

— Ты думаешь, что это он подстроил убийство родителей?

— Да стопроцентно тебе говорю, что он! А кому еще их смерть была нужна? Только Бутману!

— Ладно, а кто же тогда Ольгу убил? — спросил Антон Сергеевич.

Ответ на вопрос, который он задал для самого Антона был очевиден, ведь чтобы все деньги после смерти родителей достались Сливе ему нужно было убить свою сестру. Ее смерть никак не была нужна была Бутману, наоборот, она была ему невыгодна до их с Олей свадьбы — ведь в таком случае никакого наследства ему бы не досталось!

— Я думаю это семейство Бутманов подключилось, — ответил Слива, — они ведь были против свадьбы сына и нашей Олечки. Они ее и убили.

— Почему? — удивился Антон Сергеевич.

— От их брака родились бы дети-полукровки, — ответил Слива, — у евреев, если ты знаешь, национальность передается по матери. Дети Бутмана и Ольги стали бы полукровками, потому что Ольга русская. И это не устраивало папу Бутмана. А тогда время было такое смутное, президентом стал их, Бутманов всяких ставленник, все евреи тогда получили в руки козырные карты. Папу Бутмана какой-то родственник из дерьма моментально протолкнул в команду олигарха. Сливянские стали им больше не нужны и даже опасны. Тем более, папа нашел Бутману девочку из своих и Олечка ему сильно мешала. Они и убили ее.

— Гм, как-то все это не вяжется, — задумчиво произнес Антон.

— Вяжется, вяжется, — горячо воскликнул Слива, — ее убили, а меня «подставили» так, что я сел в тюрьму надолго. И таким образом избавились от всей нашей семьи. Это их рук дело!

— Зачем им было выжигать всю семью? — не понимал Антон Сергеевич.

— А обида? Ведь столько лет они пытались вытолкнуть своего урода Бутмана замуж за Ольгу и он ей был не нужен! А тут они «поднялись» сами и решили отомстить за свое унижение. Люди не прощают тем, кто видел их унижение! Да что говорить, давай найдем этого Бутмана, поговорим с ним «по душам» и ты сам во всем убедишься! Я же вижу, что ты мне не веришь!

— Не верю, — покачал головой Антон Сергеевич, — все, что ты говорил как-то ни шатко, ни валко.

— Хорошо, я и сам это хотел сделать, — сказал Слива, — поговорить с Бутманом. Сначала навестим мать и разыщем Костю Бутмана. Согласен?

— Да, — кивнул Антон, — я согласен.

Но уже через час Слива сбежал, а Антон оказался дома с синяками под обоими глазами. В дверь позвонили. Это пришел Арбуз.

— Ничего, Антон, найдем мы этого хлыща Сливу, ответит он, — пообещал Арбуз, разглядывая лицо генерального директора, покрытое фиолетовыми синяками и кровоподтеками, — два раза ты его из дерьма вытаскивал, а он тебе так подгадил. А ты небось еще подумал, что это я чеченцев на него вывел, а тебе «уши чесал», что, мол, Слива азера грабанул и с «бригадой» Гриши «бодался».

— Не без этого, — согласился Антон, — думал.

— Я, конечно, гнида, — сказал Арбуз, присаживаясь на мягкий диван, стоящий в большом зале квартиры Антон, — но не до такой же степени.

«До такой, до такой», — подумал Антон, вспомнив историю с Танкистом, но вслух ничего Арбузу не стал говорить. Опять приложил полотенце, с завернутым внутрь льдом, к своей распухшей скуле, чтобы спала опухоль. Из-за этих синяков он второй день управлял делами своего бизнеса по телефону, что было не слишком эффективно, а скорее даже убыточно. За последние десять лет у Антона вообще не было выходных, больничных он не брал никогда, а тут приходится сидеть дома — не заявишься же с таким набитым лицом в свой солидный офис!

— Слушай, Антон, — произнес Арбуз, — я в чужие дела, конечно, не лезу, я не любопытный. Но даже у меня непонятные сомнения появились по поводу твоей неразделенной «любви» к Сливе. Зачем ты его вытаскивал с зоны, а потом от чеченов выкупал за такие большие бабки? Что у тебя может быть общего с этим фармазоном, я не пойму?

— Я и сам теперь не пойму зачем я его спасал, — ответил Антон, — поторопился я с этим делом. Нужно было сначала узнать что он за человек, а потом уже заниматься его освобождением. Но, поверь, у меня были причины торопиться.

— Что он за «человек» я узнал у братвы, — сказал Арбуз, — безбашенный отморозок, хитрый, изворотливый. Он проиграл в казино в пух и прах, пустил по ветру фирму своих покойных родителей. А фирма крепко на ногах стояла, пока Слива за нее не взялся! А когда денег у него не осталось — он банду сколотил и стал с карабином народ грабить.

— А в камере-то мне Слива другую историю рассказал. Как будто бы он денег кому-то в долг дал на товар, его кинули, он взял карабин и пришел требовать долг. Его поймали, посадили, еще и чужих преступлений навешали.

— И ты поверил в это фуфло? Он тебя развел, как пацана!

— Я вообще доверчивый, — ответил Антон, — я ведь и тебе в юности нашей поверил, когда ты меня Танкисту и его банде сдал, а сам притворился передо мной, что и тебя тоже отмутузили средь бела дня. А сам кровь из десны высасывал и в умывальник сплевывал.

Арбуз поначалу опешил от неожиданности, ведь те факты общей их юности, что вытащил из памяти Антон, он почти уже позабыл, но быстро пришел в себя.

— Ты еще вспомнил бы как я у тебя удочку стащил в лагере, — усмехнулся он, — а потом спорил до усрачки, что это моя удочка и мне ее мой дядя прислал по почте. У меня и дяди-то никакого нет!

И Арбуз захохотал во все горло. Легко он спустил на тормозах важную для Антона проблему.

— Жизнь такая, Антон, — добавил Арбуз, посуровев, — иногда приходиться жертвовать мелкими картами, чтобы выиграть всю игру. Вот мы тогда с тобой на танцах надавали по мордасам Танкисту, а за ним сила стояла — «семья» блатная нашего района. А у меня, ты знаешь, с самого детства мечта была — корона воровская. У меня дед сидел, батя сидел, я на этом вырос.

— То есть я для тебя «мелкая карта» был? — спросил Антон. — Которой ты пожертвовал?

— Ну подумай а кто мы с тобой тогда были? Пацаны без роду без племени, дети алкашей и уголовников. За нас и заступиться-то было некому! А шпана местная была силой — им человека убить, ножом порезать, что плюнуть!

— И ты, стало быть, решил мной пожертвовать, чтобы самому в семью блатных попасть?

— Ну, — запросто согласился Арбуз.

Похоже угрызения совести его не мучили.

— А я потом Танкиста ведь уделал, — доверительно сообщил Арбуз, — потому что он, гнида, меня на малолетке за «шестерку» держал. Знаешь, Антон, ведь тот факт, что я тебя шпане сдал и по воровским понятиям тоже говенный поступок. Кореша предавать нельзя. А Танкист на зоне любил всем эту историю рассказать и меня выставить чуваком ненадежным. Достал он меня, я его и завалил наглухо.

— Танкиста? — удивился Антон. — Ты раньше мне не говорил об этом!

— Повода не было рассказывать, — ответил Арбуз, — сам понимаешь, чтобы авторитет поиметь в блатном мире, нужно на себе тащить серьезную статью, лучше мокруху, а не взломанный ларек. Танкист мне мешал подниматься своим длинным языком, я его и прирезал и для себя авторитет поимел. За него мне большого срока не накинули, зато мужики зауважали. Поначалу я думал, что меня за Танкиста блатные притянут к ответственности, но потом выяснилось, что он «красным» был, ментам стучал и все обошлось.

— Ну если ты меня один раз с легкостью сдал, — сказал Антон, — то и второй раз за тобой не «заржавеет».

— Ты глубокой философской сути моих мыслей не понял, Антоша, — покачал головой Арбуз, — теперь-то ты не мелкая карта и я не мелкая карта, теперь мы с тобой козыри по этой жизни, понял?

— Козырями иногда тоже жертвуют, — сказал Антон.

— Жертвуют, — согласился Арбуз, — но гораздо реже, чем шестерками. Давай уже закончим этот фуфловый базар! Ты же, Антон, вообще по жизни везунок. Ты сто рублей потеряешь, а двести к тебе вернутся! Не сдай я тебя тогда шпане, не разочаруйся ты во мне, ты бы, может быть, не был бы тем, кем стал! Был бы доверчивым и наивным.

— А я итак доверчивый и наивный, — с горькой улыбкой на разбитых устах сказал Антон, — вон как со Сливой прокололся.

— Да насчет Сливы мы так и не закончили, — вспомнил Арбуз, — так зачем он тебе понадобился?

Антон Сергеевич засомневался — стоило ли доверять пикантную тайну его рождения такому человеку как Арбуз, да и сама по себе эта история выглядела маловероятной.

— Ты знаешь, — начал Антон издалека, — вот ты сказал, что мы в детдоме все были детьми алкоголиков и уголовников.

— Ну а че, не так что ли?

— Я недавно узнал, что я совсем не тот кем считал себя тридцать с лишним лет. Оказалось, что мой дедушка был крупным партийным работником, занимал ответственный пост в Кремле, а мать с отцом были «золотой» молодежью.

— Брось мне тут рогатого гнуть, — махнул рукой Арбуз, — маму твою тетю Машу я прекрасно знаю. Какая она к черту «золотая» молодежь, если она всю жизнь шваброй махала! А про батю твоего покойного мне мой батя однажды рассказывал. Они же в одной зоне сидели. Твой проигрался в карты и отдать долг не мог. Ему проткнули брюхо заточкой, он копыта и отбросил.

— Это многое объясняет, — покачал головой Антон, вспомнив о проигрыше Сливы блатным в буру в колонии, — преемственность поколений.

— Ты давай не темни, а расскажи мне все толком или не рассказывай вообще, — предложил Арбуз, — а-то тянешь кота за хвост!

Антон Сергеевич собрался с духом и выпалил всю эту историю так как ему рассказывала тетя Маша. Арбуз слушал внимательно, но частенько легкая улыбка недоверия проскальзывала на его губах, он старался ее скрыть, но это ему не удавалось. Когда Антон закончил, Арбуз спросил:

— И кто же тебе всю эту «сказку» рассказал?

— Тетя Маша, — ответил Антон, — настоящая мать Сливы.

— Гм, — произнес Арбуз недоверчиво, — а тетя Маша индийскими фильмами не увлекается? Сериалами там?

— Не слишком, — ответил Антон, уже поняв к чему клонит Арбуз.

Он пожалел, что доверился ему.

— А с врачами ты говорил? У тети Маши помутнения в сознании не возникает? — спросил Арбуз.

Антон Сергеевич отрицательно покачал головой.

— Тогда возможно это и правда, — сказал Арбуз, — чего только в жизни не бывает? Иногда почище, чем в каком-нибудь кино.

— Я и сам вначале не поверил во всю эту историю, — продолжил Антон, — но сам посуди как все складывается. Я, Антон Ермишкин, сын уборщицы и уголовника начал свой бизнес с нуля, с копеечки, а смотри как я раскрутился! У меня столько предприятий, магазинов и фирм! А Слива после гибели родителей получил в наследство большое состояние, моментально разорился и вышел на большую дорогу с карабином.

— Ну и че? — не понял Арбуз.

— «Че-че?», гены потому что, — ответил Антон, — и энергетика предков. У меня гены от папы с мамой, которые родились в пределах Садового кольца, а у Сливы гены тети Маши и отца его — Сереги-уголовника, который от водки не просыхал.

— А у меня? — заинтересовался Арбуз.

— Погоди, не о тебе разговор, — махнул рукой Антон, — понимаешь, есть еще один человек, который может внести ясность в эту историю — врач Лев Соломонович, который работал в том самом роддоме, но он в Израиль уехал в начале девяностых и я его найти пока не могу. Но найду.

— Так а Слива-то тебе зачем понадобился? — все не понимал Арбуз. — Сидел бы он себе в зоне, зачем его доставать оттуда было, я не пойму?

— Тетя Маша его очень хотела увидеть перед смертью, она же считает его своим сыном, — пояснил Антон.

— А-а, — понял Арбуз, — так ты ей расскажи какая он сукой оказался, да и все дела. Чего огород городить?

— Да не хотелось мне ее огорчать, — сказал Антон, — я же не думал, что все вот так получится. Я ей сказал, что на днях приеду со Сливой, она ждет…

— Ты чего столько денег ухнул на ветер для того, чтобы сомнительному Сливе устроить свидание с тетей Машей?

— Ну, в общем, да, — согласился Антон.

— Сто тысяч плюс те, что ты мне за побег отбашлял, это же в сумме… е, мое, ты точно больной! На хрена тебе вообще Слива нужен был?

— Я же тебе объяснил, чтобы его умирающей матери показать, — с раздражением на непонятливость Арбуза повторил Антон, — это ее последнее желание. Она этим свиданием, этой встречей сейчас только и живет, неужели не понятно?

— Мне-то понятно, да я тебя не пойму! Ну показал бы ты тете Маше кого угодно, хоть меня! Она же все равно Сливу в лицо не знает! Любого актера из занюханного театра пригласил бы, дал ему сто долларов и он тебе такого любвеобильного сына сыграет — закачаешься! У меня есть парочка актеров на примете, вели как-то у нас банкет в ресторане. Хорошие пацаны, талантливые, они кого хочешь за бабки сыграют, хоть черта лысого. И стоило бы тебе все это мероприятие с актерами всего сотню долларов, а не в полтора раза больше и морда твоя была бы цела! Поверь мне Слива не тот человек, которого нужно умирающей матери показывать!

— Это точно, не тот, — согласился Антон и спросил, — погоди, Арбуз, а что ты про актера мне сейчас говорил?

Арбуз достал свой мобильный, полистал в нем записную книжку и сказал:

— Записывай. Актер Синицын. Записал. Ну, диктую телефон.

 

10

Мария Ивановна Ермишкина чувствовала себя все хуже и хуже. Смерть подбиралась к ней все ближе и уже, казалось, ночами стояла у изголовья, дыша холодом в макушку. Тетя Маша злилась на Антона, который каждый день кормил ее «завтраками», обещая найти и привезти в больницу ее родного сына, но, как ей казалось, обманывал ее.

Но вот однажды ее счастливый день все-таки наступил. Антон позвонил заранее и предупредил, что завтра они будут вместе и абсолютно точно.

Мария Ивановна все утро глаз с белой двери, пока на пороге палаты не появился сначала Антон, а за ним мужчина примерно его же возраста, хорошо одетый и с большим букетом роз. Сердце тети Маши дрогнуло. Она поняла, что Антон наконец свое обещание выполнил. Слепыми глазами вглядывалась в мужчину, смущенно прячущего лицо за букетом, сама пыталась встать с кровати.

— Лежи, мама, лежи, — попросил Антон Сергеевич, — тебе нельзя подниматься с постели.

Он по-прежнему называл ее мамой, хотя настоящий ее сын стоял за ним с цветами и не решался войти.

— Сынок, Антошка… — позвала Мария Ивановна.

Мужчина с букетом шагнул вперед, протянул ей цветы и сказал, явно немного волнуясь:

— Здравствуйте, мама…

От него пахнуло свежим одеколоном. Сердце Марии Ивановны едва не выскочило из груди от счастья. Конечно, она представляла себе своего родного сына немножко другим, он снился ей теперь каждую ночь. Мария Ивановна вглядывалась в его лицо, искала в нем сходство с собой или со своим покойным мужем, но не находила. Потом ей показалось, что как будто нос у него от отца, хотя и самого-то своего мужа тетя Маша помнила смутно. Глаза ей показались знакомыми, как будто ее. Такие же серые, глубокие. Она не могла наглядеться — вот он ее родной сын, с которым она разлучилась много лет назад в роддоме — стоит перед ней с цветами взрослый, самостоятельный…

— Ну, пожалуй, я вас оставлю, — сказал Антон Сергеевич, — подожду на улице в машине, — и вышел из палаты.

Она даже не заметила как он вышел, ведь пропавший сын Марии Ивановны вернулся к ней опять через много лет и был рядом так, что до него можно было дотронуться рукой. Он присел на табуретке возле ее кровати. Глаза безнадежно больной старой женщины наполнились слезами.

— Сынок, ты меня прости, — прошептала Мария Ивановна.

— Ну, что вы, мама, какие счеты, — спокойно и ласково сказал ее сын, зажав сухую и морщинистую руку между своими ладонями, — вы же меня в золотую купель положили. Я всю жизнь, как сыр в масле катался. Спасибо вам.

— Ты правда на меня не сердишься?

— Я вам благодарен, мама, — ответил он, — хотя мне вас не хватало всегда. Сердце ведь не обманешь, я же все эти годы тяготился разлукой.

Мария Ивановна обратила внимание на то какими вычурными словами разговаривает ее родной сын — «золотая купель», «тяготился разлукой», как по писаному. Сразу видно, что у человека высшее образование.

— Антоша, а ты где работаешь? — спросила она.

— У меня свой бизнес, — ответил он, — я директор предприятия. Производим там всякую продукцию разную…

— А семья, детишки у тебя есть?

— Семьи так и не завел, мама, — ответил Антоша, вздохнув, — все работа, работа. Много времени отнимает работа.

— Жаль, что не завел, — вздохнула мама, — я так хотела внуков своих родных увидеть. Но ничего, хорошо, что ты нашелся, что пришел ко мне. Ты моя гордость, я одного тебя любила и помнила всегда. Тебя одного любила и хотела разыскать.

— Полноте, мама, — опять выразился по старорежимному сын, — мы ведь теперь снова с вами вместе. Давайте я цветочки уберу в вазу, а то, не дай бог, заколетесь.

«Заботливый, — подумала мама, — вот что значит родной сын».

— Ты так на папку своего похож, — в радостной эйфории прошептала мать, — а глаза мои.

— Да-да, — согласно закивал он, — а то я всегда думаю — что это я на папку своего Сливянского совсем не похож и чьи у меня такие глаза?

— Мои, — радостно произнесла мать.

— Ваши, — согласился сын.

— А образование у тебя какое, ты институт-то закончил или как? — решила уточнить догадку Мария Ивановна.

— Конечно закончил, уже давно закончил, театральный… то есть индустриальный, оговорился, ха-ха, — ответил он.

— Молодец, сынок, — сказала она.

— Спасибо…

— Как ты жил у Сливянских? — спросила старушка. — Не обижали они тебя?

— Нормально жил, — ответил сын, — не обижали…

— А как они сами?

— Померли все, — ответил он, пытаясь просунуть толстые ветви роз в узкое горло графина.

— Как померли? — удивилась тетя Маша. — Отчего?

— Попали в аварию, — ответил сын, завершив установку цветов, — и насмерть разбились.

— Как жаль, как жаль, — покачала головой Мария Ивановна.

— Да что говорить, я сам так плакал, так плакал, очень жаль было, — покачал головой сын и приложил платочек к глазам.

— Трудная судьба тебе досталась сынок, — посочувствовала ему мать.

— Да, — согласился он, — нелегкая.

— Теперь ты часто будешь ко мне приезжать?

— Часто не могу, дела бизнеса не пускают. Я ведь директор предприятия!

— Мне жить осталось, Антоша, всего ничего, приезжай ко мне, — жалобно попросила мать, — приезжай! Ты для меня единственная радость. Приезжай каждый день, я прошу!

— Я… это… — растерялся сын, отчего-то часто поглядывая на дверь. — Я как смогу приехать, так сразу же приеду. Обещаю. А сейчас мне пора, да и врачи сказали, что недолго можно. Ведь у вас положение такое — нельзя лишних разговоров.

И в ту же минуту вошел ее лечащий врач и сказал сурово:

— Антон Сергеевич, все свидание окончено, Марии Ивановне нельзя волноваться.

— Ну еще чуть-чуть, доктор, — взмолилась старушка.

— Нет, нет, — сурово покачал головой лечащий врач.

— Дай хоть я тебя поцелую, сынок, — попросила Мария Ивановна и протянула к нему худые руки.

Сынка, похоже, предложение это не слишком обрадовало. Не без отвращения он наклонился над больной старушкой, которая крепко для своего теперешнего положения обхватила его и стала целовать сухими губами его лицо. Сын зажмурился и пытался улыбаться. Прощание произошло коротко, сынок пулей вылетел в коридор, а Мария Ивановна приподнялась на локте и долго еще махала ему рукой.

Антон Сергеевич ждал его в машине. Родной сын Марии Ивановны открыл дверцу и, плюхнувшись на заднее сидение, спросил:

— Реквизит и костюмы сдавать или как?

— Оставь себе, — ответил Антон Сергеевич, — еще пригодятся.

— Ну как я сыграл свою роль?

— Не злоупотребляй высокопарными словами, ты же не Шекспира играешь, — хмуро посоветовал Антон, — в целом нормально. Она поверила и это то, что было нужно.

— Она меня стала целовать, а об этом договора не было, придется доплатить полтинник. Я же не геронтофил.

— Заткнись-ка, умник, ты все-таки о матери моей говоришь, — посоветовал Антон, — в театре своем и с кошкой поцелуешься, если режиссер прикажет, а тут развыпендривался. Я итак тебе сто долларов заплатил и реквизит с костюмом тебе оставлю, только не проколись, что ты не тот за кого себя выдаешь.

— Ладно, — быстро согласился актер передвижного театра Синицын, которого после недолгого кастинга, проведенного среди безработных актеров, Антон Сергеевич утвердил на роль Сливы.

Актер Синицын считал, что итак хорошо приподнялся на этом темном дельце — все-таки сто баксов заработал, костюм опять же с рубашкой и туфлями оставляют. Как говорится, тяжела и неказиста жизнь российского артиста. В сериалы его пока не брали, в театре ролей было — кот наплакал, а тут такое хорошее предложение подвалило — сыграть потерянного сынка у постели умирающей старушки, получить хорошие деньги за пять минут работы, еще и реквизит в виде мобильного телефона ему достался, кроме костюма от кутюр.

— Я тебе позвоню когда в следующий раз поедем, — сказал Антон Сергеевич, — а теперь пока.

— Довезите хоть до угла, — попросил актер Синицын, — а-то неправдоподобно получается. Директор предприятия и пешком ходит.

— Машину тебе еще купить? — спросил Антон Сергеевич.

— Неплохо бы, — кивнул наглый актеришка.

«Хватит, — подумал Антон, — итак со Сливой уже влетел так, что сейчас не знаю как и выкрутиться». И высадив Синицына за углом, он вспомнил события последних дней, предшествующие этому свиданию подставного «сына» с настоящей матерью.

 

11

Избавившись от Антона Слива забежал за стоящие рядком гаражи, чтобы отдышаться. Два мужика, помогавшие ему дубасить Антона, остановились рядом с ним. Только теперь он смог разглядеть их — оба здоровые килограмм под сто с волосатыми ручищами, в одинаковых спортивных куртках, приобретенных, вероятно, на ближайшем рынке. Тот, что бил Антона палкой — здоровый рыжий детина, был повыше и помоложе. А второй поменьше ростом, но зато постарше первого — этакий амбальчик с круглым пузиком, которое обтягивала флотская тельняшка.

— Спасибо, мужики, выручили вы меня! — стал благодарить их Слива, попеременно тряся руку то рыжему, то толстому.

— Да ладно, не за что, — отвечали смущенные мужики.

Им и самим было приятно, что они на пару с оскорбленным мужем отдубасили совратителя его жены.

— Не будет теперь к твоей жене приставать, — сказал рыжий, почесывая свой большой нос.

— Знаете что, — сказал Слива, — я хочу вас угостить за то, что вы мне помогли этого гада проучить. По всему видно, что вы классные парни.

Мужики от дармовой выпивки отказываться не стали. Слива полез в карман и нащупал там сто баксов, которые давеча выпросил у Антона на «мелкие» расходы. Это были единственные деньги, которыми он обладал на данный момент и он решил их немедленно истратить. Как он дальше будет существовать без денег и без жилья, Слива пока не знал, но кое-какие мысли на этот счет у него были. Все зависело от того каким образом будут развиваться события дальше.

Мужики, которые ожидали, что Слива купит бутылку дешевой водки и батон, растрогались в магазине, когда их новый «друг» купил две бутылки самой дорогой водки, настоящего немецкого пива, копченой колбасы, ветчины, оливок и много всего другого, спустив на это дело все свои сто долларов.

— Ну ты, силен, — смущенно пробормотал толстяк, принимая от Сливы переполненные пакеты.

— Нормально, ребята, — сказал Слива, — если бы не вы, меня бы может и в живых уже не было. Вы теперь мои лучшие друзья навек.

Сливе ничего не стоило сказать эти слова, но простые сердца работников троллейбусного парка они тронули до слез.

— Давайте хоть познакомимся, — предложил Слива.

— Давай, — согласились оба его новых друга и протянули свои крепкие, темные от не отмывающегося машинного масла ладони.

— Толик, — представился рыжий.

— Саня, — представился толстый.

— Аркадий, — представился Слива.

— Ого! — удивились и Саня и Толик. — Редкое имя.

— Мама меня так назвала, — сказал Слива, — теперь лежит при смерти. Почти все деньги, что зарабатываю, уходят на лечение…

— Да-а, — посочувствовали Саня и Толик новому знакомому, голос которого дрогнул, когда он говорил о матери.

— Где выпивать-то будем? — спросил Слива.

— Можно в скверике, — предложил Саня, удерживая большой пакет со снедью на полосатом пузе.

— В скверике с ТАКОЙ закуской? — горестно удивился Слива.

Да, закуска была слишком шикарной для замусоренного скверика. Ладно бы там банка кильки и портвейн.

— А че, ты, Саня, пошли к тебе домой, — предложил Толик, — жена у тебя все равно в отпуске. Посидим, музыку послушаем.

Саня колебался. Все-таки жена ему запретила, уезжая к своей маме в Вологду, приводить в дом гостей.

— Да, Санек, пошли к тебе, — запросто предложил новый друг, — я хотя бы куртку отмою от грязи и брюки, а то как я домой заявлюсь в таком виде?

Одежда на новом друге выглядела неопрятно и Саня «сломался».

— Ладно, пошли, — махнул он рукой, — но только часов до семи посидим. У меня дочка приходит домой с работы в восемь и если нас застанет, то меня матери своей «сдаст», когда та от тещи из Вологды вернется. Скандал будет!

— Да без проблем, — пообещал Слива, — посидим немного и разойдемся по домам. Мне же просто с такими как вы мужиками по настоящему выпить хочется. Знаете сколько вокруг козлов, которые бы мимо прошли, а вы настоящие мужики — за незнакомого человека вступились.

— Да, ладно, — опять смутились новоявленные герои.

Саня жил недалеко в панельном доме в двухкомнатной квартире. Обставлены его «хоромы» были не богато, но чувствовалось, что определенный достаток в семье присутствовал. На стене висел большой портрет некрасивой девушки лет двадцати, похожей на Саню в женском облике.

— Дочка? — догадался Слива.

— Ага, — ответил Саня, — Леночка.

— Симпатичная, — сказал Слива.

— Ну, — буркнул польщенный Саня, который не сам мог смотреть на свое «чадо» без жалости и сочувствия.

Ей было уже двадцать пять, она была все еще девственна и замуж выйти ей никто никогда не предлагал. Ладно замуж! Ее никто и никогда до дому-то не провожал! Вот почему сладким бальзамом вылились на его душу слова Сливы.

— Не замужем дочка твоя? — осведомился Слива, по хозяйски заполняя пустой холодильник Сани продуктами.

— Нет, — ответил Саня.

— И где только у этих нынешних пацанов глаза? — искренне удивился Слива.

Саня приободрился. Нашелся хоть кто-то, кто на его дочь обратил внимание, значит не такая уж его Леночка безнадежная. В это время громко спустив в туалете воду, вышел к общему столу и Толик.

Через полчаса вся компания уже обнажившись до пояса и закурив всю кухню, громко кричала, перебивая друг друга. Особенно сильно захмелели от халявной водки Саня и Толик.

— Если бы у меня жену трахнул ее начальник, я бы его застрелил на хрен и все! — потрясая большим волосатым кулаком, кричал Саня.

Слива вспомнил о фотографии, висящей на стене рядом с портретом дочери, где Саня был изображен в лесу в сапогах-болотниках и с двустволкой на плече.

— Ладно тебя, из чего бы ты стрелял — из пальца что ли или из рогатки? — махнул рукой Слива.

— Зачем это из пальца, — обиженно прогудел Саня, — у меня ружье есть.

— Не свисти ты, ружье у него есть, — как бы совсем без интереса сказал ему Слива, наливая всем по очередной рюмке.

— Точно не врет он, есть у него ружье, — подтвердил Толик, который кусал колбасу, не отрезая и жевал вместе со шкуркой. — И патроны есть. На антресолях. Он не врет.

Зря они вообще Сливе про это ружье сказали. Эти лишние для ушей Сливы сведения в его голове решили все, что дальше произошло. До этих слов Толика о ружье Слива еще колебался, но теперь принял окончательное решение о том, что же ему делать дальше по жизни. Он в последний раз налил захмелевшим от халявной водки мужикам по полной стопке, они только-только залили себе в глотки свои рюмки и не успели даже еще закусить, как Слива схватился за лежащий на столе большой кухонный нож и взмахнул им.

Не прошло и десяти минут как он вывалился с кухни, тяжело дыша и побрел в ванную, где долго отмывал свои испачканные до локтей кровью руки. Потом он вернулся обратно и, стараясь не ступать по кровавым лужам на полу, налил себе еще водки.

Толик валялся возле холодильника с перерезанным горлом, а Саня, раскинув руки по столу, за которым они выпивали, упал лицом в вываленные на тарелочку шпроты. В спине его по самую рукоятку торчал огромный кухонный нож.

Слива полез на антресоли и достал оттуда завернутое в промасленную тряпку охотничье ружье, а с ним еще и две коробки патронов — одну для охоты на кабана, а другую на уток. Слива остался доволен. Он прошел в кладовочку, где у Сани была оборудована мастерская и ножовкой по металлу, зажав ружье в тиски, сделал себе неплохой обрез, который легко помещался под его новой, салатового цвета курткой.

Затем он прошарил все полки в полированной стенке, в трюмо, в шкафу, заглядывал даже под кровать, но не нашел ничего ценного — ни золота, ни денег. И тогда он решил дождаться с работы хозяйку квартиры — присел на диван и громко включил звук телевизора, чтобы ненароком не уснуть.

Ровно в семь часов вечера дочка убитого Сани открыла входную дверь ключом и вошла в прихожую. В квартире было сильно накурено, на кухне громко играла музыка, а в зале орал телевизор. Леночка нахмурилась. Все-таки папа не сдержал слово, данное им маме перед ее отпуском. Судя по башмакам в прихожей — привел домой мужиков и с ними выпивал. С намерением разогнать этот «шабаш», Леночка решительно направилась в кухню, но толкнув дверь и увидев мертвого папу и дядю Толю, застыла на пороге, как статуя. Глаза ее округлились от страха, а грудь со свистом втянула воздух, который через мгновение должен был бы превратиться в крик.

Но крика не случилось. Слива сзади заткнул девушке ладонью рот и крепко сжал.

— Не дергайся, уродина! — прошипел бандит. — Не то покрошу, как папашу твоего!

Ноги у Леночки подкосились и Слива едва удержал ее массивное тело. Он развернул ее к себе и с силой толкнул на пол в коридоре. Леночка с грохотом упала, увидев перед собой страшного человека с коротким обрезом, направленным на нее.

— Твой папаша как знал на кого патроны покупать, — усмехнулся негодяй, разглядывая некрасивую толстушку, — прикупил для охоты на свинью. А свинья, слышишь меня?

— Не убивайте меня, — прошептала Леночка, закрывая лицо ладонями, словно это могло ее спасти от дроби, — не надо. Что вам нужно? Я все отдам!

Слива обратил внимание на то, что голени молодой женщины покрыты густой порослью черных волос, а размер ноги не меньше сорок четвертого. Но отчего-то этот факт отчего-то не отвратил его от ее рыхлого тела, а наоборот возбудил.

— Где деньги, золото, драгоценности? — спросил Слива.

— У нас этого нет, — дрожащим голосом ответила Лена, — мама забрала все деньги в отпуск, у нас с папой осталось только три тысячи. А золото только мои сережки. Вот, возьмите.

Леночка стала торопливо отстегивать из ушей сережки. Она лежала на полу не решаясь встать, ее юбка задралась, а большая грудь колыхалась от волнения. Слива хохотнул, чувствую приток вожделения и опустился на колени.

— Что вы хотите сделать! — испугалась Леночка. — Нет, не нужно, пожалуйста, я вас прошу!

— Заткнись, тварь! — рассердился Слива, с силой ткнув женщине в подбородок ствол своего обреза. — Башку снесу!

Леночка зажмурила глаза, понимая, что с подонком ей не справиться и позволила ему сделать все, что он хотел. К счастью, все кончилось очень быстро. Она открыла глаза и увидела, что с кухонного стола медленными каплями капает густая черная кровь.

— Ну, что, корова, тебе понравилось? — довольно спросил Слива, поднимаясь с пола. — Понравилось, я спрашиваю?

— Да, — ответила Леночка, не смея перечить.

— Давай свои три тысячи и сережки, — приказал Слива.

Лена поднялась с пола, сначала отдала сережки, которые зажаты были в ее ладони в то время как Слива ее насиловал, потом прошла к книгам, которые стояли ровными рядами в книжном шкафу, вытащила одну из них, открыла и протянула грабителю деньги. Липкий страх сковал все ее тело, ноги едва держали ее.

— Не убивайте меня, — попросила она сухими от ужаса губами, — я никому ничего не расскажу.

После того, что Слива насильно сделал с девушкой, она вдруг стала ему до омерзения противна. Ее толстые некрасивые губы раздражающе дрожали, когда она просила не убивать ее, еще он заметил, что от нее сильно воняет потом, а волосатые голени — толстые пенечки, которые еще пять минут назад возбудили его, стали вызывать отвращение.

— На колени! — приказал он ей.

— Мама, не надо, — заплакала она, подчиняясь.

Она встала на коленки посреди комнаты на паласе, словно собиралась молиться, сложила руки на груди. Слива обошел ее кругом, увидел ее заскорузлые пятки и толстый отвисший зад. Ее собранные сзади в пучок волосы растрепались и производили неопрятное впечатление. Слива замахнулся обрезом и с силой врезал женщине по затылку обрезком приклада. Она вскрикнула и повалилась вперед, упала без сознания, а Слива продолжал колотить ее по голове пока волосы не превратились в кровавое месиво.

Устав бить, он остановился. Бросил испачканный кровью обрез на пол и сам прилег на диван отдохнуть. Не заметил как заснул и проснулся только рано утром. Он провел всю ночь в квартире с тремя покойниками, но этот факт его нисколько не тяготил. Елена лежала на полу в той же самой позе, в какой он ее вчера оставил, на кухне сильно воняло.

Слива прошел к холодильнику, достал из его прохладного нутра бутылку пива, откупорил и залпом осушил. Запекшаяся кровь на полу стала походить на разлитую олифу, труп Сани сполз из-за стола и лежал уже на полу. Опрокинулась и табуретка, на которой он сидел.

Слива захватил с собой из квартиры еще парочку представляющих хоть какую-то ценность безделушек, в том числе старый видеомагнитофон, сложил все это добро вместе с обрезом в большую сумку и выставил ее в коридор. Затем он плотно прикрыл открытую форточку, открыл в кухне все четыре комфорки и духовку с газом, а в комнате, где лежала Леночка, зажег свечу и поставил ее горящую на столик.

Выйдя в коридор, он забрал сумку и вышел из квартиры, плотно закрыв за собой дверь. В подъезде он приветливо поздоровался с пожилой соседкой, которая выводила на прогулку своего беспородного кобеля, вышел на дорогу, тормознул такси и уехал в неизвестном направлении.

Через полчаса в квартире прогремел взрыв, вылетели вместе с рамами и рассыпались на асфальте оконные стекла и начался сильный пожар. Слива в это время был уже далеко.

 

12

Константину Марковичу Бутману было всего тридцать лет, а он уже работал главным бухгалтером в крупной московской строительной фирме. Занимал он должность почетную, но в то же время очень опасную и, как подавляющее большинство его московских коллег, вел двойную бухгалтерию, дабы укрыть и от налоговой, и «крышующих» фирму бандитов истинные размеры доходов предприятия.

Поначалу, только устроившись на работу, он трудился честно, старался на совесть, потому что хозяин предприятия платил хорошо, заботился о сотрудниках и сам был хорошим человеком. Никогда бывало не пройдет мимо — всегда руку пожмет, спросит как дела. И по именам почти всех сотрудников знал. Но был еще и зам хозяина, который, как поговаривали в кулуарах, был поставлен на это место от бандитов, крышующих фирму. Сначала все было как-то гладко, но потом вдруг появились у зама и хозяина предприятия ощутимые разногласия.

Фирма занялась строительством и продажей многоэтажных домов в Подмосковье. Места под строительство уже не хватало, поджимали конкуренты, а в округе было множество старых «деревяшек», из которых население их съезжать упрямо не хотело. Хозяин строительной фирмы продолжал уговаривать жильцов, предлагая им то новое жилье, то компенсацию, а зам — Арсений Павлович «голосовал» за более крутые меры по отношению к упрямым жильцам — деревянный дом ночью поджечь со всех сторон и место под строительство без проблем свободно. Хозяин на это не шел — продолжал действовать законными методами, а Арсения Павловича это раздражало. И вот как-то неожиданно хозяина подорвали в собственной машине вместе с семьей. Родственникам хозяина бандиты, «крышевавшие» фирму заткнули рты, чтобы те не заявляли права на наследство. Да никто бы и не рискнул гавкнуть.

После этого случая хозяином предприятия, хотя бы формально, стал Арсений Павлович. Он плохо начал с того, что урезал всем своим работникам зарплаты в три раза и набрал себе «геростратов», которые занялись поджогами «деревяшек». С подчиненными новый директор обходился грубо, не без рукоприкладства. А уж воровал так воровал!!! Без зазрения совести!

Ну, тут и Константин Маркович решил, что красть у негодяя и убийцы — это не преступление, а что-то вроде подвигов Робин Гуда и стал тоже потихоньку красть, мудря с цифрами в бухгалтерии. Приворовывая для Арсения Павловича, не забывал и о себе. Бухгалтерия его от этого получалась даже не двойной, а тройной, и если бы в свое время Бутман не закончил бы с отличием московский университет, то он несомненно запутался бы в трех вариантах бухгалтерских отчетов и дебет с кредитом никогда бы не свел. Но он был чрезвычайно одарен математически, что и позволяло ему худо-бедно держаться на плаву.

Он понимал, что рано или поздно масштабы его наглого воровства откроются хозяевам и тогда ему придется держать ответ. Он рад бы был остановиться, но уже не мог, потому что тогда бы пришлось перестраивать безупречно работающий механизм, ежедневно отсыпающий в его карман кругленькую сумму, а любая перестройка это хаос на котором еще с большей вероятностью можно «сломаться».

Бутман сильно нервничал последние годы и плохо спал. Все отмытые деньги он моментально тратил, но никто не мог заподозрить, что Константин Маркович крадет, потому что у него был богатый тесть. Но все же так глубока была пропасть его грехопадения, что ежедневно с минуты на минуту Бутман ожидал или прихода неподкупных налоговиков, или «наката» безжалостных бандитов, или же что сами учредители будут пинать его по почкам прямо под столом переговоров.

Оттого ранний визит неизвестного мужчины прямо в его рабочий кабинет насторожил Бутмана. Мужчина выглядел холено и оттого Константин Маркович заволновался, вспотел и стал теряться в догадках. Что это — его раскололи налоговики или же страшные бандиты, посланные Арсением Павловичем?

— Меня зовут Антон Сергеевич, — представился гость, буравя стальными глазами фигуру главбуха.

— Очень приятно, — соврал Бутман, покрываясь пятнами.

Он догадывался, что развязка его воровства уже близка, но никогда не думал, что она будет выглядеть именно так, как выглядел неизвестный мужчина.

— У меня к вам есть несколько вопросов, — продолжил визитер, — это не займет много времени.

«Знает или догадывается?», — судорожно пытался понять Бутман. Он не мог определиться как ему себя вести, чтобы не сделать опрометчивых шагов.

— Да-да, я вас внимательно слушаю, — закивал Константин Маркович, превратясь в воплощение внимания и предупредительности.

— Несколько лет назад вы встречались с Ольгой Сливянской и даже делали ей предложение руки и сердца, — начал гость.

Бутман сразу даже опешил. Какое отношение имеет покойная Ольга Сливянская к тому, что Бутман сейчас «доит» бухотчеты? И тут Константина Марковича вдруг осенило — этот человек не чиновник налоговой и не бандит. А кто же тогда? С души его упал огромный камень сильно грохнув под столом своим весом. Вздох облегчения вылетел из открытого рта, как голубь из клетки.

— Кто вы такой собственно? — вальяжно откинувшись в кресле, вопросил Бутман.

— Я родственник Ольги Сливянской, — ответил гость.

— Хм, — произнес Бутман, поправляя на горбатом носу очки в тонкой оправе, — Олечка знакомила меня со всеми своими родственниками, но вас, извините, я не припомню. Что вы хотите?

— Я хочу выяснить у вас обстоятельства ее гибели, — ответил Антон Сергеевич, — вы, кажется, единственный свидетель…

— Вы из милиции? — спросил Бутман.

— Нет, — помотал головой Антон.

— А-а, вы частный сыщик? — продолжал строить издевательские предположения Бутман.

— Я просто хочу разобраться с этим убийством, — пояснил Антон, — в нем много неясного и поэтому я пришел к вам за помощью.

— Мне кажется, что милиция давным-давно во всем разобралась, — хмуро постукивая ручкой по полированной поверхности стола, ответил Константин Маркович, — и лично для меня все ясно.

— Что вам ясно?

— Мне ясно, что, во-первых, я не знаю, кто вы такой, — недружелюбно ответил Бутман, — поэтому не хочу с вами откровенничать, и во-вторых, следствием было доказано, что Ольгу совершенно непреднамеренно убил пьяный хулиган…

— Которого милиция так и не нашла, — продолжил Антон.

— Не нашла, — согласился Бутман, — и что из этого?

— На кладбище после похорон Ольги вы сказали сторожу, что в ее смерти виноват ее брат Антон.

И тут Бутман вспомнил, что и его сегодняшнего гостя тоже зовут Антон Сергеевич — как и мерзкого брата Ольги. Ему расхотелось вести диалог — итак нервы были расшатаны из-за постоянной боязни разоблачения, еще и этот «Пуаро» пришел тут задавать вопросы!

— Слушайте, — сердито пробормотал Константин Маркович, — у меня уйма работы, а вы меня отвлекаете. Я не хочу говорить на эту тему. Забыть весь этот кошмар для меня было большим трудом. Уходите и больше не приходите сюда, я вам ничего не скажу.

— Но все-таки… — попытался продолжить диалог Антон Сергеевич.

— Сейчас я позову охрану и вас выведут силой, — пригрозил главбух и его очки запотели от напряжения, — вы этого добиваетесь? У нас очень серьезная охрана из бывших бойцов спецподразделений! Так что лучше вам уйти или…

Тут он многозначительно поднял трубку телефона.

— Ну хорошо, — спокойно сказал его незваный гость, вставая со стула, — я вообще-то и не рассчитывал, что у нас с вами так вот сразу наладится диалог. Но я надеюсь, что все это еще впереди.

— Не надейтесь, — грубо ответил Бутман.

Ему не нужно было налаживать диалог неизвестно с кем. Ему не хотелось вспоминать об Ольге, которую он когда-то искренне любил.

— На всякий случай оставлю вам свою визитку, — сказал Антон Сергеевич, — возможно, вы перемените свое решение.

Он протянул Бутману темно-синюю визитку с золотым теснением, Константин Маркович ее взял как вещь ненужную и бросил на стол, даже не взглянув кем был его сегодняшний гость.

Антон Сергеевич ушел, а Константин Маркович никак не мог успокоиться, вспоминая об Ольге. Да, тогда на кладбище, после ее похорон, он сболтнул лишнего пьяному сторожу с огромной лопатой, который выслушал его за червонец. Но он никогда не думал, что этот кладбищенский «червь» будет мести своим языком, как помелом. Ко всем его неприятностям не хватало еще, чтобы где-то «выплыл» негодяй Слива, которого Бутман боялся, как огня.

Было ясно, что Ольгу убили не случайно. Они с Олей со дня на день собирались подавать заявление в ЗАГС. В то страшное время Оля никак не могла отойти от смерти родителей и просила его постоянно быть с ней рядом. Он внимал ее просьбе и старался во всем поддерживать. И вот в тот роковой вечер, когда Костя и Ольга подъехали из театра к дому на такси, они остановили машину за два квартала до дома, решив прогуляться. Летний вечер был тихим и безветренным. Константину предстояло сказать Ольге, что его родители категорически против их брака. Проблема заключалась в том, что Костя был ортодоксальным евреем, а Ольга русской.

А поскольку у евреев национальность передается по матери, то дети от будущего их брака, поженись они с Олей, стали бы даже не русскими, а полукровками — а сам Костя, посмевший ослушаться родителей, превратился бы в изгоя в собственной семье. И тогда прощайте отцовские связи, мамкины знакомства — Константину пришлось бы пробиваться без поддержки родни, а одинокий разжалованный еврей, это еще хуже, чем негр в период великой депрессии.

Но в то же время Константин очень любил Ольгу — она еще даже не закончила университет, а ей уже досталась от погибших родителей богатая фирма, управлением которой она занималась. Правда был еще и беспутный брат по кличке Слива, который в казино и барах пускал на ветер наследство родителей, но Ольга как могла с ним боролась.

Константин был на перепутье — с одной стороны любовь к Ольге нестерпимым огнем жгла его сердце, ломала тело, как ломала наркомана неполученная доза. А с другой стороны его папа, потрясая пейсами, тыкал ему в нос фотографию дочери своего друга по имени Рахиль, которую попросту все звали Райкой и говорил о том, что еще когда маленькому Костику было пять, а Рахиль три, их папы договорились, что их дети будет жить в счастливом браке.

Костя что-то бормотал о любви, но отец его не слушал, Костя апеллировал к старшей сестре Изольде, которую все звали попросту Ирой, говорил отцу, что Ирка вышла замуж за Ивана, на что папа громко хлопал себя по лбу ладонью и кричал, что это совсем другой случай. Дети Изольды и Ивана все равно будут евреями!

И все-таки его любовь тогда победила. Константин ушел из дома, отказался от проторенных путей, чтобы жить с любимой женщиной, строить быт. Отец был взбешен, мать расстроена, но Константин остался непоколебим. В тот вечер он еще не рассказал всех этих проблем Ольге — что он живет уже не дома, что больше у него нет ни папы, ни мамы и что на их свадьбе место родни с его стороны будет совершенно не заполнено. Он собирался сегодня все это ей рассказать, поэтому и попросил таксиста остановиться за два квартала.

Они прошли уже почти до подъезда, а Костя все никак не мог собраться с духом и начать рассказ. Ольга повернулась к нему, чтобы попрощаться и тут из темных кустов вышел парень. Он просто шел мимо них и Константин даже не понял, что произошло. Ольга ойкнула, глаза ее расширились, а ноги подкосились. Парень стремительно побежал. Костя хотел подхватить свою невесту, но руки его наткнулись на что-то липкое и горячее у нее на спине. И еще у нее из спины торчала кость. Так ему показалось вначале. А оказалось, что это было рукоятка длинного ножа. Ольга выскользнула из рук Константина и упала на тротуар.

— Помогите!!! — закричал Костя, озираясь по сторонам. — Помогите!!!

На его счастье сразу несколько человек дышали или курили у окна и на балконе в тот вечер и видели что на самом деле случилось. К тому же на рукоятке ножа, убившего Ольгу, не было его отпечатков — он успел коснуться ее только внешней стороной пальцев. Если бы не все это, то сам Константин мог бы отправиться на нары за убийство.

Когда Ольга упала, Константин отскочил в сторону и сам упал. Убийца тем временем скрылся в темных кустах. Ни лица его, ни каких-либо примет Костя не заметил.

Он вернулся домой после похорон невесты, родители приняли его. На какое-то время тема Ольги стала табу в их семье, а потом понемногу забылась. Рахиль, которую все звали Раей, часто приходила в их дом вместе со своим папой и как-то так случилось, что они поженились. Костя старался не вспоминать о том случае, хотя одно он понимал четко — Ольгу убили преднамеренно.

Одно дело, если бы к ним привязался хулиган, стал требовать денег или еще чего, а потом ударил бы девушку ножом. Но убийца ведь явно ждал их в кустах и ударил именно Ольгу и именно так, чтобы она умерла. Кому это было нужно. У Кости было две версии.

Во-первых, Олечка сильно мешала своему беспутному брату — он хотел единолично владеть компанией покойных родителей. А о второй версии убийства Константину думать не хотелось, но все равно плохие мысли сами лезли в голову — ведь его родители так сильно его любили и так отчаянно не желали, чтобы он женился на русской, что…

Тут ход мыслей Константина Марковича перебила внезапно открывшаяся нараспашку дверь в его кабинет. Обычно все, входя к нему, стучались и Бутман нахмурился, чтобы возмутиться, но увидев, кто пришел, моментально переменил выражение лица, выскочил из кресла, как катапультирующийся летчик и побежал навстречу пришедшему. Это был главный учредитель строительной компании, в которой работал главбухом Бутман — тот самый Арсений Павлович.

Константин Маркович кивал начальнику в знак приветствия как заведенный, но Арсений Павлович не удостоил его даже взглядом. Это было недобрым знаком и Бутман сник. Вторым недобрым знаком был тот факт, что главный сел за его стол и третьим, что с ним вместе пришел молоденький худой мальчик в огромных очках, сжимающий в руках толстую папку.

— Вот это Вася, — представил главбуху очкарика Арсений Павлович, — он пару месяцев по моей просьбе занимался финансовым аудитом в нашей компании. Делал твою работу параллельно с тобой и знаешь, обнаружил интересные факты…

Константин Маркович понял, что для него все кончено.

 

13

Махмуд Валиев-оглы проживал в Москве уже двадцать пять с лишним лет. Начинал он свою трудовую деятельность мальчишкой босоногим на овощном рынке — таскал на тележке арбузы, помидоры, огурцы, апельсины к прилавку своего дяди. А когда подрос немного — дядя доверил ему за прилавком стоять. Махмуд был пареньком смышленым, быстро выучился по-русски калякать, хотя в его родном ауле никто из местных жителей ни слова на этом языке не знал.

Расторопность и подходящая политическая ситуация позволили шустрому Валиеву-оглы раскрутить свое дело и вот он уже стал владельцем нескольких супермаркетов на окраине столицы. Его крышевали конкретные братки, ездил Махмуд на синей «БМВ», проживал в престижном районе столицы в трехкомантной «сталинке».

Никому не доверяя, Валиев-оглы во все дела торговли вникал сам, проводя почти весь день в своих магазинах. Трудно ему было, потому что окончил в своем ауле он всего пять классов и больше не учился нигде, но упорство и желание учиться сделали из простого паренька «академика» торговых наук. Он даже рекламный слоган для сети своих торговых точек придумал сам и велел написать его над входом в каждый свой магазин: «Наши цены приятно удивят вас своей низостью».

После того как слоган вывесили, товарооборот увеличился и Махмуд отнес случившееся к своей гениальной торговой хватке. Вообще, дела шли хорошо, обстановка до последнего времени была спокойной, потому что местные братки не позволяли никому залетному безобразить на своей территории. Но вот не так давно сильно напугал Махмуда какой-то бешенный отморозок. Пришел с пистолетом, стал угрожать, ударил в лицо много раз и требовал, чтобы Валиев платил ему дань. Испугался Махмуд очень сильно, хорошо, что его «крыша» — бандит по кличке Гриша залетного быстро отловил.

В этот день он сидел за своей бухгалтерской книгой и сверял ее записи с данными в компьютере, параллельно на большой громкости слушая напевы родины, доносящиеся из магнитофона. Вдруг дверь с громким хлопком отворилась и спиной, какой-то неуверенной походкой в кабинет его ввалился охранник — уволенный лет десять назад в запас офицер ВВС. Он мычал и кашлял.

Причина этого мычания была вскоре Махмудом выяснена — во рту охранника торчал ствол обреза, который за приклад, положив палец на курок держал давешний отморозок Слива, который и требовал с него дань. А Валиев думал, что его давно уже нет в живых! Негодяй прижал охранника обрезом к стенке, вдавив ствол ему в горло. Тот испуганно поднял вверх руки, а по щекам его от боли и страха текли слезы.

— Это ты? — удивился Махмуд, узнав человека, который приходил снимать с него дань. — Я думал тебя убили!

— А я с того света к тебе явился, — усмехнулся Слива, — чтобы поквитаться!

Сказав это, он нажал на курок обреза, громкий выстрел заглушился во рту охранника, мозги с кровью брызнули на стену, Валиев зажмурился, а практически обезглавленный офицер запаса свалился на пол. Слива быстрым шагом подошел к Махмуду и наставил на него ствол, с которого мерно капали капли тяжелой густой крови.

— Не стреляй, не надо, — взмолился Махмуд, — я тебе денег дам сколько хочешь! Я тебе все дам, только не убивай!

— Поздно, чурка, пить «Боржоми», когда почки отвалились, — ответил безжалостный Слива.

Магнитофон надрывался народными азербайджанскими песнями и Слива с неудовольствием покосился на него.

— У меня в сейфе пятьдесят тысяч долларов, — жалобно пропел Махмуд, — забери все, только не убивай меня. У меня жена, шестеро детей и пятеро детей моего брата на моем содержании. Брат мой умер…

— Заткнись! — приказал Слива, — Плевать я хотел на твоего брата! Теперь ты каждый месяц будешь платить мне по полсотни зеленых, понял?

Азербайджанец торопливо закивал взмокшей лысеющей головой.

— А сейчас давай все, что у тебя есть!

Валиев-оглы торопливо открыл кодовый замок на сейфе, выгреб оттуда всю наличность, сложил ее в полиэтиленовый пакет и протянул Сливе.

— Ключи от машины, — добавил негодяй, тыкнув азербайджанца в лоб стволом обреза.

Махмуд торопливо достал из кармана ключи от своего «БМВ» и отдал их негодяю.

— И смотри, побежишь жаловаться к своей «крыше» как в прошлый раз, — пригрозил Слива уходя, — я с тебя, чурка нерусская, начну, а потом и всех твоих «черноголовиков» перестреляю. Понял?

Валиев-оглы затряс головой так усердно, что с редких волос полетели капельки пота. У самых дверей Слива вдруг обернулся, вскинул обрез и вдребезги разнес дробью поющий магнитофон. Воцарилась звенящая тишина. Слива спокойно вышел через торговый зал на улицу, спокойно сел в машину азербайджанца и покатил в сторону центра.

Он без проблем доехал на угнанном автомобиле до салона ремонта иномарок, находящегося рядом с большой бензозаправкой и спросил у парня в промасленной униформе где ему найти Дизеля. Тот сразу сообразил о ком идет речь и показал Сливе на закрытые ворота гаража. Войдя внутрь Слива сразу же увидел мужчину лет сорока, который возился в моторе новенького «Мерседеса».

— Дизель, — позвал Слива, — ты все в железках ковыряешься?

Автомеханик поднял голову, увидел Сливу и в глазах его застыло удивление. Он захлопнул капот «Мерса» и спросил, заикаясь:

— Слива? Тебе же еще лет пять сидеть… ты как?

— Условно-досрочно меня прокурор освободил за примерное поведение, — без тени иронии ответил Слива, — у меня там тачка возле твоего гаража стоит, новый «БМВ». Можешь ее «загримировать», чтобы даже мама родная ее не узнала?

— В угоне что ли? — поинтересовался Дизель.

— Не, так один должник мне ее подогнал, — ответил Слива, подходя поближе к «Мерседесу», — но мне цвет не нравится, обивка сидений хреновая, да и стекла не мешало бы поменять на тонированные и номера само собой заменить надо на «чистые». Сделаешь?

Автомеханик криво улыбнулся и пожал плечами, что не означало ни «да», ни «нет». Слива сразу понял, отчего Дизель мнется, как первокурсница в мужской общаге. Он вытащил из пакета и бросил на капот «Мерседеса» пачку долларов.

— Хватит?

— Вполне, — ответил Дизель с ходу на глаз определив по толщине пачки количество находящихся в ней купюр.

— Когда сделаешь?

— Работы много, заказы на три недели вперед… — ответил Дизель, вытирая промасленной тряпкой черные от автомобильной грязи руки.

Слива криво усмехнулся, по своему истолковав слова автомеханика и бросил на капот «Мерса» еще одну пачку долларов.

— Колеса мне нужны, без них никак, — сказал он Дизелю, — сделай до завтра. Прошу как старого друга.

Дизель покосился на объемную пачку, вздохнул и согласился.

— Ты ж меня всегда выручал, — сказал Слива, дружески похлопывая Дизеля по плечу, — ты же гений в моторе. Помнишь как мы замутили с тобой автокатастрофу, а? Ехала машина темным лесом за каким-то интересом, инти-инти-интерес, выходи на букву «С»! Бух!

Сказав «Бух!», Слива громко хлопнул в ладоши над самым ухом Дизеля и сам оглушительно на весь гараж захохотал. Дизель часто-часто заморгал глазами и отошел в сторонку. Слива сгреб свои деньги с капота «Мерседеса» себе обратно в карман и сказал:

— Сделаешь все как надо и в срок, тогда и «бабки» получишь. Я вперед не плачу. До завтра дашь мне какую-нибудь «телегу» покататься?

— Бери мою, — неохотно предложил Дизель, по опыту зная, что от Сливы все равно будет никак не отвязаться.

— А чего у тебя? — поинтересовался Слива.

— «Порш» спортивный, — ответил Дизель.

Он отошел в угол гаража, где накрытая чехлом стояла машина, сдернул ткань и перед глазами Сливы предстала блестящая богатая машина — мечта любого автолюбителя.

— Ого! Ты тут, смотрю, времени даром не терял!

— Работаем помаленьку, — стыдливо потупил взор на деньги Сливы Дизель и протянул ему ключи. — Смотри не побей.

— Может, махнем не глядя, — предложил Слива, — я тебе свой «БМВ», а ты мне эту рухлядь.

— Эта «рухлядь» стоит как три твоих «БМВ», — с гордостью произнес Дизель, поглаживая своего «стального коня» по сверкающему боку.

Слива сунул ключи от машины Дизеля в карман и спросил:

— Не знаешь где мне Клоуна можно найти?

— Я его сам не видел еще, — ответил Дизель, — слышал я, его только недавно опять из дурдома выпустили.

— Ну и как он?

— Мужики говорят, что по прежнему «краев» не видит…

— Мне такие парни как Клоун как раз и нужны, — сказал Слива.

— Что опять собрался за старое взяться?

Слива усмехнулся, на его вопрос не ответил, а поведал автомеханику шепотом:

— Знаешь, тут недавно мне один шизик рассказал, что якобы меня в роддоме подменили и мои настоящие родители на самом деле были не учеными Сливянскими. Оказывается, мать моя была уборщицей с интеллектом палки, а папаша уголовником с фамилией Ермишкин. Смешно, да, братишка?

Дизель пожал плечами. Ему смешно не было. Скорее ему было грустно. Встречаться со Сливой не входило в его жизненные планы. Слива тем временем вскочил на капот «Мерседеса».

— И вот я думаю, — теперь уже громко крича на весь гараж, продолжил рассказывать Слива, — откуда в таком благовоспитанном, «святом» семействе, каким были — мой дед, моя бабка, мои отец и мать, сеструха благочинная, откуда вдруг появился такой урод, как я? А, Дизель, откуда? Ответь мне!

— Ты это, слезь с машины-то, — заволновался автомеханик, — поцарапаешь. Это же тебе не броневик.

Но Слива и не думал слезать, наоборот, он взобрался на крышу.

— И вот я думаю, — продолжил Слива, воздав руки к небу, — а может быть, меня и правда подменили в роддоме, может быть это я и есть Ермишкин и во мне гудят и требуют воплощения гены папаши, которого я никогда не видел и которого замочили в зоне?

Дизель кусал губы, опасаясь, что грязные туфли Сливы помнут крышу дорогостоящего автомобиля и клиент будет крайне недоволен.

— А мамаша-уборщица? — продолжал Слива. — Нет, я не против уборщиц, я сам люблю чистоту! Зачем она перед смертью захотела меня увидеть! Зачем? На хрена мне встречаться с тобой, ничтожная старуха? Что ты можешь сказать мне, подыхая в своей постели? Ты хочешь обнять меня изъеденными хлоркой руками теперь, когда уже слишком поздно! Каждый птенец должен расти в своем гнезде и не нужно было перекладывать яйцо коршуна в кладку к павлинам! Коршун сожрет павлинов! Сожрет…

Слива сел на крыше автомобиля, обхватил колени руками и истерично зарыдал. Дизель не знал что ему делать и растерянно топтался неподалеку от «Мерседеса». Похоже, что Слива был еще в худшем психическом состоянии, чем перед тем, когда его посадили.

В это время дверь гаража со скрипом отворилась и внутрь вошел импозантный седовласый мужчина в темных очках, хорошо подогнанном костюме, который сидел на нем словно на корсете. С ним вошли двое высоких, спортивного вида хлопцев, тоже облаченных в строгие костюмы — по всему видать телохранители. Седовласый увидел, что на крыше его автомобиля рыдает какой-то хлыщ и брови его взметнулись вверх над очками, словно два крыла чайки.

— Э.т. о ч.т. о т.а.к.о. е? — по буквам произнес седовласый, захлебываясь от возмущения.

— Я все вам объясню, — попытался уладить ситуацию Дизель, — я попросил его посмотреть люк, потому что…

Но Слива все испортил. Он поднял глаза, полные натуральных слез, на вошедших, потом свесил ножки с крыши авто и спросил:

— А это что еще за мистер Икс?

— Ты, говно, сидишь верхом на моей машине!!! — тоном уверенного в себе человека сказал седовласый. — Слезай!

Но Слива, напротив, не только не слез, а наоборот залез с ногами на крышу, согнулся в поясе и невысоко, издевательски скорчив рожу, подпрыгнул на прямых ножках. Кузов автомобиля отозвался глухим звоном.

— Ты чего, придурок, сдохнуть захотел? — спросил седовласый. — Сдохнешь!

Дизель не знал куда деваться от страха за свою испорченную в мановение ока жизнь, ему захотелось спрятаться в большой металлический бак с ветошью и закрыться на замок изнутри. Но Слива не испугался угроз седовласого, он еще раз подпрыгнул на прямых ножках, опять скорчив при этом дурацкую физиономию.

— А ну, снимите его оттуда, — приказал седовласый.

Оба охранника рванули к «Мерседесу», но Слива ждать их не стал, спрыгнул с машины и показал из-за машины фигу. У телохранителей седовласого времени договориться о тактике нападения не было, или же не хватило ума, потому что побежали они ловить Сливу вдвоем с одной стороны. А Слива оббежал «Мерс» с другой стороны и через несколько секунд уже приставил седовласому к виску свой обрез, а сам спрятался за него.

— Стоять, придурки! — приказал седовласый телохранителям, почувствовав холод стали возле своего уха.

Оба «кабана» остановились как вкопанные. Вид у них был виноватый и подавленный.

— Ты кто такой? — ласково спросил Слива.

— Я депутат Госдумы, — хорошо скрывая волнение ответил седовласый.

— А-а, так ты народный избранник, — понял Слива, — на «Мерседесе» ездишь?

— Как все, — ответил седовласый, косясь на обрез.

— И что мне теперь прикажешь с тобой делать, слуга народа? — спросил Слива. — Ты меня говном обозвал, а я, между прочим, и есть тот самый народ, который за тебя голосовал!

— Я на твою машину не залазил, — сказал депутат.

— Хватит и того, что ты, дерьмо, на моей народной шее сидишь всю жизнь, — ответил Слива, — а я на твою машину залез ненадолго и ты разорался, как дятел.

Сравнение было неудачным, но и ситуация нетипичной.

— Пусть твои «обезьяны» выбросят оружие, мобильные телефоны и залезут в ящик с ветошью, — приказал Слива.

Депутат, видя что ситуация вышла из-под его контроля благоразумно кивнул своим людям и они подчинились требованиям Сливы. Достали свои «стволы» из кобур, мобильники из карманов, бросили все это на пол гаража, а сами залезли в воняющий машинным маслом бак, с ненавистью глядя на бандита.

— Закрой их там, — приказал Слива Дизелю, — а ключ мне отдай.

Дизель навесил на бак большой замок, закрыл его и ключ отдал Сливе.

— Как ты думаешь, старый хрен, — спросил Слива у депутата, продолжая тыкать его в висок обрезом, — сколько за тебя можно выручить денег?

— Не советую вам этого делать, — ответил седовласый.

— Советовать будешь у себя в Думе, если еще вернешься туда, — сказал Слива, — а мне отвечай сколько, а то я тебе башку снесу.

Депутат приосанился, но отвечать ничего не стал.

— Ладно, разберемся, — сказал Слива, бросая автомеханику ключи обратно, — Дизель заводи свой «Порш», но сначала открой багажник, положим туда этого суслика. Я так полагаю за него можно миллион по легкому срубить.

— Ты че, я тут не при чем, — испугался Дизель, — я просто автослесарь, я этого делать не буду.

— Тогда я сейчас замочу его прямо в твоем гараже и брошу, а ты потом ментам доказывай, что ты не верблюд, — пригрозил Слива.

— Лучше подчинитесь ему, молодой человек, — посоветовал депутат, — иначе он может убить и вас, и меня.

— Во-во, — сказал Слива, — послушай его. Хоть он и депутат Госдумы, а умную же вещь сейчас сказал. Наверное, первый раз в жизни.

Дизелю ничего не оставалось как открыть багажник своего «Порше». Седовласый там поместился, хоть и не слишком комфортно, но деваться было некуда. Только Слива хотел закрыть багажник, как у депутата зазвонил телефон.

— Опа, чуть не лопухнулись, — воскликнул Слива и выхватил сотовый у седовласого, — алло?

В трубке что-то спросили, Слива покосился на депутата и переспросил:

— Кто говорит-то? А, спикер? Ну, как же знаю! А он сейчас к телефону подойти не может, он какает! Понос у него. Знаете ли, жрет ведь на халявных банкетах без меры, ну, ему дно и вышибает… хм… трубку положили… ладно, хорек, не скучай.

И Слива захлопнул багажник. Дизель был бледнее, чем лист бумаги.

— Чего ты скис, мастер болта и гайки? — спросил Слива. — Давай, садись за руль, поедем.

Дизель подчинился, потому что знал, что Сливе без разницы в кого стрелять — в своих или в чужих. Они выехали из гаража и взяли курс в сторону кольцевой дороги. Ветер свистел за приоткрытым окном спортивного «Порше».

— Ну, что ты скуксился, Дизель, — весело спросил Слива, — ты не менжуйся, что тебя приплетут к соучастию. Я тебе потом дам под глаз пару раз, нос разобью и ты скажешь в ментовке, что я тебя под стволом обреза заставил ехать. А за машиной моей от меня человек придет завтра-послезавтра. И смотри, Дизель, без фокусов, ты же меня знаешь.

Дизель ничего не ответил, он молился только об одном — чтобы все это побыстрее закончилось.

 

14

Константин Маркович третий час, как ему казалось, висел вниз головой в своем кабинете, привязанный ногами к люстре. Он медленно вращался то по часовой стрелке, то против, ему было нестерпимо плохо и больно, и казалось, что он вот-вот умрет. Руки у главбуха были связаны за спиной, а рот заклеен скотчем, отчего Константин не мог позвать на помощь. Да и звать-то было некого — рабочее время закончилось и в здании управления осталась только охрана на входе, да генеральный учредитель Арсений Павлович со своими телохранителями — двумя молодыми людьми — натуральными бандитами с тяжелыми челюстями, которые и привязали Бутмана за ноги в таком унизительном положении.

Из открытой двери, которая вела в коридор, доносился негромкий голос генерального директора, который с кем-то беседовал у себя в кабинете по телефону. Кабинет Арсения Павловича находился как раз напротив кабинета главбуха, только у генерального была еще и приемная. Видимо все двери были открыты, чтобы Константин Маркович каким-нибудь образом не смог убежать.

Силу духа висящему вниз головой главбуху придавал тот факт, что хоть его и подвесили за ноги, но умереть от кровоизлияния в мозг ему не должны были дать — ведь с его смертью у фирмы исчезнет и надежда вернуть хотя бы часть «позаимствованных» Константином Марковичем денежных средств. Он надеялся, что его все-таки снимут.

В тот момент, когда Бутману показалось, что его голова вот-вот лопнет от налившейся в нее крови, а в ушах зазвучал оркестр двадцати бетономешалок и перфораторов, в кабинет кто-то вошел. Глаза главбуха к тому моменту уже ничего не видели, кроме мутной пелены, а рот заполнился то ли кровью, то ли слюной.

— Снимите его, — приказал Арсений Павлович.

Телохранители пододвинули стремянку, сняли Бутмана с люстры и бросили на пол. Кровь, прилившаяся в голову, пока Константин Маркович висел, с нестерпимой болью хлынула обратно в туловище, а ноги закололи тысячи мелких иголочек. Бутману опять показалось, что он умирает.

— Гляди-ка ты, провисел всего двадцать минут, а стонешь так, как будто тебя каток переехал, — усмехнулся Арсений Павлович, — когда деньги у меня воровал головка не болела. А теперь чего стонешь, как невеста в первую брачную ночь?

Константин Маркович лежал на боку и рук своих, связанных тугой веревкой уже не чувствовал. Рот ему никто не отклеивал, его тошнило, но отрыгнуть он не решался — «слив» был закрыт. Арсений Павлович присел на стул, напротив тяжело дышащего на полу бывшего главбуха.

— По предварительным подсчетам молодого аудитора за последние два месяца ты украл у фирмы, а значит, и у меня лично что-то около двадцати тысяч долларов, — сказал генеральный учредитель.

Константин Маркович попытался сказать что-то в свою защиту, но сил промолвить даже слово у него не было. Поэтому он промолчал, продолжая лежать на полу недвижимо, как труп.

— Работаешь ты в фирме почти шесть лет, — продолжил считать убытки генеральный, — начинал еще при покойном нашем общем начальнике… царство ему небесное… и если предположить, что ты крал у меня каждый год по сто двадцать тысяч, то за шесть лет сколько это получается?

Константин Маркович, несмотря на плохое самочувствие, попытался все-таки возразить, что не каждый год он по столько крал, но скотч, наклеенный на губы, не дал ему произнести ни слова, а позволил лишь только замычать, как мычат глухонемые. Генеральный не принимал ничего в расчет и сам вывел окончательную цифру, подсчитав итог на калькуляторе своего мобильного телефона.

— Итого у меня получилось, что за шесть лет ты, Бутман, украл у фирмы около семисот двадцати тысяч долларов, — резюмировал Арсений Павлович, — и если принять во внимание, что эти деньги были украдены тобой и не пошли в оборот строительства, а значит и не принесли прибыли, то выходит, что ты нанес убыток фирме в сумме, я так думаю, около миллиона долларов. Это я еще по божески посчитал, Костик, ты согласен?

Грубый подсчет генерального учредителя покоробил тонкую бухгалтерскую душу Константина Марковича, возмутил ее. Ведь за все шесть лет его службы он «выдоил» из фирмы чуть больше ста пятидесяти тысяч, которые вложил в новую квартиру, престижную машину, перестройку тещиной дачи в виллу и так, по мелочи разошлось туда-сюда — жене шуба, теще колье, тестю домашний кинотеатр. У него и на счету-то ничего на «черный» день не осталось, а Арсений Павлович, даже не выслушав его доводов, значительно приумножил эту сумму.

Константин Маркович попытался присесть на полу, чтобы объясниться, но поскольку круглосуточно сидение за монитором компьютера никак не укрепило мышцы его брюшного пресса, а наоборот расслабило, то его попытки присесть закончились неудачно — он лишь извивался на полу, как дождевой червь, которого разрезало лопатой. Он был до того жалок, что Арсений Павлович, глядя на него, приказал своим телохранителям:

— Посадите его на полу и отклейте скотч ото рта.

Приспешники моментально выполнили указание хозяина. Как только губы Бутмана освободились он попытался что-то сказать в свою защиту, но не смог. Онемевшая челюсть его не слушалась, отказывалась открываться, а губы от клея скотча приклеились друг к другу. Поэтому Константин Маркович выдал лишь что-то нечленораздельное, похожее более на собачий лай, чем на человеческую речь. Голова его кружилась, главбух едва удерживался в сидячем положении, все предметы и вещи неслись вокруг него, крутились в бешеной карусели.

— Деньги нужно вернуть в фирму в кратчайшие сроки, Константин Маркович, — ласково предложил Арсений Павлович, — весь миллион, который ты украл необходимо вернуть назад. Все до цента.

— Я не крал миллиона, — жалобно пропищал главбух.

Арсений Павлович шумно вздохнул, неудовлетворенно покачал головой, жестом руки приказал телохранителям поднять Костю с пола и подтащить к себе. Потом он оттянул средний палец руки и дал по голове Бутмана такой звонкий «чилим», что у того чуть не отвалилась голова.

— Еще одно слово поперек и сумма будет увеличена, — произнес в пелене кружащегося тумана Арсений Павлович.

— Я не крал миллион, — упрямо произнес главбух.

— Ну вот опять двадцать пять, — покачал головой генеральный и развел руки в стороны.

Телохранители поняв это как приказ, тут же короткими, но очень болезненными пинками по почкам Бутмана попытались убедить его в том, что генеральный все-таки прав. Избиваемый Константин Маркович под каждым ударом хватал открытым ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег и, наконец, завалился на бок, выгнувшись мостиком.

— Я всегда подозревал что ты воруешь, гнида, — спокойно произнес хозяин, пока Константин Маркович корчился от боли на полу, — но не подозревал, что воруешь в таких масштабах. Где ты прячешь деньги? Допустим твою квартиру, которую ты купил в прошлом году, можно продать тысяч за сто, машина там, мебель, дача, пусть еще сто штук, но где остальные деньги? В каком банке ты их держишь?

— У меня… нет… миллиона… — задыхаясь, ответил главбух. — Я все верну… что взял… но это не миллион… у меня нет миллиона… ни в каком банке…

— Ты расстраиваешь меня, Костик, — сказал Арсений Павлович, — сейчас время такое ненадежное, кругом фармазоны, подсадки, с улицы никого нельзя на работу взять — в момент конкуренты подсадят в фирму соглядатая. Но ты-то пришел ко мне по протекции, тебе я доверял и ты вот так со мной! А? Нехорошо! Повесьте его снова на люстру.

Телохранители моментально выполнили приказ — один взлетел на стремянку, а второй подхватил его с пола вниз головой и сильно сдавил.

— Не надо, — запищал Константин Маркович, как цыпленок схваченный коршуном, — не надо опять!

— Тогда говори где деньги, — посоветовал Арсений Маркович.

Но главбуху нечего было сказать и он опять оказался висящим вниз головой. А генеральный продолжил:

— Если не вернешь деньги, я твою дочь продам по частям за границу на почки-печень-сердце. Миллиона не выручу, но кое-что верну, а жену твою отправлю на панель долг отрабатывать. А тебя я…

Тут Арсений Павлович осекся, потому что в это время по коридору послышались уверенные шаги нескольких человек, дверь распахнулась и в кабинет вошел давешний утренний посетитель Бутмана, а с ним еще один человек с явно бандитской физиономией.

— О! — сказал тот, что был с бандитской физиономией. — Хорошо вы развлекаетесь после работы. Вам что денег на аттракционы не хватает?

— Вы кто такие? — угрожающим голосом спросил Арсений Павлович, сидящий в мягком кожаном кресле.

— Встречный вопрос, — усмехнулся бандит, разглядывая как висит вниз головой главбух, — а вы кто такие?

— Как вы прошли внизу? — не удосужив незваных гостей ответом, снова спросил Арсений Павлович. — Кто вас пропустил? Там же охрана!

На входе в фирму был пост охранника, на котором дежурил бывший офицер строительного батальона, которого Арсений Павлович предупредил, чтобы он никого в здание не пропускал. Но Арбуз, входя, не послушался запретов, ударил охранника головой в нос и запер бедолагу в подсобке, забрав у того и пистолет, и наручники. Пистолет, предварительно разрядив, выбросил в урну, патроны в окно, потому что у него был свой пистолет, а вот наручники охранника взял на всякий случай.

— А мы видим, у Константина Марковича свет горит, — как ни в чем не бывало, так и не удостоив хозяина заведения ответом на его вопрос об охране, продолжил незваный гость, — и решили господина Бутмана навестить. А он тут вниз головой висит.

— Ты их знаешь? — спросил Арсений Павлович у главбуха.

Но измученный Константин Маркович, висящий вниз головой, смог издать лишь звук, похожий на мяукание слепого котенка, из которого не стало яснее — знает он этих людей или нет. Телохранители генерального заволновались и напряглись.

— Я генеральный директор этой фирмы, — решил наконец представиться незваным гостям Арсений Павлович, чтобы произвести впечатление, — а вы кто такие, а?

При этом он сложил пальцы обеих рук в жест, у молодежи означающий «хорошо» и обоими большими пальцами тыкал себя в грудь.

— Это у вас кадровая политика такая что ли, — спросил до того молчавший Антон Сергеевич, — людей вверх ногами вешать?

— Да, — язвительно ответил Арсений Павлович, — чтобы мозги лучше варили. Можем и вам такую услугу оказать, если не уйдете!

Повисла напряженная пауза и тут Константин Маркович хриплым голосом просипел, когда его развернуло лицом в сторону Антона Сергеевича и Арбуза:

— Помогите мне, пожалуйста… меня убьют…

— Даже так? — удивился Арбуз. — А что ж ты такого наделал?

— Пошли вон отсюда!!! — вскочил Арсений Павлович. — Это не ваше дело!!!

Телохранители по своему восприняли истерику своего хозяина и моментально выхватили из-под полы пиджаков свои пистолеты — обычные ТТ. Нацелили их на Арбуза и Антона Сергеевича.

— Вот как, — нахмурился Арбуз, наблюдая за вращением на веревке несчастного главбуха, — и что это, вы нас застрелите что ли?

— Если вы через пять секунд вы не уйдете, то я, клянусь, прикажу вас пристрелить, — с чувством превосходства произнес Арсений Павлович.

— Все-все, мы уходим, нет проблем, — миролюбиво сказал Арбуз, выставив вперед открытые ладони и тем самым демонстрируя добросердечность своих намерений.

Они вместе с Антоном попятились к выходу и в это время на столе главбуха громким полифоническим звонком запиликал его сотовый телефон. Телохранители Арсения Павловича всего на доли секунды обернулись назад и в это время Арбуз ловко выхватил из-за ремня под курткой свою «Беретту». В мгновение ока он взвел затвор, а ствол оружия направил на лоб быстро побледневшего Арсения Павловича.

— Эй, ты, брось оружие! — неуверенно приказал один из телохранителей генерального директора, когда увидел в руках Арбуза оружие.

Пистолет в руках телохранителя ходил ходуном. Арбуз лишь криво усмехнулся глупому приказу охранника и спросил у Арсения Павловича, по лбу которого потекла струйка пота:

— Где ты набрал этих дебилов?

— В Барнауле, — ответил генеральный, не сводя встревоженных глаз с темного дула пистолете Арбуза, которое смотрело ему прямо в лоб.

С чего он ляпнул что он набрал их в Барнауле, собственно говоря, ведь он даже не был никогда в этом городе? Растерялся просто. Не ждал он этих типов увидеть сегодня в своем офисе. К тому же лицо того, что целился в него, казалось, было ему знакомо.

— Скажи им чтобы бросили оружие, — приказал Арбуз, — иначе я тебя пристрелю.

— Вас всех тоже убьют, — напомни Арсений Павлович.

— Тебя этот факт уже не порадует, — метко заметил Арбуз, — ты будешь уже трупом, потому что я не промахнусь.

Довод был настолько убедительным, что генеральному пришлось пойти на переговоры.

— Чего вам надо? — спросил он недовольно.

— Сначала мы просто хотели поговорить с Бутманом, — вступил наконец в разговор до того молчавший Антон Сергеевич, — но теперь, после того как увидели его висящим вниз головой, мы захотели забрать его с собой.

Для Антона условия переговоров с пистолетами в руках и с висящим вниз головой бухгалтером были непривычными. Но для Арбуза весьма и весьма подходящими — он только к таким и привык.

— Это хрен Бутман украл у нашей фирмы миллион долларов, — ответил Арсений Павлович, — так что приносите с собой миллион зеленых и забирайте его на все четыре стороны.

— Я не крал миллион, — запищал теряющий сознание бухгалтер.

И он стал так сильно дергаться и извиваться, что большая хрустальная люстра на которой он висел вдруг с хрустом оторвалась. Бутман головой вниз упал на пол и сшиб люстрой одного из телохранителей. Второй в это время с перепугу выстрелил в Арбуза и ранил его в правое плечо. Арбуз уронил свой пистолет и отшатнулся назад, но Антон успел выхватить «Стечкина», с которым не расставался в последнее время и выстрелил в телохранителя Арсения Павловича. Стрелявший в Арбуза телохранитель упал с продырявленной грудью, но в это время выпутался из хрустальных висюлек люстры второй телохранитель. Он дотянулся до своего пистолета, но Антон Сергеевич успел подскочить и приставить к его голове свой пистолет. Телохранитель посчитал благоразумным самолично откинуть свой пистолет в сторону и поднять руки. Раненый Антоном охранник хрипел на полу.

Арсений Павлович до этого с чувством превосходства сидевший в кресле попытался было подняться, но его остановил хриплый голос Арбуза:

— Сиди на месте, падла!

Он уже успел схватить с пола свою «Беретту» и держал ее в правой руке, левой закрывая кровоточащую рану плеча. Арсений Павлович опустился на свое место.

— Вы нажили себе крупные неприятности, — с ноткой презрения сказал он.

— Неприятность — мое второе имя, — грубо ответил ему Арбуз, — а твое второе имя говно.

— За говно тоже ответишь, — огрызнулся генеральный директор лежащего на полу без движений Бутмана.

Арбуз, целясь в голову Арсения Павловича, подошел к нему и с размаху ударил рукояткой пистолета по голове. Генеральный директор не успел закрыться, голова его мотнулась в сторону и он обмяк в мягком кожаном кресле.

— А ты, горилла, — обратился Арбуз к оставшемуся в живых телохранителю, которого Антон держал под прицелом, — бери на плечи бухгалтера и неси к нам в машину.

Тот подчинился и потащил недвижимого Бутмана к выходу.

— Ты его убил? — спросил Антон Сергеевич у Арбуза, кивнув на Арсения Павловича.

— Нет, оглушил только, — ответил Арбуз и тыкнул стволом пистолета в окровавленного телохранителя, лежащего на полу, — а ты этого ты вовремя «снял», спасибо, братан, спас меня. Он бы меня второй пулей точно убил бы!

— Меня чего-то мутит, — сказал Антон, он и правда побледнел до зеленоты, — я никогда в людей не стрелял до этого случая.

— А это тебя твои гены родителей профессоров «мутят», — усмехнулся Арбуз, — и дедушки партийного функционера гены «мутят». Они тоже по людям стрелять привычки не имели. Хотя насчет дедуси я не уверен. Он в тридцать седьмом году чем занимался?

— Не знаю я, — ответил Антон.

— Эй, — обратился к раненому телохранителю Арбуз, — ты живой?

— Живой, — ответил тот, тяжело дыша.

— Не подыхай, — сказал Арбуз, — мы тебе сейчас скорую вызовем. Только ты про нас ничего не говори, ладно?

Телохранитель кивнул. Его рана сильно кровоточила. Антон Сергеевич и Арбуз вышли из офиса и спустились вниз по ступенькам к выходу из офиса вслед за телохранителем Арсения Павловича, который тащил на своих широких плечах в машину полуживого бухгалтера Бутмана.

 

15

Слива приказал Дизелю остановиться возле какого-то полуразвалившегося пустого деревянного дома далеко за пределами Москвы, когда нормальных жилых строений в округе уже не стало видно. Они вдвоем вытащили из багажника несчастного помятого депутата, который больше в эти минуты походил на бомжа, чем на опереточного осанистого мистера Икс. Седые волосы его были всклокочены, как у панка, а лицо перемазано маслянистой грязью. Но в глазах отражалась решимость — чувствовалось, что этот человек духом не сломлен, а значит — опасен. Привык к депутатской неприкосновенности.

И тогда, чтобы сломить его дух Слива с размаху ударил слугу народа поддых кулаком и потом некоторое время пинал его извивающееся тело ногами в пыли дороги. Дизель во время экзекуции зажмурился и стоял, как оловянный солдатик, вытянув руки по швам. Когда вся депутатская неприкосновенность седовласого рассыпалась на части и потерялась в мокрой грязи дороги, Слива за шиворот поднял его с земли и спросил:

— Кому звонить насчет тебя, чтоб денег мне дали?

— П… м… б… — шевелил разбитыми в кровь губами депутат и всхлипывал.

Давно его никто так не мутузил. Дизель осторожно спросил:

— Может быть я поеду уже, а?

— Вали и рот на замок, понял? — пригрозил ему обрезом Слива.

Дизель сорвался с места, как спринтер, нырнул в свою машину, развернулся на месте и умчался в сторону Москвы.

Уже вечерело. Сгущались сумерки. Слива привез депутата сам не зная куда, потому что плана никакого у него не было — он действовал под властью мгновенного импульса и не думал что он будет делать с депутатом дальше. Полуразвалившийся домик ему понравился, но оставаться в нем намерения у Сливы не было, потому что он знал — как только Дизеля менты возьмут за жабры, а это произойдет непременно — он сразу расколется. Депутата нужно было спрятать где-то в другом месте, посадить его в подвал какой-нибудь или погреб, а потом уже начинать договариваться насчет выкупа. Депутат смотрел плачущими глазами вслед уезжающей машине и понимал, что теперь жизнь его находится в руках этого сумасшедшего типа.

— Пошли, придурок! — приказал Слива и толкнул депутата в спину обрезом.

Тот не удержался на ногах и упал. Вокруг не было ни души, помощи ждать было неоткуда. Депутат пополз по дороге к обочине.

— Вставай, ты черепашка, — приказал Слива и пнул депутата по ребрам.

Тот поднялся шатаясь. Вдалеке на опушке леса виднелось в сумерках какое-то техническое строение и Слива решил отвести депутата туда. Они пошли по густой траве, седовласый всхлипывал, идя впереди Сливы под дулом обреза. Он думал, что его ведут убивать.

Они дошли до того самого строения и Слива нашел, что хотел — в бетонной плите был люк канализации с тяжелой крышкой. Туда и можно было спрятать депутата, но Слива понимал, что если Дизель покажет, где он их высадил, то те, кто будут искать седовласого без труда найдут его. Пленник услышит голоса людей, начнет звать на помощь и тогда люк откроют и депутата спасут. Это в планы Сливы не входило. И Слива решил, что перед тем как депутата он спустит в люк, он завяжет ему рот. Предстояло допросить депутата с кого требовать за него выкуп. Но поскольку на прямые вопросы слуга народа не отвечал, Слива решил допросить его по-хитрому.

— Все, старое дерьмо, прощайся с жизнью!!! — приказал бандит и нацелился дулом обреза в грудь депутату.

— А-а, — провыл слуга народа, — а-а…

— Что, не хочешь умирать? — с издевкой спросил Слива.

Тот отчаянно завертел головой.

— Но за тебя же некому выкуп мне заплатить, — с лицемерным вздохом сказал Слива, — что мне с тобой еще делать как не убить?

— Восемь, — дрожащим голосом ответил депутат, — гудок, девятьсот одиннадцать…

Затем он сглотнул слюну и выдавил из себя весь номер целиком. Слива моментально набрал его на сотовом телефоне депутата. Ответила женщина с приятным голосом. Вероятно автоответчик ее аппарата высветил номер звонившего, потому что женщина произнесла томным голосом:

— Слушаю тебя, пончик. Ты где так задерживаешься?

— Ха-ха-ха, «пончик», — заржал Слива.

— Кто это? — испугалась женщина. — Кто это звонит?

— Это звонит человек, который любит пончики рвать на куски и разбрасывать по округе, поняла глупая курица! — заорал в трубку Слива и обратился к депутату, протянув ему телефон. — Говори, тварь!

— Леночка, — прошепелявил разбитыми губами седовласый, — меня захватили в плен и требуют выкуп.

— О, господи!!! — воскликнула Леночка так, что эхо разнеслось по округе. — Кто тебя захватил?

Депутат покосился на Сливу, но не назвал его так как ему бы хотелось, а лишь сказал:

— Какой-то человек… я не знаю…

Слива приложил трубку к уху и сам начал говорить:

— Слушай ты, тварь, завтра к вечеру миллион долларов приготовь, иначе твой пончик сильно пересохнет, поняла? Сотенными купюрами в чемодане и не вздумай обращаться к ментам, а то я ему враз башку снесу!

Слива отключился и сунул телефон в карман. В это время кусты позади него шевельнулись, хрустнула ветка. Слива моментально обернулся и нацелил туда, откуда исходил звук свой обрез.

— Кто там? — крикнул он. — Кто там прячется? Выходи!

Но никто не ответил. Слива вглядывался в почерневшие в сумерках низкорослые кусты, рука его нервно подрагивала. Кусты продолжали трястись, кто-то громко дышал там. И тут Слива увидел, что по высокой траве пригнувшись прямо на него надвигается темный силуэт. Какой-то человек шел, стараясь быть незамеченным на полусогнутых, согнув спину в пояснице и выставив вперед ствола двух автоматов.

— А-а-а!!! — заорал Слива и высадил из двух стволов дробь в нападающего.

Депутат, который стоял позади от испуга завалился на бок, тот, что полз к ним тоже упал. Торжествующий Слива подбежал и с размаху пнул труп поверженного противника ногой.

— Что, сука! — закричал он. — Хотел меня завалить? На получи, получи!!!

В остервенении пиная противника, Слива не сразу заметил, что пинает… мертвую козу.

— Е-моё, — только и сказал он, — ну и дрянь… это же коза…

Теперь, после того как он позорно себя обнаружил, прятать депутата в люк не представлялось возможным, поскольку в округе наверняка слышали выстрел, да и те, кто будут искать пропавшего слугу народа, наткнувшись на труп козы, обшарят каждый закоулок.

— Эй, ты, парафинщик, — обратился он к депутату, — иди сюда, хватай козу за рог.

Вместе они дотащили мертвое животное до отверстия люка, где поначалу предполагалось поместить депутата. Слива усмехнулся, представив как менты в поисках слуги народа увидят кровавый след на траве, пойдут по нему, будут залезать в люк и найдут там дохлую козу. Они скинули козу вниз. Потом задвинули крышку.

— Пошли дальше, — приказал Слива, когда дело было закончено.

— Куда? — жалобно заныл депутат. — Я устал, я не могу идти…

Слива дал ему пинка и они двинулись по тропинке, едва различимой среди чернеющей травы. Шли долго — полчаса или больше, но прошли всего ничего. Ноги путались в траве, глаза устали вглядываться в сумерки. Депутат все время стонал и жалобно поскуливал что он устал, замерз и не может больше идти. По правде говоря, Сливе и самому надоел этот седовласый расклеившийся нытик. Он уже жалел, что поддавшись импульсу, решил взять в заложники слугу народа.

Вокруг стемнело, сильно похолодало, куда идти было неизвестно, Сливе хотелось пожрать так сильно, что в животе бурчало. Но в округе ничего съестного, кроме старого депутата не было, но рагу из сухой ляжки слуги народа аппетита не возбуждало и Слива уже подумывал о том как бы вернуться, достать из люка козу и съесть ее целиком. Проблема возвращения состояла в том, что он уже позабыл откуда они пришли.

Когда Слива уже был на пределе и даже поднял обрез чтобы избавиться от старого хрыча и идти дальше одному, вдруг откуда-то сбоку раздался глуховатый женский голос:

— Мужики, вы тут нигде козы не видели? — и их осветил луч фонарика.

Когда женщина заметила, что один из них с обрезом, который направлен в спину другого, она вскрикнула: «Ой!» и фонарик погасила, а сама замерла.

— Эй, ты где? — крикнул в черную ночь Слива.

Никто не откликнулся.

— Сейчас пальну, — пригрозил он.

Но она затаилась и не отвечала. Слива уже запутался в темноте из какого именно места сначала посветил на них фонарик, поэтому водил стволом вокруг себя. Обессиленный депутат присел на траву. Слива понял, что действовать нужно лаской.

— Слышь, маленькая, помоги выбраться отсюда, — жалобно попросил Слива, — понимаешь, пошли с другом на охоту и заплутали. Ночь уже, а куда идти не знаем.

— Врешь, — сказал откуда-то сзади ее голос, — у нас здесь охотиться не на кого. Только лягушки и вороны вокруг…

Слива обернулся, стараясь увидеть в темноте хотя бы силуэт. Но голос уже зазвучал с другой стороны:

— С обрезом на охоту не ходят, врешь…

Она как будто витала в воздухе, Слива никак не мог за ней уследить и не знал что ей еще сказать, но понимал что шанс выбраться из этой кромешной холодной тьмы может дать только она. И тут завопил депутат, приподнявшись на корточках:

— Женщина, милая, прошу вас, уходите и сообщите срочно куда следует! Этот захватил меня в заложники и требует выкуп…

— Заткнись, сука, застрелю! — прикрикнул на него Слива и толкнул ногой так, что тут растянулся в мокрой траве.

— Убери от него обрез! — потребовала женщина.

— Что? — возмутился Слива. — А если не уберу, что ты сделаешь?

— А ты думаешь я одна ночью по лесу шастаю без ружья? — усмехнулась из темноты женщина.

И в следующую секунду он отчетливо услышал характерный звук взводимого затвора охотничьего оружия.

— Ты давай, не балуй… — хотел было вступить в переговоры Слива, одновременно пытаясь присесть.

— Стой, где стоишь, — приказала женщина.

Низость сложившейся ситуации для Сливы заключалась в том, что она по всей видимости видела его в темноте, а он ее нет.

— Хрен с тобой, — рассердился Слива и откинул от себя обрез.

Оружие шумно плюхнулось куда-то в траву. И тут депутат вовсе осмелел, вскочил и попытался кинуться в сторону, откуда доносился голос женщины.

— Стой, где стоишь! — приказала она и ему тоже.

— Но как же… — растерялся тот и тут же зажмурился от направленного ему в лицо луча фонарика.

— А я тебя видела по телевизору, — воскликнула она из темноты, — ты ничего мужик, хороший, народ тебя любит! Говоришь красиво, сам такой статный, моя мама за тебя голосовала.

— Да, да, — обрадовано закивал головой слуга народа, радуясь своему неожиданно пришедшему спасению.

— А этот подлец, говоришь, за тебя выкуп требовал? — поинтересовалась она.

— У моей жены вымогал огромную сумму и еще меня избивал и мучил!! — посетовал депутат.

— Сколько же он хотел за тебя? — заинтересованно спросила она.

— Миллион долларов!!! — гордо произнес депутат.

— Миллион долларов??? — удивилась женщина. — И что, думаешь, за тебя старого хрыча дадут миллион?

— Однако я лидер партии, — приосанился слуга народа, — конечно, дадут!

Женщина помолчала несколько секунд, а потом вдруг обратилась к похитителю с противоположной стороны от той, откуда только что разговаривала:

— Эй, ты, как тебя зовут?

— Слива, — буркнул тот в ответ.

— Слива, — нараспев повторила та и спросила, — а что, Слива, возьмешь меня в долю?

— Что? Что? — еще не веря своим ушам, засопел депутат. — Что вы задумали?

Ого постигло разочарование во всем человечестве.

— Встань на колени и подними руки за голову, — приказала ему женщина.

Депутат подчинился, едва сдерживая истерику.

— Вот это пацанский разговор, — обрадовался Слива такому неожиданному повороту дела, — сколько ты хочешь поиметь?

— Половину, — ответила она.

— Много, — покачал головой Слива, — давай двадцать процентов.

Он торговался только для виду — ему бы выбраться отсюда, надает он этой деревенской нахалке по ягодицам.

— Пятьдесят, — повторила она.

— Хрен с тобой, пусть будет так, — быстро сломался Слива.

Ему не терпелось увидеть лицо этой наглой стервы. И откуда только взялась такая в этой глуши?

— Поведем его ко мне, запрем в погребе, — сказала женщина.

— Никто не увидит? — спросил Слива.

— Ночь на дворе, все спят, — ответила та, — это ты по козе моей стрелял?

— Убил я ее случайно, — повинился Слива, — думал мент подползает, не видно же ни хрена.

— Сволочь ты, — сказала она в сердцах, — эта коза мне как сестра была!

— Ну, прости, — повинился Слива.

— Идите назад по тропинке, потом свернем, — приказала женщина.

— Дай хоть обрез найду, — попросил Слива.

— Он уже у меня, — ответила та.

Слива только причмокнул — проныра ему начинала уже нравится, хотя он ее еще ни разу в лицо не видел. Они шли минут десять по тропинке, потом женщина сказала повернуть направо, плутали еще около получаса и наконец наткнулись на колья старого забора.

— Справа калитка, — сказала она сзади.

Вошли на темный двор, женщина посветила фонариком и Слива увидел прямо перед собой покосившуюся дверь погреба с огромным замком.

— Ключи от замка сверху на косяке двери, — сказала она, — вниз ведут ступеньки, там вторая дверь, ключи там же. Справа на бочке веревка, свяжи его, запирай, а сам выходи.

— А-а-а, — попытался протестовать депутат, но был заперт внутри против воли.

Слива так и сделал. У него было опасение, что «амазонка» запрет его в погребе вместе с депутатом, но этого не случилось. Вышел на поверхность, прошли в дом — хибару с низким потолком и затхлым запахом. Она включила свет и повернулась. Женщина была невысокой симпатичной с большими губами лет сорока на вид. Это по-старушечьи завязанный платок ее сильно старил. Словно чувствуя это, она сняла его и сразу помолодела лет на десять. По плечам рассыпались светлые волосы.

— Ты чего одна тут живешь? — спросил Слива, оглядывая грязное помещение.

— С козой жила, — ответила женщина, разглядывая Сливу.

Она отошла, села на скамейку, закинув ногу на ногу. Слива про себя отметил, что женщина скорее всего в молодости была ничего себе, но теперь располнела малость в бедрах, зато грудь излишняя полнота не портила.

— Где мой обрез и твое ружье? — спросил Слива.

— Твой обрез я припрятала, а ружье всегда со мной, — ответила она.

И тут же прищелкнула языком так, как будто щелкнула затвором. Слива понял, что его по дурацки провела какая-то деревенская недотепа, запугала несуществующим ружьем. Он снова почувствовал себя сильным и крутым.

— Ты тут плечи-то особо не расправляй, — сразу увидела его «воскрешение из пепла» женщина, — и не вздумай дурака валять.

— А то что? — с усмешкой спросил Слива.

Она не ответила, а только снова прищелкнула языком, но уже с другой интонацией. Сзади послышался грозный рык. Слива обернулся и увидел в дверях огромного пса — помесь ротвеллера и дворняги. Он скалил свою желтую пасть, из которой текли длинные сталактиты слюней. Слива опять растерялся.

— А ты думаешь легко порядочной девушке одной в такой глуши жить? — спросила она, прикуривая сигарету. — Всяких козлов немерено шастает в округе. С собакой спокойнее. Садись, чего ты стоишь?

Слива, косясь на собаку, присел на стул напротив женщины и зверюга сразу перестала рычать.

— А чего ты тут в глуши живешь? — поинтересовался Слива. — С твоей хваткой в столицу надо двигать…

— Была я в столице, — ответила она, — но теперь мне туда путь заказан.

— А чего так?

— Долгая история и тебе неинтересная. Расскажи-ка мне лучше как ты собрался этого депутата передать родне так, чтоб нас не сцапали?

— Пока об этом не думал, — признался Слива, — я вообще не думал его в заложники брать, как-то так спонтанно получилось. Мы когда заблудились, я вообще хотел его пристрелить.

— Это мы всегда успеем сделать, — сказала она, — мне деньги позарез нужны, хочу из страны свалить насовсем. И пол лимона меня устроят.

— А больше?

— Что ты предлагаешь?

— Ты баба хваткая, давай вместе работать, — предложил Слива.

— Не называй меня «бабой», — нахмурилась она, — один козел в Москве всегда говорил мне — ты, мол, баба, говно, не человек, подстилка сраная. С той поры не люблю я, когда меня бабой называют. Так что за работу ты предлагаешь?

— Я только недавно из колонии бежал, мне сейчас отчаянные люди нужны, чтобы денег заработать!

— Богатых брать в заложники и продавать? — усмехнулась она.

— Это только часть задуманного мной дела, — ответил Слива, — мы будем еще жирных свиней на «Мерседесах» потрошить, грабить их будем, заставим их сук бояться нас. Чтобы вся Москва тряслась, когда о нас в вечерних новостях говорили.

— Мне деньги нужны, — сказала она, — а слава мне не нужна, и пол лимона, которые мы получим с этого депутата мне дожить за границей жизнь вполне хватит.

— Ну что ты на западе купишь на свои сраные пол лимона? — вскипел Слива. — Дом какой-нибудь на Гавайях и пару машин. Мы год попотрошим округу и уедем миллиардерами!

— Я тебя не знаю вообще, — сказала она, — какой ты в деле? Ты депутата увел в болото, чуть сам вместе с ним на дно не пошел лягушек кормить. Украл такого человека, а плана как деньгами завладеть и самим в живых остаться у тебя нет. Как ты хочешь Москву потрошить?

Слива рассердился, даже попытался вскочить, но зверюга зарычал и он плюхнулся на свое место.

— Ладно, — сказал он, успокаиваясь, — а у тебя план есть?

— У меня есть, — ответила женщина, — слушай.

Она придвинулась к Сливе и стала ему горячо шептать на ухо свой план. Слива чувствовал ее горячее дыхание, обалдевал от ее логики и понимал, что ему в жизни, если он хочет выжить, больше не обойтись ни без этого горячего дыхания, ни без этой логики. Когда она закончила говорить, то обхватила его шею руками и своими большущими губами всосала его губы в себя. Зверюга больше не рычала и Слива с удовольствием отдался сладострастным поцелуям своей новой знакомой. Это было незабываемо!!!

Она поднялась с пола первой, поправила на себе одежду и сказала:

— Теперь можно чего-нибудь и перекусить…

— Тебя как хоть зовут? — спросил Слива, застегивая штаны и откровенно любуясь ей.

— Даша, — ответила она.

— Даша, — повторил он, — ну ты даешь!!!

— Научилась давать, — запросто ответила она, — почти десять лет на Тверской стояла!

— М-м-м, — выл в погребе в это время, народный депутат, стараясь вытолкнуть онемевшим языком засунутый в рот кляп, — м-м-м.

Ему было холодно, голодно и страшно хотелось в туалет, но под себя этого он делать не мог по морально-этическим нормам, привитым ему с детства. Но, наконец, физиология пересилила морально-этические нормы, слуга народа зажмурился от унижения и сходил под себя как в раннем детстве, много-много лет назад.

 

16

Первым делом после перестрелки в офисе Антон Сергеевич и Арбуз отвезли Бутмана в больницу, где знакомый Антону травматолог наложил фиксирующую повязку на сломанную ключицу бухгалтера, а Арбузу обработал и перевязал его рану. Константин Маркович во время перевязки плакал и порывался позвонить жене с дочкой, чтобы предупредить их о грозящей опасности и попросить уехать из города на некоторое время. Антон набрал ему номер и Бутман высказал все, что хотел, своей жене Рахиль. Она подчинилась мужу и вместе с дочерью стала собираться в своему папе в его загородный дом. После того как все вышли из белоснежных покоев больницы, Бутман стал расшаркиваться и, судя по всем повадкам, собрался домой и даже попытался сбежать. Но Арбуз догнал его и насильно затолкал в автомобиль.

— Что вы от меня хотите? — пропищал Константин Маркович, который за сегодняшний день испытал точно такой же стресс, какой испытал, наверное, и во время своего рождения из утробы матери.

Того первого в своей жизни стресса, к счастью, он не помнил, а этого, сегодняшнего, к несчастью, не мог позабыть.

— Мне нужно знать все о смерти Сливянских и их дочери Ольги, — произнес Антон Сергеевич, который сидел на заднем сидении рядом с нахохлившимся, как воробей, Бутманом.

— Я ничего такого не знаю об их смерти, что могло бы быть интересным, — хмуро ответил бухгалтер, близоруко щуря глаза, оттого что очки его были потеряны в офисе.

— Кладбищенский сторож мне рассказал о том, что ты говорил ему сразу после похорон Ольги, что в их смерти виноват Слива, — сказал Антон Сергеевич.

— Я тогда был ни в себе, мало ли чего я мог наболтать! — немногословно ответил Бутман.

— Может наподдать ему для ума? — предложил Арбуз, который сидел за рулем и вел машину одной рукой.

— Зачем? — пожал плечами Антон Сергеевич. — Мы просто отдадим его обратно хозяину его фирмы, пусть его снова повесят вверх ногами, только уже не за ноги, а за другое место. Поворачивай.

Бутман моментально представил себе весь ужас ситуации возвращения к Арсению Павловичу, представил как он снова висит подвешенный «за другое место» вниз головой и завопил:

— Не надо! Не надо поворачивать! Я не хочу больше висеть вниз головой! Моя фамилия все-таки Бутман, а не Бэтмен! Я вам расскажу все, что вас интересует! Что рассказывать нужно?

Арбуз усмехнулся и снова выровнял машину.

— Рассказывай все, что знаешь про Сливу, — предложил Антон Сергеевич.

— Ладно, хорошо, я все расскажу, — обречено вздохнул Бутман, — чего мне терять, ведь меня все равно убьют.

Он помолчал, собрался с духом и стал тараторить скороговоркой:

— Знаете, Слива в семье Сливянских всегда был как неродной! Как будто подкидыш! Я жил с семьей Сливянских рядом, гуляли мы в одном дворе. Сливу всегда отдавали в самые лучшие, элитные школы, а он там поджигал доски и подглядывал учительницам под юбки. Он совершенно не хотел учиться и постоянно изводил мать с отцом. А как он издевался над Олечкой, вы себе и представить не можете! Но они терпели его, потому что — куда деваться — он же их сын! Они терпели. Потом, когда Сливянских появился свой бизнес, огромная часть доходов уходила на его развлечения. Он постоянно играл в казино и постоянно проигрывал, он тратил огромные суммы на рестораны, на компании своих друзей, которых беспробудно поил, на машины, которые разбивал и сам нигде не работал никогда.

— Зачем же они давали ему деньги? — спросил Антон, нахмурившись.

— А как же они могли не давать ему денег? — удивился Константин Маркович. — Он же постоянно им угрожал. Он отбирал и воровал у родителей деньги, вот и все! А что они могли сделать?

— Посадить его в тюрьму.

— Родного сына? Как можно посадить в тюрьму родного сына? Вы бы посадили в тюрьму родного сына? Нет? Вот и они не могли этого сделать! Они предпочитали работать день и ночь, не жалея себя, чтобы обеспечить его потребности и Олечка им очень помогала.

— А мне Слива говорил, что все было как раз наоборот, — сказал Антон Сергеевич, — он говорил, что именно он помогал родителям, а Оля училась в университете.

— Слива патологический лгун, — ответил Бутман, — хитрый изворотливый лгун и обманщик. Когда ему это нужно, он соврет и бровью не поведет. И вот случилось то, что должно было случиться, потребности Сливы переросли возможности фирмы Сливянских — фирма стала разоряться. Но Сливе не было до этого никакого дела — ему нужны были деньги, а родители просто не могли ему их давать — они едва сводили концы с концами. И тогда он решил от них избавиться, подстроив автокатастрофу.

— Откуда ты это знаешь? — спросил молчавший до этого Арбуз. — Он что посвящал тебя в свои дела?

— Я догадался обо всем только тогда, когда авария уже произошла, — сказал Бутман, — слишком поздно. Я вспомнил, что Слива часто брал машину родителей и на ней катался. А у него в приятелях ходил некто Дизель, хороший автомеханик. Но я забегаю вперед. Я уже после аварии узнал о существовании этого Дизеля.

— Мне Слива сказал, что это именно ты брал у Сливянских машину кататься, — сказал Антон Сергеевич, — и ты подстроил аварию.

— А мне-то это зачем было делать? — печально спросил Бутман.

— Чтобы женившись на Ольге получить часть наследства, оставшегося после смерти Сливянских, — пояснил Антон Сергеевич.

— К тому времени у моего отца была уже своя компания, — грустно ответил Бутман, — я не был бедным родственником. Мне не было нужды убивать их.

— Но ведь твои родители были против вашего с Олей брака, — напомнил Антон Сергеевич.

— Это вам Слива рассказал?

— Да, — кивнул Антон.

— На этот раз он вам не соврал, — покачал головой Константин Маркович, — действительно мои родители были не в восторге от того факта, что я собрался жениться на русской.

— Вот именно, и у меня есть все основания полагать, что ты, так же как и Слива можешь быть подозреваемым в смерти родителей Ольги, — сказал Антон Сергеевич.

— А может ты, Бутман, вместе со Сливой дела крутил? — предположил Арбуз. — В паре работали, а?

— Я не виноват в их смерти!!! — вскричал Константин Маркович. — Я абсолютно честный человек!

— А кто миллион украл у Арсения Павловича? — усмехнулся Арбуз.

— Я не крал миллиона, это наговор! Между прочим этот Арсений Павлович тоже крал у своих же друзей побольше меня раз в сто, а я его покрывал, прятал его грязные делишки! Он практически разорил нашу фирму, а у самого счет за границей как у олигарха!

— Что? — свернул на обочину Арбуз и притормозил. — Что ты сказал?

Константин Маркович повторил свои слова, испуганно глядя на заинтересованное выражение лица Арбуза.

— И ты сможешь доказать что он воровал у братвы? — спросил Арбуз.

— А что? — испугался Бутман. — Что такое?

— Просто я людей знаю, кому на самом деле принадлежит эта ваша фирма, — пояснил Арбуз, — это серьезные ребята. А Арсений Павлович этот так, плевок, шестерка подставная. Если они узнают, что он у них ворует, то считай, ты «отмазался», бухгалтер.

— У меня все компрометирующие документы сохранены на компакт диске, — ответил Бутман.

— Арбуз, мы отвлеклись, — напомнил Антон Сергеевич, — меня больше интересует судьба моей семьи, чем то, что вы сейчас обсуждали. Ты что-то говорил про какого-то Дизеля. Откуда ты знаешь, что он замешан в этой истории?

— Перед самой аварией один мой знакомый случайно увидел Сливу вместе с машиной его родителей в автомастерской, — ответил Бутман, — капот автомобиля был открыт и в ней ковырялся механик. Мой знакомый мне просто так между делом это рассказал, мол, видел я твоего Сливу в автомастерской и все. А я вечером за семейным ужином у Сливянских тоже между делом это произнес. Видели бы вы Сливу — он просто вспыхнул, как помидор! Отец спросил его — что с машиной случилось? А Слива ответил, что не ездил ни в какую мастерскую, что мой знакомый просто обознался. Ну я настаивать не стал — думаю, а вдруг действительно обознался? Этот разговор только-только позабылся, а потом вдруг случилась эта авария и родители Ольги погибли. Для нее это был шок. Я постоянно находился возле Олечки после их гибели, а потом решил все-таки разузнать был ли Слива в тот день в мастерской. Я узнал у того самого знакомого адрес автомастерской, где он видел Сливу, подъехал к ним и стал вынюхивать. У них там такой журнал был — какая машина когда чинилась — все записывали. Автомеханики обязаны были все записывать — какая машина чинилась, что сделано, кто хозяин. Я начальнику дал взятку и попросил его этот журнал посмотреть. Глянул, а страница за те дни, когда Слива был в гараже, выдрана с мясом. Я к начальнику за объяснениями, а он мне говорит, что, мол, ерунда это — небось кто-то себе в сортир вырвал, у нас, мол, такое бывает!

— Думаешь, специально выдрали? — спросил Антон Сергеевич.

— Не сомневаюсь, — ответил Бутман, — тогда я дал еще одну взятку одному из слесарей этой автомастерской и он мне все выложил, как на ладони. Сказал, что, мол, правда приезжал человек похожий на Сливу перед самой аварией к Дизелю и тот чего-то с машиной ковырялся. Я стал узнавать что за человек этот Дизель, но слесарь наотрез отказался со мной на эту тему говорить. Я пробовал по другим каналам разузнать про Дизеля, но тогда неожиданно на меня вышел сам Слива. Однажды, когда я домой шел от Ольги, он меня поймал со своим другом Клоуном — полным идиотом, стали меня тыкать ножами и запугивать.

— Порезали? — спросил Арбуз.

— Одежду только порезали ножами, — ответил бухгалтер, — но мне этого хватило, чтобы сильно испугаться и понять, что это именно Слива убил родителей Оли.

— Что же ты в милицию-то не пошел? — спросил Антон.

— Доказательств и улик прямых никаких у меня не было, одни мои домыслы, — ответил Бутман, — автомобиль Сливянских на большой скорости врезался в столб, взорвался и сгорел дотла. Поэтому доказать, что Дизель что-то там подвинтил с тормозами невозможно было. И еще честно скажу, я испугался очень, я ведь повторяю не Бэтмен, а всего-навсего Бутман. После того как Слива в меня ножом потыкал, я ночами спать не мог, просыпался в холодном поту. Каждую ночь снилось, что он ко мне в дверь заходит и ножом меня по горлу как резанет!

— Ольге ты свои предположения о гибели родителей рассказывал? — спросил Антон Сергеевич.

— Зачем, ей и без этого тяжело было…

— Странно, что Слива тебя в живых оставил, — покачал головой Арбуз.

— Я ведь трус и он это знал, — ответил Бутман, — он был убежден, что я до корней волос его испугался после истории с ножом и поэтому ничего не скажу никому. Да и кто мне поверил бы? Слива ведь тогда еще не был уголовником, был уважаемым человеком, поил-кормил половину Москвы, в том числе и милицию…

— И что было дальше, после смерти родителей, — спросил Антон.

— После их смерти Олечке достался большой универмаг, и пара магазинов поменьше, а Сливе два ресторана и магазин одежды, — ответил главбух, — целый год мы Сливу не видели, честно и не старались о нем ничего узнать. Так хорошо зажили, но вот если не считать натянутых отношений с моими родителями. Но через год Слива заявился — грязный, голодный и совершенно без денег. Оказалось, что он проиграл и спустил в казино все, что ему досталось от родителей. За один год, представляете!

— А чего, это легко, — ничуть не удивился Арбуз, — при мне человек все проиграл и свою жизнь на кон поставил, проиграл, пошел на балкон и прыгнул вниз головой с двадцатого этажа. Разбился в лепешку. Его потом от асфальта скребком отскребали.

Константин Маркович поежился, представив эту картину, и продолжил:

— Лучше бы и Слива свою жизнь проиграл, да убился насмерть. Но ведь нет — он себя очень любит и бережет, поэтому когда разорился, то пришел нам кровь пить. Олечка сначала его вон прогнать хотела, но он на колени упал, в слезы, кричит — прости меня сестренка, дурака, мол, теперь-то все я понял! Возьму себя в руки — не пить, не гулять не буду, за ум возьмусь! Не убивай, кричит, брата родного, дай мне шанс! И так убедительно все это…

— Знакомая песня, — вставил Антон Сергеевич, — слышали…

— Вот и мы с Олей поверили, — продолжил Бутман, — Олечка дала ему шанс. И знаете, неожиданно человека словно подменили. И правда Слива совсем перестал пить спиртное, играть в казино, погрузился с головой в дела фирмы, работал до седьмого пота. И каждый день, бывало, придет с цветами к сестре, мол, прости да прости и на колени падает. Олечка добрая была, да я и сам отходчивый — простили его. Я даже стал подумывать, может, я со зла на него грешил, что это он родителей погубил, может быть, и правда, они погибли от несчастного случая. Невеста в то время даже какая-то у Сливы завелась — фотомодель, красивая такая, высокая, худая. Дела у Ольги тогда хорошо шли в гору — мы даже смогли выкупить обратно почти все, что Слива бездарно просадил. И вдруг неожиданно Олечку убили и все рухнуло.

Бутман замолчал. Ни Антон, ни Арбуз не нарушили тишины.

— Мне иногда кажется, что тот ночной убийца это был сам Слива, — продолжил главбух, — тогда в темноте я не заметил ни фигуры, ни лица. Все произошло так быстро, что я растерялся и не смог ничего предпринять. Олечка вся в крови умерла у меня на руках. Но теперь я вспоминаю тот вечер и мне кажется, что это был именно он…

— А где был Слива в то время, когда убили Ольгу? — спросил Антон Сергеевич.

— На суде оказалось, что Слива якобы был у своей невесты. Оказалось, что с ними вместе была еще какая-то подруга его невесты, и обе девушки подтвердили, что в тот вечер во время убийства Слива якобы был с ними вместе и никуда не отлучался.

— А ты никогда не думал о том, что это твои родственники, чтобы женить тебя на твоей нынешней жене «заказали» убийство моей сестры? — спросил Антон.

Бутман заметно вздрогнул когда Антон Сергеевич назвал Ольгу своей сестрой и внимательно посмотрел его в глаза.

— Знаете, я ни раз, и ни два думал об этом, — ответил он, — много-много раз я думал об этом после того, как Олечка погибла. Но, поймите меня правильно, я же не мог подойти к своему отцу и спросить — папа, это не вы случайно наняли убийцу, чтобы он убил Ольгу?

— А такое вообще могло быть? — спросил Антон.

— Теперь уже, повзрослев, я понимаю, что ни теоретически, ни фактически такого быть не могло, — ответил Константин Маркович, — ведь существуют сотни способов устранить человека, не лишая его жизни. И если бы мои родственники захотели бы нас разлучить, они не пошли бы по этому криминальному пути.

— Например, какие способы?

— Например, оболгать, — ответил Константин Маркович, — Олечку оболгать или меня, это уже без разницы — главное, чтобы мы с ней расстались. Поссорить, наконец, и подливать ежедневно масла в огонь, чтобы к примирению не было никаких дорог.

— А разве твоя родня этого не делала? — спросил Антон.

— Делала, — сознался Бутман, — это было бесполезно, я не сдавался и мы продолжали встречаться!

— А родители твои?

— А родители были недовольны.

— Ну вот, тогда о чем же ты тогда говоришь? — покачал головой Антон. — Слива, конечно, порядочная гнида, но и твоих родственников нельзя сбрасывать со счетов.

И тут в разговор включился Арбуз:

— Ладно, главбух ты не обижайся, но и я тебе пока не очень-то верю. Поэтому, рыцарь дебета и кредита, ты пока у меня в гостях поживешь под замком. И для тебя же, согласись, это будет безопаснее. У меня тебя Арсений Павлович не найдет. Мы пока отыщем автомастера Дизеля и с ним потолкуем насчет твоих сказок.

— Он вам ничего не будет рассказывать, — буркнул Бутман.

— А мы его вежливо попросим и он нам расскажет, — ответил Арбуз, — например, как тебя Арсений Павлович сегодня просил рассказать, так и мы попросил Дизеля.

И Арбуз показал пальцем на болтающегося у него в кабине на зеркале пластмассового скелетика. Правда скелетик не висел вниз головой. Константин Маркович понял, что Дизель, наверное, все-таки расскажет.

— А я тебя в гостях у себя и кормить буду, и поить, — продолжил Арбуз, — но не бесплатно, естественно. Ты мне за этот свой временный приют у меня, диск с компроматом на Арсения Павловича отдашь. А я его «хорошим» людям передам и твою вороватую задницу спасу, и себе денежек на жизнь заработаю.

— А почему я должен вам верить? — с вызовом воскликнул Константин Маркович сорвавшимся голоском. — И отдавать вам диск?

— Потому что скоро мы поедем через мост, — ответил Арбуз, — там я тебя свешу вниз головой над водичкой, ты испугаешься и расскажешь мне где спрятал диск. А потом я тебя скину вниз в воду. А она в нынешнее время холодная, до берега ты не доплывешь. Это один из вариантов, назовем его, беспощадным. А второй вариант, назовем его гуманный, состоит в том, что ты мне добровольно диск отдаешь. Я тебя сразу же привечаю, как родного, поселю у себя и даже разрешу тебе от меня твоей жене звонить. Какой вариант выбираешь?

— Гуманный, — буркнул Бутман.

— Вот и договорились, — ответил Арбуз и мост проехал.

— Но меня же эти настоящие владельцы тоже могут за ноги подвесить и требовать миллион? — спросил Бутман. — Какая мне разница кто меня будет мучить и, в конце концов, убьет?

— Я тебе обещаю, что тебя никто больше не тронет, — ответил Арбуз, — но вот все-таки денежки, которые ты стырил у фирмы назад вернуть придется. Но только то, что ты в действительности стырил, а не миллион.

Понурый Бутман какое-то время молчал, а затем повернулся к Антону и спросил:

— Извините, конечно, мое любопытство, но вы один раз сегодня назвали Сливянских своей семьей, а еще Олечку называли своей сестрой. Утром, придя ко мне, вы представились Антоном Сергеевичем. Я просто не сразу сообразил, что вас зовут точно так же, как Сливу. Скажите, так кем же вы приходитесь покойным Сливянским?

— Я их сын, — коротко ответил Антон, — а Ольге родной брат.

— Кто-кто? — переспросил Константин Маркович, едва сдержав предательский смешок.

Даже в его невеселом, даже губительном положении такая откровенная чушь, произнесенная взрослым человеком его развеселила.

— Сын, — без тени улыбки повторил Антон, — это долгая история, похожая больше на выдумку какого-нибудь бездарного писателя-беллетриста, чем на правду.

Бутман понял, что попал он из огня да в полымя — из лап зверского Арсения Павловича в когти сумасшедшего самозванца. Как он не старался догадаться что же может поиметь Антон Сергеевич с того, что станет вдруг родней Сливянским, он додуматься не мог. Но потом перестал об этом думать, потому что его собственная судьба в данный момент волновала его гораздо больше.

Бутман провел в какой-то обшарпанной квартире под замком целых два дня. Пару раз к нему приезжал Арбуз и разрешал ему звонить со своего сотового телефона жене и дочери. Семья его была в целости и сохранности на даче у тестя и хотя бы по этому поводу Бутман был спокоен. В заточении он не голодал — холодильник был полон продуктами и напитками, в том числе и спиртными, но неизвестность будущего Константина Марковича тяготила и оттого у него аппетита не было совсем. Главбух стремительно худел, ходил из угла в угол, смотрел в окно близоруко щурясь в отсутствии очков, время шло, а конца его заточению еще видно не было.

 

17

Слива ржал как умалишенный и не мог остановиться. Дарья спокойно курила на облезлом диване, закинув ногу на ногу. За узким окном Дашиной хибары окном вечерело. Зверюга-пес — смесь бульдога с носорогом спокойно дремал на своем излюбленном месте возле входной двери.

— Ну как ты их грамотно развела этих спецов хваленых! Они-то думали, что мы э… а мы это ни-ни… мы-то в другом месте. Ты вообще как придумала так уйти? Откуда ты такое знала?

— В кино подсмотрела, — спокойно ответила Даша, стряхивая пепел прямо на пол.

— В кино подсмотрела? — переспросил Слива. — Нет, кроме шуток, в кино? Ха-ха-ха. В кино! Эти уроды-то думали, что они нам «бабки» передадут за депутата и мы, как лохи, в натуре, будем их дожидаться, пока они нас за задницу схватят! А мы их напарили, как снопов, как лохов последних!!! Хер вам менты в обе руки! Представляю как сейчас дрючат того начальника, который эту операцию разрабатывал — у него аж портупея дымиться! Ха-ха-ха!

— Да, неплохо за какого-то паршивого старого хрыча получить миллион баксов, — спокойно согласилась Даша.

— Ничего! — вскочил с табуретки Слива. — Это только начало большого дела! Мы еще поимеем их всех по много раз! Они у нас еще попляшут!

Он подбежал к заветному чемоданчику, открыл крышку и восьмидесятый раз за вечер полюбовался ровными рядами долларовых банкнот. Даша только усмехнулась — она знала, что когда-то это должно будет случиться в ее жизни и поэтому была так спокойна и самоуверенна. Деньги — это просто деньги и ничего больше.

— Ну, что по второй выпьем? — предложил Слива, хлопнув в ладоши.

Даша молча встала, взяла со стола початую бутылку водки и разлила ее в два грязных замызганных стакана. Один взяла себе, а второй дала Сливе.

— Ничего, маленькая, скоро мы будем пить из хрусталя французское вино!!! — провозгласил Слива и залпом опрокинул в себя содержимое стакана.

Закусил черствой коркой хлеба с килькой еще из старых запасов Даши, потому как с чемоданом «зеленых» пробирались они по лесу и в магазин за спиртным с таким грузом решили не забегать. Водки у Дарьи в загашнике была всего одна бутылка, что Сливу тяготило, потому что душе хотелось праздника, но купить где-то еще одну не было никакой возможности — в округе жили три старухи, а ближайший магазин был расположен верстах в пятнадцати. Даша прилегла на скрипучий диванчик, из которого торчали пружины и в упор посмотрела на Сливу.

— Ты че уставилась-то? — спросил он. — Че ты?

— У меня должок в Москве остался, — сказала она, — я только вот этим временем и жила, знала что когда-нибудь у меня будет чемодан баксов и такой злющий «кобель», как ты. Я теперь смогу свой должок вернуть.

— Ну, ты вообще, — возмутился Слива, — если я начну свои долги раздавать, то нам этого чемодана «зеленых» не хватит. Я тут одному баклану только за последнее время почти двести тысяч баксов вернуть обещал! Обломится! Переживет! И твои переживут! Не хрен!

— Мои не переживут, — уверенно сказала Даша, — это из-за них я в этой дыре гнию уже пятый год. Козу пасу на лужайке и резиновыми сапогами говно мешу.

— Че-то я не пойму о чем ты? — развел руками Слива.

Даша вздохнула, прищелкнула языком и сказала:

— Я в Москву приехала из провинции пятнадцать лет назад, чтобы в театральное училище поступить. Думала того, что я языком щелкаю, как затвором хватит для того, чтобы меня сразу же приняли. Дура была глупая. Но когда провалилась с треском сразу в три училища, мне потом само собой домой стыдно было ехать, да и не хотелось уже возвращаться в свой замызганный маленький городок. Песня старая, осталась я в столице. Жить-то как-то надо — сначала пошла в киоск продавать там всякую мелочь, потом еще куда-то устроилась, квартиру снимала, парень у меня был — москвич. Сначала он сам за меня взялся, а потом предложил, мол, не хочешь ли отгрести сто баксов «зелени» за ночь? Я подумала и согласилась — это все лучше, чем горбатиться за прилавком круглые сутки. И ты знаешь как-то поперло мне в «профессиональном» плане, понеслось, меня брали нарасхват. Квартиру я себе стала снимать трехкомнатную еще с такими же, как я, двумя бутанами. Круглосуточно клиенты со всей Москвы к нам ездили. Работали мы, конечно, как швейные машинки и день, и ночь. А «крышевал» нас бандит по кличке Борман — рожа такая, в дверь не пролезет, весь волосатый, как обезьяна. «Стриг» с нас купоны, только перья летели. Но все равно и нам неплохо с этого дела перепадало. Вот так я и жила. Мало-помалу накопила и на однокомнатную квартиру в пределах Садового кольца и на иномарку новую, обставила квартирку свою лучшим образом. И стала уже копить уже на трехкомнатную в центре, ведь мне под тридцатник поджимало, возраст для путаны пенсионный. Я понимала, что все — год-два и выйду в тираж. А как брошу заниматься этим делом, думала, можно и на работу устроиться в какую-нибудь контору. Диплом о высшем образовании у меня был, я его заранее купила. Хотела нормально жить, ребенка родить…

Даша замолчала на минуту, поднялась с дивана, взяла бутылку и налила им обоим еще по полстакана. Сливу, который внимательно слушал рассказ Даши, жгла непонятно откуда нахлынувшая на него ревность. Он сам себя не узнавал. Ведь еще недавно он даже не знал о существовании этой женщины, да и вообще относился к женщинам как только к способу сбросить излишнее напряжение, а теперь вот скрипел зубами, слушая ее бесстыдные откровения.

— Однажды Борман приехал ко мне и говорит, мол, собирайся скорее, — продолжила Даша, — клиент такой, говорит, упакованный «бобер», старый хрыч какой-то, торговец антиквариатом, денег, говорит, отбашляет за ночь будь здоров! Я, конечно, быстро оделась и поехала. Ну, правда, там у этого антиквара была не квартира, а музей! Все заставлено всякими безделушками, стены увешаны, мебель вся старинная и дверь в квартиру толщиной со стену. Борман меня привез, я вижу развалина такая лет под семьдесят пять шаркает папочками по коридору. Я еще испугалась — думаю, как бы он на мне не сдох. А этот старый хрыч меня увидел, облизывается аж слюна течет по подбородку. Ну, Борман оставил меня с ним до утра, сам ушел, антиквар меня в койку потащил, даже вином не напоил, сволочь. Хорошо у меня в сумочке с собой всегда коньяк был, чтоб если клиент противный, выпить. Кое-как отмучилась, а утром Борман за мной приехал, забрал меня, денег дал и пошла я в ванную отмокать. Не прошло и получаса — звонок в дверь. Я халат накинула и побежала открывать. Только приоткрыла дверь, а мне Борман как даст в нос, я отлетела и на полу растянулась. А он мне говорит — где яйцо? Я говорю — какое яйцо? А он мне — у старого антиквара яйцо пропало! А я ему говорю — на хрена мне этого старого хрыча волосатое обвисшее яйцо нужно? Жарить я его что ли буду? А он мне как даст ногой в живот, залетели его бандиты, потащили меня в комнату, стали бить. Борман мне говорит, что, мол, стерва прикидываешься — у старика яйцо Фаберже пропало, какого-то там века, цены немереной! Где яйцо? Я ему отвечаю со злости в п… Он говорит — ах, там, так мы проверим! И давай они на мне все то по очереди, то толпой «гарцевать»! Порвали все внутри. А я в глаза этого яйца не видела! Перевернули всю квартиру, меня избили так, что я еле-еле ползать могла…

Тут уж Слива не выдержал, вскочил, схватился за свой обрез и завопил:

— Поехали сейчас же, постреляем, козлов!

— Погоди, — удержала его Даша, — успеем еще. С этим твоим «огрызком» они из тебя самого решето сделают. Дослушай.

Слива покорно сел.

— Ну, вот, — продолжила она, — приходит Борман назавтра и говорит, мол, давай, долг отдавать надо. Яйцо Фаберже пропало после твоего визита, с тебя, мол, миллион баксов за него. А я говорю, мол, откуда у меня такие деньги? А он мне говорит — все с себя снимай, квартиру продавай, машину, короче все, иначе тебе крышка. Через два дня я осталась в старой куртке и рваных джинсах без жилья, без сбережений. Выкинули меня братки Бормановские у трех вокзалов прямо на дорогу и уехали. Я с синяками под обоими глазами, одета, как бомжиха. В карманах ни шиша, куда идти не знаю. Села в электричку, поехала куда глаза глядят, вылезла потом, шла-шла и забрела сюда. Смотрю дом брошенный стоит, я тут и поселилась. Как видишь, обжилась за пять лет. А поначалу в крыше звезды были видны, а в стенах забор, а теперь ничего, даже зимой тепло.

— Я этого суку Бормана, я его, — завелся Слива, — я ему в задницу пасхальное яйцо вставлю и кукарекать заставлю!

— Ты знаешь, я года два назад ездила к девчонкам в Москву, — добавила Даша, — оказалось, что я еще легко отделалась. Оказалось, что Борман со многими проститутками так поступал. Привезет к богатому клиенту, оставит на ночь, а потом предъявит, мол, ты у него то-то и то-то украла. Начинает прессовать и все, что нажито было, отбирает. А куда пойдешь на него жаловаться? В милицию? Так им дела нет. Я хоть жива осталась, а вон Танька из Калуги и Наташка из Орши вообще без вести пропали. Убил он их.

— Бля буду… — начал было говорить Слива, но Даша прервала его:

— Я сама знаю как мне с ними рассчитаться. Завтра поутру двинем в столицу к одному гаврику, моему бывшему клиенту, он занимается всякими темными делишками и нам с тобой поможет. Ты только меня слушайся иногда и все будет ОК.

— Это этот сука Борман тебя бабой называл? — скрипя зубами, спросил Слива.

— Он, — кивнула Даша, — избивал нас каждую неделю для профилактики. Но давай об этом не будем. Ты мне расскажи про себя лучше. Ты-то сам москвич или как? Кто у тебя родители были?

Слива усмехнулся и ответил:

— Мне тут недавно один чудик рассказал, что я это на самом деле не я, а он. А он это на самом деле я.

— Как это? — не поняла Даша.

— Он сказал, что нас в роддоме подменили, — ответил Слива, — что я сын уборщицы и алкоголика, а не сын из семьи профессоров и дедушки, который в Кремле работал и Брежнев ему руку лично жал.

— А ты что сын профессоров?

— А что, не похоже?

— Слушай, ты конечно не обижайся на меня, но первое тебе больше подходит, — сказала Даша, — дети профессоров пристроены, сидят на теплых местах и не бегают по лесу с обрезами.

Слива не обиделся на то, что сказала Даша, ему было по фиг на то что про него думают. Теперь уже он принадлежал только самому себе и ни перед кем не хотел отчитываться. Похож он на сына уголовника и уборщицы — ну и пусть так и будет! Кому какое дело до его происхождения?

— Ну что, всю водку допили, теперь пора идти спать, — предложила Даша.

— Мало водки, — сказал Слива.

— Хватит, — ответила Даша, — не хрен напиваться, завтра трудный день.

Слива согласился. Не идти же за пузырем за пятнадцать километров по сырой пожухлой траве в темноте. Он встал со стула и не раздеваясь рухнул на диван.

Бандит по кличке Борман сидел вечерком с братками в летнем кафе в одном из проулков центра Москвы. Это кафе было его любимым местом уже лет десять и несмотря на то, что уже осень далеко вступила в свои права и все летние кафе в округе были закрыты, хозяин этого заведения не осмеливался закрываться без особого на то распоряжения Бормана.

Все бандиты были одеты в одинаковые кожаные куртки, которые обтягивали их могучие плечи и едва не трещали по швам. Борман что-то рассказывал, громко матерясь и сплевывая на тротуар, по которому изредка проходили прохожие. Беззащитные перед бандитами прохожие метались, убегая от смачных плевков, что очень забавляло дружбанов Бормана. В кафе, кроме них никого больше не было и никто не жаждал задерживаться рядом с такой опасной компанией.

Вскоре неподалеку от Бормана и его друзей мягко остановилась ярко красная «БМВ» с низкой посадкой, стекло окошка ее опустилось и показалось приятное лицо женщины лет тридцати. Она внимательно разглядывала Бормана и его спутников сквозь стекла темных очков минут пять пока бандиты не заметили это.

— Ну, мля, уставилась коза, — громко сказал Борман, обращаясь как бы братве, но так, чтобы и женщина его слова услышала, — дырку на мне протрет скоро.

Братаны громко рассмеялись и повернулись поглазеть. Женщина услышала подколку пущенную в ее сторону, но никак на нее не среагировала. Тогда Борман тоже слегка повернул голову и, искоса посмотрев на женщину, спросил:

— Чего тебе надо тут, чего ты стоишь, чего ждешь?

— Борман, а ты меня не узнаешь? — в ответ спросила женщина своим глухим низким голосом и сняла с глаз темные очки.

— Я тебя не узнаю, — ответил Борман, даже не взглянув на нее, — и давай вали отсюда, не видишь мы отдыхаем, а ты нам мешаешь.

— Я Даша, — сказала женщина.

— Да мне все равно кто ты, — начал уже сердиться Борман, — я тебе говорю — уезжай, ты мне не даешь отдыхать. А не отдохнувший я сердитый.

— Пять лет назад я на тебя работала, — напомнила Дарья.

— Ну ты, в натуре, видимо русского языка не понимаешь, — покачал головой Борман, — ты знаешь, что таких как ты баб у меня несколько сотен работало пять лет назад и я не обязан был вас всех подстилок помнить. Достаточно и того было, что я с вас деньги собирал. Но теперь у меня другой бизнес и шалавами я больше не занимаюсь. Могу дать бесплатный совет. Проедь на Тверскую, скажи, что от меня, там тебя без испытательного срока «оформят».

Последняя фраза Бормана вызвала дружный гогот толпы братков. Он сам едва улыбнулся кончиками губ, потому что он был крутой и суровый, а оттого улыбаться ему не пристало.

— А ты свой новый бизнес, если не ошибаюсь, на подставах открыл? — спросила Даша. — Заставлял девчонок расплачиваться за вещи, которые они не крали. Яйцо Фаберже помнишь?

Борман наконец развернул к ней свой массивный корпус. По желвакам, заходившим на его скулах, было видно, что он сильно рассердился.

— Чего тебе надо, шалава? — сквозь зубы спросил он. — Ты чего мне тут предъявы кидаешь? Какое яйцо, че ты гонишь?

— Яйцо Фаберже, за которое ты меня оставил и без денег, и без квартиры, даже трусы все отобрал, — пояснила Даша.

— Но «поднялась» же ведь опять, не сдохла же, вон на «БМВ» прикатила. Вы, шалавы себе деньги быстро зарабатываете, так что не скули, езжай отсюда! И кто тебя, такую старую бабу Ягу трахает-то только? Молодых что ли нет?

Братки опять преданно заржали шутке шефа, дружно повернувшись чтобы посмотреть на реакцию женщины. Но она и сама широко улыбнулась, хотя одного зуба у нее с правой стороны не было. Выбили братки Бормана тогда, когда яйцо искали. Вставить пока было негде, да и не на что.

— Точно баба Яга! — сказал кто-то из бандитов, увидев щербатую улыбку Даши.

— А я в лесу и жила в избушке на курьих ножках, козу пасла, — сказала Даша, одевая на глаза очки от солнца, — все ждала своего Кащея Бессмертного, когда он придет за мной.

Братки загоготали впокатуху, крутя у виска пальцами.

— Дождалась Кощея-то? — спросил Борман, зло улыбаясь одной половиной рта.

— Дождалась, — подтвердила Даша.

— Ну, вот теперь проваливай отсюда, двинутая, — с презрением сказал Борман, — ты мне и правда, сильно надоела уже.

— Че ты, Борман, пусть посмешит нас еще, — предложил один из братков, — клевая старушка, двинутая по черепу. Давай, старая, ляпни что-нибудь еще, посмеши!

— Посмешить? — переспросила Даша, мстительно прищурив глаза под очками.

Никто этого не заметил.

— Валяй, — добродушно махнул рукой Борман.

— Что ж, посмейтесь, — спокойно произнесла Даша высунула в открытое окно машины ствол автомата.

Моментально опустилось и второе окно автомобиля, откуда высунул и свой автомат сгоравший от злости и нетерпения Слива. Бандиты слишком поздно поняли свою ошибку — свинцовый град пуль обрушился на них, разрывая кожаные куртки и их собственные тела, круша пластиковые столы, разбивая витрины и кроша стену дома. Даша и Слива стреляли грамотно — по очереди, когда один перезаряжал, второй не давал бандитам опомниться. Выпустили оба по три рожка. Из братков не уцелел никто. Трупы лежали друг на друге, кровь их смешивалась и растекалась на асфальте. Борман лежал на спине, раскинув руки с открытым от удивления ртом из которого текла струйка крови.

— Они все были у меня в квартире тогда, — сказала Даша, — и никто меня не узнал. Потому что мы были для них, как куклы надувные — все на одно лицо.

— Поехали, давай уже, — торопливо сказал Слива.

Но уехать они не успели — узкий проулок перегородил автомобиль ДПС. Милиционеры выскочили из машины, спрятались за капотом и нацелили пистолеты на зеркальное лобовое стекло «БМВ».

— Стоять на месте, не двигаться, иначе откроем огонь на поражение! — закричали они.

Никто не ответил им из машины, но автомобиль из которого положили столько бандитов и не попытался уехать с места преступления. Милиционеры восприняли это как сигнал того, что преступники хотят сдаться, но пока не решаются выйти из машины. Тем временем со всех сторон начало уже подтягиваться подкрепление, закрывая даже малейшие пути к отступлению.

— Выходите по одному с поднятыми руками! — снова громко приказал милиционер.

Но из «БМВ» никто не вышел. И тогда страж закона решил дать предупредительный выстрел по фаре, чтобы показать серьезность своих намерений. И он прицельно выстрелил из своего табельного оружия. Но как так вышло — то ли пуля в бензобак попала, то ли в какую-то еще взрывоопасную деталь, да только автомобиль вдруг как взорвался! Разлетелся на куски! Еле-еле успели милиционеры свои головы попрятать от взрывной волны, как на головы им посыпались стекла из разбившихся окон домов. «БМВ» преступников полыхнуло ярким пламенем и загорелось, как чучело зимы на масленицу.

 

18

Антон Сергеевич и Арбуз сидели в СИЗО. Не в самой камере под следствием, а в коридоре СИЗО в ожидании когда им приведут на свидание Дизеля. Эта их встреча с подследственным стала возможной только лишь благодаря обширным связям Арбуза и мощной финансовой поддержке Антона. Арбуз читал газету, которую ему всучил накануне Антон Сергеевич и бурно выражал свое в общем-то необоснованное веселье.

— Ну и черта ты из табакерки выпустил! — говорил он. — Ты хоть сам-то понимаешь что натворил, когда помог Сливе бежать?

— Понимаю, — хмуро соглашался Антон, — сам тоже к этому причастен.

— Я твое поручение выполнял, — ответил Арбуз, — инициатива от тебя исходила. И вот что из этого вышло. Этот чертяка Слива известного депутата захватил в заложники, — комментировал статью в газете Арбуз, — взял за него выкуп миллион и смылся так, что его никто не смог выследить. Как он так умудрился развести спецов, ума не приложу? Ты знаешь, я начинаю сомневаться, что он не Сливянский, а Ермишкин. По-моему он все-таки сын профессоров.

— Мне кажется он был не один, — ответил Антон, — Слива хитрый, изворотливый, притворщик, лгун и психопат. Но не интеллектуал. Так хитро выскочить из кольца после получения денег — вряд ли бы он смог все просчитать.

Но Слива уже не слушал, а читал дальше и снова захохотал:

— Ой, не могу, что пишут эти журналюги! Читал, Слива депутату этому перед освобождением нос накрутил! Ну, «сливу», помнишь, двумя пальцами нос крутишь и он синеет, в детдоме мы делали. Это «слива» называется. Вот он депутату нос так накрутил, типа, это его фирменный знак. Ты читал?

— Читал я, — безрадостно ответил Антон, — газете этой три дня.

— Как теперь этот хмырь-депутат в телевизоре покажется после такой истории? — сам у себя спросил Арбуз и отложил газету. — Ему ведь теперь в народе погонялово прицепят Сизый Нос или что-нибудь типа этого.

— А ему наплевать, как его зовут, лишь бы на слуху быть подольше, а эта история ему популярности только прибавила, — ответил Антон Сергеевич.

— А ты слышал как тут на днях недавно расстреляли человек семь братков прямо в центре Москвы? — спросил Арбуз.

— Краем уха что-то слыхал, — ответил Антон.

История с расстрелом братков его совсем не интересовала, поэтому он слушал Арбуза скорее из вежливости. Но Арбуз не успел рассказать эту историю до конца, потому что Дизеля уже вели по коридору под конвоем. У Антона Сергеевича было два варианта узнать правду о смерти Сливянских. Первый вариант заключался в том, чтобы Дизеля хорошенько отбуцкать и потом допросить, но в условиях следственного изолятора этот вариант не подходил. Второй вариант заключался в том, чтобы ввести Дизеля в заблуждение, то есть, попросту говоря, обмануть и потом выведать у него правду. Этим вариантом Антон Сергеевич с Арбузом и решили воспользоваться. Дизель с опаской покосился на незнакомые ему лица, с особенной боязнью он скользнул взглядом по явно бандитскому лицу Арбуза.

— Я ваш новый адвокат, — представился Антон, помахав перед носом подследственного какими-то красными корочками, — моя фамилия Пекарский. Я буду представлять ваши интересы в суде и защищать вас. А это мой помощник — господин Иванов.

«Господин Иванов» многозначительно кашлянул и для солидности нахмурил густые брови.

— А где мой старый адвокат? — спросил Дизель, втягивая голову в плечи, как черепаха в панцирь.

— Ему пришлось срочно уехать в Воркуту, — ответил Антон Сергеевич, присаживаясь за стол и открывая папочку, — у него появились срочные дела. Ну, что ж давайте приступим к нашему с вами делу. Я вас хочу предупредить, что в ваших интересах говорить мне правду, только правду и ничего кроме правды. Иначе, если вы какие-то факты от меня скроете, прокурор на суде может поставить нас в тупик каким-нибудь неожиданным вопросом. Вы это понимаете?

— Да, — сдавленно кивнул Дизель.

— Вы должны еще осознать, что дело по которому вас привлекли к ответственности получило громкую огласку в средствах массовой информации, поэтому увидеть вас за решеткой мечтают многие. Но (тут Антон доверительно склонился к уху Дизеля и прошептал) некоторые ваши друзья желают вам помочь и не хотят видеть вас в тюрьме, поэтому я и появился здесь вместо вашего старого адвоката.

— Так он не уехал в Воркуту? — так же шепотом спросил Дизель, заинтригованной фразой адвоката «некоторые ваши друзья».

— Нет, — так же шепотом ответил Антон.

— А-а, — догадался обо всем Дизель.

— Вы правильно меня поняли, — продолжил Антон, — приятно работать с понятливыми людьми. Я хочу вам помочь и мне за это хорошо заплатили.

— А кто? — удивился Дизель.

— Этого я не могу вам сказать, — таинственно произнес липовый адвокат.

Дизель утвердительно покачал головой, соглашаясь не выпытывать больше тайну, хотя его практически разрывало от любопытства.

— Итак, начнем, — поднялся со стула Антон и стал ходить туда-сюда по камере. — Расскажите мне подробно обстоятельства того дня, когда был похищен депутат Госдумы. С самого начала и до конца.

— Ага, я расскажу вам все, — согласился Дизель, — но я же ни в чем не виноват. Это может подтвердить сам депутат! Он все видел!

— К большому сожалению, он называет вас соучастником преступления, — покачал головой Антон.

— Как так? — удивленно воскликнул Дизель. — Он же видел, что Слива заставил меня ехать с ними под дулом обреза!

— К сожалению, не только мне одному, а еще и следствию известно, что с господином Сливянским вы и ранее были знакомы, — ответил Антон Сергеевич, — и это обстоятельство серьезно отягощает ваше положение как подсудимого, а для меня отягощает вашу защиту. Расскажите мне, пожалуйста, подробно — что связывало вас с Антоном Сливянским еще до того как его посадили в колонию.

— Он иногда чинил у меня машину своих родителей, — ответил Дизель.

— Чинил незадолго до аварии, в которой они погибли, — напомнил Антон.

— Да, но я тут не при чем, — сказал Дизель, — просто отец Сливы всегда ездил очень быстро…

— Мы же договорились с вами, что вы будете предельно откровенны, — театрально вздохнул Антон Сергеевич, — а вы стараетесь водить меня за нос. Боюсь, что если и далее вы будете вести себя подобным образом, вряд ли мы сможем вытащить вас отсюда.

— Но что я должен вам рассказать? — спросил Слива, поглядывая то на Антона, то на Арбуза, сурово сопящего в большие ноздри. — Я не пойму?

— Вы должны рассказать мне о том, как вы по просьбе Сливянского настроили тормоза машины его родителей так, что при большой скорости они отключались, — шепотом поведал «адвокат», — и из-за этого произошла авария, в которой оба Сливянских и муж, и жена погибли.

— Но какое это имеет отношение к этому делу? — недоумевал Дизель.

— Самое прямое!!! — грозно произнес Антон Сергеевич. — Если единожды у вас со Сливой уже был преступный сговор с целью погубить его родителей, то что мешает вам договориться о похищении депутата? Так был тогда сговор или нет? Отвечайте или я откажусь вас защищать!

— Да, был, — выдавил из себя Дизель. — Слива мне заплатил и я сконструировал такую фиговину, которая блокировала тормоза при скорости сто двадцать километров в час!

— Ах, ты сволочь! — в сердцах воскликнул Антон и наотмашь хлестнул Дизеля по щеке.

Дизель не ожидал удара, голова его мотнулась в сторону, глаза выпучились и стали похожи на два бильярдных шара. Антон Сергеевич замахнулся чтобы ударить снова, но Арбуз моментально подскочил, обхватил его своими ручищами Антона, готового разорвать автомеханика на тысячу маленьких автослесарей, и оттащил его в сторону.

— Что вы делаете?! — возмущенно закричал Дизель, схватившись за щеку и согнувшись. — Вы должны меня защищать, вам за это заплатили! А вы меня бьете!

Арбуз насильно усадил Антона на лавку, на которой до пощечины сидел сам. Потом подошел к Дизелю, положил ему свою пудовую ладонь на плечо и сказал:

— Ты, братан, пойми человека. Ведь ты вступил в преступную связь со Сливой и теперь нам будет труднее тебя защищать на суде. Вот он и вспылил, потому что за дело свое болеет. Понял отчего он вспылил?

— Понял, — ответил Дизель, — за дело свое болеет.

— Не за свое, а за твое, — поправил Арбуз.

— Ага, — согласился Дизель.

— Ну, вот садись теперь и рассказывай теперь мне как все началось в тот день, когда депутата похитили.

— Слива приехал ко мне на ворованном «БМВ» и сказал мне его перекрасить, номера там перебить…

— Раньше таким промыслом тоже занимался? — согнувшись над съежившимся на стуле Дизелем, уточнил Арбуз. — Угнанные машины перекраивал?

— Иногда, — ответил Дизель с опаской косясь на вспыльчивого адвоката, который сидел в углу.

— Да ты парень со всех сторон черный, на тебя клейма ставить некуда, — сказал ему на это Арбуз, — ты преступный элемент.

— Ну и что? — возразил Дизель. — У нас в стране каждый второй преступный элемент, но сидят-то не все! Вот и я не хочу!

— Ладно, не углубляйся в политику, давай валяй, что там дальше было с этим «БМВ».

— Ну, я не хотел заниматься этим ворованным «БМВ»…

— Правильно, на суде так и скажешь, — кивнул Арбуз.

— И тут вошел депутат с охраной, — продолжил Дизель, — а Слива в это время плакал на крыше его «Мерседеса».

— Что? — встрепенулся Антон. — Что делал Слива?

— Плакал, — осторожно ответил Дизель, опасаясь получить еще одну оплеуху, — он вообще был ни в себе, рассказывал, что у него мама уборщица и отец алкоголик, что его в роддоме подменили. Я подумал, что у него вообще крыша съехала. И вот депутат назвал его говном и тогда Слива подбежал к нему и приставил к виску обрез. Потом велел мне запереть в ящике для ветоши телохранителей депутата, а сам захватил мою машину, заставил депутата залезть в багажник, а меня везти их за город.

— Хорошо, ладно, это все нам уже известно, — кивнул Арбуз, — а что было когда ты вернулся?

— Когда я вернулся, меня уже ждали в гараже, — ответил Дизель.

— Кто?

— Братки какие-то, — пояснил Дизель, — оказалось, что именно они «крышуют» того человека, у которого Слива машину угнал. Они меня избили, машину «БМВ» забрали, а потом приехала милиция. Они открыли ящик для ветоши, оттуда вылезли телохранители депутата и меня снова избили. А потом меня забрали уже милиционеры и посадили сюда. Но я не виноват ни в чем!

— Виноват, — произнес Антон Сергеевич из угла.

— А? — переспросил Дизель.

Но ни Арбуз, ни Антон Сергеевич не ответили ему. Все, что они хотели выяснить, они выяснили. Бросив Дизеля в камере одного, они вышли в коридор, прошли через пост и вышли на улицу. На улице Антон Сергеевич сказал Арбузу:

— Теперь стопроцентно можно утверждать, что это именно Слива с помощью Дизеля убил моих родителей. Бутман тут ни при чем. Нужно его отпустить.

— А как же Ольга? Вдруг это все-таки его родители ее «заказали»? Помнишь, мы говорили с ним об этом?

— Даже если это его родители ее «заказали», но главбух-то при чем? — пожал плечами Антон Сергеевич. — Не он же ее убил. Кроме того, я по своим каналам выяснил все относительно семейства Бутманов. Вряд ли они пошли бы на убийство. Скорее всего, это все-таки сделал Слива. Я когда-нибудь найду его и спрошу об этом.

— Так он тебе и рассказал. Ладно, давай поедем сейчас ко мне и я отпущу Бутмана на все четыре стороны. Кстати, перед тем как его отпустить, я завезу его в одно место, там как раз сейчас его начальник Арсений Павлович висит вверх ногами, думает над своим поведением. Он, гнида, как оказалось некисло братву кинул с деньгами, пока хозяйничал в этой фирме. Я этому Арсений хренову Павловичу не завидую — теперь его на ремни порежут. А Бутману украденные деньги придется вернуть. Но взял он немного около ста пятидесяти тысяч всего, квартиру продаст, машину, мебель и все вернет, зато жив останется. Слушай, я же тебе тот случай не рассказал о том как бандитов Бормана из машины постреляли. Короче сидели они в кафе и вдруг подъехала какая-то иномарка туда, где обычно братва Бормана вместе с ним пиво пила. Ну, скажу тебе, что эти братки беспредельщики полные были — Борман и его шайка, уроды, короче. Какая-то баба, бывшая проститутка Бормана начала с ним говорить, что-то там ему припомнила, яйцо какое-то, а потом выхватила автомат, еще один чувак в окно высунулся и тоже с автоматом. И как стали они «поливать» братков из автоматов, перестреляли всех на хрен, кишками их полстены дома запачкали. Положили всех семерых друг на друге, хотели сорваться, а тут менты им дорогу перегородили. Этим, кто в «БМВ» сидел и стрелял, ни вперед, ни назад не рвануть, обложили их, плотно в кольцо взяли. Менты кричат, мол, выходите из машины, а те молчат и не выходят. Ну, менты начали стрелять по иномарке, она и взорвалась вместе с киллерами, которые минуту назад Бормана и его корешей положил. Пока машина горела, все курили. Пожарные тушили потихоньку пару часов. Потом внутрь заглянули, а в машине-то никого нет! Слышь, в машине-то никого!

— И куда же они делись? — отрешенно спросил Антон Сергеевич, потому что мысли его витали где-то далеко.

— Иномарка эта, «БМВ» встала как раз над канализационным люком, — ответил с таким восторгом Арбуз, словно это была его идея, — а в машине в полу тоже заранее была сделана дырка в которую пролезть можно было. Киллеры отстрелялись и пока менты вола за хвост тянули, пытаясь с киллерами договориться, они ушли в канализацию. А потом, когда отошли на нормальное расстояние, свою машину киллеры просто подорвали.

— Умно, — согласился Антон.

— Да, придумано классно, есть же у людей мозги, — продолжил Арбуз, — слушай, все забываю спросить как там мой протеже актер Синицын? Нормально справляется с ролью примерного сына Марии Ивановны?

— Актер Синицын больше не нужен…

— Почему? — не понял Арбуз.

— Потому что Мария Ивановна ночью умерла…

 

19

Махмуд Валиев-оглы не находил себе места. Он был охвачен паническим страхом. Его «крыша» — увесистые авторитетные московские братки обещали ему после того, как Слива отобрал у него пятьдесят тысяч и убил охранника, что со Сливой будет покончено в течение трех дней, но прошло уже больше трех недель, а Слива, как оказалось, все еще был на свободе живой и здоровый. В новостях все показывали и показывали как безобразничает он со своей бандой. Депутата взял в заложники, потребовал выкуп и скрылся с деньгами. Ходили так же слухи, что это именно его банда «потрошит» в Подмосковье особняки состоятельных граждан.

Махмуд не раз просил бригадира своей «крыши» — жилистого чернявого мужика по кличке Гриша (на самом деле звали его Миша) о том, чтобы тот дал ему двух автоматчиков, чтобы они защитили его задницу от притязаний Сливы. Но Гриша лишь отмахивался от навязчивых приставаний азербайджанца, говорил, что людей итак мало, чтобы еще какого азера охранять. И тогда Валиев-оглы решил сам себя охранять, потому что приближалась та минута, которую назначил Слива, пообещав придти за своей долей в пятьдесят тысяч.

Махмуд круто поменял свой распорядок дня, маршруты передвижения, график выходов из дома и возвращений домой, съехал с семьей на другую квартиру, а о делах в магазине справлялся у директоров по мобильному, запершись дома в туалете. Он так боялся встречи со Сливой, так ее не хотел и столько раз просил Аллаха о том, чтобы тот не пересекал его пути со Сливой, что, по-видимому, все-таки всевышнему крепко поднадоела эта ежедневная назойливость Валиева и его постоянное нытье. И Аллах решил решить эту проблему по-своему, чтобы Махмуд никогда больше не отвлекал его своими микроскопическими делами от глобальных проблем Вселенной.

У Валиева-оглы, как и у всех людей были зубы. И эти зубы периодически болели. И хотя у Махмуда была московская прописка, но в районную поликлинику он, само собой, не ходил. Он поехал в платную клинику на окраине Москвы, где было всего два врача, но это были спецы высшего класса, работающие на импортной аппаратуре последнего поколения.

Он приехал в стоматологию, когда ему было назначено, вежливая медсестра-регистратор встретила его у входа и попросила подождать в коридоре на кресле всего несколько минут, пока от врача выйдет предыдущий клиент. Кроме Махмуда за журнальным столиком под развесистой искусственной пальмой скучала симпатичная женщина лет тридцати, которая от нечего делать листала какой-то развлекательный журнал. Махмуд радушно улыбнулся ей, но она не ответила ему ничем, не удостоила даже взглядом.

Валиев-оглы тоже взял со стола какой-то журнал и начал его просматривать. Зуб отзывался пульсирующей болью. Не прошло и трех минут, как дверь в кабинет врача открылась и на пороге появился… нет Махмуд не мог в это поверить — появился Слива. Бандит и сам застыл в изумлении, увидев старого азербайджанца в кресле для посетителей, а уж как изумился Валиев — этого нельзя было передать. Он вжался в кресло и готов был раствориться в нем.

— Ты что здесь делаешь, чурка вонючая? — с ходу наехал на торговца продуктами Слива.

— Зуб у меня болит, — дрожащим голосом ответил Махмуд.

— Зуб у тебя болит? — зло переспросил Слива, выхватывая из-за пояса свой пистолет. — Это мы мигом вылечим! А ну, пошли!

С этими словами он схватил азербайджанца за шиворот, ткнул ему в больной зуб пистолетом и потащил его в кабинет стоматолога, из которого только что вышел сам.

— В чем дело? — испуганно спросила из-за стойки регистраторша, пытаясь снять трубку телефона.

Даша, видя, что дело приняло непредвиденный оборот, медленно вытащила из сумочки свой пистолет и направила его на девушку.

— Ты извини, дорогая, — сказала она, — но тебе придется отдохнуть на диванчике для посетителей, — иди сюда, я тебя не обижу.

Медсестричка подчинилась указанию, испуганно сгорбившись, мышкой проскользнула на мягкий диван, стоящий напротив Дашиного кресла и вжалась в уголок. Вскоре там же на диване оказались выгнанные Сливой из своего кабинета врач, лечивший его и помощница врача — симпатичная медсестра.

Слива толкнул Махмуда в кресло больного, примотал пластырем его руки к подлокотникам и сам с деловитым видом уселся рядом с ним в кресло врача. У Валиева потек по лбу холодный пот, а живот набитый жирным пловом предательски забурчал. Махмуд даже в самом кошмарном своем сне не мог представить бандита Сливу в роли своего зубного врача и оттого едва не падал в обморок. Слива криво напялил белый докторский колпак, убрал пистолет за пояс джинсов и, придавив локтем горло азербайджанца, спросил участливо:

— Что вас беспокоит?

— Уже ничего, — попытался слукавить, задыхаясь нажатия локтя Сливы на свое горло, Махмуд.

— Откройте рот, — приказал Слива, — я буду смотреть зубы.

— Не надо, — жалобно попросил Валиев.

— Надо! — рассердился Слива и кулаком ударил азербайджанца между ног.

— А-а-а, — вскрикнул Валиев и Слива ловко вставил ему в рот какую-то штуку, которая препятствовала движению челюстей и рот оставался открытым.

— О-о, какие плохие зубы у тебя зубы, — воскликнул Слива, — ты их хоть когда чистишь, вонючка?

— М-м-м, — замычал Валиев.

— Диагноз неутешителен, — произнес Слива, — лечению такие зубы не поддаются, будем их удалять!

Он схватил со столика с инструментами какую-то длинную никелированную железку и стал тыкать ей в зубы Махмуда. Тот взвыл от боли.

— Что-то я напутал, — сказал Слива, — взял не тот инструмент. А попробуем вот это!

Он ухватил со столика какие-то зловещие блестящие щипцы, ловко ухватил Махмуда за передний зуб и стал его с хрустом ломать, дергая в разные стороны. Валиев ревел от боли, крутил головой вслед за движениями рук Сливы, но вырваться не мог.

— Терпение, только терпение, — криком ободрял его потеющий Слива.

Наконец с громким хрустом здоровый зуб поддался и разломался напополам. Слива с радостной ухмылкой продемонстрировал плачущему азербайджанцу какой-то желтый окровавленный осколок. Валиев заливался слезами, изо рта у него ручьем хлестала кровь.

— Ну вот и все, больной, — ласково сказал ему Слива и вытащил железяку у Махмуда изо рта, — с тебя десять тысяч за удаление зуба плюс к тем пятидесяти, что ты мне должен.

— М-м-м, — выл Валиев, — м-м-м.

— Дорого? — спросил Слива. — А что ты хотел, ведь я в первый раз в жизни зуб рвал! Оттого и дорого. Заткнись, а то займусь вторым зубом.

Валиев, как мог, взял себя в руки и с силой сжал челюсти. Но всхлипывания все равно вырывались из его груди.

— Завтра переведешь мне деньги на этот счет, понял? — угрожающе приказал Слива, чиркая ручкой на бумаге какие-то цифры. — А если спрячешься от меня опять, я найду тебя и тогда уж вырву все твои клыки по очереди.

— Я хотел, я шобирался, — шепеляво произнес азербайджанец, — но «крыша» моя мне шапретила тебе платить. Они тебя ищут, штобы убить.

— А я от них и не бегаю, — сказал Слива, снимая с головы белый докторский колпак, — если бы захотели меня найти, нашли бы! Передай им, пусть забивают стрелку, я подъеду, побакланим. Мне весь район нужен, а не только твои паршивые несколько магазинов! Вот запишу тебе номер моей мобилы, пусть твоя «крыша» мне звонит, договариваются о стрелке! Хотят, так будем упираться лбами!

И он записал ниже счета, куда Валиеву следовало перевести деньги, номер своего мобильного телефона. Затем, бросив плачущего от боли Валиева привязанным в кресле, вышел туда, где с испуганными глазами сидели стоматолог и его медсестрички.

— Зуб у больного был удален успешно, — сказал им Слива и кивнул Даше, — поехали.

Они направились к выходу, у самой двери Слива повернулся и добавил в сторону испуганного медперсонала:

— Если только свои пасти откроете и кому-то ляпнете что тут произошло, то с вами я буду играть уже в хирургов! Вам будем вырезать аппендицит. Ясно?

Все трое закивали головами в знак согласия. Кому ж захочется чтобы ему вырезали аппендицит без наркоза?

— Что это на тебя нашло? — спросила Даша, когда они сели в свой автомобиль — бурую неприметную «копейку» и отъехали от стоматологии. — Азера зачем-то прессовал. И стоматолога обидел. А он мне зуб так хорошо вставил. Спалить нас хочешь?

— Это был тот самый азер, о котором я тебе раньше говорил, — ответил Слива, выруливая на проспект, — он мне пятьдесят тысяч зеленых должен. И еще он мне сказал, что меня братки Гришины ищут. Гриша, это у них бригадир такой. Хотят они предъявить мне за то, что я на их территории нагадил — азера «опустил» на бабки. «Стрелку» хотят забить.

— Ну и что ты намерен делать?

— Поедем с тобой вместе на «стрелу», положим всю эту шушеру рядами, как тогда с тобой положили Бормана и его козлов.

— Борман был не готов, что мы по нему начнем палить, поэтому так легко все и вышло! А бандиты этого Гриши приедут на «стрелку» со «стволами» и будет их по меньшей мере человек пятнадцать вооруженных амбалов!

— Ну и че? — упрямо повторил Слива.

— Ну и то, что я с тобой на эту «стрелку» не поеду, потому что глупо себя под пули подставлять из-за каких-то амбиций твоих дурацких!

— При чем тут мои амбиции, я территорию их хочу подмять под себя, чтобы с нее доить? Деньги снимать, поняла?

— Мы вдвоем не справимся с ними, нужны еще люди, — сказала Даша, — у тебя есть еще кто-то из безбашенных верных людей или мы так и будем с тобой вдвоем против всей Москвы воевать?

— Клоуна я давно уже хотел найти, — задумчиво произнес Слива.

— Кто такой этот Клоун?

— Подельник мой, — пояснил Слива, — до отсидки моей мы с ним вместе гоп-стопом промышляли. С нами еще Валет был, но его завалили наглухо при задержании, а вот Клоун вообще отмазался от отсидки. Покантовался в дурдоме пару лет, его и выпустили.

— Он псих?

— Не, нормальный чувак, контуженный только был в Афганистане. Иногда у него случаются припадки, но это бывает редко. К тому же он полезный парень — воевал с душманами, с оружием умеет обращаться, из пулемета стрелять, мины ставить и снимать умеет. Он нам здорово может пригодиться и я его давно знаю, он не ссученый.

— А где его найти, ты знаешь?

— Найдем, — махнул рукой Слива, — я знаю где он живет.

— Один кандидат, допустим, у нас есть, а еще кто?

— Еще должен был уже Моча освободиться с зоны, — вспомнил Слива, — он недалеко отсюда в Ярославле живет. Можно сгонять к нему и взять с собой.

— А он что за человек?

— Мелкая шушера. У меня на зоне в шестерках бегал, сидел за мелкую кражу.

— Кандидатура для нашего дела не очень, — покачала головой Даша.

— Больше вообще никого нет, одни фармазоны же кругом, — посетовал Слива, — в этих я хотя бы уверен, что они не от ментов и нам в спину стрелять не будут.

— Мало народу, мало…

— А у тебя может быть есть кто-нибудь?

— У меня-то откуда? Из отставных проституток женский батальон предлагаешь набрать что ли? Так они бандитов только увидят и сразу разбегутся кто куда, задрав юбки…

— Если у того чувака спросить, на которого ты меня вывела, который нам оружие подогнал, ксивы липовые и который нам в днище «БМВ» дырку проделал, взрывчаткой ее напичкал. Может быть он кого из реальных парней нам посоветует?

— Ты еще предложи в рекламную газету объявление дать, — пошутила Даша, — в раздел «Работа». «Имеются свободные вакансии для кратковременной «стрелки» с братвой. Работа неполный рабочий день, оплата по завершении работ. Рост не ниже ста восьмидесяти, вес не меньше ста, рожа не уже полуметра. Спешите, количество мест ограничено».

— Ладно, ладно тебе, — хмуро оборвал ее Слива, — шутки шутить. Чего делать-то будем?

— Есть у меня один план, — сказала Даша, задумчиво покусывая свои пухлые губы, — но для начала нужно этих двух твоих кандидатов — Клоуна и Мочу найти и с ними все детали плотно обсудить.

— Без проблем найдем, сначала к Клоуну поедем, — согласился Слива и повернул машину в сторону района, где раньше жил он сам и где, скорее всего, обитал сейчас и Клоун.

А уже через пару-тройку дней, около семи вечера главный помощник бандитского «бригадира» Гриши качок по кличке Окорок находился в крайне взвинченном состоянии. Виной этой его взвинченности был телефонный звонок, который только что сделал Сливе его шеф «бригадир» Гриша и содержание которого Окорок слышал от начала до конца. Разозленный бандит стучал огромными кулаками по крышке стола и орал:

— Что эта козлина о себе возомнила? Кто такой этот Слива? Говно сраное! Я его суку разотру в порошок и смою в унитаз! Мне с ним и на «стрелку-то» завтра ехать западло!

— Ошибаешься, большой, — спокойно произнес Гриша, отжимаясь от пола, — знаешь сколько голова этого Сливы стоит на «черном» рынке?

— Сколько?

— А ты посчитай, прикинь в башке, да? Депутата Госдумы этот Слива взял в заложники и потребовал за него выкуп в миллион долларов. А промышленные магнаты, которые этого депутата в Думу сунули, и который их интересы там представлял, деньги за его освобождение выплатили. Нового-то «огурца» вместо этого в Думу совать для них подороже бы вышло, да и надеялись они, что миллион их далеко не уйдет, думали, что менты Сливу повяжут. А Слива их напарил всех и сбежал. Теперь магнаты бесятся, деньги свои хотят вернуть. Так что в наших интересах, чтобы с головы Сливы ни один волос не упал. Нам он живой нужен.

Гриша поднялся с пола, встряхнул руками и побоксировал с «тенью». Руки его летали стремительно, как крылья стрекозы.

— Еще я слышал, что за Сливой охотиться Арбуз, — продолжил Гриша, делая продольный шпагат на полу.

— Ему-то он на хрена нужен? — удивился Окорок.

— Это не наше дело, — ответил Гриша, — главное что у Арбуза есть богатый «бобер» некто Ермишкин, который тоже может за Сливу отбашлять. Кореша убитого Бормана тоже хотят Сливу «поиметь» за то, что братана их положил и бабу его, бывшую проститутку в особенности они хотят поймать. И нам с тобой лишняя копеечка в карманчик накапает… Кто еще хочет Сливу поймать? Ментов в расчет не берем, они нам с тобой ничего не заплатят, так что их учитывать не будем. Да и нам с тобой этот Слива уже столько геморроя уже принес, что пора бы с ним покончить. Вот поэтому я сам лично с вами и поеду, чтобы вы не напортачили чего.

— Сколько бойцов брать? — поинтересовался Окорок.

— Трех машин хватит, — ответил Гриша, делая стойку на руках посреди офиса.

— А может и двух хватит? — усмехнулся Окорок. — С кем воевать-то? Со Сливой и с бабой его? Ну, возьмут они с собой еще пару-тройку фармазонов, наша братва покрошит их на куски за две секунды!

— Мы не оттого много народу берем, чтобы с ними воевать, — пояснил Гриша, стоя вниз головой в стойке на руках, — а потому что нам с тобой этого Сливу потом по всей округе ловить придется. Ребятам скажи, чтобы на поражение по Сливе и бабе его не стреляли. Эти придурки — Слива и баба его нам живыми нужны, понял?

— Ну дак, все ясно, — утвердительно ответил Окорок.

— Тогда действуй! — сказал Гриша и, перекувырнувшись через голову, прыгнул на ноги. — Выезжаем завтра в шесть утра!

Еще стелился на полях туман, когда с кольцевой в сторону Подмосковья съехали на проселочную дорогу три черных джипа, и по ухабам и рытвинам поехали в сторону виднеющейся вдали опушки леса. Ночной осенний дождь размыл и без того хлипкую дорогу, вокруг были лужи, но для внедорожников они не были преградой.

В переднем навороченном джипе с тонированными стеклами рядом с водителей по кличке Мартын вальяжно сидел Окорок, держа в вертикальном положении модернизированный автомат Калашникова с запасным рожком. Он, щуря глаза, вглядывался вдаль, стараясь увидеть в утреннем холодном тумане их сегодняшнего «неприятеля». Наконец, водитель притормозил, повернул голову и с открытым от удивления ртом посмотрел на Окорока. Но тот и сам был обескуражен.

Против их трех джипов, битком набитыми вооруженными до зубов головорезами, выехала на «стрелку» на проселочную, залитую дождями дорогу старая бурая «копейка». Возле приоткрытой двери «Жигулей» гордо стоял и курил самолично Слива, демонстрируя приоткрытой полой своей кожаной куртки, что он вооружен. За поясом у него торчала рукоятка пистолета. Увидев джипы, вылезла из «копейки» и Сливина мадмуазель. Коротенькая юбка, курточка, сапожки на каблучках, а в руках — автомат Калашникова. Окорок не удержался и хохотнул. Хохотнул и водитель, заржали и те, кто ехали позади них. Через минуту весь передний джип надрывался от хохота.

— Ну, бля, ну, братки-бандиты, мы с вами выехали с пушкой на комара! — надрывался Окорок. — Еще бы танк с собой прихватили с лохами воевать!

Вылезшие из второго джипа братки тоже ржали над глупой ситуацией, в которой оказались. Ржали и в третьем джипе, не смеялся только «бригадир» Гриша. Сначала и ему показалось, что все, что происходит это действительно смешно. Смешно, что он пригнал на «стрелку» столько вооруженных людей, перестраховался, а вполне хватило бы только его одного и еще Окорока в придачу.

Но все же глубокое подсознание его свербела мысль о том, что если бы Слива был бы таким дураком, каким он сейчас выглядел, то ему само собой не удалось бы получить злополучный миллион баксов за депутата и так успешно скрываться от тех, кто его хотел поймать. И ведь братки Бормана тоже хохотали перед тем как их постреляли, как лохов. Гриша понял, что наверняка это ловушка, нужно быть осторожными и заорал: «Стой!» рванувшей вперед авангардной машине их колоны, в которой командовал парадом Окорок. Но было уже поздно.

За полминуты до прихода светлых мыслей в голову Гриши в переднем джипе Мартын, вытирая выступившие от смеха слезы, спросил Окорока:

— Ну, че, в натуре, делать-то?

— Давай, ха-ха, тарань его, ха-ха, — ответил Окорок и повернулся к задним, — а вы выскакивайте из машины после того, как мы спихнем эту рухлядь в кювет, вяжите бабу и этого полудурка.

Водитель Мартын в радостном предчувствии веселого развлечения со всей силы врезал по газам и нацелился на таран. Джип плюнул из-под колес грязью и рванул вперед. Он не почувствовал как наехал передним колесом на что-то твердое, зарытое в дорогу и в тот же миг перед глазами братков полыхнуло красно-оранжевое пламя, ухнуло глухим хлопком, машину перевернуло в воздухе, она загорелась изнутри и взорвалась во второй раз.

Те из бандитов, что стояли возле второго джипа попадали — кого сбило взрывной волной, кто замертво упал получив осколок в грудь. Гриша, увидев, как передний джип подорвался на мине, присел от неожиданности. Сразу же из близлежащих кустов братков стали поливать из автоматов. Гриша увидел как его старый кореш Пипа, с которым они начинали боксировать в спортзале еще в раннем детстве, вытаскивая из-за пояса пистолет, вдруг окрасился кровавыми пятнами, закричал и рухнул на землю. Гриша пригнулся и побежал на обочину к ближайшим кустам, за которыми можно было укрыться. Вдруг под ногой что-то щелкнуло и Гриша по-глупому подорвался на противопехотной мине.

Когда он с трудом открыл залепленные запекшейся кровью глаза, то сквозь мутную пелену увидел ухмыляющееся лицо Сливы, который целился в него из пистолета. Гриша застонал — обеих ног у него не было.

— Что, гнида помойная, победил меня? — в радостном восторге кричал Слива. — Ржали надо мной? Ржали, сволочи? А что — теперь животики от смеха полопались, да? Что ж ты теперь не ржешь? А ну-ка ржи!!!

— Пошел ты, — сквозь боль во всем теле срывающимся голосом ответил Гриша.

— Получай!!! — заорал Слива выстрелив бандиту прямо в лицо. — Получай!!! Получай!!! Получай!!!

Голова Гриши превратилась в кровавое месиво. К Сливе подошел Клоун. Это был мрачный тип лет сорока пяти с редкими волосами, большим носом, вытянутым вперед и такими же, вытянутыми вперед губами. Глаза его были бесцветными и ничего не выражали.

— Всех добили? — спросил Слива.

— Моча еще проверяет, — ответил противным гайморитным голосом Клоун, перезаряжая автомат.

— Надо сматываться, — сказал Слива.

В это время со стороны, где бродил с автоматом Моча раздался выстрел и он крикнул им:

— Последний готов!

— Бросайте оружие здесь и уходим, — приказал Слива.

Клоун и Моча бросили в кювет автоматы, Слива выбросил свой пистолет, они подбежали к машине и все трое, довольный и веселые забрались в «копейку». Даша, сидящая за рулем завела мотор и на всей скорости рванула в сторону леса, чтобы по проселочной дороге, знакомой только ей одной незамеченными уйти подальше от этого страшного места.

— А ты, Клоун молодец, — сказал Слива, — навык не потерял, мины грамотно расставил. Всех братков положил, нам пришлось только в чистовую пройтись.

— Талант не пропьешь, — хмуро отметил Клоун, прикладываясь к заранее припасенной им бутылке пива.

 

20

Константин Маркович вышел из подъезда своего дома с огромным пакетом мусора и направился к помойным бачкам, расположенным недалеко от детской площадки. Небо в это хмурое субботнее утро было затянуто серыми тучами, моросил нудный мелкий дождь и Бутман быстро семенил к своей цели, поеживаясь от холода. На нем были одеты вытянутые на коленях старые штаны и куртка, в которой он обычно работал на даче, что, вкупе с огромным мусорным пакетом в его руках наводило на мысль, что дома у Бутмана вершится глобальная перестройка. Проходя через арку он наткнулся на идущего ему навстречу Антона Сергеевича.

— Здравствуйте, Константин Маркович, — поздоровался Антон.

— Опять вы? — скривился Бутман, пытаясь обогнуть его по пути к бачкам. — Я надеялся, что мы больше никогда не встретимся.

— С чего бы вы так не рады нашей встрече? — резонно заметил Антон Сергеевич, следуя за ним к мусорным бачкам. — Мы с моим другом вам жизнь спасли, похлопотали, чтобы вас с работы не турнули и вот как вы нас встречаете?

— Ага! — недовольно произнес Бутман. — С работы не турнули, зато заставили продать мою квартиру, машину, мебель и я теперь вынужден съезжать к теще и тестю в их тесную четырехкомнатную квартиру, где буду чувствовать себя примаком!

— Не надо было воровать деньги в фирме, тогда никто бы вас и не тронул, — ответил ему Антон Сергеевич, — и ничего теперь бы не пришлось продавать.

— Не воровал бы, так ничего и не купил бы себе, — ответил Бутман, — в нашей стране все от мала до велика что-нибудь крадут, все об этом знают и никого это уже давно не удивляет! А Бутман позаимствовал какие-то жалкие сто тысяч, так его уже за ноги подвешивают! Лучше бы подвесили сами знаете кого, хоть какая-то польза для страны была бы…

Он подошел к бачку, перевернул пакет и высыпал его содержимое в его ржавое железное нутро. Потом повернулся и спросил:

— На этот раз что вам от меня нужно?

— Давайте хотя бы отойдем подальше от помойки, — предложил Антон Сергеевич, — а-то тут как-то неловко разговаривать.

Бутман согласился, они отошли в сторонку, присели под детский грибок в песочнице, чтобы спастись от дождя и Антон Сергеевич спросил:

— Вы говорили мне, что в деле об убийстве Ольги фигурировала какая-то свидетельница, невеста Сливы, фотомодель, которая обеспечила алиби Сливе, указав, что во время преступления он находился у нее.

Константин Маркович кивнул. Да, такая свидетельница была и он это действительно говорил.

— Мне необходимо разыскать эту женщину, — пояснил Антон Сергеевич.

Бутман криво усмехнулся и спросил:

— Вы хотите спросить у нее действительно ли Слива находился в ее квартире в момент убийства или она солгала?

— Да, — кивнул Антон.

— Так она вам и рассказала, — с недоверием ответил Константин Маркович, — а где ваш друг, с которым вы ко мне приходили?

— У него сегодня свои дела, — ответил Антон Сергеевич, — не может же он постоянно только мной заниматься. Так все-таки где мне найти эту женщину? Как ее звали? Где она жила? Что-то вы можете вспомнить?

Бутман пожал плечами.

— Звали ее то ли Люба, то ли Люда, — ответил он, — работала она в агентстве каком-то модельном, которых в Москве, как грязи.

— А поточнее?

— Поточнее?

— Да, поточнее.

— Поточнее… — задумчиво произнес Бутман и вдруг хлопнул себя ладонями по оттянутым коленям старых спортивных штанов. — Елки-палки, ведь только сегодня я просматривал свои старые записные книжки, перед тем как выкинуть их и видел там ее телефон! Да, точно ее звали Люда, а Слива звал ее Люсей! Там даже название ее агентства было, «стар» какой-то, не помню кто стар.

— А где сейчас эта записная книжка?

— Известно где, в помойке, — ответил Константин Маркович, — в квартире тестя места будет мало, вот и выкидываем с женой лишнее.

— Это тот пакет, который вы только что вывалили в бачок?

— Нет, пакет с этими бумагами я выносил первым, — ответил Бутман, — книжка теперь находится на самом дне бачка!

— Нужно достать!

— Копаться в отходах? — скорчил брезгливую физиономию главбух. — Какая мерзость! Фу! Это уж вы сами!

— Константин Маркович, — терпеливо произнес Антон, — я человек большой выдержки, но и у меня ее может не хватить и я засуну вас в этот бачок вниз головой.

— Хорошо, — быстро сломался пугливый Бутман, — пойдемте к помойке, только будем копаться вместе, иначе мы не найдем ее до вечера.

И они пошли. Главбуху было хорошо — в своем наряде он итак походил на бомжа, поэтому не привлекал внимания, а вот Антон Сергеевич, одетый в дорогое пальто и шикарные ботинки, побритый и уложенный в парикмахерской, вызывал у прохожих недоумение и даже смешки. Книжка никак не находилась. Им пришлось, чтобы докопаться до дна, вытаскивать весь верхний мусор и перекладывать его в соседний бачок.

— Эй, мужики вы чего делаете, это наша территория! — шепеляво окликнули их сзади.

Антон Сергеевич обернулся и увидел двух неопрятных личностей алкогольного вида, в одной из которых угадывалась женщина, а в другой мужчина неопределенных лет. Они держали в руках палки с крючками и грязные пакеты.

— Никаких проблем, — крикнул им Бутман, — мы ищем одну вещь, найдем и уйдем, а вы забирайте свои бутылки.

— Нам эта вещь тоже пригодиться, — упрямо сказал мужик, настроенный, как тореадор перед битвой с быком.

— Да, — вторила ему женщина, — это наша помойка и это наша вещь!

— А ну пошли вон отсюда!!! — гаркнул Антон Сергеевич, повернувшись лицом к парочке.

Он был в чуть испачканной поисками белоснежной рубашке, итальянском костюме и элегантном галстуке — настоящий денди. Этот контраст помойки и денди, роящегося в ней, сразу же бросился в глаза собирателям бутылок, напугал их и они бежали в ближайший лесопарк, сильно шлепая порванной обувью. Но на этом неприятности Антона еще не кончились. Через некоторое время, когда еще злополучный блокнот найден не был, кто-то подошел к ним.

— Антон Сергеевич, это вы??? — произнес с удивлением знакомый ему женский голос. — Это вы, Антон Сергеевич???

— Это не он, это другой, — ответил Бутман, стараясь прикрыть Антона Сергеевича своей спиной.

Видимо женщина настолько была обескуражена происходящим, что даже Константин Маркович это увидел, и решил прикрыть его своей грудью, вернее спиной. Но было уже поздно. Елена Петровна — главный бухгалтер центрального офиса и всех филиалов фирм Антона, застала своего шефа роющимся в помойке в компании с каким-то подозрительным очкастым типом неславянской наружности.

— Это вы, Антон Сергеевич??? — как заводная повторяла она.

— Ну, я и что из того, — хмуро ответил начальник, — сегодня же суббота, выходной! Что я не могу проводить свое свободное время так как мне хочется?

— Конечно, можете, — ответила Елена Петровна, находясь от увиденного в сомнамбулическом состоянии.

— Ну вот и идите себе дальше! — грозно приказал Антон. — И держите язык за зубами!

Бухгалтерша торопливо, потрясая жирными бедрами, поспешила по тропинке в сторону универсама, куда она и шла, не смея даже оглянуться.

— Черт, а она-то откуда тут взялась? — выругался Антон Сергеевич.

— Она тут живет, — пояснил Бутман, — я ее и раньше тут часто видел. Постоянно собирает какие-то подписи. То музыку громко включают соседи, то мусор забыли вывезти.

— Мало я ее нагружаю на работе, раз время есть ерундой заниматься, — сказал Антон, перебирая какие-то бумаги, — вот нашел какой-то блокнот. Это он?

— Он! — подтвердил Константин Маркович. — Мой старый блокнотик. Дайте мне его, я вам покажу страничку, на которой записаны данные бывшей невесты Сливы.

Бутман здорово помог Антону Сергеевичу, потому тот уже назавтра, в воскресение, выстроив путем расспросов различных свидетелей цепочку жизненных перемещений бывшей пассии Сливы, ехал на своей машине в сторону фитнес-центра, в котором по его сведениям проводила все воскресные дни та самая Люда, которая как раз и была ему нужна.

Антон прошел внутрь фитнес-клуба и спросил у девушки с фотомодельной внешностью как ему найти такую-то и такую-то Людмилу, которая здесь занимается строительством фигуры по выходным. Отчего-то девушка испугалась, прятала свои глаза, стала листать какой-то журнал и что-то бормотать себе под нос. Антон Сергеевич не разобрал ни слова. Зато к нему невесть откуда тут же подскочил крепкого телосложения мужик с лицом словно вылепленным самым плохим учеником скульптора из сырой, негодной для лепки глины.

— Кого ты спросил? — осведомился он у Антона.

— Людмилу, — спокойно ответил тот.

— А зачем она тебе? — поинтересовался мужик, разглядывая Антон Сергеевич такими глазами, словно он должен был ему по меньшей мере тысяч сто.

— Поговорить нужно, — пояснил Антон.

— Ты чего из милиции? — спросил мужик.

— Нет, — ответил Антон, — я сам по себе.

— Тогда чего тебе надо от Людмилы, говори?

— Ну а тебе-то что за дело? — уже начиная злиться на навязчивого типа, спросил Антон.

— Мне? — скривился в гримасе мужик, которая еще больше обезобразила его и без того не утонченное лицо. — Мне, спрашиваешь, что за дело?

И вдруг его лицо перекосило, да так сильно, что показалось, что работа самого плохого ученика скульптора сейчас развалится на части, и он как заорал: «Падла-а-а ты!!!», да как схватит Антона за грудки и как толкнет в сторону «зеленого» уголка. Антон Сергеевич, не ожидавший столь стремительного развития событий, растерялся, оттого и полетел, сваливая на своем пути столики и столы, за которыми предназначалось отдыхать после тренировки.

Мужик тем временем стремительно схватил правой рукой с пола пластмассовый стул и стал наносить им удары, по рукам лежащего на полу Антона, которыми он пытался закрываться. На шум выскочили инструктора — молодые крепыши-мужчины и женщины под сорок, избалованные солярием и хорошей косметикой, утянутые в закрытые купальники. Но никто даже не попытался остановить разбушевавшегося негодяя. И тогда Антон изловчился и каблуком с силой ударил мужика в коленную чашечку, когда тот в очередной раз взмахнул стулом. Тот потерял равновесие, свалился рядом с Антоном, чем Антон моментально воспользовался — взобрался верхом на забияку, но только лишь он взмахнул кулаком чтобы малость поправить «работу скульптора» как его схватили подмышки мускулистые инструктора и оттащили в сторону.

— Опять ты?! — с гневом спросила красивая женщина лет тридцати, которая вышла из зала последней. — Что ты опять устроил тут?

— Я знал, я знал зачем ты сюда ходишь! — закричал мужик. — Я догадывался!

— И что ты знал? — с самоуверенно усмешкой на красивом лице спросила она.

— А то, что тут к тебе всякие ухари ходят, пока меня нет! — и он ткнул пальцем в Антона Сергеевича, которого крепко держали под руки накачанные инструктора.

— Да я в первый раз его вижу, — сказала женщина, разглядывая Антона, по лбу которого с разбитой головы текла тоненькая струйка крови.

— Не лги мне!!! — закричал ревнивец.

— Я тебе повторяю, что не знаю этого человека, — еще раз сказала женщина, уже заметно злясь, — первый раз его вижу. Может быть, он не меня и искал.

— Этот мужчина о вас спрашивал, Людмила, интересовался как вас можно найти, — робко вставила девушка с фотомодельной внешностью, косясь на Антона, — а ваш муж услышал это и они стали драться.

— Вы кто такой вообще? — спросила красавица Люда у Антона, сводя свои тонкие брови на переносице.

— Я просто человек, — ответил Антон, — но если вы и есть Людмила, то мне очень нужно с вами поговорить.

— По какому же, интересно знать, поводу будет разговор?

— Это личный вопрос. Без свидетелей.

— Ага! — вскричал доморощенный Отелло. — Что я говорил. Мы все им мешаем, им надо общаться с глазу на глаз. Я тебя убью, сволочь!!!

Последняя фраза была адресована Антону, которого атлеты по-прежнему держали под руки. Муж Люды, никем не удерживаемый, в отличие от Антона, в ярости рванулся к противнику, замахнувшись на него кулаком, но Антон встретил его ударом ноги в пах. Тот хрюкнул от боли, как свин, на ходу скорчился и по инерции в полете протаранил нос Антона своей твердой, как бетонная плита головой. Нет, явно голова мужа-ревнивца была сделана не из сырой глины, потому что в глазах у Антона помутилось и он потерял сознание.

Очнулся он оттого, что кто-то совал ему под нос ватку, пропитанную нашатырем. Он приоткрыл глаза и увидел, что сидит на улице на скамеечке возле фитнес-клуба и девушка с фотомодельной внешностью ухаживает за ним. Рубашка и лацканы пиджака его были густо залиты кровью, нос ужасно болел.

— Вам лучше уехать, — посоветовала девушка.

— Это почему? — спросил Антон.

— Вам мало неприятностей?

— Мне нужно поговорить с Людой.

— Она сказала, что вас не знает и говорить с вами ни о чем не намерена. Тем более, что ее муж вас к ней все равно не подпустит.

— А я попытаюсь все-таки поговорить, — упрямо сказал Антон, поднимаясь со скамейки.

— Тогда мы вынуждены будем позвать наших инструкторов по бодибилдингу и они вас, извините, вышвырнут, — сказала девушка, — у нас закрытый клуб и мы имеем на это право. Мы должны защищать своих клиентов от посетителей, которые им неприятны. Так что вам лучше уйти, чтобы нам не пришлось прибегать к крайним мерам.

— А скажите, инструктор по карате у вас тоже есть?

— Конечно, — очаровательно улыбнулась девушка, — целых два и у обоих черный пояс. У нас же элитный закрытый клуб.

— И что, они сейчас тоже внутри? — поинтересовался Антон.

— Конечно, — с гордостью ответила девушка.

— Что ж, это меняет дело, — сказал Антон, — тогда я пожалуй пойду.

— Идите-идите, — по-доброму посоветовала девушка.

Антон Сергеевич вышел за ворота и сразу же набрал номер телефона Арбуза. Тот выслушал историю, рассказанную ему, посмеялся и сказал, что сейчас подъедет.

— Да, нет, тебя одного тут будет мало, — поведал ему Антон Сергеевич, — тут человека четыре инструктора по бодибилдингу и парочка каратистов с черными поясами. Мне нос разбили в кровь.

— Ладно, Антоша, жди, будем разбираться, — пообещал Арбуз.

Он появился меньше чем через полчаса на своей «БМВ» вместе с тремя угрюмыми «помощниками», габаритами даже превосходящими его самого. Они прошли в клуб, у входа в который теперь на всякий случай дежурил один из бодибилдеров — молодой качок с рельефной мускулатурой. Его самоуверенность сильно пошатнулась, когда он увидел в окно, что вместе с Антоном в клуб идут четыре типа весьма характерной наружности.

— Звони в милицию, — испуганно прошептал он девушке-фотомодели и та торопливо схватила трубку радиотелефона.

— Алло, милиция, милиция, — затараторила она, хотя в трубке еще гудели гудки.

— Не надо милиции, разберемся сами, — мягко сказал ей Арбуз, когда вошел внутрь первым и жестом пальца попросил у девушки телефон.

Она благоразумно не стала перечить и протянула Арбузу трубку. Он просто сжал его в ладони и чудо техники рассыпалось на мелкие кусочки. Качок-охранник испуганно вжался в стену, но все-таки нашел в себе силы пролепетать:

— Это частный клуб и мы можем отказать вам в посещении без указания причин…

— Это все ты своей девушке скажешь, когда перетренируешься и не сможешь с ней заняться любовью, откажешь ей в посещении без указания причин, — мрачно ответил ему Арбуз и бодибилдер моментально замолк. — Где Людмила?

— В солярии, — испуганно ответила девушка, — и муж ее там с ней сейчас.

— Вы тут ребята смотрите за порядком, чтобы никаких хождений не было туда-сюда, а мы с Антошей пройдем в солярий, — сказал своим «помощникам» Арбуз.

Угрюмые парни одновременно кивнули. Антон и Арбуз прошли по светлому коридору до двери с надписью «Солярий» и зашли внутрь. Посреди тесной комнаты стояло сооружение, похожее на египетский саркофаг, а в углу с хмурым выражением лица восседал ревнивый муж, охраняя добродетель своей загорающей жены. Увидев заходящего в солярий Антона, он вскочил со стула и глаза его загорелись дьявольским огнем.

— Ага!!! — завопил он. — Думал, что я ушел!!! Приперся к ней опять, Казанова хренов!!!

— Ты псих какой-то, — ответил ему Антон, — тебе лечиться надо.

— Что там происходит? — приоткрыв крышку «саркофага», спросила Людмила, одетая лишь в тоненькие полосочки купальника и темные очки.

— Твой ухарь снова заявился, — тыкнул пальцем в Антона ее муж, — думал, что меня здесь нет.

Вслед за Антоном вошел и Арбуз.

— Ага, он не один сюда приперся, у вас тут целая групповуха!!! — сгорая от ревности, возопил муж. — Я знал, я всегда знал!

— Да пошли вы все, разбирайтесь сами! — сказала Людмила и захлопнула крышку солярия.

— Ну если ты все знал, так чего же ты тогда так разорался? — спокойно спросил его Арбуз. — Раз знал все, так давно уже пора было, чувак, с этим фактом смириться и носить свои рога с гордостью, я бы сказал с честью.

— Что? — опешил ревнивец.

— Слушай, побудь пока в коридоре, — попросил его Арбуз, — нам с твоей женой поговорить нужно.

— Я в коридоре? А вы с моей женой голой… говорить? — захлебывался от возмущения муж, сжимая кулаки.

Он не рискнул связываться с двумя мужиками один, тем более, что Арбуз производил нехилое впечатление, выскочил мимо них в коридор, очевидно побежал за подмогой и уже через несколько секунд стало слышно как его бьют помощники Арбуза.

— Ничего, ему только на пользу пойдет, — сказал Арбуз и присел на место, где только что сидел ревнивец.

— Людмила, — позвал Антон, подойдя к саркофагу.

— А? — откликнулась та.

— Вы были свидетельницей по делу об убийстве Ольги Сливянской, — сказал Антон, — и показали, что Антон Сливянский по кличке Слива находился во время убийства у вас дома с вами.

— И что из этого? — спросила женщина.

— Это правда или вы солгали?

Женщина некоторое время молчала, а потом стала раскатисто хохотать.

— Что смешного я спросил? — поинтересовался Антон Сергеевич.

— Вы задаете глупые вопросы, ответ на которые предопределен, — ответила она, — если я на суде сказала так, то почему вы думаете, что теперь я скажу что-то другое?

— Потому что мы вас попросим сказать правду, — сказал Антон, — и эта ваша правда, я вам клянусь, не покинет пределы этой комнаты, потому что мне необходимо знать…

— Слушайте, идите вон! — грубо прервала Антона Людмила. — Мне пора вылезать из солярия, потому что из-за вас я итак перележала и могу сгореть! Я не намерена вам ничего говорить!

Она попыталась поднять крышку солярия, но сильная рука Арбуза опустила крышку на место.

— Что вы делаете? — испугалась женщина. — Выпустите меня сейчас же, я сгорю!!!

— Я не раз видал как жарятся в гриле курицы, — равнодушно поведал Антону Арбуз, — но поджаренная на гриле бывшая фотомодель, согласись, Антоша, это зрелище куда более интересное.

— Если вы меня не выпустите, я позову охрану! — истерично пригрозила Люда.

— Ваш муж уже побежал за охраной и что-то его очень долго нет, — ответил ей Арбуз, — вас этот факт не наводит на грустные мысли?

Людмила замолчала, видимо поняв, наконец, что ее положение хуже, чем она может себе представить.

— Выпустите меня и я вам все расскажу! — попросила она.

— Наш диалог будет продуктивнее, пока вы находитесь там, — ответил ей Арбуз.

— Я сгорю!!! — возопила Люда.

— Тогда отвечайте на вопрос, который задал вам мой друг!

— Да, я соврала тогда на суде!!! — закричала Людмила. — Я выгородила Сливянского! Слива сначала дал мне денег, чтобы я какое-то время побыла его невестой, а потом еще добавил чтобы обеспечила ему алиби на вечер, когда убили его сестру! Я еще и подругу свою для достоверности позвала. Он с ней тоже расплатился! Это вы хотели узнать? Если «да», то откройте меня!

— Выпусти ее, — кивнул Арбузу Антон.

Тот открыл крышку, оттуда пулей вылетела Людмила, закуталась в халат и уселась в углу.

— Но учтите в милиции я этого повторять не буду! Не хватало мне еще сесть в тюрьму за лжесвидетельство!!!

— Так значит Сливы в тот вечер с вами не было? — спросил Антон.

— Не было, — ответила она.

— Он сам убил Ольгу? — спросил Антон.

— Вот этого я не знаю, — помотала головой Люда, — сам или не сам он ее убил, только она ему сильно мешала. А кто вы такие вообще, зачем вам все это нужно?

— Я родственник Ольги, — ответил Антон Сергеевич, — и хочу докопаться до истины.

— Чего тут докапываться? — потянулась успокоенная Людмила, приоткрыв хорошенькие плечики. — Дураку ясно, что кроме Сливы никому не нужна была смерть его сестры. Ему нужны были ее деньги и он их получил. Кстати, тут видала по телевизору как он депутата захватил и выкуп за него получил. Он вообще парень хваткий, только «крыша» у него едет временами, оттого я с ним и рассталась. Увидите его, привет от меня передайте.

— Передадим, — пообещал Антон.

— Может быть встретимся как-нибудь? — кокетливо предложила ему Людмила. — У меня подруга уехала в Египет, квартира свободна, ключи у меня?

Она вытянула из-под халата загорелые стройные ножки.

— Нет, спасибо, — отказался Антон и вышел из солярия.

В коридоре на полу раскинув руки, как подбитый грач крылья лежал супруг Людмилы. Антон Сергеевич подумал о том, что ревновал он все-таки не на пустом месте. По-видимому, и каратисты с черными поясами, и качки с огромными бицепсами не рискнули вступить в противостояние с вооруженными людьми Арбуза, потому в холе было тихо и мирно, в залах продолжались тренировки.

Арбуз вышел на крыльцо и спросил Антона:

— Ты на машине?

— Естественно, — ответил тот.

— Тогда я братву отпущу по домам, а ты меня в одно место подбросишь?

— Без проблем, — согласился Антон.

Они сели в автомобиль и Арбуз спросил:

— А чего ты отказался от встречи с этой Людмилой? Она тетка симпатичная, стройная! Разок-другой погарцевал бы с ней, да и хватит с нее.

— Не до нее мне сейчас, — ответил Антон.

— Странный ты какой-то, Антоша, — сказал Арбуз, — стой поры как мы встретились я ни разу тебя ни с одной женщиной не видел. И в баню с телками со мной не поехал, когда я тебя приглашал. Скажи мне, как другу, у тебя в этом плане все в порядке?

— В каком?

— Ну в этом, — пояснил Арбуз, — а может ты, извини конечно…

— Не нужно продолжать, я понял, — усмехнулся Антон, — нет, я не «голубой», просто как-то так сложилось, что мне в жизни от женщин одни неприятности. Сначала чужая тетя Маша женщина в роддоме подменила, потом Верка, ну, помнишь детдомовская, из армии не дождалась, хотя обещала. А потом… разве я тебе не рассказывал?

— Нет, — помотал головой Арбуз.

— У меня была невеста, я тогда только раскручиваться начал, у меня уже магазинчик был свой и вот однажды в метро столкнулся с девчонкой. В натуральном смысле. Машина моя заглохла, а я куда-то опаздывал, спешил страшно. Я в метро забежал и в переходе ее случайно сбил. Вот так и познакомились. Встречались почти год, я любил ее просто без ума. А она мне говорила, что учится в институте, что родители строгие, поэтому мы виделись с ней не часто — два-три раза в неделю. И вот решился я ей предложение сделать замуж за меня выйти, купил золотое кольцо с камешком, пригласил ее в ресторан. Волновался страшно, но потом как-то собрался с силами и выпалил, что, мол, люблю, не могу без тебя. Она обрадовалась, стала меня целовать, говорит, думала ты никогда не решишься сделать мне предложение, ведь и я тебя люблю! Вечером мы расстались до завтра, я с радости купил водки, закуски и поехал к друзьям — партнерам по бизнесу в офис отметить свою помолвку. Мужики как раз тоже что-то отмечали, «гудели», меня увидели, говорят, мол, вовремя приехал, мы как раз и девочек заказали. А я говорю, извините господа, я теперь почти женатый человек, жену свою люблю без ума, поэтому девочек делите сами. Они надо мной посмеялись, но отстали. И тут заходят девочки-проститутки и среди них моя Даша с моим кольцом на пальчике…

— Да-а, — только и протянул Арбуз, — проституткой работала?

— Да, работала, а мне сказки рассказывала о строгих родителях и учебе в институте, — ответил Антон. — Вот так наша свадьба разладилась, не женился я…

— Кольцо-то хоть у нее обратно отнял?

— Оставил ей! Ушел тогда просто из офиса, ничего ей не сказал. Она потом мне много раз мне звонила, хотела что-то объяснить, а я и слушать не стал.

— Я бы кольцо отнял, — сказал Арбуз, — чего добру пропадать? Подарил бы другой.

— Другой у меня с той поры больше и не было, — ответил Антон. — Нет, конечно, были женщины, но чтобы внутри так горело, как с Дашей, такого никогда больше не повторилось. Я искал поначалу этот огонь, но потом понял, что этот он в жизни только раз бывает. И не повторяется.

— У меня никакого огня никогда не было, — поведал Арбуз, — я и безо всякого огня неплохо с девочками развлекаюсь и честно тебе скажу, что мне этот твой «огонь» не нужен. А ты просто серьезно болен. Давай как-нибудь соберемся, например, у тебя на даче. Я позову девчонок, хороших не проституток, посидим, выпьем, закусим, шашлыки пожарим. Безо всяких обоюдных обязательств, просто развлечемся.

— Давай, — согласился Антон.

Он и правда очень устал за последние дни.

— Как ты насчет следующих выходных, свободен?

— Освобожусь, если надо, — ответил Антон.

— Вот и договорились, — хлопнул его по плечу Арбуз, — готовь шампуры, топи баню, жратвы и выпивки я привезу.

— Хорошо, — улыбнулся Антон.

— А теперь заверни за угол и высади меня вот тут, — попросил Арбуз, — надо бы забежать к ребятам переговорить о делах. И давай держи хвост пистолетом до выходных. Звони, если в какую историю снова влипнешь.

— Позвоню, — пообещал Антон.

Арбуз выскочил из машины, но вернулся, заглянул в окошко и спросил:

— Мать похоронил?

— Нормально, — ответил Антон, — тебе спасибо за помощь, твои протеже красивый памятник тете Маше сделали.

— Так они ж профессионалы, — сказал Арбуз, — извини, что сам я не смог приехать, дела были.

— Ладно, — махнул рукой Антон.

Арбуз пожал ему руку на прощание, повернулся и пошел в сторону офиса какой-то фирмы, а Антон Сергеевич поехал к себе в офис. Нужно было поработать. Последнее время из-за череды событий он совсем забросил свои дела генерального директора. Еще и Елена Петровна его застукала у помойного бачка сегодня. Да-а, неудобно получилось…

 

21

Вечером того дня, когда Слива с подельниками подорвал вместе с начинкой три бандитских джипа, они всей компанией обмывали ее удачное завершение в съемной квартире где-то на юго-западе. Клоун уже отрубился и дрых под столом, Даша пила чай, а Слива и Моча вышли покурить на балкон.

— Бля буду, Слива, — громким шепотом возбужденно продолжил видимо начатую еще за столом тему Моча, — и того, и другого специально под это дело вместе с тобой и с зоны выдернули.

— Чтобы Жупелу воры общак доверили? — с сомнением покачал головой Слива. — Да ни в жизни не поверю! Жупел же мелкая сошка всего-навсего, «пристяжь» на подхвате у воров — принеси-подай, иди на хер не мешай!

— Я тебе говорю, что все так и есть, я случайно подслушал все это дело. Я в зоне в каптерке залез на верхнюю полку, где белье было чистое, решил там покемарить чуток. И тут блатные заходят, каптерщика пинками выгоняют, на ворота муфлона поставили и сами начинают перетирать всякие свои дела. Это после твоего «скачка» с зоны дело было день на десятый. Вот я лежу ни жив, ни мертв, слушаю. Ну сначала воры о зоне бакланили, решали там какие-то вопросы, потом заварили чефир и стали говорить о воле. И Буся говорит, мол, хорошо теперь Жупелу с Дохлым, общак воровской стерегут в столице, работа не пыльная и при делах братаны.

— А с какого это хрена Жупела воры на общак поставили, они не говорили? — спросил Слива.

— Я так толком и не понял, но понял только, что раньше общаком занимался какой-то дядя Жора, — ответил Моча, — проверенный блатными кент, быка валил ударом. Но неожиданно у него сердечный приступ случился и он попал в больницу. Ну, блатные и решили — куда такой сторож, которого может скрутить в любую минуту? На воле блатные не нашли кандидатуры, а какие были — все при делах, сдергивать с места людей, значит, в новое место совать, переучивать надо, а это муторно. Покумекали и решили Жупела вытащить с зоны, а тут как раз и твой лох богатый подвернулся. Вот вы все вместе и скакнули из-за колючки.

— Общак грабануть, хороший куш можно оторвать, — докуривая сигарету, произнес Слива, — а что, Моча, давай опустим блатных на денежки?

— Ты что? Ты что говоришь-то? — испугался Моча. — Нас же потом любая «шестерка», встретив, приколет шилом или пулю в лоб. Нет, я на это не подпишусь!

— Подпишешься, — спокойно ответил Слива, — я скажу и подпишешься. Тебе назад дороги нет как и мне тоже. Знаешь где искать Жупела?

— Нет, — замотал головой Моча, — да если бы я знал, то все равно — как ты к ним подберешься? Они же общак стерегут, они не «светятся» лишний раз. А уж где у них бабки хранятся, они и под пытками не скажут, бля буду!

— Ладно, пошли в комнату, а-то озяб я, — сказал Слива и выбросил свою сигарету.

Когда они прошли в кухню, где Даша пила чай и сели за стол, женщина сказала:

— Хорошая идея, Слива. У воров деньги отнять — я считаю, не преступление.

— А ты? Ты как это услышала?

— Вы бы погромче орали на балконе про общак, так вас бы и на Петровке услышали, — ответила Даша и показала пальцем на открытое кухонное окно, — балкон-то рядом.

— Ну чего ты думаешь по этому поводу? — спросил Слива. — Как к казначею подобраться, чтобы копилочку воровскую выпотрошить?

— Есть у меня одна идея, — ответила Даша, — сразу же в голову пришла как только вы об общаке заговорили. Слушайте сюда!

Слива и Моча наклонились к Даше и она вкратце поведала им свой план.

Прошло приблизительно дней семь, прежде чем Слива вычислил местонахождение Жупела и Дохлого. В одну из веселых столичных ночей Жупел, вспотевший, но довольный катал в боулинге по дорожке шары, а Дохлый их ему подавал. Не попав ни разу, Жупел расстроенный вернулся к своему столику и увидел что на его месте уже сидит какой-то тип в широкополой шляпе.

— Эй, мужичок, ты кажись свой пердобак не на то место пристроил, — сказал Жупел, — сдерни по быстрому с моей скамейки.

Тип поднял голову и Жупел увидел, что это ни кто иной как Слива собственной персоной.

— Опа! — удивился Жупел, присаживаясь напротив. — Чувак в розыске, все на ушах, а он пришел спокойно в боулинг, да еще и в шляпе.

Дохлый встал рядом заслонив своей фигурой Жупела и Сливу от остальных посетителей. Слива снял свою ковбойскую шляпу и положил ее на стол.

— Как нашел меня? — спросил Жупел.

— Я тебя не искал, — ответил Слива, — просто кое-какие людишки сказали мне между делом, что ты здесь часто шары катаешь. Захотелось повидаться.

— Раньше, я помню, ты не слишком любил со мной видаться, — сказал Жупел, потягивая через трубочку коктейль.

— То было раньше, — усмехнулся Слива, — на зоне ты был в авторитете, а на воле я в авторитете, Москву в страхе держу. Тут я в авторитете. А Жупела в столице кто знает?

— Для братвы ты как был фармазоном, так и подохнешь фармазоном и беспредельщиком, — разозлившись на наглое поведение «звездюка», ответил Жупел, — и авторитет твой как мыльный пузырь. Молись на зону не попасть — там с тебя спросят твой должок.

— А какой у меня должок? — спросил Слива.

— За депутата бабки снял, — напомнил Жупел, — а в общак долю не отстегнул.

— Так какие проблемы? — развел руками Слива. — Если бы я знал кому отстегивать — за мной бы не заржавело!

— А если я тебя на людей выведу? — закинул наживку Жупел.

Он и не подозревал, что только что сам же проглотил «червячка на крючке» любезно подготовленного для него Дашей.

— В общак святое дело долю кинуть, — сказал Слива, — две сотни тысяч хватит чтобы твои братаны перестали меня фармазоном считать?

— Две сотни тысяч долларов? — уточнил Жупел.

Он не рассчитывал на такую королевскую щедрость фармазона и поэтому был слегка удивлен.

— Но не крузейро же, — ответил Слива, — конечно, долларов.

— Для начала хватит, — ответил Жупел, — но не думай, что если ты бабки оттопырил, так сразу тебя и коронуют в вора.

— Воровская корона мне не по силам, — ответил Слива, — тяжела очень, придавит.

— Точно придавит, — согласился с усмешкой Жупел, — я так понял, что ты этими бабками хочешь себе индульгенцию купить?

— Хочу, — признался Слива, — и ментам тоже заплачу, чтобы не трогали меня. Я ведь в розыске, но это неуютно.

— Ладно, выведу я тебя на нужных людей, — пускал туман Жупел, — бабки готовь.

— А чего их готовить, они у меня с собой, — ответил Слива, — не в кармане, конечно, но готовы. Веди меня к человеку и считай дело сделано. Но только знай, я бабки отдам только «положенцу», у которого татуировка будет соответствующая держателя воровского общака — как у дяди Жоры была.

— Однако, ты «подковался», — покачал головой Жупел, — смотрю я, ты крепко нацелился на судьбу бандитскую. Смотри тогда.

С этими словами Жупел сдернул с себя футболку и на его расписном воровскими татуировками теле Слива увидел то, что желал — татуировку воровского казначея. Но показать то, что Слива уже заранее знал, что Жупел и есть тот самый держатель общака не входило в сценарий, разработанный Дашей. Поэтому Слива открыл от удивления рот и уставился на татуировку.

— Ты, Жупел казначей? — как бы не веря своим глазам, произнес Слива. — Бля буду, не могу поверить! Ты воровской общак держишь?

Жупел, любуясь произведенным эффектом, лишь усмехнулся.

— Ну, ты, в натуре, подрос! — с восторгом крутя головой сказал Слива. — Вот это уже уровень! Так тебе и до вора недалеко осталось!

— Жизнь покажет, — ответил Жупел, опуская футболку.

— Слушай, Жупел, — Слива наклонился поближе к держателю воровской казны, — давай я еще сотню в общак отстегну, мне не жалко. А ты замолви за меня на сходке слово, что, мол, есть пацан конкретный, пусть воры меня хоть в «приближенцы» определят. А то ведь погонялово Слива в бандитском мире пока только звук пустой. А звук ничего не весит, ты ж понимаешь.

— Купить себе «звание» хочешь? — усмехнулся Жупел. — В «апельсины» записаться?

— Зря ты так, — сказал Слива, — у меня за плечами ходка по тяжелой статье, побег и сейчас я уже делов наделал! Депутата взял в заложники, братков Бормана я положил, а твои кореша, я знаю, с ними тоже не раз бодались. Этого мало в копилку? И Гришу с его бригадой я подорвал? Почему я «апельсин»?

— Гриша твоя работа? — нахмурился Жупел. — Гриша это же наш браток был!

— Он мне «стрелку» забил, я и приехал, — ответил Слива, — мне что, под него ложиться надо было что ли, а? Ответь?

Жупел покачал головой, но ничего не ответил. Он почесал коротко стриженый лоб и сказал:

— Ладно, давай так добазаримся. Ты сотню кладешь еще в общак, а сотню лично мне и я за тебя подписываюсь на сходке. Говорю, что ты мой кореш по жизни и я за тебя ручаюсь, что ты не баклан. Идет?

— Грабишь, — отрицательно покачал головой Слива.

— Ты не понтуйся, кто еще тебе рекомендацию даст, если не я? — спросил Жупел. — Денег ты себе еще отгребешь, а я тебе уважение дам от людей, которые Сибирь прошли не по разу! Я и сам рискую. Я же не знаю, может быть, ты на малолетке в опущенных ходил.

— Я на малолетке не сидел, — сказал Слива, — я в то время, когда ты малолетку топтал, отдыхал в «Артеке».

— Вот про «Артек» тебе лучше ворам не говорить, — сказал Жупел, — не любят они «Артек». И можно подумать, что в Артеке у вас «опущенных» не было? Лагерь, он и есть лагерь как его не назови хоть «Артек», хоть ИТУ. Ладно давай мне бабки, раз с собой и считай, что за тобой зачлось.

— У меня с собой только двести тонн, внизу в машине, — сказал Слива, — остальные подвезу куда скажешь завтра.

— Договорились, — кивнул Жупел.

Они вместе спустились вниз, прошлись до парковки, где Слива достал из багажника своего нового «БМВ» чемодан. Он положил чемодан на багажник и приоткрыл до половины. В свете неоновой рекламы Жупел увидел очертания притягательных американских купюр. Дохлый заглянул из-за его спины в нутро чемодана.

— Ровно двести тонн «зелени», — с гордостью поведал Слива.

Он захлопнул чемоданчик и протянул его Жупелу. Тот чемоданчик взял и кивнул.

— Завтра я тебе позвоню, — сказал Жупел, — скажу куда подвести остальные бабки.

— Как скажешь, — согласился Слива.

Жупел и Дохлый сели в общаковский «Мерседес», припаркованный у клуба и мягко тронулись с места. В это время Даша, сидящая на переднем сидении в стареньких «Жигулях», включила какой-то прибор с длинной антенной и сказала Моче, сидящему за рулем:

— Езжай за «Мерседесом». Близко не приклеивайся, чтобы не заметили и не отставай, чтобы не ушли. Сигнал уверенный, отследим их.

Моча тоже тронулся с места, влился в шумный поток машин. Жупел и Дохлый спокойно ехали по шоссе в своем автомобиле, не подозревая, что в деньгах, данных им Сливой, в одной из пачек спрятан маленький, но очень эффективный и дальнобойный «жучок», который Даша приобрела все у того же головастого «чувака» — своего бывшего клиента, который недавно подогнал им со Сливой и оружие, и новые паспорта, и начинил автомобиль взрывчаткой. Хороший когда-то попался Дарье «клиент» — вон как в жизни пригодился.

Жупел и Дохлый приехали в съемную четырехкомнатную квартиру, не заметив за собой хвоста. Дохлый отодвинул шкаф, за которым в стене был спрятан встроенный сейф, Жупел набрал код и перегрузил туда на отдельную полку деньги, которые ему «отстегнул» в общак Слива. Перед тем как закрыть сейф, он взял одну из пачек, надорвал упаковку, наудачу вытащил из ее середины одну купюру и проверил на подлинность. Стодолларовая бумажка оказалась настоящей. Жупел повторил то же самое с другой пачкой и убедился, что Слива с деньгами их не обманул. Тогда он закрыл сейф, а Дохлый задвинул шкаф на место.

Поскольку время было уже позднее, а точнее, наоборот, за окнами уже забрезжил рассвет, то Жупел и Дохлый отправились спать. Только-только крепкий сон сковал их глаза как вдруг в дверь пронзительно позвонили несколько раз.

— Кого еще там несет? — сонно щуря глаза, выругался Жупел.

Он был одет только лишь в длинные трусы с нарисованными на них видами тропического пляжа. Вывалился из своих покоев и немногословный Дохлый, успевший натянуть спортивные штаны.

— Иди спроси, кто там, — приказал Жупел.

Дохлый подошел к двери и посмотрел в глазок. На площадке стояла сгорбленная старушка в поношенном платке и нажимала на кнопку звонка.

— Эй, старая, чего звонишь? — спросил Дохлый.

— Порфирий Львович, здравствуйте, — зашамкала беззубым ртом старуха, — я насчет пенсии к вам пришла.

— Кто там? — недовольно спросил Жупел.

— Старая грымза какая-то спрашивает какого-то Порфирия Львовича, — ответил Дохлый.

— Гони ее на хер, — зевая, приказал Слива, — носит нелегкая по утрам.

Поскольку этот их адрес был мало кому известен даже из братвы, а тот факт, что они хранят общаковские деньги знали и вовсе единицы, то Жупел не счел нужным насторожиться из-за утреннего визита неизвестной старухи.

— Порфирий Львович, — продолжала скрипеть из-за двери бабуля, — я насчет пенсии хотела выяснить — будут давать или нет.

— Пошла вон отсюда, — прикрикнул на нее Дохлый, — нет нут никакого Порфирия Львовича.

— Да как же так нет, Порфирий Львович, — продолжала нажимать на звонок старая, — как вам не стыдно прятаться от меня, вы же обещали…

Дохлому надоело препираться со старухой, он повернул ручку замка чтобы выйти и лично проводить бабулю до дверей, но только лишь он приоткрыл дверь, как вдруг старуха из пистолета с глушителем несколько раз выстрелила ему прямо в живот. Дохлый схватился за рану и завалился на спину.

Из-за двери, потеснив старушку, тут же в квартиру заскочил Слива с пистолетом наготове. Он рванулся к двери комнаты, где спал Жупел, рывком открыл ее и увидел что Жупел свалился с кровати и тянется к пистолету, который лежит у него на тумбочке.

— Руки за голову!!! — приказал Слива.

— Сука, ты знаешь на кого наехал? — прохрипел Жупел, невольно подчиняясь силе оружия. — С этой минуты ты же не жилец уже больше.

— Ладно, казначей, прибереги угрозы для чертей в аду, они тебя наверное испугаются, — ответил Слива, — вставай с пола!

Жупел поднялся, держа руки за головой.

— Выходи, — приказал Слива.

Входная дверь была закрыта, на полу в коридоре дергался в конвульсиях Дохлый, а в большой комнате квартиры кроме бывшей старухи, стиравшей с лица грим и снявшей уже платок и плащ с помойки, был еще один знакомый Жупелу тип.

— Моча, и ты тут! — заскрипел зубами воровской казначей. — Как же ты, фармазон, на воровскую кассу посмел замахнуться? Да я ж тебя…

Моча растерялся — слишком силен был в нем еще с зоновской шконки страх перед блатными. Но Слива, который конвоировал Жупела с размаху ударил его по затылку рукояткой и казначей упал посреди комнаты на пол.

— Что ты, мразь, тут нам угрожаешь? — рассвирепел Слива. — Я с тобой, сука ты поганая, еще тогда в умывальнике, когда ты меня ножиком тыкал, поклялся поквитаться! Было такое, Моча?

— Ага, — неуверенно ответил тот.

Слива с размаху пнул Жупела по ребрам.

— Где сейф, говори?

— Тварь, ты подлая, сдохнешь, как собака, — прохрипел, задыхаясь от боли Жупел.

— Оставь ты его, сами найдем, — сказала Даша, доставая из сумочки свой прибор с длинной антенной.

В это время из дальней комнаты появился Клоун, который тащил за плечо сонную девочку лет тринадцати в длинной ночной рубашке. Она была настолько напугана, что не могла издать ни звука.

— Вот нашел секилявку, — сказал Клоун, вытолкав девочку на середину комнаты.

— Папа, — закричала девчонка и бросилась к лежащему на полу Жупелу.

— Папа? — удивленно произнес Слива. — А я думал ты увлекся малолетками! Папа, значит? Вот это сюрприз!

— Девчонку не трогайте, — прохрипел Жупел, обнимая дочь, — она тут не при чем.

— Не при чем, говоришь? — усмехнулся Слива. — Посмотрим…

Даша в это время с помощью своего прибора искала тайник. Возле шкафа он стал попискивать сильнее, а когда Даша прислонила его к дверце стал пищать, как умалишенный.

— Здесь, — сказала Дарья, — нужно двигать шкаф.

— Суки, — прохрипел Жупел, — вы за это ответите!

— Тихо-тихо, — пригрозил ему пистолетом Слива, — не ругайся при ребенке. Клоун и Моча, отодвиньте шкаф.

За шкафом открылась дверца вмурованного в стену сейфа с кодовым замком.

— Ну вот, сейчас добрый дядя скажет нам код, мы заберем денежки и уйдем, — ласково произнес Слива, — а если добрый дядя не скажет, то злой дядя Клоун что сделает с его доченькой? Что ты сделаешь с его доченькой?

— Сожру, — плотоядно ответил Клоун.

— Мама, — прошептала девочка и прижалась к отцу.

— Девочка иди сюда, — поманил ее пальчиком к себе Слива.

— Нет, — испуганно помотала головой девочка.

— Клоун, возьми ее, — приказал Слива.

Как только Клоун приблизился, Жупел вскочил с места и ударом кулака отправил его в легкий нокдаун, но Слива тут же выстрелил ему в ногу и казначей, вскрикнув упал. Клоун уперся руками в стену и тряс головой, старясь придти в себя. Девочка заплакала, ее худенькое тельце сотрясалось от рыданий.

— Не трогайте девчонку, гниды! — прохрипел Жупел, корчась на полу и закрывая ладонями кровоточащую рану.

— Тогда говори код, — посоветовал Слива.

Клоун последний раз встряхнул головой, пришел в себя и зверский оскал голодного волка показался вместо его лица. Обозленный, он ухватил девочку подмышки и направился вместе с ней в спальню. Она завизжала от страха и беспомощности, задергала тоненькими ножками. Даша, смыв грим и превратившись снова в саму себя, во время экзекуции над Жупелом и его дочкой стояла у открытого окна на кухне и курила.

— Оставь девочку, Клоун, — резко сказала она, повернувшись, когда Клоун потащил ребенка в спальню.

— Что? — не понял Слива.

— Оставь девочку, отпусти ее, — повторила Даша.

— В чем дело-то? — удивленно спросил Слива.

Клоун застыл в дверях, не зная что ему делать.

— Вы мужики, вот с мужиком и воюйте, — сказала Даша, выбросив сигарету в форточку, — а ребенка не трогайте!

— Ты чего, Даша, он же нам ничего не скажет! — воскликнул Слива. — Мы же тут до вечера проторчим! Его хоть на куски режь, он не скажет!

— Это ребенка никак не касается, — ответила Даша, — Клоун, поставь ее на ноги.

Клоун подчинился. Девочка, почувствовав защиту, побежала к женщине и спряталась за нее.

— Ты кем себя возомнила? — рассердился Слива. — Мамашей Бейкер? Атаманшей? Ты забыла кто здесь главный?

— Атаман, — усмехнулась Даша, — ты без меня бы ты из пустяковой ситуации не вывернулся! Делайте что хотите, но ребенка насиловать я вам не дам!

— Вот, бля, как свяжешься с бабой!!! — в сердцах произнес Слива.

— Что? Как ты меня назвал? — рассердилась Даша. — «Бабой»? Я же тебе говорила…

— Да пошла ты!!! — вскипел Слива и с силой захлопнул дверь на кухню.

— Не время для семейных сцен, а Слива? — сквозь боль оскалился железными коронками Жупел.

— Че ты лыбишься? — взбесился тот. — Че ты лыбишься? Говори код, сука, а не то пристрелю, как собаку!!!

— Не скажу я тебе ни хера, фармазон, — процедил сквозь зубы Жупел.

— Моча, давай пробуй, покрути там чего, может быть, и без него откроем, — приказал Слива и Моча бросился к сейфу.

Они потели минут десять, но сейф никак не открывался.

— Ну чего ты бабы своей испугался? — тихо спросил у Сливы пришедший в себя Клоун. — Тут столько бабок, им что пропадать из-за капризов какой-то сучки?

— Заткнись!!! — приказал ему Слива.

Он подошел к истекающему кровью Жупелу, который к тому времени сдернул наволочку с лежащей на диване подушки и обмотал ей свою ногу. Эта процедура мало помогла — рана была глубокой, кровь текла и текла. Слива с размаху пнул носком ботинка Жупела прямо по ране, тот завыл от боли, упал на пол и стал извиваться, как червяк.

— Говори, сука, говори! — заорал Слива, продолжая куда попало пинать казначея.

Жупел какое-то время пытался закрываться, но вдруг вытянулся, как столб и затих. Голова его безжизненно мотнулась на бок.

— Ну, бля, убил что ли? — испугался Слива.

— Обморок у него, — сказал Клоун, пощупав пульс. — Болевой шок.

— Чего делать-то? — схватился за голову Слива, рухнув на диван.

— Сходи, поговори со своей, — предложил Клоун, — пусть отдаст девчонку, иначе «пролетим». Если «казначея» дальше бить, он сдохнет и тогда мы кода вообще не узнаем.

Моча в это время продолжал потеть с замком сейфа, но ничего не выходило — дверь не поддавалась.

— А может быть, второй, тот здоровый, который в коридоре лежит код от сейфа знает? — вспомнил Клоун о Дохлом, рванулся в коридор, но вернулся быстро и поведал, — подох уже, падаль…

Слива открыл дверь и заглянул на кухню, где Даша курила сидя на табуретке, а девочка спряталась, сжавшись в комочек у нее за спиной. Они о чем-то негромко переговаривались. Увидев бандита, девочка замолкла и забилась подальше в угол.

— Что ты-то себе думаешь, а? Время уходит, нам сейф не открыть…

— Выйди пока, — коротко попросила Даша, даже не взглянув на него.

— Ладно, — сдержано ответил Слива.

Он вышел снова в зал, где его ждали Клоун и Моча.

— Ну, что? — нервничая, спросил Клоун.

— Подождем, — ответил Слива.

— Я ждать не буду, — вскинул свой обрез Клоун, — сейчас обеим мозги вышибу!!!

Разозленный Слива ткнул ему под подбородок свой пистолет и сильно нажал так, что голова Клоуна запрокинулась.

— Я здесь командир, понял, — прошипел он ему, — и как скажу так и делать будете. Твое дело стрелять когда надо и сторожить кого прикажу, понял?

— Понял, — ответил Клоун, отошел чуть в сторонку и сказал, — баба твоя у нас командир, а не ты…

— Что? — вскипел Слива.

Но тут дверь в кухню отворилась и из нее вышли Даша и девочка, которую женщина держала за плечики.

— Девочка нам расскажет, где у папы записан код, она подсмотрела, — сказала Дарья, — а расскажет в обмен на то, что и она, и ее папа останутся в живых. Я ей это обещала.

— Ну, конечно, — расплылся в улыбке Слива, присев перед подростком на корточки, — нам ведь нужны только денежки, нам незачем убивать маленьких девочек.

Девочка с ужасом посмотрела на лежащего на полу без движения окровавленного Жупела и спросила Дашу:

— Мой папа что — уже мертвый?

— Твой папа пока в обмороке, но это даже к лучшему, ведь он не узнает, что это ты сказала нам код, — торопился Слива, — он очнется, а нас уже нет и ты скажешь, что мы сами открыли сейф. Правильно?

Девочка кивнула.

— Ну тогда говори скорее какой у сейфика кодик?

Девочка обошла Сливу, быстро подошла к серванту, вытащила из него портсигар и показала едва заметно нацарапанные на его поверхности иглой четыре цифры. Слива выхватил портсигар, кинулся к сейфу и стал колдовать над замком. Не прошло и десяти секунд как замок щелкнул, открываясь, и Слива увидел, что содержимое тайника набито деньгами, золотыми ювелирными изделиями и драгоценностями.

— Сумку!!! — крикнул Слива и Моча подскочил к нему с большой спортивной сумкой, куда было перегружено все содержимое сейфа.

— Клоун, неси сумку в машину, Моча иди с ним заводи машину, — приказал Слива, — а я попрощаюсь с хозяевами.

Довольные крупным кушем бандиты вышли в подъезд, осторожно, чтобы не шуметь, прикрыли за собой дверь. Слива тоже повернулся чтобы уйти. У выхода пропустил вперед Дашу, обернулся и сказал ребенку, испуганно стоящему над недвижимым отцом посреди комнаты:

— Ты молодец девчонка, но, прости, я не могу тебя оставить в живых.

С этими словами он выхватил пистолет, первой пулей прострелил подростку грудь, а второй голову лежащему на полу Жупелу. Казначей так и не пришел в себя, и не увидел как погибла его дочь.

— Сука, Слива! — закричала Даша. — Я же ей обещала!

И кинулась на него. Но Слива увернулся от ее когтей, размахнулся и ударил Дашу рукояткой пистолета по голове. Она упала, запнувшись за мертвого Дохлого, обхватив поврежденную ударом Сливы голову руками.

— Запомни, — дрожа от злости зашипел Слива, — окончательные решения всегда буду принимать я и ты будешь меня слушаться! Никого нельзя было оставлять в живых, потому что воры будут искать того, кто обчистил общак. Девчонка и Жупел видели нас, они не должны были остаться в живых, чтобы наши шкуры остались целыми. Ты это понимаешь?

Даша кивнула, не поднимая головы.

— Жалость в нашем деле неуместна, поняла?

Даша снова кивнула.

— Поняла, тогда пошли, — приказал Слива, помогая ей подняться с пола.

 

22

На даче у Антона было весело, играла музыка, жарились шашлыки, девушки, которые приехали вместе с Арбузом, накрывали на стол, нарезали салаты из свежих овощей, делали бутерброды. Сам Антон Сергеевич вместе с Арбузом сидели на веранде, потягивали вино и наблюдали как две симпатичные молодые девушки, поглядывая на них весело смеются.

— Нормальные девчонки, — сказал Арбуз, отхлебнув из бокала, — без понтов всяких лишних. Я специально привез фрукты и все остальное неразделанным, а не полуфабрикаты. Это как тест для них. Если берутся готовить и делают вкусно, могут считать, что первую проверку прошли. Тебе какая нравится?

— Обе ничего, — пожал плечами Антон.

— Эх, это только в России, наверное, слово которое обозначает пустое место может быть похвалой, — вздохнул Арбуз, — мне лично блондинка нравится, я ее закадрил в кино, а подругу ее сам в первый раз вижу. Поэтому тебе подруга, а мне блондинка. Договорились?

— Хорошо, — согласился Антон, потому что он не собирался обхаживать ни ту, ни другую

— Ты знаешь что Слива со своей бандой богатые дачи потрошит, ну вот типа твоей? — спросил Арбуз. — Подъезжает вот так к воротам, вылетает с оружием, всех кладет на пол и все ценное вывозит?

— Вероятность, что из тысячи таких вот дач, как у меня, Слива выберет именно мою очень невелика, — усмехнулся Антон, — меня другое волнует. Он практически в наглую уже себя ведет, лезет на рожон и я не пойму почему его никак не могут поймать?

— Не хотят просто, — ответил Арбуз, — он милиции даже полезен. На днях воровской общак обчистил. Убил казначея воровского и его телохранителя. Оставил московских воров без финансовой подпитки. Кстати, ты казначея воровского знаешь.

— Откуда я его знать могу? Я ж не блатной.

— Не блатной, конечно, но Жупела и Дохлого ты видел. Они вместе со Сливой бежали с зоны. Вот Жупел и был хранителем воровского общака.

— А-а, тогда конечно знаю, они у меня в машине сидели. Мы с ними вместе Сливу ждали. Так что Жупел был казначеем у воров?

— Его специально для этого с зоны «выковыряли», чтобы на общак поставить, но это была тайна, известная даже не всем приближенцам. Каким образом эту тайну Слива узнал не понятно. Поговаривают, что девка какая-то у него появилась, бывшая проститутка. Она пропала, о ней лет пять-шесть ничего не было слышно и вот «всплыла» вместе со Сливой. Ходят слухи, что она чуть ли не оракул. Поэтому ему, фраеру дешевому так везет.

— Ребята, нам скучно!!! — закричали девушки в один голос.

— Мы сейчас! — помахал им рукой Арбуз. — Так что вот так мы с тобой лопухнулись, когда гада этого с зоны «снимали». Лучше бы его блатные за тот карточный проигрыш проткнули заточкой, а то он столько людей уже положил!

— Мне бы самому его поймать, — стиснув зубы, произнес Антон, — я с него спросить хочу и за смерть своих родителей, и за Ольгу. Хочу его за грудки взять, тряхнуть хорошенько!

— Ладно не заводись, мы веселиться собрались, — прервал Антона Арбуз, — сейчас пойдем к девушкам, вина выпьем, расслабимся, я шашлыки на шампура насажу, пожарим. Потом домой переползем, там продолжим. Забудь на сегодня об этом Сливе, чтобы он нам настроение не портил, хрен-то с ним!

— Постараюсь, — пообещал Антон.

— Вот и чудно, пойдем, а то неудобно получается, девочек пригласил, а сами сидим от них отдельно, — сказал Арбуз, спускаясь по ступенькам с веранды.

— Погоди, — поймал его за рукав куртки Антон, — откуда известно, что именно Слива общак ограбил, если он и Жупела, и телохранителя его убил? Свидетелей-то нет!

— Девчонка в живых осталась, — ответил Арбуз, — дочка Жупела. Он ее от бабушки забрал к себе, потому что мать девочки умерла, пока Жупел сидел. Вот он и решил сам ее растить. Слива ей грудь прострелил и ушел, но повезло ей — в сердце не попал, легкое повредил только. Она до дверей доползла и стала звать на помощь. Выходили ее врачи, она и описала кто был у них в «гостях». Сейчас блатные ищут Сливу с пиками наперевес, аж пар из ушей валит от злости. Но и правда, гнида беспредельная, замахнулся на самое для воров святое — на общак. Из него же лагеря кормятся, семьи осужденных…

— Ребята, ну скоро вы там? — опять подали голос девушки. — Уже все готово!

— Пойдем-пойдем, — потянул за рукав Антона Арбуз, — и тему эту на сегодня закрыли.

В приятной компании с хорошим вином, да под шашлычки время пролетело незаметно. Стало темнеть, похолодало и компания перебралась в дом. Арбуз, который уже давно тискал и прижимал блондинку, незаметно увлек ее наверх в спальню, а Антон остался с ее подругой — тоже миловидной девушкой и приятной собеседницей. У них нашлось много общих тем, оказалось, что девушка учиться в медицинском — на терапевта и сама приехала из под Ростова. Они болтали о всяком разном, не имеющим ни для кого никакого значения, потягивая вино из высоких бокалов, пока Антону вдруг не показалось, что во дворе его дачи кто-то ходит.

Незаметно для девушки он сунул за пояс на всякий случай свой пистолет, спрятанный для подобных случаев в коридоре и вышел на улицу. Стало совсем темно. Над крыльцом горела лампочка, ворота и калитка были заперты. Антон спустился с веранды и осторожно заглянул за угол дома. Никого. Ну и слава богу.

Как только он повернулся, ему в лоб ткнулся ствол помпового ружья и человек в черной маске с вырезами для глаз и рта пригрозил:

— Пикнешь — пристрелю! Руки за голову!

Антон подчинился.

— Кто еще есть в доме кроме тебя? — спросил грабитель.

— Взвод спецназа, — ответил Антон, кляня себя за свою беспечность.

— Ты шутки не шути, мудила, а то застрелю! — рассердился грабитель, сильно ткнув стволом в лоб Антону. — Моча, обыщи его!

Антон почувствовал как по его одежде пошарили чьи-то руки и вытащили припрятанный за поясом пистолет.

— Опа! — сказал сзади Моча. — Гляди, Клоун, у фраера какая «игрушка» в штанах была!

— Вооружился, фармазон! — усмехнулся Клоун. — Помогло?

— Нет, — ответил Антон.

— Кто в доме есть спрашиваю?

Антон не ответил и тогда его же пистолетом бандит Моча тоже ткнул Антону в голову, а Клоун отступил и сказал:

— Иди в дом, придурок!

Антон под конвоем двоих бандитов пошел в свой дом, взошел на крыльцо и прошел в зал, где они так мирно сидели и выпивали вино. Его собеседница, увидев вооруженных людей в масках, застыла с открытым ртом и выронила надкусанное яблоко, которое покатилось под ноги Антону. Он чувствовал как холодная сталь щекочет его затылок и от этого чувства ему стало жутко.

Он наступил на яблоко и раздавил его в лепешку. Послышались шаги и в дом вошли еще двое в масках — мужчина и женщина. Мужчина, увидев Антона, которого держал под прицелом Моча, сдернул свою маску и во весь голос захохотал:

— Вот так встреча!!! Это ты, братишка! Во жизнь дает, из тысячи дачных теремков я выбрал для своего визита именно твой! Никак нам с тобой не расстаться! А что ты думаешь, а, маленькая, это тот сумасшедший, который решил что нас с ним подменили в роддоме! Помнишь я тебе рассказывал о нем?

Женщина, застыла, как будто окаменела, но потом отвернулась, сорвала с себя свою маску и произнесла тихо:

— Я все помню…

Голос показался Антону знакомым, но он никак не мог вспомнить где он мог его слышать. Но это сейчас не имело значения, имело значение только то, что в затылок ему смотрит холодный глаз пистолета и еще то, что Арбуз вряд ли догадается о том, что происходит внизу. Так и случилось. Щурясь после темноты спальни, Арбуз вышел на балкон, застегивая штаны.

— Что такое, в натуре, что происходит? — растерянно спросил он.

— Руки подними вверх!!! — приказал Слива, прицелившись в него из пистолета с глушителем.

— Ты кто такой, а? — осерчал Арбуз. — Ты знаешь, гнида, на кого ты наехал!

— Это Слива, Арбуз, — пояснил ситуацию своему товарищу Антон, — подними руки.

— Да пошел он, — вспылил Арбуз, — чихать я на него…

Но фразу закончить он не успел — Слива выстрелил. Девушка, которая беседовала с Антоном завизжала и упала под стол. Арбуз схватился за живот и упал.

— Не люблю когда мне грубят, — сказал он и повернулся к Антону, — я, конечно, порядочный гнус, но и я умею помнить добро. Поэтому твой дом и тебя лично я не трону. Живи. И считай, что свой долг тебе я уже отдал.

— Лучше убей меня сразу, потому что потом, когда я тебя найду, я тебя не пожалею, — сказал Антон.

— Что ты можешь мне сделать? — усмехнулся Слива. — Ты рафинированный чистоплюй, что ты можешь мне сделать? Ты весь в свою интеллигентскую родню, такой же слабак и нытик!

И тут Антон подскочил к нему, схватил за грудки и стал сильно трясти, крича:

— Ты уничтожил моих родителей! Я это знаю, ты сговорился с Дизелем и испортил тормоза у машины! И они разбились! Когда погибла Ольга тебя не было у Людмилы! Где ты был? Где ты был, сволочь?

Слива замахнулся, ударил Антона в живот кулаком, а потом пистолетом прямо по лицу и вдобавок ногой прямо в грудь. Антон отлетел и растянулся на полу. Клоун моментально взял его в прицел своего ружья.

— Я сам убил эту сучку Оленьку! Всадил ей нож в спину, понял! Мне нужны были деньги, а она мне их не давала. Я сам всегда беру то, что хочу! Знаешь, я сначала не поверил в твои сказки о том, что нас с тобой подменили в роддоме, но теперь я точно знаю что это так…

— Почему же ты тогда не поехал к своей матери? — пытаясь отдышаться, спросил Антон. — И даже не спросишь как она?

— Мне плевать на нее, — ответил Слива, — пусть подыхает.

— Она уже умерла…

— Туда ей и дорога, — равнодушно бросил Слива.

— Ты скотина, — сказал Антон, вытирая кровь с разбитой губы.

— Меня это не удручает, — усмехнулся Слива, — мне даже легче так жить. Ладно, мы уходим, но смотри — во вторую нашу встречу у меня не будет перед тобой никаких обязательств.

— А у меня будут, — ответил Антон, — я тебя убью.

— Кишка тонка, — равнодушно ответил Слива, повернулся и быстрым шагом пошел к выходу.

Его бандиты, все еще держа Антона под прицелом последовали за ним. Только мельком, в профиль Антон увидел спутницу Сливы и сразу же узнал ее — это была его Даша, девушка, которую он когда-то любил. Ненадолго взгляды их встретились и губы Антона непроизвольно совершенно беззвучно произнесли ее имя. Она на мгновение притормозила, опустила свои длинные ресницы в знак того, что и она узнала его, а затем шагнула в темноту ночи вслед за Сливой.

Антон пришел в себя когда за ней захлопнулась дверь. Он взлетел наверх, где на полу, истекая кровью лежал Арбуз. Из спальни выглянула блондинка и завизжала, увидев раненого Арбуза.

— Ты же врач! — крикнул Антон своей собеседнице. — Сделай что-нибудь!

— Я терапевт, а не хирург, — пискнула та, вылезая из-под стола.

Антон схватился за свой мобильный телефон. Скорая приехала быстро — в районе, где была расположена дача Антона строились в основном обеспеченные люди и врачи привыкли получать хорошие чаевые.

Когда Арбуза уносили на носилках, он пришел в себя, поймал свой слабеющей рукой ладонь Антона и сказал:

— Ты прости, меня, Антоша, за Танкиста. Не держи зла. Сподличал я тогда, предал тебя. Прости. А то сдохну и буду страдать.

— Пошел ты, знаешь куда! — рассердился Антон. — Помирать он собрался! Выживешь и будешь еще скакать, как молодой! А Сливу я поймаю — на части порву!

— Оставь эту затею, — посоветовал Арбуз, — я не хочу друга потерять…

Его поместили внутрь машины скорой помощи и она, включив сирену, умчалась. Приехали милиционеры, долго допрашивали Антона и двух девушек, все записали и уехали.

— Мы останемся до утра? — неуверенно спросили девушки у сидящего на крыльце Антона. — А то ночь ведь на дворе…

— Оставайтесь, — кивнул Антон, — места много.

Он сам встал и пошел в дом. Только лишь он улегся в свою кровать, как скрипнула входная дверь и на пороге появилась его собеседница. На ней была только его футболка и легкие трусики.

— Можно к тебе? — спросила она.

— Ложись, — разрешил Антон.

Ему было хорошо с ней, она была молода, красива, но отчего-то он все вспоминал и вспоминал как Даша опустила ресницы, увидев его. Она, конечно, немножко постарела и все равно, когда он увидел ее как и много лет назад в его груди зажгло. Давно потухшие угли снова стали тлеть. Но самое страшное и неприятное заключалось в том, что она связалась с его заклятым врагом.

 

23

Антон Сергеевич забросил работу. Дела в его фирме — «корабле», которым никто не управлял — на мостике не было «капитана» — шли через пень колоду. Партнеры не могли ему дозвониться, поставщики застревали надолго со своим товаром, сотрудники отлынивали от работы, но Антона это мало волновало — самой главной целью его жизни стало стремление поймать Сливу. Хорошо еще, что Елена Петровна по доброй воле взвалила на себя груз забот, связанных с управлением фирмой. Антон же Сергеевич вообще в офисе не появлялся.

Он провел целую неделю в поисках хоть какой-то ниточки, способной вывести его, подобно сказочному клубку в заветной избушке, где скрывался тот человек, которого он собственными руками выпустил из-за решетки. Но ниточки не было. Он надоел следователю, который вел поиски Сливы и тот запретил вовсе пускать к нему Антона Сергеевича. Тогда Антон искал и самолично опрашивал свидетелей, которые могли помочь ему найти Сливу, но и это ничего не давало. Настало время впасть в отчаяние. К тому же и сам Слива затих, лег на дно и о нем ничего больше не было слышно.

Ночами Антону снилось как он настигает Сливу, тот отстреливаясь, убегает от него, но Антон и раненый продолжает бежать. Он бежит, бежит, бежит, а расстояние до Сливы все не уменьшается и не уменьшается. Это злит Антона, он пытается прибавить скорость, но ноги не слушаются. От отчаяния и злости Антон просыпается. Такой сон снился ему почти каждую ночь.

Дела Арбуза тем временем понемногу шли на поправку, он снова начал шутить и балагурить, лежа в своей одноместной палате с телевизором, холодильником и прекрасным видом из окна.

— Погоди, не спеши, — говорил он Антону, — вот встану на ноги, тогда вместе Сливу найдем. И тогда ему не поздоровится!

Антон часто ездил к родителям и сестре на кладбище, сидел с ними, разговаривал. Как же ему их не хватало! А вот к тете Маше совсем не ездил. Не то, что он ее совсем позабыл — нет, деньги на памятник он дал, сторожу приплачивал, чтобы тот за могилкой следил. Но ездить к ней ему не хотелось. Кто она ему — чужая тетя, которая отняла у него родителей, а его у них, подсунув в его колыбель выродка, который извел всю его семью? В сущности она такая же преступница, каким был и Слива. Как говорится — яблочко от яблони не далеко падает.

Антону Сергеевичу последнее время очень понравилось приезжать на свою дачу. Была глубокая осень — в округе никого, дачный поселок вымер, лишь одинокий сторож — бывший майор пехоты, нанятый хозяевами богатых дач, проходил изредка, покашливая, со своей одностволкой по дорожке. Было тихо, не то, что летом, когда из каждого двора доносилась веселая музыка и запах шашлыков. Антон Сергеевич приезжал, растапливал камин, садился возле него и подолгу смотрел на огонь. И ему становилось хорошо и спокойно.

Ровно через неделю после ранения Арбуза и его неприятно встречи со Сливой и с Дашей, Антон опять решил поехать на дачу. Он приехал, купил себе бутылку вина, растопил как обычно камин и расположился перед ним, вытянув ноги к огню. Каменный дом нагревался медленно, Антон сидел в куртке в большом кресле, попивая вино. За окном вечерело, но еще было достаточно светло, чтобы видеть за окном облетевшие ветви деревьев. В звонок, который был расположен на калитке ворот позвонили. Антону не хотелось никого видеть, к тому же после случившегося он стал предельно осторожен, поэтому он расстегнул кобуру нового пистолета, приобретенного взамен украденного у него бандитами Сливы и взялся за рукоятку оружия.

Антон вышел на крыльцо, огляделся и пошел к воротам. Не открывая калитки спросил:

— Кто там?

— Это я, Антон, — ответил глухой женский голос.

— Даша? — удивился Антон. — Ты одна?

— Сегодня да, — ответила она, — открой, не бойся.

Эти слова, сказанные женщиной в его адрес слегка уязвили самолюбие Антона. Он отворил калитку, пропустил внутрь Дашу и сказал предельно деловито:

— Я и не боюсь, с чего это ты взяла?

— Не боишься и зря, — ответила она, проходя, — время такое, что надо бояться.

Антон захлопнул калитку и увидел, что за спиной у женщины находится большой тяжелый рюкзак.

— Пустишь переночевать? — спросила она. — По старой памяти?

Антон припомнил, что последний раз с Дашей он говорил когда делал ей предложение. Потом, в офисе его партнеров, куда она заявилась в короткой юбке, ярко накрашенная, он даже словом с ней не обмолвился и потом, когда она звонила, он просто молчал и клал трубку. И вот она пришла к нему через столько лет как ни в чем не бывало. Какая уж тут память?

— Проходи, — сказал он и отступил назад, пропуская ее.

Даша прошла в дом, поставила возле стола свой тяжелый рюкзак, села на кресло Антона, вытянула ноги, обутые в черные армейские ботинки к огню и без спросу налила себе в его бокал вина. Антон заметил, что ботинки ее перемазаны деревенской грязью, а капли брызг от грязных луж засохли на ее черных джинсах до самых колен.

— Ты что в поход собралась? — спросил он, покосившись на рюкзак.

— Да, — коротко ответила Даша, прихлебывая его вино из бокала.

— А куда, если не секрет?

— Далеко, — ответила она, — за границу.

— Думаешь, дойдешь пешком?

— Зачем же мне пешком идти? — спросила она, поставив бокал на столик и закуривая. — У меня денег хватит и долететь.

— Вообще-то я тут не курю, — сказал Антон, скорее для приличия.

— Ой, ладно, не гунди, — ответила она, — не так уж часто я к тебе захожу.

— Прошлый твой визит мне совсем не понравился, — сказал Антон, присаживаясь на стул, который придвинул к креслу, где сидела Даша.

— Мне и самой знаешь, как-то… — ответила она, не отрываясь глядя на огонь.

— Где ты была все эти годы? — спросил он.

— В заднице я была, — ответила она, — после того как ты меня бросил…

— Я тебя бросил? — удивился Антон, вскочив. — А ты сама как бы поступила на моем месте?

— По крайней мере не так!

— Если бы узнала, что твоя невеста проститутка!

— У меня не может быть невесты!

— А у меня может быть! — ответил Антон. — И вдруг я узнаю, что она проститутка и ездит в офис к моим деловым партнерам! Вот это репутация для начинающего бизнесмена!

— Что ты можешь знать обо мне?

— Я знаю только одно, что ты мне лгала!

— А вот и неправда!

— Правда-правда!

— Да, я проститутка! — сказала Даша, схватила бокал с вином, выпила его до дна, швырнула в камин и он там разбился. — Я шлюха, тварь и гадина, а ты хороший!

— Да, я хороший!

— А я плохая!

— Ты плохая!

— Ну, и хрен с тобой! — сказала она, вскочила с кресла, схватила свой рюкзак, накинула на плечи и быстрым шагом пошла к выходу.

Антон правда испугался, что она сейчас уйдет и он опять останется один в холодном сыром доме, среди европейского ремонта и дорогих вещей один, совсем один.

— Не уходи, — попросил он ее.

Даша остановилась.

— Ты правда этого хочешь? — спросила она, не поворачиваясь.

— Прошло десять лет, — сказал Антон, — а я так и не нашел себе никого…

— А та хорошенькая цыпочка, которую я видела в свой последний визит у тебя под столом, которая пила с тобой вино, она кто?

— Эта девушка ничего не значит в моей судьбе, — ответил Антон, — я даже не спросил у нее как ее зовут…

— Бабник, — сказал Даша, садясь снова в кресло, — и вино у тебя невкусное.

— Какое есть, — ответил он, садясь на свой стул, — мне нравится.

— Я давно хотела тебе рассказать, — начала Даша, поводя пальчиком по краю бокала, — я сто миллионов раз представляла эту нашу с тобой встречу. И думала, я расскажу ему все как есть и пусть будет то, что будет. Сначала я хотела оправдаться перед тобой, чтобы ты понял, что я не такая уж конченая дрянь, какой ты меня увидел, потом, когда ты бросал трубку, я хотела умереть, а потом мне стало все равно.

— А теперь?

— Теперь? — Даша задумалась. — Даже не знаю…

— У вас что-то было со Сливой?

— Мы были деловыми партнерами и давали друг другу половую разгрузку, что немаловажно, — запросто ответила Даша, — но так как тебя я никого уже больше не любила.

— Ты «любила» меня и продолжала работать проституткой… — напомнил Антон.

— Что ты знаешь о моей жизни? — спросила она. — Я старалась выжить, мне некому было помочь.

— А родители?

— Ты видел моих родителей?

— Никогда, ты же меня с ними не знакомила!

— И я не видела, меня с ними тоже никто не познакомил, — ответила она, — я никогда их не видела.

— А как же…

— А вот так, — ответила Даша, — я росла у тетки в коммуналке. Тетка была одинокая старая грымза, которая меня ненавидела за то, что моя мать — ее сестра оставила меня с ней на одну ночь, а оказалось, что навсегда. Кто мой папа и жив ли он вообще — я даже не знаю. Когда мне стукнуло восемнадцать, тетя сказала — вот тебе бог, а вот порог, иди и живи как знаешь. Лучше бы меня мать в детдоме оставила, там хоть комнату дают, когда выпускают. Вот я и поехала в Москву, думала в столице медом намазано, а оказалась совсем одна в этом диком городе.

— Я же не знал…

— Не нужно только меня жалеть, ладно? — перебила Антона Даша. — Ты, конечно, можешь сказать, вот, мол, почему пошла в проститутки, а могла бы учиться вечерами и днем работать ткачихой или там поварихой. Могла бы, могла бы, но не работала. В то время, вспомни — в школах девочки в сочинениях писали — мечтаю, мол, быть валютной проституткой, заколачивать деньги своим молодым телом. Престижной была профессия. Я же не думала о том, что когда-то тебя встречу, молодая была, глупая.

— Ладно! — опять вскочил Антон. — Молодая была, глупая, согласен! Но почему ты не закончила этим заниматься, когда я тебе предложение сделал? Ты с моим кольцом на вызов приехала?

— Антон, пойми, я теперь не оправдываюсь, потому что у нас с тобой уже быть ничего не может. Все перегорело. Я просто хочу поставить все точки над «и». Оттого и врать мне незачем. У меня тогда когда ты мне предложение сделал, был сутенер по кличке Борман, я ему сказала, что, мол, мне человек приличный предложение сделал и я из игры выхожу. А он мне в ответ и говорит — это, мол, у нас вход копейка, а выход целковый. Хочешь, говорит, замуж за приличного человека — дай отступные пять тысяч долларов и вали куда хочешь. А я говорю, мол, нет у меня таких денег. А он говорит, работай, мол, пока как швейная машинка, отработаешь долг и иди на все четыре стороны или я твоему приличному человеку расскажу кто ты есть на самом деле.

— Лучше бы ты мне сама рассказала, — буркнул себе под нос Антон.

— Не лучше, — ответила Даша, — знаю я вас, мужиков. Только изображаете из себя благородных, а узнал бы ты, что я шлюха, бросил бы меня.

— А лучше бы было, что я бы не знал?

— Конечно, лучше, да видно шила в мешке не утаишь, — ответила Даша, — а когда у нас с тобой все развалилось мне и вовсе безразлично стало с кем, когда и где.

— Так ты так и работала проституткой все эти годы?

— Нет, меня тот самый Борман «кинул», все мои деньги и квартиру, что я нажила, отнял, — продолжила Даша, — я почти пять лет в глухой деревне прожила с козой и собакой. Козу Слива застрелил, собаку я бабке-соседке оставила.

— Слива козу застрелил? — переспросил Антон.

— Случайно, — пояснила Даша, — а потом я пошла свою рогатую искать и наткнулась на Сливу с депутатом в лесу, они заблудились. Мы вместе со Сливой его за миллион и продали.

— А потом-то ты зачем с ним осталась?

— Мне деньги были нужны, много денег, — ответила Даша, — я жить хочу, я итак половину своей жизни в глубоком дерьме просидела.

— И что, теперь у тебя есть деньги?

— Есть, — ответила она, — вон, полный рюкзак, можешь посмотреть.

Антон встал со стула, подошел к рюкзаку, развязал его и увидел что он сверху донизу забит стодолларовыми купюрами.

— Вот Слива, наверное, сейчас бесится, — усмехнулась Даша, — если уже обнаружил, что все его деньги пропали.

— Так ты и его деньги забрала? — с удивлением спросил Антон.

— А зачем ему дураку деньги? — ответила Даша. — Без меня его сразу же поймают, у него же вместо головы тыква. «Зачем добру пропадать?», — решила я, засунула все в рюкзак и ушла пока они все спали утром. Я же с утра к тебе добираюсь, пешком по лесу и по неведомым дорожкам.

— Заметно, — сказал Антон, покосившись на ее грязные ботинки.

— У тебя Слива меня искать не будет, — сказала Даша, потягиваясь, — а ты человек хороший, меня не ограбишь. Ты чертовски обаятельный Антон и в то же время жесткий, когда нужно для дела, добрый, честный, ласковый и мстительный в то же время, если тебя заденут. Эта дьявольская смесь меня к тебе всегда манила и притягивала. Никакой другой мужчина не смог во мне зажечь того, чего ты зажег десять лет назад…

Антон не знал что ответить, ведь он и сам чувствовал то же самое. Но перед ним в кресле сидела беспощадная преступница, на счету которой были уже десятки человеческих жизней. И если рассуждать как рассуждает законопослушный гражданин своей страны, то Антон Сергеевич должен был бы набрать «02» и сдать преступницу властям. Но с другой стороны, Антон никогда не стал бы столь богатым человеком, если бы, занимаясь бизнесом, был бы безупречно законопослушен — это невозможно — совместить законность и богатство. И вот теперь, когда любимый им человек практически признается ему в любви — какой выбор он должен был сделать?

— Почему ты ушла от Сливы? — спросил он.

— Я давно хотела это сделать, — ответила Даша, — но не было повода. К тому же я понимала, что без меня Слива как автомобиль без руля.

— И тебе жаль было его бросить? — непроизвольно ревнуя, спросил Антон.

— Почему, совсем нет, — ответила она, — просто он убедил меня не останавливаться на миллионе, который мы получили за депутата, а заработать еще.

— «Заработать»? — с горькой усмешкой переспросил Антон. — Украсть, ты хотела сказать, ограбить, пойти на преступление…

— Ой, что это у нас тут ангел спустился с неба, что ли? — рассмеялась Даша. — Посмотрите на него какой честный! Сам-то, что ли от налогов не укрывался, двойную бухгалтерию не вел?

— Это другое! — воскликнул Антон. — Я людей ради денег не убивал!

— Кто знает, кто знает, — покачал головой Даша, — у меня однажды был клиент, генеральный директор какого-то там металлического завода откуда-то из Сибири. Сам упакованный с ног до головы, бабки аж из ушей торчат, доход около миллиона «зелени» в месяц и тысяч тридцать людей на него там в Сибири горбатятся. Я его спрашиваю, мол, сколько у твоих работяг средняя зарплата? А он мне говорит долларов сто. Мрут, говорит, как мухи, производство-то вредное. А я говорю, а что ж ты не наладишь что-то, чтобы не умирали. А он мне говорит — а зачем, мол, за воротами очередь стоит из желающих работать. Так он, скажи, он не убийца? Убийца, я считаю. И чем он лучше меня? Я хотя бы деньги у таких же как он сволочей отбирала, а не у работяг изо рта последний кусок выхватывала, чтобы собак своих мясом газелей кормить, как тот директор.

— А ко мне вы со Сливой пришли тоже меня ограбить?

— А то зачем же еще? — ответила Даша. — Нечего было себе дом такой выпендрежный строить, тогда бы не пришли тебя грабить! Не надо выпячиваться! Ладно, Антон, не вали все в одну кучу, лучше угости меня еще вином, а то я весь день на ногах и продрогла вся.

Антон Сергеевич пошел к холодильнику, достал и открыл еще одну бутылку вина. Взял два бокала. Налил вина себе и Даше.

— Так, если я правильно понял, ты использовала Сливу и бросила его?

— Совсем не так, — ответила Даша, — он переступил черту, он убил ребенка, девочку, которую совершенно незачем было убивать.

— Девочка выжила, — ответил Антон.

— Откуда ты знаешь?

— Мне рассказал об этом мой друг, которого Слива подстрелил.

Даша ничего не ответила, лишь утвердительно покачала головой, помолчала минут пять и спросила:

— А что это за странная история с роддомом и подменой? Мне Слива говорил, что якобы, вас поменяли друг на друга в младенчестве?

— Так и было, — ответил Антон, — я родился в его семье, семье дедушки — партработника, родителей профессоров, а он был сыном алкоголика-рецедивиста папаши и мамаши с интеллектом помидора. Гены оказались сильнее воспитания, и Слива все-таки и стал тем, кем он и должен был бы стать, а я стал тем, кем я стал. Кроме того, он уничтожил все мою семью и убил мою сестру.

— Это я слышала это, когда ты на него кинулся, — кивнула Даша, — еще он говорил, что ты ему из колонии помог убежать.

— И потом из чеченского плена выкупил, — добавил Антон.

— А знаешь что… — сказала Даша, развязывая свой рюкзак, — на вот возьми эту мелочь, считай, что это тебе Слива долг отдал.

С этими словами она вытащила груду перевязанных резинками пачек со стодолларовыми банкнотами и высыпала Антону на стол. Антон хотел отказаться, только открыл рот, но Даша сказала ему:

— И не смей мне перечить или я их в камин выкину!!!

Антон решил, что все-таки это будет справедливо — вернуть себе хотя бы часть денег, из тех, что он так по дурацки растратил, стараясь выполнить последнюю просьбу тети Маши.

— А Слива-то, придурок, хотел себе в Германии пластическую операцию сделать, — сказала Даша, выравнивая на столе пачки с долларами, — чтобы его никто не узнал, боялся, что его блатные по косточкам разберут. Теперь ему даже зубы почистить не на что купить, не говоря уже об операции. Ну и пусть его, гада, порежут на куски или блатные, или милиция.

— Даша, скажи мне где его найти, — попросил Антон, — я сам хочу с него спросить за родителей и за сестру…

— Не спросишь ты с него ничего, — уверенно ответила ему Даша, — Слива тварь безжалостная, а ты человек. Пока в тебе совесть и злость бороться будут — нажимать или не нажимать на курок, Слива тебя двадцать раз прострелит, потому что такое понятие как совесть ему неведомо. Да и не знаю я где его искать. Он, когда заметит, что я его на деньги «нагрела», сразу же лежбище поменяет.

— Но куда он пойдет, если у него ни денег, ни друзей нет?

Даша пожала плечами и зевнула.

— Устала я, — сказала она, — и есть хочу. А ты меня расспросами мучаешь. Есть у тебя что-нибудь перекусить?

— В доме ничего нет, но можно в ресторан съездить тут недалеко, — предложил Антон.

— Ого, ты меня в ресторан приглашаешь? — удивилась Даша. — В джинсах и грязных ботинках?

— Это тебя не портит.

— Ладно тебе, завязывай уже льстить, — махнула рукой Даша, — что я себя в зеркало не видела? Старуха старухой! Ну да ладно, вечернего платья у меня все равно нет, а кушать хочется. Поехали.

Она накинула на плечи рюкзак и на удивленный взгляд Антона, пояснила:

— Это все что у меня есть. В этом рюкзаке большой и красивый дом на берегу моря, где во дворе растет виноград и цветут пионы. В этом рюкзаке моя мечта, а с мечтой я не расстаюсь.

— Как знаешь, — согласился Антон и вышел из дома первым.

Через десять минут они отъехали на машине Антона в сторону города, а вернулись далеко за полночь. А утром Даша ушла. Вышла из ворот, подняла воротничок куртки, поправила лямки рюкзака на плечах и зашагала по дремлющему дачному поселку в сторону шумящей невдалеке трассы. Антон стоял возле окна, смотрел как она уходит и знал, что теперь это уже навсегда.

 

24

Когда Слива, проснувшись увидел, что Даша пропала, он рассердился. Но когда он увидел, что вместе с ней пропали и все их деньги, он рассвирепел.

— Сука! — кричал он, мечась по квартире. — Тварь поганая!

Он заглядывал под диван, под кровати, в шкаф, в надежде, что все это дурная шутка и Даша просто перепрятала куда-то деньги, он во всем обвинял стоящих у стены с понурым видом Клоуна и Мочу.

— А вы два придурка не могли за ней уследить! — огульно обвинял во всех грехах своих бандитов.

— Ты с ней спишь, ты и следил бы, — хмуро буркнул Клоун, — говорил я, ее еще тогда вместе с Жупелом прикончить надо было.

— Что? — подскочил Слива. — Ты мне советуешь? Ты забыл из какого говна я тебя вытащил, тебе бутылку пива не на что было купить, жил на пособие по безработице. Забыл?

Лицо Клоуна передернулось, побледнело, рот вспенился, Клоун упал и забился в конвульсиях. Последнее время такие срывы с ним случались частенько из-за неумеренного злоупотребления алкоголя, жизненных стрессов и отсутствия врачебной помощи его контуженому мозгу. Моча испугался, стал силой удерживать напарника, прижимая к полу, чтобы тот случаем не разбил себе голову.

— Да оставь ты его! — прикрикнул Слива. — Не до него сейчас!

Он рухнул на диван и обхватил голову руками. Так он сидел неподвижно минут десять, пока Клоун не затих и не стал громко и натужно кашлять, сплевывая тягучую слюну прямо на стену и пол.

— Надо сваливать отсюда, — произнес наконец Слива, — она нас ментам могла сдать, сука. Собираемся!

Они вышли на улицу и направились к своему автомобилю. Но внезапно Слива переменил решение.

— На нашей машине не поедем, она наверняка уже «спалена», тормознем такси, — сказал Слива.

— Так бабок же голяк, — развел руками Моча, — как же мы расплатимся за проезд?

— Ты, Моча, как скажешь иногда какую-нибудь херню, так я не знаю правда ты дурак или прикидываешься, — сквозь зубы проговорил Слива.

Он вышел на трассу и притормозил проезжающую желтую машину.

— Куда едем? — приветливо спросил водитель, когда Слива распахнул дверцу.

— Куда скажем, — ответил ему Слива, садясь вперед и ткнул ему под нос пистолет.

— Все ясно, — спокойно произнес шофер.

— Что тебе ясно? — завелся Слива. — Что тебе ясно?

— Что едем куда скажете, — ответил водитель, — и что проезд за счет нашей фирмы.

— Много говоришь! — буркнул Слива. — Езжай!

Клоун и Моча тем временем расселись позади.

— Куда ехать-то? — спросил водитель.

Слива не знал куда ему ехать, планов у него не было никаких, в голове пусто и поэтому он приказал:

— Пока вперед езжай, а там увидим…

Таксист завел машину и поехал. Слива, нервничая, кусал ногти на руках.

— Из города рвать надо, — сказал Клоун, бледный после приступа, — рвать надо отсюда!

— Куда рвать-то? — рассердился Слива. — Бабла ни копейки, все эта сука подмела, даже на пиво не оставила. Куда мы будем «рвать» с пустыми карманами?

С этим доводом трудно было не согласиться. Они ехали по широкому проспекту и решение на ум Сливе пришло неожиданно.

— Разворачивай! — приказал он водителю.

— Тут сплошная полоса, — попытался спорить таксист, — здесь нельзя.

Терпение Сливы лопнуло и он двинул кулаком водителю в ухо. Голова того мотнулась влево и машина тоже мотнулась в сторону, едва не столкнувшись со встречным грузовиком. Но зато таксист все понял, быстро завертел руль, выскочил на встречку и с визгом тормозов пристроился в ряд машин, едущих в обратном направлении.

— Видите ювелирный магазин? — спросил Слива у подельников.

— Ну? — спросили те в два голоса, прильнув к стеклу.

— Моча остаешься в машине, ждешь нас, сторожишь этого мазурика, чтобы не сбежал, а мы с Клоуном малость тряхнем «жирных» ювелиров, — пояснил свой план Слива.

— Клево! — согласился Моча.

Клоун ничего не сказал, но было видно что такое дело и ему по душе. Одному лишь таксисту все это было неприятно, но деться из машины без ущерба для здоровья он никуда не мог. Поэтому по указанию Сливы подъехал к дверям салона драгоценностей прямо под знак «Стоянка запрещена». Моча с заднего сидения ткнул ему в затылок своим пистолетом и приказал:

— Сиди тихо!

В другой ситуации таксист одним ударом пригвоздил бы к стенке хлюпика Мочу, но, подчиняясь силе оружия, он лишь нервно забарабанил пальцами по рулю. Слива и Клоун за ним вышли из машины и поднялись на высокое крыльцо ювелирного магазина. У входа их встретила симпатичная девушка в форменной одежде с приятной располагающей к себе улыбкой всех тридцати двух безукоризненно ровных зубов.

— Здравствуйте, — радостно произнесла она, словно увидела не две уголовные морды, а своего безнадежно больного дядю-миллионера, — мы рады приветствовать вас…

Где они рады приветствовать их, она так и не успела досказать, потому что Слива резко замахнулся и со всего маху ударил девушку кулаком прямо по располагающей улыбке. Она не удержалась на высоких каблуках, худенькие ножки ее подогнулись и она рухнула на пол. Пожилой охранник, откинул в сторону газету, вскочил и схватился за кобуру, но тут же был убит Клоуном, который выхватил свое помповое ружье из-под длинного черного плаща.

— Деньги, драгоценности, быстро! — заорал на двух остолбеневших продавщиц Слива.

Они подчинились и стали торопливо выкладывать из кассы деньги прямо на прилавок.

— Это все? — рассвирепел Слива, увидев жалкую кучку из мятых купюр возле кассы. — Вы что, твари, издеваетесь надо мной?

— Мы только что открылись, — жалобно пропищали продавщицы, — выручки еще нет.

— Бей витрины, — приказал Слива подельнику, — собирай золота и камни.

— А куда? — развел руками Клоун.

Ни сумки, ни пакета у него не было.

— Плащ сними, — приказал Слива, — и в него складывай.

Клоун скинул плащ, расстелил его на полу, стал одну за другой громить витрины и складывать на него кольца, серьги, брошки, кулоны и прочую золотую дребедень.

— А вы что стоите как две чушки? — прикрикнул на продавщиц Слива. — Быстро собирайте золото с витрин и складывайте на плащ.

Чтобы было убедительнее, Слива выстрелил у них над головами, раскрошив на куски маленькую китайскую вазу, являющуюся украшением интерьера. Женщины бросились помогать и очень старались.

— А ты что ползаешь тут? — присев на корточки перед девушкой, которая встретила их у входа, а теперь пыталась встать на четвереньки, спросил Слива. — Давай за работу быстро, времени нет!

Девушка подняла на него мокрые от слез глаза и Слива увидел, что выбил ей все передние зубы. От очаровательной улыбки не осталось и следа, лишь безобразная дыра зияла на месте еще несколько минут назад очаровательного рта. Почему-то Сливу это зрелище очень рассмешило. Ему показалась забавной беззубая девушка с окровавленным ртом и плачущими глазами. Он захохотал на весь магазин и толкнул ее ногой в бок. Девушка снова упала. К тому времени еще не все драгоценности магазина перекочевали на плащ Клоуна, но времени уже не было — менты могли заявиться с минуты на минуту.

— Уходим! — приказал Слива.

Клоун моментально свернул плащ в котомку, завязал узлом и, удерживая добычу в левой руке, правой держал под прицелом продавщиц. Слива выскользнул в дверь и на крыльце обернулся. Клоун где-то застрял и не выходил. Слива выругался и нырнул обратно. В салоне продавщицы пронзительно визжали, а Клоун уронив и ружье, и котомку с добычей бился на полу в судорогах, пуская посиневшим ртом пену.

— Нашел время, …! — грязно выругался Слива.

Но время приступов от самого Клоуна не зависело, они не спрашивали «хозяина» когда им начаться. Слива услышал доносящийся с улицы визг милицейских сирен, подхватил котомку и выбежал из магазина. Он плюхнулся на сидение, когда из-за угла позади уже показалась милицейская машина с мигалкой.

— Гони!!! — заорал он на таксиста, пригрозив пистолетом и тот вдавил педаль газа в самый пол.

Автомобиль с визгом сорвался с места, а Моча спросил:

— А как же Клоун?

— Он там остался, — коротко ответил Слива.

— Почему? — недоумевал Моча.

— Приступ у него начался, не мог же я его на себе тащить! — заорал Слива.

— Его же менты повяжут, — растерянно сказал Моча.

— А что, по-твоему я его пристрелить должен был?

— Не знаю… — пожал плечами Моча.

— Не знаешь, так молчи, — успокоившись, сказал Слива, — что ему будет, он же дебил. Полечат в клинике для психов и выпустят через год. Нам о себе думать надо, это нас с тобой, если поймают, то нам вышка светит.

— Милиция на хвосте сидит, — сказал шофер, — не оторваться.

Их преследовала тот самый милицейский автомобиль, который вывернул с сиреной из-за угла.

— А ты попробуй оторваться, — посоветовал Слива, пригрозив пистолетом, — если ты не оторвешься, то тогда у тебя голова оторвется!

Милиционеры тем временем в мегафон убеждали их остановиться. Таксист понял, что Слива не шутит, резко вывернул руль вправо так, что его развернуло в другую сторону и багажником с лязгом и звоном он врезал по боку какому-то старенькому «Москвичу». Не обращая на это внимания, водитель нажал на газ и проскочил бок о бок с милицейской машиной. Преследователи опешили от такой наглости, стали спешно разворачиваться и подставили свой бок летящему на всех парах «Мерседесу». А в «Мерс» сзади тут же въехала «Газель» с пассажирами. На дороге получился затор, из которого милицейской машине было никак не выехать. А такси тем временем летело уже в обратном направлении.

— А, волки, съели!!! — обрадовано заорал Слива, показав милиционерам всем известный жест торжества.

Но радость его была недолгой. Уже на следующем перекрестке к ним приклеилась еще одна милицейская машина. Таксист, как мог, петлял, но оторваться было трудновато. Тогда водила резко вывернул вправо и, сломав ограждение, по небольшому парку рванул по пешеходной тропинке, пугая прохожих пронзительным гудком. Менты отстали.

— В городе от них не уйти, — сказал таксист, — все равно обложат.

— А что ты предлагаешь? — спросил Слива.

Таксист, так лихо «сделавший» две милицейские машины ему нравился. Он даже передумал его убивать.

— Есть одно место, — ответил таксист, — я там вас высажу, уйдете дворами. А я поеду дальше. Менты будут за мной гоняться, а вы тем временем уйдете.

— С чего это ты такой добрый? — с подозрением спросил Слива.

— Надеюсь на свою долю, — ответил таксист, кивнув на мешок с золотом, который держал на коленях Слива.

— А ты борзый, — усмехнулся Слива, покачав головой.

Жаль, что он не встретил этого парня раньше — такой водитель ему бы пригодился. Но теперь надо было свою шкуру спасать!

— Ладно, поехали в твое место, — согласился Слива, — но на долю не надейся! Твоя доля, это то, что я тебя живым оставлю!

— И на том спасибо, — сказал шофер.

Он выехал на узкую оживленную улочку и тормознул возле арки в одном из домов.

— Здесь проходные дворы, — сказал он, — бегите прямо, никуда не сворачивая. Выйдете как раз на проспект, а там пересядете в другую машину. А там уж сами…

— Ладно, борзый, — хлопнул водителя по плечу Слива, — бывай.

Они вместе с Мочой вылезли из автомобиля и нырнули в арку. Таксист сразу же рванул с места, а за ним пролетела милицейская машина с мигалкой. Слива и Моча побежали туда, куда отправил их водитель. Минули один двор, второй, а после третьего выскочили прямо… к отделению милиции, на крыльце которого курили люди в форме.

Милиционеры, увидев двух запыхавшихся типов с пистолетами в руках, схватились за оружие. Слива, выругавшись, развернулся на сто восемьдесят градусов и побежал обратно, про себя кляня суку-таксиста так их подставившего.

— Стоять!!! — кричали милиционеры, но ни Слива, ни Моча останавливаться не собирались.

И тогда прогремел выстрел.

— А! — вскрикнул позади Моча и упал.

Он был ранен. Слива лишь мельком взглянул на него из-за спины и побежал дальше.

— Слива, помоги, я ранен! — жалобно запищал Моча.

— Пошел ты! — не оборачиваясь процедил сквозь зубы Слива и прибавил ходу.

Убегая от преследователей, он вылетел на дорогу, где их высадил таксист слишком резво, автомобиль «Жигули», завизжав тормозами, все-таки не успел вовремя остановиться и сшиб Сливу с ног. Бандит упал на капот, прокатился по нему и рухнул на асфальт. Котомка с золотом развязалась, Слива махнул рукой и кольца, серьги, брошки, кулону, сверкая полетели в разные стороны.

— Ты что ж под колеса кидаешься, гад? — выскочил из автомобиля толстенький мужичок лет сорока.

Затем он увидел рассыпанное по асфальту золото и опешил. Слива тем временем вскочил, превозмогая боль в поврежденном бедре и увидел, что к нему уже бегут из арки милиционеры.

— Уйди! — заорал он на мужика ткнув в его сторону пистолетом.

Мужчина испуганно отскочил, Слива уселся за руль машины сбившей его и дал газа. Он даже не сразу заметил, что рядом с ним сидит остолбеневшая пассажирка полная крашеная блондинка — вероятно жена мужика, который его сбил.

— Пошла вон! — заорал на нее Слива.

— Не-е-е-ет! — сиреной завизжала женщина так, что у Сливы заложило уши и мертвой хваткой вцепилась в руль мужниного автомобиля.

Сливе ничего не оставалось делать как только врезать ей по челюсти, потом но носу, пока хватка ее пухлых рук с крашеными ногтями не ослабла и женщина не «поплыла» в легком нокдауне. После этого Слива на ходу открыл дверцу автомобиля и толчком руки выбросил толстушку из машины. Женщина упала на асфальт, покатилась по дороге и ее, не успев затормозить, переехал грузовик.

В это время ее муж, ползая на четвереньках по дороге, засовывал золотые кольца, кулоны, серьги и брошки себе в рот и старательно глотал. И не один он был такой. Все прохожие занимались этим. Некоторые рассовывали добро себе по карманам, но у этих милиционеры сразу же его отбирали, а тех, кто глотал, старались поймать и доставить в отделение для последующего промывания желудка. Но поймали не всех. Кое-что бесследно растворилось и в карманах самих милиционеров, которые изымали драгоценности у граждан без протокола. Про Сливу, увлекшись сокровищами милиционеры позабыли, а он тем временем, никем не потревоженный, доехал до кольцевой дороги.

 

25

Антон Сергеевич приехал на свою дачу когда уже стемнело, заехал на машине в ворота, закрыл их, достал продукты из багажника и пошел в дом. Неожиданно откуда-то из-за бани его позвал хриплый голос:

— Антон…

Антон Сергеевич непроизвольно схватился за пистолет и едва не уронил продукты на крыльцо.

— Антон, это я Слива, не пугайся…

Из-за бани, сильно прихрамывая вышел Слива собственной персоной.

— Ты… ты что здесь делаешь? — растерялся Антон. — Зачем ты пришел?

— Мне больше не к кому идти, — ответил Слива, — у меня в этом городе друзей, кроме тебя нет.

— Ты что, больной? — вспылил Антон и сам с грохотом бросил продукты на крыльцо. — Я тебе не друг, не брат и не сват!!!

С этими словами он выхватил пистолет и наставил его на Сливу.

— Вот и хорошо, — скорбно проговорил Слива, поглаживая больное бедро, — вот и убей меня. Зачем разбираться, легче нажать на курок и все — нет человека!

— Ты не человек, ты сволочь! — сказал ему Антон.

— Ты же ничего не знаешь! — воскликнул Слива.

— Опять очередные «сказки» хочешь мне рассказать? — усмехнулся Антон. — Проехали, не поверю!

Слива всхлипнул и стал тереть глаза кулаками, Антон рассмеялся.

— И это уже было, плакал, рыдал, хотел встретиться с мамой…

— Пойми меня, я не мог поступить иначе! — закричал Слива. — И не мог тебе ничего рассказать! Просто это была не моя тайна, пойми, братишка!

— Не называй меня братишкой!

— У тебя, так же как и у меня, никого больше нет на целом свете!

— Лучше никого, чем такая сволочь, как ты! Держать тебя рядом это то же самое, что спать в одной постели с гадюкой.

— Антон, прошу тебя, выслушай меня! Я безоружен! Я ранен, мне нужна помощь! Выслушаешь и делай со мной что хочешь! — взмолился Слива. — Хочешь, убей и закопай в саду, хочешь, сдай ментам, хочешь блатным, но сейчас напои меня чаем и дай чего-нибудь поесть. Даже смертникам исполняют их последнее желание.

Антон опустил пистолет, сунул его в наплечную кобуру и кивнул:

— Заходи…

Слива, хромая, взобрался на крыльцо и уже через десять минут, сжимая в руках горячую кружку с чаем, отхлебывал из нее, покусывая то и дело булку с джемом. Антон Сергеевич сидел напротив него, не сводя глаз с человека, которого он страстно желал убить, а когда встретил, то не смог этого сделать. Наконец, Слива наелся, отвалился на стуле и спросил:

— У тебя курить нету, а-то я без курева весь день…

Антон Сергеевич протянул ему пачку сигарет и зажигалку. Слива достал сигарету из пачки, подкурил ее, неторопливо бросил на стол зажигалку, пачку и сказал:

— История, которую я расскажу тебе еще более неправдоподобная чем та, которую ты рассказал мне в камере зоны о том, что нас подменили.

— Сказка, — подсказал Антон.

— Хотелось бы, чтобы она была сказкой, но, к сожалению, все это правда, — вздохнул Слива.

Антону Сергеевичу не терпелось услышать что же может сказать в свое оправдание человек, который погубил своих мать и отца, зарезал сестру и столько времени бандитствовал на просторах столицы?

— Дело в том, — сказал Слива, — что еще до того как нашего деда ссадили с его теплого места в Кремле, однажды он привел меня, подростка, в какой-то серый дом. Мы долго шли по коридорам, потом зашли в кабинет где сидел какой-то человек лица которого я не видел. Он долго говорил со мной о всяком разном. Ну спрашивал какую музыку я слушаю, люблю ли Родину и тому подобное. А потом сказал мне, что я должен последить за своими родителями — о чем они говорят с гостями, что слушают по радио, ну, в общем, все. Дед мне сказал, что это очень важно и я стал следить. Родители часто мотались тогда по заграницам, собирали друзей болтали, ругали советскую власть. Я все записывал и передавал в определенном месте определенному человеку.

— «Стучал» на родню, — подсказал Антон.

— Если бы я действительно «стучал», то их бы точно посадили, — ответил Слива, — я не выдавал их. Поэтому вскоре от родителей отвязались и дали мне другое задание. Так я стал агентом КГБ.

— Гм, — недоверчиво хмыкнул Антон и непроизвольно улыбнулся.

— Смейся, смейся, — покачал головой Слива, — дальше будет еще смешнее. Потом грянула перестройка, но я продолжал работать на органы, даже тогда, когда деда выкинули из Кремля, как собачонку. И вот однажды на очередной встрече мне показали доказательства того, что мои родители давно и плодотворно работают на американскую внешнюю разведку. У них был доступ ко многим секретным материалам, которые они и продали на Запад в отместку за то, что с дедом так подло поступила нынешняя власть.

— Ты лжешь!

— Я не лгу. Родителям хорошо заплатили за предательство и они смогли начать свой бизнес в России, продолжая передавать сведения на Запад. КГБ не хотело огласки этой истории и мне поручили их ликвидацию. Я не мог отказаться от этого задания. Тем более, что они предали родину.

Антон Сергеевич вскочил с места и стал метаться по дому. Слива закурил вторую сигарету.

— Так, и Ольгу тебе поручило убрать КГБ? — спросил он.

— Если бы ты знал свою сестру при жизни, — продолжил Слива, — ты бы поступил точно так же как я. Избалованная, взбалмошная, с огромным самомнением, хитрая и лживая.

— Прекрати, — попросил Антон.

— Слушай, — сказал Слива, — скоро меня не будет в живых и тебе некому будет это рассказать.

Он помолчал, затянулся, Антон сел на свое место.

— Она с детства меня подставляла. Я ее пальцем не трогал, она орала и всем рассказывала, что я ее бью. Родители в ней души не чаяли, а мне постоянно попадало. Она пользовалась своим привилегированным положением, давила меня и мне приходилось выкручиваться и лгать.

— Да, этому ты хорошо научился…

— Не перебивай. Когда родители погибли и мне досталась половина их наследства, то, ты понимаешь, я, как агент спецслужб не мог спокойно жить на деньги, которые родителям достались от американцев за предательство своей страны. Я моментально их потратил и получил задание войти в доверие к Ольге. Я не хотел, но я солдат и приказ есть приказ. Ты бы знал как она надо мной издевалась! Она королевна, бизнес-леди, а я разорившийся бизнесмен-неудачник! Только что ноги об меня не вытирала! Я просил начальство освободить меня от этого задания, но они были непреклонны. Им зачем-то понадобилось, чтобы я стал во главе Олиной фирмы и мне приказали ее убить…

— Ну ты гонишь, Слива, — покачал из стороны в сторону головой Антон, — и откуда у тебя столько фантазии?

— Я уже сказал, ты можешь верить, можешь не верить, — ответил Слива, — считай, что этот мой рассказ — исповедь перед смертью. Мне ведь исповедываться некому — в бога я не верю, поэтому церковь отпадает, родных у меня нет, любимой тоже. Один ты остался. Вот тебе и рассказываю. Когда я стал во главе фирмы убитой сестры, мне дали задания проникать в элитные круги московских бизнесменов, собирать информацию. Но я не смог этого делать. Я быстро проиграл все состояние в казино, стал много пить. Мне не хотелось больше на них работать, но выхода не было — меня держали за горло, грозились пристрелить. Когда я провалил это задание, мне дали новое — сколотить банду и под видом ограблений устранить ненужных людей. Я это делал, пока мне не дали еще одно задание. Меня посадили в тюрьму, поручив собирать информацию о блатных. Я должен был проникнуть в их структуру, но сделать это оказалось очень трудно. Потом в мою жизнь вмешался ты и я предложил тебе устроить мне побег. Ты согласился. Я подставил тебя, Антон, ты теперь тоже под колпаком как и я. Ты еще не чувствуешь этого, но ты уже у них в сетях. Они все про тебя знают и когда я выйду из игры они придут за тобой…

У Антона пересохло в горле, он хотел что-то сказать, но не мог.

— Убежав с зоны я отправился к своему начальству и получил новое задание. Мне нужно было украсть депутата и устроить вокруг его имени шумиху, что я и сделал. Потом я получил задание уничтожить под видом уголовных разборок банду Бормана и это мне удалось. Дальше была уничтожена Гришина группировка…

— Зачем ты приходил ко мне в дом со своими головорезами? — спросил Антон.

— Ограбить, — ответил Слива, — я же не знал, что это твой дом.

— И что, твое начальство позволяло тебе грабить и убивать?

— У меня был «карт-бланш», — устало произнес Слива, — что такое жизни каких-то людей, пусть и состоятельных в огромном механизме, который называется государство?

— Ты лжешь, — снова произнес Антон, — я тебе не верю!

— Поверишь, — ответил Слива, — придет время… то есть, не время придет, а люди в сером придут за тобой и ты во все поверишь. А мне незачем врать, врут для того, чтобы жить дальше без проблем, а мне жить осталось немного…

Антон Сергеевич занервничал, вскочил со своего места и опять заметался по комнате. Остановился, нервно постукивая ногой, и спросил:

— Что же мне делать?

— Я могу помочь тебе, если ты, в свою очередь, поможешь мне, — нагло предложил Слива, снова закуривая.

— Что я могу сделать?

— Мне нужны деньги и еще я хочу чтобы ты помог мне покинуть Москву, — ответил Слива.

— Но ты же за одного только депутата получил выкуп в миллион долларов, — удивился Антон, — где же эти деньги?

— Ты что не понимаешь? — полушепотом спросил Слива. — Эти деньги, все до цента ушли в структуру. Как и все деньги из воровского общака, который мне приказали обчистить, чтобы ослабить влияние воров в законе в столице. Слышал об этом.

— Слышал, — кивнул Антон. — Но почему ты не обратишься к своему начальству за помощью?

— Это невозможно, — ответил Слива, — по причинам, которые я не могу объяснить тебе, это тайна. Но если ты поможешь мне, то и за тебя я кому надо замолвлю словечко.

И тут откуда-то сверху раздались аплодисменты. Они были жидкими, потому что хлопал в ладоши один человек. Слива испуганно поднял голову и увидел стоящую на балконе Дашу. От неожиданности Слива вздрогнул.

— Браво, браво, браво!!! — смеясь, произнесла она. — Такой откровенной пурги я не слышала давно. Антон Сергеевич, как твои уши себя чувствуют? Не завяли под таким количеством лапши?

Слива повернул голову обратно и увидел, что Антон держит его под прицелом своего пистолета.

— Ты как здесь оказалась? — растерянно спросил он. — Вы что знакомы?

— И очень давно, — ответила Даша, спускаясь сверху. — Антон приютил меня на своей даче время, чтобы ты меня не нашел. Я тут жила, как мышка без света, чтобы никто не узнал, что на даче кто-то есть, а ты как почуял — приперся.

— Где мои деньги? — сквозь зубы процедил он в сторону Дарьи, поднимаясь из-за стола.

— Сиди, где сидишь, — приказал Антон, пригрозив пистолетом.

— Ты все равно не выстрелишь, — с насмешкой произнес Слива.

— Он, может быть, и не выстрелит, но я без труда, — сказала Даша и достала из-за спины пистолет, — так что лучше сядь на место.

— Я понимаю, что ты держишь меня за идиота, — сказал Антон, — но не до такой же степени, чтобы я в очередной раз поверил в твой откровенный бред.

Слива сел на место, скрестил руки на груди и усмехнулся.

— Ну и что дальше вы намерены делать? — спросил он. — Вывести меня за баню и расстрелять?

— Нет, — ответил Антон, — мы сдадим тебя милиции, пусть тебя судят за все, что ты сделал!

— Ты в своем уме? — воскликнула Даша, которая уже спустилась сверху и стала за спиной Антона, тоже держа на мушке своего пистолета Сливу. — Если он попадет в лапы органов, он же тебя сдаст. Он расскажет, что ты помог ему бежать и еще навешает, что ты с ним был в одной упряжке. Его отсюда нельзя выпускать живым!

— Ах, ты ж, сучка, — взбесился Слива, — из какого говна я тебя вытащил, чтобы ты вот так меня предала! Она и тебя, Антон, предаст, не надейся! И еще на бабки кинет!

— А это уже не твоя забота, — сказала Даша, — вставай и руки за голову!

— Антон, ты же мне как брат, — плачущим голосом проныл Слива, — не допусти самосуд, это не по человечески!

— Даша, может быть, правда отдадим его лучше блатным? — засомневался Антон.

И в этот момент Слива, воспользовавшись тем, что Антон повернул лицо к Даше, подхватил стол за которым сидел и перевернул его свалив на Антона. Он обманул — оружие у него было — пистолет под курткой за поясом. Но выхватить он его не успел — Даша нажала на курок первой и пробила пулей его грудную клетку в районе сердца. Слива взмахнул руками и замертво упал на пол.

— Ну вот и все, — произнесла Дарья, опуская пистолет.

Антон выбрался из-под стола и уставился на труп Сливы.

— Ты убила его?

— Как видишь, — спокойно ответила Даша.

Антон проверил пульс, но Слива был точно мертв — пульса у него было. Под спиной растекалась лужа липкой крови.

— И что же мне теперь делать? — развел руками Антон. — Куда девать труп?

— Вывезем в машине и выбросим в канаву, — ответила она, — милиция, даже когда найдет тело Сливы, поверь мне, искать убийцу не будет. Слишком много людей желают его смерти — всех не посадишь. Пол вымоем когда вернемся. А завтра я уеду из страны. У меня уже утром будет готовы все документы и я стану Сарой Либембаум.

— Почему Сарой? — рассеянно спросил Антон.

— С такой фамилией и в Германии и в Америке мне будет легче устроиться, не говоря уже про Израиль.

— Значит, ты твердо решила уехать за границу?

— Я бы осталась здесь, но не хочу остаток своих дней провести в камере для пожизненно заключенных. Лучше уж подальше отсюда. Ну, что давай его грузить в багажник?

— Давай, — не без гадливости глядя на труп Сливы согласился Антон.

 

26

Изрядно постаревший Лев Соломонович — бывший главврач роддома для привилегированных рожениц сидел на веранде своего домика в окрестностях Тель-Авива и покачивался в кресле-качалке, глядя на краснеющий на горизонте закат. Он давно уже уехал из России, но по привычке выписывал российские газеты и смотрел российские программы по телевизору. Лев Соломонович по причине преклонного возраста уже не работал, получал от Израильского правительства пенсию, но иногда давал бесплатные гинекологические консультации жительницам окрестностей, за что его очень уважали в той местности, где он проживал.

Около его домика остановилась красивая дорогая машина, из нее вышли мужчина и женщина и направились в его сторону. Лев Соломонович прищурился, стараясь угадать кто это к нему пожаловал, но, даже когда парочка приблизилась, он не узнал их.

— Здравствуйте, — поздоровался мужчина, — меня зовут Антон Сергеевич Ермишкин, я из России.

— Антон Ермишкин, — поднял брови Лев Соломонович, — уж не сын ли тети Маши, которая работала под моим командованием в роддоме в Москве?

— Да, — кивнул Антон, — однако, у вас хорошая память.

— Пока не жалуюсь, — ответил бывший главврач, — но, знаете, бывает уже иногда пробиваются признаки склероза — забываю куда положил ту или иную вещь. И не могу вспомнить. Да вы проходите, дорогие мои, присаживайтесь вот в эти плетеные кресла. Между прочим, я привез их из России, когда иммигрировал. В Израиле таких нет, здесь сплошь синтетика. А вашу спутницу как зовут?

— Сара Либембаум, — представилась женщина, — я ваша соотечественница, живу в Назарете.

— Бывал, бывал я в Назарете, — кивнул поседевшей головой Лев Соломонович, — хороший город, красивый, пропитанный духом тысячелетней истории. Так что привело вас ко мне?

— Вы знаете, — начал Антон Сергеевич, — пару лет назад моя мама Мария Ивановна Ермишкина рассказала мне одну забавную историю, которая касается и вас.

— Так-так, — хитро улыбнулся Лев Соломонович, — любопытно узнать что это за история.

— Мама была тяжело больна и знала что умрет, — продолжил Антон, — поэтому покаялась и рассказала мне что после разговора с вами подменила малышей в палате. Я был рожден Сливянским, но она забрала меня, а вместо Сливянского подложила своего сына, который был на неделю старше.

— Что-то я не припомню какой разговор вы имеете в виду? — нахмурил брови старик. — Помню я чету Сливянских, у них папа был каким-то важным функционером в Кремле.

— Да, именно так, — кивнул Антон, — именно об этом вы говорили с тетей Машей, сказали ей, что ее сын будет всю жизнь горбатиться за кусок хлебе, а Сливянский родился с золотой ложкой во рту.

— Да-да, что-то припоминаю, — пробормотал Лев Соломонович.

Было видно что старик ничего не вспомнил, но согласился для приличия. Естественно, для него это был ничего не значащий разговор, а для Антона поворотный момент в его жизни.

— Так-так, — сказал Лев Соломонович, — и что же дальше случилось? Она вас подменила и что вы хотите этим сказать?

— Я урожденный Сливянский Антон Сергеевич, был воспитан Ермишкиной Марией Ивановной и получил ее фамилию, — сказал Антон, — вернее, я ей не воспитывался, а провел все свое детство в детдоме. А когда настало время матери умирать, она позвала меня и попросила найти ее родного сына Антона, которого она подложила в мою кровать, найти родителей Сливянских и вас тоже, чтобы попросить прощения за то, что она сделала.

— А что она сделала? — спросил старик.

Очевидно склероз у него все-таки прогрессировал гораздо сильнее, чем он сам это себе представлял.

— Она подменила нас в роддоме, — терпеливо пояснил Антон.

— Ах, да, вы говорили, — махнул рукой Лев Соломонович, — любопытная история. И что же вы нашли этого самого родного сына тети Маши?

— Нашел, — кивнул Антон.

— Он, естественно, вам не поверил, — догадался Лев Соломонович.

— Он сидел в колонии за вооруженный грабеж, — ответил Антон.

— Так-так, — заинтересованно заерзал в кресле бывший главврач, — любопытно. А вы не могли бы рассказать мне всю эту историю с самого начала до самого конца, ничего не пропуская. Это очень, очень любопытная история.

Антон устроился поудобнее и рассказал старику все сначала — о том как он приехал к Сливе в зону, о том как он устроил ему побег, о том как тот обманул его и не поехал к матери. О том, как сколотив банду, Слива терроризировал пол Москвы. И о том как он бесславно погиб тоже рассказал. Правда, не стал говорить о том, что его застрелила Даша, которая пребывала с ним в гостях у Льва Соломоновича в качестве госпожи Либембаум.

— Однако, — почесывая нос, похожий на вялую морковку, сказал старик, — чем же вы объясните тот факт, что в семье папаши уголовника и мамы уборщицы вы выросли приличным, как я понял честным человеком, а Слива стал таким разбойником и убийцей?

— У меня одно объяснение — гены, — ответил Антон, — я много об этом думал и понял, что дурные гены пересиливают любые внешние обстоятельства — воспитание там, образование, окружение. А хорошие гены пробивают себе дорогу через грязь и помойку жизни.

— Это верно, — согласился Лев Соломонович, — а что вы скажете, если я отвечу вам, что никакой подмены не было?

— Как это не было? — в один голос спросили Антон и Даша-Сара.

— А вот так, молодые люди, — ответил бывший главврач, протирая платочком большие в черной оправе очки, — у нас все-таки был ведомственный роддом, а я был в нем начальником. И отвечал даже за пыль на листьях фикуса. Такой подмены не могло быть ни при каких обстоятельствах.

— Но Мария Ивановна рассказала мне что она подменила нас друг на друга, — с уверенностью в своей правоте сказал Антон, — и рассказала мне она об этом только тогда, когда готовилась умирать и предстать перед богом. Обычно люди не лгут в таких обстоятельствах!

— Она вам и не лгала, — ответил Лев Соломонович, — она действительно поменяла вас в кроватках после нашего разговора. Но я почувствовал, что она это сделает. Догадаться об этом было нетрудно, у вашей мамы все было написано на лице.

— Моя мама Сливянская Ирина… — начал было говорить Антон, но старик перебил его.

— Ваша мама Ермишкина Мария Ивановна, а никакая не Сливянская Ирина, — сердясь сказал он, — вы думаете я мог допустить в своем роддоме такую подмену? Если бы это случилось, меня бы не только выгнали бы с работы, а посадили бы в тюрьму! Времена были такие! Я сразу же, после того разговора с вашей мамой пошел за ней и восстановил все как было! Разложил вас в свои кроватки. Я принимал эти роды у госпожи Сливянской, я держал маленького Сливянского на руках, а вам я рассматривал пуповину, потому что ее плохо завязали! Я не мог вас спутать ни при каких обстоятельствах!

— Вы поменяли нас обратно? — с удивлением произнес Антон Сергеевич.

— Да, я поменял вас обратно, — кивнул старик, — а вы говорите гены! Никакие гены тут не при чем! Я столько лет проработал в медицине и сам не могу понять почему из одних получаются гении, а из других преступники, почему в семье алкашей вырастает ученый, а сын профессоров не может выучить таблицу умножения. Я не знаю этого, но твердо знаю одно, что вы все-таки Ермишкин, а тетя Маша была вашей матерью. Ну, а преступник Слива действительно был родным сыном Сливянских. Я вам клянусь, что это так.

— Почему же вы не сказали моей матери, что подменили нас обратно? — спросил Антон. — Ведь моя мать не любила меня, считая Сливянским и отдала меня в детдом?

— Тетя Маша больше не появилась в роддоме, очевидно боясь разоблачения, — ответил Лев Соломонович, — она рассчиталась и уволилась. Но я не мог подумать, что она, ваша родная мать, не заметит, что все моими стараниями стало на свои места, она же вас рожала, есть какие-то там родинки, уши-нос, в конце концов.

— Она не заметила, — тихо произнес Антон.

— Извините, конечно, Антон Сергеевич, но вашу маму в роддоме звали Маша трехпроцентная, — сказал старик, — она была не слишком умной женщиной и это многое объясняет.

— Не надо говорить в таком тоне о моей матери! — сказал Антон, поднимаясь со стула. — Какая б она не была, она была моей матерью.

— Я только хотел вам пояснить… — испугался Лев Соломонович.

Но Антон Сергеевич и не думал его бить, он повернулся, вышел с веранды и, не попрощавшись с бывшим главврачом, пошел в сторону автомобиля. Даша последовала за ним. Они остановились на дороге, любуясь закатом.

— Красиво здесь, — сказала Даша.

— Дома лучше, — ответил Антон и предложил, — поехали со мной в Россию.

— Нет уж, — усмехнулась она и ответила, — как говорится, лучше уж вы к нам…

— А мне здесь не нравится, — сказал Антон и сел в автомобиль.

Даша-Сара уселась за руль своей дорогой иномарки, завела машину, нажала на газ и они скрылись в догорающих лучах заката.

— Кто это к тебе приходил, Лева? — спросила застывшего в своем кресле бывшего главврача полная пожилая женщина, выглянув из кухни.

— Никто, дорогая, так одни люди из России…

— Из России? — удивилась жена Льва Соломоновича. — И что им надо было?

— Они искали свои корни… — медленно ответил он.

— Лева, но ты же не зубной врач, чтобы к тебе приходили с такими вопросами — искать корни. Там, где ты работаешь, зубы не растут.

Но Лев Соломонович ничего не ответил жене, он любовался тем как солнце медленно уплывало за горизонт и наступал вечер.