Кабинет Ироиды на первом этаже, в самом конце длинного коридора.

— Кто там? — недовольный голос в ответ на мой стук.

— Вы просили зайти, Ироида Евгеньевна.

— А, Анастасия Александровна, проходите, садитесь.

У заведующей просторный, затемненный тяжелыми темно-синими шторами кабинет. Здесь все пропитано запахом ее резких духов. На трех полках едва умещается коллекция разнокалиберных сов — слабость Ироиды. Совы стоят густо, бок о бок, дышат друг другу в затылок — мирное керамическое воинство.

У хозяйки кабинета длинные фиолетовые ногти и высокие шпильки черных лакированных туфлей, молодежные, с блестками и заклепками джинсы, нелепо обтягивающие рыхлый зад сорокавосьмилетней женщины. Короткий ежик блестящих темных волос, неестественно белые и ровные зубы в хищной улыбке.

— Скоро в декрет? — оглядывает мой живот.

— Да.

— И как, планируете к нам вернуться?

— Хотелось бы.

— Что ж… Кстати, как ваша позитивная методика, работает? Освоили старикашки технику аккумулирования радости?

Когда я, два с лишним года назад, пришла устраиваться на работу, Ироида придирчиво осмотрела мой диплом психфака МГУ.

— Опыта работы нет? — прищурилась она.

— Нет, — призналась я, вспомнив, сколько профессий стихийно освоила с момента окончания института до прихода сюда: продавец рыночного тряпья, организатор праздников в детском саду, частный учитель русского языка, корреспондент в районной газете…

— Ладно, я беру вас, — вынесла вердикт заведующая. — Работа три дня в неделю, какие — выбирайте сами. Только имейте в виду: не надо никого здесь лечить. Пусть старикашки тихо доживают свой век, мы и так достаточно о них заботимся. Психолог нам нужен прежде всего для престижа пансионата.

Через несколько месяцев, вызвав меня к себе в кабинет, поинтересовалась:

— Как работается?

— С интересом.

— Хотелось бы узнать, что вы делаете конкретно.

— Прежде всего внимательно и доброжелательно выслушиваю тех, кто ко мне приходит.

— Ну, это каждый может!

— Не каждый. Слушать и слышать — разные вещи. Можно слушать музыку Бетховена, например, но ничего не услышать в ней для себя, не понять…

— При чем здесь Бетховен?

— Рассказы наших стариков — та же музыка, только музыка мыслей, тревог, страхов, сомнений. Основная проблема в том, что они потеряли интерес к жизни. И надо сделать так, чтобы он возродился, чтобы им захотелось жить, понимаете? Для этого существуют различные методики, я не буду сейчас углубляться в подробности. Но главное — сохранить умение радоваться, находить в каждом, самом обычном дне некую точку радости, позитивную точку отсчета для любого события.

— Иметь позитивный настрой, что ли?

— В общем, да.

— Ну, это не ново.

— Я и не претендую на роль первооткрывателя. Важен результат.

— И как он, есть?

— Изменения на психическом уровне происходят не так быстро, как нам бы хотелось.

— Расскажите поподробнее про эту вашу точку радости, — потребовала заведующая.

— Попробую… Точка радости — особое душевное состояние, когда тебе хорошо, когда любишь все на свете: человека, с которым разговариваешь, скамейку, на которой сидишь, облака, деревья… Труднее всего сделать так, чтобы это состояние теплилось как можно дольше. Причем необходимо вызвать его в себе именно в настоящем, а не в прошлом. Вы ведь наверняка замечали, что прошлое кажется нам всегда чуть-чуть лучше, чем было на самом деле?.. Так вот — эта самая точка радости может внезапно открыться в самых обыденных вещах: во время прогулки, еды, даже во сне.

— По-моему, все это очень туманно. Вы, Анастасия Александровна, витаете в облаках. Не забывайте, что наш контингент — уставшие, больные люди, и им сосем не до вашей бредовой философии.

— Хорошо, давайте по существу. Вдумайтесь, ведь у наших подопечных целые дни состоят практически из одного только досуга. Вы знакомы с понятиями «бесконечного досуга» и «тотальной праздности»? Представьте, что все вещи, которые вы носите, вам велики. Вот так же могут быть велики долгие, почти ничем не заполненные дни. Что имеют старики? Облезлое и поношенное, как старая шуба, прошлое, унылое и тусклое настоящее и почти никакого, в силу возрастного ограничения, будущего… Несоразмерность этих трех времен угнетает их, опустошает и в результате приводит к депрессиям и неврозам, справляться с которыми крайне сложно из-за необратимых изменений психики пожилых людей, называемых старческим маразмом. Что это такое? Человек выбыл из активной жизни и не нашел себе адекватного применения в новой реальности. Плюс, как вы правильно сказали, различные физические недуги. Кроме того, одиночество, почти полное отсутствие участия, тепла… Об этом, кстати, очень точно сказал американский психолог Эрик Берн: «В сущности, любой человек, которого не поглаживают ласковыми словами и заботливыми руками, сморщивается и умирает внутри». — Я чувствовала, что говорю нудно и, возможно, недоступно для понимания Ироиды, но остановиться уже не могла. — Самое же мучительное — это горечь. Горечь, взращенная на старых обидах, скопившихся, как хлам на чердаке… В общем, надо, чтобы у них появилось не только настоящее, но и будущее. А для этого нужны две вещи: интерес к жизни и надежда. Точка радости и помогает обрести их. Наша задача, Ироида Евгеньевна, — правильно организовать их бесконечный досуг, избавить от разъедающей дни праздности.

— Но, Анастасия Александровна, — запротестовала заведующая, — у нас есть хор, шахматы, теннис, кружок «кройки и шитья»!

— Там что, старухи шьют себе саван?

— Не смешно.

— Вот именно. Нужны, я думаю, какие-нибудь интересные поездки, экскурсии, творческие и танцевальные вечера. Может быть, весной позволить тем, кто желает, выращивать цветы и даже завести небольшой огородик. Не знаю, заметили вы это или нет, но у некоторых здесь возникла симпатия друг к другу. Им необходимо создать романтические условия для общения. Построить, к примеру, беседку для влюбленных.

— Может, их еще и поженить? — съязвила Ироида.

— Почему бы и нет? Это было бы настоящим праздником для всего пансионата, тем более у нас имеются семейные комнаты. Кстати, я знаю немало людей в преклонном возрасте, у которых есть сексуальные желания. И даже эротические фантазии. Конечно, они не так интенсивны, как у молодых, но все же…

— Ерунда какая-то.

— У меня есть конкретное предложение и относительно приближающегося Нового года, — продолжала я.

— Что еще?

— Предлагаю в один из новогодних дней пригласить Деда Мороза со Снегурочкой.

— Анастасия Александровна, вы вообще в своем уме? По-моему, вам самой пора подлечиться.

— Подлечиться, Ироида Евгеньевна, нам всем не помешает. Вы же знаете, нормальность — понятие относительное. У стариков острый дефицит праздничного настроения, вот мы и попытаемся создать его.

— Нет уж, дорогая моя, давайте обойдемся без Дедов Морозов и вообще без ваших неадекватных идей! Надо же, беседку для восьмидесятилетних влюбленных! — вдруг расхохоталась она. — Ну, умора! Ну, насмешили! И вот что, — Ироида посерьезнела. — То, что старики стали бодрее и веселее, это отметила даже наш терапевт, конечно, хорошо. С одной стороны. Но открою вам секрет, есть пациенты, не имеющие близких родственников и отписавшие свои квартиры в специальный фонд, а по сути в собственность пансионата, на данном основании и проживающие здесь. Понимаете, о чем я? Естественно, здоровье таких пациентов беспокоит руководство в меньшей степени, чем тех, чье содержание оплачивают родственники. Так что, вы не очень-то усердствуйте, договорились?..

Сейчас у заведующей было такое же хитро-заговорщицкое выражение лица.

— Как протекает беременность?

— Спасибо, благополучно.

— Отлично, отлично. У меня вот какое к вам дело, Анастасия Александровна, — Ироида переложила с места на место бумаги на своем столе, — не замечали вы каких-нибудь отклонений в психике Марьяны Игоревны?

Я вспомнила болтливую, охочую до сплетней мадам Марьяну. Ее сумасбродные шляпки, последнее приобретение — ковбойская, как у героев фильма «Человек с бульвара капуцинов». Ее настырное желание понравиться моряку. Бесконечные рассказы о красавцах-любовниках, скорее всего выдуманных.

— Она заходила ко мне всего несколько раз, — сказала я, — но, по-моему, состояние мадам Марьяны вполне удовлетворительное, никаких серьезных отклонений нет.

— Вы уверены?

— Абсолютно. А что случилось?

— Буду с вами откровенна. Нужно, чтобы вы дали заключение о том, что на протяжении двух последних лет она у вас наблюдалась и в ее поведении были замечены, скажем так, некоторые странности, сопровождаемые проявлением немотивированной агрессии. Главное, что Марьяна Игоревна представляет реальную опасность для других жильцов пансионата. Конечно, решающей роли ваше заключение не сыграет, но будет небесполезно. Разумеется, это не бесплатно. Вот небольшое вознаграждение.

Она пододвинула ко мне конверт. В левом верхнем углу мирно улыбался молодой розовощекий боец в каске, с автоматом в руках, а ниже — букет гвоздик, перевязанный ленточкой, и надпись: 9 мая.

— Зачем вам это, Ироида Евгеньевна?

— Да обычное дело. Старуха приехала сюда как бы временно, ну, и теперь ей взбрело в голову обратно, а там, в ее квартире, дочь с мужем и двумя детьми. Сами подумайте, зачем им бабка? Тем более что характер у нее, вы, наверное, уже заметили, склочный. Вот и решили переправить старуху в психиатрическую клинику, разумеется, хорошую.

— Понятно…

— Я так и думала, что вы все поймете. Дело-то житейское. Как напишете — сразу ко мне, ладно?

— Я не буду ничего писать, — отодвинула от себя конверт.

— Что значит — не будете? — опешила заведующая.

— Не буду, и все.

— Но — почему?

— Я же сказала: мадам Марьяна психически здорова.

Ироида посмотрела на меня с каким-то презрительным сожалением — так смотрят на даунов:

— Зря вы это делаете, Анастасия Александровна. Я считала вас умнее. Бабку все равно упекут, и без вас. А вы только деньги теряете. Зря. Надеюсь, у вас хотя бы хватит ума не трезвонить о нашем разговоре направо и налево? И кстати… Думаю, после выхода из декрета вам лучше будет подыскать себе другое место работы.

Надо доделать стенд памяти. Вот она, мадам Марьяна, протягивает запретное яблоко моряку. Рано или поздно он его надкусит. И тогда все вновь пойдет по известному библейскому сценарию: грехопадение, изгнание из рая, тяжкая жизнь на Земле…

Какая мне, в сущности, разница — будет старуха сплетничать здесь или в психушке? И права Ироида: если дочь решила, все равно упечет. А я лишусь интересной работы с приличной зарплатой. Ну и пусть. «Адам и Ева» — подписала под снимком моряка и Марьяны. «Ожидание» — назвала фото задумчиво сидящей у окна Светланы Сергеевны. «Узор для внуков» — подпись под вяжущей Антониной Андреевной. Вскоре все фотографии приобрели названия. Взяла ватман, кнопки, понесла вниз.

Раз в месяц стенд предполагалось обновлять, вывешивать новые фотографии. Только через два месяца мне уходить, и кто этим будет заниматься? Вряд ли я вернусь сюда.

— Анастасия Александровна, вы сегодня еще принимаете? — передо мной худой дедок с оттопыренными ушами в обвислых хлопчатобумажных трико.

Он никогда раньше не заходил. Из сорока шести обитателей пансионата мой кабинет за два года работы посещали не больше двадцати человек.

— Конечно. Пойдемте.

— Меня зовут Юрий Андреевич. И я… Я хотел поговорить с вами, — бормотал дед, поднимаясь по лестнице, — много времени у вас не отниму…

— Проходите, пожалуйста, — открыла я кабинет, садитесь вот сюда, Юрий Андреевич. Времени у нас предостаточно. Рассказывайте и не торопитесь.

— Ух, запыхался. Глядите — опять снег пошел… — Посетитель нервно потер седую, мягкую на вид щетину. — Я, знаете, лето больше люблю. Тепло. Хотя, конечно, и комары… Да-а-а… Я вот по какому поводу. Переживаю я, Анастасия Александровна. Смотрю «Новости» — и переживаю. За что же мы в Великую Отечественную воевали-то? Что же с Россией сделали, а? Ну, в девяносто первом растащили ее по кусочкам, и что? Лучше, что ли, тем, которые отделились, жить стало? И все они нас ненавидят. Вы меня извините, Анастасия Александровна, если я не по делу говорю, только накипело — во как! — Старик резанул ладонью воздух на уровне шеи. — Ведь что творится? Сначала война в Чечне, потом Грузия с Осетией, теперь кризис этот финансовый, с газом на Украине черт-те что, а дальше — конец света? И это называется мирное время!

— Юрий Андреевич, я тоже очень переживаю за нашу страну. Но скажите, пожалуйста, вас лично что-нибудь беспокоит?

— Да вот это самое и беспокоит! Лично! Великая же держава была, а что стало? Обидно. Сталин, скажем. Для нас он как святой для верующих был. А потом — бац! — культ личности, деспот, тиран, в лагерях народ гноил… Как это понимать? История сама себя перевирает. И нас, дураков, за нос водит. Даже свидетели событий после не могут разобраться, как все на самом деле было. Вот штука какая… А вы, молодое поколение, как относитесь к Сталину?

— Не такое уж и молодое, Юрий Андреевич. Мне, например, уже за тридцать. А по поводу Сталина… Думаю, что Россией должны управлять, во-первых, русские, во-вторых, психически здоровые люди, в-третьих, в принципе — по уму и способностям — пригодные к управлению государством.

— Ну, тогда в истории не было ни одного такого правителя! — махнул рукой Юрий Андреевич.

— Очень мало. Кроме того, инициатива исторической личности должна совпасть с исторической необходимостью, что, как вы понимаете, явление еще более редкое. История — особа взбалмошная, экзальтированная. Ей всегда не хватало чувства меры. Сплошь перегибы и крайности. Сталин лично для меня фигура неоднозначная, но уж точно несимпатичная. Не хотелось бы когда-нибудь пересечься с ним…

— А я вот, представьте, пересекся. И ничего — цел остался. Ну, ладно, дело, как говорится, прошлое. А сейчас? Кризис этот? Скорее всего спровоцирован теми, кто на нем нажиться хочет. Да еще эти… как их?.. демографические проблемы. Подумать — детей не хотят рожать! С ума сойти! Нас у матери четверо было, отец на войне погиб. Ничего, подняла. Всех вырастила. Неужели теперь тяжелее, чем в войну?.. Эх, не могу я, Анастасия Александровна, в такой стране жить! Не могу.

— Эмигрировать хотите, Юрий Андреевич?

— Да куда уж мне! И потом — я патриот. А вы молодая, вам можно. Не собираетесь?

— Нет, я тоже патриотка.

— Это правильно. Уважаю. Только за патриотизм, к сожалению, денег не платят.

— А разве должны?

Старик махнул рукой:

— Ладно, вы извините, что вас от работы отвлекаю своей болтовней. Можно, я еще как-нибудь зайду? Не обеспокою?

— Заходите, когда захочется.

— Спасибо. До свидания. Извините балабола. — Дедок пятился задом к двери, прижимая руки к груди, и я только сейчас заметила, что у него нет указательного пальца на правой руке…

Около пяти заглядывает Философ Иваныч. Раз-два в неделю он обычно заходит ко мне.

— Ну, рассказывайте, — улыбается, — кто к вам сегодня пожаловал?

— Да вот, только перед вами беседовали с Юрием Андреевичем. Знаете его?

— Знаю, знаю. На что жаловался?

— На отечество.

— Да-а, это он любит. На отечество и я могу пожаловаться, только что толку? Знаете, Конфуций говорил: «Лучше зажечь одну свечу, чем клясть темноту». Делай в жизни то дело, которое тебе по плечу. И делай его честно.

— Делай все возможное — тогда будешь избавлен от сожалений, — вспомнились мне слова из книги «Мысли на каждый день».

— Ну да. Что-то в этом роде. Но главное — иметь светлые мысли. Ведь мысли — это поступки. А поступки — это судьба.

— Еще скажите, что человек — сам хозяин своей судьбы.

— Скорее всего, так. И если он идет верным путем, вспомогательные обстоятельства слетаются к нему, как голуби на хлебные крошки. Знаете, я люблю одно высказывание, правда, не помню, чье: «Бросьте камень в пруд — и вы уже изменили вселенную…» Понимаете? Круги по воде пошли — мир изменился. В этих кругах будущее. Пока неясное, мутное, но создается оно нами уже сегодня. И только в наших силах сделать его радостным. Что-то вы, Анастасия Александровна, печальная. Не заболели?

— Да нет, просто устала.

— Все, ухожу, ухожу. Отдыхайте. Вам это теперь необходимо, — Философ Иваныч погладил свой живот, будто ребенок был у него.

— Заходите, Федор Иванович, я всегда вам рада.

— Знаю. Поэтому и прихожу. Не печальтесь. Вы, может, уже зажгли свою свечу.

— А вы — зажгли?

Старик задумался:

— Не знаю, вот этого я не знаю…