Татьяна выгрузила последнюю партию сывороток и устало разогнулась. Дернул же ее чи-ёрт действительно заняться разборкой Хранилища, как и обещала себе. На лабораторном столе нынче перемешались запасы из обоих холодильников. Ярко-желтые пакеты с эндоплазмой сатианетов оказались рядом с контейнером сыворотки Д-Хака, запасные перья для проангелов из биопластика в прозрачных пакетах были навалены на круглые, упакованные в блестящую материю, бляшки заживляющего бальзама Коша, которым юмбаи врачевали любые раны покровных тканей.

Она переложила самые «чувствительные» препараты в третий, маленький холодильник, где дожидалась своей очереди на операционный стол очередная нога оруха, запустила программу стерилизации основных холодильников, приказала Э понизить температуру в помещении, чтобы во время процедуры остающиеся на столе лекарства не испортились, и пошла на кухню, заварить себе чай и приготовить ганги. Запас, которым снабдил ее Мирелл по прибытии на консультацию, был не мал. Ганги готовили на пару. Причем их надо было трижды снимать, остужать и нагревать заново. С головой уйдя в процесс приготовления, Татьяна не сразу услышала настойчивый сигнал вызова. Видимо, он звучал уже какое-то время. Обжигаясь, она накидала в глубокую тарелку аппетитно дышащие тыковки, налила чай, составила все это на поднос и поспешила в Центр управления.

На экране нетерпеливо переминался Ларрил. При виде ее лицо проангела озарилось великолепной улыбкой.

— Наконец-то ты проснулась! — воскликнул он. — Я вызывал уже несколько раз, но Э любезно сообщал мне, что Хозяйка спит. Ты проспала больше суточного цикла по метрике Ассоциации. Впала в спячку? У вас это принято?

Татьяна засмеялась и приветственно помахала ему голубой гангой, нацепленной на вилку.

— Сколько вопросов, и все сразу! — восхитилась она на ангальезе. — Лучше расскажи мне что-нибудь, пока я буду есть правильно приготовленные ганги!

Ларрил нахмурился.

— Откуда они? Не помню, чтобы ты делала подобный заказ для Лазарета.

Татьяна удивленно подняла брови.

— Ты контролируешь мои заказы?

— Не только твои, — примирительно улыбнулся проангел. — Я контролирую все, что поступает на М-63 и покидает ее, поскольку отвечаю за безопасность станции. Это — моя прямая обязанность. Постой-ка. Ты проглотила уже третью гангу, даже не жуя, но я успел заметить, что все три имеют крупные реснички, темнеющие к кончикам. Это речные ганги Западного полушария Тетарайи. Несколько циклов назад тракар «Светоч», следующий маршрутом Тетарайя — Эпсилон Кита занял одну из разгрузочных палуб. У тебя был пациент — первый пилот Мирелл, полагаю?

Татьяна Викторовна смотрела на Ларрила, забыв прожевать тыковку и совсем неизящно открыв рот.

— Сейчас…, - Ларрил отвлекся на мгновение, изучая какую-то информацию на соседнем экране. — Вот. Данные его постоянной медицинской матрицы на М-63 — недавняя травма крыла.

— Эм… — сказала Татьяна и закрыла рот. — А зачем ему постоянная матрица на М-63?

— Как и на любом транспортном узле, здесь проходят определенные маршруты — как правило, одни и те же. Мы ведем базу данных всех постоянных посетителей станции, в том числе медицинскую, на случай, если потребуется экстренная помощь. «Светоч» постоянно пользуется вратами М-63 — его вектор обычно проходит в стороне от крупных звездных перекрестков. Так я прав?

Татьяна кивнула.

— Ты меня пугаешь своей осведомленностью. Но — да, ты прав! Действительно была проблема с крылом. Мы ее решили.

— Не сомневаюсь в этом, — улыбнулся Ларрил.

— Что ты знаешь о такаях? — спросила его Татьяна Викторовна, с сожалением глотая последнюю тыковку.

— Познакомилась с Ниффухифнхивом? — понимающе кивнул проангел. — Цивилизация Такай — исключительно интересна. Технологии — их страсть. Детеныши могут собрать простенький гипердвигатель, едва начав ходить. Они с удовольствием скупают старые корабли и механизмы по всей галактике, свозят на планеты своей системы, чтобы там модернизировать и модифицировать. Иметь такая в экипаже считается большой удачей — хотя просят за свое мастерство они много, но корабль, на котором есть такай-механик, летает вдвое дольше и быстрее других и никогда не сбивается с курса.

— Ты меня баснями кормишь! — нахмурилась Татьяна Викторовна.

Ларрил поднял брови.

— Чем кормлю?

— Рассказываешь легенды, — перевела Татьяна. — А что это за Криз-зон три рядом с их звездной системой?

— Одна из карантинных областей галактики — закрытая зона перехода рядом с сектором Муху. Легенда говорит, что раньше там были гигантские врата, которые потом то ли оказались уничтожены неизвестно кем, то ли самоликвидировались. Криз-зон три равноудалена и от сектора А и от края галактики. По нашим расчетам именно там находится точка оптимального входа в Поток. Но, увы, ни восстановить Врата, ни даже подойти близко никто не может. Корабли упираются в невидимую стену, члены экипажей сходят с ума. Поэтому Ассоциация объявила этот сектор без названия карантинным и запретила кораблям приближаться к его границам. Конечно, полно смельчаков и безумцев, желающих разгадать одну из величайших тайн галактики. Как правило, их существование оканчивается печально.

— Постой! — Татьяна подняла ладонь. Что-то такое сказал Ларрил, что она хотела бы знать точнее. — Вот! Сектор А — где это?

Глаза проангела расширились.

— Ты не…? — он раздраженно взмахнул крыльями. — Все время забываю, с кем говорю!

И улыбнулся, словно прощения просил за сорвавшиеся слова.

— Сектор А — ядро галактики, — пояснил он. — Пора тебе отвлечься от своих медицинских тематик на общеобразовательные предметы.

— Общеобразовательные? — воскликнула Татьяна. — Ох! Ты прав, наверное. Но я никогда не любила общеобразовательные предметы.

На запястье Ларрила требовательно запищал туммер. Он виновато покачал головой и мазнул крылом по экрану.

— Мне пора, Танни! Пусть ветер будет нежен с тобой!

— Высокого полета твоим крыльям, сын неба! — улыбнулась Татьяна и помахала пустой вилкой.

Контейнер с кристалином мешал вытянуть ноги, и она раздраженно отодвинула его в сторону. Убрать бы с глаз долой куда-нибудь, да пока не придумала — куда деть этакое сокровище.

Татьяна уже собиралась уходить, как снова зазвучал вызов. Она обернулась, ожидая увидеть Ларрила, но неожиданно наткнулась на белоснежный угрожающий оскал.

— Макрек Ма Кор! — пророкотал знакомый бас. — Доктор Танни, я рад видеть вас!

— Ту-Роп! — Татьяна удивилась и обрадовалась. — Чем могу помочь? Что-то случилось?

Белоснежный ту перестал улыбаться и пожевал белыми губами, словно раздумывая, как начать беседу.

— Мне действительно нужна помощь доктора, — пояснил он, наконец. — Точнее не мне, а нашему знакомому Ту-Гаку.

— Какого рода помощь ему требуется?

— Тайного.

— Что? — удивилась Татьяна.

— Я хотел бы вместе с ним прибыть в Лазарет. И оговорить все на месте.

Ту-Роп казался смущенным.

— И, доктор Танни, не говорите никому о нашем визите. Даже Ларрилу. Пусть это останется только между нами.

— Конечно, — Татьяна была заинтригована. — Когда мне ждать вас?

— Через три суточных цикла станции.

— Хорошо, я подожду.

Ту-Роп отключился.

Татьяна собралась было встать, как вновь заголосил сигнал вызова. От неожиданности и здорового раздражения она едва не упала, зацепившись ногой за злосчастный контейнер. Выругалась, успев ухватиться за консоль в последний момент.

Высказав в сердцах все, что она думает о кристалине, кат о`кара Малого звездного флота и его гениальных идеях, Татьяна подняла глаза на экран, ожидая увидеть освободившегося Ларрила или что-нибудь забывшего сказать Ту-Ропа. Но на нее высокомерно и с любопытством смотрело властное, словно из коры дерева высеченное, лицо… Тсалита.

— Доктор Танни, — вежливо приветствовал он и едва заметно склонил лобастую голову. — Я получил сообщение. Вы уверены, что хотите того, о чем просите?

Татьяна фыркнула. То ли весело, то ли возмущенно.

— Командор, я не просила вас. А поставила перед фактом, что, как ваш лечащий врач, считаю необходимой эту процедуру. Конечно, вы вправе отказаться. Но другого случая может не представиться. — Она раздраженно стукнула ногой проклятый контейнер, об который, к тому же ушиблась. — И вы, как никто, должны это понимать.

Сатианет тяжело поводил головой из стороны в сторону.

— Все земляне такие странные существа, как вы? — серьезно поинтересовался он. — Упрямые, непредсказуемые, нелогичные?

— Я очень логична, — терпеливо сказала Татьяна, хотя внутри все кипело. — Это вы не видите логики в моих действиях и потому не понимаете их… Итак, мне ждать вас?

Что-то прозвучало в ее словах такое, отчего Тсалит перестал водить головой и выпрямился, расправив плечи. Мгновение спустя она поняла. Вызов! Невольно она бросила ему вызов и усомнилась в его мужестве — или как там у них это называется!

— В секторе Дох затишье, — сообщил сатианет таким тоном, как будто ей было необыкновенно интересно это узнать. — Я буду.

И отключился.

Потирая ушибленную косточку на ноге, Татьяна задумчиво смотрела в то место, где скрылся экран. Если бы Артему можно было оказать помощь, подобную той целительской мощи, что предоставляла сеть Лазаретов! Она была уверена, что справилась бы сама, только лишь опираясь на опыт, хранящийся в памяти Э, слушаясь советов старого крелла и наглухо замкнув сердце на время операции… «Надо помогать здесь и сейчас», — словно в ответ на ее мысли пришло извне. «Надо помогать тем, кому можешь помочь. Надо помогать, пока не стало слишком поздно…». И неожиданно Лазареты секторов галактики представились ярко пульсирующими точками в пустоте Вселенной — теплой защитной сетью, крепкими поручнями помощи, захватывающе великим, чуждым, но отчего-то таким знакомым планом бытия, которое было истинно верным. «Если кто-то споткнулся — поддержи, упал — подай руку, ранен — вылечи, умирает — исцели! Будь рядом, будь силен и мудр. Ты — Страж порога, охраняющий жизнь, отделяющий ее от смерти!». Слова прозвучали в голове так явственно, словно некто произнес их громко и четко, сквозь переборки и стены, сквозь защитные поля, сквозь облака космического вещества…

Пустым взглядом она смотрела в белую стену перед собой. И если раньше произнесенное кем-то, невидимым и неопределяемым, подверглось бы тщательному анализу, то сейчас Татьяна раз и навсегда поверила в сказанное, впустив слова в самое средоточие сердца. Она действительно стала Стражем порога — осознание пришло так же ясно, как и услышанное. И отныне великое нечто, сильное и мудрое, незримо пребывало рядом, помогая советом из уст всех в срок ушедших докторов Лазаретов…

Татьяна Викторовна коротко вздохнула. Провела ладонью по глазам, словно стирая сон, зацепившийся за ресницы. Что-то пригрезилось в тишине Центра управления… Что-то грандиозное!

Пора было возвращаться в Хранилище. Разбирать препараты, наваленные на столе, затем тащить ногу оруха в операционную, и до потери чувствительности в пальцах накладывать мельчайшие стежки, сшивая ткани, купируя сосуды. Татьяна пыталась соединить классическую хирургическую технологию землян с технологиями, используемыми в Лазарете. И до сих пор обычный стальной скальпель казался ей привычнее лучевого, независимо от спектра действия последнего. Человек — существо привычки. Предложи ему мгновенную эволюцию — откажется с опаской. Ведь слишком от многого придется отступить безжалостно и навсегда.

Она покинула Центр управления и вернулась в Лабораторию. Мысли текли неспешно, лениво, и даже знакомое имя не ускорило их ход. «Ты — моя привычка! — сказал ей как-то Артем. — Когда я долго не вижу тебя, возникает ощущение, что мне не хватает воздуха. Вот такая эмоциональная асфиксия…». Странно, что она только сейчас вспомнила об этом. Мешало зеленое одеяло из кошмаров, та пелена, что скрывала — то ли милосердно, то ли наоборот — десяток лет ее жизни. С Артемом и без него. Конечно, какие-то воспоминания выплывали, словно сонные рыбы на поверхность сознания, но только после ее появления в Лазарете, прогресс пошел быстрее. Рушилась Великая Стена молчания, которую она возвела внутри и вокруг себя, сцементировав горем, прокрасив отчаянием и укутав зеленой шерстью тоски.

Татьяна автоматически составляла препараты в холодильник, сверяясь с данными классификатора, которые Э вывел прямо на рабочий стол. А воспоминания тянули прочь отсюда — под холодное, крупой сыпящее небо Земли, к обледеневшим, вздернутым ветвям и пустынным дорожкам. Туда, где улицы еще помнили их шаги, а зеркала — улыбки. Где в желтых кругах под фонарями они целовались самозабвенно, в маленьких забегаловках грели застывшие ладони под свитерами друг у друга, зубрили латынь на спинках скамеек в заброшенном парке. Словно яркие монпансье из запретной коробки они сыпались и сыпались — памятные минутки и дни, часы и ночи.

— Э, сколько времени по метрике Земли прошло с тех пор, как я появилась в Лазарете?

«Восемнадцать месяцев», — пришел безмолвный ответ.

Полтора года? Полтора!..

Татьяна закрыла холодильник, даже не обратив внимания на зеленую индикацию классификатора — какой-то из препаратов не соответствовал образцу-матрице, заложенному в память Э. И поспешила в свой сектор. Где-то было это… Горький глоток прошлого. Горький до слез. Как же она могла забыть? Красная монастырская стена. Нищие у ворот. Буйство красок. Ярких восковых цветов…

Торопясь, она вытащила из самой глубины личного хранилища, похожего на раздвижной ларь, старую сумку и, покопавшись в ее нутре, извлекла на свет коричневую склянку с аптечной наклейкой. Поболтала на свету, решительно сунула в карман комбинезона и отправилась в покои Лу-Тана, ставшие вторым пристанищем телу и первым — душе. Здесь, устроившись в любимом шезлонге, Татьяна Викторовна вскрыла склянку, одним махом проглотила содержимое и, едва не заплакав от горечи, поторопилась закусить крочерсами. Привкус «рыбы» отбил мерзкий вкус спирта. Полтора года! Сейчас на Земле дует промозглый ветер, блестят покрытые тонким льдом дороги. И падают белые хлопья… Осыпаются цветы зимы, погребая людские мечты и надежды.

Спирт делал свое дело. Она проваливалась в темноту. Как и в тот день, когда, вернувшись с похорон, не устраивая поминок, напилась в одиночестве сначала до рвоты, а потом до спасительной темноты. Оказаться на Земле! Лишь на мгновение, достаточное для того, чтобы обмахнуть поземку с черного камня, в котором взблескивают синие искры — камня дарований, божественного расположения и преданной любви… Коснуться ладонью холода овальной керамической фотографии — чужого, смутно знакомого лица, ведь не таким он был при жизни — ее Артем, не таким! Запустить пальцы в снег на могиле и растереть его по мокрым от слез щекам. Прошептать, что помнит… И все чудеса вселенной не заставят забыть! Пусть жизнь продолжается, и она, Татьяна Викторовна Крылова в прошлом, а нынче Лу-Танни, Страж порога сектора Див, доктор Лазарета на перекрестке миров, не сдается, но какой-то кусочек ее сердца навсегда закрашен черной краской… Дверь, которая уже не откроется…

Татьяна спала, по-детски свернувшись калачиком, словно желая стать маленькой и защищенной. Бим поворочался, устраиваясь в ногах, и затих. Шуня заполз к ней на плечо и повис там легким розовым помпоном.

Приглушенный свет вдруг стал агрессивным, словно белая ярость полыхнула из гигантского зрачка. Станция покачнулась. Но лишь на мгновение. Хозяйка спала и не могла видеть окружающие Лазарет звезды. Другие звезды.

* * *

Слепое пробуждение… Выплыли откуда-то из скомканного сна, где под тусклым фонарем ждала и не могла дождаться закутанная фигура, эти два слова. Слепое пробуждение: отсутствие мыслей, вялость восприятия, мерзкий привкус во рту, сухость в глазах. Да. Давно не случалось с ней такого печального события! Татьяна села, уткнув лицо в ладони. Где-то на далеком Крелосе, под тоннами свинцовых вод, покоится в подводном гроте тело Учителя. Вряд ли когда-нибудь она сможет навестить его там. Но так же неизмеримо далеко стылая земля, в которой похоронен Артем. Что ж, во всем есть свои плюсы и минусы. Ни из-под толщи вод, ни сквозь ветви старых кладбищенских лип не видно было бы тех холодных огней, что заполняют пустое пространство призрачного галактического небосвода вокруг Лазарета.

Татьяна Викторовна встала, плеснула в лицо пригоршню воды из бассейна, чтобы окончательно прогнать сонную одурь, и поспешила прочь из покоев Лу-Тана, чтобы кинуть взгляд на своих сиятельных друзей перед тем, как начать новый день. Но на пороге смотровой остановилась, недоуменно оглядываясь. Что-то было не так. Звезды сместились, одни заменили собой другие. И это ощущение, словно ступаешь по стеклу, словно смотришь в туман и ждешь, что оттуда явится что-то… Медленно, будто опасаясь слов, Татьяна приказала Управляющему Разуму сделать пол прозрачным. Переливчатое нежное сияние залило помещение…

Он плыл под ногами — прекрасный бело-голубой шар, укутанный пенными циклонами, светящийся мягко, словно жемчуг. Опешив, Татьяна села прямо на пол, прижав ладони к полу. На ее вопрос, безмолвным криком разнесшийся по станции, Э поспешил ответить коротко и емко: «Земля». После первого шока пришло осознание, что этого просто не может быть! Она спит и видит сон, не понятно только, хороший или дурной? Но пол был теплым и пружинил, мерзкий вкус во рту требовал немедленной дезинфекции, и еще жутко хотелось есть. Татьяна стиснула зубы, поднялась и заставила себя выйти из смотровой и не оглядываться, пока дверь не закроется. Сейчас она примет душ, пробежит пропущенные вчера круги по коридорам станции, позавтракает и вернется. Если планета все еще будет висеть под ногами — значит, Татьяна не сошла с ума.

Она так и сделала, ежесекундно ловя себя на том, что яростно желает оказаться в смотровой. Но лишь когда большая «утренняя» чашка чая была выпита, Бим накормлен и обласкан, а тамп явился, чтобы занять привычное место на ее запястье, Татьяна медленно, считая в уме шаги, двинулась по коридору к заветной двери. Пространство кривилось, насмехаясь. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. Да что это такое, в конце концов! Надо взять себя в руки. Сейчас двери откроются, и она увидит привычные соцветия созвездий, наползающую зеленоватую дымку космической пыли, близкий и знакомый перекресток миров.

Двери двинулись в стороны, выпуская плеснувший вкрадчивой волной голубой отсвет. Не заходя в смотровую, Татьяна привалилась плечом к стене, пытаясь успокоиться и сдержать бешеный ток крови в висках. Вчера больше всего на свете она желала оказаться на кладбище в годовщину гибели Артема. Тот день прошел. А ночь неведомыми ветрами занесла маленькую станцию в околопланетарное пространство Земли. Кто исполнил ее волю, которую она считала невыполнимой мечтой? Ответа не последовало. Как всегда, когда Э не желал отвечать — притворялся тупым. Первая сознательная мысль — кричать о помощи. Спешить в Центр управления и вызывать по всем каналам Лазаретов и Ассоциации тех, кто поможет, объяснит, вернет на круги своя. Вторая — а для чего я здесь? И отчего я бегу отсюда? Почему бегу, если желала этого сама? Ей надо было подумать…

Решительно оторвавшись от стены, Татьяна вошла в смотровую. Бим, следовавший за ней по пятам, удивленно затявкал, смешно семеня и утыкая нос в прозрачный пол, под которым плавало, подобно гигантской рыбе нечто, подозрительно похожее на надувной мяч. Глубоко в собачьей памяти заворочались смутные воспоминания — заросший травой двор, смешливые дети, играющие в яркий мячик, который подлетал высоко-высоко, к самым облакам, и неуклюжий щенок, путавшийся у всех под ногами и звавшийся Бимкой. Ощущение счастья сменилось тоской, острой, как осколок в груди. Заскулив, спаниель вспрыгнул на колени к хозяйке и улегся там, хотя и было неудобно, теплым боком чувствуя ее спокойное, надежное тепло. Татьяна задумчиво поцеловала его в лоб и застыла, уставившись вниз, туда, где голубая пригоршня держала забытые горькие и счастливые воспоминания. Тамп, растянувшись кляксой на полу, наблюдал за странным явлением, медленно обползая пространство смотровой.

Татьяна Викторовна смотрела в глаза чужим звездам и понимала, что где бы человек ни оказался, как бы ни прятался, ни пытался забыться — рано или поздно прошлое настигнет его. И может поглотить, навсегда укутав в слепом пробуждении давно истекшего времени.

Когда-то она думала, что время состоит исключительно из прошлого. Да так и было в ее той жизни. Настоящее забывалось с каждой минутой, ткалось серым однообразным полотном, в котором замирала весна, скучала осень, раздражала зима, а лето, которое ранее всегда ожидалось с радостью, лучше бы вообще не наступало. Жизнь раскололась на две неравные части межвременьем, в котором она пребывала. Возможно, настала пора стянуть оба берега, зашить прореху, решившись на отчаянный и безумный шаг. Пора посетить Землю… Как там было у классика: любовь к отеческим гробам? Татьяна спустила Бима с коленей и поспешила в Центр управления.

Спустя несколько часов дверь дока медленно ползла вверх. Татьяна, одетая в ту самую одежду, в которой прибыла на станцию, следила за переборкой с сильно бьющимся сердцем. Незаметная пластинка СЭТ на лбу придавала уверенности, что она не одна, но, увы — совсем маленькую. Она уже сообщила Э, что ему придется рассчитать курс до планеты и взять на себя управление кораблем. Однако полностью полагаться Татьяна Викторовна привыкла только на себя, поэтому поспешно «впитала» общий курс управления МОД, отчего голова слегка побаливала, а сознание выдавало загадочные сентенции, типа «биолокационных метрик континуума» или «уровня падения герметичности до трех Дэ». Бима и Шуню она, скрепя сердце, решила не брать. Кто знает, чем закончится ее первый самостоятельный полет и, уж тем более, первое приЗемление?

Знакомый голос раздался, когда она собралась переступить порог и войти в док.

— Я знал, что когда-нибудь этот момент наступит, Танни! — разнеслось по коридорам станции, и боль потери вновь разбудила сердце, войдя в него стальной иглой. — Рано или поздно — вы захотели бы вернуться на Землю. Я не увижу, почему вы захотели это сделать. Но раз курс проложен при вашем участии и ведет на вашу родную планету — значит пришло время мне ненадолго вернуться оттуда, где я нахожусь, и дать пару советов.

Татьяна слушала хрипловатый голос Учителя, похолодевшими руками комкая комбинезон на груди, но не замечала этого. Она понимала, что звучавшее — не более чем программа, активированная прокладкой курса на Землю — Лу-Тан только что признался в этом. Но ощущение его присутствия где-то внутри станции вновь стало таким сильным, что перекрыло боль и тоску по нему. Он не покидал Татьяну даже после смерти — старый доктор, любимый «морж». Он заботился о ней и наставлял, как когда-то.

— Вернитесь в мои покои, — продолжал голос Лу-Тана. — В том, что вы называли уморительным словом «тумбочка», лежат все ваши документы, а также денежные знаки — вашей страны и еще нескольких, самых крупных. На ваше имя открыты счета в некоторых надежных земных банках, там тоже есть средства, которые могут пригодиться. Я надеюсь…, - Лу-Тан помолчал, словно подыскивая слова, — что причина, по которой вы возвращаетесь, не задержит вас внизу надолго. Станция будет скучать без вас, Танни!

Его голос затих, рассыпая щедрым эхом ранящие осколки последней фразы. У Татьяны перехватило дыхание. Именно эти слова он сказал ей, прощаясь навсегда. Она побежала в его сектор и, действительно, в нижнем отделе «тумбочки», куда никогда не заглядывала, обнаружила контейнер с документами и толстые пачки денег, запакованные в специальные пакеты. Поколебавшись, сунула паспорт в карман джинсов, рассовала по карманам куртки рубли и доллары, и поспешила в док.

МОД просыпался, когда она вошла. Люк был дружески открыт, мерцая по краям тем же рубиновым свечением, что и кресты на боках. Татьяне же отверстие показалось раззявленной пастью, готовой поглотить новичка, чтобы исторгнуть из глубин где-нибудь в далеком космосе. Перед первой своей операции на открытом мозге она так не мандражировала, как сейчас!

Было тихо. Пса по ее указанию Э запер временно на кухне, а тампа — по всей видимости там, где обнаружил. Маленькое существо уже давно полностью освоилось на станции и иногда пропадало на несколько часов, посещая такие места, о которых Татьяна даже не догадывалась. Впрочем, она была уверена в том, что Управляющий Разум бдит и не даст что-либо испортить озорному тампу, который «совал любопытной нос» буквально везде не из вредности, а исключительно из природного любопытства.

Покидая станцию, Татьяна всегда оглядывалась неосознанно. И сейчас, посмотрев в мягко укутанное свечением пространство бесконечных коридоров, поймала себя на мысли, что прощальный взгляд в недра станции становится традицией. Она тихонько улыбнулась, хотя внутри нарастал панический ком, и шагнула внутрь МОД.

Кресло первого пилота уже ждало ее. Основная тач-панель переливалась огнями, словно ободряюще подмигивала. Но сенсоры управления и универсум были темны — Э проложил маршрут и приступил, через СЭТ, к управлению кораблем. Татьяна отслеживала его манипуляции, сверяясь с изученными в обучающей программе. Она бы записывала, ей-богу, если бы было чем. Впрочем, последовательность операций отныне была намертво запечатлена в сознании. Единственное, чего не хватало — двигательной памяти, мышечных инстинктов, уверенных движений пальцев по тач-панелям, ладони в прохладных объятиях универсума. И снова Татьяна ощутила укол сожаления оттого, что боится погрузить руку в это чудо инопланетной техники.

Двинулась внутренняя переборка шлюзовой дока, за ней, с некоторым отставанием — внешняя. Корабль мягко поднялся и тронулся с места, величественно проплыл по короткому коридору и, выйдя в открытый космос, взял курс на планету, будто нарисованную яркими красками на черном холсте. Татьяна приникла к обзорным экранам.

«На станции включен режим мимикрии, — предупредил беззвучный голос Управляющего Разума, — как только МОД выйдет из защитного поля — визуального контакта с Лазаретом не будет. Прошу быть к этому готовой!»

Татьяна хмыкнула. Просит он!

Но паника только усугубилась, когда станция, приветливо взблескивающая мозаикой звездных батарей на крыльях, неожиданно пропала из обозримого пространства, словно ее никогда не было. Космос показался чужим и враждебным, как в первый полет с Лу-Таном, а увеличивающаяся с каждой минутой планета — невыразимо прекрасной, но холодной и негостеприимной. Татьяна ухватилась за последнюю мысль с удивлением. Надо же — негостеприимной! Спустя всего полтора года она ощущает себя гостем в мире, в котором прожита большая часть жизни? Наверное, так и есть. Мир, ставший родным, остался позади, скрытый загадочным режимом мимикрии, а снизу наплывала, закрывая горизонт, голубая вогнутая чаша, полная слез.

Ремни безопасности мягко притянули Татьяну Викторовну к креслу. От пришедшей мысли ее затрясло.

— Э, — в панике воскликнула она, — а где мы приземлимся? Надо подальше от людей! Ты в курсе?

Картина МОД, приземляющегося где-нибудь на окружном шоссе и становящегося виновником многочасовой пробки, ясно предстала перед глазами, вызвав нервный хохот.

Сжалившись, Управляющий Разум убрал голографическое изображение звездной карты, поместив вместо него картинку пригорода, явно украденную у какого-то спутника. Камера наплывала на город, вырастали дома, но камера, не останавливаясь, летела дальше — в сторону поста ДПС, за него, вдоль шоссе, свернула в лес, где находилась небольшая поляна, глухо окруженная со всех сторон кустарником и деревьями. От нее идти до шоссе минут тридцать по метрике Земли — прикинула Татьяна. Через СЭТ Управляющий Разум удержит ее на курсе, чтобы не заплутала в лесу.

Затаив дыхание, она наблюдала воочию, как внизу поля раскидывают заснеженные крылья, лес темнеет далеко уходящим чернильным пятном, вдали вырастают дома, а по шоссе, вдоль которого бесшумно летел МОД, скрытый режимом мимикрии, ползут маленькие смешные автомобильчики. Спустя несколько минут корабль совершил вертикальное приземление на означенной поляне, даже не задев ветви деревьев. Судя по ворвавшемуся внутрь стылому земному воздуху, пахнущему сырым деревом, мокрой, засыпающей землей и прелыми листьями, люк отрылся.

Татьяна Викторовна покусала губы, не находя в себе сил подняться. Потом буквально вытолкнула себя из кресла, опершись мокрыми ладонями на подлокотники, и выйдя из МОД, остановилась на краю люка. Было прохладно — около нуля по Цельсию, в лесу ворковали бесконечные сквозняки, которые на открытом пространстве грозили превратиться в промозглый осенний ветер.

Татьяна застегнула куртку, затянула резинки капюшона потуже и ступила на мокрый ковер из еще зеленой травы и гниющих листьев. Снега было немного — видимо, не случалось в этот последний месяц осени сильных снегопадов и морозов, как тогда, когда погиб Артем.

Через полчаса она голосовала на шоссе, стараясь не думать про маньяков. Через час сорок, запрокинув голову, стояла у ажурных ворот кладбища и смотрела в быстро темнеющее серое небо.

У входа никого не было. Калики перехожие разбежались кто куда от холодного ветра и снежной крупы, посыпавшейся час назад из прохудившегося облака. Цветочные палатки были закрыты, на фанерных ящиках поскрипывали облезлые замки, скрывающие неправдоподобную восковую яркость могильных букетов.

Тихой тенью, спрятавшей руки в карманы, она проскользнула в ворота и повернула направо. В аллею номер четыре.

Многие памятники казались давно заброшенными. Куски штукатурки валялись среди заросших сорняками участков, истершиеся портреты смотрели вслед безглазо, словно провожали слепыми бельмами из-под насупленных кустов. Вот и могила номер четыреста сорок шесть. По сравнению с другими было видно, что памятник новый — всего-то около пяти лет прошло. Но пыль покрывала его ровным слоем, отчего овал фотографии казался не белым, а серым. Серое на сером. Любимое лицо — чужое, не похожее. Разве только улыбкой…

Татьяна опустилась на колени прямо в грязь рядом с могилой и, плача, провела ладонью по фотографии. Где-то глубоко в сознании зазвучал и окреп тоскующий голос, умевший петь без слов, но так, что душа понимала. Первая певунья Влажного легиона тянула бесконечную прощальную песню, которую могло услышать любое из существ — ушедших по звездной дороге или оставшихся провожать:

Спустя долгое время Татьяна ощутила, что совсем заледенела на промерзшей земле, и это привело ее в чувство. Она поднялась, даже не пытаясь отряхнуть промокшие, грязные брюки. За соседним памятником позаимствовала тряпку и веник, протерла черную глыбу от пыли, собрала старые листья и сломанные ветки, поотрывала головы сорнякам. Наклонившись, коснулась губами холодного лица Артема на фотографии. И поспешила прочь, не оглядываясь, туда, где под дверью виднелась полоска света, а на фоне уже совсем темного неба не блестели кресты.

В храме было тепло и сумрачно. Горели одинокие свечи, да пара лампадок у алтаря. За стойкой у входа возилась опрятная старушка, у которой Татьяна купила свечку и вышла в центр помещения, оглядываясь. Она редко бывала в церкви и правил не знала. Нерешительно оглянулась, но бабулька куда-то подевалась. Татьяна подошла к алтарю, зажгла свечу от другой и собиралась было поставить, как из-за спины раздался мягкий голос.

— Вы, матушка, свечку-то за упокой ставите?

Она обернулась. Молодой поп мягко улыбался, глядя на нее. У него было гладкое лицо, улыбчивые глаза и жидкая, смешная бороденка.

Татьяна молча кивнула.

— Не сюда надо ставить, — серьезно сказал поп, — вон туда, к Спасителю надо. А сюда за здравие ставят. Навестили его?

Она вздрогнула.

— Кого? — спросила машинально, и горящая свеча задрожала в руке.

Священник улыбнулся. Неожиданно протянул ей упаковку бумажных платков.

— Вытрите лицо, матушка. Оно у вас в слезах. Негоже так скорбеть по ушедшим. Помнить надо, а не скорбеть.

Татьяна, не отвечая, пошла в указанный угол, поставила свечу и посмотрела на попа. Тот подошел, внимательно наблюдая.

— Креститься умеете? — спросил безо всякой насмешки.

Она кивнула, неуклюже перекрестилась. И вдруг, решившись, развернулась к нему.

— У меня к вам просьба…

— Слушаю.

— Я уезжаю. Далеко. И не знаю, вернусь ли. Не хочу, чтобы могила заброшенной стояла. Вот, — она порылась в карманах и вытащила пачки с деньгами, — я пожертвую храму. Может быть, найдется кто-нибудь, кто возьмется ухаживать?

Священник поморщился.

— Спрячьте, — приказал сурово, и она увидела воочию, каким он станет через много лет, в одинокой монастырской келье, перейдя в черное духовенство и приняв схиму. — Какая могила?

— Четыреста сорок шестая.

Несколько долгих минут он смотрел на нее, и понимание истаивало во взгляде, сменяясь сначала недоумением, а потом… откровением. Что такого он увидел в ее глазах — отражение близко виденных звезд или эманации тайн вселенной, которым она стала свидетелем? Но неожиданно он широко перекрестил ее, кивнул, говоря:

— Присмотрим, обещаю.

И резко развернувшись, ушел прочь, оставив Татьяну одну. Ошеломленная, она подождала — вдруг вернется, и тоже пошла к выходу. У стойки задержалась. Ссыпала пачки с деньгами на конторку, оглянулась — ее свеча горела ровно и ярко и, казалось, будет гореть всегда.

Она вышла в стылый ноябрьский вечер и глубоко вдохнула воздух, пахнущий мокрым снегом. Вокруг падали неправдоподобно большие хлопья. Осыпались белые цветы зимы… Но больше она их не боялась.

* * *

МОД терпеливо ждал Хозяйку. Это Татьяна знала точно — пластинка СЭТ придавала уверенности и наполняла сознание ощущением близкого присутствия Управляющего Разума. А там, где был он, был и Лазарет.

То ли поэтому, то ли потому, что продрогла и проголодалась, Татьяна Викторовна не спешила возвращаться к кораблю. Засунув озябшие руки в карманы, она медленно шла по улицам, расцвеченным огнями магазинов, рекламных щитов и уличных фонарей. Ничего не изменилось на Земле за время, прошедшее с момента ее отбытия. Разве только поменялись названия фильмов на кинотеатрах.

Витрина кофейни мягкой оранжевой подсветкой поманила в тепло. Цвет чем-то напомнил Татьяне цвет питательной плазмы сатианетов или диканкоро — как она назвала напиток для себя. Поколебавшись мгновение, нырнула внутрь. Молоденькая официантка недоуменно оглядела ее осунувшееся лицо, измазанную в грязи одежду, улыбнулась дежурным оскалом.

— Извините, все столики заняты.

Татьяна вытащила из последней оставленной пачки купюру, не глядя, сунула в руку девушке. И сама себе удивилась. Идя за официанткой в самый дальний угол и располагаясь за столиком, с которого моментально исчезла табличка «Reserved», она искренне недоумевала. Раньше развернулась бы и пошла искать другое место. Нынче… Лукавый голос шепнул из теплого далёка воспоминаний: «Сама!».

Она заказала салат, сэндвич и большущую чашку кофе… А потом еще одну. Впервые отправляясь с Лу-Таном на станцию, брала только чай — черный и зеленый. А вот кофе не догадалась, ибо пила его редко, предпочитая крепкий сладкий чифирь из цейлонской заварки любым стимулирующим средствам. Теперь же, пользуясь случаем, заказала любезной девушке пакетик зерен с собой. И внутренне содрогаясь, представила, какими будут первые опытные образцы, которые Э выдаст ей из синтезака, приняв за основу натуральный кофе.

Вместе с ощущением сытости навалилась сонная одурь. Укутала ватным одеялом, приглушив звуки. Все-таки, Татьяна Викторовна устала за последнее время. Устала и перенервничала. Откинувшись на спинку кресла и подперев подбородок рукой, она вяло наблюдала за людьми. Место досталось в «курящем» зале, над столиками плавали голубоватые дымки, в горле уже першило, как вдруг от одной мысли слетела вся дрема. Татьяна, курившая с института и даже не помышлявшая о том, чтобы бросить, забыла о сигаретах, едва ступив на порог Лазарета. Господи, она даже не вспомнила о том, что когда-то без сигареты не начинала и не заканчивала день! Сейчас запах чужого дыма не был ей неприятен, но желания закурить не вызывал. Ох, и хитер был старый крелл! Ох, и не прост!

— Простите, — раздался спокойный голос. — Мне очень неудобно вам мешать, но если я не выпью кофе, упаду от усталости! А свободных мест больше нет. Вы позволите?

Она изумленно подняла глаза. Около столика стоял высокий мужчина, смотрел доброжелательно, но без улыбки. Татьяна сразу отметила его внимательные, очень темные глаза.

— Садитесь, — осторожно ответила она и машинально отодвинула подставку с салфетками. — Пожалуйста.

Он стянул узкую черную куртку, закинул на спинку стула и сел боком к столу, чтобы не задевать Татьяну длинными ногами. Она смотрела на него во все глаза. Незнакомец был как-то не по-здешнему смугл и уверен в себе, его движения — отточены и четки. Татьяна Викторовна, как нейрохирург, всегда отмечала координацию встреченных людей.

Он, наконец, улыбнулся, демонстрируя идеальные зубы. Ей невольно захотелось улыбнуться в ответ.

— Еще раз простите! — сказал он. — Обычно я не прерываю чужое уединение. Обстоятельства…

Она кивнула.

— Долгая дорога?

Он легким взмахом подозвал официантку. Улыбаясь, посмотрел на Татьяну, кивнул, безмолвно отвечая на вопрос, и уткнулся в принесенное меню. Татьяна подумала и попросила третью чашку кофе. Заветные зерна, упакованные в фирменный пакет заведения, уже стояли на столике, согревая душу.

Незнакомец заказал большую тарелку салата, чесночные гренки и чайничек с зеленым чаем. Отчего-то Татьяна Викторовна решила, что он иностранец, хотя говорил мужчина совершенно без акцента. Обхватив тонкими пальцами массивную чашку, она искоса наблюдала за соседом по столу. Беспокоили его темные, почти черные глаза. Казались бездонными, но не пугали, а, наоборот — в глубине теплился ласковый отсвет, от которого хотелось довериться этому человеку безоговорочно. У него были правильные черты лица — прямой нос, узкие губы, четко очерченный подбородок. Светло-русые волосы были небрежно взлохмачены и, наконец, Татьяна поняла, в чем странность. При таких темных глазах и смуглой коже волосы тоже должны были быть темными. Неужели краска для волос? Нет, не похоже…

— Гадаете, кто я и откуда? — вдруг спросил мужчина, поднимая смеющиеся глаза.

Татьяна покраснела и стукнула чашкой об стол, расплескав кофе.

Одним движением руки незнакомец вытащил пачку салфеток, молниеносно махнул ими, словно фокусник, предотвратив кофейный водопад со стола на Татьянины колени.

— Поймал вас? — спросил он, аккуратно промокая следующей горстью салфеток участок столешницы под чашкой. — Ну, признайтесь!

Засмеявшись, она кивнула.

— Признаюсь. Загар у вас не здешний.

Он коротко глянул на нее и скинул мокрые салфетки на поднос материализовавшейся рядом официантке.

— Принесите еще одну чашку кофе, пожалуйста, — попросил он, — за мой счет.

— Не надо! — воскликнула Татьяна.

— Надо, — серьезно заметил незнакомец. — Я виноват в этом маленьком… происшествии. Мне и расплачиваться. Меня зовут Ричи, а вас?

— Тан… Татьяна. Ричи — это Ричард?

— Можно сказать и так, — снова улыбнулся он.

Улыбался он заразительно: просто и свободно, как человек, который смеется не только тогда, когда ему весело, но с улыбкой идет по жизни, принимая ее такой, какая она есть, и не ощущая бытие тяжестью на своих плечах.

— Прилетел на деловую встречу, — пояснил Ричи, отвечая на ее ожидающий взгляд. — Не спал в самолете — боюсь их до ужаса. Потом были переговоры, а потом… наступил вечер. Сегодня пятница — все места во всех кафешках заняты. Было только рядом с вами!

Татьяна напряглась. Не любила мужчин, заигрывающих с дамами в кофейнях по вечерам в пятницу, да и в другие дни недели. Но он смотрел открыто и, кажется, просто сказал то, что сказал. Безо всякой задней мысли.

— Я тоже боялась летать… раньше, — призналась Татьяна. — А теперь вот мечтаю сама научиться управлять… — она вовремя прикусила язык.

Надо быть очень осторожной! Никогда не следила за своими словами — незачем было. Так и в неприятности можно попасть. Она представила, что этот заграничный красавец станет смотреть на нее, как на умалишенную, и ей стало грустно.

— Безумное желание! — кивнул Ричи, словно подтверждая ее мысли. — Но вполне выполнимое. Думаю, человеку все по плечу!

Татьяна удивленно посмотрела на него. Подошедшая официантка поставила перед ней кофе с густой пенкой, и она поспешила уткнуться в чашку.

— У меня друг — пилот, — продолжал собеседник, не замечая ее смущения. — Он рассказывал, что самое главное для управления кораблем — это ощутить его частью себя. У них это называется «встать на крыло». Вот скажите мне — чем вы пользуетесь в обыденной жизни, не задумываясь, как собственной конечностью? Телефоном?

Татьяна помотала головой, сделала большой глоток и посмотрела в его глаза-омуты.

— Будете смеяться. Но с телефоном я не дружу. Да и с техникой вообще.

— Тогда с чем? — продолжал допытываться он. — Чем вы пользуетесь буквально на уровне рефлексов.

— Скальпелем, — робко улыбнулась Татьяна. — Я — хирург.

— Мое уважение! — совершенно серьезно заявил Ричи. — При нынешнем уровне медицины спасать жизни — дорогого стоит!

— Чем вам не угодил нынешний уровень? — удивилась Татьяна. — Наверное, корректно сравнивать с тем, что было, а не с тем, что будет когда-то?

Ричи махнул чашкой.

— Вы правы, конечно, — признался он. — Спорить не будем. Но мы говорили об умении управлять летательными аппаратами, так? Представьте, что вы — пилот воздушного корабля. Вы ощущаете его затаенную дрожь на взлете и стремление к земле — при посадке, вы любуетесь облаками, а его крылья, мощь и скорость становятся вашими. Вы управляете, не задумываясь, не потому, что хорошо выучились летному искусству, а рефлекторно, словно уже родились такой — склонной к полету и высоким скоростям. Младенцы плавают инстинктивно — вы же знаете?

Татьяна, завороженная его словами, кивнула.

— Один рефлекс заставляет их задерживать дыхание под водой, другие — совершать поступательные «лягушачьи» движения с целью подняться на поверхность. Представьте, что подобный, но совершенно новый рефлекс вдруг появляется у homo sapiens на одном из витков эволюции и далее закрепляется в популяции, как врожденный — рефлекс взаимодействия с техническими аспектами цивилизации. Первые его проявления уже заметны, в основном, среди профессионалов в технических областях науки и промышленности. Однако социологические исследования среди детей младшего и среднего школьного возраста показывают, что уже сейчас скорость усвоения и воспроизведения информации у них сравнивается со скоростью передачи информации в некоторых технологических сетях. Рано или поздно показатели скорости будут заменены другими — физического быстродействия, ментального взаимоконтакта с действительностью…

Татьяна слушала, открыв рот. Кофе остыл, и она машинально мешала ложкой давно осевшую пену. Заиграла переливчатая мелодия. Ричи замолчал и пружинисто поднялся.

— Ох, простите меня, Танни! Я заболтался. А мне пора. Рад был с вами познакомиться. Будете уходить — не забудьте свой кофе!

Он быстро накинул куртку и пошел к выходу.

— Стойте! — воскликнула она так громко, что сидевшие рядом люди обернулись. — Кто вы?

— Я — писатель. Фантаст! — донеслось почти от самой двери, и высокую фигуру скрыла уличная темнота.

Татьяна глотком допила остывший кофе и вдруг увидела несколько крупных купюр на столе. Похоже, он расплатился за обоих. И когда успел? Она схватила часть денег и бросилась за ним. Выскочила на крыльцо, оглядываясь. Ни следа высокого незнакомца не было на улицах, заполненных отдыхающими после рабочей недели людьми. И, конечно, она забыла свой кофе!

Татьяна Викторовна грустно вернулась на место, поблагодарила шокированную ее поведением и огромными чаевыми девушку, прихватила заветный пакетик и поспешила прочь. Но выйдя, остановилась посреди тротуара, как вкопанная, не замечая толкающих ее людей, прижав пакет с кофе к груди. Ей послышалось? Или он действительно назвал ее Танни?

Совсем стемнело. В старом парке, куда она забрела, было тихо — ветер хрипло завывал где-то за оградой. А здесь, в кольце раскидистых лип, в отражениях фонарей, танцующих на мокром асфальте, кажется, было даже теплее, чем за коваными воротами.

Татьяна влезла на скамейку и уселась на спинку. Однажды они сидели так вдвоем с Артемом, целуясь до умопомрачения, и свалились. После дружно прижимали пятаки к огромным шишкам на затылках и охали, неудачно повернувшись.

«Вот ведь какая штука получается, — размышляла она, — теряя человека думаешь, что самое главное в твой жизни то, что ты его потерял. Ан, нет! Оказывается, самое главное в жизни то, что он был в ней!».

Пакет из коричневой шуршащей бумаги, который она поднесла к лицу, пах так терпко, что сердце защемило. Насыщенный, пьянящий аромат казался чужим в городском воздухе. Наверное, час был уже поздний — даже собачников с питомцами видно не было. Только стремился в светлое будущее вечно молодой герой славного прошлого, на круглой площади, под караулом деревьев поднимая руки к небесам. К небесам… Татьяна прикусила губу. Не держала Земля, не просила остаться. Даже желания зайти в свою квартиру, законсервированную Лу-Таном до срока, который возможно никогда не наступит — не возникло. А вот небо, темное, низкое — звало, словно пело сердце и отзывалось тоскующей болью на быстрый полет рваных осенних облаков. Туда, за серую пелену, что, как морок, скрывала ее жизнь. Туда, где жемчужины вселенной ждут в мерцающих раковинах еще никем не разгаданных тайн… Ощутить дрожь МОД под своими пальцами, порвать струну притяжения, вырваться из душных объятий планеты в бесконечный холод, когда-то пугающий, а нынче…

Славный герой вдруг шевельнулся на своем постаменте. Татьяна вздрогнула и чуть не свалилась со скамейки. Нет, не показалось. Черные росчерки деревьев исказились — едва заметно очерчивая кривизну в пространстве. Сердце радостно забилось. Она спрыгнула и побежала к площади. Лишь у самой границы асфальтового круга придержала шаг и огляделась по сторонам — не зря читала в детстве книги о разведчиках!

Тонко присыпанная снегом центральная клумба дымилась, словно ветер дул целенаправленно на нее, поднимая поземку. Изображение на мгновенье сдвинулось — ровно на столько, чтобы Татьяна поняла, куда идти, так как успела увидеть открытый люк МОД. Сердце ее ликовало! Э услышал зов. Корабль прилетел за ней. Ее корабль! Она сделала шаг и пропала. Словно ее никогда и не было в этом парке, в этом городе. На этой планете.

* * *

МОД легко вырвался из атмосферного плена. Татьяна смотрела на удаляющуюся Землю без сожаления. Она наслаждалась каждым мгновением собственной жизни, и казалось ей, что дрожь корабля, преодолевающего зоны турбуленции и оковы притяжения, становится дрожью ее сердца. Татьяна Викторовна открыла пакетик с кофе — густой запах поплыл в стерильном пространстве пилотной кабины. Темная поверхность универсума тоже была цвета кофе — давно остывшего. Ей до безумия захотелось ее оживить. Она помнила, как переливалась ткань универсума, когда кораблем управляли Ларрил или Мирелл, помнила приятные, на холодный шелк похожие, прикосновения вещества. Повинуясь ментальному приказу, корабль завис в экзосфере. Татьяна подвинула кресло к пульту управления, покусала губы и решительно положила ладонь с растопыренными пальцами на панель универсума.

— Э, — позвала она, — буди универсум. Переводи управление на ручное. Параллельно осуществляй контроль операций и мониторинг окружающего пространства. В общем, подстрахуй меня!

Ткань универсума под ладонью потеплела, переставая быть похожей на стекло. Еще немного, и рука провалилась в него целиком. От напряжения заболели пальцы. Теорию Татьяна помнила — программа обучения навсегда впечатала ее в сознание. Но на деле «легкие движения пальцев» оказались непросты. Моторика для управления МОД требовалась примерно такая, какой владели музыканты-профессионалы — пианисты, скрипачи. Мелкие четкие движения, повторяющиеся с большой быстротой. А вот сила для управления универсумом не требовалась вовсе. Он чутко реагировал на каждое прикосновение и не нуждался в том, чтобы его «тыкали». Татьяна это понимала, но пока ничего не могла с собой поделать — «мелкие четкие движения» удавались только при тотальном контроле над кистью руки. А тотальный контроль при ее степени мастерства подразумевал мышечное напряжение.

Она вспомнила объяснения Ларрила, хоть в них не нуждалась. Но тембр его голоса всегда был ей приятен, а от воспоминаний о улыбке на сердце становилось теплее.

«У вас, как и у меня — пять пальцев, — объяснял ей когда-то проангел. — Кстати, у веганцев, если вы успели заметить, их тоже пять. Но прибор можно настроить под любой тип конечности. При данной настройке: большой палец — мощность двигателя; указательный и безымянный — маневрирование; средний — ускорение, торможение. Мизинец — вспомогательные системы — связь, сканирование пространства».

Сначала Татьяне казалось удивительным, как могли веганцы, с руками, больше похожими на ковши экскаваторов, изобрести систему управления, требующую такой точности движений. Но, пройдя курс обучения, она узнала, что сила взаимодействия с универсумом может быть отрегулирована в зависимости от типа кисти пилота. У капитана МОД Лазарета, старого крелла Лу-Тана, были очень чуткие пальцы. Теперь Э перенастроил универсум с шестипалого управления на пятипалое, но опцию чувствительности ткани не менял, сочтя, что существующая Татьяне вполне подойдет. Итак. Большой палец по плоскости вниз — и корабль застывает у старта, словно зверь перед прыжком. Чуть вверх — плавное движение. Средний палец движется в ткани вперед. Ускорение вдавливает Татьяну в кресло. Ух, ты! А если добавить мощности двигателя? МОД рванул вдоль границы экзосферы, передвигаясь «прыжками» — ровно пока не получалось. Надо было совместить и отработать движение двух пальцев. А ведь всего их пять!

От усилий Татьяна Викторовна взмокла. Прибавить управление маневрированием казалось совершенно невозможным, но она рискнула. Указательный пошел влево, и корабль некрасиво, но послушно, вошел в поворот. Слоны, танцующие в посудной лавке, наверняка выглядели изящнее! Представив картину, она засмеялась и «вдавила педаль в пол». МОД дернулся. Дымка рассеянной газовой мантии планеты понеслась с бешеной скоростью. Но ветер не свистел в ушах, не выбивал слезы и не холодил горло и грудь, а боковые обзорные экраны были темны, ведь Земля мерцала внизу. Казалось, откуда бы взяться ощущению скорости внутри надежной, как танковая башня, кабины? Но вот, поди ж ты — сердце забилось, как сумасшедшее, губы моментально пересохли. То ли паника, то ли страх, а то ли… удовольствие? Она даже глаза закрыла — на пару секунд, чтобы острее ощутить это чувство. Душа текла в пространстве, не растворяясь в нем, держалась вектора движения; под ребристым брюхом корабля исчезали километры, сжигаемые скоростью — а могли бы исчезать парсеки! Вселенная лежала перед ней неторным путем, который она готова была осилить, не покоряя, пройти, принимая с равной радостью сердца и потери, и приобретения. Ведь цель пути — только сам путь, и другой не существует. Сдержанная мощь двигателя, прохлада универсума, постоянный образ станции в сознании, дающий силы жить дальше — вот они, вехи!

— Разворот, — тихо приказала она себе и дернула безымянным вправо.

Резко. Слишком резко. На скорости МОД завертелся волчком, но Э не дремал — перехватил управление, стабилизировал повороты, замедлил, не давая кораблю закувыркаться сумасшедшей обезьяной. Уф! Татьяна открыла глаза и откинулась на спинку кресла. МОД поменял положение в пространстве, и теперь планета висела прямо перед обзорными экранами. Над Европой собирался очередной циклон, закручивал сам себя в тугой жгут, раскидывал молочную сеть облаков, переполненных снежным порохом. Они с Артемом никогда не были в Европе. На море пару раз ездили за границу, а вот на музейные европейские туры не довелось. Татьяна задумчиво поболтала ладонью в универсуме. Корабль, отвечая на движение, совершил серию смешных прыжков. Видели бы ее усилия знакомые проангелы-пилоты, умерли бы от хохота, не иначе!

Она устала. Но скорость еще кипела в крови, голосила и звала забытым ощущением щенячьего восторга. И она вновь послала корабль вперед. Мелькнула мысль попробовать управление сканером и связью, и, следом за ней — о так и не полученном от Ларрила ответе на вопрос о вооружении МОД. Уже почти получалось увеличивать скорость плавно, а не рывками. Жаль, что двигатель работал бесшумно — звук помог бы ей дозировать собственные усилия в управлении. Повинуясь тактильным приказам, корабль совершил широкий разворот вправо, затем влево. Она пока не стремилась менять высоту полета или векторы движения — МОД несся в одной плоскости, параллельно поверхности планеты, и в этой же плоскости совершал маневрирование. Ощущение присутствия Э, будто стоящего за спиной с панелью дубль-управления в несуществующих руках, было сильным и приятным. Ей всегда хотелось иметь старшего брата — заботливого и умного, строгого и ласкового. Она улыбнулась — интересно, что бы мог подумать об этой ее фантазии Управляющий Разум? И вновь ввела МОД в резкий поворот, то ли наслаждаясь чехардой Земля — космос — Земля в обзорных экранах, то ли проверяя бдительность Э. В общем, повела себя, как вредная младшая сестричка. Э среагировал мгновенно. Корабль завис вертикально поверхности планеты, ремни безопасности изменили положения, удерживая крепче прежнего. Татьяна плавно тронула корабль с места. Несколько раз она повторила маневр на скорости, добиваясь того, чтобы МОД при вхождении в узкую дугу не терял направления. И если повторы по широкой траектории ей уже удавались, то резкий разворот корпусом или разворот в воображаемо узком пространстве пока не очень. Возможно, причина крылась в том, что у Татьяны, как и у большинства представительниц прекрасного пола земной расы, были проблемы с пространственным восприятием и воображением. Лу-Тан пытался исправить положение, мучая ее какими-то тестами и исследованиями. Правда, он делал это не ради Татьяны Викторовны, а ради себя самого. В его любимую пространственно-логическую игру, весьма распространенную в галактике под названием ннанэк, можно было играть и в одиночестве, и нескольким участникам. Игра заключалась в передвижении в трех плоскостях четырех видов ракушек. Правила не давались Татьяне никак, хотя она не оставляла надежду, когда-нибудь научиться выстраивать структуры такие же изящные и логически завершенные, как «морж». Но однажды она зашла к Лу-Тану, играющему, лежа на своей подстилке, которая напоминала большой лист, и увидела, что напротив башенки ннанэка висит голографическое изображение. Лу-Тан тогда спросил ее со своим характерным прищуром:

— Что вы видите, Танни?

— О, господи! — она всплеснула руками. — Это же зеркальное изображение! Вы смотрите на него, когда играете?

Крелл покивал.

— Да. Немного усложняет игру. Хотите попробовать?

Татьяна сослалась на занятость и испуганно ретировалась доучивать репродуктивные органы юмбаи, которые приводили ее в совершеннейший восторг. И с тех пор оставила всякие попытки научиться играть.

Движение МОД в пространстве завораживало. Жаль, что не было возможности врубить музыку. Нестись, сломя голову, по шоссе или по жизни, под рев динамиков — это так по-человечески! Хотя, почему не было возможности? Корабль резко остановился. Татьяна, прикрыв веки и сосредоточившись, подвигала мизинцем, приноравливаясь к ощущению внутренней шкалы управления вспомогательными системами. МОД развернул радары ближней связи, словно уши поднял. Подключение к одному из спутников сделало возможным услышать земной эфир — помехи, голоса, перекрикивающие друг друга, обрывки музыки. Неожиданно Э прервал ее бессистемный поиск на радиоволнах, и кабину страдающим криком заполнила Dies irae Реквиема. Татьяна прислушалась, и корабль рванул вкруг планеты под звуки великой музыки. Странные мысли теснились за обзорными экранами, призраками заглядывали внутрь. Был бы под рукой лист бумаги, попыталась бы записать их, понимая, что через такое человеческое сознание проходит лишь раз…

«Тебе никогда не достичь насыщенной информативности Гессе, — шептал кто-то в пустоте, — каждое слово которого сочиться мудростью, как гноем. И хотя сам Мастер не считал себя мудрым, но мудрость настолько обширна и тяжела, что сотни книг можно написать по одной только его строке. И уж никогда — затейливой наркотической вязи строк Маркеса, из мира которого выходишь, как из сна. И — видишь там — как рядом спит Дали? Так чего же ты хочешь? Уж если не суждено стать ими — стать как они? Вы можете появиться на этот свет взрослыми, а можете навсегда остаться детьми. Отстраненными наблюдателями, и тогда ясно слышен будет разлад в мелодии вашей жизни. И „все-не-то-и-все-не-так“ останется на холодеющих губах не ворчливым замечанием брюзги, а той самой вселенской мудростью, которой добиваешься всю жизнь. Или добрыми и жестокими детьми с вопросом „А почему?“, которому рано или поздно дано застыть вечным. Той мудростью, которую ты так искала. Так почему же не находила раньше? Неужели чувствовала, к чему она приведет тебя? Неужели знала, что пройти путь можно, только чувствуя его? Обладая всеми для того свойствами, ты бесцельно прожигала мгновенья, сдувала пепел дней, сединой оседающий на волосах, а все вокруг убеждали тебя, что это и есть настоящее, что только ради этого и стоит жить! Почему бы и нет? Течение стабильного бытия напоминает вселенную, там тоже рождаются сверхновые и затягивают в пучину бытового отчаяния черные дыры. Эта вселенная велика и спокойна, и чтобы не случалось, она благополучна и скучна. Ты избегаешь боли понимания и потому уходишь во внешний план, становишься частью видеоряда бытия, напитываешься тем, что называется „страсти кипят“. О, это не страсти по Матфею! Это ужасные, болезненные и яростные страстишки, которые осаждают ежеминутно, мешают сну, превращая его в прерывисто-утомительную смерть с глупыми видениями, отвлекают от разговора с собой, ибо вылезая на первый план, полностью закрывают собеседника, покусывают, словно назойливые мухи, именно в те моменты, когда ты пытаешься, наконец, остаться наедине с собой, чтобы тот, внутренний человек, начал становиться Богом, ибо почти слился с ним…

Но — нет!

Пока они здесь, пока демонами осаждают бастион души, не суждено тебе стать ИМ. Трудно быть Богом. Еще труднее СТАТЬ им… Лишь единожды — какая ирония! — ты добьешься аудиенции, хотя и подала прошение еще при рождении посредством первого крика. Лишь в момент смерти. Что тут первично? Ты поймешь мироздание потому, что она пришла? Или она пришла потому, что ты ПОНЯЛА? Тебе декларируют бесконечное разнообразие индивидуальностей, и более всего, конечно, ты упиваешься собственной неповторимостью, но, признайся в глубине души, люди разве не одно и то же? Возможно, только в одном они различаются — в моменте ухода. В том, отчего и когда они уподобляются Богу — до смерти или после, еще оставаясь человеком или становясь прахом, ограниченным стенками погребальной урны? Вот оно единственное различие между вами. И много ты знаешь тех, кто перестал быть человеком ДО? Знакомством со многими ли Богами ты можешь прихвастнуть?

Чем дольше ты живешь, тем более понимаешь, что ничего не понимаешь и не достигнешь. Страдания истинные и мнимые были и будут напрасны. Возможно, следуя этой теории, только одно поднимет тебя над толпой — ты умрешь. Нет, ты не стремишься к этому. Уже не стремишься. Суицидальная музыка отзвучала годы назад, когда ты была еще слишком слаба, чтобы выносить страдания истинные или отличать от них страдания мнимые.

Ты воспарила, словно за спиной выросли черно-белые крылья. Но надолго ли? Морок вернется, вот увидишь, и ты снова погрязнешь в нем уже навсегда. Если не доверишься…»

МОД несся по пологой траектории, увеличивая скорость. Татьяна оказалась в эмоциональном вакууме, заполненном вкрадчивым шепотом. Кажется, она не соображала, что делала, наращивая мощь двигателей и готовясь открыть гиперпереход, который увел бы ее туда, откуда звучал зовущий тоскующий голос. Как вдруг на пути показался круглый объект, похожий на глубоководную рогатую мину. Спустя пару мгновений МОД неминуемо столкнулся бы с ним. Инстинкт самосохранения хлестко ударил сознание, и оно сорвалось с крючка. Татьяна моргнула, приходя в себя, и словно заново «увидела» стремительно приближающуюся «мину». Управляющего Разума она не чувствовала вовсе, словно и не было никогда ощущения старшего брата, стоящего за спиной, того, кто всегда придет на помощь и спасет. Левая рука автоматически метнулась к слепой прежде тач-панели. Инстинкты были не отработаны, и она больно ударилась пальцами, не рассчитав движение. Панель ожила, красные искры сошлись в перекрестье изображения и, не вполне понимая, что делает, Татьяна активировала лазерную пушку. Из-под носа МОД вырвался ярчайший луч и ударил в неизвестный объект, уничтожив его. Корабль, будто плюнувший огнем в обидчика, теперь гордо плыл в облаке пыли — это было все, что осталось от не вовремя появившегося на пути спутника связи, принятого Татьяной за «мину». Навалилось, заволокло жаром состояние, подобное панике. Но это были не ее эмоции! Это вернулся Управляющий Разум, заслушавшийся Моцарта и забывший обо всем на свете. Волевым решением он накрыл МОД защитным ментальным полем, чтобы упредить повторение атаки, развернул корабль и погнал его к станции.

А по самому краю сознания поцелуем ужаса прошелся уже знакомый шепот:

— Если и остался Бог на вашей Земле, он остался только в Реквиеме. И лишь об одном человеке я могу сказать, что смерть пришла за ним ПОСЛЕ… А ты разве не догадалась?

Широкая тень сдвинулась, качая звезды. Скрытый режимом мимикрии чужой корабль быстро удалялся прочь от планеты Земля. Татьяна, скрючившись в кресле, тщетно пыталась понять, что произошло, и вспомнить то, что было сказано. Но память отказывалась сотрудничать. Ей посоветовали довериться… Кому? Если это друзья, почему ее не отпускает ощущение, что она мышка? Мышка, пожелавшая довериться тигру.

* * *

Станционные питомцы встретили такой бурей восторга, что неприятное ощущение отступило. Бим прыгал, пытаясь облизать ее лицо, пока Татьяна не сжалилась и не села на корточки, позволив псу обслюнявить подбородок и уши. Шуня зарылся в волосы и постоянно дергал локоны, требуя, чтобы она гладила его топорщившийся мех. Стальной захват на сердце отпускал, покрывался ржавчиной, крошился — она была дома, и роднее места не было во Вселенной. Произошедшее на Земле и около требовало тщательного осмысления. Она подумает об этом потом, когда станция вернется на свое постоянное место на перекрестке миров, а сейчас надо понять, что занесло ее в околопланетарное пространство и как отсюда выбраться.

Татьяна занесла кофе на кухню, кинула пару зерен в приемник синтезака, запустила программу сканирования, строго настрого приказав Э не экспериментировать со вкусовыми качествами. Вернулась к себе, приняла душ и, поколебавшись, легла спать. По метрике Лазарета не прошло и суток, но она чувствовала себя так, словно была придверным ковриком в офисном здании в будний день.

Уже засыпая, услышала нехарактерный для станции звук — тоскующая Lacrimosa летела на крыльях потери. Мелодия не испугала Татьяну, как там — в МОД. Никто бы не смог причинить вред Хозяйке лазарета внутри его стен, и потому музыка воспринималась просто музыкой — величественной, размеренной… рвущей сердце. Золотым сечением мастерства Великого композитора. Мгновение, и Э уменьшил звук. В комнате воцарилась тишина. Бим, измученный долгим ожиданием хозяйки, уже сопел, устроившись в ногах, тамп куда-то улевитировал — вполне возможно, слушать вместе с Э. Татьяна улыбнулась, засыпая. Кажется, у Управляющего Разума появился любимый композитор. Ответ пришел эхом, последней мыслью перед вяжущей теплотой сна — Лазарет не покинет этот сектор, пока Э не закачает земную музыку в свои архивы!

Сон был темен и прохладен, как ласкающая ткань универсума. Она вновь шла по бесконечным дачным дорожкам, шуршали под ногами скукожившиеся листья, поскрипывал первый иней. Острые иголочки покрывали стволы деревьев и поверхность льда маленького грязного пруда. Словно кто-то большой надышал на зеркало, скрывая бесконечную череду отражений под белым холодным саваном. Потрескивая, зажглись фонари. Огни были не яркими, разгорались неохотно, словно то ли не проснулись еще, то ли тоже замерзли. Татьяна перешла по мостику говорливую речку, которая и не собиралась замерзать, полюбовалась на парок, поднимающийся от черной поверхности воды, стала медленно подниматься в горку. Темнело на глазах. Асфальтовая дорожка, начинающаяся сразу за подъемом, была покрыта трещинами, которые стягивал все тот же иней. Она застыла там — тень под фонарем. Закутавшись с ног до головы, ждала терпеливо: не видно блеска глаз, не слышно зова. Но она ждала именно ее, Татьяну Викторовну Крылову. А Татьяна была твердо убеждена, что не стоит вставать в один световой круг с ней, но не уверена, что у нее хватит сил остановить неспешные целенаправленные шаги.

Знакомое ощущение «стога на голове» нагло ворвалось в размеренный сон, изгнав дремотные образы и вялое чувство опасности. Шуня ползал по лицу, отчаянно вереща — соскучился, будил, желал поиграть. Увидев, что хозяйка проснулась, с чувством исполненного долга поплыл к жмурящемуся со сна Биму — дергать за уши и усы, щекотать нос до тех пор, пока возмущенный поведением налетчика (в прямом и переносном смысле) пес не соскочит на пол, заливаясь яростным лаем, и не попытается цапнуть зубами. Татьяна встала, потягиваясь. Правая рука болела — тянуло мышцы, и пальцы казались замороженными. «Перетрудила универсумом, — усмехнулась она себе, отправляясь в душ, — надо ложиться в Икринку на профилактику».

После завтрака она с опаской заглянула в синтезак. На выдвижной панели лежала горстка неровных, шишковатых зерен, пахнущих металлом. Татьяна вздохнула, высыпала «первый блин» в мусороуловитель, и кинула в лючок еще пару зерен. Наверное, надо было мешок покупать сразу, а не двухсотграммовый пакетик! Подумав, скормила синтезаку и грязную земную одежду. Интересно, сообразит Э, что образцы почвенного покрова с планеты Земля, в простонародье называемые грязью, не являются изначальной составляющей ткани джинсов?

Ей очень хотелось окунуться в бассейн. Даже не окунуться, а не пожалеть пары часов для искрящейся волшебной воды, но поразмыслив, она решила не откладывать посещение Икринки. Беспокоила ментальная атака, случившаяся накануне. Следовало разобраться прежде, чем «выстрелит» что-нибудь еще.

Спустя полчаса Татьяна лежала внутри, наблюдая за тампом, левитирующим за закрытыми прозрачными дверями операционной. Ни сюда, ни в лабораторию, ни в хранилище Э не допускал ни Бима, ни тампа, строго соблюдая правило. Бим уже привык, знал, что силовые щупы поймают за задние лапы в попытке проникнуть внутрь, и безжалостно вытащат наружу. А вот тамп не сдавался. Икринка очень привлекала его, и каждый раз, когда Татьяне надо было войти в операционную, а тамп оказывался рядом, его игра в салки с Управляющим Разумом превращалась в целое представление.

Глаза следили за розовым шариком ползающим по дверям снаружи в тщетной надежде найти хоть щелочку, чтобы пролезть внутрь, а разум холодно и отстраненно впитывал информацию, которую порциями выдавал Управляющий Разум. На ее вопрос о том, почему станция покинула привычное пространство и каким образом переместилась в звездную систему Солнца или, говоря языком Ассоциации — сектор Фин, Э предпочел отмолчаться в своей обычной манере. Сейчас он монотонно сообщал физические параметры созвучия ментальных волн, воздействию которых она подверглась вчера. Излучение воздействовало на участки коры мозга, отвечающие за память, стимулировало их в разной последовательности, заставляя воспоминания подняться с глубинных уровней на поверхностные. Цель воздействия была Э не известна.

Татьяна с недоумением шарила по собственной в памяти в попытках найти то, что могло вызвать интерес нападавших. Детство, юность, выпускные экзамены, вступительные, интернатура. Знакомство с Артемом, ординатура, работа в клинике. Как и все люди, она не помнила многих подробностей, останавливаясь лишь на важных вехах жизни и вспоминая мелочи раз от раза, иногда в самый неподходящий момент. Так что именно интересовало тех, кто покусился на человеческий ларь памяти? Было ли что-то в ее прежней жизни, что могло представлять для них интерес, но чего она не помнила. И что это могло быть?

Татьяна совершенно измучилась, пытаясь понять чужую логику, но информации было слишком мало, и она махнула рукой на бесплодные попытки. Дала приказ Э на будущее учесть подобную ситуацию и при выходе в открытый космос всегда накрывать МОД ментальным защитным экраном, и запустила первый уровень программы физического восстановления. Полтора часа подобного сна должны были ликвидировать все негативные последствия для нервной системы, которые могли случиться после ее эскапады, и снять воспаление перетруженных мышц кисти.

А затем, следовало вернуть станцию на место! Нет, пожалуй, сначала она поплавает!

* * *

Вода обволакивала парным коконом. Татьяна ныряла без перерыва, уже задерживая дыхание от двух до трех минут без всякого вреда для себя. В дальней стороне светлел в толще воды овальный Лу-Танов экран, и она часто посматривала туда с грустью. Ведь сколько раз ни пыталась активировать подводную панель управления, та не поддавалась.

С бортика, разбежавшись и радостно взлаивая, свалился Бим, окатив недовольно заверещавшего тампа кучей брызг. Старательно загребая лапами, пес пытался догнать хозяйку, а та, смеясь, ускользала, неожиданно выплывая сзади и дергая его лапы. Бим фыркал, гавкал, улыбался зубастой мордой, иногда, словно ковшом экскаватора захватывая нижней челюстью воду и шумно глотая.

Ступеньки в бассейне предусмотрены не были. Поэтому когда Бим подплыл к бортику и принялся оглядываться на хозяйку, та подсадила его, чтобы пес выбрался наружу. Вспомнилось, как лихо Лу-Тан прыгал в бассейн — с переворотами, с различными кульбитами и «тулупами», как выскакивал из воды, проезжая на пузе вперед и оставляя за собой мокрую дорожку. Сердце сжало тоской. Она так хотела бы увидеться с ним! Но понимая, что это невозможно, была согласна хотя бы услышать вновь светлую и печальную песнь серо-зеленой серафиды, от которой на душе становилось легче, а любимые образы не казались утерянными навсегда.

Неожиданно от Э пришел ответ. Он мог проиграть эту мелодию — ведь он записывал все, что происходило на станции. Странный вывод завершил его сообщение, как раз перед тем, как он включил трансляцию: «Музыка — всё!».

Почти опустившись на дно, Татьяна застыла, слушая пение. Тембр серафиды пробивал толщу воды и даже, кажется, звучал по-другому, нежели на суше. Звук из плоского стал объемным, будто по кругу бассейна стояли мощные колонки, а сабвуферы дрожали в скрытой мощи, прокачивая низкие, бередящие ноты, которых ранее она не заметила. От них волосы вставали дыбом. Татьяна закрыла глаза, полностью отдаваясь звуку, растворяясь в нем без остатка, посылая вслед ушедшим всю свою любовь и благодарность. Знакомые звезды перекрестка так и стояли перед глазами — она узнала бы их из миллионов светил галактики. На том перекрестке не дует ветер, не пахнет нежной зеленью весенних рощ, и дороги, пересекающиеся на нем, хоть и зовут ее, да напрасно. Место, который человек находит в мире лишь раз или не находит никогда. Свое место.

Виски сжали безжизненные холодные пальцы. Сердце на миг остановилось, чтобы зачастить после. Что-то изменилось — нота в мелодии, тембр голоса или температура воды. Татьяна с изумлением открыла глаза и, стараясь не делать резких движений, поднялась на поверхность. Здесь заторопилась, схватила полотенце с шезлонга, накинула, босиком побежала в коридор. Навостривший уши Бим с лаем погнался следом. На пороге смотровой она остановилась, тяжело дыша.

Лазарет плыл в пустоте космоса, окруженный со всех сторон призрачной темнотой. И следа голубой планеты не было рядом с ним. Звезды слагались в знакомые сакральные соцветия и приветственно кололи лучами. Станция вернулась на место.

— Э, сколько я была под водой! — закричала Татьяна Викторовна и, смеясь, закружилась по смотровой. «Шесть минут по метрике Земли» — последовал ответ.

Она остановилась, недоумевая. Внутреннее ощущение времени было совсем другим. Да и не могла она пробыть под водой шесть минут без вреда для здоровья, если ее нынешний рекорд составлял всего три.

— Э, я просила тебя отсчитывать секунды моего подводного пребывания. Сколько было секунд?

Управляющий Разум замешкался. Ей показалось, или он ответил с неохотой:

«Сто семьдесят пять секунд по метрике Земли».

Татьяна Викторовна растерянно промокнула стекающую с волос по плечам воду, закуталась в полотенце, и собралась было сесть в любимое кресло, чтобы подумать над парадоксом времени, в котором только что приняла участие. Возможно ли, что Э ошибся с подсчетом? Или три минуты растянулись на шесть, из которых перемещение станции уничтожило три. Три минуты жизни!

Заголосил сигнал вызова. Такой громкий, что она подскочила от неожиданности. Не спрашивая ее согласия, Э вывел экран связи в смотровую.

На экране, плечом к плечу, встревожено заглядывая внутрь, и толкая друг друга, показались Ларрил и Ту-Роп. У проангела было странное выражение лица. Едва увидев Татьяну, он как-то порозовел и вдруг быстро заговорил, срываясь на крик:

— Погасший свет! Какого дарука ты делала, Танни! Что произошло на станции? У тебя отказали все приборы? На тебя напали? Что с Лазаретом? Что с тобой, Граэль обломай мои крылья, случилось?

Татьяна, открыв рот, смотрела на разъяренного проангела. Таким она его еще не видела. Когда он замолк, чтобы набрать воздуха для очередной тирады, Ту-Роп мягко задвинул его за спину и укоризненно пояснил:

— Мы беспокоились. Станция исчезла со всех следящих кластеров М-63. Что с вами случилось, Лу-Танни?

Татьяна закрыла рот и отвела глаза. Вот тебе раз. И что отвечать?

— Я не знаю, что случилось, — растерянно сказала она, плотнее запахивая полотенце. — Ничего не случилось. Станция была на своем месте. У меня все хорошо.

Ту-Роп недоверчиво прищурился, но ничего не сказал. Ларрил сердито оттолкнул его и встал перед экраном, вновь превращаясь в того сосредоточенного и спокойного проангела, которого она знала.

— Мы вылетаем к тебе, Танни. Такого никогда не было. Либо сбой дало оборудование М-63, либо Лазарета. Но здесь мы все проверили. Ты дашь нам разрешение протестировать Э?

Она с готовностью кивнула.

— Конечно. Буду ждать, — а про себя строго-настрого приказала Э скрывать от всех истинные события, произошедшие со станцией.

Почему-то ей казалось, что никому не следует знать об этом. Пока, во всяком случае.

Татьяна успела обсохнуть, перекусить, выкинуть горсть очередных опытных образцов из синтезака, которые так и не отважилась заварить, и даже примерить мешковатые, серые в коричневых пятнах штаны, в которые Управляющий Разум превратил ее джинсы. Впрочем, штаны были удобными, обладали множеством карманов и сели идеально. Она решила их оставить.

Короткий сигнал озвучил появление в пространстве постороннего корабля. Татьяна вернулась в смотровую и наблюдала, как уже знакомый модифицированный МОД Ларрила пришвартовывается к стыковочному шлюзу.

В дверях шлюзовой остановились сразу трое посетителей. За спинами Ларрила и Ту-Ропа смущенно переминался кривоногий ту с шерстью цвета топленого молока.

Татьяна не успела выразить удивление, как проангел одним прыжком оказался рядом и, неожиданно властно взяв ее за подбородок, заставил смотреть себе в глаза. Ей показалось, или его зеленые зрачки мерцали, как у кота?

— Дай мне слово, Лу-Танни, доктор Лазарета сектора Див, Страж порога, что с тобой все в порядке! — потребовал он.

Татьяна опешила. Осторожно оцепила от себя сильные пальцы, сжала в ладонях, заметив, как дрогнуло его лицо.

— Я даю тебе слово! Со мной все в порядке! А зачем вы привезли с собой Ту-Гака? Он болен?

Ту-Роп шагнул в коридор. Второй ту скромно следовал за ним.

— Я хотел привезти его тайно, но от моего командора разве что-нибудь скроешь? — пророкотал белоснежный ту. — А так решим сразу две проблемы — со связью и с Ту-Гаком.

Ларрил, кажется, немного успокоился. То ли тепло ее прикосновений сыграло свою роль, то ли стерильная чистота и общее ощущение спокойствия, присущие станции. Здесь все было, как всегда.

Ту-Гак вскинул руки.

— О Макрек ма кор, доктор Танни! — воскликнул он. — Так рад вас видеть вновь! Как мой тамп, освоился?

— Он больше не твой тамп, Ту-Гак, — рыкнул на него Ту-Роп и пояснил изумленной Татьяне Викторовне, — он смущен и не хочет этого показать. Торговцы все такие — чувствуют себя уверенными только за прилавками своих магазинов!

Ларрил внимательно наблюдал за Татьяной. Она ощущала его взгляд, словно жар от раскалённых углей. Смутилась, отпустила его руку, которую по-прежнему сжимала в ладонях.

— Чаю? — предложила она, не зная, что говорить и как себя вести.

И, развернувшись, пошла на кухню.

* * *

— На Майрами царит Закон ту. Суровый, но справедливый закон, — говорил Ту-Роп, когда Татьяна заварила чай, и они расселись за овальным столом. — Старший сын всегда остается при Доме, чтобы после смерти Большого Ту проводить его останки к Туманному Айсбергу. Если умирает единственный ту Дома и некому проводить его в последний путь, Дом аннигилирует, и ветвь навсегда замерзает. Если у Большого Ту больше одного детеныша, остальные покидают Дом до срока, работают тут и там. Но у нас редко бывает больше одного детеныша. Дому Ту-Гака повезло. Он — третий…

Татьяна искоса поглядывала на Ларрила. Тот не казался удивленным, но слушал с неподдельным интересом.

— Мне пришлось вкратце разъяснить ситуацию командору, — шепнул ей Ту-Роп, когда в коридоре они чуть отстали, — у него хватка, как у дворха!

— … Когда его старший-старший брат познал свой срок, его место занял старший брат, — продолжал ту, шумно отхлебывая пришедшийся ему по вкусу чай с ароматом бергамота. — Но время неумолимо и никогда не считает братьев. Недавно старший брат, Ту-Гук, прислал сообщение. Туманный Айсберг зовет его в тишине, и Ту-Гаку надо возвращаться на Майрами, чтобы принять Дом.

Ту-Гак закивал. Ту цвета топленого молока казался робким и смущенным, что в сочетании с мощной тушей смотрелось и забавно, и жалко.

Ту-Роп неожиданно ласково погладил его по плечу огромной лапищей и продолжил:

— Ту — очень сильные! Туманный Айсберг не допускает болезней, выбраковывая тех, кто ими страдает.

Татьяна со стуком поставила чашку на стол.

— Постойте, Ту-Роп. Поясните. Мне казалось, что Туманный Айсберг не более чем легенда или, скажем, божество, которому поклоняются ту. Может ли божество принимать такие реальные меры?

— Он дал нам силу и здоровье, возможность к почти мгновенной регенерации тканей, — покачал головой Ту-Роп. — Майрами была бесплодна и безжизненна, пока Туманный Айсберг не населил ее живыми существами. Но взамен он требует чистоты крови, правильного функционирования всех систем. Мы не в силах изменить этот уклад. Больные и увечные ту уничтожаются им, едва он ощущает их инакость. Многие из нас живут потому в изгнании, но, когда время приходит возвращаться, не могут устоять перед зовом Дома.

— Вы с Ту-Гаком? — догадалась Татьяна Викторовна.

Ту дружно помотали головами.

— Нет, доктор Танни, — подал, наконец, голос торговец. — Только я. И увечье я получил уже после того, как покинул мир Майрами. А теперь мне предстоит вернуться…

Он потерянно замолчал, болтая чашкой так сильно, что чай проливался через края.

— Способность к регенерации, — медленно повторила Татьяна слова Ту-Ропа. — Какие могут быть увечья, если вы обладаете такой способностью?

— Наши мягкие ткани заживают почти мгновенно, — пояснил Ту-Роп, — вспомните его ухо! А вот кости, зубы и когти — нет. Сломанные кости ту не срастаются. Потерянные зубы и когти — потеряны навсегда.

Ту-Гак вдруг отставил чашку, окончательно расплескав чай, и, словно в омут прыгал, резко нагнулся к Татьяне Викторовне, распахнув зубастую пасть. Она испуганно отшатнулась.

Ту-Роп укоризненно заворчал. Ту-Гак захлопнул пасть, просительно заглядывая Татьяне в глаза, ткнул пальцем в верхнюю челюсть. И снова открыл пасть, на этот раз медленно, чтобы не напугать.

Татьяна наклонилась вперед. Левый третий клык заднего ряда зубов ту был обломан. Увечье. Как ни крути…

Ту закрыл рот и вопросительно уставился на Татьяну. Его белое лицо становилось нежно-голубым — этот цвет означал смущение, волнение, заинтересованность.

Татьяна одним глотком проглотила остывший чай и поднялась.

— Попробуем что-нибудь придумать. Вы двое, уберитесь здесь, а вас, Ту-Гак, прошу пройти со мной в операционную.

Кривоногий ту тяжело поднялся, бросив испуганный взгляд на Ту-Ропа. Тот ободряюще улыбнулся, обнажив все зубы до моляров.

— Майрами макрек, — прогудел он, — иди с ней, брат. Это — доктор Лазарета. Она что-нибудь придумает!

В операционной ту тяжело влез на платформу Икринки. Судорожно сжимая пудовые кулаки на груди, затаился, пока та втягивала платформу внутрь. Он казался диким зверем, которого посадили в клетку. Взгляд был загнанным и метался от Татьяны Викторовны к переливающимся и потрескивающим в процессе сканирования стенкам Икринки. Татьяне было безумно жаль Ту-Гака, но она отправила эмоции подальше, подключилась к операционной и почти сразу констатировала:

— Шейка обломана под десной…

Она минут десять изучала изображение тканей, которое Э вывел на сетчатку. Ту во все глаза смотрел на доктора Танни, у которой было такое странное, отрешенное выражение лица, словно она заглядывала внутрь глубокого и темного колодца, пытаясь разглядеть упавшую туда монетку.

— Итак, — продолжила она, помолчав, — наша задача сделать копию сломанного зуба полностью идентичной натуральному. Реставрация тут не поможет. Протезирование тоже, ведь закрепить протез за соседние зубы мы не сможем — способ ненадежный, особенно учитывая ваши расовые пристрастия в еде, и при сканировании сразу обнаружится пустым местом в десне…

Внезапно, она замолчала и, протянув руки в Икринку, без опаски засунула их в пасть ту и принялась ощупывать десну. Ту-Гак невольно поразился силе тонких пальцев, казавшихся такими хрупкими.

— Мне придется извлечь корень, чтобы взглянуть на него поближе, — Татьяна руки убрала и теперь уже смотрела прямо в глаза Ту-Гака. — Появилась идея, но мне нужен натуральный образец…

— Майрами рам! Зачем извлекать, доктор? — воскликнул Ту-Гак, который до ужаса боялся всяких медицинских манипуляций и решился на визит в Лазарет только под давлением обстоятельств. Смертельно опасных обстоятельств. — Возьмите за образец любой зуб из этих и не надо ничего извлекать!

И он ткнул толстым пальцем себе в рот.

— Вы предлагаете целиком засунуть вашу голову в биоморфор? — мило улыбнулась Татьяна Викторовна.

Ту-Гак икнул.

— В био… Куда? В тот самый биоморфор, который я вам продал?

— Который я у вас купила!

С минуту они смотрели друг на друга. Затем ту отвел глаза, смущенный твердым взглядом маленькой землянки.

— Уверяю вас, — успокаивающе сказала она, — вы ничего не почувствуете. При вашей способности к регенерации мягких тканей мне не понадобится даже применять нанонить в ране. Однако на время процедуры я предлагаю вам поспать — так будет спокойнее и вам, и мне.

Торговец вздохнул.

— Хорошо, доктор, — покорно сказал он. — Делайте все, что сочтете нужным. Когда мы приступим?

Пока он говорил, глаза его закрывались, и вот уже огромная бочкообразная грудь мерно вздымалась, словно кузнечные мехи, шумно нагнетающие воздух.

Татьяна еще раз обработала руки светом, ввела в Икринку. Активировала управление подложкой, фиксируя голову ту и на всякий случай оплетая его конечности фиксирующими щупами. Вставила между челюстями специальную распорку — «лягушку», как говорили стоматологи на Земле. Затем обработала операционное поле вспышкой-антисептом, заложила за губы и щеки ту специальные влагоуловители, чтобы предупредить затекание слюны и крови в глотку. Требовательно махнула ладонью, ожидая, когда в нее уляжется спущенный гибким ассистирующим щупом лучевой скальпель. Аккуратно взрезала поверхность десны. Операция заняла всего несколько минут, и вот уже двухкорневой коряжистый окровавленный осколок лежал на ее ладони, а рана на глазах затягивалась, быстро заполняясь розовым гранулятом восстанавливающейся ткани. Татьяна Викторовна кинула зуб в специальный бокс для дезинфекции и очистки, еще раз обработала ранку вспышкой — на этот раз ускоряющей регенерацию, и покинула операционную, оставив Ту-Гака в лечебном сне для восстановления потревоженной стрессом нервной системы.

Отмытый от сукровицы остаток зуба был таким белоснежным, что казался подсвеченным изнутри. Татьяна отправилась в лабораторию, где поместила осколок в прозрачную сферу СКАР-камеры. Запустила полное сканирование с целью получения атомарной матрицы для дальнейшего использования в системах параллельного переноса. После чего собралась вернуться на кухню, чтобы выпить чаю и успокоить Ту-Ропа, переживавшего за своего «сливочного» брата. Но вдруг увидела зеленый значок на панели холодильника — один из медицинских препаратов был безнадежно испорчен, о чем пользователю сообщал Управляющий Разум. Обычно он проверял медицинские препараты в холодильнике на соответствие информационным матрицам раз в станционный цикл, а данные по обнаруженным нарушениям состояния выводил на наружную панель. Отбор на уничтожение производился раз в несколько циклов, до следующего оставалась еще пара дней. К удивлению Татьяны испорченной оказалась сыворотка Д-Хака, которую она заказывала в одной из последних партий. Татьяна набрала запрос на панели и получила ответ, что сыворотка испортилась в день проводимого ею разбора хранилища, по невыясненным причинам, причем Э четко указывал, что нарушение температурного режима не могло сыграть свою роль, т. к. было кратковременным и на сыворотку не должно было воздействовать. Вздохнув, Татьяна собственным волевым решением выкинула испорченную сыворотку в аннигилятор, стерла информацию из памяти холодильника и запустила внеочередную программу проверки препаратов на соответствие матрицам.

Выходя из лаборатории услышала усиленный Э звук — Бим, запертый в жилом секторе, отчаянно выражал недовольство. Татьяна на миг задумалась и поспешила к собаке. Пес, всегда очень лояльно относившийся к гостям станции, еще ни разу не видел угрожающе больших и зубастых детей Майрами. Исходя из этого, Татьяна Викторовна решила, что знакомство лучше провести не сразу, а предварительно озвучив Ту-Ропу программу правильного поведения рядом с маленьким, но отважным защитником, который мог решить, что огромные и мохнатые ту представляют опасность для Хозяйки. По пути Татьяна заглянула на кухню. Ту-Роп развлекался тем, что катал по столу найденные кофейные зерна и смешно морщил нос, а Ларрил запросил у Э голографическую пирамидку ннанэка и теперь движением пальцев в воздухе перемещал фигуры с нижней плоскости на среднюю. Татьяна сердито отобрала у Ту-Ропа зерна и, ссыпав обратно в пакет, убрала с глаз долой.

— Они вкусно пахнут! — обиженно прогудел ту. — Но гадкие на вкус. Доктор, что с Ту-Гаком?

— Он спит лечебным сном, — пояснила Татьяна Викторовна. — А вас, Ту-Роп я хочу познакомить с моим другом и защитником. С Ларрилом он уже знаком. Я могу ошибаться, но Бим — так его зовут — вполне может принять вас за опасного хищника и проявить агрессию. Прошу набраться терпения и слушать мои указания. Я буду держать его на поводке и не подпущу к вам, но не делайте резких движений и старайтесь говорить тихо.

Огромный ту выглядел заинтригованным.

— Этот ужас водится на вашей Земле? — уточнил он. — И вы не боитесь его?

Ларрил хмыкнул. Татьяна скрыла улыбку.

— Сейчас сами все увидите!

В своем жилом секторе она с трудом отыскала ошейник и поводок, нацепила на донельзя удивленного этой процедурой Бима, и вывела его в коридор. Пес скулил, вертел черным носом, иногда коротко взлаивал — то есть вел себя именно так, словно ощущал присутствие на станции существа, которое могло представлять опасность для хозяйки. Татьяна лишь коротко вздохнула. «Вы опять поставили верный диагноз, Танни!» — усмехнулся бы старый «морж».

На пороге кухне они остановились. Ту-Роп резко поднялся из-за стола, удивленно наклонился вперед, разглядывая впервые в жизни уведенную собаку с планеты Земля.

— Шерстяной! — удовлетворенно заключил он. — Майрами! Какой маленький агрессор! Можно его пощупать?

И улыбнувшись во все зубы, Ту-Роп легким движением массивного тела обогнул стол и двинулся к ним.

Увидев, и, видимо, пересчитав про себя все зубы неведомого гостя, пес наклонил голову к полу и, подняв верхнюю губу, низко зарычал.

— Тихо, Бим! — сказала Татьяна, присев рядом на корточки и обняв его шею. — Тихо. Нельзя. Это — друг!

Ту-Роп остановился.

— А он бесстрашен! — удивленно заметил ту. — Я ощущаю запахи, доктор. Страх дает очень сильный запах! Этот зверь ничуточки меня не боится, несмотря на разницу в размерах. Что мне делать, чтобы он перестал считать меня врагом?

— Перестать улыбаться, — ляпнула Татьяна первое, что пришло в голову, и, смутившись, пояснила, — оскал означает агрессию. Скройте клыки, сядьте на корточки, чтобы не казаться таким высоким по сравнению с ним. Посмотрим, даст ли это результат?

Ту сделал все, о чем просила Татьяна. Ларрил, сдвинув ннанэк в сторону, с интересом наблюдал за ними.

— Не смотрите на него, — предупредила Татьяна Ту-Ропа. — Медленно протяните вперед руку, чтобы он обнюхал вас.

Бим уже опустил губу, хотя все еще смотрел исподлобья. Ту-Роп протянул ему раскрытую ладонь. Краем глаза Татьяна, внимательно следившая за псом, чтобы успеть схватить его за ошейник, если он все же решит наброситься, заметила, как сдвинулась плечевая нашлепка жилета Ту-Ропа. Семейному тампу Ропов тоже был интересен новый зверь. Интересно, где же Шуня?

Бим ткнулся холодным носом Ту-Ропу в ладонь. Ту поморщился, сдерживая улыбку.

— Следите за хвостом, — улыбнулась Татьяна Викторовна.

Собачий хвост-огрызочек неохотно, но качнулся из стороны в сторону. Лед тронулся.

Татьяна отстегнула поводок и, свернув, убрала в карман.

— И что мне теперь делать? — спросил ту. Его глаза смеялись, он с трудом держал губы сведенными.

— А теперь потеряйте к нему всякий интерес, — пояснила Татьяна и поднялась с колен. — Собаки — крайне любопытные существа. Если вы не проявляете интереса к ним, они сделают это сами.

Словно в подтверждение ее слов Бим, весело виляя хвостом, подбежал к проангелу и принялся толкать головой под руку, выпрашивая ласку. Ларрил, смеясь, потрепал шелковистые уши.

Внезапно Ту-Та-Роп отлепился от хозяйского жилета, взмыл в воздух, отчаянно вереща, и метнулся в коридор. Изумленный Бим, моментально потерявший интерес ко всем остальным, с лаем выскочил следом. Татьяна поспешила за ним. С дальней стороны коридора приближалась со знакомым «Шууу!» стремительная розовая комета. На середине пути оба тампа встретились, сплелись ниточками-щупальцами в один разноцветный клубок, который завис в воздухе, медленно вращаясь вокруг своей оси, словно причудливая планета или гигантский двуцветный аксон. Татьяна, улыбаясь, посмотрела на ту, который тоже вышел в коридор, и отметила его странное выражение лица — он не улыбался вовсе, наоборот, в больших глазах то ли застыла, то ли вырвалась наружу давно сдерживаемая боль. Ларрил не видел этого — он решил приготовить ганги, запас которых обнаружил в хранилищах кухни.

Татьяна осторожно коснулась локтя ту.

— Ту-Роп, что-то не так?

Тот недоуменно посмотрел на нее и сразу же заулыбался. Но улыбка не показалась ей искренней.

— Ту-Та-Роп скучает по Дому, — сказал ту. — Я — последний в Роду, но мой отец еще жив и проживет долгие годы — мы, Ропы, долгожители. Он отдал мне тампа, когда пришел мой срок становиться большим. Когда-нибудь и мы с ним вернемся на Майрами, и иногда я буду отпускать Ту-Та-Ропа в свободный полет по заснеженным просторам Туманного Айсберга. Он будет видеть и играть с другими ту-та и перестанет чувствовать себя таким одиноким, как сейчас. — Ту-Роп замолк, не сводя глаз с двух тампов, а затем вдруг захохотал:

— А я буду скучать по М-63, клянусь вторыми челюстями дворха!

Татьяна подозвала Бима и отвела его к Ларрилу. Казалось, Ту-Роп был искренен с ней, но в его взгляде она узнала кое-что еще, о чем сама была осведомлена прекрасно — страх потери, что для нее был равноценен страху смерти. Белоснежный ту не все рассказал ей.

— Мне надо возвращаться в Лабораторию, — сказала она проангелу, и он дрогнул ресницами, показывая, что услышал. Ларрил не смотрел в ее сторону — ганги уже «задышали» в первый раз, их надо было снять с нагрева, остудить ровно отмерянное количество секунд, добавить воды и вновь нагревать.

— Присмотри за Бимом, мне бы хотелось, чтобы он подружился в Ту-Ропом, — продолжала Татьяна, уже предвкушая поедание той вкуснятины, что готовил проангел.

Она тоже научилась, но не всегда соблюдала временные режимы этапов приготовления, что сразу сказывалось на нежном вкусе речных тыковок — они становились просто сладкими.

Проангел, не сводящий взгляда с тыковок, согласно кивнул. На мгновение Татьяна залюбовалась им: нечеловечески гладкой кожей, длинными темными ресницами, серьезным, сосредоточенным выражением лица. Ей всегда нравились мужчины, которые «уходили» в то, что делали, будь это прямой массаж сердца или приготовление яичницы-глазуньи.

Татьяна вышла из кухни и направилась в Лабораторию. СКАР уже закончил создавать матрицу корня и теперь достраивал последние цепочки острия клыка. Она подсела к информационной панели, вывела на экран полученные данные, голографическое изображение восстановленного клыка и углубилась в изучение. У ту была исключительно крепкая эмаль, твердость которой обуславливалась кристаллической структурой, состоящей из довольно крупных апатитов при сравнительно небольшом количестве воды. Эмаль при повреждениях не отламывалась, а скорее скалывалась — но повреждение должно было быть слишком серьезным, поскольку твердые, как алмазы, зубы ту было не так-то просто повредить. Имел место так же дентин и цемент, а вот дальше сходство с анатомическим строением зуба человека заканчивалось. В зубах ту не было внутренней полости, заполненной пульпой. Вместо корневого канала находился стержень, который делился на «лучи» в зависимости от количества корней. Татьяна смотрела на экран СКАР и глазам не верила. Атомарный состав стержня указывал на то, что он состоит из чистого кристалина. Кристалина, проросшего нервной тканью.

Татьяна Викторовна вытащила осколок зуба из СКАР-камеры, поместила в специальный лоток, который завела в прибор, отдаленно напоминающий микроскоп. Только вместо окуляров прибор выводил полученные данные прямо на сетчатку глаза — как Икринка во время операций. Действительно — в плоскости зуба ясно был виден голубой мерцающий стержень. Именно из-за его внутреннего свечения зубы ту казались подсвеченными изнутри. Татьяна задумчиво постучала пальцами по столешнице, вернула осколок зуба в бокс и заторопилась в операционную. Икринке было дано задание провести расширенное сканирование сладко спящего Ту-Гака. Требовалось: определить наличие и количество кристалина в организме ту. Данные были получены быстро — Э не терял времени, пока Татьяна изучала зуб. Кристалиновые стержни составляли основу всех трубчатых костей ту, заполняя и диафиз и эпифизы. Поэтому костяк был чрезвычайно крепким и мог с легкостью нести массивную мышечную массу, которой обладали великаны с Майрами. Сломать такую кость было практически невозможно. Но если это происходило, увечье оставалось навсегда, ведь кристаллы не обладали способностью к регенерации. Кристалиновая основа костей была заключена в толстую губчатую оболочку, которая продуцировала кровяные тельца, подобно человеческому костному мозгу, затем следовала надкостница — снаружи кость выглядела, как обычная, просто очень толстая, цилиндрической или трехгранной формы в зависимости от вида. При обычном сканировании наличие кристалина установить было невозможно. Если бы при СКАР-исследовании на атомарном уровне система не обнаружила кристалин, Икринка просто не увидела бы его, и Татьяна ничего бы не узнала.

Наличие кристалиновых основ костей было не единственным отличием анатомии ту от человеческой. Так, например, сердце Ту-Гака, размером с голову ребенка, размещалось посередине грудной клетки и, хотя и было четырехкамерным, как у людей, но прокачивало неизмеримо большую массу густой, перенасыщенной кровяными тельцами крови объемом до двенадцати тысяч миллилитров. Желудок ту был двухкамерным — первая камера осуществляла поверхностное расщепление пищи, выделяя легкие углеводы, которые переводились в тепловую энергию без дальнейшего прохождения по желудочно-кишечному тракту. Майрами был миром холода и вечных снегов. Для поддержания жизнедеятельности ту требовалась определенная температура тела, вот почему они любили есть много, сочетая в пищевых пристрастиях разнообразие еды. И если первая камера обеспечивала эту самую температуру, то вторая, участвуя в «классическом» процессе переваривания, доводила пищу до состояния химуса, который порциями отправлялся в кишечник. И еще одну странность выяснила для себя Татьяна Викторовна, внутренним зрением рассматривая органы раскинувшегося во сне Ту-Гака. Выделительная система ту существовала, как самостоятельный анатомический элемент. Сопутствующие ей репродуктивные органы отсутствовали. Напрочь. Создаваемые чьей-то волей, мохнатые великаны с Майрами, похоже, были големами.

* * *

Вечером того же дня Татьяна сидела в смотровой: устало зевала и терла глаза, но не спешила уходить. Она пойдет спать, когда флер звездной пудры наполнит душу покоем, а невидимый галактический ветер выдует из головы все мысли, оставив приятное тепло расслабленного сознания.

Весь день она провозилась в лаборатории, подготавливая все, что понадобится для создания копии зуба Ту-Гака. Процедура получалась непростой, но она надеялась на успех. Правда, требовалось, чтобы биоморфор пребывал «в настроении». Впрочем, материал для последующих попыток у нее пока был.

Кристалин внутри Ту-Гака не шел у нее из головы. Все ли ту имеют такую особенность или только он? В конце концов, любопытство пересилило совесть, и она пошла на маленькую хитрость, вечером поместив Ту-Ропа в Икринку для глубокого сканирования, предварительно сообщив ему, что ей нужны дополнительные данные для челюстной хирургии.

Услышав это, испуганный Ту-Гак ретировался в выделенный ему жилой сектор, и на нервной почве снова завалился спать. Ту-Роп, вздыхая, забрался на платформу Икринки и тоже попросил лечебного сна. Лежать просто так ту было скучно, тем более что голубого тампа Э в операционную не пускал так же, как и розового. Впрочем, тампы не расстраивались. Практически не расставаясь, они ползали по прозрачной стене смотровой, доставали Бима, дергая его за хвост и цепляясь за уши, иногда зависали подолгу под потолком, так и не распутав ниточек-щупалец.

Ларрил почти насильно вытащил Татьяну из лаборатории и накормил гангами, после чего, с ее разрешения, отправился на свой корабль, чтобы, подключившись к Управляющему Разуму станции, провести запланированную проверку каналов связи. А она снова вернулась в лабораторию. И теперь все составляющие будущей копии клыка Ту-Гака были готовы. Завтра она попробует соединить их в одно целое, используя биоморфор, информационную атомарную матрицу зуба и неоценимую помощь Э.

Татьяна Викторовна улыбнулась и тихонько погладила свое кресло. Э, как и Артем когда-то, подкидывал ей шпаргалки, если она не знала, как поступить дальше. Именно он подсказал, как обработать кусок подаренного кристалла с Сатианы так, чтобы получился биоинертный штифт, на основе которого она завтра попытается сделать полностью идентичный сломанному клык. Иногда она задумывалась о том, что собой представляет Управляющий Разум станции? Отчего-то сердце противилось идее, что он — робот или сверхмощная си-интеллектуальная система управления, как та, которой были оборудованы межзвездные корабли. Несмотря на довольно однобокое общение, при котором Э или молчал, или выдавал необходимую информацию, она воспринимала его как самостоятельную личность и иногда — ей так казалось — ощущала эмоции, наполняющие станцию. Чужие, но отчего-то такие знакомые! Он казался ей существом из сна, который она забыла. Не тем, стоящим в круге угрожающего света, нет. Другим, из снов детских — ярких и спутанных, мягких, словно облака и объемных, словно калейдоскоп, наполняющих теплом, до сих пор хранимым где-то глубоко, в самом дальнем уголке сердца.

— Ты меня впустишь в свое звездное логово, Страж порога, Лу-Танни? — донеслось с порога смотровой.

Татьяна засмеялась и ответила на ангальезе:

— Входи, вольный сын ветра!

— Делаешь успехи, — заметил Ларрил, садясь в выращенное для него кресло, — ответила, не задумываясь!

— Мне не хватает вашей литературы, — пожала плечами Татьяна, — я изучаю язык из разговоров с тобой и, иногда, переговоров капитанов торговых кораблей в космосе, которые Э вылавливает в эфире и транслирует мне во время виртуальных операций.

— Ты — очень занятой человек, да? — улыбнулся Ларрил, внимательно глядя на нее.

Ощущение, что его взгляд теплом скользит по коже, вновь захватило ее, заставив сердце биться чаще.

— Не даешь себе ни минуты передышки, — продолжил проангел, — почти постоянно подключена к Обучающей программе, нигде не бываешь… Ты не хочешь увидеть мир? Любоваться разными небесами и светилами, дышать разным воздухом?

Татьяна слушала его, удивленно подняв брови.

— Странно, что ты говоришь мне об этом, командор Ларрил, — заметила она, когда он замолчал и отвернулся, глядя на звезды. — Сколько уже ты не посещал родную планету, ссылаясь на невозможность оставить М-63 без присмотра? Ты всегда на работе, и туммер тому доказательство. Ведь ты носишь его, не снимая, да?

Машинально проангел тряхнул запястьем, проверяя, на месте ли плоская коробочка туммера. Поймав себя на движении, рассмеялся.

— Мы оба — существа долга, да, Танни? — прервав смех, сказал он. — Работа — над всем остальным. Ведь то, что мы делаем, действительно важно. И ты, и я спасаем жизни — каждый из нас по-своему. Ты — Страж порога, я — страж М-63. А если…

Он резко обернулся и коснулся ее щеки горячими пальцами.

— … Если я предложу тебе когда-нибудь посетить со мной Райю, ты согласишься?

Татьяна молча накрыла его руку ладонью. Собственная кожа в сравнении с его показалась холодной, а затем, этот жар захватил ее, полыхнул на щеках румянцем, скрутился в тугой жгут то ли в груди, то ли в животе. Стало трудно дышать.

Из мутного ужаса последних лет она бежала в стерильный покой коридоров станции, здесь обрела смысл жизни и твердую уверенность в том, что нашла свое место в этом мире. А теперь тоскующее сердце пыталось разбить эту тишину плачем о новой боли. О новой, яркой и острой боли, которая приносит лишь потери и разочарования…

Губы свело, не давая вымолвить слова. Ларрил смотрел на нее необычайно огромными, расширившимися зрачками, и отраженные звезды вспыхивали в их зелени яркими искрами.

— Когда-нибудь… — наконец, смогла вымолвить она. — Возможно…

Он коснулся ее волос крылом.

— Когда-нибудь… — повторил глухим эхом и убрал руку. — Я бы показал тебе Башню посвящения в моем родном городе. В каждом нашем городе есть такая башня — она выше всех остальных зданий и с нее всегда виден восход обоих светил Райи. И когда тени пляшут в солнечных лучах, облака кажутся кружевной сетью, накинутой на мир, в которой зацепились и повисли блеклые утренние звезды…

Ларрил больше не смотрел на нее. Он смотрел туда — в темноту и пустоту, но видел картины любимого и давно заброшенного им мира. Мира, в который хотел бы когда-нибудь вернуться навсегда. «Беспокойная страсть присуща всем проангелам, сын, — говорил неизмеримо давно маленькому Ларрилу широкоплечий проангел с белыми крыльями. — Будоражит нашу кровь сильнее первого полета. Это страсть пути, Ларрил, ветер странствий и перемен, без свежего воздуха которого мы задыхаемся. Анги странствуют темными путями видений, но их крылья мертвы, а наши зовут нас в дорогу, наполняют болью расставаний. Когда-нибудь ты встретишь ангу, которую не захочешь покидать. Как я нашел твою прану! До того момента космос будет звать тебя, а ветер странствий — носить из одного сектора в другой в поисках неизвестно чего…».

Та, что сидела рядом, не родилась ангой. У нее были круглые зрачки, непривычно полные, но отчего-то очень привлекательные губы и вовсе отсутствовали крылья. Чужая кровь, чужие гены, чужие клетки. Чужая, но такая близкая и родная, что он мог бы бросить все ради нее. Сейчас. В этот миг. «Тебе только так кажется, сын неба, — предательски шепнул голос внутри. — Это все звезды…».

— Ты закончил проверку? — спросила Татьяна, изо всех сил пытаясь удержать дрожь в голосе. — С Э все в порядке?

— Да. Все в порядке, — он недоуменно пожал плечами. — Передам данные на М-63, пускай разбираются. Но мне бы хотелось всегда знать, что с тобой все в порядке.

— Со мной все в порядке! — воскликнула Татьяна. — Пока я нахожусь здесь, со мной не может случиться ничего плохого. Ну, разве только опять окажусь между сатианетами и гоками, но ведь ты узнаешь об этом первым, не так ли?

— Конечно. — Ларрил поднялся. — Ты планируешь завтра завершить процедуры с Ту-Гаком?

Она кивнула.

— Хорошо. Значит, завтра же мы сможем отбыть. На М-63 происходят странные вещи. Возможно, мне придется просить тебя о помощи.

Татьяна вопросительно взглянула на него.

— Нет, — он покачал головой, — пока не могу ничего сказать. Просто будь готова к тому, что руководство Ассоциации попросит тебя посетить М-63 и остаться там на некоторое время в качестве независимого консультанта.

Совершенно человеческим жестом он взъерошил ей волосы.

— Не засиживайся допоздна, Танни.

Двери за ним закрылись. Кресло, обвиснув, втянулось в пол, словно его и не было. Татьяна задумчиво погладила теплый материал Лу-Тановой кушетки. Ох, как ей не хватало мудрости старого крелла! Уж он бы помог ей разобраться в себе. Пара его слов — и жизнь сделала бы очередной крутой вираж, который привел бы… куда?

Выводя пальцем затейливые фигурки на поверхности сиденья, Татьяна думала о том, могла бы быть счастлива. Когда-нибудь, когда-нибудь…

* * *

Затаив дыхание, Татьяна Викторовна следила за работой Лепилы. Биоморфор натужно гудел, сердито мигал огоньками информационной панели, но выдавать результат не спешил.

В дверь просунулась взъерошенная голова Ту-Гака — от переживаний шерсть ту цвета топленого молока стояла дыбом.

— Доктор? — в который уже раз поинтересовался он, но Татьяна лишь отрицательно покачала головой.

Ту скрылся. Послышался мягкий топот — Ту-Гаку не сиделось на месте, и он накручивал круги по коридорам станции, словно приговоренный к смертной казни в свое последнее утро. Подозрительный Бим тенью следовал за ним, дыша в спину и еще больше нервируя.

Утром, встретившись в кухне, Татьяна и Ларрил ни словом не обмолвились о произошедшем. И если она казалась смущенной и держалась скованно, то проангел вел себя, как и прежде — спокойно, смешливо, искренне. Она была благодарна ему за это, и вскоре ничего уже не говорило о том, что между ними произошло накануне.

— Как ты думаешь, — поинтересовалась Татьяна у него за завтраком, — кто-то на М-63 может починить биоморфор?

Тот пожал плечами.

— Такаи могут. Но на нашей станции они редкие гости!

— Такаи! — воскликнула Татьяна. — Если бы я знала, попросила бы Иф-Ифа!

Проагнел активировал туммер, просмотрел какую-то информацию.

— Тракар «Светоч» отбыл по дальнейшему маршруту двадцать циклов назад. В обратный путь будет не скоро, но если хочешь, я оставлю сообщение для них в регистрационной матрице. Они увидят его, как только подадут запрос о заходе в доки.

— Хочу, — мрачно ответила Татьяна. — Может быть, будут еще такаи на М-63, к которым можно было бы обратиться с подобной просьбой? Этот Лепила мало того, что жрет прорву биомассы, так еще и не выключается, активируясь в самое неподходящее время. Ногами и головами оруха у меня уже завалено полхолодильника, я не успеваю их использовать в качестве операционных муляжей. Может быть, мне открыть поставку мяса для ту на М-63? На станции много ту?

— Около трехсот, — серьезно ответил Ларрил. — Половина из них состоит в патрулях Ассоциации, другая, в основном, торгует. Но есть и исключения. Например, Ту-Ганн — главный врач М-63.

— Главный врач станции — ту? — удивилась Татьяна. — Никогда бы не подумала. А почему мы до сих пор не знакомы?

— В прошлый твой визит он отсутствовал, посещая родной мир, — проангел улыбнулся. — Он — хороший врач. Как и ты!

— Однако Ту-Гак предпочел обратиться ко мне, — мгновенно среагировала Татьяна Викторовна, — почему?

Ларрил поморщился.

— Ту-Ганн — ортодокс, который свято придерживается Закона ту, правда, только в отношении своих соотечественников. Он бы отказался лечить Ту-Гака, вбил бы в его голову пару священных текстов и отправил бы домой — на выбраковку.

— Какой ужас! — тихо сказала Татьяна. — Неужели в этой просвещенной, напичканной чудесами науки и техники галактике еще такое возможно?

— Танни, — укоризненно покачал головой проангел, — эта галактика так велика, что тут возможно еще и не такое. Твое счастье — ты не знаешь, что происходит на окраинах, в секторах, захваченных гоками и сатианетами, на малопосещаемых космических трассах. Ассоциация делает все возможное для поддержания порядка, и силы наши велики, но расстояния еще больше!

Мысль о кристалиновой основе костяка ту всю ночь не шла у Татьяны из головы. Еще до завтрака разбудив Ту-Ропа и выпустив его из Икринки, Татьяна поспешила изучить полученные данные. Наличие кристалина во всех трубчатых костях подтверждалось и у Ту-Ропа. Не выходя из операционной, она запросила у Э данные из сети Лазаретов и Глокса. Глокс выдал общераспространенную информацию, в которой ни намеком не сообщалось про интересную особенность анатомии ту. А вот Управляющий Разум удивил, сообщив, что запрашиваемые подробные данные анатомии и физиологии «йети» с Майрами хранятся в ментатронных архивах станции и для их получения требуется специальное подключение через ячейки памяти Лу-Тана. Впрочем, это только подтверждало догадку Татьяны Викторовны, что доктора Лазаретов причастны к тайне. Подумав, она решила проверить еще одну гипотезу.

— Ты говорил мне про медицинские матрицы на М-63, помнишь? — она налила проангелу и себе чаю, выкинула очередную порцию экспериментальных образцов кофе из синтезака. — У всех ли обитателей М-63 заведены такие матрицы?

— Нет, конечно. Обязательное освидетельствование проходят сотрудники Ассоциации, экипажи транспортных кораблей, имеющих постоянные маршруты движения через М-63. А из остальных медицинские матрицы заведены только на тех, кто хотя бы единожды обращался ко врачу.

— Наверняка среди них почти нет ту, — заметила Татьяна.

Ларрил согласно взмахнул крыльями.

— Они не подвержены инфекционным заболеваниям, а травмы, такие как у Ту-Гака, редки. С другими ранами ту прекрасно справляются сами, просто регенерируя ткани. Почему ты спрашиваешь?

— Как думаешь, — Татьяна помедлила, формулируя вопрос, — могу ли я воспользоваться матрицами, чтобы проверить кое-какие факты. Мне это нужно для того, чтобы окончательно решить проблему Ту-Гака. Он — первый ту, которого мне приходится лечить, и данных у меня недостаточно.

— Конечно, — удивился Ларрил. — У докторов Лазаретов есть доступ к медицинским матрицам всех транспортных станций галактики. Вот для получения данных с планет, входящих в состав Ассоциации, тебе пришлось бы получать специальный допуск от нашего руководства, в чем, правда, проблем бы не возникло.

— Прекрасно! — восхитилась Татьяна. Вскочив, неожиданно для себя чмокнула Ларрила в щеку. — Ты прибери здесь, а я побежала делать запрос.

И покинула кухню, не заметив его ошарашенного выражения лица.

Сейчас, сидя рядом с сердито ворчащим Лепилой, она времени зря не теряла. Перед внутренним зрением тянулись данные и таблицы медицинских матриц ту с М-63. Ни следа наличия кристалина в организме, ни намека! Кто-то умело и целенаправленно подчищал информацию о глубоком сканировании и переписывал диагнозы с тем, чтобы их не хватились. И она догадывалась — кто. Очень интересно посетить и этого дохтура, и его странный заснеженный родной мир! Татьяна нехорошо прищурилась. Не то, чтобы ее манила Великая Кристалиновая Тайна Ту, не то, чтобы особенно возмущали действия Ту-Ганна. Кристалин сам по себе являлся серьезной причиной, из-за которой следовало скрывать истинное положение вещей. Было другое, что толкало в спину каблуком праведного гнева, отчего ладони чесались, и дыхание прерывалось — одно слово, сказанное Ту-Ропом. Слово, с которым Человек никак не мог смириться — выбраковка.

Косвенно, процесс, обозначаемый этим термином, происходил и на Земле. Только пока она сама жила там — о том не задумывалась. А ведь была свидетельницей нескольким случаям в разное время и в разных больницах, когда медицинская помощь не оказывалась или оказывалась в недостаточном объеме именно потому, что люди, недостойные называться врачами, не желали тратить время и силы на бесперспективных больных. Самый первый даже заставил ее, студентку второго курса, серьезно задуматься о том, правильно ли она выбрала профессию. Тогда она проходила практику в терапевтическом отделении одной из районных больниц. В палатах находились по шесть-восемь человек, тут и там торчали причудливые штанги капельниц, пахло залежавшимися телами, кашей на завтрак, клеенкой. У окна лежал семидесятивосьмилетний старик, с ночи жалующийся на боли в желудке. Он говорил сбивчиво, быстро, постанывал и все звал какую-то Сашеньку. Толстая медсестра уже поставила ему зонд и откачала двадцать кубиков крови. Послала Татьяну искать лечащего врача, которая, как назло, где-то запропастилась и появилась лишь через час, наспех поправляя одежду. Осмотрела пациента, не торопясь, выпила кофе в ординаторской и, наконец, дала направление на гастроскопию. Татьяна вместе с молчаливым рябым санитаром переложили больного на каталку и повезли на другой этаж. Она видела желтый, дергающийся кадык старика, его бумажную кожу и закатившиеся белки, и ей было страшно и больно. Она никак не могла понять, почему никто не бегает и не кричит, ведь человеку плохо!!! Из смотровой ее не выгнали — поставили в уголок, чтобы не мешалась. Татьяна смотрела на экран, на котором эндокамера гастроскопа показывала желто-розовую внутреннюю поверхность желудка и сочащуюся кровью разверстую рану — внутреннее кровотечение дала прободившаяся язва.

— Сейчас же везите в реанимацию, — сказал доктор, делавший процедуру. — Я наверх позвоню лечащему.

Старика переложили на каталку и повезли на другой этаж. Снова долго ждали грохочущий, медлительный грузовой лифт. Пациент уже не стонал. Лишь тихо звали обметанные губы чертову Сашеньку, которой не было рядом.

— А карта где? — грозно спросил заведующий отделением реанимации, едва бросив взгляд на затихшего старика. — Без карты не приму!

— Да вы посмотрите на него, — взмолилась Татьяна, — ему же плохо совсем! И в гастроскопии сказали…

— Не имею права принимать без карты! Идите за картой.

— А он?

— Вот сюда, в коридор откатите, и бегите.

Молчаливый санитар уже поставил каталку у стены и отправился восвояси. Татьяна тихо провела ладонью по запавшей щеке старика, и со всех ног, по лестнице, не дожидаясь лифта, бросилась на свой этаж. Лечащей докторицы опять не было. Пока Татьяна ее искала, мечась по всему отделению и соседним этажам, пока та курила и писала заключение, прошло около сорока минут. Когда Татьяна, взмокшая и на грани истерики, принесла карту заведующему, то первое, что увидела в коридоре — белую простынь, наброшенную поверх каталки.

После она долго сидела в коридоре на корточках у стены — рядом с ним. Не плача, молча, глядя в пол. Не отреагировала даже тогда, когда заведующий отделением реанимации, пряча глаза, вытащил у нее из рук злосчастную карту и ушел писать заключение о смерти. Потом она выплачется — в сильных объятиях Артемовых рук, под теплом его губ, стирающих ее слезы. А сейчас было больно и холодно. Холодно, словно не старик, а она сама лежала под белым саваном простыни у стены, покрашенной в серый цвет.

Глупо говорить самой себе, что такого не должно случаться. Ведь оно все равно случается. Глупо размахивать флагом милосердия, называть убийцами тех, кто давал клятву спасать жизни. С навешенным ярлыком они не перестанут носить белые халаты. Но, — твердая уверенность крепла в ней, горячими волнами растекаясь по сердцу, словно то, внутреннее кровотечение, — она обязательно посетит мир Майрами и узнает, кто такой Туманный Айсберг, стирающий своих детей с лица земли за раны и болезни. Станция подчинилась ей. Станция переносит ее туда, куда она пожелает. Пусть пока Татьяна не разобралась в том, почему и как это происходит. Но она была уверена, что Э запомнил это ощущение «горячего сердца», поставил в списке своих неведомых маршрутов галочку и доставит ее на Майрами, как только она будет готова.

Биоморфор вдруг замолк, тишиной, словно ножом обрезая ленту мыслей. В камеру окончательной обработки упало что-то тяжелое. Татьяна осторожно открыла дверцу, выдвинула платформу и застыла.

В дверь в очередной раз просунулся Ту-Гак.

— Док… — начал было говорить он, и замолк, разглядев то, что лежало на платформе.

На них весело смотрела мохнатая голова оруха, из-под верхней губы которого полз вниз, достигая края подбородка, и светился в полумраке помещения, новенький, острый и белоснежный клык Ту-Гака.

Раздался грохот.

Татьяна недоуменно повернула голову, увидела торчащие в дверном проеме ноги ту, хлопнувшегося в обморок, и бросилась к нему. Ту-Гак с трудом открыл мутные глаза.

— Доктор, — слабо сказал он. — Что это было, доктор!

— Все хорошо, друг мой, — Татьяна погладила его по шерсти между ушами, — у нас все получилось! Пойдемте, выпьем чаю и начнем процедуру. Ну, вставайте, обопритесь на меня…

Неожиданно Ту-Гак захохотал. Она недоуменно посмотрела на него.

— Сам встану! — отодвинув ее, пояснил ту. — Я вас раздавлю!

Она все же заставила его положить лапу ей на плечи. Так, в обнимку, ту и человек пошли прочь.

Голова оруха слепо смотрела им в след, торчащий клык струил нежное сияние, рождая призрачные тени, которые танцевали на платформе биоморфора.

* * *

Пока Ту-Роп и Ларрил отпаивали Ту-Гака чаем, Татьяна вернулась к биоморфору, не без труда оттащила голову оруха в операционную и извлекла врощенный в пасть животного клык. Штифт был выточен двухкорневым, как и настоящий зуб. Уже зная о способности кристалина прорастать нервной тканью и надеясь на его мощные регенерирующие способности, Татьяна не сомневалась в том, что достаточно скоро ни одно исследование не сможет установить истинное положение вещей.

Итак, клык был извлечен, простерилизован и ждал своего часа на подушечке, пропитанной физраствором. Ту, уже умело загрузившегося на платформу, Икринка втянула внутрь. Процедура повторилась вновь, только в обратно порядке. Разрезав десну, Татьяна установила штифт, поддерживая его в правильном положении до тех пор, пока два глубоких хода не начали заполняться гранулятом мягкой ткани. Вросший клык пришлось немного подточить по бокам, чтобы сделать зубной ряд идеальным. Спустя полчаса Татьяна Викторовна с умилением смотрела на спящего ту и любовалась своей работой. А спустя еще час сам Ту-Гак разглядывал себя в зеркало и восхищенно цокал языком. Затем он, неожиданно, подхватил Татьяну Викторовну и принялся подбрасывать под потолок, не взирая на ее просьбы, угрожающе-одергивающее рыканье Ту-Ропа и звонкий смех Ларрила. Его счастье, что Бима не было рядом.

— Спасибо, доктор Лу-Танни! — сказал он, когда, наконец, поставил ее на пол, и низко поклонился, прижав кулаки к груди. — Это воистину мой потерянный зуб! Разницы нет! Теперь я со спокойным сердцем могу возвращаться в Дом, и Майрами примет меня, не превратив в земной прах!

— И вам спасибо, Ту-Гак, — серьезно ответила Татьяна, опираясь на мощное плечо Ларрила, который предупредительно встал рядом — после подкидываний ее ноги слегка подгибались, — мне было чрезвычайно интересно познакомится с таким организмом, как ваш, и провести эту процедуру. Это бесценный опыт для меня и за него я благодарна вам!

Ту-Роп, внимательно слушавший их излияния, подозрительно сопнул носом и вдруг сказал:

— А правду мне сказал Ларрил, что у вас полно мяса оруха? Ганги конечно вкусные, но маленькие. Мы с Ту-Гаком приготовим ужин в вашу честь, Танни! Желаете?

— Конечно! — смеясь, воскликнула она, но про себя прикинула, не придется ли ей потом проводить себе такую же операцию, как Ту-Гаку — о твердости мышечной ткани орухов она знала не понаслышке.

Ту были выданы две ноги, и они заперлись в кухне, выгнав оттуда даже Ларрила и попросив Управляющий Разум включить мощную отточную вентиляцию.

— Знаешь, — призналась Татьяна проангелу, когда их выдворили в коридор, — я начала изучать управление МОД.

— Сама? — удивился и, кажется, обиделся Ларрил. — Ну вот, а говорила, что тебе понадобиться моя помощь!

— Так мне и понадобится, — улыбнулась она. — Не получаются у меня развороты по малой дуге. Давай, пока они там готовят ужин, полетаем?

— Здорово как звучит, — на его губах мелькнула странная, нежная улыбка. — «Давай полетаем!». Ну, давай.

Обрадованная Татьяна тут же налепила пластинку СЭТ, которую так и носила в нагрудном кармане комбинезона, на лоб, и решительно направилась к станционному доку, где просыпался разбуженный Управляющим Разумом МОД Лазарета.

Ларрил, войдя, сел в кресло справа, чинно сложив руки на коленях. Глаза его смеялись. Татьяна, розовея от смущения, суматошно потыкала пальцами тач-панели, оживляя МОД. Проангел внимательно следил за ее движениями, но пока молчал и не делал попыток что-то поправить. Одобрительно хмыкнул, когда она уверенным движением погрузила руку в универсум, и корабль поднялся в воздух, разворачиваясь к переборке шлюзовой.

Татьяна вывела МОД за пределы станции. Ларрил переместился на другую сторону кабины, углубился в изучение информационных панелей.

— Зачем тебе ментальный экран? — искренне изумился он.

— Это решение Управляющего Разума, — нашлась Татьяна, плавно увеличивая скорость корабля, — не знаю, зачем так нужно!

Ларрил покосился на нее, но ничего не ответил.

Следующие два часа он учил ее мгновенно разворачивать МОД, менять векторы движения, форсировать двигателем. И если форсаж ей удавался на ура, то с разворотами дело было плохо. Она никак не могла уловить тот момент, когда на пике энергетического толчка надо было сманеврировать, чтобы корабль ушел в поворот, а не завертелся волчком.

— Остановись, Танни, — наконец, сказал Ларрил, из которого последний рок-н-ролл МОД чуть не вытряс душу, — это даже для меня слишком! Давай по-другому.

И он накрыл в универсуме ее руку своей. Татьяна вскинула на него испуганный взгляд. Ларрил на нее не смотрел. Его зрачки мерцали в полумраке кабины, губы были плотно сжаты. Он тихонько подчинил движения ее пальцев себе.

— Закрой глаза, — прошептал ей на ухо. Она послушалась.

— Представь, что универсум — это ты, — горячий шепот продолжал звучать, загоняя сердце в галоп, — растворись во мне, Танни, расслабь руку, она слишком напряжена. Слушай себя. Танни, слушай корабль…

Она поразилась силе его пальцев. Точными, чуткими движениями он тронул корабль с места, резко увеличил скорость. Ее кожа пылала, словно температура проангела была не тридцать восемь градусов по Цельсию, а все сорок пять. Вот, ведомая его рукой, она увеличивает мощность двигателя, энергию вводит дозировано, волнами с увеличивающейся амплитудой. Последняя подобна цунами, и перед тем, как вести корабль на гребень, она резко бросает его в разворот. На подъеме энергии, а не на ее пике, МОД плавно разворачивается, чуть припадая на крыло. Движение еще не отработано, но…

Татьяна открыла глаза. Вдали взблескивала огнями звездных батарей станция. У нее получилось! Она развернула МОД. Поняла, как это делать! Почувствовала!..

Татьяна с восторгом повернулась к Ларрилу и вдруг обнаружила его лицо совсем близко. Огромные зрачки остановили и зафиксировали ее взгляд, и не было сил отвести глаза.

— Там, на станции, ты коснулась моей щеки губами, — тихо сказал он. — Зачем?

— Это — ласка, — словно завороженная ответила она, — тактильное ощущение близости. Называется поцелуй…

— Поцелуй, — тихо повторил Ларрил. — На Райе такого нет. Если анга дорога нам, мы делаем так…

Внезапно он взметнул крылья шатром, как уже делал однажды, когда Татьяна оплакивала Лу-Тана. Притянул ее к себе, и обнял, прижимаясь всем телом. Ее охватило странное ощущение легкости, словно под кожей поселилась сотня тысяч пузырьков с гелием, которые, танцуя, поднимали ее в воздух, отрывали от пола. Подошвами ботинок она перестала ощущать рифленый пол МОД. Не успев испугаться, Татьяна опустила взгляд. Они с Ларрилом действительно левитировали. Проангел затих, зарывшись лицом в ее волосы.

Татьяна мучительно закусила губы. Ее и тянуло к нему, и отталкивало. Тянула тоска и одиночество еще молодой женщины, которая могла бы любить и быть любимой. Отталкивал холод вдовьей постели, суматошные мысли о чуждости его расы. Словно слепая, она нащупала его подбородок и развернула лицом к себе. Узкие, алые губы оказались прямо перед глазами. Нечеловеческие, гладкие… теплые, нежные…

Она запрокинула голову и, плача, прижалась своими губами к его. Пропади все пропадом… Пропади…

Теплая, напряженная плоть неумело подалась, впуская ее дыхание. Через мгновение и оно, и жар тел, и горячечные танцы пальцев вынесли все мысли из сознания, оставив только торопливое, острое, тоскующее желание раствориться друг в друге, словно эта встреча была первой и единственной на колком пороге вечности. Последнее, что запомнила Татьяна, перед тем, как сгореть, чтобы восстать из пепла, это ощущение отсутствия Управляющего Разума в сознании. Обладал ли Э понятием об этике, она не знала, но он отключился, оставив их наедине…

* * *

Они вошли на станцию, не расцепляя пальцев, словно судорогой сведенных друг на друге. Бим, лежащий перед порогом шлюзовой, терпеливо ожидая покинувшую Лазарет Хозяйку, вскочил. Радостно виляя хвостом, закружил под ногами, мешая идти.

Татьяна наклонилась приласкать пса, как вдруг из центрального коридора пахнуло чем-то давно забытым, таким, что рот моментально наполнился слюной, а память нарисовала неправдоподобную яркую картинку, в которой елка еще была огромной, разноцветные шары — казались размером с мяч, а игрушки из папье-маше — живыми. И на тяжелом дубовом столе, накрытом ажурной скатертью, поблескивал массивный хрусталь и столовые приборы с толстыми ручками. А посередине, на блюде, украшенном зеленью и мандаринами, лежала бабушкина фирменная утка с антоновскими, хранимыми с дачи, яблоками.

— Что это? — спросила она.

Ларрил улыбнулся в ответ — так заразительно, просто и хорошо, как еще никогда не улыбался.

— Наверное, это — правильно приготовленный орух!

Они поспешили на кухню. Ту открыли двери, и запах разнесся по коридорам станции, расцвечивая их яркой иллюминацией воспоминаний, украшая мишурой забытых детских радостей и печалей. Ту славно пошуровали по закромам синтезака, вытащив на стол все, что подходило под категорию «съедобное». Еще до того, как Ларрил и Татьяна появились на пороге, оба «йети» переглянулись, блеснув глазами. Они чуяли другой запах, от которого вскипали гормоны — запах поющей крови в телах, познавших друг друга.

— Просто невозможный запах! — воскликнула Татьяна, появляясь в дверях, и оба ту застыли, с изумлением глядя на нее.

Она словно светилась изнутри, глаза лихорадочно блестели, на щеках играл румянец, а припухшие губы были такими же яркими, как и у Ларрила.

— Я не поверю, что это орух так пахнет, пока не попробую! У меня зверский аппетит! — продолжила она, не замечая их изумленных лиц и села на свое место, выжидающе глядя на ту. — Ну? Где мой кусок мяса?

— Это всегда такая реакция? — поинтересовался простодушный Ту-Гак, и тут же получил мощный удар в бок от Ту-Ропа.

— На запах! — поспешил поправить положение последний. — Реакция на запах!

Ларрил, молча усевшийся рядом с Татьяной, нахмурился. Он-то вполне учуял подвох.

Ту-Роп поставил перед ними глубокие миски и налил густую белесую жидкость, больше похожую на суп-пюре, чем на кусок мяса. Жидкость дымилась и пахла так одуряюще, что у Татьяны закружилась голова.

— Мы решили сделать так, — заметил Ту-Гак, довольно потирая руки и наблюдая, как голодные Татьяна и Ларрил набросились на еду, — чтобы вы могли есть оруха. Рухашу готовят для самых старших ту, чьи желудки требуют нежной пищи. А мы с братом с удовольствием погрызем!

Ту чинно уселись за стол. На свои тарелки они положили огромные, дымящиеся куски мяса, которые брали руками, и в которые действительно приходилось вгрызаться. Теперь Татьяна воочию увидела, зачем ту два ряда клыков.

Рухаша оказалась исключительно сытной. Татьяна еще не увидела дна тарелки, а тепло уже разлилось по телу, веки тяжелели, так и хотелось положить голову на плечо сидевшего рядом Ларрила и подремать. Но она не могла заснуть, не увидев звезд! Да и мысли, то белками скачущие, то такие, от которых кровь снова и снова приливала к щекам, а то вполне серьезные и дельные бередили сознание, не давая провалиться в сытую дрему.

— На Майрами есть кристалин? — словно, между прочим, спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Ни друзы! — в один голос ответили оба ту и проангел.

Татьяна даже засмеялась их единодушию.

— Неужели совсем нет?

— В галактике очень мало планет, где есть кристалин, — став серьезным, пояснил Ларрил. — Из известных тебе Сатиана — головная планета звездной системы Сати.

— Наши шахты, — подал голос Ту-Роп, — неглубокого заложения. Земля Майарми промерзает до тектонических плит, даже плавильные буры не берут. Добываемых полезных ископаемых нам вполне достаточно. Ту не стремятся выйти в один ряд с такими сверхдержавами, как веганцы или проангелы, нам не надо постоянно наращивать мощь цивилизации. Без кристалина жить спокойнее! — заключил он, улыбнувшись во все зубы. — Ну его к дворху!

Встав из-за стола, чтобы заварить чай, Татьяна, отвернувшись, скрыла от них разочарованное выражение лица.

Она так надеялась, что кто-нибудь из ту проговорится о кристалине, но они были единодушны. Да и Ларрил разве стал бы обманывать ее? Нет, не всё знали мохнатые обитатели о родном мире. Ой, не всё! Татьяна помотала головой, прогоняя неизвестно откуда появившиеся перед внутренним зрением картины бесконечного заснеженного пространства, ледяных, прозрачных гор, в которых отражались два далеких холодных солнца, похожих на судорожно сжатые детские кулачки… Не хватало еще, чтобы станция, вняв ее видениям, сейчас же перетащила их через пространство и время в экзосферу Майрами!

Татьяна закрыла глаза, вспоминая мгновенья, проведенные с Ларрилом. Щеки предательски вспыхнули. Анатомия проангелов не была препятствием к близости. Подобные отношения могли существовать, но были бесплодны. Словно сквозняк пронесся комнате. Она ощутила, что тот, о ком она думала, стоит за спиной.

— Тебе помочь? — тихо спросил он, вновь, как тогда, накрывая ее пальцы своими на заварочном кривоватом чайнике — продукте графических экспериментов Э.

И будто воздуха между ними не стало. Будто вся его масса ухнула в черную прорву космоса, высосав заодно мысли. Их ощутимо качнуло друг к другу… Зазвучавший сигнал туммера показался таким чужим, словно звучал из другой галактики. Ларрил на мгновение до боли сжал ее пальцы, мельком глянул на экран туммера, развернулся к обоим ту, и Татьяна глазам своим не поверила. Одним движением тяжелой фигуры он разбил чары, наведенные прикосновением и смешанным дыханием. Перед ней снова был тот властный офицер-проангел с великолепными черными крыльями и белыми подкрыльями, которого она когда-то впервые увидела в межзвездной таверне под названием «Поток».

— Нам пора, — сказал Ларрил и оба ту, словно по команде, поднялись, торопливо дожевывая последние куски оруха. — Танни, ты проводишь?

Она с готовностью кивнула. Кусать губы и плакать можно и потом.

На пороге шлюзовой движение застопорилось. Вылетевшие неизвестно откуда тампы застыли в воздухе, по одному распутывая и отцепляя щупальца друг от друга. Татьяна искоса взглянула на Ту-Ропа и опять увидела в его глазах то странное выражение. Когда голубой тамп занял законное место на защитной накладке жилета ту, Шуня тихо щебеча, завис рядом, и Ту-Роп с затаенной нежностью прикрыл маленького тампа огромной лапищей, погладил встопорщенную шерстку. Ту-Гак заливался соловьем, прижимая ладони к груди, кланялся и заверял Татьяну Викторовну в своей любви, дружбе, преданности и крайней — беспечальной, как он выразился — благодарности, пока, наконец, Ту-Роп за шкирку не вытащил его в шлюзовую, оставив ее наедине с проангелом.

Ларрил неумело ткнулся губами в уголок ее рта.

— Я буду ждать тебя на М-63, - сказал и вышел, более не оглядываясь.

Двери шлюзовой закрылись. Комкая комбинезон на груди, Татьяна бросилась в смотровую, наблюдать за отбытием, но вдруг замедлила шаг. Важно не то, что было. Важно то, что есть. И отныне, у нее есть ОН…

Остановившись на пороге смотровой, Татьяна наблюдала, как МОД покидает пространство, уходя в оранжевую прореху Потока. На станцию опустилась привычная тишина, стерильные коридоры мягко мерцали, грело душу ощущение близкого присутствия Управляющего Разума…

Прощальный поцелуй Ларрила жег кожу, да так, что Татьяна Викторовна, поморщившись, потерла щеку тыльной стороной ладони. Что ж такое творится! Неужели так сильна была тоска по мужским прикосновениям, тлевшая исподволь долгое время, чтобы вспыхнув, едва не сжечь дотла? Чувства, испытываемые к Ларрилу, были совсем другими, нежели к Артему. Им Татьяна жила — интересами, жизненными установками, задачами, которые по счастливому стечению обстоятельств оказались у них общими. Она растворялась в муже так, словно он был воздухом для дыхания, глотком воды для утоления жажды, радостью и смыслом бытия. А рядом с проангелом она едва не задохнулась от накрывших ее ощущений, большая часть которых, наверняка, была обусловлена мощным гормональным всплеском.

Татьяна Викторовна усмехнулась сама себе, погладила Шуню, который, успокоившись, разлегся у нее на шее мохнатым колье. Ну не могла она не анализировать, даже собственные эмоции! Это стало привычкой, второй натурой. Она смотрела на любимые созвездия и думала о том, что время все расставит по своим местам, пояснит, что — чувство или кипение гормонов, и извечная женская тоска по мужской любви — толкнуло ее в объятия крылатого существа?

Переход закрылся, скрыв МОД. Космос снова был воплощением тьмы и одиночества, лишь плыла в пустоте маленькая станция. Лазарет на перекрестке миров.