Часть первая

Регент и подмастерье

Ильритана — древняя столица ильрийских королей, стояла на пересечении крупных торговых путей. Это был последний, перед просторами Белоземья, большой город — дальше на север простирались глухие долины в кольцах замороженных холмов, а за ними заснеженные пустоши раскинулись безжизненным Белым Безмолвием до самого Последнего порога — непроходимых скал, за которыми вырастали величественные, вечно покрытые снегом, горы.

С Юго-запада подступал к стенам столицы огромный лесной массив, с которым человек почти не пытался справиться — Ильрийская Чаща. Жители королевства почитали ее как место, полное чудес, и привычно гордились, страшась, тайнами, скрытыми плотным пологом древесных крон. Однако страх не помешал им проложить через дремучие дебри несколько крупных, хорошо оборудованных и тщательно охраняемых трактов — залог успеха существования Ильританы, как оплота торговли в этой точке Великой равнины. Так называлась бОльшая часть материка Ветри, которая занимала пространство от скалистой границы Последнего порога до западного берега Антэоса или, как называли его простецы, Безвременного моря.

Дороги с Юга и Востока были так же удобны, сторожевые крепости не знали нужды в людях и провианте. Водить торговые караваны через Ильритану было одним удовольствием! Поэтому на столичном базаре можно было встретить товары, привезенные из различных уголков Великой равнины и из-за моря. Здесь продавали знаменитые мерцающие ковры из шкур верде — оленей, водившихся только в Белом Безмолвии; и искусные светильники из Альбы, почти не требовавшие масла. Здесь пылились никому не нужные, но порой бесценные древности, привезенные каким-нибудь смельчаком из-за Пустыни. В воздухе вкусно пахло жареным мясом и тушеными овощами. Весело пенилось пиво, а вода из глиняных кувшинов водоносов студила грудь и хмелила голову. Здесь продавали целебные травы и амулеты на все случаи жизни. Меха тяжело лежали на прилавках вперемешку с блестящими восточными тканями; парчовые, шитые золотом и серебром, кошельки богачей соседствовали с тряпьем женщин, продававших себя и своих детей за несколько монет; гниющие свалки чавкали под ногами неподалеку от дорогих лавок, где мерцали призывно тончайшие вина в бутылках из красного и синего ротманского стекла; шмыгающие под ногами воришки и крысы; мухи и осы, кружащие над грудами невиданных плодов…

Огромное количество товаров, толстые кошельки местных торговцев и заезжих купцов привлекали сюда самое живописное отребье и самое опасное ворье со всего королевства. Здесь не проходило и часа без мошенничества, кражи, а то и убийства, совершавшегося прямо на глазах у прохожих. Но все происшествия утопали в шуме голосов, бое часов на магистратской Ратуше, цоканье копыт и криках базарных торговцев и, тем паче, торговок.

Таким был Столичный базар. Таким увидел его усталый путник, кутавшийся в пыльный плащ, в тот осенний день, когда солнце скрылось за серыми тучами на долгое время, в тот час, когда часы на Ратуше били полдень.

Он медленно шел вдоль торговых рядов, а зоркие глаза из-под низко надвинутого капюшона выискивали лишь одному ему известную цель. Подул холодный ветер, сорвал капюшон, открыл бледное лицо. Путник был молод, если не сказать, юн, но настороженный взгляд голубых глаз указывал на то, что всякому, кто встанет на его пути, не поздоровится. Было в этом лице еще безразличие человека, ставящего себя выше толпы, и безмерная усталость тяжелого пути, которую путник явно пытался скрыть.

Он плотнее запахнул плащ, откинул с лица светлые волосы, и остановился, разглядывая темную дверь лавки. Никакой вывески над ней не было, но что-то подсказывало ему, что это именно то, что он искал. Он огляделся по сторонам и шагнул внутрь.

В лавке царил полумрак. Сизый дымок воскурений струился от четырех жертвенников по углам комнаты. Вдоль стен тянулись полки, заставленные банками зеленого и коричневого стекла, деревянными и железными бочонками, полотняными мешочками и пыльными бутылками.

— Чего хочет молодой господин? — раздался дребезжащий голос.

Юноша обернулся.

Дряхлая старуха стояла перед ним, но ярче углей горели ее черные глаза, а длинные, никогда не стриженые, волосы мели пол седыми космами.

— Я хотел бы посмотреть травы, мать! — юноша почтительно поклонился.

— Травы? — усмехнулась старуха, бесцеремонно оглядывая его.

Зоркие глаза приметили дорогую чернильницу, пристегнутую к поясу вместе с почти полным кошельком, и болезненную бледность, и грязный плащ.

— Зачем тебе травы? — продолжала спрашивать она, и в неверном свете жертвенников ее лицо издевательски кривилось. — Ты не беден. Деньгами ты можешь утолить все свои печали!

— Но я и не богат, — спокойно отвечал он.

Он едва держался на ногах от усталости и боли, но простой ведьме не следовало догадываться об этом. Впрочем, эта ведьма была слишком старой и мудрой, чтобы не разглядеть его усилий. Потому и издевалась над ним, не спеша помочь. Он не винил ее за это. Ведь не винит же человек муху, назойливо жужжащую над головой?

С минуту она молча смотрела на него. Затем лицо ее приняло прежнее выражение — недоброе и немного сонное, но улыбка стала искренней.

— Хороший ответ, благородный господин! — кивнула она. — Пойдем, я покажу тебе то, что ты ищешь…

Она прошла вперед, и юноша, придерживая разлетающиеся полы плаща, последовал за ней вглубь лавки.

Ведьма кивнула на полки с полотняными мешочками и отошла в другой угол, изредка поглядывая на гостя. Тот один за другим раскрывал мешочки, разглядывая их содержимое, иногда принюхивался. Но пока ничего из того, что ему была нужно, не попадалось.

— Ты чужестранец? — невзначай спросила старуха. — Откуда ты?

— Из Эвиньона, — отвечал он, продолжая поиски.

— Дорога из Белоземья далека, и всегда опасна! Что привело тебя к нам?

— Я — странник Ордена дэльфов. Следую в Кабестан по делам Ордена.

— Ты выбрал дорогу вместо теплой монашеской кельи и скриптория? Воистину ты любознателен, молодой господин! И, кажется, разбираешься в травах…

— В дороге дэльфу может пригодиться любое знание! — он отобрал два мешочка, и подошел к старухе. Та едва взглянула.

— Три монеты, господин.

Из кошелька, подвешенного к поясу, юноша достал пять серебряных монет, и вложил в ее темную ладонь.

— Петушиная радость растет только на глухих болотах, мать. Ты, наверное, устала, добираясь до них?

Старуха испытующе прищурилась.

— Ты хорошо учился у своих наставников, дэльфийский Странник! И ты был добр ко мне — так позволь и мне дать тебе совет?

— Слушаю.

— Ильритана славится буйным нравом. Не задерживайся здесь. Уезжай сегодня же. Не доверяй никому!

— Спасибо за совет!

Юноша улыбнулся и пошел к выходу.

— И накинь капюшон! — крикнула она ему вслед, и прошептала, — Боги да спасут тебя от нашего герцога!

* * *

Выйдя на улицу, Инвари с облегчением вдохнул свежий воздух. Аромат воскурений все еще кружил ему голову. Он улыбнулся, вспоминая, как она беспокоилась о нем. К ведьмам он всегда относился с симпатией, и это было совершенно необъяснимо — все без исключения встреченные им ведьмы отличались дурным и взбалмошным характером.

Несмотря на предупреждение, он не стал надевать капюшон — щеки лихорадочно горели. Жар сжимал его голову словно в тисках, и было так приятно подставить горевшее лицо ветру! Следовало немедленно приготовить напиток из купленных в лавке трав. Будь у него его багаж, он бы не дошел до такого, неподобающего Подмастерью, состояния. Но багаж был утерян. Так же, как и конь…

Инвари усилием воли заставил себя не думать об этом. Боль от потери верного друга и спутника была еще слишком сильной, а он едва держался на ногах — сломанные ребра и многочисленные ушибы болели так, что перед глазами темнело.

Он высмотрел ближайший трактир и, не мешкая, направился в его сторону. На вывеске аляповато раскрашенные ворота гостеприимно раскрывали массивные створки с геральдическим знаком кого-то из королевской династии. У Инвари сейчас не было желания разглядывать хитросплетения рисованных линий, разгадывая их значение. Под воротами значилось — «У врат Белоземья». Он вошел и, пройдя через зал, сел в самом темном углу, болезненно поморщившись. Спустя несколько минут появился служка в засаленном фартуке. Заказав ужин и бутылку старого вина, Инвари пересел спиной к залу, достал травы, смешал их на ладони в нужной пропорции и приготовился насыпать в стакан. Но услышал приближающиеся шаги. Он едва успел спрятать мешочки в складках плаща и зажать ладонь, как на табурет рядом с ним опустился толстяк в яркой рубахе с засученными рукавами, и таким же засаленным, как и у служки, фартуком. Он поставил перед Инвари ужин, а принесенную свечу поднес прямо к его лицу. «Что за наглость?!» — подумал Инвари, прикрываясь рукой от слепящего света.

— Прости, что я разглядываю тебя, господин, — вкрадчиво заговорил толстяк. — Ты чужестранец?

Инвари кивнул.

— В моем заведении всегда рады таким благородным господам!

— Ты — хозяин трактира?

— Да, господин.

— Подскажи мне, как пройти на улицу Книгочеев? Мне нужен дом с зеленой черепичной крышей и вывеской магазина старинных книг и свитков.

— Подожди-ка, благородный господин, его хозяина зовут не Таг Твайти?

— Да. Ты знаешь его?

— Так, пару раз покупал у него старинные заморские рецепты. Но сейчас ты не застанешь его в городе.

— Не застану? — Инвари отложил ложку и удивленно взглянул на трактирщика. — Отчего же это?

— Он закрыл свой магазин и уехал.

— Куда?! — удивлению Инвари не было предела.

— Никто не знает. Наверное, срочные дела сорвали его с места. Он собрался очень быстро. А позволено ли мне будет спросить, откуда ты?

— Издалека, — коротко ответил Инвари.

Он не мог понять, что происходит. Таг Твайти — эмиссар Поднебесья в Ильритане должен был приютить его на время пребывания в городе. Таг не мог уехать из столицы, не поставив в известность кого-нибудь из Мастеров. Но тогда Инвари предупредили бы об этом. Хотя в Испытании можно было всего ожидать. Что ж, придется устраиваться самому. Он рассчитывал пробыть в городе хотя бы до тех пор, пока не срастутся кости, и не подживут многочисленные ушибы. Надо будет еще купить коня и все, что пригодится в пути. Его багаж утерян. Осталось только то, что было пристегнуто к поясу или лежало в многочисленных потаенных карманах камзола.

Инвари нахмурился и приступил к трапезе, более не обращая внимания на чересчур любопытного хозяина.

— Ешь, благородный господин, ешь! — улыбнулся тот, и ушел, забрав свечу.

«Странные нравы!» — подумал Инвари, но размышлять об этом сейчас ему не хотелось. Ощутив запах горячей еды, он понял, как был голоден все это время. Даже лихорадка не отразилась на его аппетите!

Осмотревшись вокруг, он высыпал зажатые в ладони травы в стакан с вином, размешал и выпил. И почти сразу почувствовал облегчение: отпустил жар, и боль свернулась змейкой, жаля лишь изредка. Наступило невеселое время проанализировать то, что с ним случилось под пологом проклятой Чащи! Непростительная ошибка в самом начале Пути? Несчастный случай или закономерный этап прохождения первой ступени испытаний? Да, потеря багажа — золото, одежда, провиант, сундучок из Поднебесья со всем своим бесценным содержимым, его дэльфийские тетради и что там еще было? — могла быть закономерной. Но то, что случилось с Вороном, его волшебным спутником, принявшим облик черного как ночь жеребца? С этим существом, обладающим интеллектом, по крайней мере, человека и силой дракона, с этим живым напоминанием о чудесах Поднебесья ничего не должно было произойти! Победить его казалось невозможным, но вот, поди ж ты, возникли из темноты Чащи кошмарные черно-серые твари с горящими глазами. Инвари был не готов к встрече с ними — даже не сумел классифицировать их, не то, что дать отпор! А они — размером больше самого крупного виденного им полярного волка — вылетели из-за деревьев, повисли на холке Ворона, опрокинули на землю, и погребли под собственными телами. За мгновение до его падения Инвари удалось вытащить ноги из стремян и спрыгнуть. Приземлился он не удачно. Наверное, именно тогда сломал ребра.

Ах, если бы ему позволили вмешаться — отбить коня или хотя бы его тело! Если бы разрешили применить Силу, Искусство или Сталь! Впрочем, Сила его ни разу еще не дала о себе знать. Но вот магическое Искусство или Сталь — смертоносное оружие Мастеров, всегда достигающее цели, разбросали бы стаю в считанные мгновения. Однако Закон был суров. Его слова были выжжены в памяти каждого Ученика, решившего пройти Испытания: «Чтобы ни случилось в Пути, Подмастерье обязан остаться в живых. Если нужно пожертвовать спутником, золотом, поклажей — жертвуй. Если нужно пожертвовать Искусством или Сталью — жертвуй, но помни, ЧЕГО лишаешься. Если нужно пожертвовать Силой — пожертвуй собой!».

Поэтому он повернулся спиной к зверью, алчно рычащему над телом его друга, и побежал прочь. Большая часть стаи бросилась за ним. Они гнали его несколько часов. Будь он обычным человеком, они настигли бы его в считанные минуты. Но он был Подмастерьем. А школа физического совершенства Поднебесья была жестока. Однако и он уже решил, что его Испытание заканчивается, так и не начавшись, как вдруг судьба улыбнулась ему. Увидев просвет между деревьями, он бросился туда в надежде, что Сила придет к нему на открытом пространстве — ведь угроза его жизни была явной! И неожиданно выскочил на дорогу, едва не попав под колеса большого купеческого обоза, на счастье проезжавшего мимо и охраняемого вооруженными до зубов наемниками. Звери не последовали за ним. Должно быть, вернулись к остаткам пиршества. Он был спасен! Но не было рядом верного друга…. И уже не будет.

Боль совсем ушла — помогли травы. Пелена жара окончательно спала с глаз, и Инвари почувствовал в себе силы подняться. Он бросил на стол несколько монет и собрался уходить, когда услышал за спиной знакомый вкрадчивый голос:

— Уже уходишь, господин?

— Да, скоро ночь. Не знаешь ли, где здесь можно переночевать за пару монет?

— Я с удовольствием отведу тебя. Пойдем со мной.

Трактирщик неуклюже засеменил к выходу. Инвари пошел следом. Они вышли на улицу, завернули за угол здания и остановились в глухом проулке у задней стены трактира.

Инвари удивленно огляделся.

— И куда дальше?

— Сейчас, сейчас…

Трактирщик свистнул, и из темноты выехала запряженная четверкой черная карета.

— За небольшую плату они отвезут тебя в гостиницу, — с этими словами толстяк подтолкнул Инвари к дверце. — Иди, господин, не бойся…

Слова насторожили Инвари. Он схватился за эфес шпаги и обернулся.

— Что это значит? — грозно спросил он, но тут кто-то набросился на него сзади, и прижал к лицу приторно пахнущую ткань.

Вырываясь, Инвари увидел, как один из нападавших кинул трактирщику тяжело звякнувший кошелек. Тот звонко поцеловал его, и дальше, должно быть, Инвари начал бредить, ибо услышал, как трактирщик радостно закричал: «Слава герцогу!». А затем юноша потерял сознание.

* * *

Он не сразу очнулся. В темноте, показавшейся вначале кромешным мраком, стали выступать далекие стены, прикрытые тяжелыми расшитыми завесами.

Его мутило. Приторный маслянистый запах до сих пор преследовал его. Пошатываясь, Инвари поднялся с кушетки, на которой себя обнаружил, и сделал несколько неверных шагов. Темные провалы в стенах, которые он принял за двери, оказались при ближайшем рассмотрении портретами. Пытаясь окончательно прийти в себя, Инвари насчитал их двадцать два. Две предпоследние рамы были пусты, а последний портрет изображал мужчину средних лет, чья царственная осанка указывала на особу королевской крови. На его груди ярко, выпукло и явно тщательно живописец выписал регентский орден. «Принц Адамант I, герцог Ильританский» — без труда прочел Инвари. Сознание окончательно вернулось к нему, и теперь он видел в темноте, как кошка.

Дверь позади открылась, и он резко обернулся, нащупывая эфес шпаги. Ее не было.

Медленно разгоравшееся свечение большой люстры заливало сверху комнату. Инвари увидел двух лакеев, почтительно склонившихся по обеим сторонам прежде незамеченной двери. Вошедшая следом стража в черных латах с золотым гербом Ильри окружила его. Разглядывая их свирепые лица, Инвари вновь пожалел об отсутствии оружия.

Все застыли, словно услышали волшебное слово «замри». В тишине раздались шаги. Неторопливая и неравномерная поступь выдавала хромого. Человек вошел в комнату, и Инвари узнал в нем изображенного на последнем портрете — герцога Ильританского.

Юноша не опустил головы даже, когда встретился взглядом с его темными бегающими глазами. Художник, несомненно, приукрасил действительный облик Адаманта I: отнял десяток лет и морщин, прибавил благородства. Стоящий перед Инвари являл собою жалкую карикатуру на собственный портрет. Сутулый, почти горбатый немолодой мужчина, со сморщенным злым лицом, и глазами, горевшими нехорошим огнем. Герцог был бледен, и его бледность только подчеркивалась богатым костюмом из черного бархата и сиянием алмазного регентского ордена на груди.

— У нас гость! — с трудом произнес Адамант.

Ноздри Инвари дрогнули — он уловил горьковатый запах читы, дурман-травы. Человек, жующий читу, глупел на глазах, но считалось, что она давала тайное знание о кладах и будущем.

— Прошу объяснить великого герцога, почему меня доставили сюда столь вероломным способом?

Адамант махнул рукой, и ему тотчас же принесли резное кресло. Он устало сел.

— Кто ты такой, столь непочтительно говорящий чужеземец?

— Я — Один Эвиньонский, странник ордена Дэльфов.

— А! — Герцог пристально оглядел его. — Дельфийцы были вежливее в прежние времена.

— В прежние времена считалось непозволительным поднять руку на члена Ордена! — резко ответил Инвари.

— Прости, прости… — лениво пробормотал герцог.

Казалось, глаза его сейчас совсем закроются, и он уснет.

— Мои слуги, как всегда, перестарались. У нас мало новостей, дэльф! Купцы мне наскучили. Вот я и приказал приводить ко мне чужестранцев, не похожих на остальных. Ты развлечешь меня, монах, ведь дэльфы — искусные рассказчики. А правду говорят, — глаза герцога вдруг пристально уставились на Инвари, — что вам известно будущее?

«Зачем тебе наши знания, если ты жуешь читу?» — едва не спросил тот, но промолчал. Чем меньше карт открыто, тем лучше.

Под внимательным взглядом герцога он равнодушно пожал плечами:

— Нам известно многое, герцог. Но будущее неподвластно человеческому разуму.

Адамант медленно усмехнулся, и вдруг вскочил и рванулся к Инвари. И, схватив его за плечи, притянул к себе.

— А откуда у тебя клинок поднебесной работы? Где ты взял его?

Инвари опустил глаза и почувствовал, как сознание герцога пытается проникнуть в его мысли. Это удивило его — смертный не мог обладать Силой, не будь у него хотя бы капельки колдовской крови. Но откуда в королевском роду Ильри маги? Этого Инвари не мог вспомнить — он не слишком усердно учил родословные правителей Ветри. Однако ответ его прозвучал спокойно:

— У дэльфов большие сокровищницы, герцог. Там можно найти вещи, сделанные и до Смутного времени.

— С каких это пор ваши патриархи раздают свои сокровища простым странникам? — проворчал Адамант, но Инвари отпустил и отошел.

— Ты будешь моим гостем, сколько я пожелаю! — заявил он, — Я хочу знать все о сокровищах дэльфов.

— Но я не знаю, герцог! Я лишь странник, а этот клинок — награда за выполненное поручение. Да и как я могу знать о сокровищах моего Ордена, я — непосвященный?

Герцог подозрительно посмотрел на Инвари.

— Значит, ты расскажешь мне о поручении, за которое можно получить такой подарок. И вообще, — неожиданно добавил он, — хорошо, что у тебя светлые волосы! У нас это редкость.

Он довольно хихикнул и быстро заковылял к двери. Лакеи и охранники ушли за ним. Инвари снова остался один.

Он сел в резное кресло, оставленное слугами, и принялся размышлять. Адамант, несомненно, пытался прочесть его мысли. Как это возможно? Ильрийская королевская династия — род славный и доблестный, но совсем не способный к магии. Теперь уже при свете люстры, Инвари вгляделся в каждый из портретов. На лицах королей, пожалуй, можно было отыскать тень проклятия. Но когда и кем оно было наложено? И в чем заключалось?

Его задумчивый взгляд остановился на двух пустовавших рамах. Словно выколотые глаза, они производили неприятное впечатление. Он снова перебрал в памяти известные ему имена. Двадцатым королем Ильри был Арлон IV, а двадцать первым должен был стать его сын — Рэй. Единственный сын от брака с Рэей, королевой Белоземья. Пес поглоти все эти многочисленные царствующие семейства, кто же такой Адамант?! Инвари помнил, что Арлон погиб на охоте около десяти лет назад, сейчас править должен был его сын, но память почему-то не содержала сведений ни о его коронации, ни о возможной кончине. Наконец, совершенно измучившись, он все же припомнил наличие у Арлона младшего брата по имени Адамант. Это, однако, никак не отвечало на вопрос, что же случилось с наследным принцем Рэем?

Династические изыскания отняли последние силы. Снова мучительно заныли ребра, снова воспоминание о прощальном ржании коня схватило сердце. Инвари едва добрался до жесткой кушетки у стены, и заснул в мгновение ока.

* * *

Когда он проснулся, рассвет уже проблескивал за окнами. Инвари подошел к одному из них и посмотрел вниз. Замок ильрийских королей был выстроен шестьсот лет назад на естественной скале, оказавшейся сейчас в центре города — настоящая крепость, окруженная к тому же еще и рвом, в котором, правда, не было воды, и внушительными стенами, возведенными гораздо позднее, с воротами, выходящими на север и запад. С востока и юга к замку примыкал хаотический лабиринт хозяйственных построек — кухонь, конюшен, кузниц, и тому подобных сооружений, призванных снабжать замок всем необходимым. Лабиринт растворялся в прилегающих городских улицах. Из окна, в которое смотрел Инвари, они были не особенно хорошо видны, скрытые громадой дворца.

В этот ранний час столица была пустынна. Лишь дымка тумана ползла по улицам, да перелетали с крыши на крышу птицы с радужным оперением. Благодатный край! Пышные луга вдали, еще яркая зелень деревьев, лишь кое-где окрашенная желтизной, крепкие дома, крытые красной и зеленой черепицей. В Ильритане почти не было одноэтажных развалюх или хижин, крытых соломой. Дома стояли каменные, добротные, как и полагается в приличном торговом городе, улицы были достаточно широкими для того, чтобы два нагруженных воза встретившись, могли бы легко разъехаться. Из узкого замкового окна не были заметны тревоги спящих в своих постелях людей, грязь на улицах, темные дела, творящиеся, пока не взойдет солнце. Но Инвари остро чувствовал, что не все в порядке в Славном городе. Покой и безмятежность могли обмануть Ученика. Но не Подмастерье.

Задумавшись, он вспоминал момент, когда выбрал на карте Ветри Путь именно через этот город. Огромная, тщательно прорисованная, она висела прямо за спиной почтенного Агни — настоятеля Эвиньонского дэльфийского монастыря. Этот единственный крупный монастырь в северо-восточной части Белоземья, находился почти на границе с бескрайними и пустынными землями Белого Безмолвия, которые не принадлежали никому в силу полной своей бесполезности для хозяйства. Замерзшая земля и вечный снег. Белая пустыня, простершаяся до самых горных хребтов почти на самом полюсе планеты, прозванных Последним порогом. Кого могла заинтересовать эта страна вечного холода? Разве только Мастеров — чужаков, в народе считаемых колдунами, прибывших несколько тысяч лет назад неизвестно откуда и создавших себе рай прямо в сердце ледяных гор Последнего порога. Рай, в который непосвященным пути не было. Впрочем, уроженцы планеты, записанной в Звездных картах Мастеров под названием Ветра, все же попадали в этот рай. Дети мужеского пола, в возрасте от пяти до семи лет. Одних приводили из своих странствий сами Мастера. Других передавали им дэльфийские монахи, которые сотрудничали с пришельцами с самого первого момента их появления на планете. Перейдя Последний порог, урожденные ветрианцы забывали свое прошлое. И становились членами новой семьи, в которой Мастера заменяли им родителей, с тем, чтобы когда-нибудь самим стать Мастерами и продолжить заполнение Звездных карт. С ним было по-другому…

Инвари резко обернулся. Интуиция не подвела его — скрюченный, подобно герцогу, с перекошенным идиотской гримасой лицом, с застывшей в углу толстых губ слюной, стоял позади него, почтительно склонившись, слуга в голубой ливрее, бесшумно прошедший через потайную дверь. Мыча и размахивая руками, он пригласил его следовать за ним. Инвари плотнее запахнул плащ. Рука привычно искала эфес шпаги.

Едва освещенный факелами коридор привел в круглую залу, пустую и темную. Лишь тускло поблескивала золотая люстра, свисавшая с потолка на толстой цепи над большим круглым столом полированного черного камня.

— Ему несколько сотен лет, — раздался хриплый голос, и за столом Инвари разглядел герцога Ильританского. — Когда здесь еще не было ни города, ни замка, основатель нашей династии — славный Арлон I, принес клятву верности Богам, и молния ударила в то место на вершине скалы, где сижу сейчас я — Боги приняли клятву. А потом был построен дворец. И вершина скалы стала тронным залом. Я завтракаю рано, чужеземец, не хочешь ли присоединиться?

Инвари молча поклонился и сел на один из двух тяжелых резных стульев напротив герцога. Адамант сидел в кресле, вырезанном из опаленного молнией валуна, его руки покоились на спинах крылатых каменных львов.

— А ты сидишь на королевском месте! — вдруг заметил герцог, и когда Инвари, смутившись, сделал было попытку встать, замахал слабой рукой:

— Сиди, сиди… У нас без церемоний! Это место славного Рэя, моего племянника. Он был молод, как и ты, мой мальчик…, - герцог смахнул невидимую слезу.

Инвари навострил уши — скорбь герцога фальшивила так, что у него заныли зубы. Но не страннику дэльфов чувствовать эмоции других. Инвари сделал участливое лицо.

— Что же случилось со славным потомком Арлона?

Адамант пристально всмотрелся в него.

— Как? Ты не слышал эту горестную историю?

— Я не помню подробностей.

Герцог скорбно покачал головой.

— Ужасная, ужасная история! Арлон был моим старшим братом. Природа осчастливила его — высок, статен, силен! Я завидовал ему, ах, как завидовал, но я и любил его! Его нельзя было не любить! Великолепный, достойный правитель! Страсть к охоте погубила его. Ты знаешь, как он погиб?

Инвари покачал головой.

— В тот день устроили охоту не вепря, — внезапно оживился герцог, — И Арлон оказался с ним один на один. Лишь я, несчастный, был рядом, свита осталась вдалеке, а я… я был слишком слаб, чтобы помочь ему. Вепрь разорвал мне ногу клыком, когда я бросился на помощь. С тех пор я хромаю. Я пытался закрыть его собой, но зверь отбросил меня… — герцог опустил голову. — Брат умер у меня на руках. Рэй, бедный мальчик! Когда он подъехал, все было кончено. Ему было всего пятнадцать лет и, должно быть, он не вынес потрясения — повернул коня и ускакал прочь. С тех пор его не видели… Мы искали его, ждали несколько месяцев, но, видно, несчастливая судьба обрушилась и на отца и на сына! Наследник престола сгинул, и народ просил меня принять регентство.

Адамант скорбно склонил голову, но Инвари показалось, что тот прячет улыбку.

— Ну, а ты? — Герцог посмотрел на юношу. — Что видел ты в своих скитаниях? Много ли горя в землях Великой равнины?

Инвари кивнул.

— И это странно, герцог. Я еще молод и не бывал нигде, кроме Белоземья. Проезжая через Ильри я видел, что земли плодородны, а стада тучны. Люди уже долго жили счастливо и, вот, словно что-то разладилось… — Инвари развел руками. — Но не бедному страннику судить о причинах этого. На это есть умы более высокие.

— Например, поднебесные? — хитро прищурился герцог. — Для послушника Ордена ты слишком умен. Жаль, что дэльфы навсегда прибирают к рукам давших клятву. Я мог бы предложить тебе хорошее место…

Инвари молча смотрел на Адаманта. Тот засмеялся.

— Вот, вот. Вы преданы своему Ордену, как не каждый ребенок — матери!

Внесли кушанья. Инвари ел с удовольствием, присущим здоровой молодости, герцог же с брезгливой гримасой пробовал то одно, то другое, и лишь беспрерывно пил вино из массивной чаши горного хрусталя. Инвари тоже отдал должное этому вину из Ротманских кладовых, багровому с золотыми искрами: теплому, как летнее солнце, легкому, как весенний ветерок и опьяняющему, как свежее дыхание зимы.

Уродливый слуга почтительно наполнял быстро пустеющие бокалы.

— А, что, чужеземец, надолго ли ты в наши края? — прервал затянувшееся молчание герцог.

— Мне бы не хотелось задерживаться. Уже осень, до весны мне надо добраться до столицы Ордена — Кабестана.

Герцог нахмурился.

— Тогда тебе надо торопиться. Жаль! Мне понравилось беседовать с тобой. Ну, прими хоть мое приглашение на праздник Чудесного спасения, который состоится через несколько дней. В знак прощения за неуклюжие действия моих слуг!

Инвари молча обдумывал неожиданное предложение.

— Останься, чужеземец! — голос Адаманта звучал почти просительно. — В записях дэльфов есть многое, но, наверняка, нет описания нашего праздника — мы собрались впервые отпраздновать его. Тебе будут благодарны!

Подмастерью не хотелось оставаться. Он чувствовал опасность кончиками пальцев, славно уже коснулся ее. Но желание понять, что же происходит в мирном на вид городе, оказалось сильнее. К тому же следовало выяснить, что произошло с Тагом. Да и ожидать, когда заживут раны, удобнее в королевских покоях, нежели в грязном трактире.

— Я согласен, благодарю, — наконец, сказал он, но герцог смотрел на него, словно ожидая чего-то еще.

Инвари вопросительно поднял брови.

— Слово, странник…, - вкрадчиво произнес Адамант. — Твое слово чести, что ты не передумаешь и не уйдешь до утра после праздника. Дай мне его, не обидь старика!

Инвари удивленно пожал плечами.

— Я с удовольствием поклялся бы своей шпагой, но ее отобрали твои слуги.

— Ее вернут тебе! — поспешил сказать герцог. — И все, что понадобится в дороге, ты получишь. В подарок.

— Коня! — сказал Инвари, чувствуя, как сердце разрывается от боли, — Мне нужен конь.

— Получишь лучшего скакуна из наших табунов, обещаю!

«Что ему надо от меня?» — лихорадочно соображал Инвари. Однако, как того требовал обычай при принесении клятвы, он встал и низко склонил голову.

— Герцог, — торжественно начал он, — я…

И в этот момент немой слуга, поскользнувшись на гладком полу, налетел на него сзади и, зацепившись за стол, опрокинул на Инвари почти полный бокал. Все произошло в мгновение ока: Инвари недоуменно глядел на залитые вином, словно кровью, руки. Слуга рухнул на колени и испуганно скрючился у стола.

Адамант побагровел. Он вскочил и свирепо направился к немому, замахиваясь толстой семихвостой плетью, выхваченной из-за пояса.

— Ах ты, тварь! — хрипел он. — Неповоротливая свинья! Сейчас ты получишь у меня!..

Инвари стряхнул оцепенение и решительно встал между герцогом и слугой.

— Не бей его, — спокойно сказал он. — Бедняга не виноват. Он просто не способен прислуживать за столом из-за своей немощи.

Адамант уже подошел к нему и злобно выпрямился, оказавшись едва ли не выше Инвари.

— Отойди! — хриплым от гнева голосом приказал он. — Это мой человек и он получит наказание от моей руки!

— Нет, — все также спокойно отвечал Инвари. — Он не виновен. У тебя столько здоровых слуг, а ты заставил прислуживать калеку. Его оплошность — твоя вина, герцог!

Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Черные глаза Адаманта метали молнии, голубые глаза Инвари были холодны, как лед. Наконец, герцог опустил занесенную для удара руку, и неожиданно рассмеялся.

— Клянусь Богами, странник, ты мне нравишься!

Все еще смеясь, он ткнул носком черной туфли трясущегося от страха слугу:

— Вставай, Шери, вставай, урод… Я не сержусь.

Тот поднялся и, закрыв голову руками, кинулся прочь.

Инвари салфеткой вытирал руки и плащ.

— Зачем вам этот несчастный, герцог? Неужели его мучения доставляют вам удовольствие?

Адамант помолчал, удобнее устраиваясь в кресле.

— А разве ты не заметил, как он похож на меня? — вдруг сказал он. — Та же сломанная фигура, та же нелепая походка. Лишь одна небольшая разница — я разумен, а он нет. Два года назад я нашел его в лесу во время охоты — собаки подняли его вместо дичи и чуть не загрызли — и с тех пор он напоминает мне о том, что человек немощный умом, не более чем пылинка на шкуре мироздания, червь, гниющий в земле, ничто. А другой, пусть даже и немощный телом, но сильный разумом, может стать всем, если захочет.

— Это не повод истязать его! — заметил Инвари.

Герцог скривился.

— Оставь эти разговоры о милосердии! Он — животное в человеческом обличии, и ничего более. Страх заменяет ему любовь, а привязанность — дружбу. А «нужно ли князю, чтобы его любили или боялись? Люди любят по собственной воле, а боятся по воле властителя. Мудрый князь должен опираться на то, что зависит от него, а не на то, что зависит от других». Кажется, я верно процитировал? — герцог довольно заулыбался.

— Верно, — согласился Инвари, — но ты забыл последнюю строку: «Надо только суметь избежать ненависти».

Улыбающееся лицо Адаманта неуловимо изменилось, и Инвари поспешил переменить тему:

— Как бы там ни было, я даю слово чести, что останусь до окончания праздника! — поспешно сказал он.

Адамант облегченно вздохнул.

— Как трудно в наше время заполучить приятных людей в гости! На какие хитрости приходится идти. Ты порадовал меня, странник.

— Мне бы хотелось выходить в город, — добавил Инвари, и Адамант в то же мгновение подобрался, словно готовясь к прыжку.

— Зачем?

— Я никогда не был в Ильритане. Мне нужны впечатления для орденских путеводителей.

— Дэльфы! — вздохнул герцог. — Даже в гостях вы думаете, чем бы пополнить ваши хроники. Ну, что ж… Ты не пленник в моем дворце, а гость.

Он хлопнул в ладоши. Из-за портьеры бочком выбрался несчастный Шери.

— Отведи гостя в его комнату и, смотри, поаккуратнее!

Шери, мыча, закивал головой, и жестом пригласил Инвари следовать за собой.

И вновь они шли по темным коридорам, поднимались по лестницам и спускались в крытые галереи. Фундамент замка был высечен прямо в скале. Сырость и холод царили здесь. Огни редких факелов не грели воздух. Инвари зябко запахивал плащ. Они спустились в подвал, высеченный в скале вместе с фундаментом. Здесь веяло тьмой и смертью, а стены излучали боль и страдание. Напрасно Инвари оглядывался, взглядом ища решетки, камеры и пыточные принадлежности. Пустые стены влажно поблескивали, да чернели провалы проходов. Он ощущал вокруг и под собой пустоту — подвал был больше, чем полагалось быть обычному замковому подземелью, и от этого становилось не по себе.

Через подвал, связывавший четыре большие башни замка и множество маленьких, Шери привел его, наконец, в одну из башенок западной стены. Ему отвели просторные покои со старинной мягкой кроватью, занимавшей почти всю стену. Низко кланяясь, урод ушел. В комнате было чисто, на умывальном столике дымилась горячая вода в кувшине, но Инвари было не до умывания. Травы переставали действовать, и при каждом вздохе острая боль пронзала тело. Сейчас мог помочь только медитативный сон. Ему нужно снять боль и ускорить заживление переломов. Вряд ли его собственных сил хватит, чтобы срастить сломанные ребра. Вот если бы у него была Звезда Поднебесья! Но попробовать стоит. До полудня он должен прийти в себя!

Он устало стянул плащ и сапоги, снял перевязь и осторожно улегся на бархатное покрывало. «Эта кровать создана для любви, а не для сна», — подумал он, уже засыпая. Но, увы, что такое любовь, он мог лишь вообразить.

* * *

Как только за юношей опустилась тяжелая занавесь, из-за противоположной портьеры выскользнула высокая гибкая фигура в бесформенной хламиде с капюшоном, полностью скрывавшим лицо. Она почтительно склонилась перед герцогом. Тот нетерпеливо махнул рукой.

— Ты хотел посмотреть на него, Мор. Ты увидел его и слышал наш разговор. Что ты думаешь, говори, что ты чувствуешь?

Мор склонился еще ниже.

— То же, что и ты, господин!

Адамант усмехнулся, пальцы его пробежали по ручкам трона и сомкнулись на шеях каменных львов.

— Тебе нет равных в лести, Мор! Но не сейчас. Я хочу знать, что думаешь ТЫ.

Мор выпрямился. Разительная перемена произошла во всем его облике. Он словно стал выше и крупнее и, как ни в чем не бывало, уселся на один из королевских стульев, налил себе вина и откинул капюшон.

Странен и страшен был его вид. Как обаятельно улыбались его губы, как красиво был очерчен подбородок! Какой сильный и чувственный образ мог бы тревожить ночами девичьи души, если бы не ужасала до смерти верхняя половина его лица — чудовищная, неправдоподобная и нелепая. Лысый, черный как смоль череп, заостренные уши, кривой нос с хищно раздувшимися ноздрями — все это казалось страшной маскарадной шапочкой-маской. Но заглянувший в его глаза был обречен на безумие. Желтые и яростные, без зрачка и радужки, сейчас они жутковато светились в сумраке залы.

— Тебе следует его опасаться, Адамант! — заявил он, вылив с глотку целый бокал вина.

Блеснули ровные белые зубы.

— Он не тот, за кого себя выдает!

— Это я и так знаю… Дальше!

— Он не дэльф, он не Один Эвиньонский, и он опасен! У него есть Сила. Я не смог даже приблизиться к нему — он бы сразу обнаружил мое присутствие. Твоя блажь опасна! Он вынюхает все, что мы так тщательно скрываем, превратится в летучую мышь или в туман, не знаю, что сейчас модно, и улетит. Ни ты, ни я не удержим его. Его надо уничтожить, сейчас же, сию минуту!

Адамант поморщился. Голос Мора, звучный и приятный, в минуты раздражения срывался на визг.

— Успокойся, прошу тебя. Ты забыл, что наш первый подобный опыт удался — в конце концов, мы узнали от того грамотея все, что хотели. И ты не обратил внимания на то, что я взял с мальчишки слово чести. Теперь никакая сила не заставить его уехать до срока. Дэльф он, а, скорее всего, нет, но в их среде принято быть честным. — Адамант захихикал. — И Хозяин будет доволен!

Мор низко склонил голову.

— Я предупредил тебя.

— Да, предупредил! — перебил герцог, — Но я хочу знать больше об этом чудесном месте, которое они зовут Поднебесьем. И рано или поздно я вырву секрет их Силы. Разве ты не видишь — он всего лишь Ученик, он слишком молод, чтобы быть рангом повыше, хотя и талантлив, бесспорно. Но неужели мы не справимся со щенком?

— Ты сам заметил — умен не по годам, — ответил Мор. — Может, он сильнее, чем кажется? Я не могу и близко подойти к нему! Да, ведь, и ты пытался прощупать его мысли — бесполезно. Откуда мы знаем — кто он или что он?

— Ты всегда все преувеличиваешь, Мор. Осторожность у тебя в крови.

— В крови!.. — Мор захохотал так, что чуть не подавился. — В крови? Ох, ты насмешил меня! Во мне нет ни крови, ни осторожности, Адамант, это всего лишь здравый смысл…

Герцог нахмурился.

— Ты что-то стал слишком фамильярным, слуга! — рявкнул он так, что зазвенели приборы на столе.

Мор вскочил и низко склонился перед ним, уши его прижались к черепу, глаза потухли.

— Прошу простить меня, Величайший из Великих! Ты — наместник Бога на этой земле, а я — только твой слуга!

— То-то, — смягчился Адамант. — И не забывайся. Я принимаю решения, ты — выполняешь. Глаз с него не спускать. На всякий случай.

— Уже сделано.

— И не попадайся ему на глаза, иначе все испортишь. Иди. В полночь жду тебя…

— Как всегда? — спросил Мор, и глаза его блеснули.

— Да, как всегда.

Мор вышел. Адамант молча сидел на троне.

— Светлые волосы, — прошептал он вдруг. — У мальчишки прекрасные светлые волосы! — он потер руки и захихикал. — Хозяин будет доволен!

* * *

Ему снова снился этот сон. Во сне он вошел в комнату Отца-настоятеля и, почтительно склонив голову, остановился перед столом.

— Сегодня заканчиваются три года твоего послушания у дэльфов, Инвари, — заговорил настоятель. — Что ты намерен делать дальше? Намерен ли ты выбрать Путь или отказаться от него и вернуться… домой?

Неспроста настоятель Агни сделал паузу. Слово «Поднебесье» в миру не произносили.

Инвари молча указал на карту, висевшую на стене за спиной Агни.

— Значит, ты хочешь пройти Испытания? Все ли ты знаешь о них?

— Все, что мне положено, отче.

— Готов ли ты выбрать дорогу сейчас?

— Прямо сейчас? Но ведь тогда Испытания начнутся?

— А чего ты ждал?

— Я думал, мне позволено будет перед этим ненадолго вернуться! Навестить дорогих мне людей… Учителя…

— Ты часто виделся с ними здесь.

— Да, но… это не то! — Инвари улыбнулся, — Я хотел бы вновь услышать звон ветра в кронах деревьев и вдохнуть туманные сумерки за Последним порогом…

— Значит, ты не готов! — слова настоятеля прозвучали жестче, чем он того хотел.

Улыбку юноши словно ветром сдуло. Инвари напрягся, словно готов был броситься на Агни, его узкая ладонь легла на старинный эфес шпаги. Дэльфийские монахи не носили оружия. Исключение было сделано только для Странников Ордена. Тех путешествующих послушников, чье послушание состояло в записи всего увиденного и услышанного во время странствий. Толстые тетради с описанием событий затем передавались в главную резиденцию Ордена в Кабестане, где тщательно анализировались. Наиболее важные или интересные события заносились в Орденские хроники и Историю государств, которую вели многочисленные ученые Кабестанского университета. Странники могли пользоваться оружием только для собственной защиты. Обычно это были боевые посохи, охотничьи ножи, короткие мечи или легкие луки. У Инвари была шпага. Однако Инвари не был обычным послушником. Да, он проходил послушание в монастыре, и каноны монашеской жизни распространялись на него и после того, как он покинул Эвиньон. Однако кроме служения Ордену, которое было серьезным и непростым занятием, его главное и основное призвание состояло в другом. Так же, как и другие, переступившие Последний порог, он надеялся когда-нибудь стать Мастером. Кроме всего прочего Мастер должен был разбираться и в жизни обычных людей. Для ознакомления с ней и отсылались Ученики, закончившие обучение за Последним порогом, в различные дэльфийские монастыри. Три года они жили там, привыкая к обычным людям, их правилам и образу жизни. Затем те, кто ощущал призвание к дальнейшему росту, проходили Испытания. В статусе дэльфийских странников они путешествовали по городам и весям, испытывая собственные умения и учась владеть собой и своей Силой. С момента выбора Пути Ученик становился Подмастерьем.

— Выслушайте меня, прошу! — во сне голос Инвари зазвенел от напряжения. — Три долгих года я провел на этой земле, лишенной радости. Три года я был оторван от… своей семьи. Я просто хотел ненадолго вернуться домой!

— Когда Испытания будут закончены, ты вернешься, Инвари. Или не вернешься. Намеченный тобой путь можно пройти только теряя. Теряя, ты приобретаешь взамен мудрость, которой жаждешь. Или ты этого не знал?

Инвари опустил голову. На щеках, ни разу еще не тронутых лезвием бритвы, заходили желваки. Он надолго замолчал. Агни перевернул страницу и продолжил чтение.

— Я готов, — наконец, тихо произнес юноша.

Настоятель захлопнул книгу, встал, поправляя серое монашеское одеяние, и обернулся, словно желая поближе разглядеть карту. Она задрожала. И из нее ли или прямо из воздуха вышел высокий худой человек с белыми глазами. Вышел, не оглядываясь, и мягко улыбнулся юноше. Тщательно нарисованная карта на глазах становилась объемной.

Только жесточайшая дисциплина позволила Инвари не завопить от радости при виде Учителя. Он лишь до боли сжал кулаки и, дрожа, шагнул вперед, опускаясь перед Мастером на одно колено.

Этот сон всегда кончался одинаково. Светильники, заправленные маслом, вспыхивали ярче, и на непокрытую голову Инвари опускалась рука Мастера.

— Арго эн торрес! — произносил Учитель на языке, чужом для этой планеты.

И словно ветер шелестел едва слышно в звенящих кронах за Последним порогом эти древние слова.

— Сант эмори сайрос. Анматре ден ретри…

Его рука поднималась и очерчивала над головой Инвари сверкающий знак. Во сне Инвари поднимался с колен и смотрел на карту, а Учитель говорил ему:

— Выбирай Путь, Подмастерье!

И тогда звезды городов, изображенных на карте, вспыхивали яркими искрами, и теснили грудь волнение и гордость. Так заканчивался этот сон. Всегда. Но не в этот раз. Сейчас, вместо кельи отца-настоятеля он оказался во мраке. И вместо родного лица Учителя увидел… зло. Оно кружило вокруг, одетое в бесформенную хламиду, а он никак не мог разглядеть его лицо под низко опущенным капюшоном…

* * *

Инвари резко проснулся. Какой-то страшный сон снился ему: словно зло ходило рядом с ним в темноте, а он никак не мог его разглядеть.

Он немного понежился в блаженной мягкости подушек, затем встал и занялся приведением в порядок своей изрядно перепачканной одежды. Солнце стояло уже высоко, когда он был готов. Самое время для странника дэльфов побродить по городу, послушать новости и сплетни, понаблюдать обычаи.

На столе он увидел колокольчик для вызова прислуги, но звать никого не стал. Хотя понимал прекрасно, что без человека, знакомого с хитросплетениями коридоров и переходов, выйти из замка будет не просто. Он хорошо помнил дорогу от тронной залы до подземелья, и от подземелья до его покоев. Но под землей его навык ориентирования почему-то не сработал. Возможно, существовал и более простой выход из дворца, однако Инвари его не знал. К тому же, он наверняка проходил через внутренний двор, а оказаться на виду у сотни любопытных глаз ему не хотелось.

Итак, предстояло спускаться в подземелье. Интуиция отговаривала его делать это. И именно поэтому он все же решился. Жаль, что с ним не было Стали! С ней он мог никого не опасаться. Он мог бы попытаться отыскать ее при помощи магического искусства — волшебный металл обязательно откликнулся бы на его призыв! Но Закон Испытаний запрещал применение магических навыков, а снять запрет мог только приказ Мастера или прямая угроза жизни Подмастерья.

«Внимательность и осторожность!» — всегда повторял Учитель, и потому Инвари, прежде чем выйти, застыл перед дверью, сканируя пространство. Стены коридора были обшиты старым темным деревом. Под стрельчатым зарешеченным окном в его конце лежало тусклое пятно света, напротив, под аркой, обозначающей вход в коридор, застыли два герцогский гвардейца. Почти напротив двери в предоставленную Инвари комнату, полускрытая гобеленом, находилась дверь в другие покои. В них давно никто не жил. А вот за гобеленом кто-то затаился. Инвари открыл глаза. За ним следят. Адамант крепко взял его в оборот!

Он уже передумал идти в город. Следовало подробно изучить замок и сделать это так, чтобы никто об этом не узнал. Поэтому выйти незамеченным было необходимо. Инвари подошел к окну, высунулся и посмотрел вниз. Абсолютно гладкие стены, переходящие в гранитную толщу скалы, ни карниза под окнами, ни какой-нибудь растительности. Он лихорадочно огляделся. Что бы сделал Учитель на его месте? Да то же, что он, Инвари, делал только что. Двигаясь неслышно, он прошел в середину комнаты, сел прямо на пол и вновь закрыл глаза. Замок, как и полагается всякому замку, словно кротовья нора был испещрен тайными ходами. Его наружные стены были полыми. То-то Инвари так удивила толщина оконных проемов, больше похожих на бойницы! За фальшстеной его комнаты проходило узкое пространство, в котором можно было двигаться только боком, соединявшее уровни башни крутыми лестницами. По ним можно было подняться до верхней сторожевой, сейчас пустующей, площадки или спуститься вниз, чтобы оказаться в большом холле, откуда широкая каменная лестница вела еще ниже. Еще более сосредоточившись, Инвари разглядел все-таки тусклое — ею давно не пользовались — свечение потайной дверцы прямо за высоким изголовьем его ложа. Он встал и, стараясь не задевать ноющие ребра, полез в щель между резным изголовьем кровати и стеной. Пальцы нащупали выпуклость на стене, нажали на нее, деревянный щит, покрашенный под камень, почти бесшумно отъехал в сторону. Инвари осторожно вылез в тайный коридор и, не убирая ноги из дверного проема, огляделся — обратно надо было вернуться также незамеченным. Особых хитростей не было. Подобный рычаг был и с другой стороны стены. Инвари убрал ногу, дверь закрылась, но, повинуясь найденному рычагу, открылась снова. Инвари дал себе слово раздобыть склянку масла, чтобы смазать пазы и механизм двери.

Он стал спускаться по покрытым пылью ступеням до тех пор, пока они не кончились. Всего три пролета — неплохо для не самой большой башенки дворца! Подобный прежним механизм выпустил его в пустующей холл, украшенный старинными доспехами и запыленными охотничьими трофеями. Отсюда вниз вела широкая лестница. Он прошел четыре пролета по ступеням, покрытым поблекшими коврами и, наконец, ощутил холодные камни подземелья. Вправо уходил коридор, похожий на тот, по которому его вел Шери. Слева находилась маленькая зарешеченная комната со сложенным на полу оружием, столом и несколькими стульями — при необходимости охрана коротала здесь долгие часы дежурства. Дорогу прямо преграждала тяжелая кованая дверь, без каких бы то ни было признаков замочной скважины и запертая изнутри. Разглядев в куче оружия на полу небольшой кинжал, Инвари с трудом дотянулся до него и, позаимствовав, спрятал в складках плаща. Он сделал первый шаг в подземелье и немного постоял, привыкая к темноте. Постепенно предметы обретали ясность — способность видеть в кромешном мраке была у Инвари врожденной.

Высокая незнакомая галерея предстала перед ним. Только сейчас он понял, что это не тот коридор, по которому его вел слуга. Должно быть, выход в коридор был не с потайной, а с главной лестницы. Здесь же кольца светильников были пусты, даже незажженных факелов не было в них. Непрошеный гость пропал бы в темноте, не сделав и шагу без опытного провожатого.

Инвари двинулся вперед, стараясь ступать осторожно и тихо. Пол был скользким от сырости, а в некоторых местах со стен натекли целые лужи, источавшие мерзкий гнилостный запах. Он благоразумно держался правой стены, повинуясь закону лабиринта, но раздвоений основного коридора пока не наблюдалось. Лишь мелкие боковые проходы, темнеющие еще более черными пятнами в его стенах. Единожды юноше пришлось спрятаться в таком. Он отступил вглубь и надвинул черный капюшон плаща до самых глаз — чтобы светлые волосы не выдали его. Мимо, в сиянии факелов, прошел, бряцая латами, отряд стражи. Охранники имели весьма свирепый вид.

Когда тьма поглотила их, Инвари вышел из своего укрытия и прислушался. Тишина вновь взяла его в кольцо, но покоя в ней не было. Наоборот, в душе шевельнулся вдруг панический ужас, рука машинально сжала рукоять кинжала. Что-то приближалось. Инвари снова отступил назад. Он дрожал, словно в ознобе.

Зеленоватое сияние осветило проход и залило часть галереи. В проходе выросла высокая фигура, и плавно двинулась вперед. Холодный и мертвенный свет разливался вокруг нее, темные одежды колыхались в неподвижном воздухе. Сердце Инвари готово было выскочить из груди — такой первобытный ужас источал серый силуэт. Он затаил дыхание, когда существо проследовало мимо, но оно вдруг остановилось, словно принюхиваясь. Поворачивалось то в одну, то в другую сторону и, наконец, уставилось прямо на Инвари. Сначала он не был уверен, увидело ли оно его, но сквозь тьму, сквозь зеленоватое сияние, этот взгляд достал его. Горящие нечеловеческие глаза глянули прямо в его, голубые, и ни мысли, ни Бога не было в них, лишь ярость и смерть. Впервые с тех пор, как он покинул Академию, явное целое невозможное зло стояло перед ним. Зло, которое должно было быть уничтожено, зло без опознавательных знаков, никем не классифицируемое, как это делалось в Академии, почему-то никем не обнаруженное и не истребленное. И инстинкт охотника выбросил Инвари из укрытия, заставив забыть о собственной беззащитности, об отсутствии Стали, о внимательности и осторожности, про которые твердил Учитель.

Фигура развернулась и скрылась в глубине коридора. Ее движения были молниеносны — Инвари успел заметить лишь сияние, исчезающее за поворотом, и ринулся за ним. Оно больше не оглядывалось, словно знало, что Инвари не прекратит преследования. И действительно, здравый смысл юноши остался в галерее. Он бежал, как одержимый, по подземелью незнакомого замка, не замечая разветвлений, не считая поворотов, не чувствуя, что воздух стал гуще и прохладней.

Внезапно, земная твердь окончилась под ногами. Он рухнул в бездну под визгливый хохот. В падении он перегруппировался, и когда его швырнуло на камни, упал на здоровый бок. Но и этого было достаточно, чтобы потерять сознание.

Визгливый хохот затих вдали.

* * *

Инвари очнулся нескоро, и застонал, не столько от боли, сколько от досады на собственную глупость. Разве не предупреждал его Учитель, что «огонь должен гореть ровно, а не рваться на ветру?». Другими словами, что Подмастерье никогда не должен терять головы. А он бросился вперед, не подумав о последствиях! Непростительная ошибка!

Он осторожно ощупал камень под собой и пришел к неутешительным выводам: его чудом удерживал узкий выступ над какой-то ужасной бездной. Он лежал, прижавшись спиной к отвесной стене, которая нависала над ним, почти теряясь в вышине. Там едва различался серой дымкой край обрыва. Инвари боялся пошевелиться, чтобы не сорваться, и безнадежно смотрел вверх, пытаясь привести в порядок разбегающиеся из гудевшей головы мысли.

Вдруг наверху послышался шум, и над краем обрыва появилось светлое пятно.

— Эй, — окликнули его, — чужестранец, ты здесь?

— Здесь, — громко отвечал Инвари. — Кто ты?

— Неважно. Я бросаю веревку. Не смотри вверх — я не хочу, чтобы ты видел меня.

— Я играю по твоим правилам, ибо у меня нет выхода! — пробормотал юноша, ощупывая конец веревки, тотчас упавшей ему на лицо.

На ощупь она казалась крепкой, но он все еще колебался.

— Что ты там копаешься? — голос зазвучал раздраженно. — Можешь оставаться там навсегда, если хочешь!

— Нет! — Инвари схватил веревку, и осторожно встал на ноги. — Я лезу.

— Не смотри вверх! — напомнил голос.

Инвари повис над бездной…

Через некоторое время он с трудом перевалил через край, и упал навзничь, тяжело дыша. Сильные руки поспешно оттащили его подальше от обрыва и, перевернув на бок, завязали глаза какой-то тряпкой.

— Это еще зачем? — удивился Инвари. — В такой темноте руки не разглядишь.

— Не ври. Ты разглядишь.

— Почему ты так думаешь?

— Я следил за тобой — ты слишком уверенно шел в кромешной темноте. А это возможно лишь в двух случаях: или ты знаешь подземелье замка как свое оружие, или ты видишь в темноте. Но я уверен, что раньше ты никогда здесь не был, значит…

— …Я вижу в темноте! Прекрасная логика! И что ты собираешься делать со мной?

— Вывести отсюда. Ты ведь этого хочешь?

— А почему ты мне помогаешь?

— А почему ты задаешь так много вопросов? — съязвил голос. — Я спас тебя — этого мало?

— Извини. — Инвари смутился.

Его взяли за шкирку и поставили на ноги.

— Сильно расшибся? Идти сможешь?

— Попробую.

Инвари сделал шаг, и тут же, охнув, осел на землю.

Без лишних слов неведомый спаситель взвалил его на плечо и понес прочь. Он двигался легко, и Инвари невольно подивился его силе.

Через некоторое время его осторожно опустили на пол.

— Ты вполне освоился с потайным ходом, монах, дальше поползешь сам, — раздался шепот незнакомца. — И, коли не сидится спокойно в гостях, уматывай отсюда поскорее и подальше! Смерть редко ошибается. Досчитай до тринадцати и сними повязку.

Инвари не успел и рта раскрыть, как подул холодный воздух и он почувствовал, что рядом никого нет. Он сорвал тряпку с лица, но успел увидеть лишь, как колыхнулась портьера в углу. Незнакомец доставил его в пустующий холл, уставленный доспехами, и даже засунул в потайной ход. Инвари понял, почему дальше ему придется двигаться самому — в узком пространстве нести другого человека было невозможно. «Я не успел даже поблагодарить его!» — с горечью подумал он и попытался встать на ноги. Похоже, количество сломанных ребер удвоилось.

Собрав последние силы, он вернулся в свои покои, и снова просканировал коридор. Солдаты стояли, словно деревянные, а шпик за гобеленом задремал. Раздевшись и туго перетянув грудь попавшимся под руку полотенцем, Инвари сбросил с кровати все подушки, и улегся на сразу ставшее жестким ложе. Он закрыл глаза и начал следить за собственным дыханием. Боль удалялась по мере его погружения в медитацию. Ему надо было восстановить силы. Он должен проснуться здоровым!

* * *

Никто не беспокоил его сон. Инвари открыл глаза равно в полночь — далеко, на башне Ратуши пробили часы. По комнате клубился лунный свет.

Он легко поднялся и развязал тугое полотенце. Тело больше не ныло, отеки на ушибах спали. Напоминали о себе только сломанные ребра. Впрочем, он чувствовал, что процесс сращивания уже начался. Для его успешного завершения придется оберегать бок от ударов какое-то время. Лунный свет, серебривший его кожу, медленно, но верно вливал свежие силы. Не надевая рубашку, Инвари распахнул окно и подставил лицо свежему ветру.

Как хороша была Ильрийская земля под звездным небом! По северному прозрачный осенний воздух позволял видеть далеко вокруг. Кое-где внизу еще подрагивали огоньки, но в целом город спал. Освещены были лишь городские стены, неровным кругом опоясавшие его. Прямо за ними расплылось огромное чернильное пятно, в котором не горел ни один огонек — Ильрийская Чаща. Пристально вглядываясь, Инвари видел за ней и смутную линию горизонта. Звездный свет был для него подобен солнечному, но прекраснее в тысячи раз. Поднебесье — страна полутени! И такая тоска по ней пронзила сердце подмастерья под этим сияющим куполом, что он, застонав, обхватил голову руками. Запрокинул лицо навстречу лунному свету, и зашептал одну и ту же фразу на языке, чуждом этому прекрасному миру: «Арго эн торрес. Но миа!» — «Все пребывает в мире. И ты в мире и мир в тебе» — шептал он певучие слова Поднебесья. «Все во мне! Я помню это… И сумрачные леса, и легкие склоны Хрустальных гор и серебряные ручьи. Зверей и птиц, не знающих, что такое страх перед человеком. И родных мудрецов. И Учителя, которому знакомы и боль, и ненависть, и ярость. Он видел зло. Но он выше мира, где так много страдают и лгут! Таковы они все — Мастера. Потеряв свой мир, они живут и умирают ради мира, приютившего их! Умирают? Уже долгое время никто из Мастеров не покидал Поднебесье навсегда…» — так думал он, и сердце его сжималось. Кто будет следующим? Кто уйдет туда? «Не надо бояться пути в один конец, — говорил Учитель. — Все пребывает в этом мире. Все движется. Это — благо, это — аксиома». «Почему, ну почему мудрые должны уходить?» — спрашивал Инвари, когда был еще мальчишкой, и мысль о том, что и Учитель уйдет когда-нибудь навсегда, приводила его в ужас. «Потому что они мудры» — «Но почему тогда злые остаются?» — «Потому что они злы. Мир существует, Инвари, он существует независимо от нас. Мы можем лишь поддержать равновесие и сделать его чуть-чуть лучше». Так говорил Учитель, и его белые глаза смотрели на Инвари с любовью и печалью. И где-то в глубине их таилось знание о собственной судьбе и о судьбах всех живущих. Знание неимоверно тяжелое, знание одинокого скорбного пути. Знание, делавшее Учителя Мастером.

Инвари внезапно почувствовал, что должен выбраться из дворца. Толща каменных стен давила на него. Замок казался ему клеткой или, еще хуже, западней. Даже воспоминания о доме не приносили покоя!

Он торопливо оделся, подобрал кинжал, валявшийся под кроватью, и вышел из комнаты через потайной люк, решив еще раз попытаться найти какой-либо выход из дворца. Миновал холл, дошел до подземной галереи, где остановился, прислушиваясь. Яростного Нечто, что пыталось накануне убить его, он не ощущал. Однако через правый боковой коридор слышны были шаги. Инвари бесшумно двинулся туда и скрылся в одном из боковых коридоров. Мимо проковылял немой слуга, неся чадящий факел. Он не таился — его шаркающие шаги далеко разносились в пустотах подземелья. Инвари крадучись двинулся за ним. В неверном свете огня ему показалось, что немой двигается не так неуклюже, как днем. Хотя, похоже было, что он торопится.

Слуга, сам того не зная, вывел Инвари во внутренний двор замка, а оттуда, через неприметную калитку, открывающуюся поворотом факельного кольца в стене, к хозяйственным постройкам, среди которых Инвари потерял его из виду. Но теперь Инвари запомнил каждый поворот, и без труда смог бы вернуться обратно. Сейчас же он двинулся в город.

«Истинный характер города, как и человека, виден на его спящем лице», — думал он, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Он запретил себе думать о том, кого накануне он встретил в подземелье. Пока.

Он ловко пробирался вдоль стен домов, обходя кучи мусора и подозрительно шевелящиеся тени. Рука его твердо сжимала рукоять кинжала, и не поздоровилось бы тому, кто решился встать у него на пути.

Инвари безошибочно выбрался из паутины центральных переулков и углубился в темные бедные районы. Огнями здесь освещались лишь редкие трактирные вывески, да места стоянки сторожевых патрулей. Окна домов были старательно занавешены изнутри и, как Инвари не старался, ему не удавалось заглянуть в них.

Двух-трех этажные дома, лавки и богатые подворья давно остались позади, когда он впервые услышал лязгающие шаги стражников. Он бесшумно перескочил ограду бедного домика, больше напоминавшего сельский, нежели городской, и затаился. Отряд прошел мимо. Инвари собрался продолжить путь, как вдруг, через неплотно прикрытую створку окна, до него донесся тихий смех. Он застыл, словно громом пораженный — это был первый смех, который он слышал вне дворца. Он подкрался к окну и заглянул внутрь.

Смеялась немолодая женщина. Поблекшая и усталая, со следами тяжелой болезни на лице, она, нежно смеясь и гортанно напевая, мыла в большом корыте девочку лет семи с чудесными белокурыми волосами. Инвари невольно залюбовался облаком белокурых локонов, спадающих на худенькие плечи ребенка. Мать, напевая, целовала дитя и перебирала ее тяжелые пряди, не сводя с них восхищенных глаз. Как вдруг печаль легла на ее лицо, тревога тенью обвела запавшие глаза. Она торопливо отошла куда-то, а когда вернулась, ее руки были черны — она несла золу и ее высыпала на чудесные волосы дочери. Инвари чуть не вскрикнул от удивления. Так она посыпала волосы дочери пеплом, пока они не стали грязно-серыми. Тогда она собрала их и спрятала под платок, повязав его на ильрийский манер — так, чтобы ни одна прядь не выбивалась. Умыла серьезное чумазое личико девочки и, завернув в простыню, унесла прочь. На миг Инвари показалось, что в глазах обоих явственно промелькнул страх.

Потрясенный, он долго не мог сдвинуться с места. Дикий обычай, только что увиденный им, не давал ему покоя. Свет в домике давно погас, а он все вглядывался с затаенной грустью в сразу помертвевшие окна.

У него никогда не было матери.

Постояв еще немного, он двинулся дальше. Он слушал ночные звуки, вдыхал ночные запахи и ощущал двойную жизнь города.

Надвинув капюшон так, что и глаз не было видно, Инвари вошел в первый попавшийся трактир. Народу в нем почти не было. Сев в самом углу и спросив кружку пива и ужин, он принялся наблюдать за посетителями. Две потаскушки у стойки, несколько засидевшихся пьянчуг по углам. Облезлая местная кошка, как только Инвари сел за стол, прыгнула ему на колени и заурчала. Он, улыбнувшись, погладил ее.

— Могу я присесть, господин? — услышал он хриплый голос и, подняв глаза, увидел старика, ранее уныло сидевшего в углу.

Он молча кивнул на стул напротив себя, продолжая гладить кошку.

— Чужеземец?

Инвари снова кивнул.

— Молчун? Ну-ну… Может, угостишь старика? Я рассажу тебе что-нибудь, а ты помолчишь. Можешь и не слушать, я не обижусь.

Инвари почесывал кошку за ухом и молчал. Попрошайка выжидающе смотрел на него.

— Ну! — протянул он, не выдержав. — Одну кружечку. Я могу и уйти.

— Нет, — произнес Инвари, делая знак трактирщику. — Останься. Расскажи мне про ваш чудесный город.

Старик оживился.

— Вот только горло промочу и расскажу!

Он схватил принесенную трактирщиком кружку и ловко вылил в глотку.

— Вот бы еще одну, а?

— Принеси нам кувшин, — приказал Инвари трактирщику.

— Широкая душа! — захихикал старик. — Мало говоришь, а дельно. Что рассказать тебе, чужеземец?

— Что хочешь. Вот, хотя бы, хорош был прежний король? И что с ним сталось?

— Арлон-то?… — пробормотал старик, вытирая губы после следующей кружки. — Человек хороший был, а король? Не мне то судить. Но люди при нем не голодали, и пива было вдоволь. Дешевого, заметь! И сын подстать ему рос. Как пятнадцать лет парню исполнилось — стал вылитый отец, хотя и раньше был похож. Статен, темноволос, а глаза светлые. Это у него в мать — Северную королеву Рэа. Наши-то все темноволосые, да черноглазые, светленькие всегда были редкостью, а сейчас…, - он внезапно замолк и подлил в кружку еще. — Так вот, я и говорю, красавец отрок! — продолжил он, как ни в чем не бывало.

Инвари делая вид, что не заметил заминки, скармливал кошке половину ужина.

— А как в седле держался, — говорил старик, — ровно отец! Они оба охоту любили, страсть! Арлон редко выезжал, делами был занят. Соседи-то наши ближайшие — хиванцы, расслабляться не позволяют и по сей день! Стервятники, слыхал, небось? Вот! А Рэй так и пропадал в лесах день и ночь. Отец все сердился, мол, царствовать не учится совсем…

Старик взлохматил редкие волосы и вдруг погрустнел.

— Вот и пропал мальчишка! И где сгинул, про то никому не ведомо. Уже десять лет как нет его. Наверное, и впрямь погибель свою нашел.

— Как звать тебя? — поинтересовался Инвари, видя, что тот замолчал, расстроено заглядывая в быстро пустеющий кувшин.

— Бен Иели к твоим услугам, — старик церемонно поклонился.

— А откуда знаешь так хорошо королевское семейство?

— Я, — старик гордо выпрямился, — бывший королевский виночерпий. Я самому Арлону прислуживал. Рэй из моих рук свой первый бокал принял!

Инвари услышал осторожное покашливание и поднял глаза. Трактирщик услужливо наклонился к нему и зашептал на ухо:

— Напрасно, господин, вы купили старому чурбану пива. Он как выпьет, сразу начинает хвастать. Сейчас еще и королеву приплетет, и герцога нашего. Такого наслушаетесь!

— Пусть говорит, — лениво процедил Инвари, кладя в руку трактирщика монету. — Все равно в вашем городе по ночам заняться нечем.

Тот сочувственно закивал.

— Это точно. Вот раньше…. Эх!

Махнул рукой и ушел к стойке.

Бен Иели, королевский виночерпий, между тем, изрядно добавил себе пива. Нос его покраснел, глаза посоловели. Он терпеливо дождался пока трактирщик уйдет, и наклонился к Инвари, обдавая его хмельным запахом.

— Я знаю, что тебе этот толстый лис напел. Но ты, чужеземец, мне верь! Я правду говорю, только ее слушать никто не хочет. Ты человек хороший, щедрый, да и у нас долго не задержишься, верно?

Инвари кивнул.

— Ну, вот тебе и скажу. Нечисто в нашем королевстве с тех пор, как Рэа — светлая память! — умерла. В одночасье захворала, в муках слегла, и скоро уже бездыханной лежала в своей опочивальне. Арлон как раз на охоте тешился, но вернулся, словно сердце подсказало, чуть не успел. Словно обезумел от горя, руки наложить на себя вздумал, да Витольд к нему сына привел. А тому всего шесть лет…. Тащит за собой отцовский меч, задыхается от такой тяжести. «Отец, — говорит, — кто вас обидел? Я его вызову на поединок!». Арлон рухнул перед ним на колени, прижал к себе… — Бен смахнул слезы, обильно катившиеся по морщинистым щекам.

Инвари, затаив дыхание, слушал.

— С тех пор он сына от себя не отпускал. Сам учил в седле держаться, мечом владеть. Мальчишка рос весь в мать. Она-то, Рэа, как глазищами своими светлыми посмотрит, так и Арлон, бывало, затихал. А тоже был характер! А Рэй со смерти матери в себе замкнулся, герцога нашего вдруг возненавидел. Уж почему, не знаю, только терпеть он дядю не мог! Арлон принца на заседания Совета брал. Там, в тронной зале, три места — трон королевский и два стула. Раньше они всей семьей заседали: Арлон, Рэа и сынок их с малолетства, ежели не прятался где. Адаманту креслице специальное подносили, как раз для его горба годное. А как Рэа не стало, ее место Адамант занял. И креслице более не понадобилось! Может, этого мальчишка не простил? Только как дядя скажет, он все наоборот сделает. Не раз ему от отца попадало. А он посмотрит своими глазищами, точь-в-точь мать, скажет: «Вы не правы, отец», — и уйдет. Думаю, и герцог его недолюбливал. Только он лиса — вида не покажет, таких поискать! Всегда улыбался, а мне от его улыбки жутко становилось. Вот и Витольду он не нравился. «Я, — говорит — как художник, сущность человека вижу. А у него не человека суть — зверя!». Что с ним сталось-то? С Витольдом. Не знаю. Наверное, заслал его герцог, куда подальше. Или хуже чего… При нем никого из старых слуг не осталось, всех заменил своими прихвостнями. Латы черные, морды зверские, из нездешних все — глянешь, жуть берет!

Старик замолчал. Уже с трудом отпил добрую половину кружки. Глаза его слипались. Видя, что он засыпает, Инвари поспешно наклонился к нему.

— Кто такой Витольд, старик?

— А? — Бен едва разлепил глаза. — Витольд? Да придворный мазила, кто ж еще. Картину-то он нарисовал, она герцогу нашему очень приглянулась…

Голова старика со стуком упала на стол. Кувшин был пуст. Инвари отчаянно затряс его.

— Какую картину? Да отвечай же!..

— Картина? Какая картина?… — Бен приоткрыл глаз, икнул. — Нарисовал и исчез…. Пропал старый друг! — и снова захрапел.

Инвари чуть не взвыл от злости. Он огляделся, наклонился к нему и, дотронувшись кончиками пальцев до его висков, властно и четко выговаривая слова, произнес:

— Как называлась картина, Бен?

Тот, не просыпаясь, зашевелил губами:

— Хорошая получилась… «Последняя охота» называется. В герцогской опочивальне ныне…

* * *

Выйдя из трактира и еще прогулявшись по затаившимся улицам, Инвари почувствовал настоятельную необходимость поразмышлять в безопасности. Однако безопасности промеж домов искать не стоило — то тут, то там скользили подозрительные тени вдоль стен, в тупиках копошилось городское отребье. Поэтому по крепким лозам дикого винограда Инвари взобрался на крышу какого-то дома, и улегся там, раскинув руки крестом и утопая взглядом в бездонном кружащемся небосводе. Он любил ночь, и она отвечала взаимностью. Это было его время — время его силы, его знания, время щемящей сердце тоски по созданной Богами красоте. Ему и сейчас хотелось умирать от восторга перед их мощью. Суетливый день с его ничего не значащими хлопотами, размеренное течение серой человеческой жизни, не шли ни в какое сравнение с громадой ночного купола и вселенной, скрывшейся за ним.

Звезда Тэатлия уже поднималась с востока, и значило это, что прошла половина ночи.

Инвари любовался ожерельями светил, узнавая их, как старых, но далеких друзей. Ведь в Поднебесье небо было ближе. Казалось, до него можно дотронуться, сорвать гроздь созвездий, словно кисть сверкающего винограда. С детства он сделал тайной свою любимую россыпь звезд, которая всегда его манила, как не звала никогда Тэатлия, под которой он был рожден и брошен. Маленькое нежное созвездие Морской Девы из пяти звезд почти невозможно было разглядеть среди роскошных соседей. Но Инвари безошибочно находил его всегда и везде, и тогда сердце его билось быстрее — словно где-то там был его дом, которого он никогда не узнает. Другие ученики, достигнув пятнадцатилетнего возраста, были вольны оставить Поднебесье, чтобы вернуться в мир, к собственному одиночеству или покинутой семье. Образование, полученное ими здесь, должно было обеспечить им безбедное существование до конца дней, а полученные знания были хотя и обширными, но не отличались от канонов, допущенных в миру в это время. Истинное обучение начиналось после. Тогда же старшие ученики проходили Коридор Вечности и время начинало течь для них по-другому. Но с момента основания Академии, ни один из его братьев не покинул ее. Уже сознательно они отказывались от своей человеческой жизни ради поднебесной судьбы, ради знания, которое не мог дать никто, кроме Мастеров, заменивших им родителей и учителей. Пусть они платили свою цену за сокровенное знание о тайнах бытия, но у них были те пять лет, которые они провели с людьми, бывшими их кровными родителями. А вокруг него с самого рождения была только эта семья, никакая другая. Сколько он себя помнил, его окружали сумерки Поднебесья, мантии Мастеров, рясы Учеников и Подмастерьев. Да и имя его означало «найденыш» на красивом и неправдоподобном языке, принесенном Мастерами со звезд. Ему рассказывали, как странствующий Мастер нашел его в Сумеречном лесу. Ребенок, едва рожденный и слабый, замерзал на снегу, кругом не было ни души, а на востоке восходила полуночная звезда Тэатлия. Почему Мастер забрал ребенка с собой, а не подбросил Живущим? Мог ли он знать, что Инвари пройдет пробные испытания, когда ему исполнится пять лет? Он никогда не спрашивал об этом.

Инвари резко сел и затряс головой, избавляясь от воспоминаний. Ему надо обдумывать текущие дела, а вовсе не события, покрытые пылью давности!

Здесь, на крыше, ему ничто не угрожало. Никто не смог бы прокрасться сюда незамеченным, подслушать его мысли, напасть без предупреждения — на возвышающемся, открытом с четырех сторон пространстве любое движение тела или разума считывалось с легкостью.

В Ильритану пришло зло. Вот простой и главный вывод всех его недолгих изысканий. Люди не смеялись на улицах, а в их глазах он видел страх и недоверие. Женщина, смешавшая локоны дочери с грязью… Трактирный пьяница, оплакивающий прежнего короля… Северная королева… Пропавший наследник… И тень. Черная тень с нечеловеческими глазами, заманившая его в пропасть. Ах, если бы не неведомый спаситель — человек мужественный, сильный и наблюдательный!.. Он следил за Инвари еще в галерее, иначе, откуда бы ему знать, что тот видит в темноте? Да и сам он выводил Инвари из подземелья без факела, по памяти. Знает потайные ходы… Так кто он? Какую ступень занимает в дворцовой иерархии? Тем более что, по словам Бена, при герцоге никого из старых слуг не осталось. Значит, из новых? Но почему помог? Следил за ним еще в галерее — герцог подослал следить? Или защищать? От кого? От Черного призрака. Если так, значит, герцог знает о существовании этого зла и не принимает меры. Почему? Вопросы, вопросы. У него недостаточно информации, чтобы ответить на них. Но ниточку от клубка надо искать в прошлом. По законам страны Адамант должен был оставаться регентом в течение двадцати лет со дня смерти монарха, не оставившего наследников. После смерти Арлона наследовать трон должен был Рэй. И в течение прошедших десяти лет официально о его смерти объявлено не было. Адамант попрал закон о престолонаследии хотя бы тем, что все эти годы просидел, по-видимому, вполне комфортно, на королевском троне, в Зале Совета, которую нынче превратил в обычную трапезную. Он ведет себя так уверенно, словно знает, что наследник, канувший в неизвестность, так никогда и не объявится. В подобных случаях, говоря «никогда» подразумевают «смерть». Но знать об этом наверняка может тот, у кого есть надежные свидетели кончины принца, либо… тот, кто сам приложил руку к его гибели. Все началось на охоте. Нет, намного раньше — с болезни королевы, но он слишком мало знает о том времени. А вот охота, на которой погиб Арлон. «Последняя охота». Интересно было бы взглянуть на картину. Интересно было бы взглянуть на покои герцога. Покажи мне свой дом, и я скажу — кто ты.

Инвари встал во весь рост и сладко потянулся. Ночь придала ему сил. Уже собираясь спускаться с крыши, он глянул в сторону леса, черным пятном расплывшегося за городской стеной к горизонту, и внезапно заметил некий отсвет. В глухом лесу, о котором говорили с опаской уже на границах королевства, и который жители столицы уважительно называли «Чаща» с большой буквы, в лесу, про который ходили дурные слухи и куда боялись забираться глубоко даже охотники и лесорубы, кто-то бесстрашно жег костры.

* * *

Он вернулся во дворец, на ночном освещении которого явно экономили. Спать по-прежнему не хотелось, и Инвари бесшумно прошелся по пустым полутемным коридорам, запоминая их направление, осторожно приоткрывая незапертые двери. Он оставил позади уже целую анфиладу комнат, когда разглядел огромные деревянные створки с изображением фолианта. Оглядевшись, он толкнул их и вошел. И остановился на пороге, потрясенный размерами помещения.

Библиотека занимала все внутреннее пространство южной башни. Оно было разделено лишь колоннами, которые поддерживали невидимый сейчас свод и круговой балкон галереи, позволяющей добраться до более высоких рядов с книгами. И запрокинув голову Инвари не смог разглядеть верхних полок — они исчезали в темноте. Громоздкие шкафы, казавшиеся рядом со стенными стеллажами миниатюрными, стояли вдоль проходов и их стеклянные глаза слепо глядели через слои пыли, указывающей на то, что их не открывали уже долгое-долгое время. На столах размером с небольшую комнату грудами лежали пергаментные свитки, источавшие терпкий аромат, такой ощутимый среди запахов запустения и пыли.

Он неторопливо шел вперед, запахнувшись в свой черный плащ и потому слившийся с темнотой. Пальцы его касались корешков книг едва ли не с вожделением. Он просто не смог преодолеть их зов! Зов для человека образованного едва ли не более важный, нежели все остальные, ибо звал он через тленный материал к нетленным откровениям разума.

Инвари остановился, когда взгляд его упал на почерневшие от времени корешки книг за мутным стеклом одного из шкафов. Это были первые летописи, писанные с начала времен Фрокастом — одним из девяти древнейших хронистов Великой равнины. Он не удержал восхищенного вздоха. Открыл створку шкафа, прикоснулся к прохладным обложкам. События, сокрытые под ними, ощущались им почти физически: где-то в прошлом люди рождались и умирали, боролись за свою свободу и теряли ее. Вся осмысленная история, ведомая от конца Смутного времени, была записана здесь. Он мог бы под потрескавшейся от времени кожей первого тома поискать известие о прибытии неведомого народа, поселившегося за Последним порогом, в стране вечного льда и снега. Народа, прозванного за чудеса Мастерами, и создавшего себе рай среди ледяных гор, прозываемый Поднебесье. Более подробных сведений он не нашел бы здесь — история Поднебесья, так же, как и его собственная судьба, вносилась в Звездные книги.

Задержавшись у хроник, он любовно оглаживал их грубую кожу. Книги были его тайной страстью. Власть, почести и богатство, в самом деле, не прельщали его так, как мысль собрать однажды всю мудрость этого мира и, изучив ее, отправиться поискать другой.

В конце одного из проходов он разглядел, наконец, тяжелую портьеру малинового бархата, за которой виднелось давно не мытое, пыльное оконное стекло. Сумерки за ним приобрели характерный серый оттенок — наступало утро. А восход солнца ему лучше было бы встретить в своих покоях.

Инвари лихорадочно огляделся. Как жаль, что у него не осталось времени! Вот блеснула граненая створка одного из шкафов у окна. Он заторопился туда, не понимая, в чем странность. Грани этого стекла блестели ярче, чем соседние. Ну конечно! Вокруг виднелись лишь тусклые, подернутые пылью стекла, а это было протерто чьей-то аккуратной рукой. О книгах в этом шкафу заботились, содержали их в чистоте и, следовательно, ими часто пользовались.

Инвари достал один из томов — крепкую книжицу в красном с золотом переплете, и не без труда водрузил ее на высокую резную подставу. Весила книжица немало.

Перед ним оказался первый том истории Ильрийской королевской династии, написанный все тем же Фрокастом, прожившим на удивление долгую жизнь. С изумительных древних миниатюр смотрели лица, уже виденные им на портретах. Инвари торопливо перелистал страницы и взял следующий том. Он быстро пробегал глазами имена и даты, обновляя в памяти Ильрийскую историю. Стиль и характер рисунков заметно изменились — историю последних веков писали разные летописцы.

Одна запись особенно заинтересовала его. Впервые чувствуя, что делает шаг вперед к разгадке запутанного дела, Инвари углубился в чтение.

«И молча смотрел Тэа на сплетающиеся перед ним тела. Они — словно радужные змеи на восходе солнца, словно летящая музыка в облаках ночного неба! Но надвигалась тьма, ее должен был впустить их отпрыск, и ширился ужас в сердцах Всех Живущих. Ибо не дано было женщине открыть двери, но дано было породить того, кто сделает это.

Их любовь была всепобеждающей. И даже Боги страшились и прокляли ее. Лишь смеялся Осемнадцатиликий, качая их в своих объятьях и ожидая Прихода. Шестеро не могли допустить ребенка в мир. Ибо мир этот как солнце в сети над водной гладью, и кто дернет нить паутины, сам станет пауком, и кончится равновесие, начиная хаос и мор. Потому не родилось дитя ожидания, но родилось другое и снова, и так будет происходить до срока, пока не встанет солнце не севере и не явится в Ильри, чтобы погаснуть. Пока не свершится новое кровосмешение, чтобы вернуть все на круги своя. И испорченный потомок рода напишет кровью путеводную нить. И тогда Собака станет пауком. Ибо такова была цель запретной любви короля Вилаона и коронованной ведьмы Элонории. Цель, ведомая теперь лишь этой книге, да уже почившему автору ее, королевскому летописцу Пта».

Так вот откуда колдовская кровь у Адаманта!

Инвари поставил книгу на место и задумался. По неписаным законам Ветри, колдунья или колдун могли занять престол, лишь навсегда отрекшись от магического Искусства, которое ведьмы называли Даром. Иначе Боги проклинали их союз, о чем прямо и писал Пта. Видимо, ведьма Элонория была с этим не согласна. Или король Вилаон был обманут?

И еще был Осемнадцатиликий… Невольно Инвари поежился. Тот, чье имя не произносят вслух, седьмое темное божество, шедшее наперекор порядку, благословлявшее то, что прокляли остальные. Предвестники его появления еще далеко, иначе Мастера знали бы о них. Такой катаклизм, как солнце, встающее на севере, они не оставили бы без внимания!

Инвари поставил книгу на место и принялся перебирать следующие тома, ища последний. Однако тот так и не попался ему на глаза.

Жалея, что ему не удалось найти этот, недописанный еще, том Истории династии, Инвари поспешил вернуться в свои покои. И вовремя. Едва он нырнул под одеяло, как в дверь постучали. Немой слуга жестами позвал его за собой — Адамант желал общения с гостем.

* * *

— Ну, как спалось тебе, странник? — спросил герцог, внимательно разглядывая непроницаемое лицо Инвари, и глаза его при этом насмешливо поблескивали.

Инвари спокойно отпил воды из зеленого бокала.

— Благодарю за прекрасный прием и удобные покои, герцог. Ильритана — славный город, и спится здесь спокойно. Я спал больше суток, — он улыбнулся, — но восстановил силы, потерянные за время долгого пути!

Адамант сокрушенно покачал головой.

— А вот мне спится плохо. Дела, проблемы… Ворочаюсь все ночь. В Ильрийской Чаще завелись разбойники, которых уже лет пятьдесят никто там не видел. Грабят обозы на юго-западном тракте. Обнаглели! Даже к королевским посланникам никакого уважения — раздевают! Уже и лес у дорог прочесывали, и собак пускали — никакого толку! А глубже и люди и собаки не хотят идти — лес-то зачарованный.

Черные глаза Адамант внимательно следили за Инвари, в то время как его крепкие белые зубы с хрустом вгрызались в зажаренную фазанью ногу. Инвари краем глаза следил, как острые, чуть выступающие вперед, клыки герцога отрывают белое мясо. «Вот так же он перегрызет горло своим врагам!» — вдруг подумалось ему, но на лице его ничего не отразилось. Он откинул на плечи длинные льняные волосы, поднял ресницы. Тонкие пальцы твердо обхватили чешуйчатую, как кожа дракона, ножку бокала.

— Власть облекает своего носителя мантией ответственности! — нараспев произнес он одну из дэльфийских заповедей.

— Круг третий, книга… — быстро сориентировался Адамант.

— …пятая, — закончил Инвари.

Они понимающе улыбнулись друг другу. Инвари склонил голову.

— Знание древних заповедей делает Величайшему честь!

— Не мне, — продолжая улыбаться, заметил герцог. — Но моему уму. Тело мое слишком немощно, слабо и… — он оглянулся на Шери, застывшего за спинкой его трона с дурацкой усмешкой на лице, — …уродливо!

Инвари пожал плечами.

— Человек суть не только тело, но ум и душа. Из этого следует, что тело лишь одна треть от того, что зовется человеком.

— Душа! — фыркнул Адамант. — Но что такое душа, странник? Вам, дэльфам, ведомо прошлое и настоящее. А это значит, что вам подвластно и будущее. Но даже вы, знаете ли, что такое душа? Есть ли ответ в ваших записях?

— Второй круг, книги… — начал был Инвари, но герцог прервал его:

— Знаю, знаю! Я читал все это, — просто сказал он.

И Инвари с изумлением подумал: КЕМ должен быть человек, изучивший мудрость не столетий даже, а всего тысячелетия, с тем, чтобы словно между прочим, от нее отмахнуться? Даже Мастера не читали все подряд, заглядывая в книги Кругов лишь по мере необходимости.

— Мне интересно, что думаешь ты, чужеземец? — герцог нервно дернул плечом, и Шери тут же подлил вина в его бокал. — Ты молод, своенравен, честолюбив, но что в свои годы ты знаешь о душе?

Инвари отодвинул тарелку, откинулся на спинку кресла, сплел пальцы. Глаза его вдруг поменяли свой цвет — со светло-голубых на темно-серые, словно грозовые тучи перед дождем. Он задумался, но лишь на несколько мгновений. Герцог не сводил с него глаз, откровенно любуясь странной красотой юноши, и шептал про себя: «Чистая душа, ясный ум — отличный подарок, отличный!». Инвари, казалось, совсем не замечал его пристального внимания к себе. Он заговорил, не глядя на герцога.

— Что такое небо? То, что темнеет ночью и светлеет днем. Что такое слезы? Жемчуга горя и алмазы радости. Что же есть душа? То, что может стать темным, а может вернуться к свету. Связь добра и зла, их приграничье, нейтральная полоса, которую каждый однажды преступает или во мрак или от него. Но и та сторона, и эта — лишь часть божественного огня или божественного мрака внутри нас. Душа — это то, ради чего мы живем, боремся, ради чего умираем достойно или нет.

Адамант, высоко подняв брови, смотрел на него, словно видел впервые. Он молчал так долго, что Инвари очнулся от своих грез и взглянул на него.

— Ты поразил меня, дэльф! — после долгой паузы заговорил герцог. — Значит ли это, что ты признаешь зло? Но это ересь, мой дорогой! Ты храбр, если сказал об этом вслух! За такое и сейчас могут сжечь на костре, как и сто лет назад.

— А ты мудр, герцог, — отвечал Инвари, глядя ему прямо в глаза. — И ты знаешь, что если не станет зла, добро тоже перестанет существовать. Не так трудно прийти к этому. Посмотри вокруг, загляни в летописи — вся история мира это история войн и примирений, бед и божественных чудес, добра и зла. Иногда я думаю, что кто-то не очень умный обозвал это их бесконечной борьбой. На самом деле они не противостоят друг другу, а вплетены в полотно жизни каким-то своим причудливым узором, секрет которого утерян навсегда и непостижим даже Богами. А то, что называют борьбой, будет существовать до тех пор, пока живы те, кто разделяет светлую и темную стороны бытия.

Адамант не отрывал от него горящих глаз, но Инвари был спокоен. Он сознательно спровоцировал этот разговор, чтобы проверить кое-какие возникшие у него предположения.

— То, что ты говоришь — замечательно! — внезапно вскричал Адамант. — Давно я не слышал подобного. Ты умен, дэльф! Жаль, что ты уедешь так скоро, но я сдержу свое слово. Ты желал выйти в город — так иди сейчас. Шери проводит тебя до ворот. Но возвращайся к заходу солнца, я жду тебя на ужин.

Понимая, что это приказ, Инвари встал, отложил салфетку и склонился в вежливом поклоне. Как вдруг сердце его пронзила такая боль, что он зашатался и схватился за край стола, чтобы не упасть. Герцог уже не смотрел на него, тщательно вытирая жирные руки полотенцем.

Инвари огляделся, стремясь понять, откуда его атаковали, и заметил, как шевельнулась одна из портьер, прикрывающих стены. В глазах его уже темнело, и инстинктивно он собрал всю волю, чтобы отразить удар, как вдруг вспомнил, что не имеет права использовать Силу или Искусство. Поэтому он ограничился лишь тем, что наглухо закрылся от вторжения чужого, жаждущего его боли, разума. Портьера дернулась. И до него донесся уже знакомый тихий смех. Боль отпустила. Он выпрямился и увидел, что герцог внимательно за ним наблюдает. Снова поклонившись ему, Инвари быстро пошел к выходу. Шери едва поспевал за ним. На пороге Адамант окликнул его.

— Об одном ты позабыл сказать, дэльф, — очень тихо произнес он. — Зла на земле больше. Всегда.

* * *

Теперь он был уверен в связи герцога с Черным призраком, заманившим его в пропасть.

Инвари стоял под стенами величественного и мрачного Ильрийского замка и с удовольствием подставлял лицо бледным лучам осеннего солнца. Уже зная, что Адамант следит за каждым его шагом, он намеревался, как истинный дэльф, побродить по городу, пополняя свои путевые заметки. Поскольку весь багаж его был утерян, ему предстояло купить новые тетради для них, и многое другое, что пригодилось бы в дороге. Сейчас он мог рассчитывать только на себя и привязанный к поясу кошель с серебром, в котором затерялись три золотые монеты. Это было не так уж и плохо. Пожалуй, только породистого боевого скакуна не смог бы он купить за те деньги, что у него оставались. Но его обещал герцог. Да. Конь… Он вновь ясно увидел как вороной, подсеченный острыми зубами «волка», споткнулся и упал. Как ухнула о землю драгоценная поклажа, о которой, впрочем, ему нечего беспокоиться. То, что сохранится, будет найдено и возвращено в Поднебесье. Дело только за временем. Однако для него вещи потеряны. Таковы правила. Таков Закон Испытаний. Закон, обязавший его, во что бы то ни стало спастись. Ибо слишком много сил и мастерства вложено в того, кто стал подмастерьем, слишком многого от него ждут, слишком многие на него надеются. Вот почему он бежал, позорно и трусливо, не отбив тело коня, чтобы оплакать, и уничтожить, как то подобает — в огне. Вот почему не попытался помочь, хотя, наверное, было уже поздно. Горящие глаза неправдоподобно крупных зверей, их смрадные глотки, загнутые в пасть зубы, крупные, четырехгранные, говорили сами за себя. И их было слишком много! Ворон мог бы справиться с пятью, ну, с десятью из них. Но их было гораздо, гораздо больше… Неужели сама Чаща порождает такие мутации? Инвари скрипнул зубами. Когда-нибудь он вернется в этот Богами забытый лес, найдет то место и ту стаю! Когда-нибудь, когда его могуществу ничего не посмеет угрожать.

Он круто развернулся и пошел к уже известному ему рынку на центральной площади. Лицо его было скрыто капюшоном, и он без помех мог наблюдать городское утро.

Пронзительные голоса мальчишек-разносчиков далеко разносились в свежем воздухе. Проезжали мимо, постукивая колесами по булыжной мостовой, нагруженные крестьянские телеги. Сменившиеся с городских стен стражники, громко хохоча, заваливались в трактир — согреться после промозглой осенней ночи. Спешили на базар шустрые черноглазые служанки в платьях с глубокими вырезами, с любопытством оглядывались на высокую фигуру незнакомца. Их головки были плотно закутаны в разноцветные платки, а в руках они несли узкие длинные корзины.

В храмах Тэа — Бога-покровителя Ильританы начинались службы: низко гудели колокола, звенели им в ответ голоса певчих, горожане торопились зайти в храм, преклонить колени, попросить об удачном дне. Инвари тоже зашел. Смочил пальцы в чаше со святой водой, мазнул по лбу и щекам и, как это было принято ритуалом, запечатал губы жестом молчания. Исполинская фигура Бога-покровителя, темневшая в западном приделе храма, тоже прижимала каменный палец к губам, и загадочно поблескивала изумрудными глазами. Тэа — главный бог Ветрианского пантеона, немой покровитель времени, коему ведомы судьбы Всех Живущих и известны тайны настоящего, прошлого и грядущего. Зная их, он молчал вечно, ибо смертным незачем было обладать таким знанием. Те же, кто приближались к бессмертию — Мастера Поднебесья и некоторые из Обратившихся-Во-Мрак, могли и сами приподнять завесы времени, чтобы узреть судьбы мира.

Он подошел к статуе и опустился на колени на истертый половичок, с которого только что встал какой-то толстяк. Прижался лбом к каменному изваянию и закрыл глаза, прося благословения для Всех Живущих. Он знал, что Боги, слыша молитвы, не всегда внимают им. Но молился горячо и искренне, превратившись на мгновение в настоящего дэльфийского послушника. Горло его перехватывало от волнения. «А если суждено им обратиться к злу или погибнуть, пускай они не узнают об этом, покуда не настигнет их рок!» — закончил он свою молитву стандартной фразой и повторил жест молчания. Зеленые глаза Тэа серьезно смотрели на него. «Зеленый — цвет надежды, — подумал он, поднимаясь с колен. — Пока Бог молчит, человек может надеяться…».

В храме было сумрачно. Дымок воскурений поднимался к потолку. В нем заплутал солнечный лучик, ворвавшийся сквозь овальное отверстие в потолке. На закате солнца лучик превращался в искрящийся поток света, ярко освещающий каменную фигуру божества.

Инвари заметил, как один из молящихся торопливо встал и двинулся за ним. Снисходительно усмехнувшись, он резко приник к каменной колонне. Человек, из поля зрения которого он исчез, прибавил шагу, потом заметался по полупустому залу, став похожим на большую непутевую птицу. Инвари сжалился над ним и, выйдя в полосу света, помахал тому рукой. Шпион обалдело уставился на него, но спохватился и нарочито безразлично пошел к выходу. Инвари пожал плечам и тоже двинулся наружу, не обращая на него больше никакого внимания.

Шум на площади стоял невообразимый. Торговцы и торговки разгорячено спорили с покупателями. Выигрывал тот, кому удавалось перекричать другого. Невольно Инвари поморщился. Толпа подавляла его, он больше любил тишину и уединение, здесь же множество народа толкало, ругало и обманывало друг друга.

Он скорее предвидел, чем почувствовал, постороннее, почти незаметное вмешательство. Сказались уроки Сумеречного мастера. Его рука змеящимся движением скользнула вниз, под прикрытие плаща, и крепко ухватила на удивление маленькую ручку неизвестного воришки, сжимавшую лезвие. Только после этого Инвари глянул вниз и выволок из толпы чумазое существо, которое тут же собралось заплакать. И вдруг показалось ему смутно знакомым. Он пригляделся, и узнал девочку, виденную прошлой ночью сквозь мутное окошко дома в бедном квартале. Видя, что она вот-вот разревется, Инвари достал из спасенного кошеля монету и протянул ей. Она моментально перестала дуться, а в глазах заиграли хитрые огоньки.

— Господин не сердится? — раздался тонкий удивленный голосок, а монета исчезла в грязном кулачке.

Инвари покачал головой.

— Как тебя зовут, дитя? — спросил он, все еще крепко держа ее за руку — лукавое личико не внушало доверия.

— Ангели, — она честно смотрела на него, но эта честность показалась Инвари слишком напряженной.

— Так ты зарабатываешь себе на жизнь, Ангели?

Она с готовностью кивнула. Видимо, лицо Инвари, которое она все это время пристально разглядывала, понравилось ей.

— Я ловкая, только господин…

— …Еще ловчее! — закончил Инвари, улыбаясь. — Не стоит срезать кошелек, не разглядев, как следует, его хозяина. Так можно нарваться на неприятности.

— Но мне нужны деньги! — сердито воскликнул ребенок, пытаясь вытащить руку из сильных пальцев Инвари.

Тот отпустил ее и, присев на корточки, заставил ее взглянуть себе в глаза.

— Зачем?

Несколько мгновений она смотрела на него исподлобья, теребя концы черного платка, накрученного на голову по ильрийскому обычаю.

— Мама сильно заболела. Ей нужны еда, тепло и лекарства, — наконец, неохотно призналась она, и Инвари почувствовал, что она не лжет. — Брат всегда дает нам деньги, но лекарь берет их все больше, а мама не велит мне сказать брату об этом. Говорит, он прибьет лекаря и возьмет грех на душу. Брат у нас такой! — с гордостью добавила девочка. — Он может!

— А чего ж он сам не видит, что твориться? — удивился Инвари.

— Он всегда в отъезде, — вздохнула Ангели. — Но я ему все равно расскажу про этого суслика ученого. Вот он в следующий раз вернется, и пускай его прибьет!

Скрывая улыбку, Инвари разглядывал девочку. Воинственные огоньки в ее очень красивых и не по-ильрийски светлых глазах говорили о том, что действительно — расскажет.

— Чем заболела твоя мама?

Ресницы Ангели дрогнули, глаза, словно слезами, наполнились тревогой. Она опустила голову, пробормотала еле слышно:

— Она кашляет… Кровью.

Сердце Инвари сжалось. Владей он Силой, он мог бы вылечить чахотку за несколько часов. Да еще если бы Закон не запрещал пользоваться ею для исцеления смертных! Впрочем, и Сила его еще ни разу не проявлялась. Истинная цель первого испытания была испытуемым неизвестна. Но он предполагал, что проявление Силы — и есть то, к чему он должен прийти в конце пути.

Вот, разве только травы… Правильно подобранный состав мог подействовать ничуть не хуже. Но не стоило ему выказывать свою заинтересованность перед тем, кто следит за ним. Одно дело, если дэльф разговаривает с простым смертным, и совсем другое, если вдруг берется ему помочь. К тому же Инвари помнил, что у девочки светлые волосы. А на светловолосых в этом странном городе явно смотрели косо. Чтобы не навредить, ему стоило дождаться ночи и только тогда посетить ее больную мать. А заодно, возможно, узнать что-нибудь об удивительных столичных обычаях.

— Ты живешь в маленьком доме, справа от трактира «Веселье»? — поинтересовался он тихо, хотя в таком гаме их разговор вряд ли мог быть кому-нибудь слышен.

Ангели испуганно отступила назад, и чуть было не скрылась в толпе, но Инвари успел ухватить ее за подол платья.

— Не бойся меня, дитя! Я хочу помочь твоей маме. Ночью я принесу ей лекарство и не возьму за это денег.

— Так не бывает! — уверенно перебила Ангели.

Страх уже исчез с ее лица, уступив место любопытству.

— Бывает, — Инвари упрямо тряхнул головой. — Я стукну три раза в окно. Знаешь, сколько это — три?

— Знаю, брат учил.

— Молодец. Только ты никому, кроме мамы, не должна говорить об этом. Это тайна, понятно? Иначе я не смогу прийти.

Она кивнула и заговорщически огляделась.

— Я знаю, знаю, кто ты! — прошептала она ему на ухо, живой огонек ее глаз, казалось, мог подпалить Инвари волосы.

— И кто же? — улыбнулся он.

— Ты — добрый волшебник!

Он рассмеялся, не отвечая, и протянул ей руку.

— Держи. Ты забыла свою добычу.

На его ладони лежала, поблескивая, новенькая монета. Та самая, что он прежде дал ей. Она изумленно раскрыла свою пустую ладошку.

— Я угадала! — прошептала восторженно и, схватив монету, ловко ввинтилась в толпу.

Инвари долго смотрел ей вслед.

— Ты права, — прошептал он, наконец. — Я — добрый волшебник!

* * *

В отличном настроении Инвари не обошел еще и половины рыночной площади, а необходимые в пути вещи были уже куплены. Вместе с ними, неожиданно для себя, Инвари купил редкой роскоши и тонкого шитья рубашку. Она стоила половину его серебра, но отчего-то утрата денег показалась ему несущественной. По его губам то и дело пробегала улыбка. Объемистый кофр, купленный здесь же, заметно потяжелел.

Несколько раз Инвари останавливался в оружейных рядах, с завистью разглядывая синеватые лезвия тяжелых мечей и сияющие, словно лучи света, острия шпаг. Торговцы, почуяв в нем настоящего ценителя, выкладывали на прилавки действительно замечательные вещи: боевые секиры на стальных, покрытых чеканными узорами рукоятях — их лезвия были так гладко отполированы, что в них можно было смотреться, как в зеркало, и отражение казалось живым; кольчуги, будто сплетенные из воздуха, мелодично позвякивали в руках; боевые браслеты с острейшими шипами, смазанными ядом, щетинились, словно неведомые звери. Оружие дорогое, украшенное драгоценными каменьями, затейливой резьбой и охранными рунами, и оружие простое — добротное, скромное и опасное, смешалось на прилавках, мирно почивая рядом.

Но больше всего поразили Инвари ильрийские кинжалы — очень длинные и тонкие, превосходно сбалансированные, утяжеленные резной, наполненной свинцом, шишечкой на конце рукояти. Он испытывал величайшее искушение купить такой кинжал, но вовремя вспомнил, что за ним следят и не позволят пронести оружие в замок. Отнимут, скорее всего, как и шпагу. И потому решил приобрести кинжал перед самым отъездом.

Походя, он искал знакомую уже дубовую дверь маленькой лавки, у которой, как он помнил, не было ни вывески, ни колокольчика или дверного молотка. Сюда заходили без приглашения. Когда вскоре он по памяти пришел к этой двери, то решил, что кому-то вряд ли покажется странным, если дэльф запасется травами в дорогу. И потому, не задумываясь, переступил порог. Он был уверен, что его провожатый не последует за ним в зловещую темноту.

Здесь ничего не переменилось: так же курились благовония, навевая тоску своим терпким ароматом, пылились многочисленные сосуды, в углу копошилась седая тень. Когда он вошел, она резко обернулась.

— Кто ты и что тебе нужно? — раздался ворчливый голос.

Инвари шагнул в круг света одного из жертвенников, и скинул капюшон.

— Дэльф? — удивилась она. — Ты все еще в городе?

— Пришлось задержаться. Мне нужны травы, мать…

— Погоди! — она поспешно заковыляла к нему и снизу вверх заглянула в его глаза, словно силясь что-то прочитать в них. Взгляд ее затуманился, скрюченные пальцы, дрожа, хватали воздух.

— Я вижу, вижу!.. — зашептала она и, не глядя, сыпанула на жертвенник пригоршню сухих листьев, появившихся неизвестно откуда в ее руке.

Они вспыхнули, тяжелый сизый дым заполонил все вокруг.

— Я вижу, вижу, вижу… — бормотала старуха, и зрачки ее стремительно расширялись.

— Ты в опасности, чужеземец! Уезжай немедленно, здесь тебя ждет… смерть! Она доберется до тебя… — старуха замерла, разглядывая что-то в пустоте, заполненной синим дымом. — Он уже добрался до тебя, — безнадежно прошептала она. — Если не уедешь — погибнешь!

Она тяжело задышала, приходя в себя. Дым постепенно рассеивался, а жертвенные огни запылали ярче и по стенам запрыгали дикие тени. Инвари принес воды, зачерпнув глиняной кружкой из бочки у стены, смочил пальцы, ласково прикоснулся к вискам женщины.

— Выпей воды. Пророчества отнимают слишком много сил.

Она остро глянула на него, приняла кружку, стала маленькими глотками пить холодную воду.

— Все, что я видела — правда. Ты в опасности! — сердито сказала, вытирая губы.

— Я знаю, — спокойно ответил Инвари.

Старуха удивленно подняла глаза.

— Но я не могу уехать, я дал слово.

— Кому? Кому? — воскликнула она, и седые космы вокруг ее лица взметнулись, словно потревоженные змеи.

— Герцогу, вашему правителю. Он пригласил меня на праздник…

Ведьма ничего не сказала, только морщинистое лицо ее вдруг побелело. Она долго молчала, разглядывая его, затем тяжело вздохнула:

— Чужеземец! Ты молод, красив и добр. В нашем королевстве с некоторых пор творятся недобрые дела. Уезжай, пока не поздно.

— Нет, мать, я не уеду. Но ты поможешь мне, если скажешь то, что не решаешься сказать с первой нашей встречи. Объясни мне, что происходит?

Он смотрел выжидающе, а она неожиданно опустила глаза. Затем и вовсе отвернулась.

— Я предупредила тебя, господин! — произнесла холодно. — Зачем ты пришел?

Он понял, что больше ничего не узнает.

— Мне нужны некоторые травы и снадобья… — ничуть не обидевшись, заговорил он.

Ведьма резко повернулась и махнула рукой:

— Ищи их сам! Ты ведь знаешь, где искать, не так ли?

И она ушла, сердито бормоча что-то себе под нос.

Инвари с сожалением смотрел ей вслед. Он вовсе не хотел сердить старую женщину, которая, он это чувствовал, желает ему добра и пытается предупредить об опасности. О какой? И было ли ее пророчество истиной или ловко сыгранным спектаклем?

Недолго порывшись на полках, он нашел почти все, что нужно, не переставая удивляться разнообразию видов растений, которыми она торговала. Обычно ведьмы сами собирали и готовили свой товар. И он мог себе представить, сколько труда и искусства было вложено в ее снадобья, добытые в очень разных и порой труднопроходимых местах.

Старуха не возвращалась. Он негромко позвал ее, но ответа не получил. И, удрученно вздохнув и положив несколько монет на видное место, вышел, размышляя о причинах вредного характера всех без исключения ведьм, которых ему случалось знать.

* * *

Со скучающим и пресыщенным видом Инвари гулял по городу, словно бесцельно обходя прилегающие к рыночной площади улочки. Он сытно пообедал и отдохнул в маленьком трактирчике, и теперь делал вид, что разглядывает город и его обитателей с тем, чтобы потом внести воспоминания о них в свои путеводители, как и подобает страннику дэльфов. Шпион, виденный им в храме, неотступно следовал за ним, но теперь был более осторожен — не показывался Инвари на глаза. Но юноша о нем помнил и даже ощущал его пристальный интерес.

Наконец, он свернул на тесную улочку, где из-за низко повешенных вывесок приходилось идти, склонив голову. Дома стояли тут сплошной стеной. Народу было не много, в основном люди благообразные, хорошо одетые. Это была Улица Книгочеев, на которой стоял дом, крытый зеленый черепицей. Дом Тага Твайти.

Он зашел в магазин, располагающийся прямо напротив его лавки, и спросил, где можно найти хорошие карты и путеводители.

Хозяин, пожилой сутулый мужчина, внимательно оглядел его, прежде чем ответить. От его глаз не укрылась дорогая чернильница, пристегнутая к поясу, черный пыльный плащ юноши.

— Дэльф? — только и спросил он.

Инвари несколько высокомерно кивнул.

— Я бы посоветовал тебе, уважаемый, магазин Скинии, что по правую руку, почти в конце улицы. На вывеске изображен странствующий рыцарь, читающий карту. У нее всегда большой выбор новейших путеводителей. С примечаниями и картинками. Но, увы, у хозяйки недавно умер отец, и магазин закрыт из-за траура.

Инвари выложил на стол монету.

— Что еще ты можешь мне посоветовать? Возможно, я найду где-либо старинные карты?

— Старинными книгами и свитками торговал Таг…, - мужчина внезапно замолк.

Инвари оглянулся — давешний шпион мельком заглянул в дверь.

— Продолжай.

Инвари выложил на прилавок еще одну монету, и взял первую попавшуюся под руку книгу, делая вид, что просматривает ее.

Хозяин лавки мгновение колебался. Но затем, его ладонь накрыла монеты.

— Таг Твайти, — тихо сказал он, — торговал старинными книгами и свитками. У него ты нашел бы и старые карты. Но он внезапно закрыл свой магазин и уехал.

— Странное поведение для торговца книгами! — заметил Инвари, продолжая листать страницы. — Может быть, он получил наследство? И не захотел, чтобы об этом узнали?

— Не захотел — это точно! — хозяин смахнул несуществующую пыль с прилавка. — Вечером был, а утром магазин так и не открылся. И Тага больше не видели! Должно быть ночью уехал.

— Ночью? — Инвари поднял невинные глаза. — В вашем славном городе ночью на улицу страшно выйти! Я давеча видел, как кого-то в черную карету затаскивали. Что за обычай такой?

Хозяин внезапно побледнел.

— Ты, уважаемый, пройдись по другим лавкам! Может, и найдешь где еще карты, — сказал он. — А я ничем не могу тебе помочь!

Инвари внимательно глядел на хозяина. Тот никак не мог разглядеть его лица под капюшоном и оттого нервничал еще сильнее.

— Так, может, и Тага твоего тоже увезла черная карета?

Хозяин лавки внезапно швырнул полученные от Инвари деньги на стол, и, вырвав у него книгу, прошептал:

— Уходи отсюда, ради Богов, странник. Забирай свои деньги и уходи! Я ничего не знаю, и ничего не видел!

— И не слышал! — добавил Инвари. — А что, пропавший звал на помощь?…

— Не звал! — взвыл хозяин. — Тихо было. Подъехали, забрали и…

Охнув, он зажал себе рот руками.

Инвари аккуратно подобрал свои деньги и сказал насмешливо.

— Спасибо, уважаемый, но эти книги мне не интересны!

Повернувшись, он вышел на улицу.

С Тагом случилась беда. Жив ли он еще?

* * *

Ужин проходил в молчании. Герцог был чем-то озабочен, ничего не ел и только отпивал вино из хрустальной чаши, изредка поглядывая на своего гостя. Тот наслаждался изысканными блюдами, от которых успел отвыкнуть за время своего послушания.

Огромный зал тонул в темноте. Освещен был лишь черный стол, и огоньки свечей гляделись в его полированную поверхность, как в зеркало. Блики отражались и в столовом серебре, и от этого темная столешница казалась небом, усыпанным созвездиями. Ловя свет, переливались, играя, перстни на тонких пальцах Адаманта, и горели мрачным огнем его глаза, устремленные на вздрагивающее пламя свечи. Лицо ухаживавшего за ним немого слуги оставалось безучастным, а его шаркающие шаги почти не нарушали тишины.

Не забывая о еде, Инвари исподволь наблюдал за герцогом. Тот не делал лишних движений и редко приподнимался со своего места, словно не давал повода собеседнику лишний раз увидеть свое искореженное тело. Сейчас, при неверном свете свечей, лицо Величайшего изменилось: морщины разгладились, смягчилось присущее ему брезгливое выражение лица, часто искажаемого недоверием и ехидством. И, глядя на него, Инвари мог бы представить себе этого человека, не изуродованного несчастливой судьбой и пороками. Высокий лоб указывал на ум, твердый подбородок — на упрямый характер, а глаза — черные, пронзительные, могли принадлежать только человеку, к которому не следовало поворачиваться спиной. Герцог только с виду казался слабым и убогим, а на самом деле обладал недюжинной силой. Вот и сейчас пальцы его — изящные белые пальцы в перстях, с наманикюренными ногтями — свивали толстую серебряную вилку в узел. Брови Инвари удивленно поползли вверх. Герцог задумчиво завязал вилку узлом и отшвырнул ее в сторону. Шери тут же подложил новую.

— Я вижу, Величайший расстроен? — решил подать голос Инвари. — Не стоит. Неприятности преходящи…

— …Но неприятны! — раздраженно прервал герцог. — Вы, дэльфы, на все смотрите через свои круги: это пройдет, наступит то, то кончится, наступит это! Разве это не скучно? Никогда не приходило тебе в голову, странник, изменить ход вещей? Течение миропорядка? Саму суть мира, наконец?

Инвари пожал плечами.

— Это подвластно Богам, — серьезно ответил он. — Пытаться делать это — значит пытаться самому стать Богом.

Адамант довольно улыбнулся.

— Мне нравится ход твоих рассуждений, юноша. А что, тебе никогда не хотелось стать Богом?

— Зачем? — Инвари отодвинул тарелку, готовясь к разговору.

И снова ощущение, что герцог пытается читать его мысли, пронзило его. Он прищурился, словно свет свечей был слишком ярок, и закрыл разум. Давление усиливалось, Инвари стиснул зубы, внешне оставаясь спокойным. С минуту они молча смотрели друг другу в глаза, продолжая бессловесный поединок. Адамант первым отвел взгляд. Инвари продолжал смотреть на него.

— Ты не хочешь быть Богом? Но ведь ты честолюбив? — не глядя, продолжил Адамант, и Инвари с удивлением заметил, что настроение герцога улучшается с каждой секундой.

— У моего честолюбия есть границы. Да и зачем мне повелевать судьбами мира? — Инвари усмехнулся. — Я не так умен, как Боги, и не смогу делать то, на что не способен.

— Разве молодости не присуще желание улучшить все не свете? — удивился Адамант. — Когда я был в твоем возрасте, то мечтал перевернуть вверх дном всю Великую равнину. Я хотел, чтобы люди перестали страдать, а смерть отступила.

— Увы, это невозможно.

Адамант наклонился вперед.

— Почему? Я и тогда не мог этого понять. Я был немощен телом, но разум поглощал знания, как огонь — сухие листья. Я искал ответа и нигде не находил. Я увлекался науками, тайнами природы, но так и не нашел секрета всеобщего благоденствия. Подумай, странник, разве справедлива ранняя смерть? Несчастливая судьба?

Инвари насторожился. Уж, не о собственной ли судьбе говорил Адамант, пытаясь и в нем, молодом и неопытном, посеять сомнения в вечной мудрости, поколебать его духовные устои?

— Неисповедимы пути Богов, герцог, — проговорил он. — Зачем задавать вопросы, на которые нельзя получить ответа?

Усмехаясь, Адамант запечатал губы жестом молчания. Инвари серьезно кивнул.

— Да, именно так. Боги иногда говорят нам, как сделать что-то лучше, но никогда — как улучшить все.

Глаза герцога сверкнули.

— А знаешь почему? — отчего-то шепотом спросил он. — Потому что, если бы мы знали ответ, ОНИ БЫЛИ БЫ НЕ НУЖНЫ! Они боятся нас, а раз боятся, значит, не так уж они всемогущи.

Инвари растерялся на мгновение. Он не ожидал, что герцог в своей откровенности зайдет так далеко. Подмастерью не пристало возмущаться чужими взглядами, но дэльф не мог проигнорировать такие слова. Он вскочил, далеко отбросив тяжелый стул.

— Ты кощунствуешь, Адамант! — резко бросил он в лицо герцогу. — И я не хочу быть рядом, когда Боги обрушат на тебя свой гнев!

И тут герцог захохотал. Смех его был страшен, и даже огни свечей съежились и затрепетали в ужасе. Зловещий хохот отражался от стен, и казалось, что целая армия демонов веселится в тронной зале. Их черные тени обступали Инвари, протягивая к нему жадные руки — ему пришлось потрясти головой, чтобы избавиться от наваждения.

— Мальчик, мальчик!.. — все еще смеясь, простонал Адамант. — И кто бы мог подумать, что вера во всемогущество Богов неистребима даже в наше время! Но не пугайся так! Никто не узнает о наших невинных беседах.

Не договаривая, он поднялся и вышел из-за стола.

— Садись, дэльф, заканчивай спокойно свой ужин. Я больше не побеспокою тебя крамольными мыслями. Близится праздник, и у меня еще куча дел. Шери, — не взглянув не слугу, бросил он, — карета готова?

Тот что-то промычал, Адамант кивнул в ответ.

— Хорошо. Пойдем. А тебя, мой гость, проводят, когда закончишь ужинать, в твои покои. Только позвони в этот колокольчик.

И, повернувшись на высоких каблуках, он заковылял к выходу. За ним, словно отражение, двинулся слуга. Проводив их глазами, Инвари вернулся на место, налил вина в бокал, и задумался, глядя на тонущие в нем искры света. Пора было действовать.

* * *

Незадолго до полуночи подмастерье беспрепятственно выбрался из своей кельи и отправился на поиски личных покоев герцога.

Потревоженные огни факелов метались в руках каменных статуй, когда Инвари проходил мимо, но, кроме них, пока еще никто не встретился ему на пути. Что он счел хорошим предзнаменованием.

Все постройки Ветри строились одинаково на протяжении тысячелетий. Разница состояла лишь в климатических условиях, от которых архитектурные планы непосредственно зависели. Господские помещения в замках и поместьях, и хозяйские спальни и детские в домах простецов всегда располагались на стороне Бога — покровителя данной страны. А вот королевские покои в разных частях континента всегда устраивали со стороны восходящего солнца. Тронная зала ильрийских королей находилась как раз в восточной башне дворца. Где-то, над или под ней, должны были располагаться покои короля. Здраво рассудив, что Адамант вряд ли станет занимать их, и памятуя о том, что Южную башню занимает библиотека, Инвари решил осмотреть две оставшиеся башни. Тэа — бог-покровитель Ильри внезапно вспомнился ему. Закатная сторона была посвящена ему, и Инвари, сочтя и это предзнаменованием, решил для начала отправиться именно в западную башню.

Зарешеченные бойницы западной стены донжона смотрели на зловещую Ильрийскую Чащу. Коридорчики, по которым шел Инвари, прихотливо изгибались, то и дело меняя направление. Казалось, внутреннее пространство застраивал безумный архитектор. Стены и полы были задрапированы красными и зелеными, напоминающими змеиную кожу, пятнистыми коврами. Под тяжелыми черными занавесями с золотыми кистями скрывались многочисленные двери. Хотя Инвари прекрасно чувствовал направление, все равно едва не проскочил просторный холл, заставленный молчаливыми фигурами в древних доспехах. Сужающийся проход вел из него в западную башню. К удивлению Инвари, охраны не было и здесь. Он тихо прошел по узкому коридору со стрельчатым потолком и оказался у двустворчатых дверей черного лакированного дерева. Прислушавшись и не услышав ни звука, он толкнул створки. Кромешный мрак, по сравнению с которым тускло освещенные коридоры замка казались залитыми солнцем улицами, окутал его. Несколько секунд он простоял в напряжении, ничего не видя, продолжая прислушиваться к тишине, чуткий, словно дикий зверь, и по-прежнему не ощущающий постороннего присутствия. Когда способность видеть в темноте вернулась, Инвари тихо ахнул. Недаром мрак, окутавший его, не отражал ни единого лучика света — и пол, и стены и даже потолок были завешены толстыми коврами, сотканными словно из самой тьмы. В их тени не блестели золотые канделябры, выстроившиеся вдоль стен, и серебряная вязь рун, змеившаяся по потолку и полу. Звуковым выражением мрака здесь окутывала все мертвая тишина, словно в отсутствие хозяина эта часть замка вымирала.

Медленно идя по коридору, он читал руны, повествующие о спасении мира Богами. Кое-где вязь прерывалась заклинаниями, способными вызвать панический страх у любого, проникнувшего сюда без ведома хозяина. Они были усилены магическим щитом неизвестного Инвари происхождения. Но, благодаря тому, что во время обучения в Академии он приобрел стойкий иммунитет против любого рода заклинаний, в окружении этих он, хотя и не чувствовал себя в безопасности, но и в панику не ударялся, оставляя за собой право отстраненно анализировать информацию.

Теперь Инвари не сомневался, что это и есть покои Адаманта. Тэа верно привел его.

Коридор был не широк. По три двери с каждой стороны выходили в него, а заканчивался он массивной кованого черненого серебра створкой с оскаленной львиной мордой вместо ручки.

Первая дверь — как, впрочем, и все остальные, кроме серебряной — была не заперта. За ней оказалась уютная маленькая библиотека, с громоздкими креслами в центре. Дверь напротив вела в гостиную, где стояли широкие низкие диваны, а потолок был заткан синей с золотыми звездами тканью. В гардеробную герцога он даже не вошел, а вот на пороге противоположной комнаты остановился в восхищении. Великолепно оснащенная лаборатория привела его в восторг небольшой плавильней, сияющими колбами и ретортами, полками с различными сосудами, содержащими необходимые ингредиенты, длинным столом для опытов, чья поверхность кое-где была прожжена едкими растворами. За оконной занавеской скрывалось переплетение мышц и сухожилий — анатомические схемы были редкостью в землях Ветри, но более подробного рисунка, изготовленного не в Поднебесье, Инвари видеть не приходилось. Эта лаборатория предоставляла возможности для богатейших, по меркам Ветри, исследований. И он не мог не восхититься ее хозяином. И хотя улики были против Адаманта, Инвари в глубине души все еще надеялся, что тот не является главной причиной несчастий, обрушившихся на Ильри. Ему хотелось верить, что человек, столь значимый и образованный, не поддастся злу по своей воле. Возможно, он чувствовал к нему симпатию. Одиночество, и при этом воля к исследованиям, а не отчаяние, такое предсказуемое после всех ударов судьбы… Такое отношение к жизни импонировало Инвари, и потому он пытался оправдать герцога хотя бы перед собой.

Уже собираясь уходить, он увидел белеющий в углу одного из столов листок бумаги, прикрытый стеклом от едких растворов. К удивлению своему он, разглядев тонкие и толстые цветные линии, понял, что видит перед собой подробный план замка. Одного взгляда хватило Инвари, чтобы зафиксировать эту неожиданную удачу в памяти. Черные линии обозначали основные помещения и переходы, тонкие красные — тайные, и это было ценнее всего. По крайней мере, три секретных прохода вели за дворцовые стены. И теперь он мог свободно пользоваться ими. Подземелье на плане было представлено только тремя верхними уровнями. Естественные пещеры и тоннели, лежащие ниже, в основании скалы, на плане отражены не были. Что ж, и у удачи бывают границы.

Противоположная дверь привела его в небольшую прихожую, освещенную тускло горящими лампадками по углам. Инвари осторожно раздвинул портьеры и пораженно остановился на пороге комнаты. «Только сумасшедший мог бы жить здесь!» — подумалось ему. Это была красная комната, в которой красным было все — стены, пол, потолок, гранатовые капли люстры, свисающей на толстых золотых цепях, мебель. У дальней стены возвышалась гигантская алая кровать под малиновым балдахином, увенчанная герцогским гербом.

Инвари почувствовал, что задыхается — мрачный красный цвет резал глаза и в полумраке. Здесь все казалось пропитанным кровью. И даже запах ее — тяжелый, кружащий голову и толкающий к безумствам, ясно ощущался вокруг, словно кровь сочилась из самих стен.

Чтобы развеять тягостное впечатление, Инвари взял с ночного столика свечу красного воска и зажег в прихожей от огня лампадки. Неверный свет озарил комнату, но не рассеял гнетущее чувство — то ли охранительные руны так подействовали на него, то ли собственное, взбудораженное событиями последних дней, нервное напряжение. Так или иначе, но ему не терпелось уйти отсюда, чего он не мог себе позволить, не найдя картины. Он лихорадочно оглядывался и, наконец, увидел край золотой рамы, скрытой полуопущенной частью балдахина, на стене за кроватью. Чтобы добраться до нее, ему пришлось влезть на гладкое, как лед, шелковое покрывало. Алые лучи трещинами побежали во все стороны, когда он, встав на колени, отдернул занавес и увидел картину.

Беспорядочно нанесенные цветные мазки слились в единое целое, и в центре картины он увидел белого коня, лежащего на земле, из распоротого брюха которого вываливались на снег розовые внутренности. Рядом, опираясь на коня спиной, полусидел, неестественно подвернув ногу, гигант в легких охотничьих доспехах с алмазным венцом на голове — король Арлон IV. В нижнем углу полотна, видимо, только что развернувшись после первой атаки, стоял, низко наклонив голову, чудовищных размеров вепрь, и клыки его были окрашены в алое. Инвари разглядывал картину и поражался четкости рисунка, словно выплывающего из хаотически нанесенных мазков. И вдруг краски сдвинулись — ужасный зверь дернул головой! Задрожали в последнем вздохе бока коня и он, закатив черные глаза, забился и умер. Арлон тщетно пытался подняться на ноги, его правая рука шарила по изрытому снегу в поисках выроненного меча. Зверь рыл копытами землю. Его налитые кровью глазки внезапно мрачно блеснули, он поднял голову, передернул могучей холкой, и начал уверенный неторопливый разбег. Арлон, наконец, дотянулся до меча, и что-то беззвучно крикнул. Словно в ответ зверь вздыбился и бросился на него. Смяв королевские латы, словно листок бумаги, и отбросив их в сторону, он отбежал и развернулся.

Инвари понял, что эта атака будет последней.

Арлон вновь попытался встать, опираясь на меч. Но сломанная нога подвела его, и он рухнул в снег. Опершись спиной о тело коня, он перехватил клинок обеими руками, и держал его теперь, высоко занеся над головой. Должно быть, он снова что-то крикнул, потому что зверь ринулся вперед, и комья земли полетели во все стороны из-под его копыт. Инвари показалось, что он слышит свист воздуха, рассекаемого тяжестью чудовищного тела. Мгновение — и они столкнулись. Клыки распороли тело короля снизу доверху, но тот последним усилием опустил лезвие на не успевшего отскочить врага. Бок и задняя нога вепря залились кровью. Озверев от боли, он бросился на поверженного противника, и стал топтать его, разрывая на части тело. Меч выпал из рук короля. Все было кончено.

Инвари закрыл слезящиеся от напряжения глаза.

Когда он вновь взглянул на картину, Арлон был еще жив, а клыки вепря окрашены только конской кровью.

В углу картины он разглядел нанесенное красивой вязью имя мастера — Витольд.

Словно во сне Инвари привел комнату в первоначальный вид и вышел во тьму коридора. Ему послышались глухие удары, которые он принял за шум собственного, все еще бешено бьющегося сердца. Но — нет! Пол под ногами покачнулся, а удары усилились, и шли они из-за запертой серебряной двери. В темноте Инвари почудилось, что львиные глаза на миг приоткрылись и оглядели его. Невольно он поежился и отступил прочь. Снова наступила тишина. Неестественная и напряженная она была так неприятна, что он ускорил шаг, стремясь уйти из жутких покоев. Как вдруг ясно почувствовал ненавидящий взгляд, направленный ему в спину. Он резко обернулся — львиные глаза, широко распахнутые и светящиеся в темноте, живо уставились на него. Он попятился от их злобы, и в этот момент из-за двери донесся далекий вой. Жуткий, не человеческий и не животный звук, от которого башня задрожала, словно от ужаса, а канделябры закачались, грозя упасть и раздавить его своей золотой массой. Инвари бросился прочь. Он знал, что упустил что-то важное в этих покоях, но ужас приближающегося воя был так силен, что заставил его выскочить из черного коридора, а потом, под покровом ночной темноты, и из замка по потайному выходу, увиденному им на плане в лаборатории Адаманта. Пользуясь им сейчас впервые, он не думал об опасности — опасности большей, чем в западной башне за серебряной дверью быть не могло. Никем незамеченный он углубился в сеть переулков и улочек, и только вдалеке от дворца остановил свой бег и прижался лбом к холодной стене какого-то дома. Теперь ему было понятно, почему Адамант не счел нужным охранять подступы к башне. Будь Инвари обыкновенным человеком, он от ужаса и близко не смог бы подойти к черным дверям из лакированного дерева, не то, что пробраться внутрь!

Но, Боги мои, что ЭТО было? Что звало так тоскливо, ибо алкало крови и не могло ею насытиться? Что?!

* * *

Часы на башне Ратуши, заворчав, пробили полночь, когда Инвари, немного придя в себя, отправился к окраинам города. Травяной сбор, составленный им для матери Ангели, лежал в нагрудном кармане его камзола.

В отсутствии слежки он мог теперь не сомневаться, ибо нашел выход из замка, о котором вряд ли было известно простым шпионам. А, если даже и было, то никто не ожидал его появления там и, следовательно, не позаботился о часовом.

Он прошел уже половину пути, как из темноты выступил вдруг низенький толстый человечек и загородил ему дорогу, непрерывно кланяясь. Лицо его выражало чрезвычайное подобострастие. Но Инвари замерил, что рука того скрыта под грубым плащом, и сам положил ладонь на рукоять кинжала.

— Господин простит меня за то, что я пытаюсь лишь услужить ему? — заговорил толстяк, продолжая кланяться.

— Что тебе нужно? — донесся до него глухой голос из-под низко надвинутого капюшона.

— Если господину скучно, я продам ему удовольствие.

Инвари обошел его, и молча двинулся дальше. Толстяк засеменил рядом.

— Ночь холодна, — загнусавил он, — а нежные ручки согреют лучше, чем одиночество. Кого предпочитает господин: черненьких или рыжеволосых? А, может, толстушек?

Инвари остановился. Внезапная мысль мелькнула у него. К тому же до назначенной им встречи оставалось еще много времени. Он взглянул из-под капюшона прямо в глаза своднику, да так, что тот попятился, но сбежать не успел — рука Инвари уже крепко захватила его запястье.

— Блондинку! — сказал он. — Я хочу девушку со светлыми волосами.

Толстяк сделал попытку вырваться, но его рука словно попала в тиски.

— Не вздумай позвать на помощь своих мордоворотов! — предупредил Инвари, приставляя острие кинжала к его толстому боку. — Ты сам навязался, выполняй теперь свою работу.

— Но… Зачем блондинка, господин? — забормотал толстяк. — Рыжие такие страстные, а брюнетки…

— Ценятся дешевле, — насмешливо закончил Инвари. — Я, кажется, ясно сказал, чего хочу. Деньги не проблема.

Он призывно звякнул кошельком.

— Два золотых…, - подумав, пробормотал толстяк, и облизнул пересохшие губы, — сейчас и после.

Инвари задумался. Это были очень большие деньги. Его основная казна была запрятана в сундуке, который сгинул в лесу вместе с конем и другой поклажей. В кошеле, привязанном к поясу, и потому сохранившемуся, после приобретенных на Ильританском рынке покупок осталась полумера серебра и три нетронутых золотых. За один можно было выторговать невзрачную лошаденку. За два Инвари надеялся приобрести крепкого и упрямого обученного ильрийского конька. Они не отличались изяществом и статью, но в бою были свирепы, хозяину — преданны, и не боялись холодов. Впрочем, Адамант обещал ему коня. Он еще колебался, но желание выяснить, что происходит на самом деле, оказалось сильнее. В конце концов, у него самого светлые волосы.

Не без сожаления он порылся в кошельке и протянул толстяку один золотой.

— Золотой сейчас и другой после, — сказал он очень неприятным тоном. — И без глупостей, приятель, я могу постоять за себя.

— Я уже понял, — закряхтел толстяк, потирая освободившейся рукой бок, и не думая торговаться. — Следуй за мной.

И он свернул в темную боковую улочку.

В тени домов зашевелились тени. Покосившись на Инвари, многозначительно поигрывающего кинжалом, толстяк трижды свистнул, и тени затаились вновь, ожидая добычу, от которой не следовало ждать неприятностей.

Идти было недалеко, но большую часть пути они петляли по узким улочкам. Видимо, проводник пытался сбить Инвари с толку, а может, хотел продемонстрировать скрытые темнотой группы людей, ожидающих добычу и готовых броситься на помощь своему человеку по первому его знаку. Так или иначе, но Инвари никак не желал проявлять признаки нервозности, и, в конце концов, толстяку, назвавшемуся Гартом, надоело испытывать своего спутника — он отвел его прямо к трехэтажному каменному дому, мимо которого они уже проходили.

— Почему ты взял с меня золотом? — перед тем, как войти спросил Инвари.

Гарт косо глянул на него.

— Светловолосые редки в Ильри. Наши девушки темненькие, реже рыжие.

— И все же два золотых за одну светловолосую девицу — это слишком. В чем тут дело?

Толстяк резко остановился, напряженно оглядываясь и пряча глаза. Даже не глядя на него, Инвари почувствовал, как он испуган.

— Не к добру этот разговор, господин! — задыхаясь, пробормотал он, и дернул Инвари за рукав. — Пошли, чего встали-то?

Инвари продолжал молча ждать. Сводник попытался заглянуть под капюшон, но он отбрасывал густую тень на лицо клиента. Гарт и сам теперь был не рад, что напросился.

— Ты чужеземец, господин? — осторожно поинтересовался он.

Инвари кивнул. Толстяк, вставляя в замок кованый ключ, вздохнул с облегчением.

— Тогда понятно. Тебе странно не видеть светловолосых! Но таков мой народ, светленькие редкость…

— Хватит! — оборвал Инвари. — Что за?…

— Марфи, встречай гостя! — взревел Гарт, не желая услышать окончания вопроса.

Инвари взглянул на вошедшую.

* * *

В пустую полуосвещенную комнату, в которой у стены стояли лишь облезлая печь да длинная лавка, выступила худая старуха со свечой в руке, и подозрительно уставилась на Инвари.

— Деньги! — проскрипела она, и толстяк беспрекословно отдал ей золото.

— Открой лицо! — обернулась она к Инвари.

Тот отрицательно качнул головой. Он оглядывался, удивляясь. Ему не приходилось бывать в борделях, однако представлял он их себе несколько иначе.

— Он ведь заплатил золотом! — попытался вступиться Гарт.

— Молчи! — прикрикнула она. — Я не собираюсь пускать в дом всякую нечисть! Открой лицо, незнакомец. Тебе нечего опасаться в этом доме, если в твоих помыслах только намерение повеселиться.

Мгновение Инвари ее разглядывал. Затем слегка сдвинул капюшон назад. Старуха поднесла к его лицу свечу.

— Человек… — задумчиво пробормотала она, словно ожидала увидеть что-то иное, — Юноша… Красив… Кого он хочет?

— Блондинку, Марфи, — подал голос Гарт из своего угла. — Он уже заплатил половину.

— Зачем тебе блондинка? — подозрительно спросила старуха. — Разве они делают это по-другому?

Гарт хмыкнул.

— Я хочу своими глазами увидеть хотя бы одну светловолосую девушку в вашем городе! — спокойно ответил Инвари. — До сих пор мне этого не удавалось.

Марфи нахмурилась.

— Ты слишком наблюдателен для своих лет! — заявила она. — Что ж, пойдем.

Невзначай Инвари откинул полу плаща, продемонстрировав ей кинжал.

— Умен, — беззлобно заметила старуха. — Вперед меня по лестнице ты тоже не пойдешь?

Инвари посторонился, галантно пропуская ее вперед. О Гарте, остававшемся за его спиной, он тоже не забывал.

— Останься, — приказала старуха толстяку. — Парень мне нравится!

Она повела его по лестнице на последний этаж, мимо наглухо закрытых дверей, из-за которых не доносилось ни звука. На лестничной площадке Марфи остановилась и прислушалась, затем шепнула:

— Подожди здесь, — и скрылась за дверью.

Едва она исчезла, как Инвари приник ухом к замочной скважине. Плакала девушка — тихо, почти по-детски. Голос старухи звучал сердито:

— Хватит реветь, дуреха! Он заплатил столько, что эти деньги почти покрыли твой долг. Если он потребует их назад, ты сама себя накажешь. Ну-ка, приведи себя в порядок!

— Я боюсь! — шептал девичий голос. — Вдруг он пришел, чтобы забрать меня?

— Не говори глупостей. Они по одному не ходят. К тому же у него честное лицо, я-то уж разбираюсь в мужчинах!

— Если бы ты знала, Марфи, как я хочу сбежать отсюда! — всхлипнула девушка.

— Я знаю, Гэти, но ты сильно провинилась перед Ворчуном. А с тебя он всегда спрашивал особо. Поэтому, если ты сбежишь, он достанет тебя из-под земли, и не видать тебе его прощения на веки вечные!

— Но мне так страшно!

— Зато за тебя хорошо платят. Потерпи немного, авось Боги уберегут нас, и ты выплатишь этот долг.

До Инвари донесся шорох торопливо подбираемой одежды. Он едва успел с безразличным видом опереться на перила, как дверь чересчур резко открылась, и Марфи, сощурившись, оглядела его.

— Заходи к ней, юноша. У тебя час. После спустишься вниз. Гарт выведет тебя из наших трущоб — в этакое время лучше иметь провожатого!

Инвари шагнул в комнату, плотно притворив за собою дверь. Неровный свет нескольких свечей тускло освещал обстановку. За двумя забранными решеткой окнами, выходившими на соседнюю крышу, стояла глухая ночь.

Когда-то это была богатая гостиная. Сейчас же из мебели остались лишь старинная просевшая кровать, несколько обшарпанных шкафов, да покосившийся туалетный столик в углу.

— Ее зовут Гэти, — прозвучал голос старухи из-за двери, и Инвари услышал ее удаляющиеся шаги.

Впервые он посмотрел на девушку, и подумал с жалостью: «Почти ребенок!», хотя внешне она была не намного младше его самого. Но в Поднебесье время текло по-другому. Он разглядывал свежее, как весеннее утро, лицо, с дорожками непросохших слез на щеках, с обильно припудренным вздернутым носиком и лукавым изгибом губ. Однако голубые глаза смотрели почти враждебно. Он осторожно взял ее руку в свои и поцеловал, отчего она, будто от укуса, вздрогнула, и пушистые, коротко остриженные, а главное, светлые с пшеничным оттенком ее локоны разметались по плечам. Инвари провел по ним рукой — ему не нужны были женские ухищрения. Но волосы были теплыми и живыми, а цвет — натуральным.

Он подошел к двери и резко открыл ее — старухи на площадке не было. Он облегченно вздохнул и вернулся.

— Сядь, Гэти, — заговорил он тихо, как заговорил бы с испуганным животным.

Она не послушалась. Тонкие пальцы никак не могли справиться со шнуровкой платья.

Инвари поморщился.

— Не надо раздеваться! Сядь, я хочу просто поговорить с тобой. Потом я уйду.

Она продолжала молча стоять, вглядываясь расширившимися зрачками в темноту под капюшоном, что так пугала ее. Тогда, внимательно следя за выражением ее лица, Инвари откинул его на плечи, открывая волосы. Она ахнула и бросилась к нему, прижимая руки к груди. Заторопилась говорить, запинаясь, будто впервые произносила слова:

— Уходите отсюда, господин! Уезжайте из этого города!..

Она снова была готова расплакаться.

Ласково обняв, он усадил ее рядом на продавленную кровать.

— Теперь ты веришь, что я не причиню тебе зла?

Она кивнула.

— Я нахожусь в том же положении, что и ты, девочка. И потому хочу знать, что здесь происходит? Что мне может угрожать? Чего ты так боишься?

Пока он говорил, девушку начало трясти, словно в ознобе. Он пошарил рукой по кровати, нашел шаль и накинул ей на плечи.

Она все-таки расплакалась. Уткнулась в его плечо, в пыльный дорожный плащ, и плакала, дрожа и даже не пытаясь успокоиться. Инвари положил ладонь ей на затылок, жестом мягким и не решительным, и под теплом его руки она перестала дрожать, хотя голос и прерывался, а слезы падали на его грудь.

— Я не знаю, что происходит… Я не могу сказать тебе…. Но за нами охотятся…

— Вот как? И кто же?

— И этого я не знаю! Но во всем городе почти не осталось светловолосых людей, словно какая-то болезнь косит нас… Только это не болезнь!

— Тогда что же? — отирая ее слезы тыльной стороной ладони, мягко настаивал Инвари. — Кто это делает?

Она отодвинулась от него, размазывая пудру по лицу.

— Я расскажу тебе, что видела однажды. По правде говоря, это совсем не лучшие воспоминания в моей жизни! Однажды ночью, почти год назад, мы с подругой стояли на улице. У нее были настоящие льняные волосы, которые так играли в свете фонарей, что я рядом с ней казалась рыжей. Из-за этого чудесного сияния ее прозвали Луной, а меня, — она всхлипнула, — Солнышком. Ночь была пасмурной, клиентов не было, и мы уже собирались домой, как вдруг в начале улицы показалась карета. У меня сердце сжалось, когда я увидела ее. Я стала упрашивать Луну идти домой, но она только посмеялась надо мной, говоря, что вот оно — вознаграждение за потерянный вечер. Мол, в таких каретах разъезжают только богачи! И пошла ей навстречу. Я хотела броситься за ней, остановить, как вдруг такой ужас накатил на меня, что я бросилась прочь. Я словно себя не помнила, слышу до сих пор грохот копыт по мостовой! Не помню, как добралась до дома — горячка свалила меня на пороге. Я пролежала без памяти трое суток. Марфи ухаживала за мной, и потом говорила, что я совсем не бредила, а только кричала, как от ужаса.

Гэти уже давно перестала плакать. Ее застывшее лицо было белее снега.

— После той ночи она не вернулась. Она иногда снится мне с тех пор. Как идет по улице к карете, и волосы струятся по плечам. Я зову, зову ее, но напрасно. Она оборачивается только лишь затем, чтобы помахать рукой на прощание… А вместо лица у нее, — Гэти всхлипнула, — дыра…

— Что за карета? Можешь описать?

— Черная, запряжена четверкой вороных. Ее часто видят по ночам в городе…

— Мало ли черных карет ездит по ночам? — удивился Инвари.

Гэти упрямо затрясла головой.

— Нет, это она! Одна такая! Едва ее видишь — ужас охватывает тебя, ты становишься безвольным… А когда открывается дверца — ты идешь туда, хотя все в тебе кричит от ужаса. Оттуда тебе протягивают руку, и звериные глаза, — Гэти снова всхлипнула, — следят за тобой, светясь в темноте!

«Меня доставили к герцогу в черной карете, запряженной четверкой черных лошадей, — думал Инвари, слушая ее, — но я что-то ничего не почувствовал… Звериные глаза?…»

— Это какие-то городские легенды, — сказал он и поднялся, чтобы подойти к окну, — страшилки, которыми на ночь пугают детей.

— Тогда почему Луна не вернулась? — Гэти почти кричала.

— Возможно, богатый покровитель увез ее из города? Ведь такое бывает. Ты говоришь, она была красива…

— Нет, с ней случилось несчастье, я чувствую, господин! То же случится и со мной…

— Тогда почему ты не уедешь из города?

— Я не могу. Я задолжала Ворчуну. И я обязана выплатить этот долг. Это сильнее страха!

— Ворчун? Кто это?

— Ночной король Ильританы.

— Тогда он, возможно, знает, что происходит? Может быть, черная карета принадлежит ему?

— Нет, нет, господин, — Гэти испуганно глядела на него снизу вверх огромными голубыми глазами, — он не знает! Никто не знает. Все только боятся… Светловолосых людей в городе очень мало! Люди гадают — кто будет следующим? Уезжайте, господин, немедленно, прошу вас. Спасайтесь!

— Если Ворчун знает, какой опасности подвергаешься ты, почему он не простит твой долг?

Гэти опустила глаза, затеребила шнуровку платья.

— Я… Я оскорбила его. Я совершила худший поступок в своей жизни! Я по глупости…

Дверь распахнулась. На пороге показалась тяжело дышащая Марфи.

— В квартале облава! — рявкнула она. — Герцогские гвардейцы прочесывают дома. За ними следует карета… черная карета… Если бы не твои волосы, юноша, я решила бы, что это ты — причина несчастий!

В ее руке блеснул кинжал.

— И ты бы не ушел отсюда так просто!

Гэти закрыла лицо руками. Ее плечи затряслись в беззвучных рыданиях.

* * *

Инвари, оттолкнув старуху, бросился вниз.

У входной двери стоял Гарт, держа в руках сверкающий боевой топор. На его руках вздулись синие вены, забугрились мышцы. Глаза нехорошо поблескивали под сдвинутыми бровями. Он ждал Инвари. Следил, как тот спускается по лестнице. Топор качнулся вверх-вниз — Гарт тоже думал, что это Инвари привел облаву. Однако, разглядев, наконец, его лицо и — главное — волосы, он только удивленно хэкнул и положил топор на плечо.

— Дом окружен, — мрачно сказал он и сплюнул на пол. — Они пришли за ней! Кто-то все же донес…

— Но старуха сказала, что проверяют весь квартал? — удивился Инвари.

— Светленьких у нас больше не осталось, — пояснил Гарт. — Облава — лишь прикрытие. Им нужна она — наша девочка!..

— Зачем устраивать столько шума из-за простой проститутки? — пожал плечами Инвари.

— Затем, — Гарт снова сплюнул, — мы никого из своих не отдаем просто так. Нельзя просто приехать и забрать… Слышишь шум? Ребята зададут им жару!

Инвари приоткрыл дверь, выглянув наружу.

Из темноты узких улочек слышался лязг оружия, стоны и сдавленные крики. А из-за угла дома медленно выезжала черная карета. Она была точь-в-точь такой, как та, что увозила Инвари, но почему-то сейчас, глядя на нее, ему стало не по себе. Огромные кони тихо ступали по мостовой, словно не касались ее камней подкованными копытами. Карета покачивалась на рессорах, не издавая ни звука. Черные шторки были опущены. Вот они шевельнулись. На мгновение желтое свечение проникло сквозь них. Инвари подался назад, прикрывая дверь. Он уже чувствовал, что Гарт прав — карета остановилась прямо рядом с домом.

Послышался приближающийся топот и лязг доспехов.

Подоспевший Гарт помог Инвари закрыть дверь и заложить ее засовом. Вдвоем они привалили к ней тяжеленную лавку.

— Задняя дверь! — крикнул Гарт и утянул Инвари дальше по коридору.

Когда они подбежали, дверь уже трещала под ударами герцогских гвардейцев.

— Беги наверх! — неожиданно спокойно сказал Гарт, когда они, заложив и эту дверь несколькими стульями, вернулись к лестнице. — Я тут посторожу. Пусть Марфи выпустит вас на крышу. Авось уйдете от погони… И ты, того… Спаси девчушку. Отведи ее к… ну, она знает — к кому. Тебя тоже там схоронят. Может, теперь он простит…

Инвари поспешил наверх.

— Открывайте городской страже! — послышался грубый голос из-за двери. — Уговаривать не будем! Высадим дверь, и дело с концом! А за сопротивление властям сами знаете, что бывает!..

— А чегой-то открывать, а? — расслышал Инвари голос толстяка. — Мы люди простые, налоги исправно платим. Откуда мне знать, что вы не разбойники!

Инвари только хмыкнул.

Он был у входа в комнату Гэти, когда внизу дверь с грохотом рухнула. Послышался топот сапог, звон мечей, свист воздуха, рассекаемого лезвием топора, короткое хэканье Гарта, рубящего непрошеных гостей.

Марфи втащила Инвари в комнату и заперла за ним дверь. Руки ее тряслись.

Гэти, словно неживая, стояла в углу, уставившись в пол остановившимся взглядом.

— Как найти Ворчуна? — спросил Инвари, глядя, как старуха лихорадочно ищет ключ от оконной решетки.

Марфи нашла, наконец, нужный ключ и вставила в замок. Заржавевший, он не поддавался. Впервые за все время знакомства она взглянула на Инвари беспомощно. Он оттолкнул ее, принялся с усилием поворачивать ключ, прислушиваясь к звукам снизу.

— Не молчи, — процедил Инвари, борясь с замком, — Он сможет спрятать девушку?

Марфи взяла себя в руки.

— Он сможет, — она отошла от Инвари и принялась буднично рыться в шкафах. — Он — король среди своих. Тебе нужен трактир «Смех и слезы», на малой рыночной площади. На заднем дворе сложены бочки. Под четвертой слева…

Страдающий вопль прорезал тишину.

— Гарт! — закричала Марфи и рванулась к двери.

Инвари, наконец, повернул ключ, и едва успел оттащить старуху от двери, как длинный клинок пробил дерево.

Вдвоем они подтащили кровать и забаррикадировали ею дверь.

Гэти затравленно озиралась вокруг.

Инвари распахнул створки окна, выглянул наружу. Скат крыши переходил в следующий, более низкий.

Он схватил Гэти за плечи, потряс, приводя в себя, и сунул в окно. Марфи ухватила его за рукав.

— Что это? — не понял он, когда она протянула ему тяжелый кошель.

От двери уже летели щепки. Кровать зашаталась.

— Это долг Гэти. Все, что она заработала. Тут немного не хватает. Надеюсь, он простит ее!

Инвари прицепил кошель к поясу.

Из окна показалось заплаканное лицо девушки. Она зарыдала и бросилась обратно в комнату — к Марфи.

Та обняла ее, поцеловала в лоб. Подняла на Инвари сухие глаза.

— Спаси ее, чужестранец, от того, кто страшнее гибели!

Инвари хотел было спросить, что она имеет в виду, но тут кровать покачнулась и рухнула.

Юноша метнул кинжал в первого показавшегося на пороге гвардейца. Тот хрюкнул и упал, перегородив проем.

Подмастерье выскочил на крышу, оторвал Гэти от Марфи, вытянул из окна. Взглянул на старуху.

— Идешь с нами?

— Стара я — бегать! — усмехнулась та.

— Прощай, — Инвари поволок девушку за собой.

Марфи медленно обернулась, загородив оконный проем. В ее руке блеснул длинный ильрийский кинжал.

Солдаты в черных латах ввалились, наконец, в комнату.

— Отойди, старая! — приказал один из них.

Его нагрудник был помят, а рукав испачкан кровью.

— Отойди. Нам нужна девушка — тебя мы не тронем!

— Пройди, попробуй! — блеснув глазами, ответила Марфи.

— Уберите ее! — приказал говоривший, и солдаты бросились вперед.

Один из них упал с кинжалом в сердце. Рука Марфи была по-прежнему крепка — удар пробил толстый кожаный нагрудник. Следующий солдат зарубил ее, и она, обливаясь кровью, рухнула на труп своего врага. Гвардеец хладнокровно вытер лезвие о ее седые волосы.

Луна зашла.

Солдаты переминались у оконного проема. Никому не хотелось в темноте переломать ноги, упав с крыши.

— Факелы, где факелы? — послышался властный голос.

— Внизу, офицер Рекес.

Гвардейцы расступились, пропуская высокого худого мужчину. На нем была черная, отделанная золотом, гвардейская форма с гербом Адаманта. Грудь прикрывал золоченый нагрудник. Он подошел к окну, выглянул наружу.

— Какого пса? Всех сюда! Если она уйдет, вам не поздоровится!

Принесли факелы. Солдаты с грохотом выскакивали на крышу.

Но она была пуста.

* * *

Инвари подтащил Гэти к спуску на следующий скат и остановился. Его глаза видели, как бурлил внизу квартал — то тут, то там сплетались тени, отовсюду слышался лязг оружия. Свои сопротивлялись отчаянно, но район так и кишел гвардейцами. Он легко ушел бы от них, однако девушка была почти без сил. Она, кажется, даже не понимала, что происходит — сознание ежеминутно пыталось покинуть ее.

Он посмотрел на крышу дома, стоящего на противоположной стороне улицы. Для Гэти это было слишком далеко! Обычный человек никогда не преодолел бы это расстояние.

Оставалось только пустить погоню по ложному пути. Вот только где им спрятаться?

Луна скрылась за облаками. За оконной решеткой переругивались солдаты, не решаясь выходить на крышу в кромешной тьме.

— Снимай туфлю, — сказал Инвари.

Гэти растерянно посмотрела на него.

Ругаясь, Инвари опустился на колени, снял с ее ноги кожаную туфельку и бросил вниз — на соседний скат. Потом потащил ее обратно — к торцу крыши, что нависал над соседней улицей, точнее, глухим переулком, оканчивающимся тупиком.

— Залезай мне на спину! — скомандовал Инвари. — И, ради Богов, молчи и держись крепче!

Гэти молча повиновалось. Казалось, его спокойствие передалось и ей. Она только охнула, когда он перевалил загнутый край крыши и повис над чернеющим провалом переулка.

Свет факелов лихорадочно заскользил по крыше.

— Эй! Она здесь! — радостно закричал гвардеец.

Инвари затаил дыхание.

— Вона туфель девчонки! — продолжал гвардеец. — Офицер, мы за ней по крышам, а вы нашим прикажите, чтобы в конце квартала внизу поджидали. Не уйдет!

Цепляясь за край крыши, Инвари отчаянно молил богов, чтобы солдаты соображали быстрее. Железо больно впилось в пальцы. Вес Гэти становился невыносимым, к тому же, она вцепилась в него со страху мертвой хваткой, и он уже начинал задыхаться.

Топот бегущих ног загрохотал вниз по лестнице. Стиснув зубы, Инвари ругался про себя и выжидал.

Дождавшись, пока голоса удаляться, Инвари, задыхаясь, попросил:

— Посмотри, ушли они?

Гэти подтянулась и чуть-чуть приподняла голову над краем крыши.

— Никого. В комнате тоже темно.

— Вылезай.

Котенком вскарабкалась она вверх и упала от утомления.

Подтягиваясь вслед за ней, Инвари зашипел от боли в пальцах.

— Вставай, надо идти! — приказал он, растирая руки, чтобы уменьшить боль.

Они побрели обратно, к окну. Туфелька Гэти постукивала, и она сняла ее и отбросила в сторону.

Инвари подошел первым и осторожно заглянул внутрь. В комнате царил кромешный мрак. Взгляд его наткнулся на труп Марфи, лежащий у окна. Он с тревогой оглянулся на Гэти, но та в эту сторону не смотрела — уставилась широко раскрытыми глазами в темноту квартала, расцвеченную всполохами пламени факелов.

Инвари прошептал благословение, и над телом старухи вспыхнул и исчез светящийся знак.

— Иди, — позвал он, и Гэти схватилась за его плащ.

— Я ничего не вижу!

На руках он перенес ее через тело Марфи. Она так ничего и не заметила.

Он подобрал с пола ее шаль и протянул ей.

— Спрячь волосы.

В темноте спустились по лестнице вниз, где тускло догорал забытый факел. Тела Гарта видно не было — должно быть, его оттащили наружу.

Инвари подобрал меч, выпавший из рук валявшегося тут же солдата, прокрался к дверному проему, выглянул.

От дома тихо отъезжала карета. Та самая, чернее ночи, что окружала ее. Четверка вороных всхрапывала, поблескивали их лощеные шкуры.

Инвари бесшумно отступил и увлек Гэти к задней двери. Впрочем, двери там не было — разнесенная в щепы, она валялась на полу.

— Ты знаешь, где находится трактир «Смех и слезы»?

— Тут недалеко.

— Жди меня здесь. Молча. Я проверю, нет ли засады.

Инвари закутался в плащ, слившись с темнотой, и выскользнул наружу.

Вжавшись в стену, Гэти ждала его. Она почему-то перестала бояться. И думать о том, что случилось, она себе запретила. Молодой господин спасет ее — в этом она не сомневалась! Он — тот самый, которого она ждала всю жизнь. Тот, который не потребует совершить подлость ради любви к нему! Тот, из-за которого она не ошибется более! Вот только встреча с Ворчуном страшила ее. Король воров был крут с теми, кто разочаровал его, и некоторых вещей не прощал никому. А она как раз и совершила нечто подобное.

Она едва не вскрикнула от неожиданности, когда он появился рядом с ней, тихий как кот.

— Погоня ушла в тот конец квартала, — махнул рукой Инвари, — сможешь так провести к трактиру, чтобы не напороться на них?

Подобрав юбку, Гэти легко побежала вперед. Инвари последовал за ней.

Гэти летела, словно на крыльях, подгоняемая страхом, и ее босые ноги звонко шлепали по камням.

Она привела его к освещенной площади. Вывеска трактира ярко светилась на противоположной стороне. Час был поздний, площадь была пуста, а им не хотелось привлекать внимание.

— Мы должны пробраться на задний двор, — пояснила Гэти. — Но так, чтобы никто не заметил.

— Там потайной ход, — спросил Инвари, — в логово Ворчуна?

Она отвела взгляд, поводила ногой по влажным камням, поежилась от осеннего ветерка.

— Ты ведь спас меня, правда?

— Ты меня спрашиваешь? — удивился Инвари.

— Ворчун должен познакомиться с тобой. Раз ты меня спас, он не сделает тебе ничего плохого! — продолжала раздумывать она вслух.

— Если ты не хочешь, чтобы я шел с тобой дальше, так и скажи! — пожал плечами Инвари.

Он отцепил кошель от пояса и сунул ей в руки.

— Вот, возьми. Это дала мне старуха. Твой долг.

— Я хочу, чтобы ты шел со мной, — она подняла на него прозрачные глаза. — Я боюсь Ворчуна до смерти! Если тебя не затруднит, проводи меня до конца?

Следуя за ней в тени стен, Инвари мимоходом посмотрел на небо — вновь вышедшая луна прошла половину небосвода. Он уже опоздал к Ангели. Но разве он мог бросить Гэти? Подвергающуюся смертельной опасности! Такую юную, прелестную! Он помотал головой, отгоняя крамольные мысли.

Пересекая площадь, к трактиру направлялся, бряцая доспехами, целый отряд. Это были не гвардейцы, а городская стража.

— Карго! — выругалась Гэти. — Теперь мы не сможем спокойно пройти внутрь — их слишком много и они хотят веселиться. Обязательно прицепятся!

— Разве мы не можем попасть на задний двор, просто обойдя трактир?

— Взгляни — там дома сплошной стеной. На задний двор можно попасть только через трактир, или придется обходить весь квартал, — она виновато посмотрела на него.

— А другой дорогой добраться до твоего Ворчуна нельзя?

— Можно. Но ближайший вход в катакомбы — этот. Мне кажется, нам нужно как можно быстрее спрятаться.

— Ты права, — улыбнулся Инвари, выцарапывая из мостовой увесистый булыжник. — Значит, стражникам не придется отдыхать!

Он подбросил камень на ладони и вдруг швырнул в одно из окон.

Гэти схватилась за голову.

— Что ты наделал?

— Пожар! — завопил в ответ Инвари, едва не сорвав голос, — Кричи! — и бросил еще один булыжник.

Стражники услышали и вопли, и звон разбитого стекла.

— Что кричать? — недоумевала Гэти.

— Что хочешь. Люди добрые, грабят! Стража-а-а!

— Насилуют! — завизжала Гэти, да так, что у Инвари заложило уши. — Помогите честной девушке!

В домах зашевелились. Зажегся свет, заголосил хозяин разбитых окон. Кто-то кричал про пожар, кто-то, так и не разобравшись, про воров.

Инвари утянул девушку в один из темных углов, неожиданно спугнув прятавшиеся там подозрительные тени. Те бросились улепетывать, но были замечены. Грохоча сапогами, отряд стражей бросился за ними. Из трактира на шум выскакивали редкие посетители.

— Воры, воры! Стража! Разбой! — неслось со всех сторон.

Пользуясь суматохой, Инвари и Гэти приблизились к трактиру. За спинами трактирщика и увлеченно улюлюкающей прислуги пробрались внутрь, прокрались на задний двор, заставленный пустыми бочками. Гэти оправила растрепавшиеся волосы и, смеясь, направилась к ним. Она отсчитала четвертую в нижнем ряду и осторожно ее выдвинула. Инвари, из-за ее плеча, заглянул, и обнаружил провал в земле, из которого тянуло сыростью. Гэти зябко поежилась.

— Давай сначала я, — предложил он и скользнул вниз.

— Там совсем темно!

— Не бойся. Мне свет не нужен. Слезай, я помогу.

Инвари огляделся и обнаружил тоннель, уводящий вниз. Потолок едва не касался его головы.

Он помог девушке спуститься и, подтянувшись, задвинул бочку обратно.

Притихшая Гэти намертво вцепилась в его рукав.

Они осторожно двинулись вперед. Девушка все время спотыкалась — пол был неровный и скользкий. Инвари ощущал под ногами острые камни, больно впивавшиеся, даже сквозь подошвы сапог. Это напомнило ему, что Гэти идет босиком, и он подивился ее выдержке — еще ни разу она не пожаловалась.

Ни слова не говоря, он взвалил ее на плечо. Она отчаянно замолотила кулачками по его спине.

— Эй! Ты что? Ну-ка, поставь меня….

— Помолчи! Так мы дойдем гораздо быстрее.

— Но!..

— Не спорь, — оборвал Инвари таким тоном, что ей сразу расхотелось спорить.

Из-за поворота внезапно вырвался колеблющийся свет. Подземная галерея сворачивала влево, сразу за поворотом висели на стенах, вставленные в железные кольца, редкие факелы.

Гэти дернулась и завизжала, однако, мгновением раньше Инвари, почуяв опасность, пригнулся и резко метнулся в сторону. А на место, на котором он только что стоял, обрушилась здоровенная сучковатая дубина.

Инвари спихнул Гэти с плеча и, закрыв ее собой, вгляделся в неведомого противника.

* * *

Перед ним стоял бандитского вида высоченный молодец, упрямо наклонив выбритую до блеска голову. Его еще молодое лицо было обветрено и покрыто шрамами. Он скалил в усмешке крупные белые зубы, исподлобья разглядывая противника, но глаза его были холодными и внимательными — глаза человека, привыкшего убивать. Вот он поднял свое жуткое оружие, и под смуглой кожей, прикрытой лишь безрукавкой, взбугрились чудовищные мышцы.

С отсутствующим видом Инвари оглядывал незнакомца, понимая, что шансов у него нет. Загнанный в угол, с беззащитной девушкой за спиной и смешным коротким мечом он был более чем уязвим. В самый разгар его невеселых раздумий Гэти вдруг оттолкнула его и вытянулась перед великаном.

— Карго, Шторм! — сердито рявкнула она. — Мы тим цвинить Ворчуна. Я несу ему дрова. Дитя со мной.

Инвари изумленно наблюдал, как гигант опускает дубину, как на лице его отражаются величайшее удивление и, затем, радость. Он поднял огромную свою ручищу и ласково погладил ее по щеке.

— Родня! — пророкотал он. — Здорово визжишь, сестренка!

И, оставив Инвари в полнейшем изумлении, он двинулся вперед, более не оглядываясь. Гэти поманила юношу рукой и залилась смехом, разглядев его недоуменное лицо.

— Кто это чудовище? Что ты ему сказала? — поинтересовался Инвари, с опаской разглядывая широкую спину незваного проводника.

— Это Шторм — помощник Ворчуна. А сказала я ему, что несу долг, а ты мне помогаешь, — все еще смеясь, пояснила она.

Инвари пристально взглянул на нее — девушка оживала прямо на глазах. Похоже, она действительно чувствовала себя в безопасности рядом с этим монстром.

Забыв об израненных ногах, Гэти догнала Шторма, и пошла рядом с ним, оживленно болтая.

Не без опаски озираясь, постоянно ожидая какой-либо пакости, Инвари двинулся за парочкой, успевшей уйти далеко вперед.

Они пересекали узкие, полные вонючей жижи каналы, поднимались по склизким ступеням, перебирались через шаткие мостки. В особо опасных местах проводник любезно указывал, куда следует или не следует ступать и опираться. И Инвари догадывался, что если бы не заступничество Гэти, лежать бы ему со сломанной шеей, от падения с предательски крепко выглядящих ступеней или досочек в мостках. Здесь все было предусмотрено для того, чтобы не допустить чужаков. Даже случись кому иметь план этого нижнего города, все равно не спастись ему от головоломных ловушек и вонючей жижи, скрывающей преступления получше Матушки Ночи.

Факелов в проходах прибавилось. Стали попадаться обитатели катакомб, которых никак нельзя было назвать приятными парнями. Они провожали идущих полными настороженности недобрыми взглядами. Догадываясь, что его ведут в центр подпольной жизни столицы, Инвари не мог не восхищаться дисциплиной, царящей в этом бандитском королевстве. Посты были расставлены на равном удалении друг от друга, в таких местах, где их совершенно не было заметно. Живописно оборванные охранники не были пьяны, и не дремали на посту.

Туда-сюда бегали толстые крысы, совсем не боясь людей. Их скорее скрип, нежели писк, очень действовал на нервы, ибо раздавался в полной тишине, прерываемой лишь капелью да шумом воды в очередном канале, когда проходили слишком близко от него.

Они пересекли большой сводчатый зал, устеленный соломой, на которой вповалку отсыпались ночные жители столицы, вовсе не обращая внимания на деловито снующих вокруг крыс. Те, впрочем, людей не трогали. Хотя и отличались всегда неразборчивостью и всеядностью.

Наконец, дошли до подобия таверны, ярко освещенной факелами, где столами и стульями служили бочонки разных размеров. Все разговоры тотчас смолкли, и десятки пар глаз обратились к вошедшим. К своему удивлению увидел Инвари и женщин с непокрытыми волосами, среди которых, впрочем, не было ни одной светловолосой. Одна из них молча усадила Гэти на свободное место, принесла таз с водой, и опустила туда ее израненные ноги. Гэти лишь благодарно улыбнулась — так была измучена. Тревога вновь залила ее личико болезненной бледностью. Она оглядывалась вокруг, словно искала кого-то.

Инвари шагнул было к ней, но крепыш-проводник требовательно протянул руку и потребовал:

— Железо!

— Какое? — не понял Инвари.

— Отдай ему меч, — раздался усталый голос Гэти из-за его спины.

Он молча вытащил меч из-за пояса и протянул крепышу — проявляя добрую волю — рукоятью вперед. Тот презрительно швырнул оружие куда-то в угол и скрылся за циновкой, закрывавшей проем в стене.

Не обращая более внимания на разглядывающих его, словно диковинное животное в зверинце, людей, Инвари подсел к Гэти, потянулся к кружке с водой, поставленной все той же молодой женщиной. Скинул капюшон — что-то подсказывало ему, что здесь он может не опасаться происков Адаманта. По залу пронесся шум голосов. Краем глаза он заметил, как кто-то поднял руку в оберегающем жесте, другой повторил. Он глубоко вздохнул и сделал первый, самый большой и живительный, глоток. И едва не подавился огненным шаром, прокатившимся по пищеводу в желудок. Закашлявшись, отталкивая от себя пойло, он поднял на Гэти слезящиеся глаза и прохрипел:

— Яд? Почему?

Несмотря на усталость и тревогу Гэти так и покатилась со смеху, отчаянно качая растрепавшейся головой, что, видимо, должно было означать отрицание злодейства.

— Это водка на золотом корне! — отдышавшись, наконец, воскликнула она.

— Боги мои! — Инвари прислушался к шару, который пытался, казалось, сжечь его внутренности. — Но ведь из него делают отраву для крыс?

Гэти пожала плечами, глядя куда-то за его спину.

— Это любимый напиток Ворчуна, — пробормотала она.

И куда только делась прежняя веселость?

— Допивай теперь, — раздался позади вкрадчивый голос. — Нехорошо обижать Старую крысу!

Инвари вскочил, но тяжелая рука, больно надавив на плечо, заставила опуститься обратно.

Седой, ничем не примечательный человек сел напротив него, рядом с Гэти, которая вдруг вскочила и бросилась прочь. Он медленно сложил аккуратные руки убийцы перед собой и поднял глаза.

Пущенный, словно стрела из арбалета, этот взгляд стальных, чуть раскосых глаз, тяжелый, не предвещающий ничего хорошего, заставил Инвари пожалеть об отданном оружии.

За его спиной чуть слышно дышал лысый крепыш, по кличке Шторм. И Инвари показалось, что тот уже выбрал место на его спине, для своего ножа. Или кинжала? Или?…

— Пей, — тихо сказал сидящий напротив и, ни слова не говоря, Инвари взял кружку и допил остававшуюся там жидкость, чистую, как слеза ребенка.

В следующий миг ему показалось, что он проглотил заживо целый выводок троллей.

— Хорошо! — удовлетворился седой, внимательно его разглядывая. — Крысиная отрава на тебя не действует? Значит, ты настоящая крыса, а?

— Я — человек! — Инвари горделиво расправил плечи, но слов не вышло — обожженные связки отказались ему служить, вызвав жуткий кашель.

Седой едва повернул голову по направлению к Гэти, а она уже стояла перед ним, страшно побледнев. И протягивала кожаный кошель, который Марфи отдала ей. Она пыталась что-то сказать, но он покачал головой:

— Не надо. Я все знаю. Не уберегли они тебя? Ладно, все грешны, все за свои грехи платим.

Видно Гэти восприняла его последние слова как приказ, потому что дрожащими пальцами попыталась распутать завязки кошелька. Но руки дрожали все сильнее, а Седой молча смотрел на нее. И Инвари не выдержал. Он отобрал кошелек, развязал и со звоном высыпал перед ним содержимое.

— Ну и казначей у тебя, сестренка! — захохотал Шторм.

Монетки раскатились в разные стороны. Седой следил за ними нехорошим взглядом. Потом сгреб в кучу. Медленно, со вкусом опробовал каждую на зуб и ссыпал в кошель.

— Не хватает еще двух золотых, детка.

— У меня нет больше… Я не успела… — Гэти закрыла лицо руками.

Инвари молча наблюдал за ними. Чего-то он здесь недопонимал. Девочка столько вытерпела, а этот сукин сын думает только о деньгах!

— Я заплачу, — поморщился он, бросая свои последние два золотых на стол.

Гэти изумленно уставилась на него. Шторм перестал хохотать. И даже в глазах Седого промелькнуло удивление.

— Ты платишь за нее долг? — противным голосом переспросил он.

Инвари кивнул.

Седой пожал плечами, и глаза его стали такими холодными, что подмастерье замерз.

— Что ж… Ты положил монеты на стол.

— Хорошее приобретение, Ворчун! — крикнул кто-то за соседним столиком.

Тот только смерил его уничтожающим взглядом.

— И верно! — прогудел Шторм из-за спины Инвари. — Очень хорошее!

Юноша недоуменно переводил глаза с одного на другого.

— Что случилось?

Ворчун, запустив пальцы в свои седые волосы, крепко дернул их, и, вздохнув, поглядел на Шторма:

— Он — чужеземец! Шторм, объясни ему…

— Ты купил ее! — сердечно объяснил тот. — Ты приобрел ее на год. Как раз до следующего праздника Чудесного спасения.

— Я?! — глаза Инвари округлились. — Я не….

— Ты положил монеты на стол, значит, сделка завершена! — жестко прервал его Ворчун.

Инвари растерянно глянул на Гэти.

— Таков обычай, — прошептала она.

Инвари стало не по себе. Лихорадочно оглядываясь, он заметил кружку, только что принесенную Ворчуну, схватил ее и, не задумываясь, вылил в глотку. Через пару минут он смог думать и дышать. Или наоборот?

— И что мне с ней делать? — сипло поинтересовался он, то глядя на Ворчуна, то оглядываясь на Шторма.

— А что хочешь! — жизнерадостно ответствовал последний. — Можешь продать, подарить, посвятить Богам, и даже убить. Правда, только в течение срока.

— Вот, спасибо! Особенно ценно последнее! — Инвари решительно встал. — У меня нет времени разбираться с вами! Мне пора.

— Куда это? — подозрительно осведомился Ворчун.

— Есть дела в вашем городе…. Я и так опаздываю.

Ладонь Шторма, более похожая на лопату, чем на человеческую длань, сжала его плечо словно тисками.

— А с ней, что будешь делать?

— С ней?

Инвари посмотрел на трогательное личико Гэти в обрамлении солнечных кудряшек. Чем-то она была похожа на Ангели.

Сердце его сжалось дурным предчувствием.

— Пускай остается у вас. Она спешила сюда, словно домой. Это возможно? Может она остаться?

Ворчун тяжело поднялся. Гэти с непонятным выражением смотрела на него.

— Может, — сказал Ворчун. — Пускай остается. Старая крыса позаботиться о ней. А вот что будешь делать ты?

И он выразительно поглядел на его светлые волосы.

Инвари накинул капюшон, оглядываясь в поисках меча.

— Как-нибудь разберусь. Мне надо к трактиру «Веселье», как попасть туда?

Ворчун усмехнулся.

— Похоже, ты привык приказывать, чужеземец? Но здесь слушаются только моих приказов. Ты спас ее, за это я отпущу тебя сейчас, и отпущу живым. Однако если ты не явишься за ней завтра ночью — она умрет…

— Но…

Ворчун продолжал, не обращая на его попытки ни малейшего внимания, и в голосе его сквозили стальные нотки:

— Если ты предашь нас — умрете оба. Если по небрежности, но без злого умысла, приведешь хвост, или попытаешься сбежать…

— Умру! — вежливо закончил Инвари. — Это так страшно, Ворчун, что я не замедлю прийти завтра. Но сейчас я спешу. Пусть кто-нибудь проводит меня отсюда.

Ворчун переглянулся со Штормом.

— Мне нравится этот парень! — задумчиво заметил он. — Шторм, проводи его. А тебя, наглец, будут ждать завтра в полночь, в восточном крыле Большого храма Тэа. Пойдешь на звон молельных колокольчиков.

Инвари слегка наклонил голову.

— Благодарю.

Подошедший Шторм протянул ему меч.

— Держи свою игрушку и дуй за мной.

На пороге Инвари оглянулся. Гэти рыдала, уткнувшись лицом Ворчуну в грудь, а тот неожиданно нежно гладил ее вздрагивающие плечи.

* * *

Выход на поверхность оказался почти у самого дома Ангели, в куче каких-то отбросов. Коротко поблагодарив провожатого, Инвари помчался к месту встречи. До рассвета оставался всего час, поэтому Инвари не собирался задерживаться у Ангели. Сегодня он решил лишь отдать лекарство, а для разговора о том, что происходит в Ильритане, прийти в другой раз.

Чем ближе он подходил к заветной цели, тем беспокойнее становилось у него на душе. Прохладный осенний ветер задул в лицо, принеся с собой запах гари. Инвари прибавил ходу и выскочил прямо к дому. Пламя уже пожирало его. Толпившиеся вокруг люди тщетно пытались залить огонь, передавая друг другу ведра, но пламя расцветало на удивление ладно.

— В доме остался кто-нибудь? — на ходу закричал Инвари.

Но люди, не видя его лица под тенью капюшона, только испуганно шарахались в стороны.

Не снижая скорости, задержав дыхание, он метнулся прямо в стену огня, заменившую дверной проем. Стряхнул с плеч тлеющие искры. Глаза наполнились слезами, но он еще различал очертания предметов, которых было совсем мало в бедно обставленной хижине.

Внутреннее убранство гудело, как встревоженный улей. Балки перекрытий опасно трещали. А он метался по комнаткам, превращенным дымом и пламенем в чудовищный лабиринт, уворачивался от падающих бревен и снопов искр, пока не споткнулся обо что-то мягкое.

Задняя стена дома рухнула, со скрежетом и треском просела крыша. Медлить более было нельзя. Проклиная все на свете, он подхватил тело на руки, и выскочил из огненной преисподней: перемахнул через остатки рухнувшей стены, попав на пустырь. Здесь не было ни единого человека — основная масса людей находилась со стороны фасада, выходящего на улицу.

Секундой позже кровля рухнула, и дом заполыхал с удвоенной яростью, полностью лишив кого-либо на той стороне возможности увидеть его.

Инвари положил бездыханное тело на землю, поднял руку, чтобы вытереть слезящиеся глаза, и во всполохах пламени удивился ее красному цвету. Но это была лишь жидкость, стекавшая по пальцам. Охнув, он склонился над телом женщины, в которой узнал мать Ангели. Уже ничто не могло спасти ее — аккуратной нитью опоясывал шею красный надрез, подобный жутко улыбающемуся рту, и кровь уже застывала в углу губ.

Внезапная судорога дернула тело, вернув ее из небытия, и ее глаза открылись, хотя и не видели уже ничего, кроме тьмы. Но она еще пыталась говорить, и от усилия кровавая пена весело запузырилась в ране. Инвари наклонился к самым ее губам, разбирая в прерывающемся дыхании слова, которых почти не было слышно:

— Выследили… — захлебываясь кровью, шептала несчастная. — Зверь!.. Спаси…

На последнем слове лицо ее перекосила ужасная гримаса, и она скончалась.

Бережно закрыл подмастерье ее глаза. Начертил над телом светящийся знак. И когда таинственные искры благословения унесли ее душу к последнему приюту, растворившись в предутренних сумерках, Инвари запрокинул лицо, и обратился к низкому небу с немым вопросом. Но ответа не было.

* * *

Он был разбужен в полдень немым слугой, чья перекошенная физиономия словно выплыла из кошмаров, в которых черные охотники уносили в ночь девочку с пшеничными волосами, вместо лица у которой была черная дыра. И всюду лилась кровь, превращаясь в реки огня.

Поднявшись с постели и умываясь в струях холодной воды из кувшина, почтительно удерживаемого слугой, Инвари был так погружен в свои невеселые мысли, что совсем не заметил странного выражения его лица. Казалось, немой недавно плакал.

Завтракал он один, у себя в покоях. Прислуживал ему все тот же дурачок. Видимо, герцог был слишком занят подготовкой к празднику, и потому не спешил сегодня развлекать себя философскими разговорами.

Почти не притронувшись к еде, Инвари отправился бродить по замку, гудевшему, словно встревоженный перед роением улей.

Слуги, которых оказалось великое множество, торопились вычистить все. Даже самые темные углы. В подземелье, куда Инвари спустился никем не задержанный, расставляли новые факелы и подбирали с пола осыпавшиеся камни и куски штукатурки. На него никто не обращал внимания. Видимо, следить за ним в пределах замка, считали бессмысленным и ненужным.

Пользуясь суматохой, он отметился в местах наибольшего скопления озабоченной прислуги, похитил склянку масла, которым заправляли лампадки, чтобы смазать потайную дверь в своих покоях, а затем исчез в тайных коридорах, рассчитывая вновь подобраться к Западной башне и побывать в покоях Адаманта. Он еще и сам не знал, что будет искать. Но было что-то, что он проглядел в прошлый раз.

Вчерашнее несчастье не шло у него из головы. По-звериному развитое за годы ученичества чутье подсказывало ему, что девочка еще жива. Но он и предположить не мог, где ее спрятали? И зачем кому-то понадобилось уничтожать всех светловолосых горожан? Где и как найти ему свидетелей тех далеких дней, когда все начиналось? Куда сгинул несчастный принц, и как распутать этот змеиный клубок, чья смехотворно тонкая нить попала случайно к нему в руки?

Из-за гобелена, скрывающего потайную дверь, выходившую прямо в вестибюль перед черным коридором, он очень мягко просканировал помещения, но, как и ожидалось, ничьего присутствия не обнаружил.

Привыкший искать поддержки в мудрости поколений, Инвари пробрался в пустующие и снова никем не охраняемые покои регента, и решительно направился в маленькую библиотеку Адаманта, не осмотренную им прежде.

Взгляд его рассеянно заскользил по полкам с книгами, и остановился на знакомой уже красной коже переплета. Как он и ожидал, это был последний том Истории королевской династии. Тот самый, которого он так и не нашел в дворцовой библиотеке.

Волнуясь, Инвари раскрыл первую страницу. Книга, долженствующая повествовать о событиях последних десятилетий, отличалась от остальных. В ней не было текста, лишь рисунки во весь лист, изумительные и яркие. Они совершенно не походили на миниатюры, виденные Инвари в предыдущих томах Истории. Те были тщательно выполнены, не лишены сходства и изящества. Но в этих сквозила живая душа Мастера!

С первого листа на Инвари смотрел человек, в котором была сокрыта огромная духовная сила. Недаром время его правления считалось одним из самых справедливых и благодатных. Арлон IV Ильрийский, Арлон Справедливый, король, чье царствование было отмечено печатью и счастий и бед, смотрел с рисунка, словно живой. Инвари невольно склонил перед ним голову. «Я здесь, Ваше Величество! — шепнул он портрету. — Я здесь, чтобы помочь Вам!». Ему почудилось, будто требовательное выражение лица короля стало вдруг глубоко печальным. Благородный лоб его прорезали глубокие морщины… Морщины, которых ранее не было! Потрясенный, разглядывал Инвари рисунок. Вот, сверкнул алмаз в королевском венце… Вот, дрогнули ресницы и приоткрылись уста, словно желая что-то сказать. Инвари поспешно закрыл глаза и перевернул страницу. Он еще не верил, что такое может оказаться правдой.

Свет черных свечей опалил его очи, когда он взглянул на следующий лист. Он тихо ахнул. Сияние пламени дрожало над гробом, в котором, вытянувшись и сжав кулачки, с гримасой мучительной боли на лице, лежала безумной красоты женщина. Ее белое лицо застыло, бескровные губы закрылись навеки, лишь волосы, белые как снег волосы, блестели в свете свечей, словно живые. Длинное черное платье, обрамленное черными же, источавшими с листа горький аромат лилиями, только подчеркивало неправдоподобную четкость и белизну прекрасных черт. Алмазный венец лежал у нее на груди, и искры от его сияния резали Инвари глаза.

Королева! Северная королева Рэа, владычица сердца Арлона и бескрайних просторов Белоземья! Зачем красота твоя оставила этот мир? Зачем унесла в могилу покой целой страны?

«Ты была так молода! — удивленно прошептал он, и запнулся, вглядываясь в сияющее даже в смерти запрокинутое лицо. — И прекрасна…».

Долго, очень долго он не переворачивал эту страницу.

Не нужно было гадать, чей портрет ждал его на следующем развороте — широко раскрытые серые глаза матери и упрямый подбородок отца. И морщинка, уже в юношестве пролегшая меж бровей. Рэй — наследный принц. В глубине его светлых — правду говорил Бен — материнских глаз застыла такая ненависть, что Инвари стало не по себе. Стремясь отделаться от неприятного взгляда, он приоткрыл книгу с конца. Белые листы еще не были заполнены. Текста так нигде и не наблюдалось.

«Странная эта книга!», — думал он, задумчиво глядя вновь в своенравные глаза подростка. А в его своенравности сомневаться не приходилось. Стоило только взглянуть на упрямо сжатые челюсти, непокорные колечки черных волос, падающие на лоб. И глаза. Именно такой взгляд, решил Инвари, был у королевы — гордый, непокорный, насмешливый.

Портрет вдруг подмигнул. Инвари вздрогнул от неожиданности. Или показалось?

Следующая страница была аккуратно вырвана. Осталась лишь тонкая полупрозрачная калька, долженствующая закрывать рисунок. Инвари осталось только гадать, что было изображено на нем — посвящение Рэя в воины? Введение Адаманта в Королевский совет? Он перевернул страницу. Воистину, загадкам этой книги не было конца! Лист был залит черной краской. Тот самый лист, на котором должен был быть изображен младший брат короля, нынешний регент, герцог Ильританский. Инвари потрясенно смотрел на кляксу. Может, Адамант был нарисован на предыдущем, вырванном листе?

С разворота явственно потянуло гарью и запахом крови. Темнота, заливавшая лист, на глазах Инвари углублялась и клубилась, словно едкий дым. В смятении он резко захлопнул книгу, подняв тучу пыли с лежащих вблизи фолиантов. Кто знает, что он увидел бы, смотри и дальше в эту темноту?

Отдышавшись, он осторожно раскрыл страницу с изображением умершей королевы. Возможно, ему показалось?… Нет! Внизу, в левом углу рисунка, старинной вязью была начертана роспись удивительного художника. Впрочем, он уже узнал руку мастера. Он тихо убрал книгу на прежнее место. Глаза его лихорадочно горели в темноте, когда он двинулся в обратный путь, а губы шептали, словно заговор: «Витольд!».

Все еще захваченный яркими образами, Инвари вышел из библиотеки, как вдруг из незажженных канделябров полыхнуло пламя, заставив его подскочить от неожиданности. Он метнулся в гардеробную комнату, захлопнул за собой дверь и приник к замочной скважине.

Раздался тонкий свист, прошелестел холодок — это кончилось действие охранительных рун. В начале коридора мягко раскрылись двери, впуская личную стражу Адаманта, в уродливых, на пол лица кожаных масках и черных доспехах с серебряными нагрудниками. Солдаты выстроились в две шеренги вдоль стен, и герцог проковылял мимо. У серебряной двери он остановился, отцепил от пояса ключ, вложил в львиную пасть. Голова ожила. Острые клыки сомкнулись на холеной руке. Инвари показалось или герцог брезгливо передернул плечами? Через мгновение клыки разжались, и серебряный язык преданно лизнул его пальцы. Замок щелкнул, дверь гулко растворилась.

Рискуя быть замеченным, Инвари толкнул створку, чтобы лучше видеть.

За Адамантом следовал начальник его стражи — высокий мрачный тип по имени Рекес — несший нечто, завернутое в алую ткань и обмякшее. Сладковатый аромат ударил Инвари в нос — он узнал запах усыпляющего вещества.

Адамант нетерпеливо топнул ногой.

— Если бы не это, — он кивнул на ткань, — я был бы очень разочарован. Вы чуть было не испортили мне удовольствие! Есть ли вам оправдание?

Солдаты виновато опускали глаза.

— Величайший, — почтительно сказал Рекес, — эта лучше той. Чистое дитя всегда лучше…

— Проститутки… Знаю! — брезгливо прервал герцог. — Еще раз покажи мне ее!

Инвари перестал дышать.

Офицер развернул ткань, и что-то солнечное заиграло в его руках, а в черных стенах мрачной обители сразу стало светлее. Инвари зачарованно следил, как герцог запускает пальцы в роскошные волосы маленькой девочки. Он принял ее от Рекеса, и тело Ангели — а это была она — обмякло на его руках.

— Теперь ты моя! — прошептал Адамант, целуя опущенную головку. — Пойдем со мной, дитя, пойдем во мрак…

Резко развернувшись, он скрылся в чреве серебряной пещеры, и ни один человек не последовал за ним. Створки с чавканьем захлопнулись. Молчаливые стражники построились и ушли прочь. Последним шел офицер, и на его плече алела накидка.

* * *

— Праздник уже на пороге! — весело объявил Адамант, когда Инвари был вызван к обеду.

Дэльфийский странник был как всегда бледен и невозмутим. Лишь выдавали сметенное сердце темные круги под глазами.

— Плохо спалось? — Адамант остро глянул в лицо юноши.

— Да, — не стал отрицать тот. — Эти последние дни перед вашим праздником слишком суетны, и потому, должно быть, тревожны.

Незнакомый слуга наливал ему вино в высокий чешуйчатый бокал.

— А где ваш верный Шери? — поинтересовался Инвари.

— Куда-то запропастился с утра, — герцог брезгливо махнул рукой. — С ним это иногда случается. Должно быть, животные инстинкты не дают покоя.

— Животные? — Инвари поднял брови. — А мне он показался просто больным человеком.

— Не придирайся к словам, дэльф!

Герцог с аппетитом начал есть. Казалось, ничто не поколеблет его хорошего настроения. Инвари, напротив, едва притрагивался к пище.

— Уж не заболел ли ты, странник? — спросил через некоторое время Адамант, и Инвари с удивлением распознал в его голосе искреннее беспокойство.

— Нет, благодарю, — сдержанно ответил он, не поднимая глаз.

— Тогда что-то гнетет тебя?

— Мысли, Величайший! Собственные мысли — единственный настоящий враг наш. Несправедливость мира угнетает меня более обычного. Мы иногда встречаемся с ней и… проходим мимо. И я до сих пор не знаю, что следует — остановиться и помочь, или судьбою нам предназначено равнодушие?

Герцог отодвинул тарелку и кивнул слуге на опустевший бокал.

— Похоже, — сказал от задумчиво, — мои слова задели твое сердце!

Инвари выжидающе глядел на него. «Ловите людей их же сетями!» — говорил Учитель.

— Вопрос о свободе воли — один из вечных вопросов, дэльф. Мы, увы, не всегда действуем так, как того хотим. Но мы спешим оправдать себя. И нашу веру ничем не поколебать, иначе несправедливость мира раздавит нас. Только вот что Я скажу тебе, странник: воля человека может сломить даже волю Бога! Для этого нужно лишь…

— …Самому стать им, — тихо завершил Инвари.

Они с улыбкой взглянули друг на друга.

— Ты понимаешь меня с полуслова, дэльф! — герцог отпил вина. — Я слишком умен, заметь, говорю это без ложной скромности! И иногда мне трудно отвлекаться на мелочи. Вот почему мне нужен помощник — молодой, смелый, умный… Короче, — герцог наклонился вперед, и глаза его вспыхнули, — мне необходим собственный подмастерье. Я предлагаю тебе стать им, ведь это место наверняка выше того, что ты сейчас занимаешь.

Инвари встретил его взгляд открыто, однако сделал вид, что не понимает намеков.

— Ты ничего не сказал о чести, Величайший! — заметил он. — Если я перейду на службу к тебе, я предам Орден и запятнаю свою честь. А предавший единожды…

— Ты никуда не денешься от меня! — невозмутимо перебил Адамант, и от его уверенности Инвари стало не по себе. — А честь, что ж… Мне будет вполне достаточно твоей молодости и ума. Подучишься немного некоторым… гм… вещам, и готово!

— Ты говоришь о магии? — Инвари сделал вид, что шокирован.

Адамант засмеялся в ответ.

— Мальчишка! — ласково пробормотал он. — В наше время лишь простаки не занимаются колдовством. И у дэльфов наверняка есть свои приемы.

Инвари закачал головой:

— Я ничего не знаю об этом!

— Брось! — Адамант пожал плечами. — Ты знаешь гораздо больше, чем хочешь показать. Ты… — он внезапно замолк, и впился в Инвари взглядом.

Невольно подмастерье напрягся. Ощущение, что герцог знает о его принадлежности к Поднебесью, охватило его. Чувства такого рода никогда его не обманывали.

— Я?.. — напряженно переспросил он, чувствуя, что молчание затягивается.

— Ты ведь подумаешь над моим предложением? — ласково закончил Адамант. — Быть моим подмастерьем выгоднее, чем… — Инвари уже не сомневался, что тот произнесет слово «ученик», но, растягивая слоги, Адамант завершил:

— …послушником дэльфов.

Инвари скрыл взгляд под ресницами. Адамант пристально вглядывался в его лицо, а его пальцы так сжали каменные шеи львов, что побелели.

— Что же даст мне согласие, кроме бесчестья? — тихо спросил Инвари, не поднимая глаз.

Герцог облегченно откинулся на спинку трона. Инвари застыл каменным изваянием сомнения, создавая впечатление, что юный дэльф, несомненно, колеблется.

— Что же даст тебе согласие? — спросил самого себя Адамант. — Пожалуй, то, чего тебе не достает — свободу воли. Ты сможешь делать то, что считаешь нужным. В пределах службы мне, разумеется.

— Станет ли меньше горя на земле… — Инвари поднял страдающие глаза, — если я соглашусь?

— А вот это зависит от тебя, мальчик, — Адамант ласково улыбнулся.

Так улыбнулась бы кошка, играя с полудохлой мышью.

— Я стараюсь честно управлять своей страной, а ты лишь поможешь мне в этом. На благо народа, конечно.

Инвари отметил, что герцог без малейшего напряжения назвал Ильри «своей страной».

— Я могу обдумать предложение?

Глаза герцога вспыхнули вновь — они определенно напоминали Инвари угли, то тускнеющие, то разгорающиеся вновь.

— Я приму от тебя ответ в ночь после праздника, дэльф.

Его слова прозвучали почти официально.

— Если ты согласишься, то познаешь истинное могущество, если нет…

«Он убьет меня… — подумал Инвари. — Но, если я «соглашусь»? Что он сделает со мной тогда?».

Герцог поднял руку, давая понять, что ужин окончен.

Инвари поспешно поднялся и поклонился.

— Иди к себе, дэльф, подумай!

Это звучало как приказ.

Слуга вывел Инвари из залы.

* * *

В следующее мгновение, после того, как Инвари покинул залу, в нее проскользнул Мор. Капюшон, низко надвинутый на лицо, оставлял видимыми лишь подбородок и яркий чувственный рот.

Герцог указал на стол. Мор брезгливо обошел стул, на котором сидел Инвари, и, устроившись на соседнем, закинул ногу на ногу.

— Обслуживай себя сам, — рассеянно проговорил Адамант. — Мой идиот Шери где-то загулял.

Было видно, что мысли Величайшего витают далеко отсюда.

— Позволено ли мне будет сказать? — Мор любовно клал на тарелку большущий кус мяса с кровью.

— Говори.

Но Мор уже принялся за мясо. Струйка крови потекла с угла его губ. Адамант, так и не дождавшись реплики, удивленно поглядел не него. Тот вгрызался в дымящийся кусок, и кровь орошала его мужественный подбородок.

— Когда ты ешь, мне все время кажется, что это сырое! — брезгливо скривился герцог, наблюдая, как Мор заглатывает последний кусок и вытирает красный рот полотняной салфеткой. — Ты выглядишь так, будто съел что-то живое.

Мор хихикнул.

— Так оно и есть, Величайший! Я ведь ем не мясо, а принадлежность тела к душе. А души, в большинстве своем, живут вечно, и значит…, - он довольно потер руки и скинул капюшон, — …их можно терзать вечно!

Разглядывая его обнажившийся череп, герцог внутренне содрогнулся. И было чего пугаться: желтые глаза Мора смотрели без всякого выражения.

Адамант отвел взгляд.

— Ты хотел что-то сказать? — несколько торопливо напомнил он. — Говори.

Мор неожиданно по-собачьи оскалился. Его острые уши прижались к черепу.

— Ты сошел с ума, Адамант! — визгливо пролаял он. — Парень обводит тебя вокруг пальца, а ты словно ничего не замечаешь! Ты думаешь, он уже твой? Но никому еще не удавалось сманить выходцев из Поднебесья. Однажды мы были только близки к этому…

— А мне удастся! — Герцог повысил голос. — Это будет лучшая жертва, которую мы принесем Хозяину! Ибо я пожертвую не только это молодое и сильное тело, но и душу, и высокий разум. Поднебесные маги сдохнут от злости, когда узнают, что я воспользовался знаниями, которые они вложили в его голову! И хотя я еще не узнал их, но я добьюсь своего! Ибо МЕНЯ не учила никакая Академия, никто никогда не направлял меня, лишь МОЯ интуиция, МОЙ разум. Понимаешь ли ты, Мор, какие горизонты раскрываются перед нами? Поднебесье — ключ к другим мирам, к сотням, тысячам миров! И все это, в конце концов, я преподнесу Хозяину…

Глаза Мора насмешливо засветились в полумраке.

— Нет, Адамант, — усмехнулся он. — Не ради НЕГО ты затеял все это, но ради себя одного. Ведь это ты сам хочешь владеть мирами и тайнами Вселенной, но берегись!.. Пока планы твои касаются зримого мира, ты в безопасности… Но если ты встанешь у НЕГО на пути…

— Все, что я делал до сих пор, и еще сделаю, я делаю ради него! — отчеканил Адамант, злобно глядя в светящиеся глаза собеседника. — Тебе есть, что возразить?

Мор не отводил взгляда. С минуту они смотрели друг на друга, и ни один не желал отступить. Затем Мор опустил глаза — на этот раз Адамант выиграл.

Ах, эта человеческая гордыня! Мор досадливо поморщился.

— Я не буду возражать, Величайший, — с вздохом произнес он. — Все, что ты делаешь, ты делаешь ради НЕГО. И, поверь, ОН высоко оценивает твои способности!

Адамант тяжело поднялся. Мор поспешно вылил в глотку бокал вина и вскочил, накидывая капюшон.

— Пойдем вниз, — герцог заковылял к дверям, — мне не терпится начать подготовку к Посвящению.

Мор провожал взглядом его изломанную фигуру, и уголки его губ дрожали в скрытой усмешке.

Адамант, подойдя к дверям, остановился и нервно повел плечами. Лицо Мора приняло подобострастное выражение, и он кинулся к герцогу, чтобы почтительно открыть двери.

— Прошу, Величайший!

* * *

Инвари метался по своей комнате, и сознание собственной беспомощности, казалось, вдавливало его, через все этажи и перекрытия замка, в сырую землю. Сейчас он ничем не мог помочь Ангели. И хотя холодок опасности пробегал по затылку, чтобы застыть в сердце ледяной иглой — за себя он не боялся. Ну, может быть, опасался слегка. Ведь не было с ним еще вековечной мудрости Мастеров и Силы, а были лишь молодость и жажда приключений. Если бы понадобилось, он с радостью отдал бы все это за ее жизнь. Но что он мог сделать сейчас? В эту самую минуту, в этот час, когда Адамант в замке, а в коридорах еще полно слуг и охраны?

Сознание неумолимости уходящего времени убивало его. Совет Учителя — вот что было нужно ему. Недостижимо!

Солнце застыло над горизонтом, готовясь упасть в ночь. Через оконную решетку на пол падали его косые лучи, весело клубясь пылью.

Внезапный стылый холод заставил Инвари очнуться от тяжких раздумий. Он резко отвернулся от окна.

В лучах солнца висел, покачиваясь на сквозняке, полупрозрачный силуэт. Призрак. В комнате стоял такой холод, что Инвари без труда убедил себя в том, что это не сон. В Академии ему не раз случалось вызывать духов. Поэтому зрелище не шокировало и не испугало его. Но, впервые на его памяти, призрак явился сам, без приглашения.

Он безучастно висел почти в центре комнаты — пожилой воин в кожаных доспехах второго круга. Это было очень давно! Так давно, что Инвари удивился — ведь прах, должно быть, еще сотни лет назад истлел в земле, и душе уже давно полагалось отправиться в Путь.

— Приветствую тебя! — осторожно произнес он, справившись, наконец, с растерянностью.

— Ты безоружен? — прошелестел призрак, и его пустые глаза требовательно уставились на Инвари.

— У меня есть меч.

— Сталь…. Где Сталь Поднебесья?

— Слуги герцога отняли ее.

Инвари показалось, что лицо призрака недовольно скривилось.

— Воин, — констатировал призрак, — никогда не остается без своего оружия! Тебе нужно вернуть ее.

— Как? Я не могу использовать магию.

— Следуй за мной.

Призрак полетел к дверям. Инвари не тронулся с места.

— Почему я должен верить тебе?

— Тебя плохо учили наблюдательности, — прошелестел призрак в ответ, поднимая прозрачный кулак, в котором разгоралась голубая искра. — «Внимательность и осторожность», а не наоборот, разве не так?

— Ты?! Ты ответ на мои молитвы! — Инвари радостно бросился к гостю. — Тебя прислал Учитель, чтобы помочь мне?

— Тебе никто не поможет! Но я кое-что принес тебе.

Он разжал ладонь, и Инвари на лету перехватил голубую искру. Это был камень размером с монетку, в перстне древнего ремесла, называемом Звезда Поднебесья. Впервые перстень попадал к подмастерью в тот момент испытаний, когда ему начинала угрожать реальная опасность.

— Тебе разрешено скрыть его от любопытных глаз, — говорил призрак, наблюдая, как юноша надевает его на безымянный палец левой руки, как любуется солнечными искрами, вспыхивающими в гранях камня.

С сожалением Инвари накрыл его на мгновение ладонью другой руки, и сияние погасло — перстень исчез. Однако почти сразу же он ощутил, как тот запульсировал. Звезда Поднебесья отдавала ему собственную энергию, увеличивая силы, ускоряя заживление ран.

— Теперь мы можем идти? — осведомился призрак.

— Да. Назови мне свое имя, чтобы я мог поблагодарить тебя.

На миг лицо призрака исказила непонятная гримаса.

— Я и забыл, что люди должны все называть своими именами! — пробормотал он. — Что ж…. Зови меня… Грешником.

Инвари благоразумно скрыл удивление. Он-то ожидал какого-нибудь древнего высокопарного имени.

— Благодарю тебя, гм, Грешник, и да будет успокоение твоей душе и в этом и в том мире! — торжественно произнес он ритуальную благодарственную фразу.

Ни слова не говоря в ответ, привидение подлетело к потайной двери, и плавно прошло сквозь нее. Инвари кинулся следом, и чуть было не расшибся, запамятовав, что сам он сквозь двери не проходит.

Грешник летел впереди, не забывая уходить в стены при приближении людей и нисколько не заботясь о том, как и где спрячется его ведомый.

В коридорах было темно — перед праздником на факелах явно экономили. Зыбкий полумрак сопровождался почти неестественной тишиной. И Инвари уже в который раз казалось, что потустороннего во дворце больше, чем реального.

Призрак вел его в северном направлении. Вначале через потайные, а затем и через основные совершенно безлюдные коридоры. Этих путей Инвари еще не знал, и потому спешил запомнить и сравнить с хранящейся в памяти картой. Они приближались к входу в Северную башню, кажущуюся снаружи давно заброшенной из-за поросшего мхом основания, мутных глазниц необычайно больших окон, балок, торчащих из стен, словно сломанные ребра. Эта башня была выше остальных. Она возвышалась даже над королевским флагштоком за счет надстройки, которая, насколько Инвари удалось разглядеть ранее, была возведена не так давно. Почти под крышу уходил ряд больших, ныне запыленных и оттого тусклых окон. Давеча, разглядывая их снаружи, Инвари удивлялся, отчего Адамант не использует потенциал должно быть пустовавших помещений?

Коридоры, ведущие в башню были так захламлены, что каждый шаг давался ему с трудом. Скоро он потерял всякое ощущение времени и пространства, думая только о том, как бы не переломать ноги о бесчисленные сундуки и поломанную мебель, нагроможденные друг на друга в переходах. Перелезая через них, он отставал от Грешника, и обнаруживал его терпеливо висящим по ту сторону очередной кручи.

Грешник остановил полет у двустворчатых, ведущих в башню, врат, внушительно обмотанных цепью и замкнутых ржавым замком. Едва Инвари успел отдышаться, как он исчез за ними, да так ловко, что юноша и рта не успел раскрыть. Ему пришлось ждать под дверью, пока Грешник не заметил его отсутствие. Его верхняя половина недовольно высунулась из створки.

— Чего ты стоишь? — последовал сердитый вопрос.

— Не знаю, как войти! — так же сердито ответил Инвари.

— Меч с тобой?

Он кивнул.

— Так разруби цепь.

— А шум?

— В этой части дворца людей не бывает.

— Почему? — удивился Инвари.

— Проклято, — лаконично ответил Грешник.

Инвари пожал плечами, взялся за рукоять меча и, проследив взглядом траекторию удара, заметил, что она приходится прямо поперек тела, торчащего из двери.

На вопросительный взгляд подмастерья Грешник кивнул ободряюще:

— Давай, руби. Мне эти удары уже не страшны!

— Нет уж!

Инвари убрал меч и вынул из ворота рубашки булавку. Покопался ею в замке. Булавка сломалась, но замок щелкнул. Он едва успел отскочить в сторону, как цепи опали, взметнув невообразимое количество пыли.

Грешник одобрительно закивал.

— Бережешь оружие! Хорошо! Заходи.

Инвари осторожно толкнул дверь.

Взору его предстала зала, немногим меньше тронной. К потолку устремлялась высоченная балюстрада, опоясав стены. В правом и левом крыле лестницы, тянувшейся к ней, чернели провалы ступеней. Тишину нарушал опасный скрип старого дерева.

Огромные окна, расположенные в два ряда — последний ряд под самым потолком — были мутны. С балюстрады можно было смотреть в их верхний ряд, и только оттуда еще падал дневной свет, пробиваясь сквозь толщу грязного стекла.

Все вокруг было странного серого цвета.

— Что это за место, Грешник?

Тот задумчиво молчал.

Чем дольше Инвари смотрел на него, тем больше ему казалось, что безликий прежде образ обретает черты. Вот сейчас, например, он ясно разглядел седину на висках и мрачные, серые глаза под насупленными бровями. Когда же он попытался вглядеться внимательней, лицо смазалось, словно стертое невидимой ладонью.

— У нас есть время, юноша, — только и сказал призрак.

Инвари дошел до середины залы и остановился. У дальней стены, освещенной лучами заходящего солнца, он увидел нечто, скрытое завесою тяжелой ткани. Но когда он подошел ближе, оказалось, что это мех. Он ладонью сбил пыль с угла, и мех заискрился ярчайшей белизной. Так сиять мог только мех верде — гигантского оленя, порождения Белого Безмолвия. Пораженный внезапной догадкой Инвари подошел к зеркалу в пыльной оправе, висящему над туалетным столиком необъятных размеров, и провел по ней пальцем, оставляя белый след. Всюду, где он касался мебели, оставались яркие белые следы, словно мазки свежей краски на полотне пыли.

— Это что же, белая зала? — несколько растерянно спросил он Грешника, и призрак беззвучно закивал.

Он подошел к окнам, смотрящим на Север. С балюстрады должна была просматриваться Белая равнина — часть Белоземья, принадлежавшая Ильри еще до того, как Северная королева принесла ему в приданое все остальное. Огромная шкура верде висела как раз напротив окон, смотрящих точно на север.

Повинуясь внезапной догадке, Инвари бросился к шкуре, и безжалостно сорвал.

Ленивое осеннее солнце полыхнуло перед заходом снопом ярких лучей прямо на стену.

Тучи пыли оседали, как пепел.

Инвари рухнул на колени, запрокинув голову к портрету, скрытому прежде чудесным мехом. Он впервые видел ее прижизненное изображение.

Как прекрасна была Северная королева! Под мягкими пальцами предзакатного света, касающимися ее простого белого платья, ее льняных волос, лежащих невиданной шалью на узких плечах, бледное лицо ее обрело румянец и сладко зарозовели улыбающиеся губы. Ее глаза так безмятежно смеялись, лучась таким невиданным прежде счастьем, что у подмастерья заныло сердце. Он опустил голову, ослепленный.

— Рэа! — прошептал он. — Боги мои! Ты прекрасна, как солнце!

Слова вырвались у него словно против воли. Потрясенный, он вновь вгляделся в ее лицо. Она сияла белой силой своего очарования, сильнее, чем звезды, в ней было больше блеска, чем в свете луны — она была солнцем! СОЛНЦЕМ!

Слова древнего пророчества, полыхая, завертелись вокруг.

— Солнце! — вскричал он. — Солнце, пришедшее с Севера, чтобы погибнуть здесь! Ты понимаешь? — он повернулся к невозмутимо молчащему призраку. — Первая часть пророчества уже сбылась!

— Успокойся, подмастерье! — тронул его безмолвный голос, окатил замогильным холодом, как ведром ледяной воды, смывая смятение и невольный страх.

Инвари тихо отвернулся, снова опустился на колени и долго смотрел в ее сияющие глаза. Смотрел до тех пор, пока солнце не унесло последний свет в ежевечернюю свою могилу. И хотя на улице было еще не темно — в башне наступила глубокая ночь.

Он вновь закрыл портрет шкурой, шепча:

— Тебе недолго оставаться в темноте! Я обещаю!

Через мгновение он уже стоял перед призраком, и голос его звучал суровее обычного.

— Что я должен делать?

— На балюстраде, за гобеленом с оленями — потайная дверь. За ней твоя шпага. Спрячь ее и возвращайся.

— А ты?

— Я должен покинуть тебя. Когда придет время, мы встретимся вновь.

— Благодарю тебя, — просто сказал Инвари и склонил голову.

Когда он поднял глаза, рядом никого не было.

* * *

Он прислушивался к себе, раздумывая, по какому крылу лестницы подняться на балюстраду. Правое казалось более крепким, и ступеней в нем сохранилось больше, чем в левом. Но Инвари знал, что благоприятным впечатлениям доверять не стоит.

Он догадывался, что в потайную комнату существует более простой доступ. Однако Грешник не сообщил об этом. А на карте из лаборатории Адаманта путь указан не был. Поэтому ему предстояло опасное, если не смертельно опасное, приключение. Время от времени Мастера подбрасывали испытуемым подобные задания.

Помедлив, он решительно повернул налево, и наступил на первую ступеньку.

Он поднимался очень медленно, в темноте, которая, впрочем, не была ему помехой. Но шатающиеся перильца и скрипящие ступени держали его в постоянном напряжении. От первых он старался держаться как можно дальше, прижимаясь спиной к стене. Вторые перешагивал, двигаясь легко и крадучись. Он поднялся уже достаточно, чтобы расшибиться при падении. Так он достиг первого серьезного провала в четыре ступени. Перепрыгнуть его он не решался из-за общего обветшания лестницы. Свешивая голову вниз и разглядывая далекий каменный пол, он впервые засомневался в своей интуиции. Но возвращаться было поздно.

Он опустился на колени и постарался осторожно выломать несколько длинных резных столбиков из перил. Когда это ему удалось, он дотянулся одним из них до следующей за провалом ступени, и проверил ее на прочность, слегка постучав. Затем он уложил вдоль первого столбика остальные, и начал осторожно вытягиваться вдоль этого своеобразного помоста. Лестница заскрипела. Затаив дыхание, он выбрался наверх, и тут угрожающий треск настиг его. Он едва успел выскочить на следующий пролет, как его конструкция, вместе с соседними ступенями, рухнула вниз.

Инвари на мгновение перестал ориентироваться, словно попал в густой туман. Когда пыль рассеялась, он увидел, что до балкона балюстрады остался всего один пролет. Он рукавом утер мокрое лицо и двинулся вперед.

Словно канатоходец он старался ощущать поверхность, по которой шел. И если слышался предательский скрип или чувствовалось зыбкое колыхание, он затаивал дыхание и замирал, ища глазами надежную опору, и удивляясь про себя — отчего тлен так скоро настиг прежде добротное и крепкое дерево?

Еще пару раз истлевшие ступени ломались под его тяжестью и летели вниз, разбиваясь вдребезги о каменные плиты пола. Но он всегда успевал ухватиться за балку или следующую ступеньку, чтобы, подтянувшись, выбраться на безопасное место.

Наконец, он добрался до балкона — самой высокой и опасной точки своего пути. Здесь он лег на живот и пополз, растянувшись по полу. Иногда ощущение опасности останавливало его, и он замирал, ожидая, пока не перестанет колыхаться под ним пол. Не дыша, разглядывал полуистлевшие гобелены, когда-то настоящие произведения искусства, скрывающие стену. На них изображения рыцарских боев соседствовали с охотничьими сценками, городские виды — с сельскими. И на всем лежал снег, вытканный с особой любовью. Неправдоподобно толстый белый ковер на деревьях и крышах домов. В нем по брюхо утопали лошади, а рыцари, смеясь, смахивали снежные брызги со сверкающих лат.

«Белая королева! — с грустью думал Инвари, — Арлон собрал все, что могло напомнить тебе о твоей снежной стране…».

На одном из гобеленов, по странному совпадению, сохранившемуся лучше других, он разглядел трех верде — оленей-красавцев, выходящих из зимнего леса на просторы Белого Безмолвия. Рога среднего — огромного белого самца — золотом венчали царственную голову. Это был Дух безмолвия, которому жители Северного королевства поклонялись наравне с Пантеоном.

Инвари осторожно поднялся и, откинув гобелен, обнаружил под ним… гладкую каменную стену. Некоторое время он задумчиво изучал ее, не в силах поверить, что призрак мог обмануть.

— Зачем он заманил меня сюда? — пробормотал он. — Не иначе пол сейчас обвалиться у меня под ногами, и я сломаю себе шею!

Но время шло, а ничего не происходило. Инвари огляделся. С балкона просматривалась вся зала. И он представил ее в былом великолепии — сияющие чистотой окна, смотрящие в северную даль, огромная, почти пустая комната. Как истинная дочь своего народа Рэа не выносила тесноты обычных человеческих жилищ, и здесь все должно было напоминать просторы Белоземья. Хотел бы он увидеть ее живой! Хотел бы коснуться ее руки…

Но он отвлекся.

Сняв гобелен, он обратил внимание на соседние, плохо обтесанные, камни. Огладив их чуткими пальцами, он нашел, наконец, зазор между ними и гладкой плитой, и облегченно вздохнул. Один из камней дрогнул, подался, и плита бесшумно сдвинулась с места. Не размышляя более, подмастерье полез внутрь. В небольшом четырехугольном помещении, на возвышении, напоминающем алтарь, разгоралось мягкое сияние, проникая сквозь черный бархат. Инвари бросился к нему, развернул ткань, бережно достал Сталь — а это была она — и клинок в ответ вспыхнул ярче, а эфес удобно устроился в ладони. Радуясь, словно мальчишка, он взмахнул ей, отдал честь, сделал несколько выпадов, несомненно, удачных. Как вдруг что-то странное — почудилось ему — случилось с дверным монолитом. Да! Он становился прозрачным. Сквозь него зала просматривалась так же хорошо, как и с балюстрады.

Он не сразу осознал то, что увидел. А когда понял, краска стыда и негодования залила его щеки. Незаметные отверстия в гобелене только подтвердили его догадку. Как гнусно!

Но кто знал об этой каморке? Кто спрятал здесь его оружие? Несомненно, тот, кто помнил о ней с тех далеких времен, когда башня еще была обитаема. Так же, как и о потайных коридорах. Тот, кто не доверял своим слугам, кто хотел, чтобы никто не обнаружил это место. Адамант!

Инвари постарался взять себя в руки, хотя кровь кипела в его венах, а с губ срывались проклятия.

Шпага источала мягкое радостное сияние, и в ее свете Инвари быстро нашел низкую дверцу в дальнем углу каморки. Она была не заперта. От нее в темноту убегали пыльные ступени. Только один след вел туда и обратно — неравномерные шаги хромого. Ступая по следам, он двинулся вперед и, хотя проходил много боковых дверей, ни одна из них не привлекла его внимания. Пусть за ними хранились неведомые сокровища, они не интересовали его — он шел по следу человека, которого с этого момента люто ненавидел.

* * *

Ступени круто пошли вверх, обогнули выпуклую стену, заросшую мхом, перешагнули трещину в скале, откуда поднимался зеленоватый дымок испарений, и исчезли в широком помещении, накрытом прозрачной сферой потолка. Прямо над его головой оказалась тронная зала. Инвари поспешил спрятать шпагу под камзолом — она, предостерегая, засветилась особенным голубоватым светом.

— …Сегодня на рассвете, — вдруг услышал он глуховатый голос Адаманта.

Герцог прошел прямо над ним. Инвари разглядел подошвы его мягких туфель, и метнулся к стене, вжимаясь в нее. Кто знает, что видно оттуда? Хотя ничего такого он вспомнить не мог.

— Вы выступите чуть раньше. Облава вынудит их спуститься в овраг, к тому же, мы подожжем лес совсем в другой стороне. Это должно отвлечь Хранителей.

— Они попытаются выбраться, — ответил другой голос и, прокравшись вперед, Инвари увидел подбитые железом подметки сапог Рекеса.

— С одной стороны выход из оврага закрыт холмом. Мне нужно, чтобы твои самые меткие лучники засели там, — продолжал Адамант. — Неплохо бы и подготовить несколько каменных обвалов, на тот случай, если они все же прорвутся к холму. А самые настойчивые получат стрелу в горло.

Адамант вдруг захихикал, и Инвари почувствовал, что эта мысль доставляет тому огромное удовольствие.

— Но, Величайший! — почтительно возразил офицер. — С другой стороны овраг выходит на Северную равнину. У меня просто не хватит людей, чтобы растянуть цепь с той стороны, да еще занять холм.

Адамант перестал ходить, уселся на трон, и его длинные пальцы привычно сомкнулись на шеях каменных львов.

— У нас хватит… людей! — странным голосом произнес он, и кивнул давешнему слуге. — Пригласи его.

— Его светлость, принц Ванвельт — Черный Волк! — гулко возвестил слуга, возвращаясь.

Принц? Инвари удивленно поднял брови. В последнем томе Истории королевской династии он не встречал такого имени. А генеалогия королей Ветри не очень-то интересовала его в Академии.

Начальник гвардии, по-видимому, тоже был удивлен. Потому что отступил назад и даже поднял руку для оберегающего жеста. Но наткнулся на пытливый взгляд герцога, и стушевался.

Бряцая доспехами, в тронную залу тяжело вошел громадный человек. Инвари показалось, что пол, то есть потолок, дрожит от его шагов. Он разглядывал доспехи из вороненой стали, меховой черно-бурый плащ, огромный двуручный меч за спиной. Лицо вошедшего оставалось для него неразличимым.

Принц подошел к Адаманту и слегка наклонил голову, приветствуя его.

— Честь видеть тебя, Величайший!

В его голосе Инвари послышалась хорошо скрытая ирония.

Адамант поморщился.

Когда незнакомец поклонился, Инвари разглядел, наконец, его лицо под старинным рогатым шлемом. Этот высокий лоб, широко расставленные черные глаза и тяжелый подбородок показались ему смутно знакомыми.

— Я привел сотню конных рыцарей для твоей охоты. Для начала! — улыбнулся Ванвельт. — Мы ведь собираемся поохотиться, не так ли?

Герцог неожиданно захохотал в ответ.

— Давненько мы не охотились с тобою вместе, Волк! Ну, как? — обратился он к почтительно застывшему Рекесу, — Хватит нам ста конников, чтобы закрыть кучке разбойников выход из Змеиного лога?

— Да, Величайший. Этого более чем достаточно.

— Тем лучше. Ванвельт, я хочу взглянуть на них!

— Будет сделано, мой господин.

Ванвельт быстро ушел.

— Отправляйтесь готовить облаву! — бросил Адамант, разглядывая свои унизанные перстнями пальцы.

Но офицер не уходил, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Герцог поднял на него недовольный взгляд.

— В чем дело, Рекес?

— Да простит меня Величайший, но…, - офицер судорожно сглотнул.

— Ну, что, что? — Адамант поднялся и склонился над столом.

Инвари заметил уголок карты, свесившийся с него.

— У его высочества плохая репутация! — выпалил Рекес, бледнея.

— А мне-то, какое дело до его репутации? — удивился Адамант, отрывая взгляд от стола и оглядывая офицера.

Тот побледнел еще больше.

— Говорят, он что-то делает с людьми в своем замке на Черных пустошах… — прошептал Рекес. — И они перестают быть людьми, и становятся… — он судорожно сглотнул и замолчал.

Адамант подошел к нему вплотную и злобно уставился на него снизу вверх.

— Какое мне дело до того, что он делает в своих владениях! — вдруг визгливо закричал он. — Ванвельт — законопослушный гражданин! Он привел на помощь мне, своему сюзерену, сотню отборных воинов, чтобы, наконец, покончить с шайкой отбросов, хозяйничающих на дорогах через Чащу! Чего я так и не дождался от вас! Мне наплевать на то, кто и чем занимается, лишь бы МНЕ верно служили! Понятно?

Офицер неожиданно рухнул на колени. Теперь Адамант возвышался над ним, словно какое-то языческое божество, обратив к нему искаженное гневом лицо.

— Я достаточно плачу тебе и твоим людям, чтобы они принимали все, что происходит здесь, и держали язык за зубами. Ты думаешь ты — святой? Вспомни ту девочку, чьей матери ты перерезал горло прошлой ночью, и чей дом поджег! Я мог бы выдать тебя честным горожанам, и они разорвали бы тебя на кусочки! И даже если бы ты рассказал, что сделал это по моему приказу — кто бы поверил тебе? Но я не делаю этого, потому, что знаю — ты любишь убивать и этим верно служишь мне. И до тех пор, пока ты будешь молча исполнять мои приказы, я буду закрывать глаза и на это и на то, что ты делаешь с молоденькими горожанками в подвале своего дома. Ты думаешь, я не знаю этого?…

Рекес, обнимая его ноги, исступленно целовал голенище герцогского сапога.

Инвари до крови кусал губы — так велико было желание броситься туда и растерзать обоих.

Герцог брезгливо оттолкнул офицера ногой и отвернулся.

— Встань, друг мой, — неожиданно спокойно сказал он, — я не сержусь.

Тот поднялся. Инвари с изумлением заметил, что лицо Рекеса залито слезами. Да, Адамант умел выворачивать души. Даже самые черные.

— Я надеюсь, вы с Ванвельтом подружитесь. В конце концов, он тоже любит хорошеньких горожанок!.. Иди.

Рекес низко поклонился и бросился прочь, но тихий голос Адаманта остановил его на самом пороге:

— Если что-либо подобное ты услышишь из уст своих людей, что ты сделаешь для того, чтобы никто не порочил честное имя его светлости?

Рекес обернулся. Глаза его мрачно блеснули. Ни слова не говоря, он провел ребром ладони по горлу. Адамант удовлетворенно кивнул.

— Но не увлекайся!

Рекес исчез в дверях.

Адамант, усмехаясь, потирал ладони. Вдруг тень озабоченности легла на его лицо.

— Где же этот идиот Шери? — пробормотал он. — Ведь я беспокоюсь о нем!..

Он помолчал, что-то обдумывая, затем мрачно добавил:

— Появится — шкуру спущу!

В залу вернулся Ванвельт. Он более не держался с почтением, не склонял голову и потому выглядел гораздо внушительнее герцога.

— Они ждут тебя, братец, — добродушно сказал он, подходя к Адаманту, и бесцеремонно стукая того по плечу. — Я выстроил их во дворе. Выйдешь?

Адамант отрицательно покачал головой.

— Взглянем отсюда. Жаль терять время — нам нужно с тобой многое обсудить. До праздника осталось всего ничего… А после мы славно поужинаем! Я хочу познакомить тебя с юным дэльфом, на которого возлагаю очень большие надежды!

Ванвельт вопросительно взглянул не него. Герцог покачал головой.

— Нет, он еще не наш. Поэтому исправно играет свою роль дэльфийского странника. Думаю, он даже не подозревает, что я давно ждал его появления.

— И что тебе в нем? — удивился Ванвельт.

— Он из Академии, — ответил герцог, внимательно глядя в лицо принца.

Тот пожал плечами — невозмутимости ему было не занимать.

— Твоя очередная игра с огнем. Он — такой же, как и тот?

— Нет, — Адамант торжествующе вскинул руки — лучше! Он — ученик! Молодой, честолюбивый… Такой будет хорошим слугой. Я не собираюсь повторять прежних ошибок. Поэтому, прежде чем ввести его в курс дела, я познакомлю его… кое-с-кем. И тогда он будет наш. Навсегда!

Они довольно посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Я говорил, что природа ошиблась, сделав тебя младше Арлона? — Ванвельт хлопнул Адаманта по спине. — Я всегда восхищался тем, как ты стремишься к цели, твоим умом, Адамант.

— Именно поэтому ты никогда не выступишь против меня, хотя ты и старше, — Адамант улыбнулся. — Это то же самое, что отрубить самому себе голову.

Ванвельт склонился в низком поклоне.

— Да, Ваше Величество!

Адамант растроганно похлопал его по плечу.

— Спасибо, брат! Ты — единственный, кому я по-настоящему доверяю. Пойдем, покажешь мне своих… рыцарей.

Инвари проводил их глазами, кипя от ненависти. Уж, не о Таге ли они говорили? Что Адамант с ним сделал? То же, что собирается сделать с ним самим?

Не теряя времени, он кинулся прочь, стремясь как можно быстрее оказаться в своей комнате. А ведь предстояло еще спускаться по предательской лестнице — сейчас у него не было времени искать другого выхода в хитросплетениях потайных коридоров.

Когда он выбрался, отряхиваясь, из Северной башни, треск ломающихся пролетов настиг его. Это все-таки рухнуло крыло лестницы. Правое.

* * *

Обычно сумрачная тронная зала была сейчас ярко освещена для позднего ужина. Громадная люстра, опущенная на цепях почти к самому столу, разбрасывала блики света, разгонявшие тьму по углам, и освещала великолепие интерьера. Инвари даже застыл на пороге, пораженный прежде скрытой полумраком роскошью, и изяществом обильно сервированного стола.

У дальней стены, занавешенной королевским штандартом, под стеклянным колпаком, он разглядел холодный блеск — это переливался на подушке красного бархата алмазный венец — корона Ильрийского королевства.

— Проходи, дэльф, садись с нами, — услышал он.

Адамант приветливо махал рукой, приглашая к столу.

По его правую руку, на месте Рэа, грузно устраивался Ванвельт, так и не снявший доспехи. Лишь рогатый шлем лежал у его руки, да огромный меч был отстегнут и прислонен к спинке кресла.

— Познакомься, странник — это принц Ванвельт, мой брат. Он долго странствовал и прибыл лишь накануне.

Инвари поклонился. Перед ужином он навестил заброшенную дворцовую библиотеку и поискал сведений о Ванвельте. Он нашел их с большим трудом, в каких-то второстепенных документах. Словно чья-то рука специально уничтожила все упоминания о нем. Ванвельт оказался вторым, после Арлона, сыном короля Вилаона III. Следовательно, Адамант был его младшим братом. Отчего он, а не Ванвельт, оказался регентом после смерти Арлона, Инвари так и не понял.

Он не поднимал глаз, но чувствовал, как принц буквально сверлит его взглядом. «Никому не доверяешь, Черный Волк? — подумал он, — Кроме…».

Он поднял глаза на герцога. Тот ободряюще кивнул:

— Садись, ужинай с нами!

— Позволительно ли мне, скромному послушнику Ордена, садиться за один стол со столь знатными людьми?

— Когда мы ужинали вдвоем, ты не вспоминал о своем происхождении! — удивился Адамант.

— Я думал, что наши беседы касаются только нас двоих.

Инвари снова опустил глаза. Он старался казаться юным и немного испуганным. Такая реакция была бы верной — мальчишка его возраста не мог чувствовать себя уверенно в присутствии Ванвельта.

— Если Величайший приказывает — ты повинуешься! — грубо вмешался Ванвельт.

Инвари вскинул голову и, не удостаивая его даже взглядом, вопросительно посмотрел на герцога. Тот с интересом наблюдал.

— Садись! — рявкнул Ванвельт, и стукнул кулаком по столу.

Инвари молча смотрел на Адаманта. Герцог сцепил тонкие пальцы и с удовольствием откинулся на спинку трона.

— Я подчинюсь только тебе, Величайший! — тихо произнес Инвари.

Ванвельт неторопливо поднимался, рука его привычно нашаривала меч.

— Я чем-то оскорбил твоего младшего брата? — вкрадчиво поинтересовался Инвари у Адаманта.

Краем глаза он заметил разъяренное выражение на лице Черного Волка, и едва заметно улыбнулся. Он намеренно назвал Ванвельта младшим. Догадываясь, что они предпочтут проверить его, он делал все, чтобы они играли по его правилам.

— Младшего?! — взревел Ванвельт, выскакивая из-за стола. — Я проучу тебя, недоумок!

Одним движением руки герцог остановил его. Глаза его сузились.

— Принеси дэльфу меч, — приказал он слуге.

Недоумок!? Инвари сделал вид, что оскорблен. Назвать дэльфа — недоумком! Потому он с готовностью подался вперед:

— Повелитель хочет, чтобы я дрался?

Ванвельт смерил его уничтожающим взглядом.

Инвари сорвал плащ и бросил на спинку кресла. Слуга подал ему короткий меч одного из охранников — игрушку, в сравнении с мечом принца. Примеряясь к нему, Инвари незаметно погладил серебряную булавку, украсившую ворот рубашки взамен сломанной. Это была Сталь, уменьшенная в размерах, и он жалел, что не сможет воспользоваться ею.

Адамант лениво хлебнул вина из своей хрустальной чаши, и хлопнул в ладоши.

Мгновенно Ванвельт ринулся вперед, и его меч высек искры в том месте, где только что стоял Инвари. Он сделал выпад, намереваясь достать незащищенный латами бок принца, но едва успел отскочить — длинное лезвие чуть не разрезало его пополам. Он успевал лишь уворачиваться от убийственных выпадов Ванвельта, даже не пытаясь нападать, и лишь изредка отбивая удары. А отбивать удары Ванвельта означало то же, что и бороться с кузнечным молотом. Честно одолеть это чудовище подмастерью с его весовой категорией и игрушечным, пусть и отлично заточенным, мечом, было невозможно. Применить Искусство или Сталь он имел права. Но и сдаться не мог. Он должен был доказать Ванвельту, что кое-чего стоит, и — что гораздо более важно! — по приказу герцога пойдет на все. Герцога тоже неплохо было лишний раз убедить в собственной ценности. Усыпить его бдительность радужными перспективами, для того, чтобы, проникнуть, наконец, за серебряную дверь с львиной головой, узнать тайны, сокрытые за нею, и найти Ангели.

Он видел, как Адамант подался вперед, напряженно следя за поединком.

Ванвельт в тяжелых доспехах уже начал уставать, гоняясь за подвижным противником. Увернувшись от очередного удара, Инвари проскользнул под рукой гиганта, на ходу коснувшись острием меча кожаных ремешков, скреплявших его доспехи на правом плече. Почуяв неладное, Ванвельт отогнал его, и более не подпускал ближе, чем на длину своего меча. Тогда, сгруппировавшись, Инвари неожиданно бросился ему под ноги, проскочил между ними и, запрыгнув ему на спину, подрезал ремешки на левом плече.

Отбросив свой меч, Ванвельт попытался оторвать его от себя. У Инвари перехватило дыхание, когда его руки сжались на нем, словно орудия пытки. Затем мощный удар оторвал его и отбросил далеко в сторону. Пытаясь подняться на ноги, Инвари следил, как Ванвельт поднимает меч, и, ничего не замечая от ярости, медленно приближается. В тот момент, когда он занес клинок для последнего удара, Инвари изо всех сил дернул его латы вниз и откатился в сторону, успев лягнуть его в грудь. Латы спали, стреножив Ванвельта, ибо боковые завязки были целы, и он, потеряв равновесие от неожиданного удара, рухнул на пол с ужасным грохотом.

Инвари поднялся на ноги, подобрал свой меч и, отсалютовав герцогу, сел по левую руку от него.

Снова раздался грохот — это выбравшийся из-под доспехов Ванвельт пнул их ногой.

Адамант хохотал, вытирая слезы салфеткой, глядя на побагровевшего принца, подходящего к столу.

— Это не честный поединок! — заявил тот.

— Конечно, не честный! — Адамант все еще смеялся. — А как еще бедный мальчик справился бы с тобой?

— Я прошу прощения у Вашего Высочества, — подал голос Инвари, — у меня не оставалось выбора.

Ванвельт жадно выпил вина и с интересом посмотрел на него.

— Ладно, — после недолгого молчания, сказал он, — чего уж там!

Инвари заметил, как они с герцогом обменялись удовлетворенными взглядами.

— Выпьем, дэльф, и забудем обиды? — предложил Ванвельт.

Инвари с готовностью подставил кубок. Адамант сиял.

— Как я рад, друзья мои, что все разрешилось. Сегодня особенный вечер!

Особенным вечером пили особенное вино из глубоких королевских погребов. Ванвельт, один уничтоживший, наверное, содержимое целого такого погреба, заметно захмелел. Адамант вообще едва держался на ногах. Но Инвари замечал взгляды, которые они исподволь бросали на него, и понимал, что оба не так пьяны, как кажутся. И потому сам старательно изображал опьянение, хотя был, пожалуй, трезвее обоих. Это было не сложным — он хорошо контролировал обменные процессы своего организма.

Кульминация вечера наступила в тот момент, когда герцог, пошатываясь, подошел к стеклянному колпаку и, толкнув его локтем, уронил. Колпак разбился. Адамант с хрустом наступил на осколки и, Инвари мог поклясться, что в это мгновение лицо герцога перекосило злобной усмешкой.

— Мне надо было напиться, чтобы сделать это! — прошептал Адамант.

Ванвельт заторопился к нему, на ходу опрокинув кресло, в котором сидел — кресло королевы. Инвари лишь дрогнул ресницами ему вслед.

— Позволь мне! — вскричал Ванвельт, и сдернул королевский венец с подушки.

— Ты не знаешь, странник, примеряют ли королевские регалии или надевают раз и навсегда? — крикнул Адамант.

Инвари равнодушно пожал плечами. Внутри него все кипело от бешенства.

Ванвельт грузно опустился на одно колено.

— Позволишь, Величайший? — почтительно осведомился он, держа венец в вытянутых руках.

Герцог одновременно покорно и насмешливо склонился перед ним.

Ванвельт поднялся и торжественно водрузил венец на его голову.

— Да здравствует король! — взревел он и снова рухнул на колени.

Адамант медленно, насколько позволяло тело, распрямлялся. Словно тяжесть вдруг рухнула с его плеч. Он посмотрел на Инвари.

— Ну, а ты, — голос его звучал вкрадчиво, — Ты, странник, что же не приветствуешь короля?

— Я буду его приветствовать в день настоящей коронации, — невозмутимо отвечал Инвари, делая вид, что чрезвычайно поглощен едой.

Ванвельт удивленно хрюкнул и с трудом поднялся на ноги.

— Дерзкий мальчишка! Мне придется снова проучить тебя…, - пообещал он и вопросительно взглянул на регента.

Адамант внимательно смотрел на Инвари.

— Не надо, Волк, — наконец, сказал он, — дэльф прав. А я поторопился.

Он резко сорвал с себя корону и бросил на место.

— Ты можешь идти, странник!

Инвари поспешил подняться и склониться в низком поклоне.

— Завтра праздник Чудесного спасения, — сквозь стиснутые зубы произнес Адамант. — Я жду тебя здесь в полдень. Слуга принесет для тебя праздничную одежду.

— Благодарю. Я буду.

* * *

В назначенное Ворчуном время он стоял в темном приделе храма Бога-покровителя. Расколдованная Сталь мирно висела у пояса, ничем не отличаясь от обычного оружия.

«Ночные храмы невообразимо прекрасны!» — с нежностью думал он, вслушиваясь в тишину. Над ним возвышалась темная фигура Тэа, насмешливо мерцала в темноте изумрудными глазами. Из овального отверстия в потолке падали на пол бледные лунные лучи, делая внутренне убранство храма призрачным. Еще слабо курились жертвенники, и дымок благовоний смешивался с ароматным ночным воздухом, приносимым сверху непоседой сквозняком.

Инвари бесшумно двинулся в восточное крыло храма. Бог следил за ним — взгляд статуи, искусно сделанной мастерами, достигал всех уголков храма одновременно.

От этого мерцающего взгляда ему становилось и жутко и радостно одновременно. Эта ночь, этот ставший таинственным храм, пусть на один шаг, но приближали его к сумрачному миру родного Поднебесья.

Тихо зазвенели молельные колокольчики.

Более не таясь, Инвари шагнул в полосу света.

— Ты пришел, — констатировал уже знакомый голос, и к нему подошел Шторм.

— Новое оружие? — заинтересовался он, едва окинув юношу взглядом. — Интересная штучка. Дорогая?

И Шторм бесцеремонно протянул руку к шпаге.

— Как можно драться такой булавкой? — удивился он, берясь за гарду и вытаскивая ее из ножен.

Не противясь, Инвари затаил улыбку. Он-то видел, как едва заметно шевельнулось лезвие.

Шторм шепотом ругнулся, уставился удивленно на окрасившуюся кровью ладонь.

— Карго! — прошипел он. — Она порезала мне руку!

Инвари равнодушно запахнул плащ.

— Хорошая заточка, — бросил он. — Послушай, у меня мало времени. В полдень я должен быть в замке. Вряд ли ранее меня хватятся, но полдень — последний срок!

Вытирая руку о штаны, Шторм изумленно посмотрел на него.

— Ты что же, всерьез думаешь, что Ворчун и в этот раз позволит тебе уйти?

— Ему придется, — пожал плечами Инвари.

— Нашла коса на кремень! — протянул Шторм. — С таким характером ты, парень, долго у нас не протянешь.

— А я и не собираюсь.

Инвари почувствовал раздражение. Время шло.

— Мы собираемся идти?

В ответ Шторм приложил палец к губам, и увлек его за колонну. Послышался тихий свист. Шторм ответил, и из темноты к ним выступили трое, в длинных плащах и темных масках, скрывающих лица. Под плащами блеснула кольчужная сталь.

— Это еще кто? — удивился Инвари.

— Охрана! — усмехнулся Шторм. — Теперь можем идти.

Они спустились в храмовый погреб. Незнакомцы, все так же молча, зажгли принесенный с собой факел, вынули напольную решетку, что скрывалась за бочками, и куда стекали ручейки влаги, и исчезли в темноте отверстия.

Шторм кивнул:

— Теперь ты.

Инвари полез в сырую темноту. Под ногами плескалась вода, и он подтянул повыше сапоги и затянул ремешки на них.

Следом спрыгнул Шторм. Без особого труда вернул тяжелую решетку на место, прошел вперед. Незнакомцы жестом пригласили Инвари следовать за ним, сами пошли сзади.

Под низкой аркой коридор выходил в широкую галерею, по которой неторопливой рекой текла мутная вода. К ржавой скобе в стене здесь была привязана плоскодонная лодка.

Инвари уселся на корме, с интересом оглядываясь вокруг.

Течение подхватило плоскодонку и вынесло на середину потока. Шторм правил, отталкиваясь шестом от стен и дна.

Спустя четверть часа лодка причалила у крутого подъема с высеченными в нем ступенями. Шторм привязал ее, и вывел своих спутников в очередной коридор. Судя по уверенным движениям, незнакомцы в провожатом не нуждались.

Скоро они вошли в уже знакомый, ярко освещенный, зал. Инвари прищурился. Раздался радостный крик, и Гэти повисла у него на шее. Он с удивлением заметил, что ее волосы распущены по плечам, а не скрыты платком. Лишь спустя мгновение он вспомнил, что они в безопасном месте. Относительно безопасном…

Он рассеянно чмокнул ее в лоб, и скинул капюшон. Ворчуна он давно приметил за дальним столом и теперь направился к нему. Почти сразу же дорогу ему перегородил Шторм, многозначительно поглядывая на шпагу. Инвари отцепил ее от перевязи и, усмехнувшись, отдал.

— Она не любит, когда с ней обращаются непочтительно! — лукаво шепнул он гиганту, и ушел, оставив того в явном недоумении.

— Могу я сесть? — вежливо спросил он Ворчуна.

Тот поднял на него холодные глаза.

— Садись. Значит, пришел?

— Как видишь.

Король воров усмехнулся.

— У Старой крысы хорошее чутье на людей. Я знал, что ты не обманешь, дэльф.

Инвари вскинул голову.

— Откуда ты…?

— Один Эвиньонский, — медленно продолжил Ворчун, — ты забываешь, что я все-таки король. У меня есть свои министерства и среди них, хм, тайная полиция…

Инвари почувствовал сзади движение — это приближался Шторм. Он не колебался, собираясь рассказать Ворчуну о том, что слышал про облаву в Змеином логе. Сомнения в другом не оставляли его — как у Ворчуна во дворце, так и у Адаманта — здесь, могли быть свои тайные агенты.

— Твоя полиция не все сообщает тебе, — после минутного размышления холодно обронил он, — если ты сидишь здесь и пьешь свою отраву, вместо того, чтобы спасать своих братьев-разбойников.

Брови Ворчуна медленно поползли вверх.

— Что это еще значит?

Не оборачиваясь, Инвари кивнул за спину.

— Могу я говорить при нем?

Явный зубовный скрежет был ответом оттуда. Но Ворчун только повел бровью, и все стихло.

— Шторм — моя правая рука, — сдержанно заметил он. — Говори все.

— Тогда почему он висит надо мной, вместо того, чтобы сесть с нами? — усмехнулся Инвари.

Ворчун коротко кивнул. Шторм опустился на скамью рядом с Инвари. Скамья жалобно пискнула.

«Вот достойный противник для Ванвельта!» — подумал юноша и заговорил:

— Ты, наверное, знаешь, что я гость во дворце?

Тот пожал плечами:

— Не самая интересная новость…

— Тогда… не вдаваясь в подробности…мне стали известны планы регента относительно некоего Змеиного лога. Тебе что-нибудь говорит это название?

Шторм быстро поднялся и ушел.

Взгляд Ворчуна потрошил, словно кинжал.

— Положим, я знаю такое место, — уклончиво произнес он, наконец, — но я не знаю ТЕБЯ…

— Да как же так? — изумился Инвари. — Ведь только что сам говорил — Один Эвиньонский…

Улыбка сползла с его лица, и глаза приобрели стальной оттенок.

— Последние несколько минут я думаю — уж, не за гвардейцами ли Адаманта пошел твой телохранитель?

Ворчун внимательно изучал его, словно видел впервые. Затем он отхлебнул из своей кружки большой глоток.

— Ты прав, — признал он, — мы в равном положении. Ты можешь подставить меня так же, как и я — тебя. Но, надеюсь, ты догадываешься, что ждет тебя, если ты заманишь нас в ловушку?

Инвари не ответил. Сзади к нему приближались несколько человек. Он невольно напрягся, рука под плащом искала шпагу…

* * *

Давешние провожатые обошли стол. Они все еще кутались в плащи и не сняли масок. Один из них молча сел рядом с Ворчуном, положив перед собой руки — сильные и красивые руки еще молодого человека. Плащ его распахнулся, открывая вязь легкой кольчуги, тонкую ткань дорогой красной рубахи под ней. Широкий черный пояс был повязан поверх кольчуги, и из-под него торчала рукоять длинного ильрийского кинжала. Инвари едва успел заметить ее странную форму, как незнакомец резким движением запахнул плащ. И Инвари наткнулся на его недружелюбный взгляд из-под черной кожаной маски. К своим скудным наблюдениям он мог добавить только высокий рост да темную густую и давно не стриженую шевелюру незнакомца.

Двое спутников встали за его спиной. Их глаза настороженно поблескивали в прорезях масок. Из них один был выше другого — широкого и коренастого.

Шторм сел на прежнее место.

— Он сказал, что знает что-то о Змеином логе, Гэри, — сказал Ворчун, обращаясь к сидящему рядом.

И Инвари с удивлением различил в его голосе уважительные нотки.

— И что же? — холодно поинтересовался Гэри, бесцеремонно разглядывая юношу.

Инвари также холодно глянул в ответ и, обращаясь к Ворчуну, рассказал о плане герцога. Он особо отметил прибытие в столицу черной сотни Ванвельта, хотя о нем самом ничего не сказал.

Слушая его, Ворчун явственно мрачнел, Шторм вполголоса ругался на арго, а спутники Гэри заметно занервничали. Лишь он сам казался по-прежнему невозмутимым.

— Какое тебе дело до этого? — спросил он, когда Инвари закончил свой рассказ.

— Я люблю честные поединки… Атаман! — усмехнулся Инвари.

Глаза Гэри в прорезях маски прищурились. Ворчун удивленно посмотрел на него — Инвари был очень доволен собой! Его догадка оказалась верной — Гэри, как он и предположил, оказался предводителем лесных разбойников.

— … и мне не нравится, когда на горстку плохо вооруженных людей натравливают конных громил в рыцарских доспехах! — закончил он.

С минуту Гэри тяжело смотрел на него, затем обернулся к одному из своих спутников.

— Отправляйся, Люк! Предупреди Хранителей, и выведи людей. Оставишь в Логе свой отряд, и пусть следопыты выманивают загонщиков к выходу на равнину — как и хотел регент. Я скоро буду.

Названный хотел было идти, но Ворчун остановил его.

— Постой, Люк. Отчего ты не хочешь вывести всех? — обратился он к Гэри.

Тот повел широкими плечами, покосился на Инвари. Но все же заговорил.

— Мы достаточно долго скрывались. Пришла пора заявить о себе… — и, не договорив, кивнул Люку.

Тот молча и быстро ушел. Инвари поразился его мужеству — отряд, в который он возвращался, призван был остаться приманкой. Это означало что, возможно, человек этот отправляется на смерть. Отправляется беспрекословно.

— Ты можешь присоединиться к нам, — после короткого обмена взглядами с Ворчуном, предложил Гэри. — Не думаю, что будет разумным возвращаться во дворец.

Инвари покачал головой.

— Нет. Я дал слово чести Адаманту, что уеду только после праздника. Кроме того, есть долг, который я должен вернуть. А я не люблю оставлять дела незавершенными.

— А знаешь ли ты, что ожидает тебя там? — вкрадчиво поинтересовался Ворчун, — В нашем городе совсем не осталось светловолосых…

— Почему, кстати?… — с наигранным равнодушием перебил Инвари.

Губы Ворчуна сжались в узкую полоску. Инвари понял, что ответа не последует.

Он поднялся.

— Мне нужно идти. Где моя шпага?

— Сядь! — властно бросил Гэри.

Инвари взглянул на него. Через молчаливое мгновение глаза в прорезях маски вдруг улыбнулись.

— Сядь, прошу тебя, — поправился Гэри. — Ворчун прав — в замке тебя подстерегает опасность. Поэтому я хочу отблагодарить тебя. Если сегодня ты помог нам — мой человек придет тебе на помощь в нужную минуту. Но если предал — он же убьет тебя! Я не пугаю, поверь. Просто, так и будет.

Инвари слегка склонил голову, улыбнулся в ответ.

— Верю. Как я узнаю его?

— Неважно. Когда ты расплатишься со своими долгами, он проводит тебя к нам, в Чащу. Если ты сказал правду, думаю, я смогу отплатить тебе за услугу.

— Мне нужен лишь конь, — невесело усмехнулся Инвари, — но и его уже обещал Адамант.

— Он обещал, зная, что конь тебе больше не понадобится! — вдруг с ненавистью бросил второй разбойник, стоявший за Гэри.

Инвари удивленно взглянул на него. Ему уже казалось, что оба сопровождающих Атамана — немы.

— Сколько сейчас времени? — Инвари посмотрел на Шторма.

Он еще сомневался в своем навыке определения времени в катакомбах. Шторму это было привычнее.

Тот задумчиво уставился в потолок.

— Немногим после полуночи.

— У меня есть время до утра, — повинуясь внезапному порыву, сказал Инвари, — могу я чем-нибудь помочь?

— А если твое отсутствие заметят? — поинтересовался Ворчун.

— Сомневаюсь. — Инвари знал, что шпион под его дверью сладко дремлет, уверенный, что он никуда не выходил. — Завтра праздник, во дворце суматоха и все такое. К тому же Адамант знает, что я приду в любом случае.

— Ты хорошо дерешься? — подал голос Атаман.

Инвари молча пожал плечами.

— Только вот оружьице у него!.. — с сомнением пробормотал Шторм.

Инвари кивнул на глубокий порез, тянувшийся поперек ладони гиганта.

— В своем «оружьице» я уверен больше, чем в ваших тяжелых мечах!

— Ну что же, — Гэри поднялся, и Инвари вдруг понял, что же не давало ему покоя на протяжении всего разговора — глаза у Атамана были такими же, не по-ильрийски светлыми, как и у Ворчуна.

— Лишний воин никогда не помешает. Да и разделаться с тобой в случае обмана будет легче. Ты едешь с нами!

Инвари вопросительно взглянул на Ворчуна. Тот кивнул.

— Утром мне нужно быть в замке, — напомнил он.

— Не беспокойся. Если ты не обманываешь, даю слово, ты там будешь! Он, — Гэри кивнул на оставшегося разбойника, — отвезет тебя. На хорошей лошади дорога займет не больше часа.

Гэри развернулся и пошел к выходу. Инвари двинулся за ним. За спиной он услышал просительный гул Шторма:

— Можно я поеду с ними, а, Ворчун?

Ответа Инвари не расслышал, потому что пара нежных рук вцепилась в его плащ, и испуганные огромные глаза глянули на него снизу вверх.

— Гэти, — он ласково потрепал ее по щеке, — тебе здесь хорошо?

Она закивала.

Подошедший Шторм подал Инвари шпагу.

— Ты уезжаешь с ними? — спросила она, и губы ее дрогнули.

Он взял ее руку в свои.

— Не надо за меня бояться. Ты же знаешь — я могу за себя постоять!

Она порывисто прижала его руку к губам.

— Береги себя! — услышал он, и она убежала, быстрая и гибкая.

Он смотрел ей вслед, пока не наткнулся на взгляд Ворчуна. Непонятный и тревожный, этот взгляд не понравился ему. Совсем не понравился.

* * *

Сидя в седле за спиной молчаливого спутника Атамана, которого свои так и величали «Молчуном», Инвари крепко держался за его пояс. Невысокие ильрийские лошадки несли тряско, но быстро, по-видимому, прекрасно ориентируясь в темноте. Менее чем через час они миновали смешанный лес, являющийся приграничьем Чащи, и подходящий прямо к стенам столицы, и уже въезжали под мрачный полог гигантского леса, именуемого Ильрийской Чащей.

Едва они продвинулись вперед в заметно сгустившихся зарослях, как из темноты выросли вдруг бесплотные светящиеся тени, и сомкнулись вокруг.

Инвари наблюдал за своими провожатыми — те не были испуганы. Гэри прошептал несколько слов, которых Инвари, как ни напрягал слух, не расслышал, и тени растаяли в наплывающем тумане, словно их никогда и не было.

— Туман идет из Сердца…, - шепнул его спутник, словно ничего не случилось. — Удачно.

И, правда. Туман этот медленно густел, словно молоко, сбиваемое в масло, тек по земле, путаясь в подлеске. И цвет его был желтым. Такого Инвари прежде нигде не видел.

Еще несколько минут они проехали шагом, пока новые тени не нарисовались в туманной дымке, обретая, по мере приближения, плоть. Должно быть, это и были Лесные братья. Инвари насчитал около полусотни человек, и засомневался в благополучном исходе мероприятия.

Гэри отдавал тихие приказы. Люди объединялись в небольшие группы и уходили пешими в разных направлениях. Похоже, они могли ориентироваться в этом лесу не хуже своих лошадей.

Продолжать путь с ними осталось человек тридцать. Начался подъем. Лошади всхрапывали и осторожно ступали по земле, становившейся все более каменистой.

Светлело. Туман полосами стелился по земле. Деревья поредели.

Всадники спешились, ведя лошадей в поводу. Инвари ни на шаг не отходил от своего провожатого. Он уже знал, что это такое — заблудиться в Ильрийской Чаще.

Туман кончился так же внезапно, как и начался. Он то ли остался за спиной, то ли стек по земле, клубясь, куда-то вниз.

Гэри поискал глазами Инвари, поманил к себе. Вместе, скрываясь за невысоким кустарником, они подползли к спуску, по которому убегал туман. Осыпающийся пологий склон оканчивался в узкой лощине, почти скрытой деревьями, нависающими сверху. Отвесные скалы справа обозначали расширяющийся проход на север. На Белую равнину, лежащую ниже уровня плато, на котором была расположена Ильритана. Туман стремился туда, словно неспешная река.

Гэри молча повел рукой, и Инвари кивнул, показывая, что понял — это и есть Змеиный лог. И, несомненно, план Адаманта удался бы. Выбраться наверх по осыпающимся склонам из этого почти идеального убежища было невозможно. Это место было таким же хорошим укрытием, как и ловушкой.

Инвари, прищурившись, разглядывал лог. Было еще слишком темно, чтобы человек мог разглядеть что-либо, но он засек движение справа — у выхода из лощины. И почти сразу же послышалось оттуда тихое конское ржание.

Он вгляделся, напрягая глаза, и увидел. Это была черная сотня, скрывающаяся по обеим сторонам выхода из лога. Черные кони. Черные рыцари, так и не поднявшие забрала.

Поднеся ладони ко рту, Гэри издал волчий вой. Сердце Инвари заныло. Именно в этом проклятом лесу он бросил Ворона! И тогда тоже раздавался волчий вой…

Черные кони внизу встревожились. Нервно пофыркивая, они переминались с ноги на ногу. Забряцала упряжь. С равнины откликнулись кони резервного отряда, должно быть, спрятанного по правую руку в небольшой роще.

Расположение сил противника было установлено. Гэри вернулся к своим людям.

Инвари задержался. Отсюда Чаща просматривалась до самого горизонта. Она охватывала город полумесяцем с юго-запада, на некоторых участках подступая вплотную к стенам. Инвари следил за дорогой, выходящей из Чащи и бегущей дальше — в квадраты ухоженных полей. Он мог разглядеть пологие холмы, прихотливо сбившиеся в рощицы деревья, остатки каких-то мощных каменных сооружений. Он искренне надеялся увидеть их когда-нибудь поблизости. За спиной, звездой с неравными лучами, раскинулась Ильрийская столица, а за ней, на востоке, начинал светлеть горизонт. Но не туда лежал его дальнейший путь. Вот только не будет с ним Ворона… Не будет!.. Не может он простить себе…

Он резко обернулся, сжимая в руке мгновенно выхваченную шпагу. Сзади стоял его неразговорчивый провожатый. Инвари не услышал его шагов, и это его задело.

— Началось, — донесся до него тихий шепот.

Они вернулись к лошадям.

Из зарослей, обрамляющих Змеиный лог, ветер доносил крики и звон оружия. Впрочем, они быстро стихли — это следопыты уничтожили лучников, засевших по краям лога. Основной шум раздавался теперь из самого лога. Там еще оставался большой отряд герцогских гвардейцев, который должен был вытеснить разбойников на равнину — под смертоносный удар черной сотни.

Инвари взглянул на Гэри и обратил внимание на то, как стиснуты до боли пальцы его рук — там, внизу, погибали его люди, многие наверняка были его друзьями. Но вмешиваться было еще рано.

Звуки битвы приближались. Ущелье выносило их на равнину, где черная сотня замерла в предвкушении бойни. Гэри поднял руку — пальцы, сжатые в кулак, побелели. Разбойники вскочили в седла. В предрассветных сумерках заблестели короткие ильрийские мечи, широкие охотничьи ножи и боевые секачи, поневоле внушавшие уважение. Люди были вооружены слишком хорошо для бандитов. Да и кони — сейчас Инвари ясно их разглядел — не походили на крестьянских трудяг. Это были ильрийские боевые лошади. Одна такая лошадь — ухоженная, с крепким крупом, широкой мохнатой грудью, сильными бабками, окольцованными шипастыми браслетами, производила грозное впечатление. А здесь их было около сорока! Лесные братья не были обычной бандой. Загадка поджидала его и здесь! Инвари только вздохнул.

Он снял с запястья тонкий кожаный ремешок, перевязал волосы. Глубоко надвинул капюшон. Коснулся Звезды Поднебесья. Перстень был невидим, но ощутим — тяжелый, теплый. Еще раз, уже мысленно, он поблагодарил Грешника. Все-таки теперь он чувствовал себя гораздо увереннее.

Неожиданное и напряженное молчание привлекло его внимание.

Внизу выходил на равнину сильно потрепанный в бою отряд Люка. Некоторых несли на руках. Из ущелья еще раздавался звон оружия — арьергард сдерживал регентских гвардейцев. А на равнине уже беззвучно растягивался отряд черных рыцарей, намереваясь взять Лесных братьев в клещи.

Инвари вскочил на коня позади своего провожатого, поправляющего маску на лице. Гэри, рядом с ними, вытащил из ножен длинный, не по-ильрийски, меч.

Исподволь, из-под капюшона, Инвари оглядывал лица Лесных братьев. Они были суровы и даже строги, словно люди ждали этой битвы всю жизнь, и теперь вот, наконец, дождались. Он пожалел, что не может увидеть лица Атамана.

Из леса позади них, одна за другой, выныривали группки следопытов. Инвари насчитал около пятидесяти человек. Они вскакивали в седла своих лошадей, или за спины соратникам, строились, словно на плацу. Инвари уже устал удивляться — люди с простыми крестьянскими лицами, казалось, знали военную науку не понаслышке. Справедливости ради стоило заметить, что среди них встречались и явно бандитские рожи, но и они вели себя сдержанно. Видно, авторитет Атамана среди этих людей был необычайно высок.

На равнине с лязгом скрестились мечи.

Всю тяжесть битвы на два фронта принял на себя отряд Люка. Но план Гэри предусматривал и это. Черная сотня, набросившаяся на кучку людей, которых, видимо, и считали настоящей бандой, не следила за тылом и флангами.

Гэри направил коня туда, где в предрассветных сумерках кучка измученных людей держала оборону против сотни Ванвельта.

* * *

Отряд помчался вниз по круче, на ходу набирая скорость, и держась полукругом, нацеленным на ближайший фланг противника. По осыпи кони мчались почти бесшумно. Но то ли рыцари были слишком зорки, то ли уже достаточно рассвело — их заметили. Из рощи справа наперерез вылетел резервный отряд. Черные рыцари — вот кто ехал действительно бесшумно!

Краем глаза Инвари заприметил подозрительное шевеление и в дальней рощице, но разглядеть подробнее ему не удалось. В них врубился тяжелый рыцарский клин, смешав ряды. Сразу же стало неимоверно тесно. В начавшейся сутолоке Инвари не удавалось вытащить шпагу. Тогда он нащупал кинжал на поясе своего спутника, бесцеремонно позаимствовал его, и пустил в ход.

Он увидел, как Гэри, поднявшись на стременах, завертел мечом, и отрубил голову в черном шлеме. Она упала под копыта коней. Обезглавленное тело залилось черной, в предутренних сумерках, кровью, и сползло вбок.

Противники, наконец, определились, разбились на пары и тройки, словно в каком-то странном танце, и занялись друг другом. Стало свободнее. Инвари смог соскочить с лошадиного крупа, не рискуя быть раздавленным. Мимо него проскакала обезумевшая лошадь рыцаря, убитого Атаманом. Инвари мельком поискал труп глазами, но не нашел…

Он перебросил кинжал в левую руку, выхватил шпагу, и полоснул кинжалом по подпруге нависшей над ним лошади. Эта воровская тактика сработала — не заметивший его рыцарь с грохотом рухнул оземь. Но тут же вскочил и угрожающе шагнул к Инвари, занеся над головой меч. Инвари проскользнул под ударом, ища место для своего клинка в закованном броней теле. Он уже по достоинству оценил эти доспехи — рыцарь был словно зашит в них. Суставы и сгибы затягивала эластичная кожа, соединявшая металлические части доспехов. Кожаные перчатки по тыльной стороне были покрыты шипами. От шлема с закругленным верхом и решетчатым забралом, спускались сзади стальные полоски, скрываясь под высоким воротником доспеха. Голову в таком шлеме можно было только срубить наотмашь, сильным ударом, как это сделал Гэри. Оружие Инвари для этого предназначено не было.

Он едва успел уклониться от новой атаки. Враг был на редкость прыток! Он что-то слишком легко двигался в своих, на вид очень тяжелых, доспехах. «Либо он очень силен, — подумал Инвари, в очередной раз уворачиваясь, — либо металл слишком легок, и тогда мне неизвестен!». Он намеренно царапнул острием шпаги по нагрудной пластине рыцарского доспеха, но Сталь никак не отреагировала. Это было обычное железо.

На самом краю зрения, странно нелепое в пылу боя шевеление привлекло его внимание. Это едва не стоило ему жизни. Нападавший на него рыцарь ухнул тяжелый меч на то место, где юноша только что стоял. Инвари резво отпрыгнул, обежал его вокруг, пытаясь разглядеть то, что его отвлекло. Там, в стороне, бок о бок с Молчуном, дрался Атаман. Он ловко рубил и колол, и видно было, что дело это ему привычное и не очень интересное. Но было что-то еще… Инвари сощурился, приглядываясь… и получил рукоятью меча в висок. Из глаз его посыпались искры, мир на мгновение утратил четкость очертаний. Раскинув руки, подмастерье рухнул на землю. Хотя, к его чести следует признать, что оружия он все же не выпустил.

Рыцарь поставил ногу ему на грудь. Инвари застонал — он даже представить себе не мог, что люди могут столько весить. Из-под полуприкрытых век он наблюдал за врагом. Тот, внезапно опустившись на колени, аккуратно отложил меч в сторону, и принялся торопливо отстегивать металлическую сетку забрала. На мгновение показался задранный вверх худой подбородок и мягкое беззащитное место под ним. Рука Инвари взметнулась вверх, и острие шпаги вонзилось в плоть. Рыцаря скрутила судорога. Он закричал. Да так нечеловечески страшно, что крик на мгновение перекрыл шум боя.

Втыкая шпагу глубже, Инвари искал глазами Гэри. Тот, играючи, сдерживал двоих нападающих. Но сзади тянулся к нему, подползая по земле, изуродованный труп. Тот самый, что Атаман обезглавил пару минут назад.

— Гэри, сзади! — закричал Инвари, выдергивая шпагу.

Он едва успел удивиться, разглядев вблизи, что кровь рыцаря, окрасившая лезвие, действительно черна, как бездыханное тело упало на него, сковав движения. Пытаясь столкнуть с себя тушу, весившую теперь еще больше, он видел, как Гэри мельком оглянулся назад, но ничего не увидел. А опасность была уже рядом. Труп протянул руки и, обхватив Атамана за ноги, резко дернул его на себя.

Инвари, проклиная все на свете, выбирался из-под мертвого тела.

Гэри и обезглавленный, сцепившись, покатились по земле. Нападавшие рыцари холодно следили за ними, занеся мечи с неумолимостью смерти.

Столкнув, наконец, труп, Инвари бросился туда, и на удачу швырнул кинжал в одного из рыцарей. Клинок вошел в его шею по самую рукоять. Рыцарь вздрогнул всем телом и отвалился назад. Инвари успел парировать удар второго, направленный в спину Гэри, который в это самое мгновение пытался оторвать руки строптивого трупа от своей шеи.

Уже уверенно Инвари всадил острие шпаги в обнаружившееся под подбородком беззащитное место противника и, когда тот упал, кинулся к Гэри. Из-под плотно прилегающей, не сдвинувшейся даже в пылу битвы маски, уже раздавался предсмертный хрип. Шпага Инвари полыхнула зеленым и, не раздумывая, он всадил ее в черный срез на плечах трупа. Тот ослабил хватку, содрогнулся, и, наконец, совсем затих. На этот раз навсегда. Инвари подал Гэри руку, помогая подняться, но тот вдруг резко толкнул его на землю. Он кувыркнулся в сторону, а земля, на которой он только что стоял, оказалась рассечена мощным ударом. Рыцарь, чьей отличительной чертой стал кинжал, торчащий из горла, вновь заносил меч. Гэри легко снес ему голову. Начиная кое-о-чем догадываться, Инвари поспешил и этого проткнуть Сталью. Та снова едва заметно засветилась.

— У тебя есть что-нибудь серебряное? — пытаясь восстановить дыхание, спросил он у Гэри.

Тот достал уже знакомый кинжал, но у Инвари снова не оказалось возможности его разглядеть.

— Попробуй добивать этим. Похоже, они не люди! — посоветовал он.

Гэри кивнул.

Инвари вновь врезался в гущу битвы, не переставая, однако, следить за трупами, заколотыми его шпагой. Однако те более не шевелились. Противник, которого Гэри по его совету, добил своим серебряным кинжалом, тоже не сделал попытки подняться.

— Серебро убивает их! — взревел Гэри, — Используйте его…

Уворачиваясь от своих основных противников, Инвари умудрялся закалывать шпагой и тех рыцарей, что уже упали под ударами людей Гэри, но еще недостаточно пришли в себя, чтобы снова подняться. Все меньше трупов оживало. Инвари видел, как Гэри снес голову еще одному противнику и сразу же ударил кинжалом…

Резервный отряд был уничтожен. Гэри потерял двоих и свою лошадь. Он вскочил на коня позади второго своего телохранителя в маске, и повел отряд туда, где собрались основные силы противника. Путь к ним теперь был открыт.

— Я догоню…, - крикнул Инвари им вслед.

Он методично обошел все трупы, и пригвоздил каждый ударом в то место, где у них предположительно находилось сердце. Затем вытер шпагу о траву, сунул в ножны, огляделся. Одна из отрубленных Гэри голов откатилась в сторону и не пострадала под копытами лошадей. Инвари поднял ее, вытряхнул из шлема. На него глянуло неимоверно худое, обтянутое белой кожей, но все же человеческое лицо. В кошачьи суженых зрачках застыл страх. Когда-то это, несомненно, было человеком. Когда-то… Что Ванвельт сделал с ними?

Он услышал за спиной топот бегущих ног и, отшвырнув страшную находку в сторону, обернулся, опять обнажая оружие. Из рощи, прежде показавшейся ему подозрительной, бежала разномастная толпа. Впереди огромными прыжками несся Шторм. Инвари облегченно вздохнул и присоединился к ним. Впереди уже клубилась новая бойня.

— Привет, — на ходу бросил он.

— Рад тебя видеть, монах! — отвечал Шторм, и его белые зубы блеснули в улыбке на загорелом лице.

На нем были кожаные, обшитые чешуйками стали, штаны, и безрукавка. Любимую дубину он небрежно нес на плече.

Когда они достигли выхода из лога, бой уже шел вовсю. Отряд Гэри нападал с обоих флангов. Отряд Люка, покончивший к тому времени с гвардейцами, теснил рыцарей на мечи Гэри. Значительный перевес в количестве сыграл с ними дурную шутку — они не могли нападать все вместе, слишком мало было места перед каждым из противников, а разбойники, взяв их в клещи, не давали им отойти и перегруппироваться.

Инвари успел рассказать Шторму про оживающие трупы. Тот привел с собой десятка два человек. По всей видимости, городских воров и убийц. У многих оказались при себе серебряные кинжалы или ножички, которые они хранили как безделушки. Это были скорее любимые игрушки, нежели оружие, но на рыцарей они действовали безотказно, и независимо от длины или ширины лезвия.

Отряд Шторма ввинтился в толпу. Юркие воры, пробираясь под животами коней, резали подпруги и, стаскивая всадников, хладнокровно приканчивали. Шторм действовал по-другому — одним ударом он сбивал на землю всадника вместе с лошадью.

Инвари наблюдал за людьми Гэри. Они действовали умело, не мешая друг другу в бою. Так могли вести себя хорошо обученные люди. Да, Адамант просчитался, когда счел их простыми разбойниками!

* * *

Едва рассвело, как все было кончено. Люк потерял треть своих людей. Гэри отделался царапинами. В его отряде несколько человек были легко ранены. Люди Шторма, не брезгуя мародерством, с таким хладнокровием приканчивали шевелившиеся трупы, словно делали это каждый день.

Инвари, наконец, отчистил шпагу от черной крови, убрал ее в ножны и с хрустом потянулся.

— Уходим, — раздался голос Гэри.

Забрав своих раненных и убитых, а, заодно, и оставшихся без хозяев черных лошадей, Лесные братья потянулись в Чащу.

Инвари тоже поймал лошадку, растерянно бродившую среди трупов.

Он ехал рядом с Гэри, беспокойно поглядывая на рдеющий горизонт — солнце вставало. Заметив это, Шторм хлопнул его по плечу. Ощущение было не из приятных!

— Не волнуйся, парень! Я и Молчун проводим тебя…

По его лицу было видно, что заварушка доставила ему огромное удовольствие. Атаман сделал знак рукой, и гигант отстал на корпус. Они остались вдвоем. Светлые глаза из-под маски смотрели теперь почти благожелательно.

— Я хочу поблагодарить тебя, дэльф. Ты спас мне жизнь…

— Мы, кажется, квиты? — улыбнулся Инвари.

— Ты спас не только мою жизнь, — словно не слыша, продолжал Гэри, — ты спас десятки жизней — женщин, стариков и детей…

— Кто они такие? — с любопытством спросил юноша.

— Люди, по разным причинам бежавшие из столицы. Многие спасались от непосильных поборов, другие опасались за свои жизни и жизни близких. Все они ненавидят регента…

— И все скрываются в Чаще?

Гэри кивнул.

— Но это огромная ответственность, Атаман! Не проще переправить их за границу, чем прятать здесь, под самым носом Адаманта?

Гэри пожал плечами.

— Мы все надеемся на возвращение наследного принца. Тогда все переменится… Жизнь, как река, дэльф, у нее два берега…

— Хватит у тебя сил переплыть эту реку? — задумчиво пробормотал Инвари.

— Хватит! — неожиданно резко бросил Атаман. — Я в ответе за них… за всех!

«Не много ли ответственности для лесного разбойника?» — подумал Инвари.

— Когда ты сдержишь свое слово чести, — успокоившись, произнес Гэри, — можешь укрыться в Чаще вместе с нами. Я приглашаю тебя. Возьми вот это… — он стянул с пальца рубиновый перстень, — без него Хранители не пропустят тебя к нам. Будешь моим гостем, сколько пожелаешь, и получишь все, что в моих силах!

— Мне нужен только конь, — тихо сказал Инвари, и еще больше понизил голос. — Сегодня праздник Чудесного спасения. Мне кажется, Адамант что-то задумал! Что-то… — Инвари запнулся, — …связанное с короной.

Гэри резко осадил коня.

— Почему ты так думаешь? — хрипло спросил он.

— Я — дэльф, — ответил Инвари.

Больше ничего не пришло ему в голову.

— Я умею наблюдать и делать выводы.

— Не может быть! Он не посмеет! — прошептал Гэри и пустил коня вскачь.

Искреннее волнение в его голосе тронуло Инвари. Этот человек надеялся на возвращение Рэя — своего короля, истинного сюзерена. Но будет ли этот сюзерен лучше Адаманта? История не всегда отвечала положительно.

— Что такого ты сказал ему? — невинно поинтересовался вновь подъехавший Шторм.

— Пожелал доброго утра, — задумчиво отвечал Инвари.

— Я должен проводить тебя в замок, — ничуть не обижаясь, сказал Шторм, а этот… — он кивнул на следовавшего за ними Молчуна, — проводит нас до городских стен кратчайшим путем. Иначе мы с тобой заплутаем и сдохнем здесь, а они будут хихикать… Город еще не проснется, а ты уже будешь во дворце.

— Кто будет хихикать? — уточнил Инвари.

— Духи, кто же еще! — объявил Шторм, и Инвари вспомнились светящиеся тени под пологом леса…. — Чаща — наша национальная гордость! И самое волшебное место в Ильри, заметь!

— Да ну! — удивился Инвари, вспомнив серебряную дверь в покоях Адаманта. — А чего же они Лесных братьев не дурачат?

— Так сами мошенники! — захохотал Шторм. — Рыбак рыбака… Да и договор у них с Гэри какой-то.

Молчун бесцеремонно отобрал у Инвари поводья его лошади и, свернув в сторону с основной тропы, пустил лошадей в галоп. Шторм повернул коня следом.

Лесные братья исчезли под покровом загадочной Чащи.

Очень скоро они достигли городских стен. В этом месте густой подлесок подходил прямо к их основанию. Разбойник дождался, пока его попутчики слезут с коней, привязал поводья их лошадей к луке своего седла и, не говоря ни слова, ускакал прочь.

— Он всегда такой разговорчивый? — поинтересовался Инвари.

— Так Молчун же! — простодушно пожал плечами Шторм и, крякнув, откатил в сторону камень из основания стены, — Лезь туда и жди меня.

Инвари на четвереньках забрался внутрь. Шторм умудрился забраться спиной вперед и задвинуть камень на место.

Шторм вел Инвари подземными переходами, казалось, целую вечность. Видимо, он знал их наизусть, потому как факела не зажигал, и ни разу не засомневался в правильности пути. Наконец, он вывел его в дворцовые погреба. Так же, как и в храмовом погребе, выходом служила решетка для стока воды.

— Удачи! — пожелал он, пожимая Инвари руку. — Рад, что познакомился с тобой, монах! Если бы не ты!..

Инвари крепко ответил на пожатие.

— Не стоит. Могу я попросить тебя?…

Шторм кивнул.

— Если со мной что-нибудь случится, вы позаботитесь о Гэти?

Шторм серьезно посмотрел на него.

— О ней не беспокойся, дэльф! У нее есть защитник более могущественный, чем любой из нас. Прощай.

И он исчез в темноте прежде, чем Инвари успел спросить, кого он имел в виду? Впрочем, спрашивать и не требовалось…

* * *

Ему удалось даже поспать пару часов. А затем давешний слуга принес ему горячей воды в кувшине — умываться, и целый ворох богато расшитой одежды и украшений. Однако Инвари взял только рубашку — из тонкого белого полотна, с пеной кружев у ворота и рукавов. Отчистил свой черный, грубой кожи камзол с множеством явных и потайных карманов, перевязь, на которой болтались пустующие ножны, и сапоги, вытряхнул пыль странствий из своего видавшего виды плаща. Серебряная изящная булавка, в которой никто не признал бы его шпаги, украсила ворот рубашки.

Затем он тщательно собрал свои вещи в новый, недавно купленный на рынке кофр и, выскользнув в потайной коридор, запрятал его в обнаруженную ранее пустующую нишу. Что-то подсказывало ему, что в эту комнату он увидит не скоро!

Но сейчас он вернулся и подошел к окну.

Солнце подходило к зениту. Самое суетное время для горожан, но улицы были пусты. Город застыл в оцепенении, будто ожидал не праздника, а чумы. Хозяйки не спешили, как бывало ежеутренне, на рынок, не вопили разносчики. Лишь босоногие мальчишки проносились по улицам притихшими стайками. То ли горожан переполнила необъяснимая тревога перед неведомым праздником, то ли просочились слухи о ночной стычке в Чаще, и люди страшились герцогского гнева. Инвари был уверен в последнем, и внутренне готовился к встрече с взбешенным Адамантом.

Его внимание привлекло оживление, так не вяжущееся с неподвижностью Ильританы — за городскими стенами, на Западном тракте. Сердце его стукнуло, и замерло на миг. Он ждал, вглядываясь в даль. Сначала, в тучах пыли поднимающихся с дороги, он не разглядел ничего. Затем, по мере приближения, начали вырисовываться четкие прямоугольники отрядов. Покачивались леса копейных острий и редкие пурпурные плюмажи командиров. Черные отряды неумолимо приближались к столице, и не было им числа. На перекрестке дорог перед Западными воротами колонна разделилась на три рукава. Центральный продолжал жуткий в своей неспешности путь через ворота, фланговые же, пустив коней в галоп, взяли город в клещи.

Затаив дыхание, Инвари наблюдал за их неумолимым движением. Трехголовая змея поглотила Ильритану. Улицы, словно вены черной кровью, заполнились отрядами. Фланговые колонны вошли в черту городских стен через Северные и Южные ворота, в то время как центральная уже подходила к дворцу. Солдаты выстраивались цепью вдоль стен домов, стоящих на главных улицах, и так от самых ворот и до центра. Они окружили Магистрат, Ратушу, городскую библиотеку, рыночные площади и крупные храмы, а основные силы еще продолжали подтягиваться к замку. Отряды центральной колонны, тяжело груженые обозы, которые следовали за ними, перепуганная и растерянная прислуга, высыпавшая из зданий посмотреть на невиданное зрелище, заполонили внутренние дворы.

Город потускнел. Инвари поднял глаза на небо — что это? Солнце скрылось, или очернили его черные легионы Ванвельта? Прежде голубое небо быстро покрывалось пеленой серых туч. Лицо убитого им рыцаря стояло у него перед глазами — лицо нечеловеческое, изможденное тайной болью… Тела в черных доспехах, жаждущие смерти врага даже после собственной гибели… Что это? Ему стало не по себе. Он запрокинул голову к небу, и молился ниспослать мудрости и силы, но что-то подсказало ему, что молитва не будет услышана. Боги словно отвернулись в этот час от Ильрийского королевства. Инвари осознал, что остался один на один с неведомой опасностью.

И что подвигло его выбрать именно эту дорогу? Вот теперь он, действительно, может остаться здесь навсегда. Он, такой молодой, недавно посвященный и, как говорили, талантливый… не справившийся с испытанием в самом начале пути!

Он стиснул зубы, что ж… Поздно сожалеть! Он вступил на этот путь тогда, когда был поднят на руки странствующим мастером Эа со снежного покрова Сумеречного леса. В тот час, когда взошла Тэатлия…

Он мрачно посмотрел вниз. Человеческая слабость оставила его. Он уже догадывался, каким будет следующий шаг Адаманта. И это предвидение делало его небожителем. Поднебесным Подмастерьем. Теперь он был вновь готов биться с легионами зла, лишь бы распутать этот ядовитый клубок! Лишь бы справиться… Лишь бы не подвести Учителя, в конце концов…

Скрипнула дверь. Инвари резко обернулся. На него подобострастно смотрела распухшая физиономия Шери. Видно, бедняге здорово досталось от хозяина. По обыкновению мыча и размахивая руками, словно мельница, тот пригласил его следовать за собой. Инвари оглянулся на пороге. «Карты сданы, — подумал он, — игра началась!».

* * *

Из-за плотно закрытой двери тронной залы раздавался грохот и звон разбитой посуды. Губы Инвари тронула тонкая улыбка — Адамант, как он и предполагал, не смог справиться со своей яростью. Шери распахнул створки и ввел его в залу, едва успев увернуться от супницы, пролетевший мимо со свистом снаряда. Чтобы бедняге не досталось еще, Инвари поспешил хладнокровно вытолкать немого за дверь, и плотно притворить створки. Похрустывая осколками, он направился к столу и остановился напротив герцога, почтительно склонив голову.

Адамант был страшно бледен, и с трудом сдерживал дрожь тонких пальцев. Взгляд его, медлительный и затуманенный, остановился на Инвари. Тот уловил горьковатый запах читы.

Вся посуда со стола была перебита, кроме любимой, горного хрусталя, чаши герцога, и одного, абсолютно целого прибора.

Герцог кивнул. Инвари сел за стол.

— Ешь, — хрипло сказал Адамант, пододвигая к нему жаркое и вино.

Взгляд его начал обретать осмысленность.

— Величайший может разбить и это, если пожелает! — любезно улыбнулся Инвари, указывая на свою тарелку.

Адамант закачал головой.

— Не могу, дэльф. Законы гостеприимства везде одинаковы.

— Что вас так расстроило? — равнодушно поинтересовался Инвари, приступая к завтраку. — Я наблюдал за городом из окна. Это час вашего триумфа!

В ответ через залу полетел выпущенный, словно из катапульты, тяжеленный канделябр. Инвари в который раз поразился нечеловеческой силе Адаманта, столь удивительной в его тщедушном теле.

— Бандиты! — вскричал Адамант, — Лесные разбойники посмели сопротивляться моим людям!!!

— Бандиты? — Инвари удивленно поднял брови, — Те, которые завелись в Чаще? Разве могла шайка разбойников противостоять вашим профессионалам?

— Значит, не так уж они оказались глупы! Или лучше моей гвардии! В любом случае, теперь я наведу здесь порядок! Довольно государству прозябать в неблагополучии!

Адамант, вцепившись в ручки трона, с усилием поднялся. Его глаза светились сумасшедшим блеском, черты лица кривились, и Инвари усомнился, что человек в таком состоянии способен осуществить свои грандиозные планы.

— Да! — кричал Адамант, — Мой народ и мое королевство в беде! По дорогам стало опасно передвигаться, распоясавшиеся бандиты грабят честных граждан! Наши соседи давно поглядывают на Ильри с интересом. Королевство без короля всегда лакомый кусок! Я нужен моему народу! Я — сила, которая защитит его от всех напастей…

Шумно вздохнув, Адамант рухнул в кресло, и трясущейся рукой налил себе вина. Аромат безумия, который расходился от него, как круги по воде, достиг и Инвари, заставив того нервничать. Но пока герцог пил вино, Инвари взял себя в руки, произнеся несколько раз про себя: «Внимательность и осторожность!».

Адамант вдруг пристально взглянул на него.

— Где твое оружие? — требовательно спросил он.

«Так…» — подумал Инвари.

— Твои слуги отобрали мою шпагу, Величайший. До завтрашнего утра.

— До завтрашнего? — Адамант недоуменно наморщил лоб.

— Ну да. До утра дня после праздника Чудесного спасения — это твои слова, герцог!

— Ах да! Я и забыл…, - спохватился тот. — Завтра тебе, дэльф, она не понадобиться…

— Почему?

— Ты вступишь в мою свиту, и получишь… новые доспехи… и оружие…

От Инвари не укрылась пауза. Он не думал, что герцог всерьез хочет сделать из него еще одного черного рыцаря — простую машину для убийств. Ведь тогда знания, которыми так жаждет овладеть Адамант, пропадут. Нет! Не ту участь уготовил для него герцог! Какую же?…

С грохотом распахнулись двери и, бряцая доспехами, быстро вошел Ванвельт. За ним едва поспевал Шери.

Принц снял рогатый шлем, кивнул на окно.

— Позволь, брат, показать тебе…

Адамант поднялся и, пошатываясь, двинулся к окну. По пути он прихватил еще один канделябр, и метнул его в стрельчатое окошко. Стекло с беспомощным звоном осыпалось, и осенний ветер ворвался в залу, ударил в лица запахом холодной осени.

Инвари последовал за ними.

Они столпились у окна. Адамант рассмеялся визгливым нервным смехом, увидев город в клетке черных войск. Даже Шери, выглядывающий из-под его локтя, ахнул, закрыл лицо руками и отшатнулся. Ванвельт стоял молча, чуть позади Адаманта и, не скрывая гордости, оглядывал стройные черные ряды.

Сквозь серые тучи на мгновение выглянуло солнце. Внимание Инвари привлек яркий блеск — что-то блестело рядом с одной из телег, которые привезли с собой черные рыцари. Он перегнулся вниз, разглядывая манящие блики. Там лежал уроненный нерасторопным слугой ящик. Другие такие же ждали разгрузки, лежа на телеге. Добротные ящики, крепкие, не боящиеся долгого пути. Но то, что лежало внутри, весило много! Когда слуга уронил ящик, тот попросту развалился, и на выбитую копытами коней землю просыпался золотой дождь. Рыцари Ванвельта привезли золото. Много золота!

Смех Адаманта перешел в гомерический хохот, поднимавшийся к небесам. Он смеялся, и никак не мог остановиться. Внизу его услышали. Лязг мечей прокатился по двору замка — рыцари салютовали повелителю. Лязг выкатился за дворцовые стены, прокатился по рядам, вытянувшимся вдоль улиц. Далеко внизу — у Ратуши, храмов, на рынках — взблескивали обнажаемые мечи.

Уже давно Адамант успокоился, молча смотрел вниз, а лязг оружия еще раздавался, откатываясь все дальше, к окраинам города.

— Время пришло? — тихо, то ли спросил, то ли ответил сам себе герцог.

— Да, Величайший! — так же тихо ответил Ванвельт, и низко наклонил голову, — Я жду приказаний…

— Я хочу, чтобы все присутствовали при этом, Волк! — не задумываясь ни секунды, сказал Адамант.

Сказал, словно учил эти слова наизусть всю свою жизнь.

— На моем празднике Чудесного спасения должны быть и младенцы, и дряхлые старики. Сгоняй людей к площади перед Ратушей. Отдельно от простецов — торговцев и богатых ремесленников, священников и Городской совет. Полные списки горожан подготовлены моей канцелярией. Вреда, без явных на то причин, никому не причинять! Пока мне нужны просто основательно испуганные люди, ты понял?

Ванвельт кивнул.

— Скажи Рекесу, пусть соберет остатки моей гвардии и подаст экипаж. Мы едем в Ратушу. Там я буду говорить со своим народом.

Ванвельт молча вышел.

Адамант насмешливо оглядел оставшихся. Шери, еще больше сжавшись под взглядом хозяина, заковылял к разбитой посуде.

— Эти разбойники немного нарушили мои планы! — пробормотал Адамант, вновь отворачиваясь к окну, — Впрочем, об этом никто не узнает!

Он холодно взглянул на Инвари.

— Что же, дэльф, ты уже сделал твой выбор?

Инвари задумчиво разглядывал город. Герцог должен решить, что юноша потрясен столь мощным проявлением силы.

— Это идеальное войско, дэльф, идеальные воины, все до единого…

— Если в этих легионах все до единого идеальны, значит… они не люди! — заметил Инвари.

Герцог, прищурившись, уставился на него.

— Одно удовольствие разговаривать с тобой, странник! Меня еще ни разу не разочаровали твои выводы, а ведь ты так молод! Страшно подумать, что будет дальше…

Развеселившись, он хлопнул Инвари по плечу.

— Вот только добиться от тебя прямого ответа так же трудно, как их опровергнуть… Ты ускользаешь — это признак ума…

— Или глупости, — улыбнулся Инвари, и опустился на одно колено, — Ваше Высочество может рассчитывать на меня!

— Прекрасно! Ты доверяешься мне душой и телом, Один Эвиньонский?

— Несомненно.

— Отныне, ты подчинишься любым моим приказам, даже если они покажутся тебе… странными?

— Даже если они будут противоречить Кодексу чести…

Адамант задумчиво смотрел на склоненную перед ним светловолосую голову. Странное чувство охватило его. Когда-то, в день его шестнадцатилетия, вот так же он приносил присягу верности старшему брату. Он видел себя вновь, на холодном полу, под насмешливыми взглядами придворных… Он тоже был строптивым мальчишкой… Все возвращается на круги своя!..

— Встань, Один. Я принял твою присягу, — медленно сказал он, и когда тот поднялся, заглянул ему в глаза.

— Официальный обряд инициации мы проведем вечером. Сейчас на это нет времени.

Взгляд его упал на Шери, подбирающего осколки.

— Ах ты, идиот! — заорал он, — Неси парадное платье…

Шери уронил с таким трудом подобранные осколки и бросился вон.

— Спускайся вниз, дэльф. Тебя проводят к Ратуше. Я буду позже.

И он захромал к двери, скрытой пологом. Когда он откинул его, Инвари показалось, что яростные желтые глаза глянули на него оттуда, и высокая тень последовала за герцогом. Прямо в ад.

* * *

Он устроился в самом углу большого балкона Ратуши, полускрытый гирляндами ярких осенних цветов, которыми к празднику щедро украсили город. Отсюда была видна вся площадь и значительная часть самого балкона, подходы к которому намертво перегородила гвардия Величайшего. Не иначе по его приказу Рекес собственноручно привел и усадил Инвари на его место, шепнув: «Величайший хочет, чтобы ты наблюдал. Больше ничего пока не требуется!».

Герцог еще не появился.

Площадь заполнялась народом, и никто не оказал сопротивления прежде невиданным солдатам, которые заходили в дома, и — малословно и вежливо — приглашали выйти к Ратуше. Люди надевали лучшие свои одежды, и испуганными стайками стекались в центр города.

В первых рядах, хорошо видимых с балкона, в черном прямоугольнике солдат поеживались от тревоги: справа — разноцветная толпа священнослужителей, слева — наиболее уважаемые горожане, в центре — Городской совет из десяти человек, так называемые Отцы города. Последние были бледнее всех — то ли было чего опасаться, то ли обостренный долгими годами управления политический нюх вещал о тревожном. Впрочем, они были правы.

Инвари разглядывал запрокинутые лица. Большинство молча, заворожено смотрели на пустующий балкон, и только некоторые возбужденно переговаривались. Однако и эти разговоры постепенно стихали, и над площадью повисала тишина. Люди все больше жались друг к другу, словно мерзли, старались оказаться подальше от неподвижных черных цепочек, расчертивших площадь четкими, отделенными друг от друга квадратами. Какой-то любопытный мальчишка подобрался к здоровенному воину с алым плюмажем на шлеме и постучал по доспехам. Тот слегка наклонил голову — качнулись алые перья — и заглянул ребенку в глаза. Мальчик обмер, и, лишь когда рыцарь равнодушно отвернулся, закричал и забился, упав на каменную мостовую. Из общей жуткой тишины и бездвижия, к нему бросилась женщина и утащила в самую гущу толпы, укачивая, словно младенца. Вызванный этим происшествием гул голосов стих, словно унесенный порывом осеннего ветра, и над площадью снова воцарилась тишина.

И в этой тишине все услышали неровный перестук — это стучали высокие подкованные каблуки на сапожках Хромого.

Адамант появился на балконе. Ничто более не напоминало полусумасшедшего неряху, виденного Инвари утром в зале. Адамант был совершенно трезв, спокоен и элегантен. Ванвельта рядом с ним не было. Позади следовал Рекес с мечом наголо, несколько гвардейцев и немногочисленная свита — всех, кроме гвардейцев и Рекеса, Инвари видел впервые.

Адамант положил ладони на балюстраду балкона, и набрал в грудь воздуха.

— Нар-р-р-род мой! — вскричал он, и толпа шарахнулась в стороны — никто не ожидал от тщедушного герцога такого рыка.

Но черные цепочки солдат оставались недвижимы, и люди были вынуждены вновь сбиться в центре образованных ими квадратов.

— Сегодня мы впервые отпразднуем Чудесное спасение Ильри! Многие из вас задаются вопросом — от чего спасать нашу, с виду благополучную родину? — продолжал Адамант, — Я отвечу! Страшные дела творятся в королевстве! Без сильной власти некогда великая страна превращается в лакомый кусок для наших соседей. Многочисленные бедствия, павшие на наши головы за последние десять лет, многих навели на мысль, что Боги гневаются на нас. Я ощущал то же наравне с вами!

Герцог сделал паузу, оглядывая толпу. Там испуганно переглядывались — люди, и правда, думали так. Вот только тайные кривотолки называли виновного.

— И я знаю — кто виноват! — будто подслушав их мысли, вскричал Адамант, — И я назову вам этого человека, от которого Боги отвернулись за его слабость, и за неуверенность которого карают теперь нашу благословенную прежде землю! Хотите ли вы слышать его имя???

Несколько секунд царило пораженное молчание.

— Да! — вскричал кто-то, — Назови его, Правитель!

— Да! Да! — поддержали из толпы.

«Да!» неслось отовсюду. Кричали, сбрасывая напряжение, кричали, по давней человеческой привычке ища виноватого…

Инвари увидел, как легкая усмешка скользнула по губам герцога.

— Все ли хотят этого? — вкрадчиво осведомился он.

— Да! Да! Да! — бесновалась внизу толпа.

Адамант поднял руку. Инвари с удивлением отметил, что, несмотря на изломанную фигуру, герцог более не кажется тщедушным.

Толпа смолкла, повинуясь взмаху его руки.

— Сейчас я покажу вам истинного виновника ваших бед…, - пробормотал Адамант.

И внезапно сорвал с себя черный бархатный камзол, с орденом регента на груди, оставшись в белой рубашке, и взмахнул им над потрясенной толпой. Теперь его фигура ярко выделялась среди одетых во все черное спутников.

— Вот он! — взревел герцог, швыряя орден к ногам изумленных Отцов города. — Я — этот человек! Я — виновен во всех ваших бедах! Немощный слабый червь, принц Адамант, герцог Ильританский и регент Ильрийского королевства!.. Это я в течение долгих десяти лет не мог найти в себе силы принять, наконец, решение, которое могло бы спасти мою несчастную страну и мой народ от гнева Богов!!!

Толпа задвигалась и зашумела, но Адамант не давал ей опомниться.

— Боги доверили управление землей королевской семье. МОЕЙ семье. И страна наша была благополучна, пока мой старший брат занимал трон. В результате несчастья, случившегося десять лет назад, и памятного всем, мы потеряли…, - голос Адаманта не на шутку дрогнул, — и короля и законного наследника. Я не могу себе простить этого! Я любил их! — голос снова дрогнул, и Инвари решил, что герцог переигрывает, — И вот тогда Боги отвернулись от страны без короля…

Законы о регентстве создавались тогда, когда все были уверены, что линия престолонаследников никогда не пресечется. Боги рассудили по своему — они посылали мне испытание за испытанием, а я не понял их. Но я исправлю это! Я принял решение, и вы увидите, сколь благословенным окажется оно для Ильри! Это будет чудесным спасением для всех нас. Королевская власть — власть божественная, и я приму ее, ибо только тогда Боги перестанут посылать бедствия на наши головы. Ибо таково было их испытание — преодолеть все, и стать сильным монархом, достойным своего брата! Я — прямой наследник семьи своей. В моих жилах течет королевская кровь и, ради спасения своей страны, я нарушу законы, данные предками. Их духи, знаю, будут разгневаны, но гнев их падет на меня одного — отступника, а не на вас, мои соотечественники!

Адамант замолчал, тяжело дыша. Инвари видел, что тонкое полотно рубашки прилипло к его спине, и было насквозь мокрым.

Толпа, мгновение стоявшая бездвижно, дружно хлынула вперед. Кричали что-то белые как смерть Отцы города, священнослужители пали на колени, воздевая руки к безмолвным небесам. Где-то плакали, кто-то истерически хохотал, слова то ли одобрений, то ли проклятий слились в один неумолчный вопль. Толпа заметалась по площади цветастым безумным табором. Только черные рыцари недвижно стояли на своих местах и казались чудовищными скульптурами безумного мастера.

— Ты не можешь сделать этого, Адамант! — потеряв почтение и забыв страх, кричал Глава Городского совета, — Ты не можешь попрать законы, которые не ты устанавливал!

— Никем не доказана смерть наследника! — доносилось из толпы, — Или ты знаешь, кто его убил???

— Так, может, это он и был???

— Он не может стать королем, пока не пройдет двадцатилетний срок…

— Благословение Богов на его стороне — стране нужен сильный хозяин! Ведь по дорогам стало опасно ездить… — крикнул какой-то толстый торговец из толпы слева.

Адамант выхватил его взглядом и более не отпускал, пока тот, заметив это, не стал белее полотна.

— Ты — Ида? Торговец кожами? — грозно спросил герцог.

В задних рядах замолчали. Вытягивая головы, прислушивались к разговору.

Толстяк мелко затряс головой.

Герцог обвел сощуренными глазами толпу.

— Я не виновен в смерти Рэя! — внезапно закричал Адамант, и голос его перекрыл шум толпы, — Пусть Боги сожгут меня, если я говорю неправду! Небо! — Адамант запрокинул голову и потряс кулаками, — Истины я требую у тебя! Убей меня, если я виновен! Убей сейчас, чтобы люди увидели правду!

Толпа испуганно зашелестела и смолкла. Люди с опаской поглядывали то вверх, то на герцога.

Адамант выдержал паузу.

— Ну? Боги не хотят карать меня, следовательно, я невиновен! — профессорским тоном заметил он, — И посему больше не будем к этому возвращаться!

Он снова посмотрел на торговца.

— Все ли слышали, что сказал почтенный Ида? Нет? Повтори…

— Я сказал…, - заикаясь, пробормотал несчастный.

— Громче! — приказал герцог.

— Громче! — эхом донеслось из толпы.

— Я сказал, что по дорогам стало опасно ездить… — повысил голос торговец.

И был услышан.

— Это — правда! — донеслось оттуда, где была собрана купеческая гильдия и старшины цехов, — Мы терпим убытки…

— Границы с Хивой закрыты, там собираются войска…

— Не для нас ли???

Адамант терпеливо ждал, пока выкрики умолкнут.

— Я забочусь о благополучии страны! — заявил он, — И вести с границ для меня не новость. Я уже говорил — страна без сильной власти, королевской, прежде всего — лакомый кусок для стервятников! Именно поэтому я призвал тех замечательных воинов, что вы видите здесь. Хива зря надеется на нашу слабость! И рад сообщить вам, что сегодня ночью разбойники, засевшие в Чаще, были разбиты объединенными силами рыцарей и моей гвардии. Дороги свободны. Но для вашего спокойствия с каждым торговым обозом будет отправляться отряд. Никто больше не побеспокоит вас!

Инвари наблюдал за толпой. Купцы слегка повеселели — похоже, старая как мир идея «нового порядка» пришлась им по душе. Да и какое дело им было до законов, принятых сотни лет назад, если убытки, и немалые, они терпели сейчас!

Толпа священнослужителей пребывала в растерянности. Дэльфов среди них не было. Так и не объяснив причину, они покинули Ильритану еще несколько лет назад. Служители Иибус — Светлой богини — в белоснежных мантиях, молча переглядывались, как показалось Инвари, с ужасом. Остальные оживленно обсуждали услышанное между собой. Вызов небу, брошенный Адамантом, не на шутку испугал их. Им ли не знать, как опасна такая простота в обращениях с Богами — но те не покарали безумца! Неисповедимы пути Богов! Если суждено Адаманту стать королем, он им станет.

Простецы были поражены, растерянны, испуганы… Вся палитра чувств отражалась на их лицах — это ведь именно у них темными ночами, когда тайно и навсегда исчезали люди с городских улиц, не было ни особенной защиты, ни могущественных покровителей… Они были безоружны перед армадой прекрасно вооруженных и защищенных рыцарей, один вид которых, казалось, внушал ужас… Да. Ужас — именно это чувство проступало у них на лицах явственнее всего.

* * *

Отцы города спешно совещались между собой. Наконец вперед вышел Крол — Глава Городского совета, или, как его еще называли, Магистр. Это был высокий и дородный мужчина в дорогом малиновом полукафтанье.

Он почтительно склонился перед герцогом — похоже, сумел перебороть себя после своего минутного порыва.

— Да простит меня Ваше Высочество! — заговорил он.

Толпа напряженно прислушивалась.

— Вполне возможно, что предложение Вашего Высочества и есть выход из создавшейся ситуации… Если признать, что ситуация эта столь безнадежна…

Адамант скрипнул зубами.

— Но идти против законов, данных нам предками, мы не можем. Вам стоит подождать еще столько же…, - при этих словах на скулах Адаманта заходили желваки, — … и если принц Рэй не вернется, мы с радостью провозгласим Вас помазанником Божиим. Думаю, что и другие славные города Ильри согласятся с нами. Что же касается положения на границе — объявите мобилизацию! Мы поможем средствами и силами — разве мы когда-нибудь стояли в стороне, если Родине угрожала опасность?

Адамант прищурился. Инвари показалось, что сейчас он отдаст приказ убивать, и площадные камни зальются кровью, но герцог был сильным противником. Он склонил согласно голову перед Отцами города, а они и не заметили, как в глубине его черных глаз вспыхнул мрачный огонь.

— Я вполне согласен с Советом, — мягко произнес он. — Все знают, что коронование регента возможно при условии не объявления законного наследника престола в течение двадцати лет. Но мы имеем прецедент. Ты, Раури, главный городской судья, знаешь, о чем я говорю…

Названный Раури, высокий, худой, затянутый в серую судейскую мантию, словно в мундир, вышел вперед.

— Да, Ваше Высочество. Это произошло в год 327 круга Третьего. Достославный предок ваш по отцовской линии — Ранно II, умер от красной чумы. И наследник, единственный сын его, сгинул, скрываясь от эпидемии. Последствия чумы были ужасающие! В такой ситуации страна не могла оставаться без правителя. И хотя прошел всего год с момента исчезновения принца, королем, с согласия других членов королевской семьи и народа, был избран двоюродный брат Ранно — герцог Аахен. Он стал королем Аахеном I и мудро правил страной в течение последующих тридцати лет. К слову сказать, принц так и не объявился… Но по стране гуляла чума, и нужен был сильный правитель, чтобы справиться с ней.

— Значит ли это, почтенный Раури, что если лицо королевской крови даст свое согласие — препятствий не будет? — вкрадчиво спросил Адамант.

— Если народ будет согласен, то — да! — вмешался Крол. — Но только с одобрения народа!

— Народ мой! — прокричал Адамант в толпу, — Согласен ли ты короновать меня? Хочешь ли вернуть благословение небес нашей несчастной стране?

Инвари привстал со своего места, чтобы лучше видеть — это был самый опасный момент. Люди колебались. Но желающих сказать «нет» явно было больше.

В этот момент за плечами Адаманта показался Ванвельт — в полном боевом облачении, в чудовищном рогатом шлеме, с опущенным забралом, скрывшим лицо. И, увидев, как он приближается сзади к Адаманту, огромный как гора, и нависает над ним, сотни рыцарей дружно лязгнули черными доспехами, обнажая отточенные лезвия мечей. Этот лязг заставил людей вскрикнуть от ужаса, шарахнуться от зловеще взблеснувшей стали. Заплакали дети, заголосили женщины… Однако рыцари застыли, взяв на караул, словно кто-то произнес волшебное слово «замри».

— Ну что же, народ? — мягко вопросил Адамант.

Инвари похолодел. Так мурлыкнул бы тигр, играющий с жертвой, за мгновение до того, как сомкнуть челюсти на ее горле.

— Согласен ли ты видеть меня на троне?

Люди косились друг на друга. Но видели только лезвия мечей, блестевших в опасной близости от них…

— Да… — неуверенно сказал кто-то, стоящий вплотную к солдатам.

— Да! Да! — дружно поддержали его торговцы.

— Да! — донесся слабый голос из толпы священнослужителей.

И вот уже согласие неслось со всех сторон, из всех уголков площади. Поглядывая на застывших воинов, люди кричали во всю глотку, желая лишь, чтобы все поскорее закончилось.

— Слышите? — Адамант наклонился через перила к Городскому совету. — Это согласие народа, не так ли?

— Это так, — Крол не решился оспаривать, — но всем известно, что ты — последний потомок королевской ветви…

— Если лицо ильрийской королевской крови объявит меня королем, будете ли и вы на моей стороне? — снова промурлыкал Адамант, не давая Кролу закончить.

— Да, Ваше Высочество! — произнес молчавший доселе Раури, — Ибо тогда все будет по закону!

Крол возмущенно обернулся к нему, но остальные члены Совета уже согласно кивали головами — обнаженная сталь мечей слепила и их.

— Подойди! — не оборачиваясь, приказал Адамант.

Ванвельт сделал шаг из-за его спины и встал рядом — огромный, темный, непонятный.

Сотни глаз с любопытством его разглядывали.

— Сними шлем.

Ванвельт медленно поднял руки, повозился с застежкой — толпа затаила дыхание — и стащил шлем. Инвари был уверен, что каждое его движение продумано до мелочей, так же, как и весь спектакль.

Тем временем члены Совета подались вперед, стремясь разглядеть незнакомца. На их запрокинутых лицах появилось неподдельное изумление вперемешку с благоговейным ужасом.

Священнослужители дружно отшатнулись от балкона, послышались слова молитв, в толпе руки вскинулись в оберегающих жестах.

— Ванвельт — Черный Волк! — пробормотал бледный как смерть Магистр, и голос его утратил прежнюю твердость, — Но ведь Арлон казнил тебя?

— Как видишь, нет! — насмешливо ответил Ванвельт, — В своей бесконечной милости он сохранил мне жизнь. Лишь заточил в моем поместье на Черных пустошах, запретив появляться в столице. Уважая его решение, — все так же насмешливо продолжал он, — я не появлялся здесь и долгие годы после того, как смерть настигла его.

Слегка оттеснив Адаманта, который сразу же показался рядом с ним хрупким и беззащитным, Ванвельт наклонился над толпой.

— Узнают ли меня члены Совета? — спросил он, и его мощный голос гулко разнесся над толпой.

Отцы города бессильно склонили головы в знак согласия.

— Узнают ли меня служители Божии?

И священники умолкли и поклонились, и на лицах их ужас застыл белой маской.

— Узнают ли меня остальные?

— Это Черный Волк…, - закричали из толпы.

— Ванвельт…

— Старший брат регента…

Так вот почему Адамант стал регентом вперед старшего брата! Но за какие такие прегрешения Арлон так сурово наказал Ванвельта? Зря Инвари терпеть не мог историю династий!..

Ванвельт выпрямился во весь свой гигантский рост и прокричал:

— Я — принц Ванвельт — Черный Волк, повелитель западных земель, старший брат присутствующего здесь герцога Адаманта Ильританского, регента королевского дома Ильри, со своего согласия, с согласия Совета столицы, а значит и всех городов Ильрийских, и с согласия народа нашего, короную моего младшего брата священной короной Ильри, и объявляю его своим сюзереном! Да будет благословенно Ильрийское королевство и его повелитель — Адамант I Ильрийский!!!

Он опустился перед Адамантом на колено. Рекес тут же подал красную подушку с бриллиантовым венцом Ильрийских королей. Ошеломленные, подавленные громогласным рыком, люди и опомниться не успели, как Ванвельт взял сверкающий обруч в руки и, не колеблясь, воздвиг его на низко склоненную голову младшего брата.

На лице только что появившегося короля Адаманта Первого Ильрийского ясно читалось торжество.

— Встань, брат мой! — ласково обратился он к Ванвельту, и, повернувшись, посмотрел на безмолвное людское море.

— Что ж, — сказал он медленно, — с делами покончено! Теперь будем праздновать наше Чудесное спасение и мою Коронацию. Вас, — он кивнул на первые ряды, — жду в замке. А ты, мой народ, иди на базарные площади — там расставлены столы с угощением, и пива, и вина вдоволь. И каждый пьющий за мое здоровье получит памятную золотую монету в честь сегодняшней коронации. А завтра…, - он сделал эффектную паузу, и глаза его загорелись как уголья, — завтра мы займемся наведением порядка!

* * *

Второй раз за время своего пребывания во дворце Инвари видел тронную залу ярко освещенной. Черные полы блестели как зеркало, никогда не знавшее пыли. Портьеры были отдернуты, в высоких окнах отражались отблески свечей, которые разбрасывала громадная, сейчас поднятая к самому потолку, люстра, красуясь в сотнях хрустальных и рубиновых подвесок.

Широко разведенные полукружьями низкие столы были накрыты с непривычной взгляду щедростью и богатством. На них выстроилась дорогая когорта канделябров и подсвечников с горящими свечами, которые ярко освещали бледные лица гостей. Королевский трон и каменный полированный круг, служивший для Адаманта и обеденным столом, и местом совещаний, находились в центре.

Гости нервно оглядывались. Не роскошь, выставленная напоказ впервые со дня смерти Арлона, заставляла их тревожиться, но второй — черный — полукруг рыцарей, который застыл за спиной гостей. Солдаты стояли неподвижно, положа руки на эфесы мечей.

По правую руку Адаманта, на месте Рэа, сидел Ванвельт. По левую — был посажен Инвари. За их спинами, там, где раньше у стены покоился королевский венец, штандарт Адаманта сменил флаг Арлона. Столы там не поставили. Лишь застыли изваяниями рыцари, и солдаты личной, теперь уже королевской, гвардии.

Праздничный пир был в самом разгаре, хотя гости не чувствовали себя раскованно. За столами сидели тихо, не разговаривая и не шутя, лишь вставали один за другим приглашенные и возносили хвалу и почет новому королю, выпивая заздравный кубок. Не у всех это получалось гладко и уверенно. И не удивительно — при одном взгляде на неестественно бледное лицо Адаманта — яростную маску, а не лицо! — слова застревали в горле.

Еще больше пугал Ванвельт — огромный, недоверчивый. Неподвижный, как и его солдаты. Гости старались на него не смотреть. Священнослужители, как заметил Инвари, вообще ни разу не взглянули ни на него, ни на нового короля, и молились, не прикасаясь к еде. Но он уже знал, что молитвы их не будут услышаны.

Он также обратил внимание на то, как Ванвельт следит за каждым выступающим гостем. И ему не хотелось бы оказаться на месте вызвавшего недовольство.

Следили за Черным Волком и Отцы города. Они все еще казались испуганными и растерянными, но старательно демонстрировали лояльность. А потому много пили, надеясь залить старым вином страх и ощущение непоправимости происходящего.

Меньше других пил Магистр Крол. Его мрачное лицо все сильнее выражало недовольство. Судья Раури с тревогой поглядывал на него, и, наконец, решившись, склонился и горячо зашептал ему что-то на ухо.

Глаза Адаманта блеснули.

— Что-то Магистр наш не весел! — плотоядно улыбаясь, заметил он. — Что же, слуга, ты не рад началу нового благословенного правления? Возврату династии?

Крол побледнел — никто и никогда не называл его слугой, даже Арлон.

— Ты все молчишь, а я все жду пока ты произнесешь мне заздравную, — продолжал Адамант, — твои коллеги уже высказались.

Инвари увидел, как Раури положил руку на плечо Крола, успокаивая, но тот нервно сбросил ее и вскочил. Несколько мгновений он молча разглядывал Адаманта, словно видел его впервые.

Ванвельт нахмурился.

— Здесь происходит что-то, чего я не понимаю! — задумчиво пробормотал Крол и повысил голос, — Ты не дождешься от меня хвалебных речей, Адамант! Теоретически тебя короновали по закону, но справедливый и дотошный суд вряд ли это признает. Вот и я не могу признать тебя королем, даже если это стадо испуганных баранов, — он обвел рукой вокруг, — со всем согласно! А тебя я прошу об одном — освободить меня от обязанностей Магистра. Я только что выказал свою нелояльность, и потому не могу более занимать это место!

— Что ж, — Адамант пожал плечами, — твоя честность достойна восхищения, Крол! Я выполню твое желание, но буду действовать в согласии с законом, в попрании которого ты, кажется, пытаешься обвинить меня. Согласен ли Совет Ильританы с прошением об отставке?

Крол снял с шеи толстый золотой ключ на цепи — магистерский знак — и бросил его к ногам Адаманта.

— Они вынуждены будут согласиться! Я все равно поступлю по-своему. Ну?…

Магистр обвел тяжелым взглядом членов Совета. Тем оставалось только согласно склонить головы.

— Так вы согласны? — переспросил Адамант, прищуриваясь, — Я хочу, чтобы все услышали это!

— Да, — нестройным хором отвечали Отцы города. — Мы согласны.

Адамант широко улыбнулся и повернулся к Ванвельту.

— Помоги ему уйти в отставку, брат!

Ванвельт медленно встал. И в тяжело упавшей тишине подошел к Магистру. Казалось, он может пройти по нему и раздавить, не заметив, но стол, разделяющий их, остановил его. Крол, не дрогнув, встретил его взгляд. Мгновение Черный Волк вглядывался в его лицо.

— Ты прав, — затем произнес он, — ты не годишься на эту должность! Нет в тебе смирения, слуга…

И с этими словами Ванвельт выхватил из ножен рыцаря, стоявшего позади Крола, меч, и отсек Магистру голову. От искусного удара та откатилась, куда ей и было положено — к ногам Адаманта. На лице Магистра навсегда застыло недоумение.

Адамант равнодушно пнул голову ногой.

— Я принимаю твою отставку, Магистр Крол! — насмешливо заметил он, наблюдая, как слуги утаскивают в черный проход обезглавленное тело.

Затем он обежал глазами притихших гостей.

— Ты!

Он указал на Иду, сидевшего за одним из крайних столов с торговцами средней руки.

Тот и опомниться не успел, как рыцари стащили его со скамьи и подвели к трону. Едва его отпустили, как ноги несчастного толстяка подогнулись, и он рухнул на колени. В глазах его стояли слезы, толстые губы тряслись — он прощался с жизнью.

Адамант кивнул Ванвельту. Тот поднял золотой ключ, испачканный брызгами крови, небрежно отер перчаткой, и повесил на шею Иде. Толстяк, вцепившись скрюченными пальцами в цепь от ключа, казалось, впал в каталепсию.

— Наш бывший Магистр был прав, — сказал Адамант. — Главой городского Совета должен быть гражданин законопослушный и властебоязненный, а не бунтовщик, которому вы вполне справедливо вынесли смертный приговор.

— Мы? — возмущенно вскричали члены Совета.

— Мы? — городской судья, казалось, был ничуть не удивлен, — Мы лишь согласились с его отставкой!

— А это и был ваш смертный приговор! — заявил Адамант, — Моим первым королевским указом, подписанным сразу после коронации, провозглашается: «Каждый неповинующийся королевской власти будет лишен постов, имущества, а тако же и жизни…». Чтобы добиться благополучия, нам нужно единство, а не споры, так, Магистр?

Ида все еще стоял на коленях, и слезы текли по его дряблым щекам. Он живо закивал и громко всхлипнул.

Ванвельт одной рукой поднял Иду с пола, и передал двум гвардейцам, которые провели его на место Крола, наспех оттертое от крови.

— Никто больше не хочет сложить свои обязанности? — поинтересовался Адамант.

Молчание затянулось. Гости уткнулись в тарелки. Вдруг раздался шелест одежд — это поднимались со своих мест священники в белых мантиях. Остальные застыли недвижимо.

— Мы просим разрешения удалиться, — заговорил за всех величественный старец в белом одеянии.

Его кожа потемнела от времени, тонкие седые волосы светлым ореолом обрамляли лицо. Он глядел на Адаманта без страха, но с печалью.

— Зачем?

— Мы должны просить Богиню принять достойно душу только что убитого здесь человека.

— Молитесь здесь! — приказал Адамант, — Пир еще не окончен. Я никого не отпускаю.

Тонкие пальцы старика оплели серебряный медальон затейливой формы, затерявшийся на груди, словно сил он надеялся получить от него.

— Мы, и правда, можем молиться Богине где угодно!.. Но в твоем присутствии, Величайший, наши молитвы не доходят до нее!

Адамант побледнел. Инвари увидел, как вцепились его пальцы в камень подлокотников.

— Ах, Нотэри, — с укоризной сказал он, — разве заслуживает милосердия Богини отступник и предатель?

— Он не отступник и не предатель, — спокойно ответил старец. — Он — честный человек, который не согласился с тобой…

— Как и вы?

Нотэри оглядел своих молчащих спутников. На их лицах читалась суровая решимость.

— Как и мы.

Адамант внезапно привстал и почтительно склонился перед старцем.

— Благодарю тебя, Нотэри. Лучше сразу знать, где друзья, а где враги… Ванвельт, — резко бросил он, — проводи их…вниз!

Инвари вздрогнул. Вниз — означало в Подземелье. Белые братья, похоже, этого не знали. Неторопливо, словно собираясь на прогулку, Нотэри вывел своих людей из зала, вслед за Ванвельтом. Оставшиеся подавленно молчали.

Инвари почудился безмолвный хохот, разнесшийся в воздухе, словно заразный сквозняк. Он с удивлением заметил, что на протяжении всего дня держал левую руку накрепко сжатой в кулак. Теперь он едва мог пошевелить занемевшими пальцами. Зато Звезда Поднебесья, до боли впиваясь в кожу, не позволяла забыть, зачем он здесь. Иначе он, не задумываясь, бросился бы на помощь несчастным.

Адамант внимательно смотрел на него.

— Ты выглядишь усталым, — тихо проговорил он. — Наше представление только началось, но ты уже достаточно видел! Теперь можешь идти. Тебя проводят в покои. Выспись, как следует. Незадолго до полуночи за тобой придут.

Инвари встал и низко поклонился Адаманту. Четверо гвардейцев вывели его из зала. Он шел мимо гостей и чувствовал их косые взгляды. Люди гадали — а какая участь ждет за дверью этого красавца?

Да хоть самая страшная, лишь бы их самих не тронули!..

* * *

Тьма окружала его со всех сторон.

Он различал серые стены каменного мешка, в котором очутился, белеющее полотно бинта на левом запястье, чувствовал, как холодит ложе, как испарина слабости проступает на висках. Бесшумные, одетые в рясы до полу слуги Адаманта бережно и умело рассекли кожу на запястье и дали его крови свободно течь в лабораторную мензурку. Они забрали ее много — больше, чем он предполагал. И хотя потеря крови не ослабила его зрение, тьма — он ощущал это так же явственно, как и вкус теплого вина, которое заботливо оставили ему, чтобы поддержать силы, — приблизилась.

Он вновь вспоминал серебряные створки с львиной головой, в которые, наконец, по собственной воле ввел его Адамант, и снова чувствовал потрясение, когда увидел мощные ступени, уходящие вниз. Высеченные из монолита скалы, огромные, гладкие, они не могли быть творениями рук человеческих. По мере продвижения окружающая темнота и громада нависающей поверхности давили все сильнее. Но он продолжал спускаться в шаге позади Адаманта, спокойно, сосредоточенно приноравливаясь к нечеловеческим размерам ступеней. Они не были истерты. Значит, по ним ходили нечасто. Он следил и за тем, как спускался Адамант, поддерживаемый Шери — спотыкаясь и ругаясь сквозь стиснутые зубы. Факел в его руке ходил ходуном. Оба они, скрюченные и неловкие, вызывали жалость, и ясно становилось, что путь этот для них непривычен.

Ванвельт, встретивший их у двери в покои Адаманта, уже ушел далеко вперед. Легко перепрыгивая со ступени на ступень, он казался потомком гигантов, вырубивших в скале этот путь. И факел его горел на удивление ровно и ясно.

Последняя ступень вывела их в высокий тоннель, вдали ярко освещенный. Но здесь было темно. По обеим сторонам угадывались высокие сооружения, в которых что-то шелестело, чавкало и скреблось. Бесформенные безмолвные фигуры обступили Инвари и почтительно, но крепко, взяли под руки.

Адамант поднес факел к его лицу. Инвари только сощурился.

— Иди с моими слугами, дэльф, ничего не бойся!

«Немного тревоги на лице было бы в самый раз!» — подумал Инвари, и изобразил эту самую тревогу, после чего низко склонил голову перед Адамантом. Мол, все равно боюсь, но тебе подчиняюсь.

Прекратив вспоминать и пытаясь справиться с приступом слабости, Инвари сел на ложе и допил вино. Страшно ему не было. Пожалуй.

Он удобно устроился, закрыл глаза, и сосредоточился на окружающем пространстве.

Как соты в гигантском улье, скала чернела пустотами. Даже и глубоко под собой, много ниже уровня земли, он ощущал мрачные каверны, жившие своей непостижимой жизнью. Сейчас он не рискнул задерживать на них внутреннее зрение, а вернулся на свой уровень. То тут то там вспыхивали искры живого тепла, но люди, выхватываемые из темноты его сознанием, светились на удивление тускло, словно свет их был до поры притушен. Он проследовал кривым коридором обратно, очутился в длинном тоннеле, который начинался сразу за ступенями, пронесся, не приближаясь ни к стенам, ни к потолку, вперед, и вдруг остановился. Сооружения по бокам обрели четкие границы — он разглядел переплетения толстых прутьев. Внутри них шевелилось и хрустело нечто, столь мерзкое и чудовищное, что у него перехватило дыхание. Как завороженный он приблизился к одной из огромных клеток, и разглядел тусклое багровое свечение, челюсти и щупальца, глаза и отростки, жадно потянувшиеся к нему. Легкий аромат истинного тепла отвлек его и увел в сторону — где-то здесь был живой человек! И вовремя, потому что багровый сгусток вдруг зашевелился и сверкнул столь ярко, что любой упал бы ослепленным и обездвиженным. Даже и сейчас его резануло по глазам, и он вынужден был вернуться в себя, чтобы передохнуть.

Вокруг по-прежнему было тихо и спокойно. Инвари потер глаза, перед которыми еще плыли яркие пятна, и снова сосредоточился, пытаясь вновь оказаться в тоннеле. Но на этот раз в стороне от вспыхивающего монстра.

Яркий свет жизненной искры тянулся из самого конца тоннеля. Оттуда, где виднелся ярко освещенный излом в стене. Он отбрасывал на пол отблеск света, словно чудовищную руну.

Инвари напряг внутреннее зрение, пытаясь разглядеть человека, но… ничего не вышло! Темнота подобралась, готовясь к прыжку, воздух пружинил. Юноше не удавалось пробить неведомую ему защиту. Чем больше он концентрировался, тем явственнее ему давали понять, что постороннее присутствие здесь запрещено. Снова накатила слабость, испарина покрыла лицо, предательски задрожали руки.

Он откинулся назад, задышал глубоко, прекратил попытки. Посидел с закрытыми глазами, пока не успокоилось дыхание. И, внезапно и резко, без предварительной подготовки, рванулся сознанием туда. Мгновенно, не давая опомниться оберегающей силе. И увидел…

Мерцали каменные колонны по углам клеток, высеченные из сталактитов. Добротные и будто бы новые стальные решетки влажно поблескивали в их призрачном свете. На соломенных подстилках внутри клеток лежали скорченные человеческие фигурки. Но он пронесся мимо, не задерживаясь. Они были живы лишь физиологически, а живое тепло и свет манили его почти к самому излому. К тому же он уже чувствовал, как давит на виски магическая защита.

Мимо, мимо…

Создания в других клетках были сильны, быстры и алкали крови. Тепло разгоралось в них чудовищными багровыми искрами, но сильнее их манил его тонкий аромат истинной жизни…

Вот уже нечто окружило его и потащило обратно, набирая скорость. Из последних сил он рванулся вперед, выхватывая внутренним зрением последнюю справа клеть с долгожданной искрой тепла. И, уже почти теряя сознание, приблизился, чтобы увидеть, как в ответ на его немой зов раскрываются изумленные голубые глаза, и рассыпается по плечам спутанное облако волос.

— Волшебник, это ты? — услышал он удивленный шепот, — Мне страшно…

— Ангели!..

Огромный молот ударил его по глазам, отшвыривая прочь. Сознание покинуло его. В каменном мешке комнаты его тело подскочило на ложе и сползло на пол.

* * *

Резкая вонь мгновенно привела его в чувство. Рядом с ним стоял на коленях один из слуг герцога, держа пузырек с мерзко пахнущей жидкостью у его носа.

Инвари с трудом приподнялся. Комната была ярко освещена.

— А я-то думал, что молодые люди из Поднебесья отличаются завидным здоровьем! — услышал он знакомый насмешливый голос.

Адамант стоял у двери, разглядывая собственные ухоженные руки.

— Все готово. Пора начинать, мой впечатлительный друг.

Пропустив мимо ушей замечание герцога о Поднебесье, Инвари поднялся, все еще ощущая предательскую дрожь в ногах.

Адамант сделал шаг вперед и дружески взял его под руку.

— Похоже, ты совсем растерялся, Ученик, — все так же насмешливо продолжал он, — даже ничему не удивляешься?

— Я знал, что рано или поздно ты догадаешься, Величайший, — пробормотал Инвари.

— Мы хорошо разыграли роли, — хихикнул Адамант, — не так ли? Ученик из Поднебесной академии, о которой ходят лишь невнятные слухи! Ты будешь первым оттуда, юноша, кого я приведу сюда!

Инвари старательно смотрел под ноги. Ему не приходилось притворяться — его действительно шатало от слабости. В эту минуту лишь ненависть придавала силы. Ненависть к герцогу, которая удивляла его самого. Ведь ему, подмастерью, не дано было судить, лишь, обнаружив явное зло, уничтожить, забыв об эмоциях, пусть даже и справедливых. Держать себя в руках! Не выдать в последние минуты перед заключительным поединком! И потому глубоко в сознании он повторял заклинанием, напоминая себе о себе же: «Ты ошибаешься, Черный герцог, уродующий людей! Ты страшно ошибаешься, считая меня всего лишь Учеником…».

Они медленно шли мимо клеток. За спинами звучал неровный перестук шагов. Это Шери, которого герцог то ли забыл, то ли не пожелал отправить назад, догонял хозяина. Видно, как ни глуп он был, и ему тайное шевеление за решетками внушало ужас.

Инвари исподволь оглядывался. Особенно интересовала его последняя клетка справа. Они уже подходили к ней, залитой зеленоватым светом сталактитов и багровеющим огнем, плескавшим из излома в стене.

В этом неровном свете Инвари и увидел Ангели наяву.

Девочка сидела в самом центре клетки, сжавшись в комочек, уставившись невидящими глазами в какую-то точку на полу.

Сзади донесся сдавленный вскрик — Шери споткнулся о выбоину в камне и теперь с трудом поднимался.

Инвари отвернулся от клетки, чтобы помочь ему подняться — нельзя было допустить, чтобы девочка увидела его. Удивлению его не было предела. Он снова посмотрел на Ангели, и его догадка подтвердилась — девочка, уйдя в себя, пыталась разыскать его в Подземелье.

Они ступили на отсвет, падающий из разлома в стене, и по нему, как по огненной дорожке пошли вперед. Теперь даже и Адамант помрачнел и задумался. То ли тяжесть нависающего камня, то ли общее смятение духа достигало здесь своего пика, но он даже не обратил внимания на Шери, который, едва не подвывая, следовал за ними. Видимо, герцог совсем позабыл о несчастном слуге. Мысль о том, чтобы вернуться самостоятельно, должно быть, приводила немого в неимоверный ужас. Он вошел в разлом последним, затравленно огляделся и метнулся куда-то, скрывшись из виду.

Не замечая более ничего, Инвари остановился на пороге.

Гладкий пол мерцал перед ним, словно подземное озеро. Мириады свечей, светильников и факелов, закрепленных на неровностях стен, заливали его ярким светом, четко очерчивая яйцеобразный овал зала. Огненный росчерк стен сходился далеко впереди в остром конце яйца, и там упирался в противоположное входному разлому огромное, высотой с дом, зеркало, в мутноватой поверхности которого отражались лишь самые яркие из огней. Стекло было заключено в толстую серебряную раму, изрезанную древними письменами, которые отсюда Инвари не мог разобрать. На ступенях перед зеркалом, сгорбившись, застыла темная фигура. Когда Инвари вгляделся в нее, она шевельнулась — подняла голову.

Но Адамант вел его дальше. Ровно посередине зала стоял круглый стол из черного полированного камня, подобный столу в тронной зале. Только, в отличие от него, здесь на столешнице был вырезан глубокий желоб, спиралью закручивающийся к центру. С потолка, недалеко от стола, свисала тяжелая красная ткань. Рядом с ней стоял Ванвельт, избавившийся от всех своих доспехов, в простой и свободной одежде.

Кроме них в зале никого не было.

Адамант повернулся к Инвари.

— Готов ли ты, Ученик, пройти мое испытание? — серьезно спросил он.

Инвари кивнул.

Ванвельт тронулся с места и потянул ткань за собой. Сплошной занавес, от потолка до пола, скрыл место инициации от света. Около Инвари Ванвельт остановился.

— Нужно связать тебя, — глухо сказал он.

Прежде чем подчиниться, Инвари оглянулся на Адаманта.

— Для твоего же блага, юноша! — заметил тот, доставая из-под стола длинную свечу и острые ножницы.

Инвари молча протянул Ванвельту руки, сжатые в кулаки — Звезда Поднебесья снова впилась в кожу. С этой болью он чувствовал себя уверенней.

Он еще не знал, до какого предела предстоит ему дойти, чтобы понять, что происходит. Он не надеялся на помощь, обещанную Гэри. Только безумец мог надеяться на нее ЗДЕСЬ. В Академии его учили, что безвыходных ситуаций не бывает, и потому он стремился получить как можно больше информации, не очень задумываясь о том, куда это может его завести. Его била внутренняя дрожь. Втайне он надеялся, что, когда опасность станет неотвратимой, его Сила, наконец, проявит себя. И тогда ни Адамант, ни Ванвельт не смогут угрожать ему. И тогда случиться, наконец, тот самый заключительный поединок со злом, о котором мечтает каждый подмастерье. Он не допускал мысли, что проиграет. Но все же, если бы Адамант оказался сильнее, оставаться живым в его руках он не собирался! Академия учила приемам быстрой смерти. И если суждено будет ему погибнуть, он был уверен, что сможет с последней, и потому самой сильной, искрой жизни, отправить предупреждение в Поднебесье. Он надеялся, что Мастера вмешаются. Похоже, что в своем стремлении к величию Адамант зашел слишком далеко!

Ванвельт, подведя Инвари к столу, вышел, откинув занавес. Инвари вновь увидел зеркало — сидящего на ступенях уже не было. Его снова охватила противная слабость. Слабость и безотчетный страх. Он резко обернулся… и ахнул.

Яростные желтые глаза, глаза без зрачков, холодно встретили его взгляд. Черная шапочка была надета на незнакомца. Но нет, он ошибся! У него была лысая, словно обугленная голова, увенчанная острыми ушами из которых торчали пучки короткой жесткой шерсти. И совсем уж некстати улыбались его губы — человеческие, красивые и сочные, на мужественно очерченном подбородке.

— Ну вот, наконец, и ты окажешься в нашей компании, мальчик из Поднебесья! — прозвучал низкий голос.

Незнакомец высвободил из широких рукавов своей хламиды руку, и похлопал его по плечу. Инвари потрясенно разглядывал его. Такого существа он не встречал в Анналах, составлявшихся Мастерами! А Анналы были крупнейшим классификатором живых существ Вселенной. И все же он узнал его, ибо уже видел. Здесь, во дворце. Именно эта тварь заманила его в пропасть! И именно ей он выдал себя в слепом стремлении уничтожить зло.

Страшное лицо близко наклонилось к нему.

— Меня зовут Мор, — тихо сказало существо. — И я не доверяю тебе даже здесь и сейчас. Я буду следить за каждым твоим движением, слышишшшь?

Инвари зябко повел плечами. Ему показалось, или Мор действительно зашипел на него?

— Приступим, — раздался голос Адаманта, — Здесь не место для склок, Мор. На это будет время потом, если вы не станете друзьями…

Мор отступил, склонил голову набок, оглядывая Инвари с ног до головы.

— Сомневаюсь!

Он брезгливо поморщился. Герцог бросил на него недовольный взгляд.

Вернувшись, Ванвельт легко поднял Инвари на руки, и уложил на стол, головой к зеркалу. Адамант в это время разрезал свечу на три части, раздал их своим спутникам. Они, грея свечи в ладонях, вышли наружу и направились в дальний конец зала.

Инвари пристально наблюдающий за ними, был вынужден приподняться на локте, чтобы не упустить их из виду, и потому не заметил, как ткань занавеса шевельнулась, и низкая тень метнулась в темноту под столом.

Адамант, стоящий между своими спутниками лицом к зеркалу, шепотом начал читать заклинание. Инвари показалось, что в середине мутного стекла вспыхнула искра. Адамант взмахнул рукой, словно ловя ее, и провел ладонью над фитилем своей свечи. Тот задымился, и вспыхнул голубым огоньком. Слова Адаманта подхватил Ванвельт, затем Мор, чья свеча загорелась сразу злой вспышкой, и вот уже три голубых глаза ярко и ровно светились в неверном свете, льющемся со стен, приближаясь — они возвращались.

Когда они подошли, Ванвельт снова потянул занавес, скрывая зеркало, и встал у Инвари в изголовье. Адамант — в ногах. Мор — слева. Он близости последнего у юноши заныло сердце. Он крепче сжал кулак и почувствовал, как перстень на его пальце теплеет. Он мог бы уже сейчас воспользоваться его защитой, но это ни на шаг не приблизило бы его к разгадке.

Адамант снова начал читать. Голубое пламя свечи делало его лицо неживым, да и голос казался загробным.

Ловким движением Ванвельт подтянул связанные руки Инвари к крюку в изголовье, и закрепил. Его низкий голос отдавался в ушах Инвари погребальным колоколом.

Странным, лающим голосом вступил Мор.

Герцог поставил свечу на стол и достал мензурку с кровью Инвари. Юноша заметил, как хищно шевельнулись тонкие ноздри Мора, но тот продолжал смотреть на свою свечу.

Медленно покачивая колбу над огнем, Адамант принялся нагревать ее. С шипением потянулся красноватый дымок, запахло жженым мясом. На щеках Мора заходили тугие желваки. Земля дрогнула. Или показалось?

Инвари охватило странное оцепенение. Звезда Поднебесья жгла левую руку, не давая погрузиться в беспамятство.

Сквозь дрему он вслушивался в слова заклинания. Пожалуй, ему был знаком этот давно умерший язык, возникший раньше, чем письменность. Но, то ли акцент, то ли невнятное, нараспев, произношение, то ли искажение окончаний и порядка слов мешали ему постигнуть весь смысл. Кого-то, то ли демона, то ли дракона, призывали они, чтобы взять жертву.

Теплый сон все сильнее затягивал его. Перстень уже только раздражал, как надоедливая муха, где-то на границе сознания, но тут вдруг из глубин души поднялось доселе редко им испытываемое чувство — страх.

Страх заставил его разомкнуть ресницы и вглядеться в лицо Адаманта. Тот ничего не замечал. С торжеством глядел он на распростертое перед ним молодое и сильное тело, и медленно лил дымящуюся жидкость на первый круг вырезанной в столешнице спирали.

Резкая боль пронзила Инвари. Он содрогнулся. Запах крови щекотал ноздри. Жидкость бежала по желобу, и боль выворачивала его все сильнее, то скручивала жгутом, то растягивала струной. Ванвельт, передав свою свечу Мору, с видимым усилием прижимал его тело к камню. Но чудовищная судорога была сильнее. В какой-то момент Инвари показалось, что голова его лопнула, и кровь залила лицо. Наверное, он забылся, потому что, как наяву, увидел вдруг странных солдат в черных мундирах с серебряными молниями, женщин, рвущих на себе волосы, трубы печей, сжигающих и живых и мертвых…

* * *

Глухой гулкий удар, от которого дрогнули стены и пол, вернул его назад. Прохладный воздух овеял лицо — слабое дуновение перед бурей! Снова раздался удар. Снова задрожала земля. Инвари вдруг поймал себя на том, что считает шаги. Он не смог бы объяснить, почему решил именно так. Но, чтобы ЭТО ни было, оно приближалось.

Все так же монотонно звучали слова заклинателей, и Инвари ощущал, как его воля под гнетом ужасной боли лишается последних сил. Еще немного, и он не сможет сопротивляться вторжению извне. И, что самое страшное, не захочет! Покорность принесла бы долгожданный покой. Он больше не желал видеть страшные картины, бушующие у него в сознании с силой торнадо, чувствовать эту изнуряющую боль. Положиться на рок, плыть по течению, никогда больше не прислушиваться к себе, пытаясь сделать верный шаг. Как устал он бороться со своими сомнениями, с этим вечно недовольным вторым Я! Разве может луна быть против своей темной половины?

«Отдайся на волю судьбы, перестань сопротивляться и тебе сразу станет легче… Ты будешь силен, богат, ты будешь всегда уверен в том, что делаешь, и сомнения никогда более не застят твой сверкающий горизонт…» — так шептало, склоняясь над ним, странное существо с горящими глазами. И тонким изогнутым кинжалом вспарывало рубашку на его груди. Резало вместе с кожей.

«Не бойся! Не бойся ЕГО! Он — все, что у тебя будет! Но большего тебе и не потребуется…».

— Волшебник, Волшебник, мне страшно в этой темноте, там прячутся чудовища!.. Спаси…

Тоненький дрожащий голосок проник в его сознание — Ангели все же нашла его мысленно. Одни Боги ведают, как это ей удалось! Он явственно увидел, как она теряет силы, как уходит в себя от страха и холода. Уходит, чтобы не вернуться…

Ванвельт давно уже не держал его.

Звезда Поднебесья сжала его палец, словно собиралась оторвать. Кожа зашипела и задымилась… Нет, это только показалось ему. Он дернулся, но ни Ванвельт, ни Адамант не обратили на это внимания. Только Мор почти сочувственно погладил его по светлым волосам, прошептав: «Тише, мальчик из Поднебесья, скоро все кончится!..». И отошел к ним, стоящим лицом к зеркалу и высоко, словно указывая путь, держащим свечи.

Пол снова задрожал. Свет многочисленных светильников был мгновенно потушен мощным порывом ветра. Зал погрузился во тьму. Лишь горели неподвижным, будто искусственным огнем свечи заклинателей. Занавес полностью скрывал место инициации, но тому, кто приближался, освещающий путь колдовской свет был виден.

Тишину, которую нарушал теперь лишь голос Адаманта, разорвал жуткий вой, голодный и тоскливый. Вой, который Инвари уже слышал однажды. Он, может, и подействовал бы на него сильнее, чем в прошлый раз, поскольку звучал теперь гораздо ближе, но боль в левой руке полыхала не на шутку. Сил больше не было терпеть ее, и Инвари приподнял руку, чтобы стащить перстень, пульсирующий раскаленным обручем. И внезапно осознал, что руки его свободны. Толстые кожаные ремешки были аккуратно перерезаны чьим-то острым ножом!

Мор передал Ванвельту ранивший Инвари кинжал.

— Не расслабляйтесь! — разобрал Инвари его слова, — ОН очень силен сегодня…

Инвари сбросил безразличное оцепенение, сковавшее его. Сознание четко анализировало происходящее. Перстень более не сжимал его палец в тисках боли, но этого уже не требовалось. Надо же, они чуть было не сломили его!

Он не колебался перед выбором. Решение будто пришло извне — спасти нужно не себя! Даже гибель мира померкла перед смертью маленькой девочки…

Никогда позднее он не мог объяснить, что толкнуло его соскользнуть со стола, не досмотрев финала представления. Финала, к которому он так стремился, который казался важнее собственной жизни. Но, забыв о том, зачем он здесь, он сделал бесшумный шаг по направлению к выходу, и очутился лицом к лицу с вылезающим из-под стола незнакомцем. Впрочем, ему показалось, что где-то он уже видел его.

— Пора уматывать, дэльф! — весело подмигнул тот. — Ты ведь не хочешь остаться здесь навсегда?

— Боги мои! — ахнул Инвари, — Не может этого быть!!!

Оглянувшись, завизжал Мор и бросился на незнакомца, но тот ловко увернулся. Опершись о стол, Инвари ударил ногами в грудь грузно поворачивающегося Ванвельта. Удар его был столь силен, что тот, не удержавшись на ногах, рухнул навзничь.

— Нееет! — закричал герцог, и в глазах его вспыхнула ненависть, замешанная на страхе, — Тебе не уйти от меня!..Ты уже принадлежишь мне!

Оглушающий рев перекрыл все звуки, и ткань занавеса забилась, как испуганная птица, и завилась лохмотьями под ударами чудовищных когтей. Инвари не успел разглядеть их владельца. Незнакомец буквально схватил его за шкирку, и потащил к выходу. За их спинами когти полосовали ткань, рев сотрясал залу.

— Успокойте его! Мор, сделай же что-нибудь! — слышался вопль Адаманта, в котором Инвари с удивлением различил неподдельный ужас.

Из темноты вынырнул вдруг Ванвельт, занеся для удара свой огромный меч. Инвари среагировал быстрее — он толкнул своего спутника в сторону и сам успел увернуться. Вдвоем они набросились на Ванвельта, пытаясь повалить на пол. Но тот повел широкими плечами, и они разлетелись в разные стороны. Инвари отлетел дальше и ударился о стену почти у выхода. Несколько секунд он ничего не замечал — колдовская дурнота с новой силой навалилась на него. Захотелось уснуть тут же, не помышляя более ни о чем. Тогда он протянул руку к шее, и умышленно уколол палец о серебряную булавку, украшавшую воротник рубашки. Едва капля крови попала на острие, Сталь начала стремительно расти, а дурнота отступила. Эфес скользнул в ладонь и закрепился в ней. Искры от удара, вспыхнувшие перед глазами, исчезли, и Инвари вновь обрел способность видеть. И невольно попятился назад, вжимаясь в стену.

Остатки занавеса, упавшего на место инициации, скрыли нечто, бившееся подобно гигантскому сердцу. Оно ревело на все голоса и увеличивалось в размерах, неумолимо приближаясь и заливая все вокруг ослепительным светом. И в этом свете, прямо над собой, Инвари увидел черный рычаг, торчащий из стены. Он ухватился за него, чтобы подняться, но рычаг подался и изменил положение. Его спаситель все еще был без сознания. Ванвельт, тоже зачарованный ужасным зрелищем, не смотрел на него, хотя стоял совсем рядом. Инвари бросился к незнакомцу и попытался поднять. Но Ванвельт уже опомнился и шел к ним.

В центре зала медленно опадали последние полосы ткани, открывая ослепительное пятно света, которое глаза отказывались воспринимать. А потому сознание одело его в черное — словно расплывалась огромная клякса, доставая уже до потолка. Позади нее низко гудело зеркало, и серебристая муть его стекла шла тошнотворной рябью. Сорванным голосом кричал Адамант, призывая брата.

Ванвельт оказался всего в нескольких шагах от Инвари. Мгновение они смотрели друг другу в глаза, затем Ванвельт отвернулся и побежал к Адаманту, на ходу отбрасывая ставший ненужным меч.

Инвари поднял незнакомца, который начинал приходить в себя, и потащил к разлому в стене. Оттуда все явственнее слышались торопливые шаги, сопение, тонкий вой и учащенное дыхание. Спутник его, наконец, очухался, оттолкнул его, побежал рядом. Теперь, скинув маску горбатого идиота, он оказался ростом с Инвари и намного шире его в плечах.

Они выскочили из разлома. Резвая многорукая тень бросилась им наперерез и сцепилась с бежавшим чуть впереди Шери. Они покатились по полу. Инвари глазам своим не поверил — клетки, все клетки были открыты! Он и надеяться не мог на такую удачу! Должно быть, тот рычаг открывал их, и теперь Ангели была свободна!

Не обращая внимания на ту тварь, что отдирал от себя Шери, юноша бросился к клетке, в которой видел девочку. На мгновение у него мелькнула мысль, что он позабыл о чем-то важном! Но времени вспоминать не было. На бегу он перепрыгнул через шустрое чешуйчатое бревно, открывшее ему навстречу омерзительно зубастую пасть, увернулся от чьих-то тройных челюстей и выскочил на площадку, очерченную сталактитами. Ангели там не было. Лишь мелькнул отсвет на светлых волосах, поглощаемых тьмой из трещины в стене. Рядом, тяжело дыша, остановился Шери. Он был изрядно помят, с располосованного лба текла кровь.

— Где она? — крикнул он.

Инвари, ни слова не говоря, указал во тьму. Они побежали туда, протиснулись в трещину и оказались в узком коридоре. Шпага ядовито мерцала, разгоняя тьму.

— Вглубь тащит, — заметил Шери.

Впереди зашелестело. Они, наконец, нагнали существо, утащившее ребенка. Больше похожее на насекомое, оно имело длинное многочленное тело и множество лап, одна из которых сомкнулась на лодыжке девочки, таща ее за собой. Увидев, как голова ребенка ударяется о камни, Шери страшно закричал и бросился на «насекомое», выхватив нож. Почувствовав опасность, оно обернулось и подняло верхнюю часть туловища, оказавшись едва ли не вдвое выше человеческого роста. В глубине глотки, за быстро движущимися жвалами, Инвари различил несколько рядов острых как иголки зубов.

В два прыжка он догнал Шери и, схватив за плечо, оттолкнул в сторону.

— Постарайся вытащить девочку, пока я отвлеку его.

Реагируя на крик, существо угрожающе изогнулось. Его холодные узкие глазки сосредоточились на Инвари и его шпаге. Шпаге, несущей больно режущий глаза свет.

Пользуясь этим, Шери осторожно, прижимаясь спиной к стене, обошел существо, и, вытянув бесчувственную Ангели из его лапы, отступил вглубь.

Инвари сделал выпад и пронзил одну из секций длинного брюха. Существо зашипело и, извиваясь, прыгнуло. Инвари отсек сразу пару лап, благо их было слишком много.

— Сзади! — крикнул Шери.

Инвари откатился в сторону. А чешуйчатая тварь с горящими глазами, приготовившаяся прыгнуть ему на спину, неожиданно налетела на «насекомое».

Они застыли друг перед другом — толстое блестящее бревно и высокий, качающийся вопросительный знак, но ярость уже ослепила их. Еще мгновение — и шипение и яростный визг слились в один звук.

Инвари осторожно миновал их, и они припустили по сужающемуся проходу.

— Куда мы бежим? — на ходу поинтересовался он.

Шери оглянулся назад.

— Сейчас будет поворот налево и разветвление. Правый ход выведет в подвал.

Вскоре они очутились в одном из заброшенных подвальных коридоров, и здесь остановились передохнуть. Шери склонился к Ангели, потряс ее.

— Очнись, сестренка, эй, все позади…

— Сестренка? — Инвари смотрел на него, подняв брови.

Не замечая его удивления, Шери встревожено глядел на нее.

— Как думаешь, дэльф, с ней все в порядке?

Инвари повернул к себе ее измученное лицо: на щеках застыли грязные дорожки от слез, под глазами залегли синие круги, нос заострился.

— Она в глубоком обмороке, Шери. Я ведь могу тебя так называть?

Тот удивленно воззрился на него.

— Конечно, можешь. Все меня так зовут…

— Но почему?…

Шери усмехнулся, и на мгновение состроил идиотское лицо.

— Этот маскарад, ты имеешь в виду?

Инвари начал понимать.

— Неужели ты — тот, чью помощь обещал мне Гэри?

— А ты разочарован?

— Нет, что ты! — Инвари замахал руками. — Но как Адамант разрешил тебе?…, - он внезапно напрягся, — Или ты участвовал?

Лицо Шери исказила гримаса отвращения и страха.

— Тьфу на тебя, дэльф! Как ты мог такое подумать? Я всегда сопровождал его только до тоннеля с чудищами. А в этот раз вел себя как можно тише. Он, видно, был так поглощен всем происходящим, что никого, кроме тебя, не видел.

— Кроме меня…, - повторил Инвари, касаясь пальцами раны на груди.

Рубашка насквозь пропиталась кровью. Шери только сейчас обратил на это внимание.

— Ты ранен?

— Ничего серьезного. Давай сначала выберемся отсюда…

Шери передал ему Ангели.

— Здесь уже можно встретить стражу, дэльф! Если спросят, скажешь им, что герцог приказал отнести ребенка в его покои — в замке не обсуждают его приказов. Главное, добраться до погребов…

— А ты? — удивился Инвари.

— А я, — усмехнулся Шери, — твой немой провожатый, забыл?

И он, вдруг, словно сломался. Согнулся, скорчил полубезумное лицо, погасил живой блеск глаз. Перед Инвари стоял невзрачный, горбатый и слабоумный слуга Адаманта.

— Да ты просто Мастер Перевоплощений! — восхитился Инвари.

Шери осклабился, но так и не понял истинный смысл комплимента. Он замычал и замахал руками, приглашая идти за собой…

* * *

Когда они вылезли на подземный причал, и Шери отошел, чтобы привязать плоскодонку, на которой они приплыли, Ангели пришла в себя.

— Ты услышал меня? — тихо прошептала она, и Инвари нежно погладил ее спутавшиеся волосы.

— Я звала тебя, — терпеливо объяснила она. — Звала тихо, чтобы чудовища не слышали. Ты поэтому пришел?

В этот момент подошел Шери, увидел ее открытые глаза, выхватил из рук Инвари, порывисто прижал к себе.

Инвари деликатно отошел и посмотрел на Сталь — шпага более не светилась. Они стояли в темноте, освещаемой лишь неровным светом факела, торчащего на носу плоскодонки, над головой темнели мрачные заплесневевшие своды — нет, под землей ему не нравилось!

Шери догнал его, подхватил факел, кивком пригласил следовать за собой. Ангели сидела у него на руках. Щеки ее порозовели, глазенки любопытно поблескивали. С этими двоими она ничего не боялась! После всего пережитого она даже не удивлялась, что Волшебник и ее брат, оказывается, знают друг друга. Инвари, наконец, разглядел, как они похожи. Те же широко расставленные светлые глаза, высокие скулы, четко очерченные губы. Он невольно вспомнил лицо их матери. Усталость и беды убили ее красоту, но она продолжала жить в детях.

— Шери, — окликнул он.

— Что?

— Ты знаешь, как Ангели попала к герцогу?

Широкие плечи Шери на мгновение напряглись.

— Знаю…, - коротко бросил он, показывая, что не хочет говорить об этом.

— Ты ошибаешься, если думаешь, что она ушла без благословения! — тихо сказал Инвари.

Шери резко развернулся, пытаясь разглядеть его лицо.

— Ты…

— Я был там. Шел, чтобы вылечить ее, но не успел. Я мог сделать только то, что сделал — силой данной мне власти благословил ее. Твоя мать уходила не в темноту…

Сдавленный вздох был ему ответом.

— Правда, правда, — вдруг сказала Ангели, и Инвари увидел, как она гладит брата ручонками по лицу, — Мама приходила ко мне, когда было совсем страшно… Она была красивая, как раньше…

Несколько минут царило молчание.

Инвари с все возрастающим удивлением разглядывал девочку.

Шери нежно поцеловал спутанные кудри сестры.

— Я твой должник, дэльф…

— Нет, — прервал Инвари, — это ведь ты вытащил меня из пропасти тогда…

— Как ты догадался?

— Голос… Я узнал твой голос, — Инвари улыбнулся, — когда, наконец, услышал его. Мы квиты.

Шери пожал плечами.

— Не знаю… Я всего лишь спас тебе жизнь…

— Всего лишь! — усмехнулся Инвари, — Пойдем. Этот разговор бесполезен — никто никому ничего не должен!

— Сомневаюсь, — Шери упрямо сжал губы и двинулся дальше. — Спрячь оружие, оно больше не понадобится.

— Это точно! — прогудело сбоку, и в круге света показалась массивная фигура Шторма. — А ты, я вижу, с довеском, Молчун?

Инвари почувствовал неимоверное облегчение.

Ангели взвизгнула от радости, и в то же мгновение гигант подхватил ее на руки. Она ловко забралась на его плечо, и обняла руками бритую голову.

— Похоже, она знает всю воровскую братию? — рассмеялся Инвари.

— Большую часть, — улыбаясь, подтвердил Шторм. — Идемте скорее. Мы, честно говоря, не чаяли видеть вас живыми!

Подземный трактир на этот раз был пуст. Лишь за одним из столов они увидели молчаливо ждущую неподвижную фигуру. Ворчун вскинул глаза, едва они вошли.

— Наконец-то! — недовольно проворчал он.

Инвари устало опустился на скамейку напротив.

— Можешь не садиться, — бросил Ворчун, — вам надо сейчас же убраться из города…

Вернулся Шери, неся кружку молока для Ангели.

Ночной король столицы поднялся и кивнул Шторму:

— Проводи их до городской стены. Ты знаешь, где ждут лошади. Потом возвращайся.

Инвари не смотрел на них. В глазах его плыли кровавые пятна. Пол под ногами качался.

«Я просто устал!» — подумал он. Снова какое-то воспоминание мелькнуло и пропало.

Мгновение Ворчун разглядывал его, затем подвинул свою кружку.

— Пей!

Инвари уловил уже знакомый запах.

— Эту крысиную отраву? Не буду!

— Пей, иначе ты и двух шагов не сделаешь. Не знаю, что с тобой там стряслось, но вид у тебя, как у мертвеца, только что вырытого из могилы!

Инвари зажмурившись, вылил содержимое кружки в глотку. На несколько минут он перестал дышать, и превратился в огненный шар, пожирающий самое себя. Однако когда огонь утих, пол перестал шалить.

Ворчун наклонился, опершись на стол, и пристально поглядел ему в глаза.

— Тебе следует поостеречься, Один Эвиньонский, — тихо сказал он, — ты слишком долго общался с Черным герцогом…

— Ты меня в чем-то обвиняешь? — прохрипел Инвари.

— Нет. Но отныне ты связан с людьми, которыми я дорожу. А я ничего не знаю о тебе, кроме того, что ты не тот, за кого себя выдаешь. Я не знаю тебя, истинных целей твоего пребывания здесь, я не знаю, почему ты делаешь то, что делаешь, даже рискуя собой! И это тревожит меня. Еще более меня тревожит то, что мои люди уже доверяют тебе! — он кивнул на Шери. — Я вижу это…

— Мне все равно! — пробормотал Инвари. — Что же касается моего пребывания здесь…

Ворчун не спускал с него глаз, надеясь уловить хотя бы тень фальши. Но видел только молодое и измученное лицо.

— Я приехал издалека. Оттуда, где люди знают, что такое смех. На улицах вашей «славной Ильританы» я не увидел улыбок. Зато всласть наслушался хохота вашего правителя. Он скармливает людей той твари, что вызывает во дворце, как собирался скормить Ангели. Да и с королевской династией не все чисто, не так ли?

Ворчун с изумлением слушал его.

— Я слышал, как люди шепчутся на улицах об этом, но никто не пытается выяснить, что же на самом деле случилось с наследником престола. Пока люди судачили, новый король взошел на трон — Адамант I! И да спасут Боги вашу страну теперь! Я боюсь наступления завтрашнего утра! Я боюсь за жителей этого города, за их детей, сладко спящих в теплых постелях… — Инвари прижал руку к ране на груди. — Может быть, ты прав, Ночной король, и часть этого зла осталась во мне, и жжет здесь, но я не очищусь от него, пока не докопаюсь до истины! Пока не найду хоть каких-нибудь следов Рэя, пока не верну благословение Богов на вашу землю…

Ворчун выпрямился. Изумление не покидало его лица.

— Чужак, узнавший так много о нашей несчастной стране, что тебе в ней? Кто ты на самом деле?

Инвари провел рукой по глазам. Он очень устал.

— Я — Один Эвиньонский, странник Ордена дэльфов. И я здесь, потому, что так суждено Богами.

Ворчун медленно пошел прочь, но на пороге обернулся.

— Нету у меня доверия к тебе, монах! — сказал он, — Но если то, что ты сказал — правда, я помогу тебе, а там пусть Боги судят тебя! Только… не кружи голову Гэти — она будет несчастлива с тобой!

И с этими словами он скрылся.

Инвари тяжело поднялся. Рана на груди немилосердно саднила.

— Пошли, дэльф, — будто издалека донесся до него голос Шери. — Нас ждут.

— Куда мы направимся?

— Куда же еще? — осклабился Шторм. — В Чащу, конечно! Веселое местечко, закуси тобою мышь!

Ангели, все еще сидящая на его плече с кружкой в руках, внимательно смотрела на Инвари. Он сделал усилие, чтобы улыбнуться. Девочка сморщилась — почувствовала фальшь, и отвернулась.

«В Чащу, так в Чащу!» — подумал Инвари, следуя за своими спутниками.

Мир потерял краски.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

 

Часть вторая

Подмастерье и лесное братство

Белые одежды — и его, и братьев — давно превратились в лохмотья. Утери поначалу различал их белизну в темноте, но со временем, от грязи, крови и нечистот, она потускнела и вовсе исчезла. Тогда, наконец, их поглотила тьма. Только благодаря еще теплившемуся Свету веры, Утери был жив и сохранил рассудок. Многих его братьев тьма поглотила еще при жизни. Прежде чем саму жизнь.

Пятьдесят Белых братьев. Пятьдесят огней, отказавшихся преклониться перед мраком. За это мрак поглощал их одного за другим. Настал день, когда ушел и Нотэри — Старший брат, глава Ордена Белой Иибус в Ильритане. Они называли его Отцом. Служители Богини покидали свои семьи, отрекались от прошлого — принося их в жертву Трону Света. Ибо только тот, кто готов лишиться всего, может служить бескорыстно. Нотэри привечал вновь прибывших, и истинно становился для них новой семьей, окружая заботой, участием и спокойной, уверенной лаской человека, чья природа состоит в сотворении добра. Новички у него учились этому спокойствию, которое было тверже любого камня и никогда не покидало его. Не покинуло и в тот ужасный вечер, когда состоялся ужин во дворце, в честь коронации Адаманта.

Нотэри учил без презрения и брезгливости относиться к нищим, больным и увечным. Облегчать духовные и физические страдания. Беспрекословно выполнять самую тяжелую и грязную общественную работу. Женская община Светлой богини в Ильритане была гораздо больше мужской — несколько сот человек. Но в городских богадельнях, приютах и могильниках основная доля работы приходилась на мужчин. И они были горды тем, что защищали женщин от ужасных, разрывающих сердце зрелищ, заразных болезней, непосильного труда. Утери с гордостью вспоминал, каким уважением пользовался Нотэри у светлых сестер. За отзывчивое сердце, за полное отсутствие гордыни и высокомерия, вообще-то присущее верховному духовенству, за житейскую мудрость и нравственную чистоту. Он всегда и во всем старался походить на своего учителя.

Нотэри был необыкновенно сильным целителем. Сейчас жизненная сила медленно покидала его, истекала каплями крови, сочащимися из израненных тел — он делился Тайной с братьями, чтобы облегчить их физические и душевные страдания. В подземелье Адаманта, где даже воздух был насыщен темным колдовством, кровь не сворачивалась, и раны не затягивались, а гнили. В одну долгую темную ночь слились все ночи и дни. Ее расцвечивали временами сполохи пламени со злых, как красные глаза, факелов, которые несли рыцари, затянутые в черные доспехи. По приставной лестнице они спускались в яму, подхватывали, как груду тряпья, чье-нибудь тело, и уносили наверх. Все происходило в сосредоточенном молчании, в котором Утери явственно ощущал постороннее насмешливое присутствие. От этого ощущения у него волосы вставали дыбом и накатывали волны тошнотворного ужаса. Тогда ослабевшей рукой он хватался за серебряный цветок, висевший на ремешке под лохмотьями, и до боли сжимал ладонь. Семилистник врезался в кожу. В этой темноте символ Иибус не светился, как обычно.

Мертвых не возвращали. Еще живых просто скидывали обратно. Не раз и не два тело падало на кого-то из лежащих внизу. Ощупывая в кромешной тьме чуткими пальцами целителя раны брата, Утери удивлялся, как разнообразна человеческая изощренность в причинении мучений себе подобным! Он проводил осмотр и говорил Нотэри, куда направить Тайну для поддержания жизни и облегчения страданий. Если бы Нотэри диагностировал сам — терял бы сил вдвое больше.

Пока тех, до кого дошла очередь, забирали наверх единожды. Только Нотэри уводили уже пять раз. И каждый раз возвращали безжизненным телом. По крайней мере на ощупь — а только так они могли диагностировать в темноте — братья не находили на теле следов ран. Чего палачи хотели от него? И что это были за пытки, если после, чтобы не дать погаснуть искре жизни, едва теплившейся в теле Нотэри, требовалась Тайна всех братьев?

И вот, Отец ушел от своих детей. Утери не знал, на какой день заключения это случилось, но однажды черные пришли снова. Ангелами смерти спускались они сверху в метании ослепляющего пламени факелов. Как всегда их спустилось четверо. Ногами расталкивая не успевших отползти братьев, они направились прямо к Нотэри и молча окружили его. И таким нечеловеческим повеяло от их безмолвных, мощных, зловещих фигур, что бывшие рядом с Нотэри братья со стонами поползли прочь, в спасительную темноту и влажность, которой прежде страшились.

Голова Отца лежала на коленях у Утери. Его, как и других, охватил ужас, но если бы он бросился прочь, Нотэри полностью оказался бы на каменном холодном полу, и эта мысль отчего-то показалось юноше невыносимой. Он остался. Четверо смотрели на него. В прорезях вороненых шлемов он не мог разглядеть их глаз, только нечеловеческие отблески. Окаменев, он пристально рассматривал их, словно видел впервые, и не сразу почувствовал, как в его руку скользнуло что-то теплое и острое. Он машинально сжал ладонь, и в этот момент четверо наклонились и, подхватив Нотэри, поставили на ноги. Утери вскрикнул, выронил то, что держал, и вцепился в учителя. Не первый раз того забирали наверх, но именно сегодня ужас полностью лишил Утери разума. А может быть, наоборот, именно разум подсказал ему, что если сейчас он отпустит Нотэри, никогда более не увидит!

Утери кричал, а его били рукоятями мечей по голове. Обезумевшие братья сползались из темноты, почувствовав то же, что и он, но черные, которых было всего четверо, легко отбрасывали тела, били об стены, давили коваными сапогами, обрушивали плашмя тяжеленные мечи.

Крича, Утери поднял голову и посмотрел в лицо учителя. Старик был странно спокоен, и только бесконечная усталость читалась в его глазах. Черные оторвали Утери от него и пинками отшвырнули прочь, подхватили Нотэри и поволокли вверх по лестнице. Утери, теряющему сознание от боли, вдруг показалось, что свет вокруг разливается не от их слепящих факелов, а от худой фигуры старика в отрепьях, когда-то бывших белыми. И в этом свете он увидел на полу яркий блеск вещи, которую выронил. Из последних сил он пополз к ней и упал, накрыв своим телом Троицу — тройной семилистник, символ Верховного священнослужителя Ордена.

Кровь из разбитой головы горячими языками лизала его лицо. Черные перевалили за край ямы, и свет исчез. Исчез он и из разума Утери.

* * *

Подмастерье угрюмо смотрел в темноту. Холодная осенняя ночь опустила над лесом недвижимый полог. Измученное тело требовало отдыха, а он не мог уснуть. События последних дней кружились в памяти навязчивым калейдоскопом. Он не раскрыл тайн Адаманта и не узнал, что случилось с Тагом. Правда, он предполагал, что Таг пошел до конца — или его заставили — и погиб. Инвари тоже пытался пойти до конца, но голос девочки позвал его и он бросил все, чтобы прийти на помощь. Сейчас он жалел, что не увидел окончания обряда инициации. Вдали от Адаманта и Зеркала он был уверен, что смог бы сопротивляться и дальше, и отмахивался от внутреннего голоса, шептавшего о глупой самонадеянности.

Одно он установил точно — зеркало в Подземелье Адаманта было Потаенным.

«Представим мироздание в виде яблока, — говорил Учитель, — яблока, изъеденного червоточинами. Сии червоточины есть проходы в ткани Вселенной, позволяющие попасть из одной точки пространства в другую. Многие проходы свободны. Таковы те, что связывают наши поселения в разных точках Вселенной. Они не требуют защиты, т. к. мы знаем, где они начинаются и где заканчиваются, и не ждем оттуда чужаков. Другие проходы не изведаны и потому запретны и заперты. Зеркала же суть двери. Конечно, не всякие зеркала. Те, что запечатывают проходы, мы называем Потаенными. Если вы где-либо встретите подобное зеркало, знайте — оно запирает нечто, могущее представлять опасность для вас. Или же вы можете представлять опасность для того, что сокрыто за ним. Открывать такие двери, не обладая знанием о них — глупо. Проникать в них — опасно. Никто не скажет вам, что вы там встретите или каким вернетесь? И вернетесь ли?…».

У него была возможность узнать, что скрывает зеркало, о существовании которого в Поднебесье не ведали. Это он, Инвари, первым обнаружил его и опасность, идущую оттуда. Но какого рода опасность? Он НИЧЕГО не узнал. Это не давало ему покоя. Похоже, Испытания он не выдержал!

Снова и снова он вспоминал багровую искру перстня на своем пальце, перстня, который Гэри дал ему в Змеином логе. Едва оказавшись в предрассветной тьме Чащи, Шери остановил коня и потребовал, чтобы Инвари надел перстень. Иначе, сказал он, они не пропустят.

— А ты? — удивился Инвари.

— Меня и так знают.

Инвари покосился на Ангели, сладко спящую в седле перед братом. Тот заметил его взгляд:

— Детей они не трогают.

— Я все время слышу это «они»! Кто это?

— Духи. Хранители леса. Они с незапамятных времен живут в глубине Чащи, потому она и пользуется дурной славой. У Гэри договор с ними, вот почему Чаща — единственное безопасное для нас место в Ильри, да еще и рядом со столицей. Адамант рискнул приготовить нам засаду в Змеином логе только потому, что это — самая окраина леса, Хранители там редко показываются.

— Географически столица равноудалена от границ страны — людям удобно собираться именно здесь, — догадался Инвари. — Сколько же вас там?

Шери усмехнулся.

— Увидишь.

Осеннее солнце вставало быстро — под пологом леса светлело на глазах. Как и во время последнего посещения Чащи, над землей клубился туман цвета сливочного масла, и из него, прямо перед захрапевшими от неожиданности лошадьми, сформировались две тени, грозно склонившись по обеим сторонам едва заметной тропки.

— Покажи им перстень, — шепнул Шери.

Инвари высоко поднял руку…

Он тяжело поднялся с кучи лапника, на которой пытался уснуть.

Вокруг раскинулся лагерь — теперь он вряд ли назвал его «лагерем разбойников»! Тлели угли угасающих костров. Шелестели на ветру пологи навесов и палаток, чернели шалаши, крытые ельником. В них спали дети, женщины и старики, мужчины, не выпускавшие оружия даже во сне, спали, беспокойно вздрагивая во сне от пережитого: соратники Арлона; несчастные, в чей семье у кого-то волосы были светлее обычного; объявленные вне закона; бежавшие от непосильных поборов последних лет; любители приключений и просто авантюристы — кого здесь только не было! Около двухсот человек способных держать оружие, от 14 до 60 лет, насчитал Инвари. Несколько небольших стад домашних животных. Пока женщины вели хозяйство, а дети собирали валежник, сухостой, съедобные ягоды и коренья, мужчины контролировали большую часть Чащи, прилегающую к столице. Они обложили данью торговые пути на запад и юго-запад, а отказывающихся платить грабили, забирая все, вплоть до повозок и лошадей, поэтому в провианте лагерь недостатка не испытывал. Дремучий лес скрывал следы преступлений. Основной массив тянулся на Запад, переходя, насколько помнил Инвари, в обширный район болот. Это был настоящий, дикий, доселе не знавший человека лес. Его деревья бугрили узловатыми корнями землю, щедро усыпанную валежником и прелыми листьями, а седые мхи связывали ветви наподобие мохнатой паутины. Редкие опушки, гнилые и топкие под изумрудным ковром зелени, перемежались с огромными буреломами, возникшими еще в те времена, когда о людях и слыхом не слыхивали. В центре одного из таких буреломов располагался лагерь Гэри. Для знающего человека, каким был Молчун, путь от городских стен составил всего несколько часов тайными тропами. О таких ведали лишь доверенные Гэри, одобренные Хранителями люди, которых здесь называли Следопытами. Всем остальным, в том числе и Адаманту с подручными, дорога была закрыта. Поэтому герцог и не догадывался об истинном размере «разбойничьей шайки». Иначе никогда не попытался бы уничтожить их одним махом, как в Змеином логе. Скрывающиеся там люди всего лишь ожидали проводника в лагерь Гэри, и именно их герцог принял за настоящих разбойников. Инвари искренне надеялся, что это место действительно недостижимо для Черного герцога. Хотя, во всем, что касалось Адаманта, он теперь сомневался. Слишком мощную тварь вызвал тот во дворце. Слишком могущественную — не для себя ли тоже? Что случилось после того, как они с Шери покинули «зеркальный чертог»?

— Не спится?

Инвари поднял глаза. Перед ним стоял Гэри, а он снова не услышал приближающихся шагов!

— Наверное, от усталости, — Инвари бледно улыбнулся.

Глаза в прорезях кожаной маски изучали его.

— Пойдем к костру, дэльф, — Атаман отвернулся, и направился к одному из затухающих огней.

Инвари подобрал свой плащ и пошел следом.

* * *

Гэри подбросил сухих ветвей, и языки пламени выглянули из-под одеяла золы, взметнув сноп искр. Инвари проследил за ними взглядом — наверное, один из этих огней видел он с крыши дома в ту ночь.

— Что собираешься делать? — спросил вдруг Гэри.

Инвари уселся напротив, скрестив ноги. Пламя разделило их.

— Сначала высплюсь, Атаман.

— Шери рассказал мне о том, что видел во дворце. Я слышал… — Гэри запнулся, — что Адамант занимается магией, но не знал, что он так силен в ней!

Глаза Гэри в отсветах пламени лучились неподдельной ненавистью, и что-то подсказывало Инвари, что лучше не спрашивать о ее причинах. Он молчал.

— Ты можешь находиться здесь, сколько захочешь, — продолжил Гэри. — Когда ты решишь уехать — тебя проводят до границы. Ты ведь направлялся в Кабестан?

Инвари покачал головой, глядя в огонь.

— Я не уеду, — он поднял глаза. — Я остаюсь.

Гэри резко вскинул голову.

— Зачем?

Инвари усмехнулся.

— Я устал объяснять всем и каждому смысл моих поступков!

— Если ты со всеми разговариваешь в таком тоне, — заметил Гэри, — я удивляюсь, как Ворчун не прирезал тебя в первую вашу встречу.

— Быть зарезанным — не моя судьба! — снова усмехнулся Инвари.

Глядя на Атамана, он чувствовал его волнение. Лица того не было видно, но слишком уж горели серые глаза, слишком напряжены были с виду спокойно лежащие на коленях руки.

— Спрашивай! — тихо произнес Инвари.

Гэри вздрогнул.

— Что?

— Я же вижу — ты хочешь что-то узнать от меня!

Атаман повел широкими плечами. Инвари увидел, как сплелись и побелели от усилия его пальцы. Несколько секунд он был натянут как струна, казалось, напряжение вырвется из-под маски безумием. Но вот, он вздохнул и расцепил руки. Однако голос его звучал глухо, а глаза скрылись под ресницами.

— Итак… регент сделал это! Он короновал себя!

— Человек предполагает… — по-дэльфийски нараспев произнес Инвари.

— А негодяй располагает! — резко закончил Гэри. — Он — узурпатор!

— В случае если наследник жив — да! — согласился Инвари. — Но Адамант слишком уверен в том, что тот погиб — я видел это собственными глазами! Он так ловко все подстроил! Я и не подозревал, что Черный Волк — его единокровный брат, думал, просто один из вассалов.

— А я думал — он мертв! — резко прервал его Гэри. — Я слышал, как Ванвельту объявляли приговор — на всех площадях столицы. Должно быть, в последнюю минуту, король, в бесконечной милости своей, заменил казнь ссылкой.

Инвари пожал плечами.

— Ванвельт не похож на ссыльного. Он привел с собой хорошо вооруженных конных рыцарей и пехоту. Говорят, это лишь арьергард! Кроме того, я видел, как с его повозок сгружали тяжеленные ящики во внутреннем дворе замка. Один из них разбился. Там было золото, Атаман! Ванвельт привез пять подвод, груженных такими ящиками. Так в какой же рай сослал Арлон преступника?

— Он мог сослать его только в одно место, дэльф, но раем его не назовешь! Ванвельт был лишен всех земель и титулов. И если королю чего-то не понадобилось из его имущества, то это могут быть только Пустоши, что лежат сразу за Черными топями. Самое дальнее и скудное владение Ванвельта. Это заболоченные земли, где худо-бедно перебиваются продажей торфа. Земля там едва родит, много денег со всего этого не получишь. Да и пейзаж на редкость безрадостный!

— Ты был там?

— Да. Был. Когда-то. Я исходил Чащу вдоль и поперек, дэльф, я знаю ее как свой меч. Пустоши — нехорошее место. Чаща разбивается на скудные рощи и незаметно переходит в болота. Это настоящая гибель!

— То же люди говорят и про Чащу, — улыбнулся Инвари.

— Говорят, — согласился Гэри, — те, кто не знает этот лес так, как я. Даже здешние духи признали меня, и вот что я скажу тебе, дэльф — духи не пересекают границ владений Ванвельта!

Гэри задумался.

— Надо будет поспрашивать людей, что они знают о Пустошах. Здесь есть несколько стариков, служивших еще Арлону — они будут счастливы хоть чем-то насолить регенту.

— Ты продолжаешь называть его регентом?

— Это единственный законный титул, который он может носить. Ни я, ни мои люди не собираются признавать его истинным властителем Ильри.

— Ворчун велел напомнить тебе, что подземные жители столицы тоже, — раздался голос из темноты и к костру вышел Шери.

Инвари присвистнул.

— Вам, ребята, никак не обойтись без законного наследника, — сказал он, подвигаясь, чтобы освободить Шери место у костра.

— Его ищут и найдут, дэльф, — подал голос Гэри. — Но сначала мы разберемся с регентом.

— С каких это пор лесные разбойники следят за законностью? — поинтересовался подмастерье.

— С тех самых, как ее не стало в Ильри, — ехидно, как показалось Инвари, ответил Шери.

— Так это бунт! — Инвари сделал вид, что только что догадался.

— Нет, — Шери взглянул на Атамана, тот едва заметно кивнул, — это война!

Инвари удивленно их разглядывал.

— Я не предполагал, что вы можете зайти так далеко. А как же разбой на большой дороге?

— Это только начало. Наша цель — вернуть законного наследника на престол. К его появлению трон должен быть освобожден!

— Значит, все это делается ради власти, — заключил Инвари. — Жаль! А я-то думал, что ты — защитник обиженных и несчастных, хочешь спасти их от ужасной участи быть скормленными чудовищу в подземелье дворца.

— Замолчи, монах! — властно прервал Атаман и Инвари, к удивлению своему, замолчал.

— Когда на троне был законный правитель — всех этих ужасов не было в Ильри. Король должен управлять страной и заботиться о своих подданных, а не проникать извращенным умом в тайны мироздания! Арлон привел страну к благополучию, потому что редко думал о своей выгоде. Когда правитель думает о собственных удовольствиях — ничего хорошего из этого не выходит. Династическая кровь была чиста, покуда один из законных наследников не связал свою судьбу с ведьмой, и не возвел ее — не отрекшуюся, на трон рядом с собой, ибо таково было ее условие. Проклятие этого поступка легло на королевский род и Адамант — его прямое следствие!

— «… Такова была цель запретной любви короля Вилаона и коронованной ведьмы Элонории, цель, ведомая теперь лишь этой книге, да уже почившему автору ее, королевскому летописцу Пта», — пробормотал подмастерье.

Гэри подался вперед.

— Откуда тебе известно?

— Орденские архивы велики…, - Инвари улыбнулся, поднимаясь. — Что ж… Можете рассчитывать на меня. Я останусь здесь, ради законности, разумеется. А сейчас пойду, с вашего позволения, спать. Такие разговоры — лучшее снотворное!

И он скрылся в темноте.

Двое оставшихся некоторое время молча смотрели в огонь.

— Как думаешь, — спросил, наконец, Гэри, — ему можно доверять?

Шери пожал плечами.

— Он предупредил нас о западне в Логе, он вытащил меня и сестру из Подземелья. Он и от тебя отвел удар, не так ли?

Гэри покачал головой, не зная, что сказать.

— Ангели доверяет ему! — добавил Шерри, и лицо его озарилось нежностью.

— И это самый веский аргумент, не так ли? — по голосу стало понятно, что Атаман улыбается.

— Для меня — да! — серьезно отвечал Шери. — Но они провели над ним часть обряда. Я не знаю, что они хотели с ним сделать, и что, может быть, уже сделали? Я никогда раньше не присутствовал при этом! Но то, что я видел, меня напугало…

Шери передернуло.

— Когда… когда все это закончится — ноги моей не будет во дворце!

— Посмотрим… — голос Гэри вновь звучал холодно. — Присматривай за ним, Молчун.

* * *

Его разбудил тихий смех. Он разлепил веки и увидел склонившееся над ним лицо — румяное и свежее, блестящие голубые глаза, смеющиеся губы.

Она звонко поцеловала его и приказала тоном, не терпящим возражений:

— Вставай. Уже утро!

Инвари улыбнулся в ответ.

— Гэти, прекрасно выглядишь!

Она лукаво улыбалась. В буро-зеленом наряде следопыта ее можно было принять за мальчишку, если бы не рано оформившаяся соблазнительная фигура и длинные золотистые волосы, кудряшками падающие на плечи.

Инвари сел, протирая глаза. Тело ломило, словно его несколько дней везли скрюченным в бочке. Что с ним творится?

— Где тут можно умыться?

— Пойдем.

Она отвела его к речушке в густых зарослях высокого папоротника, и деликатно удалилась. Инвари разделся и с наслаждением влез в холодную воду, оглядывая себя. На спине багрово-синим расплывались кровоподтеки — следы от удара об стену, в которую его швырнул Ванвельт. Впрочем, они уже не болели. А вот крестом алевший на груди шрам, который был оставлен кинжалом Мора, покрылся коркой черной крови и немилосердно саднил. Инвари осторожно лил на него воду, смывая сгустки. Затем окунулся с головой и, окончательно заледенев, в прекрасном настроении вылез на берег — одеваться.

У костра мелькала тонкая фигура Гэти — она споро готовила завтрак.

Когда он подошел, она протянула ему походный котелок с дымящейся кашей, в которой алели крупные ягоды птичника, а сама села напротив, с удовольствием наблюдая, как он ест. Инвари не мог оторвать от нее глаз — она словно была соткана из солнечных лучей пополам с довольством. Ни тени не осталось от бледной девчонки, которую он спасал от герцогских гвардейцев. Бес, всегда сидевший в ней и сдавшийся только той ночью, сейчас выглядывал наружу сквозь ангельски голубые глаза.

— Как поживаешь? — доев, спросил Инвари, в общем-то, не зная, что еще спрашивать.

— Разбойницей быть лучше, чем шлюхой! — ничуть не смущаясь, ответила она.

— Ворчун передавал тебе привет, — внимательно наблюдая за ней, сказал Инвари.

На самом деле Ворчун приветов не передавал.

Она слегка изменилась в лице.

«Что же все-таки их связывает?» — подумал он в очередной раз.

— С ним все в порядке?

В ее голосе сквозило истинное беспокойство.

— Он, как всегда, холоден, и немного жутковат, — улыбнулся Инвари.

Она упрямо тряхнула волосами.

— Ты поспешно судишь о людях. Он очень хороший, добрый и…

Она осеклась, заметив его взгляд. Затем, помолчав мгновение, просто сказала:

— Приказывай, господин!

— Что?! — Инвари поперхнулся горячим ягодным отваром, который здесь пили вместо чая.

— Я — твоя рабыня, забыл? Таков обычай…

— Дурацкий обычай! — искренне возмутился Инвари. — Послушай, а почему бы нам ни забыть об этом? Мы останемся друзьями, и не будет никаких приказов, идет?

Она пристально посмотрела на него. Под этим взглядом Инвари показалось, что он краснеет. «Боги мои, только не это! — в панике подумал он, — Я — Подмастерье, а не…»

— Один раз я нарушила наши обычаи, — задумчиво сказала Гэти, — и жестоко поплатилась за это… Ты, что же, не хочешь меня?

Инвари снова поперхнулся. Спокойствие небожителя таяло как мед на солнце.

— Ты ведь шел к нам, чтобы провести ночь с блондинкой? — продолжала Гэти. — Почему же сейчас ты не хочешь того, чего хотел тогда? И платить тебе больше не придется.

— Ты ничего не поняла! — возмутился Инвари.

Она подалась вперед, словно от его слов зависела вся ее жизнь.

— Я пришел потому, что знал — в вашем городе опасность грозит всем, у кого светлые волосы. Я пришел узнать, что происходит! Помочь, если нужно… а не спать с тобой!

— А долг за меня ты тоже заплатил, чтобы помочь? — язвительно поинтересовалась она.

Он с готовностью кивнул.

Гэти вскочила на ноги, словно разъяренная кошка.

— Значит, ты выложил кучу денег и рисковал жизнью только, чтобы спасти меня? — вскричала она.

— А что в этом плохого? — удивился Инвари.

Она прищурила посиневшие от гнева глаза.

— Ничего. Но и хорошего тоже!

— Почему?

— Дурак! — в сердцах кинула она и одарила уничижительным взглядом, — Спаситель!

Она развернулась и вихрем унеслась прочь, едва не сбив с ног подходящего Шери. Ее лицо пылало, а волосы развевались на ветру, как крылья золотой птицы.

— Чем ты так разозлил ее? — поинтересовался тот.

Инвари пожал плечами.

— Она словно с цепи сорвалась! Вот это темперамент! — восхитился Шери, с интересом провожая глазами быстро удаляющуюся фигурку.

— А я за тобой! — опомнился он, наконец. — Волк задрал одного из наших. Лекарь не справляется. Посмотришь?

— А почему ты решил, что я разберусь? — удивился Инвари.

— Не знаю. Но сдается мне — ты разбираешься во многом!

«Точно! — подумал Инвари. — Только взбалмошные девицы в этот список не входят!».

* * *

Шери привел его к единственному в лагере бревенчатому срубу, скрытому в высоком кустарнике с ярко багровеющими листьями. Внутри, у самого порога, на груде ельника, накрытого окровавленным плащом, лежал, задыхаясь, юноша, почти мальчик, в изорванной одежде следопыта. Видимо, его только что внесли сюда. Грудная клетка его была разворочена, обломки ребер торчали наружу, поднимая прикрывавший их кусок полотна. Рваные раны покрывали ноги. Рядом с ним на коленях стоял высокий худой мужчина, чье лицо закрывали длинные черные волосы. Он осторожно промокал раны куском полотна, сокрушенно качая при этом головой.

— Я привел его, Аф, — негромко позвал Шери.

Тот поднял голову и вгляделся в лицо Инвари узкими, зелеными глазами. Вертикальные зрачки сузились от света.

— Флавин! — ахнул Инвари.

Названный улыбнулся, блеснув белоснежными зубами. Блестящие черные волосы сдвинулись, открыв пару острых коричневых рожек.

Приятно познакомиться, юноша! Меня зовут Аф, — представился он.

Затем поднялся и застучал копытами по дощатому полу, подходя и протягивая Инвари руку. Тот крепко пожал ее.

— Один Эвиньонский.

— Дэльф, я полагаю? — насмешливо уточнил флавин. — Только вы носите такие по-королевски вычурные имена.

Инвари, соглашаясь, склонил голову.

— Чем я могу здесь помочь? — спросил он, и голос его дрогнул.

Он действительно мог спасти человека с такими страшными ранами. Точнее МОГ БЫ, если бы обрел Силу.

— Сделайте милость, Один, побудьте со мной, пока я осматриваю его — он вот-вот испустит дух. Вам, надеюсь, сан дает право благословлять в Последний путь?

— Даже простой послушник Ордена имеет на это право! — несколько высокомерно ответил Инвари.

Флавин только усмехнулся.

— А где же ваша помощница? — поинтересовался Шери из-за его спины. — Она могла бы тоже…

— Волки напали на нашу засаду у Короткого брода. Этот мальчик совсем плох. Поэтому она доставила его сюда, и вернулась.

— Неразумно было тревожить его, — заметил Инвари, опускаясь на колени перед раненым.

Короткий брод. Какое-то воспоминание мелькнуло у него — это название было ему знакомо.

— Неразумно оставлять! — не согласился флавин. — Судите сами, для волков не характерно такое поведение. Здесь полно дичи, зачем им было нападать на вооруженный отряд? Судя по ранам этого несчастного, их нанесли бешеные животные! Раздразненные запахом крови они могут напасть снова, а защитить его там никто уже не сможет. Здесь же он в безопасности.

Тем временем Инвари приподнял полотно, прикрывавшее рану. Из несчастного просто выгрызли кусок тела сбоку. Торчали розовые обломки костей, с каждым вздохом пузырилась алая легочная кровь в глубине раны, по краям которой проявились следы от огромных клыков.

Инвари приложил ладонь к синим отметинам. Короткий брод! Ну конечно!

— Шери! Взгляни…

Тот подошел, присел рядом.

— Что?

— Видишь, отметины от клыков на гораздо большем расстоянии друг от друга, чем у волка?

— Все выжившие в один голос заявили, что это были волки, — подал голос Аф.

Инвари поднялся.

— Несколько дней назад, направляясь в Ильритану, я заблудился в Чаще. Свернул с тракта как раз перед рекой — решил отдохнуть перед переправой. На карте она называлась Коротким бродом. Отъехал всего на несколько шагов и понял, что заблудился. Я никак не мог найти дорогу обратно, как вдруг меня окружили необычайно крупные и умные звери. Очень похожие на волков. У них была четко отработанная тактика нападения, мне даже показалось, — он нервно повел плечами, — что они действуют по ситуации! Они повалили моего коня — мне удалось выпутаться из стремян — и занялись им. Это дало мне фору, я бежал. Затем они вспомнили обо мне и попытались отогнать меня в сторону от тракта. Но мне повезло — я спасся. А коня потерял! — Инвари расстроено замолчал.

Аф легко тронул юношу за плечо.

— Не печальтесь, Один! Природа дает, природа отбирает. Мы все существуем по ее законам, из которых главнейший — выживание. Вы лишь повиновались инстинкту, а он сильнее не только человека, но и…, - Аф улыбнулся, — флавина!

Инвари благодарно посмотрел на него.

— Звери, похожие на волков? Крупные и умные? — Удивился Шери. — Впервые слышу о таких!

Он вопросительно посмотрел на Афа. Тот отрицательно покачал головой.

— Я решил, что это местная фауна, — пояснил Инвари. — Слышал, что Чаща полна чудес, думал — звери тоже к этому относятся!

— Пойду, предупрежу Гэри. Я больше не нужен? — поинтересовался Шери.

— Нет, благодарю, — отвечал Аф. — Вы останетесь, Один?

— Конечно.

— Я тебя сам найду, — кивнул Шери юноше. — До свидания, Аф!

— До свидания.

Шери вышел.

Раненый дернулся и застонал.

— Я остановил кровь, — Аф выжидающе смотрел на Инвари.

Тот пожал плечами.

— Вряд ли я могу советовать ФЛАВИНУ! — сказал он. — Операция бесполезна. Сила могла бы помочь, — его голос предательски дрогнул, — но ее должно быть очень много. Я неплохо разбираюсь в травах, можно попробовать облегчить его страдания.

Аф провел его вглубь, где на протянутых под потолком веревках сушились травяные пучки, издавая терпкий аромат умирания.

Вдвоем они отобрали травы, приготовили отвар, промыли раны и, капнув целебной смолы оха на полотно, туго перевязали самую страшную. Инвари отцепил от пояса мешочек с травами, купленными еще в столице у старухи-ведьмы, стер с вином и осторожно влил в рот умирающего. Почти сразу же тот забылся сном. Если бы не тяжесть его состояния, сон мог бы стать целительным.

Аф с интересом следил за ним.

— Вы не задумываетесь — как и что делать! — одобрительно заметил он. — А значит, вы делаете именно то, что хорошо знаете.

Инвари смотрел на спящего.

— Ему нужно отдохнуть, чтобы выйти из этого сна живым. Шанс ничтожен! Вы владеете Тайной?

«Тайной» на ветри называли Силу.

— Конечно! — флавин даже обиделся. — Мы владеем искусством передачи Силы с младенчества! Но один я не справлюсь — мне понадобится помощница. Пойду, посмотрю, не вернулась ли она?

— Флавинка? — с любопытством спросил Инвари.

Живую или мертвую флавинку не видел никто из его знакомых. Возможно, о них знали Мастера, но они молчали. Возможно, флавинок и не существовало вовсе.

— Нет, — улыбнулся Аф, — увидите!

И вышел на улицу.

Инвари положил руку на лоб раненого — у того начинался жар. Он набрал в миску холодной воды из бочки у дверей и сел рядом с ним — обтирать его пылающее лицо. «Должно быть, мой ровесник в этом времени, — печально думал Подмастерье, — В таком возрасте простецы только и начинают жить! Как жаль терять…».

Но Закон был жесток. Молодая Сила слишком ценна, чтобы тратить ее на исцеление простых людей — так объясняли в Академии. Кроме того, Подмастерье, проходящий Испытания, не должен был ничем отличаться от Живущих, как называли Мастера жителей планеты, вот почему ему запрещалось применять так же Искусство или Сталь. Если только не возникала ситуация, в которой приказ об их применении Мастер отдавал лично. Исключение из области применения магического Искусства естественным образом приводило к тому, что подмастерье не мог, используя заклинание, вызвать собственную Силу, чтобы воспользоваться ею. Такой прием считался злостным нарушением правил. Воспользовавшийся им, независимо от того, какие причины подтолкнули его к этому, снимался с Испытаний, и отныне мог рассчитывать лишь на судьбу эмиссара. Сила подмастерья считалась обретенной им и признавалась Мастерами только в случае ее самостоятельного проявления. Проявления без вмешательства посторонних лиц или приемов, связанных с употреблением заклинаний или магических артефактов. Однако такие САМОВОЛЬНЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ НЕ ПОДРАЗУМЕВАЛИ КОНТРОЛЬ РАЗУМА НАД СИЛОЙ. Мастера же учили, что Разум — основа всего сущего. Хаос же, происходящий от отсутствия контроля, может разрушить мироздание. Вот почему приемы самоконтроля жестко вбивались в головы выходцев из Академии. И вот почему Инвари внимательно прислушивался к самому себе, с гордостью и грустью сознавая, что был хорошим учеником. Он искренне сочувствовал умирающему юноше, но в душе было темно и пусто. Жаркая искра Силы не разгоралась даже сейчас, привлеченная призрачной и запретной возможностью подарить умирающему жизнь.

Послышался стук копыт.

— А вот и моя помощница! — сказал Аф и отошел в сторону.

Инвари поднялся.

На него смотрели черные чуть раскосые глаза, в глубине которых бился дикий огонек. Распущенные, с Посвящения не знавшие ножниц, волосы до пят, словно соболиный плащ скрывали фигуру и одеяние высокой девушки. Даже не видя серебряного медальона с изображением единорога на ее груди, Инвари понял, что перед ним молодая ведьма.

Он изящно поклонился.

— Госпожа…

— Почему не хочешь врачевать? — последовал холодный вопрос.

Чувственный низкий голос привык подчинять. Инвари уже не сомневался, что большинство мужчин лагеря мечтает о ней темными ночами.

— Я всего лишь Странник Ордена дэльфов! — нейтрально ответил он, предчувствуя ее враждебность. — И Тайной не владею.

— Это Гроза, — представил ее Аф. — Несмотря на то, что молода — очень перспективная ведьма!

— Я заметил, — Инвари улыбнулся ей, стремясь преодолеть отчужденность. — Рад познакомиться!

Она презрительно скривила яркий рот. Казалось, сок осенних ягод заставил его алеть, и осекла резко:

— К чему эти любезности, монах, мы не при дворе! Иди за мной, там мертвые ждут обряда.

Затем развернулась, колыхнув черную реку волос, и быстро вышла. Инвари недовольно проводил ее взглядом. Как она смеет с ним так обращаться? Простая деревенская ведьма!

— Обожглись? — насмешливо поинтересовался Аф.

— У нее плохое настроение?

— Хуже, Один — плохой характер. Идите-ка за ней, а то она устроит вам выволочку!

Инвари презрительно пожал плечами.

— Очень рад был познакомиться с вами, Аф! — искренне сказал он. — Вы — первый флавин, которого я встретил в своей жизни!

— Все легенды когда-то сбываются! — улыбнулся тот.

* * *

Под утро следующего дня раненый юноша скончался. Аф и Гроза, пошатываясь от усталости, вышли вдохнуть свежего предрассветного воздуха. Всю ночь они пытались делиться с умирающим своими жизненными силами, но этого оказалось недостаточно. Раны были слишком обширны и глубоки, да и испуганное сознание молодого следопыта, сломленное страхом пережитого и болевым шоком, не захотело вернуться.

Узнав об этом, Инвари ощутил болезненную судорогу души, словно его ударили ножом в солнечное сплетение — так велико было сожаление об утрате. Однако он ожидал его. Он тоже всю ночь не уходил из лазарета — ухаживал за единственными тремя выжившими следопытами из того же отряда, и все это время в глубине души теплилась надежда, что юноше не дадут умереть. Надежда теплилась. Но твердая уверенность в обратном плотно засела в сердце. И когда он увидел его прикрытое плащом тело — мальчика, которого не знал, голоса которого ни разу не слышал, простого смертного — удивления не было в его глазах. Но мысль, что ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОГ БЫ ЕГО СПАСТИ, впервые причинила такую невыразимую боль, что он бросил все и ушел в папоротники к реке. Сел на берегу, сжав голову руками.

Еще вчера он благословлял в Последний путь шестерых убитых у Короткого брода, с таким видом, словно провожал мертвых всю жизнь. Следил за вспыхивающими в полуденном воздухе знаками, и жалости не было в его сердце. Все случилось так, как случилось — такова их судьба. Но и тогда уже скребло изнутри воспоминание о воспаленном лице юноши, лежащего у самых дверей — чтобы легче было выносить — юноши, жизнь в котором еще теплилась. Он мог вытащить его из мира теней, отогнать кошмарные сны, вернуть солнце и смех любимой, радость побед и горечь поражений, все то, что Живущие почитали за жизнь! Но он не мог преступить Закон! Возможно, именно поэтому его Сила и не проявила себя. Этот запрет слишком глубоко проник в его разум!

Обладание Искусством и Сталью давало многое, если не все. Обладание Силой давало ВСЕ. Инвари никогда не стремился к власти, как некоторые его честолюбивые братья. Не стремился он и постигнуть тайны мироздания — что тоже являлось одним из видов честолюбия — как другие. Однако, оказавшись в Академии с младенчества, он впитал ее атмосферу, как губка. Ее существование стало его существованием, ее законы — законами его жизни, и потому Закон Испытаний казался ему доселе таким же естественным, как белоглазость Мастеров. А невыполнение его — таким же странным, как и то, что у жителей Ветры, как и у него самого, радужки глаз были карими, серыми, да какими угодно, только не белыми. Но вот, внезапно, пресловутый Закон обернулся своей тайной стороной, и он увидел дорогу к Мантии Мастера такой, какой она могла стать — усеянной трупами людей, которым он не смог, нет, НЕ ЗАХОТЕЛ помочь.

Каждый глоток воздуха давался ему с неимоверным трудом. Он бы заплакал, если бы знал, что такое слезы!

Долго, очень долго просидел он неподвижно на берегу, под мирное журчание воды. Вода несла мимо листья, палочки и другой лесной мусор, длинные узкие плети побуревших к зиме водорослей колыхались, извиваясь по дну, словно пытались догнать течение. Следя за тщетой их завораживающего движения, он, наконец, заставил себя дышать ровнее и успокоиться. В конце концов, смерти, встреченные им на пути и столь больно ранившие — Ворона, и теперь вот этого юного следопыта, повысят цену тому, что он получит, став Мастером. Тогда и только тогда, когда он не будет ограничен ничем, а власть его станет бесконечной, он сможет помочь всем, кто будет в нем нуждаться!

Он умылся холодной водой, избегая смотреть в глаза своему отражению. «Мы делаем ошибки, чтобы расплачиваться за них!» — говорил Учитель. Он, Инвари, выплатит все долги потом, когда пройдет ступени Испытаний. Лес рубят — щепки летят.

Простучал быстрый топоток, и белокурое создание обвило его шею маленькими руками. Ангели, повиснув на нем сзади, пыталась заглянуть ему в лицо.

— Ты грустишь? — в голосе ее прозвучали требовательные нотки.

Он невольно улыбнулся, подумав, каким милым маленьким тираном она, в сущности, оказалась.

— Да.

— Разве добрые волшебники могут грустить?

— Гораздо больше злых…

Инвари вытащил ее из-за спины и усадил рядом на край плаща.

— Неправда, — заявила она, — злые должны грустить чаще!

— Почему? — удивился Инвари.

— Они же творят зло! От этого им должно быть грустно. Они видят все плохое, думают о плохом, и поэтому сами плохие, и им плохо, и они грустят… Правильно?

Инвари молча разглядывал ее. Она была совершенно серьезна, облечена, словно в белую ризу, облаком чисто вымытых и тщательно расчесанных локонов. Инвари обнял ее, зарываясь в них лицом. Они пахли молоком, теплом дома, которого он никогда не знал, утренней свежестью молодых летних лугов и еще чем-то, от чего тоскливо сжималось сердце. Она доверчиво приникла к нему и подняла свои обычно лукавые глазенки. Но сейчас они были печальны.

— Мне кажется, — сказала она, — ты совсем один…

Он вздрогнул. Неужели она почувствовала одиночество, ставшее его попутчиком с того момента, как он переступил Последний порог? Одиночество чужака. Неужели она «услышала» его даже сквозь обычную броню спокойствия и невозмутимости?

— Ну что ты! — ласково произнес он, — Сейчас ты со мной…

— Я с тобой чуть-чуть! — не сдавалась она. — А весь ты где-то далеко, но…, - она нахмурилась, — я пока не вижу — где? Или с кем?

— Как ты сказала? — изумился Инвари. — Не видишь?

— Да, — она уютно устроилась в кольце его рук и застыла, глядя на свинцовую воду. — Когда я вижу человека, я представляю его где-то, как будто рисую. Вот рядом с мамой был колодец без воды, рядом с братом медведь и лисица, а вокруг тебя — темно. Только в уголке, далеко-далече я нарисовала бы…

Она вывернулась, подхватила веточку и, усердно тыкая землю, нанесла на нее шесть точек — четыре ромбом и две позади левого острого угла.

— Вот так…

Из-за зарослей раздался мощный голос Шери.

— Меня зовет брат!

Ангели улыбнулась и, сражая прутиком заросли папоротника, убежала прочь.

Инвари тоже подобрал веточку. Поколебавшись, соединил все звездочки одной линией. Затем с тоской поднял глаза к небу — он еще слабо светился в самой темной части небосвода — им самим придуманный себе талисман. Маленькое нежное созвездие Морской Девы. Он глядел на нее до тех пор, пока небо не посветлело и созвездие не исчезло, словно его никогда и не было. Затем опустил голову на руки. Уверенность снова оставила его. И как это было больно!..

* * *

— Пойдем, прогуляемся по лагерю, — тормошил его Шери. — Ты себя не жалеешь, не ешь вот ничего, зря Гэти готовит, что ли? Я бы за счастье почел такое внимание, а ты…

Инвари поднял на него воспаленные глаза. Пятые сутки он не спал и почти не ел, день и ночь выхаживая последних двух оставшихся в живых следопытов. Третий скончался накануне от заражения крови — усилия Афа и Грозы не спасли и его. Кроме того, Инвари взялся выполнять самую грязную и тяжелую работу в лазарете и исполнял ее с каким-то мрачным остервенением, словно наказывая себя. Свою кучу лапника он перенес под стены сруба и спал на улице, укрываясь только своим плащом и отказываясь принимать приглашения Шери или Гэти перебраться к их кострам. Девушка продолжала дуться на него, но исправно приносила еду и ужасно расстраивалась, видя, как он худеет, бледнеет и ежеминутно изводит себя мрачными мыслями.

Работавшая бок о бок с ним Гроза ни слова не сказала ему в эти дни, стараясь вообще не замечать. Ведьма будто бы безмолвно признала его вину — так, во всяком случае, ему казалось — но не сочла его усилия достаточными и не сделала ни единой попытки помочь. Впрочем, уж в этом-то он не нуждался! Неприязнь между ними, возникшая с первого момента встречи, усилилась, и такие молнии антипатии беззвучно вспарывали воздух, что Аф только качал рогатой головой.

— Идите с ним, Один! — тоном, не терпящим возражений, заявил флавин из дальнего угла лазарета — слух у него был воистину звериный. — Вам, и, правда, пора развеяться. Вы ведь любите лошадей? Так почему бы вам, Шери, не показать ему наш табун?

— Да, пойдем! — оживился Шери. — Гэри обещал тебе коня — вот и выберешь…

Инвари молча кивнул, снял с крюка на стене перевязь со шпагой, и вышел наружу.

День обещал быть чудесным. Ранней осенью порой выдаются такие деньки — с пронзительно голубым небом, ярко желтеющими листьями, кое-где еще зеленой травой. Зрительный мир сужается до трех основных цветов и сотен их полутонов и оттенков и кажется ясным и простым, как детство, и мудрым, как старость. В такие дни хочется геройствовать, дышится этим воздухом легко, и если ты плачешь, то горше этого ничего уже не бывает, но если смеешься — Боги смеются вместе с тобой.

Невозможно было не поддаться очарованию этого дня, как невозможно не пойти на плач ребенка, и Инвари невольно залюбовался живой, почти игрушечной, яркостью утра. Возможно, это был последний солнечный день осени. Но этим он и был особенно ценен.

Обычно молчаливый Шери что-то оживленно рассказывал. Его-то совесть была чиста и спокойна, и он, как ребенок, радовался своей молодости и силе, едва пригревающему солнцу, далекому гомону детей, среди которых слышался звонкий голосок сестры.

Инвари не слушал его. Он шел, положа руку на эфес шпаги, гордо вскинув голову. Он дышал полной грудью, и спертый дух лазаретного тлена оставлял его, и каждый глоток воздуха был так сладостен, что казался последним. Льдинки в его глазах таяли. Нельзя вернуть вчерашний день, как нельзя будет вернуть и этот. Надо жить! Он потянулся, словно тяжесть свалилась с его плеч. Она, и правда, свалилась — в дальний уголок сердца, где уже давно саднила болью потеря Ворона, но его внутренняя жизнь никого не касалась! И с каждым шагом он все более походил на себя прежнего — невозмутимого, расчетливого, холодного, каким и полагается быть небожителю.

Шедшая навстречу Гроза удивленно подняла брови — такой отстраненностью от мира повеяло от него, таким равнодушием! Молодой дэльф шагал мимо, даже не замечая ее, хотя не он ли недавно прятал от нее взгляд? Это тонкое лицо, эти то ли серые, то ли синие глаза, пустые, чужие, словно принадлежащие не человеку, а… кому? Оглядываясь на него, она призналась себе, что ей есть чего бояться. Накануне она гадала на углях и увидела это лицо во всполохах пламени. Тогда она решила, что огонь ошибся — дэльф был слишком молод и, кажется, подавлен происходящим, чтобы представлять опасность. Но осеннее солнце растопило его маску, открыв истинное обличье — чужака, которого она боялась и ненавидела. Теперь она уверовала в то, что ее догадки верны, и человек этот будет той искрой, что разожжет страшный пожар бедствий и войны. Пожар, в огне которого суждено сгореть тому, кто любим ею больше жизни.

Проклиная, смотрела она ему вслед.

А к нему слетались птицы, весело чирикая, вились над головой. Инвари осторожно гладил зорянку, уютно устроившуюся на ладони. Ничуть не удивленный, Шери смеялся, глядя на них.

— … Скоро прибудет Шторм, — говорил он, когда подмастерье, наконец, начал вслушиваться, — и вот тогда в лагере не останется ни одного спокойного места! Он, хотя и отличный боец, но ужасный буян. Только Ворчун имеет над ним власть, как, впрочем, и над всеми, с кем общается.

— Зачем он приедет?

— Он — наш связной. Городские побаиваются Чащи, но ему — сам пес не брат! Чувство страха, похоже, ему вообще не ведомо. Может быть, потому, что он когда-то был наемником?

— А ты? — неожиданно спросил Инвари.

— Я? — Шери даже остановился. — Я всегда был вором. Ловкость рук и стоящие люди вокруг — это была хорошая жизнь! Когда Адамант наводнил город своей гвардией, я ушел на большую дорогу и некоторые ушли со мной. Банд было не много — Чаща не всех допускает в свои пределы. Меня вот отчего-то приняла. Постепенно банды сошлись ко мне. К нам примкнули первые беженцы. А затем объявился Гэри.

«Он говорит о нем без обиды, — отметил про себя Инвари, — значит, знает цену ему и себе!».

— Кто он, откуда?

— Никто не знает. — Шери наклонился и поднял золотистый лист, вглядываясь в хитросплетение тонких жил. — Просто появился однажды вечером у костра и все. Но он сейчас на своем месте, а я — на своем, понятно?

— Конечно, — Инвари успокаивающе улыбнулся. — Это ваши дела. А он и тогда носил маску?

— Без нее его никто не видел. Ходят слухи, что его лицо так обезображено, что на него невозможно смотреть. Он будто бы попал в лапы к Адаманту, был приговорен к казни и бежал прямо из пыточной. Звучит лживо, знаю, но Гэри, и правда, способен на это. И если бы регент попал к нему в руки — он бы собственными зубами перегрыз его глотку, даже не поморщившись!

— А откуда слухи? — поинтересовался Инвари.

Шери пожал плечами. Глаза его голубели на солнце неподдельной искренностью.

— Люди говорят.

— А твоя комедия?

— О! Это была идея Гэри. Я так промышлял на улицах, ведь никто не заподозрит в слабоумном — карманника. А поскольку меня никогда не ловили за руку, то, даже если пропажа и обнаруживалась, а потерпевший начинал вопить, стража бежала за кем угодно, только не за мной! — Шери улыбнулся. — Мне доставались только пинки — за то, что путаюсь под ногами!

— Эй!

Они оглянулись.

Аф и Гэри нагоняли их. Странно смотрелась эта пара — мрачная фигура Атамана, в черном плаще и черной маске, и высокий худощавый флавин, равномерно стучащий по земле блестящими, словно отполированными, копытами. Копыта торчали из-под широких холщовых штанов. Была на флавине и безрукавка, под ней курчавилась на широкой груди черная звериная шерсть.

Они нагнали их и дальше двинулись вместе.

— Куда это вы? — удивился Шери.

— Я просил Афа еще раз взглянуть на моего нового коня — он только его к себе подпускает! — охотно отвечал Гэри. — Может, ему успокоительного дать? Он чуть не убил меня вчера, а конюшего давеча так саданул копытом, что тот несколько дней не мог встать.

Неужели этот день повлиял и на Гэри? Глаза Атамана в прорезях маски озорно блестели, и Инвари вдруг осознал, что тот не намного старше его самого. Сердце его на миг сжалось — ТОТ тоже был молод! Но Гэри уже обращался к нему:

— Помнишь, дэльф, в Логе я потерял коня? Какой был конь! Умник, красавец, но с этим не сравнится даже он! Лютый зверь, а не жеребец. Сколько уже пытаюсь его приручить — все впустую! Вот, кстати, дэльф, ты собираешься воевать за нас, а коня у тебя нет. Сегодня и выберешь из табуна — любого!

Инвари смотрел в землю. Ворон…Друг… Прости меня…

* * *

Они подошли к высокой стене, образованной поваленными друг на друга стволами — линия бурелома пролегла здесь в незапамятные времена. Оттуда слышались тяжелые удары, храп, звонкое ржание табуна.

Гэри первым забрался на деревья и уселся верхом. Остальные последовали его примеру.

Глазам Инвари открылась огромная поляна, огороженная естественной стеной бурелома. Здесь пасся табун невысоких ильрийских лошадок, разноцветных и гладких, словно речные камни. Лошади выглядели сытыми и ухоженными. Из-за отрога бурелома, укрепленного подпорками из толстых стволов, раздавались глухие удары.

— Там, — Гэри махнул рукой, — в загоне, слышите? Зверюга беснуется.

В этот момент скрытая стволами лошадь звонко заржала. Инвари вздрогнул. Ограда вновь затрещала под мощными ударами копыт.

— Неужели он меня так ненавидит? — огорченно пробормотал Гэри, оборачиваясь к Афу.

— Нет, — зло бросил Инвари, — не тебя!

Он спрыгнул вниз и быстро двинулся вперед. Никто не успел удержать его.

— Стой! — заорал Шери, — Это боевые кони, они затопчут тебя!

Словно не слыша, Инвари шел к загону, а невысокие лошади уже неслись на него лавиной, вбивая в землю жухлую траву.

— Безумец! — рявкнул Гэри и поспешил за ним.

Шери выругался на арго, спрыгивая следом. Лишь Аф не тронулся с места, с любопытством наблюдая за происходящим.

— Стой! Сто-о-ой! — закричал Гэри. — Остановись, и они не тронут тебя!

Но Инвари упрямо шел вперед. Вдруг он приложил руки ко рту и издал жуткий вой. Этот переливчатый зов не был присущ ни одному животному, обитавшему на территории Ветри.

Передние кони от неожиданности вздыбились и остановились, преграждая дорогу остальным, прядя острыми ушами и похрапывая. После топота сотен копыт наступила глухая тишина и все услышали, как за стеной загона тяжело разбегается для прыжка крупная лошадь.

— Конь хочет прыгнуть! — ужаснулся Шери, резко останавливаясь. — Он же ноги себе переломает!

Это был очень долгий разбег. Инвари прошел уже половину пути к загону, когда удары копыт зазвучали громко и уверенно.

Шери закрыл лицо руками.

Атаман, щурясь от солнца, из-под ладони разглядывал дэльфа и взгляд этот не предвещал ничего хорошего. А тот остановился в трех шагах от боевых коней, не замечая, что они заходят ему за спину, скалясь, словно собаки. Он смотрел на высокую, в два человеческих роста, стену загона. Смотрел, словно от этого зависела его жизнь.

Копыта мощно ударили в землю, заставив комья брызнуть во все стороны. Над стеной, оскалившей черные на фоне неба обломки стволов, распластавшись в прыжке, появился конь. Он летел, словно у него были крылья. Мышцы переливались на солнце под лоснящейся черной шкурой, белая лента полотна разматывалась и медленно падала с левой задней бабки, цепляясь за сучья.

Дэльф закричал и бросился к нему. Лошади, уже окружившие его, неохотно расступились.

Черный жеребец приземлился и, прихрамывая, поскакал навстречу человеку.

Через мгновение они сошлись.

Шери открыл глаза.

Человек и конь стояли рядом, и человек обнимал шею коня, на которой еще светлели страшные подживающие рубцы, а конь прижимался головой к груди человека, и над поляной висела мертвая тишина.

Прибежавшие на крики конюшие отогнали табун на безопасное расстояние, но побоялись приближаться к огромному черному зверю, уже прославившемуся своим буйным нравом.

Аф ловко спустился вниз и подошел к Гэри. Тот сумрачно глянул на него.

— Как вы думаете, Аф, что это значит? — спросил он.

— Лишь одно — конь признал хозяина!

Кулаки Гэри непроизвольно сжались — жеребец был так хорош, он не хотел терять его!

— Почему?

Аф пожал плечами.

— Взгляните, это же очевидно!

Атаман посмотрел на Шери. Тот отвел взгляд.

— Боюсь, Аф прав, — сказал он. — Дэльф рассказывал, как волки повалили его коня. Он, правда, думал, что они его загрызли, откуда же ему было знать про отряд Гати, карауливший купеческий обоз? Из-за этого коня Гати и упустил обоз! Как раз 10 дней назад монах появился в столице. По времени все сходится. Да тут и гадать не надо — сам посмотри…

Дельф подходил к ним, сияя глазами, а невзнузданный конь шел рядом, повинуясь только его руке, ласково треплющей холку. Тот самый конь, который разогнал самых неистовых и сильных жеребцов — вожаков стада, которого так и не смогли усмирить ни Гэри, ни его лучшие конюхи.

Дэльф подошел к ним и вдруг опустился перед Гэри на одно колено.

— От всего сердца благодарю тебя, Атаман! — сказал он, и голос его дрогнул. — Ты спас моего друга — я твой должник до тех пор, пока не окажу тебе услугу, равную его жизни!

От неожиданности Гэри даже растерялся. Чего угодно ожидал он от независимого и насмешливого монаха, только не этого. Он оглянулся на флавина, ища поддержки. Глаза того смеялись, он покачивал рогатой головой.

— Встань, дэльф…, - пробормотал Гэри. — Я рад, что помог тебе…

Если Гэри и был недоволен ходом событий, то оставил недовольство при себе. Ведь он при свидетелях пообещал дэльфу любого коня. Любого!

При ровном солнечном свете, проливавшемся с неба золотым дождем, стал заметен чудесный муаровый рисунок на боках коня. Жеребец был черен, как ночь, а отметины Богов отливали чистым перламутром. Конь был гораздо крупнее невысоких ильрийских лошадок и обладал мощью тяжеловеса вкупе с удивительной грацией, выдававшей в нем породистого боевого скакуна древних кровей.

Инвари уже осматривал подживающую рваную рану на бабке и глубокие отметины клыков на шее коня. Флавин, ничуть не боясь удара копытом, присел рядом на корточки.

— Могу я вывести его отсюда? — спросил Инвари. — Теперь он не захочет оставаться.

Гэри только кивнул и отвернулся к спутнику.

— Пойдем, Молчун, — бросил он, чувствуя себя глубоко уязвленным.

В молчании они вернулись в лагерь. Шери внезапно заторопился.

— Ты куда? — вяло поинтересовался Атаман.

Ах, что за чудо-коня потерял он по вине дэльфа!

— Взгляну на сестренку. А ты посмотри, кто к нам идет! — Шери махнул рукой. — Кажется, я знаю, кто поднимет тебе настроение…

Гэри взглянул.

К ним, в развевающемся, словно серое облако, платье, увитая косами толщиной в руку, спешила Гроза.

* * *

Спустя несколько дней приехал Шторм и привез неутешительные вести. Адамант провел налоговую реформу, состоящую в увеличении старых и введении новых налогов. Деньги потекли в казну рекой. В столицу начали прибывать кликнутые глашатаями нового короля наемники, оборванцы, жулики, нищие — все те, кто не гнушались любыми заработками. За дворцовыми стенами их встречал Ванвельт и лично производил отбор. Наиболее крепких и выносливых записывали в новую армию Адаманта, после чего отправляли колоннами по западному тракту под усиленным конвоем черных рыцарей. Окончательная цель их похода оставалась тайной. Остальных использовали на общественных работах — Адамант задумал укрепить стены столицы, а для этого требовался камень, который везли с ближайших каменоломен, находящихся на Северной равнине. Несмотря на жесткую дисциплину и тяжелый труд, наемники не выказывали недовольства. Соглядатаи Ворчуна доносили, что платили им щедро, а городской страже было велено не мешать им отдыхать и развлекаться в свободное от работы время. Нетрудно себе представить, каким образом отдыхал и развлекался подобный сброд. Столичные жители были запуганы происходящим донельзя и почти не показывались на улицах. Несмотря на это люди продолжали пропадать бесследно.

После коронации не прошло и двух дней, как посланники короля начали свозить в столицу новенькие, специально для того выкованные, ключи от ильрийских городов и крепостей. Бургомистры хотели жить, а весть об «отставке» столичного Магистра неслась впереди курьерских коней. Однако не все подчинились Адаманту. Многие землевладельцы, которым принадлежали крупные угодья в разных частях страны, не спешили явиться ко двору, чтобы принести присягу в верности. Старинные благородные семейства, опора городов ильрийских, так же выжидали.

Чтобы выслушать рассказ Шторма, приближенные Гэри собрались вокруг большого «атаманского» костра. Слушали молча, мрачнели, не перебивали. Гроза сидела по правую руку Атамана и, глядя на нее, Инвари все время вспоминал Балладу о королеве сумерек. Он устроился напротив, рядом с Афом. Позади них, держась в стороне от полосы света, маячили неясные тени Хранителей.

— На западном тракте оживление, — подтвердил рассказ Шторма один из следопытов, — Черные гонят наемников куда-то за пределы Чащи. Они торопятся, с дороги не сходят, провиант и воду везут с собой. Конвой многочисленный и слишком хорошо вооружен, чтобы мы могли напасть. По количеству обозов провианта примерно на шесть дней пути, но они двигаются гораздо быстрее, потому что останавливаются только на четыре часа ночью. Лагеря не разбивают. Едят всухомятку. Люди просто валятся от усталости, но почему-то не возражают и не сопротивляются. То ли плата так хороша, то ли боятся. И есть чего — их караульщики с коней не слезают, словно железные, ей-богу! Ничего не едят, не спят и почти не разговаривают.

— Ворчун просил передать, — вмешался Шторм, — что эта возня ему очень не по душе! Мол, Хранители Хранителями, а охрану основного лагеря надо усилить или, еще лучше, сменить место!

— Я подумаю, — коротко ответил Гэри и вновь повернулся к следопыту, — Так куда они направляются?

— Я послал пару отрядов следить за их передвижением, но пока не получил весточки…

— Давно?

— Шесть дней назад…

Гэри только покачал головой.

— Вы свободны. О любых изменениях докладывать немедленно. Охрану всех лагерей усилить.

Быстро и бесшумно люди стали расходиться.

Инвари покосился на Афа — тот даже не шевельнулся — и тоже остался на месте.

Гроза зябко поежилась, и Гэри, хотя и виду не подал, что заметил ее жест, тут же подкинул сучьев в костер.

— Мне все это тоже не нравится! — блаженно заметил Шторм, грея здоровенные ладони почти в самом огне.

— Сколько дней пути до Пустошей? — внезапно спросил Инвари.

— Тропами, отсюда, да напрямую через Топи около трех, а по тракту с гружеными обозами в обход болот дней шесть, и там проселочными дорогами дня два…, - сказал Шери и замолчал, пораженный догадкой. — Наемники идут быстро!

Гэри поднял голову.

— Уж не думаешь ли ты?…

— Именно, — кивнул Инвари. — Я не говорю, что знаю, зачем Адамант отсылает людей на запад. Но ведь Ванвельт привел черных рыцарей именно из своих владений?

Не установлено! — отрезал Гэри. — А разведчики, как видишь, не вернулись.

Инвари смотрел в огонь, и оттуда, прямо из красных горячих глубин вдруг глянуло на него мертвое лицо юноши, загрызенного волками.

— Они и не вернутся! — прошептал Инвари.

— Что ты сказал? — удивился Шторм.

— Мне кажется, они не вернутся, — повторил Инвари, ни на кого не глядя.

Гэри посмотрел на ведьму. Она, побледнев, подалась вперед и вгляделась в яркие языки пламени. Черные глаза ее заполыхали изнутри, волосы от жара взметнулись и опали змеями — она метнула в Инвари ненавидящий взгляд.

— Он прав! — прозвучал ее напряженный голос. — Они даже не покинули Чащу!

И, не дожидаясь следующего вопроса, тихо добавила:

— Мертвы…

— Закуси тобою мышь! — воскликнул Шторм.

Инвари поежился. На душе было неспокойно — предчувствие беды витало в воздухе вместе с Хранителями. Ведьма не отрывала от его лица горящих глаз, словно подозревала в чем-то.

— А что, если проверить владения Ванвельта? Чего гадать-то? — предложил Шери. — Если следопыты пойдут через Топи, то вернутся с новостями довольно быстро.

— Топи они не пройдут! — возразил Аф.

— Мы пошлем лучших, — подал голос Гэри.

— Не сомневаюсь. — Аф покивал рогатой головой. — Но Чаща и Топи — совершенно разные. Я долгое время жил там. Пройти болота могут только местные жители, а я что-то не припомню, чтобы в лагере был хоть кто-нибудь с той стороны!

— На Топях? — изумился Шторм. — Жить в болоте? Боги мои, что же там может быть хорошего? Тина? Огоньки гнилые противные? Или эти, как их, лягуши?

Флавин улыбнулся.

— Природа везде мать, мой друг. До тех пор, пока вы не превращаете ее в мусорную яму.

— Ничего я не превращаю! — обиделся Шторм.

— Я не вас лично имел в виду, Шторм, простите меня. Я про людей вообще. Вам свойственно покорять природу, а не сотрудничать с ней. Поэтому и путь вашего рода долог, извилист, но не радостен.

Инвари тихонько кивал, соглашаясь. Флавин, с высоты неимоверного старшинства своей расы над расой человеческой говорил правду.

— Пока я — помеха в лагере! — предложил юноша. — Поэтому могу отправиться туда и все разузнать, — он любезно улыбнулся Афу, — если вы не откажетесь сопровождать меня в качестве проводника.

— Аф никуда не поедет! — резко вмешалась Гроза. — И тебе, дэльф, лучше не вмешиваться в наши дела. Здесь все решает Гэри!

Инвари посмотрел в глаза Атаману.

— Я уважаю тебя, — медленно сказал он, не обращая внимания на женщину, — но, даже если ты будешь против — я поеду! Потому что, чувствую, там мы найдем ответ на наши вопросы.

— Один прав, — поддержал его флавин, — вдвоем у нас есть шанс!

— Втроем! — прогудел все еще обиженный Шторм и ласково погладил оголовье дубины, лежащей рядом, — Я, конечно, тоже очень уважаю всех присутствующих и вас обоих, но вы какие-то, гм, хилые на вид…

Инвари расхохотался. Даже флавин улыбнулся шире обычного.

— Ворчун этого не одобрит! — вкрадчиво напомнил Шери.

— Ворчун? — Шторм озаботился, но только на мгновение. — Он ничего и не узнает, на то ты и Молчун, а? Он все равно не ждет меня скоро. Мы быстренько обернемся туда-сюда…

— Карго! — выругался Шери и вопросительно взглянул на Атамана.

Тот отрицательно качнул головой.

— Они пусть едут. Но ты мне нужен здесь.

— Как?! — возмутилась Гроза. — Ты отпускаешь их с этим… монахом? Ему нельзя доверять!

— Хватит! — оборвал Гэри. — Решения принимаю я, не так ли?

Гроза вскочила и, фыркнув, разъяренной кошкой прыгнула в темноту. Гэри только плечами пожал. Инвари жалел, что не может видеть выражения его лица.

Флавин тоже поднялся, постучал копытами о холодную землю.

— И я пойду. Надо осмотреть раненых. Укусы этих, так называемых волков, очень плохо заживают!

Он ушел за ведьмой.

— Интересно, — вслед ему сказал Шери, — Почему он всегда с нами на вы? Не знаешь, Один?

— Аф — первый встреченный мною флавин, — признался Инвари. — И поэтому все, что я знаю о них — из Орденских хроник и путеводителей. Вряд ли то, что о них говорится — правда. Но, если хотите, я расскажу.

— Расскажи! — попросил Шторм.

Глаза его блестели. Похоже, этой промозглой ночью, у разбойничьего костра в компании с бандитами, ведьмой, флавином и странным монахом он был по-настоящему счастлив.

— Флавины, — задумчиво заговорил Инвари, — первые дети природы. Они появились за несколько десятков кругов до нас и мудрость их несоизмерима с тем, что мы зовем человеческим разумом. Мы не всегда понимаем их, они никогда не слушают нас. Как отцы и дети, мы иногда конфликтуем. Но если беда угрожает нашей земле, мы объединяемся и забываем обиды. Так было, например, в четвертом круге, когда исчезновение Хороса — стихийбога привело к чудовищным бедствиям, мору и гибели сотен тысяч людей. Лишь благодаря совместным действиям мудрецов-флавинов и человеческих женщин-ведуний, называемых ныне ведьмами, удалось усмирить стихии и передать их во временное ведение последних.

Флавины — самые независимые из Всех живущих. Они не строят дома — по крайней мере, их никто никогда не видел — и не носят одежду. Единственное жилье — материнское чрево природы, одежда — собственная шерсть…

— А как же Аф? — заинтересовался Гэри.

— Думаю, он носит человеческую одежду лишь из уважения к нашим обычаям. Ведь флавинам не чуждо уважение к людям, хотя такое случается весьма редко. Но если они кому-то доверяют, то доверяют верно! Они немногословны, но то, о чем говорят — правда, а то о чем умалчивают — истина. Своим обращением на «вы» они подчеркивают дистанцию между нами. Они никогда не примут человеческого ребенка в свою семью, даже если он будет терпеть бедствие. Не из жестокости, а из опасения сломать его разум по своему образу и подобию, лишить индивидуальности, а значит независимости. Они скорее найдут ему новых родителей — добрых людей, и он будет действительно счастлив с ними, ведь в людях они никогда не ошибаются. Но критерии их доверия или недоверия неясны. Были случаи, когда флавины приходили на помощь тем, которых изгоняло общество, мимо других же равнодушно проходили, не протянув руки, обрекая на гибель.

Они истинные целители и знахари, которые не доверяют магии людей, используя лишь свои знания о природных процессах и веществах. Но Тайной они владеют. Говорят, флавин заговаривает синяки и ушибы, еще не начав ходить.

— Откуда же у него тогда синяки? — воскликнул Шторм. — Вот, закуси тобою мышь!

Инвари улыбнулся.

— Они оберегают природу в меру своих возможностей. А возможности эти широки. Если некто вредит земле, воде или лесу, они делают так, что он уходит, гонимый собственным страхом. Человек, вызвавший неприязнь флавина не будет спать спокойно. Они не пугают его, не причиняют вреда ему, семье или имуществу. Они просто время от времени показываются ему на глаза и такие волны ненависти и отвращения обрушиваются на несчастного, дерзнувшего посягнуть на чистоту Матери природы, что и сам он преисполняется ненависти и отвращения к себе и скитается до тех пор, пока не представится случай искупить вину.

— А они смертны? — заворожено спросил Шери.

— Не знаю, — искренне признался Инвари. — Об их жизни вообще ничего не известно. Все, что я рассказал, основано на слухах и некоторых реальных событиях, описанных у дэльфов. Но говорят, — он развеселился, — что увидеть флавинку и стать Богом — одно и то же! Эта примета исполнения всех желаний.

— И где их можно увидеть? — живо заинтересовался Шторм.

Инвари, смеясь, пожал плечами.

— Не знаю. Никогда не видел.

— Так может, их и нет вовсе? — весело спросил Шери.

— А как же тогда они… это? — расхохотался Шторм.

За спиной у Инвари раздался тяжелый вздох и Ворон, на полкорпуса высунувшийся из темноты в круг света, положил голову на плечо хозяина.

Инвари потрепал его по морде и поднялся, чтобы взглянуть, не ослабели ли бинты?

— Чем ты околдовал коня? — невольно вздохнул Гэри. — Ходит за тобой, как привязанный, и смирный, словно котенок!

— Это не я его, а он меня! — улыбнулся Инвари.

— А откуда он у тебя? — Шери, любовался отсветами, пламенеющими в больших конских глазах.

— Это долгая история, — отмахнулся юноша. — Между тем, спать пора! Пойдем-ка, дружок.

Конь послушно и осторожно развернулся и, еще прихрамывая, потрусил за хозяином.

Оставшиеся у костра переглянулись.

* * *

Утро выдалось тревожным. Инвари кружил по лагерю, отыскивая следы почуянной вчера беды, но, еще спящий, лагерь был тих и спокоен. Лишь всегда рано встававшие ребятишки собирали валежник и шишки для костров.

За спиной Инвари раздавался неотвратимый перестук копыт — невзнузданный конь не отходил от хозяина ни ночью, ни днем, должно быть, опасаясь, что тот снова потеряется.

Накануне Инвари долго не мог уснуть: кожу саднило под рубашкой — рана от кинжала никак не желала заживать. К тому же еловые и оховые ветви, из которых он соорудил себе ложе под стенами лазарета, немилосердно кололись даже сквозь плащ, а навязчивая мысль о том, что он забыл что-то важное и никак не может вспомнить — что это, не выходила из головы.

Когда, наконец, он уснул, перед глазами его появились строки, написанные летописцем Пта, хронистом и провидцем Ильрийского двора. Их смысл был страшен и временами вовсе непонятен, но, похоже, экспрессия летописца намертво впечатала слова в сознание подмастерья. Даже сейчас Инвари холодила нервная дрожь, когда на ум приходило: «И смеялся Осемнадцатиликий…». Имя этого Божества не называлось вслух, прячась за многочисленными прозвищами. Дэльфы называли его «ДомИно» и это имя было ближе других к истинному, о котором ведали Мастера; люди образованные — «Осемнадцатиликим», так как считалось, что у зла 18 личин; простецы именовали «Черной собакой тьмы» или «Черным псом», или просто «Псом». Ибо в человеческом понимании нет ничего страшнее предательства существа, чья ласка и преданность оборачиваются разорванным горлом и тогда все — ложь и тлен. Черной собаки, с чьих острых клыков стекает пена безумия, чьи глаза горят в ночи, как злые звезды. И смерть находит везде, и нет спасения!

Инвари нервно оглянулся — приснится же такое! Но воздух был свеж, и даже веяло чуть-чуть смоляным ароматом охов — деревьев Силы из самого Сердца Чащи, а веселые голоса детей беспокоили утреннюю тишину. Их фигурки шныряли в папоротниках, собирая хворост, ягоды и мелкую любопытную живность. Вот рядом с ним вынырнул из зарослей крепкий румяный парнишка. Ему было жарко, рубашка была расшнурована на груди, а в руке он держал зеленое лупоглазое чудо. По тяжелому дыханию мальчика было ясно, что чудо заставило побегать за собой.

— Гляди! — восторженно сказал ребенок, демонстрируя лягуша, и Инвари, улыбаясь, протянул руку и… застыл.

Ребенок доверчиво протягивал ему находку, но не на нее упал взгляд Инвари. Холодея, он присел на корточки и крепко сжал парнишку за плечо.

— Как тебя зовут? — ласково спросил он.

— Яни, — с достоинством отвечал тот.

Инвари отогнул воротник его рубашки и увидел красную петлю сыпи, уже захлестнувшую шею мальчика.

— Давно у тебя это? — Инвари показал на сыпь.

— С утра. Мать еще не видела — опять мыться заставит! — грустно констатировал ребенок.

— Знаешь что, Яни, — излишне спокойно предложил Инвари, — давай сходим, покажем твоего лягуша Афу? Он все про них знает. Ты ведь не боишься его, нет?

— Нет, — Яни вложил руку в ладонь Инвари. — А откуда он все знает?

Рассказывая про флавинов, Инвари подвел Яни к лазарету и, не заходя внутрь, кликнул Афа. Через мгновение тот выскользнул наружу, приветливо поздоровался с ребенком, восхитился находкой. Но, кинув взгляд на Инвари, посерьезнел и отвел их в сторону — в заросли кустарника.

Мальчик взахлеб рассказывал ему, как ловил лягуша. Кивая головой, Аф покосился на Инвари и одними губами пошептал:

— Что?

Инвари осторожно отогнул воротник рубашки.

— Взгляните.

Флавин опустился на колени и пристально осмотрел сначала лягуша — Яни настаивал на этом — а затем и петлю вокруг шеи мальчика, багровеющую на глазах. И тут Инвари впервые увидел, как бледнеют флавины — полосой, словно краски сползают с лица.

Яни растерянно замолчал.

— Может быть, я ошибся? — с надеждой спросил Инвари, зная ответ.

— Нет, юноша!

Аф достал из кармана штанов горсть неведомо откуда взявшихся красивых речных камешков.

— Нравятся? — спросил он мальчишку, высоко подкидывая их в воздухе и ловя все разом одной рукой. — Сможете так?

Яни восхищенно смотрел на представление. Лягуш выполз из его руки и скакнул в траву.

— Держите, — Аф протянул камешки Яну, — потренируйтесь здесь.

Мальчик занялся новой игрушкой, а Аф отвел Инвари в сторону.

— Вы спросили — как давно?

— С сегодняшнего утра.

— Это конец, дэльф! Завтра сляжет весь лагерь.

— Надо найти всех, с кем он общался…

— Боюсь, это будет куча народу…

— Значит, надо осмотреть всех!

— И отделить агнцов от плевел? — Аф невесело усмехнулся.

— Ради блага тех и других! — кивнул Инвари. — Еще не заразившиеся могут вообще не заболеть, но отделить их необходимо!

— А есть ли такие? — словно сам себя спросил Аф. — Что ж, недаром Гроза не любит вас, Один — вы приносите дурные вести!

Инвари только вздохнул в ответ.

Флавин посмотрел на ребенка.

— Он уже в испарине. Болезнь прогрессирует. К полуночи он умрет.

Инвари стиснул зубы.

— Вы начинайте осмотр, Аф, а я пойду к Гэри — пускай дурные вести лежат целиком на мне! Что-нибудь передать ему от вас?

Флавин грустно взглянул на Инвари. Его вертикальные зрачки расширились и казались безнадежно-бездонными.

— Вы и сами знаете, что сказать, юноша…

— И все же?

— Скажите что в лагере…, - Аф запнулся, — …красная чума.

* * *

Проведя в болезненном забытьи много времени, Утери очнулся. Что-то кололо его в бок. Охнув, он перевернулся на спину, пошарил рукой по полу и наткнулся на кусочек холодного влажного металла. В кромешной тьме он поднес к глазам Троицу и попытался представить, как она выглядит воочию — крестообразный кулон из серебра, каждый конец которого, кроме нижнего, оканчивался семилистником с капелькой алмазной росы в средоточии лепестков. Солнце и полумесяц украшали само перекрестие, а на нижнем конце символа была выплавлена золотая звезда с разной длины лучами, неровно покрытая глубокими бороздками. До боли сжимая пальцами острые края кулона, Утери молча плакал от бессилия, отчаяния и страха, пока слезы на иссякли совсем. Затем, спрятав Троицу глубоко в складки одежды, он осторожно ощупал голову и лицо — кости были целы, и постарался сесть. Чьи-то руки помогли ему.

— Кто это? — прошептал он.

В темноте казалось кощунством говорить громко.

— Это я — Логир. Вот вода, давай я промою твои раны.

— Вода? — удивился Утери.

— Братья не стали пить…

Логир не сказал более ни слова, но он и так понял. Раз в день сверху спускали бадью с грязной водой, и другую — с какими-то отбросами. Воду делили как величайшую драгоценность, оставляя бо льшую часть для искалеченных и больных. Ведь раненым или пребывающим в бреду братьям воды требовалось больше. Если ее не хватало, те, кто был сильнее, отказывались от своей доли до следующей раздачи.

Логир осторожно смывал с его лица запекшуюся кровь. Вода была холодной.

— Мы все тут умрем, — тихо сказал Логир. — И перед тем пожалеем, что родились на свет.

Он был старше Утери на двадцать лет и на восемнадцать лет дольше служил Свету. Утери нащупал его руку на своем лице, сжал.

— Не говори так! И ты, и я знаем, что Свет существует. Просто здесь темно.

В смехе, прозвучавшем в ответ, Утери почудились нотки безумия. Логир отцепил его пальцы и продолжил смывать кровь.

— Ты прав, брат, СЮДА свет не проникает!

— Неправда! — Утери был слишком слаб, чтобы сердиться. — Он здесь!

Он почувствовал, как в темноте шевельнулся воздух — Логир оглядывался вокруг.

— И где же он?

Утери помолчал. Ему показалось, что он не слышит дыхания братьев! Что он один на один в темноте с человеком, которого считал другом и которого сейчас… боялся.

— Здесь темно как в гробу! — зло сказал Логир.

— В наших сердцах… — прошептал Утери.

— Что?

— Свет, он здесь, в наших сердцах…

Логир долго молчал.

— Я молюсь Ей каждую минуту, — наконец, с трудом выговорил он, — я прошу не за себя! Я прошу за тебя, за братьев, за Нотэри, за других и даже за этих черных нелюдей. Но Она молчит. И тогда другой голос говорит мне, что живым я отсюда не выйду. И никто не выйдет. Адамант сгноит нас, растягивая наши муки насколько это возможно. Нотэри слишком самонадеянно отказал ему. Это говорит голос моего разума!

Утери резко выпрямился, сдерживая подступающую дурноту.

— Это говорит голос твоего безумия! — срываясь, воскликнул он и в тишине его слабый крик показался чудовищно громким. — Даже если нам суждено умереть здесь, мы обязаны пронести свет в наших сердцах через предсмертные муки! Нотэри сделал то, что должен был сделать. Или цвет наших одежд должен померкнуть? Стыдись того, что говоришь, брат! — закончил он неожиданно тихо.

Логир помолчал. Затем провел в последний раз по лицу Утери мокрой тряпкой.

— Я пытаюсь, — тяжело дыша, сказал он. — Ничего не получается…

Зашелестела его одежда — он поднялся и ушел прочь.

Утери вновь нащупал кулон под лохмотьями. Почему Отец отдал его? Он ведь никогда не снимал его! Никогда никому не давал в руки! Может ли быть, чтобы он выбрал Утери в преемники? Нет, ведь он, Утери, слишком молод и глуп, в общине есть более достойные! Тогда почему? Ведь — теперь Утери понял это — Отец знал, что идет на смерть!

Его руку нащупала в темноте другая рука.

— Это я, Крой, как ты, брат?

Крой был ровесником Утери. Они вместе пришли в Белое братство. И хотя родители Утери были образованными людьми, владели книжной лавкой на улице Книгочеев, а Крой был сыном сапожника и прачки, юноши быстро сдружились. Оба были любознательны, неиспорченны и чисты сердцем. Оба любили книги. Оба искренне верили в то, что добро изменит мир.

Утери сжал его руку.

— Я боюсь за Логира! — прошептал он. — Я боюсь за братьев! Темнота сильна. Она проникает в наши сердца, как гнилой воздух этой ямы в наши легкие!

Крой тяжело вздохнул.

— Если бы Нотэри был с нами! — сказал он.

— Нотэри умер! — прозвучал из темноты громкий голос.

Утери узнал Логира.

— Вот в эту самую минуту его тело рвут на части чудовищные твари! — Логир вдруг хихикнул. — Рвут на части… рвут на части… А-А-А-А!

Внезапно он закричал так страшно, что остальные вторили ему криками ужаса.

Двое юношей молчали, прижавшись друг к другу и затравленно оглядывались.

Ничего не было видно в темноте.

* * *

К полудню слегли пятеро. К вечеру несколько десятков. В основном, старики и дети. Аф, Гроза, Инвари и их добровольные помощники осматривали людей и, разбивая тех, у кого следы болезни пока не были обнаружены, на небольшие группы, отправляли под присмотром следопытов в дальние лагеря. Они отстояли далеко друг от друга, по периметру Сердца, где целительная сила охов возрастала. Но даже и там, стоило заболеть лишь одному, шанс выжить у остальных становился ничтожным. Оставалось надеяться лишь на то, что Виселица — как называли в народе Красную чуму за след вокруг шеи — обычно собирала обильную жатву только в первые дни эпидемии.

Грозу заставили уйти с одной из последних групп. Она отказывалась, ее глаза метали молнии, а уста — брань, но Гэри увел ведьму в свою палатку и долго увещевал, тихо и ласково. Она вышла в слезах и, проходя мимо Инвари, бросила срывающимся голосом:

— Ты, опять ты! Это ты навел на нас чуму!

Вместе с ней Атаман отправил Шери с сестрой, Гэти, Шторма и нескольких своих «полководцев».

В лагере остались только зараженные, десятка три добровольцев — и в их числе Гэри, наотрез отказавшийся уходить, Аф и Инвари.

Лагерь обезлюдел. Те, кто еще мог ходить, помогали жечь шалаши и скарб и ухаживать за теми, кто слег навсегда.

С наступлением темноты пришла смерть и отобрала самых слабых. Первым ушел Яни. За ним еще несколько детей. Старики, лежащие рядом, плакали, видя, в каких муках суждено умирать молодым, и умоляли Смерть вместо детей забрать их. Но, как и полагалось Смерти, она была неумолима.

Несколько последующих дней живых становилось все меньше. Заболела и слегла, а вскоре и умерла, половина добровольцев. Оставшиеся не спали и почти не ели, пытаясь хоть как-то облегчить страдания умирающих. Никаких известий от других групп не поступало и поступить не могло — передача сообщений и встречи были запрещены и оставшиеся не знали, что случилось с их близкими? Живы ли они еще? Удалось ли кому-нибудь перехитрить Виселицу?

Инвари мучился не меньше остальных. Судьба Ангели, Шери, Гэти, Шторма, да что там говорить, даже Грозы, искренне заботила его. Так же, как и другие, он не спал и не ел, поил больных укрепляющим отваром трав, присыпал страшные раны порошком из оховых иголок, который, вместе с ветвями для погребальных костров, исправно поставлял Аф. Ему единственному Хранители разрешили доступ в Сердце. Подмастерье выслушивал исповеди, держал слабеющие руки, успокаивал рыдания, благословлял в Последний путь, стаскивал трупы к костерным ямам, которые сам же и рыл. Впервые он столкнулся с эпидемией такого масштаба и вид человеческих страданий настолько потряс его, что, в конце концов, сделал совершенно нечувствительным к тому, что он видел. Он, словно механизм, выполнял какие-то страшные в своей однообразности действия, и уже не пытался отыскать искру Силы в глубине захолодевшей от страданий души. Однако против Виселицы даже Сила была бесполезна. Так, во всяком случае, считалось в Академии. Изучая болезни Ветри, Инвари хорошо запомнил описание Красной чумы. Он знал, что трупы умерших и внутренние органы сочатся кровью еще сутки после смерти. Человека с такими повреждениями не могло спасти даже чудо — Виселица туго затягивала петлю разъедающей сыпи на шее своего избранника.

Он потерял счет времени, забыл, что значит спать или умываться. Да что говорить, все они, кто еще стоял на ногах, стали похожи на лесных призраков — ввалившиеся щеки, заросшие чумазые лица. Даже Аф выказывал признаки утомления, когда, спотыкаясь от усталости, возвращался из очередного похода, нагруженный ветвями оха едва ли не наравне с Вороном, которого Инвари отдал ему в помощь.

В конце концов, когда живых осталось совсем немного, Аф отправил спать половину добровольцев и отослал Инвари вместе с ними.

— Это будет недолгий сон, — предупредил он, — работы еще много.

И люди уснули там же, где услышали эту новость.

* * *

Ворон тревожно заржал рядом, но Инвари спал. Не проснулся он и тогда, когда гибкая тень, ласково огладив ладонью заволновавшегося жеребца, блеснула кинжалом над грудью Инвари и, распоров ткань рубашки, посветила факелом.

— Видишь? — раздался торжествующий возглас.

— Не могу поверить! — прошептал другой голос. — За что?

— Он — подослан герцогом, я же говорила тебе!!! Он выжидал, втирался в доверие и вот, дождался!

— Но он первым заметил признаки чумы…

— Он хотел вызвать панику в лагере… или отвести от себя подозрения… Клянусь бешеной собакой тьмы, взгляни же — видишь этот сыпной крест у него груди? Ты же достаточно образован, чтобы узнать Знак повелителя болезни. Его надо сжечь пока не поздно! Он чуть не убил нас всех!

Вторая фигура взяла у первой факел и наклонилась над Инвари. Тот открыл глаза, щурясь от слепящего света. И наткнулся на ледяной взгляд Атамана.

— Ты права, — тихо сказал Гэри, — ему не будет пощады!

В его словах Инвари услышал смертный приговор. Он еще не разобрался — в чем тут дело, но рефлексы сработали быстрее. Он вскинулся, одновременно нашаривая лежащую рядом шпагу, когда сразу несколько человек набросились на него и повалили, заламывая руки, связывая крепкими веревками. Гэри высоко держал факел над головой и в его неверном свете Гроза — а это была она — торжествующая, как статуя из драгоценного камня, стояла, указывая пальцем на растерянного Инвари.

— Вот он — убийца наших детей! Пес, прокравшийся в ночи и обманувший всех, кроме меня. Я с самого начала почуяла в нем зло, но вы не хотели слушать!

— Что случилось? — изумленно спросил Инвари, перестав сопротивляться и окончательно уверившись, что это не сон.

Лица стоявших вокруг людей не выражали ничего кроме ненависти; глаза Гэри из-под маски кололи, словно лезвия; усмехалась со злобой Гроза. Среди этого безумия Инвари увидел лишь одно нормальное, но отчего-то страшно грустное лицо — Афа.

— В чем дело, Аф? — спросил он. — В чем меня обвиняют?

Тот только покачал головой и указал на истерзанную рубашку.

Инвари опустил глаза и, под лохмотьями, увидел на месте шрама от кинжала Ванвельта красный сыпной крест — от плеча до плеча, от ямочки между ключицами до пупа. Так проявлялась болезнь, прирученная Обратившимися-Во-Мрак. Крест указывал на ее хозяина.

— Но это неправда! — закричал Инвари, вновь пытаясь освободиться. — Я не насылал болезнь!!!

— Он лицемер и лжец! — воскликнула в ответ Гроза. — Его надо сжечь как можно скорее, иначе люди продолжат умирать!..

Гэри сорвал с его пальца подаренный перстень и Инвари услышал холодный голос:

— Готовьте костер!

* * *

В плотном кольце людей его довели до окраины поляны и засунули в гигантское дупло старого дуба, устланное сухими листьями. К его удивлению, развязали и оставили одного. Все еще до глубины души потрясенный, он выглянул наружу, но тут раздался хлопок и его швырнуло вглубь дупла, да так, что он, ударившись головой, на мгновенье потерял сознание.

Когда он очнулся, снаружи еще висела угрожающая тень, закрывая дупло. Лишь когда она окончательно развеялась, стал виден на скорую руку сооружаемый помост, освещенный кольцом уже запаленных охранных костров и другим — ярким и жадным, в котором огонь неустанно поглощал оховые ветви и не только их. То были негасимые погребальные огни.

Инвари горько усмехнулся. Они поторопятся сжечь его до первого луча солнца, и сейчас он ничем не может себе помочь.

Распахнув изодранную рубашку, он внимательно разглядывал ярко алевший крест. Да, Гроза не ошиблась, именно так болезнь помечала хозяина. И если маг был не слишком силен, он уходил вслед за теми, на кого навел болезнь, но в муках гораздо более страшных. По иронии судьбы Виселица отличалась некоторой справедливостью.

Сейчас он вспомнил зуд кожи и слабость, ощущаемые уже несколько дней. Но последние события, да уверенность в собственной непогрешимости сыграли свою роль. Ему даже и в голову не могло прийти, что такое может случиться с НИМ!

Запахнув одежду, он свернулся на дне дупла.

«Не стала ли черной твоя душа? — вдруг вспомнились ему слова Ворчуна. — Ты слишком долго общался со злом!..».

Нет! Он даже привстал. Нет, он не поддался Адаманту! И хотя тот чуть было не сломил его волю, разум его не помутился, сомнение не шевельнулось в душе ни в ответ на сладкие уговоры, ни на угрозы, ни на явную демонстрацию силы. Но что же тогда?… Что он забыл и никак не может вспомнить? Что-то важное…

Там, в подземной зале, торопясь спасти Ангели, он ринулся за ней, оставив незаконченным обряд и… Ну, конечно!!! КАК он мог упустить это? Его кровь и волосы! Оставленные в руках черного мага, коим без сомнения являлся Адамант, они могли стать орудием долгой и мучительной смерти подмастерья. КАК мог он забыть об этом, бросаясь в погоню за чудовищем, уволакивающим в темноту чумазую полумертвую девчонку — простую смертную! Вряд ли мир потерял бы много, пропади она пропадом! Но забыть в руках врага такое оружие против себя! Почему Адамант не уничтожил его, не подчинил себе, ведь прошло столько времени с тех пор, как он сбежал с Шери? Герцог оставил его в покое… до сих пор! И получается, что Виселица — его рук дело. Но как? Ни единому хозяину не удавалось передать болезнь через другого окружающим его людям! Виселица подчинялась только ему и от него расходилась красными кругами эпидемии. Боги, что же такое помогает Черному герцогу, если половина лагеря вымерла в первые два дня, в непосредственной близости к Сердцу Чащи, где эманация Силы делает бесполезными любые магические вмешательства?

Инвари вгляделся в вырастающий помост. Чтобы прервать эту связь, спасти еще живых, у него только два выхода — либо сгореть, либо уничтожить то, на чем эта связь основана. Из-за него могут погибнуть те люди, с которыми свела его судьба, все эти простые, далекие от Истины смертные, к которым, стыдно признаться себе, он искренне привязался. И из-за него уже столькие умерли…

Ему стало страшно. Едва ли не впервые в жизни он осознал, что такое ужас свершенного, и паника охватила его. Мастера, мудрые наставники — как горько будет их разочарование и как бледно в сравнении с тем наказанием, которое его ждет. И будет Суд Одного…

Вздрогнув, он отер испарину со лба! Предательская слабость! Позволив им сжечь себя, он избегнет кары, которая может быть в тысячи раз хуже мук в пламени. Поднебесье, Учитель, безграничные дали, открывающиеся перед ним, глубины истинного знания, вершины Силы — все это не жалко бросить в костер, так велик его ужас перед тем, что он совершил и перед тем, что его ожидает за это…

Вся затея с инициацией казалась ему теперь до ужаса глупой. Он так и не узнал, что за тварь вызывал Адамант, кому поклонялся? Вместо этого он подставил себя под удар и погубил невинных людей, заставил умирать, корчась от невыносимой боли. Вот теперь он точно НЕ СПРАВИЛСЯ С ПЕРВЫМ ИСПЫТАНИЕМ! Он ударил кулаками в шершавое древесное нутро, разбивая их в кровь, и дерево отозвалось укоризненным гулом. «Глупо думать, что мир держится на трех китах, — говорил Учитель, — мир держится на мелочах. Великие деяния складываются из маленьких поступков и оттого, добры или злы будут они, зависит прекрасное или ужасное великое ты совершаешь. Никогда не забывайте про мелочи — они — суть жизни, ибо даже не мудрость познаете вы от меня, но крупицы мудрости. А крупицы так малы…».

Ветер донес до него запах дыма. Наскоро собранные непросушенные ветви горели плохо, чадя.

Инвари погладил дерево, отдавая ему жертву крови с разбитых рук и прося прощения за боль, что причинил, и медленно поднялся во весь рост. Сделанного не воротишь, но попытаться спасти тех, кого еще можно, он обязан! И забудь, наконец, о страхе перед наказанием, Подмастерье! Каково бы оно ни было — ты его заслужил!

— Неисповедимы пути Богов…, - по-дэльфийски нараспев пробормотал он, чтобы успокоить себя.

Его дрожащий голос обретал постепенно уверенность и певучесть:

— … И мы никогда не узнаем лучшего пути, и потому будем считать лучшим тот, по которому пройдем. Ну, так и пойдем!..

Внезапно он насторожился.

— Один, — послышался тихий шепот, — ты здесь?

Не высовываясь далеко из дупла, чтобы не получить очередную оплеуху Хранителя, он также тихо ответил:

— Да.

— Вылезай.

— Не могу — Хранитель…

— Его нет. Давай скорее…

Инвари осторожно выглянул. И разглядел Шери, прячущегося за стволом.

— Вылезай, — сердито повторил тот, — или тоже хочешь остаться там навсегда?

Инвари выскочил наружу, не потревожив ни единой веточки, его тут же втащили в заросли папоротника, а перед дуплом черной в темноте кляксой снова замаячила фигура Хранителя.

Как тебе удалось? — изумился Инвари, но Шери прижал палец к губам и ужом пополз прочь от лагеря.

Инвари едва успевал за ним.

Они спустились в глубокий ров, откуда доносилось уханье филина, и глаза Инвари различили силуэты коней. Тихое фырканье приветствовало его и еще до того, как он протянул руку, Ворон положил ему на плечо тяжелую голову. Из темноты выдвинулись двое, и Инвари с изумлением разглядел Шторма и длинноногого флавина. Последний подал ему перевязь со шпагой, предупреждая вопросы, прыгнул в седло белоснежной кобылки, которой Инвари прежде не видел, и пустил ее шагом. Остальные оседлали своих лошадей и последовали за ним. Некоторое время молча и не торопясь ехали по хлюпавшему дну рва, а затем Шери прокричал какой-то грустной ночной птицей. Над их головами показались в ветвях человеческие лица и равнодушно скрылись в темных кронах. Ехавший впереди Аф что-то прошептал своей лошади, Инвари различил только ее имя — Чайни. Она легко вскарабкалась наверх по осыпающейся земле и поскакала прочь от лагеря. Ее тонкие ноги словно бы и не тревожили землю. Прижав уши, кони понеслись за ней.

До самого рассвета они летели бешеным аллюром, с ходу одолевая завалы и ручьи, одинокими звериными тропами или вовсе без дороги — Чайни впереди, безошибочно угадывая путь, за ней Ворон, Саврас Шторма и крепкий ильрийский конек Шери, имени которого Инвари не знал. Похоже, именно Чайни выбирала дорогу, потому что за все время безумной предутренней скачки Аф не сказал ей ни слова, не поправил ни рукой, ни коленом, лишь пригнулся к холке, слившись с белой лошадью в единое сказочное существо. Инвари подозревал, что Чайни могла бы скакать быстрее, но щадила хотя и приученных к лесному бегу, но все же людьми воспитанных коней.

Когда слабое утреннее солнце поднялось над горизонтом, они, наконец, спешились. Шери, не подводя лошадей к близкому ручью, обтер их морды свежей водой. Впрочем, конские шкуры были почти сухими — лошади еще не устали.

Флавин насмешливо взглянул на Инвари.

— Вижу, вы дрожите от любопытства, юноша!

Инвари только кивнул.

— Видите ли, Один, я давно начал подозревать, что с вами твориться неладное. Да и Гроза никогда не ошибается. Странно, что вы ничего не замечали! Должно быть, вам застили глаза. Шери и Шторм прибыли в том отряде, который привела Гроза, когда — сама, заметьте — разобралась в природе болезни. Они не хотели верить ей. Когда вас схватили, я более подробно расспросил Шери о ваших приключениях во дворце и понял, в чем дело…

— Кровь и волосы…, - хмуро сказал Инвари.

— Значит, с ваших глаз спала пелена! Прекрасно. Жаль только, что этого не случилось ранее. Думаю, впрочем, что и в этом нет вашей вины. Однако объяснить что-либо разъяренным людям невозможно — они нашли виновного!

Инвари пожал плечами.

— Они правы!

Теперь пожал плечами флавин.

— В таком случае виновен и я! Не предупредил вас, не осмотрел вовремя, не проявил любопытство раньше, чтобы узнать от Шери подробности. Так можно рассуждать до бесконечности, Один, а тот, кто по-настоящему виновен, будет продолжать делать свое дело. Теперь у вас есть еще одна причина расквитаться с ним. Мы с Шери решили вас выкрасть. Гэри будет в ярости. Но он не понимает истинного положения вещей.

— Почему? — Инвари повернулся к Шери. — Ангели тоже могла…, - он запнулся. — Ведь с ней все в порядке?

Шери кивнул.

— Тогда, в Подземелье, ты несколько раз спасал нам жизнь. Ты благословил мою мать в Последний путь. В конце концов, ты не дал герцогу ударить увечного слугу, помнишь? Я по уши в долгах перед тобой, а я этого не люблю.

— Но как вам удалось вывести меня из лагеря?

— С Хранителем договорился он, — Шери мотнул головой в сторону Афа, — а с людьми…. Это ведь и мои люди, дэльф. И Гэри вовсе необязательно знать об этом.

Инвари посмотрел на Шторма. Тот все это время простоял молча, с любопытством слушая разговор.

— Ну а ты, почему ты?

Шторм повел плечами.

— С тобой забавно! — чистосердечно признался он. — А баб — ну их. Они вечно чего-то недодумают, а уж раздуются от гордости!.. Эти, как их, георини! — и он смачно выругался.

Инвари поспешно скрыл улыбку.

— Не знаю, как вас и благодарить! — тихо сказал он.

— Не надо, Один, — флавин качнул рогатой головой. — Мы все делаем то, что положено.

И он со значением поглядел на Шери.

Тот вскочил в седло.

Ты возвращаешься в лагерь? — Инвари даже испугался за него.

— Нет — во дворец. Надо уничтожить то, чем Адамант связан с тобой. Аф сказал, что люди, которые доживут до этого — выживут. Почти все.

Инвари рванулся к Ворону, но крепкая рука удержала его на месте.

— Я еду с ним! — он упрямо дернул плечом, но отчего-то не сдвинулся с места.

Флавин укоризненно встряхнул его.

— Вы совсем потеряли разум, Один! Чем ближе вы окажетесь к Адаманту, тем больше власти над вами он приобретет. Если даже вблизи Сердца он отводил ваши глаза от явного, что будет с вами во дворце? Вам надо уходить прочь от столицы!

Инвари виновато опустил голову. Он совсем не чувствовал чужого влияния, но, наверное, действительно Адаманту как-то удалось смутить его разум, раз он не осознавал таких элементарных вещей. Вот только КАК герцогу удалось преодолеть иммунитет к магии, которым Инвари обладал наравне с другими выходцами из Академии? Еще одна загадка.

— Не волнуйся, дэльф! — сказал Шери. — Я все сделаю, как надо. Мы еще свидимся.

И он пустил коня вскачь.

«Он не сказал ни слова об Ангели, — глядя вслед, подумал Инвари, — а ведь, возможно, он идет на смерть. Страшную смерть, ради меня, недостойного! Впрочем, что толку напоминать о девочке? Шери и так знает, что я не брошу ее. Вот только, что я буду с ней делать? Подмастерье с ребенком! Такого еще не бывало. Боги мои, пускай он вернется!..».

Аф и Шторм тем временем садились на коней.

— Поехали, монах, — прогудел Шторм.

— Куда?

— Туда, куда и собирались, — Аф смотрел на него. — Пустоши ждут нас. Это достаточно далеко от столицы, не так ли?

* * *

Под вечер Инвари стало плохо. Несколько минут он еще пытался держаться в седле. Ворон, почуяв неладное, сбавил шаг и тихо заржал. Аф оглянулся. И вовремя — чтобы успеть подхватить сползающего наземь дэльфа. Он спешился и положил юношу на траву. Тот был бледен. Холодная испарина струйками стекала по лицу, оставляя нежные розовые разводы на коже, хриплое дыхание с трудом вырывалось сквозь стиснутые зубы.

— Поищите воду, Шторм, — сказал флавин, опускаясь на колени перед Инвари, — и укромное место для стоянки. Боюсь, мы задержимся надолго.

Шторм беззвучно исчез в кустах.

Флавин осторожно откинул остатки рубашки с груди дэльфа. Перекладина сыпного креста уже начала сводить концы вокруг его шеи. Он посмотрел на полоску неба — виднеясь над деревьями, она неуклонно превращалась из закатной ярко-розовой в темно-синюю ночную. Шери должен был уже достичь города. Сколько времени потребуется ему, чтобы проникнуть в подземелье и найти связующие элементы болезни?

Вернулся Шторм. Они перенесли Инвари на скрытую в тугих кустарниках дикого орешника полянку, усеянную сухими сосновыми иглами. Сами сосны возносили кроны высоко над головами. Невдалеке, в камнях, журчал родник.

Флавин быстро развел костерок, уложил Инвари рядом с огнем на лапник, прикрытый плащом.

— Вам, может, помочь? — вежливо поинтересовался Шторм — перед загадочным флавином он немного робел.

Но Аф лишь покачал головой. Он был встревожен. Состояние дэльфа ухудшалось с каждой минутой. Не иначе Адамант решил, что юноша ему больше не нужен, и спешил расправиться с ним. Инвари еще ясными глазами смотрел в лицо Афа, но пелена бреда время от времени уже туманила их.

Шторм, расседлав и напоив коней, взял легкий охотничий лук, казавшийся в его руках игрушечным, поправил за поясом нож и ушел в чащу.

Инвари трясло. Он протянул руку и слабо сжал пальцы Афа.

— Герцог добрался до меня, — усмехнулся он. — Шери не успеет… Я умру на рассвете.

— Возможно, — серьезно ответил Аф. — Если…, - он повел носом, — ветер не переменится.

Он осторожно высвободил руку и ушел к костру — готовить согревающий отвар.

— Вы столько натерпелись из-за меня, Аф, — виновато сказал Инвари, — жаль, что все напрасно…

Не отвечая, Аф подвесил котелок над огнем и начал сыпать травы из сумки, с которой не расставался, провожая их гортанными словами. В них слышался то шум водопада, то крики птиц, то вой ветра.

Инвари зачарованно слушал, хотя и не понимал ни слова. В Академии учили всем языкам Ветри, кроме языка сотайров — так Мастера называли первых детей природы.

Постепенно глаза его закрывались, а сознание покидало тело. Огромные волны сбегали по ступеням великанских лестниц и уносили за собой. Он отчаянно цеплялся за перильца, но пол проваливался и он летел вниз, мимо закрытого гроба, окруженного свечами, мимо белого ковра из меха верде, мимо подмигивающей морской девы, подозрительно похожей на Гэти. Мимо Учителя, который лишь грустно покачал головой, провожая взглядом ученика, потом отвел глаза и посмотрел куда-то в сторону. Инвари тоже взглянул туда и увидел тела, сплетающиеся, словно радужные змеи, на желтых листьях. Женское тело — смуглое, стремительное, окутанное облаком грозовых волос трепетно прижималось к мужскому, смутно знакомому — статному и сильному. Инвари узнал горящие глаза и алые губы ведьмы и хотел отвернуться, чтобы не видеть ее лица, страстно закинутого к небу, пылающего блаженством и истинно нежного — впервые за время их знакомства. Лицо мужчины он не мог разглядеть. Лишь мощные движения тела, лишь бугрившиеся под загорелой кожей мышцы, лишь отчего-то алые когти женщины, исполосовавшие его спину. Эти двое бились, словно единое сердце и движения их завораживали. Внезапно мужское тело напряглось, а женское забилось под ним в мучительной истоме. Мужчина поднял голову, а вместо лица была у него черная дыра, откуда змеился звездный свет.

Инвари закричал и очнулся.

Стояла зыбкая тишина. У костра, раскинувшись, спал Шторм. Рядом с Инвари устало смежил веки флавин. Он уснул сидя, полуопершись на седло. И глядя на него, Инвари вдруг подумал, что после всех бессонных ночей, проведенных в умирающем лагере, Аф и эту ночь провел без сна рядом с ним, и только сейчас усталость одолела его, притушив звериную чуткость. Сон опустил на осунувшееся лицо флавина покров покоя, слабо освещаемый едва тлеющими углями. Заглядевшись на их огоньки, почти скрывшиеся под золой, Инвари вспомнил предсказание рыночной ведьмы и понял, что умирает.

Звездные угли на краю неба только что подернулись рассветом, словно костер, в который он смотрел — пеплом. Но небесный купол над поляной еще оставался утыканным жемчужными булавками.

Инвари выскользнул из-под плаща и, шатаясь, пошел прочь, ощущая, как жизнь стекает на землю. Ему не хотелось, чтобы спутники, проснувшись, увидели рядом его остывшее тело. Он шел, покуда хватило сил. Затем упал, но продолжал упрямо ползти прочь. Когда же, обессилев, Инвари уткнулся головой в корень какого-то древесного — в несколько обхватов толщиной — гиганта, синий бархат над его головой превратился в шелк и звезды погасли.

Мысли его путались, тело сводили судороги и тошнота, а петля вокруг шеи мучительно жгла и — он ясно осознавал это — душила. С усталым удивлением он отметил, что Звезда Поднебесья на его руке проявилась и ярко пылала, шипя и разбрасывая вокруг синие искры. Он перевернулся, желая последний раз взглянуть на небо, и попытался вызвать Силу. Сейчас он имел на это полное право — ЗНАЛ, что смерть всего в паре шагов. Но внутри было пусто и холодно, лишь ворочалось с усилием сердце, отказываясь гнать отравленную чумой кровь. Должно быть, пустоту уже торопились заполнить внутренние кровоизлияния.

Снова пришел страх. На просторах Ветри его, оказывается, было много. А вот раньше? Что было раньше? Он напрягся, вспоминая — да, он ничего не боялся, потому что не знал ничего такого, чего следовало бы опасаться Поднебесному Подмастерью. Не станет и сейчас…

Слабеющей рукой он поднял с земли горсть преющих листьев и, поднеся к лицу, насколько мог глубоко, вдохнул терпкий аромат умирания. Он попытался сосредоточиться и упорядочить дыхание, чтобы сознанию легче было покинуть бренное тело, но услышал совсем близко лошадиное ржание. И грустно улыбнулся. Тело его выгнулось дугой, страшное сиплое дыхание потревожило воздух. Сердце последний раз устало толкнулось в ребра. И было еще очень больно.

Тело Инвари, обмякнув, застыло. Еще теплая кровь стекала с уголка его рта.

Кусты разомкнулись и Ворон, вздыбив землю, выпрыгнул из зарослей. Увидев хозяина, он громко и отчаянно заржал, и встал над ним, наклонив голову и обнюхивая. Вслед за лошадью, задыхаясь от быстрого бега, выскочили Аф и Шторм.

Вот он! — закричал Шторм. — Без сознания…

Аф только покачал головой. Он знал эту страшную неподвижность тел. Имя ей было одно.

Конь вдруг оскалился, словно собака, и, прижав уши, пошел на них. Глаза его горели совсем не по-конски.

— Э-э! — возмутился Шторм, отступая. — Совсем с ума сошел? Мы же помочь ему хотим!

Но жеребец теснил их прочь с поляны. А за его спиной, из-за древесного великана выскользнул невысокий, дочерна загорелый и совершенно седой человек. Пропыленное одеяние путника покрывал черный тончайший плащ. Только он, пожалуй, и указывал на то, что это не простой бродяга. Да еще глаза — с ними было что-то не так!

Почуяв его присутствие, Ворон поднялся на дыбы, забив тяжеленными копытами в опасной близости от головы Шторма. Аф уже давно тянул того за руку, но проще было выкорчевать старый пень — Шторм, уворачиваясь от копыт, пытался разглядеть незнакомца. Тот тихо свистнул, и конь, потеряв к Шторму всякий интерес, развернулся и затрусил к Инвари, которого ласково ткнул носом и, тихонько заржав, посмотрел прямо в глаза незнакомцу.

У Шторма не было волос, иначе они зашевелились на черепе — у незнакомца вместо глаз были белые бельма, которыми он коротко и страшно глянул в его сторону.

— Мое почтение, — сказал незнакомец, но и с голосом его было что-то не так — он слишком правильно выговаривал слова. — А теперь уходите. Вы будете мешать.

— Это еще кто? — возмутился Шторм, несмотря на то, что весь взмок от ужаса.

Аф, сделав поистине титаническое усилие, уволок его в чащу. Какое-то время голоса их еще были слышны. Потом стихли и они.

Незнакомец ласково потрепал коня по холке.

— Ты тоже иди, — тихо сказал он, и это были слова языка, никогда прежде не звучавшего в этом лесу.

Конь ушел, непрерывно оглядываясь на лежащее, словно сломанная кукла, тело хозяина.

Незнакомец раскидал листья, оголив землю, и осторожно переложил Инвари на расчищенное место. Закутался в плащ, закрыл свои страшные глаза, а когда полы плаща разошлись вновь, под ними билось голубое бездымное пламя. Он снял его со своего тела и положил на грудь Подмастерью. Сел в изголовье, взял его голову в свои руки, сжал длинными чуткими пальцами виски и, заглянув в мертвые глаза, властно проговорил:

— Еще не время, Подмастерье. Возвращайся. Это приказ.

* * *

Шторм искренне сожалел о молодом монахе. За свою не очень длинную, но богатую приключениями жизнь, он видел много смертей. Смертей самых разных — отвратительных и страшных, мужественных и не очень, но ни одна не потрясла его сильнее. И хотя флавин сказал ему, что дэльф, возможно, не умер, Шторм видел, что и сам он не верит в то, что говорит. Однако стоянку Аф не сворачивал, словно бы чего-то ждал.

Прошли сутки. На вторую ночь Шторм не выдержал ожидания. Молчание Афа, воспоминание о безжизненном теле юноши и жутковатом типе, вышедшим из леса — все это заставило его дождаться, пока измученный флавин крепко уснет, и прокрасться к поляне, где они оставили, он бы сказал «бросили», тело дэльфа. Оттуда в ночную темноту тонко струился странный свет, который не мог быть лунным.

Шторм осторожно выглянул из-за дерева.

Обнаженное тело лежало на взрыхленной кругом земле, а давешний незнакомец, скрестив ноги, сидел слева от него, положа руки на грудь юноши — туда, где разъела его плоть, умертвив, мета Виселицы. Страшные глаза чужака были закрыты и обведены глубокими тенями. Лишь бешеное подергивание век выдавало в нем живого человека, а не залитую сиянием статую. Сияние сочилось из мертвеца, неровно билось на его груди, изредка выпуская протуберанцы к сыпному кресту, алеющему живым мясом.

Забыв об осторожности, Шторм вывалился на поляну и замер, открыв рот. Такого он еще не видел! Жидкий огнь тек по рукам незнакомца, заворачивался нимбом вокруг головы дэльфа, насыщался гудением и цветом, и возвращался к левой половине груди юноши — на то место, где должно было быть сердце. Там он вздрагивал, и в его дрожи Шторм уловил четкий ритм. Даже послышался ему будто стук о грудную клетку измученного болезнью, но живого сердца. И не мог он поверить, хотя и ясно видел — грудная клетка дэльфа вздымалась словно бы чьим-то нечеловеческим усилием.

Внезапно — Шторм подпрыгнул от неожиданности — замерший ожил, пробормотал что-то, открыл глаза и отнял руки от дэльфа. И в тот же миг голубое пламя загудело и набросилось на сыпной крест. Тело дэльфа корчилось на земле, лицо исказилось страданием, а огнь пожирал и пожирал ужасную мету, вгрызаясь в живую плоть и оставляя за собой обуглившийся след.

Покойников надо хоронить. Предавать земле, огню, воде или бросать на съедение диким животным — согласно вере умершего. Это Шторм уяснил навсегда. Иначе охальника, дерзнувшего не исполнить Закон посмертного часа, ждали крупные неприятности. Пуще того, не допускалось после смерти измываться над телом. И хотя, будучи наемником, навидался он всякого, но вывел еще одно правило — тот, кто творит или допускает подобное — плохо кончает. Вот почему, не задумываясь, он выхватил нож и бросился на незнакомца, творящего невесть что над мертвым. Несмотря на внушительные размеры, Шторм двигался быстро и почти приблизился к чужаку, когда тот, едва повернув голову, ясно произнес:

— Замри!

После чего потерял к нападавшему всякий интерес.

Шторм же так и застыл от неожиданности: его нога была занесена для финального прыжка, а рука — для удара, лицо перекосило справедливое негодование… Придя в себя от удивления, он понял, что не может шевельнуть даже пальцем.

Чужак с хрустом потянулся, задумчиво наблюдая, как догорает огнь на груди дэльфа. Затем осторожно смахнул пепел — ни следа сыпного креста не осталось на теле, лишь розовая, быстро бледнеющая полоса. Он поднялся, размял затекшие ноги, накинул на плечи свой дорогой плащ и прошептал что-то юноше. Тот, всхлипнув, задышал размеренно и спокойно — так дышат глубоко спящие. Незнакомец страшно взглянул на Шторма своими белыми глазами и ловко ввинтился в подкронную тьму, пропав из вида. Лишь откуда-то издалека донесся его насмешливый голос:

— Отомри, мститель.

И в то же мгновение тело Шторма обмякло, и он, не удержав равновесия, рухнул рядом с дэльфом. Рухнул и откатился в сторону — подальше. Только тогда приподнял голову, чтобы взглянуть тому в лицо.

Восковой бледности уже не было на щеках юноши. Длинные ресницы вздрагивали во сне. Он был жив! А Виселица сдохла. Чужак лечил, а не мучил его!

Послышался мягкий перестук, и Ворон укоризненно толкнул лежащего Шторма носом — мол, чего ты разлегся, помоги хозяину! Косясь на черные копыта, Шторм поднялся, не без труда разыскал аккуратно сложенную под дальним кустом одежку, и ловко одел легкое тело дэльфа. Он имел кое-какой опыт. Правда, раньше ему доводилось раздевать покойников. Затем он взвалил спящего юношу на плечо и потащил на стоянку под неумолчный стук конских копыт за спиной.

Поляна опустела. Остался лишь взрыхленный круг земли да занимающийся над кронами рассвет нового дня.

* * *

Встревоженный Аф встретил их на середине пути. Ему хватило одного взгляда на обалдевшее лицо Шторма, чтобы понять, что случилось.

— Вы напали на него? — то ли спросил, то ли утвердил он, а Шторм только кивнул.

Выражение полнейшей растерянности так и не сходило с его лица.

На стоянке они уложили дэльфа у костра. Тот беспробудно спал, и румянец постепенно возвращался на запавшие щеки. Шторм, ни слова не говоря, ушел в лес — то ли успокоить расстроенные нервы, то ли поискать незнакомца, столь бесцеремонно с ним обошедшегося. Проводив его глазами, Аф некоторое время задумчиво смотрел на дэльфа и кивал головой неизвестно чему, затем лег по другую сторону костра, устало вытянул длинные ноги, облегченно вздохнул и заснул, наконец, совершенно спокойно.

Когда дыхание флавина выровнялось, а солнце поднялось высоко, над Инвари сконцентрировалась грустная тень и, протянув руку в призрачной перчатке, коснулась его лба. Спящий вздрогнул и открыл глаза.

Некоторое время он щурился на свет, плохо различая окружающий мир. Затем вскинулся, словно что-то вспомнив, и попытался дотянуться до шпаги — но она лежала на расстоянии вытянутой руки — слишком далеко! А он очень ослаб.

Призрак терпеливо висел над ним, ожидая, пока он придет в себя. Звезда Поднебесья приветливо подмигнула ему и исчезла.

— Грешник? — слабо поинтересовался Инвари.

Силы потихоньку возвращались к нему.

— Пора приниматься за дело, Подмастерье! — недовольно заметил призрак. — Ты слишком долго валяешься. С настоящими воинами этого не бывает! Они или сражаются до конца или умирают.

— С чумой не сразишься! — парировал Инвари, озираясь.

Место казалось знакомым.

— Где мы?

— Там же, где и два дня назад.

— А я…

— А ты жив.

— Значит, Шери удалось!..

— Можно сказать и так.

Инвари, наконец, посмотрел в пустые глазницы под тяжелым старинным шеломом с острым навершием.

— А ты что здесь делаешь?

— Бужу тебя…

— Снились кошмары? — послышался веселый голос.

Инвари вздрогнул, нервно повел плечами, но Грешника уже и след простыл. Ему приветливо улыбался флавин.

— Я вовремя проснулся, — ответил он и осторожно сел.

Он ощущал, как пульсирует на пальце Звезда Поднебесья, придавая новые силы. Подошедший Ворон сунул голову ему под руку, поддерживая.

— А где наша тяжелая конница?

— Воюет с деревьями, — Аф смотрел на Инвари с удовольствием.

Из леса вывалился Шторм, сгибаясь под тяжестью кабаньей туши.

— О! — изумился он. — А я-то нес тебе свинью на погребальный костер!

— Спасибо! — Инвари даже смутился.

— Впервые вижу воскресшего! Ты, часом, не святой, а, монах?

— Цветами пахнет? — вопросом на вопрос отвечал тот.

— Нет, — удивился Шторм.

— А сияние видишь?

— Сейчас — нет! — честно признался Шторм.

— А на мощи я похож?

— Это которые нетленные? — подал голос Аф.

— Ага.

— Н… не знаю, — совсем растерялся Шторм. — Я их не видел никогда.

— Тогда вам не повезло, Шторм, — скрывая улыбку, закончил Аф, — для мощей наш друг выглядит подозрительно живым.

— Для моща, — назидательно поправил его Шторм. — Он же один!

Инвари рассмеялся, сгибаясь от сбитого дыхания. Несколько мгновений Шторм насупясь смотрел на него, затем тоже зашелся хохотом, забыв про тушу кабана на плечах. Аф покачивал рогатой головой, глядя на них. Бледное осеннее солнце катилось по небу под их смех.

* * *

До вечера они, не торопясь, двигались на запад. Инвари уже достаточно окреп, чтобы провести целый день в седле, но ехать быстро ему было еще не по силам.

Лес поредел. Высокие ели сменились кривыми елочками, седой мох — яркой травой. Стали попадаться прямые, как свечи, осины. Их листья уже начали пламенеть, и, казалось, деревья провожают путников взмахами кровавых ладоней. В траве то тут, то там замелькали неглубокие лужицы, в которых отражалось седое осеннее небо с неожиданными проблесками ультрамарина.

Ранее отряд то и дело пересекал звериные тропы, лес звенел от птичьих голосов, далеких кличей лесных обитателей. Теперь же вокруг царили шум ветра, шелест осин, да чавканье грязи под копытами лошадей.

«Идеальное место для жаждущих одиночества, — думал Инвари, — безмолвное, печальное, но еще не настолько жуткое, чтобы испугать отшельника. Должно быть, где-то здесь жил Аф?…».

На третий день пути, к вечеру, Аф вывел отряд на возвышение, окруженное стесанными клыками развалин. Земля здесь была рыхлая, но, по крайней мере, не брызгала водой из-под каждого шага.

— Завтра пойдем пешком, — предупредил Аф, — лошадей придется вести в поводу.

— А далеко еще? — поинтересовался Шторм.

— Пройдем болота, и будем на месте. Собственно, мы уже на Топях. Сюда впадают ручейки и речушки из Чащи — поэтому здесь вода не гнилая. Но завтра коней придется поить из запасов. Утром наполним бурдюки под завязку — там, в камнях, есть источник.

А есть ли тут люди? — расседлывая Ворона, спросил Инвари.

Место это ему не нравилось.

— На северо-восток отсюда был раньше скит. Других поселений нет. Да и что людям тут делать? Охотиться не на кого, рыба не вкусная. За Топями более сухо, там кое-где можно сеять зерно и получать скудный урожай — этим, да добычей торфа и живут несколько деревень. Мы заночуем в одной из них. И там же оставим лошадей. К замку Ванвельта лучше идти пешком.

— То есть подкрадываться? — уточнил Шторм.

— Именно. Если наши предположения насчет наемников верны, в поместье должна быть куча народу.

— Жаль, что придется вести себя тихо! — расстроился Шторм, оглаживая свою дубину. — Ненавижу наемников от всей души!

Инвари удивленно посмотрел на него.

— Не обижайся на меня, — попросил он, — но разве ты сам не…?

— Я уже давно не наемник! — все-таки обиделся тот. — И служу Ворчуну не за деньги…

— А за что же? — не удержался Инвари.

— За удовольствие от веселой жизни! — усмехнулся Шторм. — Жизнь-то одна, деньгами всего не измеришь. Ворчун меня многому научил. А кем я был до встречи с ним? Таким же псом, — Шторм мотнул головой в сторону болот, — как и эти оборванцы, готовые за монету глотку порезать.

— Вот это да! — ахнул Инвари. — «Деньгами всего не измеришь»! Сдается мне — это не ильрийский подход к делу!

— А я не ильриец, с чего ты взял? — удивился Шторм.

Инвари только пожал плечами.

Шторм, разложив свои нехитрые пожитки и конскую упряжь, устроился меж ними поудобнее, и глаза его заблестели.

— Так я сирота! — тоном рыночного мальчишки-плакальщика заголосил он. — Нету у мене ни батюшки, ни матушки, ни единого родственничка. Подобрали меня после кораблекрушения не бережке, нагого и беспамятного.

— То есть? — не понял Аф.

Он ловко разжигал костер под прикрытием груды камней.

— Память я потерял! — важно сказал Шторм. — Корабль этот помню, а как попал на него, и чего вообще раньше со мной было — нет. Корабль в шторм потонул, а меня на берег вынесло. С тех пор и прозвище мое…

— А сколько же лет тебе было? — спросил Инвари.

— Думаю с дюжину. А точно не скажу — не знаю. Но выглядел я как совершеннолетний. Добрые люди подобрали, накормили, одели, а как попытались власть надо мной взять и к делу пристроить — купеческие корабли разгружать, потому как я здоровяк, так я их поблагодарил вежливо и смылся.

— И чем же вы потом занимались? — вешая котелок на распорки, поинтересовался Аф.

— Странствовал много. Не любитель я себя в обиду давать — потому со стоящими людьми легко сходился. То к той шайке пристану, то к этой. А в Витеже меня в армию загребли. Был пьян, на какой-то бумаге мету поставил, ну и забрали. Мне еще пятнадцати — по моим подсчетам — не исполнилось, а мне документ выправили о совершеннолетии и забрили. Два года отвоевал с Аркадией. Пока служил — всякого повидал! Читать-писать научился, людей калечить — спасибо родным командирам. Да заскучал. Земля столько чудес бережет! Прихватил парочку товарищей и через фронт метнулся. Всю Аркадию крадучись пересек, а там и в городах страшно! Ночью чудища прямо по улицам ходят. В Хиве побывал — тогда еще через границу знающие люди могли провести, это сейчас они наглухо закрыты! А из Хивы прямая дорога только в Ильри. Через своих узнал, что Ворчун Ильританский себе толковых людей ищет по эту сторону Антэоса. У него, скажу вам, соображений побольше, чем у всех моих командиров вместе взятых…

Давно прислушивавшийся к чему-то флавин вдруг вскочил на ноги и приложил палец к губам.

Из-за необозримых пространств болот, залитых нездоровым светом луны, донесся тоскливый вой. К нему прибавился еще один. И еще. Воздух зазвенел от какофонии жутковатых голосов.

— Волки! — пробормотал Шторм. — Стая голов в двадцать. Они слишком далеко, чтобы беспокоиться, да и ветер в нашу сторону.

Флавин напряженно слушал. Вой, дойдя до самой высокой точки, оборвался, сменившись жалобным и каким-то похоронным рыданием. Казалось, глядела в черное зеркало болота и плакала сама смерть.

— Это не волки, — сказал Инвари, подходя к коням, чтобы их успокоить. — Вы же говорили, Аф, что зверей на топях нет?

Флавин повернул к нему бледное лицо.

— Я никогда прежде такого не слышал! — произнес он, и Инвари показалось, что голос всегда невозмутимого флавина дрогнул. — Я не знаю животное, которое могло бы издавать такие звуки. Может быть, это те, похожие на волков?

— Все неладно в этом королевстве! — пробурчал Шторм. — Давайте костер затушим от греха и поужинаем. А беспокоиться будем, когда встретимся с ними.

Инвари зябко повел плечами.

— Не хотелось бы!

— Это точно! — вздохнул Аф. — Шторм дежурит первым, вы вторым, а я последним.

Он всегда оставлял себе дежурство в самые тяжелые предутренние часы.

Шторм плеснул из котелка на огонь и, бурча, принялся нарезать кабанятину.

Инвари оглаживал лошадей, поглядывая в сторону болот.

Но вой больше не повторялся.

* * *

Безрадостный пейзаж, полный грязи, расстилался вокруг. Предательские островки, так и норовящие уйти из-под ног, заросли камышом, рогозом и острой, как бритва, осокой, достигавшей здесь чудовищных размеров. Посреди черной воды неожиданно расцветали прозрачные лужицы, в которых отражалось низкое небо. Болото гудело, шептало и шевелилось. Пузыри газа поднимались со дна, заливаясь жидкой грязью и гнилостным запахом.

Лошадей вели в поводу. Аф шел впереди, угадывая путь одному ему известным способом — ни меток, ни каких-либо особых примет не было — однообразная картина, одинаковые островки. Шторм сменил дубину на арбалет и шел позади всех, недовольно оглядываясь. От Топей веяло необъяснимой жутью. Нет, не казалось путникам, что вдруг вылезет огромное чудовище с пастью, полной острых и вонючих клыков, или разверзнется бездна, чтобы поглотить их без остатка, или случится еще что-нибудь, столь же ужасное. Топи страшили именно своей пустотой, мертвенностью и кладбищенской тишью.

— Кажется, что здесь даже утопленников нет! — выразил Шторм общее настроение.

Это были единственные слова, произнесенные за половину дня пути.

Когда солнце поднялось высоко, тошнотворный запах стал невыносимым. Аф раздал полосы ткани, пропитанные пахучей смолой какого-то дерева, и велел повязать их на лица, наподобие масок. Головы лошадям закутали той же тканью.

Так и шли до вечера. Шторм, остановившийся подтянуть сползающий сапог, оступился, и чуть было не ушел в топь. Спасло его то, что он не выпустил поводья Савраса. Конь, почуяв беду, стал как вкопанный и не двигался с места. Ругаясь, на чем свет стоит, Шторм подтянулся на поводьях, чтобы вновь очутиться на узенькой, невидимой под грязью, тропке.

— Не пугайте нас так больше, Шторм! — мягко попросил флавин, когда поток ругательств у здоровяка иссяк.

Шторм только сердито дернул плечом и благодарно похлопал жеребца по шее.

Наступление ночи прошло незамеченным — серое небо стало лишь чуточку темнее. И только когда луна раздвинула облака, отряд остановился и Аф указал на темнеющие вдали холмы.

— Дальше начинаются торфяники. Но вам лучше не проявлять самостоятельность и по-прежнему следовать точно за мной — там еще достаточно ловушек, чтобы затянуть вас вместе с лошадью в мгновение ока.

— Когда будет привал? — поинтересовался Шторм, не перестававший всю дорогу обирать с себя комья засыхающей грязи.

— Скоро. Начнутся рощицы, в одной из них и переночуем, а завтра уже будем в деревне.

Вопреки гнетущей тишине ночь прошла спокойно. К царившему здесь безмолвию путники уже успели привыкнуть, но к полудню следующего дня первый робкий пересвист птиц его нарушил. Стали попадаться вспаханные клочки земли. На засеянных полях жухли забытые, измочаленные дождями колосья, склонив верхушки в грязь.

— Разве в это время урожай не должен быть собран? — спросил Инвари, глядя на флавина.

Тот пожал плечами:

— Не узнаю ильрийцев!

Они поднялись на холм позади одного из полей. Флавин приказал спешиться и указал вниз.

— Вон там, правее, одна из деревень.

— Не вижу движения! — Шторм профессионально окинул взглядом окрестности.

Какое-то время они смотрели на притаившиеся в рощице дома. Это были бедные, небеленые хижины. Навес над алтарем Богу-покровителю, да, должно быть, местная таверна, только и были крыты яркой черепицей.

Аф, поводя острыми ушами, прислушивался. Но если в окружавших их кустарниках хоть изредка звучал птичий переклич, то снизу не доносилось ни звука.

Мощные мышцы Шторма напряглись. Он удобнее перехватил арбалет и словно бы принюхивался — машина смерти приготовилась к бою.

Инвари же наблюдал за Вороном. Жеребец закладывал уши, нервно рыл землю копытом.

— Ветер меняется, — задумчиво проговорил он. — И дует в нашу сторону. А снизу пахнет чем-то очень неприятным.

— Так пахнет смерть, монах! — прогудел Шторм. — Она нашла их несколько дней назад…

И вскочив на коня, он погнал его вниз — в деревню.

Инвари вопросительно взглянул на Афа.

— Он прав, — сказал тот. — Мертвых можно не бояться.

— Но не следует оставлять его одного!

Они нагнали его в начале главной улицы и остановились, как вкопанные.

Ветер здесь обезумел. Он рвал воздух короткими порывами, разнося тошнотворный запах.

Они спешились, пошли по домам, и нашли их пустыми. Кое-где царил легкий беспорядок, словно хозяева только что покинули жилища.

В таверне — квадратной, срубленной из мощных бревен избе, на полу темнели потеки вина, в которых четко отпечатались следы подкованных сапог.

— Где-то я уже видел такие следы! — пробормотал Шторм.

— Это они, Черные, — ответил Инвари. — Они были здесь.

Аф оглядывался.

— Нигде не видно крови. Но судя по запаху, люди мертвы.

Он повел носом и, выйдя на улицу, двинулся в сторону от деревни — к оврагу, чернеющему слева. Лошади, все это время следовавшие за ними, на пол пути неожиданно стали. Саврас поднимался на задние ноги и бил воздух тяжеленными копытами, коротко всхрапывая. Чайни отошла за спину Ворона, а тот прижал уши и оскалился как пес.

— Оставим их здесь, — предложил Инвари, и они двинулись дальше.

На краю оврага запах стал невыносим. Они уже догадывались, что увидят, но взглянуть первым не отваживался никто.

Инвари сделал шаг вперед. Предусмотрительный Аф сунул ему в руку кусок ткани, которой они закрывали лица на болоте. Обмотав голову, Инвари спрыгнул вниз — прямо на груду начавших разлагаться тел…

Вода уже просочилась сюда. Из нее торчали руки, ноги, головы. Глаза были выедены.

Тщетно стараясь не наступать на мертвых, он перешел овраг и остановился около взметнувшейся из грязи руки — старческой, ссохшейся, неправдоподобно белой в этой грязи. С трудом повернул запястьем к свету, прощупал вены. Брови его сошлись на переносице, затем удивленно поднялись.

— Спускайтесь! — крикнул он. — Их нужно вытащить отсюда.

Быстро подошел флавин. Шторм замешкался, ища куда ступить.

Втроем они вытащили их наверх и разложили на краю оврага. Перемазанных грязью тел было тридцать. На изъеденных лицах ничего нельзя было прочесть.

— Аф, найдите им достойное место для погребения! Шторм, отведи коней к таверне, — бросил Инвари, опускаясь на колени перед крайним трупом.

Вам нужна помощь? — спросил Аф.

Только нож, если можно.

Аф протянул Инвари свой охотничий нож и с любопытством принялся наблюдать, как Инвари разрезает одежду на трупе. Когда Инвари стащил остатки тряпья, обнажив неестественно белую кожу со следами гниения, Шторм фыркнул и, отвернувшись, пошел прочь. Аф последовал за ним.

Инвари подождал, пока они отойдут подальше, и начал осмотр.

* * *

Через пару часов, перемазанный грязью с ног до головы, подмастерье вернулся к таверне — сквозь плотно задернутые шторы не пробивался ни один луч света, ни один запах не тревожил воздух.

Инвари постучал.

— Кто? — лаконично поинтересовался Шторм, и Инвари физически ощутил, что арбалетный болт направлен как раз туда, где у человека среднего роста находится сердце.

— Я! — так же лаконично ответил он, и дверь распахнулась.

Он шагнул внутрь.

Остатками мебели были глухо забаррикадированы окна, на полу раскидан толстый слой соломы. Лошади, едва не достающие холками до потолочных балок, в дальнем углу залы хрустели овсом из подвешенных к мордам торб. Было жарко и вкусно пахло. К удивлению Инвари в камине вовсю гудело пламя, а на вертеле сочился соком бараний бок.

Непривычно сияющий чистотой Шторм кивнул на дверь позади стойки.

— Иди, вымойся, монах, а то от тебя мертвечиной несет! Я втащил туда пустую бочку из-под вина. А воды там достаточно.

Когда Инвари вернулся, на одном из оставшихся столов уже был накрыт ранний обед.

— Мы пошарили по дворам, — пояснил Шторм, — нашли ту живность, что еще не разбежалась. Так что, сегодня у нас и бульон и жаркое!

Инвари взглянул на огонь.

— Неразумно разжигать очаг! Искры из дымохода и дым могут быть видны издалека…

— Аф эту проблему решил, — подмигнул Шторм и понизил голос. — Он говорил с огнем, и тот его послушал! Ты ведь ничего не заметил, когда подходил к дому, а?

Инвари устало кивнул.

Из погреба за стойкой вынырнул Аф с запыленной бутылкой вина.

— Вот, смотрите-ка! Это очень неплохое старое вино. Была всего одна бутылка. Должно быть, денег не нее ни у кого не нашлось.

Вначале ели сосредоточенно, в полном молчании. Поглядывая на Шторма, Инвари засомневался, хватит ли еды? Однако мяса, птицы и овощей оказалось достаточно.

Они с флавином уже давно отвалились от стола и распустили пояса, подливая друг другу вина, а весело блестевший глазами Шторм вгрызался в очередной кусок мяса.

— Это на десерт! — пояснил он, поймав взгляд Инвари. — А ты, монах, чем глазеть на аппетит здорового человека, лучше расскажи, что ты делал с мертвяками?

— А вы, Шторм, чем говорить гадости, лучше кушайте дальше, — мягко пожурил Аф.

— Я ничего такого не имел в виду, — обиделся Шторм, — почему вы все время от меня гадостей ждете? Я что, какой-то испорченный?

— Я пытался понять, отчего они умерли? — как ни в чем не бывало, сказал Инвари. — Аф, вы нашли место для погребения?

Тот кивнул.

— После обеда их надо похоронить.

— Опять в грязи копаться! — вздохнул Шторм, но, заметив пристальный взгляд флавина, торопливо закивал. — Конечно, конечно, мы поможем…

— Шестеро — дряхлые старики, — продолжил подмастерье, — один — парализованный, еще один был в жестокой горячке, когда умер, трое болели болотной лихорадкой. Двадцать человек — просто пожилые люди. Физически здоровы, насколько могут быть здоровы люди в их возрасте. Среди них нет ни одного моложе пятидесяти. Первые одиннадцать убиты — зарезаны, заколоты или задушены. Лица и глаза выедены, а не выклеваны. Шторм, я не порчу тебе аппетит?

— Неа, — легко откликнулся тот, — мне случалось трапезничать на поле боя, среди кишок.

— Но не это самое странное! — продолжал он дальше. — Оставшиеся девятнадцать человек умерли по одной и той же причине.

Шторм, наконец, перестал жевать и подался вперед.

— Ну!?

— В их телах не осталось ни капли крови! — заключил Инвари и замолчал, подливая себе вина.

Себе, затем Афу и Шторму, изумленно смотревшим на него.

— Я не понимаю! — сказал Аф.

— Их стащили в яму, зарезали, и кровь вытекла! — изрек Шторм.

— Я не сказал, что этих зарезали, — ответил Инвари, — на телах нет ни колотых, ни резаных ран, кроме…

Он замолчал.

— Что вас смутило, Один? — голос Афа звучал напряженно.

— Кровь выкачали из тел, если можно так выразиться, медицинским способом.

— Это еще что за дерьмо? — удивился Шторм.

— В вены вставляют специальные иглы и выкачивают кровь, — пояснил Инвари.

— Никогда о таком не слышал! Наши лекари иногда пускают кровь, но делают это по-другому. Они…

— Я знаю, Шторм. Метод, о котором я говорю, не применяется нигде, кроме медицинской общины университета в Кабестане. Ведь это не только столица нашего Ордена, но и самый крупный научный центр по обе стороны Антэоса. Естественно, что не все посвященные и уж тем более простые смертные владеют этим искусством!

— Так, вы, дэльфы, выкачиваете кровь из живых людей?! — возмутился Шторм.

— Иногда это лечит, — мягко произнес флавин. — Я слышал о таком. Но, Один, если Адамант замешан в этом — мы сильно недооценивали его!

— Я не понял, куда же делась кровь? — вмешался Шторм.

Инвари пожал плечами.

— Ее забрали для каких-то целей.

— В замок Ванвельта! — Шторм громыхнул кулаком по столу. — Черные могли прийти только оттуда. Когда отправляемся?

— Давайте отоспимся? — предложил Инвари. — А пойдем с наступлением темноты.

Спутники согласно кивнули.

— Лошадей оставим здесь, как вы и предлагали, Аф, — продолжал он.

— В деревне? Почему? — удивился Шторм.

— Пешими мы менее заметны, кроме того, у замка лошадей оставлять опасно. Черные вряд ли сюда заявятся — им здесь делать уже нечего, а кто из вас может предложить лучшую защиту от волков-переростков, чем эти стены?

— Если звери почуют коней, они возьмут дом в кольцо — вряд ли мы сможем их разогнать!

— Об этом беспокоиться предоставьте мне, Шторм! — подал голос Аф. — Звери не почуют ничего.

— А если кто-то попытается проникнуть внутрь? Или подожжет стены? — не отступал Шторм.

— Мы запрем дверь. Да и кони могут сами постоять за себя. — Инвари оглянулся на лошадей — вороной перестал жевать и внимательно слушал. — Ворон выведет остальных наружу, и они сами найдут нас.

— Как это он выведет их из запертого дома? Взгляни на эту дверь, даже моему битюгу не под силу ее вышибить, а уж в окна кони не лазают!

— А уж об этом побеспокоюсь я! — Инвари напустил на себя загадочный вид.

Шторм посмотрел на флавина. Тот кивнул и добавил:

— Вещи пусть остаются здесь, нам нужно только оружие и немного воды. Поместье в паре часов быстрого бега. Вокруг глухой лес. Стена невысокая, из неотесанных глыб — лезть будет легко. Внутри стен целый городок — с пристройками, сараями, конюшнями и псарнями. Будет где спрятаться.

— А дальше? — Шторм снова начал есть.

— Дальше, как решат Боги! — вздохнул Инвари и поднялся. — Солнце клонится к горизонту. Мы с Афом поищем лопаты, а ты доедай и присоединяйся.

Однако Шторм отодвинул тарелку и встал. Поискал, обо что вытереть жирные руки, нашел занавеску и радостно двинулся к ней. Но потом посерьезнел.

— Это подождет! — торжественно произнес он. — Покойников надо хоронить!

Выйдя на улицу, Инвари посмотрел на трубу — воздух над ней был чист и недвижен. Ни дым, ни искры, ни даже легкое облачка пара не тревожили послеполуденный свет. Дом казался мертвым, как и все вокруг. Да так оно и было.

* * *

В полном молчании, при непривычно рано садящемся солнце, прошел обряд погребения. Инвари, пользуясь саном странника Ордена, дававшим право проводить наиболее распространенные обряды, отправил несчастные души в Последний путь. Они вспорхнули с истерзанной плоти и последовали за сияющим знаком, начертанным юношей над каждым из тел.

Найденными в сараях лопатами выкопали общую могилу, переложили туда обескровленные и обездушенные тела, забросали бурым, остро пахнущим торфом. Шторм ушел в ближайшую рощу и скоро вернулся, неся в каждой руке по паре только что выкопанных молодых деревец. Инвари благодарно кивнул и принялся копать неглубокие ямы друг против друга на востоке и западе. Вскоре деревья были посажены, политы водой, и ветви будущей кладбищенской рощи взметнулись над могилой.

Флавин, неподвижно стоявший все это время, неожиданно снял с пояса кожаный мешочек и достал щепотку серой пыли.

— Что вы делаете? — заинтересовался Шторм, но флавин, ушедший в себя, не ответил.

— Мне кажется, — прошептал Инвари на ухо Шторму, — что это земля Катаркиса — мифической родины флавинов.

— Значит, это и есть чудодейственный порошок Скрир? — ахнул тот. — Тот самый, что заставляет землю цвести зимой?

— Люди преувеличивают все, что связано с нами! — вздохнул Аф. — Но эти деревья не замерзнут при самом лютом морозе и не иссохнут от жгучего солнца, а взрослыми кронами покроются уже летом. Цветы будут цвести до поздней осени, а птицы, свившие здесь гнезда — улетать последними. Эти люди заслужили подобную память.

Больше он не сказал ничего. В молчании они вернулись в дом — в тепло, пахнущее сеном и лошадьми, жизнью пахнущее. И каждый долго не мог уснуть. Несмотря на усталость к одному и тому же подводили их мысли — к неизбежности конца.

* * *

Когда совсем стемнело, Инвари проснулся и тихо, чтобы не разбудить крепко спавших товарищей, поднялся. Он ушел на кухню, смыл тяжелый дневной сон, напился студеной воды из кадки и, бесшумно ступая, отправился в дальний угол — туда, где дремали кони. Ворон покосился на хозяина, и Инвари приблизил лицо к его уху.

— Вечером мы уйдем в замок Ванвельта, — прошептал он. — Мы можем отсутствовать сутки, самое большее двое. Если кто-то попытается проникнуть, чтобы причинить зло — убей. Если мы не вернемся к указанному сроку — отведи коней в лагерь Гэри и возвращайся домой.

Ворон возмущенно фыркнул, прижал уши и попытался наступить Инвари на ногу. Тот пакостей ждал и потому ногу отдернул. Тогда конь вопросительно глянул на дверь.

— Если будет необходимость, можешь все здесь разнести, даже крышу! — улыбнулся Инвари.

Жеребец радостно всхрапнул. Инвари почесал коня между ушами и, достав из нагрудного кармана камзола маленькую тетрадь, отцепил от пояса мешочек с письменными принадлежностями и чернильницу и сел за стол, чтобы заполнить свои «орденские хроники».

Однако перо, ничем не отличимое от обычного, не пачкало бумагу. Только он один видел то, что писал между строк последнего и так давно заполненного листа. За этим занятием его и застали проснувшиеся попутчики. Последовали быстрые сборы.

Наскоро перекусили. Принесли коням свежего сена и налили чистой воды, слегка ослабили упряжь. Вышли за порог. Заперли за собой дверь на ключ, найденный под стойкой. Ключ Шторм повесил на одну из многочисленных цепочек, украшавших его шею.

Через час с небольшим пологого подъема хилые рощицы сменились густым еловым подлеском, а затем и настоящим вековым лесом. Топь осталась внизу.

Трое бежали в полной темноте, бесшумно и ладно, и ничего пока не предвещало опасности. Только было очень тихо. Впереди, меж поредевшими деревьями, уже проглядывал массив замка, когда они остановились, и Аф, чутко поводя ушами, повернул вправо. Что-то до жути звериное проступило в темноте в его облике — то ли движение поросших серой шерстью ушей, то ли чернота гривы, спадающей на плечи, то ли страшноватые, посверкивающие зелеными огоньками глаза.

Они вышли к обломкам, торчащим из-под земли и густо заросшим травой. Виднелись ажурные перекрытия и несущие столбы, покрытые резьбой, едва различимой в темноте.

Аф молча указал на замок, и Шторм также молча скрылся за обломками. Флавин и Инвари влезли внутрь развалин и затаились.

— Нам придется оставить его здесь, — прошептал Аф, — на случай, если с нами что-то случится.

Шторм вернулся.

— В замке темно и тихо, похоже, он заброшен! — удивленно сообщил он. — И чего тогда мы сюда тащились?

— Может быть, он только таким кажется? — ответил Аф. — Шторм, вы должны остаться.

Тот возмущенно фыркнул:

— Ни за что!

— Кто-то должен вернуться и все рассказать Гэри, — вмешался Инвари. — Лучше, если это будешь ты — тебе он доверяет!

— А почему не вы? — спросил Шторм у Афа.

Он был сердит на обоих, но на флавина голоса не повысил.

— Я не знаю, что мы встретим в замке, — честно ответил тот. — Думаю, что буду полезен там Одину больше, нежели здесь.

— Я через топи не пройду! — буркнул Шторм.

— Чайни проведет вас, — сказал Аф. — К тому же — добавил он, улыбаясь, — чердачное окно, через которое я планирую проникнуть внутрь замка, не предназначено для людей вашей комплекции.

— Чего-чего? — еще больше возмутился Шторм.

— Плечи не пролезут, — перевел Инвари, — ты застрянешь.

Шторм переводил подозрительный взгляд с одного на другого.

— Я буду ждать вас здесь до утра. Если вы не объявитесь и после восхода солнца, я полезу за вами! — сказал он, наконец, и насупился.

Аф промолчал.

Недовольно бормоча что-то под нос, Шторм забрался глубже в развалины и слился с темнотой.

Аф и Инвари прокрались к стене, взобрались на нее и, едва приподнимая головы над краем, оглядели двор.

Замок Ванвельта был скорее громоздким, чем грозным. В прямоугольном донжоне, по бокам которого торчали четыре башни, сложенные из грубо отесанных камней, не горел ни один огонь, не слышалось ни звука.

Большой двор и темнеющие прямоугольники хозяйственных построек были пусты.

Аф пополз налево. Там, метрах в трех от стены, виднелся скат крыши, отмеченный массивной трубой.

Аф метнулся вперед. Движение было молниеносно и бесшумно, флавин словно сорвался с места и полетел. Инвари изумленно проводил его глазами и прыгнул следом, сгруппировавшись, как кошка, падающая на лапы.

Флавин уже нашел небольшое чердачное окно, закрытое мощными, изнутри запертыми ставнями. Он взялся за них и неожиданно мышцы его, прежде стройного и подтянутого, вздулись под тонкой безрукавкой. Ставни жалобно скрипнули и развалились. Жутковато блеснув глазами, Аф отложил створки в сторону и скользнул внутрь.

Инвари прыгнул за ним, откатился в сторону и вскочил на ноги. Сталь блеснула в его руке, но свет этот был отраженным — из-за облаков вышла луна.

По приставной лестнице они спустились на кухню.

Подмастерье приложил ладонь к прокопченному боку огромной печи, но даже и без этого было ясно, что ее давно не разжигали.

— Похоже, замок действительно заброшен! — тихо сказал флавин. — Я не чувствую чьего-либо присутствия.

Инвари кивнул.

Они прошли этаж, поднялись наверх: запустение и неровные разводы пыли, толстым слоем покрывшие мебель и пол — вот и все, что они увидели.

— В покоях очень давно никого не было! — пробормотал Инвари. — Но Ванвельт должен был быть здесь совсем недавно!

— Где охрана? — недоумевал Аф. — Здесь должны кишеть черные рыцари, но я ничего не чувствую!

Инвари, все еще хоронясь, выглянул в окно. Лунный свет заливал двор. Высокие кованые фонари отбрасывали длинные тени. Тени от хозяйственных построек казались еще более черными. Что-то тревожило его. Что-то задевало его внимание, но он никак не мог понять — что?

— Обойдем остальные помещения, посмотрим в башнях? — предложил флавин. — До утра еще далеко, попробуем хоть что-нибудь найти?

Инвари собрался было кивнуть, как вдруг уловил неясное движение внизу. Он резко отступил от окна, обшаривая взглядом двор. Несколько стогов сена в лунном свете казались гигантскими ощетинившимися ежами.

Он закрыл глаза, сосредотачиваясь. Несколько мгновений двор представал в мельчайших деталях только в его воображении. Когда он поднял веки, то посмотрел именно туда — на недвижимые фонарные столбы. Бледное сияние разгоралось в них, и тени смещались — вот почему он уловил движение. Тени двигались. Пока еще слишком медленно. Инвари огляделся, разглядывая разводы в пыли, неравномерно покрывавшие пол.

— Аф, вы знаете, когда здесь наступает истинная полночь? — быстро спросил он.

Аф, обходивший комнату, не задумываясь, ответил:

— Через пару минут.

Инвари рванул прочь.

— Бежим!

Флавин последовал за ним. Со двора послышались скрип и глухие удары.

Инвари вел его вниз, через кухню, к кладовой, двери которой были заперты. Аф приготовился было сломать и их, но Инвари не дал. Он достал из одного из многочисленных карманов на камзоле полоску металла, купленную еще на рынке, и сунул в замочную скважину. Дверь открылась, они ввалились внутрь, и он тщательно запер дверь за собой.

— Теперь объясните мне, в чем дело? — спокойно попросил флавин.

От бешеного бега он даже не задохнулся.

— Сейчас увидите!

Инвари потащил его между ящиков и бочек к забитым изнутри досками окнам кладовой. Правда, это и окнами нельзя было назвать — кладовая находилась в полуподвале и над землей поднимались только узкие полоски оконных стекол.

— Прислушайтесь! — прошептал Инвари и прижал палец к губам.

Дом ожил. Скрипели двери, стонали половицы, раздавался беспорядочный и тяжелый стук, слышались будто неровные шаги и шлепки. Снаружи, во дворе, что-то жалобно заныло, да так, что заломило зубы.

— Будьте очень осторожны, — одними губами прошептал Инвари.

Ощутимо дрогнула земля.

Так же ощутимо Звезда Поднебесья сжала безымянный палец его руки.

Тяжелая поступь сотрясла двор. Жуткий скрип повторился. Шаг. Еще. Еще. Шаги громыхнули рядом. В щель между досками ворвалась пыль, поднятая ударом. Когда она осела, всегда невозмутимый флавин протер глаза — перед окном переминался с лапы на лапу чугунный треножник — основание одного из дворовых фонарей. Лапы невиданного чудовища неторопливо рыли землю. Вот одна из них вцепилась в нее когтями, две другие оттолкнулись и шагнули вперед. Земля дрогнула. Треножник исчез из вида.

— Мать Земля, что это было? — потрясенно прошептал Аф.

— Охрана замка, — тихо пояснил Инвари. — Эти охраняют двор, а наверху — слышите звуки? — обследуют помещения другие материальные слуги Ванвельта.

— Вещи? — поразился Аф.

— Мебель.

— А почему их нет здесь?

— Здесь ничего не представляет ценности, — пожал плечами Инвари, — бочки пусты, провианта нет. Я так и предполагал, когда побежал сюда.

— Но как это возможно?

— Не знаю, — честно признался юноша. — Слышал, что такое бывает. Это какая-то древняя магия, не телекинез в прямом смысле. Вещи действуют в отсутствии хозяина, выполняя его волю.

— Они разумны? — Аф поежился.

— Нет, просто механические охотники. Они не чуют запахов, не читают следов. Движение и незнакомый зрительный образ — вот то, на что они ориентируются в поисках жертвы. Они, безусловно, выделяют хозяина и тех приближенных, на которых он укажет, остальных же убивают, — он сделал паузу, — в лучшем случае.

— А в худшем?

— Калечат. Представляете, что может сделать с человеком взбесившийся комод? Или кресло?

Аф долго молчал.

— Я не знаю, как реагировать на то, что вы рассказали! — признался он, наконец, — Наверное, я еще плохо понимаю людей. Поэтому мне не страшно, а смешно!

Инвари тоже сдержал нервный смешок. Мимо проследовал еще один фонарь. Когда он отошел достаточно далеко, Аф оттянул доску и, рискуя свернуть себе шею, осторожно выглянул. И успел увидеть, как чугунное чудовище поднимается на цыпочки, чтобы заглянуть в верхние окна донжона. Стеклянное навершие горящего фонаря походило на злой глаз.

— И что нам теперь делать? — возвращая доску на место, поинтересовался он.

Инвари пожал плечами.

— Это не продлится долго. Думаю, представление с огнями и звуками посреди ночи в пустующем замке призвано отпугнуть любопытных. Если же среди них и находились смельчаки, рискнувшие докопаться до причин странных явлений — они уже умерли.

Аф закрыл рот руками и отвернулся. Плечи его задрожали.

— Что с вами? — испугался Инвари.

Флавин повернул к нему лицо, кривящееся гримасой — он изо всех сил сдерживал смех.

— Простите меня, Один! — сдавленно произнес он. — Я просто не могу…, - он всхлипнул, — …быть убитым платяным шкафом!.. Вы, люди, сумасшедшие!

Инвари не знал смеяться ему или сердится?

Звуки наверху начали стихать.

Он заглянул в щель и увидел, как фонари выстраиваются вдоль стены, переминаясь с ноги на ногу. Они еще вертели головами-навершиями, но огни внутри них гасли.

Через несколько минут ничего, кроме странно взрыхленной земли, не напоминало о взбесившимся замке.

— Кажется, можно идти? Осмотрим башни? — предложил Аф, поднимаясь.

* * *

В первых двух башнях они не обнаружили ничего кроме паутины и свалки старой мебели и доспехов. А вот в третьей их ждал сюрприз. Пыли на винтовой лестнице не было. В факельные кольца были заправлены факелы. Казалось, башню оставили не так давно, и она ждала хозяина.

— Поднимитесь наверх, осмотрите помещения. Я чувствую, что сейчас здесь никого нет, — сказал Аф. — Вряд ли мы что-то найдем в четвертой башне, раз уж нашли в этой, но, для порядка, я схожу, осмотрю ее и вернусь.

Инвари кивнул, и флавин скрылся за дверью.

Зажигать факел нужды не было. Он прекрасно видел в темноте и крадучись пошел по лестнице, держа наготове шпагу. Сталь не светилась, Звезда Поднебесья тоже вела себя спокойно, да он и сам чувствовал, что никого нет, но привычка брала свое. Он вступил в большую круглую комнату с коллекцией старинного оружия на стенах, заглянул под ковры и кресла, в пасть большого холодного камина, за портреты и в ящики шкафов. Маленькая лестница без перил вела отсюда вверх, за потолок, сложенный из необструганных бревен. Он поднялся по ней, откинул люк, вылез, огляделся. Комната разительно отличалась от предыдущей. Там царила хотя и скромная, но роскошь. Здесь никакой роскоши не было и в помине. Узкая кровать, заправленная волчьими шкурами. Не ложе для развлечений — походная койка. Пара охотничьих трофеев на стенах. Грубо сработанные дубовые стол и стул. На столе простая чернильница, чисто вымытая, стопка хорошей бумаги. И лист, приколотый в изножье кровати к стене. Почти черный прямоугольник в черной комнате Черного Волка. Инвари бросился к нему, ахнул — это был лист, вырванный из последнего тома Истории Королевской Династии. Он сразу узнал манеру Витольда. Старший брат нынешнего короля-узурпатора, средний брат умершего страшной смертью истинного короля и дядя пропавшего наследника престола был изображен художником во всей своей мощи — в боевых начищенных доспехах и рогатом, старинной работы, шлеме, с мечом, занесенным для удара. Глаза мастера видели Ванвельта снизу вверх, словно художник уже был повержен и готовился принять смерть от лезвия огромного, уже знакомого Инвари, меча. За спиной принца угадывалась какая-то дымчатая поверхность и смутно отраженная в ней фигура в черном, сидящая на ступенях у основания… зеркала! Инвари узнал и то и другое. Неужели Витольд посещал «зеркальный чертог»? Видел Мора?

Инвари продолжал напряженно вглядываться в рисунок, но тот так и не ожил. Тогда он отцепил его от стены, повертел в руках. На оборотной стороне рисунка острым неровным почерком было выведено: «Возвращайся. Время пришло!». Без подписи. Но ее не требовалось — Инвари узнал почерк регента.

Повинуясь внезапному порыву, он осторожно сложил рисунок и убрал его в карман.

Больше ничего интересного он не нашел. Афа все не было. Инвари, тревожась, поспешил за ним.

Когда он поднимался по лестнице в верхние покои четвертой башни, там что-то с грохотом упало. Он помчался, перепрыгивая через ступени, но, когда добрался до люка, тот оказался закрыт. Инвари толкнул его плечами, распрямляясь, и створка неожиданно легко подалась. Но почти сразу же захлопнулась, ощутимо двинув его по макушке. Что-то тяжелое каталось там по полу. Инвари слышал звуки возни и сдавленное дыхание.

Он попробовал приоткрыть люк и осмотреться — глазам его предстала полностью разгромленная ветхая мебель, на останках которой, сцепившись, рыча и сопя, катался мохнатый шар, состоявший из Афа и кого-то еще. Кого-то большого, черно-серого. Юноша рывком откинул крышку люка и одним прыжком оказался в комнате без окон. В кромешной тьме сцепившиеся дрались не на жизнь, а на смерть.

— Аф! — закричал Инвари, пытаясь разглядеть, кто есть кто. — Отзовитесь!

В ответ раздалось нечто, похожее на придушенное ругательство. На мгновение Инвари разглядел массивные челюсти, грозившие сомкнуться на горле флавина. Тот обеими руками удерживал-душил врага. Мышцы вздувались под его кожей нечеловеческой силой, но тою же был наделен противник. К тому же его густая шерсть и толстая шкура не давали как следует обхватить горло — пальцы Афа неумолимо скользили. Инвари напряженно следил за поединком, готовый сделать молниеносный выпад, но они так быстро менялись местами в поле зрения, ожесточенно катаясь по полу, что он боялся задеть флавина лезвием. Он лихорадочно огляделся. На глаза ему попалась тяжеленная подставка для книг. Не без труда подтащив ее к клубку тел, он толкнул ее в тот момент, когда более темное тело оказалось наверху. На мгновение это отвлекло чудовище, оказавшееся подобием зверя, и этого хватило Афу, чтобы отшвырнуть от себя его черно-серое тело. Отшвырнуть как раз на вспыхнувшее лезвие шпаги Инвари. С воем зверь рухнул на пол и истек черной кровью.

Во время прошлой своей встречи с подобными животными, Инвари не успел как следует разглядеть их. И теперь изумленно смотрел на самого большого волка, из всех, когда-либо виденных им в жизни. Но, нет, зверь только походил на волка! У него были короче морда и выше лоб, глубоко посаженные глаза, короткие уши, поросшие жесткой щетиной, мощное тело, огромные лапы и совсем не было хвоста. Это почему-то поразило подмастерье больше всего. На всякий случай он вонзил шпагу в уродливое тело еще раз — в то место, где, как он предполагал, должно было находиться сердце. Зверь дернулся и затих. Не теряя его из виду, он поспешил к Афу. Тот привалился к стене, закрыв глаза, и хрипло дышал. Он был изрядно исполосован клыками, даже по лицу стекали струйки крови.

Инвари опустился на колени перед ним и тихо, волнуясь, позвал:

— Аф…

Флавин открыл глаза и криво улыбнулся.

— Как вы вовремя, Один! Он мог бы сожрать меня целиком!

Инвари облегченно улыбнулся.

— Вы считаете, он был просто голоден?

Он подал флавину руку и помог подняться. Вдвоем они подошли к трупу. Флавин опустился на корточки и ладонью измерил расстояние между клыками.

— Видите? Мы уже встречались с такими зубками.

— Значит, Ванвельту мы обязаны такой чудесной породой! — заметил Инвари, вытирая окровавленную шпагу о шкуру зверя.

Аф сорвал с себя остатки безрукавки, превратившейся в лохмотья, и протянул юноше.

— Сможете этим перевязать основные раны?

Инвари кивнул, убрал шпагу в ножны и принялся за дело.

— Как случилось, что он напал на вас?

— Когда я зашел в башню, она была пуста. Я бы почувствовал чужое присутствие. Я все осмотрел и собирался возвращаться к вам, но тут появился он. Он пришел снизу, не через дверь — я бы почуял приток свежего воздуха. Я ждал его, но когда он появился — растерялся. Видите ли, я никак не мог решить, нужно ли убивать это… животное? Флавины не убивают животных… Не так! Иногда трудно выразить даже простую мысль на вашем языке! На флавинов не нападают животные. Никакие! Никогда! Поэтому, когда он прыгнул — я был не готов.

— Это могло стоить вам жизни! — заметил Инвари.

Он видел, что раны Афа перестают кровоточить сами собой, но на всякий бинтовал потуже.

— Вот и все. Как вы себя чувствуете? Может, вернемся к Шторму?

Флавин усмехнулся.

— Сущие пустяки. Я правильно выразился? Спустимся вниз, взглянем — откуда пришел этот зверь?

— Там могут быть и другие!

Инвари вновь обнажил шпагу и двинулся к люку, но Аф придержал его.

— Позвольте мне. Теперь я буду осторожнее!

Инвари пропустил его вперед. Тело Афа, почти лишенное одежды, вовсе не казалось ему худым. Разбуженная схваткой дикая сила поигрывала в нем тугими мышцами, глаза флавина нехорошо светились в темноте. Его вполне можно было испугаться. Однако он так и не снял с пояса свой кривой иззубренный нож.

Они спустились вниз и обнаружили под лестницей открытый люк. Влажные ступени вели в темноту.

Флавин хищно принюхивался, глубоко втягивая ноздрями затхлый воздух. Инвари выжидающе смотрел на него.

— Зверь пришел один, — сказал, наконец, Аф, — ход идет далеко, и ходят по нему нечасто.

Инвари заглянул в темноту. Потянуло холодом.

— Там уж очень темно! — поежился он.

Флавин коротко взглянул на него, и Инвари показалось, что зрачки того сейчас вываляться из глазниц.

— А для моего ночного зрения — в самый раз! — улыбнулся Аф. — Хочется взглянуть на эту новую породу! Идите за мной. Будет страшно — позовете!

И он нырнул в отверстие.

Инвари, подняв брови, смотрел ему вслед. Страшно? Надо же такое сказать!

Но все же там было очень темно! Вздохнув, подмастерье шагнул вперед. И тьма, в который уже раз, поглотила его.

* * *

Черный атлас воды вспарывали глубокие борозды — с мерзким писком расплывались в стороны спугнутые толстые крысы. Ход вел прямо, без ответвлений. Толстые балки, подпирающие потолок, и щиты, которыми были обшиты стены, блестели от водяных потеков. Под ногами, несмотря на тихо журчащую воду, доходившую порой до колен, не валялись камни или куски грунта со стен — за ходом следили.

Вода не стояла зеркалом — тихо утекала вперед, убыстряя бег. К концу пути она уже стремительно прыгала от стены к стене и, несмотря на небольшую глубину, представляла опасность. Шум усиливался по мере того, как они приближались к темневшему в стене боковому проходу. Вода сворачивала туда и с ревом устремлялась вниз. Держась стены, Инвари и Аф осторожно миновали опасное место. Пол постепенно поднимался. Ход кончился лестницей, вырубленной в скале.

— Мы покинули пределы замка? — поинтересовался Инвари.

— Давно. И я никак не могу припомнить, что находится в этой стороне! — ответил Аф. — Разве только…

— Что?

— Торфяные карьеры. Но их перестали разрабатывать лет двадцать назад.

Они поднялись по лестнице в залу, откуда лучами расходились темные коридоры. Вдоль стен были проложены желоба для воды.

— Как тихо, — прошептал Инвари.

Аф яростно втягивал воздух носом.

— Здесь никого нет. То есть… не понимаю… какой странный запах!

Инвари направил шпагу поочередно к каждому из четырех коридоров. Лезвие оставалось тусклым.

— Что-нибудь еще вы чувствуете?

Аф снова принюхался.

— Железо, железо, раскаленное масло, вода и этот… запах. Он сводит меня с ума!

— Откуда?

Аф указал на один из левых коридоров.

Не сговариваясь, они двинулись вперед.

— Надеюсь, здесь нет никаких ловушек! — пробормотал Инвари.

— Ловушка была наверху, — ответил Аф, потирая перевязанное плечо.

Они прошли мимо нескольких окованных дверей, запертых снаружи на засов. Почему-то открывать их им не захотелось.

Коридор привел в длинную комнату. Было тихо. В многочисленных кольцах тлели факелы. Занавеси колыхались по обе стороны прохода.

Вжавшись в стену у входа, Аф и Инвари оглядывали странное помещение. Аф, наконец, достал из-за пояса свой широкий охотничий нож.

— Вы направо, я налево, — прошептал он и скользнул за занавеску.

Инвари тихо двинулся вправо.

За первой занавесью он увидел аккуратно сложенные ящики. Добротные толстостенные ящики, пропитанные соком волчанки и запертые на замок. Он не стал возиться с ними.

В неверном свете тлеющих факелов занавеси шевелились, словно живые, отбрасывая сотни теней, каждая их которых могла оказаться врагом. Он прошел несколько пустых помещений, а в следующем остановился, как вкопанный. Перед ним стоял столик, длиной в человеческий рост, ножки которого оканчивались маленькими деревянными колесиками. Ремешки сыромятной кожи свешивались с его краев в изножье и изголовье. На столике лежали кандалы, прикреплявшиеся к скобам с обратной стороны столешницы.

Все более мрачнея, Инвари проходил разделенные занавесями помещения. Каталки стали попадаться чаще. Темные въевшиеся пятна на столешницах указывали на то, что они использовались.

Тихий возглас отвлек его. Инвари выскочил в коридор и увидел в конце его Афа, который, забыв об осторожности, приник к окну, источавшему яркий свет.

Не забывая оглядываться и прислушиваться, Инвари поспешил к нему.

Небольшое отверстие выходило в залу нижнего уровня — ярко освещенную и оттого видную, как на ладони. Она была вдвое больше той, в которой они сейчас находились. И там занавеси разделяли пространство на равные промежутки, и там Инвари разглядел каталки. Только все они были заняты. То, что вначале он принял за кули с бельем, оказалось людьми — с мучнисто-белыми лицами, забинтованными целиком телами. Кроме лежащих, там никого не было.

Инвари потянул Афа прочь.

— Должно быть, это соседний коридор. Нам надо побывать там, пока хозяева не появились!

Аф молча развернулся и бросился во тьму, не забывая принюхиваться. Инвари не спускал глаз со Стали. Лезвие не светилось.

Они вернулись в центральную залу и повернули в другой проход. Коридор повел вниз. Справа что-то сильно шумело. Инвари заглянул за угол — гирлянда маленьких водяных мельниц, била лопастями по воде, поток с ревом падал сверху. Они проследовали дальше, за толстые двери с засовом снаружи. Прижались к стене, прикрылись занавесями. Но было тихо, лишь шумела за створками вода.

— Здесь никого нет! — сказал Аф, и Инвари почудилось раздражение в его голосе.

Он, закинув голову, смотрел вверх. Стеклянные шары, подвешенные к толстым балкам, ярко светились. Подмастерье глазам своим не верил! Мельницы, шумящие за стеной, давали энергию, которая посредством простых механизмов передавалась в шары. На Ветри должны были пройти сотни лет, чтобы Живущие научились пользоваться этой технологией! Как, Боги мои? Как это возможно?

Аф потянул его в сторону.

Перед ними на деревянной кровати лежало туго забинтованное тело, когда-то принадлежавшее человеку. По тонким прозрачным жилам бежала в прикованные руки красная жидкость, стекая из стеклянных плоских сосудов, подвешенных в изголовье.

— Что это значит? — поразился Аф.

— Эту методу разработали дэльфы пятьдесят лет назад, я говорил об этом, помните? — неохотно ответил Инвари (о том, что они сделали это под непосредственным руководством Мастеров он, конечно, рассказывать не собирался). — Вводимые в организм растворы лечат разные заболевания. Но до сих пор этим пользовались только в Кабестане.

— Вы полагаете, его лечат?

Инвари наклонился к капельнице. Красные капли падали быстро, намного чаще допустимой при любой трансфузии скорости. Мужчина лет тридцати находился в глубокой коме. Лицо и конечности, торчавшие из-под повязок, были так обтянуты кожей, что казалось, та сейчас прорвется. Цвет кожи был зеленовато-сизым, что указывало на сильнейшую интоксикацию, однако человек дышал самостоятельно. Потрескавшиеся губы его кривились. Инвари осторожно приподнял верхнюю губу, да, он так и предполагал — клыки мужчины были увеличены, а нижняя челюсть уже начала менять свою форму.

Флавин выжидающе смотрел на него.

— Мне не нравится выражение вашего лица, Один, — тихо сказал он. — Кто этот человек?

— Один из пригнанных наемников, полагаю. Раствор, поступающий в его кровь, меняет его изнутри. И он превращается…

Аф оттолкнул Инвари в сторону и поднял голову к фляге с красным содержимым.

— Этого не может быть!

Инвари заглянул ему в лицо и увидел горечь и боль. Флавин пристально смотрел на бутылку и, внезапно, зрачки его расширились и закрыли радужку, а затем и белки глаз.

Юноша отшатнулся.

Через несколько мгновений флавин повернулся и двинулся к нему. Глаза его были темны и пусты. Инвари отступал, невольно выставив вперед шпагу. Та полыхнула и это, кажется, возымело действие. Флавин мотнул головой, пошатнулся и остановился, закрыв лицо руками.

— Они изменили состав крови! — прошептал он сквозь пальцы. — Мутация скоротечна и в третьей стадии необратима!

Он отнял руки от лица. Гримаса гнева исказила его правильные черты.

— И это сделал человек! — со спокойной ненавистью произнес он, глядя на Инвари. — Иногда мне кажется, что братья мои правы — вас нужно уничтожать безжалостно, как разносчиков заразы, ибо все, что вы можете делать в бесконечной гордыне своей — это насиловать природу и менять то, что менять недопустимо!

«Я тут не причем!» — хотел было сказать Инвари, но промолчал. Вместо этого он опустил шпагу и шагнул к Афу.

— Как вы догадались про состав крови?

Флавин закрыл глаза, а когда открыл, они снова стали нормальными.

— Я не догадывался. Мне такое чудовищное глумление даже в голову не могло прийти! Но то, что я увидел в этом… в этой жидкости, не оставляет сомнений. Эритроциты и лейкоциты изменены на клеточном уровне. Однако вы ошиблись, решив, что поступающая в кровь жидкость — причина ее. Состав лишь облегчает переходный период, насыщает кровь измененными клетками и поддерживает жизнедеятельность. Его мутацию вызвало другое…

Инвари прислушивался к чему-то.

— Можем отложить этот разговор на потом, Аф? — спросил он. — Мы уже давно здесь стоим, и тишина мне не нравится. Пора убираться отсюда. Нам удалось узнать почти все. Ванвельт трансформировал своих подчиненных и, полагаю, здоровых жителей окрестных деревень, в Черных рыцарей либо в волков-оборотней. Армия его почти непобедима, но конечна. Следопыты Гэри подсчитают число наемников, доставленных сюда, и мы будем знать, сколько подобных тварей нам придется уничтожить. Сюда можно послать карательную экспедицию… Но это все потом! Здесь слишком тихо…

— Я никуда не уйду, пока не узнаю причину этой трансформации, — Аф упрямо склонил рогатую голову. — Вы возвращайтесь к Шторму…

— Ну, уж нет. Я иду с вами, главное давайте уйдем отсюда.

Аф двинулся мимо и исчез за занавесью. Инвари пошел следом. Перед выходом оглянулся и едва не вскрикнул.

Человек открыл запавшие глаза. У него были круглые лунные зрачки, в которых мерцал красноватый огонек. Отблеск света в глазах зверя. С угла рта стекала мутная слюна.

Лежащий прищурился и, глядя на Инвари, облизнул губы. С жадностью.

* * *

Последующие полчаса они блуждали по одинаковым коридорам, многочисленным лабораториям, оснащенным прогрессивным даже для Кабестанской общины оборудованием, осматривали виварии, кровехранилища и складские помещения. Тайное убежище Ванвельта выгрызенное неведомой силой в скальной породе, было оборудовано по последнему слову науки. Становилось ясно, что годы своего заточения Черный Волк провел здесь не зря.

Никто так и не попался им на пути.

Аф все более мрачнел. Зачем-то трогал стены, слизывал воду, стекающую с них. Инвари если и удивлялся, то про себя — выражение лица флавина не предвещало ничего хорошего. В лаборатории подмастерье прихватил запаянную колбу с розовой жидкостью и сейчас прикидывал, в какой бы карман камзола ее засунуть, чтобы ненароком не разбить.

Все помещения, кроме коридоров, были ярко освещены и, казалось, ненадолго оставлены. Это не прибавляло Инвари спокойствия.

— У Ванвельта должна быть куча денег, чтобы платить за это оборудование. Многое из того, что я видел, представляет собой достижения последних лет и стоит целые состояния! — тихо сказал он Афу, пытаясь разорвать гнетущую тишину.

— Деньги — это выдумки людей! — поморщился Аф. — Вы лучше скажите мне, откуда здесь пещеры?

— Не понимаю.

Аф остановился и постучал по камню.

— В этой местности нет и не может быть скальных образований у поверхности земли! — раздельно сказал он. — Интуиция же мне подсказывает, что мы находимся весьма неглубоко. Как сказали бы вы, люди, мы пребываем в месте, которого нет, никогда не существовало и не могло существовать!

Инвари потрясенно уставился на него.

— Это уже ни в какие ворота не лезет, Аф! — сказал он. — Сначала электричество, затем трансфузия, теперь вот еще и это!

— Где ворота и что значат эти незнакомые мне слова?

Инвари поморщился и кратко объяснил.

— То есть, я говорю, что наличие данного места невозможно, а вы — что процессы, обозначаемые вашими словами, не могут существовать в этом времени? — уточнил Аф.

— Истинно так! Но…

— Тихо!

— Что?

— Я что-то слышал.

— Где?

— Внизу, под нами. Прислушайтесь!

И действительно, стоило Инвари прислушаться, как он услышал, вернее, почувствовал низкий гул, колеблющий пол. Холодок пробежал вдоль позвоночника, и неожиданно, словно отзываясь, внутри него свернутым жгутом шевельнулась Сила.

Инвари удивленно охнул и невольно сделал несколько шагов вперед.

Аф двинулся за ним.

Перейдя на бег, Инвари спускался ниже по круговой лестнице, соединявшей подземные галереи. Тяжесть камня, давившая сверху, становилась невыносимой. Было очень душно и влажно. Из-за угла ярко бил свет. Не сговариваясь, они выглянули. И застыли.

Этот зал не был таким огромным, как «зеркальный чертог» в подземелье дворца, но его размеры впечатляли. В дальнем конце его мутнел кусок стекла высотой в два человеческих роста, оправленный в толстую серебряную раму. На полу вперемешку валялись черные рыцари в полном вооружении, косматые фигуры оборотней, бесформенные существа в свободных черных балахонах. Словно упавшие замертво, тела покрывали весь пол до самого зеркала, которое вибрировало, издавая басовитый гул, и выдавало порциями ярчайшие вспышки света. Воздух вокруг зеркала колебался и вихрился цветовым спектром.

Инвари с ужасом почувствовал, что его Сила пробуждается в ответ на безмолвный призыв, чтобы ринуться туда, откуда так явственно звучал чужой и бесконечно холодный голос. Не в силах оторвать взгляда от разноцветного сияния, он понимал, что она не может быть освобождена сейчас — в этом ошибка и погибель, но ничего не мог с собой сделать! Как завороженный, он сделал шаг вперед. Пытался сопротивляться, беспощадно подавить то, что просыпалось внутри, хотя в другое время и в другом месте он несказанно радовался бы проявлению Силы, ибо это доказывало его исключительность.

Он чувствовал, как невидимые лучи касаются и наполняют его. Он ощущал, как под их влиянием Сила становится иной. Мощь, которая могла снести любые преграды, благословение и проклятие Мастеров, ныне повеяла на него чужеродным разумом. Она толкала его к Зеркалу.

Стиснув зубы и вцепившись, ломая ногти, в каменную стену, Инвари пытался не поддаться ей.

— Должно быть, это — то, что меняет их! — шептал Аф, ничего не замечая. — И то, что лежит в основе их жизнедеятельности после оборота. Какое-то излучение. Я чувствую его. Такая мутация требует огромного количества энергии…

Не отвечая, Инвари заскрипел зубами. Кровь кипела у него в груди и била горячими молоточками в висках. Аф взглянул на него и молча, обхватив за плечи, с легкостью приподнял и утянул за угол.

Тяжело дыша, Инвари привалился к стене. Разворачивающаяся внутри лента мгновенно свернулась, только невыносимо заломило затылок, да вдоль позвоночника шел и шел холодок, покрывая кожу мурашками.

— Вам нужна помощь?

Аф обеспокоено заглядывал ему в лицо.

Кусая губы, Инвари покачал головой. Что-то осталось в нем от того безумного света в зеркальном чертоге Адамантова дворца! Что-то чужое…

Он несколько раз ощутимо стукнул затылком по камню, прогоняя наваждение.

— Давайте… уйдем отсюда!

Флавин кивнул и подтолкнул его к лестнице, предусмотрительно перекрывая дорогу обратно.

Они поднялись наверх.

— Мы осмотрели почти все! — сказал Аф. — Остался последний коридор.

— Он вел вверх — выход? — наконец, отдышавшись, смог ответить Инвари.

— Тогда выйдем? — Аф улыбнулся одними губами и двинулся вперед.

Коридор вывел наружу. Они вышли на поверхность земли, но оказались под крышей. Куда ни глянь, простирались груды необработанной руды, гудели печи плавилен, булькала расплавленная лава.

— Здесь куют оружие, — проговорил Аф, озираясь. — Прекрасное производство! На том самом месте, где мы с вами сейчас стоим, около двадцати лет назад были выработанные торфяные карьеры. Этого просто не может быть!

— Нам надо очень быстро убираться отсюда! — сказал Инвари. — Они скоро придут в себя — излучение слабеет.

Аф быстро повернулся к нему.

— Вы все еще чувствуете его? — обеспокоено спросил он. — Оно такое же, как в подземелье Адаманта?

Инвари поморщился.

— Не так, как… там. Но чувствую. Уйти обратно тем же путем мы не успеем.

Аф принюхался и пошел влево.

Они миновали плавильни, прессы для лат, наковальни для мечей, полировочные столы.

Внезапно Аф остановился перед ничем не примечательной грудой руды.

— Что? — не понял Инвари.

Аф подобрал камешек, отколупал кусочек. Под ним зажелтело.

— Глядите! — воскликнул он.

— Это золото? — неуверенно сказал Инвари. — Но откуда?

— Этого не может быть! — снова повторил Аф.

Словно кто-то дернул подмастерье за плащ.

— Они проснулись, Аф, бежим!

И не оглядываясь, он бросился к выходу. Судя по топоту копыт, Аф последовал за ним. Подмастерье зорко оглядывался вокруг и задержался только у небольшой плавильни, рядом с которой были аккуратно разложены золотые слитки. Ни них можно было прикупить немалое королевство. Теперь ему стало ясно, что так привлекало сюда наемников.

Ощущение опасности стало запредельным. Аф метнулся к Инвари и затащил его за корзину с отработанной рудой.

Зал заполнился странно двигающимися людьми. Они словно проснулись от долгого сна или перенесли тяжелую болезнь, но с каждым шагом их походка становилась увереннее, движения четче. Скоро застучали молоты и молоточки, зашипела вода, и ярче вспыхнули огни плавилен. Где-то задышали мощные меха. Производство снова было запущено.

Инвари толкнул флавина, указал на вагонетку рядом. Аф проскользнул к ней, прижался к стенке, молниеносно выглянул, оценивая ситуацию, и бесшумно перевалился внутрь. Сверху упал кусок мешковины и дэльф вместе с ним. Они накрылись грубой тканью и замерли.

— Если нас заметят, живыми не уйдем, — одними губами сказал Аф.

— Посмотрим! — так же ответил Инвари. — Сейчас их чувства притуплены.

Вагонетку толкнули. По мешковине застучали камни, на них обрушилась отработанная руда, вдавив в пол.

Аф накрыл дэльфа своим телом. Основная тяжесть пришлась на него. Он даже не охнул. Инвари чувствовал, что флавин словно окаменел, его мышцы стали тем стальным каркасом, что спасал подмастерью жизнь. Вот только не хватало воздуха. Он моментально отключил все органы, кроме слуха. Воздух ему не понадобится несколько минут. Как с этой проблемой справится Аф, он не знал.

Вагонетка пошла по наклонной вверх и тащилась довольно долго. Инвари даже успел подумать, что глупо так умирать, выжив после Виселицы. Но тут вагонетка остановилась, перевернулась, и они вывалились в овраг. Сверху посыпались куски руды, песок и пыль.

* * *

Темнота уже сменилась предрассветными сумерками.

Больно ударяемые камнями и кусками руды, они шумно влетели в густую поросль ежевики. Инвари ободрал лицо и руки. Перед тем, как закрыть глаза и провалится в заросли, он заметил маленькую фигурку, пристально глядящую им вслед.

Аф пополз прочь, Инвари едва поспевал за ним. Вопреки его ожиданиям, сзади не раздалось ни предупреждающего крика, ни другого сигнала тревоги.

Под прикрытием сумерек и буйствующей полуболотной зелени они выбрались из оврага, наполовину заполненного отработанной породой. Аф разрешил встать и двигаться полусогнувшись. Он вел Инвари к одинокому дубу, чья крона возвышалась над чахлой болотной рощицей в полумере отсюда. На этой влажной земле не могло уродиться такого огромного дерева, но вот, поди ж ты, оно стояло, сжав узловатые корни словно кулак, и буро-желтые листья еще не облетели.

Ни слова не говоря, Аф взобрался на дуб, помог подняться исцарапанному спутнику. Выражение лица флавина, чьи огромные зрачки опасно заблестели, подмастерью не понравилось.

— Чего вы ждете? — спросил Инвари.

— Рассвета. Должно быть, он рассеет этот морок. Я не верю глазам своим!

— Что вы видите?

— Здесь были торфяники, Один! Все заливала хлюпающая болотная жижа и, хотя жители пытались ее откачивать с мест торфозаготовок, усилия были бесполезны. Теперь же я вижу огромный песчаный карьер. Таких цехов, как тот, из которого мы выбрались, здесь еще несколько.

— Песчаный? — удивился Инвари, — Вы сказали песчаный?

— Вот поэтому-то я и жду рассвета. Мороки всегда рассеиваются под первым лучом солнца.

Больше Инвари ничего у него не спрашивал. Он вытаскивал ежевичные иглы из кожи на руках, и это заняло его время до восхода. Флавин сидел неподвижно, и сам казался частью дерева — его шерсть, как и листья, отливала бурым, побурели от крови бинты.

Едва первый луч солнца коснулся земли, флавин ожил и спрыгнул на землю. Ни слова не говоря, он исчез в подлеске, словно в воду канул.

Подумав немного, Инвари не последовал за ним. Вместо этого он принялся разглядывать раскинувшуюся перед ним грандиозную картину.

Справа, вдалеке, виднелся еще покрытый ночной испариной, мрачный и мертвый замок Ванвельта. Лес окружал его, но редел по мере приближения к болотам, постепенно сходя на нет. Там тоже висел густой болотный туман, сквозь него проглядывали кое-где предательски весело зеленеющие полянки, способные поглотить всадника с лошадью в считанные секунды. И внезапно, словно отсеченный невидимым лезвием, туман заканчивался. Заканчивались и болота, переходя в скальную породу, словно края гигантской чаши ограничивающую песчаный карьер. Прямо на дне карьера было построено несколько цехов, из труб вырывалось пламя, выкатывались вагонетки с отработанной породой, прицеплялись к другим, которые тащила мимо четверка невысоких, но сильных, ильрийских лошадок. Лошадки по пологой окружной дороге, вырубленной прямо в скальном крае «чаши», выбирались на край карьера, останавливались, чтобы скинуть породу под откос — в овраг или дальше — в болото, и продолжали свой путь далее, возвращаясь к цехам. Движение шло справа налево и в нем ощущалась нечеловеческая четкость и точность расчетов — наполненные вагонетки появлялись как раз к тому моменту, как подходили лошади; пустые — отцеплялись без проволочек, заводились на запасные пути, и четверка понуро шла дальше. Их вела под уздцы маленькая фигурка.

Флавин появился на соседней ветке так неожиданно, что Инвари, пытаясь выхватить шпагу, чуть не полетел с дерева. Аф, не улыбнувшись, придержал его за шиворот и протянул кожаный мешочек.

— Взгляните, Один. Это я взял в карьере.

Инвари высыпал содержимое мешочка на ладонь — мелкий песок с вкраплениями желтого. Золотой песок.

— Этого не может быть! — в который уже раз, сказал Аф. — Это надругательство над природой! Кому под силу так извратить суть земли?

Инвари молчал. Он и сам видел, как отличаются карьеры от окружающего ландшафта. Торф — все, что могла дать эта бедная земля. Но вопреки всем законам природы и логики она давала золото.

— Вон там, с лошадьми, взгляните, Аф, это ребенок, не так ли?

Флавин посмотрел в указанную сторону.

— Именно так.

Инвари соскользнул по стволу вниз.

— Теперь моя очередь, Аф. Я скоро вернусь.

Флавин не отвечал. Он смотрел на раскинувшиеся перед ним карьеры и в глазах его горел нехороший огонек.

* * *

Лошадки мирно паслись на прогалине меж ежевичных кустов. Мальчишка-погонщик сидел на обочине дороги спиной к ним и жадно грыз сухарь, запивая его водой из перевитой лозой бутыли. Должно быть, это и был его завтрак.

Кони почуяли Инвари, когда он уже подполз слишком близко. Мальчишка повернул голову — посмотреть, что это они расфыркались? Инвари на мгновение приподнявшись, показался ему на глаза и снова канул в заросли.

— Не пугайся! — тихо зазвучал его голос. — Я не причиню тебе вреда.

Мальчик сошел с дороги к лошадям, сделал вид, что проверяет сбрую, наклонился, попытавшись разглядеть незнакомца.

— Я ЛЮДЕЙ не боюсь! — буркнул он вполголоса. — Вот только, чего вы не убежали-то?

— Хочу узнать кое-что. Как давно здесь добывают золото?

— Лет пятнадцать, наверное.

— Но раньше его не было? Как же это случилось?

— Я не знаю. Мать говорила, что как-то ночью зашевелилась земля и тряслась еще три дня. Птицы кружили в небе — не садились. Господин запретил нашим сюда приближаться. Его солдаты повесили нескольких любопытных. И про это место все даже говорить перестали. А года два назад наш пастух там пропавшую корову собрался искать. Вернулся весь взмыленный и сказал, что на болотах золото на земле лежит. Наши все побросали и побежали туда. А там, откуда не возьмись, черных видимо-невидимо. Они всех под землю и загнали.

Голос у мальчишки дрогнул и Инвари не стал спрашивать, что случилось с его родителями.

— Другие-то селения покудова не трогали, — продолжал мальчишка. — Но недавно к нам новеньких пригнали. Сдается мне, нет больше деревень на Пустошах!

Инвари вспомнил ров с мертвецами.

— Почему ты остался человеком? — напрямую спросил он.

— Не я один. Все, кому пятнадцати не исполнилось. Сначала нас просто в клетках держали, а потом на всякие подсобные работы определили. Крестьянские лошадки этих боятся, а нас нет. Эти-то только на своих, обученных, ездят. Не будут же они боевых скакунов в телегу запрягать? Вот нас и приспособили в погонщики, да в конюшие. Некоторые мальчишки сбежали. А я надеюсь отца или мать отыскать. Мне до пятнадцати еще три года.

Инвари задумался.

— Эй, — позвал мальчик, — ты здесь еще?

— Слушай, — Инвари знал, что, рискует, но сделать с собой ничего не мог, — хочешь, заберу тебя с собой?

Теперь задумался ребенок. Грубый голос окликнул его с дороги. Странный голос. Будто механический.

Мальчик огладил лошадей и взял их под уздцы.

— Меня зовут Стась, — тихо сказал он. — Спасибо, но я останусь.

— Меня зовут Один, — так же тихо ответил Инвари. — Береги себя, Стась. Может быть, скоро все переменится.

— Я это понял, — хитро улыбнулся мальчишка, — как только увидел вас!

Он поворотил коней и повел их вверх по склону — на дорогу, к вагонеткам.

* * *

Трое слаженно бежали по лесу.

— Нужно уходить в Топи! — на бегу говорил флавин. — Как только они обнаружат мертвое тело в башне — поймут, что здесь были чужаки. Кроме того, звери из поместья могут взять наш след. Но за нами в болото они не пойдут, а кружной путь займет несколько дней.

— Мне не хочется быть дичью! — прогудел сзади Шторм. — Тем более для таких мерзких тварей.

— Они могли уже найти его! — заметил Инвари.

Аф с одобрением отметил, что дыхание юного дэльфа даже не сбилось.

— И чего вы его не спрятали? — буркнул Шторм.

Он окоченел и переволновался, ожидая их возвращения, и потому был не в духе. Кроме того, он сгорал от любопытства, но на долгие разговоры времени не было. Дэльф обещал ему рассказать все подробно, когда они будут далеко отсюда.

— Вряд ли можно спрятать труп в лесу, кишащем полуразумными животными, — ответил Аф. — Может быть, в башне он дольше останется необнаруженным? В конце концов, в замке бывают не часто.

Окраина деревни встретила их недавно насыпанным могильным холмом, встревоженными взмахами ветвей кладбищенской рощи и тишиной.

Флавин принюхался.

— Звери были здесь, но ничего не учуяли. Хотя все тихо, за лошадьми я пойду один. Прикройте меня.

— Постойте!

Шторм влез на ограду крайнего дома, перепрыгнул на крышу и достал из-за спины арбалет. Инвари одобрительно кивнул и вытащил шпагу.

Аф двинулся вперед, держась стен. И хотя Инвари до боли напрягал глаза, он ежесекундно терял флавина из виду — тот словно растворялся в воздухе.

Он продолжал следить за ним — тот застыл, напряженно вытянувшись. Шпага бледно засветилась. В ту же секунду просвистел и ударил арбалетный болт, попав в грудь черно-серому зверю, который появился в начале улицы, прислушиваясь и принюхиваясь.

Зверь низко зарычал и, вытащив стрелу зубами, пошел вперед.

Шторм на крыше выругался.

— Закуси тобою мышь! — расслышал Инвари. — Я же попал в него!

Предчувствие заставило его обернуться. Через лес к деревне поднималась стая голов в пятнадцать. Звери шли по следу клином, едва не касаясь носами земли. Инвари понял, что флавин не успеет вывести лошадей. Он поднес руки ко рту и завыл. Над головой раздался стук и проклятия — это Шторм подскочил от неожиданности.

Флавин повел ушами — он уже слышал этот вой. Но если в прошлый раз в нем звучало ликование, теперь ясно слышался приказ.

Инвари опустил руки и прислушался.

Стая остановилась как вкопанная, звери поворачивали головы, раздраженно щелкали челюстями.

Из деревни раздалось призывное ржание — Ворон услышал хозяина. Мощный удар изнутри вышиб двери таверны и часть стены. Из-под проваливающейся крыши, отряхиваясь и фыркая, появился вороной. За ним трусили Чайни и Саврас.

Прошедший уже значительное расстояние раненный волк оказался у них на пути. В глазах черного жеребца полыхнуло пламя. Его морда неуловимо изменилась, сделавшись похожей на собачью. Из-под толстых губ поползли кривые клыки. Радостно взбрыкнув, он изогнул шею, схватил зверя поперек туловища и забросил на крышу таверны.

В начале улицы показались еще несколько тварей. Должно быть, они, как и первый, кружили поблизости. Конь уже сделал несколько шагов им навстречу, но новый вой, в котором слышалось нешуточное раздражение, остановил его. Он с сожалением мотнул головой, возвращая ее в прежнюю форму, и поскакал назад, увлекая за собой других лошадей.

Чайни метнулась к стене того дома, где ждал флавин. Шторм скатился с крыши прямо в седло Савраса. Инвари уже был в седле.

— Их может убить только серебро! — крикнул он.

— У меня ничего такого нет, — ответил Шторм и снова выстрелил.

Волк, шедший во главе стаи, покатился по земле, но почти сразу же поднялся.

— У меня тоже, — с сожалением произнес флавин, сдерживая гарцующую Чайни.

— Тогда бежим, — просто сказал Инвари и послал коня в галоп.

Сзади дико вскрикнул Шторм, подгоняя коня.

Навстречу Инвари прыгнул крупный черный зверь. Грудь в грудь с Вороном. Столкновение было неизбежно, но в последнюю секунду Ворон сделал то, чего никогда не смогла бы сделать ни одна лошадь — он качнулся в сторону вместе с всадником, который пронзил зверя шпагой еще в прыжке. Короткий вой оборвался на неожиданно жалобной ноте. Зверь упал и замер в грязи деревенской улицы. Черная кровь смешалась с землей.

Волки, преграждавшие дорогу в начале улицы, в замешательстве сгрудились, но жажда была сильнее страха. Более не обращая на всадников внимания, они пошли на запах свежей крови и склонились над телом собрата, голодно ворча. К ним уже спешила другая стая, рыча и прижимая уши. Мгновение, и еще теплое тело, начавшее уже менять свое обличье, было разорвано на клочки. Из-за останков разгорелась нешуточная драка.

Всадники гнали лошадей, не останавливаясь, до самых топей. Здесь, не сговариваясь, спешились, выстроились цепочкой с Афом во главе и вошли в воду.

Покинутый берег провожал их отдаленным воем черных зверей. Разочарованным и голодным.

* * *

Вновь приходили Черные. На этот раз они забрали Логира. Он мрачно отбивался и выл, словно помешанный.

Утери и Крой, забившись в угол, молча смотрели слезящимися от непривычно яркого света глазами, как рыцари деловито бьют его рукоятками тяжеленных мечей по голове. Когда он упал, его так же слаженно, как и били, подхватили и потащили наверх.

Поднятый движением затхлый воздух шевельнулся, ударяя по ноздрям трупным запахом. Пятеро мертвых братьев — из тех, что умерли здесь, а не наверху — лежали в противоположном углу. Их трупы никто не собирался убирать.

— Еще несколько дней, — сказал Крой, — и гниль перейдет в болезнь. Если до сих пор нас не отравило то, что дают в качестве еды — отравит воздух.

С тех пор, как Утери пришел в себя, юноши держались вместе. Большую часть времени они молчали — им не было нужды что-то говорить. Темнота наделила их даром понимать друг друга без слов. Понимать, что надежды нет. И что скоро придет их черед. И что так страшно умирать, не увидев солнца.

Утери устало привалился к холодной влажной стене ямы. Он стал нечувствителен к холоду. Наоборот — стылость камня, явственно ощутимая сквозь лохмотья, говорила ему, что он еще жив.

— А помнишь, как сестра Марти гнала меня два квартала, нахлестывая вожжами? — вдруг хихикнул Крой.

Утери вскинул голову, вслушиваясь в голос друга. Неужели и к нему подкралось безумие? Но нет. Голос Кроя был спокоен и — насколько было возможно здесь — весел.

— А я-то думал, я ей нравлюсь! Она казалась такой опытной… Многообещающей… Разыгрывала из себя веселую вдову! А оказалась старой девой! — он рассмеялся. — Когда она поняла, что я готов зайти дальше ее подвязок, завизжала, как резаная! И чуть было меня не оскопила!

Утери невольно улыбнулся. Крой был известен своими похождениями. Нотэри не раз пенял ему на женолюбие, на что сын сапожника гордо отвечал, что жизнелюбие и женолюбие суть одно и тоже.

— Старая ханжа! — сказал Утери. — Мало того, что запудрила всем мозги своим якобы бесценным опытом в любовных утехах! Так еще и, когда случай представился, не поделилась им с тобой!

— А весь ее опыт — из любовных романов! — засмеялся Крой, и кто-то ответил ему из темноты слабым смехом. — А может и из этих книжечек, с картинками, знаешь?

— Из тех, которыми Нотэри отхлестал тебя по морде, когда нашел их под твоей подушкой? — невинно осведомился Утери. — Уж не ты ли давал их почитать сестре Марти?

Смешки в темноте усилились.

— Искусство требует жертв! — гордо отвечал Крой.

— Тогда она должна была тебя оскопить! — сказал Утери.

— Почему? — удивился Крой.

— Плотское искусство требует подобающих жертв! — высокопарно отвечал Утери, с радостью прислушиваясь к смеху, доносящемуся из темноты.

— А помните, как Крой с братским смирением помогал одной девушке донести продукты с рынка? — спросил в темноте кто-то.

— …ага, донес прямо в спальню!..

— …а девушка оказалась дочерью начальника городской стражи…,

— …который в своей спальне развлекался…

— …вместе с женой купеческого старшины…

— … той самой, которой Крой, как раз накануне, клялся в вечной любви…

Голоса раздавались со всех сторон. Впервые со дня, когда забрали Нотэри, братья разговаривали друг с другом.

Крой довольно ткнул друга локтем под ребра.

Воспоминания длились еще долго. Утери молча слушал, как Крой отбивается от оппонентов, и тихо улыбался, сжимая в кулаке Троицу. Почему-то до сих пор он не повесил кулон на шнурок на шее, рядом со своим.

Темнота метнулась прочь.

Утери вздрогнул всем телом и вжался в стену.

Разговоры испуганно смолкли.

Сверху, по лестнице, спускались люди. Утери насчитал пятерых. Это его удивило. Обычно черные приходили вчетвером. А тело просто швыряли вниз.

Пятый, шатавшийся словно пьяный, был одет в лохмотья. В свете факелов они были подозрительно бурыми. Спиной вперед человек спустился в яму и обернулся.

Утери зажал руками рот, чтобы не вскрикнуть.

Это был Логир. На месте его носа разверзлась красная дыра, еще сочащаяся пеной. Вместо правого глаза зиял ровный аккуратный рубец. Такой нельзя было нанести ударом меча, только скальпелем в умелых руках. Волос на голове Логира не было — на черепе сморщивалась и тошнотно пахла паленая кожа.

Логир постоял немного, шатаясь и разглядывая братьев оставшимся глазом, потом, словно нырнул, сделал шаг вперед и пошел… к ним с Кроем.

Утери от неожиданности разжал ладонь, и Троица упала на пол. Логир остановился прямо над ними. В его единственном глазе плескалось безумие.

Он поднял руку и указал на Утери.

— Они обещали отпустить братьев, если ты ответишь на их вопросы! — хрипло сказал он.

Один из черных подошел к нему и грубо ударил в спину.

— Который?

— Правый. Он был с Нотэри, когда его забирали.

Крой, побледневший до синевы, вцепился в руки Утери, не желая его отпускать. Рыцарь опустил на его голову лезвие меча — плашмя, и за шкирку поднял Утери на ноги.

— Тьмаааа! — вдруг тоненько запищал Логир. — Смееерть!

На глазах Утери показались слезы. Он оплакивал не себя. Он оплакивал Логира.

* * *

Ветер из Чащи дул в их сторону. Аф напряженно принюхивался. Он вывел их на берег в другом месте, по-прежнему ему одному ведомым способом угадывая дорогу в топях.

— Я чувствую слишком много чужеродных запахов! — пояснил он. — Звери могли учуять нас раньше, до того, как мы вступили в Топи. Тогда они будут ждать на обратном пути в том же месте. Поэтому я вывел вас западнее, теперь дорога обратно займет больше времени, но будет безопаснее. Кроме того, Гэри должен был перенести основной лагерь. Чтобы попасть в него, придется пройти через Сердце.

— Через Сердце? — поразился Шторм. — Но Хранители не пускают туда людей!

— Предоставьте это мне. Я встречу вас на границе и проведу.

— Встретите? — переспросил Инвари.

— Да, юноша. Сейчас я вас покину. Нужно выяснить, что творится в Чаще. У меня нехорошее предчувствие, да и ветер говорит мне, что оборотней по эту сторону стало гораздо больше. Вы направитесь на северо-восток. Дойдете до заболоченной речушки и пойдете вверх по течению. Через два дня пути свернете налево. Скоро увидите границу Сердца — там лес редеет, и появляются холмы. Один их них с белыми пещерами. Около него я вас и встречу. Соблюдайте предельную осторожность. Огонь сможете разжечь только там. До границы не расседлывайте коней, чтобы уйти при малейшем подозрении на опасность. Если оборотни встанут на ваш след, не прекратят преследование, пока не уничтожат…

— Или мы их! — жизнерадостно заметил Шторм.

Инвари с сомнением поглядел на него.

Аф снял с Чайни свой мешок с провизией и протянул Инвари.

— Мне это не понадобится.

Пока Инвари приторачивал мешок к седлу Ворона, Аф вскочил в седло.

— Завтра выпадет снег, — сказал он. — Постарайтесь сегодня пройти как можно больше.

— Снег? — не поверил Шторм. — Так рано?

— Все неладно в этом королевстве! — грустно покачал головой флавин. — До встречи.

Он тронул Чайни с места и быстро исчез за деревьями.

Инвари и Шторм потерянно смотрели ему вслед.

Шторм тяжело вздохнул.

— Словно отца лишились, правда, монах? — выразил он общее настроение. — Ну да ладно. Поехали?

Инвари кивнул.

— Ты мне еще про ваши приключения в замке не рассказал, — укорил Шторм, садясь в седло. — Обещал ведь!

— Сделаем привал, расскажу.

Они оглядывались на Топи, пока те не скрылись за деревьями.

— Как на проклятом кладбище побывали! — проворчал Шторм.

Инвари молча кивнул.

С севера повеяло холодом. На Ильри наступала зима.

* * *

На рассвете флавин остановил Чайни. Спешился и прошептал ей что-то на ухо. Лошадь отвечала, тихо пофыркивая, кивала головой. Когда он замолчал, она ткнулась в его плечо носом и неспешной рысью потрусила прочь.

Перепрыгивая с корня на корень, флавин углубился в чащу. Он не оставлял следов, а тяжелый аромат мокнущих прелых листьев перебивал его запах. Ветра здесь не было — слишком тесной стеной стояли старые коряжистые деревья.

Резко похолодало.

Он остановился. Запрокинул бледное лицо к небу. Поднеся руки ко рту, трижды хрипло прокаркал. Прислушался. Двинулся дальше.

Вскоре шум крыльев нагнал его.

Аф остановился. Сел на землю, скрестив ноги, опершись спиной о могучий ствол.

Тяжелое черное тело упало сверху, и, отряхнув лоснящиеся перья, к нему важно прошествовала крупная птица.

— Приветствую тебя, брат Ворон! — пропел Аф на языке сотайров. — Много весен прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз.

Птица согласно склонила голову к плечу.

— Как поживает твоя семья? — вежливо продолжал тем временем флавин. — Не нужна ли вам наша помощь?

Ворон склонил голову к другому плечу, помолчал, словно вспоминая чужой язык, затем открыл клюв и хрипло заговорил:

— Благодарю, брат Флавин, у моего семейства все благополучно. Чем я могу помочь тебе? Я чую запах крови…

Аф поморщился.

— Нет-нет. С этим я справлюсь сам. Благодарю. Но не знаешь ли ты, как мне передать весточку моим братьям из клана Лиори?

— Владения моих сыновей простираются на запад. Я передам семье все, что нужно, а они передадут твоим братьям.

Аф улыбнулся.

— Твой род — один из самых древних, — церемонно заметил он, — мне приятно называть тебя братом и другом!

Птица польщенно заворчала.

— Это очень важно. Возможно, это потребует созыва Совета Катаркиса. Передай им…

Ворон шагнул ближе и нахохлился, запоминая сообщение слово в слово.

Когда он улетел, Аф устало откинулся назад. Бинты, перетягивавшие его раны, набрякли кровью, и он с раздражением сорвал их. Кровь заструилась по шерсти. Он был ранен гораздо серьезнее, чем думал Инвари. Но тогда у них не было времени.

Надо держаться! Осталось совсем немного.

Флавин бросил бинты на землю.

— Спрячь мою кровь, прошу тебя, — пробормотал он, и узловатый корень, выпутавшись из палой листвы, схватил побуревшее тряпье и утащил под землю.

Аф тяжело поднялся и пошел дальше. Бурые капли падали в жухлую листву, и та жадно поглощала их, не оставляя даже запаха. Весной здесь расцветут цветы.

Он шел недолго. Показались прямые, янтарные, руками не обхватишь, стволы. Светло-зеленые, пушистые, с длинными серебристыми иглами кроны покрывали их. Охи. Деревья Силы. Ближе к Сердцу их станет больше.

У первого преградившего путь оха флавин остановился. Он провел ладонями по телу, окрашивая их своей кровью, и прижал к теплой древесной коре.

— Помощи, — прошептал он. — Я прошу у тебя помощи…

Его колени подогнулись. Но дерево не дало ему упасть. Ладони флавина вросли в ствол, поддерживая тело, и янтарное свечение коры поглотило его целиком, покрыв тонкой коркой. Ох опустил нижние ветви, скрывая флавина от любопытных глаз.

Где-то далеко послышался многоголосый вой. Это волки-оборотни шли по следу белой кобылицы, уводившей их в сторону от людей.

* * *

К ночи, убедившись, что достаточно запутали следы, Инвари и Шторм устроились на ночлег у основания огромного гратха — лиственного дерева, чьи корни в человеческий рост высотой торчали из земли, переплетаясь и образуя подобие беседки. Стена сплошных мхов, свисавших с них, скрыла лежбище. Хотя сильно похолодало, костра разжигать не стали. Поужинали вяленым мясом и сухарями. Накормили коней и слегка ослабили упряжь. Договорились, что первым дежурит Шторм. Но Инвари не спалось. Он ворочался, то так, то эдак натягивая плащ — сон не шел.

С неба посыпалась ледяная крупа. Острые снежинки залетали под корни и метили в лицо.

— Не спится? — спросил Шторм. — Грехи мучают?

Он сидел снаружи, укутавшись в овчинную шкуру, которую достал из своей седельной сумки. На коленях у него лежал арбалет, рядом — верная дубина.

Инвари тяжело вздохнул и вылез к нему. Устроился рядом.

— Что ты об это знаешь? — насмешливо поинтересовался он.

— А как же! — обиделся Шторм. — С детства грешу. Совесть тебя мучает. Мертвецов вспоминаешь. Так ведь?

Инвари искоса поглядел на него. Ничего не ответил.

— Не сказать, что я тебе очень-то верю, — признался вдруг Шторм. — Все с тобой не просто. Там мои друзья остались. И из тех, кого Виселица забрала, я знал многих. Так что, если ты — Адамантов прихвостень, я тебя вмиг порешу!

— А я все ждал, когда ты это скажешь! — улыбнулся Инвари, глядя в небо. — Я и сам в себе сомневаюсь, с тех пор, как с Адамантом познакомился. И вину в гибели людей с себя не снимаю! Вот только не перед тобой мне отвечать. И сполна получать тоже не от тебя. Ты уж не обессудь.

Шторм молчал. Инвари краем глаза следил, как он играл узким ильрийским кинжалом почти вслепую — было темно. Клинок так и танцевал в его пальцах. Конечно, он не успел бы захватить подмастерье врасплох. Но все же он был быстр. Очень быстр. Инвари уже видел, как он без промаха стрелял из арбалета. Как ловко управлялся со своей огромной дубиной. Шторм был очень и очень опасен.

Шторм подкинул крутящийся кинжал, перехватил другой рукой, продолжая крутить в пальцах, и не боясь пораниться.

— Дай взглянуть на твою шпагу, — вдруг сказал он. — Давно интересуюсь.

Инвари молча протянул ему оружие. Чувствовал — задумайся он хоть на мгновение, и Шторм никогда более не поверит ему. Хотя, могло быть и по-другому — возможно, Шторм хотел просто обезоружить его. Чтобы убить.

Шторм убрал кинжал. Осторожно принял клинок. Тот вспыхнул синевой и погас.

— Разве он серебряный? — удивился он.

Инвари покачал головой.

— Нет. Это другой металл.

Шторм поднес шпагу к самым глазам, пытаясь в темноте разглядеть узор на эфесе.

— Старая работа, — лаская гарду пальцами, сказал он. — Не ильрийская. Неужели в дэльфийских мастерских делают такой тонкий узор? Ни разу не видел.

— Я получил клинок в качестве награды за выполненное поручение, — ответил Инвари. — В наших хранилищах много чудесных вещей. Шпага — одна из них. Что ты слышал о Поднебесье?

Шторм насторожился.

— Болтают всякое. Мол, есть на Севере, у предела, такая страна. И живут там волшебники. Да только никто в этой стране не бывал и волшебников этих не видел. А что?

— Мне говорили, что шпага сделана там.

Шторм аккуратно вложил клинок в ножны. Ножны были новыми, отметил он про себя. В отличие от клинка.

— Не верю, — сказал он и протянул Инвари шпагу. — Может, она и впрямь волшебная — как оборотни от нее дохнут, своими глазами видел. Только, зачем волшебникам оружие? Такой пальцами щелкнет, и нет тебя! Слушай, — вдруг воскликнул он так громко, что Инвари даже вздрогнул, — как я сразу не подумал! Я же видел такого! Когда ты окочурился — хочешь, расскажу?

Инвари кивнул.

И тогда Шторм рассказал ему про страшного незнакомца, встреченного в лесу. Как тот приказал ему замереть. И синий огнь лился и лился по рукам чужака. И Шторм, как дурак, застыл, не в силах даже моргнуть, а потом свалился прямо рядом с телом Инвари, и вдруг понял, что монах уже живой, а ведь был мертвее мертвого, уж он-то, Шторм, покойников навидался всяких…

Инвари слушал с интересом, хотя давно догадался, что произошло на самом деле. Он так и полагал, что до тех пор, пока он не понесет заслуженное наказание, умереть ему не дадут. Вот только кто из Мастеров вывел его с той стороны?

— Да, — задумчиво улыбнулся он, когда Шторм закончил, — вот так захочешь умереть, а не дадут! Все мы солдаты, все выполняем приказы…

— Какие приказы? — вскинулся Шторм.

В руках его снова появился кинжал.

Инвари не заметил. Он смотрел в темноту перед собой.

— Приказы судьбы, друг мой. Мы всегда на своем месте, в свое время. Даже смерть не смеет приблизиться к нам без приглашения. Ты когда-нибудь задумывался о судьбе?

Шторм дико поглядел на него. Лицо юноши неестественно белело в темноте.

— Сейчас, — честно сказал он. — Не люблю об этом думать! Грустно сознавать, что не я, а она — моя хозяйка. Я всегда сам строил свою жизнь…

Инвари вдруг резко повернулся к нему и так посмотрел бездонными глазами, что Шторм поежился и крепче сжал рукоять кинжала.

— А ведь ты прав! — согласился Инвари. — Тебе дано самому выбирать судьбу! А вот я лишен этого дара.

— Да уж, — усмехнулся Шторм, — быть монахом не просто. Я бы не смог отказаться от свободы.

Инвари передернул плечами, снова уставился в темноту.

— Нет, не то! Орден здесь не при чем. Просто, если со мной что-то происходит, я чувствую, что это должно произойти именно так! И иначе никогда бы не было, понимаешь? Словно у меня нет выбора. Словно чья-то воля направляет меня именно по этому пути.

— Я ни о чем подобном не думал, — признался Шторм. — Жил в свое удовольствие: пил, гулял, убивал. Веселился, в общем! — он тяжело вздохнул. — Вот и поговори с монахом о душе! Теперь я до утра не усну — буду думать. — Он спрятал кинжал и дружески толкнул дэльфа в плечо. — Иди-ка ты спать, а то мы щас и не до того договоримся! Я разбужу тебя на рассвете.

Инвари молча залез внутрь и снова улегся, закутавшись в плащ. Шпагу он положил рядом и успокоился, только нащупав рукой почерневший от времени эфес. Сталь напомнила о доме. О доме, где его ждало наказание.

* * *

Дорога пошла вверх. Деревья поредели. Выпавший снег выбелил их, навесил тяжелые покрывала, заткал землю белым полотном, на котором были хорошо видны следы.

Перед ними раскинулась холмистая долина, скрытая в глубине Чащи. Почти в самой ее середине высился большой черный холм, испещренный ямами и отверстиями, которые белели известковыми выносами.

— На череп прокаженного похож! — сказал Шторм, и Инвари, в который раз, поразился точности его суждений.

— Веселенькое место, — согласился он и придержал коня.

Они медленно подъезжали к холму.

Инвари обратил внимание, как сильно Ворон втягивал ноздрями воздух. Он достал шпагу — она не светилась и повернулся к Шторму.

— Там кто-то есть!

— Аф? — обрадовался тот.

— Не думаю. Но это человек, не зверь. Я поеду один, а ты прикрой меня.

— Понял, — Шторм отцепил арбалет от седла и развернул Савраса, снова скрываясь за деревьями.

Ворон медленно подходил к холму. Руки Инвари были свободны от оружия. Он сосредоточенно смотрел перед собой, чувствуя, как холодный ветер буравит голову — это целился в него невидимый противник.

— Я пришел с миром! — крикнул он, остановив коня.

В то же мгновение свистнула стрела. Инвари выхватил ее из воздуха, спрыгнул с седла и поднял руки.

— Я не причиню вам вреда, — продолжал он, разглядывая стрелу — она, несомненно, была самодельной. — Я ждал встречи с другом!

В одной из пещер у основания холма, на мгновение показался седой растрепанный человек.

— Люди не знают об этом месте, — послышался хриплый голос. — Что вам нужно?

— Мой друг — не человек, — крикнул в ответ Инвари, — он — флавин.

Седоволосый снова выглянул. Казалось, он борется с сомнениями.

— Подойди, — наконец, разрешил он.

— Стой на месте, — шепнул Инвари Ворону, — опасности нет.

Тот недоверчиво покосился на хозяина, но приказ выполнил.

Инвари вышел на каменистую осыпь, окружавшую холм, и положил стрелу на землю.

— Я принес твою стрелу, отец, — приветливо улыбнулся он.

— Юноша, что ты знаешь о флавинах? — старик грозно хмурил густые брови.

Впрочем, теперь Инвари разглядел, что говоривший был не слишком стар. Человек старше средних лет, крепкий, загорелый и обросший, как и полагается живущему вдали от людей отшельнику. Вот только волосы его, отросшие ниже плеч, белели сплошной сединой. Он перетягивал их кожаным ремешком для удобства. Борода, покрывавшая грудь, была заплетена в две косицы. Красный нос указывал на известный грешок. Откуда здесь было взяться вину, Инвари не понимал, но цвет лица отшельника говорил о том, что тот прикладывался к бутылке часто и помногу.

На незнакомце была одета хламида из грубой холстины, более похожая на монашеское одеяние. Руки, держащие лук, не отличались особой чистотой, а вот форма кисти и длинные пальцы не могли принадлежать простолюдину.

— Ничего, кроме того, что я должен встретиться здесь с одним из них, — ответил Инвари. — Ты можешь не бояться меня…

— У меня ничего нет, — прервал его отшельник, — кроме глиняной миски и треснувшего кувшина! Ах да, есть еще циновка, но на ней я сплю.

— Я не разбойник, — мягко увещевал Инвари, — я только прошу позволения дождаться друга…

— Ты не похож на разбойника, — согласился отшельник и туже натянул лук. — А вот твой сообщник укрылся в кустах, как тать!

— Где он? — не моргнув глазом, поинтересовался Инвари.

— Справа от тебя. Он хорошо спрятался, но и я еще из ума не выжил! Если он не поднимется, вышибу ему глаз. Вот только думаю — правый или левый?

— Выходи, Шторм, — не оборачиваясь, крикнул Инвари, — старик не сделает нам ничего плохого!

— Кто это тебе сказал? — подозрительно осведомился отшельник.

Шторм разочарованно поднялся из травы.

Старик до предела натянул тетиву, увидев его.

— Ох ты, какая рожа! — ахнул он и укоризненно взглянул на Инвари. — А говорил — не разбойники!

— Он раскаялся! — серьезно сказал Инвари. — Боги вразумили его и подвигли на добрые дела.

Отшельник изумленно поднял густые брови. Затем в глазах его мелькнули веселые искры.

— Мне понравилась твоя шутка, юноша, — проговорил он. — Можете разжечь костер неподалеку. Но чтобы я вас видел! И в пещеры не лазить!..

— А говорил — золота нету! — невинно заметил подошедший Шторм.

Арбалет он держал отнесенным далеко в сторону.

— И нету! — неожиданно обиделся старик. — Я — скромный отшельник, зачем оно мне?

— Пойдем, — Инвари потянул Шторма за рукав, — устроимся с подветренной стороны.

Они расположились в осыпи камней так, чтобы их не было видно со стороны леса. Разожгли небольшой костерок, радуясь возможности поесть горячего.

Краем глаза Инвари заметил, что отшельник следит за ними, появляясь то в одной, то в другой пещере. Должны быть, внутри холма они соединялись ходами, словно лисья нора.

— Может, подстрелишь что-нибудь вкусное? — нарочито громко обратился он к Шторму.

— Щас сообразим! — подмигнул ему тот и, сменив арбалет на легкий лук, ушел в лес.

Инвари принялся распрягать лошадей. Здесь, у границы Сердца, было безопасно — так говорил Аф. Дожидаясь его, можно было позволить лошадям небольшой отдых, а себе — тепло костра и горячую пищу.

Шторм вскоре вернулся, неся двух толстых тетерок.

— Дичь непуганая! — восхитился он. — Сама под прицел лезет…

Вдвоем они разделали птиц, Инвари набрал воды в котелок из ключа, бившего в камнях у основания холма, бросил туда щепотку специй из своих запасов. Вскоре ароматный бульон был готов, а на ореховом пруте, заменившем им вертел, поджаривалось жаркое, исходя янтарным соком. Чудный запах разнесся вокруг и, видимо, достиг пещер.

Инвари помешивал бульон, не поднимая глаз, пока не почувствовал, что отшельник стоит прямо за ним. Только тогда он обернулся.

— Чем это пахнет? — подозрительно поинтересовался тот, пытаясь заглянуть в котел.

— Мы давно не обедали по-настоящему, — пояснил Инвари. — Вот и решили. Жаль, не хватает вина!

— Но…, - вмешался Шторм, у которого был небольшой бурдючок, но Инвари сверкнул на него глазами, и тот замолчал.

Отшельник облизнул пересохшие губы. Инвари сосредоточенно попробовал варево, посолил.

— Соль! — не сдержался старик. — У вас есть соль! Моя кончилась года три назад!

Его красный с прожилками нос жадно шевелился, втягивая запахи еды.

— А винца бы неплохо! — протянул Шторм, поворачивая жаркое.

— Пообедаешь с нами, отец? — спросил Инвари. — Небось, надоело есть в одиночку?

— Пойдем-ка со мной! — решился отшельник. — Не тебе говорю! — рявкнул он на Шторма, который с готовностью поднялся. — Ты меня прибьешь и глазом не моргнешь. Пойдем, юноша, есть у меня кое-какой запасец. Поможешь донести. Стар я уже. Оружие здесь оставь.

Шторм только криво усмехнулся.

— А золота нету! — хихикнул он.

Отшельник злобно на него покосился, но промолчал.

— Ты не попытаешься нас поодиночке прикончить? — спросил Инвари, бок о бок идя с ним к холму. — Честность за честность.

Отшельник остановился.

— Назови мне имя флавина, которого вы здесь якобы поджидаете? — заявил он. — И все будет по-честному — вино за обед.

— Аф, — Инвари чуть помедлил с ответом, но потом решил, что никакого секрета в имени флавина нет.

Отшельник молча его разглядывал. Потом, ни слова не говоря, двинулся вперед.

* * *

Инвари пришлось наклониться, чтобы влезть в пещеру. Там было темно и сыро. Несколько самодельных факелов, воткнутых в трещины стен и дававших больше вони, чем света, едва освещали тесные проходы.

— Иди за мной, — буркнул отшельник.

Инвари внимательно оглядывался. Ладонь привычно искала эфес шпаги. Вдруг, в конце одного из коридоров, он увидел яркий свет. Такой не мог дать очаг или факел. Это был дневной свет, но они находились в самом центре холма, над головой ощущалась толща камня. Что это?

Отшельник грубо дернул его за руку.

— Не отставай. Потеряешься, не буду тебя искать!

Он втолкнул Инвари в низенькую пещерку. Она была бы совсем крошечной, если бы не выкопанный вглубь и тщательно утрамбованный пол. Свет едва падал из коридора. На полу валялись циновка, кувшин и кружка. А вдоль стен, поставленные друг на друга, лежали потемневшие от времени бочонки, тускло поблескивая медными ободами.

— Ничего себе! — ахнул Инвари. — Ротманские бочонки! Да это вино дороже золота!

Отшельник скакнул к бочонкам, словно собираясь закрыть их собственным телом.

— Ты ничего не видел! — рявкнул он. — И лысому не говори. Не привел бы тебя сюда, если бы ты Афа не помянул. И лицо у тебя честное. Вот этот бери — он початый уже.

— Откуда такое богатство? — поинтересовался Инвари, взваливая бочонок на плечо.

Он отчего-то не боялся, что старик воспользуется случаем и попробует его убить, тем более, что здесь они были на его территории.

— Восточнее скит был, — пояснил отшельник, указывая обратный путь, — да лет пять назад последний монах умер от болотной лихорадки. Братия жили не бедно. Однажды наведался туда — поискать чего полезного — как при них все лежало. Почти непорченое. Я из их кладовых долго кормился. А этих, родимых, по одному сюда перетащил. Тут для них самое место. Моложе был… Теперь вот и одного поднять не могу. Здесь и вкушаю. Не отходя, так сказать… Но ты…

— Ничего ему не скажу, — продолжил Инвари. — Но и он не дурак. Ты скажи, что, мол, единственный. Вряд ли ему в голову придет, что у тебя целый склад.

И снова он увидел этот свет — не то дневной, не то сумеречный, но никак не похожий на свет огня, запертого в каменном мешке.

Старик вывел его наружу, а сам замешкался, но вскоре появился. Они вернулись к костру.

— Ну, ты, старикан, даешь! — восхитился Шторм.

— Пять лет людей не видел, — пояснил тот. — Он у меня единственная радость был. Ну да ладно. Отметим!

Шторм подозрительно глянул на Инвари. Тот только плечами пожал.

Вино, которое из уважения к возрасту, пить полагалось малыми чарками, черпали ковшом и пускали по кругу.

Старик, разомлевший от запаха дичи и горячего бульона, расслабился, перестал поминутно зыркать на Шторма и проверять уровень вина в бочонке. Его нос радостно алел на порозовевшем лице. Похоже, он, и правда, соскучился по людям.

Под вечер похолодало сильнее. Инвари все ждал, когда отшельнику надоест трапезничать под открытым небом, и он пригласит их в пещеры, но тот с удовольствием поглощал пищу, запивая драгоценным вином, на свежем воздухе. Они не разговаривали. Старик о мире не спрашивал. А Инвари и Шторм просто наслаждались горячей едой и долгожданным отдыхом.

К удивлению своему Инвари захмелел. Такого с ним никогда не случалось.

Шторм, отяжелевший от еды, раскинул на земле свою овчину, улегся и принялся подшучивать над отшельником. Какие, мол, срамные мысли тебя, дед, в одиночестве одолевают? Часто ли? — Не до срамных мыслей, отвечал тот, я истину ищу. — Знаем мы, где твоя истина — у девок под подолом! — А ты, лысый, больше нигде и не искал, наверное? Неспособен потому что. — Почему это неспособен? Я — добрый человек, а истины, получается, недостоин! Где же правда? — Какой же ты добрый человек? Ты в зеркало на себя-то смотрел? — Да раскаялся я! Закуси тобою мышь, раскаялся! — Раскаялся, как же! А правда твоя на острие меча, а скорее — на перышке разбойничьем…

Так, беззлобно, впрочем, они переругивались, а Инвари, подложив спину седло, смотрел в не по-осеннему низкое небо, и ждал подходящего момента. Когда ковш в очередной раз оказался у него, он сыпанул туда давно зажатый в ладони порошок. Еще пара кругов — Инвари лишь делал вид, что пьет — и собеседники начали зевать. Отшельник сам не заметил, как, совсем расслабившись, уснул, скрючившись у костра. Шторм тоже зевал.

— Спекся дед-то, — сказал он Инвари. — И я чего-то устал…

— Ты не спал прошлую ночь, — улыбнулся тот, — да и кровь у тебя от головы отлила к желудку…

— Отлила… прилила…, - пробормотал Шторм и ушел в кусты.

Вернулся еще более сонный. Глаза его так и слипались. Однако подозрительности в них не убавилось.

— Посторожишь, монах?

— Конечно. Я тебе должен сон — за прошлую ночь. Ложись, тебя-то небось грехи мучить не будут?

Мгновение Шторм смотрел ему прямо в глаза. Потом принялся укладываться, зевая и сладко потягиваясь.

— Ты все-таки не забывай наш разговор, — пробормотал он.

— На лошадей взгляну, — сказал Инвари, и ушел туда, где кони выбивали копытами из-под снега еще зеленую траву.

Когда он вернулся, Шторм уже похрапывал, завернувшись в шкуру. Инвари накрыл отшельника своим плащом, подложил ему под голову седло, и, не оглядываясь, двинулся к холму. Он знал, что в ближайший час они не проснутся.

Он влез в пещеру и пошел туда, где видел странный свет. Вот только никакого света не было. Коридор заканчивался тупиком. Инвари глазам своим не верил — осклизлая каменная стена. Он даже руку протянул, чтобы коснуться, но тут же отдернул, как от огня — пальцы уперлись во что-то мягкое. Камень? От его движения камень зашевелился. Пальцы нащупали грубую холстину, занавешивающую проход. По виду — каменный монолит. Он отвел потайную занавесь в сторону, и свет брызнул оттуда, как сок из фрукта — яркий, живой, веселый. Инвари постоял немного, чтобы глаза после мрака пещеры привыкли к нему и, решительно откинув занавесь, шагнул вперед.

* * *

И попал в лето.

Буйное цветение луга с одной стороны и задумчивый бор со спасительной тенью — с другой, окружили его, повергнув в изумление. На лугу басовито гудели шмели и стрекотали кузнечики, в опрокинутой чаше неба ликовал жаворонок, на полуденной стороне зенита кружил ястреб, высматривая добычу. От леса веяло прохладой, там щебетали и пересвистывались лесные пташки, лучи еще раннего солнца бороздили воздух столбами ясного света, слышалось деловитое журчание ручья и откуда-то оттуда и впрямь веяло свежестью. Словно и не было унылой поры дождей, холодов и снега, словно не задувал сейчас снаружи ветер, несущий зиму.

Инвари так и застыл посреди этого великолепия, забыв о времени. Сладкий воздух томил его грудь, легкий ветерок задувал в восхищенное лицо и мысли в голове совершенно перепутались. Что это? Выход в другой мир? В другое время? Грезы его собственного сознания? И вместе с тем он чувствовал, что где-то уже встречал подобное. В своем ли прошлом? Нет, он не мог вспомнить. Но это слабое мерцание, какого не может быть у настоящих деревьев, это тщательно подобранное буйство красок! А вот цветок, таких не бывает в природе, что за цвет, Боги мои, что за огнеглавый сияющий цвет! Подчиняясь его призыву, Инвари шагнул к цветку, и протянул руку, не сорвать, нет, как можно, но лишь коснуться его светящихся бархатистой нежностью лепестков, убедиться, что не привиделся… Пальцы больно скребнули по камню.

Не может быть!

Он прикрыл глаза и провел рукой по шероховатой поверхности пористого известняка, составляющего внутренности холма, камня, на котором…

— Убери руки от стены! — раздался угрожающий голос. — Обернись, медленно.

Инвари почувствовал холод, стекающий по спине — в него целились и, судя по тому, как леденило, всерьез собирались выстрелить.

Он очень медленно обернулся и увидел металлический наконечник болта, направленного ему в грудь из арбалета Шторма. Лицо отшельника, без особого усилия держащего арбалет, было искажено яростью.

— Вор! — с холодной ненавистью произнес он. — Кто позволил тебе прийти сюда, щенок, не знающий законов гостеприимства? Посмотри вправо, медленно поверни голову, видишь холмик земли в углу, там, где цветет шиповник? Видишь? Там погребены несчастные жертвы собственного любопытства, и твое тело через несколько коротких мгновений попадет туда же. Тебе ведь понравилось здесь, не так ли? Им тоже, а что может быть лучше, чем быть похороненным в месте, которое пришлось по душе!

Инвари увидел, как палец старика лег на курок. В этом тесном пространстве и в такой близости от оружия он мог не успеть увернуться. Он не знал, как отшельник отреагирует на то, что он собирался сделать. Между тем старик поднял прицел — теперь он метил в горло. Инвари стало не по себе и он, прямо взглянув в бешеные блеклые глаза, на дне которых еще плескалась сонная одурь, четко произнес:

— Витольд.

Арбалет дернулся в руках старика, Инвари отшатнулся, но болт успел зацепить его плечо и, мощно просвистев, вонзился прямо в ствол нарисованного старого дуба.

Старик отшвырнул ставший ненужным арбалет и бросился на Инвари, который был совершенно безоружен — шпага осталась у костра.

Зажав ладонью кровоточащее плечо, Инвари попытался ускользнуть, но отшельник был ловок не по годам. Он схватил его за ворот и притянул к себе.

— Откуда ты знаешь? — задыхаясь, зашептал он. — Кто ты? Кем подослан?

— Вепрь на картине…,- торопливо заговорил Инвари, чувствуя, что еще чуть-чуть и старик задушит его, — королева в черном гробу, потайная комната на мансарде, исчезнувший принц — это все разрозненные части одной картины, не хватает только художника…

Глаза отшельника расширились, он выпустил Инвари и отшатнулся.

— Ты что же думаешь, это я?…

— Нет, но я знаю — кто! Тебе нужно вернуться, Витольд, люди ищут доказательства его вины и если найдут, то… Время пришло.

Названный тяжело опустился на тот самый холмик, в котором обещал похоронить Инвари. Несколько минут он сидел с закрытыми глазами, приходя в себя, затем спокойно поглядел на юношу.

— Кто ты, проницательный молодой нахал, откуда явился на мою бедную голову? — в его голосе сквозила явная ирония.

Инвари снял камзол и, оторвав окровавленный рукав рубашки, приложил его к ране.

— Я — дэльф, — ответил он. — Я видел незаконченный том Истории королевской династии и твою «Последнюю охоту» и понял, что ты знаешь больше, чем нужно, чтобы чувствовать себя в безопасности при дворе. Я хотел найти тебя, Аф догадался верно. Но не сказал, что мы встретим тебя здесь.

— Пойдем-ка отсюда, — неожиданно сказал художник. — Это место для отдыха, а не для разговора о грязных делишках. Не будем святотатствовать!

Он поднялся и откинул полог. Нарисованные на нем высокие травы закачались и зашумели, шмель, сердито гудя, перелетел на более устойчивое место. Инвари с сожалением огляделся и вышел.

В пещере с бочонками Витольд достал кусок чистого полотна и помог Инвари перевязать рану.

— Садись, — он кивнул на опустевший бочонок, служивший стулом, а сам уселся на циновке, скрестив ноги. — Как звать тебя?

— Один Эвиньонский. Я направлялся в Орденскую резиденцию в Кабестан, когда в Ильритане меня схватили слуги герцога и привезли во дворец. В качестве гостя. Адамант обещал отпустить меня после праздника Чудесного спасения, но в ту ночь попытался скормить какому-то чудовищу, которое вызвал в Подземелье вместе со своим братом…

— Ванвельт жив? — удивился художник.

Инвари кивнул.

— Он привел с собой сотню рыцарей, как бы это сказать…

— Не совсем людей? — снова встрял тот.

— Откуда тебе известно?

— Черный Волк всегда плевал на общепринятые законы, в том числе и на законы природы. Но что было дальше?

— Праздник, отмечаемый впервые, завершился переворотом. На Ильрийском троне теперь Адамант Первый.

Инвари заметил, как стрик сцепил руки, вздулись синие вены, но он сдержался, только лицо его враз побледнело и осунулось.

— Вот оно как! — пробормотал он. — И до конца срока не подождал, сучий сын. Видать, так в себе уверен!

— У него есть основания, — заметил Инвари. — Рыцари Ванвельта очень впечатляют, простой народ их боится до смерти. Магистр Крол был казнен за неповиновение. После этого города стали присылать ключи. Из всех общин только служители Иибус открыто выступили против. Думаю, не многие остались в живых.

Витольд поднял голову.

— В таких ситуациях всегда остаются недовольные. Что с ними?

— Люди собираются здесь, в Чаще. У их предводителя — Гэри, договор с Хранителями, вот почему они пропускают беглецов. Он создал маленькую армию, которая вредит Адаманту как может. В ответ Ванвельт создал оборотней. Огромных волков-переростков. И Чаща впустила их. Аф говорил, что теперь только Сердце безопасно…

— Кто такой этот Гэри?

— Здоровенный детина в маске, которую никогда не снимает. Говорят, у него с Адамантом свои счеты, тот вроде бы ему лицо попортил.

Отшельник недоверчиво усмехнулся. Инвари пожал плечами:

— За что купил, за то и продаю, отец. Сам я лица его не видел, но вожак из него стоящий, дисциплина в лагере хоть куда, а там ведь женщины, дети.

— А чего это ты мне все так вот, просто, рассказываешь? — спросил вдруг старик. — Друг я тебе, али знакомец хороший? С тех пор, как я Арлону служил, годы прошли, а ежели я изменился? Ежели к новому королю переметнусь, за шкуру свою опасаючись?

— Я не сказал тебе ничего такого, о чем бы Адамант не догадывался, — пожал плечами Инвари, — а если ты вдруг заинтересуешься, помощь от тебя может быть неоценимая. За просто так люди против узурпатора не пойдут, денег у Гэри нет, значит, нужна идея. Если отыщется законный наследник престола, его поддержат и купцы, которым непосильные налоги платить невмоготу, а тогда будут и деньги и оружие, и простой люд, который от страха уже на улицу не выходит.

— А благородные как же?

— Благородные отсиживаются в фамильных владениях, и носа в Ильритану показать не смеют. Я, гуляя по столице, проследил — почти все дома, принадлежащие знати, заколочены.

— А я-то думал, Адамант их до поры до времени обласкает! — искренне удивился старик. — И станет постепенно узел на их шеях туже завязывать, чтобы и вздохнуть без его разрешения не смели.

— Это странно, — согласился Инвари, — если их мнение, связи, деньги, традиции, наконец, для него ничего не значат, следовательно, он очень уверен в себе и в своих силах и, следовательно…

— …За ним кто-то есть, — закончил художник, — чьи-то деньги, связи, мнения. Кто-то его поддерживает? Брат?

Инвари покачал головой.

— Адамант — очень сильный маг, — осторожно заметил он, — я сам в этом убедился. Он талантливый и разносторонне образованный ученый и у него… очень странные обряды.

— Стоп! — прервал старик. — Не делай поспешных выводов. Вызывать духов еще не значит опираться на другой план бытия, ты ведь, в этом его подозреваешь?

Инвари кивнул. «Духов!..» — подумал он и вздрогнул, как наяву увидев бьющийся в центре подземелья сгусток пламени.

— Истина проста! — назидательно заметил Витольд. — И лежит всегда на поверхности. Но, увы, она — иногда — невидима.

Инвари склонил голову, соглашаясь.

— Я вижу на твоем лице следы недавно перенесенной тяжелой болезни, — между тем спрашивал художник, — это как-то связано с Адамантом?

Инвари отвел глаза.

— Если связано, — продолжал допытываться Витольд, — то ты вряд ли проговоришься о том, чего он еще не знает.

Юноша подавил тяжелый вздох. Не хотелось снова вспоминать, как он по собственной глупости стал смертоносным орудием в руках герцога. Но старик был прав, и, не вдаваясь в подробности и не называя лишних имен, он рассказал о насланной эпидемии.

По мере его рассказа лицо художника все более мрачнело.

— Герцог стал гораздо сильнее, чем раньше! — заметил он, когда Инвари закончил рассказ. — Слишком. Может быть, ты и прав, подозревая его в получении помощи от потусторонних сил. Но кто из многочисленных тварей поддерживает и ведет его? Какой-нибудь давно умерший великий волшебник или злой гений? Демон? Духи стихий?

— Не знаю, — честно сказал Инвари. — Только мне почему-то кажется, что это он использует их силы, а не наоборот.

— То есть, ты хочешь сказать, что не их разум повелевает им, а его — ими? — воскликнул старик. — Но, поверь мне, Адамант всегда был посредственным магом. Да, он проявлял недюжинные способности в лабораторных науках, был блестяще образован, начитан, вел бурную переписку с университетами, да, он был талантлив более чем любой из его братьев, но его магии хватало только на то, чтобы ускорить распускание роз, что он и делал, надеясь, что Рэа обратит на него свое внимание, ибо она боготворила белый цвет и, соответственно, белые розы.

Инвари почувствовал жар в груди. Рэа, Рэа! Белая королева из белой страны. Солнце, вставшее на Севере и явившееся в Ильри!

Старик внимательно смотрел на него.

— Ты можешь рассказать еще многое, — тихо произнес он, наконец, — но мне уже нет нужды слушать. Ты пойдешь до конца, юный дэльф, ради своей белой мечты! И тебя ничто не остановит. Ты уничтожишь любого, кто посмеет помешать восстановлению справедливости, но не ради самой справедливости, а ради…

Инвари гневно вскинул голову и увидел, как художник отирает скатившуюся по щеке слезу.

— Поверь мне, — прошептал Витольд, — она была еще красивее и светлее, чем мне удалось запечатлеть. Даже на смертном ложе!

Не глядя друг на друга, они долго молчали.

— Возвращайся к костру! — наконец, резко приказал старик. — Мне предстоит тяжелый выбор.

Инвари молча поднялся и вышел наружу. Падал снег. Пушистые хлопья. Шторм спал, как убитый. Инвари закутался в свой поношенный плащ, вытянул ноги к потухшему костру и загляделся на падающие снежинки. Снежинки, прилетевшие с Севера, из белой страны.

* * *

Скудный паек все-таки сделал свое дело! Утери с удивлением обнаружил, что не может долго стоять — падает от слабости.

Его вздернули за растянутые руки. А для верности накинули на шею петлю. Стоило коленям подогнуться, и петля затягивалась. Вот почему он старался стоять — почти на цыпочках, их последних сил, чувствуя то удушье, то нестерпимую боль в вывернутых руках.

Он простоял так долго. Когда удавалось глотнуть свежего воздуха — а здесь, хотя они и не покидали Подземелье, после зловония ямы он казался чистейшим — Утери оглядывал круглую комнату, выложенную подозрительно бурым кирпичом; огромный очаг в дальней стене, в котором на угольях стояла жаровня, а из нее торчали какие-то металлические палки; громоздкий стол напротив, а рядом на удивление новые и, наверное, мягкие стулья. За столом сидел некто, с головой закутанный в черное. Лицо его было опущено, и Утери даже показалось, что тот спит. Во всяком случае, когда рыцари притащили его сюда и подвесили, некто даже не пошевелился.

Время шло. Сознание Утери все чаще заливала темнота — ноги уже не слушались и веревка давила на горло постоянно. Ни одного вопроса задано не было. Когда, наконец, Утери захрипел и забился в агонии, черная фигура шевельнулась и выпростала руку. Веревки, удерживающие Белого брата, лопнули, и он рухнул на пол.

В то же мгновение из-за низенькой дверцы послышались шаги, и в нее с трудом пролез Ванвельт Черный Волк. За ним поспешали двое: низенький толстяк и высокий костлявый молодец, оба в красных фартуках и перчатках.

Заметив раскинувшегося на полу юношу, Ванвельт сделал знак, и палачи бросились к нему. Толстый заглянул лежащему под веки, прощупал пульс. Кивнул худому. Тот вышел из комнаты, но скоро вернулся, неся ведро воды, которую и вылил на Утери.

Ванвельт укоризненно взглянул на сидевшего за столом.

— Ты едва не убил его, Мор! Опять?

— Ну не убил же! — фигура пошевелилась, устраиваясь удобнее. — Зато я получил массу удовольствия, ощущая его агонию! Нет ничего прекрасней в этом мире, чем агония живого существа, живого и, желательно, разумного! Зверушки умирают, не раздумывая. Не получая от процесса никакого удовлетворения! Фу — и нет его! А здесь? Нет, Ванвельт, жизнь все-таки прекрасна и удивительна, если смертные так не хотят с нею расставаться!

Ванвельт с любопытством поглядел на Мора.

— Почему бы тебе не написать книгу? — с иронией спросил он. — Ты так красиво излагаешь!

Мор с достоинством пожал плечами.

— К сожалению, у меня не будет последователей. Я — единственный в своем роде. А истинные последователи должны быть похожи на Учителя. Взгляни на этого мальчика! Та же покорность судьбе и непротивление злу, как у Нотэри. Вот только поверь мне — как и Нотэри, он ничего нам не скажет!

— Еще как скажет! — рявкнул Ванвельт и ткнул лежащего сапогом под ребра. — Еще воды, — повернулся он к палачам. — Сказал же предыдущий?

— Он был, — Мор покрутил пальцами, подыскивая слово, — с гнильцой. Такой, знаешь ли, человек по обстоятельствам. Когда у него отняли посох — он упал!

— Какой посох? — удивился Ванвельт.

— Нотэри. Если бы он был жив, этот — как его — Логир? — демонстрировал бы чудеса мужества. Знаешь, есть люди, которым для подвига нужен еще кто-то — нянька, например.

Ванвельт, продолжавший нетерпеливо кружить по комнате, остановился и дико глянул на Мора.

— Ты сумасшедший, клянусь Черным Псом! — сказал он.

В этот момент юноша пошевелился. Его тут же подняли и усадили на глубокий деревянный стул, крепко привязав к нему. В ход пошло еще одно ведро воды.

Утери закашлялся и открыл глаза.

Над ним нависала огромная черная фигура. Он узнал человека, виденного им в тронной зале рядом с Адамантом. Принца Ванвельта.

— Я задам тебе только один вопрос, — низко наклонившись к нему, сказал тот. — Только один. Если ты правильно ответишь на него — я отпущу братьев. Если нет…, - он отодвинулся и отошел в сторону. — Видел ты Логира? — неожиданно спросил он.

Утери вздрогнул.

— Видел, — тихо ответил он.

Ванвельт уселся за стол рядом с темной фигурой.

— Хочешь уподобиться ему?

— Уподобиться в чем? — Утери поерзал, пристраивая немеющие конечности. — В безумии? В предательстве?

Фигура в черном зашевелилась. Явственно послышалось хихиканье.

Ванвельт кивнул палачам. Они встали с двух сторон от Утери. Худой нежно взял его за руку. Длинные пальцы палача, затянутые красной тканью перчатки были чувствительными, как у музыканта.

— Ответь мне, — заговорил Ванвельт, поднимаясь и снова принимаясь расхаживать, — где символ Верховного священнослужителя? Где Троица Нотэри? Кому он отдал ее?

Утери удивленно поглядел на него.

— Он никогда не снимал ее. Когда его забирали — она была у него!

Ванвельт остановился. В то же мгновение музыкальные пальцы палача крепко сжали мизинец Утери и вывернули. Раздался хруст. Утери закричал.

Палач убрал руки за спину и вопросительно уставился на принца.

— Ай-ай, как нехорошо говорить неправду! — зашелестел вдруг голос из недр черных одежд.

Услышав его, Утери перестал кричать и, тяжело дыша, вжался в стул. Палач снова взял его за руку.

— У Нотэри его не оказалось, вот ведь досада! — сказал Ванвельт. — Ты был с ним рядом — может, видел, куда он дел его? Спрятал?

— Или отдал тебе? — снова зашелестел голос.

Утери ощутил, как голову сжимает горячим кольцом адская боль. Она перекрыла боль от сломанного мизинца. Она полыхала огнем, и стоило ему шевельнуться, как огонь перекидывался с головы на все тело.

Им очень нужно знать — внезапно, понял он. Отчего-то Троица важна для них. И они не убьют его сейчас потому, что им нужна правда, а не его смерть. И еще он понял, как они пытали Нотэри.

Боль захватывала все большую территорию. Она почти дошла до сердца, но где-то там, глубоко, притаилась белая искра — его вера. Слова молитв забылись. Он повторял, как заклятие, имя Богини. И боль вдруг отступила. Уменьшилась до размеров его головы. Давление, которое он испытывал извне, отпустило его. И он снова — откровением — понял: они ничего не узнали от него. И не узнают. А что они сделают с его телом — неважно.

— У меня нет Троицы, — хрипло проговорил он.

Он говорил чистую правду.

— Если ты отдашь нам Троицу — мы отпустим братьев. И все закончится! — Ванвельт внимательно смотрел в его лицо. — Подумай, юноша. Мы не торопимся. У тебя еще много чего можно сломать.

— Да-да, — хихикнула темная фигура. — Мы будем делать это пла-но-мер-но! — он нарочито произнес слово по слогам.

— Ломайте! — хотел было ответить Утери, но потерял сознание.

— Слабак! — буркнул Ванвельт. — Принесите ему воды. А мне вина.

— Волк, ты ошибся, — Мор поправил капюшон, который не снимал, и откинулся на стуле. — Никакой он не слабак. Слабаком был предыдущий. А с этим придется возиться долго. Может, поужинаем?

— Согласен! Принесите ужин сюда. Позовем Адаманта?

— Не надо! — Мор покачал головой. — Не мешай ему. Королевские обязанности отнимают слишком много времени. Но кто-то должен делать эту нудятину? Мы на это и рассчитывали, когда сажали его на трон, не так ли?

— Твоя правда! — кивнул Ванвельт. — Пусть играется с короной — он так о ней мечтал. А мы займемся действительно важными вещами!

* * *

Это утро можно было с полным основанием назвать зимним. Ночной снегопад совсем забелил землю, словно молоком, лишь пещеры в холме неприятно чернели.

Шторм продрых до полудня и вскочил, ошарашенный и возмущенный.

— Что случилось? — поинтересовался он первым делом у неподвижно сидящего у костра дэльфа. Тот равнодушно пожал плечами.

— Ничего.

— Почему ты не разбудил меня ночью?

— Зачем? Ты выспался, а мне все равно не хотелось спать.

Шторм подозрительно посмотрел на него и ушел к ручью.

Инвари устало откинулся на седло, плотнее закутал плащ и через минуту был уже во сне.

Ему снова снились сплетенные тела. Но на этот раз на снежной, а не травяной, перине. Женщина была узкобедра и белокожа. Ее гладкие черные волосы змеились по свежо пахнущему снегу. Она металась в любовном жару, как в лихорадке, и пряди живыми блестящими полосами сочились сквозь пальцы держащего ее мужчины, сильного, плечистого, смуглого. Они двигались в самом центре белого вихря, вздымаемого неправдоподобным сном вокруг них, и Инвари, смотрящий сверху, видел их игру от начала до самого конца, когда жар затопил тела и снег превратился в пар и осел капельками на их разгоряченной коже. И была еще чья-то улыбка. Неприятная и странная, как косой взгляд в спину, она беспокоила его и была так очевидна, что он не понимал, почему те двое ее не замечают.

Но они уже снова любили друг друга. И он видел, как внутри женщины разгорелось голубое с золотыми прожилками сияние — она зачала ребенка, и это было желанное дитя любви и согласия, и все было бы прекрасно, если бы в тот же момент в теле мужчины не погас свет, словно его выключила невидимая рука. И хотя он еще двигался, шептал нежные слова, жил, Инвари знал наверняка, что к утру он умрет. Почувствовала это и женщина, потому что вдруг широко раскрыла темные грозовые свои глаза, взглянула в его лицо, обвила ногами его тело и застонала от боли, неведомой ему боли предсказания, которую он принял за страсть. И неведомая ухмылка стала шире, залив лицо Инвари слезами ужаса и толкнув его в спину костлявой рукой смерти. И пришла боль…

Он вскрикнул прежде, чем проснулся. Открыл глаза. Невыносимо болела раненая рука — он во сне отлежал ее. Мирно потрескивал вновь разведенный костер, пахло пищей, дымом. Снег прекратился, принеся зиму. Неподалеку Шторм подвешивал торбы лошадям, а от леса, бесшумно, словно привидение, двигалась долговязая фигура, темная, косматая. Заметил ее и Шторм.

— Аф! — радостно прогудел он, поднимая руку в приветствии.

Флавин подошел к костру, бросил настороженный взгляд на холм и еще один, внимательный, на Инвари.

— Добрый день, Один, давайте, я перевяжу вам рану, — были его первые слова.

Инвари, все еще под впечатлением сна, растерянно улыбнулся ему, начал снимать камзол, разматывать повязку.

Подошел Шторм. Увидев глубоко рассеченную мышцу, поднял брови.

— Откуда это у тебя?

— С отшельником поругался, — честно ответил Инвари.

Он чувствовал, что разбойник начнет ему доверять, только если он будет говорить правду.

— И что же вы не поделили? — вежливо поинтересовался Аф, туго бинтуя рану куском чистого полотна, взятым им из своей «медицинской» сумки.

— Взгляд на искусство, — буркнул Инвари и перевел тему. — А как ваши дела, Аф? Как вы себя чувствуете? Вижу, ваши раны уже затянулись.

— У сотайров хороший иммунитет, Один, поэтому ремиссия не занимает много времени. Когда тронемся в путь?

— Сначала плотно пообедаем! — раздался хриплый голос из-за его спины. — Пес его знает, когда удастся поесть по-человечески.

Инвари дернулся от неожиданности и зашипел от боли.

— Приветствую тебя, Аф Лиолинелл! — как ни в чем не бывало, говорил бесшумно подошедший отшельник. — Последний раз ты навещал меня в моем одиночестве лет шесть назад?

— Так оно и было, старый друг, — отвечал Аф, не оглядываясь и не удивляясь. — Моя инспекция принесла мне массу удовольствия от твоих работ.

— Не понял! — возмутился Шторм. — Вы, что же, знакомы уже?

Флавин умело затянул повязку на плече у Инвари.

— Благодарю вас, — пробормотал тот, поднимаясь и направляясь к своему коню.

Ворон тихо заржал, приветствуя хозяина.

— Давайте, давайте обедать! — торопил, меж тем, отшельник недоумевающего Шторма. — К ночи мы должны быть в Колдовском урочище.

— Мы? — удивился Шторм. — Опять не понял!

— Я знаком с этим человеком, — терпеливо вмешался флавин. — И, по всей видимости, он едет с нами.

Вернулся дэльф. Виденный сон вызывал теперь лишь легкое беспокойство. И было еще что-то, упущенное им в разговоре старика и Афа. И лишь сидя у костра вместе со всеми и дуя на обжигающее варево из бурлящего котелка, он понял, что упустил. Отшельник-человек и флавин обращались друг к другу на ты!

* * *

Под сводами притихшего в недоумении от ранней зимы леса, по мокнущей земле, не успевшей укрыться одеялом из листвы или снега, в сырости и тлене умирающих листьев и засыпающей природы, маленький отряд продвигался по Приграничью Сердца не слишком быстро. Художник сидел позади Шторма, на его тяжелом, но сильном битюге, а когда тот все же уставал, ибо хозяин и сам представлял собой нелегкую ношу, отшельник пересаживался на кобылку Афа, который был неутомим в ходьбе и, казалось, мог идти пешком много лет. Приходилось соблюдать определенную осторожность и в отношении оборотней. Правда, чем ближе к Сердцу они подходили, тем меньше следов их присутствия ощущалось. Но все же обглоданные трупы животных попадались им на пути, а крупные следы вокруг говорили о том, что не обычные волки сделали это. Странным казалось и то, что почти целые туши, убитые, словно забавы ради, были не тронуты другими хищниками. Даже любители падали не интересовались ими. Когда Аф установил это, он наотрез отказался идти мимо трупов, и у каждого встреченного места пиршества оборотней приходилось делать остановку и заваливать тела землей, над которой флавин шептал что-то на своем языке, словно, казалось Инвари, извинялся.

С приходом зимы неожиданно укоротился день. Смотря на вечеряющее небо, путники только качали головами — все пошло вкривь в Ильрийском королевстве!

Сообща решили с наступлением темноты — как бы рано она не наступила — не идти дальше. И хотя Аф знал этот лес как свои пять пальцев, а ночные переходы сильно сократили бы время путешествия, риск мог не оправдаться. Ночь — мать любви, стала матерью ненависти. Ночью лес кричал от боли, корчась под вкрадчивыми шагами созданных Ванвельтом тварей. Ощущения нереальности и надругательства клубились в воздухе, и флавин чувствовал это острее всех. Он все больше мрачнел, отставал от отряда, кружа вокруг, чтобы обнаружить следы пребывания оборотней. Когда во время очередного перехода они наткнулись на целое стадо оленей, безжалостно вырезанное только ради забавы, флавин надолго замкнулся в себе. Он совершил обряд, и произнес последующие слова только вечером, на привале.

После небогатого ужина путники разлеглись вокруг костра, готовясь ко сну. Шторм, сменивший с наступлением холодов безрукавку на рубаху из толстой кожи, подбитую мехом, блаженно растянулся на своей любимой овечьей шкуре, ногами к огню.

— Хорошо! — искренне пробасил он. — Сон на свежем воздухе — самый полезный.

— Продляет годы бренного существования, — ехидно пропел художник, — укрепляет плоть и изгоняет бесов вожделения.

— У тебя, что ли, бесы? — хохотнул Шторм — они с отшельником явно недолюбливали друг друга.

— Да что ты, громила, знаешь о вожделении? — тотчас взвился тот. — Деваху хапнуть, затащить на сеновал и побаловаться — вот и все твое вожделение, только и считаешься с тем, что у нее под юбкой.

— А с чем еще-то? — удивился Шторм.

— Во-во, — неожиданно миролюбиво отозвался Витольд, — молодой, здоровый и глупый — полный набор!

— Я, может, и глупый, но от жизни, в отличие от некоторых, не бегаю! — огрызнулся Шторм.

— Что имеет в виду этот головорез? Пусть объяснит! — от обиды обращаясь к нему в третьем лице, возгласил художник, потрясая перед его лицом кулаками.

— А то и имею! — неожиданно разозлился Шторм. — Развелось вас, калик перехожих, странников да отшельников всяких, как собак нерезаных! Ни хрена не делаете, деньги обманом выманиваете, от жизни отворачиваетесь. Что за грехи такие тебя в глушь загнали? Ничем не интересуетесь, ничего не хотите, только жрете, да мечтаете. А есть еще такие, которые святых из себя разыгрывают, постятся, скромничают. Карго! Да разве нормальный человек поститься станет? Нет! Он поест, да дело славно сделает, потому как у сытого и работа ладится. Дармоеды паршивые!

Витольд вскочил.

— Я у тебя есть, что ли, просил? Я вообще никогда ничего не просил. И мое это дело, чем и как заниматься, только мое и Богов, что мне покровительствуют. Ты лучше о своей душе позаботься, она у тебя заржавела, небось, от чужой пролитой крови-то. Тоже мне, обличитель! «Дело славное!» Знаем мы ваши славные дела по ночам, да на большой дороге.

Неуловимо кошачьим движением Шторм поднялся. Инвари, не без интереса следивший за перепалкой, напрягся, ощутив опасность, волной накатившую от стоящих друг против друга мужчин. Художник сжимал крепкие кулаки и почти не казался старым.

— Чего мы спорим-то, — широко улыбнулся Шторм, и от его улыбки Инвари сделалось нехорошо, — рук у нас, что ли, нету? Там, справа, полянка, пойдем, папаша, разберемся? Или испугался?

Старик сверкнул глазом в его сторону и повернулся, чтобы идти.

— Сядьте оба! — прозвучал неожиданно властный голос.

Все повернули головы. Говорил Аф. Он сидел на голой земле вне линии света и казался лесным божеством — огромный, темный, косматый, с горящими злобой глазами.

— На всей земле ваше племя самое сволочное! На что вас создали Боги? Понять не могу, но природа здесь не при чем — она мудра, вас, своих убийц и насильников, не создала бы! Нет, это Боги намудрили, скучно им стало в нашем спокойном мире, вот они и пошутили, создав вас себе на потеху! Человек на человека, брат на брата, отец на сына и сын на отца… Какие интриги, какие связи, какие сюжетные повороты!

Флавин говорил неспешно и то ли горькая ирония, то ли настоящая ненависть сквозили в его словах, но слова подействовали на остальных, как ушат ледяной воды — они застыли от изумления, забыв о ссоре.

— А чтобы было еще интереснее, — едко продолжал Аф, — всемудрые наделили вас болезненным честолюбием и эгоизмом. Чтобы и вам не скучно жилось. Ближнего под себя подмял — мало! И дальнего надо, чтобы знал свое место. Дерево вам мешает — вы его срубите, а чего уж о ближнем говорить? По трупам пройдете, и цель благородную изыщите, чтобы совесть чиста была. Вы — как тля, все портите, все рушите, где бы ни появились, со своим уставом лезете, не зная, что у природы уже миллионы лет свои законы, не видя дел рук своих, не ведая, что творите! Слышите? — Аф чутко повел ушами — вдали раздался леденящий вой. — Слышите? И это создал человек, чуть, может быть, более образованный. Создал чудовищ, а подсобным материалом послужили такие как вы и он сам, вам это о чем-нибудь говорит? Жить не страшно после этого? Вам, Шторм?

Тот опустил глаза.

— А ты, мой старый друг, — голос флавина зазвучал печально, — ты, кто создавал, подобно нашей Матери — природе, неужели и ты можешь поддаться амбициям, которые ничего не стоят? Можешь биться с человеком, уверен, до последнего, из-за обиженного самолюбия? Вижу, можешь…

Отшельник попытался что-то сказать, но только махнул рукой. Аф молча посмотрел на Инвари. Не произнес ни слова, но юноша, так же, как и другие, залился краской. Флавин тяжело поднялся.

— Я долго жил среди людей и научился понимать вас, — глухо сказал он. — Но вы и ваши склоки мне опостылели. Вы здесь чужие и всегда такими останетесь! Я ухожу. А вы следуйте на северо-запад. Приграничье выведет вас на стоянку следопытов. Они поведут вас в Сердце.

Он развернулся и быстро исчез во тьме. Простучали копыта — это ушла за хозяином не стреноженная на ночь Чайни. Тихо заржал Ворон, зовя ее. Она не отозвалась.

Стараясь не глядеть друг на друга, оставшиеся потерянно сгрудились вокруг костра.

— Как стыдно! — прошептал Витольд, закрывая лицо руками. — Я-то хорош!

— Его нельзя отпускать одного, — тихо сказал Шторм, — там полно оборотней.

— Оставь! — Инвари досадливо махнул рукой. — Мы никогда не найдем флавина в лесу, если он того не захочет.

— Какой стыд! — снова прошептал художник.

Никто ему не возразил, только Шторм молча протянул руку. Тот крепко пожал ее. Больше в эту ночь не было сказано ни слова.

И сон тоже не пришел.

* * *

Шел третий день пути по Приграничью. Аф не вернулся. Следопытов они пока не встретили.

На привалах Витольд и Шторм были подчеркнуто вежливы друг с другом, настроение у всех было подавленное, пока однажды Шторм не нашел безопасной темы для разговора. Со свойственным ему любопытством он попросил Инвари рассказать о поместье Ванвельта. И тот охотно пошел на это, стремясь хоть как-нибудь разрядить обстановку. Отличаясь хорошей зрительной памятью, он красочно описывал заброшенную роскошь тех комнат, которые видел. Витольд, вначале не принимавший участия в их беседах, однажды проявил интерес, и с тех пор давал пространные и занимательные комментарии к рассказам Инвари, часто отвлекаясь на экскурсы в область истории культур и ремесел. Шторм, слушая его с удовольствием, осознавал, что видит перед собой действительно образованного человека, и постепенно из его вежливости исчезли прохладные нотки, уступив место уважению — он решил, что этот человек тоже чего-то стоит, хотя и совсем в другой области приложения. А так как Витольд рассказывал увлеченно и просто, без малейшего превосходства растолковывая Шторму неизвестные понятия, информация эта не казалась здоровяку ненужной. Особенно его интересовала реальная ценность вещей из замка. И здесь Витольд оказался на высоте — основываясь только на воспоминаниях Инвари он с ловкостью заправского купца оценивал стоимость мебели и предметов роскоши, картин и статуэток, беспорядочных мелочей, всего того, что составляло красочный, но подпорченный пылью, запущенный хаос богатого замка. Это превратилось в своеобразную игру по вечерам и окончательно примирило Шторма с художником.

В пути Инвари не раз задумывался о том, что может случиться, когда они доберутся до лагеря Гэри. За судьбу Шторма он не беспокоился — его собратья, такие же авантюристы, как и он, не станут подозревать того в измене. Художник был ценным свидетелем преступлений Адаманта и мог дать незаменимые сведения об исчезнувшем принце, а, следовательно, был необходим, и его жизни так же ничего не угрожало. Но вот простил ли атаман самого Инвари? Вернулся ли Шери, рассказал ли ему об истинной подоплеке событий, вызвавших эпидемию? И поверил ли Гэри ему? Инвари затруднялся ответить. Характер у Атамана был крутой, а явная ненависть Грозы только усугубляла положение. Пока же, ведя Ворона в поводу — лес становился непроезжим — он пытался представить их встречу.

На пятый день пути Инвари понял, что они заблудились. Не действовали в Чаще ни интуиция подмастерья, ни навык ориентирования! И — что самое плохое — сбились в сторону Сердца, уйдя из Приграничья. Здесь сильнее сгущался воздух осознанием неведомой опасности. И не в оборотнях было дело — их следы совсем перестали попадаться на пути. В Сердце гнет тысячелетий, прожитых Чащей, ее эманация и сила были так очевидны и чувственны, что каждый глоток подкронного воздуха давался с трудом, и казалось, лес недружелюбно следит за тем, как пьется этот глоток, подсчитывает убыток и замышляет что-то.

Под тяжелый полог самой сокровенной части леса они вступили ровно в полдень. И хотя там, наверху, тучи разомкнулись, здесь было сыро и сумрачно, воздух казался спертым, несмотря на обилие охов, чьи янтарные стволы, казалось, источают мягкое сияние. Здесь царили звери. Белки спускались с веток прямо на плечи путникам, еноты и лисы то и дело пересекали дорогу, ничуть не боясь незнакомцев. Слышался хруст ветвей под тяжелыми шагами сохатых. Им встретилась даже медведица — грузная, брюхатая, она косолапила мимо, не обращая на чужаков ни малейшего внимания, настолько была озабочена поисками берлоги. Ведь, несмотря на рано выпавший снег, было еще только начало осени.

Они тихо вели лошадей, затаивая дыхание, стараясь не говорить без крайней необходимости, чтобы не распугать живность. Шторм с любопытством вертел головой, рассматривая место, о котором слышал столько легенд, Витольд, позабыв обо всем, любовался осенними красками и редкими солнечными пятнами на покрытой хвойным ковром земле, а Инвари, настороженно следил за тенями, не внушавшими доверия, и ждал неприятностей.

И он их дождался.

Внезапно и быстро воздух загустел вокруг них, птицы смолкли, любопытные белки ускакали на верхушки деревьев, сердито стрекоча оттуда. Инвари поднял руку, приказывая остановиться, и, повинуясь инстинкту, выхватил шпагу. Почти в ту же секунду Шторм отцепил от седла свою дубину и демонстративно закинул ее на плечо, а художник достал из складок балахона широкий охотничий нож с потертой от долгого употребления рукоятью. С трудом удерживая нервно зафыркавших лошадей, прикрывая спины друг друга, они застыли на крошечной полянке, затравленно оглядываясь. Чаща смотрела им в спину, всаживала взгляды тысяч невидимых глаз острыми стрелами, косилась из-под полуприкрытых век тлеющими огнями опасности. Ощущение было настолько неприятным, что Шторм, желая подбодрить себя и своих спутников, завертел дубиной над головой, со свистом рассекая воздух, как вдруг неведомая сила вырвала ее из его рук, отшвырнув в сторону. В тот же миг вырвался и вонзился в землю далеко от хозяина нож художника и невесть откуда появившийся сливочный туман кольцом отделил их от Инвари. Сгустившийся воздух обрел неясные очертания, холодом залило поляну.

— Карго! — тихо и не очень уверенно выругался Шторм.

Инвари продолжал сжимать эфес шпаги внезапно вспотевшей ладонью.

Тени заклубились с неясной угрозой и одна, приобретая почти человеческие формы, выскользнула вперед, вытягивая перед собой туманный отросток, из которого медленно формировалась рука. Ее указующий перст гневно ткнул в юношу.

— Они — чужие, но ты — враг! — зашелестело вокруг, словно пронесся невидимый ветер.

Туман вокруг Шторма и художника сгустился, закрывая Инвари от них.

— Это Хранители, пес их возьми! — закричал гигант, борясь с охватившим его оцепенением. — Пропустите нас, мы должны попасть к Гэри, это важно!

— Ты — враг! — повторила тень, не опуская руки, и смертельная сила стекла с кончика ее пальца, чтобы ударить в Инвари.

Он растерянно оглянулся — судьба спутников заботила его больше, чем своя собственная. Но, поняв, что разглядеть их ему не удастся, он крепче перехватил шпагу, которую почему-то не выбило из его рук, и приготовился драться, если получится. Ледяной луч протянулся к нему и… отскочил от Грешника, как мяч от стены. Призрак печально висел в воздухе, держа полупрозрачный меч перед собой.

— Отстань от него, — предложил он злобствующей тени, но та только покачала подобием головы.

— Будет поединок, — грустно констатировал призрак.

— Грешник! — обрадовался Инвари, оглядываясь теперь уже, чтобы убедиться, что друзья не видят его, радующегося привидению. — Откуда ты взялся?

— Вернись на свой путь! — высокопарно провозгласила тень, обращаясь к привидению. — Войди в круг, исполни свершенное. Что тебе в смертном? Он должен умереть, мы просто исполняем свою часть договора. Не мешай нам!

Грешник покачал головой.

— Не могу. Я выполняю свои обязательства.

— И выполняешь честно, — перебила тень. — Но это — плохой человек, он должен умереть, ибо…

— Не вещай! — прервал Грешник. — Я уже слышал. Ничем не могу помочь. Я должен помешать тебе совершить решенное. И я сделаю это. Ты сомневаешься?

Туман вокруг возбужденно шевельнулся.

— Даже после смерти твой род назойливее мухи! — взвыла тень, испуская холодное сияние, вновь направленное на Инвари.

Грешник равнодушно отбил его.

— Кодекс чести, — спокойно заметил он, когда другие тени, возмущенные вмешательством, зашевелились вокруг.

Инвари, чувствовавший, что они тоже пытаются убить его, облегченно вздохнул, видя, что слова призрака утихомирили их. В бессильной ярости они клубились совсем близко, но реальную опасность он ощущал только от первой, которая полоснула воздух широкой дугой пламени. «Долго так продолжаться не может! — лихорадочно думал он. — Потусторонние забияки могут драться вечно, но у меня нет такого времени. Что же делать?»

— Я в чем-то виноват? — невинно вопросил он. — Может, мы договоримся?

— Мы охраняем лес, — охотно прошелестел голос другой тени из-за его спины, — Женщина-сила приказала не пускать тебя, молодой странник, а если ты попытаешься прорваться — убить. Ты опасен для подписавшего договор собственной кровью, значит ты — враг, врага надо уничтожить!

Все это время Грешник четко и без особого удовольствия отбивал атаки воинствующей тени.

— Можно поподробнее? — поинтересовался Инвари, внимательно следя за поединком. — Кто такая эта ваша кровожадная женщина-сила, почему я кому-то опасен и кто этот кто-то? Да, еще… Меня обязательно убивать?

— Обязательно! — взвыла первая тень, нападая теперь сзади. Но Грешник материализовался из воздуха прямо перед ней.

— Откуда подобная кровожадность у вас? — негромко удивился он.

— Сила договора, — неясно пояснила тень, скрестив огненный луч с призрачным мечом привидения.

Посыпались искры на ковер из хвои, зашипели, готовясь вспыхнуть.

— Эй! Эй! Посмотрите, что вы делаете? — попытался Инвари их образумить. — Хвоя сухая, вспыхнет как лучина. Тоже мне — Хранители!

Не обращая больше внимания на дерущихся, он принялся затаптывать тлеющие искры.

— Он прав! — взволнованно зашелестели тени. — Остановитесь!

Дерущиеся разошлись.

— Мы должны убить молодого, — все же заупрямилась первая тень. — Он может причинить вред подписавшему договор!

— Если ты продолжишь в этом духе, предмета договора не станет гораздо раньше! — съязвила словоохотливая тень.

— Дай мне убить его, и разойдемся с миром. Если хочешь, он даже не почувствует боли! — не унималась тень-убийца.

— Вот, спасибо! — возмутился Инвари.

— Не могу. Даже если бы и хотел, не смог! — грустно сказал Грешник. — У меня обязательства…

— И тебе спасибо! — пробормотал Инвари.

Послышался странный звук, от которого у него заныли кости. Он почему-то представил зубастую улыбку смерти и оглянулся, в изумлении. Его догадка оказалась верна — так ужасно смеялась словоохотливая тень, содрогая пласты тумана, в которых скрывалась.

— Вот так дилемма! — слышался сквозь смех ее шепот.

Инвари заткнул уши, пытаясь избавиться от отвратительного звука, и вдруг заметил, что Грешник исчез. Он растерянно огляделся, вмиг позабыв о хохоте, и в очередной раз приготовился умереть, сражаясь.

— Готов? — лаконично поинтересовалась тень-убийца. — Все вы обманщики! Даже после смерти.

Она протянула к Инвари наливающуюся силой длань.

— С моими спутниками все будет в порядке? — торопливо поинтересовался тот.

— Обещаем, — ответили из-за спины. — Мы просто выдворим их с охраняемой территории.

И в этот миг сильные руки разорвали снаружи туманный круг. На победно гарцующей кобылке внутрь ворвался высокий темный всадник, похожий на лесное божество. Он ловко спрыгнул со спины лошади и, бросившись к Инвари, закрыл его своим телом. Тот не поверил глазам своим. Пришедший, не обращая внимания на угрожающе сияющую «руку» тени, обратился к ней почтительно, хотя и бесстрашно. Инвари не понял ни слова. И немудрено, ибо прибывший говорил на певучем языке сотайров. По мере их разговора сила, наполняющая тень постепенно угасала, пока не потухла совсем. Тень подплыла совсем близко к Инвари, словно заглядывая ему в лицо, остальные тоже придвинулись ближе. Юношу зазнобило, но он не опустил головы, глядя в самый центр пульсирующего облака. Ему показалось, он увидел…

— Аф поручился за тебя и твоих спутников честью своего рода, — зашелестела тень, — и если ты подведешь его, он убьет тебя, чтобы смыть позор кровью. Ты понимаешь?

Инвари перевел изумленный взгляд на флавина.

— Убью, — спокойно подтвердил тот, глядя ему прямо в глаза и не замечая в них ни тревоги, ни испуга, только искреннюю радость от своего возвращения.

— Я все понимаю, — облегченно вздохнул Инвари.

Ради Афа он был готов на что угодно.

Прошелестел ветер. Туман рассеялся. Вернулась легкость, звуки, краски. Хранители отпустили их. Исчезли.

Инвари благодарно улыбался флавину, не в силах произнести ни слова от переполнявших его чувств.

— Закуси тобою мышь! — позабыв об осторожной тишине леса, заорал Шторм. — Чудесное спасение монаха! Возвращение Афа! Как добры Боги! Наверное, у них сегодня вечеринка.

Он подошел, стряхивая с себя последние остатки наваждения.

— Вы больше не сердитесь на нас? — в густом голосе гиганта виноватые нотки звучали забавно, но искренне.

Флавин загадочно улыбнулся.

Старик, приволакивая ногу, с которой еще ни спало оцепенение, поспешил к ним.

— Старый друг! — только и сказал он, крепко пожимая протянутую руку.

Инвари с удивлением оглядывался — было совсем темно. И если наверху еще царили сумерки, то здесь, под кронами охов уже наступила ночь. Хотя, как ему казалось, с момента встречи с Хранителями прошло не больше часа.

— Уйдем отсюда, — вскакивая в седло, сказал Аф. — Здесь, неподалеку есть хорошее место для ночлега. Завтра мы покинем Сердце и проследуем мимо оставленного лагеря. Заедем, проверим его. После чего отправимся в новый лагерь Гэри.

Он говорил обычным тоном, словно ничего и не случилось, и по всему было видно, что давать какие бы то ни было объяснения он не намерен. Но, пожалуй, сейчас они никого и не интересовали. Аф вернулся. И это было самое главное.

* * *

Опустевший лагерь был взят в кольцо тишины. Многочисленные ямы со следами огня, заваленные известняковыми валунами, землей и уже припорошенные снегом, стали могилами для погибших от чумы. Вокруг них не были высажены погребальные рощи, и это указывало на то, что хоронившие торопились завершить свою печальную работу, чтобы убраться подальше от этого гнилого теперь места.

— Хорошо, что эпицентр болезни так глубоко в Чаще, недалеко от Сердца, — заметил Аф, оглядывая могильники. — Животные не являются переносчиками, болезнь присуща только людям, следовательно, вряд ли кто-то разнесет ее нечаянно. А для людей Гэри, единственных, кому известно и доступно это место, оно стало запретным.

— А как же те, что ушли отсюда в разгар болезни? — спросил Шторм.

— Большинство заболевает только в первые три дня.

Флавин оглянулся на дэльфа. Тот стоял у одной из могил, и лицо его было перекошено гримасой страдания. Почувствовав взгляд Афа, он оглянулся.

— Вы смотрите на меня, как на убийцу, не так ли? — горько улыбнулся он. — Что ж, вы правы.

— Нет, юноша, — качнул головой Аф. — Я ни в чем вас не обвиняю. Существует другой — тот, кто выдумал и претворил в жизнь свой ужасный план, воспользовавшись вами.

— Попробуйте объяснить это родным и близким погибших или тем, кому еще предстоит умереть в муках.

— Они не поймут, вы правы, Один. Но в наших силах предотвратить дальнейшие поступки этого безумца.

— Поэтому ты вернулся? — тихо сказал Витольд.

Флавин кивнул.

— И поэтому тоже, старый друг. Но есть и еще одна причина…

— Какая же? — живо среагировал Шторм.

Аф улыбнулся его непосредственности.

— Идите сюда, Один! — позвал он. — Я объясняю лишь единожды.

Он замолчал, ожидая дэльфа. Тот подходил, едва передвигая ноги под тяжестью чужой вины.

— Мое решение покинуть вас было окончательным, — медленно произнес Аф. — До тех пор, пока мне не встретился некто, объяснивший простую истину, которая как-то раньше не приходила мне в голову. Видите ли, история моего народа насчитывает несколько сотен тысяч лет, в то время как вашего — всего несколько тысяч. Вывод из этого настолько очевиден, что я удивляюсь, отчего большинству он неизвестен!

— И какой же это вывод? — снова встрял Шторм.

Он мучительно соображал, пытаясь найти ответ первым.

— Все предельно просто! — улыбнулся флавин. — Посмотри, сказал мне некто, посмотри на их поступки: они благородны и жестоки одновременно, они непосредственны и сложны, они необразованны и гениальны, они не всегда логичны и не всегда последовательны! И они с завидным упорством строят свои замки и играют в свои войны, так кого же они напоминают?

Инвари широко раскрыв глаза смотрел на Афа. Он уже слышал эти слова.

— А и верно! — вскричал старик. — Это слишком просто, чтобы быть замеченным!

Шторм, хмурясь, глядел на него. Он никак не мог понять, о чем идет речь.

— Мы на протяжении тысячелетий являемся зрелой цивилизацией, — словно захваченный объяснением продолжал флавин, — вы по сравнению с нами — дети и… это ответ на все вопросы! — он сдержанно улыбнулся. — Детей, сказал мне некто, надо воспитывать, а не бросать на произвол судьбы.

— Кто он, скажи? — допытывался Витольд. — Он — гениальный человек, если своим умом дошел до этого! Я бы хотел увидеть его.

— Я не могу сказать тебе, я дал слово. Но я надеюсь еще встретиться с ним. Когда-нибудь.

— Жаль! — видно было, что художник искренне расстроился. — Мне бы так хотелось посмотреть на его лицо, в нем должно быть что-то такое… — он неопределенно покрутил рукой в воздухе. — … От вечности.

Флавин с любопытством глянул на него.

— Ты почти угадал, мой друг, — заметил он, но старик его уже не слушал.

— Я нарисую его, — бормотал он, направляясь к лошади Шторма, к седлу которой был приторочен его мешок с рисовальными принадлежностями, — я попробую нарисовать его, основываясь только на простоте и величии сказанного…

Шторм растерянно проводил его взглядом.

— Что же это вы хотите сказать, Аф? — недоуменно прогудел он. — Я — ребенок? И монах тоже? И даже этот седой безумец?

— Я скажу иначе, — спокойно отвечал флавин. — Ваш человеческий род слишком молод и поэтому вы делаете много глупостей. Так понятно?

Шторм кивнул, но не спешил соглашаться.

— Насчет остальных согласен, — заявил он, — но назовите хоть одну глупость, совершенную мной?

От самонадеянности его заявления улыбнулся даже Инвари.

— Хорошо, — кивнул Аф. — Вспомните вашу ссору у костра. Вы готовы были убить друг друга из-за простого слова. Вы, Шторм, молоды и горячи, у вас ярко выражен бойцовский темперамент, но Витольд — немолодой человек, умудренный годами, поддался на эмоциональную провокацию так же, как и вы. Если бы я или, например, Один, не вмешались бы, драки было бы не избежать. Но представьте себе, что в разгар выяснения отношений, оборотни вышли из леса и набросились на одного из вас. Ваши действия?

Шторм посмотрел в сторону художника, усевшегося в снег рядом с лошадьми и разложившего вокруг свои принадлежности. Окружение могил ничуть того не смущало.

— Вы хотите сказать… — наконец, пробормотал он.

— Вот именно! — перебил Аф. — Вы сами не соображаете, что творите, не думаете о последствиях. Вы, не задумываясь, убили бы его, если бы у вас появилось преимущество в драке! И, так же, не задумываясь, оказались бы с ним спина к спине против оборотней на той же поляне, где только что пытались убить друг друга! Или защищали бы тело Витольда, убитого вами, от них, на том только основании, что он человек, как и вы.

— Они пытались бы убить нас на той же поляне, где мы только что пытались бы убить себя, и я защищал бы его, если бы не убил, как и он меня, даже убитого… Карго! — Шторм помотал головой. — Я должен обдумать то, что вы сказали!

Он сел прямо на землю и, действительно, глубоко задумался.

— Надо будет вернуться сюда весной, чтобы посадить деревья. Лучше всего здесь приживутся хвойные, да и воздух вокруг них обладает обеззараживающими свойствами — как раз то, что нужно для могильника, — проговорил Аф, оглядывая безрадостную картину.

— Вы сказали — некто, — волнуясь, произнес Инвари. — О ком?

Флавин повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.

— Вы знаете, — тихо ответил он. — Вы прекрасно его знаете.

И направился к художнику, чтобы уговорить его двигаться дальше. Задача была не из легких — на листе желтоватой бумаги уже просматривались контуры лица, в котором сквозила вечность.

* * *

Вскоре после того, как они покинули заброшенный лагерь и снова вернулись в Приграничье, Шторм оставил их и отправился в город.

— Когда Аф ушел, я решил проводить тебя в новый лагерь и проследить, чтобы ненароком не повесили, — пояснил он Инвари перед уходом, — но Аф справится с этим лучше. Мне надо возвращаться, тени выпустят меня, хотя мне не очень-то хочется их снова видеть.

Он вскочил в седло и послал коня рысью.

— До встречи! — донеслось до остающихся.

Витольд рассеянно привешивал свой мешок на луку седла Ворона. Конь недовольно перебирал копытами — он не любил, когда до него дотрагивались чужие. Инвари, провожая Шторма взглядом, не забывал поглядывать на вороного, ожидая какой-нибудь пакости.

— Садись на Чайни, — заметив колебания дэльфа, предложил Аф художнику.

Тот молча повиновался. Он пребывал в глубокой задумчивости с тех пор, как начал рисовать таинственного незнакомца.

— Вечером сделаем последний привал, — сообщил флавин Инвари. — Лагерь должен быть недалеко, в глубине Сердца.

— В Сердце? — удивился Инвари. — Но как?

— Это — единственное место Чащи, в которое оборотням нет доступа. Когда мы вернемся, нужно будет убедить Гэри отослать отсюда женщин, детей и стариков. Сердце не прокормит всех. Хотя Хранители здесь наиболее сильны и опасность людям не угрожает. Тронемся в путь?

Инвари кивнул.

Они ехали до наступления темноты. На тонком слое снега пестрели разнообразнейшие следы. Развлекаясь их разгадыванием, Инвари никак не мог отделаться от ощущения, что за ними следят. Он поглядывал на флавина, доверяя его фантастическому чутью, но тот ехал спокойно, время от времени принюхиваясь, поводя чуткими ушами, и, видимо, не чувствуя никакой опасности.

Когда разбили привал, неприятное ощущение только усилилось. Витольд, едва ноги его коснулись земли, схватил свой мешок и уселся близь костра — подправлять эскиз будущей картины.

— Могу я воспользоваться вашим луком? — спросил Инвари, указав на легкий лук, притороченный к седлу Чайни.

— Хотите поохотиться? Берите, — кивнул Аф. — Только будьте осторожны, я видел заломы на ветвях, здесь неподалеку могут быть сторожевые посты. Не стоит вам встречаться с ними в одиночку!

Инвари молча кивнул и исчез в темноте.

Он довольно долго крался по лесу, поддавшись интуиции и обострившимся ощущениям. Темнота не была для него преградой. На краю зрения то и дело прошмыгивали ночные звери. Отойдя уже довольно далеко от лагеря, он увидел на снегу необычные следы. Их было несколько, расходящихся в разные стороны. Инвари присел на корточки, разглядывая их. Теперь ему стало ясно, почему Аф не реагировал на явную опасность. Но зачем? Зачем…

Хрустнула ветка. Слишком близко — а он отвлекся, заинтересовавшись следами! Он вскочил, нащупывая эфес, и в ту же секунду заросли кустарника ожили. Темные фигуры выбросили на него рыбацкую сеть и набросились следом. Инвари упал, запутавшись. Пятеро, из которых только один был одет как следопыт — в короткой куртке и высоких сапогах, а остальные выглядели обыкновенными бродягами, скрутили его, отбросив шпагу и лук далеко в сторону.

Щелкнуло огниво, запылал факел, принесенный незнакомцами с собой.

— Эй! Да это же монах, которого разыскивает Гэри! — вскричал один из них.

— Знал атаман, где засаду ставить!

— Он один? Странно…

— Чего тут странного, под покровом темноты пробирался в лагерь, чтобы еще как-нибудь навредить, колдун проклятый!

— Налегке шел.

— Дык, ему ничего не нужно, он уже крови человеческой напился, а понадобится — наколдует.

— Отведем к атаману. Сгорит на этот раз наверняка!

— Ишь, глазами так и зыркает!

— Давайте в лагерь оттащим…

— Стойте! — прозвучал голос следопыта.

У самого лица Инвари остановились коричневые кожаные сапоги.

— У меня есть предложение. По золотому каждому, если повесим его прямо здесь.

— Да у тебя таких денег отродясь не бывало! — засмеялись в ответ. — Шутник!

— Деньги не мои! — парировал говоривший, тяжело звякнув кошельком. — Да и не шучу я. Здесь повесим, закопаем, а атаману скажем: сопротивлялся столь отчаянно, что, мол, живым не дался. В качестве доказательства шпагу предъявим и всем сестрам по серьгам: вам — деньги, Гэри — мертвого колдуна.

— А тебе какая выгода?

— По золотому каждому! — упрямо повторил следопыт.

Разбойники задумались.

— Хорошие деньги! — вздохнул один из них. — Только ведь колдунов сжигать полагается.

— Он прав, слышь? А костер такой и в лагере будет виден. Тебе ж это ни к чему?

Следопыт мгновение подумал.

— Оховый кол подойдет, — решил, наконец, он. — Вобьем мертвецу в спину, не поднимется! Согласны?

Те все еще сомневались.

— Гэри ясно приказал — живьем брать. Узнает что — взлютует!

— Не узнает! С глаз долой — из сердца вон. У него своих забот достаточно, чтобы еще о каком-то монахе вспоминать. А тот, чей приказ выполняю, не забудет вашу сговорчивость.

— Ладно, — решился один. — Скажешь, кто хозяин, сучонка собственными руками вздерну.

Остальные тоже согласились.

Инвари затаил дыхание.

— Почему нет? — пробормотал следопыт. — Это подруга Гэри.

— Гроза?! Вот, бой-баба!

— Ну, раз так…

— А ведь она, и правда, невзлюбила парня, едва увидела…

— И правильно сделала. Вот оно — ведьмино чутье!

— Веревка есть?

— У меня.

— Вон сук подходящий, перекинь-ка.

Двое распутали Инвари и подвели к дереву, заломив руки за спину. Тот молча повиновался. Пользоваться Силой или Искусством было еще рано.

Третий накинул петлю ему на шею.

— Вы, двое, — распоряжался следопыт, — беритесь за веревку. А вы приподнимите его. Когда скажу — отпустите.

— Чай, сами знаем, как вешают-то! — проворчал тот, что затягивал петлю и заглянул в лицо Инвари.

При колеблющемся свете факела оно выглядело совсем юным.

— Мальчишка! — буркнул он. — Наворочал делов-то! Даже Грозе дорожку перебежал, а зря. Женщина — сила!

Инвари непроизвольно дернулся. «Женщина — сила»! Вот оно! Но за что?

Лесные тени вдруг шевельнулись, зеленые фосфоресцирующие глаза глянули сквозь них, и поляна вмиг заполнилась грациозными существами. Люди, кроме Инвари, застыли, ощущая у горла неприятный холод. Факел упал на землю и был тут же забит копытами.

Они вышли настолько бесшумно и стремительно, что никто не успел ничего понять. Один из них — мощный, косматый, подойдя к Инвари, снял петлю с его шеи. Инвари во все глаза разглядывал его. Флавина густо покрывала собственная шерсть, тяжелая кожаная перевязь скрывала чресла. Волосы черной вьющейся волной спадали на плечи. Рожки были заострены и укреплены стальными насадками, отчего казалось, что у него из головы торчат ножи. Он не был высоким и худощавым, как Аф, он казался коренастым и крепким, как и остальные, пришедшие с ним, и все равно был выше Инвари почти на две головы. Его тяжелые круглые копыта, полускрытые свисающей шерстью, уверенно попирали землю; рука лежала на здоровенном, отчего-то темном боевом топоре, засунутом за перевязь, а узкие горящие глаза насмешливо разглядывали Инвари.

— Вас предупреждали не отходить далеко? — констатировал флавин густым низким голосом. — И кто вас кусает?

— Меня? — изумился Инвари. — Никто.

— Это такое выражение, Один, — послышался усталый голос Афа, и он сам вышел на поляну.

— Я чувствовал, что за нами следят! — набросился на него юноша. — Почему вы не сказали мне, что это ваши сородичи?

Флавин с любопытством взглянул на него.

— Я не знал, что ваша интуиция настолько сильна, Один! Они были далеко от нас. Я так же не ожидал, что они будут здесь первыми.

Аф улыбнулся уголками губ и перешел на родной язык, обращаясь к флавину, стоявшему рядом с Инвари. Тот отвечал насмешливо.

— Эй, парень, — позвал разбойник, пожалевший Инвари. — Ты где?

Погасший факел лишил людей возможности что-либо разглядеть. Они могли видеть только тени, да жуткий блеск нескольких пар глаз.

— Здесь, — ответил Инвари, подходя.

— Они убьют нас?

Инвари пожал плечами.

— Оховый кол мешает мне говорить, — сердито буркнул он и перешел к следопыту.

— Почему? — только и спросил он.

— Не знаю, — искренне ответил тот. — Она скрытная. К тому же она не отменила главного приказа, а только изменила его. Чуть-чуть.

— О да! — согласился Инвари. — Совсем чуть-чуть.

— Один…

— Да.

— Что вы думаете делать с людьми?

— Отпустить их. Пусть сообщат в лагере, что мы скоро будем. Своим ходом и без эскорта.

— Пожалуй, — Аф кивнул и заговорил со следопытом, которого, похоже, хорошо знал. Узнав флавина, разбойники окончательно стушевались.

Инвари испытывал смешанные чувства. Он поглядывал на спасших его существ и хотел подойти и поблагодарить за спасение, но внезапно им овладело смущение — они согнали людей в кучу и застыли вокруг, молча, недвижимо. От них веяло древней силой, природной мощью, увидеть одного флавина считалось у людей редкостью, а он насчитал семерых и растерялся, впервые почувствовав себя ничтожеством после посвящения, которым так гордился. Но все же он подошел к ним. Под мерцающим взглядом семи пар глаз ему стало еще более неуютно.

— Я ваш должник! — сказал он. — Вы спасли мне жизнь.

Зеленые огни насмешливо полыхнули. Тяжелая рука опустилась ему на плечо, узкие глаза первого флавина заглянули прямо в сознание.

— Какой же долг ты сможешь нам отдать? — услышал Инвари чей-то голос. — Возвращайся в свой лагерь, детеныш.

Его слегка подтолкнули, и он послушно пошел обратно, забыв об оставленной Стали, ошеломленный и растерянный властью, которая заставила его — избранного среди избранных — повиноваться безмолвно.

У самой стоянки его догнал ничуть не запыхавшийся Аф, молча отдал шпагу.

— Люди ушли, — ответил он на немой вопрос Инвари.

Тот остановился, тяжело дыша.

— Аф, кто они? Кто они такие?

Флавин косо глянул на него.

— Я понимаю ваше смятение… — начал он, но юноша резко оборвал его.

— Ничего вы не понимаете! Я считал, что все флавины чем-то похожи на вас, а вы, хоть и не человек, но близки и понятны. Я считал, что знаю о вашем народе больше, нежели любой другой, но вот увидел их и растерялся! Они совсем иные, чем вы или я, они словно существа с другой планеты и, мне стыдно признаться, но я скажу вам — я уже забыл, что такое страх, а вот они до смерти меня напугали!

Аф с любопытством разглядывал его взволнованное лицо.

— Разве вас не учили, что самонадеянность — дурное качество? — заметил он, когда Инвари выговорился. — Рано или поздно жизнь учит нас, и наши чувства при этом никого не волнуют.

— Аф! — с мукой в голосе произнес Инвари. — Кто они?

— Представители боевого клана Лиори, юноша. Я решил, что семерых будет достаточно.

— Для чего?

— Как для чего? — Аф улыбнулся уголками губ. — Чтобы помочь вам справиться с Адамантом. Вы еще не чувствуете? Война началась!

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ