Хорошо, когда дела увлекают настолько, что забываешь обо всем. Потом бросаешь случайный взгляд в окно, а там уже выползли сумерки. Автомобили приветственно скребут «дворниками» по стеклу и многозначительно моргают поворотниками перед тем, как покинуть парковку. Пробегая по едва присыпанному снегом льду, прохожие некрасиво расставляют ноги, но не хотят дожидаться прихода следующего троллейбуса и не сбавляют скорость. Вон на тротуаре замер человек в старомодной теплой шапке с торчащими в разные стороны ушами, задрал голову вверх и неодобрительно ловит на рукав кружащиеся снежинки. Он задумчиво потряхивает метлой с длинной ручкой: завтра придется снова поменять ее на лопату. Размеренно, одна за другой, зажигаются гирлянды праздничной иллюминации, словно дают возможность полюбоваться и оценить красоту каждого огонька. Через месяц наступит Новый год.

Становилось все труднее различать что-то за окном, будто замерзающая земля натягивала на себя темное покрывало. В стекле отразилась Синицкая, она собрала все бумаги на столе в одну кучу и выровняла края получившегося монумента. Ну, хотя бы такой порядок. Вон Роман укладывает ноутбук в сумку, наверное, планирует доделать что-то дома на выходных. Спасибо ему: больше не было ни малейшего намека, что он услышал что-то не для своих ушей. Все-таки Света зря тянет с объяснением: поговорили бы с Романом по душам, глядишь, и были бы уже вместе… Что? Он великодушно предлагает развезти всех по домам? «О, Ромка, ты просто бесподобен!» Подождите, она только набросит куртку.

Дома Таня первым делом отправилась на кухню: весь этот суматошный день она ела лишь крекеры, чудом оказавшиеся в ящике стола и оставившие в конце солоноватое послевкусие. Теперь же можно побаловать себя фруктовым чаем и припасенным творогом с яблоками. Напиток согрел все внутри, но не избавил от жажды, поэтому она торопливо наполнила чашку еще раз. Мамина любимая… С пушистым котенком и малюсенькой щербинкой по краю.

Впервые за долгие месяцы Таня поняла, что готова смотреть на дорогое лицо и не плакать. Она прихватила из комнаты объемный альбом с фотографиями и уселась за кухонный стол. Большинство снимков были изучены вдоль и поперек во время многочисленных болезней в детстве, когда запрещалось читать или смотреть телевизор. Но сегодня Таня, как в первый раз, засматривалась на запечатленных людей, изучала предметы вокруг и интересовалась надписями на задней стороне фотографий. Раньше там имели обыкновение подписывать, кому и кто посылает в подарок это фото, или просто указывали имена, иногда с датами.

Вот засняты мамины родители: он сидит на стуле, она пристроилась чуть сзади и положила на спинку одну руку. Типичная композиция, искусственно составленная фотографом. Лишь в одном тот угадал: бабушка Вера всегда держала голову и спину излишне прямыми и напряженными, будто расценивала жизнь как одну нескончаемую битву. Дед Михаил на ее фоне выглядел как-то щупловато и неприметно даже в центре фотографии, как здесь. Таня совсем его не помнила, но почему-то всегда представляла степенно хмыкающим в густые усы и вытаскивающим из мешка плюшевого зайца. Да, если бы она умела рисовать, в чертах Деда Мороза ожил бы ее дед Михаил.

Вот на руках бабушки появилась маленькая девочка в смешном чепчике и свободном платьице-распашонке, из-под которого торчат почему-то голые ноги. Дедушке досталась лишь одна круглая пяточка.

Опять бабушка, постаревшая, но такая же несгибаемая, в накинутом на плечи пуховом платке. Когда Таня простужалась, ей часто повязывали им грудь и спину, крест-накрест. А она потихоньку засовывала в получившуюся перевязь ложки и представляла, что это гранаты, а она разведчик…

Мама-школьница, с огромными бантами и нарядным белым фартуком, в руках неизменные астры и увесистый портфель с собакой. По рассказам мамы, с ним они не разлучались до конца школы. Потом он переместился на антресоли и стал хранителем нехитрых инструментов для домашнего ремонта. Наверное, и сейчас там лежит…

Мама на море. Она поехала туда после первого курса института и из поездки привезла вот это невзрачное фото с пальмой да воспоминание о поразивших ее голубоватых волнах и скользких водорослях на мелководье. Танин день рождения приходился на середину весны, как раз ровно девять месяцев после поездки, и она подозревала, что с отцом мама познакомилась именно на море. Так ли это, Таня не знала наверняка: за все годы мама ни разу не ответила прямо на этот вопрос.

А вот неожиданно цветная фотография, в те годы их делали нечасто. Большая дворовая компания. Вместо того, чтобы смотреть в объектив, все наблюдают за двумя парнями в позе борцов-сумоистов. Один из них обрит наголо. Это проводы в армию маминого двоюродного брата, Жени. Как раз накануне поездки на море. Спустя полтора месяца он нелепо погибнет: несчастный случай обращения с оружием. Мама не любила об этом говорить, а бабушка Вера и вовсе сразу начинала ругаться. Странно и то, что они не поддерживали никаких отношений с семьей погибшего. Таня даже не знает их адреса, да и вообще живы ли они.

Задрожал телефон, сообщая о пришедшем сообщении. «Я скучаю…» Таня улыбнулась и набрала ответ: «Ты имеешь в виду неинтересное совещание?». Правда, из-за западающей буквы «и» фраза приобрела странноватый вид: «Ты меешь в вду нентересное совещане?», но наверняка Егор сообразит. Как же она соскучилась!

А в груди заворочался тугой горячий комок, стоило только вспомнить, что предстоит сделать. Разговор про детей, немыслимый, но необходимый. Его нельзя больше откладывать, поэтому завтра она точно все расскажет. Целая ночь, чтобы найти нужные слова и свыкнуться с возможными последствиями. Двенадцать часов, прежде чем она потеряет Егора. Семьсот двадцать минут, оставленных для счастья.

По руке пробежала дрожь от подергивающегося телефона. Экран замерцал, словно раздумывал, показывать ли сообщение, и смилостивился. «Издеваешься? Совещание — жесть. Соскучился по тебе. Позвонить не могу. Завтра буду к часу. Целую».

В соседнем дворе раздался салют, будто кто-то не мог потерпеть до праздника и решил заранее проверить готовность пиротехники. В небо взмывали зеленые и красные кометы, распускались переливающимися цветами и медленно осыпались на крышу дома тускнеющими блестками. Стекло холодило Танин лоб, а в отражении комнаты метались и скалили зубы призраки прошлого.