Глава 1. Древний Восток

Восточные религии предполагают особое мировоззрение, отличное от европейского. На Востоке, в Индии и Китае, всегда были особые формы отношений с высшим миром. В восточном сознании нет ярко выраженного теоцентризма европейского типа, в нем есть представление о двух уровнях бытия – низшем (земном) и высшем (небесном). Восточные религии основаны на ритуалах, направленных на установление связи и гармонии между двумя мирами, уровнями бытия. Небесный мир отождествляется не с единым Богом, а с некими высшими существами, для обозначения которых применяются образы-идеи, а не понятия. Как пишет современный исследователь восточной философии А. Е. Лукьянов, «вообще у индийцев весь мир вещей есть сплошное песнопение, танец и нормативный ритм (как у китайцев в «И цзин» весь мир представлен в классическом хороводе материальных стихий, первопредков, людей и идей)» [5, 32]. Космические ритмы, танцы, ритуалы и есть то, что выражали восточные мудрецы в образах-идеях.

Для древнего родового сознания на Востоке характерно духовно-телесное тождество человека с первопредком и природой. Первопредки были образами, связующими человека с высшим миром. Природа для древнего человека представляла символическую вселенную, имеющую органическую упорядоченность. Вот как, например, описывает мир «Брихадараньяка Упанишада» через образ жертвенного коня: «Поистине, утренняя заря – это голова жертвенного коня, солнце – его глаз, ветер – его дыхание» [1, 67]. Для индийцев представления о мире изначально имели ритуальную основу. В «Чхандогья Упанишада» мироздание и его устройство сравнивается с пчелиным ульем: «Поистине, то солнце – мед богов, небо – его улей, воздушное пространство – соты, частицы света – [пчелиное] потомство» [2, 72]. Мифологическое сознание связано с образами чувственного порядка, мифологический образ есть единство чувственно воспринимаемых вещей. Для индийцев, как и для китайцев, «мифических животных» реально не было, но они использовали особый «язык родового человека» для передачи своих представлений. Например, для китайцев образами мироздания были Желтый Дракон или птица Феникс, на которых была построена их система мира.

Для древних индийцев и китайцев первоначальное представление о природно-родовой жизни, которое циклически развивается из мирового первоначала, постепенно трансформировалось в диалектику единого и многого. Следует отметить, что в индийском и китайском космосах нет идеи креационизма: мир извечно существует, а не творится. Люди, включенные в природу, не думают о начале и конце мира, но, начиная философски осмысливать мир, размышляя об его начале и генезисе, они создают диалектические построения.

В начале древних космогонии на Востоке лежит идея хтонического чревоподобного начала, неоформленной живой массы. Об этом повествует один из гимнов Ригведы:

Далее из гимна явствует, что после рождения Единого происходит биополярная трансформация Единого на верх и низ, несущее и сущее, мужское и женское. Затем философская мысль начинает искать связь сущего и не-сущего, человеческого и божественного.

В сознании древнего человека накапливаются религиозные смыслы, религия выделяется в отдельную сферу жизни. Человек различает два пути: путь веры (религия) и путь знания (философия). Там, где эти два пути пересекаются, и появляется то, что можно назвать «философией религии». Человек не только поклоняется богам и священнодействует, но и размышляет о божественном. Наряду с мистической и аскетической практикой появляются книги философских медитаций, в том числе знаменитые индийские «Упанишады» (VIII–VI вв. до н. э.).

«Упанишады» – это философские толкования «Вед», направленные на выявление сокровенного смысла священных текстов. «Упанишады» включают своеобразную концепцию философского монизма – они учат о тождестве Брахмана (Абсолюта, «первородного существа») и Атмана (Высшего Эго). Брахман не имеет качеств и непостижим в рамках условных (рациональных) понятий.

Однако следует помнить, что в брахманизме (и впоследствии в индуизме) вместо идеи единобожия существовали представления о многочисленных богах и богинях, которые персонифицировали различные аспекты реальности (классический индуистский пантеон – 333 миллиона богов и богинь). Однако, источник всего божественного – Брахман, который стоит над реальностью и непознаваем. Религиозно-философские тексты индуизма, так или иначе, связаны с размышлениями о природе Брахмана.

Мироздание брахманизма постепенно превратилось во вселенную, состоящую из многочисленных миров, наполненных множеством богов и богинь. Вполне понятно, что одной из главных в индуизме стала идея мокши – духовного освобождения от незнания, заблуждений и иллюзий, и тем самым приближения к Брахману. Человек стремился духовно освободиться от круговорота перерождений в разных мирах. Впоследствии в индийской философии появилось учение, согласно которому весь мир стал считаться майей (иллюзией), а действительно существующим – только Брахман.

Идея Атмана занимает очень важное место в «Чхандогья Упанишаде». Как повествует «Чхандогья Упанишада», Атман является основой всего существующего и одновременно индивидуальным началом человеческой души. Он мыслится как главная связь человека с Брахманом, символ границы между двумя мирами: «И этот Атман – насыпь, граница для разъединения этих миров. Ни день, ни ночь не переходят через эту насыпь, ни старость, ни смерть, ни печаль, ни доброе дело, ни злое дело. Все грехи отступают оттуда, ибо этот мир Брахмана свободен от грехов» [2, 135]. С точки зрения философии, Брахман– это не Бог, а религиозная структура бытия (онтологическая модель).

В китайской же философии акцент с иной, мистической реальности переносился на социальную действительность, устройство общества и земной жизни. В стремлении религиозно устроить жизнь или соблюсти мировую гармонию божественного и человеческого в Китае выделялись два направления или две школы – даосизм и конфуцианство. Для автора «Дао дэ цзин» идеал – «естественность», недеяние, спонтанность жизни, а мудрец – тот, кто не порывает связи с природой. Для Конфуция предмет размышлений – социальная вселенная, государство, а главная задача – гармонизация социального устройства, общественной системы.

Даосизм и конфуцианство возникли на основе древней родовой религии с культом первопредков. В более ранний период вместо религиозно-философских систем существовали ритуалы – например, гадания по знаменитой «Книге перемен». Так специально обученные гадатели, около 1000 человек, выстраивались на склонах высокой горы и начинали совершать движение, имитируя гармонию между двумя мирами (небесным, земным) и олицетворяя разные части птицы Феникс. Затем жрецы, изучив движения, гадали по панцирю черепахи и оглашали те или иные советы и решения. Вслед за мифом и ритуалом последовало их философское осмысление.

Даосизм есть наиболее яркий пример синтеза философии и религии, или можно сказать, «философская религия». Философско-религиозную двойственность имеет и традиционный образ основателя даосизма. С одной стороны, Лао-цзы, согласно «Историческим запискам» Сыма Цяня, был архивистом и родился в 604 г. до н. э. С другой – Лао-цзы (под именем Лао-цзюнь) есть воплощение дао и одно из высших божеств даосского пантеона.

Лао-цзы оставил трактат из 5 тысяч слов, содержащий учение о дао (пути). Как говорится о дао в чжане 25 «Дао дэ цзин»:

«Существует вещь туманная, но в себе завершенная, рожденная прежде неба и земли. Безмолвная и безвидная, она стоит особняком и не изменяется. Совершает обращение и не прекращается. Ее можно считать прародительницей Поднебесной. Я не знаю ее имени. Если назвать ее словом, придется сказать: «путь»» [4, 465].

Для учения Лао-цзы о дао характерно:

1) стремление к сверхсознательному слиянию с дао, которое самодостаточно и зависит «само от себя»;

2) стремление к постижению реальности внерациональными средствами, предпочтение откровенного знания перед рациональным;

3) предпочтение природного (естественного) перед искусственным (антропогенным);

4) освобождение от внешних условностей ради естественной простоты, утверждение принципа «недеяния».

Согласно Лао-цзы, философ – это младенец, символизирующий исходную чистоту философии. В даосской традиции мудрец должен стремиться к состоянию «нерожденности», выйти за границы пространства и времени, что возможно через «возвращение к изначальному», к первоначальному «хаосу».

Интересна даосская антропология, которая учит о существовании в человеке нескольких душ разных типов. Одни души – «горние» (хунь) – отвечают за духовные процессы и могут после смерти восходить на небо. Другие души – «дольние» (по) – отвечают за физиологические процессы и возвращаются в землю, к «желтым источникам». С представлением о душах и их посмертной судьбе связаны детально разработанные погребальные ритуалы.

Наряду с учением о душах в даосизме существует учение о бессмертии. Считалось, что даосская теория и практика могут иметь результатом достижение телесного бессмертия. В фольклорной традиции произведения литературы и искусства повествуют о восьми бессмертных. «Наука о бессмертии» предполагает выращивание из «зародыша» с помощью психотехники нового бессмертного тела, которое заменяет смертное. Есть и второй путь – обрести эликсир бессмертия. Бессмертные (сяни) живут в уединении, чаще всего – в глубине гор, и редко вступают в контакт с людьми – только иногда, чтобы передать достойному тайное знание. Так, «патриархом всех сяней» был Люй Дунбинь, который жил в VIII в., преодолел 10 искушений и получил эликсир бессмертия, а, обретя волшебный меч, освободил страну от драконов и чудовищ. Люй был также ученым и написал комментарий к «Дао дэ цзин». Согласно даосской традиции, Лао-цзы также был бессмертным и до своего отъезда в Индию прожил несколько сот лет, а позднее являлся под разными обличиями. Официальный культ в честь Лао-цзы был установлен по приказу императора в эпоху Хань, т. е. примерно со II в. до н. э.

Трактат «Дао дэ цзин» стал одним из основополагающих текстов философии и народной религии Китая, китайской культуры, породив множество комментариев и богатую литературную традицию. Один из известных текстов, содержащий размышления о принципах даосизма – «Весны и осени господина Люя» («Люйши Чуньцзю»), сочинение энциклопедического характера III в. до н. э. Любопытно, что в «Люйши Чуньцзю» даосская мудрость приобретает натурфилософский характер. В натурфилософской триаде, в которую входят небо, земля и человек, авторы сочинения находят основу для схемы, объединяющей в единой космогонической системе временные и пространственные категории в соответствие с символикой лунно-солнечного цикла. Основная идея «Люйши Чуньцзю» – ход земных событий осуществляется в соответствии с ходом солнца на небе. Задача человека – невмешательство в порядок природы и естественный ход вещей.

Учение Конфуция (551–479 гг. до н. э.), хотя историки философии часто и относят его к этике и социальной философии, породило целую религиозную традицию. Конфуций этизировал понятие «дэ» (достоинство, добродетель) и сделал его вместо прерогативы правителя («вана») способностью каждого человека, который может влиять на положение и ход земных дел, что резко противоречило принципам даосизма. Дао в интерпретации Конфуция также приобрело другой смысл: это не вселенский закон, а истинный принцип человеческой деятельности. Идеалом Конфуция был «благородный муж» (цзюнь-цзы), который должен был обладать человеколюбием (жэнь), справедливостью (и), знанием. Общество, по Конфуцию, должно быть устроено по принципу солидарности, как между членами одной семьи. В религиозном отношении «благородный муж» должен следовать общим правилам, соблюдать ритуалы и традиции. Как написано в книге «Лунь юй», содержащей изречения Конфуция, «Учитель учил четырем вещам: пониманию книг, моральному поведению, преданности [государю] и правдивости» [3, 653].

Конфуцианство, прежде чем стало религией, прошло несколько этапов развития и трансформировалось в неоконфуцианство, которое подверглось влиянию даосизма и буддизма. Для неоконфуцианства характерны идея гармонии космических сфер, большая рациональность и метафизичность. Теоретик неоконфуцианства Чжу Си (1130–1200) учил о том, что деятельность людей необходимо рассматривать в контексте абсолютных категорий. Если для Конфуция «ли» – это норма поведения, то для неоконфуцианцев «ли» – абсолютный принцип, истинная природа вещей, которая выражается посредством космической энергии (ци). Неоконфуцианская космология учила о том, что первопричина (тайцзи) порождает основу вещей (ци), которая вызывает взаимодействие мужского и женского начал ян и инь, что порождает пять стихий – воду, огонь, дерево, металл и землю. Конфуцианство из философии превратилось в религию, а из религии в государственную идеологию, определив вплоть до XX в. облик китайской цивилизации.

Обобщая все вышесказанное, следует сказать, что в основе восточной (индийской и китайской) религиозной культуры лежат священные тексты. Мифологическая картина мироздания на Востоке не выделяет человека из природы, а предполагает целостность мира, одушевляет его. Мир состоит из двух уровней бытия, которые символизируются небом и землей. Для древнеиндийской религии и философии основной идеей является Брахман, который есть безличный, надмирный метафизический принцип. В китайской традиции небом управляет мужской духовный принцип ян, землей – женский инь. Для китайцев, в отличие от индийцев, нет надмирного высшего начала, а есть высший закон и принцип, составляющий основу мироздания. В целом же на Востоке нет идеи творения из ничего, а «все рождается само по себе» («Чжуан-цзы», V–IV вв. до н. э.). Вся жизнь – это циклический процесс, круг без начала и конца. Восточное религиозно-философское мировоззрение достаточно замкнуто, оно развивается вокруг одних и тех же вопросов, создавая все новые комментарии к древним текстам. Восточное религиозное сознание имеет основой сокровенное знание и устойчивую систему мировоззренческих принципов, что ведет к сохранению религиозно-философских традиций на протяжении многих веков.

Литература

1. Упанишады: в 3 кн. М., 1992. Т. 1. Брихадараньяка Упанишада.

2. Упанишады: в 3 кн. М., 1992. Т. 3. Чхандогья Упанишада.

3. Антология мировой философии: Древний Восток. М., 2001.

4. Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя). М., 2001.

5. Лукьянов А. Е. Становление философии на Востоке. М., 1992.

 

Глава 2. Античность

Античная философия имеет генетическую связь с религией. В сознании древнего грека религия играла ведущую роль, она была частью его жизни, но в какой-то момент религия стала предметом рефлексии. Религией стали не только жить, о ней начали размышлять. Так родилась религиозная философия.

Древнегреческие «теогонии» изображают становление мира, во многом аналогичное тому, что описано в космогонических мифах Востока. Так, Гесиод в «Теогонии» писал:

Можно видеть, что, как на Востоке, в Древней Греции есть идея рождения и представление о происхождении мира из Хаоса. Поэма Гесиода есть первое систематическое изложение древнегреческих представлений о происхождении богов. Однако надо заметить, что это не догматическое изложение, а поэзия. Вообще религиозное сознание греков выражалось преимущественно через поэзию и искусство.

Греческие античные боги – это антропоморфные духовно-физические существа и конкретные индивидуальности. Каждый из главных богов отвечает за какую-нибудь часть мира. Из Хаоса последовательно родились Земля (Гея), Небо (Уран) и Океан. Первоначальным вместилищем вод был небесный океан. Затем, согласно мифологии, Уран, праотец всех богов и тварей, спустился с высоты и обратился в бога водной стихии – в древнюю реку-Океан. Вслед за царством древних богов (Урана, Кроноса) наступило царство олимпийских богов: небом стал управлять Зевс, океаном – Посейдон, подземным миром, жилищем мертвых – Аид. Такими мы знаем греческих богов по классической мифологии.

Однако не следует забывать, что языческие боги были ограничены в своих возможностях, не всесильны. И над богами, и над людьми тяготел Рок, неумолимая Необходимость (Ананке). Затем вспомним, что существовали и другие теогонии, в частности орфическая теогония о рождении из первобытной смеси бога-змия Офионея, от союза которого с древней русалкой Эвриномой произошли другие боги. В других орфических редакциях теогонии в начале мира было яйцо или червь, многоголовый змий. Греческая религиозность адогматична, она основана на поэтическом творчестве, которое подвижно, изменчиво и постоянно рождает новые божественные образы.

Конкретный политеизм и натурализм не могли не оказать влияния на раннюю древнегреческую философию. Религиозное мировоззрение и философия древних греков исключительно антропоморфны. В силу натурализма древнегреческое сознание не предполагало различия между физическим и метафизическим. Греческие боги, как и люди, возникли из природы и имеют стихийную основу. Греки обожествляли силы природы, которые и стали предметом первоначальной философской рефлексии.

Первый греческий философ Фалес (VI в. до н. э.) был из Милета. Обычно Фалеса рассматривают в контексте рациональной философской традиции и называют родоначальником европейской науки. Однако посмотрим на философию Фалеса с точки зрения религиозной традиции. Ведь Фалес был не только философом, но и одним из «семи мудрецов» и активным участником общественной жизни. Он, несомненно, был вовлечен в жизнь Милета, в том числе религиозную. Какова же была религиозная жизнь Милета и всего ионийского побережья? Культом Милета была религия Посейдона, что вполне понятно – какой же еще культ мог быть в приморском городе, чья жизнь полностью зависела от моря? Религиозным центром и местом совещаний для союза 12 ионийских городов был Панетепион, близ Милета, а близ мыса Микале располагался всеионийский храм Посейдона. Таким образом, связующей религиозной идеей ионийского союза было поклонение морскому богу Посейдону.

Одним из основных вопросов философии религии является вопрос о реальности богов, их богоявлениях. Реальность Посейдона была связана с морем, со стихией воды, в которой и через которую людям являлся морской бог.

Фал ее, который постоянно был окружен в жизни культом Посейдона, задумался о природе и сущности морского бога. «Что есть Посейдон? Что есть божественное?» – задал вопросы Фалес и затем ответил: божественное есть начало всего, «то, у чего нет ни начала, ни конца» [1, 109]. По сути Фалес перешел от религиозного сознания к философской рефлексии. Сделав это шаг, он задумался о всеобщем начале, сущности мира. Так возникло понятие субстанции.

Вода является сущностью Посейдона, через нее божественное нисходит, энергетически проникает в мир. С неба в море и на землю нисходит божественная влага и питает все сущее. Нет смысла подробно описывать, какое значение имеет вода в жизни космоса. Достаточно отметить, что для Фалеса философия религии и философия природы совпадают. Так, Фалес предсказывал наводнения и богатый урожай маслин, т. е. внимательно следил за явлениями природы и открывал в них закономерности. Однако его взгляды не научны, а скорей религиоцентричны или теоцентричны.

Откуда же почерпнул свои знания Фалес? Поскольку он был первым философом, то у него не было учителей. Существует свидетельство, что Фалес во время путешествия в Египет учился у египетских жрецов. А ведь именно в Египте было религиозное представление о первобытной жидкой массе (Ну), из которой образовались океан внизу и небесный свод – вверху. В общем Фалес переосмыслил и рационально выразил религиозное мировоззрение древних.

Фалес стал основателем ионийской школы и целого натурфилософского направления в древнегреческой философии (Анаксимандр, Анаксимен). Затем наступает период, который А. Ф. Лосев назвал «антропологическим». Философия переходит от натурфилософских проблем к изучению человека и общества. В учениях софистов торжествует скептицизм и релятивизм, которые распространяются и на отношение к религии. Однако религиозный смысл философии по-разному сохраняется в концепциях Пифагора, Гераклита, Эмпедокла и элеатов. Затем Сократ и Платон вновь возвращают философии высокий идейный уровень, соотносимый с религиозным мировоззрением.

Платон (427–347 гг. до н. э.) занимает особое место в истории мировой философии. Не было исторического периода, когда о нем не писали и не спорили. Не меньшее значение Платон имеет и для религии, т. к. он оказал большое влияние не только в целом на развитие философии, но и на религиозную мысль. Мировые религии, включая христианство, пытались использовать идеи Платона для обоснования своего вероучения. Исходя из этого, следует обозначить одну серьезную проблему: от изначального платонизма надо отделить те интерпретации, которые за много веков наслоились на образ Платона в истории философии. Прежде всего, стоит вспомнить, что Платон был язычником, и его философия неотделима от языческого религиозного мировоззрения.

До встречи с Сократом Платон уже прошел серьезную философскую школу – общался с софистами, изучал идеи Гераклита, Парменида, Демокрита, пифагорейцев. После встречи с Сократом Платон пережил внутреннюю революцию. Чем же так привлек к себе Платона Сократ? Сократ учил о разумной высшей истине, которая может быть доступна каждому человеку. «Даймонион» Сократа, его внутренний голос и был тем мерилом, которым измерял греческий философ свои мысли. «Даймонион» же, если отбросить поздние моралистические интерпретации, имеет религиозный смысл. Религиозный идеал высшей истины и стал для Платона духовным, философским маяком.

Сократ диалектически рассуждал о Боге как о принципе высшей справедливости. Это было совсем ново для афинян и послужило основанием для обвинения Сократа в том, что он учит о каких-то «новых богах», а затем и для суда, и смертного приговора. Платон продолжил развивать диалектику Сократа, но создал на ее основе целую систему, до сих пор не имеющую равных в истории философии.

В системе Платона соединились космология и диалектика. Платон – единственный из античных философов, кто говорит (в диалоге «Тимей») о творении мира Богом. Творца мира Платон называет Демиургом. Интересно, что Платон выбрал для обозначения творца мира термин, имеющий совсем не божественный оттенок – греческое слово «демиург» значит «ремесленник», «мастер». Демиург – это «философский бог», творец гармоничного мироустройства, не имеющий прямого отношения к конкретным религиозным культам. Согласно «Тимею», творя вещественный мир, Демиург использует в качестве образца то идеальное мироустройство, о котором Платон постоянно говорит в других своих диалогах. Прежде всего, Демиург, по Платону, создает Мировую Душу, которая есть всеобщий принцип гармонии мировой жизни. Идеальный мир превосходит собой всякую историческую и социальную действительность, а идеальное государство Платона предполагает божественные законы, т. е. имеет глубоко религиозную основу, необходимую для установления земной гармонии.

Платон учил об идеальном государстве, подразумевающим языческое религиозное мировоззрение, и поэтому нам кажутся дикими некоторые предлагаемые в «Государстве» законы – уничтожение детей-калек, регламентация половой жизни в сословии стражей и т. д. Платон же всего лишь учил об идеальном устройстве общества в соответствии не с человеческими, а с высшими небесными законами, как он их понимал. В своем позднем сочинении «Законы» он писал: «По природе божество достойно всяческой блаженной заботы, человек же… это нечто вроде придуманной богом игрушки» (Законы, VII, 803с). Универсальный божественный принцип бытия, начиная с Платона, навсегда вошел в историю религиозной мысли.

Платон, опираясь на древнегреческие религиозные представления, создал учение об едином Благе, которое является основой мира и проявляется через первообразы-идеи или «эйдосы» (термин, который у Платона встречается чаще, чем «идея»). Эйдос есть по своему первоначальному смыслу «внешний вид, образ». Например, по мнению свящ. Павла Флоренского, под «эйдосами» древние греки также понимали лики божеств, которые являлись в мистериях посвященным («Смысл идеализма»). Таким образом, по Флоренскому, источник и скрытая часть платонизма – религиозные мистерии. То, что в выводах Флоренского есть определенная правда, доказывает в какой-то мере история неоплатонизма. После платоновских вершин диалектики в неоплатонизме античная философия возвращается к своему религиозному первоисточнику, к сознательной охране и защите языческой религии.

Неоплатонизм появился в Александрии в первой половине III в. Его основные принципы и идеи сформулировал Плотин (204–269), живший после 244 г. в Италии. Плотин свел воедино философские элементы в учениях Платона и Аристотеля, создав на их основе стройное мировоззрение. Основой мира, по Плотину, является Единое – простое, непостижимое и совершенное Первоначало или Божество, – пережить которое человек может, только возвышаясь над своей ограниченностью в экстазе. Единое, в силу своего совершенства, как бы исходит из себя, порождая вещественный мир через посредство иерархии ряда «божественных» сущностей.

Первая эманация Единого есть Ум, который расчленяет на множество идей полноту Единого. Вторая эманация – Душа. Поскольку изложение системы Плотина есть в курсах по истории философии, укажем только на его религиозный тезис о необходимости возвращения каждой души от чувственного мира к идеальному, а затем – к божественному. Условием такого личного обожения, возвращения в лоно Божества, Плотин считал аскетическую и практическую нравственность.

Неоплатонизм был тесно связан с язычеством. Неудивительно, что Порфирий (232 – ок. 305), систематизатор сочинений Плотина, критиковал христианство и написал «15 книг против христиан», а в свою систему мира включил как богов и героев классической мифологии, так и ангелов и архангелов из иудейской религии. Для Порфирия языческие народные культы являлись необходимым дополнением к неоплатонической философии. Как писал С. Н. Трубецкой, «неоплатонизм хотел быть более чем философией: это было религиозное учение, проповедь искупления посредством чистого гнозиса» [5, 499].

Последним значительным философом древнего мира был Прокл (410–485), который был всецело предан восточно-эллинской языческой религии, реставрированной неоплатониками. Прокл родился в Константинополе, учился в Александрии (у Олимпиодора и Герона) и в Афинах (у Сириана), где был посвящен в тайные учения и практику теургии. Он был аскет и соблюдал посты по уставам египетской религии. По учению Прокла, Единое на первой ступени эманации проявляется во множестве чисел – абсолютных единиц, которые и есть боги.

Прокл был наиболее плодовитым представителем афинской школы неоплатонизма, в которой еще занимались теоретическими построениями в отличие от александрийской школы, полностью ушедшей в комментаторскую деятельность. Сочинения Прокла насчитывают много тысяч страниц, однако, поскольку нас интересует философия религии в неоплатонизме, то вполне достаточно остановить внимание на сочинении Прокла «Первоосновы теологии».

Для философии религии имеет значение 2-й раздел «Первооснов теологии» (§ 113–159), в котором разработано учение о числах-богах. Прокл поместил между Единым и умом область чисел, а каждое из чисел считал богом. Для нас отождествление чисел с богами может показаться странным. Однако если вдуматься, о чем идет речь у Прокла? Отвлеченное число обладает сверхсущностной природой, поэтому оно есть идеальный принцип бытия. Для древних же любая теорема или математическое открытие имело божественный смысл, следовательно, обожествление сверхсущих чисел не представляло ничего сверхординарного. Числа есть высшие принципы и творческая сила бытия, они определяют сферу идеального мира. В философском смысле, с точки зрения рационального понимания, эти идеальные принципы – числа, а с религиозной точки зрения – это боги. Так философия диалектически сливается с религией в неоплатонизме.

Прокл писал о богах: «Всякий бог есть совершенная-в-себе единичность, и всякая совершенная-в-себе единичность есть бог» [3, 85]. Далее он рассуждал о том, что бог причастен всему, кроме Единого. Неоплатоники не просто вернулись к античной религии, но обратились к самым ее истокам. Вернувшись к первоначалу, они закончили свое развитие, им некуда стало двигаться, религиозный потенциал философии оказался исчерпан. Поэтические образы древних богов превратились в схематичную и сухую диалектику в системе Прокла. Впрочем, лично для Прокла философию дополняли его теургические опыты и почитание богов, которым он посвятил ряд гимнов. Так, представление о божественной эманации в какой-то мере отражено в «Гимне к Солнцу», в котором солнце льет гармонию «на миры матерьяльные вниз богатейшим потоком» и является сердцем вселенной. О религиозности Прокла его биограф Марин писал: «…Его песнопения, славословящие не только эллинских богов, но и газейского Марна, и аскалонского Асклепия Леонтуха, и Фиандрита, столь почитаемого у арабов, и Исиду, чтимую в Филах, да и всех остальных наперечет. Это было всегдашним обыкновением благочестивейшего мужа: он говорил, что философ должен быть не только священнослужителем одного какого-нибудь города или нескольких, но иереем целого мира» [3, 175].

Неоплатонизм закончил развитие, но оказал значительное влияние на христианское богословие. В этом отношении переходной фигурой от античной философии к христианскому богословию стал старший современник Плотина Ориген (ок. 185–254).

Ориген попытался соединить неоплатоническую метафизику и христианское богословие в сочинении «О началах», которое может служить ярким примером для характеристики его религиозно-философских взглядов. Сочинение «О началах» – систематическое изложение христианского вероучения, при этом заметим, что оно создано еще до эпохи Вселенских Соборов и ожесточенных догматических споров в христианской Церкви (примерно за 100 лет до I Вселенского Собора в Никее).

Ориген не создал связной и законченной философской системы. Его метафизическое мировоззрение состоит из трех взаимосвязанных частей – теологии, космологии и телеологии, которые во многом определяются идеей универсального единства, что обнаруживает несомненную связь с неоплатонизмом. Согласно Оригену, Бог – монада, простое целое, вневременное и непространственное. Он – личность, мыслящее самосознание. Ориген преодолевает границы языческого неоплатонизма и пытается обосновать христианское мировоззрение. Однако монотеизм в мировоззрении Оригена приобретает самодовлеющую роль, когда Бог-Отец становится значительнее двух других ипостасей Святой Троицы.

Монотеизм Оригена имел одной из философских причин попытку объяснить отношение множественности бытия к единому Творцу. По Оригену, мировой процесс развития складывается из двух главных факторов: духовной природы человека и его свободной воли. Благодаря этим факторам происходит самоопределение человеческих «умов» (явная терминология неоплатонизма).

У Оригена христианство и философия оказались лишь механически соединенными частями, из которых не получилось цельной системы. Ориген вместо христианской метафизики строил космологию по принципам неоплатонической философии, и поэтому неизбежно впал в противоречия, вызванные разницей между двумя религиозными мировоззрениями. Так, Ориген учил, что в истории сменяется множество миров (после разрушения одного мира возникает следующий), духи воплощаются в материю и образуют иерархию существ в зависимости от степени своего падения. В своих космологических построениях Ориген использовал принципы неоплатонической метафизики, в результате чего личность человека мыслится им преимущественно как часть космоса.

Ориген – необычайно противоречивая фигура в истории христианской мысли. Например, прот. Г. Флоровский в статье «Противоречия оригенизма» писал: «В жизни Ориген был человек борьбы. Не только по исторической случайности был он полемистом. Полемична сама его мысль. И эта полемика была для него не только диалектическим размежеванием. Мятежный дух Оригена соткан из противоречий» [6, 293]. По мнению Флоровского, философия Оригена есть вид христианского платонизма. Ориген в умопостигаемом мире платонизма пытался найти место для религиозных сущностей и догматических понятий, его понимание человека – как только мыслящей субстанции и субъекта нравственного выбора – чересчур абстрактно.

Христианская философия начинается с постепенного отказа от того, что противоречит ей в античной философии, и, прежде всего, – с христианского понимания личности (не как субстанции, а как образа и подобия Божиего). Христианское сознание основано на философской триаде Бог – мир – личность. И первые шаги к обоснованию этого трехмерного бытия были сделаны уже после Оригена на православном Востоке – отцами Церкви в эпоху Вселенских Соборов, а на Западе – блаженным Аврелием Августином, с которого начинается западноевропейская средневековая философия.

Литература

1. Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989. Ч. 1: От теокосмогоний до возникновения атомистики.

2. Платон. Тимей // Платон. Собр. соч. в 4 т. М., 1994. Т. 3.

3. Прокл. Первоосновы теологии. Гимны. М., 1993.

4. Плотин в русских переводах. СПб., 1995.

5. Трубецкой С. Н. Курс истории древней философии. М., 1997.

6. Флоровский Г. Противоречия оригенизма // Флоровский Г. Догмат и история. М., 1998.

 

Глава 3. Средневековье

В эпоху средневековья религиозная философия во многом сливается с богословием. По крайней мере, их объединяет общая тематика и теоцентризм, как основа средневекового мировоззрения. Для характеристики этого периода часто вспоминают тезис «философия – служанка богословия», подразумевая подчиненное положение философии. На самом деле, эта подчиненность часто без достаточных оснований преувеличивается. Люди жили в религиозно ориентированном мире, размышляли о Боге и христианских догматах, т. е. о том, что для них было самым главным. Однако средневековая философия продолжала развиваться по своим внутренним законам, что проявлялось в борьбе различных направлений и школ, таких как платонизм и аристотелизм, реализм и номинализм. К тому же за период средневековья философия пережила несколько этапов развития, для каждого из которых были характерны развитые религиозно-философские системы, и следует заметить, что в каждом периоде и направлении соотношение философии и богословия мыслилось различно.

Первая система христианской философии на Западе связана с именем Аврелия Августина (354–430), епископа Гиппонского. Неоплатонизм оказал значительное влияние на Августина, который прочел «Эннеады» Плотина в латинском переводе Мария Викторина. Однако у неоплатоников Августин заимствовал только философские приемы («технику»), создав посредством их систему, в которой христианская вера оправдывается разумом. Августин, как известно, повторял: «Если не уверуете, не поймете». С его точки зрения, истины, принятые верой, затем открывают путь к их рациональному познанию.

Идея личности, отстаиваемая Августином, базируется на единстве души и тела. Используя идею Платона о бессмертии души, Августин открывает в человеке то вечное и неизменное, что связывает каждую личность с Богом. Человеку доступна истина, его душе открыта умопостигаемая, неизменная и вечная реальность. Метафизический мир, основой которого является Бог, есть реальность, внутренне присущая человеческой мысли, но и превосходящая ее. Но высшую ценность человеку придает у Августина личное отношение к Богу, как к Личности. Таким образом, благодаря вере самопознание приводит Августина к новым философским открытиям, которые были неизвестны неоплатоникам.

В «Исповеди» Августин, размышляя о природе своей души, сталкивается с удивительной силой памяти. Все образы существующего хранятся в памяти, играющей важную роль в восприятии действительности. Память имеет связь с бесконечностью духовной жизни, которая занимает важное место в христианском мировоззрении. В философии Августина происходит становление христианской мысли, определяемое понятиями личности и духа.

Бог как сверхприродная и непостижимая сущность есть источник метафизической бесконечности. У Августина важной категорией тварного бытия является время. Бог – создатель времени, Сам пребывающий вне его течения. Время дано человеку в трех своих модусах: прошлое, настоящее и будущее, – из которых, как показывает анализ, действительно существует только настоящее, да и оно оказывается непротяженным мигом. Связность времени устанавливается душой, в настоящем помнящей о прошлом, созерцающей настоящее, ожидающей будущего. Таким образом, хотя субъективно для человека есть только настоящее, но духовная бесконечность расширяет его душу до необъятных пределов. В «Исповеди» можно проследить рождение новой философской и религиозной антропологии, в которой различаются два уровня – земной (эмпирический) человек и его вечная душа, устремленная к Богу. Августин стал источником неоплатонического направления в христианской философии – направления, которое характеризовалось экзистенциальностью мышления и мистическим мировоззрением.

Основателем или ориентиром для аристотелевской, логической линии в развитии средневековой философии стал Аниций Манлий Торкват Северин Боэций (ок. 480 – ок. 525), который, кроме своего известного сочинения «Об утешении философией», оставил ряд богословских трактатов и работы, касающиеся произведений Аристотеля. Идеи Аристотеля долго были распространены в Западной Европе именно через переводы и толкования Боэция, а не в оригинале. Полный «Органон» Аристотеля был переведен на латинский язык только в XIII в. До этого авторитетом по вопросам логики оставался Боэций, который сыграл роль посредника между античной и средневековой культурой. Боэций предполагал перевести все трактаты Аристотеля и диалоги Платона, а затем посредством комментариев доказать согласие обоих учений, поэтому, комментируя логику Аристотеля, он нередко толкует ее в духе Платона. Однако Аристотель в мировоззрении Боэция несомненно важнее, чем Платон.

С точки зрения логики подходил Боэций и к понятию Святой Троицы (трактат «Каким образом Троица есть единый Бог, а не три Божества»). Он выделил три вида знания: естественное, математическое и теологическое. В третьей, теологической, сфере знания божественные вещи познаются с помощью интеллекта, поскольку «божественная субстанция лишена как материи, так и движения» [2, 119]. По Боэцию, Божественная субстанция есть форма без материи, поэтому она едина. В Боге нет различий, нет и множественности. Логика Боэция: нет различий, нет и множественности, а раз нет множественности, то есть единство. Логический образец, созданный Боэцием, повлиял через много лет на формирование схоластической философии.

Неоплатонизм же после нескольких веков забвения возродился в период Каролингского Возрождения в системе Иоанна Скота Эриугены (нач. IX в. – после 870). Приехав из Ирландии ко двору короля Карла Лысого, Иоанн приобрел известность своим переводом «Ареопагитик» с греческого на латинский язык. Затем он переводил св. Максима Исповедника и св. Григория Нисского. В своей философии Иоанн опирался на двух любимых авторов – Аврелия Августина и Дионисия Ареопагита. В силу этого он оказался в противоречивом положении, стараясь согласовать западную и восточную христианские традиции в философии. Первым объектом критики со стороны Католической Церкви стало сочинение Эриугены «О предопределении», осужденное на двух католических Соборах (855 г. – в Валенсии, 859 г. – в Лангре). Позже значительно больший протест Католической Церкви вызвало главное сочинение Эриугены «О разделении природы», содержащее много элементов неоплатонизма. Основную идею и терминологию для сочинения «О разделении природы» Иоанн заимствовал у св. Максима Исповедника, но придал своей концепции оригинальность. Все сущее Иоанн разделил на четыре формы:

1. природа не сотворенная и творящая (Бог),

2. природа сотворенная и творящая (Божественные идеи),

3. природа сотворенная и не творящая (мир),

4. природа не сотворенная и не творящая (Бог по окончании мирового процесса).

Иоанн Скот Эриугена в своей концепции теофании больше мистик, чем рационалист. Он гораздо ближе к восточной патристике, чем другие западные мыслители средневековья.

Бог Эриугены – это христиански переосмысленное Единое неоплатоников. Бог есть начало теофании, которое через божественные идеи раскрывается в мире. В теофании Бог открывает Себя разумным существам, становится им доступным. По мысли Эриугены, Бог нуждается в бытии для познания Самого Себя.

Все существа в мире исходят из Бога, пребывают в Боге и возвращаются к Богу. Представление о мире имеет прямую аналогию с неоплатонизмом, но в системе Эриугены центральное место в процессе возвращения принадлежит человеку, в идеальном образе которого содержится весь мир. Основным моментом возвращения, как мирового процесса, является воплощение Христа. Возвращение же к Богу конкретного человека начинается с его смерти. Вторым этапом становится воскресение тел. Затем на третьем этапе тела соединяются с душами. В результате этого соединения душа сливается с Первопричиной или идеей, т. е. все существа возвращаются к Богу в своей умопостигаемой форме. Однако окончательное и великое возвращение наступит тогда, когда земной мир вступит в Рай и всё окажется пронизано Богом. Как писал Иоанн Скот Эриугена, «Бог станет все во всем, когда не останется ничего, кроме Бога».

Метафизическая эпопея Иоанна Скота Эриугены самим стилем своего мышления вступала в явное противоречие с ортодоксальными католическими взглядами. В 1225 г. римский папа Гонорий III потребовал немедленного уничтожения всех списков «О разделении природы». Что же явилось причиной такой суровой оценки? Если не вдаваться в чисто богословские противоречия, то в системе Эриугены присутствовал ярко выраженный неоплатонизм, который оказался слишком иррационален и мистичен для католической теологии. В католической же теологии постепенно победил схоластический тип мышления.

Формирование схоластики как мировоззрения можно изучать на произведениях Ансельма Кентерберийского (1033–1109), в которых утверждается принцип теологического рационализма. Ансельм был выдающимся диалектиком своего времени. Он безгранично верил в силу разума, благодаря чему достиг значительных результатов в диалектике, особенно – в создании доказательств бытия Бога.

Ансельм был вдохновлен блаженным Августином, но значительно превзошел его в строгости диалектики и четкости дефиниций. Он привнес в платоническую философию нечто новое – учение о предсуществовании идей. Учение Ансельма совершенно противоположно системе Эриугены. Творения предсуществуют в Боге и не обладают иной реальностью, кроме божественной. Вселенная до развертывания в виде актуального бытия уже существовала как модель в мысли Бога. Между Богом и миром нет никаких промежуточных уровней бытия – таково мнение Ансельма. Если не вдаваться во все тонкости рассуждений Ансельма, то основная идея его сочинений – поиск равновесия между христианским Откровением и логикой.

Альберт Великий (1193–1280) был первым, кто из схоластов стал комментировать сочинения Аристотеля. Он хотел ввести Аристотеля в христианскую культуру, чтобы затем использовать его логику для систематизации христианского богословия. Альберт, комментируя Аристотеля, не критикует его, но, переходя к обоснованию веры, он опровергает у античного мыслителя то, что противоречит христианству. Критический подход к Аристотелю говорит о том, что Альберта несправедливо прозвали «аристотелевской обезьяной». Для Альберта Великого Аристотель – это материал для толкований и интерпретаций.

По мнению Альберта, разум нуждается в помощи веры, но и знание полезно для веры. Необходимо только различать задачи богословия и философии. Богословие направлено на познание Бога, философия – на познание сущего. Альберт Великий также занимался доказательствами положения «Бог существует». В этом он опирался на идею Первопричины, с которой начинается причинный ряд. Все изменяемое в мире стоит в отношении к высшему существу. Бог есть первичный и абсолютный принцип бытия. Сам по себе Бог непостижим, но Его бытие можно познавать посредством сотворенных Им вещей. Бог, считал Альберт Великий, есть всеобщий деятельный разум, творец всех форм и интеллигенции (термины Аристотеля). Альберту Великому удалось создать логическую схему, которая, как он считал, не противоречит христианству.

Настоящий же триумф логики связан с именем Фомы Аквинского (1224/1225–1274), который оказал влияние как на теологию, так и на философию. Наиболее важными для понимания философского мировоззрения Фомы Аквинского являются его комментарии к Аристотелю и сочинения «Сумма теологии» и «Сумма против язычников». Фома – сильный систематизатор. Кроме того, в метафизике он не только комментирует Аристотеля, но и критикует и интерпретирует его. Все усилия Фомы направлены на то, чтобы согласовать веру и разум. По мнению Фомы, теология основана на Откровении, а философия – на «естественном свете» разума, поэтому между ними нет противоречий. Философия лишь учит разумно понимать то из Священного Писания, что может быть познано. Философия, по Фоме Аквинскому, имеет завершение в естественной теологии, которая направлена на познание Бога насколько это доступно «естественному» человеческому разуму.

Однако вместе с расцветом схоластики и триумфом логики возникает и развивается альтернативное направление – мистицизм. Если схоластика развивается в ученом сообществе, прежде всего, в университетах, то мистицизм, сначала найдя приверженцев в монастырях (Сен-Викторская школа, Бонавентура), затем охватывает массы – от народных низов до одиноких созерцателей и визионеров. К XIV в. религиозное сознание становится крайне противоречивым, основы средневековой религиозной культуры и миросозерцания начинают расшатываться.

В качестве примера позднесредневекового мистицизма рассмотрим идеи выдающегося немецкого мыслителя Мейстера Экхарта и созданную им традицию.

Мейстер Экхарт (ок. 1260–1328/1329) был не простым заурядным мистиком. Он получил систематическое богословское образование и преподавал в Париже, в Сорбонне. В 1302–1303 гг. Экхарт получил титул «мейстер» (magister sacrae theologiae) и занял кафедру на богословском факультете Парижского университета, который был схоластическим центром Западной Европы. После 1322 г. Экхарт переехал в Кельн, где в 1326 г. Кельнский архиепископ возбудил против него дело по обвинению в ереси. Закончилось все тем, что в булле папы Иоанна XXII от 27 марта 1329 г. 17 положений Экхарта были признаны еретическими, а 11 – сомнительными и дерзкими.

Особенность Экхарта заключается в том, что он, хорошо владея схоластической философской техникой, осознанно выбрал свободное философствование, основанное на личном религиозном опыте и интуитивном познании Бога. В то же время, в мистике Экхарта был осуществлен отказ от психологической мистики. Экхарт аллегорически толкует образы Священного Писания, часто основываясь на своих личных интуициях. Его рефлексия носит ярко выраженный индивидуальный характер. По мнению многих исследователей, именно такого рода мистицизм и подготовил Реформацию. Богословские размышления Экхарта стали прообразом различных мистико-поэтических систем – Ангелуса Силезиуса, Якоба Бёме, Валентина Вейгеля и др.

Экхарт учил о Божестве как сущности Бога и Его изначальной основе, постоянном излиянии благодати на природу. Соотношение Бога и Божества для Экхарта – это соотношение существа и сущности (existentia и essentia). Таким образом, Божество – это божественная благодать, проникающая в природу и человека. В каждом человеке, учил Экхарт, есть «искорка» Божества, которая воспринимает благодать, является ее проводником. В «душевной искре» начинается возвращение к Богу, стремление к единству и Абсолюту.

Чтобы вернуться к Богу, человек стремится к отрешенности, которая является одновременно свойством Бога. На пути к отрешенности человек проходит семь ступеней восхождения: 1) пример праведников, 2) отвращение от мира и поиск мудрости, 3) независимость от людей, любовь к тому, что от Бога, 4) смиренномудрие и терпение, 5) премудрый покой, 6) сыновнее слияние с Богом, 7) радость созерцания.

Как конкретно мыслил Экхарт отношение человека к Богу? Он учил о внутреннем человеке, следуя в этом за блаженным Августином. Внутренний человек– это человек цельный, обретающий совершенство в созерцании Бога. Однако внутренний человек не только созерцает Бога, но рождает Его в себе, т. е. совершает некие абсолютные акты. Если Августин учил о том, что «Христос родился, – пусть же Он родится и в наших душах», то Экхарт богословским метафорам придает метафизический смысл. Экхарт говорил на языке символов, его мистический символизм есть философско-поэтическая система, альтернативная схоластическому схематизму.

Вещи, считал Экхарт, внешне различны в мире, но они едины в Боге. Это мистическое единство, по мнению Экхарта, можно познать не рационально, а постигая сущность других вещей посредством любви. Как писал Экхарт, «природа любви… превращает человека в ту вещь, которую он любит».

Учение Экхарта очень показательно для средневекового мистического типа религиозности. По этому учению, человек должен стремиться к мистической жизни, в которой он становится выше внешних порядков и законов. Внутренняя духовная жизнь не нуждается в законах. Бог дает человеческой душе все для того, чтобы обладать добродетелью. Через мистическое обожение человек возвращается к Богу, его высшая цель – покой в Боге.

Мейстер Экхарт основал целую мистическую традицию. Его ближайшими последователями были Иоанн Таулер, Генрих Сузо и Иоанн Рейсбрук. Иоанн Таулер (1290–1361) был знаком с Экхартом и состоял в доминиканском ордене. Все идеи Экхарта он воспринял и развил в своих проповедях. Однако есть в учении Таулера один любопытный момент: Таулер говорил, что мистическое познание возникает только тогда, когда умолкает естественное познание. Этот тезис Таулера явно противоречит средневековой схоластике. Генрих Сузо (1300–1365) также был членом доминиканского ордена. Его главная идея – мистик должен отречься от тела, чувственных влечений, самого себя и, предав себя полному забвению, отдаться силе Божией. Таким образом, если средневековая западная философия начинается с христианского понимания личности и ее рационального обоснования, то заканчивается она безличным мистицизмом и разложением схоластики.

Перед тем, как в истории философии или религиозной культуры появляется что-то новое, наступает переходный период, когда новые идеи медленно прорастают сквозь толщу старого. Так было и со средневековьем. Прежде чем наступила новая эпоха, в которой определяющим стал протестантский тип мышления, немецкая мистика прошла определенную трансформацию. Яркий пример – «Theologia deutsch» («Немецкая теология»), сочинение неизвестного автора XIV–XV вв., впервые опубликованное М. Лютером в 1516 г. В основе книги «Немецкая теология» лежит представление об истечении всех вещей из Бога. Бог является Богом только вместе со всеми творениями. В человеке есть свет благодати и естественный свет, один свет – истинный, второй – ложный. Далее идеи об обожении человека в целом воспроизводят размышления немецких мистиков XIV в. Однако сам принцип взаимодействия и тесной связи между Богом и Его творениями содержит элементы будущего протестантского индивидуализма.

Подведем итоги. Средневековая христианская мысль выросла на античном наследии. В этом ее богатство и одновременно противоречивость. Не всегда средневековым философам удавалось гармонично совместить христианские догматы с принципами античной мысли. Сначала вектор развития шел в сторону открытия и усвоения античной философии, затем – в направлении создания оригинальных концепций. В стремлении согласовать веру и разум средневековые мыслители достигли значительных успехов. Но как только, казалось бы, найдены были оптимальные решения, произошло выхолащивание философской мысли, и творческий потенциал оказался исчерпан. Догматическое богословие в рафинированном виде отрицает философию и прекращает ее развитие. Схоластами была создана концепция, которая предполагала ограниченный рационализм – ограниченный рамками веры. Однако на протяжении всех средних веков были мыслители, которые переходили рамки и ограничения. Неудивительно, что эти границы в конце концов рухнули, и наступила новая философская эпоха, когда мир веры стал миром науки.

Литература

1. Августин А. Исповедь. М., 1997.

2. Боэций. «Утешение философией» и другие трактаты. М., 1996.

3. Ансельм Кентерберийский. Сочинения. М., 1995.

4. Фома Аквшский. Сумма теологии. М., 2006. Ч. 1–2.

5. Мастер Экхарт. Избранные проповеди и трактаты. СПб., 2001.

 

Глава 4. Новое время

После Реформации в Германии наступает время, когда Католическая Церковь теряет свое влияние, что явно отражается и на развитии философского знания. Свободный духовный опыт стал исторической реальностью. Реформация восприняла основную идею Возрождения – антропоцентризм. Вера в человека, его свободу духа стала основой как для диссидентских религиозных движений, так и для формирования нового религиозно-философского мировоззрения. В то же время религиозные реформаторы были против возрожденческого возвышения человека. Они старались вписать понятие свободной личности в систему религиозных ценностей, что впоследствии обернулось новыми ограничениями в понимании свободного духовного опыта. М. Лютер, например, выступал как против схоластов, так и против Эразма Роттердамского и его трактата «О свободе воли». Он считал, что Бог непознаваем, т. к. «разум дарован нам не для постижения того, что над нами (природы Бога, ангелов и святых обитателей неба), а для постижения того, что ниже нас (животных, растений, состава веществ)». Бытие Бога обнаруживается только в личном религиозном опыте, а человеческий разум должен быть направлен на познание внешнего мира.

Рост религиозного индивидуализма сопровождался появлением новых мистических учений. В XVI в. появилась новая плеяда немецких мистиков: Себастиан Франк (1499–1542), Валентин Вейгель (1533–1588), Якоб Бёме (1575–1624). Из трех названных наибольшее значение для философии религии имеет Якоб Бёме, сын крестьянина и сапожник по профессии. Будучи уже в зрелом возрасте, он увлекся философией и написал книгу «Аврора, или Утренняя заря в восхождении» (1612). Распространение этой книги в списках привело к нападкам на Бёме пастора местной лютеранской общины, после чего Бёме не писал с 1613 по 1619 г. Однако, в 1619–1624 гг. он вновь создает в год по 2–Зпроизведения, к концу жизни написав еще 20 книг.

Бёме в целом продолжил немецкую мистическую традицию. По его представлениям, Бог-Троица извечно возникает из вечного Ничто, Бездны, непостижимой разумом. Чтобы ответить на вопрос о сущности Бога, нужно, считал Бёме, «прилежно размыслить о силах в природе, и обо всем творении, о небе и земле, равно о звездах и стихиях, и о тварях, которые произошли из них, также и о святых ангелах, о дьяволах и людях, о небе и аде» [1, 261]. Таким образом, размышления Бёме представляли своего рода мистическую натурфилософию. С религиозной точки зрения Бёме, весь мир – Великая Мистерия, в которой на хаос бытия изливается две силы: свет и тьма.

Бёме мыслил не понятиями, а символами. Например, для него Бог – это «огонь», который есть «откровение жизни и божественной любви». Бёме предлагал из «каменных церквей» и кабинетов ученых идти в мир, чтобы узнать Бога. Он писал, что, если отправишься на цветущий луг, то увидишь «чудесную силу Бога, услышишь и вкусишь ее, хотя это только тень, и Бог здесь открылся лишь в подобии. Но для ищущих это любящий наставник» [1, 116–117]. Рай – это мир радости и блаженства, дающий возможность осязать силу Бога.

Бог – это божественная бездна, «тишина без сущности». Божественная сущность для Бёме имеет три принципа, через которые Бог открывается в мире. Первый принцип – огонь, чистая энергия (вечный Отец). Второй принцип – Бог-Отец рождает Сына, в котором огонь превращается в свет любви. Третий принцип – творческое слово Бога «Да будет!», когда непостижимое становится постигаемым (выход безосновной воли – Святой Дух).

Мир, как писал Бёме, – дым и пар, «происходящие от духовного огня и духовной воды». С приходом Христа мир обретает новое тело, над которым господином и царем становится Иисус Христос. Человек ищет спасения во Христе, заново рождается сообразно небесной божественной сущности Христа.

Покаяние для христианина– это, по выражению Бёме, брачное соединение души с «небесной Софией». Однако идея Софии осталась не до конца проясненной Бёме, который отрицал, что ввел четвертую ипостась в Святую Троицу. Бёме называл Софию Божией Мудростью или Наглядностью, когда «Отец, Сын и Дух видят и обретают себя внутри».

Бёме оказал значительное влияние на последующую немецкую философию. Как считал, например, H. A. Бердяев, хаотичная первооснова бытия Бёме есть основа немецкой идеалистической метафизики, но Бёме – не идеалист, а реалист, который «не утерял живой связи с реальным бытием, не замкнулся еще в мир отвлеченной от бытия мысли и мир субъективных переживаний» [2, 51].

Но рождение нового философского мировоззрения было связано все-таки не с мистической традицией, а с рационализмом научного толка. Философом, который совершил рационалистический переворот в истории философии, был Рене Декарт (1596–1650). Научный рационализм был направлен как на преодоление схоластики, так и мистики. Декарт по сути совершил философскую революцию, создав новый мир мысли. Его положение можно сравнить с той ситуацией, в которой в свое время находился Аврелий Августин, создавший мир христианской мысли. Декарт, как и Августин, опирался в создании философской системы на личный опыт и понятие личного «я», но в его размышлениях это уже не личность, ведущая диалог с Богом, а идея человеческого «я» как мыслящей субстанции.

Из теоцентричного мир стал антропоцентричным. В новой рациональной картине мира возникла необходимость вписать в нее идею Бога. Что сделал для этого Декарт? Он доказывал существование Бога из идеи Бога в человеке. Чтобы создать идею совершенного бытия, человек сам должен быть совершенным, а поскольку это не так, то идея Бога дана человеку извне, самим Богом. Доказательство Декарта звучит так: «Следует лишь сделать общий вывод – из одного того, что я существую и во мне заложена некая идея совершеннейшего существа, т. е. Бога, – что существование Бога тем самым очевиднейшим образом доказано» [3, 42].

Поскольку идея Бога дана человеку изначально, то Декарт назвал ее врожденной. Идея Бога запечатлена в человеке, по выражению Декарта, «как клеймо художника». Человек для Декарта – это отражение Бога. Декарт писал: «Но из одного лишь того, что меня создал Бог, вытекает в высшей степени достоверная мысль, что я был создан по его образу и подобию, и именно это подобие, в коем заключается идея Бога, воспринимается мной с помощью той же способности, благодаря которой я воспринимаю и самого себя» [3, 43].

Главное для Декарта в познании Бога – это достоверность этого познания. Декарт исходит из факта, который считает достоверным: мы существуем и одарены представлением о совершеннейшем существе. Он идет в доказательстве от природы человека к бытию Бога, предлагая, таким образом, антропологическое доказательство существования Бога.

Идея Бога– это действие Бога в человеке, т. к. эта идея не является созданием человека. Через врожденную идею бытие Бога проявляется в человеке. По принципу «мыслю, следовательно, существую» Декарт строит доказательство «мыслю Бога, следовательно, Бог существует». Он полагал, что основа самодостоверности в Богодостоверности. Идея Бога для человека – самая истинная и единственная по значению. Как считал Декарт, «из всех идей, которые мы имеем, она самая ясная и отчетливая, а потому и самая истинная».

Позиции, альтернативной картезианскому рационализму, придерживался Блез Паскаль (1623–1662), который выступил в своих размышлениях против рациональной идеи Бога. Он писал: «Мы постигаем истину не только разумом, но и сердцем» [4, 744]. Паскаль учил, что Бог непознаваем, а само человеческое познание ограничено. Человек находится в противоречивом положении, т. к. не способен ни к полному незнанию, ни к всеобъемлющему знанию. Для человека истина всегда частична, относительна.

Человеку нужна не идея Бога, а живой, личностный Бог. Эта мысль Паскаля кратко и ярко выражена в его знаменитом «Мемориале» или «Амулете». После смерти Паскаля один из его слуг обнаружил в камзоле умершего под подкладкой какой-то предмет. Когда камзол распороли, то достали пергаментный сверток и вложенный в него листок бумаги. На листке бумаги был черновик текста, на пергаменте – его чистовик. Текст содержал краткий конспект того, что пережил Паскаль поздним вечером 23 ноября 1654 г. Этот вечер стал очень важным в жизни Паскаля, который и сделал на память о нем «мемориал». Начало текста звучит так: «Год благодати 1654. Понедельник 23 ноября день святого Климента папы и мученика и других мучеников. Канун святого Хризогона мученика и других. Приблизительно от десяти с половиною часов вечера до половины первого ночи.

ОГОНЬ. Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, но не Бог философов и ученых. Уверенность. Уверенность. Чувство, Радость, Мир. Бог Иисуса Христа. Deum meum et Deum vestram. Твой Бог будет моим Богом. Забвение мира и всего, кроме Бога. Обрести Его можно только на путях, указанных в Евангелии» [4, 129].

Паскаль, блестящий математик и физик, после 1654 г. отказался от служения науке, стал затворником и писал книгу о христианстве, которая не была закончена. Фрагменты книги были собраны и опубликованы после смерти Паскаля под названием «Мысли о религии».

В «Мыслях» Паскаля развернута во фрагментарной форме цельная религиозно-этическая система, которая основана на принципах агностицизма. По замыслу автора, сочинение Паскаля должно было делиться на две части. 1-я часть – «Человек, не познавший Бога», 2-я часть – «Человек, обретший Бога» [4, 629].

Человек, познающий природу, неизбежно приходит к идее бесконечности, к ощущению собственной затерянности в бесконечных мирах. Человек во Вселенной обречен жить между двумя безднами – бездной бесконечности и бездной небытия. Как будто возражая Декарту, Паскаль предлагал отказаться от поисков достоверных знаний, т. е. научной истины. Знания ограничены, время человеческой жизни недолговечно, случайно само появление человека на свет – для Паскаля все это является причиной задуматься о высшем предназначении человека, поскольку его ужасает «вечное безмолвие этих бесконечных пространств» [4, 639].

Если человек есть только «вместилище заблуждений», а знание для него бесполезно, то нужно искать критерий, истинный принцип человеческого существования. Паскаль в какой-то мере следует логике Декарта, от отрицания смутного и иллюзорного – к достоверному. Но, если для Декарта достоверна мысль о существовании, то для Паскаля истина– вне человека. 1-ю часть Паскаль закончил главой под названием «Должно искать Бога». Поиск Бога – это то, что дает смысл человеческой жизни.

В поиске Бога Паскаль, прежде всего, критикует тех философов, которые не замечают двойственного положения человека. Высочайшего величия, считал Паскаль, можно достичь не в самоослеплении собственными знаниями, а через дар Божественной благодати. Человек делает выбор – если выбирает Бога, то обретает уверенность, а если выбирает мир и познание, то обретает сомнения в истинности познанного. Для Паскаля этот выбор решался однозначно – в пользу Бога.

Познав свое ничтожество, человек познает Бога. Людям, очистившим свои сердца, становится доступно Священное Писание, а через него величие христианского учения. Через сердце, а не через разум находит человек путь к Богу. По мнению Паскаля, христианство составляют две истины:

1) что существует Бог, Которому люди способны причаститься;

2) что опороченные первородным грехом, они этого недостойны.

Христианство, а не науку выбрал Паскаль, считая, что все разумное, вместе взятое, не стоит малейшего порыва христианского милосердия. Однако Паскалю, конечно, не удалось повернуть вспять «колесо истории». Рациональное направление в философии и науке стало преобладающим. Апофеозом рационализма в XVII в. стала система Б. Спинозы.

Бенедикт Спиноза (1632–1677), критикуя систему Декарта, создал пантеистическую концепцию, в которой Бог есть субстанция и природа. Бог – единственная субстанция мира, Он есть причина самого себя (causa sui). Он есть «порождающая природа», весь мир развивается из двух атрибутов Бога – мышления и протяжения. Бог не обладает ни личностными свойствами, ни какими-либо человеческими качествами. Иначе говоря, Бог есть безличная субстанция мира, определяющая его незыблемые рациональные законы.

Главное произведение Спинозы «Этика» сплошь состоит из аксиом и теорем. Спиноза последовательно («в геометрическом порядке») конструирует рациональный мир, в котором все строго и математически организовано. Этика Спинозы – в покорности этому безличному Абсолюту, в ощущении себя частью вечного закона, который не знает ни милости, ни сострадания.

Спиноза провозгласил главным принципом своей системы детерминизм всех природных, социальных, человеческих процессов в мироздании. Однако эта всецелая предопределенность открывается только для рационального познания. В этом и видит Спиноза суть религии – в познании необходимости и зависимости человека от высшей субстанции. Высшим выражением познания, по мнению Спинозы, является интеллектуальная любовь человека к Богу, которая также есть любовь Бога к Самому Себе. Естественно, что эта любовь так же безличностна, как и высшая субстанция. Интеллектуальная любовь Спинозы есть завершающая фаза рационального познания, когда через высшее напряжение познавательных сил человек обретает успокоенность и покорность судьбе.

Как известно, Спиноза посещал собрания христиан-протестантов и слушал их беседы. Для него единственным фактом в истории, противоречащим его системе, была фигура Иисуса Христа. В одном из писем Спиноза писал, что он в недоумении от евангельского образа Спасителя, т. к. поступки, слова Христа говорят о такой Его связи с Богом, которая предполагает личную любовь и свободу воли. Пытаясь объяснить феномен личности Христа, Спиноза предположил, что Христос преодолел космический детерминизм и вышел на иную, высшую ступень сознания. Однако эти объяснения не совсем удовлетворяли Спинозу, для которого личность Христа осталась загадкой до конца жизни.

Пантеизм Спинозы в прямом смысле не является строго пантеистической системой, поскольку истинной субстанцией является только Бог, а остальное – Его модусы и атрибуты. Систему Спинозы можно точнее определить как рационалистический монотеизм, на формирование которого, вероятно, оказало влияние иудейское мировоззрение философа (Спиноза с детства готовился стать раввином).

Система Спинозы уникальна и отлична, например, от неоплатонизма, основанного на языческом политеизме. Она основана на двух традициях – иудейском монотеизме и схоластическом рационализме, дополненном научной методологией Нового времени. В религиозном смысле система Спинозы является высшей точкой в развитии рационализма XVII в. В заключение стоит заметить, что Спиноза, будучи отлучен и изгнан из иудейской общины (в 1656 г.), не пришел к какому-либо другому вероисповеданию, поэтому его философия стала для него своего рода религией или заменой религии.

Для Нового времени характерно появление многообразных религиозно-философских типов – от протестанта-мистика Бёме, католика Декарта до католика-янсениста Паскаля и религиозного диссидента Спинозы. Единый религиозный мир средневековья оказался расколот на множество религиозных сознаний, каждое из которых потенциально могло стать основой для религиозно-философской системы.

Литература

1. Вер Г. Якоб Бёме. Челябинск, 1998.

2. Бердяев Н. А. Из этюдов о Якове Бёме // Путь. 1930. № 20.

3. Декарт Р. Соч. в 2 т. М., 1994. Т. 2.

4. Паскаль Б. Мысли // Тарасов Б. Н. «Мыслящий тростник»: Жизнь и творчество Паскаля в восприятии русских философов и писателей. М., 2004.

5. Спиноза Б. Этика// Спиноза Б. Соч. в 2 т. СПб., 1999. Т. 1.

 

Глава 5. Немецкий идеализм

Немецкая философия является уникальным религиозно-философским феноменом, основанным на протестантском типе мышления. Перед немецкими философами стояла задача – осмыслить религиозное отличие протестантской Германии от католического мира и национальный тип умозрения. Например, Ф. Шеллинг в мюнхенских лекциях писал, что отличие немцев от других народов заключается в «подлинно религиозной строгости» и «энтузиазме» в занятиях философией. По мнению Шеллинга, «не философию как таковую отвергают другие народы, а лишь философию в ее немецком понимании» [3, 555].

Одним из первых выдающихся немецких философов был Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716). Показательно, что еще в студенческие годы Лейбниц написал философское сочинение «О принципе индивидуальности» (1663), т. е. для него изначальным было стремление осмыслить индивидуализм. Большая часть сочинений Лейбница относится к 80–90-м гг. XVII в. Одно из главных сочинений Лейбница, наиболее обширное, «Новые опыты о человеческом разумении» написано в 1703–1704 гг. Однако для философии религии наиболее важна «Теодицея» Лейбница («Опыт теодицеи о благости Божией, свободе человека и начале зла»), напечатанная в Амстердаме в 1710 г.

Прежде чем говорить о «Теодицее» Лейбница, стоит вспомнить основные принципы его философской системы. Как и для Спинозы, для Лейбница Бог и понятие субстанции нераздельны. Бог для Лейбница – это Единое Существо, последняя причина всех вещей. Однако, в отличие от Спинозы, кроме Бога, субстанциальностью обладают еще «субстанциальные деятели» (термин Н. О. Лосского), которых Лейбниц называл «монадами». Как писал Лейбниц, монада– это «простая субстанция», «не имеющая частей» («Монадология», § 1). Монадам свойственен принцип индивидуации, который отличает одну монаду от другой. Таким образом, Лейбниц представляет весь мир устроенным из отдельных «духовных атомов» (монад), т. е. основанным на принципе плюрализма, множественности субстанций, которые имеют универсальную взаимосвязь и гармонию.

Бог управляет миром, в котором первенство имеет духовное начало. На основе особых духовных законов весь мир представляет собой живое единство, одухотворенное целое. Но тут для Лейбница возникает сложный вопрос о свободе и необходимости. В отличие от Спинозы, Лейбниц не хотел решать вопрос в пользу необходимости. По его мнению, действия Бога спонтанны, а человеку присуща свобода.

«Теодицею» Лейбниц строил, исходя из представлений о свободной воле человека. Видя противоречие между свободой человека и предопределением Божиим, он писал: «Свобода по видимости противоречит предопределению». Если человек предопределен Богом творить добро и зло, то Бог и виновен в злых поступках человека, а человек не несет ответственности за них; если же человек свободен настолько, что Бог не может провидеть его мыслей и поступков, то это умаляет всеведение Божие.

Лейбниц подробно рассмотрел обе стороны дилеммы. Для согласования противоречий Лейбниц ввел понятие предустановленной гармонии. Бог не только все предвидел, но и предустановил. Как писал Лейбниц, «Бог все установил в нем [мире] на будущее время раз и навсегда, предвидя все молитвы, добрые и злые дела и все остальное» [1, 136]. Предустановлена и свобода человека. Лейбниц доказывал, что события, проистекающие из свободных причин, согласованы с явлениями, имеющими механические причины. По воле Божией человеку дано право «распоряжаться в своем маленьком уделе». Человек– это «малый бог в своем собственном мире, или микрокосме, управляемом им на свой манер». Человек свободен и ответственен за свои злые дела. Бог же, по Лейбницу, намного выше человеческих дел и сотворил «лучший из всех возможных миров».

В предисловии к «Теодицее» Лейбниц писал о необходимости доказать совершенство Бога, и цель религии видел в осознании этого совершенства. Его философия религии свелась к рационалистической метафизике, в которой обоснован человеческий индивидуализм и найдено место для Бога и религиозных понятий. Такая метафизика процветала в Германии до тех пор, пока не появилась «критическая» философия И. Канта.

Иммануил Кант (1724–1804) недаром сравнивал силу своих идей, произведших переворот в философии, с открытием Коперника, разрушившего прежде господствовавшую картину мироздания. Если после Коперника стали считать, что Земля вращается вокруг Солнца, то вокруг чего должно, по Канту, выстраиваться философское знание? Кант полагал, что весь мир явлений зависим от человеческого разума, который понимался в «Критике чистого разума» в качестве чистого рассудка, свободного от влияния внешних образов.

Идея Канта заключалась в том, что человечество, наконец, вступает в «совершеннолетний возраст», основным признаком которого является способность пользоваться своим рассудком. Существовавшие до этого формы общественной жизни (философия, религия), основанные на авторитете, должны быть заменены новыми формами, основанными на разуме.

Еще в докритический период Кант написал сочинение «Грезы духовидца» об учении Сведенборга с довольно скептическим отношением к самой возможности для человека духовных видений. Однако планомерная критика религии стала возможна только на основе созданной Кантом теоретической философии, т. е. после написания трех знаменитых «Критик» (1781, 1789, 1790).

В 1793 г. было опубликовано сочинение «Религия в пределах только разума», и через год Кант получил королевский указ, в котором выражено неудовольствие по поводу этого сочинения. Кант в ответ обещал больше никогда не касаться религии в своих лекциях и сочинениях. Что же вызвало неудовольствие у протестантских богословов и короля Фридриха Вильгельма II? Несмотря на то, что на страницах сочинения Канта мы находим цитаты из Священного Писания, критику Католической Церкви и доказательства превосходства протестантского вероисповедания, «Религия в пределах только разума» представляет собой своеобразную модификацию христианства, или точнее – протестантизма. Исследуя христианство, Кант создает философскую концепцию религии, в которой принципы протестантского вероучения доведены до логического конца.

Основные положения «Религии в пределах только разума» таковы. Кант принимает положение Т. Гоббса об испорченности человеческой природы, войне всех против всех. Основание зла коренится в свободе человека, в силу чего невозможно установление единого государства, в котором осуществлялось бы добро. Идеалом же Канта являлось единое человечество с единым государственным устройством и единой религией. Религия, ранее существовавшая (историческая или статуарная религия), не отвечает требованиям всеобщности. Однако требованию всеобщности соответствует религия, основанная на разуме, или «нравственная религия». «Радикальное зло человеческой природы» Кант толкует как противоречие между требованием разумно-нравственного закона и чувственной природой. Отсюда потребность в избавлении или спасении; высшее выражение религиозности есть добровольно принятое страдание во имя нравственного принципа.

На основе нравственной идеи Кант доказывал необходимость христианства. Верить и руководствоваться тем нравственным идеалом, который олицетворяет Христос, не противоречит разуму, если историческую религию не ставить выше моральной. Зачатки моральной религии лежали скрытыми в человеческом разуме, а ее целью является «моральное улучшение человека». В книге нет ни одного слова о духовном преображении человека, Воскресении и т. д. Религия Канта ориентирована только на земное существование человека, ее основной фигурой является ученый знаток библейского текста. С воцарением на всей земле религии разума, по Канту, и осуществится Царство Божие.

Кант породил целую плеяду немецких идеалистов, к которым относился и Фридрих Вильгельм Шеллинг (1775–1854). Он закончил Тюбингенский Теологический институт, но теологом не стал, хотя и защитил в 1795 г. диссертацию по богословию «Об исправлении Маркионом посланий апостола Павла». В возрасте 25 лет, в 1800 г., он написал знаменитую «Систему трансцендентального идеализма». Шеллинг преподавал в Йенском университете (с 1798 г.), затем – в Вюрцбургском университете. В 1808–1823 гг. генеральный секретарь Академии художеств Баварии, с 1827 г. – президент Баварской Академии наук.

Шеллинг во многом пытался переосмыслить рационализм Канта, вернуть философии позитивное содержание. Его философская эволюция включала несколько этапов. После периодов «натурфилософии», «трансцендентального идеализма» и «Философии искусства», Шеллинг развил идею «философии тождества», сущность которой состоит в утверждении: все противоположности и различия соединяются в абсолютном так, что они устраняются. Иначе говоря, абсолют есть абсолютное тождество противоположностей.

Первоначально Шеллинг понимал абсолют в неоплатоническом духе, однако рассмотрение проблемы зла и соотношения единого абсолюта с множественной реальностью мира заставило его перейти к более религиозному взгляду.

В «Философских исследованиях о сущности человеческой свободы», Шеллинг понимал абсолют как Бога, т. е. придал своей философии теологический смысл. Для Шеллинга Божественный абсолют – это некая высшая Личность, трансцендентная по отношению к эмпирическому миру природы и человека, которые творятся Богом из Его собственной природной основы (здесь чувствуется влияние немецких мистиков). Однако для Шеллинга осталась неразрешимой проблема, почему Божественный абсолют творит несовершенный мир.

Чтобы решить проблемы, связанные с понятием Божественного творения, Шеллинг стал развивать концепцию положительной философии, принципы которой впервые изложил в лекционном курсе 1832 г. («Основы положительной философии»). Затем, в 1841–1845 гг., в Берлинском университете он прочитал курсы лекций по философии мифологии и философии откровения. «Философия мифологии» содержит огромный фактический материал с характеристиками древнего мифологического сознания. «Философия откровения» представляет собой главную и завершающую часть «положительной философии».

Основной задачей «положительной философии» было доказать, что Божество является первоначалом, всеобщей причиной. По мнению Шеллинга, в положительной философии происхождение вещей из Бога понималось как действительный ход событий, в основе которых лежит свободная воля Творца. Как писал Шеллинг, «религия откровения предполагает открывающегося, следовательно, действующего и действительного Бога» [4, 79]. Действительность, а не абстрактная рациональность – это то, что отличает идеи Шеллинга от философии Канта. Шеллинг считал, что предшествующая философия Нового времени была негативной и основанной на негативных понятиях.

Шеллинг в какой-то мере пытался переориентировать философию на религию, поскольку в центр философской системы поставил понятие Бога, а не «чистый разум». В познании Бога, по Шеллингу, есть несколько ступеней: 1) естественная религия, которая полна суеверий – это религия мифологии; 2) религия откровения – христианство.

По сути, Шеллинг считал своей основной задачей – раскрыть смысл христианской религии. Он философским языком изложил принципы христианства, имеющие основой Священное Писание. Во многом оставшись в рамках Евангельского учения, Шеллинг добавил от себя только идею о воссоединении католицизма и протестантизма в единую христианскую религию, объединенную под знаменем апостола Иоанна. Он писал, что апостол Иоанн является «апостолом грядущего, апостолом последнего времени, когда христианство станет предметом всеобщего познания, когда оно перестанет быть ограниченным, странным, зачахшим, оскудевшим христианством прежних догматических школ и еще меньше – христианством, кое-как заключенным в убогие, боящиеся света формулы, христианством, урезанным до какой-то частности, но будет поистине общественной религией» [5, 366]. Следует заметить, что на Шеллинга повлияли как Я. Бёме своим учением о первооснове (бездне) в Боге, так и католический философ Франц фон Баадер (1765–1841) и его критика рационализма. Романтический мистицизм, идеал гармонии веры и знания оказали сильное воздействие на Шеллинга, который предложил в философии свое понимание христианства.

Философию Шеллинга невозможно до конца понять, не учитывая ее критическую направленность против рационализма и панлогизма Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770–1831). Гегель после окончания Тюбингенского Теологического института не стал ни пастором, ни теологом. Его увлекла философия, неизменным был интерес Гегеля к социальной жизни. В 90-е гг.

Гегель написал целый ряд сочинений, которые были опубликованы после его смерти, в 1907 г., под названием «Теологические рукописи молодого Гегеля». Теологическими эти сочинения в прямом смысле назвать трудно, поскольку Гегель подходил к религии не как теолог, а как историк, социолог и моралист. С Гегеля непосредственно появляется то, что впоследствии стало протестантской философией религии.

В сочинении «Народная религия и христианство» Гегель выступил критиком христианской религии. Молодой Гегель критиковал историческое христианство с социальной точки зрения, считая, что оно было опорой власти для угнетения народа. При всей критичности позиция Гегеля не была антирелигиозной. Гегель считал религию «одной из самых важных дел нашей жизни». Во-первых, Гегель воспринял концепцию Канта, но понял ее по-своему, считая, что религия поднимает мораль на новую высоту. Во-вторых, Гегель опирался на идеи французских просветителей. Как Монтескье, Руссо и др., Гегель считал, что обществу нужна религия, но лишенная теологической догматики и фанатизма, освящающая социальные добродетели людей. Идеал «народной религии» Гегель, например, видел в язычестве древних греков. Он мечтал об установлении в Германии республиканского строя, при котором необходима новая форма «народной религии».

Гегель, по сути, мечтал о социально-религиозной революции, связывая религиозное сознание с общественным бытием. В работе «Дух христианства и его судьба» Гегель размышлял об отношении религии к социальным противоречиям. По его мнению, христианский принцип любви не стал средством для преодоления противоречий, потому что Евангельская идея всеобщей любви замкнулась внутри религиозных общин. Идея христианской любви оказалась нереализованной в жизни, а это привело к тому, что основным свойством христианской религии, характерным для всех форм христианства, стало положение – «божественное всегда должно быть только в сознании, но не в жизни» [6, 193].

Размышляя о том, что религия не решает социальных противоречий, Гегель пришел к выводу о необходимости создать синтез мышления и бытия. Для этого, по мнению Гегеля, надо преобразовать понятия из рассудочных в разумные. Задачей философского мышления Гегель провозгласил «выявлять во всем конечном бесконечность и требовать усовершенствования конечного посредством разума» [7, 198]. Таким образом, наиболее адекватным выражением истины Гегель признал не религию, а философско-понятийное мышление. Во «Фрагменте системы» в 1800 г. он заявил, что религия возвышает человека «от конечной жизни к бесконечной» [7, 198], но познание бесконечности во всем конечном есть исключительная прерогатива философского мышления.

Создав свою философскую систему в «Феноменологии духа» (1807), «Науке логики» (1812–1816) и затем вновь ее разработав в расширенной версии в «Энциклопедии философских наук» (1817), Гегель отвел в ней место и религии. Он создал сложную диалектическую схему перехода от сознания к абсолютному духу. Процесс «абсолютного духа» имеет три ступени: 1) искусство, 2) религия, 3) философия. Искусство, как полагал Гегель, это непосредственная форма знания абсолютной идеи, но выражению абсолютного духа мешает чувственная внешность искусства. Затем следует «истинная религия», содержанием которой является «абсолютный дух», т. е. речь идет о христианстве, «религии откровения». Вместе с высокой оценкой религии, как определенной ступени в развитии абсолютного духа, Гегель все же относил религиозную веру и религиозный культ к сфере субъективного знания. По его мнению, представление о Боге нуждается в «просветлении» со стороны философии. Высшей ступенью «абсолютного духа» является философия, которая есть синтез и полное раскрытие истины.

Что имел в виду Гегель под философией? В «Феноменологии духа» Гегель подверг критике современную ему философию и историческое христианство, которые имеют свою правду, но не могут понять друг друга. За религией остается содержание без момента саморефлексии, а за чистой философией – момент формы без содержания. Гегель предложил некую альтернативу в виде своей философии, в которой содержание и форма находятся в синтетическом единстве. Таким образом, свою философию Гегель мыслил как религиозную альтернативу протестантской теологии. Главным признаком истинности религии Гегель считал свободу, которая находит выражение, в том числе в формах общественного устройства.

В философской системе Гегеля немецкий идеализм достиг логической законченности. Дальше философия могла развиваться только в двух направлениях – по пути интерпретации (марксисты, неогегельянцы и др.) или критики, и особенно немецкий идеализм подвергся критике с религиозно-философской точки зрения.

Литература

1. Лейбниц Г. В. Опыт теодицеи // Лейбниц Г. В. Соч. в 4 т. М., 1989. Т. 4.

2. Кант И. Религия в пределах только разума // Кант И. Трактаты. СПб., 1996.

3. Шеллинг Ф. Соч. в 2 т. М., 1989. Т. 2.

4. Шеллинг Ф. Философия откровения. СПб., 2000. Т. 1.

5. Шеллинг Ф. Философия откровения. СПб., 2002. Т. 2.

6. Гегель Г. В. Философия религии: в 2 т. М., 1975. Т. 1.

7. Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет: в 2 т. М., 1970. Т. 1.

 

Глава 6. С. Киркегор. Ф. Ницше

Неудивительно, что вслед за расцветом рационализма последовали попытки создать альтернативные философские концепции. Уж слишком явно за пределами рациональных систем мысли остался личный жизненный опыт, в том числе религиозный опыт. В XIX в. появился целый ряд мыслителей, которые с разных позиций нанесли удары по рациональному миру немецких идеалистов – А. Шопенгауэр, Э. Гартман и др. Однако одним из первых мыслителей, заявившим о приоритете религиозной личности, был Серен Киркегор (1813–1855), в философии которого христианство занимало значительное место.

Из ранних произведений Киркегора к философии религии имеет прямое отношение книга «Философские крохи» (1844). Киркегор попытался выяснить отношение христианства к истории и личности. Основой христианства, его необходимой предпосылкой он считал понятие свободы. Здесь Киркегор резко разошелся с Гегелем, полагая, что в абстрактных формах мышления невозможно раскрыть содержание свободы. Для понимания свободы следует обратиться к психологии, благодаря которой можно описать состояние человека, предшествующее свободному действию (акту свободы). Как считал Киркегор, с психологической точки зрения свобода связана с состоянием страха. Такая логика размышлений привела к тому, что вслед за «Философскими крохами» Киркегор написал книгу «Понятие страха».

Если свобода есть предпосылка религиозного выбора личности, то она есть и основание христианской философии. Киркегор строил систему христианской философии, в которой в отличие от немецких идеалистических систем оставалась некая незавершенность, открытость ко всему загадочному и иррациональному в жизни. Не философия должна предписывать жизни законы, а жизнь во всем ее многообразии есть «учительница» философии.

Философия, считал Киркегор, не может существовать без анализа психологических состояний человека. Для Киркегора психологическое понятие страха имело связь с христианским догматом о первородном грехе. Первородный грех для Киркегора означал изначальную и неустранимую ничтожность человека перед Богом. Осознание собственной греховности для человека есть единственная отправная точка в движении к Богу. Человек осознает собственное бессилие и отсюда необходимость его обращения к Богу, стремление к осознанию себя религиозной, духовной личностью. Таким образом, страх есть предпосылка духовности.

Киркегор указывал, что грех имеет отношение к этике, но этика – это наука, а «грех по сути своей вообще не принадлежит какой-либо науке» [1, 123]. По мнению Киркегора, грех «является предметом проповеди, когда единичный индивид (den Enkelte) в качестве единичного обращается к единичному» [1, 123]. Так Киркегор полностью переворачивает диалектику Гегеля: содержанием духовных процессов оказывается не абсолютный дух, а отдельно взятая личность. В дневнике Киркегор писал о понятии единичного индивида: ««Единица» – та категория, через которую должны пройти в религиозном смысле наше время, история, род человеческий» [3, 353]. Он считал, что единственное спасение христианства заключается в категории единичного человека, иначе победа останется за безликой всеобщностью, за пантеизмом. Систематизм немецкого идеализма, его скрытый пантеизм (растворение божественного) есть то, чему Киркегор объявил войну. Если Гегель всю совокупность бытия привел в систему и поделил на параграфы, то Киркегор считал гегелевские понятия не более чем словесной игрой.

В 1846 г. Киркегор выпустил книгу «Заключительное ненаучное послесловие к Философским крохам». Он доказывал, что религиозность имеет экзистенциальную основу. Для личности наивысшей является религиозная экзистенциальная сфера, в которой осуществляется вечное во временном, т. к. человек есть синтез временного и вечного. Для Киркегора в понимании истинности христианства существуют два подхода – объективный и субъективный. По его мнению, объективная сторона христианства оставляет единичного человека за пределами христианской истины. Связь личности с Богом может быть только личностной, субъективной. Киркегор писал: «В то время как объективное мышление вполне безразлично к мыслящему субъекту и его существованию, субъективный мыслитель, будучи существующим, сущностно заинтересован в своем мышлении и существует внутри него» [2, 88]. Таким образом, размышления Киркегора о религии имеют идейным центром проблему экзистенции (существования).

Один из текстов Киркегора носит название «Христос есть путь». Евангельские слова об узком пути, ведущем в вечную жизнь, Киркегор избрал девизом для выражения своего религиозно-философского мировоззрения. По его мнению, необходимо вернуться к истинному христианству, проповедовать которое Киркегор считал своей основной задачей.

Итогом размышлений Киркегора стали две книги – «Болезнь к смерти» (1849) и «Упражнение в христианстве» (1850). В этих книгах Киркегор предъявил очень высокие требования к человеку, который мог бы называться подлинным христианином. Главная его идея – христианин должен ощущать себя современником Христа и принимать на себя вытекающие из этого страдания. Только в экзистенциальном состоянии человек предстоит Богу и обретает истинное бытие. Несчастьем же современного ему христианства Киркегор считал то, что догмат Богочеловека оказался профанированным, и истинное различие между Богом и человеком заменилось «пантеистической путаницей». Когда Киркегор подчеркивает, что в христианстве самое главное – связь человека с Богом, их диалог в вечности, то возникает вопрос о необходимости общественных форм христианства. Ответом на этот вопрос стало «Упражнение в христианстве», которое является прямой атакой на государственную Церковь и на пасторов, т. к. они препятствуют личной встрече с Богом и мало соответствуют апостольским идеалам (глава Датской Церкви епископ Я. Мюнстер назвал книгу «Упражнение в христианстве» «нечестивой игрой в благочестие»). Киркегор закончил свой жизненный путь активным критиком официального христианства, видя явное противоречие между христианским идеалом и современностью.

Другим критиком христианства, оказавшим огромное влияние на последующее развитие философии, был Фридрих Ницше (1844–1900). Для Ницше большим импульсом в его размышлениях стала критика того христианства, которое окружало его в Германии. Ницше, как и Киркегор, просто почувствовал, что люди исповедуют христианство, называют себя христианами, а сам дух христианства улетучивается. Ницше во фразе «Бог умер» констатировал реальный факт всеобщего охлаждения к христианству, понимая всю сложность ситуации, когда общество и культура потеряли духовные ориентиры и вечные ценности.

Первое сочинение, в котором Ницше обрушился с критикой на современное ему общество, – «Человеческое, слишком человеческое» (1878). В этой книге Ницше предложил понятие «свободные умы», которое означало идеал человека, способного подняться над плоской моралью и обычаями общества. «Свободный ум» – это, по Ницше, человек, испытавший «великий разрыв». После «великого разрыва» человек становится свободным, его влечет к неизвестности. Ницше, в отличие от Кирке – гора, оставшегося в рамках христианства, с легкостью сделал переход от протестантского типа мышления к созданию, по сути, новой религии. Создание своего псевдорелигиозного идеала Ницше начал с того, что утверждал: «Никогда еще никакая религия ни прямо, ни косвенно, ни догматически, ни аллегорически не содержала истины» [4, 301].

Духовный максимализм Ницше обнаруживается, в частности, в рассуждении о «повседневном христианине». Если христианство право, то каждый христианин стремился бы стать священником, апостолом или отшельником, но поскольку этого нет, то «повседневный христианин» – довольно «жалкая фигура». В восприятии христианства Ницше есть еще одна особенность: христианство для него – прежде всего, мораль. Человек же сам создал мораль как кодекс особых требований. Таким образом, по мнению Ницше, он «поклоняется части самого себя». Такое упрощенное понимание христианства открывает Ницше путь к переоценке ценностей, к поиску новых идеалов. Одним из таких идеалов является гений, от которого Ницше остается только один шаг к понятию «сверхчеловека».

Наиболее яркое произведение, в котором выражено представление Ницше о христианстве – «Так говорил Заратустра» (1883–1885). Эта книга написана человеком, хорошо знакомым с Евангелием. На страницах книги «Так говорил Заратустра» мы встречаем евангельские образы и скрытые или цельные цитаты из Евангелия. В образе Заратустры угадывается не просто пророк, но законодатель новой религии и отрицатель евангельских заповедей (например, в главе «Об укусе змеи»: «И когда проклинают вас, мне не нравится, что вы хотите благословить проклинающих. Лучше прокляните и вы немного!» [5, 49]). В книге Ницше говорит голос измученного человека, обреченного на то, чтобы совмещать свое представление о Боге и религии с наблюдениями над тем, как христианство выражается в обыденной жизни. По мнению Ницше, люди из Евангелия извлекли утилитарную мораль, а Бога заставили служить своим низким, корыстным интересам. Фраза Ницше «Бог умер» – не просто выражение атеизма, а итог глубоких религиозных размышлений.

Ницше является одним из величайших писателей, мастерски овладевших искусством иронии, но под его иронией скрывается величайший ужас и трагедия. Ницше не согласен принять в религии компромиссы, не согласен принять «формального» Бога. Однако в своем крайнем отрицании он готов отрицать всякого Бога, поскольку, по его мнению, всякий Бог насилует человека.

В книге «Антихрист» (1888) Ницше выступил в качестве «толкователя» Нового Завета. Его «толкование» сводится к тому, чтобы во всем Евангелии находить слова и фразы, а затем представлять их компрометирующими христианство. Однако критику христианства Ницше начал с теологии и философии, которая «от плоти и крови теологов». Ницше заявляет, что «кровь теологов испортила философию» [5, 638], и обрушивается с критикой на Канта и его мораль. По его мнению, «протестантский пастор – дедушка немецкой философии», «успех Канта есть лишь успех теолога» [5, 638], а превращение человека в автомат «долга» – это рецепт идиотизма. Таким образом, для Ницше всякая философия религиозна, а христианство для него представляют, прежде всего, Сократ и Кант, их морализм. В поздних сочинениях Ницше тема греческой культуры и критика христианства смыкаются, а образ Сократа олицетворяет всевозможные пороки.

Если в книге «Так говорил Заратустра» Ницше показал свою глубочайшую религиозную жажду, то в «Антихристе» он радикально отказывается от любого христианства, как исторического, так и евангельского. Взгляды Ницше на христианство претерпели эволюцию – от попыток создать религиозный идеал к полному отрицанию христианства и вообще религии. В последних книгах Ницше, с легкостью воспринявший идеи эволюционизма, твердо заявлял о том, что бессмертия души не существует. Но если человек смертен, то любить его в наличном состоянии невозможно. Если человеческая культура способна развиваться, а человек произошел от обезьяны, то цель человека – «сверхчеловек», цель истории – «сверхчеловек». Для этого и необходимо отказаться от христианства и обрести свободу. По Ницше, «смерть Бога» означает возвращение человеку свободы и возможность рождения «сверхчеловека».

Киркегор и Ницше оказали значительное влияние на философию XX в. – прежде всего, самим стилем своего мышления, свободным, бескомпромиссным, на пределе человеческих возможностей. В дальнейшем философия религии распалась на два альтернативных направления – академическую науку, содержанием которой являлось рациональное толкование религии, и свободное философствование, представители которого были противниками научно-академических форм мысли и опирались на личный жизненный опыт. Для свободных мыслителей Киркегор и Ницше навсегда стали образцами философствования, духовными и интеллектуальными идеалами.

Литература

1. Къеркегор С. Страх и трепет. М., 1994.

2. Къеркегор С. Заключительное ненаучное послесловие к «Философским крохам». СПб., 2005.

3. Киркегор С. Из дневников // Роде П. П. Серен Киркегор. Челябинск, 1998.

4. Ницше Ф. Соч. в 2 т. М., 1990. Т. 1.

5. Ницше Ф. Соч. в 2 т. М., 1990. Т. 2.

 

Глава 7. А. Бергсон. О. Шпенглер

В XX в. произошло сложное переплетение различных философских направлений и наслоение друг на друга их концептуальных элементов. К началу XX в. религиозный индивидуализм стал ведущим принципом в философии религии. Однако при постоянной претензии на оригинальность многие мыслители XX в. по сути занимались интерпретацией идей, уже сформулированных в философии ранее. Так, например, Ф. Ницше, сам того не ведая, стал основателем целого философского направления, получившего название «философия жизни». Концепт «жизни», сформулированный Ницше, получил дальнейшую разработку. Представители «философии жизни» создали ряд концепций и толкований феномена религии.

Значимой фигурой в «философии жизни» был Анри Бергсон (1859–1941). Он родился и вырос в религиозной еврейской семье и всю жизнь исповедовал иудаизм, хотя перед смертью и был близок к католичеству (в завещании он просил, чтобы католический священник прочитал молитву на его похоронах). С 1883 г. Бергсон преподавал философию в различных французских лицеях, а в 1900–1914 гг. – в престижном Коллеж де Франс в Париже. Наибольшую известность Бергсону принесла его книга «Творческая эволюция» (1907). В 1914 г. основные работы Бергсона попали в «Индекс запрещенных книг» по указанию Ватикана. Однако отношение Католической Церкви к Бергсону в целом улучшилось к концу жизни мыслителя. Связано это было в первую очередь с книгой Бергсона «Два источника морали и религии» (1932), в которой развернута оригинальная концепция религии.

Бергсон в объяснении религии исходил из основных принципов своей философии. Основными понятиями в философии Бергсона являются творческая эволюция, жизненный порыв, инстинкт и интеллект, внутреннее время (длительность), поток переживаний. Развитие тех же философских идей мы находим и в концепции религии Бергсона.

Бергсон различал два вида религии – статическую и динамическую. Для того чтобы обосновать собственную типологию религии, Бергсон выдвинул несколько исходных положений. Главные признаки человека – ум и социальность, причем общество трактуется Бергсоном как организм, система укоренившихся привычек, имеющих инстинктивное происхождение. Социальный инстинкт сохраняет род, а ум и интеллект – индивида. Бергсон находил, что общность социальной и природной сфер выражается в системе заповедей и законов, нарушение которых в обоих случаях приводит к разрушению порядка. Ум угрожает обществу, т. к. стремится к утверждению индивидуального начала над общим. В мире животных индивидуализму противостоит инстинкт, полностью подавляющий индивидуальное начало. В человеческом обществе функцию инстинкта выполняет религия. С этой точки зрения религия есть защитная реакция природы против разлагающей деятельности ума.

Ни одно животное не знает о том, что оно умрет. Человек же знает о своей смерти. Этой угнетающей для человека мысли о смерти противостоит религиозная идея о бессмертии души, которая дает стимул к осмысленной и активной деятельности индивида в обществе. Таким образом, религия защищает как общество, так и отдельного индивида. Религия также выполняет функцию защитной реакции против созданного умом представления об области непредвиденного. Бергсон выстраивает в ряд формы религиозного сознания: табу, представление о добрых и злых силах (реакция на осмысление иррационального табу), представление о богах, культ.

В отличие от позитивистов, Бергсон утверждает, что религия происходит не от страха перед высшими силами, а является реакцией против страха и не сразу становится верой в богов.

Бергсон, различая статическую и динамическую религии, считал, что истоком статической религии является иррациональный инстинкт, который укоренен в первичном жизненном порыве. С одной стороны, Бергсон признает существование трансцендентного Бога, а с другой – силу жизненного порыва, создающего разумный мир, несмотря на свой внерациональный характер. Хотя по логике Бергсона жизненный порыв должен иметь начало от Бога, но у самого Бергсона эти две силы описаны как равноправные.

Бергсон также выступал против идей современных ему антропологов, полагавших, что познать сущность древних верований можно, изучая современные народы, не имеющие письменности. По его мнению, эти народы, так же как и европейцы, не могут дать представления о сознании древнего человека: и те и другие несут на себе груз привычек и табу, образующих в сознании социально плотный слой, которого еще не было у древнего человека. Чтобы современный человек мог приблизиться к такому мироощущению, ему нужно устранить из сознания научные представления и отказаться от рационального объяснения жизненных явлений.

В отличие от статической, динамическая религия имеет другой источник происхождения. Статическая религия привязывает человека к обществу, динамическая же выводит за границы мира. Основной признак динамической религии – мистицизм. Предшественников мистицизма Бергсон находит в Древней Греции – орфические мистерии, платонизм. Высшая степень мистицизма определяется Бергсоном как тесное соприкосновение с творческим усилием, проявление которого есть жизнь. Бергсон колеблется перед мысленной дилеммой: есть ли творческое усилие сам Бог или оно имеет Бога своим источником. В истории человечества Бергсон находит большое количество свидетельств о мистицизме (греческий, восточный, христианский). Только христианский мистицизм Бергсон считает истинным, т. к. подлинный мистицизм – «это действие, творчество, любовь» [1, 243], а не освобождение и безвольная отрешенность от воли к жизни (буддизм).

Христианский мистицизм Бергсон рассматривал на примере католических мистиков, поэтому его оценка христианства является весьма односторонней. Например, Бергсон не решает вопрос о том, кем был Христос – человеком или Богом? В католических мистиках он выделяет их энергичность и склонность к деятельности. По его мнению, душевное здоровье католических мистиков проявляется «во вкусе к деятельности, в способности к адаптации и реадаптации, в твердости характера в сочетании с гибкостью, в пророческом умении отличать возможное от невозможного, в духе простоты, побеждающем всякого рода сложности, наконец, в превосходном здравом смысле» [1, 245–246].

Мистиками движет мистическая любовь к человечеству, которая не есть выражение инстинкта, поскольку ее путь и цель та же, что и у жизненного порыва – завершить творение человека в идеале. Таким образом, в мистицизме происходит выход человека за пределы инстинкта и совпадение с жизненным порывом. Опыт мистиков, по мнению Бергсона, указывает на бытие Высшего Существа, с Которым они имеют общение. Опыт мистиков позволил Бергсону положительно ответить на вопрос о существовании Бога, бессмертии души и потустороннем мире.

К концу жизни Бергсон решил для себя проблему религии, но для него смутным остался вопрос о Боге – является ли Бог личностью или Он совпадает с творческим порывом. Вопрос остался неразрешимым для Бергсона по нескольким причинам. Во-первых, Бергсон ограничился выводами, основанными на анализе эмпирического материала. Он рассматривал мистический опыт как внешний наблюдатель, т. е. отстранено, не пытаясь рассуждать о содержании этого опыта, о самих мистических идеях. Для Бергсона важно только то, что мистик способен преодолевать границы, предопределенные материальным миром. Бергсон описывал мистику в образах, лишенных какого-либо христианско-догматического содержания. Мистический экстаз есть то ощущение, через которое в человеке присутствует Бог. Опыт мистика для Бергсона – единственное реальное доказательство того, что Бог существует. Как считал Бергсон, вся религия – это охлажденная кристаллизация того, что «мистицизм, пылая, влил в душу человечества» [1, 256]. Во-вторых, на взгляды Бергсона несомненное влияние оказало его вероисповедание – иудаизм. Бергсон, с одной стороны, видит в христианстве исключительно «мистическую религию», а с другой – считает христианство «глубоким преобразованием иудаизма». Христианскую догматику Бергсон отвергает потому, что видит в ней продолжение античной философской традиции (идеи Бога в учениях Платона и Аристотеля). Ни Демиург Платона, ни Перводвигатель Аристотеля не устраивают Бергсона, поскольку не соответствуют принципам его динамической религии. В понимании Бергсона Бог, имеющий «метафизические атрибуты», не соотносится с мистическим опытом.

Философия для Бергсона основана на опыте и рассуждении: чтобы определить природу Бога, нужно рассуждать о том, что «сказал сознанию опыт» [1, 283]. Вне опыта могут быть только произвольные концепции, ничем реально не подкрепленные. Исходя из такого подхода, Христос для Бергсона – только последователь пророков Израиля и автор проповеди, которая в виде Евангельского текста стала источником жизненного порыва. Своеобразное сочетание рационально истолкованного мистицизма, эволюционизма и интуитивизма ведет к тому, что Христос рассматривается как момент в творческой эволюции. Божественное бытие, познание высшей Сущности доступны человеку не иначе, как в виде некой энергии. Бергсон подразумевает «энергию, не имеющую точно определимых границ, могущество, позволяющее творить и любить, превосходящее всякое воображение» [1, 284].

Выпады Бергсона против идей Аристотеля не остались незамеченными неотомистами, один из которых, Ж. Маритен, написал книгу «Бергсонова философия и томизм» (1955). Маритен последовательно пытался доказать, что философия Бергсона не может сочетаться с христианством. Бог Бергсона безличен и не субстанциален, поэтому идеи Бергсона больше имеют общего с буддизмом и пантеизмом, чем с христианством. Несмотря на критику Маритена, в Католической Церкви оценки философии Бергсона в целом положительны. Один из исследователей Бергсона даже дал такое толкование: не Бергсон приблизился к католичеству, а Католическая Церковь в процессе либерализации достигла религиозного уровня Бергсона. По крайней мере, идеи эволюционизма были, с определенными оговорками, вполне признаны Ватиканом, хотя и в адаптированном к католической доктрине виде.

Еще одним представителем «философии жизни» был Освальд Шпенглер (1880–1936), который говорил, что он «из прозрений Ницше сделал своего рода обозрение». Главный 2-томный труд Шпенглера «Закат Европы» (1918–1922) носит пророческий и одновременно аналитический характер. Шпенглер развил идеи Гёте и Ницше, но создал свою оригинальную концепцию, включающую в себя типологию культур. Он считал, что каждая культура имеет в истории свою судьбу и свой прасимвол. Шпенглер одним из первых предложил культурологический подход к религии, т. к. для него религия и ее сущность познаются через прасимвол и символику культуры. Религия понимается Шпенглером как часть культуры, т. е. его концепция культуроцентрична.

Каждая культура имеет свою душу. Наиболее подробно Шпенглер рассматривает три типа души – аполлоновскую (античная культура), фаустовскую (западно-европейская культура) и магическую (Византия и ислам). Для каждого типа души характерны определенные религиозные формы: для аполлоновской – чувственные формы олимпийских богов, для фаустовской – католическо-протестантская догматика, для магической – богослужебные ритуалы. Фаустовская религия образовалась через движение от магического восточного христианства к христианству Западной Церкви. Как писал Шпенглер, «около 1000 г. имелись налицо две возможности образования фаустовской религии: или путем приятия и перетолкования магического христианства отцов церкви, или путем развития германских форм» [2,261]. Если чувственно-телесный мир античности естественно требует политеизма, то пространственность фаустовского мира неизбежно предполагает единого Бога христианства. Западное христианство вобрало в себя образы германской мифологии и религии, считал Шпенглер, видя в развитии христианства, прежде всего, процесс адаптации культурных форм.

В рассуждениях Шпенглера в основном присутствует анализ культуры, в отдельных случаях подкрепленный религиозным материалом. Однако, по логике Шпенглера, все три души и их прасимволы имеют религиозную основу – в отношении человека к Богу и миру. Без религиозной составляющей концепция Шпенглера теряет всякий смысл. Особенно религиозный смысл проявляется в описании Шпенглером магической души. В магической культуре человек причастен духу. Если аполлонический человек есть только тело, а фаустовский – сила самости, индивидуальное начало, то магический человек есть составная часть пневматического «мы». Для магического человека неприемлемы знания, основанные на собственном единичном суждении.

Его воля и мысль определяются действием Бога в нем, поэтому идея Логоса играет большую роль в жизни магического человека.

Шпенглер не отличал католичество от протестантизма, считая, что второй является продолжением первого. Бог фаустовской религии связан с волящим «я», которое в своем пространственном мире повсюду ощущает действие другого всемогущего «Я», т. е. водящего Божества. Магическая религия предполагает замкнутость, когда мировое время и пространство, по словам Шпенглера, пещерообразны. Магическое благочестие – это безвольная покорность Богу, фаустовское мироощущение основано на человеческом «я», которое желает самоутверждения перед божественно-бесконечным началом. Таким образом, в западной фаустовской религии основой является человеческое индивидуальное начало, тогда как в магической религии Священное Писание (Библия, Коран) есть Слово Самого Бога – Слово, действующее на человека и определяющее его жизнь.

Культурологический анализ Шпенглера приводит его к тем же результатам, что и анализ сознания, биологической эволюции, религии и морали Бергсона: Бог становится безличной силой, почти тождественной культуре и происходящим в ней процессам. Бог не обладает субстанциальной природой, а есть только часть макрокосма, созерцаемого человеком мира, или символ единого абсолютного пространства.

Бергсон и Шпенглер стали одними из первых представителей и зачинателей нового подхода к философии религии. Их концепции были направлены на то, чтобы с помощью анализа и интерпретации показать феномен религии с внешней философской точки зрения, при этом интуитивно проникая в сущность религиозных явлений.

Литература

1. Бергсон А. Два источника морали и религии. М., 1994.

2. Шпенглер О. Закат Европы. Новосибирск, 1993.

3. Шпенглер О. Закат Европы. М., 2004. Т. 1–2.

 

Глава 8. Прагматизм. Эволюционизм. Структурная антропология

Во второй половине XIX – начале XX в. активно развивается научное изучение религии. Начнем с Соединенных Штатов Америки, где в начале XX в. появилось оригинальное направление в философии под названием «прагматизм». Его основателем был Ч. Пирс, а наиболее известным представителем – Уильям Джеймс (1842–1910). По образованию он был врачом, в 1869 г. получил степень доктора медицины. Отказавшись от работы практикующего врача, Джеймс стал преподавать в Гарварде, где читал лекции по физиологии, психологии и философии. Он проделал творческую эволюцию от медицины к психологии, от психологии – к философии. В 1890 г. выпустил книгу «Принципы психологии», в 1897 г. – «Воля к вере и другие очерки популярной философии». Самые известные книги Джеймса вышли в начале XX в.: в 1902 г. – «Многообразие религиозного опыта», в 1907 г. – «Прагматизм».

Свою философию Джеймс назвал «радикальным эмпиризмом» и считал единственной реальностью индивидуальный опыт. Предлагая эмпирическое понимание религиозного опыта, он, в сущности, предлагал переосмыслить все богословские концепции религии. Для Джеймса религия – это, прежде всего, спонтанно возникающие религиозные переживания. Данная позиция вполне объяснима тем, что Джеймс был протестантом. Однако, даже на уровне психологического рассмотрения религии, которая понимается как чисто эмпирическое явление, Джеймс увидел удивительную глубину и многообразие религиозного опыта.

В книге «Воля к вере» Джеймс предложил психологическое оправдание веры. Он полагал, что в глазах эмпирика всякая гипотеза истинна, если общая тенденция мышления подтверждает ее. Для человеческого сознания, по мнению Джеймса, вера в Бога есть своего рода гипотеза, состоящая из утверждения, что, во-первых, есть вечные ценности, а, во-вторых, в них нужно верить, чтобы человеку было лучше. Джеймс пытается по всем правилам науки доказать истинность религиозной гипотезы. Для него религия – это, прежде всего, диалог человека с окружающим миром, его отношение к вселенной. Таким образом, Джеймс связывал религию не только с опытным знанием, но и с природой. Он писал: «Религиозная вера каждого человека… есть, по моему мнению, вера в существование некоторого определенного невидимого порядка, в котором можно найти объяснение загадок естественного порядка вещей» [1, 39]. По сути Джеймс ищет рациональное объяснение религии, свободное от всего загадочного. И он это объяснение находит.

Джеймс начинает с психологического обоснования бытия Бога. Бог для него является объектом, совершенно рационально доступным и адекватным человеческому разуму. Бог есть внешняя человеку реальность, которую Джеймс определяет как основную силу во вселенной. По мнению Джеймса, без Бога вселенная становится рационально необъяснимой, любое внетеистическое миропредставление иррационально. Такая рационализация религиозного опыта позволяет Джеймсу максимально сблизить религию с наукой.

Предложив понятие «воля к вере» как одну из важных составляющих частей человеческого сознания, Джеймс это понятие в дальнейшем уточнил и развернул. В книге «Многообразие религиозного опыта» он ввел понятие «личностная религия», тем самым выведя за рамки своего исследования все богословские и церковные проблемы. Личностная религия, считал Джеймс, первичнее церковной традиции, и поэтому заслуживает особого внимания. Личностная религия – это то, вокруг чего вращается мысль Джеймса. В конце концов, Джеймс из «воли к вере» делает часть теории прагматизма. Прагматизм признавал все истины, которые могут быть полезны для человека. Таким образом, Джеймса не интересует истинность религии сама по себе: он считает, что религия истинна, поскольку полезна для человека. В книге «Прагматизм» Джеймс предложил различать два типа религии: «мягкий» и «жесткий». Для людей рационального склада ума, привыкших руководствоваться принципами и ориентированных на единую систему мира, ближе «мягкий» тип религии. Для эмпириков и плюралистов больше подходит «жесткий» тип религии, которую Джеймс еще называет «плюралистической религией». Так Джеймс пытается согласовать разные религиозные истины и найти компромисс между людьми разных религиозных типов. Тип плюралистической или моралистической религии он мыслил как новый религиозный синтез, призванный решить проблему с разницей религиозных мировоззрений.

Философия религии в Великобритании в основном развивалась в рамках эволюционизма. Признанным лидером английской школы эволюционизма в антропологии и этнографии был Эдуард Тайлор (1832–1917), автор книг «Исследования в области древней истории человечества» (1871), «Первобытная культура» (1871) и «Антропология. Введение к изучению человека и цивилизации» (1881). Тайлор преподавал антропологию сначала в Оксфорде, затем – в Абердинском университете (с 1886 г.). По представлениям Тайлора, все народы и культуры связаны единым и непрерывным эволюционным развитием. Тайлор также предложил анимистическую концепцию происхождения религии. Согласно этой концепции, в основе всех религий лежат первобытные представления о душе. На богатейшем этнографическом материале Тайлор разработал и предложил формулу «анимизм есть минимум определения религии».

Для эволюционистов характерно представление о том, что религиозной фазе в развитии культуры предшествовала какая-то другая, более примитивная фаза. Для Тайлора примитивная форма религиозности – это анимизм, или, как он выражался, «глубоко присущее человеку учение о духовных существах». Анимизм Тайлор делил на две составные части: 1) вера в души отдельных существ, способных существовать после смерти, 2) вера в высших духов, могущественных богов. Из анимизма Тайлор выводил все остальные высшие религиозные формы, считая, что в высшей европейской культуре произошло соединение нравственной и анимистической философии.

Наиболее известным после Тайлора представителем английского эволюционизма был Джеймс Фрэзер (1854–1941), профессор Кембриджского университета (с 1907 г.), автор книг «Тотемизм» (1887), «Золотая ветвь» (1890, 1900, 1911–1915), «Фольклор в Ветхом Завете» (1918), «Вера в бессмертие и почитание умерших» (1913–1924) и др. Если Тайлор занимался преимущественно разработкой идеи анимизма, то Фрэзер попытался дать целостную картину верований разных эпох. По убеждению Фрэзера, умственная эволюция человечества прошла три стадии: магия, религия, наука. Вместо анимизма Тайлора Фрэзер предложил понятие магии, которую он рассматривал как явление, принципиально отличное от религии, но во многом аналогичное современной науке. В предисловии к книге «Золотая ветвь» Фрэзер писал: «Я убежден, что в эволюции мысли, магия как представляющая низшую интеллектуальную формацию, вероятно, повсеместно предшествовала религии» [2, 89].

Отличие и соотношение магии и религии – основная тема исследований Фрэзера. Магия есть форма примитивного мышления, основанная на вере в способность человека воздействовать на окружающий мир. Фрэзер начал разрабатывать тему магии с исследования древнеиталийского (арицийского) жречества, в котором жрец воплощал дух леса. Фрэзер сопоставлял древние обряды с теми церемониями, которые совершали весной и осенью современные ему европейские крестьяне. Находя общее между тем и другим, он сделал вывод об особом уровне магического сознания, сохранившемся вплоть до XX в., а в древности предшествовавшем появлению религии. Исследования Фрэзера сильны фактическим материалом, теоретическая их часть – не самая удачная и убедительная. Да и сам Фрэзер признавал многообразие сил, участвовавших в становлении религии, а попытки объяснить «сложный организм» религии из одного фактора считал тщетными и абсурдными.

Фрэзер собрал и обобщил большой исторический и этнографический материал, тем самым внеся значительный вклад в развитие религиоведения. Значение английской эволюционной школы состоит в том, что она дала сильный импульс для изучения религии. Однако ее вклад в философию религии не очень велик – английские ученые не вышли за рамки эмпирических, позитивистких и эволюционных представлений о религии как части умственного и нравственного прогресса. Тем не менее, на базе их исследований появились новые концепции и идеи.

Новым этапом в философии религии является структурная антропология и концепция мифологического мышления Клода Леви-Строса (род. в 1908 г.). Леви-Строс закончил Сорбонну. В 1935 г. получил приглашение приехать в Бразилию, где преподавал социологию в университете Сан-Паулу, а затем предпринял несколько экспедиций для изучения индейских племен. После возвращения во Францию вскоре был вынужден эмигрировать в США из-за вторжения немецких войск. В 1940–1944 гг. Леви-Строс жил в США, где общался с американскими этнологами, читал лекции по социологии. В американский период Леви-Строс начал формировать свой метод после знакомства с P. O. Якобсоном и его структурной лингвистикой, с трудами лингвиста Н. С. Трубецкого и этнолога П. Г. Богатырева. В 1945 г. Леви-Строс вернулся во Францию. После окончания войны он переключился на теоретическую работу и занялся разработкой нового научного метода. В 1958 г. выпустил свой всемирно известный труд «Структурная антропология», затем множество других книг– «Мифологики» в 4 томах (1964–1971), «Структура мифов» (1970), «Колдун и его магия» (1974), «Путь масок» (1975) и др.

В чем же основные идеи структурной антропологии? Леви-Строс концепцию структурной лингвистики проецировал на антропологию, использовал ее для изучения принципов человеческого мышления и культуры. Мифологическое мышление представлено им как система, структура. Концепция универсальной структуры предполагает представление об обществе как многообразной системе коммуникаций, основанной на принципе бинарных оппозиций (небо – земля, мужское – женское и т. д.). Если раньше эволюционистами первобытное мышление рассматривалось как примитивное и дологическое (Леви-Брюль), то Леви-Строс считал, что «человек всегда мыслил одинаково хорошо». Мифологическое сознание сверхрационально, в мифе есть своя позитивная логика, но в форме структуры, функция которой протекает в процессе медиации разных жизненных противоречий.

В мифологическом сознании есть слитность чувственного и рационального. Все объекты восприятия становятся частью универсальной структуры, в том числе и прежде всего религиозные верования и идеи. Леви-Строс исследовал факты культуры и онтологию человеческого мышления, но вместе с тем – религиозные структуры или то, что он называл «магическим мышлением». Основной метод Леви-Строса – изучать факты культуры до тех пор, пока не обнаружится структура, т. е. формула, описывающая связь основных семиотических признаков этих фактов. Антропология первобытного мышления, по Леви-Стросу, предполагает семиотическую связь – природа/культура.

На примере тотемизма Леви-Строс в книге «Тотемизм сегодня» (1962) продемонстрировал логическое мышление туземцев. В тотемическом религиозном мировоззрении он открыл функционирование знаковых систем, предназначение которых – социально-родовая организация племени. Верования «тотемического типа» образуют концептуальную систему, т. к. природные виды-тотемы предрасполагают к определенному способу мышления, в котором есть все основные мыслительные операции – выявление сходств и различий, обобщение, конкретизация и т. д.

Мысли изначально присуща совокупность характерных черт, которую Леви-Строс назвал «неприрученная мысль». Свои теоретические положения Леви-Строс продемонстрировал в труде «Мифологики» на примере 813 мифологических повествований и их анализе. Все мифы и религиозные верования оказались истолкованы Леви-Стросом в рамках социологии, семиотики и этнологии. Религия для Леви-Строса – просто одна из форм рационального и логического мышления, проявление безличной универсальной структуры. Структурализм изучал религию не как живое явление, а только ее скелет, мертвую структуру. Недаром Леви-Строс часто анализировал, кроме мифологических повествований, музейные артефакты, которые, интерпретируя их значение, вписывал в систему своих рассуждений. Структурная антропология изучает религию, оперируя ее знаками и семиотическими смыслами, но при этом за пределами структуралистских исследований остается много существенных деталей религиозной жизни.

Литература

1. Джеймс У. Воля к вере. М., 1997.

2. Мистика. Религия. Наука. Классики мирового религиоведения: Антология. М., 1998.

3. Леей-Строе К. Первобытное мышление. М., 1994.

4. Леви-Строс К. Путь масок. М., 2000.

 

Глава 9. Феноменология

Феноменология – одно из самых влиятельных направлений в философии XX в., которое определило методологию, умственные интересы и мировоззренческие ориентиры очень многих мыслителей. Она является, вероятно, последней попыткой европейской мысли создать философию классического образца, подобно платонизму или картезианству. Многие философы писали, что после Ницше классическая философия невозможна, поскольку Ницше подверг радикальному сомнению саму возможность, основание и проблематику классической философии, рожденную из синтеза христианских и античных начал. В начале XX в. предсказывали, что философия станет мистической или найдет иную проблематику, способ философствования, что отчасти и оправдалось. Если в начале XX в. под влиянием Ницше действительно многие философствовали в русле основных проблем «философии жизни», то уже во второй четверти века довольно ясно определились новые философские предпочтения и интересы. Во-первых, возникло повышенное внимание к языку (сквозь призму языка стали рассматривать весь мир человеческой культуры, включая религию, искусство, философию, науку и повседневность), во-вторых, произошло обострение борьбы христианской и секулярной мысли, причем обе стороны активно использовали методологию, разработанную основателями феноменологии. На этом фоне феноменология выступила как альтернатива всеобщему философскому нигилизму и отрицанию логико-научных построений в философии жизни.

Первым автором, высказавшем основные идеи феноменологии, является австрийский философ и психолог Франц Брентано (1838–1917). Он выдвинул идею различения психических и физических феноменов в зависимости от направленности («интенциональности») человеческого сознания. В некотором роде это было продолжение кантианской традиции, поскольку Брентано рассматривал мир только с точки зрения человеческого субъекта. Брентано понимал, что философия должна быть основана не на начале субстанции, а на начале личности. Брентано строил психологию «с эмпирической точки зрения», считая, что она должна быть наукой о психических явлениях. Таким образом, происходит разрушение традиционного образа души как субстанции и его замена образом души как потока сознания.

Брентано выделил шесть признаков психических феноменов: 1) все психические феномены являются представлениями и соответственно все суждения также можно считать представлениями; 2) каждый психический феномен характеризуется интенциональностью, или ментальным существованием в нем предмета; 3) признаком психических феноменов является то, что они даны во внутреннем восприятии; 4) психические феномены не пространственны; 5) психические феномены имеют особое единство, которое не подобно единству вещей; 6) психические феномены существуют реально для сознания, а физические феномены даны интенционально.

Реальное – это высшая категория Брентано, т. е. то, что мы реально переживаем и что нам реально дано в сознании. Слово «реальность» в контексте размышлений Брентано не надо понимать как последнюю инстанцию. Брентано различает акты сознания и содержание актов сознания. Реальны же для него только сами акты.

На основе своей теории Брентано делал вывод о происхождении нравственного сознания. Он отрицал врожденность моральных принципов. Различие того, что есть нравственное и безнравственное, Брентано называл моральной санкцией. По его мнению, нравственное сознание не является врожденным или приобретенным. Как считал Брентано, нравственность укоренена не во внешних причинах, но в самом человеке. Мораль основана на чувстве верности и правильности, т. е. нравственность имеет источником чувство прекрасного, присущее человеку. Несмотря на стремление построить психологию и философию вне христианской метафизики, Брентано не может решить вопрос о происхождении нравственного сознания без обращения к религии, что является единственным религиозным мотивом в его теории. Такой религиозный минимализм был свойственен многим философским построениям XX в.

В XX в. религию часто описывали либо с точки зрения психологии, либо с точки зрения лингвистики. Однако на понимание религии большое влияние оказал и феноменологический метод, хотя сам основатель феноменологии Эдмунд Гуссерль (1859–1938) специально философией религии не занимался. Гуссерль взял за основу теорию Брентано и подверг ее модернизации, более подробно рассмотрев структуру интенционального акта сознания. В борьбе с релятивизмом и скептицизмом, процветавшим в позитивизме и философии жизни, он предложил различение: 1) субъективного психического акта; 2) его объективного, ни от каких психологических и исторических условий независимого смысла.

Таким образом, Гуссерль формулирует новую методологию, открывающую возможность исследовать сознание путем его тщательного интенционального анализа. По его мысли, сознание всех людей в обычной жизни пребывает в так называемой «естественной установке», в которой мир воспринимается и мыслится ими как реально существующая данность. Хотя субъект непосредственно воспринимает мир ограниченно, на самом деле мир безграничен в пространстве и времени. Гуссерль рассматривал мир, данный в сознании, и находил, что с этим миром сопрягаются все комплексы сознания. Для того чтобы перевести сознание из естественной установки в феноменологическую необходимо произвести над ним несколько операций: 1) выключение естественной установки, перевод сознания в «состояние бездействия» (по отношению к его естественной жизни: тем самым сознание оказывается способно занять по отношению к этой жизни позицию рефлексии); 2) затем следует воздержание от всех суждений о существовании (эпохе), устранение от обыденной установки, что вокруг нас реально существуют предметы, т. е. «выключаются» все ранее приобретенные знания (они не должны влиять на дальнейший ход мысли) и происходит отказ от себя как эмпирического существа. Гуссерль ввел понятие «чистого я», предполагающее особую сферу бытия – «чистое сознание».

Несмотря на все попытки преодоления субъективизма в системе Гуссерля сохранилось тяготение к солипсизму. В ней так и не был разрешен вопрос о существовании других сознаний. В поздний период Гуссерль ввел понятия «интерсубъективности» и «жизненного мира», которые призваны были преодолеть солипсизм. Однако, поскольку интерсубъективность заключена в самой структуре субъекта, то Гуссерль здесь фактически возвратился к модернизированному понятию врожденных идей.

Несмотря на стремление создать «философию как строгую науку», Гуссерль много читал Евангелия, хорошо знал христианское богословие и религиозную философию. Самым его любимым автором, после Декарта, был блаженный Августин. Однако философствование Августина всегда есть диалог с Богом, а философия Декарта – рассуждение перед Богом. Гуссерль же отказался от метафизики и преимущественно сосредоточился на методологической проблематике, что свидетельствует о нарастании секуляризационных тенденций в европейской культуре XX века.

Работы, связанные с обоснованием феноменологии, выделяются в философском наследии Гуссерля и несколько затмевают исследования, посвященные другим темам. Вместе с тем, Гуссерль не был создателем только методологии, его метод имел как теоретические, так и мировоззренческие основания. Это легко проследить в работах Гуссерля о религии и культуре, которые опубликованы в 27 томе его Собрания сочинений (Husserliana. Haag, 1989. Bd. 27). Гуссерль называл свою точку зрения на религию «неортодоксальным протестантизмом», полагая, что религиозный опыт есть «первичное переживаемое отношение к Богу, в котором субъект этой интуиции осознает себя не в качестве того, к кому обращен внешний по отношению к нему Бог, и не в качестве носителя сообщенного ему откровения; но он познает Бога, созерцая Его в себе, он сознает свое изначальное единство с Ним; осознает себя самого как само воплощение божественного света, как посредника, возвещающего о божественной сущности из самого заложенного в нем содержания божественной сущности» [2, 65; перевод В. И. Молчанова]. Размышления Гуссерля о религии тесно связаны с его этическими взглядами, которые сформировались через критическое осмысление этики Канта и развитие теории Брентано о происхождении нравственного сознания. Гуссерль признавал идею Канта об объективной значимости нравственности и догадку Брентано о чувствах как источнике этических понятий, но в свою очередь предложил идею чистой этики, основанную на абсолютных нормах и принципах разума. В результате у Гуссерля религия в ее идеале понимается как «царство абсолютного блага», и путь к этой религии лежит через свободу и этическое обновление. Религии, связанные с традицией и историческим развитием цивилизаций, оцениваются Гуссерлем однозначно негативно и критикуются за отсутствие свободы. Их преодоление, по Гуссерлю, возможно двумя путями: в форме освобождения от религиозной традиции; в форме внерелигиозной свободной науки, создание которой Гуссерль и связывал с феноменологической философией. Таким образом, те, кто видят в феноменологии Гуссерля только «чистый метод», не совсем правы, поскольку этот метод имел определенные цели, в частности – создание «универсального этического человечества», свободного от традиционных религий. Гуссерль в общем модифицировал протестантские идеи и принципы, предлагая своего рода «чистую религию», ограниченную индивидуальным религиозным опытом и переживанием высших этических ценностей.

Учеником Гуссерля был Мартин Хайдеггер (1889–1976), один из крупнейших философов XX в. Он родился и получил воспитание в католической семье, учился в иезуитском училище и гимназии, закончил Фрейбургский университет. Среди мыслителей, оказавших влияние на Хайдеггера – сначала Аристотель, Фома Аквинский, Дуне Скот, Аврелий Августин, М. Лютер, С. Киркегор, Г. В. Ф. Гегель, Ф. В. Й. Шеллинг и Э. Гуссерль, затем – Ф. Ницше и Ф. Гельдерлин, философия досократиков. В начале 20-х гг. Хайдеггер официально порвал с католичеством и перешел в протестантизм. После защиты диссертации Хайдеггер стал доцентом у Г. Риккерта и ассистентом у Э. Гуссерля, который считал Хайдеггера своим учеником и последователем. Однако после того как в 1927 г. Хайдеггер выпустил книгу «Бытие и время», происходит его разрыв с Гуссерлем, который не признал эту книгу феноменологической. С 30-х гг. в мышлении Хайдеггера происходит перелом, меняется проблематика его философствования, которое становится мышлением на грани трех главных философских традиций XX в. – феноменологии, герменевтики и экзистенциализма.

Философия Хайдеггера является уникальным феноменом, показывающим как именно возможно мышление о мире и человеке в постхристианскую эпоху. Христиански окрашенное мироощущение Хайдеггера первого периода до 30-х гг. уступает место эстетически языческому. Философия постмодернизма во многом стала возможна после Хайдеггера, оказавшего влияние на Г. Г. Гадамера, К. Ясперса, Ж. П. Сартра, Ж. Дерриду, М. Бланшо и др. Хайдеггер первый выдвинул идею о деконструкции, которая привела в творчестве его последователей к философии, в которой нет христианских категорий.

Самая известная работа Хайдеггера – «Бытие и время», основной проблемой которой является вопрос о смысле бытия вообще, рассматриваемый сквозь призму анализа бытия человека (Dasein). Однако, хотя Хайдеггер и претендует на универсальность своего анализа, в действительности он описывает человека, живущего в постхристианском мире. Каждому действию человека может быть дано рациональное обоснование, но в целом жизнь человека непонятна и необъяснима. Задача Хайдеггера – обнаружить иррациональность, которая характерна для жизни человека. Хайдеггер отказывается от всех привычных философских категорий (субъект, объект, Бог, природа и др.) и создает новые, «постметафизические» категории, которые затем легли в основание ряда направлений последующей западноевропейской философии.

Книга Хайдеггера «Бытие и время» – это как бы роман, но без «героя», вместо которого есть бытие человека и его описание. Хайдеггер был философским «первопроходцем», вслед за ним в том же направлении пошли Ж. П. Сартр и А. Камю. Феноменологическая предпосылка философии Хайдеггера: познание есть созерцание феноменов. Главным героем для Хайдеггера становится Dasein (тут-бытие, присутствие), под которым понимается бытие человека, лежащее в основе потока его сознания. Понятия, посредством которых Хайдеггер описывает структуры человеческого бытия, он называет экзистенциалами. Сущность человеческого бытия Хайдеггер видит в экзистенции, которая направлена к смерти. Человеку доступно сознание временности, а с ней – бытие.

Второй важнейший экзистенциал, по Хайдеггеру, – забота, суть которой поясняется античной притчей, использованной Гёте в «Фаусте». Забота шла через реку, увидела глину и стала лепить человека. Далее она просит Юпитера, чтобы он дал человеку дух. Юпитер дает дух человеку, но затем возникает спор между Заботой, Юпитером и Землей, какое будет имя человека. Их рассудил Сатурн, который сказал, что тело будет принадлежать Земле, душа – Юпитеру, а сущность человека и его имя будет «забота». Структура заботы есть единство трех моментов: 1) бытие-в-мире, что значит неразрывность человека и мира, т. к. человек существует не сам по себе, а через отталкивание от других людей и вещей; этот экзистенциал соответствует прошлому, которое постоянно присутствует; модус прошлого означает момент фактичности или заброшенности в мир; 2) забегание-вперед, которое означает отличие от всякого вещественного бытия, т. е. бытие человека есть то, что оно не есть, – оно постоянно убегает от себя вперед; человек всегда есть возможность и проект; этот экзистенциал соответствует модусу будущего; 3) бытие-при-внутримировом-сущем, что означает специфический способ отношения к вещам как к спутникам человека; этот экзистенциал определяет бытие современного человека, не чувствующего тайны вещей и обращающегося с ними технически, как с сырьем; это есть модус настоящего, означающего обреченность вещам. Три модуса, взаимопроникая, составляют единый феномен заботы. Таким образом, забота есть целостная структура, она «как исходная структурная целость лежит экзистенциально-априорно «до» всякого присутствия» [3, 193], а «бытие присутствия означает: вперёд-себя-уже-бытие-в-(мире) как бытие-при (внутримирно встречном сущем)» [3, 192].

Образ человека в описании Хайдеггера весьма трагичен. Для человека, который осуществляет бытие к смерти и не сознает собственной смертности (когда мир вещей заслоняет ему его конечность), есть два выхода– ужас и ничто. Через ужас человек должен ощутить ничто и прийти к подлинному бытию, осознав свою конечность. Неподлинное существование безлично (das man) и человек не осознает своей смертности, поскольку смерть есть личностный акт. Таким образом, у Хайдеггера место веры занимает ужас, место Бога – ничто. Ту работу, которую проделал Аврелий Августин по выработке христианских идей, в обратном направлении проделал Хайдеггер. Он освободил многие понятия от христианского смысла и ввел новые понятия, с помощью которых возможно описание онтологии, гносеологии, этики и других сфер философского знания в нехристианском идейном контексте. Работы Гуссерля и Хайдеггера наложили неизгладимый отпечаток на всю последующую философию, придав ей весьма специфический характер. Мышление Хайдеггера, например, вообще очень трудно соотнести с традиционной христианской метафизикой, однако его идеи и язык активно использовались в дальнейшем как нехристианскими (Сартр, Фуко), так и христианскими (Ранер, Бультман, Рикер) мыслителями.

Во второй период Хайдеггер перешел, условно говоря, к герменевтике, поскольку сосредоточил внимание на проблеме языка. Он обнаружил, что греческий язык досократиков, китайский и японский языки отличаются тем, что выстроены не на субъект-предикатной форме выражения. Хайдеггер вступил в борьбу за очищение языка от субъект-объектной формы выражения, идеологической и политической ангажированности, против языка классической метафизики. По Хайдеггеру, необходимо отказаться от метафизического языка для того, чтобы пробиться к самому Бытию. Хайдеггер боролся с метафизическим мировоззрением, продолжив традицию Ницше.

Метафизика – судьба всей европейской культуры. Хайдеггер пытается вернуть мышление к досократической традиции, для которой ничто есть первое определение самого бытия. Если раньше «ничто» вводилось Хайдеггером через понятие смертности человека, то теперь оно рассматривается в своеобразной мифологическо-космической форме. Хайдеггер считал, что от европейской метафизики надо вернуться к до-сократикам, к до-сократовской и даже до-парменидовской Греции. Это возможно, потому что бытие живет в языке и к нему нужно только прислушаться. Надо позволить говорить самому языку. Молчание собирает человека для мысли, оно есть сам язык Бытия. Феноменологическая традиция в этом своем варианте привела к тому, что место Бога стало занимать ничто, а место Слова-Логоса – молчание.

Иной вариант развития феноменологической мысли предложил один из наиболее ярких представителей философской антропологии Макс Шелер (1874–1928), немецкий философ и социолог. С 1900 г. он преподавал в Йенском университете, с 1907 г. – в Мюнхене, с 1919 г. – профессор Кельнского университета, в 1928 г. заведующий кафедрой университета Франкфурта-на-Майне. Шелер пережил в своей научной эволюции несколько периодов: 1) ранний (прикладная феноменология), 2) классический (религиозный, аксиология), 3) поздний (обоснование философской антропологии). Основным произведением классического периода Шелера является «Формализм в этике и материальная этика ценностей» (1913, 1916), позднего периода– «Положение человека в космосе» (1928). Поскольку для позднего периода Шелера характерен отказ от теизма, то обратимся ко второму периоду.

В классический период Шелер предложил понятие «метафизика любви» (работа «Ordo Amoris», 1914) и разработал учение об иерархии ценностей. Бог – Абсолютная ценность, и все ценности человеческого мира Шелер выстраивает по отношению к этому «центру». Шелер выделял четыре уровня ценностей: 1) гедонистические ценности полезности; 2) витальные ценности;

3) духовные ценности (этика, право, эстетика и т. д.); 4) ценности религиозной святости. Для Шелера ценности – это объективно качественные феномены, образующие особое царство надэмпирических сущностей. Ценности, по Шелеру, обнаруживаются в акте эмоциональной интуиции и имеют носителей – вещи, личности и состояния вещей. Шелер доказывал абсолютную независимость ценностей от их носителей, их онтологическую природу, укорененность в бытии.

Шелер пытался преодолеть априоризм Канта, предлагая понятие ценностного априори, которое зависит от эмоционального созерцания и определяется каждой отдельной личностью. Чтобы обосновать концепцию ценностей, Шелер отказывается от кантианской идеи человека как субъекта разума, для него личность – субъект любви (ens amans – любящее бытие). Разум идентичен для всех людей, и поэтому, считал Шелер, понятие человека как субъекта разума ведет к обезличиванию. Личность – это конкретное единство, организуемое эмоциональностью духа. В обосновании эмоционального априори Шелер ссылался на идеи Аврелия Августина и Б. Паскаля («логика сердца»).

Шелер различал неизменные ценности и исторически изменчивые нравственные явления (аксиологическая статика и аксиологическая динамика). Посредством любви «царство ценностей» открывается религиозному гению, и тогда меняются внешние исторические нормы и оценки. Примером такого изменения религиозного этоса Шелер считал Нагорную проповедь Христа. Априорным законом «порядка любви», по Шел еру, является примат любви над ненавистью и познанием. Шелер согласен с Августином, что чувственное и интеллектуальное познание направляются любовью, которая для человека есть «несовершенная любовь к Богу». «Порядок любви» образуют эмоционально-ценностные акты, имеющие основу в сфере Абсолюта.

Шелер, в отличие от многих мыслителей XX века, не смешивал религиозные и культурные ценности, поскольку первые предшествуют вторым. Религиозные ценности – это особая сфера бытия, т. к. они имеют источником для личности милость Бога, а для совокупной духовной личности (Церкви) – Откровение. Шелер мечтал осуществить антропологический поворот в философии, но его последняя книга «Положение человека в космосе» – это только эскиз будущей философской системы. Сущность системы Шелера на этом этапе выражалась в отказе от теистической установки на «духовного, всемогущего в своей духовности личного Бога», и в утверждении, что человек есть «частичный центр духа и порыва» [4, 190], а «становление Бога и становление человека с самого начала взаимно предполагают друг друга» [4, 191]. Религия понималась Шелером как чисто человеческое явление, которое основано на поиске человеком метафизического центра своего бытия. Тем не менее, Шелер оказал значительное влияние на современников и вызвал большой интерес к антропологической и религиозной проблематике в феноменологии и философской герменевтике.

Литература

1. Брентано Ф. Избранные работы. М., 1996.

2. Husserliam. Haag, 1989. Bd. 27.

3. Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997.

4. Шелер М. Избранные произведения. М., 1994.

 

Глава 10. Религиозный экзистенциализм

Экзистенциализм появился после 1-й мировой войны, сформировался в 20-е гг., пик его влияния пришелся на 30–40-е гг. Прежде всего, он был протестом против рациональных теорий, в которых нивелировался отдельный человеческий субъект. В сущности экзистенциализм был борьбой за личность, но с самого начала он имел два направления – атеистическое и религиозное. Атеистические экзистенциалисты боролись за автономную личность, находящуюся вне социальных и культурных структур, т. е. за личность ради нее самой. Религиозные экзистенциалисты самыми разными путями искали утраченную связь с Богом.

Ярким представителем католического экзистенциализма был Габриэль Марсель (1889–1973). Он родился в семье дипломата, детство провел в Швеции, окончил Сорбонну. В 1929 г., уже в возрасте 40 лет, Марсель стал католиком. Первое свое сочинение «Метафизический дневник» Марсель начал писать в 1913 г. и опубликовал в 1927 г. В книге «Быть и иметь» (1935) помещен «Метафизический дневник» за 1928–1933 гг., т. е. за тот период, когда автор стал католиком. На примере «Метафизического дневника» можно сказать об особом стиле Марселя – фрагментарном, непоследовательном, парадоксальном. Марсель стремился к форме исповеди, искренней и открытой. В год принятия католичества, 5 марта 1929 г., он писал: «Я больше не сомневаюсь. В это утро – изумительная удача. В первый раз я отчетливо пережил опыт благодати (la grace). Слова отвратительные, но это так. Я был, наконец, погружен в христианство. И я утонул в нем» [1, 14].

Однако, пройдя религиозное обращение, Марсель продолжал искать основы для своей веры. Рациональные теории, подобные неотомизму, были для него неприемлемы. Марсель ищет веру, исходя из своего конкретного опыта, из актов личного сознания. Марсель писал, что «таинственная связь между благодатью и верой возникает везде, где есть верность» [1, 47]. После «верности» Марсель называет другую составляющую часть веры – надежду, которая «возможна только в мире, где есть место чуду» [1, 65]. По мнению Марселя, «душа существует только благодаря надежде: надежда, возможно, является самой тканью нашей души» [1, 69–70]. Так Марсель постепенно выстраивал систему экзистенциальных понятий, основанных на личном жизненном опыте, а не на отвлеченных абстракциях.

В статье «Экзистенция и объективность», включенной в книгу «Метафизический дневник», Марсель развел два мира: с одной стороны, экзистенция человека как средоточие страданий, а с другой – безликий «мир объектов» как создание абстрактного разума. Эта противоположность легла в основу книги «Быть и иметь». По Марселю, «иметь» – это погрузиться в мир и материю, жить телесной жизнью, отрешившись от бытия Бога. «Быть» – это преодолеть внешнюю подчиненность, обрести свободу и вернуться душой к Богу.

Человек – это, по Марселю, «воплощенное бытие». Он, осознавая свою воплощенность, ощущает мистическую связь духа с телом. Экзистенциальное философствование неизбежно предполагает осознание себя как воплощенного, телесного субъекта «в плену» пространства и времени. В человеческой экзистенции и только в ней Марсель ищет основы для религиозного понимания бытия. Для человека, считал Марсель, характерна онтологическая потребность – потребность быть. Это экзистенциальное бытие достижимо через сосредоточенность, главная цель которой заключается в мистическом постижении Присутствия Бога. По Марселю, единственный выход из замкнутого экзистенциального состояния состоит в познании Бога, ощущении своей связи с Ним. Это познание происходит не рационально, а путем личной мистической встречи с Богом. Марсель задается целью построить «конкретную онтологию», основой которой является проникновение в Тайну бытия. Понятие Тайны есть то, что Марсель противопоставляет рациональным объяснениям христианства. В постижении Тайны бытия и обретении Присутствия Бога заключается для человека возможность победить время и смерть. О Присутствии Бога говорят не рациональные теории, а свидетельство самой жизни человека, обретающего веру и отказывающегося от внешнего мира и его ценностей.

В послевоенное время Марсель много ездил с лекциями по миру (США, Канада, Япония, Марокко, страны Латинской Америки и др.). В 1949–1950 гг. он прочитал курс лекций в Абердинском университете в Великобритании, затем эти лекции вышли в виде 2-томного издания «Тайна бытия». Марсель был также незаурядным драматургом, в его пьесах философские идеи воплощены на примере конкретных персонажей и проецированы на различные жизненные ситуации (пьесы «Смерть назавтра», «Чужое сердце», «Человек Божий» и др.). Стремление обобщить собственный философский опыт привело Марселя к созданию «Опыта конкретной философии» (1-е изд. 1940 г. под названием «От отказа к призыву»; в 1967 г. 2-е издание с дополнениями и новым названием).

На философском конгрессе в Риме (1946) философия Марселя получила наименование «христианский экзистенциализм». Однако после осуждения экзистенциализма энцикликой римского папы в 1950 г. Марсель отказался от этого определения и предпочел название «неосократизм». Тем самым он заявил отказ от системного философского мышления в пользу вопросительной формы размышлений, считая, что человек-мыслитель вовлечен в драму бытия (он – не зритель, а свидетель). Радикальное вопрошание и сомнение стали основой философии Марселя, которая предназначалась как для верующих, так и для неверующих. Марсель философствовал вокруг религии, но никогда – в границах теологии. Его принципиальная установка на личный религиозный опыт ставила под вопрос необходимость догматических принципов в их католическом понимании, что и привело к осуждению экзистенциализма Католической Церковью.

Об онтологии Марселя лучше всего сказать его же собственными словами: «Онтологическая система может быть признана только лично, всей полнотой существа, вовлеченного в драму, которая является его собственной» [1, 103]. По Марселю, драма человека заключается, прежде всего, в его свободе – выборе между верой в Бога и Его отрицанием, открытостью бытию или закрытостью в себе.

Главное отличие религиозных экзистенциалистов от атеистических экзистенциалистов в том, что первые признавали метафизическую открытость человеческого бытия, тогда как вторые (Ж.-П. Сартр, А. Камю) искали основания для своей философии в замкнутой человеческой экзистенции (отсюда знаменитый тезис Сартра «Экзистенциализм – это гуманизм»).

Если у Марселя проблема интерсубъективности только намечена, то экзистенциальная философия межчеловеческого диалога была создана Мартином Бубером (1878–1965). Он родился в Вене, детство провел в имении деда в Галиции, окончил университет, защитил диссертацию по истории христианской мистики. В 1923 г. опубликовал знаменитую книгу «Я и ты», после чего возглавил кафедру еврейской религии во Франкфуртском университете. После 1933 г. отстранен от преподавания нацистами, в 1936 г. эмигрировал в Швейцарию, а в 1938 г. – в Палестину, где стал профессором Иерусалимского университета. В 1960–1962 гг. он был президентом Израильской академии наук.

Бубер считал, что нужно рассматривать не бытие как таковое, а «со-бытие» – сосуществование Я с другими личностями. По его мнению, подлинное бытие реализуется в отношении «Я – Ты», а не в отношении «Я – Оно», вещном отношении человека к миру. Даже Г. Марсель признавал, что Бубер в определении подлинного человеческого бытия пошел дальше него. Бубер предлагал радикально пересмотреть западную философскую традицию, идущую от Декарта: для него Я есть не картезианское cogito, не субстанция, а связь, отношение к Ты (другой личности). Истина, считал Бубер, недоступна обособленному субъекту, она рождается при выходе из отчужденного бытия, из отношения Я – Оно в отношение Я – Ты. Как и Марсель, Бубер исходил в обосновании своих идей не из абстракций, а из современной ему экзистенциальной ситуации – одиночества человека, его заброшенности и оставленности.

Из философии диалога вытекало и отношение Бубера к религии. В автобиографических записках Бубер писал: «Я не уверен в Боге; скорее <я> – человек, чувствующий себя в опасности перед Богом, человек, вновь и вновь борющийся за Божий свет; вновь и вновь проваливающийся в Божьи бездны» [4, 7]. Согласно Буберу, Бог открывается человеку только в ситуации диалога, в отношении Я – Ты. Для религиозных экзистенциалистов вообще свойственен отказ от Бога, как объекта, ради Бога, конкретно данного и приближенного к существованию человека. Бог и человек, их встреча – это экзистенциализм, который начинается еще в философии С. Киркегора.

После работ «Я и ты» (1923) и «Диалог» (1930), в которых развивается философия диалога, Бубер написал еще ряд книг, важных для понимания его религиозно-философского мировоззрения, в том числе «Два образа веры» (1951) и «Затмение Бога» (1952). Для Бубера вера имеет два образа: для одних людей – это доверие к кому-либо, для других – признание истинности чего-либо. Если рациональность есть только свойство мышления, то вера, по мысли Бубера, выражается через целостность человеческого бытия. Пример первого образа веры – ранний период Израиля, пример второго образа – раннее христианство. Обоснование своей дилеммы двух образов веры Бубер делает на примере Нового Завета, который, как он признавался, был одним из главных предметов его исследований.

В книге «Затмение Бога» Бубер выразил свое отношение к взаимоотношению религии и философии. Книга возникла на основе лекций, прочитанных в американских университетах. Главная идея Бубера – вера есть не чувство, а сама действительность, т. е. религия относится не к психологии, а к бытию. В философии для Бубера есть два отношения к религии. Первое отношение символизирует Эпикур с его учением о бессмертных богах, живущих в междумировых пространствах. Второе отношение символизирует Будда, которому, по Буберу, было доступно истинно божественное как конкретно данная реальность, связью с которой он и жил. Как писал Бубер, «здесь нет ни науки о богах, ни служения богам, и все же это – несомненная религиозная действительность» [4, 355]. Из этих двух отношений к религии Бубер сделал вывод, что религия основана на двойственности Я и Ты, на ситуации одиночки, который вступает в диалог; а философия – на двойственности субъекта и объекта, которая имеет источником представление о запредельно существующих богах, трансцендентной божественной реальности.

По мнению Бубера, философия основана на том, что абсолютное созерцается в общем, а религия предполагает связь абсолютного с конкретным. В «конкретности» религии и основанной на ней «конкретной философии» и видит Бубер спасение от «затмения Бога», или, как у Ницше, «смерти Бога» в душах людей. Отношение Я – Оно достигло колоссальных размеров и заслонило Бога от людей иллюзорной действительностью. «Затмение» не означает, что божественный свет угас, скорее, что нечто заслоняет его от людей. Идеи, развиваемые Бубером, были призваны преодолеть все, что мешает встрече человека с Богом. Если в целом ряде философских теорий Нового времени мы видим разрушение образа Бога, то Бубер предложил философию, главная цель которой, по его словам, – удержание этого образа.

Бубер доказывал, что Бог есть сущее, а не идея. По его мнению, человек обладает сущностным взглядом, способным взирать на Бога, как на Солнце своей жизни, но различные идеи и иллюзии затмевают взор. Увидеть Бога – это значит подняться до отношения Я – Ты, до уровня, где человек достигает духовной целостности и происходит экзистенциальная встреча с Сущим.

Экзистенциализм представляет собой противоречивое явление. Кроме деления на религиозное и атеистическое направления, экзистенциалисты имели еще ярко выраженные национальные направления. Кроме французского и немецкого, был и испанский экзистенциализм, основоположником которого стал Мигель де Унамуно (1864–1936), писатель, автор романов, новелл, стихотворений, эссе. Он получил католическое образование, затем учился в Мадридском университете. После окончания университета вернулся на родину, в Бильбао, преподавал латинский язык. С 1891 г. стал заведующим кафедрой греческой филологии Саламанкского университета, в котором работал долгие годы, в том числе в должности ректора. Унамуно активно участвовал в политической жизни Испании, протестовал против диктатуры генерала Примо де Ривера, за что был смещен с поста ректора и сослан на Канарские острова. После протестов со стороны демократической общественности он был помилован, но отказался вернуться в Испанию и эмигрировал во Францию, откуда вернулся на родину в 1936 г., после падения диктатуры. В 1936 г. он поддержал франкистов, но вскоре порвал с ними, объявил себя добровольным узником своего дома, где вскоре умер.

В литературе и философии для Унамуно главными темами стали внутренняя духовная жизнь человека и связанные с ней экзистенциальные проблемы. Главные философские книги Унамуно – «О трагическом чувстве жизни у людей и народов» (1913) и «Агония христианства» (1926). В первой книге обсуждается много религиозных и философских идей, среди которых главной является идея человека. Унамуно отрицает абстрактную идею человека, понятие человека как разумного существа. По его мнению, самое главное в философии – конкретный человек, который чувствует, ест, пьет, смеется, плачет. Именно такой живой человек и нуждается в Боге, абстрактному человеку не нужен Бог. И вера не может сводиться к философской формуле или богословской догме, а есть трагическая борьба человека за свое спасение. Трагическое чувство жизни есть одна из причин религии, когда человек ощущает себя лишенным чего-то главного и важного для себя, и этого он ищет всеми силами души. Для Унамуно такими людьми с трагическим чувством жизни были Марк Аврелий, Аврелий Августин, Б. Паскаль, Ж.-Ж. Руссо, С. Киркегор и др. По словам Унамуно, человек философствует не только разумом, но волей, чувством, плотью и кровью. Человек есть аффективное, чувственное существо, и один из его аффектов – трагическое чувство жизни, которое служит основой религии и философии.

Источник религии Унамуно видел исключительно в личной жажде бессмертия. Из жажды бессмертия Унамуно выводил и свое понимание христианства. С его точки зрения христианство возникло из слияния двух духовных потоков – иудейского и эллинского. И то и другое религиозное направление имеют отчетливо выраженное желание другой жизни. Христианство же осуществило высший синтез, открыв в духовном смысле для человека сущность бессмертия. Для Унамуно главная христианская идея – это Воскресение Христа, а духовный стержень – Евхаристия как причащение хлебом бессмертия.

Говоря о христианстве, Унамуно, прежде всего, имеет в виду католичество, которое он защищает, критикуя протестантизм. Однако католичество Унамуно отнюдь не идеализирует, считая его главной проблемой то, что оно колеблется между «религиенизированной наукой» и «онаученной религией». Рационализм разрушает религию, и это разрушение может остановить только особое понимание веры как борьбы, как личного акта мужества.

В «Агонии христианства» Унамуно слово «агония» употребляет не в смысле предсмертного состояния, а подразумевает греческое слово «агон» – борьба. Он также ссылается на известную фразу Паскаля: «Иисус будет в агонии до конца мира, нельзя спать в это время». Унамуно доказывал, что вера принципиально агонистична, потому что ее предпосылкой является спасение. По выражению Унамуно, «несомневающаяся вера – мертвая вера» [5, 310]. Человек сомневается, агонизирует и обретает веру, глядя в вечность – «нереальное будущее». Таким образом, христианство протекает в плоскости личной борьбы, т. е. оно представляет собой множество личностей, ведущих борьбу за веру. Следовательно, считает Унамуно, христианство есть не доктрина, а сама жизнь личности.

Исходя из понятия личности, Унамуно отрицал всякое отношение христианства к обществу и социально-экономической жизни. По его мнению, настоящее («чистое») христианство «ищет вечной жизни вне истории» [5, 344]. Унамуно противопоставлял «чистое христианство» тому, что он назвал «христианскостью», т. е. христианским учением, приспособленным к земным делам и заботам. Для Унамуно христианство – это «радикальный индивидуализм», но не индивидуализм замкнутого, обособленного существования, а индивидуализм религиозный и универсальный.

Религиозные экзистенциалисты в общем пытались влить «старое вино» христианства в «новые мехи» экзистенциальной философии. Конечно, их философия не лишена недостатков и противоречий, но религиозный пафос рассмотренных мыслителей был предельно искренним. При всех различиях (терминологических, мировоззренческих и т. д.) религиозные экзистенциалисты были воодушевлены одной мыслью – что-то сделать, чтобы убедить и вернуть человечество к вере для избежания религиозного кризиса и разрушения духовной культуры. Если Ж.-П. Сартр и А. Камю смогли противопоставить деструктивным тенденциям гуманизм и пафос одиночки, обреченного на трагическое существование, то Г. Марсель, М. Бубер и М. де Унамуно видели в человеке, прежде всего, религиозную личность, имеющую незримые связи с Богом и находящую основу для существования в вечности.

Литература:

1. Марсель Г. Быть и иметь. Новочеркасск, 1994.

2. Марсель Г. Опыт конкретной философии. М., 2004.

3. Марсель Г. Метафизический дневник. СПб., 2005.

4. Бубер М. Два образа веры. М., 1995.

5. Унамуно М. О трагическом чувствежизни. Киев, 1996.

 

Глава 11. А. Дж. Тойнби. М. Элиаде

В западной философии есть мыслители, которые не относятся ни к какому направлению или философской школе, настолько их взгляды оригинальны и индивидуальны. Таким, например, был Арнольд Джозеф Тойнби (1889–1975), английский историк, автор 12-томного исследования «Постижение истории» («А Study of History», 1934–1961) и ряда других книг, в том числе «Христианство и цивилизация» (1946), «Подход историка к религии» (1956). В какой-то мере Тойнби был близок к типологии О. Шпенглера, но это сходство только внешнее, а различия между идеями двух мыслителей очень большие. В целом можно сказать, что концепция Тойнби более динамична, чем концепция Шпенглера, т. к. в основе истории, по Тойнби, лежат не статичные прасимволы, а творческие усилия людей. Основу идей Тойнби составляет представление о развитии автономных цивилизаций. Сопоставление локальных цивилизаций и есть метод Тойнби, посредством которого он пытается найти закономерность исторического процесса.

В работе «Постижение истории» Тойнби заявил о себе как о христианском мыслителе. По его мнению, все события в истории соотносятся с воздействием Высшей Реальности. История осуществляется Творцом мира через человека и человечество. Основа истории – высший божественный закон. Человек ведет диалог с Высшей реальностью, он получает Вызов и дает творческий Ответ. Вызов есть метафизическое понятие, означающее божественное испытание человека. В реальной действительности Вызов может проявиться как угодно: это может быть изменение природных условий, внешнее завоевание, нашествие варваров и т. д.

Как считал Тойнби, Вызов и Ответ имеют разные формы, но Ответы сливаются по существу в один: «Доверясь зову Господа, чувствовать и находить Его». Движение истории, по Тойнби, заключается в творческом порыве навстречу божественному Призыву. Если Вызов остается без Ответа, то Он повторяется, а общества или цивилизации, неспособные на Ответ, исчезают с исторической арены. Цивилизации переживают несколько стадий развития – возникновение, рост и процесс самоопределения, и затем – период надлома и разложения, когда главенствующая элита деградирует. Тойнби не согласен со Шпенглером и его идеей цивилизаций, которые являются предопределенными к уничтожению организмами. По его мнению, цивилизации после надлома могут переходить к стадии второго, третьего поколения.

Цивилизации, по определению Тойнби, есть типы человеческих сообществ, в которых происходит самоидентификация культуры, а одним из ее стабилизирующих принципов является религия. Одна из описанных Тойнби цивилизаций – православное христианское общество. Оно возникло в центре эллинского мира, затем пережило рост (экспансию в разные стороны) на восток (до Кавказа), на запад (Балканы), на север (Русь). Основой православной цивилизации, ее организующим началом является Православная Церковь, которая привела к созданию особых социальных структур, отличных от западно-христианских. Православная Церковь относится к типу «Вселенских Церквей», которым Тойнби посвятил том 7 «Постижения истории».

Как доказывал Тойнби, Вселенская Церковь рождается в смутное время, вслед за надломом цивилизации. Ее предназначение – при помощи универсального государства «предотвратить крах надломленной цивилизации» [1, 527]. Христианская Церковь возникла в период упадка Римской империи и воспринималась как враг государства, «раковая опухоль». Христианские святые оказывали на окружающий мир значительное воздействие, т. к. стремление к святости было более привлекательным для людей, чем любой вид светского социального служения.

Используя термины зоологии, Тойнби писал, что Церковь «играет роль яйца, личинки и куколки» [1, 530]. Церковь-«куколка» сохраняет цивилизацию, находясь в ее лоне. Она впитывает в себя всю «энергию», которая остается после распада цивилизации. Затем, пишет Тойнби, Церковь-«куколка» облучает энергией завязь новой цивилизации. Тойнби размышлял и искал, а не предлагал законченную догму или теорию. Он признавал, что концепция Церкви-«куколки» не всегда действует в истории, чаще всего она является характерной чертой перехода от цивилизации второго поколения к цивилизации третьего поколения.

Тойнби выделяет 4 вселенские церкви – христианство, ислам, индуизм и буддизм махаяны, которые послужили куколками восьми различным цивилизациям в переходе от цивилизаций-предшественниц. Проанализировав особенности этого перехода, Тойнби пришел к выводу, что «механизм церкви-куколки является при воспроизведении цивилизаций исключением, а не правилом» [1, 534]. Стало быть, необходимо искать более адекватное определение для вселенских церквей, и Тойнби предлагает понятие церкви как «высшего вида общества». В период надлома цивилизаций люди через страдания обретают новое Откровение, которое дает им возможность стать членами новой религии.

Тойнби считал духовный прогресс важной частью истории цивилизации. По его мнению, сущностью духовного прогресса является «озарение душ светом высших религий». Как полагал Тойнби, «в этом мире вся духовная реальность, а значит, и все духовные ценности сосредоточены в людях» [1, 552]. Вселенские церкви, имеющие тесную связь с конкретным религиозным сознанием, – один из главных факторов влияния на развитие цивилизаций. В поиске Бога и Его Присутствия в истории Тойнби создал величественную концепцию и стал одним из самых значительных представителей философии истории XX в.

Помимо философии истории можно вспомнить и родственное направление – философию мифа. Историком религии, сделавшим большой вклад в изучение мифа, был Мирча Элиаде (1907–1986). Он закончил Бухарестский университет, в 1928–1931 гг. жил в Индии, где подготовил диссертацию о йоге. После возвращения из Индии в 1931–1940 гг. преподавал в Бухарестском университете, в 1940–1945 гг. работал дипломатом, затем преподавал в Сорбонне (1945–1956) и Чикагском университете (1957–1986). Элиаде – автор огромного количества книг на разных языках мира (только на французском языке опубликовано более 30 книг Элиаде).

М. Элиаде – выдающийся историк религии. В автобиографии он вспоминал, как в юношеские годы увлекся трудами Дж. Фрэзера, благодаря которому открыл для себя мир примитивных религий и фольклора. Подход Элиаде к религии в целом сводится к тезису – религия «не обязательно предполагает веру в Бога, богов или духов, но означает опыт священного». «Священное» характеризует бытие всех людей (как верующих, так и неверующих), но для одних оно выражается на сознательном уровне, для других – на бессознательном. Отказ от религии в XX в. с точки зрения Элиаде – это новое «грехопадение» человека, утрата сознательной религиозной жизни. Там, где религиозность ушла в бездны бессознательного, заканчивается история религии и открывается поле исследования для философов. Так Элиаде ведет исследовательский поиск в двух направлениях – история религии и философия религии. В философии религии Элиаде интересует, прежде всего, религиозность, изначально и природно присущая человеку, связанная с мифом и культурой.

В книге «Миф о вечном возвращении» (1949) Элиаде рассмотрел два типа мировоззрения – архаический, или традиционный (циклический), и современный западный (историцисткий). Архаический человек видел реальность и смысл только в тех предметах и действиях, которые причастны к сакральному мифологическому бытию. В первобытном обществе абсолютным объектом является «архетип». Когда архаический человек мистически постигает священное и его проявления, то различие между субъектом и объектом исчезает.

Культура, по Элиаде, связана с универсалиями (культурными архетипами). В архаическом мировоззрении и культуре Элиаде выделил несколько классов символов: 1) символы соответствия всего сущего «небесному архетипу», 2) символы «центра мира» (мировое древо, «пуп Земли» и т. д.), 3) символы повторения в «центре мира» (космологические мифы).

Символы повторения связаны с различными ритуалами, функция которых заключается в устранении конкретно-исторического времени через замену его «сакральным временем». Для Элиаде таким образом существуют исторические и внеисторические народы и эпохи. «Рай архетипов» характерен для внеисторических народов. Иудаизм и христианство, проникнутые историзмом, разомкнули циклическое время и обрекли человека на постоянный гнет истории.

С точки зрения философии мифа толкует Элиаде и христианство. По его мнению, в христианской литургии, как и в других религиозных ритуалах, смыкается сакральное и конкретно-историческое время, небесный и земной миры. Если часть христиан оказались захвачены историзмом, то другая часть соединила космизм язычества с христианским монотеизмом в своеобразное «космическое христианство». Христианство, считал Элиаде, имеет отношение к «живому мифу» традиционных обществ.

Христиане создали в противовес языческой мифологии свою сакральную мифологию, в которой центром религиозной жизни является драма Иисуса Христа. По мнению Элиаде, жизнь и учение Христа являются «архетипом», высшим образцом, в соответствии с которым строятся религиозные ритуалы для обретения спасения. Элиаде полагал, что христианство сохранило мифологическую традицию. Для него, чем больше в христианстве мифологических элементов архаического общества, тем лучше. Элиаде писал, подчеркивая значение литургического времени: «Религиозный опыт христианина основывается на подражании Христу как образцу, на литургическом повторении жизни, смерти, воскрешения Господа и на одновременности жизни христианина, и того времени, которое начинается с рождения в Вифлееме и временно завершается Вознесением» [3, 160]. Однако христианство внутренне противоречиво, т. к. восприняло идею линейной истории. Постепенно возник вариант «космического христианства», в котором христологическая мистерия стала пониматься как судьба всего Космоса. «Вся природа вздыхает в ожидании Воскресения» – вот основной мотив как пасхальной литургии, так и религиозного фольклора восточного христианства. Борьба с историзмом и идеал космической религии – основные идеи Элиаде, которые он привнес в философию религии.

При всех отличиях можно указать одну общую характерную черту в концепциях Тойнби и Элиаде – они преодолели западноцентризм и увидели мир, в том числе мир религии, во всей сложности и многообразии. Тойнби и Элиаде искали ответы на множество сложных вопросов и находили их не в рациональных теориях и догмах, а в размышлениях, полностью открытых к загадкам истории и бытия.

Литература

1. Тойнби А. Дж. Постижение истории. М., 2004.

2. Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994.

3. Элиаде М. Аспекты мифа. М., 2005.

 

Глава 12. К. Барт. Р. Бультман

Протестантская философия религии XX в. тесно переплетена с теологией, поэтому нередко трудно отделить одно от другого. Тем не менее, есть общие характерные черты, которые свойственны протестантским теологам в понимании религии. Прежде всего, стоит сказать о выдающемся теологе Карле Барте (1886–1968), который родился в Базеле, в семье кальвинисткою пастора. Барт начал изучать теологию в Бернском университете, образование закончил в Германии, в Тюбингене и Марбурге. В 1911 г. он стал пастором кальвинисткой общины в Сафенвилле, в щвейцарском кантоне Ааргау, где провел 10 лет. За это время Барт написал книгу «Послание к римлянам», свой первый теологический опыт. Книга принесла Барту известность, и с 1921 г. он начал преподавать теологию в Геттингене, затем – в Мюнстере и Бонне. В 1935 г., после прихода нацистов к власти в Германии, Барт вернулся в Щвейцарию, в родной Базель.

Карл Барт провозгласил разрыв с либеральной теологией, с ее морализирующим и рациональным стилем мышления. Он возглавил новое направление в теологии, которое получило название «диалектическая теология». Сам Барт не считал такое обозначение удачным. Его единомышленники употребляли также термин «теология кризиса», поскольку считали свою «теологическую революцию» ответом на эпоху социальных потрясений, революций и мировой войны 1914–1918 гг. Представители «диалектической теологии» усомнились в «естественной» человеческой религиозности, в том, что было основой либеральной теологии. Барт же с самого начала нашел основу для догматики и этики в христологии – в учении об Иисусе Христе как о единственном Слове Бога к человеку.

В предисловии ко 2-му изданию «Послания к римлянам» Барт писал: «Если у меня есть «система», то она заключается в следующем: я прилагаю все возможные усилия, чтобы не упустить из виду положительного и отрицательного значения того, что Киркегор назвал «бесконечным качественным различием» между временем и вечностью. «Бог на небесах, а ты – на земле». Отношение такого Бога к такому человеку – вот для меня тема Библии и одновременно сумма философии». На «бесконечном качественном различии» строит Барт идею о том, что Откровение Бога имеет диалектическую структуру как ответное «отношение к человеку». Диалектика Откровения соединяет две вроде бы несоединимые части – Бога и человека, время и вечность.

Барт противопоставлял веру и религию. Религия для него – это выражение человеческого стремления спастись любой ценой, проявление человеческого неверия. По мнению Барта, человеческая религиозность, религиозный опыт могут существовать и помимо Бога. Религия успешно функционирует без Бога на службе государству, народу, семье. Вера же, считал Барт, является свойством Бога. Она доступна человеку через верность Богу, а не через познание Бога в природе или истории. «Невозможная возможность» веры противопоставляется Бартом внешним формам религии (культу, законам и т. д.). Вера – это «прыжок в пустоту» (образ Киркегора), а не существование среди религиозно-культурных форм.

Для Барта Бог – «неизвестный Бог». Он непостижим и необъясним в рациональных терминах, как в философии, так и в теологии. Однако Барт не смог остановиться на одном чистом отрицании. В 30-е гг. он перешел к построению системы христоцентричного догматического богословия, что завершилось написанием многотомной «Церковной догматики» (1932–1967, 13 томов). Барт строил догматику посредством христологической аналогии – «вертикально сверху», от Бога к человеку. В «Церковной догматике» Барта перестали волновать «киркегоровские темы», за что бывшие идейные союзники обвинили его в «объективации веры».

Однако Барт, несмотря на положительные теологические построения, продолжал отрицать философскую теологию. Он считал, что для теолога вся Истина заключается во Христе, что отрезает ему путь философского познания. Барт, по сути, отказывается от философии религии, для него есть только диалектика веры. Он писал, что «Откровение Бога есть снятие религии».

Слово Бога «устраняет» религию, т. к. Бог «возвышает» религию до веры.

Кроме «Церковной догматики», вспомним еще ряд работ Барта– «Credo» (1935) с изложением апостольского символа и «Очерк догматики» (1947) – запись лекций 1946 г. в Боннском университете. Для книги «Очерк догматики» характерно несколько идейных положений:

1) христианская догматика является «попыткой понимания и попыткой изложения, попыткой увидеть, услышать, утвердить определенные факты и рассмотреть, а также упорядочить эти факты в совокупности, представить их в виде учения» [1, 11];

2) человек не может иметь абсолютную догматику, ему доступна только человеческая и относительная догматика, поскольку Церковь существует на земле во времени, а не на небесах;

3) вера есть встреча с Богом, и эта вера является основой догматики.

Таким образом, догматика Барта – совсем не «объективация веры» и не рациональная система, а совокупность размышлений над разными сторонами веры в последовательном изложении. В диалектике веры кругозор Барта не выходит за границы христианства, другие религии остаются за пределами его внимания.

Другим представителем «диалектической теологии» был Рудольф Бультман (1884–1976). Он родился в семье лютеранского пастора, изучал теологию в Тюбингене (1903–1904), Берлине (1904–1905), Марбурге (1905–1906). В 1912–1916 гг. преподавал Новый Завет в Марбурге, в 1916–1920 гг. – в Бреслау, в 1921–1951 гг. – профессор Марбургского университета. После выхода на пенсию в 1951 г. Бультман жил в Марбурге, где и умер. Все работы Бультмана преимущественно связаны с Новым Заветом. К ним относятся «История синоптической традиции» (1921), «Новый Завет и мифология: проблема демифологизации новозаветного благовестия» (1941), «Евангелие Иоанна» (1941) и др.

Разрыв с либеральной теологией начался у Бультмана одновременно с Бартом. Оба мыслителя на какое-то время объединились вокруг журнала «Между временами». Основатели журнала определили свое направление как «теология Слова Божьего» (их противники дали ему другое название – «неоортодоксия»). Вскоре Бультман отошел от данного направления под влиянием философии М. Хайдеггера, которая для него явилась своеобразным «ключом» к Новому Завету. В 1923–1928 гг. Бультман был коллегой Хайдеггера по Марбургскому университету и усвоил идеи его книги «Бытие и время».

Какие же идеи Хайдеггера оказались созвучны Бультману? Хайдеггер выделял экзистенциальные исходные возможности человеческого бытия – подлинное и неподлинное. Бультман интерпретирует понятия Хайдеггера: он вводит представление о Боге как о Том, Кто делает переход от неподлинного бытия к подлинному бытию возможным. Для достижения подлинного бытия человек должен принять решение в ответ на обращенное к нему Слово керигмы о Христе. Термин «керигма» (греч. «провозвестие») стал одним из центральных для системы Бультмана. Однако, по мнению К. Барта, керигма у Бультмана заменяет Христа, Его жизнь и личность, т. к. человек у него непосредственно имеет дело не с Самим Христом, а с керигмой.

Бультман различал исторического Иисуса и евангельского Христа. По его мнению, учение о Христе как Распятом и Воскресшем Боге возникло только в керигме первых христианских общин. Бультман предложил теорию демифологизации – экзистенциальной интерпретации Нового Завета. Для самого Бультмана это был способ спасти христианскую веру, сделать новозаветные свидетельства значимыми для современников, воспитанных на научном мировоззрении. По мнению Бультмана, исторический Иисус не может выступать в качестве Учителя и Спасителя, как на то претендовали либеральные теологи, поскольку человеку доступен только данный в керигме образ Христа. Подлинные экзегеза, догматика, проповедь должны быть экзистенциальными, в их центре должен стоять сам человек. Человеку необходимо сделать экзистенциальный выбор и обрести подлинное бытие, для чего необходимо освобождение от прошлого и открытость будущему. Для экзистенциального выбора большое значение имеет керигма – провозвестие, направленное от Бога к человеку. Бультман писал: «Восприятие провозвестия – это вера, которая заключает в себе новое экзистенциальное самопонимание» [3, 634].

С точки зрения философии религии больший интерес представляет работа Бультмана «Первоначальное христианство в контексте древних религий». В ней христианство рассматривается как исторический феномен, возникший на стыке разных религиозных традиций. Бультман отказывается от апологетики христианства («Историк не должен преследовать апологетические цели и доказывать истинность христианства» [3, 489]) и с исторической точки зрения последовательно описывает религиозные явления, повлиявшие на формирование христианства, и затем предлагает свою интерпретацию описанных фактов.

Для Бультмана первым этапом в эволюции христианства является иудаизм как национальная религия. В рамках иудейской религии происходит проповедь Иисуса Христа, Который выступает критиком иудейского законничества. По мнению Бультмана, «Иисус был не «христианином», а иудеем» [3, 538]. Затем появляется эллинистический иудаизм, т. е. иудейские общины, рассеянные по Римской империи. На основе эллинистического иудаизма, усвоившего многие идеи греко-римского мира, возникает «эллинистическое христианство». Бультман утверждал, что в результате религиозной эволюции «сложилось несколько разных типов христианства» [3, 617]. Если первые палестинские общины христиан преимущественно захвачены эсхатологическими ожиданиями, то в «эллинистическом христианстве» появляются новые особенности: культовое благочестие и гностическая мудрость. С появлением культового благочестия «Иисус Христос становится своего рода мистериальным божеством» [3, 618], а гностическая мудрость привносит в христианство мотивы аскетической этики и идеи свободы. Бультман считал христианство религией, в которой «личность Иисуса и его дело были интерпретированы в понятиях гностического мифа о спасении» [3, 630]. Таким образом, христианство в понимании Бультмана является результатом исторической эволюции и синкретическим феноменом, основанным на заимствованиях из других религий.

Не следует думать, что протестантская философия религии XX в. исчерпывается диалектической теологией К. Барта или демифологизацией Р. Бультмана. Например, не принял их теологию выдающийся немецкий теолог Пауль Тиллих (1886–1965), который использовал язык классической философии и опирался на традицию протестантского мистицизма. Его апологетическая теология в общем примирила либеральную теологию и «неоортодоксию», а 3-томная «Систематическая теология» есть явное возвращение к немецкой интеллектуальной традиции, к синтезу философии и теологии. Протестантская теология XX в. многообразна, но характерным для нее стало переосмысление христианской традиции, ее понятий и образов, и в этом направлении ведущую роль сыграли Карл Барт и Рудольф Бультман.

Литература

1. Барт К. Очерк догматики. СПб., 2000.

2. Барт К. Послание к римлянам. М., 2005.

3. Бультман Р. Избранное: Вера и понимание. М., 2004.

 

Глава 13. Неотомизм

Не будет преувеличением сказать, что самым значимым направлением в католической философии XX в. являлся неотомизм. Ведущим представителем неотомизма в середине столетия был Жак Маритен (1882–1973). Он закончил Сорбонну, с 1914 г. преподавал в Католическом институте в Париже, с 1915 г. – в Коллеж Станислас. В 1919 г. организовал кружок по изучению томизма. В 20–30-е гг. опубликовал множество книг: «Искусство и схоластика» (1920), «Антимодерн» (1922), «Границы поэзии» (1926), «Ангельский доктор» (1930), «Религия и культура» (1930), «О христианской философии» (1932), «Знание и мудрость» (1935), «Интегральный гуманизм» (1936) и др. В 1940–1945 гг. жил и работал в США, был профессором Принстонского и Колумбийского университетов. В 1945–1948 гг. был послом Франции в Ватикане, в 1948–1960 гг. вновь стал профессором Принстонского университета. С 1960 г. жил во Франции, умер в Тулузе. В 40–60-е гг. написал и издал книги «Символ веры» (1941), «Мысль святого Павла» (1941), «От Бергсона к Фоме Аквинскому» (1944), «Краткий трактат о существовании и существующем» (1947), «Пути к Богу» (1953), «О философии истории» (1951), «Литургия и созерцание» (1959), «Философ во граде» (1960), «О милосердии и гуманности Иисуса» (1967) и др.

Общие философские взгляды Маритена, его размышления о соотношении религии и философии отличаются ясностью и последовательностью. В ранней работе «Святой Фома, апостол современности» (1923) Маритен утверждал, что только учение Фомы Аквинского может «вернуть мир на пути Истины, чтобы он не погиб, оттого что более не знает ее» [1, 213]. Для Маритена Фома Аквинский – идеал, который противоположен всей западной философии Нового времени. Как считал Маритен, в современной философии зло завоевало разум. Такая ситуация вызвана тем, что философия отделилась от богословия и отказалась от сокровенного знания, даваемого через благодать и Откровение. Революция, произведенная Декартом в философии и затем продолженная мыслителями XVIII и XIX вв., означала отказ от традиции и духовной преемственности, что привело к агностицизму, натурализму и индивидуализму. Маритен призывал вернуться к учению Фомы Аквинского, совершившего, по его мнению, «гигантский труд по внедрению Аристотеля в католическое сознание» [1, 220]. В учении Фомы Аквинского Маритен видел критический реализм, противопоставляя его агностицизму и «демону идеализма», отвергая в первую очередь философские идеи Декарта, Канта и Бергсона. Основной вывод Маритена – принципы и дух современной философии являются безусловным злом.

Что же предлагал Маритен в качестве религиозно-философского идеала? Он хотел по-новому переосмыслить «вечную философию» Фомы Аквинского в контексте ситуации XX в. Отсюда интерес Маритена к проблеме культуры, ее соотношению с философией и богословием. Как считал Маритен, «вечная философия» не должна заключаться в простом повторении формул Фомы Аквинского, она существует в постоянном диалоге с другими философскими направлениями. Можно сказать, что Маритен, с одной стороны, стремится сохранить средневековую католическую традицию, а с другой – считает необходимой ее модернизацию. По мнению Маритена, осторожная модернизация нужна для того, чтобы приблизить томизм к человеку. Маритен предложил понятие «интегрального гуманизма», которое предполагало открытость гуманизма Фомы Аквинского к человеку. Такая духовная установка приводит к тому, что Маритен в основном придает томисткой метафизике экзистенциальное истолкование, хотя оставляет неизменным основную идею Фомы Аквинского – гармонию между разумом и верой.

Человек начинает восходить к Богу, только осознав бренность, конечность человеческого существования. Понимание человека в контексте томизма дает Маритену возможность, отстаивая пять классических доказательств бытия Бога, предложить шестое доказательство: сам по себе экзистенциальный опыт человека приводит к выводу о бессмертии мысли и ее «предсуществовании» в Разуме Бога («Пути к Богу», 1953). Томисткая доктрина выступает для Маритена не как догма, а как образец для восстановления гармонии между разными сферами человеческого существования.

Маритен считал, что для спасения религиозной культуры нужно развивать в человеческой душе божественные принципы Истины, Красоты и Блага. В качестве образца для этого он указывал на христианский гуманизм позднего средневековья, на основе которого он развивал идею интегрального гуманизма. Маритен стремился к тому, чтобы осуществить переворот в сфере духовно-ценностных ориентации общества. Однако его усилия были не так практически плодотворны, как ему бы хотелось. Теоретический же вклад Маритена достаточно значим. Религиозная философия Маритена – это тонкий сплав из традиционных средневековых философских идей и их интерпретаций на основе нового концептуального подхода. Католичество может постоянно обновляться – эта идея Маритена оказалась вполне созвучна общей официальной доктрине Католической Церкви XX в.

Если Маритен был преимущественно теоретиком неотомизма, то другой выдающийся неотомист Этьен Жильсон (1884–1978) являлся историком философии и аналитиком. Жильсон развил идеи неотомистов на примере анализа различных философских и богословских проблем. По своей основной специальности он был историком-медиевистом. В разное время он являлся профессором университетов Франции, Германии и США (Парижского, Лилльского, Страсбургского и Гарвардского). Его книги многочисленны: «Философия св. Бонавентуры» (1924), «Св. Фома Аквинский» (1925), «Дух средневековой философии» (1932), «Теология и история духа» (1943), «Философия в средние века» (1944), «Томизм» (1948), «Христианство и философия» (1949), «Иоанн Дуне Скот. Введение в основоположения» (1952), «Метаморфозы Божьего Града» (1957), «Слово Церкви к современному миру» (1957), «Идеи и письма» (1955), «История христианской философии» (1955), «Картина реальности» (1958). «Введение в христианскую философию» (1960), «Философ и теология» (1960) и др.

При анализе средневековой философии Жильсон, прежде всего, стремится показать ее как она есть, не втискивая мысль в узкие рамки какой-либо концепции. Так Жильсон показывает, что существуют вечные проблемы, вокруг которых вращается человеческая мысль. В результате такого подхода у Жильсона складывается общая картина разномыслия в средневековой философии. Точка зрения Жильсона заключается в том, что в разногласиях ярче выявляется истинная философия. Разногласия были неизбежны, т. к. очень трудно и постепенно в христианстве формировалась философская традиция с ее понятиями и терминологией. Однако вершиной этой эволюции стал томизм, выраженный в теологии Фомы Аквинского. После Фомы Аквинского и до современности, считал Жильсон, продолжается единое развитие философии, где сталкиваются томистские и посттомистские идеи. Философия же Фомы Аквинского – это «философия будущего». Средневековая и современная философия не существуют отдельно друг от друга. Новое время создает новую реальность, в которой необходимо заново воспроизводить томистскую метафизику.

Для устранения противоречий между философией и Откровением Жильсон предложил следующее различение: 1) теология, которая опирается на веру и чужда чистой рациональности; 2) философия, которая захвачена рациональным обоснованием и существует вне веры; 3) христианская философия, в которой истины Откровения незаменимы для разума. Образцом христианской философии для Жильсона выступает опять же метафизика Фомы Аквинского.

Жильсон считал, что нужно для начала детально изучить учение Фомы Аквинского, а затем уже можно свободно философствовать, не замыкаясь в узкие рамки догмы, но и не отвергая истины веры. Как писал Жильсон, «томист – это свободомыслящий человек» [2, 162], а «следовать за св. Фомой – это значит быть открытым для любой истины» [2, 166]. Идеал Жильсона– христианский мыслитель, философствующий внутри веры. Христианская философия дает возможность выявлять отличия между «суетной философией» и «истинной». Жильсон усматривал субстанциальное единство, например, в учениях Аврелия Августина и Фомы Аквинского, считая несущественной саму форму их изложения. Более того, Жильсон заявлял, что «метафизика св. Фомы излучает истину, способную вобрать в себя любую другую истину» [2, 188]. Таким образом, средневековая философия остается всегда современной, т. к. вбирает в себя новые идеи и является критерием для оценок новых философских концепций.

О соотношении религии и философии Жильсон высказался отдельно в книге «Бог и философия» (1960). В этой книге он писал: «Греки – наши учители в философии, евреи – учители в религии» [3, 605]. Древние греки, обретя рациональную теологию, утратили первоначальную религиозность, а евреи не были философскими рационалистами, но обладали религиозной гениальностью. Христианская философия и возникает на стыке греческой философии и иудейского Откровения: от евреев она получает веру, а от греческой философии – методику и интеллектуальный инструментарий. Высший синтез того и другого осуществил, по мнению Жильсона, Фома Аквинский. Как считал Жильсон, «метафизика Фомы Аквинского была и доныне остается высшей точкой в истории развития естественной теологии» [3, 615]. В этом тезисе содержится вся сущность неотомизма, его философский символ веры.

Литература

1. Маритен Ж. Знание и мудрость. М., 1999.

2. Жильсон Э. Философ и теология. М., 1995.

3. Жильсон Э. Избранное: Христианская философия. М., 2004.

 

Заключение

Зарубежная философия религии во второй половине XX в.

За вторую половину XX в. произошли значительные изменения в культуре и религии. Эти изменения имели решающее значение для религиоведческих дисциплин: возникли новые направления в религиоведении, в том числе в философии религии.

Вторая половина XX в. характеризуется новой волной религиозного развития. Существующие до этого религиоведческие дисциплины ориентировались на выявление и анализ исторических явлений и фактического материала, а основным предметом изучения были мировые религии. Во второй половине XX в. ослабевает влияние традиционных религий, появляются новые религиозные образования: неоиндуизм, необуддизм, неошаманизм и т. д. Они появились в результате «встречи» Востока и Запада. Если до XX в. восточные цивилизации находились в подчиненном положении и испытывали влияние Запада, то теперь ситуация меняется. Восточная интеллигенция решает для себя вопрос, каким образом взаимодействовать с Западом, не теряя национальной идентичности. Возникает идея мессианского призвания Востока (впервые высказана индийским мыслителем С. Вивеканандой (1863–1902). Условия для осуществления этой идеи представились в 60-е гг., когда президент США Л. Джонсон повысил эмигрантские квоты на въезд в США из азиатских стран. В США сразу хлынул поток восточных эмигрантов, среди которых были и религиозные гуру (учителя), вдохновленные идеей восточного мессианства.

Впрочем, и ранее в США приезжали с лекциями пропагандисты восточных религий. Среди них, например, был один из главных специалистов по дзенбуддизму японский философ Дайсецу Судзуки (1877–1966). На Западе понимание восточных религий претерпело существенные изменения, произошла их адаптация для западного сознания. Началась усиленная критика всех западных философских методов, связанных с рационализмом. В своей работе «Доказательство и интуиция в буддийской философии» Судзуки подверг резкой критике фундаментальные основы западной философии – дуализм, приверженность анализу, концептуальное оформление понятий. Западные и восточные подходы к философии и религии также противопоставлены в работах С. Радхакришнана (1888–1975), К. Нисида (1870–1945) и др.

Традиционное европейское представление о развитии религий, предполагающее эволюционное развитие религиозных форм от низших к высшим, претерпевает кризис. Восточный менталитет не признает понятий эволюции и уникальности, истинности только одной религиозной традиции, на что претендует западное христианство. Появляется много работ, посвященных архаическим и новым религиям. Их авторы начинают рассматривать каждую религиозную традицию как уникальный феномен.

В анализе древних религий появляется идея Deus absconditus (Бог прячущийся, таящийся). Согласно этой идее, в основе всех религий лежит единобожие, т. е. первоначально все человечество исповедовало единую монотеистическую религию. Потом постепенно представление о едином Боге уходит из центра религиозного сознания, а его место занимают многочисленные боги и духи-посредники. Все древние религии знали о существовании единого Бога, все мистериальные действия и культы были направлены на то, чтобы соединить человека с Первоисточником, т. е. единым Богом. Идея Deus absconditus противостоит эволюционной схеме, явив собой пример нового, инволюционного подхода в религиоведении XX в. (Э. Лэнг, Э. Эванс-Притчард).

Западное религиозное сознание второй половины XX в. обладало ярко выраженным синкретизмом. Для философии религии возникла новая задача – развести подлинную религиозность и вторичные явления, существующие в русле новых религиозных движений. Религиоведение было вынуждено перестраиваться и превращаться в комплексную междисциплинарную науку, в которой, наряду с философскими, используются результаты из различных областей гуманитарного знания (истории, социологии, психологии, археологии, антропологии и др.).

Вместе с тем не следует забывать, что изменения происходят не только в сфере наук, но и в культуре и мировоззрении. Человеческое сознание, как и культура, «обмирщается», теряет религиозные смыслы, дробится на множество элементов в потоке времени. Торжествует релятивизм: все относительно и нет высших, духовных ценностей.

Все новые тенденции в культуре отражает и философия, которая по отношению к религии даже в ее отрицании имеет разные градации и типы. Наибольшего релятивизма достигает постмодернизм, который отрицает идею личности, философского субъекта. И само философское мышление, и религию, и традицию постмодернисты представляют своего рода игрой. Ясно, что в мире, лишенном субъекта веры и мысли, нет места религии.

Другой вид релятивизма имеет более умеренный характер. Возьмем для примера аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса (1899–1986) и его эссеистику. Борхес признает религиозные идеи и их значение в истории, культуре человечества. Он ищет метафизические смыслы, скрытые за религиозными образами. Однако смысл религиозных идей меняется в контексте других мировоззренческих координат. Так, в эссе «История вечности» Борхес рассуждает об образе вечности в неоплатонизме и христианстве. Он приходит к выводу, что все богословские идеи являются лишь отражением человеческого разума, а не высшей истины. Далее, Борхес делает интересное признание: «Подобно тому нечаянному и недалекому комедийному прозаику, сегодня мы все– номиналисты sans savoir [бессознательно. – франц.]: это необходимейшая предпосылка нашего мышления, благоприобретенная аксиома» [1, 88]. Иначе говоря, европейский человек XX в. потерял не только путь к религиозным истинам, но и понимание метафизического смысла своей жизни. Все слова и термины в его сознании – только производные его ума, а не вечные архетипы платонизма или христианства. Борхес писал: «В моей убогой вечности уже нет ни Создателя, ни иного творца, ни архетипов» [1, 90]. Что же остается человеку, лишенному всех оснований в ином, неземном мире? Ему остается бесприютно скитаться в мире идейных зеркал и их отражений с тайной надеждой найти за чередой пустых смыслов хотя бы проблеск вечности, подобно Борхесу с его ощущением тихой ясной ночи, наполненной мягким свечением луны и деревенским запахом жимолости.

Философия религии в истории западной мысли прошла огромный путь – от Демиурга Платона через Логос христианства до «экзистенциалов» М. Хайдеггера и «языковых игр» неопозитивистов, структуралистов и постмодернистов. Когда все идеи классической философии подвергнуты тотальной критике и переоценке, то, может быть, та простая интуиция вечности, о которой писал Борхес, и есть начало, с которого начнется новый философский путь к забытым истокам бытия?

Литература

1. Борхес X. Л. Письмена Бога. М., 1992.