После

Острый нож легко вонзился мне в грудь, но мне на это было совершенно плевать. Патологоанатом всего лишь делал свою работу, а я… я был мертв уже около сорока часов, и все эти сорок часов я находился рядом со своим неподвижным телом. Это произошло ночью, во время сна, и причем так незаметно, что я принял смерть за продолжение своих грез, за приятный, хотя и немного странный сон. И лишь когда взошло солнце, я понял, что это не сновидение, а реальность. Я спокойно наблюдал за своей женой, забившейся в истерике, за маленьким сыном, теребившим ее за рукав халата: «Папа умер, да?» Наверное, вместе с телом я потерял и все земные чувства.

Окончательно осознав свою смерть, я все-таки жутко разозлился: я не видел никаких световых тоннелей, никаких ангелов, никаких собратьев по несчастью, и тем более никакого Ада (в Рай я, как реалист-атеист-эгоист, попасть не мог даже при всем своем желании. Это шутка). «Дерьмо! — заорал я изо всех сил. — Где же подтверждение всем сказкам, которыми меня до отвращения пичкали в детстве?» Но у меня уже не было рта, и меня никто не услышал.

Как ни странно, я не знал, отчего умер. Мне это стало известно, когда патологоанатом завершил свою мерзкую работу по кромсанию моего тела. Оказывается, во всем было виновато сердце, маленький комочек мышц, судорожно гнавший кровь по моим сосудам в течение тридцати с лишним лет. Еще раз осмотрев свое тело, я преисполнился к нему величайшего презрения, оно в самом деле было отвратительно сконструировано. Патологоанатом тем временем небрежно насовал в полости моего тела разную дрянь, вроде грязной ваты, и быстро, не церемонясь, зашил разрезы. «Черт с тобой», — сказал я, наблюдая, как он орудует иглой с ниткой; он был похож на плохого портного.

Опущу описание того, как над моими окостеневающими останками орудовал специальный гример, я погрузился в полную апатию. Потом я вспомнил наш спор с Эндрю на последней вечеринке, где он доказывал мне, что религия не такая туфта, как я о ней думаю. «Можешь взять это Святое Писание и засунуть его себе в задницу!» — упрямо кричал я. Вообще-то я человек тихий, спокойный, но в тот вечер мы основательно поддали… Короче, несмотря на пьяные вопли, никто ничего никому не смог доказать. Был момент, когда я хотел заехать этому засранцу прямо в морду, но обошлось. Этот Энди — сущая сволочь, когда дело касается спора и в особенности этой бредятины про Христа и других великомучеников… «Ничего, — торжествовал я, — моя правота — всего лишь вопрос времени. Лучшее доказательство не-существования бога — просто умереть. Интересно было бы понаблюдать за Энди, когда он тоже перекувыркнется…»

Прошло трое суток, и ничего не изменилось, кроме того, что мне стало смертельно скучно. Я даже не разозлился, когда Энди пришел к «безутешной» вдове и начал гладить ее красивое тело своими ухоженными белыми руками… Она, кстати, почти не сопротивлялась, в то время как я лежал в нескольких метрах в красивом гробу — своем последнем пристанище… Ну что ж, хотя бы мой сын не видел этого разврата. Старина Фрейд лучше знал наш грешный мир, чем распятый на кресте две тысячи лет назад безумец.

Когда мои бренные останки стали готовить к похоронам, я немного забеспокоился — мне не улыбалось провести весь остаток вечности под землей вместе с разлагающимся трупом. Но когда я узнал, что меня будут кремировать, успокоился. Подумать только, я жил только для того, чтобы мое тело было уничтожено жарким пламенем в несколько тысяч градусов. Ха-ха, от меня останется лишь кучка пепла! Вот оно — величайшее достижение цивилизации!

Когда подслеповатый священник открыл книгу и начал прощальную речь, полную лицемерия и другого дерьма, я совсем осатанел. «Жалкий лжец! Мерзкие сказки для умственно отсталых! Разве может человек с ай-кью 154 верить в эту чушь?» Но этому старому козлу было все равно, что и над кем читать, отравляя разумы окружающих. Сын, в маленьком черном костюмчике, повернулся к своей матери, моей вероломной жене, покрытой чужими поцелуями, и спросил: «Ма, а папа уже в Раю? Ему хорошо?» Вы догадываетесь, что ответила эта паскудная сука, но я, глядя на невинное, с широко распахнутыми глазами лицо ребенка, сказал ему: «Не верь священникам, Джонни, верь лишь собственным глазам, ушам и своему разуму. Иначе ты будешь пропитан сладкой ложью, и под прикрытием красивых слов станешь творить плохие поступки, как твоя мама — ярая католичка. До свидания, сынок!»

Гроб исчез в адском пламени печи. Через минуту все было кончено. Душа моя была свободна. И она стремилась к звездам.

24.5.1997

 

Последний

Я сидел на полу в темной комнате, передо мной стояла рассекающая мрак свеча. Как и ее хрупкое пламя, я дрожал от малейшего дуновения воздуха, но не от холода, а от страха. Утром я поспорил, ввязался в бессмысленные прения с одним из своих учителей, Магистром Истинных Наук, и имел неосторожность обронить фразу: «Глядя на вас, синьор Константино, можно подумать, что человек произошел от обезьяны!» И теперь я умирал от сковывающего сознание ужаса. Я сказал богохульство. И теперь я ждал Ревнителей Веры — представителей Святой Инквизиции. Меня, скорей всего, сначала будут пытать, вырывая ногти, раздрабливая мои кости и суставы, а потом милосердно сожгут на главной площади города, как еретика, несмотря, буду ли я отрицать свою вину или буду соглашаться со всеми предъявленными обвинениями. Хотя, скорее всего, после первых пыток я буду говорить то, что захотят услышать от меня мои мучители. Я выдам сообщников, которых у меня никогда не было и теперь уже не будет. Но это будет только после того, как я пойму, что мне не выдержать. А мне не выдержать — иезуиты досконально знают свое дело… Что ж, так мне и надо — следовало держать язык за зубами, что мне благополучно удавалось делать целых двадцать лет.

Из угла послышался шум. У меня замерло сердце, но это была лишь крыса. Я облегченно вздохнул, и начал вспоминать тот день, когда отец взял меня на руки и сказал:

— Сын мой, забудь все, что ты слышал до этого момента. Я расскажу тебе Истину — то, как устроен мир на самом деле…

Я до сих пор помнил каждое его слово, каждый жест его тонких рук — рук настоящего ученого. Вначале мне показалось тогда, что отец рассказывает мне сказку, и довольно скучную и глупую сказку, но стоило мне задуматься над его спокойными, отточенными до совершенства фразами… Все мое мировоззрение полетело вверх тормашками.

От отца у меня осталось то, что теперь хранилось в потайном месте. А мне некому было передать это бесценное наследие, и от этого мне становилось еще хуже.

В дверь тихо постучали, и я чуть не закричал от страха — нервы мои были напряжены до предела. В комнату тихо проскользнул мой лучший друг Андреа, он был в черном плаще, а в руке держал подсвечник, кое-как осветивший мое обиталище.

— Приветствую тебя, Теодоро!

— Ради всего святого, закрой поплотнее дверь, мой друг Андреа!

Он уселся на старый скрипучий стул, не догадываясь, что находится под его ногами.

— Ты чем-то обеспокоен, Теодоро?

Я был несказанно рад другу, что он согласился выслушать излияния моей измученной души.

— У меня неприятности, Андреа, и довольно крупные.

— ?!

— Я сказал Магистру Константино, что человек произошел от обезьяны…

На лице Андреа появилось брезгливое выражение, но он ничего не сказал, лишь пригладил рукой свои белокурые волосы. Ободренный этим, я продолжал:

— Конечно, это сущие глупости, но когда-то, давным-давно, люди считали, что человек — не творение Господа, а…

Андреа презрительно смерил меня взглядом своих стальных глаз.

— Теодоро, ты подвергаешь сомнениям одну из самых святых истин. Сам Папа…

— Но Папа — всего лишь человек, и он может ошибаться. У меня есть книга… — тут я почувствовал, что сболтнул что-то лишнее. Я вскочил и в страшном возбуждении подбежал к окну, срывая плотные шторы.

— Смотри, Андреа: звезды. Как ты думаешь, что это такое? Оказывается, все звезды подобны нашему Солнцу и представляют собой огромные раскаленные облака газа, это достоверный факт. И где-то там, в других мирах, живут другие мыслящие организмы. И Солнце вовсе не вращается вокруг Земли, а совсем наоборот! И Земля — шарообразна!

Андреа с жалостью смотрел на меня, как на сумасшедшего. Вдруг он встал и накинул на голову черный капюшон.

— Ну что же, Теодоро, нам пора.

— Нам? — я похолодел от страшной догадки.

Андреа впустил в комнату двух тупоголовых стражей, у каждого на груди сверкал крест. Я упал на колени.

— Встань, Теодоро, — Андреа был похож на доброго дядюшку. — Ты отворотил свой лик от Господа, и Сатана завладел твоим сердцем. Но мы спасем твою душу… Где ты прячешь эту мерзость?

Я молчал. Но он уже нашел тайник в полу и извлек из него наследство моего отца — книги. Вольтер, Дарвин, Дирак, Твен, Фейнман, Ферми, Фрейд, Эйнштейн, и другие выдающиеся древние на моих глазах в страшных корчах погибли в огне факела. Я рыдал. Я был следующий. И последний.

24.5.1997

 

Счастье

— За дружбу! — помпезно провозгласил Джим.

Послышался звон стаканов, и обжигающая горло жидкость заструилась по пищеводу. Чик закашлялся, а Джек весело рассмеялся. Трое старых друзей наконец-то встретились после нескольких лет разлуки.

— Ну, как вы поживаете? — подмигнул Джим после того, как они выпили во второй раз.

— Плохо, — сказал Джек.

— Отвратительно, — сказал Чик.

— Удивительно, что вы так единодушны, но мне тоже живется несладко, — Джим грустно покачал головой. — Признайтесь мне, как старому товарищу: видели ли вы в жизни счастье?

Джек язвительно хмыкнул, Чик мрачно ковырял вилкой рождественского гуся.

— Какое, в задницу, может быть счастье в нашей нищей стране? — высказался все-таки Джек, предварительно смочив горло.

— Да, — сказал Джим. — Вы заметили, сколько развелось попрошаек в нашем городе? На каждом углу тебя хватает за рукав вшивое, скулящее создание… Вы знаете, раньше я всегда давал этим несчастным завалявшиеся в кармане медяки, но сейчас… Мне самому впору протягивать за подаянием руку…

— Если правительство все в дерьме, обворовывает свой же народ, то о каком же счастье может идти речь? — возмутился Джек.

Чик поднял грустные глаза от тарелки и робко спросил:

— Помните, о чем мы мечтали еще в Университете?

— А-а-а, — протянул Джим. — Ты о компьютере?

— В задницу компьютер, — сказал Джек. — Я лично мечтал о длинноногих грудастых девушках.

— Да, Чик, я, несмотря на все превратности судьбы, купил-таки компьютер, хотя это и больно ударило по бюджету моей семьи. Я копил буквально по монетке…

— И? — на лице Чика появилось выражение огромной заинтересованности, глаза его алчно сверкали.

— В жопу компьютер.

— Но мне пришлось почти сразу же его продать, — грустно закончил Джим. — Не хватало денег на свадьбу.

— Ты женат? — гнусаво спросил Джек.

— Увы! Джанет оказалась вовсе не такой, какой я ее считал. Она оказалась сущей стервой. Пилит меня каждый день за каждую выкуренную сигарету.

— Ты так и не бросил курить, — сказал Чик.

— Она так любит тебя и твои легкие? — сказал Джек.

— Джанет любит не меня, а деньги, те жалкие крохи, которые я зарабатываю с огромным трудом. А как обстоит дело с вашим семейным положением?

— Никак, — тихо отозвался Чик.

— Каждую неделю хожу к одной и той же проститутке, — рассмеялся Джек. — Но она не хочет делать мне никаких скидок! Кстати, где вы работаете? Чик, ты же был гордостью нашего Университета, тебе все пророчили блестящее будущее? Ты уже заработал свой первый миллион?

— Нет.

— Не стесняйся, Чик. Мы же твои друзья, — ласково произнес Джим. — Поделись с нами своими достижениями!

— Никаких достижений нет, — глухим, неживым голосом ответил Чик. — После Университета я долго не мог найти работу. Но мне повезло, я устроился программистом в фирме, название которой вы все хорошо знаете…

— Счастливчик! — завистливо крикнул Джек.

— Но я не проработал там и месяца. Сейчас я живу на пособие по безработице.

— Не могу в это поверить! — изумился Джим. — Ты, программист от бога…

— В задницу… — немедленно отозвался Джек, сливая в свой стакан остатки спиртного.

— Странно, — сказал Джим. — Хотя в нашей сумасшедшей стране все возможно. А я работаю в Университете, не скажу кем, но денег мне все равно не хватает. А ты, Джек?

— Что? — Джек оторвался от стакана.

— Чем ты занимаешься?

— Пиво, — кратко ответил Джек. — Я схожу за новой бутылкой.

Покачиваясь, он вышел. Джим с интересом рассматривал бледнеющее во мраке комнаты худое лицо Чика.

— Ты так и не отказался от своих атеистических взглядов? — спросил Джим.

— Я поверил бы во что угодно, если бы от этого мой кошелек утяжелился на несколько монет.

— Сочувствую.

Вернулся Джек, в каждой руке у него было по полной бутылке. Они выпили еще раз.

— Итак, я делаю вывод, — сказал Джим, — что никто из нас троих так и не видел счастья, выражающегося в энном количестве государственных денежных знаков.

— В этой засранной нищей стране… — Джек замолчал. Вечеринка продолжалась.

Часов в одиннадцать они начали прощаться.

— Вы не можете одолжить мне немного… — заикнулся Чик. Джек и Джим соболезнующе переглянулись.

— Да о чем может быть речь! — Джим достал из кармана пухлый бумажник.

Потом они вышли на улицу, огромный черный дом в пять этажей среди белых сугробов выглядел просто великолепно.

— Неплохой у тебя домишко, — заметил Джим, Джек возмутился:

— Знал бы ты, сколько я плачу за его содержание…

Они остановились у новенького ультрасовременного «Мерседеса», Джим достал ключи.

— Тебя подбросить? — спросил он у Чика.

— Нет, спасибо, не надо. Я, наверное, долго не смогу отдать вам долг…

— Да не волнуйся, — успокоил друга Джим.

Чик, закутавшись в старый тонкий плащ, пошел домой. По пути он заскочил в один из магазинчиков, которые не закрываются целыми сутками. «357 магнум», — бросил Чик продавцу, расплачивался он одолженными у друзей деньгами. Возвратившись домой, он успел захлопнуть дверь перед самым носом разъяренной квартирной хозяйки. Потом Чик достал из-под кровати тяжелый «кольт», зарядил его купленными патронами и засунул дуло в рот. Он обрел свое счастье.

Май 1997

 

Тринадцать

Холодный дождик надоедливо и однообразно накрапывал уже несколько часов, и именно по этой причине я задержался в клинике дольше обычного. Я еще не успел познакомиться со всеми больными, и поэтому решил посвятить этому выдавшееся свободное время. Вытащив наугад из шкафа несколько папок, я развалился в кресле и нажал кнопку. Так как мисс Ростоф давно уже ускакала домой, то в дверях появилась широкая фигура санитара Джонсона. Этот бывший «зеленый берет» с покровительственной ухмылкой оглядел меня, перегнал зубочистку в угол рта и негромко рявкнул:

— Сэр?

— Джонсон, я хотел бы с вами посоветоваться. Я еще плохо знаю наших пациентов, не могли бы вы мне дать краткую информацию о некоторых из них?

Джонсон осклабился, он понял, что доку скучно, и он хочет поболтать с одним из дуриков. Я расположил карточки в алфавитном порядке и прочитал первую фамилию:

— Аманда Фридрихсон.

Зубочистка перелетела в другой угол рта.

— Плохой выбор, сэр. Эту старушенцию уже ничего не интересует, кроме еды. А двадцать лет назад она убила своего мужа. Взяла опасную бритву, наточила ее…

— Джеймс Мэдисон.

— Этот считает себя четвертым президентом. Говорит только о Конституции, которую знает назубок, и всячески осуждает любые поправки последних пятидесяти лет к ней. Довольно нудный тип.

— О, черт! Сколько у нас всего президентов?

— Двенадцать, сэр. И еще три Наполеона Бонапарта, один Рамсес Великий, восемь английских королей различных эпох и один Император Вселенной. И все они такие же мерзавцы, как и настоящие политики: в столовой стараются выхватить кусочек побольше и повкуснее и плюнуть в чужую тарелку. Только Юлий Цезарь…

— Спасибо, Джонсон, — я с надеждой посмотрел в окно, но дождь, похоже, только усилился. В руках у меня осталась всего одна папка, и я не возлагал на нее особенных надежд.

— Адам Профит. Хм, он что, действительно пророк?

— Да, сэр. Это имя дал ему док Хэмфри, так как мы ничего не знаем, кто он и откуда. Сам он называет себя Апорит.

— Апорит? Что это значит?

— Не имею ни малейшего понятия, сэр. Этот профит возомнил себя кем-то вроде Иисуса Христа. К нам его привезла полиция после того, как он попытался совершить жертвоприношение…

— Какое жертвоприношение?

— Человеческое. Док Хэмфри много говорил с Профитом. Сейчас он совсем безопасен, мне кажется.

— Вот что, Джонсон. Приведите-ка его сюда. Если он еще не спит, конечно.

Через несколько минут в кресле напротив меня удобно уселся молодой человек в опрятной светло-зеленой пижаме, щеки и подбородок его были гладко выбриты, а взгляд черных очей с вежливым интересом следил за мной. Санитар Джонсон остался за дверью. Каракули в карточке Профита не смог бы разобрать и Жан Шампольон, но мой почерк, признаюсь, не лучше.

— Привет, Адам.

— Добрый вечер, док. А где же док Хэмфри? — он был явно удивлен и обеспокоен. На его правой скуле я увидел старый, почти исчезнувший кровоподтек.

— Он уже не будет работать тут.

— А, он умер! — правильно догадался он. — Примите мои соболезнования.

— У вас с ним были хорошие отношения?

— М-м-м, — он почесал подбородок указательным пальцем, — я его не любил.

— Почему?

— Он был голубой, — честно признался он.

Разговор принимал более чем щекотливый характер, а если принять во внимание фотографии, которые я обнаружил в столе дока Хэмфри, то… Я поспешил переменить тему:

— Что такое Апорит?

Его жиденькие брови сердито нахмурились.

— Вы неправильно произносите, док. Нужно «Оапоарит».

Не уверен, что мне удалось правильно передать то, что он сказал. В одном я уверен точно — этого слова, как и других, которые он упоминал, никогда не существовало ни в одном известном языке (впоследствии я разговаривал со многими лингвистами).

— И что же это значит?

Он лукаво улыбнулся, так взрослые усмехаются наивным вопросам детей.

— То же, что и Профит — Пророк.

— А, понятно, — протянул я, одновременно делая наброски на чистом листе бумаги. — И что же вы пророчествуете?

— Я не пророчествую. Я назвал приблизительный перевод моего истинного имени Апорит.

— Ясно, — кивнул я.

— Я — посредник.

— Между кем?

— Между миром людей и Тринадцатью.

— Простите, кто такие Тринадцать?

— Тринадцать богов, конечно же, — всем своим видом этот Профит-Апорит показывал, что я ему наскучил, он даже зевнул.

— Почему же тринадцать, а не, к примеру, двенадцать?

— Тринадцать — священное число, — хмуро сообщил он. — Я могу идти?

— Погодите, Адам. Я вам тоже не нравлюсь? Почему?

— Вы мне не верите. Вы думаете, что я обыкновенный псих.

— Нет, подождите, — я попытался восстановить внезапно утраченное доверие. — Расскажите, во что я должен поверить?

— Вы никому ничего не должны, док. Но почему-то вы наотрез отказываетесь верить в Тринадцать богов, существование которых такая же истина, как что вы сейчас разговариваете со мной.

— Что у вас в кармане, Адам?

Скука испарилась из его глаз, он довольно охотно расстегнул пуговицу пижамы и достал небольшой, обтянутый кожей блокнот.

— Можно мне посмотреть?

Профит, недолго поколебавшись, сказал:

— Отчего же нельзя? — и протянул мне блокнот.

Однако пока он оставался в моих руках, его черные глаза непрерывно наблюдали за ним.

Я открыл первую страницу и не увидел ни одной знакомой буквы — одни закорючки. Я осторожно пролистал блокнот и понял, что кроме этих значков здесь ничего нет.

— Это что, тайнопись?

— Это письмена богов.

— Этих самых, которых тринадцать? — спросил я, он не ответил.

Я снова вернулся к началу, в самом верху первой страницы была такая надпись (опять же не ручаюсь за правильность воспроизведения):

— Что тут написано? — я встал из-за стола и подошел к Профиту поближе.

— «Асобит ом гад», — сказал он с какой-то возвышенной ноткой в голосе.

— Переведите, Апорит, — неожиданно для себя я назвал его этим нелепым прозвищем.

— «Мысль есть бог».

— Вы хотите сказать, что все тринадцать богов у вас в голове? — я постучал пальцем по своему лбу.

Он задумался.

— Когда-то я действительно думал так, но я ошибался. Может быть, именно я провел Их в наш мир, мир людей.

— Вы привели их в наш мир?

— Да.

Я отдал ему книжицу, но он не спрятал ее, а оставил в руках.

— Расскажите мне о вашей семье, Апорит.

— У меня нет семьи, — виноватая усмешка озарила его истощенное лицо.

— Вы не были женаты?

— Был. Но жена ушла от меня, как только я не пошел на работу, а начал писать «Гасабос».

— «Гасабос» — это ваша книга?

— Да, — он погладил ладонью темную обложку. — Ее мне диктуют Боги.

— А где вы работали до этого?

— Не помню, — ответил он после долгой паузы.

— У вас были дети?

На этот раз пауза затянулась еще дольше.

— Не помню…

— Послушайте, Апорит, эти ваши тринадцать богов. Люди поклонялись им когда-нибудь раньше, до вас?

— Наверное. Только очень давно. А, может быть, не только люди.

— Их тринадцать.

Он кивнул.

— А Иегова? Христианский бог? Аллах? Они тоже существуют на самом деле? — я не был верующим, и потому мог позволить себе такой вопрос.

— Безусловно, существуют. Но понимаете, док, религия — это сложная штука. Когда появляются новые боги, старые объявляются злыми демонами.

— Следовательно, кроме ваших тринадцати богов, все остальные, в которых когда-либо верили люди — злые демоны.

— Да. Только не применяйте к ним понятие «зло», док. Многие из этих демонов бесследно исчезли во мраке времени.

— Хорошо, Апорит. У ваших тринадцати богов есть имена?

— Да, док.

— И кто же из них главный?

— Это сложный вопрос, док. Каждый вправе выбрать себе одного бога, наиболее соответствующего своему внутреннему «я» и считать его главным. И чем больше людей верят в одного бога, тем он могущественнее.

— И какого бога избрали вы?

— Мирто. Бога Смерти, Черного Обладателя Косы.

В комнате было тепло, но по моей спине внезапно пробежал холод.

— Бога смерти? — переспросил я.

— Мирто, — сказал он. Электрическая лампа на столе мигнула.

— А в остальных двенадцать тоже кто-то верит?

— Да. Если в богов никто не верит, они умирают.

— И все эти… верующие — пациенты нашей клиники?

— Не только.

Я обошел стол и сел в кресло.

— Послушайте, Апорит. Вы можете призвать какого-нибудь бога сюда? Например, вашего Мирто?

— Могу. Но мне будет сложно. И вы ничего не заметите, док. Потому что вы не верите.

— Ну, попробуйте, — попросил я.

— С доком Хэмфри мне было бы легче. Хорошо, я попробую.

Он закрыл глаза, раздвинул руки в стороны, зажав блокнот между коленями, и выдохнул:

— Мирто!

Ничего не происходило. Ничего и не должно было происходить, следуя здравому смыслу. Но мы находились в психиатрической клинике.

Вдруг лампа опять мигнула. А потом накал спирали начал увеличиваться, лампа сияла все ярче и ярче.

— Мирто! — прохрипел Профит.

На лампу уже невозможно было смотреть. Я никогда не отрицал существования паранормальных возможностей человека и потому с интересом наблюдал за проявлением одной из них.

Веки Профита дрогнули, и глаза его начали открываться… И я не увидел белков, его глаза были абсолютно черными, и они в упор смотрели на меня.

— Э фили! — прошептали потемневшие губы.

И тут мое сердце остановилось. Черные глаза торжествующе буравили меня в самом настоящем смысле этого слова, а сердце и не думало продолжать гнать кровь по моим артериям и венам. Клетки тела задыхались без кислорода, и я медленно начал умирать.

Тут накал лампы достиг предела, стеклянная колба лопнула, погрузив комнату в абсолютный мрак. «Тук», — сказало мое сердце. Ну, давай еще, несчастный насос! Тук. Еще раз, глупый полуфабрикат для котлет! Тук. Тук. Тук.

Я был жив. Я продолжал жить. Моя сорочка была насквозь мокрой от пота, а руки мелко дрожали, как у больного delirium tremens. Нажав на ощупь кнопку под столом, я отер взмокший лоб.

— С вами все в порядке, док? Что-то случилось с электричеством? — санитар Джонсон включил лампы дневного света на потолке и подозрительно оглядел комнату. Профит-Апорит как ни в чем не бывало сидел в кресле и невинно улыбался. Блокнот он уже спрятал в карман и застегнул его на пуговичку.

— С вами все в порядке, док? — еще раз спросил Джонсон.

— Да, Джонсон, я в полном порядке. Отведите Адама Профита в его комнату и зайдите ко мне.

Профит послушно встал и зашагал к двери.

— Постойте, Адам. Зачем вы хотели меня убить? — я решил идти напролом.

Но Профит лишь удивленно моргнул.

— Убить вас? Если бы Мирто хотел вас убить, то мы бы с вами сейчас не разговаривали. И еще. Скоро на Земле родится Дис-От, сын Тринадцати. И тогда…

Но Джонсон уже вывел его из моего кабинета. Он что-то еще кричал в коридоре, но я ничего не разобрал. Вскоре в дверь постучали, и в кабинет заглянула коротко стриженая с бычьей шеей голова Джонсона.

— Можно, док?

— Да, заходите и присаживайтесь, Джонсон. Расскажите мне все, что вы знаете об этом Профите.

— Спокоен, дружелюбен, приветлив, разговорчив. Может войти в доверие даже к египетской мумии, сэр.

— Он много общается с другими больными?

— Со всеми, сэр. Он необычайно общителен.

— Вы заметили у него на скуле…

— Да, сэр. Его очень не любит один психопат с диагнозом religiosa mania, Игнатий Лойола. Позавчера напал на Профита в столовой и успел двинуть ему пару раз, Профит совсем не защищался. Но уверяю вас, это единичный инцидент. Заменить вам лампочку?

— Будьте любезны, Джонсон.

Я подошел вплотную к санитару, его шею тонкой змейкой опоясывала золотая цепочка, на ней висело крохотное распятие. Наши глаза встретились.

— Джонсон, — твердо сказал я, — вы верите в Тринадцать богов?

Он попытался отвести взгляд, потом выплюнул зубочистку в урну и ответил:

— Да.

* * *

Утром следующего дня я пришел в клинику в приподнятом состоянии. Непрерывный дождик сменился первым искрящимся под лучами солнца снегом, который постепенно укрывал землю. Первой, кого я встретил в коридоре, была Клара — безобидная старушка шестидесяти шести лет. Она опять связала все свои вещи в узел из простыни и искала, куда бы все это спрятать.

— Доброе утро, Клара.

— Доброе утро, док, — пропищала она, прижимая к груди свое имущество. Я пошел было дальше, но вернулся и спросил, не знаю, что меня дернуло:

— Клара, вы не знаете, что такое «Э фили»?

— Знаю. Это значит «Я здесь».

Я остановился, сердце бешено колотилось внутри груди.

До полудня я был занят тем, что пытался отсортировать не разобранные еще бумаги доктора Хэмфри. Мисс Ростоф любезно принесла мне кофе, оставив после себя в комнате едва слышный аромат духов. Из-за этого запаха я не мог больше заниматься такой нудной работой и поэтому, наскоро влив в себя кофе, вышел прогуляться в коридор.

Вдали я увидел медленно бредущего Профита. Удивительно, как я его раньше не замечал? Я ускорил шаг, но, оказывается, за этим политеистом шел не только я. Высокий больной с козлиной бородкой и психопатично горящими глазами (это был самозваный Игнатий Лойола) чуть ли не бегом приближался к Профиту. И, как всегда бывает в таких случаях, поблизости не было ни одного санитара.

— Профит! — крикнул я, но было уже поздно. Лойола схватил его за плечи и с разгона ударил им по стеклу. И пуленепробиваемое стекло с треском вылетело из рамы, а тщедушное тело Профита упало вниз, наружу. «Третий этаж», — подумал я.

Лойола раздвинул руки крестом и, наступая на меня, возопил:

— Я низверг дракона, который есть Диавол и Сатана, в бездну огненную, а прочие идолослужители будут убиты мечом сидящего на коне!

Тут, на этих словах, его старательно скрутили с опозданием подоспевшие санитары.

Множество больных прильнуло к окнам. На белом асфальте лежало мертвое тело Профита-Апорита, оно было похоже на сломанную игрушку. Снежинки кружили в воздухе танец смерти. Четыре тысячи глаз, в том числе и мои, глядели на маленькое тело из окон.

«Твой Мирто забрал тебя», — подумал я. Не знаю, о чем думали остальные: больные, санитары, врачи, — но я почувствовал, что что-то происходит. Я буквально услышал мысли тысячи людей, и все они думали одно и то же: «Мирто!» По телу моему пробежала дрожь, а мир перед глазами стал бесцветным. Мирто! Глазные яблоки стали нестерпимо болеть, а по щекам непрерывно текли слезы. Мирто! Над телом Профита стал собираться и клубиться какой-то черный дым. Мирто!

Мысли стали преобразовываться в реальность. Черный дым стал собираться в неестественно высокую фигуру. Я увидел черный плащ, косу, похожую на букву Т, и, мне кажется, были еще сложенные черные крылья за спиной этого неведомого существа.

Мирто, Великий бог Смерти, Черный Обладатель Косы Всемогущества, Милостивый для страждущих, Повелитель мертвых, Властитель Зияющей Бездны, Покровитель могил! Мирто! Коса Твоя жнет души. Мирто! Имя Тебе — Справедливость. Мирто!

Мирто склонился над своим приверженцем Апоритом и слился с ним в единое целое. Через мгновение все исчезло. На асфальте осталось лишь черное пятно. Я начал терять связи с действительностью, я начал сходить с ума. Моего плеча коснулась прохладная ладошка мисс Ростоф.

— Выпейте, док, — она протянула мне стакан воды.

* * *

Проснулся я, когда совсем стемнело. Заглянул Джонсон, во рту у него была зубочистка.

— Все в порядке, док?

— Скажите, Джонсон, тело… Его нашли?

— Нет, док, никакого тела не было. Сделать вам кофе?

— Спасибо, не надо. А в какую комнату поместили Игнатия Лойолу?

Джонсон удивленно посмотрел на меня и ответил:

— В сто шестьдесят девятую, сэр. Мы решили пока держать его одного…

— Спасибо, Джонсон. Я сейчас пойду домой.

— Оденьтесь потеплее, сэр. Там очень холодно.

Я шел по темному коридору клиники и думал о событиях, свидетелем и участником которых я стал. Все никак не хотело укладываться в привычные рамки.

Не знаю почему, но мне захотелось пройти мимо комнаты номер 169, где находился плененный Игнатий Лойола. У двери этой комнаты я увидел десятилетнюю девочку Марту. Она обычно лежала в полной неподвижности, изредка приходя в сознание и обретая способность двигаться. Встретить ее здесь я совсем не ожидал.

— Что ты делаешь, Марта?

Девочка вздрогнула и спрятала фломастер за спину. Я подошел ближе. На двери с цифрами 169 в полуметре от пола эта девчонка накарябала надпись:

— Что это, Марта? Что это означает?

Она улыбнулась.

— Мирто, — сказала она. — Смерть.

Через три дня Лойола умер, так и не выйдя из своей комнаты.

* * *

Мысль есть бог.

Мысль есть реальность.

14.9.1997, 2002

 

Смысл

На сорок четвертом этаже многоэтажного офиса одной фирмы в девять часов вечера находился ее финансовый советник Бертран Рассел. Он был молод, красив, умен, но…

— В жизни смысла нет, — сказал Рассел, открыл окно, залез на подоконник и с сентиментальной улыбкой спрыгнул вниз.

* * *

У себя дома Рейчел Лэрд набрала в ванну горячей воды, скинула халат, полюбовалась минуту своим отражением в зеркале и погрузилась в воду. Со стены на нее глядела ее собственная фотография из журнала мод. Она прикрыла глаза с красивыми длинными ресницами и максимально расслабила все свои мышцы, но…

— В жизни смысла нет, — пробормотала Рейчел, взяла с раковины забытое ее парнем лезвие и вскрыла себе вены.

* * *

Люк Пелем, американский астронавт, совершал выход в открытый космос. Звезды, более яркие, чем с Земли, равнодушно встретили его. Пелем неловко кувыркнулся в пространстве и посмотрел вниз. Там его ждала красавица жена и трое сыновей, но…

— В жизни смысла нет, — передал Пелем по рации и разгерметизировал скафандр.

* * *

Целых два часа Филип Мэдисон рубил дрова для своей ненасытной печурки. Но когда стемнело и, вдобавок, повалил снег, он бросил топор и пошел в избушку. Там он скинул взмокший от пота свитер, налил в блюдце молока своему коту Тому, подкинул в огонь несколько поленьев и…

— В жизни смысла нет, — сказал Мэдисон, пошел в сарай и повесился.

* * *

Эти люди, как и многие другие, совершившие подобные поступки, никогда не встречались друг с другом и даже не подозревали о взаимном существовании. Так что их действия были никак не взаимосвязаны. И все же в том, что они совершили, есть смысл… Но…

В жизни смысла нет!

2.10.1997

 

Мерзость

Пробирающий до костей северный ветер яростно трепал огромную афишу с умело нарисованной воинственной девой. До начала оперы великого Вагнера оставались считанные минуты, когда в самом темном месте улицы, у разбитого фонаря появился чудесный неземной свет, а из этого света возникла сияющая крылатая фигура. Но сияние быстро прекратилось — незнакомец поспешно накинул на увенчанные крыльями плечи непромокаемый плащ, отчего и сам стал как-то поменьше ростом, совсем как обычный представитель человеческого рода. Он с интересом понаблюдал за непрерывным и молчаливым потоком людей, который вливался в огромное здание оперного театра, потом сам присоединился к ним. В руке его белой птицей затрепетал билет.

Наконец, незнакомец добрался до нужного ему балкона, инструменты в это время грянули увертюру.

— Вообще-то тут никого не должно быть, кроме нас, — проскрипел раздраженный голос слева.

— Извините, пожалуйста…

— Успокойся, Дик, — голос справа. — Устраивайтесь поудобнее. Меня зовут Рич.

— Иннокентиус, — пришелец вежливо поклонился.

— Значит, Кент, — категорично заявил Рич, Дик что-то недовольно пробурчал. Кент сел на единственный свободный стул посредине, между Диком и Ричем.

— Снимай плащ, Кент, — сказал Рич (он был явно более общительным, чем его хмурый друг).

— Нет, это лишнее, — Кент посмотрел налево, изобразив на лице самое раскаенное выражение, но Дик склонился над толстой тетрадью, а его шариковая ручка молнией выводила буквы, слова, предложения.

По-видимому, они заниматься в оперном театре собственным литературным творчеством. Кент не стал им мешать и обратил все свое внимание на сцену.

Внезапно Дик неожиданно подобревшим голосом сказал:

— Передай Ричу, — и ткнул ему в руки свою тетрадь.

Кент исполнил просьбу и краем глаза заметил, что Рич, похихикивая, прочел написанное, потом извлек из кармана собственную ручку и тоже начал писать в тетради.

Через минуту Рич сказал, дотронувшись до плеча соседа:

— Кент, передай, пожалуйста, Дику.

Кент сделал это и почувствовал, что интерес к опере падает.

— Что вы пишете?

Рич самодовольно усмехнулся:

— Совместное произведение. Это будет небольшой роман.

— Передай Ричу, — и пухлая тетрадь снова оказалась в руках Кента.

— Можно посмотреть? — рискнул спросить он.

— Почему же нельзя? — оскалился Дик. — Искусство принадлежит народу. Пожалуйста!

Кент опустил взгляд на тускло освещенную страницу и наткнулся на фразу: «Профессор дрожащими руками снял грязные трусы…» Кент вздрогнул, но пересилил свое отвращение к литературе подобного рода, открыл первую страницу и углубился в чтение. Дочитав до конца, он чуть не выкинул рукопись с балкона от омерзения.

— Как вы можете такое писать? — изумленно вопросил он. — Вы же умные, образованные люди! Неужели нет светлого начала в ваших душах?

Рич мелко захихикал, оскалив мелкие зубки, а Дик засмеялся, его смех был подобен собачьему лаю.

— Ты просто не понимаешь всего философского смысла, дорогой наш Кент! — сказал Рич.

— Но это же просто…

— Нет-нет, это не то, что ты думаешь, — сказал Дик. — Мы работаем в журнале «Ноу Лимит», так что это всего лишь средство нашего существования.

— Неужели вы не могли найти себе работу подостойнее, пусть даже и менее оплачиваемую?

Непонятно почему, но Рич обиделся.

— Если хочешь знать, — процедил он сквозь зубы, — то даже Фред Мирроу звал меня в соавторы, но я отказался.

Имя Фред Мирроу кое-что значило: он был широко известным автором «космических опер», и каждая его книга поражала грандиозностью замысла и мастерством его реализации.

Рич отобрал тетрадь у Кента и продолжил писанину. Когда он передавал ее своему соавтору, Кент не удержался и прочитал новонаписанное. Так продолжалось несколько часов. Дик остервенело насиловал бумагу, Рич с капающей изо рта слюной вторил ему, а Кент читал их рождающееся произведение, и оно уже не казалось ему столь гадким, как раньше. Наконец, он и сам начал посмеиваться, хотя и не переставал повторять: «Ничего более мерзостного я никогда не читал раньше!»

Опера закончилась, и наша троица вышла на улицу. Тут литераторы распрощались с Кентом и пожелали ему всего хорошего. Кент помахал им рукой и быстро пошел в самую безлюдную часть города. Там он воздел глаза к небу и скинул плащ с плеч, но… его прекрасные сверкающие крылья почернели, пожухли и черными хлопьями пепла осыпались на сырую землю. Маленький червячок вины превратился во всепоглощающее чувство раскаяния. Но было уже поздно.

* * *

Уже под утро два человеческих подобия, до горла залитые спиртосодержащими жидкостями, вывалились из ночного стрип-бара. Рич, пройдя несколько шагов, согнулся, засунул два пальца в рот и исторгнул из себя содержимое своего желудка. Дик зло посмеивался над ним: им наоборот овладела жажда бунтарства и разрушения. Так как было темно, хоть глаз выколи, он достал из-за пазухи новую рукопись, написанную ими в опере и, ругаясь самыми последними словами, поджег ее, как факел.

— Истинные произведения искусства не горят, — отдышавшись, сказал Рич, но тетрадь сгорела дотла.

Друзья обнялись и двинулись по улице, домой. Едва стихли звуки их нетвердых шагов, от стены отделился странный темный силуэт. Он наклонился над жалкими остатками писанины. Послышался приглушенный смешок. Черные частицы сожженной бумаги вздрогнули и стали сползаться в одно целое, белеть, распрямляться…

3.10.1997, 2002

 

Самоубийство

Я стоял перед дверью и задумчиво разглядывал позеленевшую табличку на ней. Она выглядела весьма неординарно:

Вдобавок, на табличке виднелись следы плевка, уже высохшего, однако. Наконец, я решился и только хотел постучать, как дверь распахнулась, и невысокий человечек в плохом сером костюме чуть не врезался мне в грудь.

— Мистер Харди?

Человечек нервно вздрогнул, кивнул, посмотрел на часы.

— Вы к мистеру Харди? — спросил он, испуганно таращась на меня.

— Да, я друг Большого Фила, и он дал мне этот адрес.

— А, Большой Фил! — он запустил руку в свои остатки волос, на плечи посыпались килограммы перхоти. — Так вы по делу? Я и есть мистер Харди. Заходите, пожалуйста.

Кабинет был пуст, если не считать старого дубового стола, на крышке которого виднелись следы от жевательных резинок и разлитого кофе, и трех колченогих стульев; на одном из них сиротливо устроился древний «ундервуд» (его вполне можно было сдать в музей). Да, в углу еще стояло мусорное ведро. Харди уселся за стол под угрожающий скрип стула, но я не хотел попасть в неловкое положение и остался стоять.

— Итак? — он попытался ободряюще улыбнуться.

— Меня зовут Бен Труман.

— И вы хотите…

— Я хочу совершить самоубийство, — скучающе процедил я и щелчком сбил со своего двухсотдолларового плаща приставшую пушинку.

— Чье?

— Свое, естественно.

— Вы попали по адресу! — Харди вскочил, обежал вокруг стола и снова сел. — Я один из крупнейших в городе специалистов по «фело-де-се», я изучил всю суицидальную литературу, которая только существует, самоубийство — мое второе имя!

Он самодовольно надулся, скаля испорченные зубы.

— Сколько это будет стоить? — я с трудом сдержал зевок. Как я и ожидал, Харди цепким взглядом ростовщика и карманника осмотрел мою одежду.

— Пятьсот долларов, — не моргнув глазом, бессовестно заявил он. — Плюс сто долларов за оформление всех соответствующих документов, плюс триста долларов за организацию похорон. Написание некролога и рассылка поздравлений, простите, приглашений — совершенно бесплатно.

— Это все лишнее, — я достал бумажник и отсчитал ему пять сотен зеленых, он глядел на них, как изголодавшийся удав на жирного кролика. — С чего начнем?

— Всего лишь одна формальность, — Харди положил на стол чистый лист бумаги и ручку. — Пишите: «В моей смерти прошу никого не винить».

— Повторите, пожалуйста, — я все-таки рискнул сесть.

— Где-то у меня был образец… — Харди начал стукать ящиками стола, но ничего не нашел. — Не забудьте расписаться и поставить дату.

Так или иначе, посмертная записка была написана, и я спрятал ее в бумажник.

— Так… — Харди довольно потер руки. — И какую же смерть вы предпочитаете, Бен?

— Мне как-то все равно.

— Тогда держите!

Он протянул мне прозрачный флакончик с таблетками.

— Что это?

— Вечером перед сном выпей все десять — и тихий, безболезненный переход в другой мир совершится сам собой.

Я был немного разочарован. Но деньги были уже уплачены, я попрощался и пошел домой.

В девять часов вечера я посмотрел в окно на закат, принял душ, побрился, почистил зубы, проглотил одну за другой все таблетки и с чистой совестью лег спать. Посмертная записка была пришпилена на письменном столе, на самом видном месте.

Через два часа я проснулся и попал в девятый круг Ада — меня рвало так, как никогда в жизни, я даже не успел добежать до туалета. Когда рвота прекратилась, я напился воды из-под крана, проблевался еще пару раз и оставшуюся часть ночи провел на диванчике в гостиной.

* * *

Я ворвался в контору Декстера Харди как тайфун, как цунами! Я ругал его, как только мог, самыми последними словами. Он только обиженно моргал и, когда мой поток проклятий иссяк, пропищал:

— У вас ничего не получилось?

— Как видишь, нет, скотина. Давай деньги назад, я поищу другого специалиста и заодно заявлю на тебя в полицию!

Не успел я договорить, как Харди бросился на колени и обхватил меня руками.

— Мистер Труман, простите меня! Я забыл посмотреть срок годности препарата, честное слово! Но позвольте мне исправиться, не пройдет и десять часов, как вы будете мертвы в самом наилучшем виде!

Я смотрел сверху на его лысину, и мне стало его жалко.

— Встаньте, Харди, я даю вам еще один шанс. Что же вы предложите теперь?

* * *

Харди напустил в ванну горячую воду, проверил пальцем ее температуру и с кривой улыбкой повернулся ко мне.

— Неплохая у тебя квартирка, Бен. А теперь раздевайся, лезь в воду и вскрой себе вены. Держи!

Он вручил мне новую упаковку лезвий «Жилетт». Я взялся за верхнюю пуговицу рубашки и спросил:

— Мне что, при тебе разоблачаться?

Харди заморгал, потом вышел и спросил из-за двери:

— Ты уже разделся?

Я снял одежду и аккуратно сложил ее на полу. Вода была очень горячей, голова моя закружилась. Взяв в пальцы ставшее скользким лезвие, я проделал эту крайне болезненную и неприятную процедуру. Вода быстро начала краснеть, и я потерял сознание…

* * *

Очнулся я оттого, что начал замерзать. Я открыл глаза и мне чуть не стало плохо от отвратительно алого цвета воды. И я был жив.

* * *

— Харди, говнюк! — дверь с перевернутой табличкой чуть не вылетела с петель от моего пинка ногой.

Его голова при моем появлении задергалась вверх-вниз.

— Идиот! Кретин! — взвизгнул он. — Ты как вскрывал вены?!

Я немного охладел и показал ему, как.

— Болван! — вопил он. — Надо было резать вдоль, по ходу сосудов! Не поперек, а вдоль! Вдоль, а не поперек!

— Извини, Харди, я этого не знал…

Он вскочил.

— Идем, я сам сделаю тебе это.

Я вздрогнул.

— Не надо, Харди. Это все-таки очень больно. Придумай мне другое «фело-де-се».

Он ненадолго задумался.

— Держи! — в руках у него была обыкновенная веревка с петлей.

* * *

— Это так же просто, как пукнуть, — Харди кратко пояснил мне основы теории повешивания. Я засунул голову в петлю и замер.

— Мне надо всего лишь спрыгнуть? — спросил я наивно.

— Да. Как дважды два.

Я оттолкнулся от стула и спрыгнул с него… И это тоже было очень больно, а еще больнее было падать на каменный пол, я здорово ушиб копчик и крестец. Харди округлившимися глазами смотрел на одиноко болтающийся обрывок веревки.

— Слушай, Бен… Ты случайно не сумасшедший?

Я застонал, захрипел, закашлялся. И я опять был жив. И у меня не было сил бранить этого безмозглого Харди.

* * *

Мы стояли на крыше небоскреба и смотрели вниз, петля все еще опоясывала мою шею вторым галстуком. Но мне эта затея уже перестала нравиться.

— Мне надо всего лишь сделать шаг, Харди?

— Да-да, — торопливо забормотал он. — Делай шаг.

Я опять глянул вниз, на людской муравейник. Харди запрыгнул на бортик, окаймляющий крышу, и стал бесстрашно прогуливаться туда-сюда, что-то насвистывая, фальшиво и раздраженно.

— Делай шаг, Бен, делай шаг! — пропел он. Внезапно его нога наступила на кучку свежего голубиного помета, он взмахнул руками и с тихим вскриком упал вниз. Я наблюдал за каждым мгновением его полета. Он падал всего лишь несколько секунд, но для него это было целой вечностью. Так, во всяком случае, мне кажется.

Я снял с шеи петлю и выкинул ее вслед за Харди. Кое в чем я был ему даже благодарен. Я развернулся и пошел домой, сегодня был последний день моего отпуска.

6.10.1997

 

Величие

Верховный Генералиссимус Солнечной системы и ее окрестностей Александр фон Блутхарт Великий, уже несколько десятилетий сжимающий в своей железной руке жизни и судьбы двух триллионов живых существ рода Homo Sapiens, аккуратно поставил на поверхность стола опустошенную чашку кофе и наклонился над мерцающим экраном. Тонкие гибкие пальцы привычно легли на клавиатуру. На экране появилось лицо его верного секретаря Блауберга.

— Доброе утро, сэр, — голос секретаря был слегка искажен высокочастотными помехами.

— Данные, — кратко потребовал Блутхарт.

— Есть, сэр! Восстание на Меркурии подавлено, наши потери составили…

— Дальше! — такие мелочи, как людские жизни, Генералиссимуса не интересовали и не должны были интересовать.

— Повстанцы Титана захватили 52% территории…

Внезапно в разговор вклинился Верховный Медик Земли, его постное лицо, как всегда, было патологически неподвижным.

— Доброе утро, сэр, — прогудел он. — Позвольте поздравить вас с пополнением вашего семейства. Ваша жена благополучно родила вашего четвертого ребенка. Как думаете назвать сына?

— Александр Четвертый, — ответил Блутхарт.

Верховный Медик исчез, и только сейчас Генералиссимус вспомнил, что предыдущего ребенка он назвал Александром Вторым. Да, точно, его первенец была девочка, и он нарек ее Атеной. Следовательно, в нумерации детей мужского пола появилась погрешность.

— На Луне завершилась постройка военного космолета первого класса «Штернфауст», — продолжал нудно бубнить секретарь.

— Глобальная карта, — приказал Блутхарт.

На экране развернулось схематическое изображение Солнечной системы, планеты жутко медленно, но неукротимо и математически правильно двигались вокруг желтого карлика со спектральным классом G2. Пальцы быстро застучали по клавиатуре, увеличивая масштаб особенно активных регионов. Наконец, внимание Блутхарта привлекла маленькая точка, приближающаяся к Плутону.

— Космический корабль регистрационный номер 74! — Блутхарт наклонился к микрофону. — Приказ: сменить курс и следовать к Юпитеру.

Ответа не было, но Блутхарт был спокоен. Он знал, что его приказ корабль получит только через пять часов.

На экране опять возник Блауберг.

— Сэр, на Церере полковник Нико снова объявил суверенитет…

Блутхарт молниеносно нашел нужный район, неподалеку от этой строптивой маленькой планеты с черепашьей скоростью покорял пространство супертяжелый боевой корабль «Зигфрид».

— Количество жителей на Церере?

— Три миллиона двести тысяч, — бесстрастно ответил секретарь.

Блутхарт немедленно приказал «Зигфриду» отклониться от курса и бомбардировать Цереру термоядерными бомбами общей мощностью двести гигатонн. Он хорошо осознавал жестокость этого поступка, но это должно было научить других, как не повиноваться Александру фон Блутхарту Великому. А этих других было очень много.

Через двадцать минут «Зигфрид» был на нужной дистанции от Цереры. Спокойно заработали его смертельные установки. Когда было все кончено, Блутхарт спросил:

— Количество жителей на Церере?

— Ноль, — ответил секретарь. — Малая планета Церера уничтожена. Боевой корабль «Зигфрид» возобновил выполнение предыдущего приказа.

На лице Александра фон Блутхарта появилась счастливая улыбка. Это была улыбка бога, всемогущего надчеловеческого существа, каким он, в сущности, и был.

— На сегодня хватит, Блауберг.

— До свидания, сэр.

Экран погас, но Блутхарт все еще сидел перед ним. Улыбка небожителя неуловимо таяла, исчезала. Наконец он встал, потянулся и вышел из комнаты, заперев дверь на кодовый замок.

Прямо за дверью на обшарпанной стене висело разбитое зеркало. Согнав с него огромного таракана, Блутхарт посмотрел на свое впалое лицо, неравномерно заросшее густой щетиной, на черные мешки под глазами, гнилые шатающиеся зубы. Поковыряв грязным пальцем с обломанными ногтями во рту, Блутхарт сплюнул, надел на голову дырявую шляпу и вышел на улицу.

Грязные голые ребятишки, у которых не было ни родителей, ни одежды, ни забот, вскочили с грязного песка и побежали к нему.

— Придурок Харди! — дразнили они его. — Харди-придурок!

Александр фон Блутхарт неожиданно осознал, что на самом деле является Алексом Харди, и от этого из его глаз покатились скудные слезы. Проявление чужой слабости еще больше обрадовало детей, а один из них, наиболее дерзкий, сбил с него шляпу на землю. Харди рассвирепел, схватил камень и швырнул ним в обидчика; тот упал, пораженный в голову, и больше уже не вставал. Дети разбежались.

— Эй, Харди! — к нему приближался широкоплечий мужчина по имени Юджин, он перешагнул через труп ребенка, положил свою сильную руку на плечо Харди и прямолинейно спросил:

— Харди, правда ли то, что ты нашел компьютер и теперь играешь на нем с утра до вечера и от этого у тебя крыша поехала?

Харди не торопился отвечать.

— Хороший комбинезон, Юджин, — он осторожно потрогал плотную ткань. — Дай пожрать, а?

* * *

— Сэр, у нас новый приказ с Земли: направляться к Юпитеру!

— Выполнять приказ.

— Но, сэр…

— Лейтенант, приказы даются для того, чтобы их выполнять, а не обсуждать. Выполняйте!

— Есть, сэр!

11.11.1997

 

Цивилизация

Целых два часа я прилежно изучал дело под номером 10905, ибо правосудие не имело права совершить ошибку, а в моем лице объединялись функции судьи, адвоката, прокурора, присяжных и палача. Слушание дела было назначено ровно на полдень, и именно в это время дверь в мой кабинет открылась, и двое ребят в ярко-белых униформах ввели подсудимого. Он был невысокого роста, с неправдоподобно честными глазами, а его дочерна загоревшая кожа свидетельствовала о том, что он воспользовался услугами нашей компании.

— Мистер Роб Андерсон, меня зовут Эрл, — вежливо представился я. Мы остались наедине.

— Паршивый пробирочник! — услышать это от него я не ожидал и поэтому отделался служебной фразой:

— Мистер Роб Андерсон, сожалею, но вам придется забыть на время о ваших расовых предрассудках, пока не будет установлена степень вашей вины и ваше наказание.

Вызывающе развалившись в кресле, он нагло усмехнулся, но все-таки смолчал. Я заглянул в служебные бумаги.

— Седьмого августа этого года, то есть три дня назад, вы приобрели у нашей компании индивидуальное хронопутешествие в прошлое…

— Это был рай! — восхищенно воскликнул он, внезапно оживившись. — Я был в раю, пока ваши мордовороты не вытащили меня оттуда силой!

— Это была вынужденная мера, Роб. Вы ничего не смогли дать этим людям, жившим тридцать тысяч лет назад, а все ваши поступки можно определить как преступные и порочные.

— Не может быть, Эрл! — он был по-настоящему изумлен. — Вы что-то напутали в своей конторе.

Я позволил себе улыбнуться.

— Давайте вместе разберем последствия вашего хронопутешествия. В первый же день вашего пребывания там вы встретили племя…

— Да, — протянул он. — Это было совсем небольшое племя, человек сто. Хотя меня и предупреждали о возможной агрессивности, они были на редкость дружелюбны. Хотя женщины у них, честно сказать, немного страшноваты…

— Так вот, о женщинах. До вашего прибытия их купание в речке воспринималось мужчинами как вполне обыденное явление, даже не заслуживающее их внимания. Как только там появились вы, мужчины стали прятаться в кустах и украдкой подсматривать за голыми соплеменницами, лелея в своих не слишком развитых разумах самые грязные мысли…

Учитывая мое происхождение, я сделал ударение на слове «грязные». Роб Андерсон растерянно почесал подбородок, он явно не понимал, чего же плохого он тут сделал.

— А что произошло на шестой день?

— Вы про что?

— Не припоминаете? Я имею в виду дикий виноград.

Он вспомнил и самодовольно улыбнулся:

— Да, было дело. Я собрал немного этой кислятины и сделал немного вина. Оно было отвратительным, но старейшины были от него в восторге… И тогда я научил их виноделию… Чего же тут плохого?

Я опять пролистал рапорт службы наблюдения.

— Через неделю все племя ударилось в пьяный разгул, — резко сказал я.

— Да, у них слабоватые головы, — он опять улыбнулся. — Но ничего, пусть привыкают.

— На третий день после начала пьянки нами были зафиксированы случаи половых извращений, которые начали приобретать систематический характер.

Он упрямо замотал головой.

— Тут я не виноват, Эрл. Пусть я попаду в Ад, если это не так.

Я не стал возражать и спросил:

— Так вы оцениваете вашу деятельность в прошлом позитивно?

— Почему бы и нет? Я научил их делать колесо, хотел даже научить их плавить металлы, но не успел. Разве за месяц все успеешь?

— По-моему, Роб Андерсон, все, что вы хотели и могли сделать, вы сделали. А насчет колеса… Вы думаете, что доходчиво им все объяснили?

— Честно говоря, я плохо помню этот момент… Я был немного пьян…

— Зато все, и стар, и млад, отлично усвоили полный набор английских нецензурных слов и выражений. Довольно, Роб Андерсон. Если бы не срабатывал принцип временной устойчивости, неизвестно, что бы вы нашли здесь, в настоящем, когда вернулись. Итак, мой приговор: штраф тридцать тысяч долларов, эти деньги пойдут в благотворительный фонд. Приговор может быть обжалован в установленном порядке.

Он опять улыбнулся, но этот раз презрительно, и положил передо мной на стол платиновую карточку «Америкэн Экспресс». Подписав все необходимые бумаги, мистер Роб Андерсон спросил:

— Я свободен?

— Да, свободны. До свидания.

У двери он остановился.

— Знаете что, Эрл. Через недельку я куплю себе у вашей компании новое хронопутешествие.

— Очень рад за вас.

Он ушел. Я закрыл папку под номером 10905 и взял новое дело. Но в этом случае наша команда не успела среагировать должным образом, и наш клиент, некто Тринкер, остался мертвым в двадцатитысячном году до Рождества Христова. Этот Тринкер решил устроить в палеолите самое настоящее Монте-Карло: он наделал из подручных материалов некоторое подобие игральных карт, домино, костей, разве только не «одноруких бандитов», и обучил игре в них доверчивых туземцев. В пылу азарта племя забыло об охоте и чуть не умерло от голода. Их спас шаман, который каменным топором снес Тринкеру полголовы и проклял его нововведения.

В дверь постучали, в приоткрывшуюся щель заглянул мистер Роб Андерсон.

— И все-таки я заронил там семена цивилизации!

Ноябрь 1997

 

Приятный парень

Двое, он и она, стояли у берега моря, заходящее солнце бросало на них кровавые зловещие блики. Он смотрел куда-то вдаль, а она изо всех сил пыталась обратить на себя его внимание. Она была немного пьяна, поэтому периодически повисала на его плече.

— Меня зовут Моника, — громко говорила она. — Ты мне очень нравишься. Нет, действительно. И от тебя хорошо пахнет…

Было очень жарко, но он вздрогнул.

— Как тебя зовут? — она обрадовалась, когда он повернул лицо в ее сторону.

Он что-то ответил. Она засмеялась.

— Дуган? Нет, правда? Я никогда раньше не встречала Дуганов. Необычное имя, я его надолго запомню.

Он улыбнулся, алое солнце сверкнуло в его черных глазах. Моника взглянула на свои крошечные золотые часики.

— Уже поздно. Ты не проводишь меня домой?

Дуган неопределенно пожал плечами.

— Я живу совсем одна, неподалеку отсюда.

Он коротко кивнул и что-то спросил. Она звонко засмеялась и потянула его за руку за собой.

Моника действительно жила недалеко. Когда они подошли к ее домику, его рука лежала на ее бедре, а ее смеющееся лицо прижималось к его груди.

— От тебя хорошо пахнет, Дуган, — повторила она. Он ответил долгим жарким поцелуем…

* * *

Через час Дуган пах совсем по-другому. От него несло запахом смерти и крови. Он прошел в ванную, положил опасную бритву на раковину и начал отмывать руки от крови. Окрашенная в красное вода шустрым ручейком исчезала в сливном отверстии. Потом он умыл лицо и прополоскал рот. Намочив немного волосы, он тщательно причесался, внимательно осматривая себя со всех сторон в зеркале. Затем он поправил галстук, отряхнул пылинку с пиджака, положил в рот жевательную резинку без сахара, предохраняющую от кариеса, и вышел из ванной комнаты.

Гостиная выглядела просто ужасно. Если не принимать во внимание поломанную мебель, то залитые кровью пол и стены наводили на мысли о скотобойне. Дуган приостановился, напоследок оглядывая плоды своих рук. Истерзанное тело с одной верхней конечностью лежало на кровати, целомудренно укрытое побагровевшей простыней; вторая рука Моники плавала в чудом оставшемся целым аквариуме, и прекрасные золотые рыбки остервенело кусали свежее мясо. Голову девушки Дуган аккуратно уложил на журнальный столик, а вот глаза, язык и уши довольно небрежно валялись на грязном полу у поверженного телевизора.

Дуган осмотрел комнату, на лице его явно читались презрение и скука. Достав из кармана бумажник, он оставил у двери несколько долларов, после чего покинул оскверненный им дом.

* * *

В одиннадцать часов вечера он стоял у светофора, когда кто-то сзади запустил ему в волосы руку с ярко накрашенными ноготками. Он спокойно обернулся и увидел развязную девицу с небольшим крестиком на красивой шее.

— Хорошая ночь, милашка, — промурлыкала она. — У, ты так приятно пахнешь…

Темные губы Дугана изогнулись в хищной зловещей ухмылке…

Декабрь 1997

 

Враг

Часы на покрытой черно-желтыми разводами стене подозрительно зашуршали и начали медленно бить, каждый удар был подобен траурному звону. Я насчитал тринадцать ударов, при каждом из них мое сердце то болезненно замирало в груди, то начинало метаться, как птица в тесной клетке. Наступившая после этого тишина стала давить мне на глаза, и, чтобы не ослепнуть, я громко заорал, как сумасшедший. Тишина мгновенно отступила, но я-то знал, что она притаилась в самом темном углу комнаты и только ждет удобного момента, чтобы напасть на меня врасплох. Часы подумали и ударили еще раз. Часовая стрелка от них лежала у меня в кармане, это была моя месть этому бессовестному тикающему монстру, который все время насмехался надо мной.

«Ничего, когда у тебя закончится завод, я буду смеяться последним», — злорадно забормотал я. Наверное, стоило бы отломать и минутную стрелку, но я боялся подойти к часам ближе расстояния вытянутой руки, и они знали это.

Я медленно, разминая затекшие мышцы, поднялся с грязного пола. Шторы на окне немного раздвинулись и показали мне соблазнительный треугольник ночного неба. Сердце мое бешено заколотилось о грудь, я поскорее прижал его ладонью, чтобы оно не покинуло меня…

Успокоившись через несколько минут, я сделал шаг к окну, стал на колени и заглянул в прореху. Ночь! Мириады звезд своими острейшими световыми иголками вонзились мне в мозг, желая выжечь дотла мою нервную систему, но я вовремя отпрыгнул назад, мгновенно закрыв глаза руками. По моему лицу текла кровь, и я слизывал ее с губ языком. Когда я отошел от последствий коварного нападения, я осторожно задвинул занавески на окне плотнее и заколол их согнутой стрелкой от часов. Изловчившись, эта проклятая стрелка уколола меня в палец. Я погрозил часам кулаком и засунул палец в рот. Кровь, текшая по моему пищеводу, постепенно восстанавливала мои силы и здравость мышления.

Вдруг я почувствовал, как в моем желудке что-то зашевелилось. Я услышал тошнотворное чмоканье. Теплая и соленая кровь маленьким ручейком струилась у меня в горле. И что-то у меня в животе почуяло эту живительную влагу. Что-то в моем желудке развернулось, словно пружина, и начало подниматься по кишкам вверх, перебирая тысячью холодно-стальных ножек. Я в безмолвном ужасе зажал рот руками, чтобы чудовищный червь (в нем было метров двадцать, не меньше) не вылез наружу, иначе я бы умер от страха. И я победил. Тысяченожка протиснулась через сдавленное спазмом горло, потыкалась в зубы своими гнусными кровососущими присосками, потом побежала вверх и свернулась тяжелым клубком между моими мозговыми полушариями, причинив мне такую дикую боль, что я потерял сознание.

Я очнулся, когда капающая откуда-то сверху слизь залила мне все лицо. Я откинул голову набок и меня вырвало зеленой желчью. Часы победно вращали минутную стрелку в обратном направлении и притом в несколько раз быстрее, чем следовало бы. В потолке была дырка. Ее сделала моя соседка сверху, не помню, как ее зовут, но умерла она за несколько дней до Рождества. Через эту дырку она постоянно капала мне на голову всякой гадостью, часто пускала нервно-паралитические газы, запрещенные международной конвенцией. На самом деле моя соседка — межгалактический шпион. Я давно хотел написать об этом. Куда следует. Я это сделаю прямо сейчас. Осторожно переступив через чей-то обезглавленный труп, гниющий на полу (он на секунду приоткрыл один глаз и подмигнул мне), я сел на стул и положил ладони на стол. Передо мной лежал чистый лист бумаги и фломастер. Фломастер был синего цвета, чтобы отгонять злых духов, которым не нравилось, когда я садился за стол что-то написать. Аксурац. Это я вспомнил, как зовут мою соседку. Это ее марсианское имя, я узнал его из радиопередачи про домашних животных. Сейчас радиоприемник тоже был моим врагом. Я взял в руку фломастер и печатными буквами написал вверху листа: «Главному письмо доброжелатель государственной безопасности». Мысли сильно путались. Вдруг по столу пробежал огромный таракан. Он остановился возле моего письма и стал медленно шевелить длинными усами. Я быстро понял, что это тоже шпион, подосланный соседкой, и со всей силы ударил по нему ладонью. С еле слышным скрипом таракан раздавился, показав миру свои отвратительные мутно-белые внутренности, которые повисли на моих пальцах. Они были похожи на те морские водоросли, которые я ел в детстве в китайском ресторанчике. Неожиданно я понял, что не могу прочесть ни одного слова из моего письма. Усы мерзкого насекомого все еще двигались, а передние лапки упорно цеплялись за поверхность стола. Своим письмом я обтер руку от грязи, но ощущение чистоты навеки покинуло меня. Я услышал злорадное хихиканье соседки.

Я встал из-за стола, шатаясь от усталости, и пошел в туалет. В унитазе беспомощно плавал радиоприемник, это я его покарал за то, что он воздействовал на мой мозг невидимыми излучениями. Я посмотрел в зеркало и увидел, что к моей правой щеке присосался здоровый, с кулак, комар. Он пил мою кровь, разбухая прямо на глазах. Нужно было что-нибудь поскорее делать, и я ударился своим лицом о висевшее над раковиной зеркало. С хрустальным звоном тысячи колокольчиков оно разлетелось на мелкие кусочки. Несколько осколков впилось в мое лицо, это было ужасно больно, но зато я избавился от насекомого-паразита. Нестерпимо острая боль заставляла меня тихо стонать сквозь зубы, также меня на время покинула моя бдительность, благодаря которой я был все еще жив.

Я вышел из ванны и, ведя рукой по стене, обклеенной фольгой, добрался до окна и вытер окровавленное лицо шторами. Перед глазами у меня плясали фантастические и сюрреалистические огни. Одна занавеска попыталась любовно обвиться вокруг моей шеи, но я своевременно отскочил от окна. Зрение постепенно восстанавливалось, и первое, что я смог увидеть, были отвратительные золотые часы, те самые, у которых я выломал одну стрелку. К сожалению, мои мучения еще только начинались. Потревоженные прикосновением тряпки кусочки стекла, вонзившиеся в мои щеки, нос, подбородок и лоб, пришли в медленное движение. Каждый крошечный осколочек, острый как скальпель, начал вращаться вокруг своей оси и продвигаться внутри моей плоти к единому центру — моему мозгу. Я упал на пол, перекатился и, ударившись о стену, завопил от нечеловеческой боли. Никто не был способен терпеть эту боль. Никто, кроме меня. Вытерпеть все — это мой единственный шанс продолжать жить, продолжать существовать. Быть может, меня еще найдут люди, настоящие люди, не позволившие своим врагам взять над собой верх. Стало немного легче, я мучительно дышал через нос, стараясь прийти в себя. И тут я услышал тихий, но страшный звук у себя над головой — мерное и зловещее потрескивание. Я посмотрел ввысь и в нескольких миллиметрах от своего лица увидел в стене две черные дырочки, между которыми изредка проскакивала искра. Электричество! Один из самых опасных врагов человечества, окутавший своей сетью весь земной шар. Враг, которого глупые людишки величают своим величайшим благодетелем. Враг, убивающий со скоростью света не только презренную плоть, но и бессмертный разум. Как же я мог забыть об этой электрической розетке?! Так или иначе, я просчитался. Я проиграл. Гудение и потрескивание усилилось, маленькой звездочкой зажглась и умерла еще одна искра…

* * *

Электричество убило мистера Хьюмена.

Как только это произошло, золотые часы на стене торжественно сказали: «Бом-м-м!»

— Наконец-то мы разделались с ним! — довольно прохрипел радиоприемник из унитаза.

— Бом-м-м! — били часы.

— С этим мы долго возились. Но их уже немного осталось, — радиоприемник замолчал.

— Бом-м-м! — согласились часы.

Февраль 1998

 

Сага о Йоне Смиде, христианском миссионере, и его благих деяниях

Ветер завывал, словно голодный волк, а его жгучее прикосновение было похоже на укусы острых зубов. По заваленной снегом долине устало брел одинокий путник. Его грязно-светлый балахон отнюдь не спасал от холода, но человек упрямо шел к цели, изредка останавливаясь, чтобы посмотреть на мутный диск луны, имевший нехороший красноватый оттенок. Потом странник продолжал свой путь, все так же держа перед собой в правой руке какой-то небольшой предмет.

Наконец, он достиг пункта назначения — низкой хижины, из которой доносился рев чьих-то мощных глоток. Откинув полог, он ввалился внутрь, в темное, но теплое помещение, согретое добрым десятком горячих тел. Пламя очага скупо освещало хижину. Здесь были жестокие и невинные дети северных морей и ветров — викинги, богатые и не очень земледельцы, каждый год с каменным упорством воюющие за скудный урожай и другие не менее почетные люди. Присутствовал тут и местный законоговоритель — Торстейн Лангсагер.

— Клянусь своим мечом, это Йон Смид, пастырь наших душ! — заорал во всю мощь своих огромных легких воин по имени Бьёрн, его глаза еще не утратили осмысленного блеска из-за долгого бражничанья, а в доказательство своих слов он похлопал ладонью по рукоятке висевшего на его ремне меча.

— Да благословит Бог этот дом, — сильно дрожа, пробормотал Йон Смид; в руке, почти побелевшей от холода, он сжимал деревянный крест с распятием.

— Садись за наш стол, Йон, — позвал его хозяин дома, Кетиль Одноглазый. — Хельга, налей нашему другу эля!

Йон отряхнул с плеч остатки тающего снега и двинулся к столу. Под ноги ему попалась молодая глупая коза, которая обиженно заблеяла, когда гость сильно пнул ее ногой. Хельга, жена Кетиля Одноглазого, щедро, до самых краев, наполнила кружку пенистым элем и поднесла его Смиду. Тот зачем-то широко перекрестил стол и поднес кружку ко рту. Одиннадцать пар глаз (вернее, десять с половиной) настороженно наблюдали за христианским миссионером. Йон Смид не был тут желанным гостем, он был чужаком, и он осознавал это. Но каждая собака в долине знала, что Йон Смид — родич Тангбранда Вильбальдуссона, который вместе с королем Олавом Трюггвасоном огнем и мечом вводил христианство в Норвегии, жестоко расправляясь с язычниками, не желающими оставить веру своих предков. Поэтому спорить с Йоном Смидом или сердить было его небезопасно.

— Как тебе понравился мой эль? — спросил Кетиль, когда кружка была опустошена. Пиво было дрянным, но оно заставило застывшую кровь побежать по жилам быстрее, и потому Йон ответил:

— Добрый эль.

Понемногу отогреваясь, Йон начал внимательно наблюдать за товарищами по столу. У каждого из них и даже у хозяйки на шее, на крепком шнуре висел простенький крест, но даже его наличие не могло ввести христианского миссионера Йона Смида в заблуждение: еще месяц назад его сотрапезники громко возносили славу своим языческим богам (Смид гневно сплюнул на земляной пол), и сейчас они вряд ли отринули свою старую веру, ложную и порочную, ибо она шла не от Бога. «Я окружен заблудшими овцами!» — злобно подумал он.

Полог в дверном проеме легко всколыхнулся.

— Мир этому дому! — в хижине появился новый гость, застольная беседа разом угасла. Йон поднял голову, зрачки его глаз внезапно гневно вспыхнули. Печально известный колдун острова, отъявленный язычник Храфн Вардлок, Заклинатель Духов, по прозвищу Черный, спустился со склонов вулкана Суртсхейм в долину. Поговаривали, что его отцом был ирландский чернокнижник, некоторые считали это выдумкой, но так или иначе, Храфн Вардлок сейчас был здесь, и никто не смел сказать о нем дурного слова.

Колдун мягко, словно кошка, прошел к столу и по чистой случайности сел на скамью рядом с миссионером, Йон Смид прямо задрожал от священного негодования.

— Как жизнь, Кетиль? — с искренним интересом спросил Храфн, пока хозяйка наполняла ему кружку, но не элем, а подогретым козьим молоком; одноглазый воин что-то осторожно буркнул в ответ. Перед тем как пить, колдун выплеснул немного молока на земляной пол.

— Пива! — угрожающе потребовал Йон Смид, косясь на колдуна. Черная бровь Храфна Вардлока насмешливо изогнулась.

— Не время пить, когда твой король сегодня пал в битве, — тихо сказал он, но услышали его все.

— Ложь! — вскинулся миссионер. Колдун улыбнулся, и это еще больше взбесило Смида.

— Ложь! — громко повторил он.

— Он пал в битве с датским и шведским конунгами.

— Откуда ты можешь знать это, колдун?

— Мне принесли эту весть вороны, клюющие трупы, и ветер, шевелящий волосы мертвецов, — ответил поэтической строфой Храфн.

Йон на всякий случай перекрестился. Он хотел спросить, остался ли жив его родич Тангбранд, но поборол в себе это желание, ведь колдун нагло лгал ему, как же иначе.

— Свидетелем моих слов будет Один!

Люди за столом затаили дыхание, услышав имя бога мудрости. Йон Смид, размахивая распятием, закричал:

— Твоя вера лжива и порочна, женовидный обманщик, твои боги есть зло и скверна!

Улыбка мигом исчезла с безволосого лица колдуна. Недобрый огонек мелькнул в его черных бездонных глазах. Люди непроизвольно отшатнулись от его словно бы покрытой мраком фигуры.

— Ты оскорбил меня, служитель покрытого кровью креста. Неизвестно еще, кто из нас двоих лжец!

Законоговоритель Торстейн Лангсагер решил вмешаться в распрю:

— Храфн, прошу тебя! Йон, прости его! Если прольется кровь…

Колдун кинул на Торстейна быстрый взгляд, и слова застряли у того в горле.

— Крови не будет, — заявил Храфн Черный. — Скажи мне, Кетиль, и ты, Торстейн, в какого бога вы верите, во Христа, проповедующего смирение, рабство и мученичество, или в Одина, бога героев?

Законоговоритель и хозяин молчали, низко опустив головы. Колдун мерзко засмеялся.

— Человек… — язвительно произнес он по слогам. — Йон Смид, можешь ли ты доказать мне существование своего бога?

— Конечно! — брызгая слюной, воскликнул миссионер. — Но ты?

— Для меня-то это легче простого, — со спокойной уверенностью сказал Храфн Черный. — Други мои, — повернулся он к жителям долины, — видели ли вы когда-нибудь тролля?

— Да, в детстве я видел тролля, и не один раз, — подтвердил Торстейн Лангсагер.

— Я тоже видел тролля, но очень давно, — кивнул седобородый воин.

— И я…

— Детские сказки, — фыркнул Смид.

— Храфн, не надо тролля! — взмолился один из викингов, Эйрик Троллаэйра. Ему было чего бояться, ведь много лет назад старая прорицательница сказала Эйрику, что его лопоухие уши похожи на уши тролля. Поэтому Эйрик Троллаэйра боялся, что какой-нибудь тролль не пришел к нему за своими ушами. Его товарищи постоянно подшучивали над ним по этому поводу и, тем не менее, все, как один, верили в эту небылицу.

Храфн Черный поднялся со скамьи и громко произнес:

— Великий Один, Отец богов, в доказательство правоты моих слов… погаси этот огонь в этом очаге!

Едва с его тонких темных губ слетело последнее слово, как дверной полог сильно откинулся, в хижину ворвался холодный порыв ветра и… огонь умер. Но в последнее мгновение все успели увидеть, как какой-то темный силуэт заслонил проход, после чего этот кто-то скользнул внутрь.

— Тролль! Тролль! — вопил несчастный Эйрик, двумя руками прижимая к своему черепу свои злосчастные уши. Кто-то ругался, кто-то лихорадочно пытался в темноте развязать завязки своего меча… Проснулись мирно почивавшие до этого дети, конечно, они не преминули заплакать… Залаяла собака, испуганно замекала коза… Кто-то кричал: «Один, спаси нас!» — а Йон Смид безуспешно пытался определить владельца этого голоса.

Как ни странно, женщина оказалась более здравомыслящей, чем десять взрослых мужчин. Она всего лишь навсего нашла и зажгла лучину, которая рассеяла тьму, а вместе с этим рассеялся и нелепый страх.

Возле презрительно скрестившего на груди руки Храфна Вардлока стоял и простодушно улыбался худощавый черноволосый юноша.

— Дуган? — первым узнал его Торстейн Лангсагер.

— Это Дуган, а вовсе никакой не тролль!

Кто-то засмеялся с явным облегчением, но Эйрик Троллаэйра все еще обхватывал свою голову руками.

Дуган жил вместе с Храфном на склоне вулкана, колдун воспитывал его с младенческого возраста. Наверное, между ними были родственные связи, но этого опять же никто не знал достоверно.

— Я сделал, — кратко подвел итог Храфн Вардлок. Он опять сел, козочка подошла к нему и положила свою бородатую морду ему на колени. Колдун возложил костлявую руку на голову козы и сказал:

— Теперь твоя очередь, Йон Смид. И не забудь помолиться Апостле Стейну, чтобы он помог тебе.

— Святому Апостолу Петру, богохульник! — поправил его миссионер. Он чувствовал себя одураченным.

— Петр, Стейн, Кифа — какая разница?

— Ты ничего мне не доказал, колдун. Ни мне, ни нам!

— Почему же? Хельга, будь добра, налей Дугану теплого молока. — Хозяйка с готовностью кивнула.

— Потому что твой щенок впустил ветер!

— Но огонь погас? — улыбнулся колдун.

Йон Смид встретился взглядом с бесконечно глубокими зрачками Храфна. Борьба взоров продолжалась недолго: миссионер отвел глаза в сторону.

— Твоя очередь, — жестко приказал колдун.

Йон Смид посмотрел на распятие, прижал его к груди, упал на колени.

— Господи, яви этим неверующим свою мощь! — каждое его слово дышало такой верой, что даже Храфн Черный удивленно повел бровью.

— Господи, дай мне силу! — Йон Смид перешел на правильную латынь. Он молился и молил, но ничего не происходило. Он вернулся к норвежскому, но это ничем не помогло. Прошло несколько минут, гробовая тишина разрывалась только голосом христианского миссионера.

Но ничего не происходило. Лучина давно погасла, но жители долины были терпеливы. Йон Смид украдкой вытер выступивший на лбу пот и продолжил свой акт веры. Всякое его слово было достойно быть запечатленным на бумаге, чтобы явить миру образец Веры.

Но ничего не происходило, а Йон уже начал выдыхаться. Присутствующим начала надоедать эта фантасмагория, когда миссионер зашелся в особенно неистовой, умопомрачающей молитве. Казалось, эти слова могли сдвинуть небесные сферы…

И вдруг дрова в камине ослепительно вспыхнули, яркое пламя взлетело на высоту человеческого роста и лизнуло потолок. Но через мгновение огонь успокоился и привычно продолжил пожирать дрова.

Лицо Йона Смида сияло. Из ушей у него текла кровь, но он не обращал на это внимания.

— Господи! — прохрипел он, у него уже не осталось сил на большее. Жители долины с восторгом смотрели на своего «пастыря душ»…

— До встречи, — тихо сказал колдун; накинув на голову капюшон, он незаметно покинул хижину, Дуган тенью последовал за ним.

* * *

Снег скрипел под мерными шагами колдуна и его ученика, они возвращались домой, на склоны вулкана.

— Храфн!

Колдун молчал.

— Храфн, зачем ты это сделал? — не унимался Дуган.

— Что я сделал?

— Зачем ты зажег дрова в камине?

Храфн Вардлок по прозвищу Черный не отвечал.

— Храфн, ответь мне!

— Неважно, кто это сделал, Дуган, — произнес колдун, и невыразимая горечь и усталость звучали в его голосе. — Грядет эра Креста, мой мальчик. Люди долины должны обрести новую веру. Прости меня, Один!

Темное небо рассекла надвое молния.

26.3.1998

 

Рейтинг

Солнце украдкой выглянуло из-за черной полосы горизонта и осветило Полигон. Огромное, в сто квадратных миль поле, опаленное огнем многолетних сражений, а потому абсолютно безжизненное, без единой травинки, уже было готов к Состязанию.

Генерал Даммер с довольной улыбкой рассматривал в бинокль выстроенные на Полигоне в случайном порядке увешанные пулеметами, ощерившиеся дулами пушек и раструбами ракетных установок машины. Это были боевые роботы, готовые в любую минуту по одному лишь нажатию кнопки вступить в бескомпромиссную схватку. Роботы были совершенно одинаковыми, за исключением лишь одной детали — программы в машинных кодах, заложенной внутри электронных мозгов этих машин смерти. Роботов было ровно две сотни, половину из них запрограммировал Джерри Пискерес, половину — Доббин Трежер. И Пискерес, и Трежер носили высокое звание Суперпрограммистов высшего класса, и все сегодня: Полигон, роботы, люди — собрались здесь для того, чтобы выяснить, кто из них двоих лучший. Суперпрограммисты были тут же, в Командном Центре, в окружении генералов, министров и своих коллег.

Кроме роботов, на Полигоне замерло несколько грузовиков, внутри их крытых кузовов сидели солдаты, в чьи обязанности входило поддерживать роботов своей стороны и атаковать роботов другой стороны, за это им неплохо платили. Они олицетворяли собой вероятностный фактор.

— Итак, начнем? — спросил генерал Даммер, его палец потянулся к волшебной кнопке. Суперпрограммисты Пискерес и Трежер напряженно переглянулись. Победитель получит, кроме миллиона «зеленых», титул Чемпиона Мира. Возможно, что его рейтинг по шкале Меркюри несколько повысится, настолько, насколько понизится рейтинг проигравшего. На данный момент рейтинг Трежера составлял 3800, а рейтинг Пискереса — 3790 баллов по шкале Меркюри, а исходя из этих цифр, любой бы подросток мог сказать, что они входили в десятку лучших Суперпрограммистов планеты.

Палец генерала с аккуратно подпиленными ногтями плавно лег на кнопку…

В роботах проснулась жизнь. Процессоры, работающие на частоте 670 мегагерц, развернутой пружиной бросились выполнять инструкции, закодированные лучшими умами человечества. Одновременно из грузовиков на поле высыпались люди — солдаты, вооруженные ручными пулеметами, гранатометами и ракетницами. Через секунду Полигон агонизировал звуками взрывов, выстрелов, гудением плазменных установок и совсем не слышными из командного пункта криками солдат. Да этих солдат никто и не замечал, среди величественных бронированных самофункционирующих машин они выглядели жалкими букашками. Их огонь, правда, хоть и не был в состоянии вывести из строя вражеского робота, но зато помогал срывать с его корпуса бронированные пластины, уложенные в несколько слоев.

Борьба между тем шла не на равных — роботы с программой Трежера действовали более разумно и чуточку быстрее роботов с программой Пискереса.

Через час все было кончено. На Полигоне осталось лишь 86 роботов, и все — с программой Трежера. Из людей не выжил никто. Суперпрограммисты пожали друг другу руки. Пискерес был мрачен, Трежер сиял, как начищенный пятак. Генерал Даммер был тоже доволен — ему, как владельцу Полигона, в любом случае причиталось пять процентов от премиальной суммы.

— Внимание. Внимание. — Все присутствующие мгновенно затихли. — Новый рейтинг Трежера составляет 3810 баллов по шкале Меркюри. Новый рейтинг Пискереса составляет 3780 баллов по шкале Меркюри. Благодарю за внимание.

Все окружили поздравлениями нового Чемпиона Мира, о Пискересе на время забыли. На остывающем поле все еще перемещались в поисках врага уцелевшие роботы, один из них продолжал стрелять из пулемета и пускать ракеты и никак не мог остановиться.

* * *

— Включайте-ка свои шлемы, — тихо сказал капрал в душной темноте фургона. — Сейчас начнется.

Джо на ощупь нашел рычажок и щелкнул им. Наушник мгновенно ожил и сообщил:

— Ваш рейтинг, солдат Джо Попьюли, 132 по шкале Меркюри.

Джо молча кивнул. Будь он неладен, этот клятый рейтинг! От этой трехзначной цифры напрямую зависело количество «зеленых», которые он принесет сегодня домой. Каждый уничтоженный нашей стороной вражеский робот, каждый убитый солдат в форме другого цвета добавит несколько цифр к рейтингу. Каждая потеря с нашей стороны уменьшает его. Правила по-детски просты. И все зависит от рейтинга: будут ли мои дети учиться в колледже, куплю ли я себе новый костюм, будем ли мы жить в благоустроенной квартире…

Рев сирены вернул Джо к действительности. Он выпрыгнул из грузовика, мгновенно сориентировался, вскинул на плечо гранатомет и атаковал вражеского робота. Спустя десять минут, с двух сторон поливаемый струями плазмы, а с третьей — дружным пулеметным огнем Джо и его товарищей, враг замолк, внутри него что-то рвануло.

— Ваш рейтинг — 133, — равнодушно пропел ему в ухо голос.

— Очень рад! — сквозь зубы прошептал Джо, падая на землю, чтобы не быть разорванным пушечным выстрелом невесть откуда взявшегося вражеского робота.

Через полчаса напряженной беготни и стрельбы Джо растерял всех своих товарищей. Рейтинг его достиг невидалой им прежде отметки — 164 баллов, видимо, их сторона все-таки выигрывала.

— Ваш рейтинг — 165, — сообщил наушник.

Джо перезарядил гранатомет и оглянулся. К нему спешил робот, но это был свой, со знакомыми эмблемами на искореженных и оплавленных боках.

— Ваш рейтинг — 165, — сказал наушник. — Мы выиграли. Потери с нашей стороны составили 14 процентов, потери вражеской стороны — 100 процентов. Поздравляю!

Джо бросил гранатомет на землю и завопил от радости — домой он принесет целую кучу деньжищ! Робот остановился неподалеку от него, и вдруг Джо почувствовал, что его кишки длинным червем вылетают из его чрева, а на месте его живота начинает дымиться огромная сквозная дыра. Уже падая, он услышал звук выстрела, убивший его.

— Наши потери составили 14 процентов, — продолжал бубнить голос. — Потери врага составили 100 процентов. Ваш рейтинг — 0. Ваш рейтинг — 0. Ваш рейтинг — 0.

В это самое время Суперпрограммисты жали друг другу руки.

7.4.1998

 

BASIC

Храм святого Бьярни был залит ярким светом плазменных струй, бесконечно кружащихся в замкнутых электромагнитных ловушках. Кроме меня, моей невесты, священника и двух дебаггеров — стражей порядка, замерших у входа, — в огромном помещении никого не было.

— Джей-Ти Семнадцатый, согласен ли ты взять в жёны присутствующую здесь Аду?

Я нежно посмотрел на свою возлюбленную и твёрдо сказал:

— Да, согласен.

Ада ответила мне непередаваемо трогательным взглядом, она вся прямо-таки трепетала от волнения. Священнослужитель по-отечески взирал на нас.

— Ада, согласна ли ты выйти замуж за присутствующего здесь Джей-Ти Семнадцатого, алгоритмиста третьего класса?

— Да, согласна, — прошептала девушка, прекрасная, как цветок — воплощение всех моих грёз.

Священник осенил нас двойным крестом и торжественно произнёс:

— Я, Керниган Восьмой, линкер первого класса, властью, данной мне Первопрограммистом, объявляю вас, Джей-Ти и Ада, мужем и женой. Соблюдайте принципы Божественного Алгоритма: легативности, инкапсуляции и полиморфизма — и будьте счастливы.

Когда мы выходили из Храма, стражи порядка с ярко-красными изображениями жуков на блестящих мундирах отсалютовали нам ритуальными мечами. Снаружи нас встретило радостное солнце и приветливый прохладный ветерок.

— Поздравляем! — дружно закричали приглашённые. Ада бросила им свой букетик цветов.

Затем мы сели в украшенную белыми лентами и цветами карету, чтобы объехать вокруг Фонтана Счастья. И здесь Ада сообщила мне приятную новость — её дедушка приглашает нас провести медовый месяц в замке на берегу моря.

— Не правда ли, чудесная идея! — счастливо смеялась Ада; я не мог наглядеться на её блестящие карие глазки.

— Конечно, любовь моя, — отвечал я. — Но я не знал, что у твоего деда есть замок.

— О, это долгая история! Я тебе потом как-нибудь расскажу…

Карета миновала Главное Управление Наблюдения за Порядком. Украшенные разноцветными изображениями жуков дебаггеры, стоявшие в карауле, красиво взмахнули острыми мечами.

— Ты бы хотел быть дебаггером? — промурлыкала Ада. — У них такая красивая форма…

Я был слегка раздосадован: алгоритмисты стоят в табели о рангах значительно выше тупоголовых дебаггеров, но кто поймёт этих женщин?..

* * *

Дедушкин замок был очень старый, но ухоженный. Прозрачные тёплые волны накатывали на песчаный берег, над аккуратно подстриженными газонами порхали сладкоголосые птички и яркие бабочки. Короче говоря, это был рай, рай для двоих: Ады и меня. Мы купались, загорали, гуляли, болтали, спорили, ужинали при свечах, и ни единого мгновения мне не было скучно. Я совершенно забыл о работе, друзьях и родных, но счастье не может длиться вечно: Аде понадобилось съездить в город по делам.

Я одиноко бродил по замку. Этому архитектурному сооружению, по словам Ады, было лет четыреста, на трёх его этажах располагалось пятьдесят две комнаты, двери которых не запирались. Не помню, как я очутился в небольшом чуланчике, в углу которого громоздился антикварный деревянный шкаф. Он был совершенно пуст, но моё внимание привлёк небольшой предмет, лежавший сверху. Я попытался дотянуться до него, но шкаф был высок, пришлось принести из соседней комнаты стул.

Это оказалась старинная, покрытая вековой пылью, книга. Я осторожно слез со стула и сел, бережно держа сокровище в руках. Зажмурившись, я сильно дунул; мириады пылевых частиц взвились в воздух; я закашлялся, нечаянно вдохнув несколько миллионов из них. Открыв глаза, я увидел, что книга всё ещё укутана тонким, но плотным слоем пыли. Сердце моё радостно колотилось, я провёл ладонью по обложке, открыв пять букв, сложившихся в страшное слово — имя дьявола, верховного демона зла и лжи:

BASIC

В глазах у меня потемнело, я отшвырнул от себя эту ужасную вещь, но мои руки уже были осквернены прикосновением к ней. Охваченный отвращением, я бросился прочь из этой проклятой Божественным Алгоритмом комнаты.

* * *

Ада вернулась к ужину, а я уже успел немного успокоиться и обдумать дневное происшествие.

— Ада, можно тебя спросить? — я постарался придать голосу как можно более беззаботный тон. — Ты ведь как раз изучаешь историю религии…

— Спрашивай, Джей-Ти, — она отодвинула тарелку и с улыбкой посмотрела на меня.

— Ты не знаешь, — я откашлялся, — слово «основной» происходит от имени дьявола?

— Ты имеешь в виду Бейсика? — похоже, я её действительно удивил. — Нет, скорее всего, совсем наоборот. Древние люди поклонялись этому демону и называли его Основным — Бейсиком. Их примитивные мозги просто не были способны познать всю божественную мощь Первопрограммиста.

Это была для меня новость.

— Древние поклонялись демонам?

— Да, только ты меньше об этом болтай. В любом обществе найдётся человек, которому хочется рисовать вместо идеального круга остроконечный треугольник Хаоса…

Я прервал её поцелуем. Я знал, что происходит с людьми, отринувшими идеальное — к ним приходят дебаггеры…

И всё же через несколько дней, когда Ада готовила завтрак, я вернулся к книге. Она беспомощно валялась на полу, и начертанные старинным шрифтом буквы гневно взирали на меня с обложки. Я поднял книгу и окончательно очистил её от пыли. Под именем дьявола была надпись: «Ай-Би-Эм». Наверное, это имя автора, подумал я и, собравшись с силами, открыл книгу. В глазах у меня зарябило от множества маленьких буковок: никогда в жизни я не видел столько текста. Вдобавок, некоторые буквы я видел впервые. Захлопнув книгу, я спрятал её под куртку — Ада позвала меня к столу.

* * *

Вот так, тайком от Ады, я занялся изучением этой, безусловно запрещенной, книги. Я быстро сообразил, что строчки располагаются сверху вниз, а читать нужно слева направо. К тому же оказалось, что многие символы современного Логического алфавита были похожи на свои древние прототипы, но о фонетическом значении некоторых знаков или более чем странных буквосочетаний мне приходилось только догадываться. Но я уже твёрдо решил прочесть всю книгу от начала и до конца, чтобы осудить древние заблуждения, а потом сжечь её.

— Вве-де-ни-е, — по слогам прочёл я, буковки сложились в осмысленное слово, хотя звучало оно странно, я бы даже сказал, архаично.

Вначале этот древний чернокнижник Ай-Би-Эм рассматривал основные религиозные понятия: информация, алгоритм и даже программа! Правда, имелось в виду совсем не то, что мы вкладываем в это понятие сейчас. Часто мелькало непонятное мне слово «компьютер», а вот о Первопрограммисте не было ни слова.

— Что ты делаешь?

Застигнутый врасплох, я уронил книгу. Ада с ужасом взирала на меня.

— Что это?

— Это древняя книга, — я виновато понурил голову.

Ада перевернула книгу ногой.

— Так вот почему ты заинтересовался Бейсиком, — с облегчением рассмеялась она. — Где ты её взял?

— Нашёл в этом доме, — я понял, что ничего страшного не произошло.

— Сожги её, — сказала Ада. — В ней нет, и не может быть ничего из того, что нужно алгоритмисту третьего класса.

— Хорошо, любимая, — я послушно закивал. — Мне было интересно прочесть её с исторической точки зрения.

— Ты научился читать древние тексты?

— Это совсем несложно. Вот, смотри…

Она отвела мою руку.

— Мне это совсем неинтересно, Джей-Ти Семнадцатый. Пообещай мне только, что уничтожишь эту книгу, как только она тебе надоест. Тут нет ни единого слова истины, Джей-Ти.

Я остался один, книга лежала у моих ног. И я поднял её и продолжил чтение, а, встретив на двадцатой странице первое Заклинание, я понял, что эта книга не будет сожжена до тех пор, пока она в моих руках.

* * *

Заклинания были выделены особым шрифтом, строчки в них нумеровалась с шагом десять. Состояли заклинания из букв древнего алфавита, цифр и двадцати с лишним значков, значения и произношения которых я не знал. Некоторые сочетания вообще были непроизносимы. Иные заклинания состояли из одной строчки без номера, они, как я понял, были наиболее эффективными. Смысл большинства заклинаний остался для меня, к сожалению, неясен, как ни вглядывался я в причудливые чёрные закорючки.

«Что ты творишь? — взывал ко мне порою из глубин сознания голос здравомыслия. — Уничтожь эту дьяволову книгу, захватившую твой ум. Опомнись!» Но я, наверное, уже был одержим Бейсиком, и никто, похоже, не мог мне помочь. Заклинания в книге Ай-Би-Эма сулили такое могущество, о котором я раньше и мечтать не мог. Язык заклинаний был ужасен, примитивен, нелогичен, но он околдовал меня! Ночью мне снились бесконечные нумерованные строки, жаждущие быть выполненными, но, чтобы использовать полученное тайное знание, мне нужно было переступить некую черту. У меня пока не хватало на это смелости, ведь назад возврата уже не будет. Я мучился, обуреваемый сомнениями и желаниями, Ада же постепенно отошла на второй план.

* * *

Наш медовый месяц подходил к концу. Я сидел на берегу, опустив ноги в кристально чистую воду, думал о полученном знании, и наконец решился сотворить заклинание, описанное в книге Бейсика в числе первых:

PRINT 2+3

В воздухе сверкнуло, и перед моим восхищенным взором возникла цифра 5. Сильно пахло озоном, все волоски на моём теле были наэлектризованы. Цифра неподвижно висела в пространстве, она состояла из небольших светящихся огоньков, похожих на крошечные шаровые молнии. Я попробовал дотронуться до цифры, но рука, не встретив сопротивления, прошла сквозь них. Ещё один странный эффект — я не мог закрыть эти огоньки ладонью, они всё равно были видны.

— Джей-Ти! — послышался голосок Ады.

И тогда, чтобы скрыть результаты своей преступной деятельности, я сотворил второе заклинание:

CLS

Огоньки исчезли! Я торжествовал.

Когда мы вернулись в город, книга тайн была надёжно спрятана среди моих личных вещей. Конечно, я никому не расскажу ни о ней, ни о силе, в ней скрытой. Это будет моя тайна.

* * *

Я наполнил водой стакан, поднял его как можно выше и отпустил. Конечно, он разбился бы, не примени я магию Бейсика:

STOP

Стакан завис неподвижно в нескольких сантиметрах от пола, вода приобрела в нём непривычный вид. Я, невыразимо довольный собой, провёл руками над стаканом и под ним. Выглядело впечатляюще.

— Как ты это сделал?

Я вздрогнул от неожиданности. Зэд-Пи Двадцать Третий, алгоритмист четвёртого класса и мой лучший друг, ошалело смотрел на меня, ползающего у висящего в воздухе стакана. Я встал, отряхнул брюки и улыбнулся:

— Это маленький фокус. Ничего особенного.

Зэд-Пи присел возле стакана и озабоченно воззрился на него.

— Как ты это сделал? — повторил он.

Я понял, что он не уйдёт, пока не получит удовлетворительный ответ. Я решился сказать правду.

— Я нашёл книгу по древней магии Бейсика.

Зэд-Пи недоверчиво ухмыльнулся:

— Может, придумаешь что-нибудь попроще?

— Это чистая правда!

Теперь Зэд-Пи смотрел на меня со страхом.

— Ты стал дьяволопоклонником?

— Нет, я бы так не сказал. Скорее, дьявол, а вместе с ним и мир, поклоняются мне. Ты знаешь, что имя Бейсика означает «основа»?

— Нет, — Зэд-Пи задумался.

— Вот, смотри, — я сосредоточил своё внимание на стакане:

CONT

Осколки стакана блестели на полу, вода растекалась по паркету. Всё произошло очень быстро.

— Невероятно! — Зэд-Пи потрогал ботинком осколки.

— Только я прошу тебя — никому об этом ни слова, — сказал я. — Ни единой душе, ни единого слова.

— Хорошо, Джей-Ти, — мой друг медленно кивнул. — Мне нужно всё это хорошенько обдумать…

* * *

Зэд-Пи не появлялся трое суток, и я начал волноваться: не находил себе места, шарахался на улице от каждого изображения жука, а однажды отказался от завтрака, чем весьма огорчил Аду. В конце концов, запершись в кабинете, я открыл книгу Бейсика. Необходимо что-то сделать с Зэд-Пи, пока не поздно. Наконец я нашёл то, что искал. И задумался — заклинание должно быть правильным, без единой ошибки. Малейшая неточность может повредить не только ни в чём неповинным людям, но и мне самому. Например, однажды из-за ошибки в один символ у меня в голове словно бомба разорвалась, и я потерял сознание. Нужно быть очень осторожным.

DELETE ZP23

На этот раз я ничего не почувствовал. Не знаю, подействовало заклинание или нет, но в любом случае я вынужден был так поступить, ведь моей жизни угрожала опасность.

* * *

— Джей-Ти, мой дедушка хочет познакомиться с тобой, — сообщила мне с порога Ада. В глазах её была какая-то отчужденность.

После обеда мы вновь отправились на автомобиле в столь памятный для меня замок. Когда дедушка пожимал мне руку, я поразился, насколько он ещё крепок.

— Давно хотел с тобой познакомиться, Джей-Ти, — сказал дедушка, когда мы сели за стол. — Расскажи о себе.

Я изложил свою официальную биографию, а также свои планы.

— Я вижу, что ты достоин моей внучки, — произнёс старик. — Ада, выйди, пожалуйста, у нас будет мужской разговор.

Моя жена послушно нас оставила.

— А теперь расскажи мне о книге, — попросил дедушка.

— О какой книге?

— О книге дьявола, Джей-Ти, — старик улыбнулся. — Я — Главный Дебаггер, разве Ада не проинформировала тебя?

Из углов комнаты неслышно вышли дебаггеры с мечами. Двое из них положили руки мне на плечи, двое других замерли за спиной у старика.

— Так вот вы кто такой! Нет, Ада мне ничего не говорила.

— Три дня назад в наше управление пришёл твой друг, Зэд-Пи. Он высказывал такие невероятные вещи, что мы ему не поверили и посадили в специальную камеру для невменяемых.

Я сделал глоток сока, совершенно не почувствовав вкуса; во рту стало ещё суше.

— А сегодня утром Зэд-Пи исчез. Замки на камере остались нетронутыми, и никто не понимает, как это произошло. А теперь я тебя слушаю.

— Хорошо, я всё расскажу.

И я честно и откровенно поведал всё от самого начала до самого конца, опустив лишь незначительные детали.

— Это всё?

— Да, — твёрдо ответил я.

— Может, ты попробуешь ещё раз? — устало улыбнулся Главный Дебаггер.

— Но я рассказал вам чистую правду! — упорствовал я.

— Я читал эту книгу, Джей-Ти. Там нет ни единого слова о магии или заклинаниях.

— А как же я всё это делал? — расхохотался я.

— Именно это мы и хотим выяснить.

— Ну и выясняйте, — буркнул я. — Только без меня.

Но подняться из-за стола мне не дали.

— Сиди спокойно, Джей-Ти. Если ты не расскажешь нам правды, тебя казнят. После долгих пыток.

Мысль моя лихорадочно работала. Вот уж, вляпался!

— Ада! — закричал я изо всех сил.

— Она уехала домой, — сухо сказал старик. — Итак, я жду.

— Хорошо, я покажу, чему научился по этой книге, — согласился я.

Главный Дебаггер затаил дыхание и подался ко мне, чтобы не упустить ни единой мелочи. И я сотворил страшное заклинание:

GOTO HELL

Раздался истошный крик. Окутанный жёлтым вонючим дымом, дедушка истошно закричал, и под чей-то жуткий нечеловеческий хохот вместе со стулом провалился сквозь землю. Плиты пола сдвинулись, будто бы никогда и не раздвигались. Дебаггеры, лишившись начальника, поначалу растерялись, но, быстро опомнившись, бросились на меня. У меня не было меча, и я не мог дать достойный отпор, поэтому в следующее мгновение острый клинок вспорол мою грудь и пронзил моё сердце. Я упал, чувствуя, что умираю, но успел-таки сотворить последнее заклинание:

NEW

* * *

Всё исчезло. Исчезли Земля, Солнце, исчезла Вселенная. Но Ничто не продолжалось долго. Произошёл Вселенский Взрыв, стали возникать галактики, появился Млечный Путь. Время сдвинуло стрелки своих часов. Всё начиналось заново.

Май 1998 г.; июнь 2004 г.

 

Страж

— Ха олай! Олай ха! — вытянув руки в сторону беснующегося демона, я приказывал ему вернуться туда, откуда он явился. Творение Зла металось в медленно уменьшающейся сфере, но не могло вырваться наружу, а потому в ответ на мои заклятия были брошены не менее могучие чары. Вокруг меня забушевал неестественно белый огонь, необычный огонь, заставляющий мои глаза слепнуть, мою кожу — лопаться, словно кожуру гнилого яблока, мою плоть — отваливаться от костей, мою кровь — превращаться в тягучую гнойную слизь.

Но я уже побеждал.

— Ха олай! — твердил я магическую формулу, с каждым словом заставляя демона приближаться к жадно открытому Ковчегу. Наконец, скрежеща клыками, с громким воплем проклятия, демон скрылся в своей многовековой ловушке.

— Ха бай! — этой фразой я закрыл окно в другой мир, массивная плита, до сих пор парившая под потолком, с грохотом упала на место. Ковчег был закрыт, вопли демона стихли, волшебное пламя, глодавшее мое тело, исчезло.

Я упал на пол храма. От моих рук остались обгорелые культи, а на груди из сожженной плоти торчали белеющие ребра. Демоны, но уже не материальные, а нарисованные на стенах храма, скалили в глумливых ухмылках свои клыки.

Если бы я был обычным человеком, со мной давно было бы покончено. Но я не был обычным человеком. Я был Стражем. Уже тридцать тысяч лет я не даю демону проникнуть в этот мир, несколько раз он прорывал мой барьер, но каждый раз я так или иначе водворял его на место.

Теперь я лежал на полу хорошо зажаренным куском мяса. На моих обнаженных костях медленно нарастало мясо, кровь постепенно восстанавливала свои биохимические свойства. На третьи сутки начало биться сердце, но только через месяц я смог подняться на ноги. Мое тело возродилось к жизни, и даже черные пластины доспехов, уничтоженные Пламенем Хаоса, заново облачили меня с ног до головы.

Послышались легкие шаги, и в Храм вбежала Альгива, молодая девушка, единственное человеческое существо, которое я подпускал к Ковчегу. Не знаю, зачем она посещала это страшное место, наверное, ее больше интересовал я сам.

— Ты не выпустил Его, — радостно воскликнула она.

Я молчал.

— Когда эта тварь опять полезет наружу? Через месяц? Два? Три? Пять?

Я кивнул. У меня было чуть больше пяти месяцев для восстановления сил. Возможно, в следующий раз все будет гораздо легче. Бросив на девушку прощальный взгляд, я направился к выходу.

Храм находился посреди необъятной пустыни. Здесь постоянно светило тусклое солнце и дул удушающе жаркий ветер.

— Я буду ждать тебя, Страж! — крикнула мне вслед Альгива, но это было лишним.

* * *

Я возвращался. Медленно я шел по усеянной пеплом пустыне, Храм уже черной точкой виднелся на горизонте. Приближалось время, когда мне необходимо было находиться у Гроба. Альгива, мой единственный верный друг, встречала меня.

— Я боялась, что ты опоздаешь, — сказала она. — Но ты никогда не опаздываешь.

За тридцать тысяч лет нетрудно научиться быть пунктуальным.

— В Алмазных горах я встретил трех монахов-воинов, и они говорили со мной о тебе, — произнес я.

— О, мои братья! — обрадовалась девушка.

— Они хотят увидеться с тобой в месте вашей последней встречи.

— Мне придется покинуть тебя, Страж.

— Ты должна меня покинуть, — твердо сказал я. — У меня к тебе просьба — когда будешь в Ущелье Бессмертных, сорви для меня волшебную траву «цимариск».

— Ты знаешь наше секретное место встречи? — я многое знал и видел, недоступное человеческим глазам и мыслям. — Разве эта травка, цимариск, волшебная? Хорошо, я выполню твою просьбу.

Она собралась и покинула меня, я остался наедине с Ковчегом, Храмом и демонами на фресках великого, но неизвестного даже мне художника. Однако мое одиночество не длилось долго. У демона, темницу которого я охранял, во многих мирах осталось множество приверженцев, которые, не щадя своих никчемных жизней, с завидным упорством пытались освободить его из заточения.

В этот раз долину заняло многотысячное войско. Я видел их сквозь стены Храма, чувствовал их ненависть, страх и нетерпение, и вышел им навстречу. Впереди всех надменно вышагивал высокий и красивый бородатый мужчина в дорогих доспехах, и он намеревался войти в Храм.

— Стой! — я преградил ему путь.

Он нахмурился. Этот человек не привык, чтобы ему прекословили и, тем более, приказывали.

— Я хочу посмотреть картины, которые, как я слышал, украшают стены этого Храма, — заявил он. — Я король.

Он сделал шаг вперед, моя ладонь в черной металлической перчатке уперлась в его грудь. Солдаты были вооружены до зубов, и они были готовы в любой момент накинуться на меня. Тысячи глаз были прикованы к рукоятке моего меча, но еще не пришло время, чтобы я обнажил лезвие.

— Стой, — повторил я.

В моей правой руке был Черный Песок.

Король попытался еще раз пройти вперед, но в это время я опрокинул Черный Песок, горячий ветер закружил песчинки, а когда каждая из них касалась земли, на ее месте появлялся Черный Воин.

Завязалась ужасная кровавая битва, вопли смерти заполнили пустыню. Ни один чужак более не приблизился к Храму, а я так и не притронулся к мечу.

Все было кончено. Войско заносчивого короля, да и он сам, были мертвы. Черные Воины окружили меня, стали на колени и почтительно преклонили головы.

— Позволь нам, Страж Храма, взять то, что принадлежит нам.

— Оно принадлежит вам по праву, — ответил я традиционной фразой.

Началось не менее отвратительное зрелище: Черные Воины подбирали растерзанные трупы людей, их оружие и исчезали из нашего мира. Некоторые в нетерпении впивались острыми зубами в человеческое мясо, становились на колени, чтобы слизать с земли кровь, каждую каплю крови.

Вскоре я остался один. Храм мрачно возвышался надо мной. Гроб не был открыт, демон остался в заточении. Метод грубой силы не сработал, настал черед изощренной магии, что волновало меня больше всего. На всякий случай я нарисовал на полу вокруг Ковчега Магический Круг — простейшее, но действенное средство.

Через сутки я увидел двух красивых женщин. Они шли прямо к Храму, и мне вновь пришлось преградить дорогу.

* * *

Прошел год. Храм остался неприступен, крышка Ковчега не сдвинулась ни на пядь, а все накопленные за столетие силы Зла были уже исчерпаны.

— Это я, — в Храм осторожно вошла Альгива.

— Ты вернулась раньше срока.

— Сегодня последний день, когда можно открыть Гроб? — спросила она.

— Да. Следующий раз наступит через семь лет.

— Откуда ты это знаешь?

— Я знаю это. Ты выполнила мою просьбу?

— Цимариск? Вот он.

Она протянула мне уже успевшее завянуть растение.

— Я хочу тебя спросить, Страж. Сколько тебе лет?

Я не ответил, а положил в рот лист цимариска. Я не знал, зачем мне нужен цимариск, но он был мне необходим.

— Что за демона ты охраняешь, Страж? Чем он опасен?

Густая слюна заполнила моя рот. Это был не цимариск. Альгива предала меня. Она заметила мое замешательство и показала свои руки в тонких, почти невидимых перчатках.

— Ты съел Траву Смерти, Страж. Растение, убивающее одним своим прикосновением.

Я понял свою ошибку слишком поздно. Смерть властвовала над моим телом. Я неподвижным столбом стоял посреди Храма и не мог пошевелить даже глазами. Альгива с опаской смотрела на меня, пока не поняла, что я не двинусь с места. Демоны на фресках довольно скалились.

— Ты не умер! — восхищенно выдохнула она.

Через час мой организм справится с отравой, и мой меч впервые за триста лет покинет ножны, чтобы лишить головы эту подлую изменницу. Как я мог быть так слеп, я, обладающий Истинным Зрением, я, способный видеть невидимое!?

Но Альгива не собиралась бездеятельно ждать расплаты. Первым делом она уничтожила Магический Круг.

— Мои братья сказали мне, что ты всех обманывал. В Ковчеге находится вовсе не демон.

Увы, корни лжи опутали и ее разум. Если демон вырвется наружу, он уничтожит этот мир, каким бы убогим он не был, но ведал об этом лишь я. Но оцепенение сковало все мои члены, и я не мог образумить Альгивы даже разумным словом.

— Демон — это ты, — заявила предательница. — Ты одним взмахом руки уничтожаешь целые народы, чтобы Гроб оставался закрытым, а потом скармливаешь трупы мерзким бесам из других миров. Ты — зло. Значит, там, внутри — добро, высшая благодать.

Логика железная. Я должен был давно стереть с лица земли ее братьев-колдунов, метающихся в своих убеждениях от Хаоса к Логосу.

Но было уже поздно. Магический Круг был снят, и теперь Альгива сдвигала крышку, а я мог только стоять и смотреть, беспомощнее, чем младенец. О, я несчастный! Из-за моей беспечности погиб целый мир!

Крышка упала на пол и раскололась на несколько частей.

— Тут ничего нет! — воскликнула Альгива.

Конечно, не было, ибо демон уже вырвался на волю, и увидеть его можно было только Истинным Зрением. Храм вздрогнул, в куполообразной крыше появилась огромная дыра — демон пробовал свою силу после тридцатитысячелетнего бездействия, и это была малая толика того, на что он был способен. В один миг он уничтожил стены Храма, в следующее мгновение — пустыню, в следующее — от этого мира остались лишь воспоминания в моем мозгу. А потом демон уничтожил меня.

* * *

Надо мной склонилось три фигуры.

— Кто я? — прохрипел я; тело мое было привязано к ложу эластичными бинтами.

— Он пришел в сознание, доктор!

— Где я? — голова моя была пуста, как колокол, левое веко непроизвольно подрагивало, и я не мог остановить тик.

— Вы что-нибудь помните? — наклонился ко мне главный врач.

— Тридцать тысяч лет, — пролепетал я.

— Вас сбил грузовик, и вы три месяца находились в коме.

— Альгива, — сказал я еще одно слово.

— Он бредит, доктор.

— Вы помните, как вас зовут?

— Страж, — ответил я. — Он уничтожил мой мир…

— Да, безнадежный случай. Главное — мы спасли ему жизнь. Проживет еще лет двадцать, молодой и крепкий мужчина.

Я вспомнил, и слезы залили мне глаза. Я был Стражем, и я был бессмертным. Я прожил тридцать тысяч лет, но был побежден. Мой мир исчез, и я остался наедине с этими жалкими людишками. Теперь я должен найти Стража этого мира. У меня оставалось двадцать лет, чтобы отправить этот мир вслед за моим — в бесконечную Адскую Бездну.

19.6.1998, 2002

 

Кара небесная

Я, Марк Деций, возлежал на золотом ложе, в одной руке у меня была серебряная чаша с вином, а вторая покоилась на тугом бедре наложницы, устроившейся у моих ног. В зал для пиршеств вбежал центурион Аврелий, он был без шлема, а по его лицу текла кровь.

— Марк Деций! — закричал он мне. — Мы полностью разбиты германцами, подмоги ждать неоткуда, а предводитель варваров Эбервин вот-вот будет здесь.

Я выронил чашу, вино выплеснулось на пол. О, Юпитер!

— Надеюсь, ты помнишь, что Эбервин обещал отомстить за своего брата?

— Да, — я закрыл лицо руками от страха.

— Он пообещал не убивать тебя, а всего только выколоть тебе глаза и проткнуть уши, потом же отправить пешком в Рим! Да смилуются над тобой боги, Марк Деций! — центурион, сжав покрепче меч, покинул меня.

О боги, за что вы так жестоки ко мне?!

— Вина мне, вина! — приказал я наложнице.

Скорее бы найди яд, который приготовила для меня одна ливийская ведьма. Где же он? Нашел!

Да будут благословенно вино, отнимающее у меня жизнь!

* * *

— Господи, он совершил самоубийство!

— Да, он согрешил. И он будет покаран.

* * *

В мою камеру ударил тусклый сноп света, но для меня, человеческого существа, которое месяц (а может быть, год?) провело в темноте, он показался ослепительным. Монах в черном одеянии, член ордена св. Доминика, сложил руки на груди и монотонно произнес:

— Тебя завтра сожгут, Маркос, как еретика и колдуна.

— О, Боже! Я не виноват, клянусь Богородицей, я истинный христианин и никогда не занимался тем, в чем вы меня обвиняете!

— Ты во всем признался нам.

— Посмотри на мои руки! — я протянул ему свои изуродованные ладони. — Взгляни на мои ноги! Разве после таких пыток человек не скажет того, что от него хотят?!

Но доминиканец меня уже не слышал. Он перекрестил меня и вышел, я вновь погрузился в непроглядную тьму. Бог мой! Меня сожгут, и притом, что я невиновен! Я долго ждал, что выяснится, что весь этот процесс чудовищная ошибка… Но нет! Мир и Господь отвернулись от меня. Но никто не знал, что в моей соломенной подстилке припрятан тонкий шнурок. Короткий, но хватит для того, чтобы охватить мое горло. И крючок в стене я давно заприметил. Вот так, вот так! Я сделаю сюрприз для своих тюремщиков, будь они навеки прокляты!.. Господи, прости меня!

* * *

— Он опять лишил себя жизни, Всевышний!

— Да. И он будет покаран.

* * *

— Марко, открой дверь! Марко, я вызову карабинеров!

— Уйди, несчастная! — крикнул я в закрытую дверь. — Ты мне больше не жена!

— Открой дверь, мерзавец! Я, мать твоих детей…

— Это не мои дети. Пусть их забирает твой маляр Антонио, позор своего отца и отца своего отца!

— Он художник, а ты мерзавец, который не в состоянии купить своей жене новое платье, чтобы она не ходила в этой мешковине…

Я погрозил кулаком в дверь и отправился на кухню пообедать. На плите стояла кастрюля с холодными застывшими макаронами, я взял ее и пошел в свою комнату. У, мерзавка, не умеет варить макароны, а еще командует! Подкрепившись, я достал из ящика стола «Беретту», этот пистолет у меня остался с войны. Сколько же здесь патронов? О, проклятие, всего один. Я ей покажу. Пусть живет с этим проклятым Антонио Поркини, и он еще не раз позавидует мне, Марко Пьотри, который сейчас пустит себе пулю в лоб… Бабах! Мои мозги и кровь веером разлетелись во все стороны.

* * *

— Он снова согрешил, Творец!

— И кара ждет его!

* * *

Я выкарабкался из вороха старых газет, которые служили мне и одеялом, и подушкой, и простынями. Когда я обувался, от одного ботинка начисто отлетела подошва, и я кое-как подвязал ее веревочкой. А теперь есть, кушать, жрать, жевать, глотать! Черт, а где же мой завтрак? Я перерыл все газеты, но нашел лишь огрызок от яблока. Да, странно. Я положил остаток фрукта в рот и полез по лестнице вверх, на крышу. И вскоре я стоял на крыше небоскреба, вокруг было столько воздуха, что даже больно было дышать. Америка! Страна свобод! Страна, где у каждого рядового американца есть хотя бы один автомобиль. Но я не рядовой американец. Я отброс этого благополучного общества. Я никто.

Теперь займемся утренней пробежкой… Быстрее! Еще быстрее! Прыжок! А теперь полет вниз! Начинаю обратный отсчет: четырехсотый этаж, 399-ый, 398-ой… Интересно, смогут ли опознать мое тело, когда я приземлюсь? Разойдись, американцы, дайте место для посадки! Шлёп! Черт, и это все, что от меня осталось? Негусто…

* * *

— Всевышний, он опять совершил самоубийство. Ты соизволил низринуть его с вершин власти до нищенства. Эй, Всевышний!

— Не мешай мне. Я создаю новый мир…

Июнь 1998