Двое и шар
У моря лежал шар. Огромный прозрачный шар, неизменно привлекающий внимание прохожих. Но в то утро возле шара стоял только один человек. Он терпеливо ждал и изредка поеживался, когда с моря налетал холодный порыв ветра, смешанный с солеными каплями. Он ждал Ее. Он пришел задолго до намеченного срока, и хотя Она уже опаздывала, он продолжал упрямо прогуливаться вокруг шара. И Она пришла, но Он не узнал Ее, потому что Она закрыла лицо маской. Она же увидела Его издалека, медленно приблизилась к Нему… Он скользнул взглядом по маске, что-то внутри Его груди дрогнуло… но Он промолчал. Она, сделав вид, что интересуется только шаром, прошла мимо. Он продолжал ожидание, и ушел от моря только когда понял, что дальше ждать бесполезно.
Он вернулся домой, злой на себя, на Нее, на ни в чем не повинный шар. Он достал из груди свое сердце. Сердце почернело и выглядело испорченным. Он швырнул сердце в мусорную корзину и постарался обо всем забыть.
Она вернулась домой и остановилась у зеркала. После небольшой заминки Она сняла маску, под которой не оказалось лица. Пустота рассматривала в зеркале пустоту. Тогда Она вернула маску, обретя лицо. А потом заплакала.
Но Ей незачем было плакать. Просто две маски с ненастоящими сердцами и выдуманными чувствами прошли мимо друг друга.
А шар продолжал лежать на набережной, красиво переливаясь под лучами солнца. Ему не было никакого дела ни до Него, ни до Нее… И Он, и Она уже бесчисленное множество раз проходили через всё это…
1 марта 2002 г.
Дерьмо
Жил себе такой человек по имени Ди Куно. Я лично не знавал его, но знавали мои друзья, и от них я слышал разные необычные истории о чудаке Куно, и в конце концов я решил записать одну из них, и, может быть, вам она покажется забавной. Хотя, быть может, мне и не стоило брать в руки ручку и бумагу, ведь я далек от писательского ремесла, но… И извините, пожалуйста, за некоторые слова, которые выкинуть из текста нельзя, а заменять их точечками считаю глупым делом. Итак…
Жил себе молодой парень Ди Куно. Он учился в Университете славного города Гифа и не отличался от своих сверстников ничем примечательным, разве что был не очень общителен и разговорчив. Он жил обычной жизнью, ходил на лекции, участвовал в студенческих попойках, но однажды он начал замечать нечто странное. Все началось с обычного телефонного звонка, Куно позвонил своей подружке, чтобы договориться о встрече в субботу, и в шутку спросил, любит ли она его.
— Любовь — дерьмо, — мило смеясь, ответила Клара и повесила трубку.
Бедный Куно был очень неприятно поражен. Клара была из приличной семьи, дочь профессора, никогда ее прекрасный ротик не открывался для грубых слов, и тут такое… Куно почесал в затылке и решил почитать перед сном сегодняшнюю газету, чего раньше никогда не делал. И на первой же странице он увидел квадратную морду известного политика в погонах и заголовок статьи: «Генерал Боров обещает утопить всех в говне». Куно улыбнулся, ему показалось забавным, что за несколько минут он дважды столкнулся с одним и тем же понятием, и с этой странной улыбкой на лице он и уснул.
А проснулся Ди Куно задолго до будильника, потому что за стенкой, у соседей, кто-то громко причитал: «Засрали! Всё засрали!» Эти вопли, наверное, перебудили полдома. Куно отключил будильник и решил еще немного подремать, накрыв голову подушкой. И так получилось, что он опоздал на первые две лекции. Сбегая по лестнице, Куно чуть не сбил двух пятилетних девочек с первого этажа, Донну и Припку, которые играли на ступеньках в куклы. Когда Куно обходил их, стараясь не наступить на разложенных кукол, Донна, прекрасное создание с пухлыми щечками и белым бантом на голове, вдруг ясно заявила своей подружке Припке:
— Ты какашка! Какашка!
И уже только в автобусе Ди осознал, какое слово употребила девочка Донна. «Странно», — подумал Куно. Вдруг молодой человек на сидении рядом с ним сказал негромко: «Вот дерьмо собачье», — после чего засунул в рот жевательную резинку и замолчал. Куно хмыкнул и постарался переключить свои мысли на что-нибудь более приятное, но ненароком он подслушал разговор двух стариков:
— А я вот в прежние времена…
— А в прежние времена и навоз был не то что нынешний…
Теперь Куно наоборот, навострил уши и стал прислушиваться к пассажирам в автобусе, к прохожим на улице, к своим товарищам-студентам, к болтовне по радио и телевизору… И что вы думаете — слово «говно» или «дерьмо» употреблялось чаще всего, причем как в тему, так и не в тему, иногда даже в тех местах, где должны быть обычные слова, например: «деньги», или «президент», или «народ», или «депутат»… Мать называла так свое расшалившееся дитя, школьник писал это слово мелом на здании муниципалитета, так ругались в фильмах не только главные злодеи, но и хорошие персонажи… На лекции по экономике преподаватель вдруг начал объяснять студентам, что все предметы да и сами люди покрыты тончайшим слоем дерьма, и избавиться от этого невозможно, сколько бы не изводить мыла. Куно посмотрел в свой конспект и увидел, что уже несколько страниц он пишет всего одно слово: «дерьмо дерьмо дерьмо»…
И тогда он встал, и побежал на улицу, и бежал мимо прохожих, которые говорили и думали это слово, и он чувствовал это… И если все думают и говорят об этом, подумал Куно, то значит, в этом и есть смысл жизни, и этому мы должны поклоняться, и это есть Бог!
И в конце улицы Ди Куно увидел огромную кучу отличнейшего свежего Говна, и издавала эта куча соответствующий аромат… И стал Куно на колени, и заплакал от восторга, и застонал от умиления, и поцеловал Его…
5 апреля 2002 г.
Конец одной комедии
— А это хороший яд? — спросила она, наблюдая, как он освобождает из упаковок таблетки. Руки его дрожали, и это начинало ее нервировать.
— Это не яд, — он прервал свое монотонное занятие и посмотрел ей в глаза. — Это снотворное. Очень хорошее снотворное.
Она перевела взгляд на стену и начала изучать застекленную картинку с древнеегипетской тематикой, словно видела ее в первый раз.
— Там лежит письмо, — вновь подал он голос, — в котором написано, что я все сам… Я просто запутался… И больше нет никакого смысла.
— Да, я понимаю, — сказала она.
— Ты знаешь, это ведь даже происходит выше меня. Что-то вроде естественного отбора. Если животное уродилось слабым, его пожирает более сильный. У нас, людей, каннибализм как-то не принят. В буквальном смысле.
— Я понимаю, — повторила она, но он не мог бы поручиться, слышит ли она его слова.
— Ты извини меня, — он пододвинул к себе стакан с водой. — Извини меня за все. За все, что было не так.
— Да ничего, — она пожала плечами.
— Ты поцелуешь меня на прощание? — он обратил к ней просящий взгляд.
«Черт!» — недовольно подумала она и уже начала привставать, но тут его взгляд потух и он пробормотал:
— Нет, не надо. Если ты это сделаешь, мне труднее будет уйти, а тебе потом неприятно будет вспоминать, что ты целовала мертвеца…
— Вот только не надо трагедий, — резко оборвала она его фразу.
Он улыбнулся. Той самой своей жалостливой улыбочкой, которая всегда раздражала ее, еще с самого их знакомства. Улыбкой неудачника.
— Да нет тут никакой трагедии, — глядя куда-то в сторону или, вернее, в никуда, тихо сказал он. — Наоборот. Вся моя жизнь оказалась комедией. Неудавшейся комедией…
она вздохнула. Они помолчали. Потом он одной рукой взял таблетку, а второй — стакан с водой. Руки его дрожали все сильнее, и пока он проглотил первую таблетку, полстакана воды расплескалось. «Действительно, комедия», — равнодушно подумала она и сказала вслух:
— Ты водки выпей. Для храбрости.
Он опять посмотрел на нее, благодарно кивнул и кинулся на кухню за бутылкой, оставшейся еще с позапрошлого Нового Года. Водка действительно помогла. Таблетки одна за другой исчезали в его рту. Покончив с ними, он вытянулся на диване (глаза его уже слипались), сложил руки на груди и заснул. Она послушала его ровное дыхание, потом открыла конверт и прочитала предсмертную записку. В записке не было ничего, кроме пошлостей, вроде: «В моей смерти прошу никого не винить» — и другая подобная чушь. Она положила конверт на место, пододвинула к себе телефон и набрала номер.
* * *
— Привет! — он, радостно улыбаясь, схватил ее за пальцы рук и сжал их в своих ладонях. — Что случилось? Я привык, что ты мне никогда не звонишь…
— Геннадий покончил с собой…
— Опять? — он было засмеялся, но увидев ее тяжелый взгляд, осекся. — Что, действительно?
— Да.
— Когда?
— Только что. Я звонила от него. Ушла, когда сердце остановилось.
«Что бы такого сказать? — подумал он. — Что вообще говорят в таких случаях?»
— Сочувствую, — произнес он. Их руки давно разомкнулись, и они почему-то избегали смотреть друг на друга.
— Во всяком случае, мне теперь не нужно будет обманывать его, — подумала она вслух.
— А честно говоря, Вера, ты от него столько всего натерпелась, он столько из тебя крови попил, этот неудачник, — тут он замолчал, потому что понял, что это не те слова, которые она хотела бы сейчас услышать. А нужных слов он не знал.
— К тебе сейчас можно? — спросила она без интереса.
— Да, но… наверное, не стоит, — он вздохнул. — У меня как-то совсем нет настроения…
Она кивнула.
— Вообще-то у меня тоже. Я поживу у мамы… Пока!
— Пока! — он сухо поцеловал ее в щеку, и они разошлись.
24 июня 2002 г.
Яков
…Ты знаешь, из всего христианства мне нравится один лишь Люцифер.
(Из разговора в лифте)
Назвав противника лжецом, ты не сделаешь свои убеждения более истинными.
«Разговоры под землей», гл. 2.
На улице подходят ко мне две женщины в летах.
— Молодой человек!
— Да? — я сижу на скамейке и, блаженно жмурясь, греюсь на солнце.
— Как вы думаете, то, что происходит сейчас вокруг нас, это правильно? Вот там война идет…
— Нет, — кратко отвечаю я.
— Хотите, я дам вам журнал, в котором объясняются многие вопросы и который поможет вам сделать жизнь лучше?
Я в хорошем настроении. Евангелический журнальчик мне совсем не нужен, но не хочется обижать старушек.
— Давайте.
— Нет. Журнал я вам не дам. Он денег стоит, а вы, я вижу, совсем наплевательски ко всему этому относитесь.
Увы.
Часом позже. Я приближаюсь к подъезду своего дома и вижу двух старух (других, понятное дело), рассматривающих кодовый замок.
— Молодой человек, — лучезарно улыбаясь, обращается ко мне одна из них, — разрешите нам войти.
— Зачем? — хмуро вопрошаю я.
— Мы ходим по квартирам и разговариваем с людьми о Боге, — торопливо объясняет старушка. Вторая ходокиня по квартирам молчит, но вы, наверное, знаете, что так всегда бывает у этих пристающих к нам на улицах парочек: одна говорит, вторая несет сумку с журналами и молчит. Разделение труда, по всей видимости.
— Нет, не надо, — отрезаю я.
Старуха возмущенно вскидывает руки:
— Может быть, это вам не надо, а всем остальным как раз надо!
Ну-ну.
Последний день отпуска Яков решил провести дома, просто проваляться целые сутки на диване и ничего не делать. Разве что книжку почитать, вино попить. И послушать музыку, конечно. Яков подтащил к дивану маленький столик, поставил на него откупоренную бутылку и вазу с шоколадными конфетами. «Со стороны, наверное, сказали бы, что я алкоголик и сластена», — усмехнулся про себя Яков. Потом он включил музыкальный центр и задержался у стойки с компакт-дисками. Свой музыкальной коллекцией Яков гордился. Палец пробежал по нескольким дискам «Лакримозы», «Битрэй Май Сикритс» и «Дримз ов Сэнити» и остановился на альбоме Мэрилина Мэнсона «Антихрист Суперстар». Яков не очень-то любил Мэнсона, но иногда его было приятно послушать под соответствующее настроение. А настроение сегодня было как раз подходящим: последний день отпуска — мрачное дело, понимаете ли.
И вот Мэнсон застонал по пятидесятиваттным колонкам и сабвуферу. Яков любил слушать музыку достаточно громко, и иногда ему даже казалось, что стены комнаты сжимаются и расширяются вместе со звуковыми волнами. Яков развалил свое тело на диване, пригубил вино и расслабился. Соседние квартиры пустовали, а соседи снизу и сверху никогда еще не жаловались на громкую музыку, поэтому можно было действительно расслабиться и ни о чем не думать. Хотя иногда приходили и непрошенные мысли. Например, о ней. Если он не позвонит ей сегодня, то и она ведь не позвонит. А Яков не хотел сегодня никому звонить, даже ей. Наверное, в их отношениях что-то испортилось, но… Вон, мысли!
«Ангел с крыльями в струпьях». Вообще, иногда задаешься вопросом, достаточно ли нормален господин Мэнсон? Но скорее всего, что он нормальнее большинства из нас, просто имидж такой. Имидж, бизнес, деньги.
Из блаженства Якова выдернули громкие стуки в дверь.
— Ну кто там? — он приглушил музыку и пошел в прихожую.
Лучше бы Яков продолжал лежать на диване и слушать музыку. Потому что, как только дверь была открыта, Яков получил сильный удар в лицо. Упав, он успел подумать: «Грабители».
Но это были не грабители. Довольно скоро Яков очнулся и увидел, что в его квартире хозяйничают чужие люди — три крепких бритоголовых парня в белых рубахах навыпуск. Музыкальный центр молчал. Скосив взгляд, Яков с ужасом увидел, что музыку это центр воспроизводить больше не в состоянии — его «Филипс» лежал на боку, разбитый, изуродованный, в общем, довольно мертвый.
— Очухался? — подошел к нему один из подонков. Он наклонился над Яковом, из-под ворота рубашки выскочил внушительных размеров крест на цепочке, который закачался над головой несчастного хозяина квартиры. Яков разлепил окровавленные губы:
— Что… — но не успел он договорить, как молодчик ударил его ногой по ребрам.
— Молчать! — прорычал бритоголовый. — И не пикни, а то так измордуем, мама родная не узнает!
Другие парни меж тем очищали книжные полки, бегло просматривая каждую книгу, после чего швыряли ее на пол. Денег в книгах Яков никогда не прятал, но не деньги нужны были его мучителям. Краем уха он прислушался к разговору вандалов и поразился: оказывается, они искали книги «еретиков»! Услышать это слово в двадцать первом веке! Уму непостижимо! Несколько книг неохристианисты (или попросту «кресты») отнесли в ванную, облили их там одеколоном и подожгли. Яков заметил, что приговорены к сожжению были учебники биологии и астрономии, оставшиеся у него после школы, и пара еще других книг. Компакт-диски попросту раздавили каблуком.
— Ты слушал дурную музыку, — пояснил ему первый «крест». — Но ты еще можешь исправиться, спасти свою душу. Вот тебе хорошие, правильные книги. Ты их прочитай, а в воскресенье приходи к нам на встречу — адрес в конце книги. А если ты не придешь… то сам понимаешь…
Голос «креста» ничего хорошего не обещал. Яков кивнул. Мимо его воли из глаз начали течь слезы.
— Ладно, не реви, — подобрел «крест». — Мы ведь ради твоего добра стараемся. Потом сам спасибо говорить нам будешь.
«На том свете?» — подумал Яков. По квартире расходился запах горелой бумаги. «Кресты», сделав свое светлое дело, уходили.
— Погоди, Павел, — вдруг остановился в дверях один их них. — Мы забыли о святой водице…
— Ну давай, только быстро, — сказал Павел, тот самый, что разговаривал с Яковом.
«Крест» кивнул, расстегнул молнию на брюках, вытащил свой «шланг» и обильно оросил зловонной мочой разбитую аппаратуру, разбросанные книги и самого Якова.
— Во имя отца и так далее, — сказал при этом акте «освящения» неохристианист.
* * *
В понедельник Яков, конечно же, вышел на работу. О происшедшем он, понятное дело, никому не рассказал. Вечером он шел, задумавшись, вдоль моря и дышал соленым воздухом. Она, кстати, так и не позвонила. Вдруг к Якову стремительно шагнула какая-то фигура, он вздрогнул и инстинктивно отшатнулся. Молодой симпатичный человек приветливо улыбнулся Якову и протянул ему красивый глянцевый журнал с длинноногой блондинкой на обложке.
— Сатана любит вас, — сказал он.
— Чушь какая, — сказал, прочитав рассказ, мой друг.
— Ну, вдохновение такое было… — ухмыльнулся я.
— От кого? Кстати, а ты не боишься такое писать?
И мой друг широко улыбнулся мне.
— Как я узнаю, кто недруг мой?
— Тот, кому веришь, скорее всего и предаст тебя.
«Разговоры под землей», гл. 14.
15 декабря 2002 г.
Богиня
Ее звали Эльтар. Она была богиня, бессмертная и прекрасная. Ее почитали в шестидесяти мирах, услаждая ее слух молитвами. В честь Эльтар строили алтари, которые украшались мятой или хмелем, но иногда там проливалась и жертвенная кровь. Эльтар с милостивой улыбкой (улыбка, казалось, никогда не исчезает с ее идеального лица) принимала подношения и время от времени облагодетельствовала верующих в нее: являла им свой лик… или, случалось, соблазняла какого-нибудь смазливого юношу. Эльтар путешествовала по мирам на драконе с золотой чешуей, и еще у нее была ручная крыса, имени которой никто не знал. С другими бессмертными Эльтар не враждовала.
А его звали Антиль, или, проще, Ант. Впервые она увидела его, когда ему было тринадцать лет. И непонятно зачем, она сделала так, что Ант увидел ее. Хромой бледный мальчик прогуливался вдоль озера, воды которого были чернее чернил, и вдруг чуть не столкнулся с неожиданно появившейся на его пути женщиной. Ант поднял глаза и понял, что это была не просто женщина. Полупрозрачное платье лишь подчеркивало формы ее совершенного тела, а черные лучистые глаза с насмешкой смотрели на подростка. Эльтар подмигнула ему и исчезла. «Некрасивый и глупый, — подумала богиня, наблюдая за остолбеневшим Антом. — Как и все они. А этот наверняка даже не догадался, кто явился ему».
Если бы она задержалась в этом мире еще немного, то увидела бы, что Ант, очнувшись, направился прямиком к алтарю, посвященному ей самой. Губы Анта непрерывно шептали одно имя: «Эльтар».
* * *
Прошло десять лет. Для бессмертной богини это лишь мгновение. За это время с Эльтар произошло множество событий, но ничто не задерживалось в ее памяти. Впрочем, последнее любовное сражение она все еще вспоминала, сорок дней Эльтар и некий Страж сжимали друг друга в страстных объятиях, а потом он попросил передышку… и она ушла оттуда, чтобы никогда не возвращаться. Эльтар улыбалась, переживая в памяти особо сладостные моменты, и вдруг увидела молодого мужчину. Тот, сидя на корточках, что-то чертил на пергаменте, а потом вскочил и принялся мерить шагами пустырь. Селение было в нескольких милях отсюда, по ту сторону от Черного Озера.
— Гляди-ка, это же тот хромоножка, — сказала Эльтар.
При ее приближении Ант бросил свое непонятное занятие и безошибочно развернулся в ее сторону, хотя она была невидима.
— Эльтар? — тихо прозвучал его неуверенный голос.
На этот раз она появлялась перед ним очень медленно. Постепенно в воздухе обрисовывались ее руки, бедра, грудь, живот, лицо с сияющими глазами. Ант упал на колени. Когда она предстала пред ним в полной красе, он заговорил быстро-быстро, словно испугавшись, что она вот-вот исчезнет.
— Не оставляй меня так быстро, Эльтар! Я верил, что увижу тебя снова.
«Еще один влюбленный в меня смертный», — равнодушно подумала богиня, но тем не менее улыбнулась Анту.
— Я решил построить тебе, Эльтар, храм. Настоящий храм! Вот тут будут колонны, вот здесь — бассейн…
Он на миг повернулся, показывая рукой на воображаемые стены, но, обернувшись, уже богини не увидел. Она опять покинула его.
«Храм… что за нелепые и невыполнимые фантазии?» — думала Эльтар, отправляясь в путь.
* * *
Минуло еще двадцать пять лет. Эльтар успела познать любовь пяти бессмертных из Тринадцати, и каждого любовника бросала она сама, без лишних слов, неожиданно и безвозвратно. Селение же, до которого ей не было никакого дела и в котором жил Ант, успело разрастись до маленького города, а потом на долину Черного Озера обрушились несчастья: сначала здесь прошла Дикая Охота, а потом началась эпидемия: болезнь, при которой у живых еще людей начинала гнить плоть. Мята и хмель на алтаре прекрасной богини засохли…
Эльтар, все так же улыбаясь, прошла по тихому кладбищу, спугнула упыренка, которому и гнилое мясо было по нутру, а потом… Не веря своим глазам, Эльтар приближалась к выросшему на пустыре, словно по волшебству, строению. Колонны из белого мрамора в два человеческих роста подпирали крышу, а над входом в храм было начертано имя богини. Эльтар остановилась.
— Это, конечно, не Пандемониум, но откуда, интересно, и как здесь, в этой глуши, раздобыли столько мрамора?
Крыса на ее плече пискнула в ответ.
Эльтар вошла внутрь, под прохладные своды. В храме царила идеальная чистота, колонны были выставлены с удивительной точностью, в бассейне с тихим журчанием переливалась прозрачная вода… все это было словно безмолвным гимном ее совершенной красоте.
В центре храма на коленях стоял Ант. Он был уже немолод, густая борода закрывала половину его лица, в волосах блестела седина.
— Эльтар! — воскликнул он.
«Он видит меня, даже когда я этого не хочу?» — с удивлением и злостью подумала богиня.
— Здравствуй, строитель! — она приблизилась.
Ант пожирал ее глазами.
— Я знал, что ты вернешься. Я жил все это время только с мыслями о тебе…
— А рисовал тоже ты? — она указала на огромное изображение двух глаз над алтарем.
Он кивнул.
— Неужели у тебя не хватило смелости или умения нарисовать мое лицо полностью? — Эльтар мелодично рассмеялась.
— Этого достаточно, — впитав в себя ее смех, он горячечно кивнул головой. — Ни один художник не сможет захватить в изображении даже малую часть твоей красоты… Могу ли я…
— Нет, не можешь, — перебила Анта богиня, прочитав его мысли. — Ты всего лишь человек, и тебе не дозволено выбирать. Я выбираю, кого мне любить.
— Я живу ради тебя, — он вытянул к ней руки. — Хотя бы только…
— Нет.
— Я люблю тебя.
Она ушла. Ант, упав ничком, долго лежал, словно мертвый. А потом он, выкрикивая ее имя, начал ползать вдоль стен и биться головой о колонны. Мрамор окрасился кровью.
* * *
Через семь лет Эльтар заглянула в этот мир лишь на мгновение, сбегая от очередного возлюбленного. Тот хоть и не был бессмертным, но мог перемещаться межу мирами, но богиня оторвалась от погони. Антиль все так же звал ее по имени и безжалостно стучал головой о мрамор…
«Безумец», — подумала Эльтар и зареклась возвращаться сюда.
* * *
Прошло три тысячи лет. Имя Эльтар стало забываться, алтари ее пришли в запустение. Старые боги сменялись новыми. Черные волосы Эльтар побелели, глаза поблекли, осанка утратила твердость, а фигура — гибкость, талия располнела, а грудь… Крыса уже не сидела на плече богини — она умерла.
Храм все еще стоял на том же месте, на много миль вокруг него была одна лишь пустыня, Черное Озеро было засыпано песком. Кажется, постройка даже совсем не разрушилась.
— Эльтар! — шагнул ей навстречу хромой чернобородый мужчина. — Я люблю тебя!
Она отшатнулась, закрыв лицо руками, и перенеслась к своему дракону. Там Эльтар расплакалась, уткнувшись в золотую чешую. Дракон печально вздыхал, плавя пламенем песок.
* * *
Прошло два миллиона лет. Но все так же колонны храма слушают голос, повторяющий одно только имя:
— Эльтар!
23 марта 2003 г.
Дракон
Проснулся Дракон от жажды. В комнате было совершенно темно, а он, вдобавок, совсем не помнил, куда его занесло после ночного праздника в Доврском замке. «Итак, где это я?» — подумал Дракон, ощупывая пространство и предметы вокруг себя. Тихо ругаясь, он поднялся, сунул руки в рукава найденной рубашки. «В любом случае, — подумалось ему, — я не в подземелье, не скован и не связан. А это уже хорошо. А вот, кстати, и дверь».
За дверью был мягкий полумрак, Дракон увидел небольшой коридор, несколько дверей, а в конце коридора начиналась лестница на этаж ниже. Место это было совсем ему незнакомо. За первой же дверью, которую он приоткрыл в ходе исследования, оказалась ванная комната. Яркий свет поначалу ослепил его. Открыв кран холодной воды до упора, Дракон приник ртом к струе и пил, пил, пока кто-то сзади него не произнес:
— Привет.
Не отрываясь от воды, Дракон наклонил голову и, скосив глаза, увидел маленького человечка женского пола, в пижаме, который стоял в дверях со скрещенными руками и смотрел на него. «Совсем еще ребенок», — подумал Дракон. Он продолжал пить, пока не почувствовал, что еще чуть-чуть — и он лопнет. Тогда Дракон закрыл кран, повернулся к девушке и поздоровался без всякого энтузиазма:
— Доброе утро.
— Ты накапал слюной в коридоре, и теперь в ковре остались прожженные дыры, — сообщила ему девушка, сердито сверкая глазами.
— Извините, — зевнув, сказал Дракон. — Позвольте пройти?
— Не позволю.
— Девочка, пропусти скорее старого дядю Дракона, — попросил он. — Если я срочно не полежу на куче золота, у меня испортится настроение.
— Я не просто девочка.
— Мальчик, пропусти меня, — начал Дракон, девушка перебила его:
— Я — принцесса, между прочим.
«Еще одна принцесса», — устало подумал Дракон.
— Это твой дом? — спросил он.
— Только называй его замком. Я ведь все-таки по-настоящему принцесса. Меня зовут Аста. Я увидела тебя вчера на вечеринке у Свади.
— Странно… я тебя там совсем не помню…
— Неудивительно, — она состроила гримаску, — меня никогда не замечают. Только и остается, что общаться со всякими извращенцами по Интернету. Вдобавок, ты вчера был совсем пьяный…
— А как я сюда попал?
— Я тебя притащила… Ты ужасно тяжелый… хотя и не совсем старый.
— Зачем же?
— Если бы я это не сделала, то тебя забрали бы к себе демонессы Сукки…
«Я был бы у этих трех близняшек, если бы не эта… Аста?» — расстроился Дракон.
— Ты позволишь мне пройти? — он подошел к ней вплотную и посмотрел сверху вниз. Она смело встретила его взгляд.
— Как ты думаешь, почему я не захотела, чтобы эти развращенные демонессы и ты… продолжали веселиться вместе?
Ему опять захотелось пить, он отошел к крану и включил воду. Выпив еще пару литров, он повернулся к маленькой хозяйке и сказал:
— Наверное, ты начиталась в разных журналах про беспорядочные половые связи…
Волнуясь, она облизала вишневые губки и сказала:
— Просто я тебя люблю.
От неожиданности он фыркнул, изо рта и ноздрей вырвались небольшие струи пламени… А когда он перестал смеяться и увидел, что он наделал, ему стало неловко.
— Ой, — сказал он. — Извини.
— Это была моя любимая пижама от Риволи, — голос девушки задрожал. — А теперь я вся в саже, и почти голая…
Дракон понял, что она сейчас расплачется, поэтому он скорее включил душ, отрегулировал температуру и затащил принцессу под воду. Тогда она действительно расплакалась, но эффект был уже не тот.
— Сажу мы отмоем, а потом купим тебе новую пижаму, — успокаивал он ее, открывая флакон с шампунем. Вскоре Аста вся была в пене. Он выкинул грязные обгоревшие останки пижамы. Она неожиданно вскрикнула.
— Что случилось? — испугался он.
— У тебя очень острые чешуйки, — пожаловалась она. — Ты поцарапаешь мою нежную кожу.
— Извини, — буркнул он.
Когда результаты мытья представились ему удовлетворительными, он выключил воду и ловко обернул вокруг ее тела мохнатое белое полотенце.
— Все, — сказал Дракон. — А теперь мне пора.
— Может, ты хочешь чаю?
Он сдался.
— С лимоном, большую чашку, две ложки сахара и огромный кусок шоколадного торта.
* * *
Чай они пили в гостиной, большой светлой комнате на первом этаже. Через большие окна можно было любоваться зрелищем восходящего солнца. Аста забралась в кресло с ногами и наблюдала за гостем. Дракон одним глотком осушил чашку, забросил в рот кусок торта вместе с блюдцем, а потом спросил:
— Что ты там говорила, перед душем? Мне показалось…
— Нет, ты все правильно расслышал. Я влюбилась в тебя, как только увидела у стойки бара в Довре. Это была любовь с первого взгляда.
Дракон отодвинул чашки и стал пить прямо из чайника.
— Ты уверена, что это чувство…
— Ты мне не веришь? — Аста расстроилась.
— Девочка, я живу уже почти тридцать тысяч лет…
— Возраст — это не главное, — возразила она. — Я тебе хоть немного нравлюсь?
— Да, конечно, — ответил Дракон, не задумываясь. А подумав, вспомнив увиденное в душе, он поинтересовался:
— А у тебя нет сестры, такой высокой блондинки с пышной грудью, тонкой талией и красивыми ногами?
— Убью, — мрачно отозвалась Аста. — Думаешь, у меня не найдется пары знакомых рыцарей, чтобы они сразились с тобой?
Он рассмеялся, стараясь не исторгнуть пламя. Однако, заметив в ее глазах новые бисеринки слез, он успокоился.
— Девочка, во-первых, ты еще слишком молода и не знаешь, что говоришь. Ты и меня совсем не знаешь! А во-вторых, вместе с Драконом нельзя быть счастливым. Поверь мне!
— А вчера ты поцеловал меня… в шею… и говорил разное…
Он испугался. Он ничего не помнил, в памяти возникали лишь вспышки яркого света, обрывки разговоров про политику, смеющиеся лица… среди которых лица этой маленькой принцессы не было.
— А что… я еще делал?
— Всю дорогу плевался кислотой и сжег два автомобиля и одно дерево. Хорошо еще, рядом полицейских не было.
— А потом?
— А потом, как только увидел кровать, упал, как подкошенный, и захрапел.
— Понятно, — сказал он, уплетая одно за другим пирожные с кремом. Когда пирожных в вазе не осталось, он встал.
— Мне пора.
— Уже? — Аста вскочила. — Я думала, ты останешься еще чуть-чуть.
— Я не могу.
— А ты веришь, что я тебя люблю? Разве ты это не видишь?
— Давай встретимся где-нибудь через день и поговорим, — предложил он. — Договорились?
— Хорошо. а ты меня поцелуешь на прощание?
— Нет. Ну… если ты хочешь…
Он чмокнул ее в щеку. Она обняла его обеими руками и, закрыв глаза, счастливо прижалась к его груди. Он вздохнул, подумал и тоже обнял ее.
— Мне действительно пора, — заторопился он, чувствуя, что Аста начинает поглаживать его по спине.
Она приоткрыла глаза и посмотрела ему в лицо, губы ее приоткрылись, он увидел зубки и кончик розового языка.
— Мне действительно пора, — повторил он, окончательно освободился из плена ее рук и направился к выходу.
— Я буду ждать тебя, — печально сказала она ему вслед.
Он вышел на лужайку перед домом, расправил крылья, но потом передумал лететь и, покачивая чешуйчатым хвостом, направился к ближайшей автобусной остановке.
«Интересно, — подумал он через минуту, — а как звали эту маленькую милую принцессу?»
Еще через минуту он подумал о том, что неплохо было бы выдохнуть на нее побольше пламени, поджарить, а потом съесть. Такое нежное, молодое мясо…
А еще через минуту он совсем про нее забыл.
20 апреля 2003 г.
Щупальца
Впервые я увидел их, когда одним прохладным апрельским утром шел на работу. Эта встреча была для меня такой неожиданностью, что я остановился. Кто-то, шедший сзади, толкнул меня плечом, беззлобно выругался: «Чего стал, придурок в кепке?» Люди спешили по своим делам, кто-то опаздывал на службу, дети вприпрыжку бежали в школу, обычное начало рабочего дня, все наступали на них, но никто их не видел. Их видел только я. «Вот оно, унаследованный от отца дар», — подумал я.
Мой отец был необыкновенным человеком. Разумеется, для знакомых и товарищей по работе он был абсолютно не выдающейся личностью (как и я), но самые близкие люди, его родители, моя мать и я с сестрой, знали, что глаза отца могут видеть незримое, то, что находится на грани между нашим миром и миром чудес, если можно, конечно, так назвать то потустороннее пространство, которое населяли в основном существа, похожие на порождения безумного сна. Впрочем, в какой-то мере так оно и было. Отец рассказывал о том, что видит Тени, безмолвно кружащие вокруг нас. На улице он незаметно указывал на внешне нормального мужчины или женщину и шепотом сообщал мне, что на самом деле это Мертвый, также враждебное людям творение неизвестно чьих рук. А однажды он схватил меня за руку, указал в небо и сказал, что видит черного демона, кружащего над фонтаном. «Какая красота», — протянул он, а потом сообщил, что демон одет в джинсы. Но тогда я ничего не видел. Мы с сестрой не унаследовали этого дара. Так полагал я в те далекие времена.
И вот теперь я видел щупальца. Вернее, это были мягкие, покрытые слизью, трубчатые отростки серовато-белого цвета. Их было пять, не толще карандаша, они начинались где-то за углом ближайшего дома, пересекали всю улицу и скрывались за другим домом. По щупальцам ходили люди, на проезжей части по ним проезжали легковые автомобили и автобусы, но это им было нипочем. И их никто не видел, кроме меня.
Я присел, не задумываясь о том, что обо мне могут подумать другие люди. Щупальца жили своей жизнью, они нервно подрагивали и мало того — они медленно куда-то перемещались и одновременно росли, оставаясь при этом неизменного диаметра. Неожиданно на моих глазах все пять щупалец судорожно задрожали, словно в экстазе, это продолжалось несколько минут. Я рискнул и потрогал их рукой, когда дрожание утихомирилось. Щупальца были склизкими, немного липкими и теплыми на ощупь. Казалось, внутри них перемещается какая-то жидкость. «Или гной?» — подумал я.
Я выпрямился и с силой наступил на один из них. Но перебить его было не так-то легко, а через некоторое время оказалось, что мой ботинок стоит не на щупальце, а рядом с ним. Я еще несколько раз попробовал наступить на щупальца, но каждую попытку они непонятным образом избавлялись от тяжести моего тела. Какая-то старушка неодобрительно покосилась на меня и громко произнесла:
— Еще утро, а он уже пьяный, скотина…
Я бросил взгляд на часы и понял, что нужно спешить, вечером я еще вернусь сюда. Я понимал, что нужно будет разыскать того, кому принадлежат эти щупальца, или того, в кого они впились.
На работу я опоздал, начальник отдела высказал мне устное предупреждение. Как всегда, говорил он на повышенных тонах, время от времени срываясь в истерику.
А вечером я не обнаружил щупалец на старом месте. Лишь кое-где остались небольшие лужицы мутной слизи, которые простые обыватели принимали за обычные дождевые лужи. «А ведь дождя давно не было», — печально подумал я, глядя на их самодовольные и целеустремленные лица, чисто выбритые подбородки и придирчиво накрашенные помадой губы. Люди, живущие вокруг меня. И еще я подумал о том, что моя встреча с щупальцами была не последней.
Перед тем, как ложиться спать, я положил в свой портфель нож. Специальное ритуальное оружие, также, как и дар, оставшееся мне от отца. А потом почистил зубы и уснул. Снился мне серый шар на Набережной.
* * *
В следующий раз я увидел щупальца через десять дней, в субботу на закате солнца. Я вышел прогуляться к морю и, возвращаясь, заметил, что поперек улицы струятся пять светлых нитей. Щупальца опять нежно подрагивали, но на этот раз никуда не двигались. Я догадался, что объект, жертва хозяина щупалец, попросту не движется. В какую же сторону мне пойти: налево или направо? И я пошел налево.
Когда совсем стемнело, я уперся в дверь подъезда многоэтажного дома. Дверь была на кодовом замке, а щупальца умудрились протиснуться под нее. Я опять присел и попробовал их перерезать, но напрасно: едва я отнимал лезвие, как они опять срастались. Спрятав нож, я запомнил улицу и номер дома и отправился восвояси. Утро вечера, как говорится, мудренее.
* * *
Это была женщина. Еще до того, как она вышла из подъезда, я заметил, что щупальца начали суетиться, нервно дрожать и как-то подбираться. А потом появилась она, вместе со своим приятелем — невысоким крепким мужчиной с бритой головой и холодными серыми глазами. Тип мужчины, который четко знает, чего хочет, и напролом идет к своей цели. Приятель пошел подогнать машину, а она осталась, чтобы выкурить тонкую сигарету. Она была очень красива. Черные, как смоль, волосы, челка, прикрывающая один глаз, аккуратный нос, приятной формы губы в темной помаде. Одета она тоже была очень стильно — блестящая черная куртка, юбка до колец, которая открывала стройные, в темных чулках, ноги. И в эту красавицу намертво впились щупальца Граболы: одно — к виску, второе — в шею, третье — под подбородком, четвертое — к запястью, а пятое бесстыдным образом исчезало под юбкой. Щупальца четко реагировали на малейшие изменения настроения женщины. Она улыбалась каким-то своим мыслям — они начинали дрожать, словно хихикали с нею. Она хмурилась — они судорожно трепетали. И она их совершенно не замечала.
— Доброе утро, — я решился пойти на контакт.
Она мгновенно осмотрела меня с ног до головы и не ответила. Щупальце под подбородком вздрогнуло, брызнув каплями слизи, и замерло. «Если бы это видел ее парень, ему бы стало плохо», — спокойно подумал я.
— Извините, выслушайте меня, пожалуйста, — заторопился я. — Я желаю вам только добра.
Ее черный глаз еще раз изучил меня. Неожиданно она улыбнулась, но сердце мое печально сжалось от жалости к этой красотке. Я спасу ее!
— Ну? — сказала она.
— Я вижу то, чего не видите вы, — сказал я, боковым зрением отмечая приближение ее дружка в серебристом джипе. — К вам присосались пять щупальцев, и вам нужно скорее от них избавиться, но помочь вам могу только я…
И тут она расхохоталась. Щупальца заходили ходуном, им это понравилось.
— Щупальца? — переспросила она сквозь смех. — Это что-то новое. И мне нужно, конечно, дать вам немного денег.
— Нет, мне не нужны…
Но нежданно-негаданно в разговор вмешался бритоголовый, причем весьма своеобразно. Он выпорхнул из джипа, проревел: «Люсьен, к тебе пристают?» — и врезал мне по челюсти. Я упал, хотя ничего и не повредил. Люсьен перестала смеяться.
— Паша, ну за что ты его?
Он без лишних слов потащил ее в машину.
— Эй! — крикнула она мне на прощание. — Это была интересная выдумка. Но мне ваши щупальца совсем не мешают.
Я лежал и смотрел, как машина выруливает на проезжую часть, щупальца, хоть и прищепленные дверцей автомобиля, следовали за своей жертвой. Тогда я встал, сглотнул во рту кровь и пошел в другую сторону.
* * *
Щупальца простирались по всему городу на несколько километров — мне понадобилось около двух часов, чтобы, следуя вдоль этих слизистых гноящихся шнурков, обнаружить логово Граболы. Что интересно — они при всей сложности маршрута никогда не пересекались; видимо, при образовании петель с щупальцами что-то происходило. Чем ближе к логову Граболы я был — тем менее заметно становилось поступательное движение щупалец.
Наконец, я приблизился к местному Университету. Червоподобные отростки, змеясь, направлялись к недостроенному еще зданию, да и будет ли оно когда-нибудь достроено — никто не мог сказать. Этот корпус Университета, седьмой по счету, начинали строить еще до того, как я учился здесь.
Я ступил внутрь серых и сырых стен. Здесь была грязь, запустение, тихо гудел ветер, и от всего этого исходило щемящее чувство безысходности. Слабо пахло нечистотами. Щупальца огибали гору битого кирпича и исчезали за дверью в подвальное помещение. Подняв камень потяжелее, я сбил с петель навесной замок, глубоко вдохнул и начал спускаться вниз. Глаза постепенно привыкали к темноте.
И вот я увидел его. Грабола сидел (или лежал) на толстенной трубе, покрытой лохматой теплоизоляцией оранжевого цвета. Пять щупалец заканчивали свое путешествие в теле, похожем на бледный раздутый пузырь неправильной формы. Этот пузырь непрестанно пульсировал, шевелился, щупальца и другие отростки, поменьше, подрагивали в такт. Казалось, что пузырь — тело Граболы — наполнен какой-то тягучей желтоватой жидкостью, в которой плавали неоднородные сгустки серо-голубого или даже розового цвета. Кроме щупалец и неразвитых отростков других конечностей у Граболы не было. Удивительно, не неприятных запахов это уродливое тело не издавало, или я просто их не обонял. Зато Грабола издавал тихие звуки, похожие на шипение радиоприемника, однако можно было различить и отдельные, понятные слова.
— Ш-ш-ш… — шипел он. — Моя… ш-ш-ш… ш-ш-ш… умница!
Я тихо и медленно, слушая это бормотание, расстегнул куртку и достал стилет. Но, как не был Грабола увлечен тем, что происходило по ту сторону щупалец, он меня все-таки услышал. Тело и щупальца мгновенно замерли, цвет пузыря стал совсем серый. И Грабола открыл глаза — мутные окошечки, через которые было видно все его нутро. Однако глаза были незрячи — я быстро это понял.
— Мо? — сказал грабола, прислушиваясь. — Это ты? Кто здесь?
— Мо умер девятнадцать лет назад, — я решился ответить. — Я его внук.
Внезапно Грабола мелко задрожал всем телом и захихикал; внутри его что-то захлюпало и забулькало, на цементный вол протекла небольшая лужица светлой слизи; начальный его ужас сменился безудержной радостью.
— Молодой Мо умер! — разобрал я его слова. — Молодой Мо умер, а я еще жив!
Успокоившись, Грабола спросил:
— А тебя как зовут, человечек?
— Геннадий.
— Хена, — произнес Грабола на свой лад. — А как звали твоего отца, Хена внук Морта? А бабушку твою звали Мария, я ведь не ошибаюсь?
— Да, Мария, — машинально ответил я, но тут же осекся. — По-моему, сейчас не время для исторических экскурсов. Ты генеалогические схемы составляешь, что ли?
— Странно, что мне это интереснее, чем тебе, — обиделся Грабола. — Ты еще юн и глуп.
— А ты сейчас умрешь, — сообщил я ему.
— Ты пришел сюда, чтобы убить меня? — изумился серый пузырь. — Немыслимо! Да знаешь ли ты, кто я такой? Тебе дед и отец разве ничего обо мне не рассказывали?
— Смотри не лопни от возмущения. Нет, ничего они не рассказывали. Твое имя я смутно помню из каких-то детских сказок…
— Твой отец уже умер, человек Хена?
— Несчастный случай. Говорят, что мои родители ничего не успели почувствовать…
— Старые проклятия ждут своего часа, — задумчиво сказал Грабола.
И вдруг он плеснул прямо на меня целым ведерком кислоты, меня спасла только реакция и еще какое-то предчувствие подвоха. Зашипев, кислота вгрызлась в пол, но Грабола понял, что промазал, и от огорчения даже стал как-то меньше размером.
— Я не расслышал, зачем ты пришел сюда? — как ни в чем не бывало спросил он.
— Я тебя убью. Ведь если я заставлю тебя отцепиться от Люсьен, то ты найдешь себе новую жертву… чтобы впитывать в себя ее чувства и эмоции.
— Люсьен… ш-ш-ш… расскажи мне, она красива? Я, конечно, ее вижу, когда она смотрит на себя в зеркало… но у вас, людей, порой странные представления о красоте.
— Она так же красива, как ты уродлив, — ответил я.
— Мне будет ее не хватать… — печально сказал Грабола. — Для меня нет никого дороже ее на свете. Как говорите вы, люди: я ее люблю.
— Придется отвыкнуть. Когда ты умрешь, это будет несложно.
— Прекрати говорить о смерти! — огрызнулся пузырь. — Жизнь слишком прекрасна, чтобы омрачать ее подобными разговорами!
Вы спросите, почему я тянул время и не прикончил этого мерзавца? Да просто я не был полностью уверен, что убийство — правильное решение. Ведь мой дед Мо не убил его, а лишь, кажется, лишил зрения…
— Моя Люсьен… — Грабола опять начал что-то неразборчиво бормотать, время от времени перебирая щупальцами. — Ей будет не очень хорошо без меня… я ведь не паразит, который только берет, ничего не отдавая взамен!
— Ага… ты подпитываешь ее витаминами… — хмыкнул я.
— Не только это! — завопил Грабола, а потом замолчал; невидящие глаза закрылись, отростки безвольно повисли.
Я прождал несколько минут.
— Грабола?
— Я здесь, — услышал я чистый звонкий голос у себя за спиной.
Обернувшись, я увидел Люсьен; она вся была окутана этими пятью щупальцами.
— Должен же я как-то защищаться, — сказала Люсьен.
Черные глаза улыбались мне из-под челки. Потом сумрак разрезала вспышка — автоматический пистолет выбросил гильзу — какие красивые губы — жизнь слишком прекрасна — планета останавливает свой бег по орбите — мама, расскажи мне сказку — за спиной тихо капают капли гноя на пол — и темнота, вечная темнота!
28 апреля 2003 г.
Мальчик и конструктор
Жил-был один мальчик. У него был конструктор, прекрасный строительный набор. В него входили кубики, планки, дощечки и множество деталей для скрепления всего этого в одно целое. Мальчик собирал дворец. Он решил, что построит из конструктора красивый, светлый, просторный дворец. Он трудился целыми днями. Но, к сожалению, в конец концов у него получился гроб. Обычный гроб, не хуже и не лучше, чем другие гробы, но мальчик ведь создавал дворец! Или, по крайней мере, прочный рыцарский замок.
Мальчик разрушил гроб, а потом несколько дней не прикасался к конструктору. Но потом его руки сами потянулись к разбросанным по всей комнате деталям… и он начал постройку заново.
Он видел в своем воображении прекрасные колонны, широкие балконы, огромные окна. Но получился опять гроб. Мальчик тут же разобрал его, и сразу же принялся за новое строительство. И опять вышел гроб.
После еще нескольких попыток, мальчик решил с кем-нибудь посоветоваться. Этот кто-то была его подруга, с которой он ходил в один детский сад. Это была симпатичная девочка, у нее был смешной голос, а звали ее тоже как-то смешно, мальчик не помнил как именно, но был уверен, что ее имя звучит по-смешному. Девочка внимательно выслушала его и спросила:
— А ты уверен, что это гроб?
— Да, — кивнул мальчик. — Черного цвета.
Девочка подумала. Прищурила серые с зеленоватым отливом глаза. А потом посоветовала:
— Убей себя. И положи себя в этот гроб.
После этого разговора мальчик долгое время не прикасался к конструктору. А затем опять разобрал очередной гроб и начал все по новой. Больше ему не хотелось ни с кем советоваться.
А потом мальчик умер.
Большие заботливые руки аккуратно положили его в построенный им же гроб.
— Глупое дитя, — скорбно произнес обладатель этих рук. — Оно так и не осознало, что это набор для создания гроба. А оно, кажется, стремилось к другому…
5 ноября 2003 г.